Форум » Дальние страны » Дело, не сделанное вовремя, становится проблемой » Ответить
Дело, не сделанное вовремя, становится проблемой
Ольга Черкасова: Место - Петербург, затем окрестности Гельсингфорса, поместье Хелми. Время - апрель-май 1834 года. Участники - Ирен и Алексей Черкасовы, Ольга Черкасова, Николай Елагин, Артур Блекни.
Ответов - 80, стр:
1 2 3 4 All
Ольга Черкасова: Последние дни перед отъездом в Финляндию идиллия, до того царившая в отношениях Лёли и Елагина, несколько нарушилась. Началось же все еще тогда, когда Ник предложил свою «гениальную» идею, и девушке пришлось изображать искреннюю радость оттого, что скоро ее предстоит воплощать в жизнь. Да, в тот момент она не выдала своих истинных чувств, не желая еще одного скандала. Тем не менее, стоило двери закрыться за спинами Ирен и Виктора, не преминула высказать Елагину все, что думает о нем и его привычке решать вопросы, напрямую касающиеся ее судьбы, без обсуждения с нею же. - Ты вечно стремишься все решить за меня, Ник! – возмущалась девушка, стоя перед графом, спокойно взирающим на нее, сидя за письменным столом в своем кабинете. – Такое чувство, что ты по-прежнему считаешь меня своей подопечной! Ну почему нельзя было сказать об этом для начала мне?! Елагин резонно заметил, что не в силах предсказывать будущее, хотя и очень бы хотел порой. Эта идея, действительно возникла у него спонтанно, и он все еще считает, что она очень хороша, чем окончательно рассердил Лёлю, с детства привыкшую, что мужчина рядом с нею должен поступать так, как ей же и нужно. Просто раньше таким мужчиной был папа, а теперь будет Ник – что тут странного? Ведь чаще всего он оправдывал эти ожидания девушки, вот только теперь все вышло по-иному. Все так же невозмутимо выслушав до конца ее претензии, Елагин сказал, что она может говорить, что ей заблагорассудится, но в Финляндию вместе с Алексеем Кирилловичем к нему в гости отправится также и его семья, а именно, жена и младший сын. А Лёля может оставаться, если уж ей совсем невмоготу, в Петербурге – его дом полностью в ее распоряжении. - Ты с ума сошел! Я же не могу жить здесь одна? – и тут же получила ответ, что в таком случае ей следует изменить свое отношение к происходящему. После чего Ник сказал, что у него много дел и попросил дать ему время с ними, наконец, разобраться. Ее обиды и постоянно надутый вид в течение следующих нескольких дней ничего не изменили. Находясь дни напролет на Певческом, Елагин приходил домой, ужинал вместе с нею, а потом уходил к себе в кабинет, оставаясь там до позднего вечера. При этом, почти всякую ночь проводя – во всех смыслах, – с Лёлей. Эта почти что ссора словно бы добавила их отношениям остроты, хотя, до того казалось, что они и без того находятся на их пике. Днем же холодная война возобновлялась, в конечном счете, уже начиная напоминать больше некую новую любовную игру, чем поединок характеров. Впрочем, и последнего никто не отменял. Мадам Гаяр и Вик, со дня того памятного визита, их более не навещали. И Лёля часто ловила себя на том, что скучает по младшему брату. Ей не хватало его общества, не хватало их разговоров. Девушка подозревала, что в доме отца теперь кипят не меньшие страсти, чем у них – ведь она была плоть от его плоти, такая же упрямая. И как хорошо было бы теперь увидеть брата, чтобы расспросить обо всем, да, в конце концов, даже и без расспросов, просто вновь его обнять. Ах, если бы только можно было сделать так, чтобы в Хелми он поехал вдвоем с папой – без этой женщины! Однако по всему выходило, что этой мечте Лёле осуществиться не суждено. И в конце концов девушка смирилась с неизбежностью.
Николай Елагин: О том, что Леля не будет довольна его решением, Николай догадался, едва только озвучил его вслух, но что делать? Люди зачастую лишены и благоразумия, и благодарности, посему Николя спокойно сносил Лелину холодность, которая в ночное время суток теряла свою силу. Николай даже рад был, что между ними произошло это первое серьезное расхождение. Теперь он явно видел, что они были созданы друг для друга. И эти их ночи были лучшим тому подтверждением. Переживая разлад, они ни разу не задумались о том, что их отношения можно разорвать. Вначале Николай предположил, что Леля, как многие женщины, может закрыть для него двери своей спальни, но она этого не делала, не гнала его от себя, и была даже более жадной до его ласк, чем прежде. Впрочем, и он стремился впитать в себя каждое мгновение этих их ночей. И в этом тоже была своя гармония. Любовь не терпит пустоты. И это был не единственный плюс. Скорее всего, это были их последние спокойные дни. Совместная поездка обещала быть богатой на шумные события. Еще было очень интересно, как Леля поведет себя в присутствии отца. Захочет ли продемонстрировать, что между ней и женихом существуют разногласия? Черкасов был бы очень рад такому положению. Сам Николя не слишком-то переживал по этому поводу, он верил, что ничем серьезным ему это не грозит. И стоит Черкасову проявить радость и предложить Леле покинуть Елагина, она тут же расставит все по своим местам. Но было бы гуманней не давать Лешке ложных надежд. Видимо, это же понимала и Леля. Дабы упростить и без того сложную ситуацию, отправиться в Хелми было решено раздельно. Сначала туда приедут Николай с Лелей, и уж только на следующий день Черкасов со своим семейством. В дороге Леля продолжала держаться отстраненно, на вопросы Елагина отвечала односложно, и сама задавала не менее скупые вопросы. Но дело было уже не в том, что она и дальше желала прдлевать их размолвку. Девочка просто волновалась перед встречей, и была погружена в свои мысли. Прибыв в Хелми, Николай вновь почувствовал странную атмосферу этого места. Этот дом был живым. Каждая мелочь еще носила на себе отпечаток их зарождающегося чувства. Елагину показалось, будто бы дом – не дом вовсе, а некий сосуд, в который оказались заключены их с Лелей переживания, сдерживаемые эмоции. Воздух казался наэлектризованным еще с тех самых пор. Черкасовы приехали только днем, объяснив свою задержку непогодой, хотя Николай полагал, что причина в погоде иного рода, Елагин отправился встречать гостей один, предпочтя ожидать всех в столовой, в которой уже все было готово.
Ирен Гаяр: С того дня, когда Алексею Кирилловичу пришлось сдаться и до того момента, когда они втроем отправились в Хелми, Ирен с Виктором больше не посещали дом графа Елагина. Все были заняты сборами, но важные вопросы, которые занимали обе стороны, решались перепиской – между графом и мадам Черкасовой. Алексей устранился от этой суматохи, заявив, что перед отъездом он должен все уладить в университете. Отчасти это, конечно же, было правдой, но в большей мере профессор все еще избегал контакта – столь неизбежного в скором времени – с «предателем», как он величал Николая Викторовича и дочерью. Ирен временами начинала злиться на мужа за такое, в сущности детское, поведение – к чему эти обиды, она не понимала. Но сделать сейчас ничего не могла и возлагая все надежды на поездку, готовилась к ней со всей тщательностью. Последнее время мадам Черкасова стала переутомляться сильнее – сказывалось и ее положение, и постоянное нервное напряжение. Поэтому они с супругом, наконец, решили нанять гувернантку для Виктора и через графиню Вяземскую разыскали женщину, по всем меркам подходящую для этой роли. Правда, они так и не увиделись с ней перед отъездом, поэтому смотр будущей гувернантки для сына профессора устраивала Наталья Осиповна, а сама мадам Белова должна была приехать через пару дней следом за Черкасовыми. Дорога оказалась долгой, но вопреки своим ожиданиям и постоянному волнению Алекса, Ирен чувствовала себя прекрасно. И все же, они задержались. Алексей Кириллович требовал останавливаться чаще, для того чтобы дать Ирен передохнуть и еще - для того чтобы оттянуть неизбежную встречу. Тем не менее, до Хелми они все же добрались, и когда экипаж остановился перед парадным крыльцом особняка, настроение у всех было весьма напряженное. Виктор - единственный испытывал радостное нетерпение, что, наконец, увидит Лелю, по которой успел ужасно соскучиться, о чем он постоянно твердил матери и отцу. Ирен ощущала волнение и боялась повторения того памятного вечера, после которого вся их жизнь в последние месяцы пошла кувырком. Алексей Кириллович был молчалив, и это его состояние все больше волновало супругу. Еще некоторое время никто из них не выходил из экипажа. Лишь когда слуга графа открыл дверцу дорожной кареты и помог выйти из нее гостям, Ирен для себя поняла: «Началось!» «Небольшое имение за городом», как говорил граф, оказалось значительно больше того, что представляла себе сама Ирен и то, что, видимо, ожидал увидеть и Виктор. Мальчик с широко раскрытыми глазами разглядывал фасад дома, выстроенного в палладианском стиле с элементами какой-то особенной северной архитектуры. Величественное здание, с огромными окнами и колоннами, с главного фасада, облицованное светлым камнем, выделялось на фоне еще по-весеннему оголенных деревьев. Поднимаясь по лестнице к дверям, мальчик постоянно обращал внимание родителей на тот или иной элемент, пытаясь провести аналогии с уже виденными им ранее другими подобными зданиями. Но, видимо, то, что это принадлежало графу, вызывало некую предвзятость у мальчика, и он везде находил превосходство. Слуга провел их в столовую, где в одиночестве встретил их хозяин дома. И вот настала та минута, которой так страшилась и которой ждала Ирен. Граф подошел к ним, произнося положенные и заготовленные заранее слова приветствия, поцеловал протянутую руку Ирен, взъерошил волосы Виктора и наконец, остановился перед Алексеем, протягивая тому руку и выжидающе глядя в глаза. Мадам Черкасовой показалось, что удары ее сердца сейчас должны были слышать даже в другом конце дома, такое волнение она испытывала, глядя на двух замерших друг перед другом мужчин.
Ольга Черкасова: Весна в окрестностях Гельсингфорса еще толком и не вступила в свои права, но, несомненно, приближение ее уже ощущалось. В терпком аромате воздуха, в слепяще-ярком солнечном свете, в высоком и безоблачном синем небе. Это странно, но как ни старалась, Лёля так и не смогла припомнить, был ли хоть один солнечный день в их прошлый приезд в Финляндию. Отчего-то сейчас казалось, что все они были серы и дождливы. Возможно, дело было в том, что он пришелся на самый сложный момент ее жизни – Лёля тогда была уверена, что навеки лишилась отца. Но в то же время – и на самый удивительный, когда она впервые поняла, что ее чувство к Николаю Викторовичу взаимно и разделено им в полной мере. Иными словами, Хелми было тем самым местом, где по-настоящему родилась их любовь. И это придавало новому визиту сюда оттенок романтики, несмотря на все привнесенные обстоятельства. На Елагина «магия места» действовала, казалось, ничуть не меньше, чем на саму девушку. Поэтому и размолвка, которая вышла у них в последние несколько дней, как-то сама собой испарилась, стоило лишь выйти из дорожного экипажа и ступить на землю поместья, где прямо на пороге дома, выстроившись, словно парадный расчет на плацу, сияя улыбками, встречала их вся немногочисленная прислуга во главе с «полководцем» Ниеминеном. В доме все осталось по-старому. Слуг предупредили, что граф Елагин и Лёля будут жить на этот раз в Хелми не одни, поэтому были заранее приготовлены дополнительные комнаты для остальных Черкасовых. И, вероятно, из какой-то из них, прежде закрытых, был принесен обратно в гостиную «сосланный» туда сгоряча графом полгода назад парадный портрет Марины Антоновны. Увидев его вновь, Лёля и Елагин переглянулись и от души расхохотались, немедленно вспомнив, причиной каких ожесточенных баталий ему довелось стать. Признаться, Лёле до сих пор было немного стыдно себя, тогдашней, поэтому она даже вновь ненадолго рассердилась на Ника, когда тот начал опять подтрунивать над ее ревнивым нравом. А все дело в том, что, сам того не ведая, Елагин попал в точку, хоть, верно, сильно бы удивился, узнай, что Лёля до сих пор ревнует его к прекрасной Марине. Хотя, конечно, уже не так отчаянно. И никогда не перестанет, точно так же, как и ко всем остальным женщинам на свете, вне зависимости от их возраста и социального положения. Новость о том, что Лёля – больше не «тютар» графа, а его «морзиан», невеста, скрывать от обитателей Хелми они не стали. И, надо сказать, что финны в очередной раз подтвердили свою репутацию невозмутимой нации, приняв это, довольно пикантное, нужно сказать, обстоятельство как данность. Разве что Эсси, с приездом Лёли вновь вступившая в роль горничной при барышне, позволила выказать чуть больше эмоций, поздравляя ее с этим знаменательным событием. Таким образом, остаток дня и вечер прошли в состоянии радостного умиротворения. Но уже следующим утром, открыв глаза, Елагин обнаружил Лелю, в задумчивости смотрящей в окно, забравшись с ногами на широкий подоконник в его спальне. Накануне они вместе решили, что следует пока вновь – теперь уж недолго, до свадьбы, спать в разных комнатах, чтобы не шокировать Ирен и Алексея Кирилловича хотя бы этим. Но, то ли Лёля отвыкла уже засыпать одна, то ли волнение от грядущей встречи с отцом, тщательно задвигаемое днем, ночью-таки прорвалось наружу – спала она тревожно. А под утро, не выдержав, пришла в комнату графа, но будить его не стала, решила дождаться, пока проснется сам. Так и вышло, Елагин не сказать, чтобы удивился, немедленно встал, чтобы снова через минуту, с девушкой на руках, вернуться в постель. И уже там, заключив Лёлю в объятия, стал выяснять, чем она встревожена. А выслушав, успокоил и пообещал сам все устроить. Так и вышло, что встречал прибывших днем остальных Черкасовых Николай Викторович сам, в то время как Лёля, под благовидным предлогом того, что она, как уже вполне себе действующая хозяйка дома, отдает распоряжения слугам, была где-то в соседних комнатах. Но долго выдержать все же не смогла, решила выйти в гостиную – и вовремя, потому что как раз в этот момент Ник и ее отец, словно два изваяния застыли друг напротив друга. А в непосредственной близости от них находилась еще одна «скульптурная группа» – бледная от волнения Ирен – Лёля невольно обратила внимание, что за время, пока они не виделись, признаки грядущего материнства ее стали заметны гораздо отчетливее, - и вцепившийся в руку матери, маленький Вик, который не слишком понимал суть происходящего, но чувствовал общее напряжение. Один лишь Ланселот, завидев вошедшую девушку, в силу своего жизнелюбивого и общительного характера, немедленно завилял хвостом и бросился к ней навстречу. Потрепав его лохматую морду, устранившись от дальнейших попыток пса немедленно зализать ее насмерть, Лёля поспешно ринулась прямиком к мужчинам, аккуратно вклиниваясь как раз между ними и как бы невзначай, увеличивая дистанцию, разделяющую их. - Ну, наконец-то вы приехали! Мы уже заждались, правда, Ник? – она обернулась к Елагину, который лишь кивнул, видимо, удивляясь перемене в поведении девушки, в сравнении с тем, что видел еще утром. Но Лёля сейчас, в самом деле, забыла все свои сомнения – второго столь же безобразного скандала, как тот, что имел место в день возвращения отца, в ее – да, именно, ее – доме, не будет! Не обращаясь конкретно ни к кому, стараясь сохранять на лице безмятежное выражение и не смотреть в лицо папе, она добавила с улыбкой. – Но с другой стороны, я – хозяйка пока неопытная, поэтому только теперь и успела закончить последние приготовления. Сейчас слуги внесут ваши вещи. А пока будет это делаться, мы с графом как раз успеем немного показать дом и ваши комнаты. Потом – чуть отдохнете, умоетесь с дороги, и сразу обед!
Алексей Черкасов: Делать вид, что ему безразлична грядущая поездка, у Алексея Кирилловича получалось неважно, особенно, когда Виктор регулярно в их разговорах восторженно рассуждал о том, как замечательно и интересно им всем будет в Финляндии, о том, как сильно соскучился он по Леле и по графу Елагину. Ирен, слава богу, приняла позицию нейтралитета, тактично не встревая в подобные дискуссии. Сам же Алексей, естественно, сохранял при этом выбранную маску холодности и безразличия ко всему происходящему, хотя на деле мысли о скорой встрече с любимой дочерью согревали сердце, отодвигая на задний план все обиды. Примириться трудно, нелегко будет смотреть на влюбленную пару, союз которой он, как отец, по-прежнему не мог одобрить и принять. Возможно, эта встреча и эти несколько недель совместного проживания под одной крышей что-нибудь решат. В любом случае, хуже уже не будет. А для Ирен и для Вити будет полезно провести время на природе, вдали от городской суеты. За жену Алексей боялся страшно. Тот давно забытый инстинкт заботливого супруга, с приближением срока появления на свет нового члена семьи, расцвел пышным цветом и теперь, возможно, сильно докучал Ирен, потому как Алексей Кириллович неустанно интересовался ее самочувствием и постоянно контролировал каждый ее вздох, как дома, так и на протяжении всей дороги до Хелми. Этими заботами он отвлекался от прочего, и в общем и целом, поездка прошла благополучно. Их встретили, проводили в дом. Елагин поднялся навстречу, с благодушным видом приветствуя Виктора и Ирен. Алексей сохранял молчание и казалось бы, вовсе не смотрел на бывшего друга, отрешенно разглядывая интерьер комнаты. Ольга, судя по объяснениям, хлопотала по дому, раздавая указания слугам, что немного раздосадовало отца. Впрочем, он быстро нашел объяснение, решив, что она просто боится и не хочет появляться в самый разгар событий. Пока он об этом думал, в комнате повисла пауза. Переведя взгляд прямо перед собой, Алексей вдруг встретился глазами с Елагиным. Они стояли друг напротив друга, и тот протягивал ему руку. Конечно, можно было бы поступить как-то иначе, скривиться, отпрянуть или отвернуться. Но вместо этого, Черкасов молча кивнул Елагину, хотя руки так и не подал. И как раз в тот момент в немую сцену ворвалась Ольга, гостеприимно щебеча об устройстве и обеде, между тем, ловко вклиниваясь меж двух мужчин. - Здравствуй, Ольга, - проговорил Черкасов, безуспешно пытаясь поймать взгляд дочери. Более он не произнес ни слова, отступив на шаг к жене и сыну. Ободряющее прикосновение нежных пальцев Ирен мимолетно успокоило Алексея, и он покорился всему происходящему, печально наблюдая за улыбающейся Лелей.
Николай Елагин: Черкасов руки не подал, но хоть душить не бросился, и это уже порадовало Николя. Сделав вид, будто вовсе не задет, что его проявлением дружелюбия так пренебрегли, Николай приготовился смириться и с прочими возможными проявлениями Черкасовского мерзкого характера. Так уж вышло, что от счастья ревнивого папаши зависело и его, Николая, счастье. Появление Ольги немного разрядило обстановку, но Елагин относился с сомнением к тому, что это было так уж необходимо. Все уже порядком устали от вражды, желали скорейшего ее завершения, и лишь гордость (или гордыня), эгоизм и упрямство участников мешало этому. Возможно, сейчас было бы самым лучшим запереть Николя с Алексеем наедине в комнате, поставив перед ними бутылку водки, но никто из дам до этого почему-то не додумался. Хотя, честное слово, такое решение уже и не угрожало ничьей жизни, а успех предприятия был почти предрешен. Днем раньше, или днем позже, но Елагин и Черкасов обязательно простят друг друга. Но пока Лешка представлял собой мрачную фигуру. Николаю отчасти было даже жаль наблюдать, как тот с болезненным вниманием следил, с каким доверием общается Виктор с Николаем, с какой легкостью находят общие темы для разговора Николай и Ирен, да и их отношения с Лелей были очевидны, хоть любовники и вели себя в рамках морали, не допуская даже намека на чувства, их объединяющие. Они не договаривались об этом заранее, но было бы до невозможности жестоко проявлять их на виду у Алексея. Ведь он и так страдал в их компании, правда, тщательно пытаясь это скрыть, отчего производимый эффект лишь усугублялся. И все же, нельзя сказать, что три дня проведенные в такой атмосфере, были совершенно беспросветными. Понемногу, но все получали свою дозу радости. Например, огромное удовольствие всем доставила прогулка к пруду, где Леля и Виктор кормили лебедей. Микко, сразу определивший, что основной сверток кормом находится в кармане у Черкасова, перестал обращать внимания на маленькие кусочки, которые им с Минной кидали Леля с Виком, и с редкой наглостью полез прямо ему в карман. Державшийся при Николае отстраненно, Черкасов вдруг засмеялся и сам стал кормить нахальную птицу. Остаток того дня тоже прошел более приятно, нежели обычно. За ужином текла более или менее нормальная беседа, в которой, правда, мало кто обращался к другому лично. Зато Николай смог поведать, что в его владениях отличная охота, на что Черкасов сдержанно заметил, что время для нее, действительно, самое подходящее. Становилось уже понятно, что момент, когда они смогут остаться при оружии наедине, без риска перестрелять друг друга на импровизированной дуэли, когда-то непременно наступит, но до него еще достаточно далеко. Поэтому от планов совместно провести время подобным образом мужчины пока воздерживались. Но вот поодиночке вылазки с ружьем в лес все же совершали и даже развязали между своеобразное соперничество, кто же из них лучший охотник.
Ольга Черкасова: Вопреки опасениям, пребывание в Хелми выходило вовсе не таким уж безрадостным, как это представлялось Лёле изначально. Причиной ли тому все сильнее пригревающее весеннее солнышко, а может, что-то иное, но вскоре девушка стала даже замечать, что лед в ее отношениях с мадам Ирен начал понемногу таять. Нет, до дружбы и взаимопонимания было еще столь же далеко, как от Финляндии до экватора. Но, теперь, имея возможность видеть ее чаще, Лёля, по природе своей девушка справедливая, не могла не отметить, что по-отношению к Алексею Кирилловичу и Виктору Ирен ведет себя практически идеально. Да и с самой Лёлей достаточно деликатна, чтобы не вспоминать прошлые обиды, и не провоцировать новых. И уже за это её, пожалуй, следовало бы поблагодарить? Когда впервые подумала об этом, Ольга была изрядно удивлена, потому что прежде было невозможно и представить, чтобы в душе ее зародилось чувство благодарности к этой женщине. Но в какой-то момент Лёля пришла к выводу, что, возможно, и смогла бы вытерпеть ее присутствие подле папы, раз уж ему настолько необходимо иметь ее рядом с собою. Особенно, если бы и он, наконец, понял, что Ник нужен ей не меньше, чем ему нужна Ирен, что она любит и хочет быть с ним ничуть не меньше, чем Алексей Кириллович со своей женой. И если бы удалось внушить ему эту мысль, не было бы девушки, счастливее, чем Лёля. Однако здесь, по-прежнему, особых подвижек не наблюдалось. Папа был отстраненно и холодно вежлив с графом Елагиным, да и с нею тоже, хотя, конечно, и не настолько. И лишь изредка, когда профессор не думал, что она за ним наблюдает, или случайно обернувшись, Лёля замечала обращенный на себя такой привычный с детства – любящий и внимательный его взгляд. Который, впрочем, стоило ей как-то дать понять, что она это заметила, сразу делался безлично-вежливым. И много раз уже Лёля мысленно пыталась представить ситуацию, в которой их конфликт, наконец, разрешится, но пока никак не могла ее придумать. А еще ей очень хотелось, чтобы Алексей Кириллович, наконец-то, объяснился с Ником. И не так, как прошлый раз, а спокойно, по-хорошему. И вот здесь, как раз, найти подходящую ситуацию было легче. Давно известно, что совместное времяпрепровождение сближает. А если учитывать, что в последние дни и папа, и Ник достаточно много времени стали уделять охоте, то почему бы им не объединиться на этой ниве? Разумеется, просто так уговорить Алексея Кирилловича пойти вдвоем с Елагиным не удастся. Значит, нужен более тонкий ход. И вскоре Лёля его придумала, заведя однажды вечером с Ником разговор об его охотничьих достижениях. В гостиной в тот момент присутствовали мадам Ирен и маленький Вик. Профессор Черкасов уединился в библиотеке с книгой, поэтому в беседе не участвовал. Но это было даже на руку. Ибо замысел девушки был, в общем-то, шит белыми нитками. И спасало его лишь то, что еще как минимум двое присутствующих в этот момент в комнате тоже были заинтересованы в достижении той же цели, что и сама Лёля. Впрочем, разговор этот предназначался для третьего – а именно, Виктора. Который с горящим взглядом слушал охотничьи байки графа Елагина, конечно, прочитавшего Лёлин замысел, а потому тщательно ей подыгрывающего, буквально соловьем разливаясь о том, сколько интересного с ним происходит, стоит лишь пойти в лес с ружьем. Ирен, кажется, тоже уже обо всем догадалась, поэтому слушала хозяина гостиной с легкой улыбкой. В конце концов, цель была достигнута, когда мальчик робко поинтересовался, а нельзя ли и ему как-нибудь пойти на охоту вместе с месье Николя. Граф не возражал, а Лёля, глубоко вздохнув, проговорила: - Все зависит от того, разрешат ли тебе это родители, милый! И особенно важно мнение папы, – она выразительно взглянула на женщину, которая в этот момент оставила свое рукоделие и чуть настороженно наблюдала за происходящим. – Ведь, если папа позволит, то более не останется к этому никаких препятствий? Не правда ли, мадам Ирен? Было понятно, что профессор ни за что не позволит этого, кроме одного случая – если отправится вместе с Елагиным и Виком сам. И чтобы привести его к решению поступить именно таким образом, дара убеждения мадам Гаяр должно было вполне хватить. Во всяком случае, Лёля на это очень рассчитывала…
Ирен Гаяр: - Непременно, без папиного согласия никак не обойтись, - заметив умоляющий взгляд сына, Ирен улыбнулась мальчику и чуть устало покачала головой, а затем, якобы неохотно, согласилась с его невысказанной просьбой, - Ну хорошо, милый, я спрошу у него сама. Весна была в самом разгаре, оживляя не только природу, но и чувства людей. С каждым днем Ирен все чаще замечала, что печальная задумчивость мужа сменяется скорее на мечтательную, а на губах его появляется улыбка. И что даже во время их общих трапез, или когда после обеда все собирались в гостиной, Алексей стал чаще общаться с Ольгой. Тем более что, в отличие от дочери, Ирен считала, что первая беседа по душам должна произойти не между Николя и Алешей, а между Лелей и отцом. Ведь именно от дочери Алексей Кириллович ждал первого шага к примирению. Между тем, сама Ирен старалась сблизиться с дочерью, хоть и пыталась не показывать Леле своих тщаний. И к своему удовольствию, стала замечать, что холодность с которой девушка относилась к ней в Петербурге, почти исчезла, что иногда Леля сама даже спрашивает у Ирен совета в том или ином хозяйственном вопросе. Тем не менее, иногда мадам Черкасова ловила себя на мысли, что Леля ее проверяет или испытывает. Единственный же человек, который совсем не чувствовал никаких неудобств от сложившегося положения, был Виктор. Его полную радость омрачало лишь скорое появление мадам Беловой, которая приехала на три дня позже Черкасовых, оказавшись дамой строгой и непреклонный в некоторых вопросах воспитания мальчика. Ирен уже в душе решила, что вернувшись домой, непременно откажется от ее услуг. И искренне удивлялась, как Наталья Осиповна могла Марию Федоровну называть образцом терпения?! Вот и сейчас Виктор улучил минуту полной свободы между штудированием истории Второго Крестового похода и повторением грамматики, а оттого с такой жадностью впитывал каждое слово месье Елагина и уже лелеял мечту тоже пойти на охоту. И как оказалось, мечта его была вовсе не так несбыточна, если только папа вдруг не решит иначе. Алекс был в библиотеке графа, которая быстро стала излюбленным местом профессора в этом доме. И не удивительно, столько всевозможных редких книг и альбомов было собрано здесь, что даже Ирен с удовольствием иногда составляла компанию супругу, чтобы послушать что-нибудь интересное из того, что он уже успел прочесть. - Месье Черкасов, а не надоело ли вам сидеть тут, в книжной пыли?! – Ирен остановилась в дверях и посмотрела на супруга с лукавой улыбкой. «Интересное положение» ее стало заметно еще более, но если в прошлый раз, когда носила Лелю, Ирен старалась скрыть его, словно стыдясь, то теперь наслаждалась своим состоянием и тем вниманием, которое получала от мужа, в первую очередь, и от других членов семьи. - Мне вдруг захотелось прогуляться, а все заняты. Может, хотя бы супруг составит мне компанию? Медленно ступая по затененной дорожке в парке позади дома, Ирен опиралась на руку мужа и рассуждала о том, как прекрасно и спокойно в Хелми, как Виктору тут нравится, и как граф все умеет удачно устроить. Постепенно беседа их перешла к тому, что занимало здесь самого Алекса. И как только он начал ей рассказывать, сколь хороши охотничьи угодья у Елагина, Ирен не преминула воспользоваться этим, чтобы заговорить о просьбе Виктора. - Ты ведь можешь доставить ему это удовольствие? Только мне было бы вдвойне спокойнее, если бы с вами отправился и Николя.
Алексей Черкасов: Вылазки на природу наперевес с ружьем и охотничьей сумкой, пусть даже и одиночные, все равно были Алексею Кирилловичу только на пользу. В этих прогулках он мог спокойно забыться и погрузиться в охотничий азарт, которого с тех пор, как на время отошел от своих тайных дел, ему стало ощутимо не хватать. Не то, чтобы он успел соскучиться по риску, и не то, чтобы сильно хотел вернуться, просто временами становилось скучно. Ведь Черкасов настолько привык вести двойную жизнь, что теперь вся размеренность, к которой он в итоге пришел, вновь повстречавшись с Ирен, показалась слишком непривычна, точнее, он к ней еще не до конца привык. Поэтому, лишь паля без промаху по лесной живности, Алексей чувствовал себя полноценным человеком, по его разумению, тем самым, восполняя нехватку практики. В семейных делах все, вроде бы, встало в фазу взаимопонимания на уровне ненападения. С Елагиным по-прежнему Алексей общался холодно, да и вообще старался избегать его общества, а вот с Ольгой, вроде, более и менее, все стало условно хорошо, хотя дочь все так же побаивалась заговорить с ним на общую для двоих больную тему. Теми же временами, когда на него вновь накатывали черные мысли, Черкасов предпочитал уединяться в библиотеке, где проводил много часов, изучая богатые залежи интересной литературы графа Елагина. Иногда к нему прибегал Витя, и они вместе с сыном листали красочные охотничьи альбомы, а иногда вместе с Ирен они сидели за чашкой чая, и он рассказывал ей интересные факты, которые успел почерпнуть из прочитанного. И лишь Оля ни разу вот так к нему не приходила. Они оба стоили друг друга. Избегали лишний раз встретиться глазами, сказать лишнее слово. Для Алексея это было очень тяжело, да, наверное, и для Ольги тоже. Но оба были слишком упрямы по своей природе, и никто не решался сделать первый шаг. Как-то вечером Ирен заглянула в библиотеку и нашла там Алексея, который увлеченно что-то записывал в блокнот. Черкасов тут же поднял голову, улыбаясь жене. С каждым днем она хорошела, и профессор с минуту просто молча любовался ею, пока мадам Черкасова не высказала просьбу о прогулке, на которую он тут же откликнулся согласием, побросав свои записи. Спокойный вечер, неутомительная беседа о пустяках, но он-то прекрасно знал свою любимую женщину. Что-то тут было не так. Ирен очень аккуратно вела беседу, как будто продумывая фразы, желая подвести к тому, что ей было важно. И долго ждать ему не пришлось, вскоре она попросила Алексея взять Витю на охоту, не преминув добавить также скромное пожелание об участии в этом мероприятии Елагина. Сделав вид, что задумался над ее словами, Алексей даже нахмурился и замедлил шаг. На самом деле, мысль отправиться с сыном в лес, приходила ему и раньше, только вот он-то как раз предполагал нежелание Ирен отпустить мальчика на охоту. Ведь, наверняка, по разумению матери, ружья, порох, убитая дичь - все это совсем не для ребенка десяти лет. А тут выходит, что вовсе она и не против, а даже очень за. Но только если бы Николай составил им компанию… «Очередной заговор… ну, естественно, у детей и Ирен было время все придумать. Ловкий ход, ничего не скажешь», – Черкасов даже улыбнулся, и лицо его прояснилось. - Милая, скажи мне честно, кому в голову пришла эта идея? Тебе, Ольге или Вите? Я не беру в расчет Николая Викторовича, он к этому, скорее всего, непричастен, - повисла пауза. - Хорошо, можешь не отвечать. Передай сыну, что я согласен взять его с собой, и если граф Елагин пожелает к нам присоединиться, то не буду возражать. Но только лишь ради твоего спокойствия.
Артур Блекни: Артур крепко сжал подлокотник кресла, глядя на голодные языки пламени, жадно облизывающие сыроватое полено, с которого, шипя, капала влага. В этом доме все было сырым и старым, и сколько Аня не пыталась проветривать и протапливать комнаты - все было тщетно, сырость пропитала этот дом насквозь. И, местами, отклеившиеся заплесневелые шпалеры свисали, словно собачьи уши. Этот дом станет твоим последним домом, Черкасов... Подходящая могила для крысы. Приступ удушливого кашля на мгновение отвлек графа от мыслей. Острая боль пронзила грудь, перекрывая дыхание. Он хотел окликнуть Анну, но после поймал себя на мысли, что кроме него самого в этом призрачном доме ни души. Отдышавшись, Блекни поднялся, отирая с губ кровавую мокроту и еще раз проклиная того, кто не доделал свое дело, промахнувшись мимо его сердца буквально на дюйм. Терпкие капли опиумной настойки мгновенно притупили боль, сквозняк качнул шторы. Артур подошел к окну, послышался шум колес и пофыркивание лошадей. Она вернулась. Артур одобряюще улыбнулся, глядя на поспешно вышедшую из наемного экипажа женщину со свертком, перевязанным тугой бечевкой, в руках. Задернув шторы, он вернулся в кресло и погрузился в полудрему. Анна осторожно затворила за собой дверь, стащила с себя шляпку, вытаскивая из волос ненавистные шпильки, поправив пальцами растрепавшиеся светлые локоны. Она улыбнулась, прижимая сверток к груди, и устремилась вверх по скрипучей ветхой лестнице. -Артур! Я достала все необходимое, портниха оказалась весьма расторопной, - начала она, однако тихое неровное дыхание, доносящееся из комнаты, быстро выдало то, что собеседник не слышит ее. Улыбнувшись, она склонилась над спящим, легонько касаясь его губ своими, ощущая сладковато-терпкий привкус лекарства на них, после чего осторожно отложила сверток, сняв с кровати плед и прикрыв им спящего Блекни. Тихими шагами Анна покинула спальню графа, стараясь как можно тише наступать на скрипучие половицы. Перед тем, как закрыть дверь, она еще раз глянула на Артура, улыбаясь сама себе, ощущая внутри странное тепло, ведь одиночество, которого она так боялась, ушло навсегда. Не спеша спустившись по лестнице, Анна глянула на свое отражение в запыленное зеркало, сняла плащ. Следовало приготовить обед, отсутствие прислуги ее ничуть не удручало. Родители ее не были бедны, но прислуги никогда не держали. Папенька был доктором и большую часть своего времени проводил в госпитале, а они с маменькой готовили ужин и ждали его возвращения. Это, пожалуй, были одни из немногих теплых воспоминаний, которые приводили ее в доброе расположение духа. Когда Анне было двенадцать, мама умерла, а отец ушел с головой в работу, оставив ее совсем одну. Именно поэтому девушка твердо решила стать сиделкой, ведь хоть так она была ближе к нему. А после было замужество, которого Аня так и не успела ощутить, оставшись через год вдовой офицера, лишь рождение сынишки как-то оживило ее. Но, похоже, злой рок не намеревался ее оставлять, забрав ребенка, а после и отца. Оставшись совершенно одна, Анна стала почти тенью людей, живущих настоящей жизнью. И единственное, что держало ее - это работа в госпитале, где она ухаживала за самыми тяжелыми и безнадежными больными, вселяя в них желание и силы пожить еще чуть-чуть. Так было, пока не появился Артур... Анна растопила печку, грея руки у пламени, несмотря на то, что снаружи уже почти по-летнему тепло, в доме из-за сырости было зябко. Она еще удивилась, зачем графу понадобился такой ветхий дом, ведь за ту же цену они могли найти куда более приличный вариант, но спорить не стала. Сжимая пальцами большой ком теста, Анна месила его, вспоминая, как правильно это делать, ведь она не готовила уже целую вечность, ела мало, ей хватало того, что готовила больничная кухарка. День, вернее ночь, когда ее жизнь сделала крутой поворот, девушка вспоминала с трепетом в душе. Безжизненное тело, покрытое простыней, дернулось, Анна плохо помнила, зачем пошла в ту палату одна. Этого человека привезли час назад и кажется, уже мертвым, но когда она увидела движение и услышала хрип, едва не лишилась чувств. Он был жив! Анна хотела позвать доктора, когда вышла из ступора, но в едва различимых словах была просьба. Слабо понимая, что делает, она дала обещание помочь, а еще дала клятву себе, что не позволит более никому умереть. Не важно, кем бы ни был этот человек и какие дела он совершил в прошлом.
Николай Елагин: Николай верил, что все получится. Обычно замыслы, придуманные Лелей, Ирен и им были блестящи. Конечно, Черкасов передал свое согласие через Ирен, стараясь никак не проявить своего личного интереса к предстоящей вылазке, но тут Николя сумел подлить масла в огонь, заявив, что Алексею на охоте везло больше лишь потому, что тому чаще везло с погодой. Тогда Леха не без едкости ответил, что теперь-то они смогут вполне честно сравнить их способности. И время, и погода будет одинакова для обоих. Вик притих и с интересом наблюдал за тем, как Елагин и Черкасов, некогда близкие друзья, и не менее верные недруги теперь, собирались на охоту. Вик их недружелюбия совершенно не замечал, увлеченный предвкушением предстоящего приключения, а охота для него была самым настоящим приключением. Николай начал было инструктировать молодого охотника. Он также рассказал, что не каждой весной доводится охотиться на уток. Если зима была неблагоприятной для зимовки птиц или весна не способствует их нормальному гнездованию, то и настоящий охотник не сделает ни одного выстрела. Ведь настоящий охотник - не только стрелок, он в большей мере натуралист, изучающий жизнь природы и ее обитателей. Но поймав недовольный взгляд Алексея, предоставил ему дальнейшее выполнение просветительской миссии. Чем больше посвящали мальчика в традиции и обычаи охоты, тем с большим интересом он слушал. Наибольший интерес Виктора вызвали уроки подражанию крику различных диких птиц. Это занятие настолько увлекло всех троих охотников, что они перестали следить из своего шалаша за подсадной. Это занятие плавно перешло в очередное соревнование между Черкасовым и Елагиным. Теперь они начали рассказывать Виктору различные истории о неудачной охоте. Даже у опытных охотников иногда выходили конфузы. Виктор хохотал до слез, когда Николя вдруг начал рассказывать свою историю. Однажды, начал Елагин, он был приглашен на семейное торжество к одному из своих товарищей. Гостей было много, и когда сосчитали всех желающих принять участие в охоте, подсадных уток на всех не хватило. Тогда решили разыграть их по жребию. Елагину досталась старая, худая, уже выбракованная утка. Придя до рассвета на место, он высадил ее на воду, а сам сел в шалаш, где сильно замерз. Селезни пролетали мимо, но его утка не обращала на них никакого внимания, хотя со всех сторон слышалось призывное кряканье, и периодически раздавались выстрелы. Метрах в ста от него резвились какие-то птицы, которые и привлекли внимание Николая. Не надеясь на подсадку селезней и желая согреться и поближе рассмотреть весенние игры птах, он вылез из шалаша и пошел к отмели. Хорошо, что вовремя оглянулся: у его утки намокли крылья, и она, погрузившись в воду по шею, тщетно пыталась выбраться на круг. Когда он подбежал к утке, она совсем обессилела, и ему долго пришлось ее сушить, согревать и даже откачивать так, как она вдоволь наглоталась воды. Об охоте, конечно, нечего было и думать. Когда все отсмеялись, наступила странная, неловкая тишина. Но Виктор и на этот раз спас ситуацию, признавшись, что уже успел проголодаться. И тогда Черкасов и Елагин снова оказались заняты делом. Они раскладывали заготовленную провизию, и скоро с удовольствием пили горячий чай.
Ирен Гаяр: Впервые со дня приезда Черкасовых в дом графа Елагина, жизнь в нем словно замерла. Даже тот странный образ жизни, что вели его обитатели последние дни – напряженное сосуществование бок о бок, было достаточно заметным, и теперь казалось, что тишина заполнила все уголки особняка. Ирен после завтрака поднялась к себе и пыталась читать, то и дело поднимаясь и подходя к окну, выходящему в парк. И пару раз она замечала на дорожках фигуру дочери, которая тоже не могла придумать себе занятие и теперь бродила бесцельно по парку. Когда же добровольное заточение в своей комнате вконец утомило Ирен, женщина спустилась в гостиную с рукоделием. Странное чувство беспокоило ее с самого утра, она словно чего-то ожидала, но не могла понять, чего. Это не было связано с сегодняшней охотой – конечно же, ни муж, ни граф Елагин не подстрелят друг друга. Даже если такое желание и возникнет, присутствие Виктора наверняка должно удержать их от крайностей. И все же Ирен нервничала. Пару раз мимо гостиной тихой тенью проходила Оля, и в конце концов решилась зайти. Она молча пристроилась в соседнем кресле с книгой и увлеченно читала, а может лишь делала вид. Прошло полчаса, а ни одна из женщин не проронила ни слова. Ирен ловко орудовала иголкой, сметывая крошечную рубашечку. Иногда, оторвавшись от работы, она поднимала глаза на дочь, но та лишь переворачивала очередную страницу. Наконец, женщина отложила рукоделие в сторону и протянула руку за колокольчиком. - Я хочу выпить чаю, ты составишь мне компанию? – в голосе Ирен не было ничего особенного, просто вопрос, вежливый. Но внутри она трепетала – им с дочерью впервые выпало остаться наедине. До этого всегда кто-то находился с ними – то это был Алекс, то Виктор или Николя. Оля, не отрываясь от книги, дала свое согласие. «Если ей настолько неприятно мое присутствие, то отчего она все еще здесь?!» - спрашивала мадам Черкасова себя, но не решалась задать этот вопрос дочери. Подали чай и Ирен стала разливать его по чашкам. И опять тишина повисла над столом. Но вдруг чашка в руке женщины дрогнула, и она со звоном поставила ее на блюдце, замерев с немного испуганным лицом. Постепенно испуг ее прошел, на лице расцвела улыбка, а рука легла на живот.
Ольга Черкасова: С отъездом мужчин, в доме воцарилась тишина. И Леля, с детства привыкшая к относительной самостоятельности, а потому спокойно переносящая отсутствие компании, внезапно почувствовала, что, оказывается, совсем отвыкла быть одна. Папа, Ник и Виктор уехали на рассвете, поэтому, чтобы проводить их, девушка тоже проснулась очень рано, а потом уже не смогла заснуть. Поэтому просто пролежала часов до девяти в постели, а потом позвала Эсси и стала одеваться, приказав также принести себе завтрак прямо сюда. Встречаться в столовой с мадам Гаяр наедине Лёле не хотелось. Но вовсе не из-за какой-то особой неприязни, которой в последнее время девушка к Ирен уже не питала. Просто в таком случае пришлось бы им обеим мучительно искать какие-то темы для разговора, что-то из себя изображать… нет, лучше уж встречаться по возможности меньше. Поэтому, велев горничной передать фру Ирене, чтобы не ждала ее за столом, быстро поела и отправилась бродить по окрестностям Хелми. Впрочем, примерно к полудню, обойдя каждый из даже отдаленных уголков парка, накормив до отвала Микко и Минну – так, что они, известные попрошайки, даже перестали подплывать к берегу пруда, а еще изрядно утомившись ходить, потому что давно не предпринимала таких долгих пеших маршей, Лёля все же вернулась в дом. Проходя мимо гостиной, она успела заметить там Ирен. И еще несколько раз – по дороге в библиотеку, из библиотеки, на кухню к Лиисе за чем-нибудь вкусненьким, бросая беглый взгляд в проем открытой двери, Лёля неизменно видела ее, сидящую все в том же кресле с каким-то рукоделием в руках. Игнорировать присутствие мадам Ирен дальше было совсем невежливо, поэтому, в конце концов, Лёля все же пришла в гостиную – с книгой в руках, решив, что если будет читать, то с разговорами к ней точно не полезут, а политес будет соблюден в достаточной мере. Так и вышло. Перебросившись лишь десятком слов, они занялись каждая своим делом, и тишину в гостиной нарушало лишь тиканье часов да периодический легкий шелест переворачиваемых страниц книги. Наконец, мадам Гаяр предложила выпить чаю, она согласилась. И это стало еще одной маленькой победой Лёлиного упрямства, потому что она и хотела, чтобы разговор завели именно с ней, а не сама она начала его. Ирен, тем временем, то ли действительно не заметив этого, то ли сделав вид, невозмутимо разливала в тонкие белые с мелким розовым цветочным рисунком чашки свежий чай, заваренный по новомодному английскому рецепту, с земляничными листьями, оттого особенно ароматный. И Лёля невольно наблюдала за тем, как ловко управляются с хрупким фарфором ее изящные и длинные пальцы, точно так же безотчетно отмечая про себя, что они, верно, немного отекают от беременности, если массивное обручальное кольцо на правом безымянном будто бы чуть вдавливается в кожу… Видимая безмятежность этой сцены, впрочем, была несколько нарушена, когда Ирен, а вместе с нею и Лёля, тотчас устремившая тревожный взгляд на мать – вздрогнула и замерла с чашкой в руках. - Что случи…, - начала было она, но замолчала, потому что ответом на не заданный до конца вопрос было выражение лица Ирен. – Скажите, что при этом испытываешь? – спросила она вдруг и внезапно смутилась своего любопытства. – Простите, это глупый вопрос…
Ирен Гаяр: Взяв со стола салфетку, Ирен быстро смахнула капли чая с платья и обернулась к дочери, которая казалась смущенной и взволнованной одновременно. Сама же мадам Черкасова была спокойна и мягкая улыбка освещала ее лицо. - Почему же «глупый»? Тебе не за что извиняться. Но вот ответить на него сложно. Видишь ли, это каждый раз по-разному, - вдруг Ирен поняла, что именно сейчас у нее есть шанс завязать откровенную беседу с дочерью, которую каждая из них уже давно ждала. И на которую ни одна не могла отважиться. - Когда я носила тебя – это было ужасно. Ты так пиналась, словно тебе не терпелось выбраться наружу. Иногда мне было так больно, что я не могла сдержать слез. И тогда на помощь приходил твой отец. Ему стоило едва лишь приложить ладонь к моему животу, и ты замирала и внимательно прислушивалась к тому, что он тебе говорил. Вы вообще были созданы друг для друга, понимали друг друга с одного вздоха. У него на руках ты сразу же засыпала, а мне нужно было приложить немало усилий, чтобы убаюкать тебя. Оля молчала и смотрела на мать исподлобья, так что выражения ее глаз Ирен видеть не могла. Не сложно догадаться, что для Лели откровение матери вряд ли было приятным, но Ирен сейчас казалось, что так правильно. Если сегодня суждено состояться разговору между Алексом и Елагиным, то и им с Олей нужно сказать друг дружке все. Пусть это будет горько и обидно, да иначе нельзя. - С Виктором было все иначе. Врачи говорили, что он слишком слабенький, но я не верила. Он очень похож на Алекса – он такой же нежный и деликатный. Когда он впервые шевельнулся, я даже не поняла этого. Он словно поглаживал изнутри. А твое поведение - истинно мое, нетерпеливая, импульсивная. Не думай, что я не любила тебя, но я боялась тебя. Мне казалось, что я не смогу с тобой справиться. Я струсила. Ирен прикрыла глаза и замолчала. В комнате наступила тишина, и тиканье часов вдруг стало казаться громче, словно отсчитывая время назад. Да вот только, вряд ли могло уже оно повернуться вспять.
Ольга Черкасова: Сама того, видимо, не ожидая, мадам Гаяр наступила на очень болезненный участок Лёлиного самолюбия, который она никогда и никому не демонстрировала. И даже с Ником в минуты наивысшей откровенности не могла этим поделиться. И сейчас, так просто получая подтверждение тому, о чем всегда догадывалась, Лёля по-настоящему страдала. Выходит, она действительно всегда мешала своей матери. Даже будучи еще в ее чреве, причиняла ей неудобства, вела себя не так, как должна была, даже тогда, когда еще не знала, как надо себя вести. Настолько, что та оказалась готова оставить ее. Пусть не в одиночестве, ведь рядом был тот, кто бесконечно любил ее, но как могла сложиться ее, Лелина жизнь, если бы ее отцом волей судьбы оказался не Алексей Черкасов, а совсем другой человек? - Значит, струсили? – тихо проговорила она, спустя пару минут с горьким сарказмом, поднимая на Ирен глаза, полные слез. – Чем же я вас так пугала? Да и во мне ли причина на самом деле, мадам? Может быть, побоялись вы совсем другого? Возможно, на самом-то деле, страшно было потерять успешную карьеру блистательной Виолетты Моризель, которой было слишком жаль отдавать свои эмоции задаром, без надежды получить за них цветы и овации? Или теперь, когда страшно думать, что, несмотря на все ухищрения, он все равно больше мой, чем ваш? Да, мы с папой всегда понимали друг друга с одного вздоха, вы правы. Поэтому, он и теперь непременно поймет, что самый близкий человек для него все равно я, а не вы, сколько бы детей вы ему не родили! Я никогда не предавала его, не предам и теперь. И даже приложу все усилия, чтобы наладить с вами отношения, насколько это вообще возможно – ради его спокойствия. Вы правы, я, верно, действительно унаследовала у вас все те качества, которые вы назвали. Я – словно зеркало, в котором вы видите эти свои недостатки. А кто же будет любить такое зеркало? Поэтому давайте не будем больше говорить о любви, мадам! Вскочив со своего места, Лёля развернулась и бросилась к двери, намереваясь запереться в своей спальне и не выходить оттуда, пока не вернутся папа и Ник. Однако, открыв дверь, едва не налетела на Ниеменена, который как раз намеревался войти. Невольно отскочив в сторону, девушка пропустила его в гостиную, а сама было двинулась дальше, но внезапно замерла на пороге и удивленно обернулась на не менее растерянную Ирен, когда услышала, как дворецкий доложил, что в Хелми с визитом прибыл некий гость, не пожелавший назвать ему своего имени.
Алексей Черкасов: Алексей Кириллович не без усилий терпел россказни Елагина, особенно подливало масло в огонь то, с каким выражением лица Витя слушал охотничьи байки в его исполнении. Безусловно, Черкасову тоже имелось, что рассказать, только большинство этих историй были связаны с несколько другими приключениями, нежели банальной охотой на диких уток. Впрочем, Елагин, как всегда дипломатичный во всем, временами уступал отцу право занять сына иначе. Алексей с удовольствием показывал Вите, каким образом правильно укладывать ветки в костре, чтобы их хватило дольше, какие травы нужно жечь, чтобы отгонять мошкару, объяснял, зачем мешок с провизией лучше хранить на дереве, и чем выше, тем лучше. Припомнилась история, как раз связанная с этим. Один раз, еще в молодости, когда Алексей с Лелей путешествовали по Польше, выдалось несколько свободных деньков от насущных дел. Друзья уговорили его сходить с ними на охоту на крупного зверя, а именно, на медведя. Углубившись в чащу, их компания разбила лагерь, и уже стала готовиться ко сну. Но вот среди ночи раздался жуткий вопль одного из приятелей. Все моментально повыскакивали из палаток и увидели страшную картину - Микаэль, так звали незадачливого охотника, прижимая к груди сверток, пятится спиной в кусты от небольшого медведя. Тот же не проявляет особой агрессии и, тихонько подвывая, двигается вслед за ним. Медвежонок, пришел к стоянке охотников, видимо, учуяв запах копченого мяса, что хранилось в том свертке. Конечно, справиться с ним было бы нетрудно, но вскоре неподалеку раздался громогласный рев - это мамаша шла по следу своего детеныша, и явно была не в настроении. Побросав все, как есть, схватив за шиворот Микаэля, все метнулись к деревьям. Вскоре, как и предполагалось, на поляну вышла медведица. Повисла гробовая тишина. Тщательно обнюхав все оставленное, разворошив затем палатку Микаэля и выудив оттуда походный рюкзак, после чего, взяв его в зубы, медведица неспешно удалилась в кусты, а вслед за ней помчался и медвежонок. Стоит ли говорить, что весь остаток ночи охотники провели, сидя на ветках и только под утро осмелились спуститься. А по дороге домой Микаэль получил от остальных отменную трепку за то, что оставил при себе провиант. Все посмеялись над этой историей и обстановка как-то разрядилась. Витя упомянул о желании поужинать, и мужчины принялись за стряпню. С Елагиным разговор строился исключительно на бытовых вопросах, опасных тем ни тот, ни другой старались не касаться. Но у Черкасова на душе было как-то не спокойно. Что-то его тревожило, только вот что именно, Алексей никак не мог понять. Наконец, когда Витя вместе с Ланселотом отравились в палатку спать, Алексей достал свой портсигар и, неспешно закурив, заговорил первым. - Зря мы ушли так далеко. Надо бы завтра перебраться поближе.
Ирен Гаяр: «Господи, да нет же! Как ты не права!» - но Леля не дала матери шанса оправдаться и проворно вскочила со своего места. - Постой, - еле слышно прошептала Ирен, а сама с трудом смогла удержаться от слез, которые так же обидно проступили на глазах. Что же, вы получили по заслугам, мадам. Но никогда бы Ирен не подумала, что Леля так сильно ревнует Алекса к ней. Это чувство, похоже, было в ней сильнее ненависти к самой Ирен. Женщина медленно поднялась из кресла. Но в тот самый момент, когда Леля собралась покинуть комнату и взялась за ручку двери, она открылась. На пороге возник дворецкий. В присутствии старого слуги обе женщины попытались казаться спокойными, а Ниеменен старательно не замечал слез на их щеках. Он спокойно объявил о визите гостя, который не назвал своего имени, но сказал, что для мадам Черкасовой его появление станет приятным сюрпризом, а также осведомился, дома ли мадемуазель Черкасова. Леля нерешительно отошла от дверей, все еще желая улизнуть из гостиной при первой возможности, чтобы не оставаться там с матерью даже в присутствие гостя. Но Ниеменен уже пропустил того в комнату, закрыл за ним дверь. И теперь на пороге комнаты стоял высокий темноволосый мужчина. Под короткой щеточкой усов сияла безупречная почтительная улыбка, но в глазах, острых, как стальные клинки, читалась исходившая от него опасность. И скрестившись с ним взглядами, Ирен едва успела опереться на столик. От неосторожного движения женской руки, чайник оказался на полу, и темное чайное пятно расплылось на ковре. Но женщине сейчас было не до того. Взгляд ее был прикованк исчадию ада, что стояло пред ней воплоти, губы вздрагивали, силясь произнести вопрос, а в голове билась мысль: «Не может быть, не может этого быть!» Леля теперь смотрела на нее удивленно, и Ирен, не спуская глаз с Блекни, обратилась к дочери: - Оля, уходи. Быстро уходи отсюда!
Артур Блекни: Выпросить выходной у хозяйки оказалось проще простого, расщедрившись по необъяснимой причине, мадам Ирен дала Анне целых два дня отгула. Поэтому дом Елагиных она покинула немедля, стараясь уйти незамеченной, но перед этим «проболтавшись» горничной, что завтра с самого утра желает поехать в Гельсингфорс за обновками, а так как путь туда не близкий, Анино отсутствие по утру никого не насторожит. Анна проснулась на рассвете, тихо, чтобы не потревожить Артура, на цыпочках по скрипучим половицам покинула спальню. В кабинете на кресле лежал оставленный накануне сверток. Вздохнув, она разорвала обертку, разглядывая содержимое - мужское платье из черной ткани. После, туго затянув и без того небольшую грудь, она накинула одну из рубашек Артура и одежду из свертка. Черный сюртук из дешевого сукна, брюки и жилет, какие носят извозчики знатных господ. Осмотрев себя в зеркало, молодая женщина снова вздохнула и подобрала волосы под шляпу. Теперь она, и впрямь, походила на парнишку, особенно после того, как для пущей схожести поелозила жженной пробкой по верхней губе и подбородку, создавая эффект «небритости». В последний раз окинув себя взглядом, Анна решительно спустилась по лестнице. Сомневаться в правильности совершаемого было поздно, да и думать об этом - бесполезная трата времени, хотя где-то в глубине души она отлично понимала, что задуманное ими - дурной поступок. С другой стороны, всю свою жизнь до этого момента она только и делала, что жила правильно и что получила взамен? Нет, ни о каком благоразумии и о том, что еще не поздно одуматься не могло быть и речи, Артур ее не принуждал и не подталкивал, идти с ним до конца она решила сама... - What the matter, madame Gayard? Я пришел пожелать вам доброго дня, а вы побледнели, будто призрака увидели,- Артур улыбнулся, пронизывая напуганную женщину взглядом. - Ну же, где ваше гостеприимство, неужели, даже не предложите мне чашечку чаю? Помнится, ранее вы были готовы предложить мне куда больше, чем чай. - А вы, мадемуазель, куда-то торопитесь? Осмелюсь вас задержать, нехорошо бросать гостей, папенька, похоже, не научил вас хорошим манерам! - Артур ухватил готовую улизнуть Лелю за предплечье, сильно стиснув пальцы, так, что на нежной коже девушки тут же образовались синяки. - Что ж, раз в этом доме мне не рады, придется самому пригласить вас на небольшую прогулку в моей компании!- в ответ на резкое движение Лели последовал щелчок затвора пистолета. -My dear lady, не нужно суетиться, - по щеке девушки скользнула ледяная сталь дула.-А теперь мы все же отправимся гулять, - «Последний раз в вашей жизни...» Глаза Артура лихорадочно блестели, он с трудом подавил очередной приступ кашля, отчего на лбу проступил холодный пот. Но сейчас у него не было права на неудачу, это был единственный способ поквитаться с Черкасовым, пусть даже и столь подлым способом. Удерживая Лелю под руку, уткнув ей под ребра пистолет, Блекни жестом приказал остолбеневшей Ирен открыть дверь и идти вперед. Во дворе их ждал закрытый экипаж и верный возница.
Ольга Черкасова: От судорожного движения, каким Ирен вцепилась в край чайного столика, хрупкий предмет мебели сильно зашатался. И пузатый фарфоровый чайник с заваркой, стоявший с краю, с глухим стуком опрокинулся с него на пол. Крышка отлетела в сторону, и темный поток хлынул прямиком на бежевый с розами ковер, угрожая навеки погубить образчик мастерства обюссонских ткачей. И мадам Гаяр не сделала ничего, чтобы помешать этому. Однако вовсе не это удивило Лёлю, а то, с каким ужасом она неотрывно смотрела на того, кто только что вошел в их гостиную. Господин этот, и в самом деле, был странным – даже мельком взглянув на него, девушка заметила, что выглядит он будто бы не совсем здоровым. Однако ничего такого уж отталкивающего, чтобы насмерть напугаться, в его облике не было. - Что? Почему и куда я должна идти? – не без вызова проговорила Лёля в ответ на полушепот-полухрип, вырвавшийся из губ женщины, хотя, всего пару минут назад только об этом и мечтала. Между тем, незнакомец, смерив их обеих взглядом, первым заговорил с Ирен и отчего-то – по-английски. Голос его при этом был полон дьявольского сарказма не меньше, чем острый, как бритва, и столь же холодный взгляд ярко-голубых глаз. И Лёле вдруг показалось, что она словно бы уже когда-то видела это красивое, но на редкость неприятное лицо… - Да вы кто такой вообще? И почему здесь распоряжаетесь? – не то, чтобы Ольге так уж хотелось выступить в поддержку мадам Гаяр, которая все никак не могла оправиться от своего непонятного оцепенения, просто ей не понравился тон, которым этот англичанин обратился именно к ней. – Я позову слуг! Она вновь дернулась к двери, желая осуществить задуманное, но тут непрошеный гость, с неожиданным проворством и очень чувствительно, схватил ее за руку и резко притянул к себе, и Лёля едва не потеряла равновесие, по инерции ткнувшись ему в плечо, отчего мужчина плотно сжал зубы и на миг прикрыл глаза, точно от сильной боли. - Да что вы себе позволя… - возмущенно воскликнула Оля, но осеклась и испуганно покосилась на дуло пистолета, который тот, словно фокусник, почти незаметным движением извлек из кармана и теперь прижимал к ее щеке. – Вы что, сумасшедший?! Я… мы никуда не пойдем! – поправилась она и взглянула на Ирен, ища у той поддержки. Что за абсурд, в самом деле, не могут же их похитить среди бела дня из собственного дома?! Но ответный взгляд женщины был полон страха. Ирен чуть покачала головой, словно бы остерегая Лёлю от дальнейшего неподчинения воле этого человека. Она стояла посреди комнаты, рефлекторно прижимая ладони к своему животу, словно защищая того, кто был внутри. И увидев это, Лёля неожиданно для себя самой, уже гораздо менее воинственно, проговорила, обращаясь к похитителю: - Послушайте, оставьте мадам Гаяр в покое. Давайте, с вами пойду я одна. Кто бы вы ни были и какими бы целями не руководствовались, должны же вы хоть немного остаться человеком?!
Артур Блекни: Держась подобным образом, Ольга была либо совершенно бесстрашна, особенно для девушки, либо - что очевиднее, слишком юна и глупа, чтобы осознавать всю исходящую от него угрозу. - My fair lady, и вы думаете своим напускным благородством пронять меня? Вы - дочь своего отца, воистину. Только, боюсь, вам будет тоскливо без вашей maman. Да и не пристало молодой барышне ездить с мужчиной без компаньонки, так что, думаю, придется все же взять и ее. Despite company of young charming princess is more attractive, than company of rotten witch in maternity robe, - колко заметил он и взглянул на Ирен. - Или, может, мне действительно согласиться с предложением мадемуазель? Ведь это будет не первый раз, когда вы бросаете ее, да, мадам Гаяр? Черный, словно катафалк, фаэтон, с маленькими окошками, плотно занавешенными бордовыми занавесями, у дороги за воротами сада. Пропустив вперед себя Ирен, Артур следом втолкнул Олю внутрь экипажа, захлопывая за собой дверь. Возница беспрекословно дернул поводья в нужный момент, и пара впряженных в него лошадей послушно ринулась с места. В доме графа Ашерфорда все уже было готово к приезду гостей. Kлетушкa в подвале, устланная, словно для собак, сухой соломой, в ней - широкиe скамьи с жесткими тюфяками и грубыми шерстяными одеялами, расставленные по углам помещения. Что же до него самого, то, пусть и недолгая, дорога оказалась крайне утомительной для Артура. Тупая боль в груди становилась сильнее, дышать было непросто и губы его скоро приобрели синюшный оттенок. Выходя из экипажа позади Лели и Ирен, он на миг остановился, не в силах сдержать кашель. Пожалуй, пленницы, по крайней мере, одна из них, могли бы воспользоваться замешательством и попытаться бежать. Но вовремя соскочившая с козел Анна, более не боясь быть раскрытой, подхватила пистолет из руки Артура. - Прошу в дом, мадам Ирен, мадемуазель,- спокойно сказала она, будто приглашала обеих на светские посиделки.
Ирен Гаяр: Из оцепенения Ирен вывело резкое движение Блекни, когда он схватил ее дочь. А когда увидела, как в руке его блеснул револьвер, мадам Гаяр невольно подалась вперед и в глазах ее засверкал гнев. - Отпусти ее, слышишь! Она здесь совершенно не причем. Она всего лишь ребенок! – но Артур ехидно заметил: «Его ребенок!» и этим все было сказано. В тот же момент он сильнее стиснул руку Оли, и девушка непроизвольно сморщилась от боли, а лорд Ашерфорд продолжал свою гнусную речь, и Ирен все более закипала от негодования и бессильной ярости, ибо ничего не могла сделать. Ибо Артур уже пояснил, что любое ее глупое и неосторожное движение может повредить не только ей, но и ее дочери. Благо патронов в револьвере хватит на них обеих. После этого, гость вместе с женщинами направился к дверям, ведущим, однако, не в главный коридор, а выходу в парк. Было похоже, что он неплохо ориентируется в этом доме. И если бы даже сейчас кто-то из слуг увидел их из окна, то непременно решил бы, что дамы с гостем решились совершить небольшую прогулку. Мадемуазель Хельга шла рядом с мужчиной, опираясь на его руку, а ее мать неспешно следовала чуть впереди. На деле же, Ирен еле переставляла ноги, все происходящее казалось ей ненастоящим, нереальным. Вот-вот, еще один шаг и она проснется – и весь этот кошмар рассеется под лучами теплого весеннего солнца. Но вместо пробуждения, за калиткой сада их ожидал темный экипаж. И едва женщин впихнули внутрь, карета тронулась с места. Всю дорогу Артур не отпускал от себя ее дочери, а Ирен не сводила с его лица гневного взгляда, словно желая испепелить его на месте. Наконец, Артур отвернулся к окну и до самого их прибытия более не проронил ни звука. - Я не знаю, как тебе удалось выжить, но потрать оставшееся время на молитвы, Артур! - прошипела Ирен напоследок, когда за ними закрылась дверь подвала. Самым большим потрясением для мадам Черкасовой стало то, что в кучере они с Ольгой узнали мадам Белову, гувернантку Виктора, рекомендованную графиней Вяземской. Но, когда Ирен высказала это вслух, ее тотчас же поправили – стоящую перед ними женщину, на самом деле, звали Анной, а мадам Белова, «по независящим от нее обстоятельствам, не смогла добраться до Хелми». Сказано это было таким тоном, что Ирен пробрала дрожь. Массивная дверь закрылась, ключ сделал несколько оборотов в замке, и скоро шаги затихли. Подвальное помещение было приготовлено для гостий, свет лился из маленького оконца под потолком, но дотянуться до него было немыслимо. Ирен обвела взглядом помещение и встретилась взглядом с Лелей.
Ольга Черкасова: Смутные догадки относительно личности их похитителя зародились в голове Лёли достаточно скоро, однако лишь тогда, когда они вместе с ним и Ирен ехали в принадлежащем ему экипаже в неизвестном направлении, фрагменты событий в ее памяти, наконец, составились в единое целое, как в той игре, которую, однажды, в детстве привез ей из Лондона папа. В ней из перемешанных и разрозненных кусочков нужно было собрать репродукции картин известных художников. Точно так же и сейчас, перед мысленным взором Лёли, неотрывно глядящей в окно на проносящиеся мимо знакомые окрестности Хелми, вставали совсем иные картины, почти полугодовой давности. А именно – тот самый первый ее бал в городской Ратуше Лозанны. Именно там она впервые за много лет увидела мать, которую в тот момент даже не узнала. И как раз там же, рядом с нею, находился этот человек! Артур Блекни, тот самый, кто чуть не убил ее папу! Тот, кто уже однажды захватил в заложники ее младшего брата. И тот, кого Алексей Кириллович, по его же рассказу, совершенно точно уничтожил… Лёля была поражена этому своему открытию даже больше, чем предательству мадам Беловой, воспитательницы Вика, которую они с Ирен несколько минут назад с неприятным изумлением опознали в кучере англичанина. В тот момент Лёля подумала о двух вещах: зачем Татьяне Сергеевне это было нужно и как могло случиться, что ее не разоблачил никто из слуг? Задать эти вопросы было некому, оставалось лишь предполагать, что молчаливая, да и просто не говорящая по-фински, поэтому держащаяся особняком от всех прочих обитателей Хелми гувернантка проработала у них, в общем-то, совсем недолго. Да и то почти не покидала тех трех комнат в доме, что были отведены под детскую для Виктора, его же классную и еще маленькой спальни, в которой мадам Белова обитала сама, спускаясь лишь к общему столу на завтрак, обед и ужин… Что касается причин ее поступка, то о них Лёля, впавшая по дороге в какое-то странное заторможенное состояние – ее обычная отсроченная реакция на нервное потрясение, то о них девушка подумать не успела, ибо их фаэтон, резко дернувшись, остановился. Это могло означать, скорее всего, то, что они, наконец, приехали. Когда Блекни вытолкнул ее на улицу, Лёля начала инстинктивно осматриваться, но местность была ей незнакома. Старый бревенчатый дом, прямо за ним – глухой лес, даже ясным весенним днем смотрящийся суровым и недружелюбным. А тем временем, мадам Гаяр, вышедшая из экипажа последней, все же задала Татьяне Сергеевне вопрос, который мучил Лёлю всю дорогу. И ответ на него, произнесенный женщиной, имя которой, на самом деле, было, оказывается, Анна, прозвучал цинично и страшно. Настолько, что Лёля похолодела изнутри и взглянула на Ирен, впервые в жизни, кажется, совпав с нею в эмоциях. … Когда они с мадам Гаяр вновь остались наедине, в каморке, которую для них двоих здесь отвели, повисла гнетущая тишина. И некоторое время, точно оглушенная ею, Леля стояла, молча, нервически обхватив себя за плечи руками и глядя в пол, застланный соломой, а потом подняла глаза и увидела, что мадам Гаяр в упор смотрит на нее – и бог знает, как долго. В комнатушке было слишком темно, чтобы рассмотреть, как следует выражение ее лица, но Лёле отчего-то показалось важным, чтобы никто, даже – а может, особенно? – мадам Ирен, не поняла, насколько она сейчас растеряна и напугана. - Все будет хорошо, слышите?! – проговорила девушка, стараясь, чтобы дрожь в ее голосе была не слишком заметна и не опровергала этим только что сказанных слов. – Папа и Ник непременно нас найдут и выручат отсюда! Вот, только, когда?..
Николай Елагин: - Думаю, что завтра нам лучше вообще из дома не выходить. Да и сегодня быстрее вернуться бы. Виктор проснется, может, пойдем? – Николай взглянул сначала на тяжелое серое небо, потом на Черкасова. Тот согласился с его предложением, и больше мужчины старались не говорить друг с другом, лишь изредка перешептывались, не желая разбудить мальчика. Это же вынужденное молчание, в том числе, удерживало и от касательства опасных тем. Впрочем, за время, проведенное вдвоем, они как будто притерпелись, заново научились сосуществовать вместе без ненависти и раздражения друг к другу. Признаться, Николай был очень рад этому. Уж очень устал он обстановки постоянной войны в своем собственном доме, к тому же, надоело изображать из себя того, кем не является, в то время, как всем вокруг уже давно известно, кто он есть. Всего этого хватало и на службе. Так что терпеть подобное еще и в свое свободное время – занятие чрезмерно утомительное. Он, действительно, устал сдерживаться и в присутствии Лели. Потому что, если рядом был кто-то родителей девушки, приходилось постоянно контролировать желание обнять ее, прижать ее к себе, коснуться завитков волос… Кроме того, Николаю казалось, что если Черкасов примирится с тем, что они с его дочерью любят друг друга, то и сама Леля спокойнее воспримет воссоединение родителей более благосклонно. Сейчас же в их доме царила какая-то двойная мораль, и Леля, которая тяготела к открытости и простоте в отношениях, очень страдала от этого. Более того, от этого страдали все, но разница была лишь в том, что на всех Николаю было по большому счету наплевать, страдания же своей маленькой девочки он воспринимал слишком остро, ощущая их многократно усиленными. После того, как Виктор проснулся, они еще некоторое время провели, рассказывая друг другу и мальчику всевозможные байки и анекдоты, но потом было все же решено начать сборы домой. Ведь там наверняка уже заждались дамы, а заставлять женщин ждать так долго – крайне невежливо. И не беда, что вернутся они на этот раз без охотничьих трофеев. Ведь в этом занятии давным-давно уже главное не результат, а сам процесс. Тем не менее, по дороге домой, все трое наперебой выдумывали причины, которыми можно было бы объяснить Ирен и Леле отсутствие добычи. И это занятие показалось даже где-то интереснее, чем сама охота. Когда трое охотников, наконец, дошли до дома, из свинцовых облаков, которые смущали Николая еще несколько часов назад, заморосил точно из сита мелкий и противный дождь. Поэтому и неудивительно, что никто из дам не вышел встречать их на улицу. Ни Леле, ни уж тем более Ирен не следовало выходить в подобную погоду, чтобы вдобавок не простудиться на холодном, совсем не весеннем ветру. Но, и когда вошли в дом, тишина в нем, тихом, словно покинутом, оказалась нарушена лишь звуком их собственных голосов, да возней Камелота. Тут уже и Елагина охватила странная тревога, признаки которой он еще на охоте заметил у Черкасова, видимо, там же ею от него и заразившись. Пройдя через весь дом в поисках Лели и Ирен, Николай так и не нашел никого из них. - Где rouva* Хельга? – обратился он дворецкому, попавшему ему на глаза в гостиной. Ответ Ниеминена изрядно удивил Елагина, потому что старик сказал ему, что обе госпожи – Ирен и Хельга, еще днем покинули Хелми. - Как? Вдвоем? – Как раз в этот момент в гостиную вошел Черкасов, и Николай, не дослушав объяснений, поспешил посвятить в суть происходящего и его. - Алексей Кириллович, слыхали, что делается? Дамы-то наши куда-то уехали, пока нас не было! – сделав паузу, давая хозяину выговориться, невозмутимый финн продолжил свой рассказ прежним тоном, поведав, что уехали Ирен и Ольга вовсе не одни, а с каким-то мужчиной, которого он, Ниеминен, никогда раньше не видел. И имени его он не знает, так как тот не представился. – И не одни, а с каким-то господином. – кратко перевел Елагин оставшуюся часть истории, повергшей его в замешательстве. Что все это означает? И откуда в его, окруженном лесом поместье, черт побери, взялся какой-то неведомый господин? *госпожа
Алексей Черкасов: Всю дорогу до дома Черкасова не переставало мучить чувство тревоги и, как выяснилось позже, далеко не беспричинное. Нездоровая тишина в холле графского дома тоже настораживала. Конечно, они никого не предупреждали, что вернутся именно этим утром, и тем не менее, хотя бы уже даже лай Ланселота должен был привлечь внимание домочадцев. Пока Алексей Кириллович помогал сыну в холле стянуть промокшие сапоги, параллельно отмахиваясь от радостных слюнявых ласк «любимца семьи», не менее удивленный Николай уже разыскал дворецкого и о чем-то с ним разговаривал в соседней комнате. А вскоре, вручив Вите поводок и отправив его на кухню мыть лапы собаке, к Елагину присоединился и сам Алексей. Как выяснялось, в доме в их отсутствие происходили мистические вещи. Две женщины, причем, одна из них на сносях, за каким-то чертом отправились с незнакомым господином в неизвестном направлении, не оставив никаких объяснений, хотя бы в виде записки. А слуги ни сном, ни духом, даже не потрудились узнать имя сего субъекта! - Интересные дела творятся у вас в имении, граф, - в дом пускают каких-то посторонних. Я уже не говорю о том, чтобы хотя бы потрудиться спросить, как их зовут, - достаточно жестко проговорил Черкасов, скользнув холодным взглядом по лицу перепуганного дворецкого и на всякий случай еще раз лично уточнил у него через переводчика, роль которого исполнял Елагин, насчет записки от жены и дочери. Но Ниеминен вновь отрицательно замотал головой. - Да, Николай Викторович, это уже совсем интересно, вы не находите?- задумчиво протянул Алексей, а потом холодно добавил, - спросите у вашего слуги, хотя бы, как выглядел этот тип. Возможно, вы сами сможете вспомнить его по описанию. И тогда хоть что-нибудь прояснится. Николай, задал вопрос, и Ниеминен торопливо стал перечислять все, что сумел запомнить. И, по мере того, как Елагин переводил, сам Черкасов начал на глазах белеть. Ведь слуга достаточно подробно описывал ему призрак, который каким-то чудесным образом сумел воскреснуть. Но как?! Сорвавшись с места, Алексей вцепился в ворот дворецкого, требуя еще больше подробностей, а тот, перепугавшись вконец, лепетал что-то, умоляюще глядя на Елагина, ища у него помощи. И она последовала. Потому что через минуту Черкасов был достаточно грубо оторван графом от своей «жертвы», и теперь уже Елагин задавал ему какие-то вопросы, которые Алексей почти не слышал - в ушах шумела кровь, а сердце вот-вот готово было выскочить вон. Ошибки быть не могло, значит, он выжил и теперь нашел способ отомстить, посягнув на самое дорогое! - Блекни, Николай. Это Артур Блекни, - наконец, ответил Черкасов, рухнув в ближайшее кресло, закрывая лицо руками. Голова, шла кругом, нужно было думать и немедленно что-то предпринимать, а внутри все коченело от страха. Ведь Оленька и Ирен сейчас находятся в смертельной опасности, оказавшись в руках этого живодера…
Николай Елагин: - Вам ли читать морали о том, что и как происходит в моем доме, когда в ваш собственный, помнится, неведомым способом попали две «сушеные сливы»? И можно подумать, что ваши посетители всегда называет свои имена. Черкасов недовольно поморщился, но крыть ему было нечем. Да и Елагин препирался с ним, в общем, только из принципа, на деле ему и самому было не по себе от происходящего. Бросив уничтожающий взгляд, Черкасов потребовал у него немедленно выведать словесный портрет незнакомца. Идея эта была правильной, и Николай без лишних слов перешел к допросу Ниеминена. Впрочем, тот и сам весьма охотно рассказывал обо всем, что успел заметить. Николай слушал, потом переводил, и тон его становился все более мрачным по мере того, как менялся в лице Черкасов. Дурак бы догадался, что неизвестный гость - кто-то из знакомых самого Алексея. И к Елагину не имеет никакого отношения. - Как - Блекни? – В голосе Николая появились истерические нотки, которых прежде никогда не наблюдалось. – Ты же говорил, что убил его! – Черкасов молчал. Да и что можно было сказать? – Черт бы тебя побрал, Черкасов! Как ты мог допустить такую ошибку?! – У Николя темнело в глазах от гнева и ужаса. С одной стороны, очень хотелось убить своего бывшего друга, с другой – он едва с ума не сходил, когда думал о том, что Блекни может сделать с Лелей. Не в добрый час он припомнил Черкасову те «сливки»… - Ты хоть понимаешь, что Леля… и Ирен сейчас вместе с ним, находятся в его власти?! Ниеминен, вытаращив глаза, наблюдал за тем, как беснуется его хозяин. Сути его речей он уловить, конечно, не мог, мужчины переругивались на русском, но Елагин прежде никогда при нем не разговаривал в таком тоне. А уж когда он схватил Черкасова за отвороты сюртука и стал трясти, слуга вообще растерялся, и предпочел выскользнуть из комнаты. - Изображаешь из себя тут оскорбленную невинность, мученика, из-за которого, на самом деле, страдают все вокруг! Да если с ними что-то случится, то виноват будешь ты! Только ты! Со мной Леля была бы в безопасности... Лучше бы ты и не возвращался! - Впрочем, дальнейшего развития потасовка их не получила. Черкасов весьма ловко вывернулся из его рук, а Елагин не торопился вновь переходить к наступлению. Оба понимали, что передушить друг друга – это самое бесполезное, что они могут сейчас сделать.
Алексей Черкасов: -Я знаю, что мое появление весьма подпортило твое безмятежное существование. Но увы, граф, придется с этим смириться. Я бы мог многое ответить на твои пылкие высказывания, но оставлю это на потом. А сейчас потрудись успокоиться и включить мозги. И неплохо было бы начать что-то делать, или же катись к черту и закатывай свои истерики в другом месте, мне нужно подумать,- слова Николая, неплохо отрезвили его рассудок, хорошенько разозлив профессора. Более не обращая внимания на Елагина, Черкасов удалился к себе, по дороге заглянув к Вите. Сыну он коротко сообщил о том, что мама и Оля отправились погостить к соседям и скоро вернутся, и еще предупредил, что, вероятно, должен будет поехать за ними, велев ему также не выходить пока на улицу. Виктор, недоверчиво глядя на отца, молча кивнул, хотя Черкасов готов был поклясться, что сын ему не поверил, но, слава богу, спорить не стал. Оказавшись, наконец, за письменным столом, Алексей на бумаге стал чертить замысловатую схему, прикидывая возможные варианты развития событий, пытаясь унять все нарастающую внутреннюю панику. Логические размышления приводили Черкасова к выводу о том, что далеко этот упырь обосноваться не мог, ведь его главной целью была месть, а не просто жестокое убийство двух женщин. А причины для мести были вполне очевидны, и раз уж преисподняя выпустила его из своих казематов, он не преминул воспользоваться шансом. Артур хочет, чтобы он, Алексей сам пришел к нему, что ж, он придет, а там - будь, что будет. Но где может прятаться этот мерзавец? Следующие полчаса Алексей внимательно изучал карту окрестностей, прикидывая, где бы мог затаиться Блекни. Судя по тому, что сказал слуга, он неважно выглядел, все же, рана была не из легких, значит, просто в землянке его искать не стоит. Скорее всего, это дом, где-нибудь в лесу, подальше от посторонних глаз. И еще, наверняка у него есть помощник и не исключено, что он был в этом доме.
Артур Блекни: Первые капли дождя упали на подоконник, а после нависшие тяжелые тучи разрезала яркая вспышка молнии, сопровождаемая громовым раскатом, порывистый ветер ворвался сквозь распахнутое окно, хлопая ставнями. Надвигалась буря, казалось, сами небеса прогневались и посылали кару на землю в виде неистового ливня с крупными градинами. Из окна Артур наблюдал, как Анна поспешно распрягала лошадей, отводя их в конюшню. Кто бы мог подумать, что у этой маленькой и хрупкой женщины окажется столько силы и воли. Быть может, если бы судьба свела их немного раньше, ему бы не пришлось теперь прозябать в этой гнилой конурке, скрываясь и харкая кровью, а Черкасов бы был там, где и положено, в отведенных ему семи футах на кладбище. Половицы скрипнули, на пороге стояла Аня, с ее волос и одежды струйками стекала вода, губы посинели от холода, она слегка подрагивала, но глаза ее горели. Артур коснулся ее холодных губ, скидывая с плеч женщины мокрую накидку, жилет, стягивая холодную, липнущую к телу рубашку, ощущая прикосновение ее озябших влажных пальцев, скользивших по его коже, у себя на шее и вызывавших легкую дрожь у него самого. Утро выдалось пасмурным и прохладным, в камине еще тлели угли, Анна безмятежно спала, укутавшись в теплые простыни. Дремали и пленницы. Ирен нервно вздрогнула и открыла глаза, когда дверь их с Лелей "апартаментов" внезапно отворилась. Не обращая на нее внимания, Артур шагнул к Леле, бесцеремонно хватая ту за локоть и грубо поднимая с лавки, без каких либо объяснений. Девушка все же дернулась, за это тут же была бесцеремонно схвачена за волосы. - Я, кажется, предупреждал - без глупостей! -прошипел Артур, в руке которого блеснули острые ножницы.
Ольга Черкасова: Еще днем, прогуливаясь в одиночестве по парку, Леля удивлялась необычно теплой для середины апреля погоде. А ведь Ник говорил, что в это время здесь еще чуть не снег лежит. Однако уже к обеду небо стали затягивать тучи, а в тот момент, когда граф Ашерфорд и его помощница привезли своих пленниц к себе, погода испортилась окончательно, поднялся ветер и начал накрапывать дождь. Тем не менее, когда раздался первый раскат грома, Леля, которая вместе с мадам Ирен к тому времени уже находилась в отведенной им каморке, вздрогнула от неожиданности. Гроза в апреле – необычно и даже пугающе, думала девушка, прислушиваясь к ожесточенно молотящим по карнизу зарешеченного оконца под потолком каплям. Периодические серебристо-седые вспышки молнии врывались через него, освещая помещение странным, ирреальным светом, выхватывая из сгустившейся темноты кажущееся смертельно-бледным лицо сидящей на противоположной койке мадам Гаяр, которая, как и сама Леля, была очень молчалива, то ли от потрясения, то ли по другой причине. Чуть позже, когда гроза поутихла, а на улице совсем стемнело, за дверью их темницы раздались легкие шаги, загрохотал ключ в замке и в отворившуюся дверь вошла та, кого теперь следовало называть Анной. Она принесла свечи, кувшин с водой и хлеба, после чего удалилась, проигнорировав вопросы женщин о том, как долго их здесь намерены удерживать. Оставшись вновь наедине, они разделили скудную трапезу, без аппетита, скорее механически, а потом, вновь обменявшись взаимными уверениями, что все это ненадолго, и что завтра их, несомненно, освободят, вскоре легли спать, словно бы надеясь таким образом поскорее завершить этот ужасный день в надежде, что новый принесет избавление. Из тревожного, но крепкого, как у всех юных людей сна Лёлю выдернули внезапно – в прямом смысле, за руку и довольно больно. - Вы, что, рехнулись?! – возмущенно воскликнула она по-русски, обращаясь к Блекни, когда едва не упала, запутавшись в одеяле и юбках, а потом, окончательно проснувшись, дернулась, инстинктивно пытаясь вырваться на свободу из его захвата и добавила уже на родном языке своего похитителя. – Как вы смеете ко мне прикасаться?! – и тут же громко охнула, бесцеремонно схваченная им за волосы, даже не столько от боли, хотя ощущения были очень неприятные, сколько от страха, заметив в другой его руке ножницы. – Что вы намерены делать?! Предупреждаю: если со мной или мадам Гаяр что-либо случится, мой отец убьет вас раньше, чем вы успеете объяснить ему, зачем совершили свой гнусный поступок!
Ирен Гаяр: - Все будет хорошо, – вслед за дочерью повторила Ирен. Она была не так уверена в этом, но старалась не поддаваться страхам, которые уже зарождались в душе и были вот-вот готовы расползтись противными змеями. Каждая из женщин села на отведенную ей койку и так, в молчании, они пробыли достаточно долго, пока не пришла Анна. Ужин, принесенный ею, был скудным. Хозяева не слишком-то блистали гостеприимством и радушием, но Ирен готова была порадоваться и этому. Она вполне могла себе представить и другое развитие событий во время их пребывания у Блекни. Вскоре Леля прилегла, а Ирен все так и не могла сомкнуть глаз. Столько вопросов, на которые она не может найти ответов! И главный – что их ждет? На улице разразилась гроза, и в маленькое оконце под потолком бились крупные капли воды, ставшие после непрерывным потоком. Огарок свечи почти догорел, и лишь редкие вспышки молний освещали подвал. Ирен долго смотрела на Олю, которая свернулась клубком и заснула на жесткой скамейке, а потом не заметила, как сама погрузилась в тревожные сновидения. Проснулась она от скрипа двери и мазнувшего по лицу желтого отблеска света от масляной лампы в руках Артура. Он прошел вглубь комнаты, поставил светильник на стол. Но Ирен все еще не могла понять – продолжение ли это ее сна или страшная явь? И только когда Блекни бесцеремонно схватил Олю за руку и поднял с кровати, отчего девушка вскрикнула и попыталась как-то сопротивляться, мадам Черкасова, наконец, окончательно очнулась ото сна. В руках Блекни сверкнули ножницы, которые англичанин поднес к лицу ее дочери. И тогда мадам Черкасова, с неожиданной для себя в нынешнем положении быстротой, оказалась возле него, вцепилась руками в его мужчины, сжимавшую ножницы, пытаясь отвести ее от Лели. Блекни попытался ее стряхнуть, как назойливую собачонку, но Ирен упорно продолжала его удерживать. - Не смей прикасаться к моей дочери, иначе… - он отпустил Ольгу, все еще удерживаемую второй рукой, и резко повернулся к женщине. В этот же момент в глазах Ирен потемнело, а во рту появился неприятный кровавый привкус. Она не сразу поняла, что с ней случилось – в ушах шумело, а пелена перед глазами не спешила рассеиваться. «Ударил?» - если бы не стол, в который она, отброшенная ударом, рефлекторно уперлась спиной, то Ирен непременно бы упала. Тяжело дыша, она открыла глаза и тотчас увидела нависшее над собой искаженное от гнева лицо англичанина, от взгляда которого по спине пробежал холодок, ноги стали ватными, а руки налились свинцом так, что даже поднять их, чтобы прикрыться от возможного нового удара было невозможно. Но голос мадам Черкасовой при этом оставался дерзко-твердым, несмотря на то, что сейчас от Артура можно было ожидать чего угодно. - Никогда больше к ней прикасайся, слышишь?! – Ирен вполне осознавала, что вот сейчас Блекни может запросто свернуть ей шею, но при этом столь же ясно была уверена, что если он еще раз попробует причинить зло Оле, сама она просто растерзает его на месте. Тем временем, вызов в ее глазах, видимо, насмешил Артура и немного остудил пыл, ибо она заметила, как нервно дрогнули уголки его губ.
Артур Блекни: - Какая драма, Ирен! Тебе не надо было покидать подмостки, ты бы все еще могла продолжать блистать. Ты хорошая актриса, но, боюсь, изображать примерную мать у тебя получается паршиво, - Артур толкнул Олю к Ирен, и в руках его остался лишь один небрежно отрезанный локон девушки. При виде перепуганных женщин, на долю момента его даже посетила жалость. Поэтому Блекни подошел к Ирен, достал платок и утер его краем проступившую от его удара кровь на ее губах, чувствуя, как замирает дыхание женщины от его прикосновения. А после без церемоний взял ее за руку, резко стаскивая с безымянного пальца обручальное кольцо. - Не беспокойтесь, мадам, я позабочусь, чтобы ваш супруг его получил вовремя. - А вы, мадемуазель, неужто думаете, что я боюсь смерти? - Артур рассмеялся, смех его перешел в раскатистый кашель. Утерев губы манжетою, стряхивая кровь, он ухватил Лелю за подбородок и, глядя в ее синие глаза, прохрипел: -Я был там, за гранью, скоро все мы там будем. Я не боюсь умереть и ад мне по плечу, зная, что там я буду не один! - в глазах его блеснул безумный огонек, он оттолкнул девушку прочь, вышел и запер за собой тяжелую деревянную дверь с металлическими оковами. Отвезти его взялась Анна. Артур предостерег ее, попросил не рисковать лишний раз: пусть письмо будет найдено где-нибудь неподалеку от дома. Но женщина, то ли влекомая азартом, то ли желанием услужить своему мужчине, решила иначе. Едва добравшись до поместья Елагина, Анна спешилась и осторожно пробралась через парк к главному крыльцу дома. Она была уверена, что ее никто не видит ибо и она никого рядом не заметила. Но едва поднялась по ступеням крыльца и стала извлекать конверт из-за пазухи, как дверь дома распахнулась и перед Анной возник Ниеминен в сопровождении двух других слуг. А дальше женщина не успела даже сообразить, что произошло, в то время как ее уже втащили в дом.
Николай Елагин: Во многом Николай был согласен с Черкасовым, но раздражала его сама манера. Он так холодно рассуждал, этот герой, не сумевший защитить свою беременную жену и его Лелю! Отчасти Елагин понимал, что его претензии необоснованны, что он несправедлив, но все же их реакция уж слишком разнилась. Он не находил себе места в пустом доме, дергался от каждого звука, понимая, что первый шаг должен сделать Блекни. Караулил около дверей. Хелми вдруг стал напоминать крепость, в которой провозгласили сигнал об опасности. А Черкасов спокойно проводил время в библиотеке. Николай к нему не заходил, понимая, что в таком состоянии они вряд ли могут быть друг другу полезны. Впрочем, его собственные метания точно так же не приносили никаких результатов, и тогда он расположился в гостиной, ближайшей к выходу из дома комнате, рассудив, что если Блекни и решит написать им письмо, то принесут его скорее всего с почтой. Так что он сможет первым узнать новости. Но в тот день так ничего и не случилось. Николай же, обосновавшийся в гостиной, там и уснул, а наутро его метания продолжились. Когда же хлопнула входная дверь, Николай вначале решил, что ему снова показалось, но скоро услышал странный шум в парадном и вышел посмотреть, что там происходит. Увидев в руках слуг женщину, которая была ему известна как мадам Белова, но при этом выглядела совсем не так, как должно гувернантке, Николай понял то, что раньше никому из них с Черкасовым не приходило в голову. Ее появление здесь, в Хелми, было неслучайно. Блекни нуждался в помощнике, который мог бы наблюдать за ними. Равно так же, неслучайно, похищение женщин произошло именно в тот момент, когда они с Алексеем ушли на охоту. И Белова накануне покинула их тоже не просто так... Тем временем, она успела вырываться из рук слуг, непонятно на что надеясь, потому что ее тотчас же схватили вновь. Воспользовавшись моментом передышки, Елагин успел выхватить конверт из-за пазухи бесновавшейся женщины. Резким движением разорвав бумагу, он достал письмо и пробежал глазами его содержание, где указывалось время и место встречи, которое назначил им Блекни. Сложив листок обратно и спрятав конверт во внутренний карман сюртука, надежно укрытый от поползновений «мадам Беловой», Николай дал женщине хлесткую пощечину, чтобы она уже, наконец, перестала изображать из себя воинствующую амазонку. Это подействовало, Анна охнула и прекратила сопротивление. И тогда Елагин взял ее за шиворот и потащил в кабинет к Черкасову. Ему чрезвычайно хотелось самому поговорить с ней по душам, но Алексею было лучше знать, что и как выспрашивать у этой мадам. - Ее поймали, когда она передавала письмо от Блекни, – сказал Николай, вталкивая женщину в кабинет. – Оно у меня. – Пояснил он, заметив нервное движение Алексея. Взгляды их встретились, и, в кои-то веки - без взаимной ненависти. Что бы ни было вначале, когда началась серьезная заваруха, они вновь объединились - без лишних слов и объяснений.
Анна Смирнова: - Прекрасные манеры, граф Елагин! Сколько уважения к даме! – успела с иронией заметить Анна, пока тот, словно учитель нашкодившего ученика, грубо волок ее за шиворот в сторону своего кабинета. – Сыну господина Черкасова, без сомнения, будет, чему поучиться у его друга… Хотя, сказать прямо, на друзей вы походите сейчас мало… Анна, испытывающая сейчас, верно, то чувство, которое можно назвать весельем отчаяния, откровенно провоцировала Елагина на новую грубость, но он, не сдержавшись там, в гостиной, при слугах, теперь, кажется, достаточно владел собой. Хотя и с трудом. Это Анна поняла по тому, с какой силой мужчина пнул входную дверь кабинета, куда через секунду ее и затолкал. И женщина увидела сидящего за столом и сосредоточенно что-то чертящего на листке бумаги, господина Черкасова. Впрочем, при их шумном и неожиданном появлении, отец Виктора резко вскинулся, роняя перо. Елагин стал объяснять Алексею Кирилловичу, что произошло в его отсутствие, а сама Анна стояла посреди комнаты и безучастно рассматривала узор обоев на стенах, делая вид, что ей нет дела до того, что эти двое сейчас, по всей видимости, решают ее участь. - Вы ведь историк, профессор? – проговорила она вдруг, обращаясь к Черкасову, очнувшись от своего оцепенения и так, словно больше в комнате никого не было. Тот взглянул с недоумением и кивнул, а Анна уже развивала свою мысль. – В таком случае, должны хорошо знать, что во все века и во всех сражениях захватывать в плен парламентера считалось, как минимум дурным тоном. Так что же вам нужно от меня?
Алексей Черкасов: На шум с первого этажа Черкасов обратил внимание не сразу, потому как вполне мог допустить, что это Колька от нечего делать ходит и срывает зло на всем, что попадется под руку, включая слуг и мебель. Но и у самого профессора, дела обстояли не лучше, потому как мозаика событий, которую он пытался собрать, складывалась в общую картину не так успешно, как хотелось бы. А всему виной была бешеная тревога, которую, как он не старался, унять Черкасову не удавалось, и эти мысли только мешали сосредоточиться. Конечно, можно было сейчас спуститься вниз и присоединиться к Елагину в его занятии, но от этого дома не появится ни Ирен, ни Оленька. В очередной раз мысленно прокручивая в голове все возможные варианты развития событий, перебирая в уме лица тех, кто мог быть пособником англичанина в его коварном плане мести, то и дело, поглядывая на карту в надежде зацепиться взглядом за что-нибудь, что могло бы помочь определить место нахождения преступника, Алексей погрузился в глубокое раздумье, из которого его резко выдернул звук распахнувшейся двери. На пороге кабинета стоял Елагин и держал за шкирку, какую-то женщину. Приглядевшись, Черкасов скоро узнал в ней гувернантку своего сына, мадам Белову. Короткие пояснения Николая по поводу появления этой особы в доме моментально внесли ясность по многим пунктам. Теперь главное было не мешкать. - Сударыня, я прекрасно осведомлен о значении слова «парламентер», но в вашем случае я бы не стал применять этот условно благородный термин. Вы таковым не являетесь, а посему мы будем обращаться с вами так, как сочтем нужным, - бросив на Анну короткий холодный взгляд, Алексей обратился к Елагину. - Николай, усади ее где-нибудь и дай мне письмо. Послание было весьма лаконичным. Выпавшее из конверта обручальное кольцо жены Черкасов крепко сжал в ладони, на миг прикрывая глаза. Когда мимолетное оцепенение спало, Алексей приблизился к пленнице, и по одному его взгляду можно было понять, что от приветливого, вежливого и добродушного профессора истории не осталось и следа. - Мне стоило догадаться раньше о вашем соучастии в произошедшем преступлении, госпожа Белова. Что ж, желание выслужиться перед этой мразью вышло вам боком. Впрочем, меня мало волнуют мотивы вашего поступка, мне больше интересно послушать о дальнейших планах господина Блекни. И советую поторопиться с рассказом, кроме того, если я пойму, что вы что-то скрываете, мое желание несколько облегчить вашу дальнейшую участь быстро угаснет. Итак, мы ждем! - пнув ногой пуф от рядом стоящего кресла, Черкасов опустился на него прямо напротив оробевшей женщины, впиваясь острым взглядом, горящим угрозой, прямо ей в глаза.
Анна Смирнова: В первый момент, оказавшись в окружении сразу двух откровенно ненавидящих ее людей, Анна, как ни хотела бы этого скрыть, действительно нервничала. Впрочем, из них двоих Алексей Кириллович по-прежнему казался ей более спокойным, чем стоящий за его спиной граф Елагин, который стоял теперь за спиной Черкасова и буравил ее лоб не менее угрожающим взглядом, чем профессор. - А почему вы решили, что сэр Артур посвящает меня в свои планы? Тем более все, что он хотел сообщить, наверняка, изложено в письме, которое я вам привезла, а все, что он хотел передать – в него… вложено, - сказала она не без сарказма и заметила, как вновь заходили желваки на бледных от тщательно сдерживаемой ярости щеках Елагина и как вновь непроизвольно сжались в кулаки руки, которые он засунул в карманы своего распахнутого сюртука. - Кроме того, сделать со мной что-либо дурное, господа, совсем даже и не в ваших интересах, пока мадам Ирен и мадемуазель Ольга находятся в руках у графа Ашерфорда, уже хотя бы потому, что в этом случае вы рискуете получить симметричный ответ. Что вы скажете, профессор, если в следующем конверте от Блекни будет уже не обручальное кольцо вашей супруги, а пальчик, который оно украшало? Или вы, граф, когда получите не локон вашей возлюбленной, а что-нибудь более… существенное? Женщина вздернула подбородок и рассмеялась, дерзко взглянув на Елагина. Кажется, он едва сдерживался, чтобы вновь не наброситься на нее, но Анне больше не было страшно: глупая, почему ей не пришло это в голову раньше – в самом деле, чего она боится? Если не вернется до вечера в их хижину, Артур непременно поймет, что с нею случилась беда и, наверняка, придет на помощь. Не сегодня, так завтра. - Ну же вы, Николай Викторович, граф?! Не ограничивайте себя! Давайте, продемонстрируйте еще раз и при друге тоже свои хваленые способности к «дипломатическому разрешению» затруднительных ситуаций!
Николай Елагин: - Если потребуется, – пообещал Елагин. – Но я бы на вашем месте не рисковал, так как ваше здоровье и жизнь теперь зависят только от вас самой. Вряд ли вам стоит полагаться в этом на графа Ашерфорда. – Николаю, наконец, удалось взять себя в руки, и как бы ни был он напряжен в последние несколько часов, но способность рассуждать здраво к нему уже вернулась. – Вы же и сами это прекрасно понимаете, не так ли? Вы ведь были с Блекни рядом все это время, и помогали ему. Ваш мотив мне понятен. Но разве вы не спрашивали, зачем ему все это? – Женщина слушала его внимательно, но на ее лице все еще отражалось глупое упрямство фанатично верующего человека. – Я предлагаю вам теперь настоящее дипломатическое решение. Вы же знаете, где обосновался граф Ашерфорд, и где находятся наши женщины. Помогите нам отыскать это место и, если Ирен и Леля не пострадают, обещаю, что мы с господином Черкасовым не будем препятствовать вашему с графом уходу. – Заметив, как возмущенно дернулся Алексей, Николя обернулся и пристально посмотрел ему в глаза, с полным сознанием того, что делает, сконцентрировав в этот момент во взгляде, все, что принято называть личной аурой, способность, которой, как Елагин знал (а как он мог этого не знать?), он владел всегда. Сосредоточив на Алексее всю свою волю, как если бы она была материально осязаемой, Николай смотрел на него в течение долгих секунд – и добился-таки своего. Вместо того, чтобы возмутиться, Черкасов лишь чуть шевельнулся и отвел взгляд. — Вам придется сказать очень немногое, просто покажите нам дорогу… И скажите, наконец, как вас зовут на самом деле? - Елагину было действительно интересно знать имя этой дурочки, которая влюбилась в Блекни и возомнила себя для него невесть кем. Она верила в его всемогущество так, как может верить только влюбленная женщина. И, верно, приписывала тому столь же сильные чувства к собственной персоне. Николаю было жаль ее. Он прекрасно понимал, что Блекни позволял ей быть рядом с собой лишь до тех пор, пока она могла быть ему полезной. Любящий мужчина никогда бы не отправил свою женщину на риск.
Анна Смирнова: В ответ на эти слова Анна вновь лишь улыбнулась, глядя мимо стоящего перед нею Елагина в окно, будто бы что-то в нем рассматривая. - Все в нашей судьбе зависит лишь от нас самих, Николай Викторович. Я всегда верила в это – и теперь не сомневаюсь. А иногда и не только в нашей… Нет смысла пытаться убедить меня в том, что я и так знаю. И я ничего вам не расскажу. А вы ничего мне за это не сделаете – все мы оказались слишком тесно теперь связаны, чтобы совершать необдуманные поступки и делать резкие движения. Впрочем, нет. На один вопрос ответить могу – о моем имени, раз уж вы так хотите его знать. В конце концов, больше нет причин таиться. Меня зовут Анна. Анна Петровна Смирнова. Об остальном умолчу, но вы вольны догадываться сами. Постарайтесь – и у вас непременно получится, вы же умные люди! Таким образом, тема их разговора оказалась, в самом деле, исчерпанной. Продержав Анну еще несколько минут, в течение которых по-прежнему пытались от нее добиться своего угрозами и посулами, хоть уже и не так рьяно, ибо, вероятно, поняли, что в данный момент это бесполезно, Черкасов и Елагин отступились. И хозяин дома, призвав слуг, приказал им увести упрямую пленницу, закрыть в одной из комнат, и хорошенько за ней присматривать. Сами же мужчины никуда не пошли, продолжив биться над решением задачи, в которой было слишком много неизвестных, чтобы решить ее, не подозревая, что, спустя некоторое время, и у них самих появился незримый для обоих наблюдатель. Маленький Виктор прежде никогда не сомневался в словах своего отца. Но после того, как профессор вчера ни с того ни с сего пришел к нему в комнату со странной вестью о внезапном отъезде в гости мамы и Лели, в душе мальчика мутным илом всколыхнулась и больше не пожелала вновь опуститься на дно тревога. Потому что никогда и ни при каких условиях он бы не смог поверить, что мама уехала куда-либо, не предупредив его о своем отъезде. Леля тоже ничего не говорила ни о каких поездках «в гости». Да и к кому? И почему папа, говоря о том, что поедет за ними, выглядел так странно? Ответов на эти вопросы мальчик не получил. Пытаясь найти их самостоятельно, он проворочался всю ночь почти без сна. И на следующий день пребывал все больше в задумчивости, забравшись с ногами на широкий подоконник в своей комнате, прижимаясь носом и лбом к прохладному стеклу окна, смотрящего как раз на главную подъездную аллею. Поэтому, разумеется, видел все, что там происходило в тот момент, когда слуги поймали и поволокли в дом странного юношу, который внезапно выскользнул откуда-то из-за дома и, пригибаясь и оглядываясь, подбежал к крыльцу за пару минут до того. Когда же, в результате завязавшейся потасовки со слугами, с парня слетела его шляпа, из-под которой вдруг по плечам рассыпались длинные волосы, стало ясно, что никакой это не юноша, а… Поняв, кто она, Виктор едва не вскрикнул от удивления, но удержался, соскользнул с подоконника и на цыпочках побежал к двери комнаты, приникая к ней ухом. Вскоре до его слуха с первого этажа дома стали долетать возбужденные возгласы и шум борьбы, а потом все вновь стало тихо. Однако Виктора было уже не удержать. Сын разведчика и ученого в одном лице, он продемонстрировал, что и сам не лишен исследовательских задатков, когда, подобно фениморкуперовскому трапперу, прокрался сначала по коридору второго этажа, потом бесшумно спустился по лестнице и затаился под дверью кабинета графа Елагина. Затаившись за бархатной портьерой ближайшего к входу в кабинет окна, мальчик стал прислушиваться к разговору, который там происходил. Разговор шел на повышенных тонах, поэтому Вик все прекрасно слышал. Впрочем, даже теперь поверить, что милейшая мадемуазель Белова никакая не гувернантка, а пособница ненавистного лорда Ашерфорда, было еще труднее, чем в то, что сам сэр Артур остался жив и по-прежнему угрожает его близким. Потом речь вновь пошла о каких-то не совсем понятным мальчику вещах, уже гораздо тише, а затем – из кабинета раздался звонок колокольчика, и вскоре мимо притаившегося и даже переставшего дышать Виктора прошли слуги, а еще через минуту они вывели оттуда его бывшую гувернантку. И далее, из-за неплотно прикрытой двери, мальчик мог слышать, как его отец и граф Елагин пытаются придумать, что им делать дальше. Когда разговор зашел о том, что он и так и не знают, где Блекни держит Ирен и Лелю, в голову Виктору внезапно пришла идея, показавшаяся настолько замечательной, что мальчик, забыв о том, что вообще-то не должен здесь сейчас находиться, а тем более – быть в курсе разговора, выскочил из своего убежища и пулей влетел в кабинет Елагина, настежь распахнув дверь, отчего оба мужчины резко обернулись и уставились на него. Но Вик сейчас обращался именно к отцу, Николай Викторович, конечно, его друг, но спасение мамы и сестры – это их семейное дело: - Я придумал! Нам поможет Ланеслот! Он сможет взять след лошади, на которой приехала сюда мадемуазель Белова… то есть Смирнова… - тут мальчишка осекся, шмыгнул носом и потупился, поняв, что только что окончательно выдал сам себя. И уже нельзя будет сказать, что случайно шел мимо и услышал обрывок разговора. А значит, будут ругать. Ну и пускай, решил Вик и храбро взглянул в лицо отцу, в темных глазах которого сейчас было заметно странное выражение, будто бы он прикидывал про себя, наказать или похвалить сына, в то время как месье Николя, стоящий за его спиной, усмехнулся и одобрительно кивнул. – Папа, я знаю, что поступил дурно, подслушав ваш разговор с графом. И готов понести за свой проступок любое наказание.
Алексей Черкасов: «Спорить с влюбленной женщиной – абсолютно бесполезное занятие. Ослепленная своими чувствами, она будет защищать своего избранника до победного конца. И нет ей никакого дела до чувств остальных, главное – это защитить Его…» - мрачно размышлял Черкасов, хмуро наблюдая за тем, как Елагин тщетно пытается разговорить мадам Белову. Женщина, к своей чести, стойко держала оборону, не поддаваясь ни на какие ухищрения, что было вполне объяснимо. Поработав гувернанткой в этом доме она успела понять, что ни граф Елагин, ни профессор Черкасов не способны на настоящую жестокость. И им не останется ничего другого, как временно смириться с поражением и отправить теперь уже мадемуазель Смирнову в отдельные апартаменты под бдительный надзор слуг. - Ну что, Николай Викторович, скажете? Наша собеседница упряма, и влиять, по всей видимости, на нее способен только сам Блекни, - рассуждая вслух, Черкасов принялся расхаживать взад-вперед по комнате, нервно потирая подбородок, - что мы имеем: пленницу- любовницу графа Ашерфорда, и полное отсутствие сведений о месте его нахождения. Возможность выяснить у этой дамы уговорами хотя бы что-то представляется мне теперь тоже весьма сомнительной. Следовательно, ничего другого не остается, как начать беспорядочные поиски по окрестностям и тогда, возможно…- договорить Алексей Кириллович не успел потому, как в кабинет неожиданно ворвался Виктор. Как быстро выяснилось, мальчик уже был в курсе всего происходящего в доме, и потому теперь, вполне со знанием дела, с жаром вещал двум растерянным мужчинам о своем плане по спасению пленниц. Стоило, конечно, рассердиться на сына, за то, что тот подслушивал чужие разговоры, но Черкасов просто не смог этого сделать, когда дослушал его тираду до конца! Он, человек, который за свою жизнь съел не одну собаку по части своей профессии, теперь готов был снять шляпу перед десятилетним ребенком за его смекалку. Да как он мог не вспомнить про Ланселота! Пес охотничьей породы, он способен взять след любого животного, а уж лошадиный запах – тем более! А значит, собака вполне сможет привести их к тому месту, откуда утром выехала Анна! Переглянувшись с Колькой, Черкасов приблизился к Вите, и молча покачал головой. - Яблочко от яблоньки, как говорится, недалеко падает, - добродушно усмехнувшись, он крепко пожал руку сыну, взъерошив затем ему волосы,- молодчина! Так мы и поступим, только вы, Виктор Алексеевич, все же останетесь дома следить за порядком, а мы с графом, наконец, отправимся по следу этого мерзавца. Естественно, сын остался не слишком доволен подобным исходом, но спорить все же не стал, молча кивнув, отправился за собакой. -Ну что ж, тогда расклад будет следующий. Госпожу Смирнову мы берем с собой в качестве наживки и выкупа за наших дам. Если уж она питает к Артуру Блекни столь нежные чувства, то, возможно, нам повезет, и граф Ашерфорд тоже не останется равнодушен к тому, что в наших руках оказалась его любовница. Есть шанс на конструктивные переговоры. Отправляемся немедленно! Сборы не заняли много времени, и двое всадников, один из которых вез с собой связанную женщину, в сопровождении впереди бегущей ищейки направились в путь к заброшенной сторожке, где скрывался преступник. Черкасов знал, что исход этого дела в большей степени будет зависеть от его решительности, и на сей раз он не имел права на ошибку. Теперь в качестве ставки была не одна его жизнь, а сразу пять. Николай же, как он рассчитывал, должен будет позаботиться о том, чтобы Ольга и Ирен, целые и невредимые, смогли выбраться из места своего заточения. Ашерфорда Черкасов намеревался взять на себя.
Ольга Черкасова: Когда Блекни вновь оставил Лёлю и Ирен наедине, было еще раннее утро, однако о том, чтобы попытаться вновь заснуть, не могло быть и речи. Лёля сидела на своей койке, прижавшись спиной к стене и поджав к подбородку колени, которые крепко обхватила руками, словно пытаясь таким образом сдержать крупную дрожь, которая неожиданно начала сотрясать ее тело, после того, как англичанин ушел. Ее лишь теперь словно бы накрыло запоздалое понимание того, что с ними уже произошло, а также того, что еще может случиться. А кожа щеки все еще как будто бы ощущала холодное прикосновение стали ножниц, которыми Блекни отрезал прядь ее волос. Но страшно было не оно, это воспоминание, а пришедшее вдруг осознание того, что для этого человека, похоже, не существует никаких, признаваемых людьми, норм и правил поведения. Достаточно вспомнить, как он обращался с беременной Ирен… Подавив судорожный вздох, Лёля перевела взгляд на мать, которая, тем временем, тщетно пыталась унять кровотечение из разбитой Блекни губы, прижимая к ней край скомканного носового платка. Однако упрямые багряные капельки продолжали выступать по краю ранки. Бесшумно соскользнув с места, девушка подошла к ней, сидящей на краю своей койки, и, достав из-под кружевной манжеты рукава платья собственный платок, опустилась на корточки рядом с женщиной. - Позвольте, я… - произнесла она тихо и очень аккуратно стала прижимать его к ссадине, осушая ее. А мадам Гаяр, тем временем, опустила руки и наблюдала за дочерью с каким-то необычным, неизъяснимо-нежным выражением в глазах. И когда Лёля, до того полностью сосредоточенная на своем занятии, на мгновение отвлеклась и встретилась с нею взглядами, ее сердце вдруг болезненно сжалось – прежде Ирен, которую девушка все еще не могла, переступив через внутреннее сопротивление, назвать мамой, никогда не смотрела на нее так. Лёля так и не поняла, что именно произошло в тот момент, но внезапно в носу у нее странно защипало, а в груди стало так тесно, что захотелось… она и сама не знала. Обнять ее? Сказать что-то? Однако стоило лишь отвести глаза, и наваждение миновало. - Ну, вот и все, до свадьбы заживет, - немного не своим от волнения голосом произнесла Лёля и улыбнулась мадам Гаяр. – Только уж теперь до моей, наверное. Вы ведь уже замужем, мадам… - она опустила глаза, а потом, словно вспомнив что-то неприятное, вновь посмотрела на Ирен враз потемневшим взглядом. – Почему? Как вы могли его на кого-то променять?
Ирен Гаяр: Рука Ирен, занесенная над головой дочери с намерением коснутся ее волос, так и замерла над ними неподвижно. Свет, который Ольга заметила у матери в глазах мгновение назад, угас, как потухла и слабая, неуверенная надежда. Надежда на что? Что Леля, вот так внезапно проявившая к ней сострадание, простила ее? Ирен невольно облизала губы и ощутила во рту все тот же металлический кровавый привкус. - Оля, сядь ко мне сюда, - Ирен отодвинулась чуть в сторону, освобождая место для девушки. Леля медлила и все еще сидела перед матерью, и тогда Ирен мягким, но настойчивым голосом повторила свою просьбу. Сердце отчего-то глухо застучало и справиться с этим внезапным волнением для мадам Черкасовой оказалось не так-то просто. Она нервно комкала платок в руках и долго не смотрела на сидевшую рядом девушку, которой собиралась сказать многое – и не находила нужных слов. Однажды она уже исповедовалась мужу. Но рассказывать это Алексею было проще – он взрослый человек, знает ее, он больше изведал в жизни и, наконец, он любит ее. С Лелей же все обстояло иначе. - Это не так легко объяснить. Если позволишь, начну издалека. Я постараюсь не утомить тебя своим рассказом, хотя времени у нас теперь предостаточно. Навряд-ли он вернется теперь скоро, - Ирен невольно взглянула на запертую дверь ненавидящим взглядом, а затем продолжила свою речь, когда заметила, что Леля кивнула ей в ответ. «Издалека» - оказалось детством Ирен, рассказом о котором она начала свою историю. О тех безмятежных десяти годах своей жизни, когда кроме нее и отца словно более никого не существовало в этом мире. - Тем летом мы с ним хотели ехать в Италию, распланировали каждый день, час, минуту нашего будущего путешествия. Знали, что и когда будем делать и мечтали об этом без конца. Но в начале весны отец внезапно заболел, а в конце марта скончался. Я тогда не понимала, что со мной происходит. Все вокруг точно кружилось и падало в бездонную пропасть, и мне самой хотелось туда упасть. После похорон я провела три дня в доме священника, который написал дядюшке – единственному моему оставшемуся родственнику. Тот забрал меня в свою семью, но там я так и не смогла ощутить прежней радости жизни. Именно тогда я и пообещала себе более никого и никогда не любить, чтобы не мучиться и не страдать так. Дальше Ирен, не слишком вдаваясь в подробности, рассказала дочери, как сбежала из монастырской школы, как путешествовала вместе с театром и как, однажды, когда она оказалась в Пеште, судьба подарила ей шанс все изменить и начать сначала. Иногда голос Ирен дрожал от волнения и внезапно подступавших слез, в такие моменты она на минуту смолкала, но потом продолжала говорить, все также тихо и твердо. - Твоего отца, среди прочих своих поклонников, я выделила сразу. Наверное, потому что Алекс никогда не лукавил, не старался понравиться чрезмерно, как это делали другие. Он был искренним, и этого мне так давно не хватало в жизни, что я ему полностью доверяла. Когда же он предложил стать его женой, я не задумывалась ни минуты. И первый год был самым счастливым годом нашего супружества. Твой отец никогда не ограничивал моей свободы – я все так же выступала в театре, вела все тот же порхающий образ жизни и всегда знала, что дома меня ждет он и его теплота. Ей вновь пришлось сделать паузу, ведь теперь речь должна была пойти и о Леле. Те полгода, на которые Ирен покинула сцену, чтобы родить дочь, оказались для нее самыми тревожными. Она утратила привычный образ жизни, но тихий семейный быт пугал ее. Каждый день она все более думала об их с отцом счастье и вспоминала, как внезапно оно разрушилось, начиная страшиться, что это может вдруг произойти вновь. Алекс посмеивался над нею, называя трусишкой, и приписывал все ее положению. Но Ирен боялась, и этот страх больше всего прочего отравлял ее счастье. Поэтому она и кинулась в театр, как только почувствовала в себе силы вновь вернуться на сцену. Поэтому и старалась проводить времени вне дома больше, чем с мужем и дочерью. Когда же закончился сезон, и Ирен вновь на время оказалась наедине с ними, она увидела, что сделалась совершенно чужой этим двум самым счастливым людям. Ей никак не удавалось заставить себя поучаствовать в их жизни. Мало того, с каждым днем Ирен все острее понимала, что Алекс и Леля являются отражением ее собственного детства. Она завидовала им, втайне любовалась и порой – даже ненавидела их за тот мир, который они создали. Мир, в который она сама же себя и не пускала. - Порой мне так хотелось взять тебя на руки, прижать и приласкать, но я одергивала себя и ругала за странные эмоции, против собственной воли рождающиеся в моем сердце, - Ирен почти в точности описала то чувство, что недавно встревожило Лелю, - В конце концов, я поняла, что не могу так больше. Что я лишняя в вашей жизни, и что с таким отцом, как Алеша, ты будешь больше счастлива, чем со мной. И ушла, оставив вас друг другу, думая, что одной мне будет легче. Еще несколько фраз Ирен добавила, чтобы пояснить, как она сбежала и что с ней было потом, до того самого того момента, когда осенью прошлого года она увидела Черкасова в Лозанне. - Я не стану просить у тебя прощения, Леля, ибо знаю, что не заслуживаю его. Да и ты не захочешь простить, но надеюсь, что теперь ты хоть немного сможешь понять меня. Я люблю твоего отца и любила всегда, хоть плохо тогда это осознавала. Я люблю его и люблю своих детей: Виктора и этого, еще не родившегося малыша, и тебя я тоже люблю, - почти севшим голосом закончила она, не сводя взгляда с уже потемневших пятен крови на белой ткани платка.
Ольга Черкасова: Еще два месяца назад Лёля никогда смогла бы представить себе, что подобный разговор возможен в принципе. Месяц назад она бы ни за что не поверила, что захочет принять в нем участие. Однако теперь она, действительно, сидела рядом с Ирен и молча слушала все, о чем та ей говорила – без всякого внутреннего сопротивления. Более того, понимая, о чем именно она говорит. Не буквально, но сердцем, душой. Возможно, для этого им следовало пройти через все – чтобы понять друг друга? Жизнь – странный учитель, который не всегда доходчиво объясняет свои уроки. Порой, нужно время, чтобы осознать, даже то, чему именно она пытается тебя научить. Слушая Ирен, Лёля мысленно задавала себе вопрос, а смогла бы она понять ее раньше, когда сама еще не ведала, что такое потеря, когда не знала любви? По всему выходило, что нет, не смогла. Она давно уже считала себя взрослым человеком, но только теперь, кажется, становилась им по-настоящему, избавляясь, в том числе и от детской категоричности в восприятии мира и человеческих отношений в нем. Негромкие слова исповеди Ирен, напоминали ей теперь тяжелые снаряды, пушечные ядра, каждое из которых, проникая в сердце, словно бы разбивало твердую корку в той его части, где Лёля, как ей думалось, навечно похоронила свои детские обиды на мать. На самом же деле, не имея возможности выйти наружу, они лишь незаметно отравляли ее изнутри. Но, привыкнув к этому ощущению, она давно перестала обращать на него внимание. Сейчас же, выпущенные из своего «склепа», они метались и бились внутри, словно стая испуганных птиц, вызывая смятение, переворачивая все на своем пути. И плевать, что это было всем ее ощущением мироустройства, всем тем, что сама Лёля до сего момента о себе знала. - Это неправда, - почти прошептала девушка в тот момент, когда Ирен замолчала, не смея поднять на дочь взгляда. Однако после этих слов все же посмотрела на Лёлю и грустно улыбнулась. – Нет, вы не поняли меня! – внезапно до нее дошло - Ирен, скорее всего, думает, что она ей не поверила. – Неправда, что я не хотела вас прощать! Но я не могла… просто – не могла! Откуда же мне было знать... все это? И еще, неправда, что ты… была лишней, мне не хватало тебя, мама, - Лёля сама не заметила, что впервые обратилась к ней так. – Не хватало. Не всегда, но были моменты, когда я очень хотела, чтобы и у меня была возможность рассказать тебе что-то такое, чего я бы никогда не смогла поведать папе, как бы сильно я его ни любила и не доверяла ему. Хотелось, чтобы ты, а не чужая женщина, выбирала вместе со мною шелк для моего первого взрослого бального платья, чтобы затем увидела меня на этом моем первом балу, чтобы первой узнала о том, что меня поцеловал мой любимый... чтобы пережила это вместе со мной. Господи! Как же мне хотелось этого! – громко всхлипнув, девушка закрыла ладонями лицо. – Но я была уверена, что ты предала меня! А как можно любить того, кто предал?!
Ирен Гаяр: Словно второе сердце, в груди затрепетала надежда. Ирен смотрела на Олю, и видела перед собой не взрослую девушку, которой та хотела казаться, а испуганного и потерянного ребенка: так блестели от слез ее глаза и дрожали побледневшие губы. Но вот, вдруг, из ее груди вырвался судорожный всхлип и, спрятав лицо в руках, Оля прошептала еще что-то, а потом совершенно по-детски расплакалась. И тут уж самой Ирен пришлось набрать в легкие воздуха, чтобы сдержать подступающие к глазам слезы. Она протянула руку, нерешительно касаясь волос дочери, провела по ним ладонью, затем опустила ее на плечо девушки и тут же привлекла ее к себе, обнимая. Леля, все так же, не отнимая ладоней от лица, уткнулась в ее плечо и позволила Ирен гладить свои волосы и целовать их. Ирен шептала ей успокаивающие слова и укачивала, словно маленькую, на своих руках, пока Леля не затихла. - Ну все, хватит, - отстранив от себя дочь и отведя ее руки прочь от лица, женщина своим изрядно помятым платком стала вытирать все еще катившиеся по щекам Лели слезы, - перестань немедленно, иначе и я расплачусь, а наш мучитель решит, что это он – причина этих слез и будет ликовать, - попыталась она отшутиться чуть дрожащим голосом, но уже смело улыбаясь сидящей рядом Оле. Пусть им еще долго придется узнавать друг друга заново, но первый шаг они обе уже сделали. Ирен попыталась поправить растрепавшуюся прическу Оли и вернуть в нее тот локон, который Артур выдернул из нее и обрезал, но короткая прядь упорно повисала надо лбом девушки. - Твой папа нас найдет, очень скоро. Верь в это. Что бы не затеял Артур, твой отец в этот раз не даст себя провести, - Оля посмотрела на Ирен с каким-то удивлением и только сейчас мадам Черкасова осознала, что Леля, единственная в их окружении, не знает про Алексея всей правды. Даже Виктору было известно больше, - Послушай, наверное, тебе нужно узнать и еще кое-что. Теперь уже не обо мне, а о твоем отце. В том, что Алекс, возможно, желал бы сам однажды раскрыть дочери правду, Ирен не сомневалась, но отчего-то казалось правильным именно сейчас пояснить Оле, что с ними происходит, и почему этот ужасный человек позволяет себе их так мучить. Позже, когда все это окончится, Алеша просто расскажет подробнее Оле о своих делах. - ...Но теперь Блекни преследует лишь свою личную цель и, кажется, что он совсем сошел с ума. Никогда прежде я не видела его таким безумным, никогда прежде я не знала в нем столько жестокости. Ирен боялась лишь одного – как бы Артур не придумал какой-нибудь коварной ловушки, в которою Алекс может попасть из-за свой горячности. Но с другой стороны, теперь рядом с мужем был еще и граф Елагин, которого Ирен знала как человека разумного и уравновешенного. Но ничего этого Леле она уже не сказала.
Ольга Черкасова: Постепенно успокаиваясь, Лёля не торопилась отодвигаться от матери, по-прежнему прижимаясь к ней боком и положив голову на плечо, а Ирен, явно радуясь этому, тоже не спешила размыкать своих объятий. Так они просидели достаточно долго, пока девушка, совсем уже прекратив всхлипывать и шмыгать носом, вдруг вспомнила об «интересном положении» Ирен и, испуганно взглянув на нее, попыталась отстраниться, извиняясь, что, возможно, доставила ей неудобство. Но та, улыбаясь, успокоила дочь, заметив, что малышу, которого она теперь носит под сердцем, будет лишь полезно поближе познакомиться со своей старшей сестрой. И даже предложила попробовать, как он там, внутри, двигается, после чего Лёля робко приложила ладонь к ее животу, но тотчас же отдернула, ахнув от неожиданности, чем вызвала лишь новый приступ веселья у мадам Черкасовой, особенно, когда девушка, смущаясь, спросила, не больно ли ей, если ребенок шевелится. Выяснилось, что нет, совсем не больно, хотя, порой, доставляет неудобство. Какого оно рода, Лёля спросить, впрочем, постеснялась, думая, что и так проявляет слишком много любопытства к тому, что ей не положено пока знать. Однако вскоре после этого и весь их разговор плавно отдрейфовал в сторону от обсуждения тяжелых и не всегда веселых событий прошлого к вещам более простым и житейским. Нет, безусловно, узнать, что папа, на самом деле, не только ученый, но еще и разведчик, для Лёли было удивительно. Но, во-первых, об этом она и сама догадалась, уже пережив момент острого удивления этим открытием, еще тогда, в день его возвращения. Теперь же Ирен добавила лишь те детали, которых недоставало, чтобы картина стала законченной, наполнившись новыми красками. А во-вторых, теперь Лёле и самой хотелось рассказать маме то, о чем прежде рассказывать было некому, а после – просто невозможно. Ведь даже сквозь призму неприязни, которую испытывала к Ирен все это время, девушка успела заметить, что между мадам Черкасовой и ее потенциальным зятем успели установиться добрые отношения. Хоть и не без некоторого оттенка иронии, что было вполне понятно, если учитывать, что Ник годами был старше своей будущей тещи, и ситуация эта достаточно нетривиальна. Поэтому, даже решившись на то, чтобы рассказать Ирен кое-что про то, как зародился и развивался их с Елагиным роман, первое время Лёля все же смущалась, исподволь наблюдая за реакцией матери. Но та вела себя очень тактично, не осуждала и не критиковала, а просто слушала и высказывала свои мысли по поводу. И в конце концов, Лёля окончательно расслабилась, почувствовав, что здесь она, действительно, нашла деятельного союзника, который, несомненно, поможет им всем между собой помириться, прекратив эту нелепую размолвку. - Я понимаю, что папа просто ревнует меня, но ведь это же глупо! Я люблю его больше всех на свете, но это другая любовь, и она никак не связана с моими чувствами к графу Елагину. Ведь ему же ничего не мешает любить одновременно тебя и нас с Виком?! И какая разница, сколько Нику лет, если мы созданы друг для друга?! И я буду его женой, и еще я хочу... родить ему много детей! – горячо вещала Лёля, мимолетно бросив взгляд на округлившуюся талию Ирен, забывая в своем повествовательном раже обо всем, что происходит вокруг и даже о том, что им всем еще нужно как-нибудь выбраться из нынешней неприятной ситуации, чтобы счастливо дожить до этих светлых моментов. – Любовь не может быть неправильной, если она настоящая, а наша с Ником – самая настоящая! И он – самый-самый лучший!
Артур Блекни: На столе лежали раскрытые часы, стрелки которых успели сделать уже три полных круга. Блекни, который до того, начиная с полудня, вынимал их из кармана чуть ли не каждые десять минут в ожидании своей курьерши, наконец, просто положил их перед собой. Англичанин нервно пощипывал усы и не отводил взгляда от окна, за которым хорошо просматривалась дорога, но на ней никто так и не появился. Анна уехала утром. Путь в Хелми и обратно должен был занять не более двух часов. Поэтому Блекни уже не сомневался – назад Анна не вернется. А если и вернется, то не одна. Измена? Нет! Артур эту мысль отмел сразу – слишком предана была ему женщина, фанатично предана. Он так до конца и не понял, чем вдруг заслужил у этой дурехи такую мистическую любовь? Может, именно тем, что казался ей «выходцем с того света»? Так или иначе, но рабская преданность Анны в последнее время стала утомлять Артура. Он уже даже начал думать, как избавиться от нее после завершения своего дела, но теперь все, кажется, усложнялось. А ведь он просил ее не рисковать понапрасну! Письмо можно было и не отвозить лично – нанять в городе мальчишку и отправить его в имение. Но нет, Анне захотелось именно самой доставить его! - Значит, ее схватили. Интересно, Черкасов устроил ловушку или она сама сделала идиотский шаг? Скорее, второе… женщины, от них одни неприятности, - Блекни рассуждал вслух, обращаясь к своему отражению в оконном стекле. При упоминании женщин, граф Ашерфорд вспомнил и о своих пленницах. Если скоро нагрянут гости, то стоит подготовиться к их приезду. Конечно, он рассчитывал увидеть только благородного русского шпиона – отца и мужа, но не стоит недооценивать и желания графа Елагина блеснуть рыцарской доблестью. Артур поднялся из кресла и пошел вниз, где в кухне имелась еще одна, вторая дверь черного хода. Ее он запер, чтобы гости вдруг не пожаловали совсем уж неожиданно. Так же Блекни поступил и со ставнями окон первого этажа. Выйдя на улицу, он обошел дом, внимательно осмотрев, все ли заперто и нет ли где случайной лазейки. Вернувшись, еще раз тщательно проверил свой револьвер и, наконец, решил, что пришла пора пригласить наверх одну из гостий. Отворив дверь в их импровизированную темницу, Артур немедленно стал свидетелем почти идиллической картины – мать и дочь, сидящие рядом в обнимку. При появлении Блекни, они синхронно повернулись в его сторону и одарили его одинаково презрительными и ненавидящими взглядами. Криво усмехнувшись, граф направил на Лелю дуло револьвера: - Мисс Черкасова, окажите мне услугу – свяжите своей матери руки вот этим, - Артур швырнул девушке под ноги кусок принесенной с собою веревки. Оля попыталась возразить, но Ирен, к удовольствию англичанина, повела себя разумнее и попросила дочь делать, как он велит. Артур же решил успокоить девушку собственным способом: - Вы можете не волноваться, мисс Ольга, я пока не собираюсь убить вашу мать. Вам обеим предстоит участь умереть на глазах профессора Черкасова, а его все еще нет. Сейчас мне просто стало скучно и захотелось провести время в обществе моей давней подруги. Подхватив Ирен под локоть, Артур помог ей подняться по ступеням в коридор, а затем препроводил в комнату на втором этаже, где он устроил свой наблюдательный пункт.
Николай Елагин: - А сын-то весь в тебя, Черкасов! – Одновременно с Алексеем, облекшим эту же мысль в поговорку о яблонях и яблочках, проговорил Николай. В этот момент они оба как будто совсем забыли о своей нелепой вражде последнего времени и стали теми же закадычными друзьями, которыми и были всю жизнь, невзирая на длительный перерыв в отношениях. Однако от комментария насчет того, что Витенька, дружочек, оказывается, прекрасно может не только подслушивать под дверью, но и умело представить все так, чтобы наказание за это его не коснулось, граф все же воздержался. Это в былые времена они с Черкасовым бы лишь посмеялись, теперь эта шутка могла бы иметь совершенно иной исход. И Николай, наконец-то, достигнув взаимопонимания с Черкасовым, очень не хотел бы его лишиться вновь в столь неподходящий момент. Сам же Витенька от сравнения с отцом, которого считал всемогущим героем, прямо просиял. И даже спокойно перенес известие о том, что дальнейшие поиски сестры и матери продолжатся без его участия. Впрочем, и тут Черкасов с Елагиным, не сговариваясь, выбрали общую линию поведения, заверив юного авантюриста, что без него никак не обойдутся именно в Хелми. Мало ли, что может произойти, дом нельзя оставлять без хозяина в такой ситуации. Выпроводив мальчишку из кабинета, мужчины вновь принялись за разработку плана дальнейших действий. Если Ланселот сумеет взять след, то их неожиданное появление сыграет ключевую роль в исходе грядущей схватки. У них будет возможность обменять Анну на своих женщин, и даже если Блекни не согласится на подобный неравный обмен, это уже не будет иметь никакого значения. Даже вдвоем с подельницей они не сумеют уйти от вооруженных Черкасова и Елагина. Однако отправляться в путь им следовало немедленно, пока не начало темнеть, а это время уже было близко. Все приготовления заняли несколько минут. Николай лишь велел привести Анну, за которой, как было решено, ему все это время предстояло следить. Лошади же для них держали оседланными заранее, чтобы не терять ни мгновения, когда наступит время. Едва выйдя на улицу, Николай тихо присвистнул - сегодня им определенно сопутствует удача. После небывалой для этого времени года ночной грозы, резко похолодало - ударил легкий морозец и земля, до того раскисшая от дождя, схватившись льдом, сохранила все следы и теперь хрустко ломалась под ногами. Да и Ланселот тут же взял необходимый след и почти не терял его до самого места. Впрочем, даже при всем их нынешнем везении дорога заняла достаточно продолжительное время. И к дому, о существовании которого в окрестностях своего имения Николай прежде даже и не подозревал, мужчины подъехали, когда уже почти стемнело.
Артур Блекни: - А вы стали на редкость неуклюжи, сударыня! А еще смеют утверждать, что материнство красит женщин! Ах, какая же это чушь! - Блекни ввел, а вернее – почти втащил Ирен в комнату, потому как самой женщине в ее положении было весьма неудобно подниматься на второй этаж. Она то и дело путалась в своих юбках, а связанные руки не давали возможности ухватиться за перила. Артур же, видя это, не проявил ни капли деликатности. Впрочем, Ирен и не ждала ее от того страшного человека, что находился рядом с нею в эту минуту, ведь он был ей незнаком. И теперь Ирен не могла понять лишь одного – откуда он взялся в том Артуре, с которым ей довелось прожить три года? В комнате, куда они пришли, Лорд Ашерфорд усадил свою пленницу в кресло и – на всякий случай – привязал ее к нему. Сам же принялся затем раскупоривать какие-то бутылки темно-зеленого стекла, что стояли на крохотном столике в углу. Все эти действия он сопровождал какими-то едва понятными комментариями. - Удивительная ты женщина, Ирен! Или хорошая актриса? Как тебе удалось добиться прощения у этого болвана? Он, что же, действительно вновь поверил тебе? А твоя дочь! Что за идиллию вы разыгрывали там, в подвале? Ну да ладно, можешь и не отвечать. Мне это все равно. Единственное, что важно в нашей жизни – это любовь! Любовь и смерть! И ты, моя дорогая, удостоишься чести олицетворять для своего супруга сразу оба этих понятия. Как думаешь, что случится с Черкасовым, если он своими глазами увидит твою смерть? – Медленно приблизившись к сидящей женщине и сжимая в руке одну из бутылей, Блекни склонился прямо к ее лицу, что заставило Ирен испуганно отпрянуть и вжаться в спинку кресла, словно это каким-то образом могло ей помочь. На все его реплики она отвечала молчанием и презрительным взглядом, но до конца утаить свой ужас было превыше ее сил. Ирен понятия не имела, что Артур задумал на этот раз, надеясь теперь лишь на то, что если ей придется умереть, то случится это достаточно быстро. Однако безумный блеск в его глазах говорил о том, что эта надежда весьма призрачна. Еще когда Артур только подошел к ней, Ирен ощутила исходящий из горлышка бутыли резковатый запах, хотя и не сразу поняла, что в ней. Только когда он наклонил сосуд, и из его горлышка на юбки женщины стала вытекать темная маслянистая жидкость...
Ирен Гаяр: - Артур! Артур, что ты делаешь?! Опомнись же, наконец! – прошептала Ирен, догадавшись, наконец, что задумал Блекни, по губам которого, меж тем, уже блуждала полубезумная улыбка. Едва окончив поливать платье Ирен, он стал лить масло из других бутылок на пол и стены комнаты. Темные потеки на светло-выкрашенных стенах, маслянистые лужи на полу, едкий запах и бессвязные реплики Артура и саму Ирен привели в сомнамбулическое состояние. Она все видела, слышала и понимала, но одновременно не могла отделаться от ощущения, что все вокруг нее нереально и происходит в дурном сне. И пройдет еще минута, она откроет глаза, и рядом окажется ее муж, дети, а этот ужасный морок развеется, как дым. Совсем, как тогда, в Лозанне, в тот переломный вечер. Тогда Алекс разбудил ее, не позволив воображаемому Артуру причинить ей вред. Жаль, что ее нынешний «сон» невозможно было прервать столь же легко... Чтобы не впадать в панику, Ирен старалась думать о будущем – об их общем счастливом семейном будущем. О свадьбе Лели и графа Елагина. О тех детях, которых все еще носила под сердцем – отчего-то последнее время Ирен вдруг стало казаться, что она непременно родит двойню. Она пока еще не говорила об этом Алеше, но уже догадывалась о его реакции. Еще ей представлялись будущие долгие беседы со старшей дочерью – ведь теперь им обеим есть, о чем поговорить. И понемногу все эти мысли совершенно отдалили мадам Гаяр от страшной реальности – хотя взглядом она и продолжала неотрывно следить за действиями своего мучителя. А тот, тем временем, перезарядил свой револьвер и зажег масляную лампу, перед этим ненадолго покинув комнату, но очень скоро воротившись назад. После чего подошел к окну. И время, до сих пор летевшее со страшной быстротой, неожиданно потянулось невыносимо медленно. По всей видимости, не только для Ирен – она видела, что Блекни то и дело достает из кармашка жилета серебряные часы и посматривает на циферблат. Но вот он неожиданно замер, после выпрямился, словно в нем натянули какую-то струну. А во взгляде, до того равнодушно устремленном за окно, вдруг вспыхнул охотничий азарт. Быстрым шагом подойдя к Ирен, он отвязал ее от кресла, рывком заставил подняться на ноги, а после потащил за собой в дальний конец комнаты, где вдруг крепко обнял и прижал к себе спиной.
Алексей Черкасов: - Яблочко от яблони… - Знаменитую поговорку Черкасов продолжать не стал. Время для разглагольствований было совсем неподходящее. После он непременно поблагодарит Виктора и похвалит его за находчивость, потом – когда они снова будут дома, все вместе. И пусть именно эта «задолженность» перед сыном не позволит ему расслабиться и, как следствие, совершив какую-то ошибку, погибнуть. Тем временем, Елагин не скупился на похвалы прямо сейчас. И, демонстрируя прямо-таки нечеловеческое восхищение сообразительностью Виктора, трепал его по волосам, чем вновь вызывал у Черкасова немотивированные приступы желания сказать ему в ответ на это что-нибудь едкое, но было не до того. Выдворив мальчишку из кабинета, Алексей затем отправил Елагина за Анной, а сам пошел проверить, готовы ли лошади. Николай вернулся очень скоро, и, усадив верхом свою пленницу, мужчины тоже затем оседлали своих коней и тронулись за Ланселотом, быстро взявшим необходимый след. Конечной точкой их пути был маленький коттедж, о существовании которого на территории собственного поместья Елагин, как оказалось, даже и не подозревал. Идиот. Возможно, если бы все было иначе, они бы уже давно здесь побывали и вызволили Ирен и Ольгу. Впрочем, Хелми, по его словам, Николай приобрел совсем недавно. Так что подобное неведение вполне поддавалось логическому объяснению. Кроме того, следовало это признать, Алексей и сам был не без греха – до некоторых пор пребывая в чрезмерно самонадеянной уверенности, что его главный враг мертв... Наконец, подъехали к месту. Спешившись, Черкасов подошел к входу в хижину, взялся за ручку двери, чуть толкнул ее, проверяя замок. Он оказался не заперт, и дверь с тихим скрипом отворилась. Это могло означать либо то, что Блекни здесь уже нет, и, уезжая, он просто не озаботился тем, чтобы запереть за собой (это если дверь вообще запиралась), либо то, что их здесь просто ждут. Оглянувшись, он жестом приказал Елагину, чтобы тот шел впереди. Николай тотчас исполнил приказ – обхватив Анну за талию и, держа ее перед собой, как щит. Вряд ли Блекни будет стрелять в свою любовницу, а даже если и так, то лучше пусть она закроет его своим телом. Однако на пороге комнаты Елагин вдруг остановился, да так резко, что Черкасов едва не натолкнулся на него сзади. Взглянув через его плечо, он, холодея изнутри, в ту же минуту понял, в чем дело. В дальнем углу помещения, словно паук в своей паутине, их дожидался Блекни, сжимая в объятиях – ровно так же, как Николай его любовницу, - Ирен. - Где Ольга? Что ты с ней сделал?
Артур Блекни: Ирен не противилась ему и вела себя на удивление послушно. Да и могла ли она решиться пошевелиться, когда холодное дуло револьвера ласкало ее шею, а в опасной близости от залитого маслом подола ее юбки на полу стояла зажженная лампа?! Артуру казалось, что она даже дышать сейчас старалась как можно реже, зато сам он едва не задыхался от нетерпения. Внизу, тем временем, послышались приглушенные голоса, и вот уже его гости шли вверх по лестнице. Заслышав их шаги, Ирен вся напряглась, вероятно, наивно рассчитывая, что сможет как-то помешать, если он попытается причинить вред ее драгоценному муженьку. Идиотка... Артур саркастически ухмыльнулся, и от его выдоха легко затрепетали прядки, выбившиеся из растрепавшейся прически женщины. А далее дверь с шумом распахнулась и на пороге возник граф Елагин, который тащил перед собою сопротивляющуюся Анну. - Вот уж не ожидал такого от вас «благородства», граф! – разразившись хохотом при виде этой картины, воскликнул Блекни. - Что ж, в любом случае, добро пожаловать в мое скромное жилище, проходите и располагайтесь удобнее! – заметив за спиной Елагина искаженное ненавистью лицо Черкасова, Артур спокойно добавил: – И вы входите, профессор Черкасов. Кстати, заранее не советую вам особенно горячиться! Иначе от этого может ненароком пострадать ваша жена... Ваша любимая жена! А уж о дочери и говорить не стоит... Анна, милая, как ты? Эти грубияны тебя не обижали? – с этими словами он посмотрел на женщину, и, смерив ее с головы до ног взглядом, исполненным презрения, добавил: - Женщины вечно творят глупости! От них одни беды, господа! Вскинув вперед руку с зажатым в ней револьвером, он направил ствол на Анну, при этом, не сводя взгляда с лица Черкасова. Тот же сейчас более всего походил на раненого зверя – крайне опасную тварь, которая, будучи загнанной в угол, могла повести себя непредсказуемо. Елагин выглядел более невозмутимым и хладнокровным. Поэтому дальше Артур решил пока общаться именно с ним. - Граф, объясните вашему другу, что всего одно его неловкое движение, и наша всеми любимая Ирен немедленно превратится в факел. Факелы Нерона! Помните? Нет? Да полноте! Ничего, наш дорогой профессор непременно должен знать об этом историческом факте и потом, наверное, с удовольствием вас просветит… Весьма прискорбный эпизод в истории христианства, однако и весьма наглядный. – добавил Блекни, указывая на маслянистые пятна на платье Ирен и такие же потеки на стенах и полу.
Николай Елагин: Первым побуждением Елагина при виде открывшейся взору картины было, как это ни странно, бросить Анну в руки Черкасову, а самому тотчас идти на поиски Лели. Безусловно, его беспокоила опасность, грозящая Ирен, но теперь хотя бы была уверенность, что она жива и пока относительно здорова. Видимо, о том же подумал и Лешка, который первым делом спросил у Блекни про свою дочь. Услышав в его голосе нервные нотки, Николай, впрочем, уходить тотчас раздумал. Без него Черкасов запросто мог на этой почве выкинуть какой-нибудь фокус, и все испортить. Так что было даже хорошо, что он сейчас преграждал ему путь. Ведь после того, что сказал Блекни, Николай и сам лишь чудовищным усилием воли удерживал себя на месте. Только паршивым он был бы дипломатом, если бы не умел подчинять свои чувства холодному рассудку. Елагин и теперь замечал многое из того, что его друг, наверное, был понять не в состоянии. Например, то, что при упоминании имени дочери, Ирен не проявила особых эмоций, а значит, была уверена, что та жива. Не может же мать, какой бы она ни была, оставаться настолько безучастной к гибели своего ребенка, пусть и оставленного на многие годы. Кроме того, устраивать факел из Ирен прямо сейчас для Блекни также не имело особого смысла. Сделать это – означало устроить погребальный костер для всех присутствующих, в том числе и для себя самого. Он должен убедиться, что сумеет выбраться. Но сейчас это было невозможно, Черкасов и Елагин, стоящие в дверях, полностью перекрывали ему путь наружу. Разумеется, никто из них при любом раскладе не собирался позволить Блекни уйти. Но, прежде чем переходить к решительным действиям, нужно было сначала хотя бы попытаться договориться. - Да что вы, граф Ашерфорд, мы никуда не спешим! Мы вообще только пришли… вместе с вашей прелестной подругой. Знаете, а ведь у нас еще есть возможность прийти к разумному соглашению. Мой друг и я могли бы немедленно вернуть вам вашу даму – получив взамен наших двух. Обмен неравный, согласен, но в качестве компенсации, мы предоставим вам возможность уехать отсюда живыми и невредимыми. Это хорошее предложение! Вы же умный человек, граф, и понимаете, что превосходство сейчас далеко не на вашей стороне... Подумайте! – Безусловно, Блекни понимает, что Елагин ему лжет, и потому вряд ли купится на этот торг. Но все равно следовало использовать все имеющиеся шансы. Кто знает, вдруг, именно сейчас, под действием нервного напряжения, англичанин не выдержит и сломается в этом поединке их воли?
Артур Блекни: - Боюсь, что я должен очень сильно подумать, прежде чем ответить на ваше заманчивое предложение, граф! - ехидно растягивая слова, произнес Артур, скользя взглядом по фигуре Анны. Она стояла, вперившись в него глазами, и в их глубине читался ужас – не за себя, а от осознания всей сути происходящего. «Наконец-то!» - мысленно ухмыльнулся Блекни. Предложения Елагина выглядело для него изначально комично. Ведь ни одного дурака, который смог бы поверить, в то, что ему, сэру Артуру Блекни, восьмому графу Ашерфорду, удастся выбраться живым не то, что за пределы этой распроклятой страны, но даже этого захудалого поместья, здесь не было. Впрочем, он на это не рассчитывал изначально. Его желание было простым – умереть. И на этот раз, окончательно. Но умереть – утащив за собой Черкасова. Теперь уж так же наверняка. Хотя, позже он стал рассматривать и возможность оставить его в живых – одного, наедине с осознанием собственной вины за гибель своих близких. И этот план, в конечном счете, начинал нравиться Артуру все больше. Тем более что Черкасов, кажется, вполне успешно поддавался его провокации с Ирен... Дело портил Елагин, присутствие которого несколько остужало пыл и сдерживало импульсивные порывы его проклятого дружка. - Говорите – меняться?! Но ведь, и вправду – неравноценный обмен. Анна еще могла бы сойти в качестве эквивалента в обмене на мисс Ольгу, но отдать вам еще и Ирен... Это уж совсем несправедливо. Вы говорите – две на одну, а на деле-то выходит чуть больше двух! – Артур ласково провел стволом револьвера по животу своей пленницы, вновь провоцируя Черкасова на срыв. - К тому же, ваша дочь, профессор, мне мало интересна. А вот с вашей женой мне было бы расстаться жаль... Ах, когда б вы знали, сколько бессонных и жарких ночей мы с нею провели в объятиях друг друга! Какой искусной любовницей она была! Да и осталась по сей день, смею думать. Верно, мой ангел? – последнюю фразу Блекни почти прошептал на ухо Ирен, которая едва стояла на ногах, от охватившей ее дрожи омерзения. Впрочем, Артура это ничуть не смутило. Скользнув губами по шее женщины, он затем грубо развернул ее голову и впился в ее рот пылким поцелуем. В прямом смысле этого слова кровавым, потому что, когда он отстранился, по подбородку женщины скользнула вниз алая капелька крови из вновь открывшейся ссадины на разбитой губе.
Анна Смирнова: - Нет! – шептала, а может, просто думала Анна, наблюдая за тем, как в очередной раз рушится ее жизнь. Бессмысленная, беспросветная, никчемная жизнь, в которой, она лишь однажды возомнила себя кем-то более важным, чем простой пешкой, от перемещения которой по клеткам шахматной доски не изменится ничего, даже если ею пожертвовать. И вот она – расплата. Любила ли она Артура? Наверное, да. Конечно – да! И любовь эта – отчаянная, словно бы наотмашь бьющая, заставляющая забыть обо всех доводах рассудка и ни о чем не рассуждать - слепая, всегда напоминала скорее привязанность женщины к своему тяжело больному ребенку, за которого та отчаянно борется и не желает понять безнадежность этой борьбы. Любил ли ее Артур?.. Анна всегда достаточно критически оценивала те немногие достоинства, которыми наделил ее Господь, потому никогда особенно не обольщалась насчет того, что такой мужчина, как граф Ашерфорд, смог бы настолько ими впечатлиться, чтобы полюбить такую женщину, как она. Впрочем, иногда, в те бессонные ночи, которые Анна проводила в постели Артура, прислушиваясь с замиранием сердца к его неровному, хрипловатому дыханию, и во сне перемежаемому периодическими приступами тяжелого кашля, после которых он, обычно даже не просыпаясь, как-то по-детски доверчиво утыкался лицом в ее плечо, она чувствовала себя особенно счастливой от осознания, что все-таки нужна ему. Нужна, даже если сам он никогда не захочет признать этого наяву. Даже если в это не слишком верит она сама. И так как с тех пор, как Анна осталась совсем одна, более не было никого, кто нуждался бы в ней, она готова была на все, лишь бы не потерять ощущения хотя бы такой – призрачной – собственной необходимости. Ощущала в этом свое призвание, можно даже сказать – служение. Артуру Блекни, тому, кто в ней нуждался. Иные назвали бы подобное кощунством и смертным грехом. Иные – но не сама Анна, которая уже давно разочаровалась в Боге. Впрочем, здесь они с Ним, пожалуй, были квиты, ибо Господь, кажется, и сам был давно разочарован в Анне... А иначе почему позволял ей проживать именно такую – бессмысленную, беспросветную и никчемную жизнь? Верила ли она Артуру? Наверное, да. Конечно – да... Ведь он – джентльмен, а значит, по определению, человек слова. И потому, объяснив ей, однажды, что целью всего мероприятия, которое было ими затеяно и воплощено в жизнь, является лишь необходимость поквитаться с Алексеем Черкасовым, с которым у него были свои, старые счеты, в суть коих Анна предпочитала не вдаваться, разумеется, никогда не нарушит своего обещания не причинять вреда его семье. Именно на этих условиях она, в свое время, на все и согласилась... Так что же происходит теперь?! Что он делает? И что здесь делает она, Анна Смирнова, прожившая на свете двадцать семь неполных лет, не причинив вреда, кажется, ни одному живому существу, а в ближайшем будущем – если не остановить его прямо теперь, соучастница ужасающего по своей жестокости преступления?! С глаз будто бы упала пелена. Впервые в жизни Анна смотрела на Артура, осознавая разумом, что он-то, как раз, должно быть, совершенно безумен. И после такого прозрения, конечно, ни его насмешливый взгляд, ни иронический тон уже вроде бы не должны были ранить ее сердца. Да и существовало ли оно вообще? Но сердце у нее все-таки было. Разбитое, растоптанное, но еще способное чувствовать не только ревность – в тот момент, когда Блекни поцеловал Ирен, против воли и доводов рассудка, но и сострадать. - Нет! Не смей к ней прикасаться, мерзавец! – и это Анна произнесла, а точнее выкрикнула уже во весь голос. Резко рванувшись из рук графа Елагина, похоже, в последнюю пару минут забывшего о ее существовании, потому и не сумевшего затем удержать, Анна, словно разъяренная тигрица, отчаянно бросилась на Блекни, вцепляясь в него всем, чем только можно и пытаясь оттолкнуть его от мадам Гаяр.
Николай Елагин: Реакция Блекни была более чем предсказуема, благо, что не только для Николая, но и для Черкасова, который вместо того, чтобы впасть в кромешное безумие вдруг как-то весь подобрался и выглядел теперь неожиданно сосредоточенным. Видимо, все же сработали те профессиональные навыки, свидетелем которых Елагину удавалось оказаться до этого всего несколько раз. Например, как в то утро, когда они состязались в стрельбе. Как теперь оказалось, именно тогда все и начиналось... Отвлекшись на это воспоминание, Николай обернулся и снова взглянул Черкасова. Именно в этот момент Анна и рванулась вперед, выскользнув из рук удерживавшего ее мужчины. - Ирен! – вначале он решил, что обезумевшая от ярости Смирнова решила наброситься именно на мадам Гаяр. Но далее события стали развиваться слишком быстро, чтобы можно было успеть упредить их словами – и совсем не так, как Николай ожидал. Вместо жены Черкасова, Анна набросилась на Блекни, не замечая на своем пути более никого и ничего. В том числе и зажженную лампу, которая, подвернувшись ей под ноги, опрокинулась набок и натекшая из нее маслянистая лужица немедленно занялась пламенем, которое с катастрофической быстротой стало распространяться вокруг. Поэтому, несмотря на то, что Ирен и находилась вроде бы стороне от схватки Блекни и Анны, опасность, угрожавшая ей, вряд ли уменьшилась хоть на йоту. Не раздумывая более ни секунды, Елагин метнулся к жене Алексея, намереваясь увести отсюда, Алексей было двинулся за ним, но Елагин отрывисто бросил ему, что дело Черкасова – поквитаться, наконец, с треклятым Блекни так, чтобы он уже наверняка не выбрался из своей могилы. А здесь он управится и сам. После чего, действительно, взял за локоть остолбеневшую от всего происходящего, молчаливую мадам Гаяр, и осторожно повел ее к выходу из комнаты. Зная, что Ирен вне опасности, Черкасову будет спокойней убивать Блекни... Тем временем, огонь с пола уже успел перекинуться на стены, повалил густой дым, в котором стало трудно понять, что происходит вокруг. Но одно Елагин понимал четко: идти дальше медленно, так, как в своем нынешнем положении только и может перемещаться Ирен, совершенно невозможно. Потому, далее, так же без лишних слов, он схватил ее на руки и принялся поспешно спускаться по лестнице. Где вдруг заметил, что край подола ее юбки успел заняться пламенем, угрожая вскоре вспыхнуть, не хуже промасленного фитиля лампы. Дернув, что есть силы плотную ткань, он прямо на ходу рванул с Ирен горящее платье, наверное, впервые радуясь тому, сколько всего дамы носят под ним. Чтобы женщина не замерзла на улице, куда они вскоре, наконец, выбрались, Николай завернул ее в свое пальто и обнял. - Все будет хорошо, поверьте, он не даст ему остаться в живых.- успокаивал он женщину, которая опомнившись от первого потрясения, принялась истерически рыдать в его руках. Все, в самом деле, вышло неожиданно удачно. Странный поступок Анны, в конечном счете, оказался решающим. И все же, какой поворот!
Артур Блекни: Что-то пошло не так. Артур не успел еще понять, но успел ощутил возле себя какое-то движение, когда вдруг Анна, руша все его замыслы, ринулась на него с лицом, искаженным ненавистью. Попытка остановить ее кончилась тем, что Блекни выпустил из рук свою пленницу, но закрыться от цепких пальчиков своей любовницы не сумел. Анна же, подобно ирландской банши, выла и проклинала Артура, предвещая его смерть. Никого и ничего не замечая вокруг, она перед собой видела лишь вожделенную цель и потому, должно быть, случайно уронила на пол лампу, а та, разбившись, брызнула жидкими искрами в разные стороны. Платье на Ирен загорелось сразу же и Елагин с Черкасовым на секунду позабыли о существовании Блекни, дав ему шанс самостоятельно расправиться с Анной. Это оказалось не так и легко – она всегда была сильной, несмотря на внешнюю хрупкость, а теперь, желая во что бы то ни стало остановить его, словно обрела дополнительную силу. Дважды Артур пытался оттолкнуть ее от себя, но женщина так цепко схватила его, что оторвать ее пальчики от лацканов сюртука возможно было бы только с руками. Еще один рывок - и Блекни, пошатнувшись и теряя равновесие, стал заваливаться на пол вместе с Анной. Каким-то чудом успев выставить руку вперед, он уцепился за край столешницы, Анна же, падая, ударилась виском об угол стола. Тихо вскрикнув, она потеряла сознание, но Артур успел заметить удивление, отразившееся в ее глазах прежде чем они закрылись. С трудом поднявшись на ноги, он пытался разглядеть хоть что-то сквозь едкий дым, постепенно заполнявший всю комнату, и вскоре увидел, как Елагин медленно ведет к выходу из нее Ирен. И лишь Черкасов никуда не уходил, а стоял напротив, глядя прямо ему в лицо. И взгляд его был на удивление ясным и почти спокойным. - Снова пожар, профессор. Это становится хорошей традицией, - ощерился Блекни, тылом кисти смахивая с лица пот, застилающий глаза и выедающий их не меньше дыма.
Алексей Черкасов: Наблюдая, как от каждого прикосновения Блекни Ирен содрогается от ужаса и отвращения, Алексей думал лишь о том, что если до сих пор у его врага еще и был малюсенький шанс выбраться отсюда живым, то именно в этот момент он его окончательно потерял. Ведь каждое прикосновение к ней Черкасов воспринимал, как прикосновение каленого железа к собственной плоти. Но теперь ему как никогда необходимо было сдержаться, вынудив именно Блекни сделать первый шаг. И любая ошибка здесь могла стоить жене и будущему ребенку жизни. Поэтому Алексей терпел - судорожно сжимая в руке свой пистолет, будучи готовым в любой момент из него выстрелить. Однако тут случилось то, чего даже он не мог предположить. До того, кажется, вполне смирно державшаяся в руках Елагина Анна, вдруг неожиданно вырвалась и ринулась куда-то вперед. Уже в следующую секунду вскинув оружие, Алексей готов был нажать на курок, но тут олух Елагин, дернувшись следом за женщиной, умудрился как-то выбить пистолет из его рук. «Выберемся отсюда – пристрелю!» - подумал Черкасов и бросился за ним следом. К Ирен, потому что - вот уж, воистину, иногда помощь приходит, откуда и не ждешь! - Анна, вероятно, от ревности, бросилась именно на Блекни. И между ними завязалась потасовка, отчего Артур на время был вынужден забыть о своей пленнице и переключить внимание на обезумевшую от ярости любовницу. Впрочем, порадоваться этому Черкасов толком не успел, ибо в этот же момент заметил, что подол платья Ирен успел заняться пламенем, угрожая в скором времени превратить ее в живую свечку. Но тут Елагин, который, видимо, заметил это раньше самого Алексея, к невольному удивлению последнего, вдруг с проворством циркового факира дернул его жену за тлеющий край юбки, одним движением срывая с нее чуть не все платье. Хотя, чему тут удивляться? Елагин всегда умел достаточно ловко обращаться с дамами и их туалетами... «Дважды пристрелю», - подвел Черкасов мысленный итог, провожая Кольку, медленно ведущего Ирен к выходу из комнаты, тяжелым взглядом и даже не осознавая, что сейчас у того имеется достаточно убедительное оправдание подобной беспримерной наглости. Когда они вышли, и Алексей убедился, что Ирен более ничего не угрожает, сквозь дым и царивший вокруг беспорядок, он вновь стал выискивать взглядом Блекни. Наконец, нашел. Тот как раз пытался подняться на ноги, опираясь на стол, а рядом на полу в какой-то странной позе, будто сломанная кукла, без сознания – или мертвая, этого Черкасов пока не понял, лежала Анна. Наблюдая за неловкими движениями своего врага, Алексей не торопился начать их последнюю схватку. Что ни говори, участь Блекни в любом случае предрешена. Правильнее всего было просто-напросто оставить его здесь одного. Измученный болезнью полутруп, он бы все равно оказался не в силах выбраться из горящего дома. Однако в этот раз Черкасов желал быть полностью уверен в том, что довел начатое до конца... - Это наша последняя встреча, – дождавшись, пока Блекни выпрямится, он бросился на него, но англичанин успел отклониться и даже нанести удар, который пришелся Черкасову в еще не до конца зажившее плечо, потому чувствительный. Боль добавила ярости, и Алексей, воспользовавшись тем, что противник оказался так близко, толкнул того спиной на стол и принялся душить его, вцепившись ему руками в шею, пока Блекни не начал хрипеть и кашлять, извиваясь, словно змея. В конце концов, ему, все же, удалось как-то выскользнуть из рук Черкасова. И, схватив подвернувшийся под руку уже горящий стул, он швырнул им в него, но теперь проворство проявил уже сам профессор, уклоняясь. И стул, с треском шарахнувшись об стену где-то за его спиной, тотчас разлетелся на куски. Инстинктивно схватив один из упавших рядом обломков, похоже, ножку, Алексей вновь набросился на Блекни, потерявшего от этого равновесие. Когда они вдвоем рухнули на пол, Черкасов размахнулся и ударил противника своим импровизированным оружием, вложив в этот удар всю силу и ненависть. И тут Артур вдруг обмяк, как-то неожиданно перестав сопротивляться, а после выдохнул и затих. Понаблюдав пару секунд за тем, как из уголка его рта катится тоненькая струйка темной крови, задыхаясь, Алексей затем откатился в сторону, а когда немного восстановил дыхание и пришел в себя, склонился к Смирновой, прижимая палец к ее шее, пытаясь нащупать пульс и не находя его. Женщина была мертва. Пожар, между тем, полыхал уже вовсю. Тем не менее, подобрав у двери свой пистолет, Черкасов вернулся и выстрелил лежащему на полу Блекни в сердце. На всякий случай. А после сам закрыл ему глаза, Артур был равным соперником. И следовало отдать эту своеобразную последнюю почесть... Выпрямившись, Алексей закашлялся. Голова начинала кружиться от дыма и гари. И если сам он все еще собирался выбраться отсюда, следовало поторопиться.
Ирен Гаяр: Сил сдерживать свой ужас уже не оставалось, и единственное, что удерживало Ирен от истерики, был взгляд Алеши, который она перехватила и теперь старалась не упустить. Но что случилось после, этого она понять не успела – только услышала крик, а дальше все вокруг нее завертелось, точно в калейдоскопе. А, может, это завертелась сама Ирен? Кто-то хватал ее за руки, затем вел куда-то, она слышала обращенные к ней голоса, но уже слов не разбирала, а потом все просто окончательно исчезло в густом дыму, и она потеряла сознание. Очнулась уже на улице. Граф Елагин вытащил ее на лужайку перед домом и усадил затем прямо на землю, заботливо кутая в собственный плащ. Какое-то время Ирен просто молча смотрела на Николая Викторовича, пытаясь понять, где она и что с ней. Но вот растерянность начала постепенно проходить, а вместе с сознанием вернулся и весь ужас происходящего. Едва раскрыв глаза, Ирен медленно обернулась туда, откуда они только что выбрались, и увидела языки пламени, уже вовсю хозяйничающие на втором этаже. Елагин, тем временем, втолковывал ей что-то про Алешу, что, мол, теперь он точно не даст Блекни выкарабкаться, что он закончит начатое дело… Вот только от слов его у мадам Черкасовой лишь сильнее разрасталось ощущение дежавю. Ведь все это, действительно, уже было с нею! И жуткое горящее пекло перед глазами, где-то в недрах которого находился ее муж со своим противником, и ощущение собственной беспомощности… Существовало лишь одно отличие, но оно лишь усугубляло чувство страха - нынче посреди всего этого ада была еще и Оленька! Впрочем, графу Елагину, при помощи лишь одному ему доступных увещеваний, удалось-таки на некоторое время вселить в душу надежду, что и на этот раз все кончится хорошо. Спустя еще немного времени, до их с Елагиным слуха отчетливо донесся хлопок пистолетного выстрела, заставив переглянуться и вновь замереть в напряженном ожидании – кто его сделал?! Но вот дверь домика распахнулась, и на пороге показался ее муж, прикрывающий рукавом от дыма лицо. Выскочив на свежий воздух, Алексей судорожно закашлялся, но все же было очевидно, что с ним все хорошо. Однако, испытав лишь минутное облегчение от осознания этого факта, Ирен почувствовала, что вновь леденеет изнутри. Хватая за рукав Алешу, склонившегося к ней, она прошептала одеревеневшими губами: - Где?! Где она?! – в первую секунду Алекс, вероятно, решил, что речь идет о гувернантке их сына, и ответил, что Анна мертва. И тогда Ирен, держась за руки мужчин, как только могла быстро, поднялась на ноги, хватая затем мужа за ворот сюртука и, указывая на горящий дом, закричала по-русски: - Ты не понял! Не она – Леля!!! Она там! Не желая более ничего объяснять остолбеневшим от ее сообщения мужчинам, Ирен двинулась к дому сама. Но Елагин вновь успел ухватить ее за руку, выясняя, верно ли они поняли, что Ольга находится внутри дома. И когда Ирен быстро закивала, лицо его на мгновение побелело, а на щеках проступили желваки крепко сжатых скул. Железной хваткой удерживая в руках рвущуюся спасать дочь женщину, он удивительно спокойным тоном спросил, где именно в доме находилось их узилище. И она вновь принялась сбивчиво пояснять, беспрестанно оглядываясь на горящий дом, пытаясь вырваться, и отчаянно жестикулируя.
Ольга Черкасова: Относительное спокойствие, воцарившееся, несмотря на обстоятельства, оказалось в очередной раз прервано, когда в комнате, где находились узницы, вновь появился Блекни. Грубо оттолкнув Лелю, попытавшуюся, было, помешать ему увести за собой Ирен, на один из топчанов и грязно обругав ее, он велел девушке вести себя смирно и далее, «если она не хочет, чтобы с ее драгоценной маменькой произошла какая-нибудь неприятность». Какая именно, Блекни уточнить не удосужился, но Леля почему-то решила, что речь идет именно об ее нынешнем состоянии. Потому, внутренне похолодев, действительно, замолчала и буквально замерла на месте, боясь причинить матери вред неосторожным словам или поступком, и просидев так еще довольно долго, даже после того, как осталась в одиночестве. Она понятия не имела, куда и зачем Артур увел Ирен. И эта неопределенность пугала сильнее всего. Ощущение времени от долгого сидения в темноте тоже размылось, поэтому определить, сколько именно минут - а, может, уже и часов - прошло, прежде чем до обоняния девушки донесся легкий запах гари, заставивший ее настороженно встрепенуться, было бы трудно. Вначале решив, что ей просто почудилось, вскоре Леля забеспокоилась всерьез. Вскочив со своего места, она подбежала к двери, прислушиваясь к тому, что происходит снаружи. До обострившегося слуха доносились приглушенные звуки голосов, но разобрать ни того, что говорят, ни даже того, кому они могут принадлежать, было невозможно - комната, где Блекни запер ее, находилась слишком далеко. Между тем, запах гари постепенно усиливался, а вместе с ним нарастало и Лелино беспокойство, рискуя в скором времени обернуться настоящей паникой. Стараясь не поддаваться ей, девушка принялась рассуждать вслух о том, что Блекни, конечно, ненормальный, но все-таки, не настолько же, чтобы поджечь дом вместе со всеми, кто в нем находится? Зачем ему это, ведь, в подобном случае, разве добьется он своей цели – отомстить? И тут вдруг с ужасом осознала, что вполне. И поступив подобным образом, Блекни, понимая, что он в любом случае не жилец, проявит просто дьявольское коварство, нанеся противнику удар, от которого тот вряд ли сможет оправиться, даже если сам останется жив в физическом смысле. Леля и раньше, когда еще не подозревала о второй, скрытой от всех, стороне папиной жизни, знала, что тот совершенно бесстрашен в отношении собственной участи, а теперь, после рассказа матери – и подавно в этом уверилась. Он и себя считал, должно быть, неуязвимым лишь до тех пор, пока удавалось досконально разделить эти две своих сущности, чтобы они никогда не пересекались. Потому представить, что случится с ним в том случае, если Ирен и Лёля погибнут – можно сказать, по вине одной из них, было страшно даже теперь. А Ник?! Конечно, в этом смысле он сильнее, чем папа, к тому же, Лёля была не настолько замкнута на собственной персоне, чтобы полагать, что и для графа Елагина она является центром мироздания, без которого оно немедленно разрушится. И все же, пережить подобное, скорее всего, нелегко будет и ему… Размышляя в подобном духе, она и провела еще какое-то время в ожидании возвращения Ирен или хотя бы каких-либо новостей. И если бы только у кого-то нашелся способ подслушать эти мысли, изредка изливающиеся наружу в виде кратких, обращенных к себе же, реплик, он, верно, разъяснил бы Лёле, что именно теперь, она, кажется, по-настоящему прощалась с детством…
Николай Елагин: Честно говоря, Николай был уверен, что Черкасов узнает у Блекни, где тот держит Лельку. И когда тот вышел из дома, подумал, что, видимо, его девочка где-то в другом месте. Его это даже несколько обрадовало, значит, она с самого начала подвергалась меньшей опасности. И, казалось бы, вот он – конец их бедам. Враг повержен, победитель определился. Сейчас они быстренько отыщут Лелю и поедут домой. И тут все завертелось, как в страшном сне. Для начала Черкасов зачем-то оповестил их с Ирен, что Анна мертва. Конечно, Елагин бы предпочел обойтись меньшими жертвами, но случилось так, как случилось. И говорить об этом теперь, когда они еще не отыскали Лелю, было как-то неуместно. И Николай бы сам вцепился в Черкасова, если бы Ирен не успела это сделать вперед него. - Ты не узнал, где она? – Уточнять, у кого должен был узнать Черкасов о нахождении Лели, Николай не стал, да и какой смысл, судя по героическому выражению лица Алексея всего несколько мгновений назад, спрашивать было уже не у кого. Ирен снова впала в истерическое состояние, и начала кричать. - Где - «там»? – Поймав ее за руку, спросил Елагин, пытаясь затем хоть что-то разобрать в ее несвязных воплях и все еще почему-то надеясь при этом, что просто неправильно понял смысл того, что Ирен сказала минутой раньше. - Да что ж ты сразу-то не сказала? – В сердцах крикнул Николай на обезумевшую женщину, рвущуюся в пылающий дом. Черкасов, на которого он после этого взглянул, выглядел, впрочем, не менее ошарашенным и Николай едва успел поймать за руку и его - когда тот дернулся, было, снова в дом. – Куда ты собрался-то, сейчас сам сознание потеряешь! Держи ее лучше! – Алексей спорить не стал… Закрыв рукавом нос и рот, Елагин вошел в горящий дом. Дышать было нечем. Николай чувствовал, как огонь буквально высасывает воздух из его легких. Коридор, который вел к входу в подвал, представлял собой прямоугольник из пламени, а сверху огненным дождем сыпались искры. Уже начали гореть основные балки, но это было неважно: прежде, чем те прогорят, они с Лелькой успеют надышаться дымом насмерть. Елагин шарил в задымленном коридоре, пытаясь найти вход в подземелье, и когда отчаяние из-за того, что ничего не выходит, уже стало накрывать его, вдруг споткнулся о ручку люка, ведущую в искомый подвал. К удивлению Елагина, он отпирался одной лишь задвижкой. С виду она, правда, была достаточно крепкой, да и сама крышка оказалось тяжелой. Так что подобная преграда была достаточной, чтобы не бояться побега двух женщин, одна из которых почти ребенок, а другая беременна. - Леля! – в подвале было темно, зато воздух оказался значительно чище и прохладней. -Это я, Ник. Ты тут? - И в этот момент она сама взяла его за руку. – Быстрее, уходим отсюда, наверху пожар, – на ходу объяснял Николай Леле, чтобы она не впала в истерику, когда увидит открытое пламя. Но, видимо, та видела уже достаточно ужасов, чтобы испугаться такой малости. Он вел ее перед собой, стараясь собственным телом закрыть от языков пламени. Артур вряд ли додумался облить маслом и ее тоже, но мало ли, что еще могло прийти в голову этому полоумному . – Твой отец убил Блекни, так что бояться больше нечего. – До выхода оставалось уже совсем чуть-чуть, когда прямо над головой раздался очень неприятный треск. Николай посмотрел наверх, и понял, что уйти из-под удара сам уже не успеет, зато вытолкнуть вперед Лелю времени, слава богу, хватило.
Ольга Черкасова: Подвал, в котором Блекни держал своих заложниц, как уже был сказано, находился на некотором удалении от места, где происходили основные события разыгрывающейся драмы, стало быть и пожар, постепенно расползаясь по дому, добрался туда далеко не сразу, ощущаясь все еще находящейся взаперти Лелей как постоянно усиливающийся запах гари. И если первое время девушка еще пыталась как-то заставить себя верить, что Блекни не изменили остатки его рассудка, то в тот момент, когда в щели между потолком и дверью ее темницы стали медленно заползать сизые языки дыма, вера эта окончательно иссякла. А вместе с нею таяла надежда и на то, что ей удастся выбраться отсюда живой. Разумеется, Лёля не была бы собой, если бы просто села сложив руки в ожидании смерти. Несколько раз она пыталась выломать дверь. Но та, несмотря на не слишком внушительный вид, держалась в петлях крепко. А оконце, в которое сверху пробивались лучи вечернего света с клубящимися в них завитками дыма, было слишком высоко, чтобы до него дотянуться. Да, впрочем, даже если бы каким-то чудом она и смогла это сделать, размеры его были слишком незначительны, чтобы позволить выбраться наружу даже хрупкой и тоненькой Лёле. Выхода не было – как в прямом, так и в переносном смысле. И, осознав эту истину, Лёля вдруг с каким-то удивительным спокойствием приняла ее. Хотя, отчего же «вдруг»? Помнится, папа всегда учил ее, что достоинство следует сохранять в любой ситуации. Конечно, никто из них двоих не думал, что урок этот Лёле придется применить на практике настолько скоро и в подобных ужасающих обстоятельствах, но раз уж вышло… Она – Черкасова и должна доказать, что достойна имени своего отца… Только бы не слишком мучительно… А дым, между тем, постепенно все гуще заволакивал маленькую комнатку. Снаружи – из-за двери, до Лёлиного слуха теперь доносились также какой-то треск и равномерное, нарастающее гудение. Казалось, что это само строение стонет от ожогов, наносимых пламенем, которое, должно быть, теперь уже вовсю гуляло по второму этажу – ведь дым стал просачиваться уже и сквозь бревенчатые перекрытия потолка, а жар его даже сделал вполне приемлемым до того сырой и промозглый внутренний климат подвала. И Лёля впервые за все время сидения в нем, наконец, согрелась. «Напоследок…» - мелькнула в голове невеселая шутка, и девушка едва заметно ухмыльнулась. И тотчас замерла с этой же ухмылкой на лице, услышав, как среди общего шума и треска кто-то будто бы назвал ее по имени. - Вот, уже и голоса мерещатся, - тихо проговорила она и помотала головой, отгоняя морок. Ведь единственный, кто, в то время как остальные именовали Олей, Оленькой, в крайнем случае, просто Лёлей, иногда называл ее так запросто – «Лёлька», умудряясь вкладывать в это словечко неизъяснимую нежность с легким привкусом иронии и еще чего-то, что она так любила, никак не мог оказаться здесь, а значит, все это происки одурманенного дымом и гарью рассудка. И не стоит понапрасну надеяться. Однако, несмотря на все способы борьбы, наваждение не отступало. И тогда, вновь услышав свое имя откуда-то снаружи, девушка метнулась к двери и принялась колотить в нее, призывая на помощь. - Я здесь! Здесь! – стала звать его девушка, но Елагин – а это был все-таки он – то ли уже ушел, то ли сама Леля, из горла которой вместо крика почему-то вырвался лишь сдавленный хрип, сообщала о себе слишком тихо. – Здесь… - прошептала она, сползая спиной по стене возле двери и чувствуя, как по щекам градом катятся слезы. – Ты же не можешь не услышать! Не можешь уйти без меня! И тут, словно бы ответ именно на эту отчаянную тихую мольбу, послышался скрежет отодвигаемого засова и вот, еще мгновение, и Лёля уже была в объятиях Елагина. Кратких – всего одну минуту, достаточных лишь для того, чтобы понять, что оба живы и все еще пока здоровы. - Как ты здесь оказался?! Где папа? Вы спасли маму? – первым делом заверив ее, что с Ирен все в порядке, на прочие вопросы Елагин толком отвечать не стал, вместо этого принявшись убеждать Лёлю ничего не бояться и не впадать в панику, когда они будут бежать к выходу из дома. – Да я ничего и не боюсь! Она нисколько не обманывала. Побывав на самом дне отчаяния и внезапно вновь обретя надежду, Лёля испытывала нечто, вроде сильнейшей эйфории. В самом деле: чего ей бояться теперь, когда она знает, что мама жива, что папа сейчас с нею, а рядом с самой Лёлей ее собственный любимый рыцарь, пришедший ей на помощь. - А ты хоть заметил, что впервые в жизни назвал себя тем именем, которым к тебе обращаюсь только я? – спросила девушка внезапно, когда они с Елагиным уже покинули подвал. Он настороженно взглянул на нее на бегу, вероятно, опасаясь, что от ужаса происходящего у Лёли помутился рассудок. - Нет, я не сошла с ума, говорю тебе, мне просто совсем не страшно, когда ты со мной! – воскликнула она. – И я знаю, что все будет теперь хорошо! – на что Ник, ухмыльнувшись, покачал головой и заметил, что Лёля его «дуреха любимая» и не стоит говорить «гоп», не перепрыгнув. Кого или что – она поинтересоваться так и не успела, потому что в эту самую минуту где-то над их головами раздался страшный скрежет, и Ник со всей силы зачем-то толкнул ее перед собой. Так, что Лёля, не удержав равновесия, упала плашмя на живот, пролетев, до того, наверное, с пару аршин по воздуху. - Ты что, рехнулся?! – обиженно закричала девушка, поднимаясь на четвереньки и оборачиваясь и тотчас замирая на месте. – Ник… Он лежал на полу, раскинув руки – прямо посреди всего этого полыхающего ада, придавленный огромным тлеющим бревном, одним из перекрытий кровли, оторвавшимся от нее, частично перегорев. - Ник! Господи боже! Ник!!! Ты как?! – в одно мгновение она оказалась подле него, принимаясь хлопать ладонями по щекам, прижимаясь затем ухом к груди, чтобы понять, дышит ли он, и есть ли еще вообще, у кого получить ответы на эти вопросы. Ник дышал – прерывисто, как-то поверхностно. И к тому же был без сознания. Но сейчас главным казалось хотя бы то, что он просто жив… Оттащив злосчастное бревно в сторону, Лёля вновь опустилась рядом с Елагиным, осматривая его: внешних повреждений заметно не было, стало быть, просто следствие удара? - Очнись! – с этими словами она попыталась немного приподнять его, обхватив за плечи, отчего Николай глухо застонал и будто бы начал приходить в себя. – Ну вот, так лучше? Подняться смо… жешь? – последнее Лёля договорила испуганным шепотом, когда, прочувствовала, что ладонь, которую она держала под боком Елагина, увлажнилась чем-то теплым и липким. Поднеся ее поближе к глазам, Лёля едва не вскрикнула – кровь! Откуда столько крови, господи?! Кое-как – все же, Ник был очень тяжелым – повернув его на бок, она поняла, что все, действительно, гораздо хуже, чем казалось. Вероятно, оттолкнув ее и падая навзничь, он не успел толком вывернуться сам и сильно поранился о какой-то из торчащих повсюду острых, как колья, обломков дерева, или – того хуже, оконного стекла, лопавшегося от перепада температуры и плюющегося по сторонам тысячей осколков. - Что это? Как же ты так?! Ну, ничего, ничего… сейчас… - растерянно оглядевшись по сторонам, словно ища кого-то взглядом, Леля на секунду задумалась. Как быть? Оставить его ненадолго здесь, чтобы, как можно быстрее добравшись до выхода, позвать на помощь… Вначале эта идея показалась ей достаточно разумной, но уже в следующий момент девушка отвергла ее, как совершенно немыслимую – бог знает, что еще произойдет, пока она будет бегать. Выход должен быть где-то рядом, ничего, она справится… Тем временем, Ник, к которому вернулось более-менее ясное сознание, убеждал ее уходить без него. - Еще чего! – Леля даже рассердилась, настолько немыслимым ей показалось подобное предложение. – На все готов, чтобы не жениться! Даже умереть! – добавила она, смахивая с ресниц внезапно набежавшие слезы, и попыталась улыбнуться ему. – А помнишь, как ты нес меня на плече там, в Петербурге?! Как бы и я хотела теперь иметь силы отомстить тебе тем же!.. - с этими словами Леля вновь склонилась к Елагину, подхватывая его под руки, и с трудом потащила туда, где, по ее мнению, должен был находиться выход из этого ада, рассказывая по пути, как именно, где и когда она будет с ним венчаться, где потом они станут жить, и куда она намерена отдать учиться их будущих детей. - И не смей оставлять меня, слышишь?! – твердила она, точно молитву, с тревогой наблюдая за тем, как вновь тускнеет его взгляд, а кровавый след на полу, тянущийся за ними, напротив, становится все более и более ярким и насыщенным…
Алексей Черкасов: - Он найдет ее, найдет.- Алексей пытался успокоить плачущую Ирен. – Это ведь недалеко от входа, и у него не уйдет на это много времени. – Каждое слово давалось ему с трудом, дыхание приходилось сдерживать, чтобы холодный воздух не раздражал опаленного дымом горла, иначе Черкасов срывался в долгий кашель. Только его сейчас совсем не волновала такая мелочь, он внутренне отсчитывал секунды, проведенные Елагиным в горящем доме. Конечно, он был прав, когда пошел туда один, голова после дыма еще кружилась, да и дышать было сложно даже на свежем воздухе. Если бы он вернулся в дом, то сейчас Елагину бы пришлось вытаскивать не только Лелю, но и его самого. Так что Алексею было очень разумно остаться с Ирен, позволив Николя отыскивать дорогу в подвал в горящем доме. Вот только был он сейчас слишком далек от того состояния, которое можно было бы считать разумным. С каждой секундой волнение и тревога его росли. Ему уже начало казаться, будто бы Ольга с Колькой должны были выбраться уже давным-давно. Он успокаивал себя тем, что время для него сейчас бежит быстрее. - Они еще не могли успеть выйти, не бойся. – Твердил он Ирен, пытаясь вселить ей ту уверенность, которой ему самому уже не хватало. По его внутренним подсчетам прошла еще минута. Время незначительное для человека в обычных условиях, незаметное, но в горящем доме эта минута могла стоить жизни. - Оставайся тут, Ирен, прошу тебя, я должен знать, что ты ждешь меня здесь, поняла? – Когда Ирен лихорадочно кивнула и снова разрыдалась, понимая, что он сейчас уйдет от нее, Алексей поцеловал ее в висок и, зажав рот платком, вбежал в дом. В шести шагах от входа Черкасов нашел их обоих. Сначала ему показалось, что они оба мертвы, он мигом очутился рядом с Ольгой, успел лишь заметить, что платье ее все в крови, как она, закусив от усердия губу, начала тянуть на себя Елагина. Он застонал, и, придя в себя, начал по-звериному рычать, чтобы Ольга бросила его и уходила одна. Употребив все силы на этот вопль, он опять потерял сознание. Весь его костюм был в крови, и мгновенно оценив ситуацию, Черкасов понял, что это его кровь на Ольге. - Отойди, ты мне мешаешь! – проорал Алексей прямо в ухо своей уже выбившейся из сил дочери. Какой у нее в этот момент был взгляд! Ради этого взгляда стоило и в горящий дом войти, и даже тащить тяжеленного Елагина, которого Черкасов взвалил, как мешок, себе на спину. – Какого черта ты не позвала меня сразу? – оценив след на полу, спросил он Ольгу. Ответ он увидел в ее глазах, и не сказать, чтобы очень тому обрадовался. – Сдался тебе этот тяжеленный козел! – Елагин в этот момент что-то промычал, и хоть Черкасов мог поручиться, что тот был без сознания и не мог контролировать свои интонации, почувствовал в этом мычании неприкрытый сарказм. -Ну и ладно, - в сердцах выкрикнул Черкасов, сваливая тело Елагина на снег, чтобы суметь осмотреть его рану и успеть принять меры до того, как из него вытечет вся кровь. –Тебе самой терпеть его дурацкий характер и… - Алексею потребовалась передышка, чтобы затянуть платок на плече у раненного, – толстое пузо! Вот! – С выражением торжествующего победителя над поверженным врагом, Черкасов завязал прелестный бантик на забинтованном плече. Рана была болезненная, но не смертельная. И крови было не так много, как ему сначала показалось. Удивительно то, что Колька потерял сознание от такой раны. – Где он только умудрился так напороться?! – Его вопрос совпал с рассказом Ольги о том, что происходило после того, как Блекни увел Ирен. И она рассказала, что балка успела прогореть и обвалилась. Рассказала о том, как он успел отпихнуть ее, приняв удар на себя, тем самым сохранив ей жизнь. В первый раз ему пришла в голову мысль, что у него, наверное, будет лучший зять из всех возможных. Благодарность свою он выразил способом очень странным. Без всякой жалости к пострадавшему другу, он ущипнул его за ногу. Елагин дернулся и застонал. Черкасов был этому рад, его дурной дочери хватило бы ума выйти замуж за паралитика.
Ольга Черкасова: Силы, и в самом деле, были уже почти на исходе, когда Лёля, в очередной раз остановившаяся, чтобы немного передохнуть, вдруг услышала у себя за спиной сердитое восклицание, которое, парадоксальным образом, одновременно и неимоверно обрадовало, и разозлило ее. Почему обрадовало – объяснять не надо. Ничем не вытесняемая и абсолютно святая вера в то, что папа может все, настолько прочно жила в сознании в течение всей жизни девушки, что стоило лишь увидеть Алексея Кирилловича рядом с собою, как ее буквально захлестнуло волной облегчения и радости – теперь-то они точно спасены! Но уже следующая его реплика в отношении несчастного Ника, который вновь погрузился в беспамятство – злая и язвительная, совсем не такая, какой ожидала Лёля, вновь заставила ее надуться и сверкнуть в отца сердитым и обиженным взглядом. Даже теперь не желает забыть о своих нелепых предрассудках и понять, наконец, что их отношения с Елагиным – не каприз и не прихоть, а настоящая любовь! - Как я могла бы это сделать?! Ты понимаешь, о чем говоришь? – воскликнула она с не меньшей экспрессией, чем сам Черкасов за минуту до этого, в очередной раз являя пример безусловного родственного сходства. – Сам-то ты решился бы оставить здесь его одного?! Папа, который как раз в этот момент опустился на пол рядом с Ником, подхватывая его на руки и устраивая у себя на плече – перепачканный копотью, взлохмаченный, взмокший от пота, он теперь был похож на настоящего выходца из преисподней, впрочем, и Оля выглядела не лучше, на мгновение обернулся и взглянул на нее с каким-то странным выражением. Ничего не ответив, он затем поднялся на ноги и потащил Елагина к выходу, а Лёля, тоже молча, поплелась за ним. Времени для долгих разговоров, действительно, не было, хотя каждый явно остался при своем мнении. Дискуссию продолжили позже – даже в этом, в неспособности первым прекратить спор – они были слишком похожи. Но прежде, едва все трое показались на улице, навстречу к ним бросилась Ирен. И Лёле тотчас пришлось объяснять, что кровь, в которой, вместе с сажей и грязью, было густо запачкано ее платье, принадлежит не ей, и что с ней-то как раз, все относительно хорошо. И все благодаря графу Елагину! - Это Ник, Ник меня спас, понимаешь?! – объясняла она маме, пока Алексей Кириллович, уложив последнего прямо в остатки какого-то сугроба, коих, несмотря на середину весны, было еще немало среди лесистой местности окрестностей Хелми, разрывал на Елагине рубаху, чтобы оценить масштаб постигших его бедствий. - И буду! И характер, и пузо тоже буду терпеть! – воскликнула девушка, вырываясь из объятий Ирен и вновь бросаясь к раненому. – Не твое дело! – всхлипнула она, дрожащими от усталости и волнения руками приглаживая растрепавшиеся волосы и целуя измазанную копотью щеку любимого, которая отчего-то показалась ей в этот миг непривычно холодной и безжизненной. – Как ты, Ник? Очнись, а?! Ну, пожалуйста, миленький! При виде этой сцены по губам Алексея Кирилловича мелькнула едва заметная саркастическая усмешка, похоже, он все еще не верил в то, что Елагин не притворяется. И, заметив это, Лёля вновь почувствовала жгучую обиду – не за себя, за Ника! - Эх ты! И как ты только так можешь… - начала она, было, очередной обвинительный спич, но ровно в эту минуту за спинами всех присутствующих раздался оглушительный скрежет и треск, заставивший на какое-то время забыть обо всем. Это, окончательно прогорев изнутри, рухнули остатки перекрытий, и горящая хижина сложилась, точно разрушенный карточный домик, еще раз наглядно продемонстрировав, от какой опасности все они только что избавились. Не позволив дочери договорить, Алексей Кириллович, в ту же минуту среагировав, схватил их со стоящей рядом Ирен в охапку, прижимая к себе и закрывая от летящих во все стороны горящих щепок и кусков кровли.
Ирен Гаяр: Все, что творилось вокруг последующие минуты, Ирен воспринимала поначалу, как кошмарный сон, морок, который нет никаких сил развеять. Когда граф Елагин скрылся в зияющем черном проеме двери хижины, из которого уже валом валил сизый дым, она невольно впилась ногтями в руку мужа и далее, прильнув к нему, стала неотрывно смотреть в ту сторону, ожидая возвращения Николя. Алеша стоял рядом молча, но Ирен не нужно было слов, чтобы понять, что беспокоится он теперь ничуть не меньше, чем она. И в этой напряженной тишине между ними было особенно отчетливо слышно, как гудит, пожирая дом, пламя, как трещит, ломаясь, дерево и лопаются со звоном стекла. Эти звуки, казалось, перекрывали все остальные. Тревожное ржание лошадей, привязанных на краю опушки, заливистый лай Ланселота, оставленного вместе с ними. Лишь один звук, казалось, перекрывал весь этот адский треск и шипение – стук их взволнованных сердец. Внезапно Алеша отстранился и, обращаясь к ней, что-то поспешно проговорил. Ирен машинально кивнула, не сразу уразумев – что именно он хочет сделать, а когда поняла, было поздно, муж уже взбегал на крыльцо дома. Прошло еще секунд тридцать, прежде, чем он вернулся туда вновь – не один, а вместе с Николя, которого Алексей нес на плече и Олей, которая вышла следом за ним – сама. Однако первый вздох облегчения, вырвавшийся у Ирен при виде этой картины, в ту же секунду перешел в испуганный вскрик – когда женщина увидела, что все платье ее дочери в крови. Впрочем, вскоре выяснилось, что пострадала вовсе не она, а граф Елагин. А далее Ирен даже не успела сообразить, в какой именно момент ее дочь, которая только что, вроде бы, рассказывала ей о несчастье, которое произошло с ним в доме, трепеща в ее руках, словно испуганный птенец, вдруг из маленькой пичужки превратилась вдруг в разъяренную фурию, едва не кинувшуюся на Алексея, когда тот посмел высказаться в отношении Елагина с большой долей сарказма. И все это теперь! В подобных обстоятельствах! Они ссорились по-русски, потому Ирен едва понимала суть того, о чем идет спор. Те мне менее, пару раз все же попыталась вставить слово, но Оля и Алеша были настолько поглощены друг другом и своей обидой, что, похоже, забыли обо всем на свете. В том числе и об ее присутствии. Впрочем, реальность вскоре напомнила о себе оглушительным треском. - Боже мой! - тихо произнесла Ирен, оборачиваясь и глядя на огромный полыхающий костер позади них. И, видимо, было в этом ужасающем зрелище нечто, что на минуту заворожило всех троих. Но едва первое потрясение миновало, как Алексей с Лелей вновь попытались накинуться друг на друга. - Да перестаньте же вы! Вы оба невыносимы в своем упрямстве! До того ли нам теперь?! Ее резкий окрик, казалось, несколько отрезвил спорщиков. Алексей тотчас притих и несколько виновато отвел глаза в сторону, а потом добавил, что Ирен права, и им всем пора отсюда убираться. Зарево пожара постепенно уменьшалось и становилось понятно, что на лес уже надвигаются сумерки, угрожая и вовсе вскоре обернуться непроглядной теменью. В то время как ему все еще было непонятно, каким образом они это сделают. И когда Алексей поделился с женою, которая как раз была занята тем, что укутывала вместе с дочерью Елагина в его же накидку, оставленную ей прежде, чем он ушел спасать Лелю, своими опасениями, она ответила: - Алеша, Блекни привез нас сюда в экипаже. Наверняка, здесь рядом должен быть какой-то сарай, где он его спрятал. Может быть, он не пострадал от пожара?- Алекс коротко кивнул, и тут же отправился на поиски упомянутого строения, а Ирен, тем временем, принялась успокаивать дочь, которая плакала над лежащим без чувств Елагиным, тщетно умоляя того очнуться.
Алексей Черкасов: За сложившимся в большой костер домом, действительно, находился сарай, в котором, как и говорила Ирен, обнаружилась еще пара лошадей, запряженных в черный фаэтон. Оба мужчины проявили чудеса недальновидности, совершено не подумав о том, как все они будут отсюда выбираться, ведь раненных могло оказаться даже больше, чем они имеют сейчас. Ругая себя за непредусмотрительность, Алексей вновь подумал и о Елагине, чувствуя при этом где-то внутри неприятное шевеление и легкие уколы совести, будто бы, и в самом деле, была в том, что случилось с Колькой какая-то его вина. А между тем, хоть и призывал он еще совсем недавно тому на голову кару небесную, но, все же, совершенно не ожидал, что проклятия эти воплотятся в реальность так скоро, да еще и в такой мере. Так что поделом ему, конечно… И все же, Черкасов предпочел бы поквитаться с Колькой сам, к примеру, еще раз хорошенько ему всыпав, да на том и успокоившись. Особенно теперь, когда понял, что тот, на самом деле, готов был пожертвовать жизнью ради его Оленьки. Да и сама она… Алексей вдруг поймал себя на том, что уже не ощущает прежней уверенности, что чувства его дочери к Елагину суть детская блажь и каприз. В конце концов, согласный на смерть в горящем доме, тот гнал ее от себя прочь, а она была готова разделить с ним его участь. И хоть в юности все чувства сильны и ярки, но не до такой же степени, чтобы расстаться с жизнью. Так что это уж была настоящая проверка! Устраивая Елагина внутри экипажа несколькими минутами позже, Алексей был предельно осторожен. Потом помог влезть в эту жуткую повозку и жене, а Ольга забралась туда сама, последней. Лошади, привязанные сзади, нетерпеливо перешагивали с ноги на ногу, Ланселота Черкасов захватил с собой на облучок. И вот, когда все было готово к отправлению, их процессия двинулась в сторону Хелми. Доехали туда достаточно быстро, примерно за полчаса, которые, впрочем, показались самому Черкасову очень долгими. Ведь всю дорогу он только и думал о том, как себя чувствуют его пассажиры. А еще в очередной раз упрекал себя за то, что ничего толком не подготовил, решаясь на столь опасное мероприятие. Ведь что стоило догадаться отдать перед отъездом распоряжение позвать врача, чтобы тот встречал их по возвращении. А теперь кто знает, чего будет стоить Кольке это промедление! Когда они наконец-то приехали домой, он все еще был без сознания. - Зовите врача, немедленно! – бросил Алексей кому-то из слуг, устремившихся им навстречу, внося Елагина в дом и укладывая его на кровать в спальне. Наблюдая затем, как с Кольки стаскивают грязную и мокрую одежду, он внезапно испытал странное ощущение. Почему-то казалось, что вместе с этими тряпками из его когда-то такого жизнелюбивого друга будто бы по крупицам уходит та самая жизнь, до которой он всегда был так жаден. Хорошо, что хотя бы Ольга этого не видит. Впрочем, и самому Черкасову вскоре стало слишком тяжело смотреть на мучения друга, осознавая, что помочь ему в данный момент он ничем более не может. Потому, постояв еще немного, он вышел вон из его спальни, предоставив Николая, заботам его слуг, на словах мотивируя это тем, что должен и сам, наконец, смыть с себя гарь, а также переодеться в сухую и чистую одежду до приезда врача.
Ольга Черкасова: Всю дорогу до Хелми Леля проехала, устроив голову Елагина у себя на плече и не выпуская его из объятий, то и дело прижимаясь губами к его волосам и едва слышно умоляя, чтобы он потерпел еще немного, что дом уже близко, и что как только они туда доберутся, все снова будет хорошо. Слышит ли ее Ник, девушка наверняка не знала, однако почему-то была уверена, что разговаривать с ним ей совершенно необходимо. Изредка она поднимала взгляд на Ирен, сидящую напротив, читая в ее глазах молчаливую поддержку и сочувствие. При этом, за все время, пока фаэтон не дернулся, останавливаясь возле порога дома, они вряд ли перебросились и парой слов. Да и кому теперь были нужны слова, что они могли изменить? Когда Алексей Кириллович распахнул дверцу, заглядывая внутрь и помогая выбраться наружу сначала Ирен, а потом – перехватывая из Лёлиных рук Елагина и унося его в дом, девушка тотчас же выпрыгнула следом, готовая побежать за ними, но тут Ирен, мимолетно переглянувшись с супругом, мягко, но неожиданно крепко удержала дочь за руку подле себя, сказав, что Лёле делать возле Николая Викторовича пока нечего. Что теперь им обеим будет лучше пойти и привести себя в порядок, пока то же самое проделает со своим хозяином Ниеминен, который, разумеется, уже был здесь, отдавая остальным слугам непривычно короткие и отрывистые распоряжения по-фински, отчего те бегали по дому с необычайной быстротой и расторопностью. И Лёля, на которую следом за неимоверным эмоциональным и физическим напряжением последних часов словно бы накатила какая-то апатия, почти безропотно позволила подошедшей к ним с матерью Эсси увести себя в собственную спальню, в то время как Ирен вновь взялась помогать кухарка Лииса, потому что других слуг женского пола в доме холостяка Елагина, как известно, не водилось, а своей постоянной горничной, из-за насыщенной в течение последних месяцев бурными событиями и переездами жизни, мадам Черкасова не держала… Доктор Койвисто прибыл из Гельсингфорса, когда на улице уже окончательно стемнело, после чего, уже заранее осведомленный о характере происшествия, сразу направился к своему пациенту. Как нетрудно догадаться по фамилии, был он родом из местных жителей. И потому из иностранных языков сносно владел лишь немецким, на котором из троих людей, вскочивших со своих мест в момент его появления в гостиной после долгого и тщательного осмотра раненого хозяина дома, столь же сносно могла говорить лишь мадам Черкасова. Ни Алексей Кириллович, ни Лёля этого языка не знали вовсе. Поэтому, после коротких фраз приветствия и объяснений, дальнейшие пояснения относительно состояния пациента она стал давать, обращаясь именно к Ирен, в то время как остальные члены ее семьи могли лишь напряженно вслушиваться в звучащую тарабарщиной с небольшой примесью знакомых, а вернее, похожих на знакомые из других языков, слов. После долгих и пространных объяснений, помолчав минуту, доктор Койвисто вздохнул и, разведя руками, добавил: - Ich tat mein Bestes. Wenn Count Nicholas Verwandten haben, dann würde ich empfehlen Sie kontaktieren sie heute. Für alle Gottes Willen. Aber wir müssen auf alles vorbereitet sein, Frau Irene…1 И Лёля, до того пристально вглядывающаяся в лицо матери, и потому сразу заметившая, как неуловимо изменилось его выражение после последней сказанной им фразы, тотчас вцепилась ей в руку и дрожащим шепотом спросила: - Что?! Что он тебе сказал? _____________________________________________ 1 - Я сделал все возможное. Если у графа Николая есть родственники, то я бы рекомендовал вам связаться с ними сегодня. На все воля Божья. Но мы должны быть готовы ко всему, фрау Ирене ...
Ирен Гаяр: Время имеет удивительное свойство превращаться то в мимолетные мгновения, то в тягучую субстанцию, подобную патоке, липкую и проникающую во все щели. И вот сейчас, когда они возвращались назад, оно перевоплотилось как раз в такое, густое, тягучее, почти физически осязаемое вещество, заполнившее пространство в экипаже, замедляя и размазывая происходящее до невозможности. Ирен рассеянно смотрела на сидящую напротив Оленьку, а девочка терпеливо и ласково что-то нашептывала графу Елагину, который так и не пришел в сознание. Слов Ирен не разбирала, так как Оля говорила с графом по-русски, но смысл каждого произнесенного дочерью слова она знала и без перевода. Волнение и тревога, которые должны были бы, казалось, покинуть Ирен, отчего-то упорно не проходили и лишь притупились на время. Возвращение их вовсе не походило на триумф победителей. Алексей внес Елагина в дом, и там сразу началась суматоха, которая на время оживила и, казалось, помогла сбросить оцепенение самой мадам Черкасовой. Она постаралась из последних сил внушить дочери спокойствие и отправила ее, затем, в комнату переодеваться и умываться, а сама пошла к себе, намереваясь также последовать своему же совету. Но едва оказалась в спальне, как тут же дверь отворилась вновь, и без стука и позволения, туда влетел Виктор. Бросившись к матери, мальчик на миг остановился, изумленно окидывая взором ее наряд, но затем прильнул к ней. В течение всего времени их с Лелей заточения Ирен упорно прогоняла прочь из головы мысли о возможной судьбе сына – на тот случай, если она не сможет выбраться оттуда живой. И все потому, что боялась даже предполагать, что с ним без нее станется. Но теперь, когда весь ужас неслучившегося охватил ее, Ирен больше не могла сдерживать слез, обнимая и прижимая к себе своего мальчика. Спустя еще некоторое время в комнате появился и Алексей, который умылся и переоделся также явно наспех, что было заметно по небрежно завязанному шейному платку и небрежно причесанным волосам. Он рассказал, что за врачом уже послали, а Леля теперь временно заняла место сиделки в комнате Николя. Более, до самого приезда доктора Койвисто, о состоянии графа Елагина, будто бы по молчаливому уговору, они не обменялись ни словом. При этом Ирен никак не могла отделаться от воспоминаний о событиях прошлой осени в Лозанне. Слишком много общего, вот только Алешу ей тогда удалось спасти, а как будет теперь с его другом – еще неизвестно. Побыв немного вдвоем, супруги Черкасовы наведались в спальню своего младшего сына, которого приставленному к нему в отсутствие гувернантки, одному из лакеев Елагина все никак не удавалось уложить спать. Виктор и от них с Алешей поначалу стал требовать рассказать, что случилось, хотел непременно узнать все подробности, рвался в Ольге. Потому Алексу даже пришлось поговорить с ним строже обычного, поясняя, почему долгий и подробный рассказ именно теперь невозможен. Увещевание отца возымело действие, и мальчик пристыжено затих, а вскоре и уснул, после чего Ирен и Алекс отправились в гостиную. Откуда мадам Черкасова еще несколько раз отлучалась, заглядывая в комнату Елагина, где терпеливо ожидала пробуждения последнего бледная и как-то в одночасье повзрослевшая Леля. Долгожданный доктор явился ближе к полуночи и провел в комнате месье Николя довольно много времени, прежде чем вышел в гостиную, тут же начав сухим и официальным тоном описывать положение вещей. Говорил при этом, по понятным причинам, с одной лишь Ирен. Она хорошо говорила по-немецки, но акцент доктора и сложные медицинские термины, которыми он пересыпал свою речь, мешали ей с легкостью понимать его в полной мере. Но общая суть была понятна. И диагноз, поставленный Елагину, ужаснул ее настолько, что Ирен едва смогла сохранить спокойствие, но Ольга все равно что-то заподозрила. Вцепившись в ее руку, девушка потребовала немедленного перевода, и Ирен пришлось изобразить на лице подобие улыбки: - Доктор говорит, что у месье Николя сломано несколько ребер и поэтому, чтобы облегчить его страдания, он дал ему снотворное. Достаточно сильное, чтобы граф проспал до завтрашнего дня. Ты можешь к нему теперь подняться. Не волнуйся, для опасений нет причин, - Ирен пожала ладонь девушки и подтолкнула ее к выходу, добавив на прощание, что завтра доктор снова навестит их. Но едва за Олей закрылась дверь, вновь с волнением принялась расспрашивать господина Койвисто, и это заставило напрячься уже Алекса, который подошел к ним и переводил настороженный взгляд с одной говорящей на другого. - Он умирает, Алеша, - едва слышно прошептала Ирен, опускаясь в кресло после ухода доктора, - Это невозможно…. Бедная Оленька! Алеша, ничего нельзя сделать! Он говорит, что у Николя сломаны ребра, и что одно из них повредило легкое, и что… Боже, он говорил еще что-то такое ужасное, я его плохо поняла, но добавил, при этом, что надежды совсем нет. И если он не умрет в ближайшие часы, то вскоре начнется пневмония, и ее исход предрешен заранее. В комнате воцарилось молчание, а потом Алексей подошел к ней и обнял так, что и без слов она поняла, что просит он ее не отчаиваться и не огорчать Лели своими страхами. - Ей не нужно пока знать, - согласилась Ирен.
Алексей Черкасов: - Боже мой, - тихо проговорил Черкасов, лишь теперь полностью осознавая, какую серьезную роль невольно сыграл в этой драме. Безусловно, было огромной ошибкой с его стороны оставить Оленьку на попечение Николая. Но разве мог он предположить, чем все это обернется в дальнейшем? И теперь уже неважно, кто на самом деле стал причиной перемен в ее характере. Возможно, это он сам, еще до всего произошедшего, не заметил, что дочь его – уже не та маленькая девочка, которой он привык ее видеть, а значит, имеет право поступать согласно собственной воле и желаниям. Вот только разве он был настолько плохим отцом для нее, чтобы теперь ничуть не считаться с его мнением? Впрочем, нынче это уже и это не имеет значения. Союз Оленьки и Елагина фактически свершился, как бы сам Черкасов к этому не относился. Решение давно принято, и теперь он больше сохраняет лицо, чем противостоит. Да сам факт приезда в эту глушь – лишнее доказательство, что он смирился с неизбежным! Оля могла этого не понимать, но Николай! Он-то почему оказался настолько упертым дураком, все это время настойчиво делая вид, что не догадывается об этом? И что теперь? Он умирает, Оленькино сердце разбито, а сам Алексей чувствует себя во всем этом основным виновником. - Не нужно, - повторил он за Ирен, понимая, что далее молчать невозможно. В том числе и с Оленькой, им следует поговорить. Вот только позволит ли она объяснить ей все это теперь, когда что папа может ошибиться не только вообще – в принципе, но уже даже успел допустить эту самую ошибку, которая, в конечном счете, стала роковой. - Иди спать, я скоро поднимусь к тебе. – Сказал Алексей жене, а сам пошел в комнату Николя. Стоило лишь открыть дверь, как Оля, увидев его на пороге комнаты, тотчас встала и молча пошла к выходу – они едва не столкнулись с нею там. Глядя на то, как резко девушка отшатнулась при этом в сторону, Черкасов был вынужден подвинуться, давая дочери дорогу. «Она уже начала меня сторониться», – мелькнула горькая мысль. Пройдя к постели Елагина, он молча остановился напротив. Николай хрипло и резко дышал во сне, вся грудь его была туго перебинтована, и Алексей искренне надеялся, что это хотя бы немного облегчает его страдания. Глядя на друга, он, действительно, сожалел обо всем произошедшем, но при этом все еще ощущал внутри себя отголоски весьма противоречивых чувств. Какого такого черта все это касается его настолько близко? Ведь если бы Оля была ему не дочь, а хотя бы племянница, скажем, наверняка оказалось бы гораздо легче принять всю ситуацию и с чистым сердцем желать другу скорейшего выздоровления и семейного счастья. Но теперь… С одной стороны, понятно, что его смерть разобьет сердце Оленьке, и потому Николя, несомненно, должен был жить. Но другой, остаться в живых в его нынешнем положении еще не означает полностью выздороветь, стать собою прежним. И, зная дочь, Алексей прекрасно понимал, что в этом случае она уж точно не оставит того, кто пострадал за нее. И при таком раскладе, как ни цинично, Кольке, действительно, лучше бы умереть. Она еще так молода, впереди долгая жизнь, а время лечит… «Как же все это сложно», – в очередной раз подумал Черкасов и, постояв еще немного в задумчивости у постели больного, отправился к жене.
Ольга Черкасова: Слова матери, сказанные относительно бодрым тоном, ничуть не успокоили волнения Лёли. Скорее, напротив. Особенно после того, как Ирен затем почти выпроводила ее из комнаты. Возможно, в иной ситуации девушка бы на нее за это даже обиделась. Во всяком случае, нашла бы способ выяснить, для чего ей это нужно. Но теперь все ее мысли были заняты одним лишь Ником. Потому, не говоря ни слова, выскользнула за дверь и уже через пару минут вошла в спальню Елагина, возле которого, не отходя, дежурил его верный камердинер. - Kuinka hän voi, Nieminen? Mitä lääkäri sanoi?1 – опускаясь прямо на пол у изголовья кровати возлюбленного, шепотом обратилась Лёля к пожилому финну, призывая на помощь все свои небольшие познания в его языке, в надежде, что сможет узнать таким образом хоть какие-нибудь подробности. - Hän sanoi, että haavat ovat erittäin vakavia, rouva Helga2, – с учтивым поклоном ответствовал тот, не добавляя к этому ничего более. Однако, после того как она увидела, с каким удрученным видом это было сказано, Ольге уже и не было нужды расспрашивать дальше. - Понятно… Jättäkää meidät rauhaan3, - ей, действительно, нужно было побыть с Ником наедине. Лишь так они, наконец, смогут поговорить спокойно. А им ведь очень-очень нужно поговорить! - Hyvä. Soita minulle jos tarvitset minua4, - Ниеминен вновь поклонился и вышел, а сама Лёля после этого тотчас же прилегла на край постели Елагина, устраиваясь таким образом, чтобы никак не потревожить его покой – если вообще можно было предположить, что бедный Ник в своем нынешнем состоянии может на него рассчитывать. Несколько минут она просто молча разглядывала его, то проводя с невесомой нежностью кончиками пальцев по щеке мужчины, то зачем-то поправляя край тугой повязки на его груди, которую доктор Койвисто наложил абсолютно идеально. Теперь, когда с его лица и тела смысли грязь, копоть, запекшуюся кровь, Ник уже не выглядел так ужасно, как там, на лужайке перед горящей хижиной. И потому в Лёлиной голове никак не укладывалось, что он, в самом деле, может умереть. Да даже остаться калекой – что за абсурд! У него целы руки-ноги, доктор также ничего не сказал, о том, что повреждена спина, а сломанные ребра – это ведь ерунда! От этого же не умирают! - Но ведь ты же и не умрешь, да? – тихо спросила она у Елагина, прижимаясь губами к его подрагивающим губам. – Ты ведь у меня самый сильный, ты докажешь этому лекарю и всем им, что они ошиблись, правда? А потом мы еще будем с тобой вместе над ними по этому поводу подшучивать… Вместе, понимаешь?! Мы должны быть вместе с тобой, Ник! Иначе невозможно! Я не смогу без тебя. Ты – мой единственный, я родилась, чтобы стать твоей! И я не отпускаю тебя, слышишь? – старательно сдерживаемые до того слезы вдруг полились из глаз Лёли, склонившейся к лицу Елагина, сплошным потоком, падая на его щеку, лоб – девушка просто не успевала их смахивать. Когда же Ник глухо застонал, она тотчас отпрянула, испугавшись, что доставляет ему этим какое-то дополнительное неудобство. – Все-все! Прости, я не буду больше плакать, - закивала она, поспешно поднимаясь на ноги и переходя затем в кресло, стоящее рядом с кроватью. В этом положении и застал ее заглянувший вскоре в комнату Алексей Кириллович. Что это? Проснулась-таки совесть? По лицу его было заметно, что он хочет ей что-то сказать, однако Лёля, все еще сердившаяся на отца за то, как грубо тот обращался с Ником там, на пожаре – и неважно, что это именно он, в конечном итоге, его оттуда вынес, разве могло быть иначе?! – никаких доверительных разговоров с ним в эту минуту вести не хотела. Если они начнут говорить, то лишь продолжат конфликт. Какова необходимость еще раз ссориться об одном и том же? Пришел навестить друга? Что же, она не станет мешать, оставит их вдвоем. Потому, не дожидаясь, пока папа скажет хотя бы слово, Оля немедленно встала и направилась к выходу из спальни. И все то время, пока он был там, демонстративно простояла в коридоре за дверью. Хотя, кому и что при этом демонстрировала, навряд ли понимала даже сама. Вышел Алексей Кириллович, впрочем, довольно скоро. И, увидев дочь, которая, словно караульный, замерла у входа, покачал головой, тяжело вздохнул и побрел прочь. А Лёля, у которой на миг болезненно защемило в груди от этого его взгляда, вновь метнулась в комнату возлюбленного, отметая все посторонние мысли в ту самую минуту, как вновь оказалась подле него. Так, фактически не отходя от постели Ника, ухаживая за ним с почти религиозным пылом, она провела следующие три дня, вместившие в себя тонны эмоций в диапазоне от радостной надежды до почти безнадежного отчаяния. Первое происходило тогда, когда Ник ненадолго приходил в себя, узнавал ее, говорил какие-то нежности – но потом вновь начиналась лихорадка, и он проваливался в забытье, бредил и метался. Доктор, который еще на следующее после пожара утро прибыл в Хелми с вещами, чтобы уже никуда не уезжать, говорил, что теперь следует ждать кризиса. И если у графа достанет сил его пережить, можно будет надеяться на благополучный исход. Эти слова ничуть не утешали Лёлю: «если достанет сил»… А если нет?! Но и в противном случае им останется только «надеяться», никаких гарантий доктор Койвисто по-прежнему не давал. При этом все настойчивее рекомендовал самой девушке не изнурять себя бесконечной бессонной вахтой в комнате больного. Об этом же умоляла ее Ирен, с тревогой глядя на бледную и осунувшуюся девушку. Она регулярно приносила с собой какую-то еду – Лёля не могла проглотить ни кусочка и все это время, кажется, пила один лишь чай, рассказывала какие-то домашние новости. Пару раз приводила с собой Виктора, который, словно испуганный жеребенок, жался к ее ногам, боясь даже заговорить с сестрой в ее нынешнем состоянии. Алексей Кириллович в ее присутствие в спальню Ника более не приходил… В конце третьих суток Лёлиных бдений, Ирен вновь принесла дочери чай. Еще когда сделала первые несколько глотков, девушка почувствовала в нем странноватый пряный и чуть горьковатый привкус, однако не придала значения, полагая, что туда добавили какую-нибудь лечебную траву. И лишь когда вскоре почувствовала непреодолимое желание заснуть, догадалась, что, скорее всего это был лауданум – тот самый, который доктор Койвисто теперь давал и своему основному пациенту, рассчитывая, что во сне ему будет легче перенести свои страдания. - Мама, ну зачем это? – медленно проговорила она, оборачиваясь ко все еще стоящей рядом Ирен, глядя на нее с укоризной и почти детской обидой перед тем, как полностью отключиться. ______________________________________________ 1 - Как он, Ниеминен? Что сказал врач? 2 - Он сказал, что раны очень серьезные, г-жа Хельга. 3 - Оставьте нас наедине. 4 - Хорошо. Позовите, если понадоблюсь.
Ирен Гаяр: Сложно сказать наверняка, кто в эти дни в Хелми страдал меньше всех. Во всем доме была столь тягостная атмосфера, что казалось, будто ее можно резать ножом. Слуги, которые и в обычное время были настолько вышколены, что лишний раз на глаза хозяевам не попадались, теперь и вовсе обратились в невидимок. Или, быть может, это погруженные в свои переживания господа просто не замечали их появлений. Ирен разрывалась и мучилась не меньше, если не больше той поры в Петербурге, когда случилась первая размолвка Алексея и Оли. Но теперь причина их ссоры была ей не ясна. Алекс отмалчивался, замыкаясь в себе все более и не желая, а может, просто не зная, какое объяснение нужно дать жене. Оленька же не выходила из комнаты графа Елагина даже на короткое время, и Ирен пришлось даже распорядиться, чтобы для дочери там поставили кушетку. Но девушка и это игнорировала, бодрствуя третьи сутки к ряду. Нет, конечно, ее веки смежались в кратких минутах забвения, но она тут же просыпалась, словно не имела на это никакого права. И сколько бы Ирен и доктор Койвисто не убеждали девушку пойти прилечь ненадолго и отдохнуть, Оля категорически отказывалась, утверждая, что вот теперь именно ей нельзя отойти от Ника. Потому доктору, который прибыл в имение вначале ради одного пациента, теперь приходилось наблюдать еще и за здоровьем самой мадам Черкасовой, а также ее дочери. Первой он советовал как можно меньше нервничать, ведь в ее положении и в сложившихся обстоятельствах это было крайне неблагоприятно для здоровья будущего ребенка. Однако на его советы Ирен только вздыхала, и разводила руками. - Как я могу быть спокойна, когда в доме творится такое? Мне было бы гораздо легче, если бы хоть Оля себя не так терзала, но разве эту упрямицу можно заставить передумать?! На третье утро, когда Ирен зашла в комнату, принеся дочери легкий завтрак, она едва не выронила поднос из рук. Леля выглядела настолько изможденной, что ей на миг показалось, будто над кроватью Елагина склонился призрак. В очередной раз упрекнув дочь в том, что та изводит себя понапрасну, мадам Черкасова заметила, что графу тоже вовсе не понравится, очнувшись, увидеть над собою такое вот чудище. - Не дай Бог, и впрямь, подумает, что на тот свет попал! – слабо пошутила мадам Черкасова, но тут же пожалела о своих словах – такой жгучий взгляд подарила ей Оля! - Леля, ты, верно, не знаешь, но когда прошлой осенью твой папа был при смерти, только мысли о тебе помогли ему выкарабкаться из той бездны, где он пребывал. Я это знаю, потому что твое имя в забытьи он повторял почти беспрерывно, - Ирен присела рядом с дочерью и взяла ее ладони в свои, ощутив холод и нервную дрожь в тонких пальцах девочки, - И я уверена, что и сердце графа ты так же крепко ухватила, как и сердце твоего папы. Так что – ни уда он не денется. Только ты должна быть сильной и бодрой, а для этого нужно иногда отдыхать. Пойди же, приляг. Я посижу здесь, пока ты поспишь. Но Оля лишь поблагодарила ее за заботу и сказала, что пока не устала и сама еще в силах оставаться с месье Николя. Ирен в очередной раз сдалась и вышла из спальни. В гостиной она нашла мужа, который пытался что-то читать, но, видимо, это ему давалось не слишком легко, ибо взгляд его неподвижно был устремлен поверх корешка книги. - Так больше продолжаться не может! Она изведет себя и тоже заболеет! Я намерена просить доктора дать ей успокоительное силой. Алексей удивленно посмотрел на нее, словно бы не сразу поняв, о ком идет речь, но после лишь горько вздохнул, признавая разумность суждений жены. И Ирен едва на него за это не прикрикнула, ей вдруг показалось, что муж стал совершенно безразличен к происходящему в доме, словно бы устранился и наблюдает за всем со стороны. Лишь поникшие уголки его губ и застывший взгляд говорили ей об обратном. - Вам нужно с ней поговорить. Тебе нужно поговорить, - после этого Ирен поднялась наверх и попросила-таки доктора Койвисто дать ее дочери снотворного. Тот ответил, что девушка ни за что не выпьет лекарство добровольно, и тогда Ирен предложила ему подмешать капли в травяной чай, который отнесет Леле вечером. Так они и поступили. Оля безропотно приняла чашку из рук матери и сделала два больших глотка. Ирен ощущала себя Иудой, не меньше, особенно в тот момент, когда Леля все поняла и печально взглянула на нее. Заснула девушка скоро – сказались усталость последних дней и то, что доктор отмерил достаточно большую дозу лекарства. Едва Оля погрузилась в сон, как Ирен вышла из комнаты, чтобы позвать Алешу. Он безропотно отнес дочь в спальню, где мадам Черкасова и Эсси тут же взялись переодевать ее. Отерев лицо, шею и грудь Лели слабым уксусным раствором, Ирен присела возле кровати дочери и просидела так довольно долго, пока не пришла ее горничная, готовая сменить мадам Черкасову на ночь.
Алексей Черкасов: - Так дайте, - вздыхая, ответил Алексей. Ему и без сетований жены, было понятно, что Оленька скоро останется совершенно без сил, но, может, так оно даже и лучше. В конце концов, пусть. Так часто бывает с детьми – измучают себя донельзя, а потом спят беспробудным сном сутки. А Оленька сама уверенно толкала себя к той черте, когда ее тело взбунтуется против ее воли. А за три дня от усталости еще никто не умирал. Правда, наблюдать за тем, как она целеустремленно изводит себя, было все же нелегко. Ирен, конечно, рассердилась на него за безразличие, Алексей видел это и даже понимал ее чувства. Но он-то что может сделать? Заставить дочь выпить снотворное под дулом пистолета, что ли? Поэтому, не зная, что еще сказать, Черкасов хмурился, но молчал, понимая, что стоит ему добавить хоть слово, и в доме непременно разразится скандал. Нервы были напряжены у всех. - Нужно, – кивнул он затем, продолжая поддакивать жене. Во-первых, потому, что она была права. Во-вторых, потому, что спорить с беременной женщиной – негоже. В-третьих, попробовал бы он ей что-то возразить. Видимо, Ирен поняла, что больше ни слова от него не добьется, и, констатировав очевидный факт, вышла из гостиной. Но скоро вернулась с признанием: они с доктором Койвисто все-таки напоили Оленьку лауданумом, и девочка уже спит беспробудным сном. И Алексею необходимо теперь отнести ее в спальню, что он и сделал, спустя пару минут. А далее Ирен осталась, чтобы приготовить Оленьку ко сну, сам же Черкасов опять вернулся в гостиную в поисках покоя. Однако уединение его продлилось недолго, всего часа полтора. И нарушила его вновь любимая супруга. - Ну, милая, ты ни в чем перед ней не виновата, вы все сделали правильно. – Попытался успокоить жену Черкасов, видя, в каком расстройстве она пребывает. – К тому же, я одобрил и сам поддержал эту идею. Поэтому перед Лелей ты спокойно сможешь потом обвинить во всем меня. – Гладя Иреночку по волосам, говорил Алексей. – Поверь, на фоне остальных моих прегрешений, на это она даже и внимания не обратит. – Видимо, самообладание в эти минуты все же покинуло Черкасова настолько, что он невольно проговорился Ирен о своих внутренних терзаниях. Она вскинула голову и удивленно на него посмотрела, поэтому, чтобы избежать мучительных объяснений еще и на эту тему, Алексей попросту решил спастись бегством. - Ты иди спать, а я пока побуду с Николя. - Немного растерянно произнес он, отстраняя от себя жену, и попятился к выходу из комнаты. Ирен не стала удерживать. И ему пришлось-таки подняться в комнату Елагина, хоть, на самом деле, не очень-то этого и хотелось. Бледный Николя лежал в своей постели без движения, и отчего-то изрядно напомнил Черкасову надгробное изваяние на рыцарской могиле. Но чудилось, будто бы могила та была подготовлена для него самого… Чувствуя, что здесь остаться тоже не сможет, подавленный Алексей собрался было выйти, чувствуя при этом глубочайшую собственную неприкаянность, но тут в коридоре послышались чьи-то шаги, и пришлось-таки остаться. Не хотелось бы, чтобы окружающие подумали, будто он избегает оставаться наедине с Николаем, поэтому, постояв еще немного в дверях, Черкасов расположился в кресле, поставленном рядом с кроватью больного. Первые четверть часа показались ему почти невыносимыми, но потом Алексей успокоился и понял, что его присутствие здесь ничем не отличается от столь же бессмысленного сидения в гостиной. Поэтому, погрузившись в свои тягостные размышления, он вскоре вовсе перестал следить за временем, а потом даже и задремал. При этом сон его оказался продолжением размышлений наяву, и теперь Алексей явственно видел, как он картинно благословляет брак дочери с Елагиным, и те прощают его, столь же нарочито – Оленька целует в щеку, а Николя приносит извинения и обещает отныне всегда прислушиваться к его, теперь уж тестя, советам. Что касается Ирен, конечно, также присутствовавшей в его сновидении, то она наблюдает за всем происходящим со счастливой и умиротворенной улыбкой чуть в отдалении… Как раз на этом моменте Алексей и очнулся, разбуженный какими-то странными хрипами и свистами, доносящимися с ложа больного. Дыхание его, и без того прежде не вольное, сделалось совсем тяжелым, и Черкасов, заволновавшись, решил позвать доктора Койвисто. Ожидание было недолгим, но за это время Николай побледнел еще сильней, стал метаться в постели, на лбу его выступила испарина. Явившийся поспешно доктор пытался что-то многословно объяснить Черкасову, но тот не понимал ни слова, кроме того, что кризис, которого все они ждали и опасались, кажется, настал. Помочь Кольке он теперь ничем не мог, и оставалось лишь наблюдать за действиями доктора и прислуги. Впрочем, и они тоже могли сделать для него не особо много. Казалось, осознавая, что не может теперь уйти, Николай сражался за свою жизнь отчаянно. Мучительная ночь была позади, а с наступлением утра, вроде бы, закончились и его страдания. Прекратив бредить и метаться, он вновь успокоился, но это спокойствие выглядело для ни на минуту не покинувшего за все это время комнаты друга Черкасова еще более устрашающим. Когда доктор Койвисто ненадолго вышел, и они с Николя остались одни, поддавшись внезапному внутреннему порыву, Алексей взял Елагина за руку и вдруг тихо проговорил с неподдельной мольбой: - Колька, ты уж, пожалуйста, выживи, а? – Собственный голос казался ему сейчас будто бы чужим. Раздаваясь в окружающей их какой-то мертвенной тишине этой комнаты, он был словно бы лишним. – Понимаю, что был неправ, и в том, что с тобой случилось, во многом повинен тоже я. И, поверь, просто не знаю, как быть дальше, если ты нас покинешь. Они обе ведь не простят мне этого, но еще больше не прощу я себе сам. Да и как можно? Тебе же еще жить и жить! А Оля? Как же она без тебя будет-то? Николенька, милый, я на все согласен, ты только не умирай! – Алексей стиснул руку друга и закрыл глаза, едва сдерживая наворачивающиеся на глаза слезы.
Николай Елагин: -Уймись, Черкасов, аж тошно… - а тошно Николаю было не то слово: тело, как в панцирь заковано, дышать тяжело, голова будто бы ватой набита, горло горело огнем и пить очень хотелось. Он очень отчетливо помнил, как заметил ломающуюся стропилу, но что было потом, помнил смутно, как будто все происходило во сне, причем кошмарном, и большую его часть он забыл. Ощущение кошмара усиливалось тем, что все было как-то совсем нереально. Это что должно было произойти, чтобы Черкасов так над ним причитал, ведь, казалось, сам готов был его прибить. Ему бы теперь радоваться, а не тискать его за руку с выражением скорби на челе. Не от переживаний за его жизнь Черкасов так надрывается, что любой порядочный человек сам бы счеты с жизнью свел, чтобы эффект от речи не испортить. И ладно бы, если бы хоть сказал бы что-нибудь, так вытаращился на него, как на чудотворное явление. - Попить дай? – Попросил Николай, сам Алексей бы в таком состоянии не додумался, что его жажда мучит. Хотя было бы удивительно, если бы Леха понял это даже теперь так, как вместо слов у Николя вырвался какой-то судорожный хрип. И он бы, наверное, сорвался в кашель, если бы не ребра перевязанные так туго, что теперь ему перестало хватать воздуха. Боль в голове обострилась, сопровождаясь таким головокружением, что Николай перестал различать черты лица своего друга. А он все стоял и молчал. И Николай уж начал волноваться, не обезумел ли он от таких переживаний. Хотя чего ему переживать-то, Ирен они вывели заблаговременно и Леля… Если Николай думал, что хуже ему быть уже не может, он сильно ошибался. Теперь ему было плохо не только физически, но и морально. Ему казалось, что он припоминал, будто бы Алексей выносил его из дома, и что Леля была с ними. До выхода же было совсем близко, с ней не могло больше произойти ничего плохого? Или это его услужливое воображение подсказало ему такое впечатление, подсунуло ему благополучную иллюзию, чтобы он сумел выжить? Но разве не ее голос он слышал во сне? Или это тоже игра его разум? - Леля? – прохрипел он снова, с надеждой глядя на Черкасова. Ему казалось, что жизнь его снова висит на волоске, и все зависело от ответа, который ему даст Алексей.
Алексей Черкасов: Николай очнулся и заговорил так неожиданно, что это напоминало Алексею галлюцинацию. Мало ли, усталость и переживания вполне могли сказаться на его восприятии. Однако галлюцинация была слишком реалистична, уж подобного цинизма он никак не мог себе навоображать. Стоит, распинается тут чуть ли не над трупом друга, а тот позволил себе этакое неуважение: очнуться, когда этого никто не ждет и заговорить с ним в таком тоне! Неслыханная дерзость! Потом Елагин прошипел еще что-то, вероятно, очередную дерзость, может быть, даже не одну, но поток ехидства был оборван приступом кашля. И так резко он снова вдруг стал казаться жалким и слабым, что Алексей даже испугался. Что, если именно теперь, наговорив ему мерзостей, Колька решит таки смиренно умереть? И только имя Лели, сорвавшееся с его уст, вывело Алексея из шокового состояния. - Она спит. – Отозвался он, догадавшись, в каком ключе развиваются мысли Елагина. – Не отходила от тебя ни на миг все эти трое суток. Измучилась, нам даже пришлось опоить ее снотворным. Но вполне здорова. – Взяв с прикроватной тумбочки чашку с водой, он стал поить Николя с ложечки. Тот больше ничего не говорил, но выглядел очень благодарным. А Алексей теперь разрывался между страхом оставить его одного - вдруг случится ухудшение, и желанием немедленно бежать к Леле, чтобы рассказать ей добрую весть. Но долго ждать не пришлось, Николай только успел едва заметно кивнуть в знак того, что уже достаточно напился, как в комнату вошел доктор Койвисто. По правда сказать, Черкасов теперь сомневался, что именно его помощь сыграла большую роль в том, что Елагину в конечном итоге удалось остаться в живых, но светился он так, будто бы это была целиком его заслуга. - Я оставлю тебя, надо рассказать всем. Мы за тебя очень боялись… - Последние слова дались Алексею нелегко. Колька в ответ изобразил какую-то гримасу, несмотря на свое кошмарное состояние. Вероятно, она означала благодарную улыбку. Перемирие было заключено, теперь Алексей должен был идти к Оленьке. Пусть узнает обо всем первой. Больше ни на секунду он не хотел продлевать ее страдания. А кроме того, сегодня день ее рождения! Со всеми навалившимися бедами они почти забыли об этом. Надо попросить Ирен распорядиться о том, чтобы приготовили что-то особенное. Такой счастливый день!
Ольга Черкасова: Мягкое прикосновение родных губ к щеке заставило Лёлю, чей некрепкий утренний сон стоял уже на грани пробуждения, улыбнуться. Вот всегда он так: если уж проснулся, то и все вокруг тоже должны бодрствовать! - Я полежу еще немножечко, ладно? – сколько раз она произносила эти слова в течение жизни, но именно теперь они, продравшись острым коготками сквозь некое подобие толстого слоя ваты, все еще окутывающего сознание девушки, прозвучали необъяснимо-странным диссонансом, заставляя ее тотчас резко раскрыть глаза и сесть в постели, растерянно озираясь по сторонам, узнавая знакомую обстановку, но не понимая, почему ее окружают именно эти предметы, ведь она должна проснуться вовсе не здесь. Она вообще не должна была спать! - Почему я здесь?.. Папа… что?! – хватая Алексея Кирилловича за руку, Лёля сфокусировала взгляд на его лице, пытаясь истолковать его выражение. Слишком неопределенное, чтобы хоть что-нибудь понять. – Ник… он… - произнести хотя бы слово еще было слишком страшно. Вдруг ответит утвердительно? – умер?.. – она все же сказала это вслух. Вернее, беззвучно прошептала одними лишь губами, отводя взгляд в сторону и наблюдая, как мир вокруг нее начинает вдруг с неимоверной скоростью раскручиваться, словно вода, перед тем, как стечь в узкую воронку. И вот уже сама Леля готова в нее провалиться, и препятствием этому - лишь то, что папа схватил ее за плечи и удерживает на краю этой пропасти. Вот только зачем он так ее трясет, ей же и без того дурно? «…Жив!» - это донеслось до Лёлиного слуха еще через пару секунд. - Господи! – прошептала она, утыкаясь лбом в плечо отца, чувствуя, как в горле нарастает и расширяется тугой комок, не позволяющий сделать ни вдоха, ни выдоха, но ведь так же невозможно, правда? Алексей Кириллович, заключивший дочь в объятия, прижимаясь губами к ее затылку, одновременно гладил Лёлю по спине, пытаясь успокоить и не понимая, отчего это она вдруг вновь начала рваться прочь из его рук. – Пусти! – и это было последнее, что она успела сказать, прежде чем отчаянно, в голос разрыдаться, размазывая ладонями по лицу слезы, совсем как детстве...
Алексей Черкасов: Оленька еще спала, когда Алексей вошел в ее комнату. Будить ее было жалко, ведь, несмотря на то, что он пришел к ней с доброй вестью, о полной уверенности в счастливом исходе для Николая говорить было еще слишком рано. К тому же Алексей прекрасно понимал, что и в последующие дни она едва ли станет уделять ему меньше внимания, чем до сих пор: ведь живые требуют большего ухода, чем умирающие. Присев на краешек кровати, Черкасов внимательно разглядывал лицо Оли. Во сне она была совсем такой, как до всех этих бурных перемен в их жизни – той самой обожаемой им маленькой дочкой, которая и сама любила лишь одного человека на свете, самого Алексея. И если бы на то была его воля, Черкасов сделал все, чтобы эти мгновения ее умиротворения продлились как можно дольше, но вот она заворочалась, верно, все же потревоженная его приходом. Не желая упускать возможности – кто знает, когда ему вновь выпадет такой случай, Черкасов осторожно пригладил чуть спутанные светлые волосы девочки, а после склонился и еще поцеловал ее в теплую ото сна щеку. А она в ответ вдруг стала сонно упрашивать его дать полежать в кровати еще немножечко, тоже совсем как в детстве. И тут, то ли от всех этих переживаний, а может, от неожиданно свалившегося счастья вновь иметь возможность гладить по волосам своего ребенка, Алексей опять ощутил комок в горле. Оля, между тем, уже окончательно проснулась, буквально за доли секунд заново превращаясь из ласкового ребенка во взрослую женщину, почти обезумевшую от страданий. И это превращение так поразило Алексея, что он на какое-то время вновь растерялся, не в силах сообразить, на какой из ее отчаянных вопросов отвечать в первую очередь. Но вот она, с какой-то жадностью и испугом одновременно, выдохнула имя Николая. Не нужно было большого ума, чтобы догадаться, что, проснувшись, Оля первым делом спросит о нем, но Алексей никак не предполагал, что она вдруг решит, будто он умер. Он понял это еще раньше, чем Леля произнесла это слово вслух – по глазам, которые в тот же миг сделались какими-то пустыми. А сказанное, оно будто бы и из нее самой разом прогнало всю жизнь. Как-то вдруг резко посерев лицом, она стала похожа на безвольную куклу, чем изрядно напугала его. - Да жив он, жив, очнулся! Слышишь, жив! – Прокричал Черкасов и принялся трясти дочь за плечи, пытаясь вывести ее из этого оцепенения, словно опасаясь, что иначе эти слова не дойдут до ее сознания, и она навсегда останется под этими мрачными чарами. Это помогло: очнувшись, Оля изо всех сил прижалась к нему, уткнулась лбом в плечо – так часто бывало в детстве, когда ее что-либо сильно пугало. И ровно в тот же миг к самому Алексею вдруг вернулось назад его обычное ощущение, что ради своей девочки – чтобы защитить ото всех бед на свете, разогнать все ее страхи, он может сделать все, что угодно. Лишь бы только никто вновь не отнял этого счастья – держать ее в своих объятиях. Оля, между тем, вновь забеспокоилась, стала вырваться, но Алексей не отпускал, понимая, что теперь больше уже никуда ее не отпустит. Хватит им уже рвать друг другу душу. - Прости меня, доченька. Я так тебя люблю…- проклятые слезы по-прежнему стояли в горле комом, но Алексей знал, что сейчас ни за что не имеет права позволить себе показаться перед Оленькой слабым. - Ну, хватит, плачут на похоронах, а у нас-то сегодня праздник! Твой день рождения, да и у Ника, можно сказать, тоже… - он намеренно назвал Елагина так, как звала его дочь, тем самым будто бы окончательно признавая ее выбор. Только Оленька все молчала, и тогда Алексей, желая напомнить дочери еще один их общий ритуал из времен ее детства, когда ссоры так легко и просто разрешались при помощи этой глупой считалочки, молча протянул Оле мизинец.
Ольга Черкасова: Всласть нарыдавшись в отцовских объятиях – несмотря на все просьбы и попытки вырваться, Алексей Кириллович так никуда ее и не отпустил, Лёля уже было стала успокаиваться, но именно тут-то он и произнес те самые слова, которые, как ей все это время казалось, должен был сказать уже давным-давно – попросил у нее прощения. Первым, тем признавая, что все это время был неправ, а сама Лёля, напротив, все делала верно. Однако вся штука была как раз в том, что, когда это, наконец, случилось, никакого ощущения одержанной победы девушка не испытала. Пережитые душевные страдания, бесконечные слезы, тревоги и сменяющие друг друга часы надежды и отчаяния, словно теплый весенний дождь, смывающий с земли остатки грязного талого снега, очищая ее, чтобы у вновь нарождающейся внутри нее жизни более не осталось препятствий пробиться наружу, являясь во всем своем великолепии, окончательно смыли с души девушки все наносные, ненужные чувства – глупые детские обиды, остатки такой же ревности и немотивированной злости. И теперь там вновь царили лишь привычная от момента рождения бесконечная любовь, и благодарность. А еще – ощущение чудовищной вины перед этим человеком, оказавшимся – в отличие от самой Лёли, отвратительной эгоистки, способным в решающий момент переступить через все свои душевные раны и обиды, коих за этот небольшой промежуток времени с момента их ссоры она успела нанести столько, что и за всю жизнь не оправдаться. - Простить – тебя?! Да это мне одной только и нужно просить у тебя прощения, папочка! Я такая дура, что не понимала всего этого раньше! – воскликнула она, чувствуя, как глаза вновь наполняются слезами и вновь утыкаясь в и без того уже, верно, насквозь промокшее от них родное плечо. Однако, странное дело, слезы эти, не менее горькие, чем несколько минут назад, уже не опустошали изнутри, а как будто бы заново наполняли Лёлю силой, даровали облегчение и ощущение покоя. Совсем как папины объятия, в которых, как и в детстве – как и всегда! – можно было найти спасение от любых страхов и горестей. - Что? – будто бы не совсем осознавая смысл сказанного Алексеем Кирилловичем, Лёля отстранилась и взглянула на него, чуть нахмурив брови. – А какое сегодня число?.. Ой, и правда… – проговорила она задумчиво и вновь замолчала, удивленно прислушиваясь к собственным чувствам, вернее, почти полному их отсутствию – впервые в жизни забыв о собственном дне рождения, она, кажется, ничуть не была по этому поводу расстроена. Наверное, это и называется «повзрослеть»… От размышлений ее вновь отвлек папа. Увидев его жест, Лёля невольно рассмеялась. Ну, конечно! Ритуал должен быть непременно исполнен до конца, а иначе не может считаться, что они помирились «по-настоящему». Так ведь всегда было у них заведено, и отступать от обычая было негоже даже теперь. Особенно теперь. Подцепив мизинец родителя своим собственным, Лёля принялась энергично трясти его руку, приговаривая при этом знакомое с детства «магическое заклинание», которому ее в свое время выучил, разумеется, сам же папа – ну, а кто еще? - «Мирись-мирись-мирись! И больше не дерись! А если будешь драться… То я буду кусаться!!!» - последние три слова они во весь голос прокричали вдвоем, а после вновь – теперь уже смеясь, принялись обниматься. – Знаешь, в такие моменты я даже радуюсь, что слуги здесь почти не понимают русского! – произнесла, наконец, Лёля. – Иначе непременно решили бы, что мы какие-то ненормальные. Хотя… кто знает, может быть, именно такие мы и есть, - добавила она, прислушиваясь к шагам, которые, тем временем, послышались за дверью спальни. – Пап, мне это кажется, или нас кто-то действительно подслушивает?
Ирен Гаяр: Едва проснувшись утром, Ирен первым же делом заглянула в комнату дочери и, найдя Оленьку спящей, решила пока ее не беспокоить. Алеши в его комнате не было. Но догадаться, где он теперь, было несложно. «Пусть побудет с ним, - подумала она, - ему это нужно!» После чего спустилась вниз, на кухню, где застала за столом грустных Эсси, и Лиису. Впрочем, стоило мадам Черкасовой переступить порог, как обе будто бы оживились и даже принялись суетиться вокруг нее. - Мне пока ничего не надо, а для дочери приготовьте чашку шоколада и свежих булочек, - отдав это распоряжение, она собиралась затем снова подняться к Леле и не выпускать ту из комнаты до тех пор, пока девочка, наконец, не поест. И не собиралась отступать, готовая и к ее упрямству, и даже к свежей порции обидных слов в свой адрес. Однако когда Эсси уже собрала поднос для фрекен Хельги, в кухню чуть ли не бегом влетел Ниеминен, которого доктор Койвисто послал на кухню за теплой водой, и по радости, написанной на лице старого слуги, женщины поняли, что их всеобщее ожидание разрешилось самым счастливым образом. В комнате графа Елагина не было никого, кроме доктора и самого месье Николя. Последний находился в сознании, и потому, завидев Ирен, даже улыбнулся ей, явно намереваясь что-то сказать. Но доктор, запретил ему это делать. Да и сама мадам Черкасова, понимая, что время для разговоров еще не пришло, не стала надолго задерживаться у постели больного, сказав лишь несколько слов о том, как рада, что ему стало лучше и, пообещав зайти позже – конечно же, не одна. А после вновь вышла в коридор, где ее все еще дожидалась Эсси с подносом в руках. - Пойдемте! – кивнула ей мадам Черкасова, и они вдвоем направились туда, куда и намеревались с самого начала и где, как Ирен без труда догадалась, в эту минуту уже, конечно же, находился ее муж. Дверь в спальню Лели была приоткрыта. Заслышав доносящийся оттуда оживленный разговор и даже смех, несколько удивленная мадам Черкасова остановилась посреди коридора, отчего горничная, шедшая следом, едва на нее не натолкнулась. Обернувшись к ней и приложив к губам палец в знак молчания, Ирен очень тихо подошла к двери, заглядывая в имеющуюся небольшую щелочку, и увидела до боли знакомую картину: позабыв обо всем на свете, ее муж и дочь упоенно общаются между собой – хором что-то кричат, обнимаются, смеются… Вот только сама она впервые в жизни при ее виде ощущает не раздражение, не обиду и не ревность из-за того, что вновь, кажется, не слишком нужна этим двоим, а лишь стремительно нарастающее изнутри ощущение счастья и радость избавления от всех их былых бед. Задумавшись, Ирен даже не услышала, как смех и разговор в комнате вдруг прекратились, а еще спустя минуту дверь в комнату резко распахнулась, и перед нею возник улыбающийся тепло, но немного иронично Алеша. - Здравствуйте, - тихо и немного смущаясь, что ее застали врасплох, произнесла Ирен, и улыбнулась – сначала мужу, а затем сидящей на кровати дочери, - Выходит, мне следовало приказать принести сюда две порции завтрака? – протянув Алексею руку, она вместе с ним затем подошла к Леле. Эсси с подносом гордо прошествовала следом. - Сердишься на меня? – девушка на секунду скорчила обиженную гримаску, словно бы в подтверждение ее слов, но Ирен лишь фыркнула при виде столь неубедительно сыгранной роли, и Леля тотчас улыбнулась в ответ, - Мы принесли тебе шоколад. Не беспокойся, на этот раз там нет никаких добавок, кроме сливок и сахара. Но я никуда тебя не пущу, пока ты все это не съешь, а Эсси не приведет тебя в порядок! Оля попыталась возразить. Но мадам Черкасова была непреклонна, сказав, однако, что прекрасно понимает ее желание как можно скорее вновь увидеть месье Николя. Потому, чтобы ускорить встречу, в Лелиных же интересах как можно быстрее сделать все, что ей предлагают. Тогда девочка попыталась было апеллировать к отцу, который, однако, тоже сказал, что Ирен говорит дело, и ее нужно послушать, после чего, правда, был тотчас же благополучно выдворен из комнаты – ибо не присутствовать же ему при Лелиных сборах? А далее, пока последняя торопливо завтракала, в то время, пока Эсси занималась ее прической, Ирен собственноручно выбирала для нее платье. Поэтому, спустя всего полчаса Оля была полностью прибрана и уже готова бежать к Елагину, но тут Ирен попросила ее задержаться еще ненадолго: - Я знаю, что тебе теперь не до меня, но удели мне всего одну минутку, - проговорила она и, подойдя к дочери, пригладила еще раз ее идеально уложенные волосы и поправила воротничок светлого утреннего платья. – За несколько дней до похищения граф говорил мне, что желал бы устроить некий сюрприз по случаю твоего рождения. Понятное дело, все эти дни ему было не до подготовки сюрпризов, однако для меня это совсем не повод забыть о таком важном событии. Это было чистой правдой. Не пропустив ни единого раза с момента их разлуки, мадам Черкасова отмечала день рождения своей девочки всякий год. Не собиралась отступать от этого правила и нынче. И даже подарок приготовила. Подняв руки к шее, она расстегнула застежку одного из своих украшений, а потом вложила его – цепочку вместе с небольшим золотым медальоном, в ладонь дочери, предварительно раскрыв последний, чтобы Леля смогла увидеть внутри два маленьких детских портрета и пару светлых, хотя и немного разного оттенка локонов. - Вот самое ценное из моих украшений. Прежде я никогда с ним не расставалась, но теперь хочу, чтобы оно хранилось у тебя, – добавила она, а после обняла дочь, прижимаясь губами к ее лбу.
Ольга Черкасова: - Спасибо! Я буду хранить его, – тихо откликнулась Леля, сжимая в ладони вложенный туда Ирен подарок . Расцеловав ее в знак благодарности, она чуть отстранилась, чтобы получше рассмотреть эмалевые миниатюрные портретики – свой собственный и Виктора, а потом улыбнулась и хитро покосилась на изрядно округлившуюся материнскую талию. – Только вот жаль, что совсем уже недолго. Нам ведь скоро придется отдать его художнику для доработки? Или лучше закажем новый, побольше?.. Мама, знаешь, а я бы даже ничуть не обиделась, если бы ты вдруг забыла про мои именины. Я, веришь ли, сама про них забыла. Мы как раз говорили об этом с папой до твоего прихода… А какой сюрприз готовил мне Ник? – спросила она вдруг, со всем эгоизмом юности мгновенно вновь переключаясь на то, что казалось ей сейчас более важным. Ирен улыбнулась, выпуская Лёлю из своих объятий, и сказала, что теперь она вполне может обо всем расспросить его и сама, после чего даже легонько подтолкнула дочь к двери. Обернувшись на выходе из спальни, девушка вновь взглянула на Ирен и вдруг заметила в ее улыбке едва заметный оттенок грусти. Впрочем, может быть, это ей только показалось… А спустя пару минут она уже стояла на пороге комнаты Елагина. В момент ее появления там, Ник лежал с закрытыми глазами, и при виде его бледного, осунувшегося лица с заострившимися чертами, у Лёли вновь на миг ёкнуло сердце. Метнув испуганный взор на доктора Койвисто, который в этот момент сидел в кресле у кровати пациента и спокойно перелистывал какую-то книгу, девушка, впрочем, поспешила успокоить себя. Ведь не стал бы он сохранять подобную невозмутимость, если бы что-то шло не так, как нужно. - Hän nukkuu?1 – шепотом спросила она, проходя в комнату, и доктор, откладывая в сторону книгу, лишь кивнул в ответ, а потом сказал, что Лёля, если хочет, может немного побыть с графом вдвоем, но будить его специально строго-настрого запретил. – Minä annan sanani, että olen hiljaa kuin hiiri!2 – воскликнула девушка, снова почти беззвучно, после чего смиренно устроилась на пуфе у изголовья кровати Елагина. Он по-прежнему лежал с закрытыми глазами, но стоило только входной двери скрипнуть, закрываясь за доктором, немедля разомкнул ресницы и повернулся к Лёле, лукаво ей подмигивая. - Вот мошенник! - едва не ахнув от неожиданности, девушка тихо рассмеялась, сползая с пуфа на пол и устраиваясь на ковре рядом с краем постели Елагина так, чтобы лучше видеть его лицо. – Так ты специально сделал вид, что спишь?.. Господи, ты и представить себе не можешь, как я по тебе соскучилась, – проговорила она, улыбаясь и нежно проводя кончиками пальцев по его давно не бритой щеке. – Любимый мой! ____________________________________________________ 1 - Он спит? 2 - Даю слово, что буду сидеть тихо, как мышка!
Николай Елагин: Все были счастливы непонятно чему. Черкасов сиял, словно счастливая мать, нашедшая своего ребенка, доктор, с которым Елагин прежде был вроде бы незнаком, тоже радовался так, будто бы он совершил великий подвиг. Однако сам Николай никакого особенного восторга не испытывал. Так плохо физически ему не было еще ни разу в жизни! А тут еще доктор, словно по злому умыслу, подвергал его все новыми и новыми лечебными манипуляциями - одна другой неприятнее. «Лучше б уже сдох!» - даже думал он порой в сердцах, сжимая покрепче зубы, чтобы не показать собственной слабости. В конце концов, утомившись быть объектом медицинских опытов, Николай однажды просто сделал вид, что безмерно утомлен – закрыв глаза, стал изображать из себя спящего глубоким здоровым сном. Как ни странно, это помогло. Оставив, наконец, свои попытки замучить его до смерти, доктор унялся и сел в кресло возле кровати. И Николай, чей слух из-за вынужденного бездействия тотчас же обострился до невероятности, с этого момента мог слышать, как шелестят странички его книги, как он облизывает губы, как слегка задевает за ножку кровати носком – но при этом, как назло, все никак не сподобится оставить его одного. В конце концов, этот маскарад начал утомлять уже и самого Елагина, но тут до его слуха вдруг донеслись легкие шаги в коридоре, а следом – звук открывающейся двери и Лелькин голос. Она говорила с доктором на варварском языке, разбираться в котором Николаю вечно было лень и недосуг. Но ведь смысл произносимых ею слов был для него совершенно неважен. Достаточно и того, что он просто слышит ее интонации, ее дыхание рядом... Доктор ответил на ее короткие вопросы неимоверно длинной и сложной фразой, но после этого случилось настоящее чудо: он встал и вышел из комнаты. Так что радость Елагина сразу удвоилась: его девочка была наконец-то рядом, плюс возможность более не прикидываться спящим. Возможность вновь двигать затекшими от вынужденной неподвижности членами показалась настоящим счастьем. Однако лишь до того момента, когда Лелька, догадавшись, что вовсе он и не спит, не рассмеялась, и не опустилась рядом. Именно в этот момент Николай осознал, что для него не было, и нет большего счастья, чем просто любоваться ее сияющим от улыбки лицом. - Я тоже, - прошептал он ей в ответ и замолчал, наслаждаясь ее лаской. - Какое сегодня число? – Оказалось, что он пробыл без сознания аж несколько дней. Это казалось странным, Елагин догадывался, что проспал достаточно долго, но не трое же суток! Оставаться столько времени в постели – уму непостижимо! К тому же Николя точно знал, что именно на сегодня у него запланировано какое-то важное дело. Он точно помнил об этом, но никак не мог сообразить, какое именно. И вдруг его осенило. Праздник для Лели, ее день рождения! Тот самый, который должен был стать первым торжественным событием в этом доме. Он же специально сам подобрал меню для именинного обеда, приготовил для Лели в подарок кольцо, а вечером он рассчитывал еще устроить фейерверк… Впрочем, после пожара, из которого они все едва выбрались, это, наверное, была не самая лучшая идея… - В верхнем ящике моего стола лежит твой подарок, возьми его сама, пожалуйста.
Ольга Черкасова: - Стола, который в твоем кабинете? - Ник улыбнулся и молча кивнул. Кажется, на деле он чувствовал себя все же еще не так хорошо, как желал продемонстрировать. Во всяком случае, говорить ему все еще было трудно. Потому и Лёля не стала задавать лишних вопросов. – Сейчас принесу. Но открывать не стану – ты должен подарить мне его сам, как и собирался. Я мигом! Чмокнув его в нос, девушка вышла из комнаты и далее, чуть не вприпрыжку, пустилась в сторону лестницы, ведущей на первый этаж, где рядом с библиотекой располагался кабинет Елагина. Внизу же путь ее лежал мимо одной из малых гостиных, коих в огромном доме было сразу несколько, все в разном стиле. Прежде, пока Леля и Ник обитали тут вдвоем, часть комнат не открывали – не было нужды. Но к приезду остального семейства Черкасовых, граф распорядился подготовить весь дом. И Лёля тогда еще посмеивалась, что это, верно, от испуга перед непривычно большим количеством народа – привыкнув к размеренной холостой жизни, Ник просто рассчитывает, что сможет при необходимости спрятаться в одной из этих комнат в надежде, что никто из гостей его там не обнаружит хотя бы несколько часов. Впрочем, все вышло с точностью до наоборот, будто бы стремясь избегать помпезности парадных зал, все стремились проводить время именно в этих относительно маленьких, но уютных комнатах. Вот и теперь до слуха девушки донесся приглушенный разговор в одной из них. По голосам она, конечно же, сразу узнала родителей. Желая рассказать им про подарок Ника, Лёля потянулась было к ручке приоткрытой двери, чтобы толкнуть ее и войти, но мизансцена, невольно открывшаяся ее взору, заставила девушку замереть. Мадам Черкасова сидела в кресле у окна, а Алексей Кириллович – на полу, у ее ног, прижимаясь щекой к животу супруги. Нежно перебирая пальцами пряди его волос, Ирен улыбалась и тихо отвечала что-то на его такие же тихие реплики. Стараясь не издать ни единого шороха, Лёля аккуратно, точно танцовщица на сцене, развернулась на месте и тихонько пошла дальше. Эти минуты принадлежали только им и никому больше. - Лёля! Погоди! – обернувшись на пороге кабинета Ника, она увидела в проеме двери в библиотеку растерянную мордашку Виктора. – А где папа и мама? Я с утра их сегодня не видел! –протянул он, вздыхая и жалобно глядя на старшую сестру.– Эсси сказала, что месье Николя стало лучше. Это правда? Я хотел пойти, но мне не разрешают, говорят, он слишком слаб, а я ведь только сказать, что так рад за него… - Папа и мама? Не знаю, тоже давно их не видела, - пожав плечами, Лёля подошла к брату и пригладила ершистые пряди у него на затылке. – А месье Николя, действительно, уже лучше, но принимать много посетителей он пока не может. Но я, когда вновь буду у него, непременно передам от тебя привет. Уверена, ему будет очень приятно. - А куда ты теперь идешь? – ободренный участливой интонацией сестры, мальчик принялся было сыпать вопросами. - А после, когда ты пойдешь к графу, я мог бы передать для него какой-нибудь сувенир? Или, может, будет возможно отдать его лично? Ты возьмешь меня с собой? Ну, пожалуйста! И это уже совсем не входило в ближайшие планы всепонимающей «взрослой дочери молодых людей»… Родители, конечно, заслуживали права побыть наедине друг с другом, но ведь и они с Ником – тоже! - Конечно, милый… Только, знаешь, я ведь, кажется, тебя случайно обманула. Я же видела, как папа и мама шли в сторону дальней гостиной, той, что выходит на другую сторону дома, помнишь? Наверное, они теперь там, не хочешь для начала сбегать и взглянуть? А потом уже все остальное? – на самом деле, они были в другой комнате, потому, глядя, как младший брат бегом устремился вдаль по коридору, в одно мгновение забывая о своих благородных устремлениях в адрес графа Елагина, она утешала себя тем, что все-таки дала родителям небольшой шанс на отсрочку… - А теперь – поздравляй меня, вот! – вернувшись в комнату Ника, Лёля уютно устроилась с ним рядом прямо поверх одеяла и вручила красиво оформленный маленький сверток. Он беззвучно усмехнулся и тотчас же отдал его ей обратно. – Ну, теперь все по правилам! - удовлетворенно проговорила она, затем распаковала обертку и открыла запрятанный под нею сафьяновый футляр. В нем тотчас обнаружилось тонкое колье с прозрачными голубым топазами и маленькими рубинами в модном восточном стиле. – Какая красота! Спасибо! Я надену его сегодня же вечером. К слову, ты ведь не сочтешь, что я окончательно сошла с ума, если скажу, что хотела бы устроить маленький праздничный ужин именно здесь? Совсем ненадолго, не волнуйся! Просто ты ведь пока не сможешь спуститься в столовую, а я не могу представить, что буду отмечать свой праздник без тебя.
Николай Елагин: Леля скоро прибежала обратно и, всучив ему футляр, приказала дарить. Давно догадываясь, что покоя ему рядом с нею век не увидать, именно теперь Николя почему-то со всей определенностью осознал, что помимо этого неутешительного факта, ему придется смириться также и с необходимостью подчиняться Лельке в течение всего остатка дней своих - и даже на смертном одре. А если б у него еще при этом достало сил, чтобы выразить свою мысль, то было бы совсем замечательно, и счастье можно было бы считать полным, но сил не было, и он смог разве что усмехнуться. Но и этого хватило, чтобы Леля, убедившись, что все их беды наверняка уж миновали, принялась тотчас фонтанировать идеями, от которых бедного Елагина далее начало бросать попеременно то в жар, то в холод, хотя, возможно, это просто снова начиналась лихорадка. - Сочту, - ответил он, по-прежнему не в силах изъясняться более распространеными предложениями, но Лелька вновь принялась убеждать, что все приготовления будут произведены так, что это его ничуть не потревожит. Причем, Елагина пугало вовсе не то, что у него в комнате устроят столовую, гораздо меньше хотелось лежать этакой живой мумией во время общего праздника. Впрочем, сил на сопротивление не осталось. От дальнейших споров его спас доктор Койвисто, который, обнаружив своего подопечного бодрствующим, немедленно вытурил Лелю из комнаты и снова принялся за свои процедуры, без которых Елагину, ей-богу, было бы легче, но кто бы его спрашивал. Закончив, доктор обеспокоенно заметил, что у Николая вновь немного поднялась температура, после чего ему какого-то снадобья, от которого Елагина вскоре перестало трясти, и он уснул, теперь уже по-настоящему. Когда же проснулся, в комнате уже стоял почти полностью сервированный стол. Солнце за окном клонлось к горизонту и меркло, сгущающиеся сумерки наполняли просторное помещение теплой, нежащей интимностью. Слуги тихо, как мышки, носили туда-сюда готовые блюда и столовые приборы. Решив, что ненароком потревожили его сон, они крайне расстроились, и Николаю даже пришлось сказать, что спать дальше он уж не в состоянии. Эта новость быстро стала известна Леле, и она снова пришла к нему, на этот раз ненадолго, еще нужно было успеть переодеться к ужину. Впрочем, один Николя не оставался ни на минуту. Продолжилась суета вокруг его персоны и во время самого ужина. Когда он выразил желание выпить чаю, Ирен наливала, маленький Виктор держал чашку и размешивал сахар, а Леля поила его с ложечки. Поэтому когда все, наконец, уселись за стол, Николаю даже стало как-то спокойней. Четверть часа прошли просто идеально, а потом за окном что-то засверкало, заискрилось и с грохотом рассыпалось на множество мелких звездочек. И на краткий миг Николя даже показалось, что все его лихорадочные кошмары начали каким-то непостижимым способом сбываться наяву, и Блекни на самом деле не умер, а вновь преследует их. Испугались также и остальные присутствовавшие в комнате. Сорвавшись со своих мест за столом, они толпой бросились к окнам, пытаясь понять, что за ними творится. И только во время второго залпа сам Николай догадался, что причиной светопреставления является тот самый, заказанный им к Лелькиному празднику фейерверк. Каким он окажется, при покупке всего необходимого, Николя и сам знал не до конца, но приказчики в лавке уверяли, что это новая конструкция, которая просто-напросто гарантирует всем гостям веселье и удовольствие. Насчет удовольствия оставались некоторые вопросы, а скуке, и впрямь, места решительно не осталось. Особенно после того, как Алексей, видимо, так же подумавший, что их собираются сжечь прямо в доме, было ринулся из комнаты за оружием. Николя едва удалось перехватить его за руку. - Это фейерверк, подарок, я про него забыл совсем! – Как это иногда бывает, шум внезапно стих, и его слова, раздавшиеся в тишине, услышали сразу все. Однако первым пришел в себя Виктор. Буквально прилипнув к окну, он стал ждать следующего залпа.
Ирен Гаяр: После того, как Леля умчалась к месье Николя, Ирен еще некоторое время пробыла в ее комнате. Перебирая и совершенно безотчетно раскладывая по порядку вещи дочери на ее туалетном столике, она впервые за все эти дни тревожного ожидания ощущала в душе умиротворение и покой. Впрочем, занималась этим недолго. Вскоре, испытывая желание поделиться переполнявшими ее душу чувствами, Ирен оставила Лёлину спальню и направилась на поиски того единственного, с кем бы ей хотелось теперь это сделать. Алёшу удалось обнаружить в одной из малых гостиных. Он стоял у окна, глядя куда-то вдаль и задумчиво выводя на стекле пальцем некий узор. Но когда Ирен вошла, тихо прикрывая за собою дверь, тотчас обернулся и устремился в ней навстречу, едва не пританцовывая на ходу, чем изрядно позабавил супругу, уже как-то успевшую забыть о том, каким мальчишкой может быть иногда ее муж. Минуты их блаженного уединения, впрочем, как и во всякой семье, где есть дети, продлились недолго. Спустя некоторое время, в комнату заглянул Виктор, а после – ко всей компании присоединилась и Леля, которую доктор Койвисто попросил оставить их с графом Елагиным наедине для проведения какой-то очередной лечебной процедуры. Она-то и поделилась новостью о том, что ужин в честь именин сегодня вечером все же состоится, хотя место его проведения – в спальне графа Елагина – и показалось Ирен несколько экзотическим. Впрочем, спорить по этому поводу она не стала, да и времени не было. Если они хотели успеть к вечеру, то начинать готовиться следовало уже сейчас. Но вначале имениннице вручили остальные подарки, припасенные еще в Петербурге и привезенные в Хелми вместе с остальными вещами тайком от Лёли. В том числе – и от Виктора, которому в последние дни уделяли меньше внимания, чем обычно. И мальчик, хотя понимал причины этого, однако заметно расстраивался. Теперь же, когда равновесие в его мирке восстановилось, младший из Черкасовых вновь пребывал в самом благостном расположении духа и заботился лишь о том, чтобы побыстрее вручить сестре свой персональный подарок. Эту коробку, перевязанную атласной лентой, Ирен достала из своего дорожного сундука в первую очередь, отдала сыну и после с улыбкой наблюдала, как он гордо вручает ее Леле. А вечером все, наконец, собрались за столом в комнате графа. Как и следовало ожидать, разрешение у доктора Койвисто на то, чтобы воплотить блестящую идею дочери устроить праздник именно там, пришлось добиваться Ирен. Стоило больших усилий убедить его, что присутствие стольких человек одновременно не повредит больному, но, пустив в ход весь свой артистизм и дар убеждения, мадам Черкасова добилась и этого. Поначалу все шло просто замечательно, хотя Ирен, украдкой наблюдая за мужем, и видела в его взгляде, обращенном на дочь, уделяющую большую часть внимания заботе о своем возлюбленном и общению с ним, легкие отголоски ревности. Впрочем, теперь Алеша, кажется, видел и то, что прежде было скрыто от него за пеленой гнева – а именно безграничную любовь, которую питает к Леле ее жених, которая, и верно, давала ему силы держаться бодро и даже изредка при случае вставлять в общий разговор свои обычные остроумные замечания. А потом вдруг началось это. Внезапно, среди наступившей на мгновение тишины, грянул некий раскат, от которого жалобно задребезжали оконные рамы, а небо за окнами осветилось ярким заревом. Чашка с чаем в руках Ирен резко дернулась, отчего содержимое ее выплеснулось на ковер, а в глазах, только что светившихся радостью, промелькнул ужас и непонимание того, что происходит. К счастью, в промежутке между вторым и третьим залпом месье Николя успел дать необходимые пояснения, после которых Алеша, который, кажется, уже готов был вскочить на коня и ринуться в бой, замер посреди комнаты в некотором изумлении, а после, в сердцах тихонько выругавшись, покачал головой и рассмеялся.
Ольга Черкасова: Ни в тот день, ни после Ник так и не признался Лёле, был ли этот фейерверк сюрпризом не только для всех остальных, но и для него самого. Для нее же куда большим откровением оказалось то, что папа, оказывается, умеет так затейливо ругаться. Впрочем, ей, как и другим присутствующим, хватило такта никак это не комментировать, а лишь молча про себя подивиться. Тем более что ему и самому, кажется, это было крайне неловко. Немного нервно рассмеявшись, Алексей Кириллович затем лишь попросил Елагина заблаговременно предупредить его на тот случай, если в качестве свадебного подарка Лёле тот решит уничтожить свет Божий, мотивируя это необходимостью успеть уладить наперед некоторые свои дела – чем вызвал приступ уже всеобщего, почти истерического веселья, разрядившего столь внезапным образом накалившуюся обстановку. Труднее всего оказалось объяснить суть происходящего доктору Койвисто, которого, разумеется, также пригласили на ужин в качестве почетного гостя. Заниматься этим снова пришлось мадам Черкасовой – после того, как она вновь смогла заговорить. Слушая Ирен, финн, который на момент начала фейерверка единственный остался сидеть на своем месте – за исключением графа Елагина, конечно, ибо тот пока чисто физически был на иное неспособен, должно быть, окончательно уверился в том, что русские – исключительно странные люди, если понятие «тихий семейный ужин» означает у них нечто подобное. Впрочем, далее все прошло без эксцессов, если не считать таковыми периодические иронические пикировки двоих старых приятелей, которыми те нет-нет, да и обменивались. Но ни Лёлю, ни Ирен это нисколько не беспокоило, а скорее, напротив, радовало, означая, что добрые старые времена, о наступлении которых они еще совсем недавно мечтали в подвале у своего похитителя, наконец-то возвращаются. Ибо, как подсказывала практика, подобный стиль взаимоотношений был им свойственен только в относительно благоприятные моменты жизни. Хотя, конечно, и здесь еще Лёле было, над чем поработать. Но это потом. А сегодня был ее праздник. Сегодня она была счастлива и ничего не хотела менять.
полная версия страницы