Форум » Дальние страны » Дело, не сделанное вовремя, становится проблемой » Ответить
Дело, не сделанное вовремя, становится проблемой
Ольга Черкасова: Место - Петербург, затем окрестности Гельсингфорса, поместье Хелми. Время - апрель-май 1834 года. Участники - Ирен и Алексей Черкасовы, Ольга Черкасова, Николай Елагин, Артур Блекни.
Ответов - 80, стр:
1 2 3 4 All
Ирен Гаяр: Из оцепенения Ирен вывело резкое движение Блекни, когда он схватил ее дочь. А когда увидела, как в руке его блеснул револьвер, мадам Гаяр невольно подалась вперед и в глазах ее засверкал гнев. - Отпусти ее, слышишь! Она здесь совершенно не причем. Она всего лишь ребенок! – но Артур ехидно заметил: «Его ребенок!» и этим все было сказано. В тот же момент он сильнее стиснул руку Оли, и девушка непроизвольно сморщилась от боли, а лорд Ашерфорд продолжал свою гнусную речь, и Ирен все более закипала от негодования и бессильной ярости, ибо ничего не могла сделать. Ибо Артур уже пояснил, что любое ее глупое и неосторожное движение может повредить не только ей, но и ее дочери. Благо патронов в револьвере хватит на них обеих. После этого, гость вместе с женщинами направился к дверям, ведущим, однако, не в главный коридор, а выходу в парк. Было похоже, что он неплохо ориентируется в этом доме. И если бы даже сейчас кто-то из слуг увидел их из окна, то непременно решил бы, что дамы с гостем решились совершить небольшую прогулку. Мадемуазель Хельга шла рядом с мужчиной, опираясь на его руку, а ее мать неспешно следовала чуть впереди. На деле же, Ирен еле переставляла ноги, все происходящее казалось ей ненастоящим, нереальным. Вот-вот, еще один шаг и она проснется – и весь этот кошмар рассеется под лучами теплого весеннего солнца. Но вместо пробуждения, за калиткой сада их ожидал темный экипаж. И едва женщин впихнули внутрь, карета тронулась с места. Всю дорогу Артур не отпускал от себя ее дочери, а Ирен не сводила с его лица гневного взгляда, словно желая испепелить его на месте. Наконец, Артур отвернулся к окну и до самого их прибытия более не проронил ни звука. - Я не знаю, как тебе удалось выжить, но потрать оставшееся время на молитвы, Артур! - прошипела Ирен напоследок, когда за ними закрылась дверь подвала. Самым большим потрясением для мадам Черкасовой стало то, что в кучере они с Ольгой узнали мадам Белову, гувернантку Виктора, рекомендованную графиней Вяземской. Но, когда Ирен высказала это вслух, ее тотчас же поправили – стоящую перед ними женщину, на самом деле, звали Анной, а мадам Белова, «по независящим от нее обстоятельствам, не смогла добраться до Хелми». Сказано это было таким тоном, что Ирен пробрала дрожь. Массивная дверь закрылась, ключ сделал несколько оборотов в замке, и скоро шаги затихли. Подвальное помещение было приготовлено для гостий, свет лился из маленького оконца под потолком, но дотянуться до него было немыслимо. Ирен обвела взглядом помещение и встретилась взглядом с Лелей.
Ольга Черкасова: Смутные догадки относительно личности их похитителя зародились в голове Лёли достаточно скоро, однако лишь тогда, когда они вместе с ним и Ирен ехали в принадлежащем ему экипаже в неизвестном направлении, фрагменты событий в ее памяти, наконец, составились в единое целое, как в той игре, которую, однажды, в детстве привез ей из Лондона папа. В ней из перемешанных и разрозненных кусочков нужно было собрать репродукции картин известных художников. Точно так же и сейчас, перед мысленным взором Лёли, неотрывно глядящей в окно на проносящиеся мимо знакомые окрестности Хелми, вставали совсем иные картины, почти полугодовой давности. А именно – тот самый первый ее бал в городской Ратуше Лозанны. Именно там она впервые за много лет увидела мать, которую в тот момент даже не узнала. И как раз там же, рядом с нею, находился этот человек! Артур Блекни, тот самый, кто чуть не убил ее папу! Тот, кто уже однажды захватил в заложники ее младшего брата. И тот, кого Алексей Кириллович, по его же рассказу, совершенно точно уничтожил… Лёля была поражена этому своему открытию даже больше, чем предательству мадам Беловой, воспитательницы Вика, которую они с Ирен несколько минут назад с неприятным изумлением опознали в кучере англичанина. В тот момент Лёля подумала о двух вещах: зачем Татьяне Сергеевне это было нужно и как могло случиться, что ее не разоблачил никто из слуг? Задать эти вопросы было некому, оставалось лишь предполагать, что молчаливая, да и просто не говорящая по-фински, поэтому держащаяся особняком от всех прочих обитателей Хелми гувернантка проработала у них, в общем-то, совсем недолго. Да и то почти не покидала тех трех комнат в доме, что были отведены под детскую для Виктора, его же классную и еще маленькой спальни, в которой мадам Белова обитала сама, спускаясь лишь к общему столу на завтрак, обед и ужин… Что касается причин ее поступка, то о них Лёля, впавшая по дороге в какое-то странное заторможенное состояние – ее обычная отсроченная реакция на нервное потрясение, то о них девушка подумать не успела, ибо их фаэтон, резко дернувшись, остановился. Это могло означать, скорее всего, то, что они, наконец, приехали. Когда Блекни вытолкнул ее на улицу, Лёля начала инстинктивно осматриваться, но местность была ей незнакома. Старый бревенчатый дом, прямо за ним – глухой лес, даже ясным весенним днем смотрящийся суровым и недружелюбным. А тем временем, мадам Гаяр, вышедшая из экипажа последней, все же задала Татьяне Сергеевне вопрос, который мучил Лёлю всю дорогу. И ответ на него, произнесенный женщиной, имя которой, на самом деле, было, оказывается, Анна, прозвучал цинично и страшно. Настолько, что Лёля похолодела изнутри и взглянула на Ирен, впервые в жизни, кажется, совпав с нею в эмоциях. … Когда они с мадам Гаяр вновь остались наедине, в каморке, которую для них двоих здесь отвели, повисла гнетущая тишина. И некоторое время, точно оглушенная ею, Леля стояла, молча, нервически обхватив себя за плечи руками и глядя в пол, застланный соломой, а потом подняла глаза и увидела, что мадам Гаяр в упор смотрит на нее – и бог знает, как долго. В комнатушке было слишком темно, чтобы рассмотреть, как следует выражение ее лица, но Лёле отчего-то показалось важным, чтобы никто, даже – а может, особенно? – мадам Ирен, не поняла, насколько она сейчас растеряна и напугана. - Все будет хорошо, слышите?! – проговорила девушка, стараясь, чтобы дрожь в ее голосе была не слишком заметна и не опровергала этим только что сказанных слов. – Папа и Ник непременно нас найдут и выручат отсюда! Вот, только, когда?..
Николай Елагин: - Думаю, что завтра нам лучше вообще из дома не выходить. Да и сегодня быстрее вернуться бы. Виктор проснется, может, пойдем? – Николай взглянул сначала на тяжелое серое небо, потом на Черкасова. Тот согласился с его предложением, и больше мужчины старались не говорить друг с другом, лишь изредка перешептывались, не желая разбудить мальчика. Это же вынужденное молчание, в том числе, удерживало и от касательства опасных тем. Впрочем, за время, проведенное вдвоем, они как будто притерпелись, заново научились сосуществовать вместе без ненависти и раздражения друг к другу. Признаться, Николай был очень рад этому. Уж очень устал он обстановки постоянной войны в своем собственном доме, к тому же, надоело изображать из себя того, кем не является, в то время, как всем вокруг уже давно известно, кто он есть. Всего этого хватало и на службе. Так что терпеть подобное еще и в свое свободное время – занятие чрезмерно утомительное. Он, действительно, устал сдерживаться и в присутствии Лели. Потому что, если рядом был кто-то родителей девушки, приходилось постоянно контролировать желание обнять ее, прижать ее к себе, коснуться завитков волос… Кроме того, Николаю казалось, что если Черкасов примирится с тем, что они с его дочерью любят друг друга, то и сама Леля спокойнее воспримет воссоединение родителей более благосклонно. Сейчас же в их доме царила какая-то двойная мораль, и Леля, которая тяготела к открытости и простоте в отношениях, очень страдала от этого. Более того, от этого страдали все, но разница была лишь в том, что на всех Николаю было по большому счету наплевать, страдания же своей маленькой девочки он воспринимал слишком остро, ощущая их многократно усиленными. После того, как Виктор проснулся, они еще некоторое время провели, рассказывая друг другу и мальчику всевозможные байки и анекдоты, но потом было все же решено начать сборы домой. Ведь там наверняка уже заждались дамы, а заставлять женщин ждать так долго – крайне невежливо. И не беда, что вернутся они на этот раз без охотничьих трофеев. Ведь в этом занятии давным-давно уже главное не результат, а сам процесс. Тем не менее, по дороге домой, все трое наперебой выдумывали причины, которыми можно было бы объяснить Ирен и Леле отсутствие добычи. И это занятие показалось даже где-то интереснее, чем сама охота. Когда трое охотников, наконец, дошли до дома, из свинцовых облаков, которые смущали Николая еще несколько часов назад, заморосил точно из сита мелкий и противный дождь. Поэтому и неудивительно, что никто из дам не вышел встречать их на улицу. Ни Леле, ни уж тем более Ирен не следовало выходить в подобную погоду, чтобы вдобавок не простудиться на холодном, совсем не весеннем ветру. Но, и когда вошли в дом, тишина в нем, тихом, словно покинутом, оказалась нарушена лишь звуком их собственных голосов, да возней Камелота. Тут уже и Елагина охватила странная тревога, признаки которой он еще на охоте заметил у Черкасова, видимо, там же ею от него и заразившись. Пройдя через весь дом в поисках Лели и Ирен, Николай так и не нашел никого из них. - Где rouva* Хельга? – обратился он дворецкому, попавшему ему на глаза в гостиной. Ответ Ниеминена изрядно удивил Елагина, потому что старик сказал ему, что обе госпожи – Ирен и Хельга, еще днем покинули Хелми. - Как? Вдвоем? – Как раз в этот момент в гостиную вошел Черкасов, и Николай, не дослушав объяснений, поспешил посвятить в суть происходящего и его. - Алексей Кириллович, слыхали, что делается? Дамы-то наши куда-то уехали, пока нас не было! – сделав паузу, давая хозяину выговориться, невозмутимый финн продолжил свой рассказ прежним тоном, поведав, что уехали Ирен и Ольга вовсе не одни, а с каким-то мужчиной, которого он, Ниеминен, никогда раньше не видел. И имени его он не знает, так как тот не представился. – И не одни, а с каким-то господином. – кратко перевел Елагин оставшуюся часть истории, повергшей его в замешательстве. Что все это означает? И откуда в его, окруженном лесом поместье, черт побери, взялся какой-то неведомый господин? *госпожа
Алексей Черкасов: Всю дорогу до дома Черкасова не переставало мучить чувство тревоги и, как выяснилось позже, далеко не беспричинное. Нездоровая тишина в холле графского дома тоже настораживала. Конечно, они никого не предупреждали, что вернутся именно этим утром, и тем не менее, хотя бы уже даже лай Ланселота должен был привлечь внимание домочадцев. Пока Алексей Кириллович помогал сыну в холле стянуть промокшие сапоги, параллельно отмахиваясь от радостных слюнявых ласк «любимца семьи», не менее удивленный Николай уже разыскал дворецкого и о чем-то с ним разговаривал в соседней комнате. А вскоре, вручив Вите поводок и отправив его на кухню мыть лапы собаке, к Елагину присоединился и сам Алексей. Как выяснялось, в доме в их отсутствие происходили мистические вещи. Две женщины, причем, одна из них на сносях, за каким-то чертом отправились с незнакомым господином в неизвестном направлении, не оставив никаких объяснений, хотя бы в виде записки. А слуги ни сном, ни духом, даже не потрудились узнать имя сего субъекта! - Интересные дела творятся у вас в имении, граф, - в дом пускают каких-то посторонних. Я уже не говорю о том, чтобы хотя бы потрудиться спросить, как их зовут, - достаточно жестко проговорил Черкасов, скользнув холодным взглядом по лицу перепуганного дворецкого и на всякий случай еще раз лично уточнил у него через переводчика, роль которого исполнял Елагин, насчет записки от жены и дочери. Но Ниеминен вновь отрицательно замотал головой. - Да, Николай Викторович, это уже совсем интересно, вы не находите?- задумчиво протянул Алексей, а потом холодно добавил, - спросите у вашего слуги, хотя бы, как выглядел этот тип. Возможно, вы сами сможете вспомнить его по описанию. И тогда хоть что-нибудь прояснится. Николай, задал вопрос, и Ниеминен торопливо стал перечислять все, что сумел запомнить. И, по мере того, как Елагин переводил, сам Черкасов начал на глазах белеть. Ведь слуга достаточно подробно описывал ему призрак, который каким-то чудесным образом сумел воскреснуть. Но как?! Сорвавшись с места, Алексей вцепился в ворот дворецкого, требуя еще больше подробностей, а тот, перепугавшись вконец, лепетал что-то, умоляюще глядя на Елагина, ища у него помощи. И она последовала. Потому что через минуту Черкасов был достаточно грубо оторван графом от своей «жертвы», и теперь уже Елагин задавал ему какие-то вопросы, которые Алексей почти не слышал - в ушах шумела кровь, а сердце вот-вот готово было выскочить вон. Ошибки быть не могло, значит, он выжил и теперь нашел способ отомстить, посягнув на самое дорогое! - Блекни, Николай. Это Артур Блекни, - наконец, ответил Черкасов, рухнув в ближайшее кресло, закрывая лицо руками. Голова, шла кругом, нужно было думать и немедленно что-то предпринимать, а внутри все коченело от страха. Ведь Оленька и Ирен сейчас находятся в смертельной опасности, оказавшись в руках этого живодера…
Николай Елагин: - Вам ли читать морали о том, что и как происходит в моем доме, когда в ваш собственный, помнится, неведомым способом попали две «сушеные сливы»? И можно подумать, что ваши посетители всегда называет свои имена. Черкасов недовольно поморщился, но крыть ему было нечем. Да и Елагин препирался с ним, в общем, только из принципа, на деле ему и самому было не по себе от происходящего. Бросив уничтожающий взгляд, Черкасов потребовал у него немедленно выведать словесный портрет незнакомца. Идея эта была правильной, и Николай без лишних слов перешел к допросу Ниеминена. Впрочем, тот и сам весьма охотно рассказывал обо всем, что успел заметить. Николай слушал, потом переводил, и тон его становился все более мрачным по мере того, как менялся в лице Черкасов. Дурак бы догадался, что неизвестный гость - кто-то из знакомых самого Алексея. И к Елагину не имеет никакого отношения. - Как - Блекни? – В голосе Николая появились истерические нотки, которых прежде никогда не наблюдалось. – Ты же говорил, что убил его! – Черкасов молчал. Да и что можно было сказать? – Черт бы тебя побрал, Черкасов! Как ты мог допустить такую ошибку?! – У Николя темнело в глазах от гнева и ужаса. С одной стороны, очень хотелось убить своего бывшего друга, с другой – он едва с ума не сходил, когда думал о том, что Блекни может сделать с Лелей. Не в добрый час он припомнил Черкасову те «сливки»… - Ты хоть понимаешь, что Леля… и Ирен сейчас вместе с ним, находятся в его власти?! Ниеминен, вытаращив глаза, наблюдал за тем, как беснуется его хозяин. Сути его речей он уловить, конечно, не мог, мужчины переругивались на русском, но Елагин прежде никогда при нем не разговаривал в таком тоне. А уж когда он схватил Черкасова за отвороты сюртука и стал трясти, слуга вообще растерялся, и предпочел выскользнуть из комнаты. - Изображаешь из себя тут оскорбленную невинность, мученика, из-за которого, на самом деле, страдают все вокруг! Да если с ними что-то случится, то виноват будешь ты! Только ты! Со мной Леля была бы в безопасности... Лучше бы ты и не возвращался! - Впрочем, дальнейшего развития потасовка их не получила. Черкасов весьма ловко вывернулся из его рук, а Елагин не торопился вновь переходить к наступлению. Оба понимали, что передушить друг друга – это самое бесполезное, что они могут сейчас сделать.
Алексей Черкасов: -Я знаю, что мое появление весьма подпортило твое безмятежное существование. Но увы, граф, придется с этим смириться. Я бы мог многое ответить на твои пылкие высказывания, но оставлю это на потом. А сейчас потрудись успокоиться и включить мозги. И неплохо было бы начать что-то делать, или же катись к черту и закатывай свои истерики в другом месте, мне нужно подумать,- слова Николая, неплохо отрезвили его рассудок, хорошенько разозлив профессора. Более не обращая внимания на Елагина, Черкасов удалился к себе, по дороге заглянув к Вите. Сыну он коротко сообщил о том, что мама и Оля отправились погостить к соседям и скоро вернутся, и еще предупредил, что, вероятно, должен будет поехать за ними, велев ему также не выходить пока на улицу. Виктор, недоверчиво глядя на отца, молча кивнул, хотя Черкасов готов был поклясться, что сын ему не поверил, но, слава богу, спорить не стал. Оказавшись, наконец, за письменным столом, Алексей на бумаге стал чертить замысловатую схему, прикидывая возможные варианты развития событий, пытаясь унять все нарастающую внутреннюю панику. Логические размышления приводили Черкасова к выводу о том, что далеко этот упырь обосноваться не мог, ведь его главной целью была месть, а не просто жестокое убийство двух женщин. А причины для мести были вполне очевидны, и раз уж преисподняя выпустила его из своих казематов, он не преминул воспользоваться шансом. Артур хочет, чтобы он, Алексей сам пришел к нему, что ж, он придет, а там - будь, что будет. Но где может прятаться этот мерзавец? Следующие полчаса Алексей внимательно изучал карту окрестностей, прикидывая, где бы мог затаиться Блекни. Судя по тому, что сказал слуга, он неважно выглядел, все же, рана была не из легких, значит, просто в землянке его искать не стоит. Скорее всего, это дом, где-нибудь в лесу, подальше от посторонних глаз. И еще, наверняка у него есть помощник и не исключено, что он был в этом доме.
Артур Блекни: Первые капли дождя упали на подоконник, а после нависшие тяжелые тучи разрезала яркая вспышка молнии, сопровождаемая громовым раскатом, порывистый ветер ворвался сквозь распахнутое окно, хлопая ставнями. Надвигалась буря, казалось, сами небеса прогневались и посылали кару на землю в виде неистового ливня с крупными градинами. Из окна Артур наблюдал, как Анна поспешно распрягала лошадей, отводя их в конюшню. Кто бы мог подумать, что у этой маленькой и хрупкой женщины окажется столько силы и воли. Быть может, если бы судьба свела их немного раньше, ему бы не пришлось теперь прозябать в этой гнилой конурке, скрываясь и харкая кровью, а Черкасов бы был там, где и положено, в отведенных ему семи футах на кладбище. Половицы скрипнули, на пороге стояла Аня, с ее волос и одежды струйками стекала вода, губы посинели от холода, она слегка подрагивала, но глаза ее горели. Артур коснулся ее холодных губ, скидывая с плеч женщины мокрую накидку, жилет, стягивая холодную, липнущую к телу рубашку, ощущая прикосновение ее озябших влажных пальцев, скользивших по его коже, у себя на шее и вызывавших легкую дрожь у него самого. Утро выдалось пасмурным и прохладным, в камине еще тлели угли, Анна безмятежно спала, укутавшись в теплые простыни. Дремали и пленницы. Ирен нервно вздрогнула и открыла глаза, когда дверь их с Лелей "апартаментов" внезапно отворилась. Не обращая на нее внимания, Артур шагнул к Леле, бесцеремонно хватая ту за локоть и грубо поднимая с лавки, без каких либо объяснений. Девушка все же дернулась, за это тут же была бесцеремонно схвачена за волосы. - Я, кажется, предупреждал - без глупостей! -прошипел Артур, в руке которого блеснули острые ножницы.
Ольга Черкасова: Еще днем, прогуливаясь в одиночестве по парку, Леля удивлялась необычно теплой для середины апреля погоде. А ведь Ник говорил, что в это время здесь еще чуть не снег лежит. Однако уже к обеду небо стали затягивать тучи, а в тот момент, когда граф Ашерфорд и его помощница привезли своих пленниц к себе, погода испортилась окончательно, поднялся ветер и начал накрапывать дождь. Тем не менее, когда раздался первый раскат грома, Леля, которая вместе с мадам Ирен к тому времени уже находилась в отведенной им каморке, вздрогнула от неожиданности. Гроза в апреле – необычно и даже пугающе, думала девушка, прислушиваясь к ожесточенно молотящим по карнизу зарешеченного оконца под потолком каплям. Периодические серебристо-седые вспышки молнии врывались через него, освещая помещение странным, ирреальным светом, выхватывая из сгустившейся темноты кажущееся смертельно-бледным лицо сидящей на противоположной койке мадам Гаяр, которая, как и сама Леля, была очень молчалива, то ли от потрясения, то ли по другой причине. Чуть позже, когда гроза поутихла, а на улице совсем стемнело, за дверью их темницы раздались легкие шаги, загрохотал ключ в замке и в отворившуюся дверь вошла та, кого теперь следовало называть Анной. Она принесла свечи, кувшин с водой и хлеба, после чего удалилась, проигнорировав вопросы женщин о том, как долго их здесь намерены удерживать. Оставшись вновь наедине, они разделили скудную трапезу, без аппетита, скорее механически, а потом, вновь обменявшись взаимными уверениями, что все это ненадолго, и что завтра их, несомненно, освободят, вскоре легли спать, словно бы надеясь таким образом поскорее завершить этот ужасный день в надежде, что новый принесет избавление. Из тревожного, но крепкого, как у всех юных людей сна Лёлю выдернули внезапно – в прямом смысле, за руку и довольно больно. - Вы, что, рехнулись?! – возмущенно воскликнула она по-русски, обращаясь к Блекни, когда едва не упала, запутавшись в одеяле и юбках, а потом, окончательно проснувшись, дернулась, инстинктивно пытаясь вырваться на свободу из его захвата и добавила уже на родном языке своего похитителя. – Как вы смеете ко мне прикасаться?! – и тут же громко охнула, бесцеремонно схваченная им за волосы, даже не столько от боли, хотя ощущения были очень неприятные, сколько от страха, заметив в другой его руке ножницы. – Что вы намерены делать?! Предупреждаю: если со мной или мадам Гаяр что-либо случится, мой отец убьет вас раньше, чем вы успеете объяснить ему, зачем совершили свой гнусный поступок!
Ирен Гаяр: - Все будет хорошо, – вслед за дочерью повторила Ирен. Она была не так уверена в этом, но старалась не поддаваться страхам, которые уже зарождались в душе и были вот-вот готовы расползтись противными змеями. Каждая из женщин села на отведенную ей койку и так, в молчании, они пробыли достаточно долго, пока не пришла Анна. Ужин, принесенный ею, был скудным. Хозяева не слишком-то блистали гостеприимством и радушием, но Ирен готова была порадоваться и этому. Она вполне могла себе представить и другое развитие событий во время их пребывания у Блекни. Вскоре Леля прилегла, а Ирен все так и не могла сомкнуть глаз. Столько вопросов, на которые она не может найти ответов! И главный – что их ждет? На улице разразилась гроза, и в маленькое оконце под потолком бились крупные капли воды, ставшие после непрерывным потоком. Огарок свечи почти догорел, и лишь редкие вспышки молний освещали подвал. Ирен долго смотрела на Олю, которая свернулась клубком и заснула на жесткой скамейке, а потом не заметила, как сама погрузилась в тревожные сновидения. Проснулась она от скрипа двери и мазнувшего по лицу желтого отблеска света от масляной лампы в руках Артура. Он прошел вглубь комнаты, поставил светильник на стол. Но Ирен все еще не могла понять – продолжение ли это ее сна или страшная явь? И только когда Блекни бесцеремонно схватил Олю за руку и поднял с кровати, отчего девушка вскрикнула и попыталась как-то сопротивляться, мадам Черкасова, наконец, окончательно очнулась ото сна. В руках Блекни сверкнули ножницы, которые англичанин поднес к лицу ее дочери. И тогда мадам Черкасова, с неожиданной для себя в нынешнем положении быстротой, оказалась возле него, вцепилась руками в его мужчины, сжимавшую ножницы, пытаясь отвести ее от Лели. Блекни попытался ее стряхнуть, как назойливую собачонку, но Ирен упорно продолжала его удерживать. - Не смей прикасаться к моей дочери, иначе… - он отпустил Ольгу, все еще удерживаемую второй рукой, и резко повернулся к женщине. В этот же момент в глазах Ирен потемнело, а во рту появился неприятный кровавый привкус. Она не сразу поняла, что с ней случилось – в ушах шумело, а пелена перед глазами не спешила рассеиваться. «Ударил?» - если бы не стол, в который она, отброшенная ударом, рефлекторно уперлась спиной, то Ирен непременно бы упала. Тяжело дыша, она открыла глаза и тотчас увидела нависшее над собой искаженное от гнева лицо англичанина, от взгляда которого по спине пробежал холодок, ноги стали ватными, а руки налились свинцом так, что даже поднять их, чтобы прикрыться от возможного нового удара было невозможно. Но голос мадам Черкасовой при этом оставался дерзко-твердым, несмотря на то, что сейчас от Артура можно было ожидать чего угодно. - Никогда больше к ней прикасайся, слышишь?! – Ирен вполне осознавала, что вот сейчас Блекни может запросто свернуть ей шею, но при этом столь же ясно была уверена, что если он еще раз попробует причинить зло Оле, сама она просто растерзает его на месте. Тем временем, вызов в ее глазах, видимо, насмешил Артура и немного остудил пыл, ибо она заметила, как нервно дрогнули уголки его губ.
Артур Блекни: - Какая драма, Ирен! Тебе не надо было покидать подмостки, ты бы все еще могла продолжать блистать. Ты хорошая актриса, но, боюсь, изображать примерную мать у тебя получается паршиво, - Артур толкнул Олю к Ирен, и в руках его остался лишь один небрежно отрезанный локон девушки. При виде перепуганных женщин, на долю момента его даже посетила жалость. Поэтому Блекни подошел к Ирен, достал платок и утер его краем проступившую от его удара кровь на ее губах, чувствуя, как замирает дыхание женщины от его прикосновения. А после без церемоний взял ее за руку, резко стаскивая с безымянного пальца обручальное кольцо. - Не беспокойтесь, мадам, я позабочусь, чтобы ваш супруг его получил вовремя. - А вы, мадемуазель, неужто думаете, что я боюсь смерти? - Артур рассмеялся, смех его перешел в раскатистый кашель. Утерев губы манжетою, стряхивая кровь, он ухватил Лелю за подбородок и, глядя в ее синие глаза, прохрипел: -Я был там, за гранью, скоро все мы там будем. Я не боюсь умереть и ад мне по плечу, зная, что там я буду не один! - в глазах его блеснул безумный огонек, он оттолкнул девушку прочь, вышел и запер за собой тяжелую деревянную дверь с металлическими оковами. Отвезти его взялась Анна. Артур предостерег ее, попросил не рисковать лишний раз: пусть письмо будет найдено где-нибудь неподалеку от дома. Но женщина, то ли влекомая азартом, то ли желанием услужить своему мужчине, решила иначе. Едва добравшись до поместья Елагина, Анна спешилась и осторожно пробралась через парк к главному крыльцу дома. Она была уверена, что ее никто не видит ибо и она никого рядом не заметила. Но едва поднялась по ступеням крыльца и стала извлекать конверт из-за пазухи, как дверь дома распахнулась и перед Анной возник Ниеминен в сопровождении двух других слуг. А дальше женщина не успела даже сообразить, что произошло, в то время как ее уже втащили в дом.
Николай Елагин: Во многом Николай был согласен с Черкасовым, но раздражала его сама манера. Он так холодно рассуждал, этот герой, не сумевший защитить свою беременную жену и его Лелю! Отчасти Елагин понимал, что его претензии необоснованны, что он несправедлив, но все же их реакция уж слишком разнилась. Он не находил себе места в пустом доме, дергался от каждого звука, понимая, что первый шаг должен сделать Блекни. Караулил около дверей. Хелми вдруг стал напоминать крепость, в которой провозгласили сигнал об опасности. А Черкасов спокойно проводил время в библиотеке. Николай к нему не заходил, понимая, что в таком состоянии они вряд ли могут быть друг другу полезны. Впрочем, его собственные метания точно так же не приносили никаких результатов, и тогда он расположился в гостиной, ближайшей к выходу из дома комнате, рассудив, что если Блекни и решит написать им письмо, то принесут его скорее всего с почтой. Так что он сможет первым узнать новости. Но в тот день так ничего и не случилось. Николай же, обосновавшийся в гостиной, там и уснул, а наутро его метания продолжились. Когда же хлопнула входная дверь, Николай вначале решил, что ему снова показалось, но скоро услышал странный шум в парадном и вышел посмотреть, что там происходит. Увидев в руках слуг женщину, которая была ему известна как мадам Белова, но при этом выглядела совсем не так, как должно гувернантке, Николай понял то, что раньше никому из них с Черкасовым не приходило в голову. Ее появление здесь, в Хелми, было неслучайно. Блекни нуждался в помощнике, который мог бы наблюдать за ними. Равно так же, неслучайно, похищение женщин произошло именно в тот момент, когда они с Алексеем ушли на охоту. И Белова накануне покинула их тоже не просто так... Тем временем, она успела вырываться из рук слуг, непонятно на что надеясь, потому что ее тотчас же схватили вновь. Воспользовавшись моментом передышки, Елагин успел выхватить конверт из-за пазухи бесновавшейся женщины. Резким движением разорвав бумагу, он достал письмо и пробежал глазами его содержание, где указывалось время и место встречи, которое назначил им Блекни. Сложив листок обратно и спрятав конверт во внутренний карман сюртука, надежно укрытый от поползновений «мадам Беловой», Николай дал женщине хлесткую пощечину, чтобы она уже, наконец, перестала изображать из себя воинствующую амазонку. Это подействовало, Анна охнула и прекратила сопротивление. И тогда Елагин взял ее за шиворот и потащил в кабинет к Черкасову. Ему чрезвычайно хотелось самому поговорить с ней по душам, но Алексею было лучше знать, что и как выспрашивать у этой мадам. - Ее поймали, когда она передавала письмо от Блекни, – сказал Николай, вталкивая женщину в кабинет. – Оно у меня. – Пояснил он, заметив нервное движение Алексея. Взгляды их встретились, и, в кои-то веки - без взаимной ненависти. Что бы ни было вначале, когда началась серьезная заваруха, они вновь объединились - без лишних слов и объяснений.
Анна Смирнова: - Прекрасные манеры, граф Елагин! Сколько уважения к даме! – успела с иронией заметить Анна, пока тот, словно учитель нашкодившего ученика, грубо волок ее за шиворот в сторону своего кабинета. – Сыну господина Черкасова, без сомнения, будет, чему поучиться у его друга… Хотя, сказать прямо, на друзей вы походите сейчас мало… Анна, испытывающая сейчас, верно, то чувство, которое можно назвать весельем отчаяния, откровенно провоцировала Елагина на новую грубость, но он, не сдержавшись там, в гостиной, при слугах, теперь, кажется, достаточно владел собой. Хотя и с трудом. Это Анна поняла по тому, с какой силой мужчина пнул входную дверь кабинета, куда через секунду ее и затолкал. И женщина увидела сидящего за столом и сосредоточенно что-то чертящего на листке бумаги, господина Черкасова. Впрочем, при их шумном и неожиданном появлении, отец Виктора резко вскинулся, роняя перо. Елагин стал объяснять Алексею Кирилловичу, что произошло в его отсутствие, а сама Анна стояла посреди комнаты и безучастно рассматривала узор обоев на стенах, делая вид, что ей нет дела до того, что эти двое сейчас, по всей видимости, решают ее участь. - Вы ведь историк, профессор? – проговорила она вдруг, обращаясь к Черкасову, очнувшись от своего оцепенения и так, словно больше в комнате никого не было. Тот взглянул с недоумением и кивнул, а Анна уже развивала свою мысль. – В таком случае, должны хорошо знать, что во все века и во всех сражениях захватывать в плен парламентера считалось, как минимум дурным тоном. Так что же вам нужно от меня?
Алексей Черкасов: На шум с первого этажа Черкасов обратил внимание не сразу, потому как вполне мог допустить, что это Колька от нечего делать ходит и срывает зло на всем, что попадется под руку, включая слуг и мебель. Но и у самого профессора, дела обстояли не лучше, потому как мозаика событий, которую он пытался собрать, складывалась в общую картину не так успешно, как хотелось бы. А всему виной была бешеная тревога, которую, как он не старался, унять Черкасову не удавалось, и эти мысли только мешали сосредоточиться. Конечно, можно было сейчас спуститься вниз и присоединиться к Елагину в его занятии, но от этого дома не появится ни Ирен, ни Оленька. В очередной раз мысленно прокручивая в голове все возможные варианты развития событий, перебирая в уме лица тех, кто мог быть пособником англичанина в его коварном плане мести, то и дело, поглядывая на карту в надежде зацепиться взглядом за что-нибудь, что могло бы помочь определить место нахождения преступника, Алексей погрузился в глубокое раздумье, из которого его резко выдернул звук распахнувшейся двери. На пороге кабинета стоял Елагин и держал за шкирку, какую-то женщину. Приглядевшись, Черкасов скоро узнал в ней гувернантку своего сына, мадам Белову. Короткие пояснения Николая по поводу появления этой особы в доме моментально внесли ясность по многим пунктам. Теперь главное было не мешкать. - Сударыня, я прекрасно осведомлен о значении слова «парламентер», но в вашем случае я бы не стал применять этот условно благородный термин. Вы таковым не являетесь, а посему мы будем обращаться с вами так, как сочтем нужным, - бросив на Анну короткий холодный взгляд, Алексей обратился к Елагину. - Николай, усади ее где-нибудь и дай мне письмо. Послание было весьма лаконичным. Выпавшее из конверта обручальное кольцо жены Черкасов крепко сжал в ладони, на миг прикрывая глаза. Когда мимолетное оцепенение спало, Алексей приблизился к пленнице, и по одному его взгляду можно было понять, что от приветливого, вежливого и добродушного профессора истории не осталось и следа. - Мне стоило догадаться раньше о вашем соучастии в произошедшем преступлении, госпожа Белова. Что ж, желание выслужиться перед этой мразью вышло вам боком. Впрочем, меня мало волнуют мотивы вашего поступка, мне больше интересно послушать о дальнейших планах господина Блекни. И советую поторопиться с рассказом, кроме того, если я пойму, что вы что-то скрываете, мое желание несколько облегчить вашу дальнейшую участь быстро угаснет. Итак, мы ждем! - пнув ногой пуф от рядом стоящего кресла, Черкасов опустился на него прямо напротив оробевшей женщины, впиваясь острым взглядом, горящим угрозой, прямо ей в глаза.
Анна Смирнова: В первый момент, оказавшись в окружении сразу двух откровенно ненавидящих ее людей, Анна, как ни хотела бы этого скрыть, действительно нервничала. Впрочем, из них двоих Алексей Кириллович по-прежнему казался ей более спокойным, чем стоящий за его спиной граф Елагин, который стоял теперь за спиной Черкасова и буравил ее лоб не менее угрожающим взглядом, чем профессор. - А почему вы решили, что сэр Артур посвящает меня в свои планы? Тем более все, что он хотел сообщить, наверняка, изложено в письме, которое я вам привезла, а все, что он хотел передать – в него… вложено, - сказала она не без сарказма и заметила, как вновь заходили желваки на бледных от тщательно сдерживаемой ярости щеках Елагина и как вновь непроизвольно сжались в кулаки руки, которые он засунул в карманы своего распахнутого сюртука. - Кроме того, сделать со мной что-либо дурное, господа, совсем даже и не в ваших интересах, пока мадам Ирен и мадемуазель Ольга находятся в руках у графа Ашерфорда, уже хотя бы потому, что в этом случае вы рискуете получить симметричный ответ. Что вы скажете, профессор, если в следующем конверте от Блекни будет уже не обручальное кольцо вашей супруги, а пальчик, который оно украшало? Или вы, граф, когда получите не локон вашей возлюбленной, а что-нибудь более… существенное? Женщина вздернула подбородок и рассмеялась, дерзко взглянув на Елагина. Кажется, он едва сдерживался, чтобы вновь не наброситься на нее, но Анне больше не было страшно: глупая, почему ей не пришло это в голову раньше – в самом деле, чего она боится? Если не вернется до вечера в их хижину, Артур непременно поймет, что с нею случилась беда и, наверняка, придет на помощь. Не сегодня, так завтра. - Ну же вы, Николай Викторович, граф?! Не ограничивайте себя! Давайте, продемонстрируйте еще раз и при друге тоже свои хваленые способности к «дипломатическому разрешению» затруднительных ситуаций!
Николай Елагин: - Если потребуется, – пообещал Елагин. – Но я бы на вашем месте не рисковал, так как ваше здоровье и жизнь теперь зависят только от вас самой. Вряд ли вам стоит полагаться в этом на графа Ашерфорда. – Николаю, наконец, удалось взять себя в руки, и как бы ни был он напряжен в последние несколько часов, но способность рассуждать здраво к нему уже вернулась. – Вы же и сами это прекрасно понимаете, не так ли? Вы ведь были с Блекни рядом все это время, и помогали ему. Ваш мотив мне понятен. Но разве вы не спрашивали, зачем ему все это? – Женщина слушала его внимательно, но на ее лице все еще отражалось глупое упрямство фанатично верующего человека. – Я предлагаю вам теперь настоящее дипломатическое решение. Вы же знаете, где обосновался граф Ашерфорд, и где находятся наши женщины. Помогите нам отыскать это место и, если Ирен и Леля не пострадают, обещаю, что мы с господином Черкасовым не будем препятствовать вашему с графом уходу. – Заметив, как возмущенно дернулся Алексей, Николя обернулся и пристально посмотрел ему в глаза, с полным сознанием того, что делает, сконцентрировав в этот момент во взгляде, все, что принято называть личной аурой, способность, которой, как Елагин знал (а как он мог этого не знать?), он владел всегда. Сосредоточив на Алексее всю свою волю, как если бы она была материально осязаемой, Николай смотрел на него в течение долгих секунд – и добился-таки своего. Вместо того, чтобы возмутиться, Черкасов лишь чуть шевельнулся и отвел взгляд. — Вам придется сказать очень немногое, просто покажите нам дорогу… И скажите, наконец, как вас зовут на самом деле? - Елагину было действительно интересно знать имя этой дурочки, которая влюбилась в Блекни и возомнила себя для него невесть кем. Она верила в его всемогущество так, как может верить только влюбленная женщина. И, верно, приписывала тому столь же сильные чувства к собственной персоне. Николаю было жаль ее. Он прекрасно понимал, что Блекни позволял ей быть рядом с собой лишь до тех пор, пока она могла быть ему полезной. Любящий мужчина никогда бы не отправил свою женщину на риск.
Анна Смирнова: В ответ на эти слова Анна вновь лишь улыбнулась, глядя мимо стоящего перед нею Елагина в окно, будто бы что-то в нем рассматривая. - Все в нашей судьбе зависит лишь от нас самих, Николай Викторович. Я всегда верила в это – и теперь не сомневаюсь. А иногда и не только в нашей… Нет смысла пытаться убедить меня в том, что я и так знаю. И я ничего вам не расскажу. А вы ничего мне за это не сделаете – все мы оказались слишком тесно теперь связаны, чтобы совершать необдуманные поступки и делать резкие движения. Впрочем, нет. На один вопрос ответить могу – о моем имени, раз уж вы так хотите его знать. В конце концов, больше нет причин таиться. Меня зовут Анна. Анна Петровна Смирнова. Об остальном умолчу, но вы вольны догадываться сами. Постарайтесь – и у вас непременно получится, вы же умные люди! Таким образом, тема их разговора оказалась, в самом деле, исчерпанной. Продержав Анну еще несколько минут, в течение которых по-прежнему пытались от нее добиться своего угрозами и посулами, хоть уже и не так рьяно, ибо, вероятно, поняли, что в данный момент это бесполезно, Черкасов и Елагин отступились. И хозяин дома, призвав слуг, приказал им увести упрямую пленницу, закрыть в одной из комнат, и хорошенько за ней присматривать. Сами же мужчины никуда не пошли, продолжив биться над решением задачи, в которой было слишком много неизвестных, чтобы решить ее, не подозревая, что, спустя некоторое время, и у них самих появился незримый для обоих наблюдатель. Маленький Виктор прежде никогда не сомневался в словах своего отца. Но после того, как профессор вчера ни с того ни с сего пришел к нему в комнату со странной вестью о внезапном отъезде в гости мамы и Лели, в душе мальчика мутным илом всколыхнулась и больше не пожелала вновь опуститься на дно тревога. Потому что никогда и ни при каких условиях он бы не смог поверить, что мама уехала куда-либо, не предупредив его о своем отъезде. Леля тоже ничего не говорила ни о каких поездках «в гости». Да и к кому? И почему папа, говоря о том, что поедет за ними, выглядел так странно? Ответов на эти вопросы мальчик не получил. Пытаясь найти их самостоятельно, он проворочался всю ночь почти без сна. И на следующий день пребывал все больше в задумчивости, забравшись с ногами на широкий подоконник в своей комнате, прижимаясь носом и лбом к прохладному стеклу окна, смотрящего как раз на главную подъездную аллею. Поэтому, разумеется, видел все, что там происходило в тот момент, когда слуги поймали и поволокли в дом странного юношу, который внезапно выскользнул откуда-то из-за дома и, пригибаясь и оглядываясь, подбежал к крыльцу за пару минут до того. Когда же, в результате завязавшейся потасовки со слугами, с парня слетела его шляпа, из-под которой вдруг по плечам рассыпались длинные волосы, стало ясно, что никакой это не юноша, а… Поняв, кто она, Виктор едва не вскрикнул от удивления, но удержался, соскользнул с подоконника и на цыпочках побежал к двери комнаты, приникая к ней ухом. Вскоре до его слуха с первого этажа дома стали долетать возбужденные возгласы и шум борьбы, а потом все вновь стало тихо. Однако Виктора было уже не удержать. Сын разведчика и ученого в одном лице, он продемонстрировал, что и сам не лишен исследовательских задатков, когда, подобно фениморкуперовскому трапперу, прокрался сначала по коридору второго этажа, потом бесшумно спустился по лестнице и затаился под дверью кабинета графа Елагина. Затаившись за бархатной портьерой ближайшего к входу в кабинет окна, мальчик стал прислушиваться к разговору, который там происходил. Разговор шел на повышенных тонах, поэтому Вик все прекрасно слышал. Впрочем, даже теперь поверить, что милейшая мадемуазель Белова никакая не гувернантка, а пособница ненавистного лорда Ашерфорда, было еще труднее, чем в то, что сам сэр Артур остался жив и по-прежнему угрожает его близким. Потом речь вновь пошла о каких-то не совсем понятным мальчику вещах, уже гораздо тише, а затем – из кабинета раздался звонок колокольчика, и вскоре мимо притаившегося и даже переставшего дышать Виктора прошли слуги, а еще через минуту они вывели оттуда его бывшую гувернантку. И далее, из-за неплотно прикрытой двери, мальчик мог слышать, как его отец и граф Елагин пытаются придумать, что им делать дальше. Когда разговор зашел о том, что он и так и не знают, где Блекни держит Ирен и Лелю, в голову Виктору внезапно пришла идея, показавшаяся настолько замечательной, что мальчик, забыв о том, что вообще-то не должен здесь сейчас находиться, а тем более – быть в курсе разговора, выскочил из своего убежища и пулей влетел в кабинет Елагина, настежь распахнув дверь, отчего оба мужчины резко обернулись и уставились на него. Но Вик сейчас обращался именно к отцу, Николай Викторович, конечно, его друг, но спасение мамы и сестры – это их семейное дело: - Я придумал! Нам поможет Ланеслот! Он сможет взять след лошади, на которой приехала сюда мадемуазель Белова… то есть Смирнова… - тут мальчишка осекся, шмыгнул носом и потупился, поняв, что только что окончательно выдал сам себя. И уже нельзя будет сказать, что случайно шел мимо и услышал обрывок разговора. А значит, будут ругать. Ну и пускай, решил Вик и храбро взглянул в лицо отцу, в темных глазах которого сейчас было заметно странное выражение, будто бы он прикидывал про себя, наказать или похвалить сына, в то время как месье Николя, стоящий за его спиной, усмехнулся и одобрительно кивнул. – Папа, я знаю, что поступил дурно, подслушав ваш разговор с графом. И готов понести за свой проступок любое наказание.
Алексей Черкасов: «Спорить с влюбленной женщиной – абсолютно бесполезное занятие. Ослепленная своими чувствами, она будет защищать своего избранника до победного конца. И нет ей никакого дела до чувств остальных, главное – это защитить Его…» - мрачно размышлял Черкасов, хмуро наблюдая за тем, как Елагин тщетно пытается разговорить мадам Белову. Женщина, к своей чести, стойко держала оборону, не поддаваясь ни на какие ухищрения, что было вполне объяснимо. Поработав гувернанткой в этом доме она успела понять, что ни граф Елагин, ни профессор Черкасов не способны на настоящую жестокость. И им не останется ничего другого, как временно смириться с поражением и отправить теперь уже мадемуазель Смирнову в отдельные апартаменты под бдительный надзор слуг. - Ну что, Николай Викторович, скажете? Наша собеседница упряма, и влиять, по всей видимости, на нее способен только сам Блекни, - рассуждая вслух, Черкасов принялся расхаживать взад-вперед по комнате, нервно потирая подбородок, - что мы имеем: пленницу- любовницу графа Ашерфорда, и полное отсутствие сведений о месте его нахождения. Возможность выяснить у этой дамы уговорами хотя бы что-то представляется мне теперь тоже весьма сомнительной. Следовательно, ничего другого не остается, как начать беспорядочные поиски по окрестностям и тогда, возможно…- договорить Алексей Кириллович не успел потому, как в кабинет неожиданно ворвался Виктор. Как быстро выяснилось, мальчик уже был в курсе всего происходящего в доме, и потому теперь, вполне со знанием дела, с жаром вещал двум растерянным мужчинам о своем плане по спасению пленниц. Стоило, конечно, рассердиться на сына, за то, что тот подслушивал чужие разговоры, но Черкасов просто не смог этого сделать, когда дослушал его тираду до конца! Он, человек, который за свою жизнь съел не одну собаку по части своей профессии, теперь готов был снять шляпу перед десятилетним ребенком за его смекалку. Да как он мог не вспомнить про Ланселота! Пес охотничьей породы, он способен взять след любого животного, а уж лошадиный запах – тем более! А значит, собака вполне сможет привести их к тому месту, откуда утром выехала Анна! Переглянувшись с Колькой, Черкасов приблизился к Вите, и молча покачал головой. - Яблочко от яблоньки, как говорится, недалеко падает, - добродушно усмехнувшись, он крепко пожал руку сыну, взъерошив затем ему волосы,- молодчина! Так мы и поступим, только вы, Виктор Алексеевич, все же останетесь дома следить за порядком, а мы с графом, наконец, отправимся по следу этого мерзавца. Естественно, сын остался не слишком доволен подобным исходом, но спорить все же не стал, молча кивнув, отправился за собакой. -Ну что ж, тогда расклад будет следующий. Госпожу Смирнову мы берем с собой в качестве наживки и выкупа за наших дам. Если уж она питает к Артуру Блекни столь нежные чувства, то, возможно, нам повезет, и граф Ашерфорд тоже не останется равнодушен к тому, что в наших руках оказалась его любовница. Есть шанс на конструктивные переговоры. Отправляемся немедленно! Сборы не заняли много времени, и двое всадников, один из которых вез с собой связанную женщину, в сопровождении впереди бегущей ищейки направились в путь к заброшенной сторожке, где скрывался преступник. Черкасов знал, что исход этого дела в большей степени будет зависеть от его решительности, и на сей раз он не имел права на ошибку. Теперь в качестве ставки была не одна его жизнь, а сразу пять. Николай же, как он рассчитывал, должен будет позаботиться о том, чтобы Ольга и Ирен, целые и невредимые, смогли выбраться из места своего заточения. Ашерфорда Черкасов намеревался взять на себя.
Ольга Черкасова: Когда Блекни вновь оставил Лёлю и Ирен наедине, было еще раннее утро, однако о том, чтобы попытаться вновь заснуть, не могло быть и речи. Лёля сидела на своей койке, прижавшись спиной к стене и поджав к подбородку колени, которые крепко обхватила руками, словно пытаясь таким образом сдержать крупную дрожь, которая неожиданно начала сотрясать ее тело, после того, как англичанин ушел. Ее лишь теперь словно бы накрыло запоздалое понимание того, что с ними уже произошло, а также того, что еще может случиться. А кожа щеки все еще как будто бы ощущала холодное прикосновение стали ножниц, которыми Блекни отрезал прядь ее волос. Но страшно было не оно, это воспоминание, а пришедшее вдруг осознание того, что для этого человека, похоже, не существует никаких, признаваемых людьми, норм и правил поведения. Достаточно вспомнить, как он обращался с беременной Ирен… Подавив судорожный вздох, Лёля перевела взгляд на мать, которая, тем временем, тщетно пыталась унять кровотечение из разбитой Блекни губы, прижимая к ней край скомканного носового платка. Однако упрямые багряные капельки продолжали выступать по краю ранки. Бесшумно соскользнув с места, девушка подошла к ней, сидящей на краю своей койки, и, достав из-под кружевной манжеты рукава платья собственный платок, опустилась на корточки рядом с женщиной. - Позвольте, я… - произнесла она тихо и очень аккуратно стала прижимать его к ссадине, осушая ее. А мадам Гаяр, тем временем, опустила руки и наблюдала за дочерью с каким-то необычным, неизъяснимо-нежным выражением в глазах. И когда Лёля, до того полностью сосредоточенная на своем занятии, на мгновение отвлеклась и встретилась с нею взглядами, ее сердце вдруг болезненно сжалось – прежде Ирен, которую девушка все еще не могла, переступив через внутреннее сопротивление, назвать мамой, никогда не смотрела на нее так. Лёля так и не поняла, что именно произошло в тот момент, но внезапно в носу у нее странно защипало, а в груди стало так тесно, что захотелось… она и сама не знала. Обнять ее? Сказать что-то? Однако стоило лишь отвести глаза, и наваждение миновало. - Ну, вот и все, до свадьбы заживет, - немного не своим от волнения голосом произнесла Лёля и улыбнулась мадам Гаяр. – Только уж теперь до моей, наверное. Вы ведь уже замужем, мадам… - она опустила глаза, а потом, словно вспомнив что-то неприятное, вновь посмотрела на Ирен враз потемневшим взглядом. – Почему? Как вы могли его на кого-то променять?
Ирен Гаяр: Рука Ирен, занесенная над головой дочери с намерением коснутся ее волос, так и замерла над ними неподвижно. Свет, который Ольга заметила у матери в глазах мгновение назад, угас, как потухла и слабая, неуверенная надежда. Надежда на что? Что Леля, вот так внезапно проявившая к ней сострадание, простила ее? Ирен невольно облизала губы и ощутила во рту все тот же металлический кровавый привкус. - Оля, сядь ко мне сюда, - Ирен отодвинулась чуть в сторону, освобождая место для девушки. Леля медлила и все еще сидела перед матерью, и тогда Ирен мягким, но настойчивым голосом повторила свою просьбу. Сердце отчего-то глухо застучало и справиться с этим внезапным волнением для мадам Черкасовой оказалось не так-то просто. Она нервно комкала платок в руках и долго не смотрела на сидевшую рядом девушку, которой собиралась сказать многое – и не находила нужных слов. Однажды она уже исповедовалась мужу. Но рассказывать это Алексею было проще – он взрослый человек, знает ее, он больше изведал в жизни и, наконец, он любит ее. С Лелей же все обстояло иначе. - Это не так легко объяснить. Если позволишь, начну издалека. Я постараюсь не утомить тебя своим рассказом, хотя времени у нас теперь предостаточно. Навряд-ли он вернется теперь скоро, - Ирен невольно взглянула на запертую дверь ненавидящим взглядом, а затем продолжила свою речь, когда заметила, что Леля кивнула ей в ответ. «Издалека» - оказалось детством Ирен, рассказом о котором она начала свою историю. О тех безмятежных десяти годах своей жизни, когда кроме нее и отца словно более никого не существовало в этом мире. - Тем летом мы с ним хотели ехать в Италию, распланировали каждый день, час, минуту нашего будущего путешествия. Знали, что и когда будем делать и мечтали об этом без конца. Но в начале весны отец внезапно заболел, а в конце марта скончался. Я тогда не понимала, что со мной происходит. Все вокруг точно кружилось и падало в бездонную пропасть, и мне самой хотелось туда упасть. После похорон я провела три дня в доме священника, который написал дядюшке – единственному моему оставшемуся родственнику. Тот забрал меня в свою семью, но там я так и не смогла ощутить прежней радости жизни. Именно тогда я и пообещала себе более никого и никогда не любить, чтобы не мучиться и не страдать так. Дальше Ирен, не слишком вдаваясь в подробности, рассказала дочери, как сбежала из монастырской школы, как путешествовала вместе с театром и как, однажды, когда она оказалась в Пеште, судьба подарила ей шанс все изменить и начать сначала. Иногда голос Ирен дрожал от волнения и внезапно подступавших слез, в такие моменты она на минуту смолкала, но потом продолжала говорить, все также тихо и твердо. - Твоего отца, среди прочих своих поклонников, я выделила сразу. Наверное, потому что Алекс никогда не лукавил, не старался понравиться чрезмерно, как это делали другие. Он был искренним, и этого мне так давно не хватало в жизни, что я ему полностью доверяла. Когда же он предложил стать его женой, я не задумывалась ни минуты. И первый год был самым счастливым годом нашего супружества. Твой отец никогда не ограничивал моей свободы – я все так же выступала в театре, вела все тот же порхающий образ жизни и всегда знала, что дома меня ждет он и его теплота. Ей вновь пришлось сделать паузу, ведь теперь речь должна была пойти и о Леле. Те полгода, на которые Ирен покинула сцену, чтобы родить дочь, оказались для нее самыми тревожными. Она утратила привычный образ жизни, но тихий семейный быт пугал ее. Каждый день она все более думала об их с отцом счастье и вспоминала, как внезапно оно разрушилось, начиная страшиться, что это может вдруг произойти вновь. Алекс посмеивался над нею, называя трусишкой, и приписывал все ее положению. Но Ирен боялась, и этот страх больше всего прочего отравлял ее счастье. Поэтому она и кинулась в театр, как только почувствовала в себе силы вновь вернуться на сцену. Поэтому и старалась проводить времени вне дома больше, чем с мужем и дочерью. Когда же закончился сезон, и Ирен вновь на время оказалась наедине с ними, она увидела, что сделалась совершенно чужой этим двум самым счастливым людям. Ей никак не удавалось заставить себя поучаствовать в их жизни. Мало того, с каждым днем Ирен все острее понимала, что Алекс и Леля являются отражением ее собственного детства. Она завидовала им, втайне любовалась и порой – даже ненавидела их за тот мир, который они создали. Мир, в который она сама же себя и не пускала. - Порой мне так хотелось взять тебя на руки, прижать и приласкать, но я одергивала себя и ругала за странные эмоции, против собственной воли рождающиеся в моем сердце, - Ирен почти в точности описала то чувство, что недавно встревожило Лелю, - В конце концов, я поняла, что не могу так больше. Что я лишняя в вашей жизни, и что с таким отцом, как Алеша, ты будешь больше счастлива, чем со мной. И ушла, оставив вас друг другу, думая, что одной мне будет легче. Еще несколько фраз Ирен добавила, чтобы пояснить, как она сбежала и что с ней было потом, до того самого того момента, когда осенью прошлого года она увидела Черкасова в Лозанне. - Я не стану просить у тебя прощения, Леля, ибо знаю, что не заслуживаю его. Да и ты не захочешь простить, но надеюсь, что теперь ты хоть немного сможешь понять меня. Я люблю твоего отца и любила всегда, хоть плохо тогда это осознавала. Я люблю его и люблю своих детей: Виктора и этого, еще не родившегося малыша, и тебя я тоже люблю, - почти севшим голосом закончила она, не сводя взгляда с уже потемневших пятен крови на белой ткани платка.
Ольга Черкасова: Еще два месяца назад Лёля никогда смогла бы представить себе, что подобный разговор возможен в принципе. Месяц назад она бы ни за что не поверила, что захочет принять в нем участие. Однако теперь она, действительно, сидела рядом с Ирен и молча слушала все, о чем та ей говорила – без всякого внутреннего сопротивления. Более того, понимая, о чем именно она говорит. Не буквально, но сердцем, душой. Возможно, для этого им следовало пройти через все – чтобы понять друг друга? Жизнь – странный учитель, который не всегда доходчиво объясняет свои уроки. Порой, нужно время, чтобы осознать, даже то, чему именно она пытается тебя научить. Слушая Ирен, Лёля мысленно задавала себе вопрос, а смогла бы она понять ее раньше, когда сама еще не ведала, что такое потеря, когда не знала любви? По всему выходило, что нет, не смогла. Она давно уже считала себя взрослым человеком, но только теперь, кажется, становилась им по-настоящему, избавляясь, в том числе и от детской категоричности в восприятии мира и человеческих отношений в нем. Негромкие слова исповеди Ирен, напоминали ей теперь тяжелые снаряды, пушечные ядра, каждое из которых, проникая в сердце, словно бы разбивало твердую корку в той его части, где Лёля, как ей думалось, навечно похоронила свои детские обиды на мать. На самом же деле, не имея возможности выйти наружу, они лишь незаметно отравляли ее изнутри. Но, привыкнув к этому ощущению, она давно перестала обращать на него внимание. Сейчас же, выпущенные из своего «склепа», они метались и бились внутри, словно стая испуганных птиц, вызывая смятение, переворачивая все на своем пути. И плевать, что это было всем ее ощущением мироустройства, всем тем, что сама Лёля до сего момента о себе знала. - Это неправда, - почти прошептала девушка в тот момент, когда Ирен замолчала, не смея поднять на дочь взгляда. Однако после этих слов все же посмотрела на Лёлю и грустно улыбнулась. – Нет, вы не поняли меня! – внезапно до нее дошло - Ирен, скорее всего, думает, что она ей не поверила. – Неправда, что я не хотела вас прощать! Но я не могла… просто – не могла! Откуда же мне было знать... все это? И еще, неправда, что ты… была лишней, мне не хватало тебя, мама, - Лёля сама не заметила, что впервые обратилась к ней так. – Не хватало. Не всегда, но были моменты, когда я очень хотела, чтобы и у меня была возможность рассказать тебе что-то такое, чего я бы никогда не смогла поведать папе, как бы сильно я его ни любила и не доверяла ему. Хотелось, чтобы ты, а не чужая женщина, выбирала вместе со мною шелк для моего первого взрослого бального платья, чтобы затем увидела меня на этом моем первом балу, чтобы первой узнала о том, что меня поцеловал мой любимый... чтобы пережила это вместе со мной. Господи! Как же мне хотелось этого! – громко всхлипнув, девушка закрыла ладонями лицо. – Но я была уверена, что ты предала меня! А как можно любить того, кто предал?!
полная версия страницы