Форум » Дальние страны » И, может быть, судьба права... » Ответить
И, может быть, судьба права...
Иван Долманов: Место: Италия, Неаполь, особняк Полины Сиверс, позже - Париж. Участники: Полина Сиверс, Иван Долманов Время: ноябрь-январь 1833 года
Ответов - 33, стр:
1 2 All
Иван Долманов: Предложение Полины казалось Ивану верхом безрассудства. Разумеется, сначала он отказался. Но Поля спокойно выслушала тираду о том, что любовь его не будет стоить и гроша, если он примет подобные условия, и что ей самой должно быть стыдно предлагать ему такое. Дорога из Италии во Францию будет настоящим убийством. Путешествие из России в Италию уже лишило ее сил и вымотало настолько, что ей не стало лучше даже в этом более подходящем ей климате. Им не следует даже думать о возможности каких-либо поездок в ближайшем будущем, пока Поле станет легче, и она не почувствует себя достаточной сильной. Разумеется, Иван не стал выражаться так прямолинейно, а сказал, что и сам еще не успел забыть обо всех неудобствах, которые приходится претерпевать в путешествии. Однако его хитрость не возымела успеха. Поля, едва выслушав его до конца, заявила, что если он такой неженка, то лучше ему было оставаться в Петербурге. А она все равно поедет в Париж - с ним, или без него. - Никуда ты без меня не поедешь! – не доставало лишь ударить кулаком по столу, дабы явить хрестоматийную картину, под названием «мужчина подчиняется женщине». – И я не стану упоминать о болезни, если ты будешь хоть чуточку благоразумнее. – Полина победоносно улыбнулась, но дабы не раздражать его своей миной, развернулась и ушла к себе в комнату. Иван снова сел за стол, уперся локтями в столешницу и тяжело вздохнул. Совсем не так он представлял себе жизнь с Полиной. Ему казалось, что бурная завязка их романа должна была вылиться в тихое семейное счастье, но судьба распорядилась совсем иначе. Но, задавая самому себе вопрос, который терзал также и Полю, жалеет ли он, что встретил ее, Иван понимал, что даже если бы все знал наперед, тем не менее, ни за что бы не отказался от нее. А теперь он и вовсе не мог оставить ее. И не из жалости, а потому, что слишком сильно любит. И любовь эта учит его новому умению – заботиться о возлюбленной так, чтобы она этого не замечала.
Полина Сиверс: Безусловно, Полин понимала, что до некоторой степени идет против желаний Ивана, мягко подчиняя его собственной воле там, где ему, возможно, хотелось бы обладать суверенным правом распоряжаться не только своей судьбою, но также и ее собственной. Это была еще одна новая, недавно возникшая грань их отношений. Подобно ювелиру, получившему в свои руки необработанный минерал, она исподволь «шлифовала» характер Вани, все чаще в последнее время размышляя о том, что окончательный результат этой «огранки» сама она, увы, скорее всего не увидит. Думала об этом с легкой грустью, стараясь не впадать в отчаяние, но делать это с каждым днем становилось все труднее. Она чувствовала, что лечение не приносит ей прежнего облегчения, хотя по-прежнему исполняла все назначения доктора Моранди. А даже если бы и захотела бросить, то этого бы не позволил ей сам Иван, истово теперь следящий за тем, как она принимает свои лекарства. Когда же Полин не без иронии заметила, что подобный контроль является прямым нарушением их договора, Ваня пожал плечами и ответил, что говорит сейчас вовсе не о болезни, а о лечении, так что ничего он не нарушил. И Полин впервые в жизни не нашла, что ему возразить. В остальном они прекрасно проводили время. Приехав в Париж, сначала выбрали для проживания самый лучший отель, а потом сняли маленький, но уютный особняк, в котором, правда, проводили совсем немного времени, большую часть дня разъезжая по многочисленным выставкам, концертам, театральным представлениям, которые в преддверии всеми любимого праздника предлагал своим гостям и аборигенам город, который сам по себе иногда кажется вечным праздником. Первое время Иван переживал, что подобный ритм жизни окажется для Полин чрезмерной нагрузкой, но она умела убедить его, что все в порядке, что ей теперь уже значительно лучше. Кажется, он верил, а может, просто очень хотел верить в ее слова. И вот они уже вновь окунались в веселье, забывая обо всем, кроме того, что по-прежнему безумно любят друг друга.
Иван Долманов: В Париже образ жизни Ивана и Полин мало отличался от их итальянского распорядка дня. Но если раньше он находил эту активность хоть и утомительной, но очаровательной, проистекающей от привычки и избытка сил, то теперь все чаще думал о том, что у Поли это вызвано более всего потребностью забыться. Никто из них не произносил ни слова о ее болезни, и Ваня почти сумел убедить себя, что отчасти Поля даже и права: ее снадобья созданы для того, чтобы украшать ее, возвращать на ее щечки естественный румянец, убирать лихорадочный блеск из глаз. Он тщательно следил за тем, чтобы она исполняла все предписания врачей, и бывали даже дни, когда болезнь вовсе казалось плодом их воображения. В прочие же Иван быстро научился замечать самые незначительные проявления ее болезни и даже предугадывать их. При виде того, как лицо ее вдруг покрывает нездоровый румянец, как она прижимает руки к груди, стараясь сдержать приступы кашля, у Ивана всякий раз сжималось сердце, но он сдерживал эмоции, потому что излишняя забота по-прежнему раздражала Полин . Замечая ее, она бросалась в развлечения еще отчаяннее. А Иван терпел - прощал все ее капризы, исполнял любую волю, но увозил ее с балов раньше намеченного времени, объясняя нежелание оставаться там лишь собственной усталостью. И Поля принимала эти объяснения. Так случилось и сегодня, с той лишь разницей, что по дороге Поленька не стала высмеивать ее стремление оказаться дома, а как будто и сама рада была, что он увел ее. В экипаже она особенно трогательно льнула к нему, а он грел ее пальчики, которые всегда мерзли. Дома она вновь была необычно тиха, и спать они легли раньше обычного. Обнимая ее, Иван вновь ощущал, как его сердце щемит от нежности к ней, ставшей такой хрупкой и тоненькой, словно ребенок. Как же тяжело было сознавать, что это хрупкое, молодое, нежное и горячо любимое им тело терзает страшная болезнь! Чаще всего Поля старалась остаться одна во время своих приступов, ограждая его от этого зрелища, но иногда Ивану удавалось остаться с нею рядом. И всякий подобный раз огромного труда ему стоило не заговорить о том, что было и так очевидно - при ее болезни, нельзя вести тот образ жизни, который они теперь ведут. Но сказать это было выше его сил.
Полина Сиверс: Нынче выдался как раз один из тех дней, в которые Полин чувствовала себя не слишком хорошо. Вообще, по правде сказать, большая часть из тех дней, что они с Иваном провели в Париже, вполне подходила под это определение – «не слишком хорошо». Однако Полин старалась не обращать на это внимания, руководствуясь принципом «делай, что должно – и будь, что будет». Все, что должна, она делала, и упрекнуть себя ей было не в чем. А вот к Ване некоторые претензии у нее периодически возникали. И было это чаще всего связано с его попытками гипертрофированной опеки, которые он всячески старался маскировать, но выходило не всегда достоверно. Полин понимала, что это тоже проявление его любви к ней. И порой лишь это понимание удерживало ее от резкостей в адрес Ивана, но иногда раздражение все же прорывалось наружу. Они словно бы поменялись ролями. Раньше именно Полин приходилось разными способами гасить вспышки резкого Ваниного характера, теперь же именно он проявлял иногда недюжинные дипломатические способности, чтобы ее очередной каприз не обернулся для них обоих ссорой. И чего ему это стоило, знал только он сам. А Полин знала, что виновата. И всякий раз чувствуя неловкость, давала себе клятву, что это в последний раз, извиняясь перед возлюбленным если и не словами, то максимальной нежностью, какую только могла ему теперь подарить. Но потом все повторялось вновь. Так же и сегодня, когда утром, разбирая за завтраком почту, Иван прочитал ей вслух одно из полученных еще вчера вечером приглашений, которых, надо сказать, их яркой, запоминающейся паре, легко заводящей новые знакомства, присылали великое множество. Карточка эта была с подписью графа Поццо ди Борго, русского посла в Париже. Графиню Сиверс и барона Долманова в ней приглашали в посольство на пляс Вандом, где нынче вечером давали традиционный новогодний бал для соотечественников, волей судеб обретающихся во Франции. Конечно, не для всех, а лишь для избранной публики, в число которых Карл Осипович отнес и Полин с Иваном, с которыми познакомился совсем недавно, но уже успел проникнуться к ним симпатией. Именно об этом и было написано в краткой записке, приложенной к официальному приглашению. Прочитав ее, Иван принялся ворчать, что симпатизирует Поццо ди Борго скорее всего именно графине Сиверс, а не барону Долманову, чем изрядно позабавил Полин, напомнившей любимому, что графу под семьдесят, и вряд ли он уже в состоянии испытывать к ней что либо, кроме отеческих чувств. Однако Иван продолжал упрямиться, говоря, что не хочет ехать на этот бал, что лучше бы им остаться дома. Но Полин, вновь ощутив в его интонации знакомые нотки, проявила ответное упрямство, заявив, что непременно поедет в посольство даже одна. В конце концов, они не женаты, так что вполне могут появляться в свете и по-отдельности друг от друга. Сказала это более из чувства противоречия, чем от истинного желания быть там, тем более что и сама бы с большим удовольствием никуда не поехала – утренний приступ кашля выдался сегодня особенно затяжным и изрядно ее измотал, а крови в мокроте было больше обычного. Но мадам Сиверс была бы не она сама, если бы отступилась именно теперь. Так что на бал в русское посольство в тот вечер они все же поехали. И, в общем, провели там время совсем неплохо. Полин много приглашали танцевать, она никому не отказывала, почувствовав себя в этой атмосфере всеобщего восхищения даже лучше. Ваня тоже пользовался популярностью у местных дам и их спутников, среди которых оказалось неожиданно много тех, кто был знаком с его отцом. Поэтому разговоры со старыми вояками, помнившими подвиги Дениса Брониславовича еще со времен Отечественной войны, несколько отвлекали Ивана от нее, но мадам Сиверс абсолютно по этому поводу не расстраивалась. И все же, домой в тот вечер они отбыли в числе первых. В какой-то момент Ваня, иронически ухмыляясь, шепнул ей, что, по-видимому, единственным способом спастись сегодня от приятелей Долманова-старшего для него станет бегство. И Полин не стала спорить, потому что, действительно, сильно устала сегодня. Путь от Вандомской площади до дома они проделали почти молча. В темноте экипажа Иван обнимал Полин, периодически прижимаясь губами то к ее волосам, то к руке, которую всю дорогу держал в своей, точно желая усилить силой осязания и без того существующую между ними неразрывную связь. А Полин тихо улыбалась и лишь сильнее льнула к нему, чувствуя себя сейчас почему-то особенно счастливой. Приехав домой, бодрствовали совсем недолго, потому что уже когда вошли в свои апартаменты, часы в гостиной пробили половину третьего ночи… Полин проснулась от странного ощущения сдавливания в груди. Сначала показалось, что возможно, это Ваня во сне слишком крепко обнял ее, однако даже после того, как осторожно выбралась из-под его руки, облегчения она не ощутила. Некоторое время просидев в постели, прислушиваясь к собственным ощущениям, Полин решила все же встать, зажгла свечу и направилась из спальни в гостиную, где налила себе воды, чувствуя, как вновь запершило в горле, что означало приближение очередного приступа кашля. Меж тем, ощущение легкого удушья не оставляло ее. И тогда Полин приоткрыла окно, желая вдохнуть свежего воздуха, который оказался неожиданно холодным – после Рождества в Париж пришли ощутимые даже по русским меркам морозы. Глотнув его, Полин резко закашлялась, отпрянула от окна, и присела на корточки у стены рядом, пытаясь справиться с приступом, который и не думал униматься, а к ощущению удушья прибавилось какое-то клокотание в горле, и через секунду Полин почувствовала во рту характерный солоноватый привкус. Прижатый наскоро к губам платок вскоре оказался насквозь пропитан алой, пенистой кровью, а сама Полин, едва попытавшись встать, чтобы вернуться в спальню и разбудить Ивана, тотчас же потеряла сознание.
Иван Долманов: Иван не мог точно определить, что заставило его проснуться. В последнее время он часто просыпался по ночам без всяких причин. Иногда он сразу же засыпал вновь, иногда бодрствовал до самого утра. Открыв глаза в этот раз, Ваня не нашел рядом с собой Полины, но такое случалось и прежде. С тех пор, как они выяснили все недомолвки, его волнение в таких случаях принимало новую форму. Болезнь мешала Поле спать, но даже признавшись в этом, она не позволяла хоть как-нибудь помочь ей, побыть рядом. Ваня не мог представить, давно ли Поля покинула их постель, и с нетерпением ожидал, когда она вернется, с жадностью прислушиваясь к любому шуму, раздающемуся в снятом ими доме. Его внимание привлек странный звук, характер которого было сложно определить. И все же Иван насторожился, досчитал про себя до пяти, звук повторился. Тогда он поднялся из кровати, накинув на себя халат, и вышел из спальни. Если Поля потребует объяснений, почему он не спит, ему даже не придется ей врать. Его привлек странный звук и он встал, чтобы узнать, откуда он идет. Сквозь волнение пробилась мысль, что зря он не надел домашних туфель, пол был слишком холодным, чтобы ходить босиком. Поэтому Иван поторопился поскорее войти в гостиную, пол который был устлан толстым ковром. Когда же вошел туда, то увидел открытое настежь окно. Ветер заставлял ставни качаться, и, оказывается, именно этот хлопающий звук недавно привлек его внимание. В проем сыпался холодный колючий снег, и Иван поторопился поскорее закрыть окно. И только тогда увидел Полю, лежащую прямо на холодном полу, а рядом - потухшая свеча. - Поля, Поленька! – позвал он, бросаясь рядом на колени. Поднял ее с пола и прижал к себе, ища пульс, который бился так слабо, что он даже испугался. В какой-то момент он испугался, что уже поздно. - Врача, срочно зовите врача! – закричал он, неся Полю к ним в спальню. На этот крик тут же сбежались слуги, сразу же послали за врачом. А Иван уложил Полину в кровать, приказав нагреть молока и подать красное вино. Скоро Поля пришла в себя, и к приезду доктора уже выпила бокал вина, но была очень слабой. Покидая больную, врач объяснил Ивану, что мадам Сиверс слишком больна, ей следует оставить свой образ жизни. И летом, если графине станет лучше, им следует ехать в Баньер. Там Полине сумеют оказать весь спектр необходимых услуг, и, возможно, удастся даже надолго остановить развитие болезни. И еще он добавил, что в жизни иногда случаются необъяснимые чудеса. Это-то очень и не понравилось Ивану. Но он отбросил пессимистичные мысли и вернулся к Поле, чтобы остаток ночи провести рядом с ней, следя за ее состоянием.
Полина Сиверс: От принятого натощак красного вина, которое заставил ее выпить Иван, едва Полин пришла в себя у него на руках, у нее лишь сильнее закружилась голова. Однако теперь, когда он рядом, Полин уже не было так страшно. Он непременно что-нибудь придумает, ее Ванечка. Поэтому, когда он поднял ее на руки и понес обратно в спальню, Полин лишь доверчиво положила голову на плечо своему любимому, улыбнулась и вновь прикрыла глаза… - Мадам, лишь строгий постельный режим и полное соблюдение всех моих назначений, запомните это как следует! – сухие и деловитые интонации приглашенного доктора из местных заметно отличались от привычных мягких увещеваний доктора Моранди. – Было сущим безумием в вашем состоянии предпринимать этот переезд из Неаполя в Париж. Я не понимаю, как ваш врач позволил такое путешествие? - Он не позволял… - В таком случае, вы, действительно, сошли с ума. Впрочем, я врачую болезни тела, а не душевные, поэтому отказываюсь комментировать ваше поведение до настоящего момента. Но предупреждаю, что намерен серьезно поговорить с вашим супругом относительно дальнейшего лечения. Потому что не возьмусь за него, если вы станете продолжать в том же духе. Доктор Дюфас оставил Полин ненадолго, чтобы осуществить свои планы, а ей приказал выпить еще несколько глотков отвратительной соленой воды. Помимо всех прочих средств, которые ей были выписаны, гипертонический раствор также должен был способствовать остановке легочного кровотечения. Пока прекратить его полностью не удавалось, и Полин то и дело откашливала кровянистые сгустки. В перерывах между приступами она, экономя силы, стремилась дремать. Когда дверь в ее комнату отворилась очередной раз, Полин, думая, что это вернулся доктор Дюфас, решила сделать вид, что спит, потому что у нее совсем не было желания в очередной раз выслушивать его нотации. Однако голос, окликнувший ее по имени, принадлежал тому, кому она была рада каждую минуту своего существования. - Ванечка, любимый! – Полин повернулась в его сторону и похлопала ладонью по постели рядом с собой. – Приляг, ты, верно, устал? Я сильно напугала тебя, прости.
Иван Долманов: - Тебе тяжело говорить, – даже лежа под одеялом в натопленной комнате, Поля дрожала от холода. Ваня прилег с нею рядом, обнял ее, холодную, как лед и старался согреть своими ласками. Она ничего не говорила, только улыбалась. И Ване очень хотелось признаться, да, она напугала его. Что он уже подумал, будто она никогда больше не улыбнется ему, когда увидел ее на полу, что так больше продолжаться не может, она должна подумать о своем здоровье. - Поля, - Ваня прошептал ее имя, и она обернулась к нему. – Не пугай меня больше. Ты больна, твоя болезнь опасна. Своим образом жизни ты лишь усугубляешь ее. Не говори сейчас ничего, ты устала, – Полина покорно устроилась в его объятиях. На улице была ужасная погода, шел густой снег, ветер бил в стекла, но они были вдвоем. Следующие два дня тоже выдались тяжелыми, лихорадка терзала Полино тело, она стала еще более бледной, и не переставала харкать кровью. Врач навещал больную каждый день, внимательно следил за лечением. Иван тоже старался не отходить от Поли ни на час. Они завтракали, обедали и ужинали вместе. Он заставлял себя на глазах у Полины поедать целый завтрак, собственным примером поощряя ее к тому же. Следующие несколько ночей Поле не давали уснуть приступы кашля, и Иван делал ей компрессы, на которые Поля жаловалась, будто они жгут ей тело. И лишь спустя десять дней наконец-то наступило облегчение. Врач сказал, что если графиня будет хорошо есть и не станет переутомляться, то скоро ей станет много лучше. А после поездки в Баньер она забудет об этой тяжелой для нее зиме. И в тот момент, когда Поля начала сопротивляться против взятого над ней шефства двух мужчин, Ваня понял, что болезнь действительно отступила. Врач подтвердил Ванины предположения и позволил Полине покидать спальню, если ей захочется, даже принимать гостей. Иван предполагал, что теперь, когда опасность миновала, Полин вернется к прежним привычкам, и ожидания его оправдались. На следующий же день, выглянув в окно, и найдя парижскую погоду замечательной – светило солнце, - она предложила Ивану поехать на прогулку. - Поля, какая прогулка? Ты была слишком больна, чтобы так скоро оправиться, тебе нужно набраться сил, чтобы болезнь не вернулась снова.
Полина Сиверс: Гостей принимать Полин не испытывала ни малейшей потребности. Напротив, словно бы старалась, пользуясь любой возможностью, подольше задержать подле себя Ивана, несмотря на то, что и сам он ничуть не стремился оставить ее одну. Со стороны даже могло показаться, что Полин теперь намеренно терзает его своими капризами – отказывается от еды, жалуется на не слишком умелые лечебные процедуры, которые Ваня, решительно отказавшись от помощи предложенной доктором Дюфасом опытной сиделки, вознамерился проводить сам… Но он терпел, стоически игнорируя все ее намеренные или ненамеренные попытки спровоцировать его раздражение. И тем самым выбивал из рук Полин последнее ее оружие – возможность доказать хотя бы этим, что их отношения ему в тягость. Понимая, насколько ему сейчас нелегко, она, тем не менее, продолжала экзаменовать его терпение. - А ведь ты проиграл пари, - проговорила она вдруг, после того, как Иван, наконец, не выдержав, позволил себе возразить против их прогулки. – Проиграл, милый! И даже дважды, – она торжествующе улыбнулась, подошла к нему, кажется, не понимающему, о чем речь, обняла за плечи и поцеловала в кончик носа, – первый раз, несколько дней назад, наутро после моего последнего приступа, а сегодня вот опять… Ну, не делай вид, что забыл! Мы ведь договорились еще в Италии не упоминать в разговорах тему моей болезни. А тому, кто нарушит договор, было предписано исполнить любое желание выигравшего пари. Принимая ее в объятия, Иван чуть поморщился, заметив, что это была просто шутка, но Полин, словно бы всерьез обидевшись, высвободилась. - Нет, постой! Не шутка, я лично всерьез готова была отвечать за свои слова. И того же жду от тебя! Ты целых два раза проиграл, стало быть – у меня два желания. И первое из них – прогулка! - она упрямо нахмурилась и взглянула ему в лицо.
Иван Долманов: - Прекрати, мы никуда не идем! - Приступ обиды и бессильной злобы накатил на Ивана с такой силой, что он испугался и своих чувств, и своих мыслей. Хотела того Полин или нет, но она как специально пыталась вызвать в нем все самое плохое, на что он только мог быть способен. И в который раз уже ставила его перед фактом принятого решения, не позволяя ему влиять на результат в равной с ней степени. И как бы он рад был бесконечно потакать прихотям своей возлюбленной, если бы только они не были убийственны для нее самой. Полина уже давно освоила этот прием, и до того работавший без сбоев. Она всегда делала то, что хотела сама, не прислушиваясь к мнению Ивана. И в этот раз тоже просто молча удалилась к себе в комнату. Иван уже решил, будто наконец-то сумел добиться своего. Он был готов терпеть ее обиды, дурное настроение, да что угодно, лишь бы она осталась дома. Специально не последовав за нею, чтобы дать Полин время обо всем поразмыслить, он несколько минут пробыл в одиночестве. Но едва только решил подняться к ней, чтобы извиниться за резкость, как она спустилась сама… полностью одетой для прогулки. От изумления он потерял дар речи, а Поля, выходя на улицу, заявила, что будет ждать всего несколько минут, и если он не успеет собраться за отведенное время, поедет гулять одна. Иван решил поторопиться, так как считал, что лучшим выходом из создавшейся ситуации будет находиться рядом с Полиной, что бы ей не взбрело в голову. Он скоро уговорит ее вернуться домой, и, вполне возможно, что короткая прогулка на свежем воздухе, действительно, будет ей полезна. Ваня выбежал на улицу, не успев даже толком застегнуться, и вскочил в уже отъезжающие сани. Полю это изрядно насмешило, но при этом она заметила, что таким любит его еще больше. Отдавала ли она себе отчет, что Ваня готов следовать за ней хоть в ад, лишь бы быть рядом? Выдался чудесный день. Было совсем не холодно, светило яркое солнце, и, казалось, что весны осталось ждать совсем недолго. Во время прогулки они встретили многих знакомых, с которыми Поля оживленно и с удовольствем общалась. Тем не менее, Иван видел, что она устала, хоть и не желает этого показать, однако все равно не спешил осуществить первоначальных планов увезти ее домой как можно быстрее. И дело было даже не в том, что Полин, наверняка, стала бы возражать против этого. Просто она так так радовалась этой прогулке, так хотела продлить ее, насколько возможно, что Иван просто не нашел в себе сил лишить ее этой радости. Впрочем, все, похоже, обошлось вполне благополучно. Когда они, наконец, вернулсь домой, Поля сказала, что чувствует себя хорошо и даже поужинала с аппетитом, чем несказанно порадовала Ивана. После, они пораньше отправились в спальню, и ему даже показалось, будто их жизнь начинает налаживаться. Но ночью с Полин случился очередной приступ.
Полина Сиверс: - Но я всего лишь хотела немного подышать свежим воздухом и посмотреть на небо не сквозь оконное стекло! Поймите, я здесь – словно узник, приговоренный к пожизненному заключению! – Полин сокрушенно вздохнула. Доктор Дюфас, проведший практически целиком всю сегодняшнюю ночь подле постели графини Сиверс, у которой прошлым вечером вновь пошла горлом кровь, хоть и не так сильно, как прошлый раз, когда она едва не погибла, устало взглянул на нее. - Я понимаю Вас, мадам. Прекрасно понимаю, но вы должны понять и меня тоже. Трудно лечить человека, который не хочет вылечиться. - «Не хочет»… - грустно усмехнулась его пациентка. - Скорее, не может, не так ли, мэтр Дюфас? Давайте поговорим начистоту. У меня нет шансов поправиться? - Я бы не стал заявлять столь категорично, однако должен сказать, что ожидал большего эффекта от назначенного мною ранее лечения, - ответил доктор, отчего-то ощущая себя неловко под устремленным на него пристальным взглядом графини. Никогда он к этому не привыкнет! Никогда не сможет научиться с достаточной мерой безучастности сообщать своему пациенту, что дела его плохи, даже если сто лет проработает врачом! При всей своей резкости, порой, даже несдержанности, всякий раз, когда больной напрямую задавал подобный вопрос, Рене Дюфас немного терялся. Особенно, когда человек изначально был ему симпатичен. А эта русская графиня, хоть мэтр Рене и не слишком того демонстрировал, ему нравилась. Не столько, как женщина, эту сторону своей жизни доктор Дюфас всегда отделял от профессиональной, но как человек, достаточно смелый для того, чтобы встретить и принять любое развитие событий. - Возможно, вам следует проконсультироваться у кого-либо еще из моих коллег. Я и сам мог бы дать несколько адресов тех врачей, к мнению которых очень прислушиваюсь, и тогда… - Тогда меня ждут новые круги ада – бесконечные и, думаю, бессмысленные процедуры, лекарства, которые отравляют меня больше, чем сама болезнь и суета… суета… Зачем, мэтр Рене? Я слишком устала от этого. Почему бы мне просто не прожить то, что осталось в покое, рядом с любимым человеком? Даже, если остались недели, а не месяцы? - Вы совершенно в этом уверены, мадам? – после долгой паузы спросил у нее доктор. - Более чем, - Полин смотрела прямо перед собой и в тихом голосе ее звучала непоколебимая решимость. – Единственное, о чем я прошу – не говорите ничего барону Долманову. - Но я не могу лгать, если он спросит! - Нет, лгать не нужно. Просто не говорите всей правды, этого будет достаточно. Скажите то же, что говорили мне… Ах, ну мне ли учить доктора? – усмехнулась она, и Дюфас не смог сдержать ответной кривой улыбки. - Вы смелая женщина, мадам, я снимаю шляпу перед вашим мужеством, - сказал он. – Я сделаю, как вы хотите, но пообещайте в ответ продолжать хотя бы то лечение, что я уже назначил, и не вести себя слишком безрассудно. - С последним труднее всего, но я сделаю все, что смогу, месье. Спустя примерно две четверти часа после этого краткого разговора и через несколько минут после того, как доктор покинул дом, в их спальню вошел Иван. Он тоже не спал всю ночь, выглядел уставшим, а во взгляде, обращенном на Полин, сквозил тревожный вопрос. Она же улыбнулась и протянула руки, раскрывая ему объятия, в которые молодой человек тотчас устремился. Так они сидели, молча, некоторое время, а потом Полин немного отстранилась, взглянула на него и нежно провела ладонью по его небритому щетинистому подбородку, а затем легко коснулась губами его губ. - Вот видишь, со мной все в порядке, любимый, как я и обещала. А теперь проверим, как ты держишь свои обещания. Мое второе желание. Ты не забыл, что обещал исполнить и его? – Иван отрицательно мотнул головой и спросил, каково же оно. – Я хочу стать твоей женой! – сказала Полин и вновь улыбнулась Ивану, чуть приподняв бровь. – Если, конечно, ты все еще не против жениться на мне…
Иван Долманов: Доктор долго беседовал о чем-то наедине с Полин спальне. И пока эти двое были вместе, Ваня почти извелся от ощущения неизвестности. Допустим, врач обязан вести длительные беседы со своими пациентами, возможно даже, при некоторых обстоятельствах между ним и пациентом может возникнуть искренняя симпатия, дружба, основанная на взаимодоверии. Но не в случае Полины и доктора Дюфаса. Так о чем же они говорят столько времени, и почему он не может при этом присутствовать? Ведь вдвоем они сумеют сделать для Поли больше. Тем более, что это уже не впервые... Даже понимая, что его подозрения глупы и беспочвенны, Иван испытывал ревность. Он ревновал Полю к каждому, кто отнимал даже секунду, которую они могли провести вместе. По-прежнему не верил, не желал верить, что время их сочтено, но тем не менее, дорожил каждым мгновением. И если бы мог, то вообще никуда бы от нее не отлучался. Когда дверь их спальни, наконец, хлопнула, Иван поднялся из глубокого кресла навстречу врачу. - Приступ миновал? Ей скоро станет лучше? - Доктор несколько растерянно посмотрел на него. - Если мадам станет осмотрительней и не будет делать глупостей… Возможно, хотя бы вы смогли ее в этом убедить. – В голосе доктора звучало не то недоумение, не то осуждение, или Ивану это всего лишь показалось. Но когда он прямо взглянул Дюфасу в лицо, тот отвел взгляд, и Иван лишь уверился в своих подозрениях. - Благодарю вас за советы, доктор. – ответил он так вежливо, как только мог. – Она ждет меня. – после чего развернулся и, не дожидаясь ответа, поднялся в комнату Полин. Она, в самом деле, ждала его. И, несмотря на слабость и усталость после приступа, даже находила в себе силы улыбаться. Она была очень сильной, его Поленька, сильной, но такой хрупкой. Несколько минут они просто сидели молча, и эти минуты были необходимы Ивану, чтобы смирить свою ревность. А потом она сказала, что он должен исполнить еще одно ее желание. Какая ерунда! Всего одно… он готов был исполнить их все, лишь бы она была счастлива, лишь бы была рядом с ним. И при этом боялся, что ей в голову взбредет очередная опасная идея. Она словно стремилась к опасности, будто бы в этом была вся суть ее жизни – балансировать на самом краю. Но когда Поля все же сказала, чего хочет, у Ивана на мгновение исчезли все мысли, и он некоторое время даже не находил слов, чтобы ответить. - Да, я очень хочу на тебе жениться! – Он поцеловал ее тонкое запястье. – И лучше сделать это как можно быстрее. Кто знает, чье предложение ты выберешь, когда решится этот Дюфас… Ты нравишься ему. - Поля улыбнулась, смеяться ей было тяжело, но Иван заметил нотку веселья в ее взгляде. После этого короткого разговора, Поля скоро сумела заснуть. Несколько часов отдохнул и Иван, но проснувшись, не стал ждать ее пробуждения, а собрался и поехал искать православную церковь и священника, который мог бы их обвенчать. Церквушка на рю Берри располагалась в частном доме, тесная и неуютная. Зато настоятель ее, отец Вершинский,* очень внимательно относился к каждому прихожанину. И Иван с неожиданной легкостью рассказал отцу Дмитрию свою историю, завершив рассказ просьбой обвенчать их с Полей. Сложность состояла в том, что таинству суждено было свершиться дома, а не в церкви. Поля бы никак не вынесла продолжительного и тяжелого ритуала. Договорились и о точной дате. Возвращаясь домой, Иван волновался, что Поля будет ругать его за спешку, за то, что не посоветовался с нею о дате, что не дождался, пока ей станет лучше. Но Поля не стала упрекать его, когда он обо всем подробно ей рассказал. * В 1835 г. Вершинский назначен был священником при посольской церкви в Париже, где оставался до 1846 года.
Полина Сиверс: Она, действительно, никак не выказала неудовольствия, да, в общем-то, и повода не было. Как бы Ваня не стремился ускорить их свадьбу, это было невозможно до Богоявления, а теперь был как раз самый конец декабря, предновогодние дни, так что у них имелась еще как минимум неделя на подготовку. - Ну, не расстраивайся, любимый, - шутя, утешала она Ивана, одновременно поддразнивая, - не так уж часто я выхожу замуж, поэтому даже хорошо, что еще есть время обдумать решение, как следует. Он сердился, но, конечно, не всерьез. Полин по-прежнему была слаба, поэтому все эти дни они проводили в основном дома, никуда не выезжая и никого почти не принимая у себя, но ничуть этим не тяготились. Никому из парижских знакомых также не сказали и о своем решении венчаться, бережно храня свою драгоценную тайну. Отец Вершинский, который в эти две недели довольно часто наведывался к ним – сначала по делам, а потом и просто так, в гости, поддерживал их в этом. Полин, никогда не считавшая себя особенно глубоко верующей, много беседовала с ним, задавая, в том числе, и те вопросы, которые прежде не решалась задать даже самой себе, получая от священника на них исчерпывающие – и утешающие ответы. И от этих же разговоров Полин покидал страх, нет-нет, да и проникавший липким холодком в ее сердце, оставляя там лишь долгожданный покой и смирение. Но главное – рядом с нею всегда был Ванечка. И, стоя рядом с ним перед отцом Дмитрием, принося клятву быть вместе с этим мужчиной в болезни и здравии, в горе и в радости, Полин думала, в том числе и о том, что в их случае слова эти звучат, практически, буквально. Радость и горе, по какой-то странной Его прихоти, в их истории переплелись слишком тесно, чтобы можно было их разделить. Словно бы тонкая, чуть заметная полынная горькая нотка в букете дорогого выдержанного вина, оно ничуть не испортило его вкус, которым новоиспеченная баронесса Долманова готова была сполна наслаждаться и далее, сколько хватит времени, не думая больше о том, сколько еще его у нее осталось.
Иван Долманов: Приготовления к свадьбе доставляли Полине удовольствие. Иван нанял для нее лучших парижских модисток, чтобы те сшили для нее самое красивое свадебное платье. И Поля с огромным интересом разглядывала журналы мод, выбирая фасон, ткань и кружева для своего будущего наряда. О его цвете же вышел даже небольшой спор. Иван настаивал на белом, а Поля поражалась его глупости, объясняя, что белое ей не положено, она же не в первый раз выходит замуж. - За меня в первый! – парировал Иван, но ему так и не удалось убедить ее. В итоге, остановились на цвете шампанского, хотя изначально Поля хотела взять матовый оттенок слоновой кости. Ведь и разногласия им теперь удавалось разрешать гораздо легче. Как будто они перешли на новый уровень отношений. Теперь Ваня точно знал, что не только само супружество, но даже и его ожидание существенно меняет жизни двоих, решившихся на него людей. И с огромным удовольствием в этом новом для себя качестве - будущего мужа, Ваня встречал вместе с Полиной их первый Новый год. В доме традиционно для Франции установили креш*. И Иван начал рассказывать своей невесте о смешном поверье французов, будто бы в этот праздник Пэр Ноэль** приходит вовсе не один, а в компании некоего Пера Фуэтара, весьма злобного деда с розгами, сопровождающего доброго Пэра Ноэля и помогающий ему вычислить недостойных. Очень удивила их и традиция поджигать новогоднее полено, но знакомые французы утверждали, будто бы это должно принести счастье и защитить от злых духов. - Язычники! – Презрительно отозвался Иван, все-таки пропитывая специально подобранную деревяшку коньяком и маслом. Пока он этим занимался, Полина, которая лежала на диване в гостиной, где все происходило, с недоверием взирала странные приготовления. Но потом, следуя традициям, подожгла полено, и оно полыхнуло красивым огнем, распространяя вокруг очень уютный запах. И было так спокойно потом уже вдвоем лежать им рядом все на том же диване у камина с пылающим огнем. А потом он подарил Поле пакет с подарками. Там было множество приятных женскому сердцу мелочей: красивые перчатки, новый платок, небольшой медальон с красивым рисунком, и еще много всего. Поля очень радовалась этим вещицам, а Иван радовался еще больше, так как в дальнем ящике комода уже лежал и его будущий свадебный подарок – красивый изумрудный комплект… и, разумеется, свадебные кольца. Спустя еще два дня доставили готовое Полино платье. И как Иван не упрашивал показать ему свадебный наряд, Поленька наотрез отказалась. Плохая примета. В последнее время они стали очень внимательными к приметам, и даже золу от новогоднего полена зашили в мешочек и положили у порога. В день свадьбы Поля была прекрасна, новое платье необыкновенно ей шло. И Иван даже во время церемонии шепнул ей на ухо, что она была права, не показав своего наряда заранее. Ведь так он смог выдержать молча почти всю церемонию, онемев от восхищения. Поля едва не рассмеялась, а отец Вершинский укоризненно посмотрел на молодого мужа, и Иван смущенно замолчал. Благо церемония уже почти завершилась, и Иван успел надеть на Полин пальчик обручальное кольцо. Они стали мужем и женой. А через шесть недель Поля умерла. Иван сидел в опустевшем доме и думал, что теперь ему делать дальше. Он очень устал от потока соболезнующих, перестал отвечать на письма. Ему очень хотелось сбежать ото всех, уехать из Парижа. Дом, в котором, как ему казалось, они будут счастливы с Полей, стал для него пыткой. Ему постоянно мерещились ее шаги, шорох платья. Каждый предмет напоминал о ней. Иван так и не смог убрать ни одной ее вещи, но наблюдать их каждый день был не в состоянии. Он понимал, что нужно покинуть Париж. Но где он теперь сумеет найти столь необходимый покой? Ответ на вопрос был - нигде. Ведь ему теперь соболезновали даже совсем незнакомые люди. Удивительно, как притягательны для людей истории о любви и смерти. Вот если бы уехать куда-то, где о нем никто ничего не знает, и где людям совершенно все равно, кто он таков... Иван подошел к глобусу, стоящему на деревянной тумбе, и раскрутил его одним прикосновением. Когда шар остановил свое вращение, Иван посмотрел, какую часть света тот явил его взору. Оказалось, Австралию. Край белого света, колония для заключенных. Там до него действительно никому не будет дела. Иван отошел и взял в руки газету. Теперь он стал много и беспорядочно читать, чтобы не оставлять ни одной свободной минуты своему разуму. В статье, в которую уперся его взгляд, писали о путешествиях Литера Диллона к Новой Зеландии. Несколько лет назад, он уже совершил одно, за что французское правительство наградило его орденом Почетного легиона и присвоило графский титул. Теперь французские газеты периодически писали о героическом путешественнике. Подойдя снова к глобусу, Иван стал искать, где расположена эта самая Новая Зеландия. Два небольших острова нашлись как раз рядом с Австралией. «Может, это знаки судьбы?» - подумал Иван. А, спустя неделю, разузнав об Австралии все, что мог, он написал письмо отцу о том, что уезжает. И еще через два дня взошел на борт корабля, плывущего к берегам этого далекого континента. *что-то похожее на кроватку, в которой, по преданиям, родился Иисус *Дед Мороз*
полная версия страницы