Форум » Дальние страны » Римские каникулы » Ответить

Римские каникулы

Элеонора Нечаева: Место - Рим, отель "Корона" - улицы города. Время - февраль 1834 года. Участники - Элеонора Нечаева, Алеардо Локателли

Ответов - 55, стр: 1 2 3 All

Элеонора Нечаева: - Ленор, признайся же, наконец, кто он? Право, ну как можно быть такой скрытной? - Жюстин, я не понимаю, кто – «он»? О чем ты вообще говоришь? – мадам Нечаева перевела рассеянный взор с прекрасно заметной в этой части города в ясную, как сегодня, погоду заснеженной вершины Гран Сен Бернар. Обе дамы прекрасно провели вдвоем сегодняшний ясный и теплый день, каких много случается в самом конце апреля, когда солнце еще лишь ласково греет, а не палит, а юная, еще не покрытая пылью листва на деревьях радует взор своей яркой зеленой расцветкой. Нынче Жюстин, как и полагается, повезла подругу осматривать достопримечательности Вербье, коих, включая вышеназванную гору, у подножия которой располагался городок, было еще целых две – замок герцога Савойского и старинная кузница семнадцатого столетия Орейи форж. Замки мадам Нечаеву, как известно, всегда интересовали постольку поскольку, но вот осмотр кузницы, превращенной в род музея, отчего-то увлек ее внимание. Она долго бродила среди мехов, наковален, рассматривала молотки различных форм и размеров, а потом, когда местный смотритель предложил на память – и на счастье, конечно, подарить любопытной мадам подкову, не отказалась, несмотря на удивление Жюстин, которая все никак не могла взять в толк, зачем она ей нужна. Третьей достопримечательностью, горой Гран Сен Бернар, любоваться столь же близко было невозможно. Однако, как уже сказано, делать это вполне можно было и не утруждая себя, подобно Суворову, переходом через Альпы, достаточно занять столик в одном из кафе с открытыми террасами, обращенными в сторону этой вершины. Что подруги и сделали, заказав себе попутно кофе и много сладостей, решив устроить настоящий праздник для души, не думая в этот вечер о том, как подобная трапеза может сказаться на их фигурах. Впрочем, ни одна, ни другая проблем с этим, вроде бы, не имели… - Ленор, я почти на десять лет дольше, чем ты живу на этом свете, - тонко улыбнулась мадам Бернар, аккуратно опуская на столик свою чашечку с кофе. – Поэтому неплохо научилась наблюдать за людьми. Ты прекрасно владеешь собой, дорогая, но иногда, вот, например, как сейчас, когда ты не видишь, что за тобой наблюдают, у тебя на лице появляется… очень своеобразное выражение. Оно бывает у женщины лишь в двух случаях: когда она ждет ребенка или же – когда влюблена. Я, конечно, не исключаю и первого, - рассмеялась она, заметив, как округлились глаза мадам Нечаевой и делая знак, чтобы не перебивала ее, а дала договорить, - но более очевидным мне все же кажется второй вариант. Поэтому я и хочу знать: кто он, тот мужчина, который смог похитить твое сердце? - Да нет же, Жюстин, уверяю, никакого такого мужчины нет… просто, - тут Ленор вздохнула и посмотрела подруге в глаза. – Вернее, есть, но это не то, о чем ты можешь подумать! Некоторое время она медлила, размышляя, стоит ли рассказывать, но желание поделиться хоть с кем-то в определенный момент пересилило природную скрытность и осторожность мадам Нечаевой. Поэтому она рассказала подруге о своем итальянском приключении. Разумеется, без подробностей, но вполне достаточно для того, чтобы той понять, о чем идет речь. - Как видишь, мое сердце осталось при мне – его никто не похищал, дорогая, - усмехнулась она в завершение своего повествования, после чего взяла из корзинки еще один аппетитный птифур и, полюбовавшись на него секунду, отправила в рот. – Ну, скажи, разве можно назвать это любовью. Разве не глупо? К тому же – он младше меня на целых три года! – добавила она понижая голос почти до шепота и склоняясь к мадам Бернар, точно говорила что-то неприличное. - Ты говоришь об этом так, будто разница составляет тридцать! – усмехнулась Жюстин. – Мой собственный муж, Жан-Пьер, упокой господь его душу, тоже был моложе меня на четыре года. Это не помешало нам прожить вместе двадцать пять фантастически счастливых лет, ни об одном дне из которых я не жалею, родить детей, вырастить их… Ленор! Это такая ерунда и условность! К тому же, иногда самые важные вещи приходят к нам, маскируясь под что-то несерьезное и даже глупое. Но от этого они не становятся менее важными. Ты была неправа, когда обошлась с этим итальянцем так несправедливо. Я сужу лишь по твоему рассказу, но даже из этого заметно, что он любит тебя. А ты – его. И можете называть или не называть ваше чувство вслух – это все равно любовь. - Нет… не думаю, - задумчиво проговорила Ленор. – К тому же, теперь это уже и не так важно. Я уехала, не оставив адреса – он не сможет меня отыскать, даже если и захочет. А он не захочет – слишком гордый. - Милая, можешь назвать меня сумасшедшей, но у меня есть предчувствие – ваше расставание в Риме – оно не окончательное. Эта история слишком незаурядна, чтобы завершиться таким банальным финалом, поверь моему опыту! Разумеется, она «поверила» – на словах. Спорить с Жюстин, если она в чем-то убеждена, всегда представлялось Ленор бесперспективным занятием. Да и к чему спорить, она приехала в Вербье вовсе не для этого, а чтобы развлекаться и забыть о том, о чем следовало забыть, а после, успокоившись, вернуться к своей прежней жизни. Ведь для этого и потребуется-то не так уж много времени, если верить словам о том, что путь в один конец равен обратному. Они были знакомы с Ардо всего лишь около месяца, стало быть, все пройдет за такой же срок. Ленор была в этом настолько убеждена, что, спустя три недели пребывания в гостях почувствовала, что исцеление вроде бы наступило. А значит, цель достигнута и можно возвращаться домой. Поэтому в один из последних дней мая, тепло распрощавшись с подругой, мадам Нечаева отправилась восвояси.

Алеардо Локателли: Низкий грудной смех маркизы нисколько не обижал Алеардо, хотя он понимал – смеется она над ним. Эта женщина каким-то чудесным образом могла перевоплощаться в молодую одной лишь своей улыбкой. - Мальчик мой, и ты еще говоришь, что до сих пор не уверен в своих чувствах? Тогда, прости меня за вульгарность, какого черта ты делаешь в этом захолустье?! Да-да, этот городок иначе и не назовешь, сколь изящным он бы не был. Но признаться, ты заинтриговал меня – чем она так необыкновенна, что смогла пробраться в твою голову и в душу? Впрочем, не надо, не говори, а то я начну тебя ревновать, - маркиза вновь улыбнулась Ардо и поднялась из кресла, в котором до этого сидела почти неподвижно, слушая рассказ своего бывшего любовника, а теперь просто «милого мальчика» о его римских приключениях. - Твой итальянский темперамент всегда вызывал у меня, - она замолчала, подбирая нужное слово, - unverständnis. Да-да, именно непонимание! Слишком много шума и мало дела. Нет, не всегда, но в данном случае это именно так! Ты сердишься? Лицо Ардо, и в самом деле, потемнело от гнева, но только на самого себя. Шарлотте, как всегда, удалось уловить суть проблемы. В их отношениях с Ленор было слишком много разговоров не о том, слишком много недомолвок, и при этом - ни разу они не решились поговорить начистоту. А то, что произошло после их визита к графине Антинори, было скорее похоже на взаимное высказывание обид одним ребенком другому. - Шарлотта, вы как всегда правы, и мне не на кого обижаться, кроме себя. Но я ума не приложу, что теперь делать? Я приехал сюда, а ее нет и еще неизвестно – когда вернется. Ждать ее здесь или искать? Да, последнее просто глупо – она могла поехать, куда угодно. - Тогда остается только ждать, хоть терпение и не ваша добродетель, граф! И я подожду вместе с вами, если не возражаете. Маркиза Моренгейм самовольно решила возложить на себя ту роль, которую в Риме исполняла сама Ленор. Критиковать его избранницу она, правда, не собиралась, но посмотреть, а в случае чего и подыграть Ардо была готова. Ждать пришлось не так и долго. Прошло полторы недели и ставни в доме напротив открылись на всех окнах. Слуги поспешно готовились к приезду хозяйки, наводя порядок и возвращая дому жилой вид. Алеардо и маркиза Моренгейм наблюдали за этим из маленького внутреннего садика, неспешно попивая кофе и размышляя, что стоит предпринять в первую очередь.

Элеонора Нечаева: Покидая в свое время Россию, Ленор пообещала себе более ни к чему в жизни не привязываться – ни к местам, ни к людям. Данное обещание ей удавалось держать приблизительно в течение года, когда она активно путешествовала по Европе, не задерживаясь нигде более месяца. Она никогда бы не призналась в этом вслух, но изредка все же думала о том, что новые и бесконечно сменяющиеся перед глазами картины человеческого бытия помогают избавиться от ощущения пустоты внутри ее собственной души, заполняя ее впечатлениями, воспоминаниями, переживаниями от всего, что удалось увидеть. А потом она все-таки купила себе этот домик в Берне. Совсем маленький, гораздо меньше, чем могла себе позволить, но ровно такой, чтобы не чувствовать себя в нем одинокой и потерянной. Небольшая гостиная и столовая на первом этаже, и три спальни на втором, одну из которых Ленор заняла сама, другую отдала нанятой для присмотра за хозяйством экономке, фрау Телеманн, а третью, предположительно, гостевую, и вовсе держали закрытой, так как гостей в этом особнячке на Бруннгассе никогда не было. Да и сама хозяйка бывала лишь наездами, в перерыве между своими вояжами. Но, несмотря на это, дом этот Ленор успела полюбить, а вскоре нарушила и вторую свою заповедь, искренне привязавшись к Эмилии, которую быстро начала воспринимать не как прислугу, а скорее, как компаньонку. Фрау Телеманн, энергичная и жизнерадостная швейцарская немка лет пятидесяти, много лет державшая шляпную мастерскую, а потом передавшая дела в руки дочери, найдя себе «местечко поспокойнее, без склок и интриг», как она не раз рассказывала Ленор, когда та спрашивала, зачем ей, нисколько не нуждающейся, понадобилось это место работы, тем не менее, выдерживала определенную дистанцию в их отношениях. И теперь, когда экипаж мадам Нечаевой остановился у сплошь увитой плющом низкой ограды перед входом, вышла встречать ее при полном параде – в крахмальном белом фартуке и таком же чепце, причудливый фасон и обилие кружев на котором, впрочем, выдавал в его носительнице почитательницу мод. Расцеловавшись, они принялись обмениваться первыми впечатлениями и домашними новостями, среди которых главной оказалась, что соседний домик, что граничил с владениями Ленор своим садом, долгое время пустовавший, наконец-то кем-то снят или даже куплен. - В самом деле? – удивилась мадам Нечаева, невольно взглянув в окно своей спальни, куда женщины успели подняться. Оно как раз выходило на задний двор и тот самый соседский сад. – И кто же там поселился? - Не знаю, фрау, представьте себе! Какой-то молодой господин, он здесь совсем недавно, и бывает у себя довольно редко – приезжает вечерами. Я несколько раз видела, как он выходил из экипажа – высокий и очень красивый! - Его экипаж? – усмехнулась Ленор, хоть прекрасно поняла, о чем речь. - Да нет же, фрау, сосед ваш! Очень красивый, но какой-то нелюдим. Ни с кем не общается. Правда, к нему часто приезжает некая дама – пожилая, наверное, матушка. Вот с нею он и проводит постоянно время. - Он, верно, совсем молод? - Да нет, на вид – примерно вам ровесник, впрочем, я не знаю. - Мне ровесник, но проводит все время с мамой? Как забавно… маменькин сынок, - усмешка вновь скользнула по губам Ленор, пока она вынимала шпильки и развязывала ленты, удерживающие на месте ее модную шляпку, которую, сняв, отбросила на кровать рядом с собой. И Эмилия, тотчас заинтересовавшись новым фасоном, забыла про соседа и принялась расспрашивать Ленор об итальянских модах. Больше они к этой теме не возвращались. А еще спустя два дня, мадам Нечаева собственными глазами смогла лицезреть даму, которую фрау Телеманн определила в родительницы их новому соседу. Приятная особа, очень немолодая, но, как говорят, «со следами былой красоты», она проезжала по улице в открытом ландо в тот момент, когда сама Ленор садилась в коляску, намереваясь посетить ювелира, которому хотела отдать в ремонт любимый золотой браслет. Его замочек ослаб и постоянно норовил расстегнуться. Дама эта отчего-то очень пристально посмотрела на нее. И мадам Нечаева даже немного смутилась столь повышенному вниманию, не понимая его причины. Впрочем, возможно, это все только показалось. Незнакомка вскоре отвернулась, а Ленор поехала по своим делам.


Алеардо Локателли: Шарлотта, с присущим любой женщине любопытством, а в ее случае оно имело двойную основу – Алеардо был ей вовсе не безразличен и, хоть их отношения остались в прошлом, но в сердце пожилой дамы они были на очень почетном месте, - так вот, с присущим любопытством, не совсем приличным, маркиза позволила себе рассматривать мадам Нечаеву. Случилось это как раз в тот момент, когда сама Ленор собиралась к ювелиру, а маркиза Моренгейм решила заехать за графом, томящимся в нерешительности. Уже два дня, как Ленор вернулась, а Ардо впервые не мог придумать, как ему пред нею предстать. Маркиза предлагала открытый ход – довольно он уже тут напустил туману. Граф Локателли соглашался, но тянул время. Но на этот раз Шарлотта намеревалась добиться своего. Их путь лежал в маленький парк совсем недалеко от Бруннгассе, где они довольно часто совершали прогулки, почти не привлекая к себе внимания. Они и впрямь со стороны походили на мать и сына, что очень веселило маркизу, находившую во всем этом несколько пикантный тайный смысл. И поэтому иногда, в шутку, позволяла себе сделать жест, не свойственный матери. Смутить Ардо подобным было невозможно, он принимал ее игру и ничуть не стеснялся иногда обращенных на них вопросительных взглядов. Но сегодня во время прогулки они лишь разговаривали, и маркиза все более настаивала на своем. «Сколько можно тянуть?» - вопрошала она Ардо и тот соглашался. И тут же задавал вопрос, который мучил его самого уже не одну неделю – а что, если Ленор вновь прогонит его? - Значит, она не так умна и не так хороша, как мы думали. Тогда ты уедешь и скоро ее забудешь, - навряд ли скоро, и навряд ли забудешь. Впрочем, в голове маркизы уже давно вызрел так сказать – запасной план. Если ее мальчик потерпит поражение в борьбе с этой упрямой женщиной, то в атаку пойдет она. Уж у нее найдется достаточно красноречивых слов, чтобы убедить мадам Нечаеву в неразумности ее поведения. - Шарлотта, может, все же вы выпьете со мной чашечку кофе? – Ардо пытался уговорить женщину остаться, но маркиза упорно отказывалась. Они прощались на пороге его дома, и в тот самый момент у крыльца соседнего остановился экипаж, из которого вышла женщина. Первый взгляд, который она бросила на пару, был не более чем данью интересу – кто же новый сосед. Но дальше она уже не могла отвести глаз от смуглого лица итальянца. В этом взгляде Ленор не было ничего, кроме крайнего удивления, а сам граф в эту минут чувствовал нарастающее волнение. - И все же, в другой раз, мой мальчик, - проговорила маркиза, поворачиваясь к своему ландо, - До встречи, и я жду от тебя записки. Когда ее экипаж отъехал, оставляя позади себя лишь шум колес, граф наконец опомнился и решительно направился ко все еще стоящей напротив него Ленор.

Элеонора Нечаева: Домой Ленор возвращалась, спустя примерно пару часов. Подобно многим женщинам, душевное волнение она успокаивала, порой, делая себе маленькие подарки. Вот и сегодня, отдав в ремонт браслет, она буквально на пятнадцать минут задержалась в маленьком ювелирном салоне при мастерской. И этого хватило, чтобы купить себе пару серег с крупными голубыми топазами, которые очень шли к глазам мадам Нечаевой и вообще прекрасно смотрелись на фоне ее рыжих волос. Примеряя их, заглянув в зеркало, Ленор просто не смогла с ними расстаться. И теперь иногда слегка встряхивала головой, чтобы почувствовать, как они покачиваются в тонких мочках ее ушей, словно юная девушка, которой впервые разрешили надеть фамильную драгоценность. Этим список покупок не ограничивался. По пути она заехала также в шляпную лавку, где не смогла устоять перед двумя очаровательными творениями модисток, которые сейчас покоились в картонках на сиденье рядом с Ленор. И теперь она, улыбаясь, предвкушала недовольство и критику со стороны фрау Телеманн, которая весьма ревниво относилась, если Ленор, находясь в Берне, покупала себе шляпки не в ее салоне, полагая его самым лучшим во всем городе – и не без оснований. Тем не менее, сегодня она «изменила» Эмилии и вовсе не чувствовала угрызений совести по этому поводу. Уже возле самого дома Ленор вновь заметила знакомое ландо, стоящее напротив входа в дворик соседского особнячка. Стало быть, та пожилая дама и есть – матушка ее нового соседа? Как только ее собственный экипаж остановился, мадам Нечаева не без любопытства принялась разглядывать его, словно по виду коляски каким-то образом можно судить о его владелице. Хотя, конечно, кое-что понять можно – в частности, что мадам весьма состоятельна и обладает неплохим вкусом. Но и только лишь. Поэтому, вполне налюбовавшись соседским ландо, Ленор было пошла к себе, но тут из глубины дворика донеслись голоса – мужской и женский. И через секунду у калитки показались их обладатели, увидев которых воочию, мадам Нечаева замерла на месте, остолбенев. Это не мог быть он! Тем не менее, это был Алеардо Локателли: мило болтая со своей спутницей, он вел ее к калитке под руку. И Ленор хватило нескольких секунд наблюдения, чтобы увериться, что эта женщина – ему вовсе не мать. Но кто? Почтенный возраст дамы вроде бы исключал фривольные трактовки. Но было в ней что-то такое… Поэтому, прежде, чем сказала себе мысленно, что верно сошла с ума, Ленор испытала жесточайший приступ ревности, сделавшейся особенно жгучей, когда та, прощаясь, легко коснулась пальцами щеки Алеардо и поцеловала его в щеку, а он улыбнулся и тоже как-то уж слишком привычно, перехватил ласкающую его руку и прижался губами к ладони женщины, затянутой в кружевную митенку. После этого она с помощью Ардо устроилась в ландо и уехала, а он обернулся и буквально натолкнулся на пылающий взгляд мадам Нечаевой. Еще несколько бесконечно долгих мгновений они смотрели друг на друга молча, а потом он медленно пошел в ее сторону. И Ленор, сама не понимая, зачем это делает, попятилась к ограде собственного дома, качая головой, словно Алеардо был призраком, внезапно возникшим перед ее очами. Наконец, упругие ветви живой изгороди уперлись ей в спину, и отступать стало некуда, а он подошел почти вплотную, гипнотизируя взглядом янтарных глаз, не отпуская, подавляя волю. Впрочем, подавить железную волю Ленор было не так-то просто. Не без усилия, но отведя глаза в сторону, ощущая в этот момент странную смесь злости и радости – и то, и другое чувство рождала в ней эта нежданная встреча, она проговорила, тем не менее, почти спокойно, с дьявольским сарказмом в голосе: - А я, оказывается, напрасно смущалась нашей разницы в возрасте, граф. Вижу, ваши взгляды на отношения, действительно, шире, чем это возможно представить… Представить любому здравомыслящему человеку. Зачем она это сказала? Разве этого ждал он от нее, когда смотрел, не отрываясь, в глаза минуту назад? Разве эти пошлые и глупые слова, эти нелепые подозрения и еще более абсурдные обвинения должны были прозвучать из ее уст сейчас? Осекшись под его моментально почерневшим – не от страсти, а от ярости – взором, она прежде никогда не видела его таким, Ленор почувствовала себя вдруг маленькой девочкой, совершившей провинность и теперь съежившейся под суровым взглядом строгого учителя.

Алеардо Локателли: Граф так ничего и не ответил на обвинения Ленор. Он не ожидал от нее теплого приема, но столь агрессивного выпада в сторону ни в чем не повинной маркизы тоже не ожидал. Впрочем, эта маленькая шпилька была скорее в его адрес, но все же спокойно слушать нападки в адрес Шарлотты Алеардо не желал. В медовых глазах появились признаки бури, той самой, которая так и не разразилась на площади Лоди в Риме, но которая вот-вот готова была обрушить свои громы и молнии на эту упрямую женщину сейчас. Чтобы совладать с собой, ему потребовалось несколько мгновений. Алеардо лишь поднял руку над головой женщины и ухватился за ветку какого-то дерева, пальцами безжалостно сминая неповинные зеленые листки. Вторую он положил на витиеватую ограду позади Ленор, полностью отрезая ей пути к отступлению. - Вы даже себе представить не можете, как вы правы. Шарлота - дивная женщина, одна из тех, у которых в душе всегда весна, а в глазах солнце, - с неким злорадством Ардо наблюдал за изменившимся взглядом Ленор, в котором смешались удивление и ревность. А Алеардо продолжал, понизив голос до полушепота. - Маркиза Моренгейм - моя давняя приятельница, синьора Нечаева, очень давняя и очень близкая. В эту минуту граф пристально изучал черты лица женщины, стоящей напротив него: упрямо сжатые губы, сверкающие праведным гневом темно-серые глаза, румянец на щеках. И как всегда, волосы, собранные в тугой узел, и ни одной прядки, кокетливо выбивающейся из прически. Не отдавая отчета в своем внезапном порыве, Ардо протянул руку к ее волосам и едва касаясь их, провел ладонью, после чего ловко выдернул пару шпилек из прически женщины, и волосы Ленор волнами разлетелись по плечам. Его же ладонь снова пустилась в путь, на этот раз очерчивая контур ее лица. Губы итальянца приблизились к губам Ленор, но так и не дотронулись до них. Лишь переместившись к ушку, где мутным голубоватым блеском мерцал топаз. - Ты не красива, Ленор. Ты – прекрасна. А я - безнадежный идиот, влюбившийся в тебя, вопреки здравому смыслу и твоим словам.

Элеонора Нечаева: На какой-то краткий миг Ленор даже показалось, что он собрался ее ударить – такой гнев вспыхнул в глазах Ардо после произнесенной ею язвительной реплики. Впрочем, неплохо разбираясь в людях вообще и в мужчинах в частности, она никогда до конца не могла предсказать реакций и поступков Алеардо Локателли. Поэтому, как нельзя было предположить, что он отправится искать ее – и главное, найдет, точно так же и всякое следующее действие его обескуражило Ленор. В противовес словам, слетающим с губ, – подтверждающим все ее ревнивые догадки, произносимым злорадным тоном – нежнейшие прикосновения рук к волосам, ласкающий каждую черточку ее лица взгляд, неотрывно следящий, впрочем, за каждым движением, чтобы не позволить сбежать – очередной раз… Когда он вдруг вынул из прически Ленор несколько шпилек, разрушая строгий порядок, созданный усилиями горничной, она даже не возразила, лишь слегка поёжилась от мурашек, пробежавших по спине в тот момент, когда вырвавшиеся на свободу рыжие пряди, словно язычки пламени, коснулись чувствительной кожи задней поверхности шеи. - Ты не идиот, ты – просто сошел с ума! – прошептала Ленор, чувствуя, что теряет всякую волю к сопротивлению от пьянящей близости его теплых губ, которые почти касались ее лица. – Мы оба сошли… что ты делаешь? На нас же все смотрят! Это скандал… я – порядочная женщина, Ардо… нет… – лепетала она, краснея, словно институтка, слыша, как он беззвучно смеется над ней, прежде чем поцеловать по-настоящему, – не здесь, умоляю! Что о нас подумают люди?

Алеардо Локателли: - Порядочная?! Хм, а почему же вы тогда не беспокоились, когда жили два месяца в одних апартаментах с незнакомым мужчиной в Риме? И совершенно не думали об этом, проводя с ним дни напролет. А теперь такая малость – и вы вдруг об этом заговорили и так серьезно! – в голосе графа слышался еле сдерживаемый смех, в то время как в торопливом шепоте его дамы было отчетливо слышно смущение и раздражение самой собою. Ардо коснулся ее губ и прошептал в ответ на ее вопрос: - Кто о нас подумает плохо? Здесь никого нет, cara, - и более не желая ждать, когда, наконец, Ленор определится с тем, чего хочет на самом деле – оттолкнуть его или удержать, поцеловал ее. Еще некоторое время Ардо ощущал ее несмелое сопротивление, но и оно иссякло, а сама Ленор, с необычной для себя пылкостью, ответила на его ласку, и руки ее, скользнув по груди Алеардо, легли на плечи мужчины. И все же Ленор была права – на них смотрели. Нет, не изумленные прохожие, которых и в помине не было на этой улочке, но фрау Телеманн. Обеспокоенная тем, что экипаж уже давно приехал, а мадам все еще не вошла в дом, верная служанка решилась выглянуть на крыльцо и обомлела, когда представшая ее глазам сцена проникла в ее сознание. На щеках почтенной женщины расцвели розы, ничем не уступающие тем, что алели на лице синьоры Нечаевой. А тем временем, рука графа поймала ладошку Ленор, и он решительно потянул ее за собой к дверям своего дома. От этой женщины можно было ожидать, чего угодно – Ленор могла сейчас же, следуя сиюминутному порыву, развернуться и убежать, могла начать сопротивляться... Но она была покорна и смотрела на него с надеждой, отчего сердце Алеардо то замирало, то начинало биться в бешеном темпе. Едва они переступили порог его дома, граф закрыл дверь, бросив напоследок улыбку ошарашенной фрау Телеманн, и они оказались отгорожены от внешнего мира. В полумраке маленькой прихожей, куда свет проникал через застекленное цветными стеклышками окно над входной дверью и распадался на мягкие цветные пятна, дрожащие в воздухе, Ленор смотрела на Ардо, словно только что увидела его и поняла реальность всего происходящего. - Нам нужно поговорить, Ленор, - он сделал шаг к ней, но вместо предложенного разговора, привлек женщину к себе и вновь стал целовать.

Элеонора Нечаева: Если бы кто-то еще совсем недавно рассказал Ленор, что она белым днем будет стоять посреди улицы в объятиях мужчины, который, к тому же, страстно ее целует, мадам Нечаева, вероятно, сочла бы такого «рассказчика» человеком с расстройством рассудка. Тем не менее, это, действительно, происходило с ней. Забыв свои недавние опасения, стоило лишь губам Ардо коснуться ее губ, она вдруг подумала, что, на самом деле, ей, в общем-то, плевать на то, что теперь этот самый белый день, и на то, что их могут видеть посторонние, а еще больше плевать на то, что они при этом могут подумать. Поэтому, когда Ардо взял ее за руку и повел за собой, она послушно пошла следом. И было все равно, куда идти, потому что шла она рядом с ним. Никогда и никому прежде в своей жизни Ленор не позволяла командовать и управлять собой, находя это противоестественным собственной сущности. Но вот она идет за Ардо, даже не зная, куда он ведет ее, наслаждаясь тем, что ситуация эта ей вовсе неподконтрольна. И от этого чувства, не меньше, чем от его поцелуев и объятий, замирает сердце. Совместная прогулка их, впрочем, не была продолжительной и закончилась у входной двери арендованного Алеардо дома. Все то время, пока они шли сюда, Ленор, как будто под действием какой-то магии, не сводила взгляда с его лица. Лишь на пороге, когда он, повернув ручку и толкнув дверь, пропустил женщину в переднюю своего дома, этот визуальный контакт был ненадолго прерван. И тогда, оглянувшись, Ленор увидела Эмилию, стоящую у ворот ее собственного особнячка, держась за ограду обеими руками, словно боясь упасть, и ошарашено взирающую на творящееся перед ее глазами распутство. На какое-то мгновение в душу ее вернулось сомнение в том, правильно ли она поступает. Тем временем Ардо, заметив направление взгляда Ленор, тоже обернулся, как ни в чем не бывало, послал фрау Телеманн лучезарную улыбку и – закрыл за ними с Ленор дверь, словно и не происходило ничего из ряда вон выходящего. И счастливое беззаботное чувство, словно пузырьки шампанского, вновь просочилось в ее кровь, отгоняя прочь все иные мысли, кроме тех, что касались ее и Ардо. В передней его дома было тихо и немного душно. Ленор и Алеардо стояли друг напротив друга, на его лице и повсюду вокруг виднелись забавные разноцветные блики от света, проникающего сюда сквозь узорный витраж над дверью – розоватые, рыжие, зеленые. Улыбнувшись Ардо, Ленор прикоснулась кончиками пальцев к одной из таких «веснушек» у него на щеке, в тот момент, когда он вдруг заявил, что им нужно о чем-то поговорить. - В самом деле? И о чем же? – вместо ответа, он вновь поцеловал ее, прижимая к себе. А потом, подхватив на руки, понес куда-то вглубь дома, чтобы продолжить «разговор», которому, действительно, давным-давно пора было состояться между ними. Тема его была стара, как мир, точно так же, как и способ «выражения мыслей», только вот «слова» всякий и всегда в нем подбирает самостоятельно…

Алеардо Локателли: - Ну, а если это всего лишь неутоленная страсть, мой мальчик? Твоя страсть к ней началась с проигранного пари. И может, все, что с тобой происходит - лишь попытка взять реванш? Не случится ли то, что происходит всегда в таких случаях с мужчинами – ты утратишь к ней интерес и самое лучшее, что может произойти – вы расстанетесь друзьями?!– лицо Шарлотты было наполовину скрыто широкими полями соломенной шляпки. Ардо смотрел на нее серьезно и в медовых глазах его не было и тени возмущения подобным, казалось бы, оскорбительным предположением. С этой женщиной графа связывало слишком многое, чтобы он мог позволить себе обижаться на ее откровенность. Да и кто, если не маркиза, знал его? - Если ты полагаешь, что я не думал над этим, Шарлотта, то ты ошибаешься. Я сотни раз задавался вопросом, что будет, если я получу желаемое. Страсть порой приобретает любопытные формы, но не в этот раз. Здесь совсем иное, чем просто желание плоти. Я хочу эту женщину, хочу видеть ее и слышать ее голос, ощущать ее присутствие рядом с собой и знать, что нужен ей. Готов довольствоваться малым, если ей будет так угодно. - Долго ли? Хотя, мой мальчик, ты и впрямь изменился… хотя, это я тебе уже, кажется, говорила. *** Ленор лежала на широком диване, прикрыв глаза и тяжело дыша, словно после битвы. Впрочем, что-то сродни этому и произошло, а если сторонний наблюдатель сейчас решился бы заглянуть в гостиную домика на Бруннгассе, то его глазам предстала бы весьма и весьма своеобразная картина. Мужчина и женщина в растерзанной одежде, частью валяющейся на полу, а частью оставшейся на ее владельцах, но уже не служившей своему истинному назначению. Ардо склонился над любовницей и бережно поглаживал ее разметавшиеся по подушкам волосы, иногда склоняясь к лицу Ленор, и целовал ее губы, шею и грудь. От каждого его прикосновения женщина чуть вздрагивала, как будто от него ей передавались маленькие разряды тока. - Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, Ленор, - слегка хриплым голосом, но уверенно, произнес Алеардо и замер в ожидании своего приговора.

Элеонора Нечаева: Человек – по определению существо разумное. И большую часть жизни разум твердо контролирует поступки, которые люди совершают. Жесткий контроль этот ослабляется или исчезает вовсе лишь во время сна, в состоянии душевного помешательства, а еще, пожалуй, когда человек влюблен. Лежа на боку, прижатая спиной к высокой и мягкой спинке дивана с одной стороны, а с другой, ощущая обнаженной кожей груди горячее тело Ардо, устроившегося рядом и обнимающего ее свободной рукой, подпирая другой голову, Ленор думала о том, что в настоящий момент испытывает одновременно все три этих состояния. Она любит Ардо и счастлива этим настолько, что ей кажется, будто это сон, а еще – она определенно сошла с ума, если позволила себе – и ему – то вопиющее бесстыдство, которое между ними только что происходило. Страсть их оказалась столь сильна и безрассудна, что не было сил сдержать ее хотя бы, чтобы дойти до спальни и там уж дать волю чувствам. Но нет, их любовным ложем суждено было стать дивану в маленькой гостиной этого дома. Ленор понятия не имела, кто еще, кроме Ардо есть в нем в тот момент, когда, бешено целуясь, торопливо раздевая друг друга, они оказались в этой комнате и на этом диване. Возможно, - да и наверняка, здесь есть слуги, а значит, их могли увидеть посторонние люди. Даже, если и не видели, то уж точно – слышали… При этой мысли уголков ее губ сперва коснулась улыбка, а потом губы Ардо, подарившего ей легкий, словно прикосновение перышка, нежный поцелуй, один из множества, но от этого не менее сладкий. Ленор, не открывая глаз, на ощупь провела ладонью о его плечу, спускаясь к спине, обнимая, оплетая собой, словно гибкий плющ, ищущий опоры у мощного ствола растущего рядом дерева. Кажется, подобной метафорой испокон века в проповедях определяют отношения супругов. Прежде это казалось Ленор глупым и смешным, только теперь поняла она истинный ее смысл. Просто ведь не было в ее жизни раньше никого, для кого она могла бы стать слабой и хрупкой, на кого могла бы опираться, чью жизнь могла бы украсить собой, а теперь… От его слов Ардо Ленор чуть вздрогнула и открыла глаза, встретившись с ним взглядом, и замерла, не зная, что сказать. Больше всего на свете хотелось ей ответить согласием, это было так естественно в их ситуации. Но именно это бы означало солгать ему. А лгать Ардо, своему единственному, пришедшему в ее жизнь, увы, слишком поздно, чтобы позволить себе счастье быть с ним, Ленор не могла. Он любит не ее, а некий придуманный образ – ничего не знает о ее прошлом, о тех событиях, которые, фактически, вынудили ее покинуть родину, начав свое бесконечное путешествие, а по сути, бегство от себя самой и беспросветного одиночества, отступившего впервые лишь в его объятиях. Объятиях, которые она не заслуживает, которых вновь лишится, едва он обо всем узнает. И будет ей еще хуже, чем раньше, когда она не знала их, но придется научиться жить и с этим. - Прежде чем ответить, я должна рассказать тебе о себе, - в глазах мужчины мелькнула ирония, когда Ленор, мягко высвободившись из его объятий, села. – Нет, ты не понял… Это касается моей жизни до тебя, то, чего ты не мог обо мне знать. Послушай, не перебивая, и уже тогда решишь, чего ты на самом деле хочешь…

Алеардо Локателли: Она села и неловко, не зашнуровывая, натянула на себя платье. Рассказывала Ленор о своей жизни без особых эмоций, временами даже чересчур сухо, хоть пару раз в ее голосе и готово было прорваться истинное чувство. Ардо все это время сидел напротив, сохраняя на лице полную серьезность, но ни разу не подняв глаза на женщину, опасаясь, что она раньше времени прочтет там его чувства. Когда же синьора Нечаева закончила, повисла недолгая пауза. Граф поднял указательный палец и дотронулся до своей брови, очертив ее контур. - Bene, mia cara, но где же обещанный ответ? Ты сказала, что дашь его, когда все расскажешь, а ты молчишь? – в ответ от Ленор прозвучало какое-то нечленораздельное восклицание, после чего она возмущенно спросила, слушал ли он ее вообще? - Почему - не слушал? Очень даже внимательно, - наконец посмотрев на нее, Алеардо посмел улыбнутся этой немного сердитой (скорее, на себя саму) даме, - и, знаешь, я ожидал какой-нибудь кровавой драмы. Но даже если бы ты была бессердечной убийцей собственных мужей, я все же не отказался бы попытать счастье стать твоей очередной жертвой. Правда, пока что я стал жертвой лишь Трезора. Так что… Граф поднялся с дивана и, приблизившись к Ленор, склонился и поцеловал ее в лоб. После этого, как ни в чем не бывало, стал собирать разбросанные женские вещи: ее чулки, туфельки, какие-то ленты, после чего присел перед ней. - Так что, - решил закончить Ардо, - единственное, чего я желаю, это услышать твой ответ, а потом отправиться обедать, ибо я очень голоден, mio amore.

Элеонора Нечаева: Разговор между ними, как всегда, шел по-французски, которым оба владели совершенно свободно, хотя, за последнее время Ленор уже и успела запомнить значение пары десятков итальянских слов, которые Ардо вставлял в свою речь особенно часто. Но, глядя на то, как беззаботно он улыбается и продолжает шутить, мадам Нечаева грешным делом подумала, что Алеардо понял ее все же не до конца. Затем, что невозможно было вообразить, чтобы его отношение к ней не изменилось после подобной исповеди, открывшей самые непривлекательные страницы ее жизни – ведь Ленор намеренно ничего не приукрашивала, пообещав себе быть откровенной с Ардо, чего бы это ни стоило. И все же, он улыбался ей и по-прежнему утверждал, что ждет ответа на свой вопрос. И тогда в голове женщины даже мелькнула мысль, что это какая-то ирония, должно быть. И, наверное, если она скажет ему «да», Алеардо тотчас же превратит все в шутку. Ведь у него всегда был этот талант – несерьезно смотреть на какие-то вещи, кажущиеся ей чрезвычайно серьезными. И Ленор порой даже сердилась на него за такое отношение к жизни. Рассердилась и теперь, спросила раздраженно, слушал ли он ее? Выяснилось, что вполне даже слушал, вот только не считает ее «ужасное прошлое» таким уж ужасным. И стоило ему сказать об этом вслух, как и сама она, словно по волшебству, вдруг испытала чувство огромного облегчения. А еще благодарности, что воспринял он все именно так, а не иначе. И может быть, в этой «несерьезности» Алеардо и есть его высшая мудрость, в которой Ленор прежде ему упорно отказывала? Теперь она и сама готова была в это поверить. Некоторое время она наблюдала за тем, как Ардо собирает разбросанные по комнате вещи. После чего, небрежно скинув их кучей на диван рядом с нею, устроившись перед задумчивой Ленор на корточки, он вновь попытался поймать ее взгляд и в очередной раз задал столь важный для него сегодня вопрос. Но это были еще не все откровения, заготовленные ею для него. Рассказав о себе практически все, лишь одной темы не коснулась мадам Нечаева, полагая ее ничего не значащей в свете того, что ожидала услышать в ответ на свои признания. Но очередной раз ошиблась. Поэтому теперь стоило рассказать Ардо и об этом. - Нет, погоди, - Ленор улыбнулась чуть грустно и своим излюбленным жестом провела ладонью по щеке Алеардо, – ты будешь смеяться, но и это еще не все, - брови мужчины иронически поползли вверх, однако ей было не до шуток. Обсуждать эту тему мадам Нечаева, действительно, никогда и ни с кем не решалась прежде. - Скажи, а тебя не удивляет, что прожив в браке с Нечаевым десять лет, вырастив его дочь, я так и не родила детей от него? – Ардо пожал плечами, не совсем понимая, куда она клонит. – Ты же итальянец, дорогой. И я знаю, что для вас особенно характерно это чувство семьи – отношения с родителями, детьми, прочей родней. Твоя матушка спит и видит тебя не просто мужем, но отцом целой толпы ребятишек, ее внуков. Кроме того, твоему роду нужен наследник. Но может случиться так… да что там говорить – скорее всего, так и произойдет, что я… не смогу родить тебе детей, как бы я этого не хотела. Доктора много лет убеждали меня, что я здорова, что нужно просто ждать и надеяться, когда Господь пошлет мне ребенка. Вначале я ждала – и надеялась. Потом перестала и впала в тихое отчаяние, а потом, знаешь, даже была рада, что своих детей у меня нет. Теперь же, если мы поженимся, твоей матери и без того будет трудно принять твой выбор – не спорь, я знаю, что это так! А уж когда она узнает, что внуков ты ей, скорее всего, не подаришь – во всяком случае, со мной… - Ленор вновь усмехнулась и покачала головой. – Так что? Ты все еще хочешь взять меня в жены – теперь?

Алеардо Локателли: Странная привычка у этой женщины – выискивать во всем отрицательные стороны. Абсолютно во всем, и при этом в глазах ее таится такая обреченность. - Удивляет? Нет, нисколько не удивляет. Особенно после того, что ты мне успела рассказать о себе, - для того, чтобы родились дети, нужны двое, а Ленор в браке с Нечаевым всегда была одна. Ардо продолжал сидеть перед ней и заглядывать в эти серо-синие глаза. - В любом случае, Ленор, мне кажется, что теперь ты меня не слушала. Мне нужна ты, только рядом с тобой я буду счастлив. А без тебя мне уже ничего не нужно будет. И не важно, что скажет моя мать. Я уже давно вырос и волен поступать так, как хочу. Даже если ее это не устраивает. Поверь мне, cara, как только она тебя узнает, она все поймет сама. А дети… я уверен, ты будешь самой прекрасной матерью в мире, и я приложу все усилия, чтобы ты смогла в этом убедиться. В медовых глазах графа заплескались опасные лукавые огоньки и забыв напрочь, что минуту назад он испытывал голод совсем иного характера, Алеардо с новым пылом принялся целовать женщину и оторвался от ее губ лишь тогда, когда стало не хватать воздуха. - Это тебя убедило, или стоит привести более веские доводы? Знаешь, Ленор, если ты немедленно не перестанешь выискивать доводы против этого брака, то я поведу себя, как истинный варвар - запру тебя в этой комнате, отправлю слугу за священником – итальянцем, естественно, чтобы он и слова не понял из твоего лопотания – и заставлю нас обвенчать. А дальше, amore mio, тебе придется лишь смириться со своей судьбой. Он шутил, но глаза были серьезны, как никогда. Конечно, он не стал бы ее запирать. Но возможно, это был последний раз, когда он спрашивал ее ответа и что будет, если Ленор ответит отказом, наперед Ардо сказать не мог.

Элеонора Нечаева: Последний «скелет» из шкафов прошлого мадам Нечаевой рассыпался в прах и исчез в тот самый момент, когда Ардо пообещал сделать ее своей пленницей. Но, на самом-то деле, оба они знали, что пленение уже состоялось. Случилось оно гораздо раньше и вышло взаимным, что довольно часто случается в таком виде поединков. И неволя эта внезапно показалась настолько слаще любой свободы, что и вспоминать о ней больше не хотелось. Разумеется, она ответила согласием на его предложение. Как долго еще можно бегать от своей судьбы? А этот мужчина, несомненно, был создан для нее ровно настолько же, насколько сама Ленор была создана для Ардо, то есть – идеально. Найти католический храм в сплошь протестантском Берне оказалось сложной задачей. Конечно, Ленор убеждала Алеардо, что нет никакой необходимости венчаться столь поспешно, что можно подождать и сделать это непосредственно в Италии. Но тот, словно опасаясь, что внутри Ленор в очередной раз проснется задремавший, было, дух противоречия, настоял, чтобы поженили их прямо здесь же, в Швейцарии. Священник крохотной католической церквушки, все же найденной им в пригороде, был потрясен тем, что столь знатный господин, как граф Локателли и его невеста выбрали именно этот храм местом, где решили связать свои судьбы. Но именно там госпожа Нечаева и превратилась в девятую по счету графиню Локателли. Впрочем, были у нее пожелания, которые пришлось исполнять и Алеардо. Прожив почти половину жизни, как ей теперь казалось, неверно, Ленор более всего хотела начать новую страницу ее по всем правилам. Поэтому настояла, на том, чтобы им венчаться и еще один раз – теперь уже православным обрядом. Что и было сделано в посольском храме Русской императорской миссии в Риме, через который лежал путь новобрачных, направляющихся в родовое поместье Локателли, чтобы Ленор могла познакомиться с матерью своего супруга. И этого момента решительная и вполне уверенная в себе новоиспеченная синьора графиня боялась так, как ничего в жизни не боялась прежде. И напрасно, ибо познакомившись с синьорой Бьянкой, матерью Ардо, лишний раз убедилась в справедливости наблюдения, что большинство мужчин склонны искать себе в супруги женщину, хотя бы в чем-то напоминающую им их собственную матушку. А вдовствующая графиня Локателли, несомненно, походила на свою сноху хотя бы даже характером. Наверное, поэтому, как шутила затем Ленор, Алеардо, прекрасно изучив свою матушку, так легко подобрал ключи и к ней. Синьора Бьянка, отнесшаяся к ней на первых порах с вежливой сдержанностью, что уже было счастьем, вскоре, впрочем, полностью приняла Ленор. То же можно сказать и об его сестрах, которые, возможно, просто были рады тому, что их непутевый младший братец, наконец-то, нашел себе жену. Судьба, словно задолжав за многие годы, вдруг будто бы решила сразу отдать Ленор все эти долги. И теперь, каждый вечер засыпая рядом с мужем, она уже и не знала, что бы еще могла попросить в своей вечерней молитве. Вернее, конечно, знала, но не решалась, потому что это было бы уж слишком. Впрочем, говорят, что самые заветные желания, порой, исполняются, когда об этом перестаешь даже и мечтать, понимая несбыточность. Поэтому, когда через несколько месяцев обратившись к доктору по поводу необъяснимого недомогания, узнала подлинную его причину, Ленор, вопреки здравому смыслу, поверила в нее не до конца. И убедилась в том, что все – правда, лишь когда на руки ей положили ее первенца, который, по словам акушера, обладал столь здоровыми легкими, что в будущем, если бы не родился отпрыском аристократической фамилии, вполне мог рассчитывать на оперную карьеру. Что касается самой Ленор, то даже теперь она была вполне убеждена, что ее устроит любое поприще, которое выберет в своей жизни маленький Уго Валентино, названный так в честь сразу обоих своих дедов, лишь бы был он в ней настолько же счастлив, как сама она теперь. И для этого она готова была сделать все. Вернее, они вместе – Ленор и Алеардо. Прежде, в те одинокие годы, она иногда задавала себе вопрос – для чего живет? И лишь теперь, разглядывая личико сына, понимала, что пришло время, и ответ на ее вопрос найден. Все в нашей жизни происходит в свой, единственно верный, час. Нужно лишь только уметь дождаться его и понять, что именно оно и есть – то самое время. Время любить. И неважно, когда и где оно нас настигнет.



полная версия страницы