Форум » Дальние страны » Римские каникулы » Ответить

Римские каникулы

Элеонора Нечаева: Место - Рим, отель "Корона" - улицы города. Время - февраль 1834 года. Участники - Элеонора Нечаева, Алеардо Локателли

Ответов - 55, стр: 1 2 3 All

Элеонора Нечаева: В том, что совершила крупную ошибку, приехав в Рим на время карнавала, Элеонора убеждалась с каждым днем все больше и больше. Конечно, сама виновата: не стоило так уж доверять восхищенным рассказам мадам Севиньи, этой простушки, которая, видать, и носа не высовывала из своего Дижона, до той поры, пока не решила путешествовать по Европе в обществе скучного мужа-банкира. Госпожа Нечаева познакомилась с этой парой прошлой осенью в Ницце, где все они снимали комнаты в одном маленьком пансионе. Именно от этой дамы Ленор и узнала об обычае римлян устраивать перед Великим постом гуляния, подобные нашей Масленице, называя их «карнавалом». И, наслушавшись о веселье, которое там происходит в эти дни, непременно решила посетить Вечный город в следующем же году, чтобы увидеть все своими глазами. Ну и увидела… Надо сказать, что февраль – он и в Риме февраль, поэтому, к почти ежедневным туманам, наползающим с Тибра на город, следовало добавить периодический моросящий дождь, серое небо и жуткую грязь, размешанную десятками тысяч ног до состояния, отчетливо напоминающего родные российские просторы ранней весной, когда только сошел снег. Плюс постоянный шум, гвалт, выстрелы хлопушек, от которых Ленор уже устала вздрагивать, да и Трезор всякий раз беспокоился и после очередного залпа надолго заходился истерическим лаем, хотя, обычно бывал весьма молчалив, как и подобает собаке его породы. Вообще, он был еще одной причиной, по которой ехать на карнавал ей не стоило. В самом деле, невозможно же бродить в разряженной и шумной толпе с собакой, которая может, испугавшись, кого-нибудь ненароком и укусить. Поэтому бедняга Трезор уже второй день томился в комнатах. И уделом его были лишь короткие прогулки ранним утром, когда основное действо карнавала ненадолго прекращалось – надо же было и этим полоумным когда-то спать, ведь, правда? И вот ведь незадача, как раз в эти краткие часы, когда поспать мечтала и сама госпожа Нечаева, и нужно было выводить собаку, ибо она не признавала никого из служащих отеля, в котором Ленор посчастливилось нанять апартаменты. С отелем вообще вышла отдельная история. Так как мадам Нечаева понятия не имела, какой популярностью пользуется этот праздник у аборигенов, то и о том, чтобы снять номер в отеле на время карнавала заранее – не подумала. Поэтому, непосредственно после приезда в Рим более чем сутки назад имела несколько неприятных часов поисков жилья, и совсем уж отчаялась, готовая плюнуть на все и уехать из этого вертепа, куда глаза глядят. Но в самом последнем отеле, куда она заехала скорее для успокоения совести, портье неожиданно сказал, что комнаты есть. Даже не комнаты, а целый этаж. Который обычно снимает на дни карнавала какой-то их постоянный клиент, однако в этом году он отчего-то не подтвердил свой ангажемент. Стало быть, ничего не помешает мадам занять их вместо него. Осмотрев предложенные комнаты, Ленор осталась вполне довольна, хоть цена и показалась ей грабительской. Но выбирать не приходилось. Посему и приказала выгружать вещи, решив остаться именно здесь. Надо сказать, что гостиница оказалась довольно далеко от улицы Корсо, где протекала основная карнавальная жизнь, поэтому добираться туда всякий раз приходилось на наемном экипаже, более компактном и маневренном, чем дорожная карета Ленор, которой было никак не развернуться на узких улочках, да еще в толпе. Поэтому, как и вчера, сегодня мадам Нечаева воспользовалась услугами местных извозчиков. А после, нагулявшись, продрогнув и запачкавшись в грязи вдоволь, решив, что пора и честь знать, вновь стала искать экипаж, чтобы ехать в отель. Однако не тут-то было! Ни одного свободного не попалось ей на глаза в течение часа, и Ленор уже была почти в отчаянии. Но вот, словно божья милость, неподалеку от нее показался свободный извозчик. Взмахнув рукой, мадам Нечаева бросилась к нему, желая остановить. Но тут, неожиданно путь ей преградила высокая мужская фигура, отделившаяся за секунду до того от группки других галдящих, словно стая ворон, итальянцев. Мужчина, лицо которого было закрыто черной шелковой маской, бросил извозчику несколько фраз, тот воскликнул что-то в ответ – и вот, последняя надежда Элеоноры Валентиновны уехать в гостиницу в экипаже лопнула, словно мыльный пузырь. С гвалтом и хохотом вся компания загрузилась в открытое ландо – и как они только все там поместились? – и тотчас же отбыла в неизвестном направлении. А самой Ленор пришлось-таки брести в гостиницу пешком, чтобы узнать там еще одну не самую приятную новость. Оказывается, владелец апартаментов, которые она заняла, все же изволил прибыть на карнавал в третий его день. - Синьора, это не должно Вас беспокоить. Граф Локателли – наш особый гость и прекрасный человек. Узнав о сложившейся ситуации, он сказал, что поступил опрометчиво, не предупредив о своем опоздании, поэтому не станет возражать, если гостья, приехавшая ранее, здесь же и останется. - То есть как?! – воскликнула мадам Нечаева. – Я же не могу жить с чужим человеком? Это непристойно! - Ах, синьора! Это карнавал, здесь границы того, что «пристойно», а что « непристойно» настолько размыты… - Нет, это невозможно! – проговорила Ленор и вновь решительно взглянула на метрдотеля. - В таком случае, боюсь, что придется переезжать именно Вам, синьора. Повторяю, граф Локателли – это наш особый гость, - лицо портье сделалось каменным, а в душе Ленор немедленно поднялась вся «донная муть». – Да что это за порядки такие?! Я буду жаловаться… хозяину. Как его найти? Это ненормально: я первая заняла этаж, стало быть, мне в нем и жить. - Синьора, скажу по секрету, хозяин этого отеля очень многим обязан в прошлом ныне покойному батюшке графа Локателли, поэтому синьор Алеардо и члены его семьи, а также друзья – особые. Вам же я советую с благодарностью принять его предложение, затем, что другого жилья в Риме теперь путешественнику не найти… Да право же, синьора! Вы же видели, сколько там комнат, вы с ним даже и не встретитесь, тем более, что во время карнавала граф почти не бывает в гостинице…

Алеардо Локателли: Он опоздал к началу карнавала. Сначала задержали дела, а потом еще это досадное происшествие в дороге, когда экипаж чуть не перевернулся из-за сломавшейся оси. Алеардо крайне не любил задержек, ни в делах, ни тем более – в развлечениях. А карнавал – это вечный праздник жизни, который на время оживлял уснувший древний город. Рим нравился Алеардо даже больше других городов, но не в дни карнавала, а после него – когда пресыщенная развлечениями толпа, наконец, превращалась в благонравных особ, ничем не смеющих демонстрировать ту развязность, ту страсть и откровенное желание прошедших дней. Сам граф Локателли в эти дни прогуливался по улицам города и искал на лицах прохожих следы, которые должны были выявить их скрытые пороки. Однако до конца карнавала было еще несколько дней. Увы, Алеардо не просто опоздал к его началу, но прибыл лишь на третий день. И город встретил его так, как и полагается встречать припозднившегося гостя – суматохой и толчеей, через которые экипажу было сложно протиснуться. Промучившись не меньше часа на улицах, Ардо все-таки добрался до гостиницы, где его всегда ждали апартаменты. Хозяин ее, синьор Сильвио, был близким другом семьи Локателли, и та давняя услуга, что когда-то оказал Уго Локателли этому человеку, уже давно стерлась из памяти. А вот дружба осталась. Ардо вошел в холл гостиницы, потирая озябшие руки. Ужасная погода все последние дни готова была свести его с ума. В холле не было никого – даже чичероне не ошивались возле дверей, но Алеардо не стал обращать внимание на подобное отсутствие служителей и привычно поднялся на второй этаж, в свои апартаменты, оставив слугу разгружать багаж. Дверь его любимой синей гостиной оказалась не заперта, он повернул медную ручку, начищенную до зеркального блеска, и толкнул дверь вперед. То, что он увидел, удивило его, а то, что услышал затем – вызвало неприятное чувство. Комната была такой же как и всегда, только вот посреди нее, на подстилке, лежала псина, которая, стоило Ардо заглянуть внутрь – подняла голову и глухо зарычала на него. Граф скривил губы и захлопнул дверь, после чего сбежал по лестнице вниз и столкнулся с синьором Сильвио. - Ваше сиятельство, - на губах итальянца дрожала смущенная улыбка. - А я думал. Вы не приедете. Я вам сейчас все объясню. Объяснение оказалось простым. Путешественница, явно незнакомая с традициями и правилами римского карнавала, приехала, не позаботившись заранее о жилье. Что же, Ардо не собирался выгонять ее на улицу. Тем более, его сразу несколько заинтересовала дама, путешествующая в полном одиночестве, без спутников и компаньонок. Либо стара и некрасива, либо легкого поведения. Условившись с синьором Сильвио, что он займет западные комнаты, оставив синьоре все комнаты восточные, Ардо поспешно покинул гостиницу. Ему не терпелось навестить одну особу, которая должна была поджидать его приезда, ведь весточку о себе он ей послал заранее. Теперь же, опоздав на три дня, Ардо мог и не застать ветреной Кармеллы, белокурой феи, что обитала в труппе театра Арджентино. Однако она ждала его, не просто ждала, а изнывала, и едва он переступил порог ее дома, кинулась в его объятия с упреками и поцелуями. Спустя пару часов, Ардо уже собрал вокруг себя обычную компанию, в которой намеревался весело провести оставшиеся дни карнавала. Весь день у них уже был расписан и нигде опаздывать было нельзя. Ресторан, вечерние буйства на праздничных улицах, опера, прием у князя N*. Перемещаться по городу было трудно и пешком, и в экипаже, но последнее было все же предпочтительней, ибо уставшим гулякам нужно было давать отдых ногам. Вот и случилось, что тем мужчиной, который позволил себе увести из под носа мадам Нечаевой экипаж, оказался граф Локателли. Вечер удался на славу, но прекратить его, оборвать на середине было невозможно – Алеардо был бы не он, если бы не позвал всю шумную компанию к себе, уже и позабыв о том, что делит жилище с неизвестной ему дамой. Кармелла дивно выводила арию Элен из «Девы озера», а Карло, фальшивя, подпевал ей под общий хохот.

Элеонора Нечаева: Положение, в которое она попала, по-прежнему казалось унизительным, а ситуация – совершенно возмутительной. Невозможно представить, чтобы что-либо подобное случилось с нею в Петербурге. Да что там, вообще невозможно, чтобы она где-либо до того оказалась в столь дурацкой ситуации, как теперь. Однако чуть охолонув от переполняющего душу гнева, мадам Нечаева подумала, что выбора у нее, и в самом деле, нет. Во всяком случае, до завтрашнего дня. Поэтому, повыступав еще немного для проформы, все же согласилась на предложенные ей условия и пошла наверх. Выяснилось, что граф Локателли, которого она вообразила себе отчего-то избалованным юнцом-прожигателем жизни, вроде… да, вроде Максима Мещерского, недоброй памяти, оставил в ее распоряжении восточную часть апартаментов. «Что же, какая, собственно, разница», - подумалось женщине, когда она устало отворила дверь так называемой «синей гостиной», одной из здешних комнат, стены которой были обиты синим шелком, что самой Ленор казалось чрезмерно мрачным цветом для оформления помещений. Заслышав появление хозяйки, навстречу мадам Нечаевой радостно бросился со своей подстилки Трезор. Он радостно лаял, пытался лизнуть Ленор прямо в губы, становясь передними лапами ей на плечи и делаясь в эти моменты практически одного роста с женщиной, с улыбкой отбивающейся от его навязчивых ласк. - Трезорка! Ну, прекрати, негодник! Хватит, фу! Фу! Иди к себе… Пес этот был, пожалуй, единственным существом, которое Ленор по-настоящему любила. За те два года, что прошли с момента его появления в жизни мадам Нечаевой, многое в этой самой жизни успело поменяться. Но неизменной оставалась та радость, которую она испытывала, общаясь со своим четвероногим питомцем, который уже давно не походил на тот маленький шерстяной комок, привезенный однажды ею в Нечаево. Собственно, Ленор давно полагала Трезора за родное и совершенно разумное существо, почти человека, который разве что ответить не может, а так – все прекрасно понимает. Поэтому теперь и жаловалась своему псу на все злоключения сегодняшнего дня, а он понимающе смотрел ей прямо в глаза, положив морду на колени сидящей в кресле женщине и, кажется, даже иногда сочувственно вздыхал… Немного успокоившись после общения с Трезором, мадам Нечаева, наконец, встала со своего места и несколько раз дернула кисть сонетки, призывая к себе горничную, дабы помогла приготовиться ко сну – было уже довольно поздно и на удивление тихо за окнами. Не иначе, как даже у местных начал иссякать запас веселья. Горничная, как и вообще вся здешняя обслуга – это Ленор тоже уже заметила, была весьма нетороплива. И явилась дай бог через четверть часа после того, как ее позвали. Впрочем, свое дело она знала, поэтому со всеми процедурами покончили быстро. И вот уже мадам Нечаева в долгополой ночной сорочке и чепце с кружевами, как и подобает солидной даме ее возраста, переместилась в спальную комнату, куда следом за нею приплелся и верный Трезор, тотчас же устраиваясь на коврике у изножья постели хозяйки. Горничная, с опаской поглядывая на здоровенную псину, потушила свечи, кроме одной на прикроватной тумбочке – Ленор не любила спать в полной темноте, и пожелав спокойной ночи, удалилась. Возможно, оттого, что изрядно вымоталась, заснула мадам Нечаева довольно быстро. Впрочем, ненадолго. Потому что сон ее вскоре спугнули какие-то вопли или же пение, доносящееся из противоположной части этажа. Настолько громкое и, надо сказать, противное, что терпеть их долго Ленор не смогла, как ни пыталась. По всему выходило, что вернулся домой тот самый граф, имя которого она спросонья позабыла. Причем, вернулся не один, а с компанией, о чем свидетельствовал хохот, аплодисменты и нетрезвые выкрики. - Ну и плевать, что он тут хозяин… или друг хозяина, это не дает ему права лишать меня законного права на отдых! – наконец, провозгласила мадам Нечаева под одобрительный лай Трезора, которого тоже, видать, утомили неспокойное соседи. После чего накинула на себя стеганый салоп, да прямо в таком виде, ничтоже сумняшеся и направилась усмирять буянов. Разумеется, пес пошел за ней. На то, как воспримут появление дамы в стеганом салопе и ночном кружевном чепце, да еще с собакой немаленьких размеров, Ленор было тоже глубоко наплевать. Быстро и практически бесшумно она проскользнула по разделявшему их покои коридору со свечой в руках и постучала в комнату, откуда по-прежнему доносились возбужденные голоса и бренчание пианино. Никто не пригласил ее войти, по всей видимости, просто не услышали. И тогда Ленор вошла без приглашения. Обернувшиеся на звук открываемой двери гости явно опешили при виде такого «явления». Пианист прекратил играть, вульгарно одетая девица, которая только что выводила рулады, наконец, замолчала и вообще – разговор как-то резко стих. - Господа, кто из вас граф… Локателли? – итальянского Ленор не знала, поэтому заговорила по-французски, довольная, что все же вспомнила его фамилию. На призыв обернулся один из присутствующих, высокий темноволосый мужчина, окинувший ее насмешливым взглядом, отчего сделался тотчас же противен Ленор, которая более всего в жизни не любила, когда кто-то смеет над нею насмехаться. Однако, спустя секунду, к этой мгновенно вспыхнувшей неприязни добавился новый пункт. Неведомо как, ведь прошлую их встречу он был в маске, но Ленор все же узнала в стоящем напротив итальянце того, кто увел у нее экипаж нынче вечером на Корсо. Глаза ее сузились и сверкнули недобрым ледяным блеском. Так, стало быть, это он и есть тот самый «особый гость»? Несчастна страна, в которой аристократы обладают столь дурными манерами. Но она, хоть и не имеет титула, тоже дворянка. И воспитана достаточно хорошо, чтобы и этого хама немного поучить манерам. - Сударь, признайтесь, что я вам сделала? – в карих глазах мужчины мелькнуло непонимание. – Да-да, вы не ослышались. Я действительно не понимаю, чем умудрилась насолить вам настолько, чтобы последовательно лишить меня сначала возможности с удобством добраться до своей гостиницы, затем – права нормально в ней жить и, наконец, ночного отдыха?


Алеардо Локателли: Стук в дверь, и в самом деле, был едва слышен за шумом разговора и пением Кармеллы и Франчески. Да и кто бы посмел тревожить графа в этот час в его собственной комнате? Тем не менее, посреди веселья дверь распахнулась, и на пороге возникло нечто. Карло смазал последние ноты на фортепиано, а из горла Франчески вылетела «жаба». Еще секунда, и немая сцена стала всеобщей, все обернулись к дверям. В некотором роде, это «нечто» в белом одеянии, со свечой в руке и с темной псиной рядом, можно было принять за привидение. Ардо, который сидел в кресле спиной к дверям, держа на коленях мурчащую от его ласк Кармеллу, повернулся лишь тогда, когда пришедшая дама по-французски поинтересовалась его персоной. - Che tipo di costume di carnevale? – взвизгнула девица, когда Алеардо поставил ее на землю. - Stai zitto, Carmella, - поднимаясь, бросил граф своей любовнице, которая не смогла сдержать смеха от такого странного облачения, и после обернулся к даме с самым почтительным видом. - Синьора, простите, но я вас не знаю и не понимаю ваших претензий? Ах! Вы, верно, та дама, что является невольной моей соседкой? Прошу, проходите, не стоит стоять в дверях – тут сквозняки. Алеардо пропустил Ленор и ее сурового спутника, с которым уже имел честь познакомиться днем, в комнату, и сам затворил за ней дверь. Пока стоял позади нее, граф все же не мог удержаться от многозначительной гримасы, в которой выразил присутствующим свое отношение к появлению незнакомки. Но едва она повернулась, на лице Локателли появилось внимательное выражение, и только в глазах плясали искры. - Синьору, видимо, разбудили наши голоса? Мы сожалеем о том, что доставили такие неприятности вашей особе. Но может, раз уж вы проснулись, то пожелаете присоединиться к нам? Кстати, позвольте представиться – граф Алеардо Локателли. Вся компания пристально разглядывала мадам Нечаеву, которая принимать подобного предложения не желала, а все ее требования сводились лишь к одному – позволить ей выспаться. - Ну, синьора, не принимайте нас за варваров! Мы не можем допустить, чтобы женщина страдала. Мы с радостью найдем и другое место, где можно предаваться веселью, ведь, верно? И примите наши искренние извинения. Все радостно закивали, а Карло поспешно вскочил и накидывая на плечи плащ, бросился вон из комнаты на поиски экипажа. Так, к радости Ленор, шумная компания графа покинула гостиницу. По дороге же разговор все время возвращался к фееричному появлению странной синьоры в комнатах Ардо. - Она ужасно одета! Если она в этом спит, то что же должно ей сниться?! В таком кошмарном одеянии немудрено мучиться дурным сном, - Кармелла заливалась звонким смехом, и другие ее товарки вторили ей. Впрочем, мужчины тоже улыбались женскому злословию. - Я приняла ее за приведение, от нее таким холодом повеяло! – суеверно зашептала Франческа и, перекрестившись, вознесла молитву своей святой. - Дура, это не от нее, это сквозняк из дверей, - Кармелла снова залилась звонким смехом. - Хотя, сама она, видать, тоже, не слишком горячая. Сразу видно, северянка. Француженка или немка? Ардо некоторое время молча слушал разговор, который время от времени все еще возвращался к Ленор, но постепенно все же свернул в привычное русло фривольных шуток. - Ардо, что-то ты притих, милый. Уж не заморозила ли тебя эта синьора? - Я тут подумал… Синьоры, а хотите пари?!

Элеонора Нечаева: Его приглашение присоединиться к компании выглядело сущим издевательством – еще одним. Поэтому Ленор даже не удостоила Локателли ответом, просто фыркнула презрительно в ответ. Его отвратительные дружки и шлюхи, в которые мадам Нечаева с первого же взгляда записала двух чрезмерно веселых девиц, присутствующих в комнате, по-прежнему разглядывали ее с таким видом, будто она была не обыкновенной женщиной, а каким-либо мифическим чудищем о двух головах и четырех ногах. Да и в темно-медовых глазах хозяина всего этого вертепа прыгали черти. У него вообще обнаружилась какая-то странная манера смотреть на собеседника чуть исподлобья, очень пристально. И Ленор на краткое мгновение вдруг «попалась» на этот взгляд, словно на крючок. Но тотчас же поспешила отвести глаза – прямые взгляды тоже были ей неприятны. Как и вообще – все, что происходило вокруг. К счастью, их краткий диалог возымел желаемое мадам Нечаевой действие. Итальянец принес ей извинения, и вот уже один из его приспешников метнулся прочь из комнаты, вероятно, чтобы нанять экипаж. А вскоре после того, как Ленор с достоинством удалилась в свои комнаты и вновь легла в постель, где теперь уже не спала, а прислушивалась к происходящему в коридоре, до ее слуха донесся шум перемещающейся в сторону лестницы компании, затем приглушенные голоса откуда-то снизу. И вот, наконец, все вновь стихло. И, казалось бы, можно спать, но это только в теории. Сон мадам Нечаевой всегда был исключительно капризен. А уж после такой побудки среди ночи нечего было и рассчитывать на его возвращение. Поэтому, прокрутившись в постели с боку на бок некоторое время, она стала предпринимать попытки читать. И забылась лишь перед рассветом, проклиная этот сумасшедший город и каждого из его обитателей в отдельности, а еще себя, за то, что сюда приехала и давая страшную клятву, что это в последний раз. Разумеется, выспаться не удалось. Уже через пару часов Трезор принялся тыкаться своим мокрым влажным носом сперва ей в руки, а потом и в лицо. Псу хотелось гулять – Ленор же мечтала умереть. Однако мучить животное было слишком жестоко. Тем более что ему и так придется еще ждать, пока она приведет себя в порядок и оденется. А это еще, как минимум, час, спустя который бледная, кажущаяся от этого еще более белокожей, чем обычно, почти прозрачной, мадам Нечаева спустилась по лестнице в холл, ведя на длинном поводке своего пса. Тот портье, с которым Ленор накануне вечером имела неприятный разговор, уже успел смениться, и его напарник лишь проводил ее равнодушным взглядом. Во время прогулки с Трезором мадам Нечаева чувствовала себя такой разбитой, что иногда не совсем понимала, она ли ведет свою собаку на поводке, или же это сам Трезор куда-то ее за собой тащит. Главной мечтой было поскорее вернуться в спальню и спать. И лишь потом разбираться с переездом на новое место жительства. Именно так она и поступила, когда вновь появилась в отеле «Корона». Велела ни в коем случае не беспокоить ее и, наконец, заснула. Проснулась Ленор от резкого сладковатого запаха, который совершенно не переносила. По всему выходило, что какой-то идиот принес в будуар, смежный со спальней, гиацинты. И мало того, что этот удушающий аромат всегда вызывал у нее мигрень, так стоило ей на некоторое время оказаться в одном помещении с гиацинтами, как на мадам Нечаеву тотчас же нападал жуткий насморк с приступами чихания, а глаза же опухали так, будто она до того беспрерывно рыдала неделю. Все домашние знали об этой ее беде, поэтому, никогда не дарили и тем более не выращивали их рядом с местами ее обитания. Поспешно вскочив с кровати, Элеонора Валентиновна пошла, что называется, «на запах». И, действительно, стоило выйти в будуар, как на нее буквально «накинулся» аромат этих весенних цветов, которых тут было полным-полно. Пара корзин в углах комнат, а еще – целая ваза на туалетном столике. Реакция организма была мгновенной – в носу тотчас же засвербило, глаза зачесались, и вот уже она, непрерывно чихая и сморкаясь, метнулась прочь из этой пыточной камеры, в которую волей какого-то маньяка было обращено и без того не слишком гостеприимное ее обиталище. Отворив настежь дверь, она, почти ничего не видя перед собой из-за застилающих глаза слез, попыталась выскочить в коридор и тут же буквально впечаталась лицом в широкую мужскую грудь. - Черт! Это опять вы?! – с досадой воскликнула женщина, поднимая взор и натыкаясь все на тот же пристальный и удивленный взгляд медовых кошачьих глаз.

Алеардо Локателли: Пари! Да-да, именно пари. Чего не придет мужчине в хмельную голову! Вот все его спутники в один голос твердили о странной холодности синьоры, а Алеардо мог поспорить, что в любой женщине есть огонь, только нужно умело его разжечь. - … тем более, она рыжая. А такие особы очень, очень пылки, - закончил граф, потягивая кьянти из бокала, и с вызовом глядя на собеседников. - Рыжая?! Это она-то? Господи, слышала бы тебя донна Карлотта, она умерла бы от подобного сравнения! Этот блеклый пегий цвет волос, что торчали из-под чепца… - далее последовало описание настоящего рыжего, огненного цвета, которым обладала вышеупомянутая Карлотта. Завистницы утверждали, что она подкрашивала свою шевелюру, а самые злые – будто синьора носит парик. Тем не менее, к делу это не относилось никаким образом. Пари было заключено, срок данный Алеардо на соблазнение синьоры, был крайне мал – всего десять дней, а ставка напротив немалой. Проиграть крупную сумму - дело, конечно, обидное, но когда при этом будет задета лишь твоя честь. Поутру, возможно, Ардо и пожалел, что заключил подобное пари. Честь женщины все-таки, но отступать был не намерен. Итак, с утра он послал женщине цветы – гиацинты. Нежные розовые, белые, сиреневые - благоухающие, цветы сотворенные самим Аполлоном. В самой большой букет он вложил карточку, в которой просил прощения за беспокойство, что доставил своей соседке. У синьора Сильвио он узнал имя этой женщины – Ленор. Выждав некоторое время, вполне достаточное, чтобы женщина насладилась его подарком и оценила его раскаяние, сам граф решил, что пора и ему засвидетельствовать свое почтение Ленор. - Боже, что с вами?! – женщина отнюдь не выглядела ни счастливой, ни даже чуть-чуть довольной. Слезы текли по ее щекам, красный нос и ужасно печальное выражение лица, - Что случилось, синьора, кто на сей раз посмел вас обидеть? Пойдемте, вам нужно присесть. Алеардо попытался вернуть мадам Нечаеву в комнату. Но она стала упираться и чуть ли не силой вырвалась из его рук. Граф изумленно уставился на женщину, гневно взиравшую на него, и не мог понять в чем дело. - Diavolo! Вы вообще всегда ведете себя так странно? – на его громкий окрик из комнаты выбежала псина и встала рядом с хозяйкой, недовольно ворча на мужчину

Элеонора Нечаева: И кто это только сказал, что они не встретятся, если не захотят? Мадам Нечаева совершенно не хотела этих встреч, однако, с некоторых пор, ей всерьез начинало казаться, что Алеардо Локателли – повсюду. Что он буквально преследует ее. Вот и теперь именно он – ну, а кто же еще, оказался у нее на пути. Вместо ответа на его встревоженный вопрос, что с ней стряслось, несчастная Ленор вновь принялась чихать - не менее десяти раз. И тогда, видимо, считая, что оказывает ей этим неоценимую услугу, Локателли потащил ее обратно в комнату, наполненную ароматом треклятых гиацинтов, а она по-прежнему чихала, сморкалась и вырывалась из его рук. Со стороны это, должно быть, смотрелось презабавно, но Ленор было не до смеха. Вырвавшись, наконец, из его навязчивых объятий, женщина отскочила в сторону и воскликнула гундосым голосом: - Это я-то веду себя странно?! Что странного в приступе сенной лихорадки, скажите на милость? Это не я, это все вокруг меня какое-то странное! Хотела бы я знать, какому кретину пришло в голову притащить ко мне в комнаты эти охапки гиацинтов? Главное – для чего? Я, что, просила об этом? – она посмотрела на него так, словно, в самом деле, рассчитывала получить ответ на свой риторический вопрос. И вдруг заметила, что вид у итальянца вдруг сделался несколько смущенный и озадаченный. – Да это же от вас цветы, не правда ли? – удивленно проговорила она, упирая руки в боки и склоняя голову набок. И, не дожидаясь ответа, утвердительно кивнула. – Ну, конечно! Стало быть, решили извиниться за свою эскападу, задобрить меня, - Ленор не выдержала и усмехнулась. Все же, это было даже… мило. Кроме того, он же не мог знать о том, что именно эти цветы вызовут у нее такую реакцию. - Ладно, будем считать, что инцидент исчерпан. Я вас прощаю – и за ночной дебош, и за то, что чуть не заставили меня задохнуться во сне. А если все же, считаете, что виноваты, то лучше уведите меня отсюда куда-нибудь подальше, а до того прикажите выбросить этот гербарий и как следует проветрить комнаты, пока мы будем отсутствовать… Да, и не орите, когда рядом моя собака. Это может быть воспринято, как проявление агрессии по отношению ко мне, и тогда вам не поздоровится. Хотя, вообще-то он добрый пес, - она наклонилась и ласково потрепала собаку по продолговатой морде.

Алеардо Локателли: Графу пришлось сокрушенно развести руками: - О, если бы вы только знали, как я огорчен! – в его янтарных глазах и впрямь мелькнуло искреннее сожаление. Сожаление о том, что о допустил такую оплошность. Но в самом деле, откуда ему было знать о странностях организма Ленор? – Похоже, мой последний шанс загладить вину перед вами - это предложить позавтракать вместе. Ведь вы еще не завтракали? – женщина согласно кивнула в ответ. Впрочем, ему это было и так известно. Лакей сообщил, что синьора только утром выходила с собакой гулять, а после своего возвращения ни служанку не вызывала, ни сама не спускалась. С целью предложить совместный завтрак и шел Ардо к ней в комнату, когда мадам вылетела ему навстречу. - Позвольте, я принесу вашу накидку, где она лежит? – граф сходил за плащом Элеоноры, затем вернулся за своим и, как и просила мадам Нечаева, велел слуге убрать цветы из комнаты дамы. Все это заняло некоторое время, и в тот момент, когда, наконец, Алеардо и Ленор вышли на улицу, часы на башне пробили полдень. Рим вымер, ну а точнее – отправился на покой. Ни праздно шатающихся мальчишек, ни тем более кучеров нигде не было видно. Алеардо не сдержался от ехидного смешка и поймал на себе вопросительный взгляд спутницы. - Синьора, путь к нашему завтраку будет длинным. Вы не против немного прогуляться для начала? – они шли по извилистым улочкам к пьяцца Навона, где по средам располагался рынок, а в хорошую погоду римляне и праздные путешественники отдыхали возле фонтанов. Тут, на углу площади был маленький ресторанчик, в котором Алеардо не раз кутил с друзьями. Как и следовало ожидать, двери и ставни его оказались плотно закрыты. Мадам Нечаева высказала предположение, что им лучше будет вернутся в отель и там побеспокоить синьора Сильвио, но Ардо был настроен иначе. - Синьора, в этом городе нет ничего невозможного, - улыбнулся граф и про себя добавил: «Невозможного для меня». Постучав в закрытую ставню, он стал ждать ответа. Его не последовало, а на лице женщины мелькнуло что-то сродни насмешки. Ардо ударил сильнее и тут же в открывающемся окне, с руганью, появилась чернявая девица. Но стоило узреть гостя, как лицо ее просияло, и она защебетала приветствия, перемежающиеся с призывами к кому-то из глубины комнаты. Через секунду в окне возникло суровое лицо мужчины лет сорока, но, едва он заметил графа Локателли, выражение его лица тоже изменилось. Спустя десять минут, граф и его спутница уже сидели в уютной зале и пили горячий кофе, пока на кухне им готовили завтрак. - Итак, синьора, я до сих пор не знаю ни вашего имени, ни имени вашей собаки.

Элеонора Нечаева: Странный римский обычай, по которому прямо среди дня жизнь на несколько часов вдруг замирала, назывался «сиеста». Так местные жители спасаются от невыносимого дневного зноя, продолжая работу тогда, когда солнце уже не так беспощадно. Это объяснил Ленор граф Локателли, когда они, наконец, покинули гостиницу и медленно пошли по узкой, мощеной камнем улочке. Мадам Нечаева вела на поводке своего пса, от руки, предложенной ей спутником, она деликатно отказалась. Кажется, впервые за все дни ее пребывания в Риме, тучи на небе разошлись, и стало заметно, что Италия – страна южная. Февральское солнце здесь светило по-весеннему ярко и заметно пригревало. Впрочем, до жары было еще далеко, поэтому Ленор, которая вообще не слишком старалась понравиться спутнику, откровенно заявила ему, что считает обычай «сиесты» довольно глупым, всего лишь поводом, чтобы не работать. Мужчина в ответ лишь усмехнулся и пожал плечами. Однако это было действительно странно, что в полдень невозможно найти ни одного открытого заведения, где можно поесть. Между тем, Ленор изрядно проголодалась, ибо постилась со вчерашнего вечера, вернее даже дня, когда пообедала перед тем, как отправиться гулять на улицу Корсо. Теперь же они тоже прошли уже мимо нескольких ресторанчиков и вот, когда дошли до пьяцца Навона, граф стал ломиться в запертые ставни еще какого-то из них. Ленор иронически наблюдала за его потугами со стороны, совершенно убежденная, что и здесь у него ничего не выйдет. Но нет, внезапно девица, недовольная физиономия которой при виде Локателли вмиг озарилась улыбкой, протрещала что-то на своем наречии кому-то позади себя. И вот Ленор и итальянец уже обедали в зале, одни одинешеньки, ресторан открыли только для них. Трезору тоже перепало всяких вкусностей в виде мозговых косточек, которые пес увлеченно грыз, в то время как мадам Нечаева вела застольную беседу с графом, одновременно его украдкой разглядывая. Алеардо был красив. Это Ленор заметила еще ночью, когда явилась к нему в гостиную, точно разъяренная фурия. Он был красив – и знал об этом. И она знала, что он знает, поэтому немного забавлялась, наблюдая за тем, как он стремится ее очаровать. Вероятно, это выходило у него не специально: просто естественная модель поведения со всякой дамой, оказавшейся в поле зрения его кошачьих глаз. Опасных… если поддаться. Но главной причиной, по которой Ленор не собиралась поддаваться обаянию графа Локателли, была его молодость. Да, этот мужчина, хоть и ненамного, но был моложе Ленор, которой уже исполнилось тридцать семь. И с этой «высоты» любой, кому было хоть на год меньше, казался ей юнцом. А с юнцами она поклялась никогда не иметь более отношений еще после истории с Мещерским, хоть эта даже не рана, а царапина в ее сердце зажила уже давным-давно. Просто не хотелось вновь оказаться в дурах. Поэтому Алеардо Локателли мог хоть наизнанку вывернуться теперь перед ней, желая очаровать – все было тщетно. Однако ничего не мешало им общаться, как обычным знакомым. Тем более теперь, когда он был без своих шумных друзей и не пытался одарить ее гиацинтами. - И в какой же последовательности нам представляться? – усмехнулась Ленор в ответ на его просьбу назвать имя свое и собаки. – Наверное, по старшинству. Так вот, меня можете называть Ленор, а моего пса зовут Трезор. Ленор и Трезор – все очень просто и даже в рифму. А как прикажете обращаться к вам, синьор граф?

Алеардо Локателли: - Трэссоро, - нараспев протянул Ардо и посмотрел на пса, который пристроился у ног хозяйки, и с нескрываемым наслаждением вгрызался белоснежными зубами в кость, – Tesoro – сокровище. Он ваше сокровище, Ленор? Граф жестом призвал улыбчивую девицу, которая иногда выглядывала из кухни, чтобы бросить любопытный взгляд на Алеардо и его спутницу, очень необычную, не слишком похожую на обычный тип женщин графа. Что-то быстро сказав ей, мужчина снова обратил внимание на Ленор и некоторое время молча изучал ее, словно гипнотизируя. К своему разочарованию, он заметил, что это на нее почти не действует. Обычно, женщины смущались, краснели и поглядывали на него из-под опущенных ресниц, а эта спокойно выдерживала его пытливый взгляд и даже отвечала на него. - Ну, меня вы можете назызвать Алеардо, или просто Ардо, как зовут меня мои близкие друзья. Итак, синьора, позвольте мне быть нескромным, говорят, нам, итальянцам, это свойственно, и узнать – почему такая женщина, как вы путешествует в одиночестве? Нет, конечно, компания Трэссоро неоспорима, но разве этого может быть достаточно? У вас есть семья? Тут из дверей кухни явился хозяин с подносом, на котором красовалась чуть запыленная квадратная бутылка с темной жидкостью. Ардо, прежде чем позволить хозяину поставить принесенное на стол, взглянул на этикетку, и только после этого, довольно улыбнувшись, кивнул головой. - Синьора, разрешите вам предложить, к десерту этот дивный ликер. Amaretto di Saronno, мой отец десять лет назад, незадолго до своей кончины, начал их делать. Для этого он приобрел земли в Саронно. Это один из его первых ликеров – редкость уже. Граф самолично откупорил бутылку и налил Ленор, а затем и себе, темного ликера, явственно пахнущего горьким миндалем.

Элеонора Нечаева: - Да, именно, - улыбнулась в ответ Ленор и бросила нежный взгляд на своего питомца, который, заслышав, как вслух произнесли его имя, оторвался от еды и повернул морду к людям, сидящим за столиком. – Наверное, это покажется вам несколько циничным, Ардо, - она сделала маленький глоток кофе и вновь поставила тонкую фарфоровую чашку на стол, - но я действительно считаю, что Трезор – моя компания и, если даже хотите, где-то семья. Улыбка женщины на мгновение сделалась грустной, но она быстро справилась с этой слабостью и вновь весело посмотрела на Локателли, который не сводил с нее пристального изучающего взгляда, точно пытался прочесть мысли. Но именно этого Ленор и не собиралась позволять ему сделать. - У меня есть семья, не беспокойтесь. Я вдова, но вовсе не одинока. У меня есть дети – двое, сын и дочь. Они уже взрослые и – да, граф, хочу с прискорбием сообщить вам, что я уже бабушка, - закончила она фразу, не в силах сдержать смех при виде того, как мгновенно и неуловимо поменялось выражение лица Ардо. Такого оборота событий он явно не ожидал, но этот «экспромт» был продуман мадам Нечаевой до мелочей, и она уже неоднократно выдавала его незадачливым искателям романтических приключений, которых за время своих разъездов по Европе повстречала немало. Как правило, это сразу охлаждало их пыл. Ленор знала, что неплохо выглядит для своих лет, поэтому, в отличие от большинства женщин, вовсе не скрывала возраст, находя это глупым жеманством. Не собиралась этого делать и теперь. Вот и пусть думает, что хочет… Тем временем, с подносом в руках в зал вошел хозяин заведения, который ненадолго отвлек собеседников от обсуждения этой животрепещущей темы. Выяснилось, что покойный отец Ардо занимался также виноделием, и ликер, который принесли им на десерт, сделан из фруктов, что выращены на принадлежащих семье Локателли землях. Несмотря на то, что совсем короткое время провела в Риме, Ленор уже успела познакомиться с романтической версией возникновения ликера амаретто. Его сладкий с миндальной горечью вкус ей понравился, даже несмотря на то, что в силу понятных причин, мадам Нечаева была весьма равнодушна к алкоголю и не слишком жаловала людей, которые испытывают к нему склонность. Впрочем, причислять Ардо к подобным личностям у нее совершенно не было оснований. Да и не хотелось обижать его отказом. Поэтому, приняв из его рук маленькую рюмку, женщина пригубила ликер и кивнула: - Очень вкусно, спасибо, - проговорила она и вновь взглянула прямо в глаза Локателли, который тоже в этот момент молча пил свой аморетто. – Что-то не так, граф? Я вас чем-то смутила?

Алеардо Локателли: - Рад, что вам пришлось по вкусу. Когда-нибудь я угощу вас своими винами. Они, без ложной скромности, превосходны. Граф Локателли и впрямь немного растерялся. Нет, не от заявления, что у женщины могут быть внуки, но от того, что на вид она была слишком молода для этого. Она явно имела что-то другое в виду, но судя по выражению ее глаз, не шутила. И как подобное может быть? - Смутили? Лишь тем, что я не смею узнать ваш возраст. Но если у вас есть внуки, тогда вы, должно быть, раскрыли секрет, который не могли постичь алхимики Рудольфа II, или кто-то подарил вам эликсир вечной молодости? Тогда я поражен, что сижу со столь необычным человеком, - чертики в глазах Ардо были в не себе от веселья, но лицо сохраняло серьезность в тон собеседнице. - Боюсь, что разгадка этой тайны окажется более тривиальна. Интересно, желала ли она его просто удивить или оттолкнуть этими словами. Но, вероятно, и саму Ленор не меньше бы удивило воспоминание, посетившее в эту минуту графа. Ведь несколько лет назад у него был роман с маркизой Моренгейм, немкой, которая была на двадцать лет старше своего юного ухажера. Маркиза была женщиной в том дивном осеннем возрасте, когда опытность уже есть, а красота – еще есть. В целом, этот роман многому научил Алеардо, и в первую очередь, уважать любой женский возраст со всеми его капризами. Впрочем, к Ленор это воспоминание не относилось. Назвать ее дамой, вступившей в осеннюю пору, было просто немыслимо! Сложно представить также, чтобы она сказала о подобной истории из его жизни, но сам Ардо вспоминал ее с трепетом. А маркиза и по сию пору оставалась одним из лучших его друзей. - Но почему вы сказали – «с прискорбием»? Разве вас не радует то, что дети подарили вам такое сокровище - внуков? Моя сестра, да и мать, настойчиво советуют мне жениться, ибо ждут не дождутся, когда я осчастливлю их подобным событием.

Элеонора Нечаева: То, как Алеардо отреагировал на ее маленькую провокацию, озадачило Ленор. Но ненадолго. По всему, выходило, что он из другой когорты дамских угодников, более сложно устроенных. Про себя, эту породу мужчин мадам Нечаева делила условно еще на две - на «Ловеласов» и «Казанов». Первые, более жесткие по складу, даже, пожалуй, жестокие, соблазняют, походя. Ибо ищут удовольствия лишь для себя, никогда не задумываясь о том, что возможно, разрушают этим чужую судьбу. «Казановы» же по своей сути – игроки, которые более наслаждаются самим процессом соблазнения, воспринимая конечный его результат, как приз для победителя. При этом истинный «Казанова», когда роман заканчивается, никогда не допустит, чтобы дама почувствовала себя брошенной. А посему, устроит все так, чтобы отношения разорвала именно она сама и ушла, ощущая себя победительницей, а не побежденной. Разобравшись с этим, Ленор потягивала из рюмки Amaretto di Saronno и пыталась понять, кто перед ней – «Казанова» или «Ловелас». От этого зависело то, как она поведет себя с ним дальше. Нет, никакого романтического продолжения отношений с графом Локателли Ленор по-прежнему не помышляла, однако всегда любила просчитывать наперед все возможные варианты событий. Не собиралась пускать на самотек ничего и теперь. - Напрасно стесняетесь: я его не скрываю. Мне тридцать семь лет, Ардо. А сколько вам? – получив ответ, едва заметно улыбнулась уголком губ, припоминая свои недавние вычисления его возраста. Почти не ошиблась, давая ему тридцать два-тридцать три. Впрочем, это ничего не меняет. Когда он спросил, над чем она сейчас смеется, ответила. – Пустяки, не обращайте внимания… Я не увлекаюсь алхимией и эликсир вечной молодости не принимаю. Потому что уверена, что возраст – в глазах, а не на лице. И этого не скрыть ни волшебными зельями, ни даже масками, вроде ваших карнавальных. Распространяться далее на эту тему было скучно, кроме того, в этом случае, скорее всего, пришлось бы отвечать и на другие вопросы Ардо, касающиеся ее жизни, семьи, что и подтвердил буквально следующий же его вопрос. Но всерьез рассказывать о себе и своей жизни она хотела меньше всего. Поэтому и решила переменить тему разговора на менее интимную и соответствующую степени близости их знакомства с графом Локателли, которое полагала еще слишком поверхностным. - К слову, о карнавале. Скажите, Ардо, а вы и в самом деле приезжаете на него в Рим ежегодно? Признаюсь, мои собственные впечатления слишком далеки от восторженных. Поэтому у меня и в мыслях нет вернуться сюда еще раз – во всяком случае, во время карнавала. Слишком шумно, слишком тесно и… - Ленор замялась, подбирая нужное слово, - слишком грубо для меня. Что же привлекает во всем этом вас?

Алеардо Локателли: - Грубо?! – удивился Ардо и тут же улыбнулся своей кошачьей улыбкой. - Возможно, и грубо. Что же вы хотели – это «последняя» возможность несчастного люда насладиться жизнью, прежде чем им придется отказаться от некоторых излишеств – кулинарных и плотских. Вы знаете историю римского карнавала? Прообразом ему послужили Римские Сатурналии, где все вставало с ног на голову: власть переходила к королю шутов, рабы помыкали господами, отцы семейств безропотно слушались детей, а богачи и бедняки уравнивались в правах. И все скрывались за масками. На все это безумие им отводилось не так уж и много времени, и нужно было успеть насладиться своим положением. «A Carnevale ogni scherzo vale!» – во время карнавала проходит любая шутка. И конечно, нельзя в эти дни быть серьезным! А вы, синьора, слишком серьезны! Вообще, для Ленор праздник карнавала должен был напомнить родную Масленицу, проходящую с не меньшим количеством дикостей. Все те же игры, восходящие к обрядам старины, и не лишенные налета язычества даже в нынешнее время. Итальянский же граф продолжал описывать карнавал римский, рассказывая ей о традициях и различиях каждого из одиннадцати дней безумия. Последний его день - самый шумный из всех, самый яркий, который должен закончиться к восьми часам вечера, когда часы на башне известят о начале поста. День, когда в карнавале принимают участие даже те, кто до этого сторонился празднества по той или иной причине. Двумя же самыми важными событиями этого дня считаются скачки и праздник огней. Ардо рассказывал Ленор обо всем с невероятным воодушевлением, иногда прикрывая глаза от удовольствия, иногда не сдерживая эмоций, переходя на родной язык и тут же поправляясь, поясняя женщине свое высказывания на понятном для нее французском. - Знаете, Ленор, я хочу стать вашим чичероне и провести вас через круги нашего Ада до его финала, вы согласитесь? В глазах женщины мелькнуло сомнение, но граф был так искренен, а его рассказ так подкупал и заражал весельем праздника, что недолго думая, мадам Нечаева согласилась. - Тогда, я предлагаю вернуться в гостиницу. Нужно немного отдохнуть и набраться сил, прежде чем я поведу вас в наш шумный, тесный и грубый мир. Правда, путь домой занял чуть больше времени. Граф Локателли не спешил проводить Ленор в гостиницу, устроив для нее маленький экскурс по улицам Рима. Беседа у них завязалась непринужденная. И Ардо, временами вспоминавший о своем пари, был уверен, что первый шаг к своей цели сделал верный. Расставаясь в коридоре, они условились встретиться в холле в пять часов. Оставшись в одиночестве в своей комнате, Алеардо растянулся на кушетке и, улыбаясь нарисованной на плафоне нимфе, окунулся в свои мысли. Он пытался разобраться в чувствах, которые остались у него от разговора с Ленор. Пытался для себя воссоздать ее образ, со всеми утаенными ею подробностями. Странное нежелание говорить о семье, словно запретная тема, причем не только для постороннего человека, но и для нее. Но чем больше думал об этом Ардо, тем туманнее становилось его ощущение Ленор. Чуть раньше назначенного срока граф появился в холле в костюме чичероне, который любезно достал ему Сильвио, улыбаясь причудам синьора. Простенькая рубаха, коричневые панталоны, широкополая шляпа и белая баута, которую Ардо держал в руках.

Элеонора Нечаева: Слушать рассказ графа было интересно, но еще любопытнее – смотреть на него в это время. Ведь, глядя на то, как меняется мимика Алеардо, как активно он жестикулирует, Ленор воочию убеждалась в справедливости иронического замечания о том, что если итальянцу отрубить руки, он не сможет разговаривать. Да и вообще, увлекшись рассказом о карнавале, который, благодаря этому, в самом деле, теперь изрядно напоминал ей традицию проводов зимы в России, Ардо ненадолго отвлекся от обольщения сидящей напротив дамы и тем сразу сделался ей гораздо милее. Потому что мужчина, говорящий о том, что его действительно интересует, всегда представлялся Ленор существенно интереснее любого светского фата, за которого она изначально и приняла Локателли. Она слушала его, почти не перебивая, изредка задавая вопросы, переспрашивая, если мужчина, вдруг, переходил на родной язык, которого она не понимала… И, в конечном счете, поймала себя на том, что действительно хочет остаться в Риме. Несмотря на то, что всего несколько часов назад полагала диаметрально противоположным образом. Поэтому нерешительность, с которой приняла приглашение графа погулять нынче же вечером в его обществе, была скорее данью женскому кокетству, впрочем, не слишком свойственному мадам Нечаевой. Столь же безропотно согласилась она и с тем, что им следует теперь же отправиться обратно в гостиницу, чтобы отдохнуть перед вечерним «буйным весельем». Кроме того, сиеста подходила к концу и улицы уже вновь стали заполняться людьми, а обратно им было идти не так уж близко. Тем не менее, Ленор отчего-то приняла также и предложение Ардо о небольшой экскурсии по Риму – прямо сейчас, по пути домой. С ним вообще оказалось на удивление легко. Ленор давно так запросто ни с кем не общалась. Было ли это следствием воздействия напитка из Саронно, либо же просто проявлением таланта ее собеседника располагать людей к себе, она пока не понимала. И некоторое время думала об этом, а потом вдруг перестала, просто наслаждаясь теплым солнечным днем, красотами Вечного города и обществом спутника, а еще – совсем немного, завистливыми взглядами женщин, которые изредка ловила на себе, после того, как они посмотрят на Ардо. Расставались до вечера уже почти друзьями. Ленор более и не вспоминала о ночном инциденте, а также о своем желании уехать из «Короны», куда глаза глядят. И надеялась, что Алеардо за пеленой хмеля, в котором он и его друзья пребывали в момент их первой встречи, не слишком запомнил ее «явление» пред его очи в ночном одеянии и чепце. Ведь, забыл же он, в самом деле, как похитил у нее экипаж накануне вечером… В комнатах, куда они с Трезором вскоре вошли, уже ничто не напоминало об утреннем ужасном пробуждении. Помещение проветрили, гиацинты унесли, поэтому можно было, действительно, прилечь и отдохнуть. Но ей отчего-то не хотелось спать. Вместо этого Ленор пыталась читать, играла с собакой и даже некоторое время пристально рассматривала свое отражение в зеркале, после чего, с досадой отошла прочь и, не зная, чем еще себя занять до пяти, стала просто смотреть в окно, стесняясь признаться даже себе, что очень ждет наступления этого часа. Поэтому и вышла в холл совершенно вовремя, рискуя прийти первой и удивить Ардо Локателли своей невероятной пунктуальностью. Но была удивлена сама, заметив, что граф уже там. Из-за одной из кадок с большой декоративной пальмой, которыми был украшен холл «Короны», отеля дорогого и презентабельного, Ардо не сразу заметил ее появление. Поэтому, замерев на минуту, Ленор с необъяснимым удовлетворением наблюдала, как он явственно проявляет нетерпение, то и дело поглядывая на огромные напольные часы из красного дерева, стоящие в углу холла. Наконец, не решившись испытывать его выдержку более, мадам Нечаева вышла из своего «укрытия» и с улыбкой направилась к графу, который, увидев ее, тоже заулыбался и пошел навстречу. Разглядев, на нем костюм чичероне, Ленор и вовсе расхохоталась – не думала, что он говорил это всерьез. - Ну вот, выходит неловко, - проговорила она, наконец. – Вы должны были предупредить, что намерены переодеться в маскарадный костюм! А то у меня ведь даже маски нет, - добавила она, кивнув на белоснежную бауту, которую Ардо сжимал в руках.

Алеардо Локателли: Вообще-то, появившись в холле раньше назначенного времени, граф нарушил вековую итальянскую традицию – никогда не являться вовремя. Если итальянец назначил вам встречу в пять, то смело можете явиться через полчаса, и не опоздаете. Но сегодня Локателли посчитал, что хоть дамам и свойственно опаздывать, но Ленор относится к иной их категории – обязательной, даже в вопросах пунктуальности. И верно, часы едва закончили отбивать пятый удар, а его сегодняшняя спутница показалась на лестнице. Была она одета просто, даже слишком просто и явно собиралась не окунуться в карнавальное веселье, а понаблюдать его со стороны. - Синьора! – граф посмотрел на нее с легким разочарованием, как учитель, долго вдалбливающий урок ученице, и в итоге получивший его невыученным, - Если бы я знал, что у вас нет костюма… но это легко поправить. Синьор Сильвио! Хозяин возник возле графа через мгновение и с вниманием выслушал просьбу своего клиента. Еще миг, и пред Ленор и Ардо возник лакей с ведерком, из которого выглядывала бутылка шампанского. - Ленор, пока синьор Сильвио ищет то, о чем я его попросил, предлагаю поднять тост за карнавал и веселую жизнь! – и за вашу благосклонность. Хозяин гостиницы скоро вернулся, принеся с собой шелковый цветастый плащ и такую же маску для Ленор. Женщина была удивлена, но Ардо заявил, что карнавал без костюма не есть карнавал. А почувствовать атмосферу со стороны невозможно, нужно погрузиться полностью в это веселье. Ленор пришлось смириться и облачиться в незатейливый костюм, который сразу преобразил ее. В первый вечер Ардо не стал пугать женщину слишком откровенными буйствами, устроив ей просто катание по улицам в экипаже. Однако даже тогда они были подвергнуты атаке прохожих, которые забросали их конфетти. Только и граф выехал на улицу не с пустыми руками. Вскоре уже и Ленор принимала участие в этой своеобразной войне, перебрасываясь с прохожими и соседними экипажами разноцветной блестящей мишурой. Потом Ардо повел ее на танцы, где безумная пляска заменяла чинное вышагивание в бальных залах. Еще в их программе развлечений были театры, уличные цирковые представления. Он вновь и вновь показывал ей город, но ни разу за все это время не сделал ни шагу на пути к прямому покорению. И все же, самоуверенный итальянец с каждым днем замечал все больше признаков того, что женщина близка к капитуляции. Иначе невозможно было объяснить такое доверие с ее стороны, такую искреннюю симпатию. И заключенное им пари казалось Ардо уже блажью – доказывать подвыпившим друзьям, что синьора в чепце и милая Ленор не имеют ничего общего, было вульгарно. А для себя он уже многое решил на ее счет. Но все же, пари было, а значит и результат должен быть предъявлен.

Элеонора Нечаева: Просторный шелковый плащ, украшенный разноцветными ромбами, который Алеардо убедил Ленор надеть на себя еще в первый их совместный выход в город, и такая же, как у него самого, шелковая маска всерьез начинали казаться женщине волшебным. А иначе, как объяснить тот факт, что стоило ей облачиться в это одеяние, и мир вокруг словно бы преображался. Наверное, Ардо был прав, когда сказал, что лишь под маской и можно ощутить эту потрясающую карнавальную свободу, сполна ею насладиться. Нет, ничего предосудительного они не делали! Но даже невинные развлечения, вроде «войны конфетти» или танцев на улицах, которые предлагал мадам Нечаевой ее «чичероне», казались ей поначалу верхом безрассудства. Однако, что самое странное – при этом невероятно нравились. Ленор уже и забыла, когда в последний раз веселилась так, как в эту и последующие несколько карнавальных ночей. Да и было ли в ее жизни такое время? И в другой ситуации она, возможно, задумалась бы над этим, но не теперь, когда, благодаря Ардо, наконец, хотя бы немного смогла заглянуть в душу Рима и разделить его веселье, приходя домой лишь под утро и практически без сил. Все эти дни, стоило ей накинуть «волшебный» плащ, как мадам Нечаева – та, которой она привыкла быть – словно бы исчезала, растворялась. А на смену ей приходила Ленор, которой она была, возможно, когда-то в далекой юности. Или не была, но мечтала… И это было дивное наваждение! Больше всего же во всем происходящем Ленор нравилось то, что после их разговора в ресторанчике на пьяцца Навона, Ардо словно бы молчаливо принял ее условия и более не выказывал к ней никакого интереса, кроме чисто дружеской симпатии. Нравилось, но в то же время, где-то в самой глубине души немного расстраивало. Впрочем, что же пенять на правила, которые сама и установила? И только иногда, когда очередной раз вдруг случайно встречалась глазами с янтарными, горящими в пылу веселья шалым огнем, глазами итальянца, какой-то тщательно скрываемый от всех уголок ее сердца начинал предательски поднывать, требуя для себя исключения. Ну, хотя бы один раз в жизни… В очередной, Ленор уже и забылась, какой по счету, день карнавала, Ардо, как обычно, встретил ее в холле. Но на этот раз, кроме ставшей уже привычной бауты, женщина заметила в его руках две свечи. Когда она спросила для чего это, Локателли лишь загадочно улыбнулся и сказал, что это пока тайна, и что она все узнает в свое время, а пока ей лучше надеть маску и капюшон и поторопиться насладиться последним днем карнавала. - Неужели, уже сегодня все закончится?! – воскликнула Ленор, и сама поразилась отчаянию, прозвучавшему в своем голосе.

Алеардо Локателли: Последний день карнавала обещал столь много сюрпризов для Ленор, что она и не могла себе представить. Эта неделя промелькнула, как одно мгновение, и даже Ардо удивлялся, сколь быстротечно в этом году время на карнавале. Сегодняшняя прогулка должна была начаться раньше обычного – уже в два часа улицы города были переполнены взбудораженной публикой, которая в предвкушении чего-то необычного, взрывоопасного, гудела разными голосами и языками, смешиваясь в общую какофонию звуков. Сегодня и народу вдруг стало больше, а экипажем пробираться сквозь эту толпу стало совсем невозможно. Поэтому Алеардо с Ленор вынуждены были отказаться от удобной коляски и гуляли пешком. Незадолго до трех часов им удалось пробиться на Виа дель Корсо, где казалось собрался весь Рим, если не пол-Европы. Вообще, Виа дель Корсо напоминала цветную реку, воды которой мерно катились от Пьяцца дель Пополо до Пьяцца Венеция. В этой стихии и оказались Ардо со своей спутницей. Граф стремился сквозь толпу к какому-то ему единственному известному месту, уверенно увлекая за собою не упирающуюся, но несколько растерянную Ленор. - Нужно поторопиться, пока не началось! – загадочно пояснял Ардо, а когда женщина спрашивала, что же такое должно начаться, загадочно улыбался ей в ответ и произносил.- Ogni cosa vuole tempo… Наконец, кода они добрались до площади Колонны, Алеардо остановился и позволил запыхавшейся Ленор перевести дух. Пару минут спустя раздались пушечные выстрелы, и та самая цветная река, что только что спокойно текла вдоль улицы, волнами расступилась по сторонам. Прошло еще немного времени, и тихий взволнованный ропот толпы перекрыл конный топот и звон сабель карабинеров, которые проскакали по Виа дель Корсо, проверяя готовность улицы, а главное - собравшейся публики увидеть знаменитые скачки. Алеардо внимательно следил за Ленор, которая от любопытства вся подалась вперед и чуть приоткрыв рот, смотрела в начало улицы, где уже показалась темная движущая масса, которая по мере приближения, принимала очертания восьми прекрасных лошадей. Толпою словно овладело безумие, все кричали, свистели и провожали чистокровных скакунов пылающими взорами. Все это безумие длилось от силы несколько минут, но всеобщее волнение было так заразительно, что итальянец почувствовал дрожь в пальцах Ленор, когда вновь завладел ее рукою. - Вас не испугало это, Ленор? Вы дрожите, - недолго думая, не чувствуя ее сопротивления, граф привлек к себе женщину и крепко обнял. И до первых звезд они спокойно бродили по улицам. Ардо рассказывал Ленор ей легенды и истории, которых знал бесчисленное множество, но сегодня выбирал лишь те, что имели романтический налет, и каждый раз, когда история подходила к концу, граф Локателли чуть крепче пожимал ладошку мадам Нечаевой или пристальней обычного заглядывал ей в глаза. Но кульминацией этого дня должно было стать празднество блуждающих огней. В одно мгновение в руках тысяч гуляющих распустились огоньками мокколетти, и граф, предварительно объяснив Ленор суть происходящего, вручил ее свечу.

Элеонора Нечаева: Ленор всегда боялась больших скоплений народа. Возможно, это было связано с замкнутостью ее натуры, а может, причиной тому было, что она давно привыкла к более уединенному времяпрепровождению. Так или иначе, на заполненных плотной толпой улицах Рима она бы чувствовала себя крайне беспокойно, если бы не рука Алеардо Локателли, которая надежно сжимала ее ладонь, в то время, как сам мужчина, уверенным лоцманом, вел ее сквозь это людское море в известном только ему направлении. Ибо он так и не удосужился ответить на многочисленные вопросы мадам Нечаевой на этот счет, по-прежнему сохраняя загадочную улыбку, что уже начало бы ее и раздражать, если бы эта улыбка не была столь обаятельной, а сам Ардо – таким милым. Он, действительно, был очень мил: заметив, что Ленор несколько напугана, всячески старался развеять ее напряжение различными историями, шутками, отвлекая внимание от планомерно уплотняющейся, чем ближе они подходили к улице Корсо, толпы, делая все возможное, чтобы никто ее не толкнул, хоть это было и не так-то просто. Наконец, объявив, что они пришли, предложил остановиться и ждать. Чего следовало ждать, Ленор поняла лишь через несколько минут, когда послышался отдаленный, но быстро нарастающий конский топот. Так получается, все это время они шли, чтобы увидеть те самые римские скачки, о которых ей рассказывала мадам Севиньи, как об одном из кульминационных моментов карнавала! Зрелище несущихся галопом лошадей, которых диким гиканьем подгоняли и их всадники, и зрители, завораживало и пугало. Люди вокруг пришли в какое-то неистовство, и в глазах стоящих вокруг римлян Ленор теперь явственно виделись отблески того пламени, что, должно быть, горело у их далеких предков, наблюдавших в Колизее бои гладиаторов. Она обернулась и взглянула на Ардо, который тоже был поглощен творящимся действом, и невольно сильнее сжала его руку, чем привлекла его внимание к себе. Он спросил, не испугалась ли она, но ответ, вероятно, был написан в ее глазах, поэтому граф не стал дожидаться ответа словами и просто привлек ее к себе, заключая в объятия. И это вышло у него так естественно, что Ленор не решилась сопротивляться, несмотря на то, что обниматься на улице – неприлично. Впрочем, кому здесь сейчас есть дело до некоторых отступлений от правил этикета, тем более, что в объятиях Ардо было так уютно и… спокойно, что ей вовсе и не хотелось, чтобы он ее отпускал. Но стоило скачкам закончиться, он все же разжал объятия, хоть руки по-прежнему и не выпускал. И после этого они еще некоторое время бродили по городу, потом зашли перекусить в маленькое кафе, а когда уже заметно стемнело, вновь вернулись на Пьяцца дель Пополо, где расположились неподалеку от обелиска Фламиния, рядом с одним из окружающих его фонтанов. И тут со всех сторон стали раздаваться непонятные для Ленор выкрики: «Мокколи, мокколетти!» Она спросила у Ардо, что это значит и вместо ответа на ее вопрос, граф улыбнулся, достал из кармана спички и те самые свечи, которые были у него еще в гостинице, зажег их и, вручая одну мадам Нечаевой, объяснил, что это и есть его главный сюрприз сегодня. Чем вновь изрядно ее озадачил, но лишь на пару минут, потому что ровно спустя это время, вся Пьяцца дель Пополо, а также примыкающие к ней улицы Корсо, Бабуино и Рипетта, тоже заполненные людьми под завязку, озарились светом тысяч таких же свечей, принесенных с собой или купленных здесь же у торговцев – это их крики раздавались вокруг. А название тех свечей было как раз «мокколо» или «мокколетто» и представляли они, как пояснил Ардо, аллегорию человеческой жизни, которую есть только один способ начать и множество – погубить. Почему он заговорил об этом, Ленор тоже вскоре поняла, ибо сразу после того, как свечи были зажжены, началась настоящая охота, где все вокруг стремились всеми доступными средствами погасить мокколетто того, кто находится поблизости. И главной задачей теперь было любым способом не дать погаснуть своему огоньку, а уж если погас, то поскорее зажечь его заново. И это массовое безумие, в котором Алеардо и Ленор принимали одинаково активное участие, длилось целых два часа, пока не послышались удары колоколов, доносящиеся с церквей Санта-Мария-ди-Монтесанто и Санта-Мария-деи Мираколи, что означало конец карнавала и начало поста. И тут вдруг наступила абсолютная тьма, потому что, словно по дуновению какого-то волшебного ветра, все многие тысячи мокколетто оказались погашены теми, кто всего минуту назад отчаянно сражался за то, чтобы сохранить их пламя. А вместе с темнотой, в которую погрузился Рим в эти мгновения, наступила и такая непривычная в эти дни тишина, словно бы все разом замолчали. И она оглушила Ленор, чью свечу Ардо тоже задул сразу после того, как погасил свою. - И что мы будем делать дальше? – спросила она его, отчего-то шепотом, наблюдая, как люди вокруг медленно начинают расходиться, когда глаза немного привыкли к темноте – а она оказалась все же не совсем кромешной, ибо несколько фонарей на площади вскоре все же зажгли. – Тоже пойдем домой?

Алеардо Локателли: Во внезапно наступившей тишине и темноте едва различим был гул затихающих колоколов, которые, исполнив свою миссию, теперь своим вибрирующим звуком словно осуждали всякий посторонний шум на улице. Все люди в молчании, изредка прерываемом тихими шепотом, расходились, и только очень редко из темной подворотни или переулка доносился смех и страстный тихий разговор. Алеардо снял бауту и протянул руку к маске Ленор: - Вам жаль, cara mia, что все закончилось? Надеюсь, я сумел развеять ваши сомнения на счет Римских оргий? – пальцы Ардо скользнули под шелковый капюшон и там, нащупав завязки маски, он потянул за концы шнурков. Рука скользнула по шее Ленор и, чуть приподняв лицо женщины за подбородок, граф заглянул ей в глаза. - Скажите же, что вам понравилось изменять самой себе? Он стоял от Ленор на расстоянии вытянутой руки и откровенно любовался ею. Она не была красива, но лицо ее было интересным. В ее глазах, где-то на самом их дне, таился протест. Кому? Себе или жизни, а вместе с ней и всем живущим? Рыжие локоны, которые и в самом деле, имели странный, немного приглушенный оттенок, удивительным образом украшали ее. И Ардо мог с уверенностью сказать, что будь этот цвет другим, она не была бы и частью так очаровательна, как теперь. Ленор не отводила от его лица взволнованных глаз, и тогда Алеардо сделал к ней еще один шаг, а свободной рукой обнял женщину за талию и привлек себе. Ленор шумно выдохнула и возмущенно уперлась руками ему в грудь. Граф ухмыльнулся своей кошачьей улыбкой и быстро скользнул губами от уголка губ женщины к щеке, тут же отпуская ее на свободу. - Если у вас нет других пожеланий, то мы можем вернуться в «Корону», Ленор, - пожеланий не оказалось, но сама она не сразу смогла ответить на предложение графа. У нее был растерянный вид, а во взгляде мелькало недоумение, сомнение в том, что произошло, и произошло ли оно, в самом деле – может, это был плод ее воображения? А граф Локателли уже стоял с прежней невозмутимой улыбкой и вопрошающе глядел на нее, протягивая раскрытую ладонь. Но стоило ей вложить свою руку в его, как Алеардо снова притянул Ленор к себе и поцеловал. Он не сомневался, что первая его шутка лишь сильнее разожгла в ней желание, чему и получил подтверждение. Губы Ленор не сразу, но поддались ему, и сама женщина, забыв о необходимости сопротивляться, вскоре сдалась на милость мужчины. Алеардо не спешил, он словно пробовал на вкус редкий плод, лаская и прикусывая нежные губы. Ленор же, прикрыв глаза, прерывисто дышала и позволяла Ардо все более и более смелые ласки. Но внезапно все оборвалось, за углом послышались голоса и приближающийся шум шагов прервал ласки мужчины и женщины, затерявшихся на темных улицах опустевшего Рима.



полная версия страницы