Форум » Дальние страны » Римские каникулы » Ответить
Римские каникулы
Элеонора Нечаева: Место - Рим, отель "Корона" - улицы города. Время - февраль 1834 года. Участники - Элеонора Нечаева, Алеардо Локателли
Ответов - 55, стр:
1 2 3 All
Элеонора Нечаева: В том, что совершила крупную ошибку, приехав в Рим на время карнавала, Элеонора убеждалась с каждым днем все больше и больше. Конечно, сама виновата: не стоило так уж доверять восхищенным рассказам мадам Севиньи, этой простушки, которая, видать, и носа не высовывала из своего Дижона, до той поры, пока не решила путешествовать по Европе в обществе скучного мужа-банкира. Госпожа Нечаева познакомилась с этой парой прошлой осенью в Ницце, где все они снимали комнаты в одном маленьком пансионе. Именно от этой дамы Ленор и узнала об обычае римлян устраивать перед Великим постом гуляния, подобные нашей Масленице, называя их «карнавалом». И, наслушавшись о веселье, которое там происходит в эти дни, непременно решила посетить Вечный город в следующем же году, чтобы увидеть все своими глазами. Ну и увидела… Надо сказать, что февраль – он и в Риме февраль, поэтому, к почти ежедневным туманам, наползающим с Тибра на город, следовало добавить периодический моросящий дождь, серое небо и жуткую грязь, размешанную десятками тысяч ног до состояния, отчетливо напоминающего родные российские просторы ранней весной, когда только сошел снег. Плюс постоянный шум, гвалт, выстрелы хлопушек, от которых Ленор уже устала вздрагивать, да и Трезор всякий раз беспокоился и после очередного залпа надолго заходился истерическим лаем, хотя, обычно бывал весьма молчалив, как и подобает собаке его породы. Вообще, он был еще одной причиной, по которой ехать на карнавал ей не стоило. В самом деле, невозможно же бродить в разряженной и шумной толпе с собакой, которая может, испугавшись, кого-нибудь ненароком и укусить. Поэтому бедняга Трезор уже второй день томился в комнатах. И уделом его были лишь короткие прогулки ранним утром, когда основное действо карнавала ненадолго прекращалось – надо же было и этим полоумным когда-то спать, ведь, правда? И вот ведь незадача, как раз в эти краткие часы, когда поспать мечтала и сама госпожа Нечаева, и нужно было выводить собаку, ибо она не признавала никого из служащих отеля, в котором Ленор посчастливилось нанять апартаменты. С отелем вообще вышла отдельная история. Так как мадам Нечаева понятия не имела, какой популярностью пользуется этот праздник у аборигенов, то и о том, чтобы снять номер в отеле на время карнавала заранее – не подумала. Поэтому, непосредственно после приезда в Рим более чем сутки назад имела несколько неприятных часов поисков жилья, и совсем уж отчаялась, готовая плюнуть на все и уехать из этого вертепа, куда глаза глядят. Но в самом последнем отеле, куда она заехала скорее для успокоения совести, портье неожиданно сказал, что комнаты есть. Даже не комнаты, а целый этаж. Который обычно снимает на дни карнавала какой-то их постоянный клиент, однако в этом году он отчего-то не подтвердил свой ангажемент. Стало быть, ничего не помешает мадам занять их вместо него. Осмотрев предложенные комнаты, Ленор осталась вполне довольна, хоть цена и показалась ей грабительской. Но выбирать не приходилось. Посему и приказала выгружать вещи, решив остаться именно здесь. Надо сказать, что гостиница оказалась довольно далеко от улицы Корсо, где протекала основная карнавальная жизнь, поэтому добираться туда всякий раз приходилось на наемном экипаже, более компактном и маневренном, чем дорожная карета Ленор, которой было никак не развернуться на узких улочках, да еще в толпе. Поэтому, как и вчера, сегодня мадам Нечаева воспользовалась услугами местных извозчиков. А после, нагулявшись, продрогнув и запачкавшись в грязи вдоволь, решив, что пора и честь знать, вновь стала искать экипаж, чтобы ехать в отель. Однако не тут-то было! Ни одного свободного не попалось ей на глаза в течение часа, и Ленор уже была почти в отчаянии. Но вот, словно божья милость, неподалеку от нее показался свободный извозчик. Взмахнув рукой, мадам Нечаева бросилась к нему, желая остановить. Но тут, неожиданно путь ей преградила высокая мужская фигура, отделившаяся за секунду до того от группки других галдящих, словно стая ворон, итальянцев. Мужчина, лицо которого было закрыто черной шелковой маской, бросил извозчику несколько фраз, тот воскликнул что-то в ответ – и вот, последняя надежда Элеоноры Валентиновны уехать в гостиницу в экипаже лопнула, словно мыльный пузырь. С гвалтом и хохотом вся компания загрузилась в открытое ландо – и как они только все там поместились? – и тотчас же отбыла в неизвестном направлении. А самой Ленор пришлось-таки брести в гостиницу пешком, чтобы узнать там еще одну не самую приятную новость. Оказывается, владелец апартаментов, которые она заняла, все же изволил прибыть на карнавал в третий его день. - Синьора, это не должно Вас беспокоить. Граф Локателли – наш особый гость и прекрасный человек. Узнав о сложившейся ситуации, он сказал, что поступил опрометчиво, не предупредив о своем опоздании, поэтому не станет возражать, если гостья, приехавшая ранее, здесь же и останется. - То есть как?! – воскликнула мадам Нечаева. – Я же не могу жить с чужим человеком? Это непристойно! - Ах, синьора! Это карнавал, здесь границы того, что «пристойно», а что « непристойно» настолько размыты… - Нет, это невозможно! – проговорила Ленор и вновь решительно взглянула на метрдотеля. - В таком случае, боюсь, что придется переезжать именно Вам, синьора. Повторяю, граф Локателли – это наш особый гость, - лицо портье сделалось каменным, а в душе Ленор немедленно поднялась вся «донная муть». – Да что это за порядки такие?! Я буду жаловаться… хозяину. Как его найти? Это ненормально: я первая заняла этаж, стало быть, мне в нем и жить. - Синьора, скажу по секрету, хозяин этого отеля очень многим обязан в прошлом ныне покойному батюшке графа Локателли, поэтому синьор Алеардо и члены его семьи, а также друзья – особые. Вам же я советую с благодарностью принять его предложение, затем, что другого жилья в Риме теперь путешественнику не найти… Да право же, синьора! Вы же видели, сколько там комнат, вы с ним даже и не встретитесь, тем более, что во время карнавала граф почти не бывает в гостинице…
Алеардо Локателли: Он опоздал к началу карнавала. Сначала задержали дела, а потом еще это досадное происшествие в дороге, когда экипаж чуть не перевернулся из-за сломавшейся оси. Алеардо крайне не любил задержек, ни в делах, ни тем более – в развлечениях. А карнавал – это вечный праздник жизни, который на время оживлял уснувший древний город. Рим нравился Алеардо даже больше других городов, но не в дни карнавала, а после него – когда пресыщенная развлечениями толпа, наконец, превращалась в благонравных особ, ничем не смеющих демонстрировать ту развязность, ту страсть и откровенное желание прошедших дней. Сам граф Локателли в эти дни прогуливался по улицам города и искал на лицах прохожих следы, которые должны были выявить их скрытые пороки. Однако до конца карнавала было еще несколько дней. Увы, Алеардо не просто опоздал к его началу, но прибыл лишь на третий день. И город встретил его так, как и полагается встречать припозднившегося гостя – суматохой и толчеей, через которые экипажу было сложно протиснуться. Промучившись не меньше часа на улицах, Ардо все-таки добрался до гостиницы, где его всегда ждали апартаменты. Хозяин ее, синьор Сильвио, был близким другом семьи Локателли, и та давняя услуга, что когда-то оказал Уго Локателли этому человеку, уже давно стерлась из памяти. А вот дружба осталась. Ардо вошел в холл гостиницы, потирая озябшие руки. Ужасная погода все последние дни готова была свести его с ума. В холле не было никого – даже чичероне не ошивались возле дверей, но Алеардо не стал обращать внимание на подобное отсутствие служителей и привычно поднялся на второй этаж, в свои апартаменты, оставив слугу разгружать багаж. Дверь его любимой синей гостиной оказалась не заперта, он повернул медную ручку, начищенную до зеркального блеска, и толкнул дверь вперед. То, что он увидел, удивило его, а то, что услышал затем – вызвало неприятное чувство. Комната была такой же как и всегда, только вот посреди нее, на подстилке, лежала псина, которая, стоило Ардо заглянуть внутрь – подняла голову и глухо зарычала на него. Граф скривил губы и захлопнул дверь, после чего сбежал по лестнице вниз и столкнулся с синьором Сильвио. - Ваше сиятельство, - на губах итальянца дрожала смущенная улыбка. - А я думал. Вы не приедете. Я вам сейчас все объясню. Объяснение оказалось простым. Путешественница, явно незнакомая с традициями и правилами римского карнавала, приехала, не позаботившись заранее о жилье. Что же, Ардо не собирался выгонять ее на улицу. Тем более, его сразу несколько заинтересовала дама, путешествующая в полном одиночестве, без спутников и компаньонок. Либо стара и некрасива, либо легкого поведения. Условившись с синьором Сильвио, что он займет западные комнаты, оставив синьоре все комнаты восточные, Ардо поспешно покинул гостиницу. Ему не терпелось навестить одну особу, которая должна была поджидать его приезда, ведь весточку о себе он ей послал заранее. Теперь же, опоздав на три дня, Ардо мог и не застать ветреной Кармеллы, белокурой феи, что обитала в труппе театра Арджентино. Однако она ждала его, не просто ждала, а изнывала, и едва он переступил порог ее дома, кинулась в его объятия с упреками и поцелуями. Спустя пару часов, Ардо уже собрал вокруг себя обычную компанию, в которой намеревался весело провести оставшиеся дни карнавала. Весь день у них уже был расписан и нигде опаздывать было нельзя. Ресторан, вечерние буйства на праздничных улицах, опера, прием у князя N*. Перемещаться по городу было трудно и пешком, и в экипаже, но последнее было все же предпочтительней, ибо уставшим гулякам нужно было давать отдых ногам. Вот и случилось, что тем мужчиной, который позволил себе увести из под носа мадам Нечаевой экипаж, оказался граф Локателли. Вечер удался на славу, но прекратить его, оборвать на середине было невозможно – Алеардо был бы не он, если бы не позвал всю шумную компанию к себе, уже и позабыв о том, что делит жилище с неизвестной ему дамой. Кармелла дивно выводила арию Элен из «Девы озера», а Карло, фальшивя, подпевал ей под общий хохот.
Элеонора Нечаева: Положение, в которое она попала, по-прежнему казалось унизительным, а ситуация – совершенно возмутительной. Невозможно представить, чтобы что-либо подобное случилось с нею в Петербурге. Да что там, вообще невозможно, чтобы она где-либо до того оказалась в столь дурацкой ситуации, как теперь. Однако чуть охолонув от переполняющего душу гнева, мадам Нечаева подумала, что выбора у нее, и в самом деле, нет. Во всяком случае, до завтрашнего дня. Поэтому, повыступав еще немного для проформы, все же согласилась на предложенные ей условия и пошла наверх. Выяснилось, что граф Локателли, которого она вообразила себе отчего-то избалованным юнцом-прожигателем жизни, вроде… да, вроде Максима Мещерского, недоброй памяти, оставил в ее распоряжении восточную часть апартаментов. «Что же, какая, собственно, разница», - подумалось женщине, когда она устало отворила дверь так называемой «синей гостиной», одной из здешних комнат, стены которой были обиты синим шелком, что самой Ленор казалось чрезмерно мрачным цветом для оформления помещений. Заслышав появление хозяйки, навстречу мадам Нечаевой радостно бросился со своей подстилки Трезор. Он радостно лаял, пытался лизнуть Ленор прямо в губы, становясь передними лапами ей на плечи и делаясь в эти моменты практически одного роста с женщиной, с улыбкой отбивающейся от его навязчивых ласк. - Трезорка! Ну, прекрати, негодник! Хватит, фу! Фу! Иди к себе… Пес этот был, пожалуй, единственным существом, которое Ленор по-настоящему любила. За те два года, что прошли с момента его появления в жизни мадам Нечаевой, многое в этой самой жизни успело поменяться. Но неизменной оставалась та радость, которую она испытывала, общаясь со своим четвероногим питомцем, который уже давно не походил на тот маленький шерстяной комок, привезенный однажды ею в Нечаево. Собственно, Ленор давно полагала Трезора за родное и совершенно разумное существо, почти человека, который разве что ответить не может, а так – все прекрасно понимает. Поэтому теперь и жаловалась своему псу на все злоключения сегодняшнего дня, а он понимающе смотрел ей прямо в глаза, положив морду на колени сидящей в кресле женщине и, кажется, даже иногда сочувственно вздыхал… Немного успокоившись после общения с Трезором, мадам Нечаева, наконец, встала со своего места и несколько раз дернула кисть сонетки, призывая к себе горничную, дабы помогла приготовиться ко сну – было уже довольно поздно и на удивление тихо за окнами. Не иначе, как даже у местных начал иссякать запас веселья. Горничная, как и вообще вся здешняя обслуга – это Ленор тоже уже заметила, была весьма нетороплива. И явилась дай бог через четверть часа после того, как ее позвали. Впрочем, свое дело она знала, поэтому со всеми процедурами покончили быстро. И вот уже мадам Нечаева в долгополой ночной сорочке и чепце с кружевами, как и подобает солидной даме ее возраста, переместилась в спальную комнату, куда следом за нею приплелся и верный Трезор, тотчас же устраиваясь на коврике у изножья постели хозяйки. Горничная, с опаской поглядывая на здоровенную псину, потушила свечи, кроме одной на прикроватной тумбочке – Ленор не любила спать в полной темноте, и пожелав спокойной ночи, удалилась. Возможно, оттого, что изрядно вымоталась, заснула мадам Нечаева довольно быстро. Впрочем, ненадолго. Потому что сон ее вскоре спугнули какие-то вопли или же пение, доносящееся из противоположной части этажа. Настолько громкое и, надо сказать, противное, что терпеть их долго Ленор не смогла, как ни пыталась. По всему выходило, что вернулся домой тот самый граф, имя которого она спросонья позабыла. Причем, вернулся не один, а с компанией, о чем свидетельствовал хохот, аплодисменты и нетрезвые выкрики. - Ну и плевать, что он тут хозяин… или друг хозяина, это не дает ему права лишать меня законного права на отдых! – наконец, провозгласила мадам Нечаева под одобрительный лай Трезора, которого тоже, видать, утомили неспокойное соседи. После чего накинула на себя стеганый салоп, да прямо в таком виде, ничтоже сумняшеся и направилась усмирять буянов. Разумеется, пес пошел за ней. На то, как воспримут появление дамы в стеганом салопе и ночном кружевном чепце, да еще с собакой немаленьких размеров, Ленор было тоже глубоко наплевать. Быстро и практически бесшумно она проскользнула по разделявшему их покои коридору со свечой в руках и постучала в комнату, откуда по-прежнему доносились возбужденные голоса и бренчание пианино. Никто не пригласил ее войти, по всей видимости, просто не услышали. И тогда Ленор вошла без приглашения. Обернувшиеся на звук открываемой двери гости явно опешили при виде такого «явления». Пианист прекратил играть, вульгарно одетая девица, которая только что выводила рулады, наконец, замолчала и вообще – разговор как-то резко стих. - Господа, кто из вас граф… Локателли? – итальянского Ленор не знала, поэтому заговорила по-французски, довольная, что все же вспомнила его фамилию. На призыв обернулся один из присутствующих, высокий темноволосый мужчина, окинувший ее насмешливым взглядом, отчего сделался тотчас же противен Ленор, которая более всего в жизни не любила, когда кто-то смеет над нею насмехаться. Однако, спустя секунду, к этой мгновенно вспыхнувшей неприязни добавился новый пункт. Неведомо как, ведь прошлую их встречу он был в маске, но Ленор все же узнала в стоящем напротив итальянце того, кто увел у нее экипаж нынче вечером на Корсо. Глаза ее сузились и сверкнули недобрым ледяным блеском. Так, стало быть, это он и есть тот самый «особый гость»? Несчастна страна, в которой аристократы обладают столь дурными манерами. Но она, хоть и не имеет титула, тоже дворянка. И воспитана достаточно хорошо, чтобы и этого хама немного поучить манерам. - Сударь, признайтесь, что я вам сделала? – в карих глазах мужчины мелькнуло непонимание. – Да-да, вы не ослышались. Я действительно не понимаю, чем умудрилась насолить вам настолько, чтобы последовательно лишить меня сначала возможности с удобством добраться до своей гостиницы, затем – права нормально в ней жить и, наконец, ночного отдыха?
Алеардо Локателли: Стук в дверь, и в самом деле, был едва слышен за шумом разговора и пением Кармеллы и Франчески. Да и кто бы посмел тревожить графа в этот час в его собственной комнате? Тем не менее, посреди веселья дверь распахнулась, и на пороге возникло нечто. Карло смазал последние ноты на фортепиано, а из горла Франчески вылетела «жаба». Еще секунда, и немая сцена стала всеобщей, все обернулись к дверям. В некотором роде, это «нечто» в белом одеянии, со свечой в руке и с темной псиной рядом, можно было принять за привидение. Ардо, который сидел в кресле спиной к дверям, держа на коленях мурчащую от его ласк Кармеллу, повернулся лишь тогда, когда пришедшая дама по-французски поинтересовалась его персоной. - Che tipo di costume di carnevale? – взвизгнула девица, когда Алеардо поставил ее на землю. - Stai zitto, Carmella, - поднимаясь, бросил граф своей любовнице, которая не смогла сдержать смеха от такого странного облачения, и после обернулся к даме с самым почтительным видом. - Синьора, простите, но я вас не знаю и не понимаю ваших претензий? Ах! Вы, верно, та дама, что является невольной моей соседкой? Прошу, проходите, не стоит стоять в дверях – тут сквозняки. Алеардо пропустил Ленор и ее сурового спутника, с которым уже имел честь познакомиться днем, в комнату, и сам затворил за ней дверь. Пока стоял позади нее, граф все же не мог удержаться от многозначительной гримасы, в которой выразил присутствующим свое отношение к появлению незнакомки. Но едва она повернулась, на лице Локателли появилось внимательное выражение, и только в глазах плясали искры. - Синьору, видимо, разбудили наши голоса? Мы сожалеем о том, что доставили такие неприятности вашей особе. Но может, раз уж вы проснулись, то пожелаете присоединиться к нам? Кстати, позвольте представиться – граф Алеардо Локателли. Вся компания пристально разглядывала мадам Нечаеву, которая принимать подобного предложения не желала, а все ее требования сводились лишь к одному – позволить ей выспаться. - Ну, синьора, не принимайте нас за варваров! Мы не можем допустить, чтобы женщина страдала. Мы с радостью найдем и другое место, где можно предаваться веселью, ведь, верно? И примите наши искренние извинения. Все радостно закивали, а Карло поспешно вскочил и накидывая на плечи плащ, бросился вон из комнаты на поиски экипажа. Так, к радости Ленор, шумная компания графа покинула гостиницу. По дороге же разговор все время возвращался к фееричному появлению странной синьоры в комнатах Ардо. - Она ужасно одета! Если она в этом спит, то что же должно ей сниться?! В таком кошмарном одеянии немудрено мучиться дурным сном, - Кармелла заливалась звонким смехом, и другие ее товарки вторили ей. Впрочем, мужчины тоже улыбались женскому злословию. - Я приняла ее за приведение, от нее таким холодом повеяло! – суеверно зашептала Франческа и, перекрестившись, вознесла молитву своей святой. - Дура, это не от нее, это сквозняк из дверей, - Кармелла снова залилась звонким смехом. - Хотя, сама она, видать, тоже, не слишком горячая. Сразу видно, северянка. Француженка или немка? Ардо некоторое время молча слушал разговор, который время от времени все еще возвращался к Ленор, но постепенно все же свернул в привычное русло фривольных шуток. - Ардо, что-то ты притих, милый. Уж не заморозила ли тебя эта синьора? - Я тут подумал… Синьоры, а хотите пари?!
Элеонора Нечаева: Его приглашение присоединиться к компании выглядело сущим издевательством – еще одним. Поэтому Ленор даже не удостоила Локателли ответом, просто фыркнула презрительно в ответ. Его отвратительные дружки и шлюхи, в которые мадам Нечаева с первого же взгляда записала двух чрезмерно веселых девиц, присутствующих в комнате, по-прежнему разглядывали ее с таким видом, будто она была не обыкновенной женщиной, а каким-либо мифическим чудищем о двух головах и четырех ногах. Да и в темно-медовых глазах хозяина всего этого вертепа прыгали черти. У него вообще обнаружилась какая-то странная манера смотреть на собеседника чуть исподлобья, очень пристально. И Ленор на краткое мгновение вдруг «попалась» на этот взгляд, словно на крючок. Но тотчас же поспешила отвести глаза – прямые взгляды тоже были ей неприятны. Как и вообще – все, что происходило вокруг. К счастью, их краткий диалог возымел желаемое мадам Нечаевой действие. Итальянец принес ей извинения, и вот уже один из его приспешников метнулся прочь из комнаты, вероятно, чтобы нанять экипаж. А вскоре после того, как Ленор с достоинством удалилась в свои комнаты и вновь легла в постель, где теперь уже не спала, а прислушивалась к происходящему в коридоре, до ее слуха донесся шум перемещающейся в сторону лестницы компании, затем приглушенные голоса откуда-то снизу. И вот, наконец, все вновь стихло. И, казалось бы, можно спать, но это только в теории. Сон мадам Нечаевой всегда был исключительно капризен. А уж после такой побудки среди ночи нечего было и рассчитывать на его возвращение. Поэтому, прокрутившись в постели с боку на бок некоторое время, она стала предпринимать попытки читать. И забылась лишь перед рассветом, проклиная этот сумасшедший город и каждого из его обитателей в отдельности, а еще себя, за то, что сюда приехала и давая страшную клятву, что это в последний раз. Разумеется, выспаться не удалось. Уже через пару часов Трезор принялся тыкаться своим мокрым влажным носом сперва ей в руки, а потом и в лицо. Псу хотелось гулять – Ленор же мечтала умереть. Однако мучить животное было слишком жестоко. Тем более что ему и так придется еще ждать, пока она приведет себя в порядок и оденется. А это еще, как минимум, час, спустя который бледная, кажущаяся от этого еще более белокожей, чем обычно, почти прозрачной, мадам Нечаева спустилась по лестнице в холл, ведя на длинном поводке своего пса. Тот портье, с которым Ленор накануне вечером имела неприятный разговор, уже успел смениться, и его напарник лишь проводил ее равнодушным взглядом. Во время прогулки с Трезором мадам Нечаева чувствовала себя такой разбитой, что иногда не совсем понимала, она ли ведет свою собаку на поводке, или же это сам Трезор куда-то ее за собой тащит. Главной мечтой было поскорее вернуться в спальню и спать. И лишь потом разбираться с переездом на новое место жительства. Именно так она и поступила, когда вновь появилась в отеле «Корона». Велела ни в коем случае не беспокоить ее и, наконец, заснула. Проснулась Ленор от резкого сладковатого запаха, который совершенно не переносила. По всему выходило, что какой-то идиот принес в будуар, смежный со спальней, гиацинты. И мало того, что этот удушающий аромат всегда вызывал у нее мигрень, так стоило ей на некоторое время оказаться в одном помещении с гиацинтами, как на мадам Нечаеву тотчас же нападал жуткий насморк с приступами чихания, а глаза же опухали так, будто она до того беспрерывно рыдала неделю. Все домашние знали об этой ее беде, поэтому, никогда не дарили и тем более не выращивали их рядом с местами ее обитания. Поспешно вскочив с кровати, Элеонора Валентиновна пошла, что называется, «на запах». И, действительно, стоило выйти в будуар, как на нее буквально «накинулся» аромат этих весенних цветов, которых тут было полным-полно. Пара корзин в углах комнат, а еще – целая ваза на туалетном столике. Реакция организма была мгновенной – в носу тотчас же засвербило, глаза зачесались, и вот уже она, непрерывно чихая и сморкаясь, метнулась прочь из этой пыточной камеры, в которую волей какого-то маньяка было обращено и без того не слишком гостеприимное ее обиталище. Отворив настежь дверь, она, почти ничего не видя перед собой из-за застилающих глаза слез, попыталась выскочить в коридор и тут же буквально впечаталась лицом в широкую мужскую грудь. - Черт! Это опять вы?! – с досадой воскликнула женщина, поднимая взор и натыкаясь все на тот же пристальный и удивленный взгляд медовых кошачьих глаз.
Алеардо Локателли: Пари! Да-да, именно пари. Чего не придет мужчине в хмельную голову! Вот все его спутники в один голос твердили о странной холодности синьоры, а Алеардо мог поспорить, что в любой женщине есть огонь, только нужно умело его разжечь. - … тем более, она рыжая. А такие особы очень, очень пылки, - закончил граф, потягивая кьянти из бокала, и с вызовом глядя на собеседников. - Рыжая?! Это она-то? Господи, слышала бы тебя донна Карлотта, она умерла бы от подобного сравнения! Этот блеклый пегий цвет волос, что торчали из-под чепца… - далее последовало описание настоящего рыжего, огненного цвета, которым обладала вышеупомянутая Карлотта. Завистницы утверждали, что она подкрашивала свою шевелюру, а самые злые – будто синьора носит парик. Тем не менее, к делу это не относилось никаким образом. Пари было заключено, срок данный Алеардо на соблазнение синьоры, был крайне мал – всего десять дней, а ставка напротив немалой. Проиграть крупную сумму - дело, конечно, обидное, но когда при этом будет задета лишь твоя честь. Поутру, возможно, Ардо и пожалел, что заключил подобное пари. Честь женщины все-таки, но отступать был не намерен. Итак, с утра он послал женщине цветы – гиацинты. Нежные розовые, белые, сиреневые - благоухающие, цветы сотворенные самим Аполлоном. В самой большой букет он вложил карточку, в которой просил прощения за беспокойство, что доставил своей соседке. У синьора Сильвио он узнал имя этой женщины – Ленор. Выждав некоторое время, вполне достаточное, чтобы женщина насладилась его подарком и оценила его раскаяние, сам граф решил, что пора и ему засвидетельствовать свое почтение Ленор. - Боже, что с вами?! – женщина отнюдь не выглядела ни счастливой, ни даже чуть-чуть довольной. Слезы текли по ее щекам, красный нос и ужасно печальное выражение лица, - Что случилось, синьора, кто на сей раз посмел вас обидеть? Пойдемте, вам нужно присесть. Алеардо попытался вернуть мадам Нечаеву в комнату. Но она стала упираться и чуть ли не силой вырвалась из его рук. Граф изумленно уставился на женщину, гневно взиравшую на него, и не мог понять в чем дело. - Diavolo! Вы вообще всегда ведете себя так странно? – на его громкий окрик из комнаты выбежала псина и встала рядом с хозяйкой, недовольно ворча на мужчину
Элеонора Нечаева: И кто это только сказал, что они не встретятся, если не захотят? Мадам Нечаева совершенно не хотела этих встреч, однако, с некоторых пор, ей всерьез начинало казаться, что Алеардо Локателли – повсюду. Что он буквально преследует ее. Вот и теперь именно он – ну, а кто же еще, оказался у нее на пути. Вместо ответа на его встревоженный вопрос, что с ней стряслось, несчастная Ленор вновь принялась чихать - не менее десяти раз. И тогда, видимо, считая, что оказывает ей этим неоценимую услугу, Локателли потащил ее обратно в комнату, наполненную ароматом треклятых гиацинтов, а она по-прежнему чихала, сморкалась и вырывалась из его рук. Со стороны это, должно быть, смотрелось презабавно, но Ленор было не до смеха. Вырвавшись, наконец, из его навязчивых объятий, женщина отскочила в сторону и воскликнула гундосым голосом: - Это я-то веду себя странно?! Что странного в приступе сенной лихорадки, скажите на милость? Это не я, это все вокруг меня какое-то странное! Хотела бы я знать, какому кретину пришло в голову притащить ко мне в комнаты эти охапки гиацинтов? Главное – для чего? Я, что, просила об этом? – она посмотрела на него так, словно, в самом деле, рассчитывала получить ответ на свой риторический вопрос. И вдруг заметила, что вид у итальянца вдруг сделался несколько смущенный и озадаченный. – Да это же от вас цветы, не правда ли? – удивленно проговорила она, упирая руки в боки и склоняя голову набок. И, не дожидаясь ответа, утвердительно кивнула. – Ну, конечно! Стало быть, решили извиниться за свою эскападу, задобрить меня, - Ленор не выдержала и усмехнулась. Все же, это было даже… мило. Кроме того, он же не мог знать о том, что именно эти цветы вызовут у нее такую реакцию. - Ладно, будем считать, что инцидент исчерпан. Я вас прощаю – и за ночной дебош, и за то, что чуть не заставили меня задохнуться во сне. А если все же, считаете, что виноваты, то лучше уведите меня отсюда куда-нибудь подальше, а до того прикажите выбросить этот гербарий и как следует проветрить комнаты, пока мы будем отсутствовать… Да, и не орите, когда рядом моя собака. Это может быть воспринято, как проявление агрессии по отношению ко мне, и тогда вам не поздоровится. Хотя, вообще-то он добрый пес, - она наклонилась и ласково потрепала собаку по продолговатой морде.
Алеардо Локателли: Графу пришлось сокрушенно развести руками: - О, если бы вы только знали, как я огорчен! – в его янтарных глазах и впрямь мелькнуло искреннее сожаление. Сожаление о том, что о допустил такую оплошность. Но в самом деле, откуда ему было знать о странностях организма Ленор? – Похоже, мой последний шанс загладить вину перед вами - это предложить позавтракать вместе. Ведь вы еще не завтракали? – женщина согласно кивнула в ответ. Впрочем, ему это было и так известно. Лакей сообщил, что синьора только утром выходила с собакой гулять, а после своего возвращения ни служанку не вызывала, ни сама не спускалась. С целью предложить совместный завтрак и шел Ардо к ней в комнату, когда мадам вылетела ему навстречу. - Позвольте, я принесу вашу накидку, где она лежит? – граф сходил за плащом Элеоноры, затем вернулся за своим и, как и просила мадам Нечаева, велел слуге убрать цветы из комнаты дамы. Все это заняло некоторое время, и в тот момент, когда, наконец, Алеардо и Ленор вышли на улицу, часы на башне пробили полдень. Рим вымер, ну а точнее – отправился на покой. Ни праздно шатающихся мальчишек, ни тем более кучеров нигде не было видно. Алеардо не сдержался от ехидного смешка и поймал на себе вопросительный взгляд спутницы. - Синьора, путь к нашему завтраку будет длинным. Вы не против немного прогуляться для начала? – они шли по извилистым улочкам к пьяцца Навона, где по средам располагался рынок, а в хорошую погоду римляне и праздные путешественники отдыхали возле фонтанов. Тут, на углу площади был маленький ресторанчик, в котором Алеардо не раз кутил с друзьями. Как и следовало ожидать, двери и ставни его оказались плотно закрыты. Мадам Нечаева высказала предположение, что им лучше будет вернутся в отель и там побеспокоить синьора Сильвио, но Ардо был настроен иначе. - Синьора, в этом городе нет ничего невозможного, - улыбнулся граф и про себя добавил: «Невозможного для меня». Постучав в закрытую ставню, он стал ждать ответа. Его не последовало, а на лице женщины мелькнуло что-то сродни насмешки. Ардо ударил сильнее и тут же в открывающемся окне, с руганью, появилась чернявая девица. Но стоило узреть гостя, как лицо ее просияло, и она защебетала приветствия, перемежающиеся с призывами к кому-то из глубины комнаты. Через секунду в окне возникло суровое лицо мужчины лет сорока, но, едва он заметил графа Локателли, выражение его лица тоже изменилось. Спустя десять минут, граф и его спутница уже сидели в уютной зале и пили горячий кофе, пока на кухне им готовили завтрак. - Итак, синьора, я до сих пор не знаю ни вашего имени, ни имени вашей собаки.
Элеонора Нечаева: Странный римский обычай, по которому прямо среди дня жизнь на несколько часов вдруг замирала, назывался «сиеста». Так местные жители спасаются от невыносимого дневного зноя, продолжая работу тогда, когда солнце уже не так беспощадно. Это объяснил Ленор граф Локателли, когда они, наконец, покинули гостиницу и медленно пошли по узкой, мощеной камнем улочке. Мадам Нечаева вела на поводке своего пса, от руки, предложенной ей спутником, она деликатно отказалась. Кажется, впервые за все дни ее пребывания в Риме, тучи на небе разошлись, и стало заметно, что Италия – страна южная. Февральское солнце здесь светило по-весеннему ярко и заметно пригревало. Впрочем, до жары было еще далеко, поэтому Ленор, которая вообще не слишком старалась понравиться спутнику, откровенно заявила ему, что считает обычай «сиесты» довольно глупым, всего лишь поводом, чтобы не работать. Мужчина в ответ лишь усмехнулся и пожал плечами. Однако это было действительно странно, что в полдень невозможно найти ни одного открытого заведения, где можно поесть. Между тем, Ленор изрядно проголодалась, ибо постилась со вчерашнего вечера, вернее даже дня, когда пообедала перед тем, как отправиться гулять на улицу Корсо. Теперь же они тоже прошли уже мимо нескольких ресторанчиков и вот, когда дошли до пьяцца Навона, граф стал ломиться в запертые ставни еще какого-то из них. Ленор иронически наблюдала за его потугами со стороны, совершенно убежденная, что и здесь у него ничего не выйдет. Но нет, внезапно девица, недовольная физиономия которой при виде Локателли вмиг озарилась улыбкой, протрещала что-то на своем наречии кому-то позади себя. И вот Ленор и итальянец уже обедали в зале, одни одинешеньки, ресторан открыли только для них. Трезору тоже перепало всяких вкусностей в виде мозговых косточек, которые пес увлеченно грыз, в то время как мадам Нечаева вела застольную беседу с графом, одновременно его украдкой разглядывая. Алеардо был красив. Это Ленор заметила еще ночью, когда явилась к нему в гостиную, точно разъяренная фурия. Он был красив – и знал об этом. И она знала, что он знает, поэтому немного забавлялась, наблюдая за тем, как он стремится ее очаровать. Вероятно, это выходило у него не специально: просто естественная модель поведения со всякой дамой, оказавшейся в поле зрения его кошачьих глаз. Опасных… если поддаться. Но главной причиной, по которой Ленор не собиралась поддаваться обаянию графа Локателли, была его молодость. Да, этот мужчина, хоть и ненамного, но был моложе Ленор, которой уже исполнилось тридцать семь. И с этой «высоты» любой, кому было хоть на год меньше, казался ей юнцом. А с юнцами она поклялась никогда не иметь более отношений еще после истории с Мещерским, хоть эта даже не рана, а царапина в ее сердце зажила уже давным-давно. Просто не хотелось вновь оказаться в дурах. Поэтому Алеардо Локателли мог хоть наизнанку вывернуться теперь перед ней, желая очаровать – все было тщетно. Однако ничего не мешало им общаться, как обычным знакомым. Тем более теперь, когда он был без своих шумных друзей и не пытался одарить ее гиацинтами. - И в какой же последовательности нам представляться? – усмехнулась Ленор в ответ на его просьбу назвать имя свое и собаки. – Наверное, по старшинству. Так вот, меня можете называть Ленор, а моего пса зовут Трезор. Ленор и Трезор – все очень просто и даже в рифму. А как прикажете обращаться к вам, синьор граф?
Алеардо Локателли: - Трэссоро, - нараспев протянул Ардо и посмотрел на пса, который пристроился у ног хозяйки, и с нескрываемым наслаждением вгрызался белоснежными зубами в кость, – Tesoro – сокровище. Он ваше сокровище, Ленор? Граф жестом призвал улыбчивую девицу, которая иногда выглядывала из кухни, чтобы бросить любопытный взгляд на Алеардо и его спутницу, очень необычную, не слишком похожую на обычный тип женщин графа. Что-то быстро сказав ей, мужчина снова обратил внимание на Ленор и некоторое время молча изучал ее, словно гипнотизируя. К своему разочарованию, он заметил, что это на нее почти не действует. Обычно, женщины смущались, краснели и поглядывали на него из-под опущенных ресниц, а эта спокойно выдерживала его пытливый взгляд и даже отвечала на него. - Ну, меня вы можете назызвать Алеардо, или просто Ардо, как зовут меня мои близкие друзья. Итак, синьора, позвольте мне быть нескромным, говорят, нам, итальянцам, это свойственно, и узнать – почему такая женщина, как вы путешествует в одиночестве? Нет, конечно, компания Трэссоро неоспорима, но разве этого может быть достаточно? У вас есть семья? Тут из дверей кухни явился хозяин с подносом, на котором красовалась чуть запыленная квадратная бутылка с темной жидкостью. Ардо, прежде чем позволить хозяину поставить принесенное на стол, взглянул на этикетку, и только после этого, довольно улыбнувшись, кивнул головой. - Синьора, разрешите вам предложить, к десерту этот дивный ликер. Amaretto di Saronno, мой отец десять лет назад, незадолго до своей кончины, начал их делать. Для этого он приобрел земли в Саронно. Это один из его первых ликеров – редкость уже. Граф самолично откупорил бутылку и налил Ленор, а затем и себе, темного ликера, явственно пахнущего горьким миндалем.
Элеонора Нечаева: - Да, именно, - улыбнулась в ответ Ленор и бросила нежный взгляд на своего питомца, который, заслышав, как вслух произнесли его имя, оторвался от еды и повернул морду к людям, сидящим за столиком. – Наверное, это покажется вам несколько циничным, Ардо, - она сделала маленький глоток кофе и вновь поставила тонкую фарфоровую чашку на стол, - но я действительно считаю, что Трезор – моя компания и, если даже хотите, где-то семья. Улыбка женщины на мгновение сделалась грустной, но она быстро справилась с этой слабостью и вновь весело посмотрела на Локателли, который не сводил с нее пристального изучающего взгляда, точно пытался прочесть мысли. Но именно этого Ленор и не собиралась позволять ему сделать. - У меня есть семья, не беспокойтесь. Я вдова, но вовсе не одинока. У меня есть дети – двое, сын и дочь. Они уже взрослые и – да, граф, хочу с прискорбием сообщить вам, что я уже бабушка, - закончила она фразу, не в силах сдержать смех при виде того, как мгновенно и неуловимо поменялось выражение лица Ардо. Такого оборота событий он явно не ожидал, но этот «экспромт» был продуман мадам Нечаевой до мелочей, и она уже неоднократно выдавала его незадачливым искателям романтических приключений, которых за время своих разъездов по Европе повстречала немало. Как правило, это сразу охлаждало их пыл. Ленор знала, что неплохо выглядит для своих лет, поэтому, в отличие от большинства женщин, вовсе не скрывала возраст, находя это глупым жеманством. Не собиралась этого делать и теперь. Вот и пусть думает, что хочет… Тем временем, с подносом в руках в зал вошел хозяин заведения, который ненадолго отвлек собеседников от обсуждения этой животрепещущей темы. Выяснилось, что покойный отец Ардо занимался также виноделием, и ликер, который принесли им на десерт, сделан из фруктов, что выращены на принадлежащих семье Локателли землях. Несмотря на то, что совсем короткое время провела в Риме, Ленор уже успела познакомиться с романтической версией возникновения ликера амаретто. Его сладкий с миндальной горечью вкус ей понравился, даже несмотря на то, что в силу понятных причин, мадам Нечаева была весьма равнодушна к алкоголю и не слишком жаловала людей, которые испытывают к нему склонность. Впрочем, причислять Ардо к подобным личностям у нее совершенно не было оснований. Да и не хотелось обижать его отказом. Поэтому, приняв из его рук маленькую рюмку, женщина пригубила ликер и кивнула: - Очень вкусно, спасибо, - проговорила она и вновь взглянула прямо в глаза Локателли, который тоже в этот момент молча пил свой аморетто. – Что-то не так, граф? Я вас чем-то смутила?
Алеардо Локателли: - Рад, что вам пришлось по вкусу. Когда-нибудь я угощу вас своими винами. Они, без ложной скромности, превосходны. Граф Локателли и впрямь немного растерялся. Нет, не от заявления, что у женщины могут быть внуки, но от того, что на вид она была слишком молода для этого. Она явно имела что-то другое в виду, но судя по выражению ее глаз, не шутила. И как подобное может быть? - Смутили? Лишь тем, что я не смею узнать ваш возраст. Но если у вас есть внуки, тогда вы, должно быть, раскрыли секрет, который не могли постичь алхимики Рудольфа II, или кто-то подарил вам эликсир вечной молодости? Тогда я поражен, что сижу со столь необычным человеком, - чертики в глазах Ардо были в не себе от веселья, но лицо сохраняло серьезность в тон собеседнице. - Боюсь, что разгадка этой тайны окажется более тривиальна. Интересно, желала ли она его просто удивить или оттолкнуть этими словами. Но, вероятно, и саму Ленор не меньше бы удивило воспоминание, посетившее в эту минуту графа. Ведь несколько лет назад у него был роман с маркизой Моренгейм, немкой, которая была на двадцать лет старше своего юного ухажера. Маркиза была женщиной в том дивном осеннем возрасте, когда опытность уже есть, а красота – еще есть. В целом, этот роман многому научил Алеардо, и в первую очередь, уважать любой женский возраст со всеми его капризами. Впрочем, к Ленор это воспоминание не относилось. Назвать ее дамой, вступившей в осеннюю пору, было просто немыслимо! Сложно представить также, чтобы она сказала о подобной истории из его жизни, но сам Ардо вспоминал ее с трепетом. А маркиза и по сию пору оставалась одним из лучших его друзей. - Но почему вы сказали – «с прискорбием»? Разве вас не радует то, что дети подарили вам такое сокровище - внуков? Моя сестра, да и мать, настойчиво советуют мне жениться, ибо ждут не дождутся, когда я осчастливлю их подобным событием.
Элеонора Нечаева: То, как Алеардо отреагировал на ее маленькую провокацию, озадачило Ленор. Но ненадолго. По всему, выходило, что он из другой когорты дамских угодников, более сложно устроенных. Про себя, эту породу мужчин мадам Нечаева делила условно еще на две - на «Ловеласов» и «Казанов». Первые, более жесткие по складу, даже, пожалуй, жестокие, соблазняют, походя. Ибо ищут удовольствия лишь для себя, никогда не задумываясь о том, что возможно, разрушают этим чужую судьбу. «Казановы» же по своей сути – игроки, которые более наслаждаются самим процессом соблазнения, воспринимая конечный его результат, как приз для победителя. При этом истинный «Казанова», когда роман заканчивается, никогда не допустит, чтобы дама почувствовала себя брошенной. А посему, устроит все так, чтобы отношения разорвала именно она сама и ушла, ощущая себя победительницей, а не побежденной. Разобравшись с этим, Ленор потягивала из рюмки Amaretto di Saronno и пыталась понять, кто перед ней – «Казанова» или «Ловелас». От этого зависело то, как она поведет себя с ним дальше. Нет, никакого романтического продолжения отношений с графом Локателли Ленор по-прежнему не помышляла, однако всегда любила просчитывать наперед все возможные варианты событий. Не собиралась пускать на самотек ничего и теперь. - Напрасно стесняетесь: я его не скрываю. Мне тридцать семь лет, Ардо. А сколько вам? – получив ответ, едва заметно улыбнулась уголком губ, припоминая свои недавние вычисления его возраста. Почти не ошиблась, давая ему тридцать два-тридцать три. Впрочем, это ничего не меняет. Когда он спросил, над чем она сейчас смеется, ответила. – Пустяки, не обращайте внимания… Я не увлекаюсь алхимией и эликсир вечной молодости не принимаю. Потому что уверена, что возраст – в глазах, а не на лице. И этого не скрыть ни волшебными зельями, ни даже масками, вроде ваших карнавальных. Распространяться далее на эту тему было скучно, кроме того, в этом случае, скорее всего, пришлось бы отвечать и на другие вопросы Ардо, касающиеся ее жизни, семьи, что и подтвердил буквально следующий же его вопрос. Но всерьез рассказывать о себе и своей жизни она хотела меньше всего. Поэтому и решила переменить тему разговора на менее интимную и соответствующую степени близости их знакомства с графом Локателли, которое полагала еще слишком поверхностным. - К слову, о карнавале. Скажите, Ардо, а вы и в самом деле приезжаете на него в Рим ежегодно? Признаюсь, мои собственные впечатления слишком далеки от восторженных. Поэтому у меня и в мыслях нет вернуться сюда еще раз – во всяком случае, во время карнавала. Слишком шумно, слишком тесно и… - Ленор замялась, подбирая нужное слово, - слишком грубо для меня. Что же привлекает во всем этом вас?
Алеардо Локателли: - Грубо?! – удивился Ардо и тут же улыбнулся своей кошачьей улыбкой. - Возможно, и грубо. Что же вы хотели – это «последняя» возможность несчастного люда насладиться жизнью, прежде чем им придется отказаться от некоторых излишеств – кулинарных и плотских. Вы знаете историю римского карнавала? Прообразом ему послужили Римские Сатурналии, где все вставало с ног на голову: власть переходила к королю шутов, рабы помыкали господами, отцы семейств безропотно слушались детей, а богачи и бедняки уравнивались в правах. И все скрывались за масками. На все это безумие им отводилось не так уж и много времени, и нужно было успеть насладиться своим положением. «A Carnevale ogni scherzo vale!» – во время карнавала проходит любая шутка. И конечно, нельзя в эти дни быть серьезным! А вы, синьора, слишком серьезны! Вообще, для Ленор праздник карнавала должен был напомнить родную Масленицу, проходящую с не меньшим количеством дикостей. Все те же игры, восходящие к обрядам старины, и не лишенные налета язычества даже в нынешнее время. Итальянский же граф продолжал описывать карнавал римский, рассказывая ей о традициях и различиях каждого из одиннадцати дней безумия. Последний его день - самый шумный из всех, самый яркий, который должен закончиться к восьми часам вечера, когда часы на башне известят о начале поста. День, когда в карнавале принимают участие даже те, кто до этого сторонился празднества по той или иной причине. Двумя же самыми важными событиями этого дня считаются скачки и праздник огней. Ардо рассказывал Ленор обо всем с невероятным воодушевлением, иногда прикрывая глаза от удовольствия, иногда не сдерживая эмоций, переходя на родной язык и тут же поправляясь, поясняя женщине свое высказывания на понятном для нее французском. - Знаете, Ленор, я хочу стать вашим чичероне и провести вас через круги нашего Ада до его финала, вы согласитесь? В глазах женщины мелькнуло сомнение, но граф был так искренен, а его рассказ так подкупал и заражал весельем праздника, что недолго думая, мадам Нечаева согласилась. - Тогда, я предлагаю вернуться в гостиницу. Нужно немного отдохнуть и набраться сил, прежде чем я поведу вас в наш шумный, тесный и грубый мир. Правда, путь домой занял чуть больше времени. Граф Локателли не спешил проводить Ленор в гостиницу, устроив для нее маленький экскурс по улицам Рима. Беседа у них завязалась непринужденная. И Ардо, временами вспоминавший о своем пари, был уверен, что первый шаг к своей цели сделал верный. Расставаясь в коридоре, они условились встретиться в холле в пять часов. Оставшись в одиночестве в своей комнате, Алеардо растянулся на кушетке и, улыбаясь нарисованной на плафоне нимфе, окунулся в свои мысли. Он пытался разобраться в чувствах, которые остались у него от разговора с Ленор. Пытался для себя воссоздать ее образ, со всеми утаенными ею подробностями. Странное нежелание говорить о семье, словно запретная тема, причем не только для постороннего человека, но и для нее. Но чем больше думал об этом Ардо, тем туманнее становилось его ощущение Ленор. Чуть раньше назначенного срока граф появился в холле в костюме чичероне, который любезно достал ему Сильвио, улыбаясь причудам синьора. Простенькая рубаха, коричневые панталоны, широкополая шляпа и белая баута, которую Ардо держал в руках.
Элеонора Нечаева: Слушать рассказ графа было интересно, но еще любопытнее – смотреть на него в это время. Ведь, глядя на то, как меняется мимика Алеардо, как активно он жестикулирует, Ленор воочию убеждалась в справедливости иронического замечания о том, что если итальянцу отрубить руки, он не сможет разговаривать. Да и вообще, увлекшись рассказом о карнавале, который, благодаря этому, в самом деле, теперь изрядно напоминал ей традицию проводов зимы в России, Ардо ненадолго отвлекся от обольщения сидящей напротив дамы и тем сразу сделался ей гораздо милее. Потому что мужчина, говорящий о том, что его действительно интересует, всегда представлялся Ленор существенно интереснее любого светского фата, за которого она изначально и приняла Локателли. Она слушала его, почти не перебивая, изредка задавая вопросы, переспрашивая, если мужчина, вдруг, переходил на родной язык, которого она не понимала… И, в конечном счете, поймала себя на том, что действительно хочет остаться в Риме. Несмотря на то, что всего несколько часов назад полагала диаметрально противоположным образом. Поэтому нерешительность, с которой приняла приглашение графа погулять нынче же вечером в его обществе, была скорее данью женскому кокетству, впрочем, не слишком свойственному мадам Нечаевой. Столь же безропотно согласилась она и с тем, что им следует теперь же отправиться обратно в гостиницу, чтобы отдохнуть перед вечерним «буйным весельем». Кроме того, сиеста подходила к концу и улицы уже вновь стали заполняться людьми, а обратно им было идти не так уж близко. Тем не менее, Ленор отчего-то приняла также и предложение Ардо о небольшой экскурсии по Риму – прямо сейчас, по пути домой. С ним вообще оказалось на удивление легко. Ленор давно так запросто ни с кем не общалась. Было ли это следствием воздействия напитка из Саронно, либо же просто проявлением таланта ее собеседника располагать людей к себе, она пока не понимала. И некоторое время думала об этом, а потом вдруг перестала, просто наслаждаясь теплым солнечным днем, красотами Вечного города и обществом спутника, а еще – совсем немного, завистливыми взглядами женщин, которые изредка ловила на себе, после того, как они посмотрят на Ардо. Расставались до вечера уже почти друзьями. Ленор более и не вспоминала о ночном инциденте, а также о своем желании уехать из «Короны», куда глаза глядят. И надеялась, что Алеардо за пеленой хмеля, в котором он и его друзья пребывали в момент их первой встречи, не слишком запомнил ее «явление» пред его очи в ночном одеянии и чепце. Ведь, забыл же он, в самом деле, как похитил у нее экипаж накануне вечером… В комнатах, куда они с Трезором вскоре вошли, уже ничто не напоминало об утреннем ужасном пробуждении. Помещение проветрили, гиацинты унесли, поэтому можно было, действительно, прилечь и отдохнуть. Но ей отчего-то не хотелось спать. Вместо этого Ленор пыталась читать, играла с собакой и даже некоторое время пристально рассматривала свое отражение в зеркале, после чего, с досадой отошла прочь и, не зная, чем еще себя занять до пяти, стала просто смотреть в окно, стесняясь признаться даже себе, что очень ждет наступления этого часа. Поэтому и вышла в холл совершенно вовремя, рискуя прийти первой и удивить Ардо Локателли своей невероятной пунктуальностью. Но была удивлена сама, заметив, что граф уже там. Из-за одной из кадок с большой декоративной пальмой, которыми был украшен холл «Короны», отеля дорогого и презентабельного, Ардо не сразу заметил ее появление. Поэтому, замерев на минуту, Ленор с необъяснимым удовлетворением наблюдала, как он явственно проявляет нетерпение, то и дело поглядывая на огромные напольные часы из красного дерева, стоящие в углу холла. Наконец, не решившись испытывать его выдержку более, мадам Нечаева вышла из своего «укрытия» и с улыбкой направилась к графу, который, увидев ее, тоже заулыбался и пошел навстречу. Разглядев, на нем костюм чичероне, Ленор и вовсе расхохоталась – не думала, что он говорил это всерьез. - Ну вот, выходит неловко, - проговорила она, наконец. – Вы должны были предупредить, что намерены переодеться в маскарадный костюм! А то у меня ведь даже маски нет, - добавила она, кивнув на белоснежную бауту, которую Ардо сжимал в руках.
Алеардо Локателли: Вообще-то, появившись в холле раньше назначенного времени, граф нарушил вековую итальянскую традицию – никогда не являться вовремя. Если итальянец назначил вам встречу в пять, то смело можете явиться через полчаса, и не опоздаете. Но сегодня Локателли посчитал, что хоть дамам и свойственно опаздывать, но Ленор относится к иной их категории – обязательной, даже в вопросах пунктуальности. И верно, часы едва закончили отбивать пятый удар, а его сегодняшняя спутница показалась на лестнице. Была она одета просто, даже слишком просто и явно собиралась не окунуться в карнавальное веселье, а понаблюдать его со стороны. - Синьора! – граф посмотрел на нее с легким разочарованием, как учитель, долго вдалбливающий урок ученице, и в итоге получивший его невыученным, - Если бы я знал, что у вас нет костюма… но это легко поправить. Синьор Сильвио! Хозяин возник возле графа через мгновение и с вниманием выслушал просьбу своего клиента. Еще миг, и пред Ленор и Ардо возник лакей с ведерком, из которого выглядывала бутылка шампанского. - Ленор, пока синьор Сильвио ищет то, о чем я его попросил, предлагаю поднять тост за карнавал и веселую жизнь! – и за вашу благосклонность. Хозяин гостиницы скоро вернулся, принеся с собой шелковый цветастый плащ и такую же маску для Ленор. Женщина была удивлена, но Ардо заявил, что карнавал без костюма не есть карнавал. А почувствовать атмосферу со стороны невозможно, нужно погрузиться полностью в это веселье. Ленор пришлось смириться и облачиться в незатейливый костюм, который сразу преобразил ее. В первый вечер Ардо не стал пугать женщину слишком откровенными буйствами, устроив ей просто катание по улицам в экипаже. Однако даже тогда они были подвергнуты атаке прохожих, которые забросали их конфетти. Только и граф выехал на улицу не с пустыми руками. Вскоре уже и Ленор принимала участие в этой своеобразной войне, перебрасываясь с прохожими и соседними экипажами разноцветной блестящей мишурой. Потом Ардо повел ее на танцы, где безумная пляска заменяла чинное вышагивание в бальных залах. Еще в их программе развлечений были театры, уличные цирковые представления. Он вновь и вновь показывал ей город, но ни разу за все это время не сделал ни шагу на пути к прямому покорению. И все же, самоуверенный итальянец с каждым днем замечал все больше признаков того, что женщина близка к капитуляции. Иначе невозможно было объяснить такое доверие с ее стороны, такую искреннюю симпатию. И заключенное им пари казалось Ардо уже блажью – доказывать подвыпившим друзьям, что синьора в чепце и милая Ленор не имеют ничего общего, было вульгарно. А для себя он уже многое решил на ее счет. Но все же, пари было, а значит и результат должен быть предъявлен.
Элеонора Нечаева: Просторный шелковый плащ, украшенный разноцветными ромбами, который Алеардо убедил Ленор надеть на себя еще в первый их совместный выход в город, и такая же, как у него самого, шелковая маска всерьез начинали казаться женщине волшебным. А иначе, как объяснить тот факт, что стоило ей облачиться в это одеяние, и мир вокруг словно бы преображался. Наверное, Ардо был прав, когда сказал, что лишь под маской и можно ощутить эту потрясающую карнавальную свободу, сполна ею насладиться. Нет, ничего предосудительного они не делали! Но даже невинные развлечения, вроде «войны конфетти» или танцев на улицах, которые предлагал мадам Нечаевой ее «чичероне», казались ей поначалу верхом безрассудства. Однако, что самое странное – при этом невероятно нравились. Ленор уже и забыла, когда в последний раз веселилась так, как в эту и последующие несколько карнавальных ночей. Да и было ли в ее жизни такое время? И в другой ситуации она, возможно, задумалась бы над этим, но не теперь, когда, благодаря Ардо, наконец, хотя бы немного смогла заглянуть в душу Рима и разделить его веселье, приходя домой лишь под утро и практически без сил. Все эти дни, стоило ей накинуть «волшебный» плащ, как мадам Нечаева – та, которой она привыкла быть – словно бы исчезала, растворялась. А на смену ей приходила Ленор, которой она была, возможно, когда-то в далекой юности. Или не была, но мечтала… И это было дивное наваждение! Больше всего же во всем происходящем Ленор нравилось то, что после их разговора в ресторанчике на пьяцца Навона, Ардо словно бы молчаливо принял ее условия и более не выказывал к ней никакого интереса, кроме чисто дружеской симпатии. Нравилось, но в то же время, где-то в самой глубине души немного расстраивало. Впрочем, что же пенять на правила, которые сама и установила? И только иногда, когда очередной раз вдруг случайно встречалась глазами с янтарными, горящими в пылу веселья шалым огнем, глазами итальянца, какой-то тщательно скрываемый от всех уголок ее сердца начинал предательски поднывать, требуя для себя исключения. Ну, хотя бы один раз в жизни… В очередной, Ленор уже и забылась, какой по счету, день карнавала, Ардо, как обычно, встретил ее в холле. Но на этот раз, кроме ставшей уже привычной бауты, женщина заметила в его руках две свечи. Когда она спросила для чего это, Локателли лишь загадочно улыбнулся и сказал, что это пока тайна, и что она все узнает в свое время, а пока ей лучше надеть маску и капюшон и поторопиться насладиться последним днем карнавала. - Неужели, уже сегодня все закончится?! – воскликнула Ленор, и сама поразилась отчаянию, прозвучавшему в своем голосе.
Алеардо Локателли: Последний день карнавала обещал столь много сюрпризов для Ленор, что она и не могла себе представить. Эта неделя промелькнула, как одно мгновение, и даже Ардо удивлялся, сколь быстротечно в этом году время на карнавале. Сегодняшняя прогулка должна была начаться раньше обычного – уже в два часа улицы города были переполнены взбудораженной публикой, которая в предвкушении чего-то необычного, взрывоопасного, гудела разными голосами и языками, смешиваясь в общую какофонию звуков. Сегодня и народу вдруг стало больше, а экипажем пробираться сквозь эту толпу стало совсем невозможно. Поэтому Алеардо с Ленор вынуждены были отказаться от удобной коляски и гуляли пешком. Незадолго до трех часов им удалось пробиться на Виа дель Корсо, где казалось собрался весь Рим, если не пол-Европы. Вообще, Виа дель Корсо напоминала цветную реку, воды которой мерно катились от Пьяцца дель Пополо до Пьяцца Венеция. В этой стихии и оказались Ардо со своей спутницей. Граф стремился сквозь толпу к какому-то ему единственному известному месту, уверенно увлекая за собою не упирающуюся, но несколько растерянную Ленор. - Нужно поторопиться, пока не началось! – загадочно пояснял Ардо, а когда женщина спрашивала, что же такое должно начаться, загадочно улыбался ей в ответ и произносил.- Ogni cosa vuole tempo… Наконец, кода они добрались до площади Колонны, Алеардо остановился и позволил запыхавшейся Ленор перевести дух. Пару минут спустя раздались пушечные выстрелы, и та самая цветная река, что только что спокойно текла вдоль улицы, волнами расступилась по сторонам. Прошло еще немного времени, и тихий взволнованный ропот толпы перекрыл конный топот и звон сабель карабинеров, которые проскакали по Виа дель Корсо, проверяя готовность улицы, а главное - собравшейся публики увидеть знаменитые скачки. Алеардо внимательно следил за Ленор, которая от любопытства вся подалась вперед и чуть приоткрыв рот, смотрела в начало улицы, где уже показалась темная движущая масса, которая по мере приближения, принимала очертания восьми прекрасных лошадей. Толпою словно овладело безумие, все кричали, свистели и провожали чистокровных скакунов пылающими взорами. Все это безумие длилось от силы несколько минут, но всеобщее волнение было так заразительно, что итальянец почувствовал дрожь в пальцах Ленор, когда вновь завладел ее рукою. - Вас не испугало это, Ленор? Вы дрожите, - недолго думая, не чувствуя ее сопротивления, граф привлек к себе женщину и крепко обнял. И до первых звезд они спокойно бродили по улицам. Ардо рассказывал Ленор ей легенды и истории, которых знал бесчисленное множество, но сегодня выбирал лишь те, что имели романтический налет, и каждый раз, когда история подходила к концу, граф Локателли чуть крепче пожимал ладошку мадам Нечаевой или пристальней обычного заглядывал ей в глаза. Но кульминацией этого дня должно было стать празднество блуждающих огней. В одно мгновение в руках тысяч гуляющих распустились огоньками мокколетти, и граф, предварительно объяснив Ленор суть происходящего, вручил ее свечу.
Элеонора Нечаева: Ленор всегда боялась больших скоплений народа. Возможно, это было связано с замкнутостью ее натуры, а может, причиной тому было, что она давно привыкла к более уединенному времяпрепровождению. Так или иначе, на заполненных плотной толпой улицах Рима она бы чувствовала себя крайне беспокойно, если бы не рука Алеардо Локателли, которая надежно сжимала ее ладонь, в то время, как сам мужчина, уверенным лоцманом, вел ее сквозь это людское море в известном только ему направлении. Ибо он так и не удосужился ответить на многочисленные вопросы мадам Нечаевой на этот счет, по-прежнему сохраняя загадочную улыбку, что уже начало бы ее и раздражать, если бы эта улыбка не была столь обаятельной, а сам Ардо – таким милым. Он, действительно, был очень мил: заметив, что Ленор несколько напугана, всячески старался развеять ее напряжение различными историями, шутками, отвлекая внимание от планомерно уплотняющейся, чем ближе они подходили к улице Корсо, толпы, делая все возможное, чтобы никто ее не толкнул, хоть это было и не так-то просто. Наконец, объявив, что они пришли, предложил остановиться и ждать. Чего следовало ждать, Ленор поняла лишь через несколько минут, когда послышался отдаленный, но быстро нарастающий конский топот. Так получается, все это время они шли, чтобы увидеть те самые римские скачки, о которых ей рассказывала мадам Севиньи, как об одном из кульминационных моментов карнавала! Зрелище несущихся галопом лошадей, которых диким гиканьем подгоняли и их всадники, и зрители, завораживало и пугало. Люди вокруг пришли в какое-то неистовство, и в глазах стоящих вокруг римлян Ленор теперь явственно виделись отблески того пламени, что, должно быть, горело у их далеких предков, наблюдавших в Колизее бои гладиаторов. Она обернулась и взглянула на Ардо, который тоже был поглощен творящимся действом, и невольно сильнее сжала его руку, чем привлекла его внимание к себе. Он спросил, не испугалась ли она, но ответ, вероятно, был написан в ее глазах, поэтому граф не стал дожидаться ответа словами и просто привлек ее к себе, заключая в объятия. И это вышло у него так естественно, что Ленор не решилась сопротивляться, несмотря на то, что обниматься на улице – неприлично. Впрочем, кому здесь сейчас есть дело до некоторых отступлений от правил этикета, тем более, что в объятиях Ардо было так уютно и… спокойно, что ей вовсе и не хотелось, чтобы он ее отпускал. Но стоило скачкам закончиться, он все же разжал объятия, хоть руки по-прежнему и не выпускал. И после этого они еще некоторое время бродили по городу, потом зашли перекусить в маленькое кафе, а когда уже заметно стемнело, вновь вернулись на Пьяцца дель Пополо, где расположились неподалеку от обелиска Фламиния, рядом с одним из окружающих его фонтанов. И тут со всех сторон стали раздаваться непонятные для Ленор выкрики: «Мокколи, мокколетти!» Она спросила у Ардо, что это значит и вместо ответа на ее вопрос, граф улыбнулся, достал из кармана спички и те самые свечи, которые были у него еще в гостинице, зажег их и, вручая одну мадам Нечаевой, объяснил, что это и есть его главный сюрприз сегодня. Чем вновь изрядно ее озадачил, но лишь на пару минут, потому что ровно спустя это время, вся Пьяцца дель Пополо, а также примыкающие к ней улицы Корсо, Бабуино и Рипетта, тоже заполненные людьми под завязку, озарились светом тысяч таких же свечей, принесенных с собой или купленных здесь же у торговцев – это их крики раздавались вокруг. А название тех свечей было как раз «мокколо» или «мокколетто» и представляли они, как пояснил Ардо, аллегорию человеческой жизни, которую есть только один способ начать и множество – погубить. Почему он заговорил об этом, Ленор тоже вскоре поняла, ибо сразу после того, как свечи были зажжены, началась настоящая охота, где все вокруг стремились всеми доступными средствами погасить мокколетто того, кто находится поблизости. И главной задачей теперь было любым способом не дать погаснуть своему огоньку, а уж если погас, то поскорее зажечь его заново. И это массовое безумие, в котором Алеардо и Ленор принимали одинаково активное участие, длилось целых два часа, пока не послышались удары колоколов, доносящиеся с церквей Санта-Мария-ди-Монтесанто и Санта-Мария-деи Мираколи, что означало конец карнавала и начало поста. И тут вдруг наступила абсолютная тьма, потому что, словно по дуновению какого-то волшебного ветра, все многие тысячи мокколетто оказались погашены теми, кто всего минуту назад отчаянно сражался за то, чтобы сохранить их пламя. А вместе с темнотой, в которую погрузился Рим в эти мгновения, наступила и такая непривычная в эти дни тишина, словно бы все разом замолчали. И она оглушила Ленор, чью свечу Ардо тоже задул сразу после того, как погасил свою. - И что мы будем делать дальше? – спросила она его, отчего-то шепотом, наблюдая, как люди вокруг медленно начинают расходиться, когда глаза немного привыкли к темноте – а она оказалась все же не совсем кромешной, ибо несколько фонарей на площади вскоре все же зажгли. – Тоже пойдем домой?
Алеардо Локателли: Во внезапно наступившей тишине и темноте едва различим был гул затихающих колоколов, которые, исполнив свою миссию, теперь своим вибрирующим звуком словно осуждали всякий посторонний шум на улице. Все люди в молчании, изредка прерываемом тихими шепотом, расходились, и только очень редко из темной подворотни или переулка доносился смех и страстный тихий разговор. Алеардо снял бауту и протянул руку к маске Ленор: - Вам жаль, cara mia, что все закончилось? Надеюсь, я сумел развеять ваши сомнения на счет Римских оргий? – пальцы Ардо скользнули под шелковый капюшон и там, нащупав завязки маски, он потянул за концы шнурков. Рука скользнула по шее Ленор и, чуть приподняв лицо женщины за подбородок, граф заглянул ей в глаза. - Скажите же, что вам понравилось изменять самой себе? Он стоял от Ленор на расстоянии вытянутой руки и откровенно любовался ею. Она не была красива, но лицо ее было интересным. В ее глазах, где-то на самом их дне, таился протест. Кому? Себе или жизни, а вместе с ней и всем живущим? Рыжие локоны, которые и в самом деле, имели странный, немного приглушенный оттенок, удивительным образом украшали ее. И Ардо мог с уверенностью сказать, что будь этот цвет другим, она не была бы и частью так очаровательна, как теперь. Ленор не отводила от его лица взволнованных глаз, и тогда Алеардо сделал к ней еще один шаг, а свободной рукой обнял женщину за талию и привлек себе. Ленор шумно выдохнула и возмущенно уперлась руками ему в грудь. Граф ухмыльнулся своей кошачьей улыбкой и быстро скользнул губами от уголка губ женщины к щеке, тут же отпуская ее на свободу. - Если у вас нет других пожеланий, то мы можем вернуться в «Корону», Ленор, - пожеланий не оказалось, но сама она не сразу смогла ответить на предложение графа. У нее был растерянный вид, а во взгляде мелькало недоумение, сомнение в том, что произошло, и произошло ли оно, в самом деле – может, это был плод ее воображения? А граф Локателли уже стоял с прежней невозмутимой улыбкой и вопрошающе глядел на нее, протягивая раскрытую ладонь. Но стоило ей вложить свою руку в его, как Алеардо снова притянул Ленор к себе и поцеловал. Он не сомневался, что первая его шутка лишь сильнее разожгла в ней желание, чему и получил подтверждение. Губы Ленор не сразу, но поддались ему, и сама женщина, забыв о необходимости сопротивляться, вскоре сдалась на милость мужчины. Алеардо не спешил, он словно пробовал на вкус редкий плод, лаская и прикусывая нежные губы. Ленор же, прикрыв глаза, прерывисто дышала и позволяла Ардо все более и более смелые ласки. Но внезапно все оборвалось, за углом послышались голоса и приближающийся шум шагов прервал ласки мужчины и женщины, затерявшихся на темных улицах опустевшего Рима.
Элеонора Нечаева: Нечаянное, а может – намеренное? – прикосновение Ардо к ее коже заставило Ленор вздрогнуть. А тихий, с бархатными нотками голос, каким он задал вопрос, усугубил внезапное чувство смущенной неловкости, рожденное даже не тем весьма интимным жестом и взглядом, которыми он его сопроводил, но тем, что дала ему почувствовать в ней эту неловкость. Кроме того, Ленор не нравилось, что этот мужчина, кажется, слишком легко читает ее потаенные помыслы. Ведь из них двоих, читать мысли другого, словно раскрытую книгу – это была лишь ее исключительная привилегия, на которую Ардо сейчас, сам того не ведая, дерзким образом посягал. И нужно было что-то сказать ему: ироничное, дерзкое, дать понять, что не он хозяин положения – она всегда умела это прежде. Но под пристальным взглядом Ардо Локателли весь ее талант злословия в один миг испарялся, а сама она чувствовала себя неловкой институткой, впервые в жизни оказавшейся в объятиях мужчины. Впрочем, спустя пару долгих секунд, Ленор все же удалось собрать свою волю и отвести глаза. Дальше она хотела высвободиться из его рук, даже дернулась, но он, как всегда, опередил ее еще на какие-то мгновения и вдруг… Это даже нельзя было назвать поцелуем, но даже такое она не должна была позволять ему! Ленор вспыхнула возмущением, отстраняясь от дерзкого итальянца, который, кажется, окончательно утратил представление о том, как следует себя вести двум малознакомым людям. А он неожиданно легко отпустил ее, оставляя женщине свободу и неизъяснимое разочарование, за которое ей было еще более стыдно, чем за то, что мимолетное прикосновение губ мужчины показалось таким приятным. - Да… нам нужно теперь вернуться назад, - пробормотала она, глядя куда-то мимо собеседника, сделав невольный акцент на слове «нужно», отчего фраза ее приобрела еще один, скрытый, смысл. Он ничего не ответил, лишь улыбнулся и подал ей руку, в которую Ленор рассеянно вложила свою ладонь. Однако вместо того, чтобы увести прочь, Ардо вновь порывисто притянул ее к себе – и поцеловал, теперь уже по-настоящему. Не оставляя ни одного сомнения в реальности происходящего. Лаская губы Ленор, он словно бы и не сомневался, что имеет на это право, поэтому никуда не торопился, а она не сделала ничего, чтобы его остановить, потому что не хотела, чтобы он остановился! Поэтому, когда Ардо прижал ее спиной к стене какого-то здания, нависая над нею, ни на миг не выпуская из объятий и целуя теперь уже не только губы, но шею, декольте, которое обнажили распахнувшиеся полы ее плаща, Ленор могла лишь надеяться, что бархатная темнота римской ночи сможет надежно укрыть от нескромного взгляда случайного прохожего все, что между ними сейчас происходит. Он был прав: это действительно была измена себе, обычной. Она никогда бы так не поступила еще несколько дней назад. Но, всякая измена лишь тогда полная, когда касается не только сердца, но и разума. А разум ее, бог знает, почему именно в эту минуту внезапно проснувшись от волшебного наваждения, вдруг настойчиво велел прийти, наконец, в себя, стать собою, ибо карнавал окончился, а в жизни настоящей ничего подобного тому, что творится с нею теперь, быть не может. А тут еще, в самом деле, послышались приближающиеся шаги, какие-то голоса… С неожиданной силой, в одно мгновение Ленор оттолкнула от себя Ардо, который явно не ожидал такого развития событий. Подгулявшая компания, что невольно нарушила их уединение, весело переговариваясь, проследовала мимо, даже не обратив внимания на две темные тени возле стены, и Алеардо, решив, что причина, по которой Ленор его оттолкнула, была именно в этом, вновь попытался ее обнять, но женщина решительно запротестовала. - Все, хватит! – хрипловато прошептала она. – Отведи меня домой!
Алеардо Локателли: Редко Алеардо испытывал такие минуты, чтобы отпор, данный ему, был не частью любовной игры, а реальным проявлением чувств или характера. Ни в делах, ни в амурных своих похождениях граф Локателли не привык к таким поворотам. И если случалось подобное в делах, то он шел напролом до победного конца. Здесь же, с дамой, он испытывал досаду на самого себя, да и на нее тоже, но вести себя нужно было иначе. И как и положено натуре страстной, Ардо в душе вскипел от негодования, но тут же пришел в себя, припомнив, что Ленор - во всех отношениях натура необычная. Ей, должно быть, непривычно такое скорое проявление чувств. При этом, об ответном ее желании он мог говорить с уверенностью, и потому – ей нужно было просто дать время. Пусть недолгое, пусть всего лишь необходимое, чтобы дойти до отеля. Обратный путь они проделали молча, женщина отказалась и от предложенной Ардо руки, да и всю дорогу старалась быть чуть впереди. Уже возле гостиницы Ленор прибавила шаг и первой вошла в холл, а затем стремительно поднялась наверх, словно спасаясь от мужчины бегством. - Синьоре не понравился карнавал сегодня? – поинтересовался Сильвио у вошедшего следом графа Локателли. Он уже привык видеть этих двух своих постояльцев вместе. И каждый вечер синьора Нечаева возвращалась радостной, сияющей. - Да нет, маэстро Гримани, просто синьора сегодня устала, распорядитесь подать ей в комнату чай, - напиток этот, мало уважаем итальянцами и от этого, вероятно, выходит у них невероятно скверно. Но надо отдать должное - у синьора Сильвио его умели готовить весьма сносно. Для себя же Ардо распорядился приготовить ванну. Спустя час, граф Локателли решил нанести визит своей соседке, надеясь застать ее в более благодушном настроении. На его стук долго не было ответа, но из-под двери пробивался луч света, а стало быть - там не спали. Пару минут он провел в ожидании, а затем удалился к себе, чтобы провести неспокойную ночь. Утром Алеардо уехал завтракать к Карло, который давно уже ждал графа с новостями о его подвигах. Рассказ оказался все же более занимательным, чем Ардо сам ожидал. И пока рассказывал Карло о Ленор, сам для себя тоже почерпнул много нового. И все же, цель была близка – Ардо не сомневался в этом, о чем и доложил своему приятелю. - Кармелла заскучала без тебя и нашла себе утешение в объятиях барона G*, хотя сейчас это тебя не так и волнует, как я погляжу, - Карло улыбнулся, прощаясь с графом и хоть и был на другой стороне, пожелал удачи Ардо. Только эта самая удача, дама во всех отношениях капризная, показала графу недовольную моську, едва он вернулся в отель. Ленор ушла из «Короны» утром, сразу после него, и не сказала синьору Гримани, куда направляется и когда вернется. Ардо же, тем временем, заказал на вечер ложу в «Арджентино» и послал Ленор приглашение. Ему пришел отказ. Лакей передал благодарность от женщины, но так же и ее извинения. Объяснялся отказ просто – Ленор плохо себя чувствовала. На следующее утро, когда граф все же повстречал Ленор внизу за завтраком, синьора Нечаева повела себя крайне отстраненно, лишь удостоив его ответом, что самочувствие ее уже намного лучше. С каждым таким ее действием, граф закипал все сильнее. Он вспоминал каждый день карнавала, что провели они вместе, вспоминал ее поведение тогда – открытое, искреннее, и не мог взять в толк, что переменилось теперь. Когда же после завтрака она очередной раз отказалась от его компании, чтобы совершить прогулку, Алеардо вскипел окончательно и лишь присутствие свидетелей помешало ему задать женщине мучивший его вопрос. Это он отложил до вечера.
Элеонора Нечаева: Ленор не понимала саму себя. Да и возьмись она, вдруг, объяснять, никто бы не понял, по какой причине она так упорствует, отклоняя знаки внимания со стороны Алеардо Локателли. А, надо сказать, что граф, со своей стороны, тоже проявлял недюжинную настойчивость, оказывая их мадам Нечаевой. Ленор потеряла покой, ломая голову над тем, зачем ему это нужно, еще в ту ночь после карнавала, когда он постучался к ней в комнату и долго не уходил, ожидая, что она откроет, в то время как сама мадам Нечаева в этот момент тщательно изображала глубокий сон. Допустить простую вероятность того, что нравится этому мужчине, она отчего-то не хотела. Ардо был слишком красив, слишком полон жизни, слишком… молод, чтобы увлечься такой женщиной, как Ленор. А она давно убедила себя в том, что в книге ее собственной жизни глава, посвященная чувствам, Создателем, видимо, была по какой-то причине изначально пропущена. Нет, разумеется, не всем чувствам, но вот, например, любовь и страсть явно не входили в список доступных ей эмоций. Все попытки доказать обратное заканчивались для Ленор если не крахом, то разочарованием. Так для чего лишний раз доказывать аксиому? У нее спокойная и размеренная жизнь, именно та, о которой мечтала, и менять ее по желанию самоуверенного итальянца, убежденного, что всякая, на кого он обратит взор своих кошачьих глаз, немедленно падет к его ногам, Ленор не собиралась. При этом логического объяснения, почему с подобным настроем, все еще не покинула Рим – ведь, карнавал, ради которого приехала сюда, уже давно закончился, мадам Нечаева не находила. Да и Локателли не торопился собирать вещи и уезжать восвояси. Поэтому и продолжалась все эти дни их странная игра, под названием «пойми меня», а вернее даже – «поймай меня». Ибо каждое новое утро ее целью было улизнуть из гостиницы, не попавшись Ардо на глаза, а его занятием – не дать ей этого сделать. Иногда это удавалось, и тогда Ленор окатывала его таким холодом, которого, верно, хватило бы, чтобы существенно снизить температуру пламени под адскими сковородками, облегчив, таким образом, жизнь грешников, которых на них поджаривают. Но граф и не думал сдаваться, изумляя непреклонную мадам своей настойчивостью в осаде ее бастионов. И в какой-то момент ею овладел род научного интереса – как долго это может длиться и чем закончится? Продлилось, как она и предполагала, недолго, всего несколько дней. Однако закончилось весьма неожиданно. Подходила к концу вторая неделя пребывания госпожи Нечаевой в Риме. И она уже успела освоиться в городе настолько, что у нее даже появились какие-то любимые места: ресторанчики, скверы, в которых Ленор гуляла вместе со своим питомцем, а торговцы из окрестных лавочек, у которых она иногда покупала фрукты или цветы, уже стали узнавать «Signora russa con un cane» - «русскую даму с собакой». И всякий раз, когда она проходила мимо, раскланивались или говорили какие-то слова приветствия, некоторые из которых Ленор уже успела запомнить и понять их смысл. Нынешний день тоже прошел великолепно, весна вовсю вступала в свои права, было тепло солнечно. И Ленор почти весь день провела на улицах города, рискуя заполучить полагающиеся большинству людей с тициановскими оттенками волос, веснушки на открытые солнцу участки кожи. Впрочем, зонтик и широкополая шляпа, как она надеялась, избавят ее от этой «напасти». Единственным, не сказать даже, что неприятным, но несколько выбивающимся из общего спокойного их течения, событием, была новая встреча с Алеардо в маленьком кафе здесь же, в «Короне», где женщина нынче решила позавтракать. Они встретились у двери – Ленор уже уходила, а граф только собрался войти. И при этом обжег ее таким взглядом, что менее хладнокровная, нежели госпожа Нечаева, дама, наверное, упала бы в обморок. Ленор же просто кивнула ему и спросила, хорошо ли он спал нынешней ночью. Спросила, кстати, не без издевки, затем, что слышала, вернулся он к себе лишь под утро – сама она, как обычно, спала чутко, поэтому шаги мужчины в коридоре и его возня с ключами у двери одной из своих комнат, разбудили ее. Ардо ответил, что спал прекрасно – просто потрясающе! И в очередной раз предложил Ленор совместную прогулку, от которой женщина – в очередной же раз – отказалась. На том и расстались. А вечером в двери ее будуара раздался стук. Ленор ожидала горничную, чтобы переодеться к ужину, поэтому, решив, что это Джованна, сразу разрешила войти. Однако вместо девушки в униформе отеля «Корона», за ее спиной, в отражении зеркала, возле которого в Ленор в эту минуту сидела, явился Алеардо Локателли, чей вид не предвещал ей ничего хорошего. Резко обернувшись, она вскочила с места и воскликнула: - Что вы делаете в моем будуаре? Что вам нужно?!
Алеардо Локателли: В конечном счете, дело было даже не в пари. Он еще в первый день решил для себя, что проигрыш его мало волнует. Однако проиграть ужин у Филичите друзьям было совсем не так обидно, как проиграть себе самому. Именно это вызывало у Ардо такую досаду, именно из-за этого у него было дурное настроение последние три дня. Сегодня шел как раз десятый день, когда должно было все решиться. Но после того, как закончился карнавал, Ленор и Ардо в целом не обменялись и десятком фраз. А те, что были сказаны, не значили ровным счетом ничего, кроме банальных вежливых штампов, принятых в свете. И все же, Ардо решил дойти до конца. В коридоре ему навстречу попалась Джованна, которая спешила к синьоре Нечаевой. Заметив графа, она, как и полагалось, присела в реверансе и собиралась уже продолжить свой путь, но мужчина остановил ее. - Зайдешь к синьоре чуть позже, - девица понимающе моргнула, но ничем более не подала виду, что поняла тайный смысл его намерений. Уже в комнате прислуги смуглая девица затараторила о том, что синьор граф зря времени не теряет. А наверху сам Ардо получил очередную порцию льда в свой адрес. - Вы сами только что позволили мне войти, Ленор, - граф чуть поклонился, полностью игнорируя ее гневный взгляд, и прошел к ближайшему креслу, - Позволите, надеюсь?! Судя по вашему приему, вы не рады меня видеть. Вы вообще, как-то внезапно охладели к моему обществу, синьора. Что же я такого сделал, что вызвал ваше недовольство? Если мне не изменяет память, мы провели с вами шесть дивных дней, за которые вы ни разу не сказали, что я вам чем-то не угодил. Или это был лишь повод заполучить веселого чичероне, который вам покажет город, чтобы затем просто избавиться от него? Вообще-то, каждый труд стоит оплачивать… хотя бы элементарной благодарностью! На последней фразе в его глазах, до того момента светлых и янтарно чистых, появился тот самый темный туман, что всегда означал зарождающуюся страсть или гнев.
Элеонора Нечаева: - Я ждала не вас! – одна бровь мужчины издевательски поползла вверх, а Ленор, вспыхнув возмущением – еще иронизировать смеет, – добавила раздраженно. – Вы прекрасно поняли, что я имею в виду… Да, я вам не рада. Не люблю, когда кто-либо слишком настойчиво вторгается в мою жизнь. Тем временем, Ардо, словно не слушая, о чем она говорит, прошел вглубь комнаты и вольготно расположился в одном из кресел, закинув ногу на ногу, всем своим видом демонстрируя, что уходить не намерен. - Послушайте, а вот я не понимаю, для чего вам мое позволение, если и без него неплохо обходитесь?! Впрочем, мне вообще начинает казаться, что у вас очень дурно с манерами, граф! Кто вас воспитывал? И потом, разве я позволила вам сесть? – она развела руками и покачала головой. – Нет, в самом деле, просто потрясающее невежество! Локателли спокойно внимал ее словам, а Ленор бесилась с каждой минутой все сильнее, чувствуя свое полное бессилие перед этой спокойной, даже ленивой и чуть насмешливой полуулыбкой, с которой он наблюдал за тем, как она бегает перед ним, размахивая руками. Она говорила и делала что-то совсем не то, что должна была, да вот только, что именно нужно было сделать, Ленор никак не могла сообразить. И такое происходило с ней почти всякий раз в его присутствии! Последнее же его замечание о том, что «следует оплачивать» его труд в качестве чичероне и вовсе заставил женщину опешить: что он имеет в виду? Какую такую благодарность, кроме той, что она уже неоднократно выражала ему на словах? - Право, это потрясающе! Знаете, у нас в России говорят: «Делай добро – и бросай его в воду», это значит, что требовать благодарности за оказанную кому-либо услугу – как минимум, неприлично… Впрочем, кому я это рассказываю! Ну так и что же я, по-вашему мнению, должна вам в качестве «благодарности»?
Алеардо Локателли: Если он не засмеялся ей в ответ, то лишь потому, что ему было вовсе и не смешно. А улыбка, которая так сердила синьору, тут же угасла. Ардо чуть подался вперед, упершись руками в подлокотники и вперил взгляд в Ленор, которая тут же замолчала. - Невежество?! А вы ведете себя сейчас, как кто? Что вы за лицемерная особа? То милы, как ангел, то злобны, словно фурия. Но при этом при всем, вы – прекрасны! Ну, что за странные причуды, Ленор? Последние дни вы ведете себя, словно я совершил тягчайший проступок, но на самом же деле вся беда в том поцелуе? Граф поднялся со своего места, а Ленор в тот же миг, с пылающим от внезапного напоминания лицом, отпрянула в сторону. Алеардо же напротив, сделал шаг к ней навстречу, пользуясь тем, что ей отступать от трюмо было уже некуда. Одной рукой он поймал запястье ее дрожащей руки. - Не говорите мне, что вам не понравилось, я не поверю. В таких делах я не верю словам, только чувствам. Они же отражаются в глазах. А даже в темноте ночи я видел блеск в ваших глазах. Они пылали, они были прекрасны, как и вы в тот миг! Ленор, зачем вы противитесь? – граф еще ближе подошел к даме, не отпуская ее руки, которую Ленор пыталась высвободить, и склонился к ней, продолжая шептать что-то уже на своем родном языке, гипнотизируя, подавляя ее волю к сопротивлению. Другой рукой он обнял ее за талию, потом ладонь его скользнула ниже, и Алеардо стал склонятся к губам Ленор. И все же она умела контролировать себя много лучше, чем он думал. Стоило бы удерживать обе ее руки, но нет! Всего несколько секунд длилось это ощущение полной покорности женщины, и вдруг она с шипением и яростью влепила графу пощечину, сопроводив ее словами, которые должны были ранить достаточно больно его самолюбие. И лицо Ардо исказилось от боли, вполне физической. Только вот анатомию этой боли он готов был оспорить – эпицентр ее располагался не в области сердца, а чуть ниже. Ниже спины. Глаза мужчины расширились, а с губ слетел приглушенный стон, смешавшийся с таким же приглушенным рычанием позади него. - Oh, mio dio…
Элеонора Нечаева: То, что у происходящих в будуаре событий есть сторонний, но весьма заинтересованный наблюдатель, мадам Нечаева заметила несколько раньше, чем граф. Именно этим и была обусловлена некоторая заминка с решительным отпором, который, не выдержав, Ленор дала нахалу Ардо сначала на словах, обозвав его «самовлюбленным самцом», а затем – и физически, залепив звонкую пощечину. Возможно, именно этого и не стоило делать, если хотела избежать того, что последует дальше, но слишком уж беспардонно себя повел итальянец. Как известно, русские борзые – собаки довольно флегматичные, однако есть у них в характере одно замечательное свойство – мгновенно переходить от состояния покоя к активности и даже ярости при появлении в поле зрения объекта охоты. Питомец мадам Нечаевой тоже до некоторых пор мирно почивал на своей подстилке в смежной с будуаром спальне Ленор. Но возня и громкие голоса, вероятно, разбудили пса, поэтому вскоре его удлиненная рыже-белая морда с любопытством просунулась в неплотно прикрытую дверь, дабы узнать, что же это такое там без него происходит. Надо сказать, при всей своей миролюбивости, интересы обожаемой хозяйки Трезор отстаивал всегда рьяно, вмиг превращаясь из невозмутимого, хоть и хитроватого домашнего любимца в грозного и весьма злобного зверя изрядных размеров, с крепкими и острыми клыками и когтями. Естественно, его никто специально не натаскивал на людей, но резкие движения и крики иногда могли спровоцировать агрессию, а уж если все это было направлено против хозяйки, то держись, злодей! Понимая это, едва увидела своего пса, мадам Нечаева и попыталась замереть на месте, желая предотвратить неминуемые последствия, однако вышло так, что все же не сдержалась. Ардо же в этот момент находился к двери спиной и тоже поплатился за свою несдержанность с Ленор. И отнюдь не спиной, а, видимо, показавшейся мгновенно перешедшему в атаку Трезору более удобной для укуса, филейной частью. Резко разжав объятия, ошарашенный Локателли отпрянул от Ленор, хватаясь за укушенное место, произнеся при этом, как и положено истинному и истовому католику, первым делом имя Божье, а уже следом – когда поднес ладонь к глазам и увидел на ней следы крови, множество других слов, из которых женщина, возможно, на свое счастье, поняла только «cane». Трезор же по-прежнему стоял, злобно ощерившись, перемежая рычание с заливистым громким лаем. Не нападая вновь лишь потому, что Ленор схватила его за ошейник и решительно оттащила в сторону от размахивающего руками и клянущего, на чем свет стоит, его и всех собак на свете разом, Локателли. - Да прекратите же разоряться! Это нервирует пса, я и так еле его держу – он, между прочим, тяжелый! – это не слишком помогло. И тогда Ленор зажмурилась и громко скомандовала. – Заткнитесь, наконец! Оба! – и, как не странно, сразу наступила тишина. С трудом оттащив упирающегося Трезора обратно в спальню, закрыв дверь и приперев ее для надежности пуфом, на котором недавно сидела, Ленор вновь обратила внимание на Локателли, который стоял спиной к зеркалу, вывернув голову назад, пытаясь рассмотреть и оценить масштабы «катастрофы», которая его постигла. Вид у него при этом был такой, что лишь приложив титанические усилия, Ленор удалось не расхохотаться прямо сейчас. Сделав пару глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоиться, женщина подошла к нему и тоже посмотрела в зеркало, перед которым Ардо сейчас так некуртуазно вертелся. - Боюсь, что рана серьезная, - сказала она, кивнув на отражение графского «дерьера» и вновь была вынуждена закусить губы, потому что смеяться по-прежнему хотелось невыносимо. – Ее надо обработать. Позовем доктора или лучше позвольте… мне? – эта мысль пришла ей в голову только что и лишь на первый взгляд выглядела совершенно абсурдной в плане осуществления. Ну, а что? Станут звать врача - узнает кто-то из слуг, а потом весь отель «Корона» начнет потешаться над ним. Нет, даже при всех сложностях в их отношениях, подобной незавидной доли для графа Локателли Ленор не желала. О чем тут же и поведала мужчине, который ошарашено взглянул на нее в ответ на это нетривиальное предложение. Впрочем, дальше было больше. - Снимайте штаны, граф, и… не знаю, как-то что ли устройтесь на кушетке – в спальню не пойдем, там Трезор… Ну, что вы стесняетесь? Сударь, я была замужем, как вам известно, так что, уверяю, вид обнаженных ягодиц мужчины не произведет на меня неизгладимого впечатления даже, если они принадлежат вам…
Алеардо Локателли: В жизни графа было немало любовниц и собак этих самых любовниц. Они редко были похожи на что-то, вразумительнее пуховки для пудры, но и они его иногда недолюбливали. Его лакированные туфли за ночь могли потерять свой внешний вид, изредка его могли потаскать за штанину под щебет веселой хозяйки, могли сунуть в лицо это пищащие и нервно дышащее существо. Но подобное! На самом деле, Алеардо смог осознать случившиеся, лишь увидев кровь на своей руке. Обернувшись же, он увидел осклабившуюся морду борзой, на подбородке которой остались красноватые капли. И не стоило даже сомневаться, что не удерживай его сейчас Ленор, это животное снова набросилось бы на него. Сдержаться в такой ситуации от проклятий и возмущения было невозможно – даже если они не имели силу уничтожить эту мерзкую четвероногую тварь, то по-крайней мере приносили некоторое облегчение – анестетик своего рода. Но больше всего графа злило его идиотское положение. Это было ужасно, унизительно, и даже когда Ленор приказала ему заткнуться, он продолжал шипеть сквозь зубы всякую дрянь. Улучив мгновение, когда остался один, Ардо, кривясь от боли, сделал несколько шагов до трюмо и развернулся. Сложно было что-то разглядеть, но его ощущения говорили много больше чем то, что видели его глаза. Нога постепенно начинала неметь, а кровавое пятно на темной ткани становилось все больше, и кровотечение не собиралось останавливаться. Появилась Ленор. По ее лицу нельзя было определить – сильно ли она переживает, зато по глазам, в которых плясали чертики, Ардо понял, что женщине не столь уж его и жаль. Да и поделом, Ардо попытался усмехнутся, но снова скривился от боли, делая шаг в сторону, чтобы рукой опереться на столешницу трюмо. - Не думаю, что это хорошая идея, - все же, предложение женщины, да еще высказанное столь решительным тоном, графу пришлось не по вкусу, - Я бы предпочел помощь от квалифицированного врача. Тем более, что у маэстро Гримани брат доктор, стоит за ним послать. И можете поверить, огласки не будет. Ленор, прекратите, это уже не смешно, - впрочем, и раньше не было смешным, но женщина была настроена решительно и продолжала настаивать. Даже попыталась взять его за руку и отвести к той самой кушетке, что она назначила пострадавшему в качестве больничной койки, - Вы ведь это не всерьез – хотите мне просто досадить? Довольно. Идите, позовите Сильвио. Ну, что вы так смотрите, я не могу больше стоять! Ленор укоризненно глянула на мужчину, но все же не решилась больше спорить и настаивать. Через десять минут, стараниями синьора Сильвио и лакея, граф уже лежал в своей комнате и ожидал прихода доктора. Хозяин гостиницы тихо причитал в углу, выражая свои соболезнования и надежды, что пес не окажется бешеным. - Скорее, от меня заразится, - пошутил Ардо, но Сильвио не расслышал его слов, обращенных в подушку. Доктор явился очень скоро и тут же принялся за своего пациента. Рана оказалась не так уж и серьезна, но постельный режим для графа был рекомендован как минимум, дней на семь. И это было сущим адом – лежать на животе или чуть повернувшись на левый бок, со всех сторон обложенный подушками, как в гнезде.
Элеонора Нечаева: Разумеется, она над ним подтрунивала. Хотя, с другой стороны, если бы Ардо вдруг внял ее доводам и вздумал, действительно, воспользоваться врачебными навыками Ленор, она бы не растерялась. Впрочем, для этого он был слишком горд. Но и мадам Нечаева отступилась, лишь вполне насладившись этой своей маленькой местью. Ей все еще было смешно, хотя в глубине души она и сочувствовала незадачливому соблазнителю. Поэтому, когда после очередного решительного отказа Локателли от помощи пошла искать по его просьбе синьора Сильвио, Ленор про себя решила, что позже непременно извинится перед Ардо за произошедшее, хотя по-прежнему, считала, что больше всего в произошедшем виноват он сам. А вот нечего было врываться к ней в комнату и вести себя так по-идиотски! Что касается хозяина «Короны», то он пришел в отчаяние, когда Ленор вкратце изложила адаптированную версию произошедшего инцидента – граф Локателли-де, случайно в темноте коридора испугал ее пса, дремавшего у двери, отчего тот его и укусил. Мадам Нечаева уже успела пообвыкнуться с несколько театрализованной манерой итальянцев выражать свои эмоции, но даже на этом фоне реакция синьора Сильвио показалась ей несоразмерной полученному ущербу. Поэтому, когда, спустя примерно час, он, яростно жестикулируя, с упреком в голосе, явно относящимся к самой Ленор, рассказывал ей в холле о неимоверных страданиях синьора Ардо вследствие полученного ранения, женщина взирала на него с нескрываемым удивлением. Безусловно, укусы животных неприятны, но не ногу же Трезор ему, в самом-то деле откусил? Да и доктор Гримани, так же присутствовавший при этом разговоре и оказавшийся менее склонным к ажитации, нежели его брат, когда мадам Нечаева, на всякий случай, уточнила у него, действительно ли там все так серьезно, как утверждает маэстро Сильвио, лишь пожал плечами и сказал, что ничего особенного, хоть и требуется уход и тщательная обработка раны. - Но вашего людоеда, синьора, больше к нему не подпускайте. Вдруг, синьор Алеардо понравился ему на вкус? – с мрачноватым юмором добавил он на прощание, раскланиваясь с нею перед тем, как отправиться восвояси. - Думаю, что могу это обещать, - усмехнулась Ленор в ответ и тоже отправилась к себе наверх. Последующие два дня, как и следовало ожидать, граф Локателли ей на глаза не попадался. Да сама мадам Нечаева не горела желанием с ним встретиться, полагая, что ровно такие же чувства испытывает и сам Ардо. Мало, кто вновь станет искать общества человека, перед которым оказался однажды в глупом положении. И все же, хоть и была до сих пор уверена, что ничем перед ним не провинилась, в глубине души Ленор чувствовала некоторую неловкость перед Алеардо. А еще – в его отсутствие ей вдруг стало как-то… не так, как прежде. Словно бы из ее жизни вдруг убрали какой-то, пусть и не кажущийся ей слишком важным, но приятный элемент. И теперь Ленор стало скучно. Скучно без их с Алеардо вольного или невольного флирта, без словесных пикировок, без его взглядов, иногда ее смущающих, но чаще – заставляющих рассердиться. Да, все эти маленькие события, может, были ей не слишком нужны, но придавали уже основательно подзабытый самой мадам Нечаевой вкус легкой остроты ее пресному существованию последних двух лет. Она не искала романа с Ардо прежде, не хотела и до сих пор. Да и навряд ли это теперь было бы возможно, даже если бы и захотела. Но дружеские отношения, может, и следовало попробовать восстановить. Поэтому, продержавшись в течение четырех дней, в одно прекрасное утро мадам Нечаева решила идти к нему в гости. Да не с пустыми руками, а как водится по русскому обычаю, с гостинцами. Для этих целей ею была приобретена целая корзина разнообразной снеди, а еще пара бутылок прекрасного кьянти. И вот, вместе со всем этим добром в руках, Ленор постучалась к Локателли. Граф открыл ей сам, разрешил войти и с мрачным видом спросил, для чего она пришла. По внешнему виду мужчины было понятно, что он никуда не выходил уже несколько дней. В домашнем халате, немного небритый и бледный, он все равно был чертовски хорош собой. - Ардо, так дальше не может продолжаться, - сказала Ленор без обиняков. – Произошедшее – глупое недоразумение, думаю, мы оба это понимаем. Трезор просил передать вам искренние извинения и сказал, что больше так не будет, - она улыбнулась и попыталась заглянуть Алеардо в глаза. – А сама я, как индейский вождь из романов мистера Фенимора Купера, пришла, чтобы раскурить «трубку мира». Вернее, трубки у меня нет, я не курю. Зато есть… вот, - она поставила на стол свою внушительную корзину, и начала последовательно извлекать и выкладывать перед озадаченным итальянцем ее содержимое, - «хлеб мира», «сыр мира», - на столе оказались свежевыпеченная чиабатта и внушительный кусок «пекорино», следом за которой последовала тонко нарезанная и аккуратно завернутая в салфетку знаменитая Prosciutto di Parma, - «ветчина мира» и, наконец, «вино мира», - закончила она с торжеством, выставив в качестве венца этого «натюрморта» бутылки с кьянти. – Понятия не имею, зачем я набрала всего так много, но нам придется это съесть.
Алеардо Локателли: Паскаль говорил, что для человека, который любит только себя, самое нетерпимое – оставаться наедине с собой. Ну конечно, граф не был настолько самолюбивым человеком, но самоедство, которым он занимался последние дни, вызывало жуткую тоску. Еще в тот вечер, перед уходом доктора Гримани, граф Локателли передал с ним записку для Карло. В ней он сообщал, что ужин у Филичите состоится за его счет, но не раньше, чем через неделю, а то - и полторы. На следующее утро явился сам Карло. Ардо встретил его вовсе не так, как ожидал приятель. - Вижу, граф, вас сразил любовный недуг? Вероятно, все очень серьезно, раз вы валяетесь в постели в одиночестве? – но вскоре шутки кончились. Ардо, полагаясь на скромность своего приятеля, поведал ему довольно «забавную» историю, которую нисколько не старался приукрасить фантазиями Ленор о спящих в коридорах собаках и не щадил остатков своей гордости. Карло поклялся унести в могилу историю графа, но сдерживать едкие шутки ему оказалось сложнее. Оставшиеся три дня, пока в дверь не постучала виновница его нынешних бед, граф провел наедине с собой. Иногда к нему заглядывал маэстро Гримани, а на второй день зашел и доктор, который сообщил своему пациенту радостную весть: рана заживает хорошо и заражения нет. Алеардо стоял у окна и изучал прохожих, совершающих в это время неспешный моцион по улицам Рима, беседуя между собой. Казалось, у них нет никаких проблем. Глядя на их непринужденное общение, смех, понимание на лицах, Ардо с грустью вспоминал о днях, когда так же гулял с Ленор и беседовал с ней обо всяких пустяках и более серьезных вещах, всегда чувствуя в общении абсолютную свободу. С ней было легко, как с человеком, с которым провел всю жизнь. Словно уже знаешь все его привычки и тайны и умеешь угадывать мысли и желания. Только вот оказалось, что вовсе и не умел Ардо угадать ни ее чувств, ни тем более желаний. Просчитался, но где? Этого он никак не мог понять. Самое обидное было – он чувствовал, что потерял что-то очень важное. И начинал скучать без общества Ленор так же, как и она без него. Утром он даже узнал у синьора Сильвио, не собирается ли уезжать его соседка, как сделали это многие другие постояльцы после окончания карнавала. Но маэстро Гримани ни смог дать точного ответа на его вопрос – синьора ничего не говорила. И вот, через несколько дней, в его дверь постучали. Надо сказать, рана Ардо, хоть почти уже и не болела, ужасно мешала передвигаться, а уж о том, чтобы сесть, и думать было нечего. Неловко поднявшись с постели, граф похромал открывать. Едва он, погруженный в свои невеселые мысли, распахнул дверь незваному гостю, как тот, а верее – та, сразу же перешла в словесное наступление. Ленор говорила со скоростью, достойной настоящей итальянки. Видно, ей хотелось скорее вывалить накопившийся в душе груз и, освободившись от него, вздохнуть свободнее. Женщина прошла в комнату и принялась извлекать, подобно факиру из волшебного сундучка, всякую снедь из принесенной с собой корзины, прибавляя к этому действу весьма забавные пояснения. - Значит, Трезор так сказал?! – бровь мужчины изумленно приподнялась, а сам он с нескрываемой иронией посмотрел на Ленор, - У вас удивительная собака, воистину! Но должен вас огорчить, синьора, я не могу сесть с вами за один стол. Тон, которым Ардо выразил свой отказ, был более чем серьезным, и Ленор посмотрела на него удивленно, и даже возмущенно. Ей было отчего возмущаться – пришла первой, чтобы протянуть ветвь мира, а в ответ на свое предложение слышит отказ. Граф криво усмехнулся, наблюдая ее реакцию. - Да нет, Ленор, не обижайтесь. Просто по вине вашего Tesoro, я не могу сесть с вами за стол - в прямом смысле, но могу предложить альтернативное решение, - граф указал в сторону своей постели и улыбнулся своей кошачьей улыбкой, - если «индейский вождь» согласится стать гостем «турецкого паши» и согласится принять участие в пире на восточный манер, наш примирительный обед вполне может состояться. С этими словами граф устроился на кровати среди подушек, ожидая решения своей гостьи.
Элеонора Нечаева: Его предложение выглядело провокацией. Да что там: оно ею и являлось – это Ленор прекрасно видела по огонькам иронии, вспыхнувшим в глубине его глаз, в тот момент, когда Алеардо предложил есть прямо у него в постели. Но она бы не была собой, если бы не приняла этот вызов, поэтому, ничтоже сумняшеся, тут же и согласилась: - «Индейский вождь» не возражает, - кивнула она с важным видом. И через пару минут присоединилась к Ардо. – Однако он понятия не имеет, где взять штопор и бокалы для вина, поэтому «паша» улегся слишком рано, - заметила она с улыбкой. И вновь пришлось ему подниматься. Но когда Ленор, видя, как ему это неудобно, захотела помочь, граф отказался от ее руки столь решительно, что мадам Нечаева не смогла сдержать удивления. - Но что такого, Ардо?! – ответом ей был лишь пламенный взгляд, поэтому пришлось подчиниться этой причуде гордого итальянского аристократа и наблюдать, как он ковыляет по комнате, собирая необходимые им столовые приборы. А потом, собственно, и состоялась сама трапеза, вначале которой они держались немного скованно, однако, спустя совсем немного времени, в их общение вернулась прежняя легкость, словно и не было всей этой нелепой истории. Способствовало ли этому терпкое кьянти, либо была другая причина, этого Ленор не знала, но такое развитие событий ей нравилось гораздо больше. Разговор их крутился вокруг повседневных событий, ни Ардо, ни она не стремились вести его к чему-то, что касалось бы жизни каждого из них до момента знакомства, и уж тем более не вспоминали то, что уже успело объединить их. И такой разговор тоже был как раз тем, что им было нужно. Вскоре выяснилось, что оба имеют схожие вкусы в музыке и литературе – раньше речь об этом почти не заходила, что даже гастрономические пристрастия оказались похожи, ибо граф заметил, что «пекорино» - его любимый сыр, а ей он тоже успел понравиться… Вышло так, что «обед» их плавным образом перетек в ужин, потому что, когда вновь обратили внимание на происходящее вокруг, за окном уже прилично стемнело. И даже пришлось зажигать свечи. Для Ленор это означало, что пора уходить. Ибо одно дела, когда визит происходит при свете дня – пусть и такой странный, с приемом пищи в постели хозяина, а совсем другое – делать подобное вечером. Это казалось ей слишком уж интимным. Поэтому вскоре мадам Нечаева начала прощаться, но перед тем, решила, как обычно, в своем стиле, расставить точки над i. - Ардо, я рада, что нам удалось помириться, - сказала она, когда они вновь уже были в гостиной, а не в спальне графа. – Однако думаю, будет лучше, если наши дружеские отношения, дружескими же и останутся. Вы прекрасный человек. Интересный собеседник и… красивый мужчина. Но я не думаю, что у нас что-то получится, если мы вновь начнем то, что вы пытались… несколько дней назад. Я, верно, очень прямолинейна и не слишком романтична. Но это – моя сущность. Я не могу быть другой. Еще – я старше вас, и меня устраивает моя нынешняя жизнь. Я ничего не хочу менять. Если же позволить себе нечто большее, чем дружба… В общем, я не хочу этого себе позволять, - она усмехнулась и посмотрела на него снизу-вверх: оба стояли теперь вплотную друг к другу, и Ленор даже чувствовала тепло, исходящее от мужчины. – Давайте останемся друзьями, Ардо! Я не слишком уверена, что смогла бы стать вам хорошей возлюбленной, но знаю, что буду неплохим другом. Что… скажете? – немного робко закончила она, отводя взгляд в сторону.
Алеардо Локателли: «Пикник в постели» - как окрестил их импровизированный обед Ардо, смущал его вначале не меньше, чем саму Ленор. Граф Локателли чрезмерно старался быть сдержанным и даже церемонным, что вызвало, в конце концов, мягкий, но упрек синьоры Нечаевой. И в какое-то мгновение их разговор вновь приобрел тот доверительный характер, что был между ними до последнего мига карнавала. Ардо чувствовал странное облегчение и наслаждался обществом женщины, которая простила его глупое поведение даже быстрее, чем он простил его себе сам. Перед расставанием Ленор высказала своеобразное предложение. На каждое ее слово Алеардо мог найти сотню возражений, но ему вдруг не захотелось спорить с ней. Если она хочет его дружбы, пусть будет пока так, а дальше они разберутся. Он взял руки Ленор в свои и поднес их к губам. В этом поцелуе не было ничего особенного, кроме светской любезности, но улыбка вновь стала мягкой, а движения по-кошачьи медлительными. - Ленор, я согласен на любое ваше решение! Единственное, что было бы мне нестерпимо – ваша немилость. Дружба - это, конечно, для меня внове, почти внове, - Алеардо вновь вспомнил маркизу Моренгейм и неожиданно подумал, что обе эти женщины непременно нашли бы общий язык, - но я постараюсь быть ее достоин. И еще раз, примите мои запоздалые извинения, cara mia. С того дня и до полного выздоровления графа своеобразные обеды вошли у них в традицию. Ленор рассказывала Ардо о том, где побывала с утра и что увидела интересного и нового, а сам граф, в свою очередь, обещал женщине показать ей такие места, куда она еще не добралась. Одним из их будущих путешествий должна была стать поездка к Лаго-ди-Браччано с осмотром средневековых замков, принадлежавших князьям Орсини, которое Ардо и Ленор наметили на выходные дни. Начало марта было по-весеннему прекрасным. Солнце, и так редко покидающее Апеннинский полуостров, светило в эти дни особенно ласково, напоминая о грядущем лете с его раскаленными, знойными днями. Поэтому поездка их могла бы стать очень приятной, если бы неожиданным образом не сорвалась. Утром, когда Ленор и Ардо встретились в холле и уже собирались сесть в коляску, лакей подошел к графу и протянул сложенную записку. На конверте изящным женским почерком был выведен адрес «Короны» и его собственное имя. Локателли тут же распечатал записку, коротко извинившись перед Ленор, и принялся ее читать. Минуту спустя, он виновато поглядел на ожидающую его спутницу. - Ленор, мне жаль, но мы не сможем поехать сегодня. Мне нужно срочно вас покинуть, - кивнув лакею, чтобы тот подал ему коня, граф еще раз поклонился синьоре Нечаевой и поклялся искупить свою вину перед ней в ближайшее же время. Записка была от старшей из его сестер, которая находилась в Риме проездом, возвращаясь от матери в свое имение. Магдалена Домиани была на десять лет старше своего брата и единственной в семье, к кому Ардо всегда прислушивался. На этот раз, впрочем, как и всегда, графиня Домиани имела целью увещевать младшего брата в необходимости как можно скорее жениться. Но сегодня не было в речах Магды привычных снисходительных ноток, с которыми она обычно обращалась к своему «дорогому мальчику». Вместо этого, она просто рассказала, что их мать стала хуже себя чувствовать. На порыв Ардо сорваться с места и ехать к ней немедленно, Магда, впрочем, ответила смехом. Грустным, но искренним. - Мой милый, лучшее, что ты можешь сейчас для нее сделать - это, наконец, исполнить свое обещание! Тебе уже тридцать четыре! Ты единственный прямой наследник нашего отца – тебе просто необходимо жениться! И я настаиваю на этом! Ты же не хочешь, чтобы все наше состояние досталось твоему племяннику? – губы Магды чуть дернулись в кривой усмешке. Дело в том, что графиня, будучи замужем почти двадцать лет, так и не родила ребенка. Зато ее сестре, Элен, удалось выйти замуж, вопреки желанию семьи, за ужасного мота и альфонса, который, тем не менее, наградил ее сыном в первый же год их союза, - Паоло еще ребенок. Но в нем уже угадываются дурные наклонности его отца! Подумай, Ардо, что будет, если он унаследует все?! Конечно, матушка этого уже не увидит… Дальнейший их разговор был посвящен теме будущего Алеардо, его брака и возможной кандидатуры невесты. И вот тут у Ардо вдруг возникло желание протестовать – ни одна из предложенных сестрой женщин и девиц не вызвала у него, как у мужчины, желания назвать ее своей супругой. Но Магдалина была настойчива, убедительна и главное – подготовлена. Прежде, чем проститься с братом, она дала ему короткий список кандидатур дам, которых им с матушкой хотелось бы видеть в роли будущей графини Локателли. И первой в этом списке стояла графиня N*, на которую особенно просила обратить внимание сестра. С этой целью она пригласила ее сегодня на ужин и, естественно, Ардо тоже полагается там быть. Завтра они все вместе совершат прогулку, а вечером совместный поход в оперу.
Элеонора Нечаева: На вкус самой Ленор, их с Ардо «дружба» складывалась очень удачно. Те несколько дней, что минули с момента их объяснения, прошли в мире и покое. Граф честно соблюдал данное обещание и более ни разу не попытался проявить к ней что-либо большее, чем вежливое участие. И порой Ленор уже начинало казаться, что она поторопилась, когда принялась так рьяно отстаивать свою независимость. Возможно, Ардо и не особенно стремился завести этот роман, а она навоображала себе бог знает чего… Такие мысли неизменно вызывали чувство неловкости, поэтому мадам Нечаева старалась гнать их подальше. В остальном же, существование ее было безоблачно. Ленор не могла припомнить, когда последний раз чувствовала себя так свободно и беззаботно, как в эти дни, когда приходила в гости к Ардо, принося с собой очередную корзину провизии, после чего, уже без спросу, располагалась на кровати рядом с ним, и они часами болтали о всяких пустяках, ели, смеялись и пили вина, в которых граф Локателли поклялся научить ее как следует разбираться, когда Ленор однажды заявила, что ничего в них не понимает. Здоровье его, тем временем, приходило в норму, укус Трезора, которого женщина теперь старалась на всякий случай держать от своего друга подальше, благополучно зажил. И отметить исцеление было решено путешествием на озеро Браччано, окрестности которого, как слышала Ленор, отличаются необычайной живописностью, а еще там есть древние замки, которые Ардо непременно возжелал ей показать, утверждая, что таких ей еще не приходилось видеть. Сама мадам Нечаева, конечно, сомневалась, что они, замки эти, сильно отличаются от тех, что довелось видеть, например, в Далмации прошлым летом. Но Ардо с таким жаром говорил об этом, что женщина невольно поддалась его энтузиазму и ждала выходных, на которые наметили они свое маленькое путешествие, с необычайным нетерпением, чуть ли не считая дни. И каково же было ее разочарование, когда выяснилось, что у графа вдруг возникло некое неотложное дело, которое не позволяет им его совершить! Разумеется, мадам Нечаева слишком хорошо умела собой владеть, чтобы не выказать его слишком заметно, но Ардо все равно понял, что она расстроена и пообещал сделать все возможное, чтобы искупить вину. После этого извинился и – исчез. На целых три дня! Не оставив ей ни письма, не записки. Нет, ночевать домой он все-таки, приходил. Все эти дни Ленор слышала, как поздними вечерами в коридоре раздаются знакомые шаги и гремят ключи, когда граф открывает двери своих апартаментов. Но к ней он и не думал заглянуть – ни вечером, ни днем, ни утром. А Ленор была слишком горда, чтобы вновь идти к нему самой. Поэтому, стоит ли говорить, что вместо прекрасного времяпрепровождения в Браччано, мадам Нечаева получила скучнейшие выходные в обществе Трезора, который, казалось, чувствовал, что хозяйка не в духе, поэтому тоже не особенно старался навязывать ей свое общение. Впрочем, утром в понедельник они с Алеардо все же встретились в кофейне, что располагалась в холле. Когда он вошел туда, Ленор несколько демонстративно отвернулась к окну, не желая, чтобы граф понял, что она заметила его появление. В конце концов, друзья так не поступают, и она вполне заслужила право немного на него обидеться. Вот и пусть сам ищет способ примирения. Если захочет, конечно.
Алеардо Локателли: Возможно, впервые за всю свою жизнь, граф Локателли не испытывал радости от знакомства с очаровательной женщиной. Что было тому причиной – вероятная женитьба на ней, отсутствие каких-то качеств или странное настроение самого Ардо, он сказать с точностью не мог. Но ужасная скука все эти три дня не оставляла его, хотя ради Магды и матери, которая через сестру передала ему письмо, он готов был терпеть. Возможно, если бы знакомство с графиней N* состоялось совсем при иных обстоятельствах, если бы ему не предшествовала встреча с Ленор… Алеардо стал все чаще себя ловить на мыслях об этой женщине. Получилось неловко, что он пропал, ничего ей не объяснив. А еще более того тревожила мысль, что его исчезновение мало волнует саму Ленор, ведь за три дня она не оставила ни весточки, ни короткой записки, в которой бы интересовалась его делами. Конечно, его долгом было известить ее, своего друга, о том, куда он пропал, но… Странное дело, но за все те дни, что Ардо провел с Ленор, он и впрямь научился считать ее другом – не более того, ни разу более не пытаясь сделать их отношения более близкими, чем они есть. Но теперь, когда вдруг пришлось вновь вернуться к такому привычному светскому общению с дамой, приятной во всех отношениях, он вдруг невольно начал искать в ней черты Ленор. А точнее – выискивать недостатки и сравнивать графиню со своей подругой. Сегодня ему дали передышку. Магдалина собиралась вместе с синьорой Марией к модистке и там Ардо делать было нечего. Именно это позволило графу ранним утром спуститься в кофейню в надежде застать там ту, которая, действительно, интересовала его. Ленор сидела в одиночестве за столиком у окна. Мягкий свет утреннего солнца удивительным образом золотил ее волосы, а сама она была несколько бледна. Заметив его, женщина тут же отвернулась, слишком поспешно и граф понял – на него сердиты. Проходя мимо одного из столиков, он выдернул из вазы белую розу – оставалось надеяться, что эти цветы не вызывают у синьоры Нечаевой приступов сенной лихорадки – и с виноватым лицом предстал перед ней. - Вы уже придумали достойное наказание для недостойного друга, cara mia? – когда она подняла на него спокойный, почти равнодушный взгляд, Ардо не удержался от вздоха, - Вижу, что придумали. Ленор, я бессовестно виноват перед вами, но поверьте – не по своей вине. Она жестом пригласила его сесть за стол, но всем своим видом старалась показать, что ей безразлично его отсутствие и присутствие в равной мере. Злило ли его это? Нет, скорее забавляло – ведь каждый из них двоих понимал, что это неправда. Сначала граф принялся витиевато сравнивать прекрасную розу и женщину, сидящую напротив него, выдумывая такие эпитеты, что не каждый поэт смог бы похвалиться такой фантазией. Наконец, ему удалось своими речами вызвать улыбку Ленор. После чего и сам Алеардо смог вздохнуть более спокойно, ощутив себя прощенным.
Элеонора Нечаева: Видит бог, Ленор очень хотела сохранить скучающий и независимый вид, когда позволила Алеардо, возникшему прямо перед ней с белоснежной розой в руках, присесть к ней за столик. Но разве возможно было подобное, когда он вдруг начал нести какую-то совершенно немыслимую романтическую околесицу, изображая при этом самое жестокое раскаяние. В ход пошли сонеты Петрарки и Данте, какие-то изречения знаменитых, но уже покойных мудрецов, немыслимые эпитеты, призванные подчеркнуть существующие и несуществующие достоинства синьоры Нечаевой. И оказывались они, порой, настолько витиеваты, что Ленор, даже нехотя прислушиваясь, вскоре поймала себя на том, что, хоть по-прежнему старательно отводит взгляд в сторону, уже улыбается хитрому обольстителю, сидящему напротив. Сначала краешком губ, потом – уже во всю ширину рта. Вскоре она и вовсе, не выдержав, расхохоталась, закрыв ладонями лицо и качая головой, а потом, убрав руки, взглянула на него и сказала: - Ну, все, достаточно! Я верю в искренность Ваших чувств, право! Прекратите меня смешить – это просто неприлично, хохотать в общественном месте так громко, - Ардо покорно кивнул и замолчал, и тогда уже сама мадам Нечаева решила поинтересоваться, где же именно ее друг пропадал все эти три дня. Ответ его… обескуражил. Ведь, придерживаясь уговора говорить друг другу правду, и ничего, кроме правды во всем, что касается их отношений, граф Локателли с невозмутимым видом поведал Ленор о визите своей старшей сестры, а еще о том, какова была его цель. И тут уж самой ей стоило большого труда сохранить на губах улыбку, потому как слушать о том, что все последние дни Ардо… Она даже не знала, как назвать то, чем он занимался. Участвовал в смотринах? Однако, пытаясь подавить приступ необъяснимой досады, возникшей в момент, когда она узнала об этом, Ленор одновременно пыталась побороть и иные ассоциации, куда менее приличные и романтические. Право слово, не цинизм ли вот так, по списку, выбирать невесту? Когда же, тоже без обиняков, она высказала свое мнение Ардо, тот лишь пожал плечами и сказал, что не видит в этом ничего неприличного, что, наверняка, и в России все женятся далеко не всегда по страстной любви. При этих словах Ленор невольно вздрогнула и взглянула ему в лицо, боясь увидеть издевку в отношении себя самой. Но быстро опомнилась и успокоилась – Ардо ничего не знал о ее прошлом и не мог поэтому попытаться уязвить, напомнив про отношения мадам Нечаевой с ее покойным супругом, даже в самом их начале далекие от взаимной страсти. Меж тем, ее неугомонный собеседник уже нашел им новое развлечение, предложив Ленор, раз уж она такая поборница морали, на правах настоящего друга, побыть своеобразным арбитром в этих смотринах, присутствуя на них и высказывая затем свое мнение о кандидатках. Тем более что сестра графа уже не могла сопровождать его, так как должна была покинуть Рим по семейным обстоятельствам. Идея вначале показалась Ленор совершенно дикой, но Алеардо, как уже было ею замечено, умел убеждать – если того желал. А может и потому, что сама она поддалась на эти убеждения, вот только почему? Об этом мадам Нечаева старалась не задумываться. И следующие дни они с Алеардо вновь стали проводить вместе, хоть уже и не наедине – ведь рядом неизменно присутствовала очередная кандидатка из списка графини Локателли. А то еще и ее мамаша – ведь девицы, в отличие от молодых вдовушек, так же представленных там, в одиночку не приходили, ибо непристойно. Что касается объяснений, относительно того, кто для Ардо сама Ленор, они, чтобы не шокировать нежные чувства дам, решили представлять ее кузиной графа Локателли. И всякий раз, когда очередной раунд «смотрин» заканчивался, он, действительно, всерьез спрашивал ее мнение. Вначале Ленор стеснялась высказываться, а потом – потом осмелела, все чаще позволяя себе в адрес «соискательниц» комментарии, разной степени язвительности, и даже находила это ужасное непотребство забавным. У одной дамы ей не нравилась форма носа, другая отличалась дурным вкусом в выборе туалетов, третья – просто была глупа, до неприличия… Ардо слушал ее едкости, иногда со сдержанной улыбкой, но чаще – не поддерживая никак, отчего Ленор только злилась на него, называя лицемером. Именно в подобном тоне мадам Нечаева высказалась Ардо и нынче, когда они медленно брели, возвращаясь с очередного «свидания втроем», в сторону «Короны», уже ставшей для них, практически, родным домом. Графиня Антинори, вдова двадцати пяти лет отроду, чей престарелый супруг, почив, оставил ей огромное состояние, вдобавок к красоте, которой эта дама уже обладала в полной мере, была практически идеальна. И когда Алеардо спросил мнения Ленор на ее счет, честнее всего было бы ответить именно так, но она все равно стала выискивать какие-то недостатки, и выглядело это, увы, не слишком красиво. И сама Ленор прекрасно это понимала, однако поделать с собой ничего не могла. Когда же Ардо мягко попросил ее ослабить свой обличительный пыл, мадам Нечаева вдруг не на шутку рассердилась уже на него самого: - Скажите, какой ты правильный?! – воскликнула она и всплеснула руками, остановившись прямо посреди тротуара. К счастью, в Италии активной жестикуляцией и громкими возгласами на улице никого не поразишь, поэтому прохожие спокойно обходили внезапно осерчавшую синьору. – Позволь напомнить, а не ты ли сам придумал для нас это, как ты выразился «развлечение»?! Вот я и развлекаюсь, и не надо теперь изображать из себя утонченного эстета и моралиста. В конце концов, это просто нечестно – менять правила игры по ходу ее действия, ты не находишь?
Алеардо Локателли: Это своеобразная игра забавляла графа лишь по одной причине – ему отчего-то было интересно, как станет вести себя Ленор. Своеобразный эксперимент, где в качестве подопытного кролика выступали все – и Ленор, и невесты, и даже сам Ардо. С каждой минутой, проведенной вместе с этой женщиной, в сознании графа Локателли укоренялась одна единственная мысль – он хочет чтобы она была рядом с ним. Когда вдруг задумывался о возможном расставании с Ленор, Алеардо всегда чувствовал смутную тревогу. Он просто не мог представить себе подобного – таким привычным стало ее присутствие рядом, общение с ней было подлинной радостью. О том, что испытывает сама синьора Нечаева от общения с ним, Ардо спросить не мог, но отчего-то ему казалось – чувства Ленор вряд ли отличаются от его собственных.. Во время их визитов и прогулок с потенциальными невестами Ленор держалась подчеркнуто вежливо и даже немного отстраненно, но стоило им с Алеардо остаться наедине, как женщина преображалась. Каждый раз, едва они садились в экипаж, граф задавал единственный вопрос: «Как вам, cara mia?» - и Ленор тут же начинала обличать новую избранницу. Ардо слушал внимательно, никогда не высказывая своего мнения на их счет. В душе он забавлялся колкостями в адрес очередной дамы или девицы, зачастую такими натянутым, что это было ясно и самой арбитрессе, и ему. К комментариям Ленор он тоже не высказывал одобрения, но и не осуждал их. Лишь однажды позволил себе задаться вопросом, что заставляет эту обычно сдержанную даму с таким рвением выискивать недостатки в совершенно незнакомых ей дамах. И как раз в эту минуту Ленор принялась с каким-то необычайным рвением вдруг нападать на Аделу Антинори. Их визит к ней длился не более четверти часа, но синьора успела выискать столько отрицательных черт в молодой вдове, что Алеардо тут же поинтересовался, не была ли знакома она с ней раньше, иначе откуда ей столько известно о графине? Ленор замерла и тут же вспылила, но уже в адрес самого графа. В последнее время она вообще очень изменилась – частично утратила обычную сдержанную манеру поведения, позволяя временами очень бурное выражение эмоций, и граф каждый раз сдерживал улыбку и замечания на этот счет. Но сейчас, когда синьора так яростно накинулась на него, позволил себе откровенно улыбнуться и даже хохотнуть. - Ревнуешь?! – впервые со дня их знакомства Ленор обратилась к нему на «ты», слишком интимно, и он не пожелал поправлять ее. На вопрос, который скорее прозвучал, как утверждение, женщина вспыхнула. Щеки ее стали не просто красными, а пунцовыми, и в глазах появились молнии, вот-вот готовые испепелить его на месте. Но сегодня Ардо вовсе не желал сдаваться. Настал момент поговорить начистоту. Их «дружба» была слишком странной. - Нечестно?! Нечестно лгать: мне - тебе и тебе - мне! А именно этим мы занимаемся последние недели. Неужели ты не видишь, что наши отношения гораздо более непростые, чем мы хотим это представить?! «Дружба», - Ардо фыркнул, и неопределенно помахал рукой в воздухе, пытаясь обозначить это слово, - это не про нас, cara mia! Все, что мы с тобой разыгрываем – это фарс чистой воды, ну признай же, Ленор! Моей сестре и матушке вдруг непременно захотелось женить записного Казанову, но я согласен связать себя браком лишь с женщиной, достойной во всех отношениях. Что это для меня значит? Она должна быть умна и честна, она должна понимать меня, а я – ее. И то, что у нее неправильная форма носа или цвет ее перчаток не гармонирует с платьем, или у нее непонятный цвет волос – не имеет ровным счетом никакого значения. Я должен любить ее, а она должна любить меня! Ардо замолчал, пристально вглядываясь в изменившееся лицо женщины, ожидая ее реакции на свои слова, но Ленор лишь молча смотрела на него в ответ, словно рассчитывая на продолжение его откровенной речи. - Ленор, я с первой нашей встречи понял, сколь ты необыкновенна. С момента нашего знакомства ты завладела моими мыслями. Я могу придумывать сколько угодно оправданий нашим отношениям, сколько угодно уговаривать себя, что не претендую на что-то большее, чем просто быть рядом, но что я могу поделать с тем чувством, что поселилось в моем сердце?
Элеонора Нечаева: От наполовину вопроса, наполовину утверждения Ленор едва не задохнулась. От стыда, или от возмущения, что не может его скрыть – непонятно. Что он несет вообще?! Как он смеет? Да еще – где?! Прямо посреди оживленной улицы, где на них все смотрят! А бурная сцена уже, в самом деле, начала привлекать внимание, и мадам Нечаева получила неплохой шанс почувствовать себя примой театра Арджентино, которой увлеченная публика готова, в зависимости от того, как она сыграет роль, рукоплескать или забрасывать ее помидорами. Впрочем, самой-то ей совершенно не хотелось ни оваций, ни овощей, лишь одного, чтобы Ардо, наконец, прекратил это представление. Но ему-то как раз было на окружающих наплевать. Мадам Нечаева уже успела заметить, что для итальянцев вся их жизнь – немножечко театр, поэтому порой они и ведут себя, в зависимости от ситуации, либо как зрители, либо как актеры. Он был великолепен в своем праведном гневе – или же достаточно убедителен, разыгрывая его перед Ленор, только она, справившись с первым приступом своего собственного возмущения, как-то внезапно успокоилась. И дело было в том, что Алеардо произнес вслух то, что сама она уже давно для себя поняла, но признать, и в самом деле, боялась, не желая разрушить ту шаткую и призрачную конструкцию, которую осмелилась называть словом «дружба», хотя никогда всерьез не верила в возможность такого рода отношений между мужчиной и женщиной. Ведь подобная дружба – это всегда либо пролог, либо, что случается реже, но тоже бывает, эпилог для совсем другого чувства. Все прочее – лишь лукавство и подмена понятий. Выходит, он тоже это признает. Но для чего тогда согласился принимать участие в этом «фарсе», который теперь столь яростно обличает? Ответ на ее не заданный вопрос не заставил себя ждать, но лучше бы Алеардо не говорил этого. Перед мысленным взором немедленно возникло лицо другого мужчины, который некоторое время назад говорил ей столь же убежденно такие похожие слова. И тоже было младше Ленор, хоть и значительно больше, чем ее нынешний кавалер. Ощущение дежавю усиливало и то, что за ними наблюдают – правда, в прошлый раз «зритель» прятался в кустах и был настроен куда менее дружелюбно, чем свидетели нынешнего объяснения. В прошлый раз она не воспринимала речи того пылкого воздыхателя всерьез. Но даже тогда, ни на минуту не впустив по-настоящему Макса в свое сердце, она почувствовала крайне неприятные в нем ощущения, когда их отношения закончились. Сравнивать Мещерского и Алеардо, конечно, было кощунством. Но прожив на свете скоро четыре десятилетия, Ленор лишь дважды слышала подобное из уст мужчины в свой адрес. В первый раз она знала, что все – ложь. И это не слишком шокировало ее, потому что, принимая ухаживания, она лгала сама. Теперь же, если все это правда… Но это просто не может быть правдой. Ардо не за что любить ее. Кроме того, он ничего не знает о ней по-настоящему. И даже, если предположить, что чувства, о которых он говорит – истинны, что произойдет с ними, когда ему станет известно ее прошлое? Увидеть и пережить разочарование Ардо ею, Ленор будет гораздо труднее, если она поверит ему и разрешит себе любить его. - Единственное, что я могу порекомендовать тебе – попытаться выселить его вон, - проговорила она, наконец, устремляя на ошеломленного ее холодностью итальянца спокойный взор серо-голубых глаз. – «То чувство»! – Ленор горько усмехнулась. – Только задумайся над тем, что сказал! Тебе не кажется странным, что ни ты, ни я не можем назвать то, что испытываем друг к другу, таким простым словом – «любовь», всякий раз подбирая сложные эпитеты и эвфемизмы: «дружба», «то чувство»… Уж не потому ли, что в глубине души оба знаем, что назвать любовью наши отношения – означает солгать? Может, все дело в том, что сама любить не умею, но в искренность твоих чувств я тоже не слишком верю. Вот – не верю, и все! Прости меня, если сможешь. Не удержавшись от того, чтобы мимолетным касанием дотронуться до его щеки кончиками пальцев, мадам Нечаева чуть улыбнулась и, обойдя замершего, словно изваяние римского божества, Алеардо, пошла по тротуару, мысленно считая шаги, чтобы не позволить себе думать сейчас ни о чем другом. Однако одна, совершенно безумная и детская идея все же у нее успела зародиться: «Если прежде, чем я пройду пятьдесят шагов, он догонит меня и все же скажет, что любит – пропади все пропадом!» …На сорок восьмом шаге мадам Нечаевой предстояло завернуть за угол, на сорок девятом она взглянула через плечо и увидела, что Ардо все еще стоит там, где она его оставила. На пятидесятом Ленор вновь широко улыбнулась, вздернула подбородок и пошла чуть быстрее.
Алеардо Локателли: Много раз в своей жизни граф произносил это слово, «любовь» - слишком простое и почти ничего не означающее. Разве не приходилось Ардо говорить его женщинам, к которым он питал страсть, нежность, влечение? Сейчас же, испытываемое им к Ленор чувство было сложно описать словами, тем более – одним словом. Но она, как всегда, сумела коротко и доступно разъяснить ситуацию. Из-за этого иногда Алеардо казалось, что Ленор не просто старше, а много старше. И он перед ней, словно глупый мальчишка, который не знает ни жизни, ни людей, ни самого себя. Вот и сейчас ее слова, холодные, как ветер с вершин Корно-Гранде, все прояснили в его голове. Он смотрел на нее и не понимал – что она за женщина и что творится в ее душе? Да и есть ли она у нее? Рациональная во всем, не чувствующая, но думающая и решительная. Глаза итальянца потемнели от зарождающего гнева, а мимолетное прикосновение Ленор, которым она, дразня и балуя на прощание, наградила его, окончательно вывели Ардо из себя. И если он ничего ни сделал и не сказал в ответ, то лишь оттого, что благоразумие все же взяло верх над бешенством. Не на улице же устраивать скандал для заинтересованной публики? Ленор развернулась и неспешно пошла прочь, а сам Ардо, сжав руки в кулаки, продолжал стоять на месте и даже не смотрел ей вслед. Но едва силуэт мадам Нечаевой исчез за углом, он развернулся и, поймав извозчика, приказал вести к палаццо на Виа Кавур. Карло был дома один, и явно проснулся лишь некоторое время назад. Его помятый вид и темные круги под глазами явственно говорили о времяпрепровождении веселом и с пользой для духа. Не придав этому значения, Ардо, едва войдя, вывалил на приятеля все свои соображения насчет женитьбы, заявив о только что принятом решении – сделать графиню Антинори новой графиней Локателли. Умолчал лишь в очередной раз о странных своих отношениях с Ленор. Карло принял решение друга стоически – ну, раз они теряют его свободу, то следует ее терять громко и с размахом. Поэтому уже через пару часов Алеардо, в компании Карло, сидел в гостях у милейшей Селии и смаковал золотистое кьянти, почти такое же пьянящее, как и глаза юной танцовщицы. С этим милым ангелом Ардо намеревался познакомиться, как можно ближе, ибо ее таланты, по мнению Карло, этого заслуживали. Так и вышло: весь остаток дня, а так же следующий и еще один за ним, граф провел в объятиях златокудрой нимфы, способной своими амурными талантами смутить и Венеру, рядом с нею казавшуюся целомудренной девой. На третий день Ардо проснулся на заре. На его плече покоилась головка юной жрицы любви, чьи тонкие руки крепко обвили его торс. И в эту же минуту у графа отчего-то возникло ощущение наподобие брезгливости – к ней и к себе одновременно, настолько явное, что он не смог лежать дольше. Слишком поспешно, нисколько не тревожась за сон своей новой подруги, Ардо вскочил с постели и принялся одеваться. Вопросы и возмущенные восклицания Селии прошли мимо его головы, немного гудящей от излишеств, зато там отчетливо билась мысль о той женщине, которую он так решительно все эти дни пытался выселить вон из своей души, следуя ее же совету. Влетев в «Корону», граф, перепрыгивая через ступени, вскоре добежал до двери ее комнаты. Постучавши и не дожидаясь ответа, он открыл ее и замер на пороге, пораженный представшей перед ним картиной.
Элеонора Нечаева: Подобно большинству активно путешествующих людей, Ленор научилась брать с собой в дорогу лишь то, без чего, действительно, не могла обойтись, а все остальное покупала уже на месте. Точно так же вышло и на этот раз. Тем более что в Риме первоначально долго быть мадам Нечаева и не планировала. Кто же знал, что случится задержаться почти на два месяца? Поэтому количество вещей, купленных ею здесь, оказалось все же весьма значительным. А так как домой, вернее, в город, который последние два года привыкла считать домом, а именно швейцарский Берн, где у нее был небольшой домик, ехать пока не собиралась, решила, что будет логично отправить туда их излишек. Определиться с вещами оказалось куда проще, чем с тем, что, собственно, ей теперь делать с собственной персоной. Оставаться в Италии не было сил – но не было и желания вернуться в тихую Швейцарию, где в это время года такая тоска, что даже местные жители стремятся в какие-то более оживленные места. А если учитывать, что на душе у самой мадам Нечаевой тоже отнюдь не пели весенние птицы, такой расклад представлялся совсем уж нежелательным. Она ничего не могла с собой поделать. Убеждая себя, что прекратив эти отношения, оставив роман с Ардо несвершившимся, делает лучше для них обоих, Ленор страдала в душе, хоть и боялась признать за собой эту слабость, опасаясь начать мучиться еще сильнее. В течение двух дней, в которые продолжались ее сборы к отъезду, мадам Нечаева не раз мысленно возвращалась к их последнему разговору. И чем больше об этом думала, тем сильнее начинала сомневаться в том, что все же поступила верно. Возможно, это, действительно, был шанс, но только теперь он упущен. А она… она уедет и, как это обычно с нею бывает, со временем сможет успокоиться и забыть обо всем. И он тоже, конечно, все забудет и станет жить дальше – без нее. И при мысли об этом такая тоска отчего-то ложилась на сердце, что Ленор не находила себе места – и оправдания за то, что ведет себя так глупо. По разряду «глупостей», которых мадам Нечаева отчаянно стыдилась, проходило и напряженное ожидание бессонными ночами, когда она, лежа в постели, ждала момента возвращения Ардо домой. Почему-то казалось, что он вернется именно ночью. И тогда – что могло бы последовать за этим, она не знала. Еще один разговор – мучительный для обоих, бессмысленный, или же… Но ничего не случилось. Все эти дни он отсутствовал, а потом пришло время уезжать из Рима самой Ленор. И к этому времени она уже даже придумала, куда – в Вербье, к Жюстин Бернар. С этой милой дамой, годами чуть старше нее самой, мадам Нечаева познакомилась в одном из светских салонов Берна, в который обе они были вхожи. Жюстин лишь недавно стала вновь выезжать после окончания траура по своему мужу и решила провести некоторое время в Берне, который по местным швейцарским меркам был городом большим и с насыщенной светской жизнью. И как-то вышло так, что однажды разговорившись о пустяках, обе дамы внезапно прониклись друг к другу огромной симпатией и практически не расставались все время, пока мадам Бернар не пришло время возвращаться домой, где ее ждали дочь, зять и двое маленьких внуков. А Ленор в тот момент собиралась посетить Париж. Но, расставаясь, они обещали продолжить общение в письмах и при первой возможности встретиться вновь. - Приезжай ко мне в любой момент, дорогая! И особенно – в тот, когда захочется просто убежать, - с улыбкой сказала тогда на прощание Жюстин, чем очень удивила Ленор: куда и от кого ей бежать? Однако, как выясняется, такой момент в ее жизни все же пришел. Ровно, как и тот, чтобы на деле проверить, чего стоило это приглашение. Долго злоупотреблять гостеприимством подруги Ленор вовсе не собиралась, неделю – максимум, рассчитывая, что этого времени, плюс то, что потребуется на дорогу, ей хватит, чтобы успокоиться. Ну, а если не хватит, она придумает что-нибудь еще. Поэтому, спустя три дня после разрыва с Алеардо, мадам Нечаева покинула гостиницу «Корона» и Рим, оставив ненужную ей часть своего багажа, распорядившись, чтобы его, следом за ее отъездом, отправили в Берн.
Алеардо Локателли: - Вчера утром и уехала, ваше сиятельство. Вот эти вещи было велено доставить ей по адресу, а часть она забрала с собой. Нет, синьор Локателли, вам синьора ничего не велела передавать. Графа он не видел три дня, с того момента, как для него и Ленор был подан экипаж. Назад синьора Нечаева вернулась одна и пешком. Синьор Сильвио был настолько привычен к всевозможным сменам настроения графа, что нисколько не удивился появлению Ленор в одиночестве. Тем более, сама синьора не была ни опечалена, ни взволнована, а это исключало возможность размолвки. Однако когда в холл спустилась горничная и сказала, что синьора просит его к себе, внутри маэстро Гримани шевельнулось беспокойство. Оказалось – не напрасно. Синьора, donna russa, вдруг решила их покинуть. Синьор Сильвио долго сокрушался, уговаривал и просил не забывать его гостеприимства, если вдруг однажды синьора Ленор снова решит посетить Вечный город. - Как я уже вам сказал, часть вещей она забрала с собой. А эти велела отправить домой. Я понятия не имею, ваше сиятельство, куда она поехала, - в голосе итальянца было истинное раскаяние оттого, что своей нерасторопностью он причинил графу некоторое неудобство. Сам граф еще некоторое время провел в комнате Ленор, в которой, кроме упакованных вещей, уже ничто не напоминало о ее присутствии. Утром, едва проснулся, Ардо уже точно знал, как надо поступить. И теперь стоял и оглядывался по сторонам, словно искал подсказку. Взгляд его, наконец, остановился на собственном отражении в зеркале, и зрелище, открывшееся ему там, было печальным. Граф Локателли, потомок древнего рода и надежда семьи, стоял посреди комнаты в весьма плачевном виде. Мало того, что его костюм и лицо явственно говорили о бурных днях и ночах (это с ним происходило время от времени и раньше), но глаза, в которых всегда отражалась ирония и вызов окружающему миру, вдруг потеряли свой блеск. Проведя рукой по волосам и оправив сюртук, граф хмуро улыбнулся сам себе и вышел прочь. Он принял решение, которое должно было изменить привычный уклад его жизни. Довольно быть «мальчишкой» - так, кажется, назвала его Ленор. Он готов выполнить свой долг, а остальное все блажь. В тот же вечер он сообщил маэстро Гримани о своем отъезде наутро. А до него граф решил написать письмо сестре и уведомить ее о своем выборе. В качестве будущей графини Локателли предстояло выступить графине Антинори, которую Ардо решил таким образом осчастливить. Она была недурна собой, еще молода и уже была замужем. Что может быть лучше? Просить руки у графини он решил не раньше, чем переговорит с матерью, но прежде всего ему вдруг захотелось встретиться с маркизой Моренгейм. Рассеянно водя пером по бумаге, граф с удивлением увидел черты знакомого лица, которые проступили на белом фоне. И даже некоторая печальная укоризна во взоре никуда не делась. Одной рукой, словно боялся, что неосторожный жест сотрет только что нарисованные линии, Ардо приподнял лист и приблизил к лицу. Ленор смотрела на него и чуть улыбалась краешком рта, словно посмеивалась и бросала вызов. - Ужасная вы женщина, синьора Нечаева! Откуда у вас столько власти надо мной? – второй рукой граф потянулся к колокольчику, на звон которого явился лакей. - Позови ко мне маэстро Гримани. *** - Надолго желаете снять дом? - Не знаю, будет зависеть от обстоятельств, - месье Иммер показывал графу небольшой домик на улице Бруннгассе. Позади дома был небольшой сад, который примыкал к соседнему дому. Хозяйка этого особнячка сейчас была в отъезде, как пояснил услужливый домовладелец. Но даже, когда она вернется, проблем с соседкой быть не должно. Граф щедро отблагодарил расторопного мужчину, который так скоро и так ловко устроил ему квартиру в центе Берна, да еще неподалеку от необходимого адреса. Два дня Алеардо бродил по городу, на третий получил записку, в которой властной рукой было выведено гневное «Почему?», больше никаких пояснений не требовалось. Маркиза Моренгейм, которую он собирался навестить в Вене, каким-то чудом тоже оказалась в Берне и теперь возмущалась оттого, что граф так и не соизволил ее навестить. В тот же вечер маркиза принимала у себя Алеардо. Шестидесяти лет от роду, Шарлотта Моренгейм была одной из самый эффектных женщин, с которыми Ардо приходилось быть знакомым. Она же была и одной из самых проницательных женщин его окружения. Ни мать, ни сестры не умели читать его так, как это делала бывшая любовница. Вот и теперь, беседа, начинавшаяся с общих фраз о погоде и природе, постепенно перешла на самого Алеардо, который, по словам Шарлоты, «слишком изменился, чтобы иметь право скрывать причину этих перемен».
Элеонора Нечаева: - Ленор, признайся же, наконец, кто он? Право, ну как можно быть такой скрытной? - Жюстин, я не понимаю, кто – «он»? О чем ты вообще говоришь? – мадам Нечаева перевела рассеянный взор с прекрасно заметной в этой части города в ясную, как сегодня, погоду заснеженной вершины Гран Сен Бернар. Обе дамы прекрасно провели вдвоем сегодняшний ясный и теплый день, каких много случается в самом конце апреля, когда солнце еще лишь ласково греет, а не палит, а юная, еще не покрытая пылью листва на деревьях радует взор своей яркой зеленой расцветкой. Нынче Жюстин, как и полагается, повезла подругу осматривать достопримечательности Вербье, коих, включая вышеназванную гору, у подножия которой располагался городок, было еще целых две – замок герцога Савойского и старинная кузница семнадцатого столетия Орейи форж. Замки мадам Нечаеву, как известно, всегда интересовали постольку поскольку, но вот осмотр кузницы, превращенной в род музея, отчего-то увлек ее внимание. Она долго бродила среди мехов, наковален, рассматривала молотки различных форм и размеров, а потом, когда местный смотритель предложил на память – и на счастье, конечно, подарить любопытной мадам подкову, не отказалась, несмотря на удивление Жюстин, которая все никак не могла взять в толк, зачем она ей нужна. Третьей достопримечательностью, горой Гран Сен Бернар, любоваться столь же близко было невозможно. Однако, как уже сказано, делать это вполне можно было и не утруждая себя, подобно Суворову, переходом через Альпы, достаточно занять столик в одном из кафе с открытыми террасами, обращенными в сторону этой вершины. Что подруги и сделали, заказав себе попутно кофе и много сладостей, решив устроить настоящий праздник для души, не думая в этот вечер о том, как подобная трапеза может сказаться на их фигурах. Впрочем, ни одна, ни другая проблем с этим, вроде бы, не имели… - Ленор, я почти на десять лет дольше, чем ты живу на этом свете, - тонко улыбнулась мадам Бернар, аккуратно опуская на столик свою чашечку с кофе. – Поэтому неплохо научилась наблюдать за людьми. Ты прекрасно владеешь собой, дорогая, но иногда, вот, например, как сейчас, когда ты не видишь, что за тобой наблюдают, у тебя на лице появляется… очень своеобразное выражение. Оно бывает у женщины лишь в двух случаях: когда она ждет ребенка или же – когда влюблена. Я, конечно, не исключаю и первого, - рассмеялась она, заметив, как округлились глаза мадам Нечаевой и делая знак, чтобы не перебивала ее, а дала договорить, - но более очевидным мне все же кажется второй вариант. Поэтому я и хочу знать: кто он, тот мужчина, который смог похитить твое сердце? - Да нет же, Жюстин, уверяю, никакого такого мужчины нет… просто, - тут Ленор вздохнула и посмотрела подруге в глаза. – Вернее, есть, но это не то, о чем ты можешь подумать! Некоторое время она медлила, размышляя, стоит ли рассказывать, но желание поделиться хоть с кем-то в определенный момент пересилило природную скрытность и осторожность мадам Нечаевой. Поэтому она рассказала подруге о своем итальянском приключении. Разумеется, без подробностей, но вполне достаточно для того, чтобы той понять, о чем идет речь. - Как видишь, мое сердце осталось при мне – его никто не похищал, дорогая, - усмехнулась она в завершение своего повествования, после чего взяла из корзинки еще один аппетитный птифур и, полюбовавшись на него секунду, отправила в рот. – Ну, скажи, разве можно назвать это любовью. Разве не глупо? К тому же – он младше меня на целых три года! – добавила она понижая голос почти до шепота и склоняясь к мадам Бернар, точно говорила что-то неприличное. - Ты говоришь об этом так, будто разница составляет тридцать! – усмехнулась Жюстин. – Мой собственный муж, Жан-Пьер, упокой господь его душу, тоже был моложе меня на четыре года. Это не помешало нам прожить вместе двадцать пять фантастически счастливых лет, ни об одном дне из которых я не жалею, родить детей, вырастить их… Ленор! Это такая ерунда и условность! К тому же, иногда самые важные вещи приходят к нам, маскируясь под что-то несерьезное и даже глупое. Но от этого они не становятся менее важными. Ты была неправа, когда обошлась с этим итальянцем так несправедливо. Я сужу лишь по твоему рассказу, но даже из этого заметно, что он любит тебя. А ты – его. И можете называть или не называть ваше чувство вслух – это все равно любовь. - Нет… не думаю, - задумчиво проговорила Ленор. – К тому же, теперь это уже и не так важно. Я уехала, не оставив адреса – он не сможет меня отыскать, даже если и захочет. А он не захочет – слишком гордый. - Милая, можешь назвать меня сумасшедшей, но у меня есть предчувствие – ваше расставание в Риме – оно не окончательное. Эта история слишком незаурядна, чтобы завершиться таким банальным финалом, поверь моему опыту! Разумеется, она «поверила» – на словах. Спорить с Жюстин, если она в чем-то убеждена, всегда представлялось Ленор бесперспективным занятием. Да и к чему спорить, она приехала в Вербье вовсе не для этого, а чтобы развлекаться и забыть о том, о чем следовало забыть, а после, успокоившись, вернуться к своей прежней жизни. Ведь для этого и потребуется-то не так уж много времени, если верить словам о том, что путь в один конец равен обратному. Они были знакомы с Ардо всего лишь около месяца, стало быть, все пройдет за такой же срок. Ленор была в этом настолько убеждена, что, спустя три недели пребывания в гостях почувствовала, что исцеление вроде бы наступило. А значит, цель достигнута и можно возвращаться домой. Поэтому в один из последних дней мая, тепло распрощавшись с подругой, мадам Нечаева отправилась восвояси.
Алеардо Локателли: Низкий грудной смех маркизы нисколько не обижал Алеардо, хотя он понимал – смеется она над ним. Эта женщина каким-то чудесным образом могла перевоплощаться в молодую одной лишь своей улыбкой. - Мальчик мой, и ты еще говоришь, что до сих пор не уверен в своих чувствах? Тогда, прости меня за вульгарность, какого черта ты делаешь в этом захолустье?! Да-да, этот городок иначе и не назовешь, сколь изящным он бы не был. Но признаться, ты заинтриговал меня – чем она так необыкновенна, что смогла пробраться в твою голову и в душу? Впрочем, не надо, не говори, а то я начну тебя ревновать, - маркиза вновь улыбнулась Ардо и поднялась из кресла, в котором до этого сидела почти неподвижно, слушая рассказ своего бывшего любовника, а теперь просто «милого мальчика» о его римских приключениях. - Твой итальянский темперамент всегда вызывал у меня, - она замолчала, подбирая нужное слово, - unverständnis. Да-да, именно непонимание! Слишком много шума и мало дела. Нет, не всегда, но в данном случае это именно так! Ты сердишься? Лицо Ардо, и в самом деле, потемнело от гнева, но только на самого себя. Шарлотте, как всегда, удалось уловить суть проблемы. В их отношениях с Ленор было слишком много разговоров не о том, слишком много недомолвок, и при этом - ни разу они не решились поговорить начистоту. А то, что произошло после их визита к графине Антинори, было скорее похоже на взаимное высказывание обид одним ребенком другому. - Шарлотта, вы как всегда правы, и мне не на кого обижаться, кроме себя. Но я ума не приложу, что теперь делать? Я приехал сюда, а ее нет и еще неизвестно – когда вернется. Ждать ее здесь или искать? Да, последнее просто глупо – она могла поехать, куда угодно. - Тогда остается только ждать, хоть терпение и не ваша добродетель, граф! И я подожду вместе с вами, если не возражаете. Маркиза Моренгейм самовольно решила возложить на себя ту роль, которую в Риме исполняла сама Ленор. Критиковать его избранницу она, правда, не собиралась, но посмотреть, а в случае чего и подыграть Ардо была готова. Ждать пришлось не так и долго. Прошло полторы недели и ставни в доме напротив открылись на всех окнах. Слуги поспешно готовились к приезду хозяйки, наводя порядок и возвращая дому жилой вид. Алеардо и маркиза Моренгейм наблюдали за этим из маленького внутреннего садика, неспешно попивая кофе и размышляя, что стоит предпринять в первую очередь.
Элеонора Нечаева: Покидая в свое время Россию, Ленор пообещала себе более ни к чему в жизни не привязываться – ни к местам, ни к людям. Данное обещание ей удавалось держать приблизительно в течение года, когда она активно путешествовала по Европе, не задерживаясь нигде более месяца. Она никогда бы не призналась в этом вслух, но изредка все же думала о том, что новые и бесконечно сменяющиеся перед глазами картины человеческого бытия помогают избавиться от ощущения пустоты внутри ее собственной души, заполняя ее впечатлениями, воспоминаниями, переживаниями от всего, что удалось увидеть. А потом она все-таки купила себе этот домик в Берне. Совсем маленький, гораздо меньше, чем могла себе позволить, но ровно такой, чтобы не чувствовать себя в нем одинокой и потерянной. Небольшая гостиная и столовая на первом этаже, и три спальни на втором, одну из которых Ленор заняла сама, другую отдала нанятой для присмотра за хозяйством экономке, фрау Телеманн, а третью, предположительно, гостевую, и вовсе держали закрытой, так как гостей в этом особнячке на Бруннгассе никогда не было. Да и сама хозяйка бывала лишь наездами, в перерыве между своими вояжами. Но, несмотря на это, дом этот Ленор успела полюбить, а вскоре нарушила и вторую свою заповедь, искренне привязавшись к Эмилии, которую быстро начала воспринимать не как прислугу, а скорее, как компаньонку. Фрау Телеманн, энергичная и жизнерадостная швейцарская немка лет пятидесяти, много лет державшая шляпную мастерскую, а потом передавшая дела в руки дочери, найдя себе «местечко поспокойнее, без склок и интриг», как она не раз рассказывала Ленор, когда та спрашивала, зачем ей, нисколько не нуждающейся, понадобилось это место работы, тем не менее, выдерживала определенную дистанцию в их отношениях. И теперь, когда экипаж мадам Нечаевой остановился у сплошь увитой плющом низкой ограды перед входом, вышла встречать ее при полном параде – в крахмальном белом фартуке и таком же чепце, причудливый фасон и обилие кружев на котором, впрочем, выдавал в его носительнице почитательницу мод. Расцеловавшись, они принялись обмениваться первыми впечатлениями и домашними новостями, среди которых главной оказалась, что соседний домик, что граничил с владениями Ленор своим садом, долгое время пустовавший, наконец-то кем-то снят или даже куплен. - В самом деле? – удивилась мадам Нечаева, невольно взглянув в окно своей спальни, куда женщины успели подняться. Оно как раз выходило на задний двор и тот самый соседский сад. – И кто же там поселился? - Не знаю, фрау, представьте себе! Какой-то молодой господин, он здесь совсем недавно, и бывает у себя довольно редко – приезжает вечерами. Я несколько раз видела, как он выходил из экипажа – высокий и очень красивый! - Его экипаж? – усмехнулась Ленор, хоть прекрасно поняла, о чем речь. - Да нет же, фрау, сосед ваш! Очень красивый, но какой-то нелюдим. Ни с кем не общается. Правда, к нему часто приезжает некая дама – пожилая, наверное, матушка. Вот с нею он и проводит постоянно время. - Он, верно, совсем молод? - Да нет, на вид – примерно вам ровесник, впрочем, я не знаю. - Мне ровесник, но проводит все время с мамой? Как забавно… маменькин сынок, - усмешка вновь скользнула по губам Ленор, пока она вынимала шпильки и развязывала ленты, удерживающие на месте ее модную шляпку, которую, сняв, отбросила на кровать рядом с собой. И Эмилия, тотчас заинтересовавшись новым фасоном, забыла про соседа и принялась расспрашивать Ленор об итальянских модах. Больше они к этой теме не возвращались. А еще спустя два дня, мадам Нечаева собственными глазами смогла лицезреть даму, которую фрау Телеманн определила в родительницы их новому соседу. Приятная особа, очень немолодая, но, как говорят, «со следами былой красоты», она проезжала по улице в открытом ландо в тот момент, когда сама Ленор садилась в коляску, намереваясь посетить ювелира, которому хотела отдать в ремонт любимый золотой браслет. Его замочек ослаб и постоянно норовил расстегнуться. Дама эта отчего-то очень пристально посмотрела на нее. И мадам Нечаева даже немного смутилась столь повышенному вниманию, не понимая его причины. Впрочем, возможно, это все только показалось. Незнакомка вскоре отвернулась, а Ленор поехала по своим делам.
Алеардо Локателли: Шарлотта, с присущим любой женщине любопытством, а в ее случае оно имело двойную основу – Алеардо был ей вовсе не безразличен и, хоть их отношения остались в прошлом, но в сердце пожилой дамы они были на очень почетном месте, - так вот, с присущим любопытством, не совсем приличным, маркиза позволила себе рассматривать мадам Нечаеву. Случилось это как раз в тот момент, когда сама Ленор собиралась к ювелиру, а маркиза Моренгейм решила заехать за графом, томящимся в нерешительности. Уже два дня, как Ленор вернулась, а Ардо впервые не мог придумать, как ему пред нею предстать. Маркиза предлагала открытый ход – довольно он уже тут напустил туману. Граф Локателли соглашался, но тянул время. Но на этот раз Шарлотта намеревалась добиться своего. Их путь лежал в маленький парк совсем недалеко от Бруннгассе, где они довольно часто совершали прогулки, почти не привлекая к себе внимания. Они и впрямь со стороны походили на мать и сына, что очень веселило маркизу, находившую во всем этом несколько пикантный тайный смысл. И поэтому иногда, в шутку, позволяла себе сделать жест, не свойственный матери. Смутить Ардо подобным было невозможно, он принимал ее игру и ничуть не стеснялся иногда обращенных на них вопросительных взглядов. Но сегодня во время прогулки они лишь разговаривали, и маркиза все более настаивала на своем. «Сколько можно тянуть?» - вопрошала она Ардо и тот соглашался. И тут же задавал вопрос, который мучил его самого уже не одну неделю – а что, если Ленор вновь прогонит его? - Значит, она не так умна и не так хороша, как мы думали. Тогда ты уедешь и скоро ее забудешь, - навряд ли скоро, и навряд ли забудешь. Впрочем, в голове маркизы уже давно вызрел так сказать – запасной план. Если ее мальчик потерпит поражение в борьбе с этой упрямой женщиной, то в атаку пойдет она. Уж у нее найдется достаточно красноречивых слов, чтобы убедить мадам Нечаеву в неразумности ее поведения. - Шарлотта, может, все же вы выпьете со мной чашечку кофе? – Ардо пытался уговорить женщину остаться, но маркиза упорно отказывалась. Они прощались на пороге его дома, и в тот самый момент у крыльца соседнего остановился экипаж, из которого вышла женщина. Первый взгляд, который она бросила на пару, был не более чем данью интересу – кто же новый сосед. Но дальше она уже не могла отвести глаз от смуглого лица итальянца. В этом взгляде Ленор не было ничего, кроме крайнего удивления, а сам граф в эту минут чувствовал нарастающее волнение. - И все же, в другой раз, мой мальчик, - проговорила маркиза, поворачиваясь к своему ландо, - До встречи, и я жду от тебя записки. Когда ее экипаж отъехал, оставляя позади себя лишь шум колес, граф наконец опомнился и решительно направился ко все еще стоящей напротив него Ленор.
Элеонора Нечаева: Домой Ленор возвращалась, спустя примерно пару часов. Подобно многим женщинам, душевное волнение она успокаивала, порой, делая себе маленькие подарки. Вот и сегодня, отдав в ремонт браслет, она буквально на пятнадцать минут задержалась в маленьком ювелирном салоне при мастерской. И этого хватило, чтобы купить себе пару серег с крупными голубыми топазами, которые очень шли к глазам мадам Нечаевой и вообще прекрасно смотрелись на фоне ее рыжих волос. Примеряя их, заглянув в зеркало, Ленор просто не смогла с ними расстаться. И теперь иногда слегка встряхивала головой, чтобы почувствовать, как они покачиваются в тонких мочках ее ушей, словно юная девушка, которой впервые разрешили надеть фамильную драгоценность. Этим список покупок не ограничивался. По пути она заехала также в шляпную лавку, где не смогла устоять перед двумя очаровательными творениями модисток, которые сейчас покоились в картонках на сиденье рядом с Ленор. И теперь она, улыбаясь, предвкушала недовольство и критику со стороны фрау Телеманн, которая весьма ревниво относилась, если Ленор, находясь в Берне, покупала себе шляпки не в ее салоне, полагая его самым лучшим во всем городе – и не без оснований. Тем не менее, сегодня она «изменила» Эмилии и вовсе не чувствовала угрызений совести по этому поводу. Уже возле самого дома Ленор вновь заметила знакомое ландо, стоящее напротив входа в дворик соседского особнячка. Стало быть, та пожилая дама и есть – матушка ее нового соседа? Как только ее собственный экипаж остановился, мадам Нечаева не без любопытства принялась разглядывать его, словно по виду коляски каким-то образом можно судить о его владелице. Хотя, конечно, кое-что понять можно – в частности, что мадам весьма состоятельна и обладает неплохим вкусом. Но и только лишь. Поэтому, вполне налюбовавшись соседским ландо, Ленор было пошла к себе, но тут из глубины дворика донеслись голоса – мужской и женский. И через секунду у калитки показались их обладатели, увидев которых воочию, мадам Нечаева замерла на месте, остолбенев. Это не мог быть он! Тем не менее, это был Алеардо Локателли: мило болтая со своей спутницей, он вел ее к калитке под руку. И Ленор хватило нескольких секунд наблюдения, чтобы увериться, что эта женщина – ему вовсе не мать. Но кто? Почтенный возраст дамы вроде бы исключал фривольные трактовки. Но было в ней что-то такое… Поэтому, прежде, чем сказала себе мысленно, что верно сошла с ума, Ленор испытала жесточайший приступ ревности, сделавшейся особенно жгучей, когда та, прощаясь, легко коснулась пальцами щеки Алеардо и поцеловала его в щеку, а он улыбнулся и тоже как-то уж слишком привычно, перехватил ласкающую его руку и прижался губами к ладони женщины, затянутой в кружевную митенку. После этого она с помощью Ардо устроилась в ландо и уехала, а он обернулся и буквально натолкнулся на пылающий взгляд мадам Нечаевой. Еще несколько бесконечно долгих мгновений они смотрели друг на друга молча, а потом он медленно пошел в ее сторону. И Ленор, сама не понимая, зачем это делает, попятилась к ограде собственного дома, качая головой, словно Алеардо был призраком, внезапно возникшим перед ее очами. Наконец, упругие ветви живой изгороди уперлись ей в спину, и отступать стало некуда, а он подошел почти вплотную, гипнотизируя взглядом янтарных глаз, не отпуская, подавляя волю. Впрочем, подавить железную волю Ленор было не так-то просто. Не без усилия, но отведя глаза в сторону, ощущая в этот момент странную смесь злости и радости – и то, и другое чувство рождала в ней эта нежданная встреча, она проговорила, тем не менее, почти спокойно, с дьявольским сарказмом в голосе: - А я, оказывается, напрасно смущалась нашей разницы в возрасте, граф. Вижу, ваши взгляды на отношения, действительно, шире, чем это возможно представить… Представить любому здравомыслящему человеку. Зачем она это сказала? Разве этого ждал он от нее, когда смотрел, не отрываясь, в глаза минуту назад? Разве эти пошлые и глупые слова, эти нелепые подозрения и еще более абсурдные обвинения должны были прозвучать из ее уст сейчас? Осекшись под его моментально почерневшим – не от страсти, а от ярости – взором, она прежде никогда не видела его таким, Ленор почувствовала себя вдруг маленькой девочкой, совершившей провинность и теперь съежившейся под суровым взглядом строгого учителя.
Алеардо Локателли: Граф так ничего и не ответил на обвинения Ленор. Он не ожидал от нее теплого приема, но столь агрессивного выпада в сторону ни в чем не повинной маркизы тоже не ожидал. Впрочем, эта маленькая шпилька была скорее в его адрес, но все же спокойно слушать нападки в адрес Шарлотты Алеардо не желал. В медовых глазах появились признаки бури, той самой, которая так и не разразилась на площади Лоди в Риме, но которая вот-вот готова была обрушить свои громы и молнии на эту упрямую женщину сейчас. Чтобы совладать с собой, ему потребовалось несколько мгновений. Алеардо лишь поднял руку над головой женщины и ухватился за ветку какого-то дерева, пальцами безжалостно сминая неповинные зеленые листки. Вторую он положил на витиеватую ограду позади Ленор, полностью отрезая ей пути к отступлению. - Вы даже себе представить не можете, как вы правы. Шарлота - дивная женщина, одна из тех, у которых в душе всегда весна, а в глазах солнце, - с неким злорадством Ардо наблюдал за изменившимся взглядом Ленор, в котором смешались удивление и ревность. А Алеардо продолжал, понизив голос до полушепота. - Маркиза Моренгейм - моя давняя приятельница, синьора Нечаева, очень давняя и очень близкая. В эту минуту граф пристально изучал черты лица женщины, стоящей напротив него: упрямо сжатые губы, сверкающие праведным гневом темно-серые глаза, румянец на щеках. И как всегда, волосы, собранные в тугой узел, и ни одной прядки, кокетливо выбивающейся из прически. Не отдавая отчета в своем внезапном порыве, Ардо протянул руку к ее волосам и едва касаясь их, провел ладонью, после чего ловко выдернул пару шпилек из прически женщины, и волосы Ленор волнами разлетелись по плечам. Его же ладонь снова пустилась в путь, на этот раз очерчивая контур ее лица. Губы итальянца приблизились к губам Ленор, но так и не дотронулись до них. Лишь переместившись к ушку, где мутным голубоватым блеском мерцал топаз. - Ты не красива, Ленор. Ты – прекрасна. А я - безнадежный идиот, влюбившийся в тебя, вопреки здравому смыслу и твоим словам.
Элеонора Нечаева: На какой-то краткий миг Ленор даже показалось, что он собрался ее ударить – такой гнев вспыхнул в глазах Ардо после произнесенной ею язвительной реплики. Впрочем, неплохо разбираясь в людях вообще и в мужчинах в частности, она никогда до конца не могла предсказать реакций и поступков Алеардо Локателли. Поэтому, как нельзя было предположить, что он отправится искать ее – и главное, найдет, точно так же и всякое следующее действие его обескуражило Ленор. В противовес словам, слетающим с губ, – подтверждающим все ее ревнивые догадки, произносимым злорадным тоном – нежнейшие прикосновения рук к волосам, ласкающий каждую черточку ее лица взгляд, неотрывно следящий, впрочем, за каждым движением, чтобы не позволить сбежать – очередной раз… Когда он вдруг вынул из прически Ленор несколько шпилек, разрушая строгий порядок, созданный усилиями горничной, она даже не возразила, лишь слегка поёжилась от мурашек, пробежавших по спине в тот момент, когда вырвавшиеся на свободу рыжие пряди, словно язычки пламени, коснулись чувствительной кожи задней поверхности шеи. - Ты не идиот, ты – просто сошел с ума! – прошептала Ленор, чувствуя, что теряет всякую волю к сопротивлению от пьянящей близости его теплых губ, которые почти касались ее лица. – Мы оба сошли… что ты делаешь? На нас же все смотрят! Это скандал… я – порядочная женщина, Ардо… нет… – лепетала она, краснея, словно институтка, слыша, как он беззвучно смеется над ней, прежде чем поцеловать по-настоящему, – не здесь, умоляю! Что о нас подумают люди?
Алеардо Локателли: - Порядочная?! Хм, а почему же вы тогда не беспокоились, когда жили два месяца в одних апартаментах с незнакомым мужчиной в Риме? И совершенно не думали об этом, проводя с ним дни напролет. А теперь такая малость – и вы вдруг об этом заговорили и так серьезно! – в голосе графа слышался еле сдерживаемый смех, в то время как в торопливом шепоте его дамы было отчетливо слышно смущение и раздражение самой собою. Ардо коснулся ее губ и прошептал в ответ на ее вопрос: - Кто о нас подумает плохо? Здесь никого нет, cara, - и более не желая ждать, когда, наконец, Ленор определится с тем, чего хочет на самом деле – оттолкнуть его или удержать, поцеловал ее. Еще некоторое время Ардо ощущал ее несмелое сопротивление, но и оно иссякло, а сама Ленор, с необычной для себя пылкостью, ответила на его ласку, и руки ее, скользнув по груди Алеардо, легли на плечи мужчины. И все же Ленор была права – на них смотрели. Нет, не изумленные прохожие, которых и в помине не было на этой улочке, но фрау Телеманн. Обеспокоенная тем, что экипаж уже давно приехал, а мадам все еще не вошла в дом, верная служанка решилась выглянуть на крыльцо и обомлела, когда представшая ее глазам сцена проникла в ее сознание. На щеках почтенной женщины расцвели розы, ничем не уступающие тем, что алели на лице синьоры Нечаевой. А тем временем, рука графа поймала ладошку Ленор, и он решительно потянул ее за собой к дверям своего дома. От этой женщины можно было ожидать, чего угодно – Ленор могла сейчас же, следуя сиюминутному порыву, развернуться и убежать, могла начать сопротивляться... Но она была покорна и смотрела на него с надеждой, отчего сердце Алеардо то замирало, то начинало биться в бешеном темпе. Едва они переступили порог его дома, граф закрыл дверь, бросив напоследок улыбку ошарашенной фрау Телеманн, и они оказались отгорожены от внешнего мира. В полумраке маленькой прихожей, куда свет проникал через застекленное цветными стеклышками окно над входной дверью и распадался на мягкие цветные пятна, дрожащие в воздухе, Ленор смотрела на Ардо, словно только что увидела его и поняла реальность всего происходящего. - Нам нужно поговорить, Ленор, - он сделал шаг к ней, но вместо предложенного разговора, привлек женщину к себе и вновь стал целовать.
Элеонора Нечаева: Если бы кто-то еще совсем недавно рассказал Ленор, что она белым днем будет стоять посреди улицы в объятиях мужчины, который, к тому же, страстно ее целует, мадам Нечаева, вероятно, сочла бы такого «рассказчика» человеком с расстройством рассудка. Тем не менее, это, действительно, происходило с ней. Забыв свои недавние опасения, стоило лишь губам Ардо коснуться ее губ, она вдруг подумала, что, на самом деле, ей, в общем-то, плевать на то, что теперь этот самый белый день, и на то, что их могут видеть посторонние, а еще больше плевать на то, что они при этом могут подумать. Поэтому, когда Ардо взял ее за руку и повел за собой, она послушно пошла следом. И было все равно, куда идти, потому что шла она рядом с ним. Никогда и никому прежде в своей жизни Ленор не позволяла командовать и управлять собой, находя это противоестественным собственной сущности. Но вот она идет за Ардо, даже не зная, куда он ведет ее, наслаждаясь тем, что ситуация эта ей вовсе неподконтрольна. И от этого чувства, не меньше, чем от его поцелуев и объятий, замирает сердце. Совместная прогулка их, впрочем, не была продолжительной и закончилась у входной двери арендованного Алеардо дома. Все то время, пока они шли сюда, Ленор, как будто под действием какой-то магии, не сводила взгляда с его лица. Лишь на пороге, когда он, повернув ручку и толкнув дверь, пропустил женщину в переднюю своего дома, этот визуальный контакт был ненадолго прерван. И тогда, оглянувшись, Ленор увидела Эмилию, стоящую у ворот ее собственного особнячка, держась за ограду обеими руками, словно боясь упасть, и ошарашено взирающую на творящееся перед ее глазами распутство. На какое-то мгновение в душу ее вернулось сомнение в том, правильно ли она поступает. Тем временем Ардо, заметив направление взгляда Ленор, тоже обернулся, как ни в чем не бывало, послал фрау Телеманн лучезарную улыбку и – закрыл за ними с Ленор дверь, словно и не происходило ничего из ряда вон выходящего. И счастливое беззаботное чувство, словно пузырьки шампанского, вновь просочилось в ее кровь, отгоняя прочь все иные мысли, кроме тех, что касались ее и Ардо. В передней его дома было тихо и немного душно. Ленор и Алеардо стояли друг напротив друга, на его лице и повсюду вокруг виднелись забавные разноцветные блики от света, проникающего сюда сквозь узорный витраж над дверью – розоватые, рыжие, зеленые. Улыбнувшись Ардо, Ленор прикоснулась кончиками пальцев к одной из таких «веснушек» у него на щеке, в тот момент, когда он вдруг заявил, что им нужно о чем-то поговорить. - В самом деле? И о чем же? – вместо ответа, он вновь поцеловал ее, прижимая к себе. А потом, подхватив на руки, понес куда-то вглубь дома, чтобы продолжить «разговор», которому, действительно, давным-давно пора было состояться между ними. Тема его была стара, как мир, точно так же, как и способ «выражения мыслей», только вот «слова» всякий и всегда в нем подбирает самостоятельно…
Алеардо Локателли: - Ну, а если это всего лишь неутоленная страсть, мой мальчик? Твоя страсть к ней началась с проигранного пари. И может, все, что с тобой происходит - лишь попытка взять реванш? Не случится ли то, что происходит всегда в таких случаях с мужчинами – ты утратишь к ней интерес и самое лучшее, что может произойти – вы расстанетесь друзьями?!– лицо Шарлотты было наполовину скрыто широкими полями соломенной шляпки. Ардо смотрел на нее серьезно и в медовых глазах его не было и тени возмущения подобным, казалось бы, оскорбительным предположением. С этой женщиной графа связывало слишком многое, чтобы он мог позволить себе обижаться на ее откровенность. Да и кто, если не маркиза, знал его? - Если ты полагаешь, что я не думал над этим, Шарлотта, то ты ошибаешься. Я сотни раз задавался вопросом, что будет, если я получу желаемое. Страсть порой приобретает любопытные формы, но не в этот раз. Здесь совсем иное, чем просто желание плоти. Я хочу эту женщину, хочу видеть ее и слышать ее голос, ощущать ее присутствие рядом с собой и знать, что нужен ей. Готов довольствоваться малым, если ей будет так угодно. - Долго ли? Хотя, мой мальчик, ты и впрямь изменился… хотя, это я тебе уже, кажется, говорила. *** Ленор лежала на широком диване, прикрыв глаза и тяжело дыша, словно после битвы. Впрочем, что-то сродни этому и произошло, а если сторонний наблюдатель сейчас решился бы заглянуть в гостиную домика на Бруннгассе, то его глазам предстала бы весьма и весьма своеобразная картина. Мужчина и женщина в растерзанной одежде, частью валяющейся на полу, а частью оставшейся на ее владельцах, но уже не служившей своему истинному назначению. Ардо склонился над любовницей и бережно поглаживал ее разметавшиеся по подушкам волосы, иногда склоняясь к лицу Ленор, и целовал ее губы, шею и грудь. От каждого его прикосновения женщина чуть вздрагивала, как будто от него ей передавались маленькие разряды тока. - Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, Ленор, - слегка хриплым голосом, но уверенно, произнес Алеардо и замер в ожидании своего приговора.
Элеонора Нечаева: Человек – по определению существо разумное. И большую часть жизни разум твердо контролирует поступки, которые люди совершают. Жесткий контроль этот ослабляется или исчезает вовсе лишь во время сна, в состоянии душевного помешательства, а еще, пожалуй, когда человек влюблен. Лежа на боку, прижатая спиной к высокой и мягкой спинке дивана с одной стороны, а с другой, ощущая обнаженной кожей груди горячее тело Ардо, устроившегося рядом и обнимающего ее свободной рукой, подпирая другой голову, Ленор думала о том, что в настоящий момент испытывает одновременно все три этих состояния. Она любит Ардо и счастлива этим настолько, что ей кажется, будто это сон, а еще – она определенно сошла с ума, если позволила себе – и ему – то вопиющее бесстыдство, которое между ними только что происходило. Страсть их оказалась столь сильна и безрассудна, что не было сил сдержать ее хотя бы, чтобы дойти до спальни и там уж дать волю чувствам. Но нет, их любовным ложем суждено было стать дивану в маленькой гостиной этого дома. Ленор понятия не имела, кто еще, кроме Ардо есть в нем в тот момент, когда, бешено целуясь, торопливо раздевая друг друга, они оказались в этой комнате и на этом диване. Возможно, - да и наверняка, здесь есть слуги, а значит, их могли увидеть посторонние люди. Даже, если и не видели, то уж точно – слышали… При этой мысли уголков ее губ сперва коснулась улыбка, а потом губы Ардо, подарившего ей легкий, словно прикосновение перышка, нежный поцелуй, один из множества, но от этого не менее сладкий. Ленор, не открывая глаз, на ощупь провела ладонью о его плечу, спускаясь к спине, обнимая, оплетая собой, словно гибкий плющ, ищущий опоры у мощного ствола растущего рядом дерева. Кажется, подобной метафорой испокон века в проповедях определяют отношения супругов. Прежде это казалось Ленор глупым и смешным, только теперь поняла она истинный ее смысл. Просто ведь не было в ее жизни раньше никого, для кого она могла бы стать слабой и хрупкой, на кого могла бы опираться, чью жизнь могла бы украсить собой, а теперь… От его слов Ардо Ленор чуть вздрогнула и открыла глаза, встретившись с ним взглядом, и замерла, не зная, что сказать. Больше всего на свете хотелось ей ответить согласием, это было так естественно в их ситуации. Но именно это бы означало солгать ему. А лгать Ардо, своему единственному, пришедшему в ее жизнь, увы, слишком поздно, чтобы позволить себе счастье быть с ним, Ленор не могла. Он любит не ее, а некий придуманный образ – ничего не знает о ее прошлом, о тех событиях, которые, фактически, вынудили ее покинуть родину, начав свое бесконечное путешествие, а по сути, бегство от себя самой и беспросветного одиночества, отступившего впервые лишь в его объятиях. Объятиях, которые она не заслуживает, которых вновь лишится, едва он обо всем узнает. И будет ей еще хуже, чем раньше, когда она не знала их, но придется научиться жить и с этим. - Прежде чем ответить, я должна рассказать тебе о себе, - в глазах мужчины мелькнула ирония, когда Ленор, мягко высвободившись из его объятий, села. – Нет, ты не понял… Это касается моей жизни до тебя, то, чего ты не мог обо мне знать. Послушай, не перебивая, и уже тогда решишь, чего ты на самом деле хочешь…
Алеардо Локателли: Она села и неловко, не зашнуровывая, натянула на себя платье. Рассказывала Ленор о своей жизни без особых эмоций, временами даже чересчур сухо, хоть пару раз в ее голосе и готово было прорваться истинное чувство. Ардо все это время сидел напротив, сохраняя на лице полную серьезность, но ни разу не подняв глаза на женщину, опасаясь, что она раньше времени прочтет там его чувства. Когда же синьора Нечаева закончила, повисла недолгая пауза. Граф поднял указательный палец и дотронулся до своей брови, очертив ее контур. - Bene, mia cara, но где же обещанный ответ? Ты сказала, что дашь его, когда все расскажешь, а ты молчишь? – в ответ от Ленор прозвучало какое-то нечленораздельное восклицание, после чего она возмущенно спросила, слушал ли он ее вообще? - Почему - не слушал? Очень даже внимательно, - наконец посмотрев на нее, Алеардо посмел улыбнутся этой немного сердитой (скорее, на себя саму) даме, - и, знаешь, я ожидал какой-нибудь кровавой драмы. Но даже если бы ты была бессердечной убийцей собственных мужей, я все же не отказался бы попытать счастье стать твоей очередной жертвой. Правда, пока что я стал жертвой лишь Трезора. Так что… Граф поднялся с дивана и, приблизившись к Ленор, склонился и поцеловал ее в лоб. После этого, как ни в чем не бывало, стал собирать разбросанные женские вещи: ее чулки, туфельки, какие-то ленты, после чего присел перед ней. - Так что, - решил закончить Ардо, - единственное, чего я желаю, это услышать твой ответ, а потом отправиться обедать, ибо я очень голоден, mio amore.
Элеонора Нечаева: Разговор между ними, как всегда, шел по-французски, которым оба владели совершенно свободно, хотя, за последнее время Ленор уже и успела запомнить значение пары десятков итальянских слов, которые Ардо вставлял в свою речь особенно часто. Но, глядя на то, как беззаботно он улыбается и продолжает шутить, мадам Нечаева грешным делом подумала, что Алеардо понял ее все же не до конца. Затем, что невозможно было вообразить, чтобы его отношение к ней не изменилось после подобной исповеди, открывшей самые непривлекательные страницы ее жизни – ведь Ленор намеренно ничего не приукрашивала, пообещав себе быть откровенной с Ардо, чего бы это ни стоило. И все же, он улыбался ей и по-прежнему утверждал, что ждет ответа на свой вопрос. И тогда в голове женщины даже мелькнула мысль, что это какая-то ирония, должно быть. И, наверное, если она скажет ему «да», Алеардо тотчас же превратит все в шутку. Ведь у него всегда был этот талант – несерьезно смотреть на какие-то вещи, кажущиеся ей чрезвычайно серьезными. И Ленор порой даже сердилась на него за такое отношение к жизни. Рассердилась и теперь, спросила раздраженно, слушал ли он ее? Выяснилось, что вполне даже слушал, вот только не считает ее «ужасное прошлое» таким уж ужасным. И стоило ему сказать об этом вслух, как и сама она, словно по волшебству, вдруг испытала чувство огромного облегчения. А еще благодарности, что воспринял он все именно так, а не иначе. И может быть, в этой «несерьезности» Алеардо и есть его высшая мудрость, в которой Ленор прежде ему упорно отказывала? Теперь она и сама готова была в это поверить. Некоторое время она наблюдала за тем, как Ардо собирает разбросанные по комнате вещи. После чего, небрежно скинув их кучей на диван рядом с нею, устроившись перед задумчивой Ленор на корточки, он вновь попытался поймать ее взгляд и в очередной раз задал столь важный для него сегодня вопрос. Но это были еще не все откровения, заготовленные ею для него. Рассказав о себе практически все, лишь одной темы не коснулась мадам Нечаева, полагая ее ничего не значащей в свете того, что ожидала услышать в ответ на свои признания. Но очередной раз ошиблась. Поэтому теперь стоило рассказать Ардо и об этом. - Нет, погоди, - Ленор улыбнулась чуть грустно и своим излюбленным жестом провела ладонью по щеке Алеардо, – ты будешь смеяться, но и это еще не все, - брови мужчины иронически поползли вверх, однако ей было не до шуток. Обсуждать эту тему мадам Нечаева, действительно, никогда и ни с кем не решалась прежде. - Скажи, а тебя не удивляет, что прожив в браке с Нечаевым десять лет, вырастив его дочь, я так и не родила детей от него? – Ардо пожал плечами, не совсем понимая, куда она клонит. – Ты же итальянец, дорогой. И я знаю, что для вас особенно характерно это чувство семьи – отношения с родителями, детьми, прочей родней. Твоя матушка спит и видит тебя не просто мужем, но отцом целой толпы ребятишек, ее внуков. Кроме того, твоему роду нужен наследник. Но может случиться так… да что там говорить – скорее всего, так и произойдет, что я… не смогу родить тебе детей, как бы я этого не хотела. Доктора много лет убеждали меня, что я здорова, что нужно просто ждать и надеяться, когда Господь пошлет мне ребенка. Вначале я ждала – и надеялась. Потом перестала и впала в тихое отчаяние, а потом, знаешь, даже была рада, что своих детей у меня нет. Теперь же, если мы поженимся, твоей матери и без того будет трудно принять твой выбор – не спорь, я знаю, что это так! А уж когда она узнает, что внуков ты ей, скорее всего, не подаришь – во всяком случае, со мной… - Ленор вновь усмехнулась и покачала головой. – Так что? Ты все еще хочешь взять меня в жены – теперь?
Алеардо Локателли: Странная привычка у этой женщины – выискивать во всем отрицательные стороны. Абсолютно во всем, и при этом в глазах ее таится такая обреченность. - Удивляет? Нет, нисколько не удивляет. Особенно после того, что ты мне успела рассказать о себе, - для того, чтобы родились дети, нужны двое, а Ленор в браке с Нечаевым всегда была одна. Ардо продолжал сидеть перед ней и заглядывать в эти серо-синие глаза. - В любом случае, Ленор, мне кажется, что теперь ты меня не слушала. Мне нужна ты, только рядом с тобой я буду счастлив. А без тебя мне уже ничего не нужно будет. И не важно, что скажет моя мать. Я уже давно вырос и волен поступать так, как хочу. Даже если ее это не устраивает. Поверь мне, cara, как только она тебя узнает, она все поймет сама. А дети… я уверен, ты будешь самой прекрасной матерью в мире, и я приложу все усилия, чтобы ты смогла в этом убедиться. В медовых глазах графа заплескались опасные лукавые огоньки и забыв напрочь, что минуту назад он испытывал голод совсем иного характера, Алеардо с новым пылом принялся целовать женщину и оторвался от ее губ лишь тогда, когда стало не хватать воздуха. - Это тебя убедило, или стоит привести более веские доводы? Знаешь, Ленор, если ты немедленно не перестанешь выискивать доводы против этого брака, то я поведу себя, как истинный варвар - запру тебя в этой комнате, отправлю слугу за священником – итальянцем, естественно, чтобы он и слова не понял из твоего лопотания – и заставлю нас обвенчать. А дальше, amore mio, тебе придется лишь смириться со своей судьбой. Он шутил, но глаза были серьезны, как никогда. Конечно, он не стал бы ее запирать. Но возможно, это был последний раз, когда он спрашивал ее ответа и что будет, если Ленор ответит отказом, наперед Ардо сказать не мог.
Элеонора Нечаева: Последний «скелет» из шкафов прошлого мадам Нечаевой рассыпался в прах и исчез в тот самый момент, когда Ардо пообещал сделать ее своей пленницей. Но, на самом-то деле, оба они знали, что пленение уже состоялось. Случилось оно гораздо раньше и вышло взаимным, что довольно часто случается в таком виде поединков. И неволя эта внезапно показалась настолько слаще любой свободы, что и вспоминать о ней больше не хотелось. Разумеется, она ответила согласием на его предложение. Как долго еще можно бегать от своей судьбы? А этот мужчина, несомненно, был создан для нее ровно настолько же, насколько сама Ленор была создана для Ардо, то есть – идеально. Найти католический храм в сплошь протестантском Берне оказалось сложной задачей. Конечно, Ленор убеждала Алеардо, что нет никакой необходимости венчаться столь поспешно, что можно подождать и сделать это непосредственно в Италии. Но тот, словно опасаясь, что внутри Ленор в очередной раз проснется задремавший, было, дух противоречия, настоял, чтобы поженили их прямо здесь же, в Швейцарии. Священник крохотной католической церквушки, все же найденной им в пригороде, был потрясен тем, что столь знатный господин, как граф Локателли и его невеста выбрали именно этот храм местом, где решили связать свои судьбы. Но именно там госпожа Нечаева и превратилась в девятую по счету графиню Локателли. Впрочем, были у нее пожелания, которые пришлось исполнять и Алеардо. Прожив почти половину жизни, как ей теперь казалось, неверно, Ленор более всего хотела начать новую страницу ее по всем правилам. Поэтому настояла, на том, чтобы им венчаться и еще один раз – теперь уже православным обрядом. Что и было сделано в посольском храме Русской императорской миссии в Риме, через который лежал путь новобрачных, направляющихся в родовое поместье Локателли, чтобы Ленор могла познакомиться с матерью своего супруга. И этого момента решительная и вполне уверенная в себе новоиспеченная синьора графиня боялась так, как ничего в жизни не боялась прежде. И напрасно, ибо познакомившись с синьорой Бьянкой, матерью Ардо, лишний раз убедилась в справедливости наблюдения, что большинство мужчин склонны искать себе в супруги женщину, хотя бы в чем-то напоминающую им их собственную матушку. А вдовствующая графиня Локателли, несомненно, походила на свою сноху хотя бы даже характером. Наверное, поэтому, как шутила затем Ленор, Алеардо, прекрасно изучив свою матушку, так легко подобрал ключи и к ней. Синьора Бьянка, отнесшаяся к ней на первых порах с вежливой сдержанностью, что уже было счастьем, вскоре, впрочем, полностью приняла Ленор. То же можно сказать и об его сестрах, которые, возможно, просто были рады тому, что их непутевый младший братец, наконец-то, нашел себе жену. Судьба, словно задолжав за многие годы, вдруг будто бы решила сразу отдать Ленор все эти долги. И теперь, каждый вечер засыпая рядом с мужем, она уже и не знала, что бы еще могла попросить в своей вечерней молитве. Вернее, конечно, знала, но не решалась, потому что это было бы уж слишком. Впрочем, говорят, что самые заветные желания, порой, исполняются, когда об этом перестаешь даже и мечтать, понимая несбыточность. Поэтому, когда через несколько месяцев обратившись к доктору по поводу необъяснимого недомогания, узнала подлинную его причину, Ленор, вопреки здравому смыслу, поверила в нее не до конца. И убедилась в том, что все – правда, лишь когда на руки ей положили ее первенца, который, по словам акушера, обладал столь здоровыми легкими, что в будущем, если бы не родился отпрыском аристократической фамилии, вполне мог рассчитывать на оперную карьеру. Что касается самой Ленор, то даже теперь она была вполне убеждена, что ее устроит любое поприще, которое выберет в своей жизни маленький Уго Валентино, названный так в честь сразу обоих своих дедов, лишь бы был он в ней настолько же счастлив, как сама она теперь. И для этого она готова была сделать все. Вернее, они вместе – Ленор и Алеардо. Прежде, в те одинокие годы, она иногда задавала себе вопрос – для чего живет? И лишь теперь, разглядывая личико сына, понимала, что пришло время, и ответ на ее вопрос найден. Все в нашей жизни происходит в свой, единственно верный, час. Нужно лишь только уметь дождаться его и понять, что именно оно и есть – то самое время. Время любить. И неважно, когда и где оно нас настигнет.
полная версия страницы