Форум » Дальние страны » Выбор Софии » Ответить

Выбор Софии

Евгений Брусилов: Место - Богемия, Карлсбад. Время - сентябрь 1833 года. Участники - Софья Долманова, Денис Долманов, Евгений Брусилов.

Ответов - 47, стр: 1 2 3 All

Евгений Брусилов: Курортная жизнь Карлсбада в этом году не потрясала разнообразием. Все те же спектакли в городском театре, не слишком интересные выставки местных художников, картины которых хоть и бывали порой недурны, но особенно воображения не удивляли. Единственным запоминающимся событием для Евгения Максимовича стал, пожалуй, лишь недавний концерт молодого французского пианиста польского происхождения по имени Фредерик Шопен, в котором они вместе с Юлией присутствовали около трех недель назад, почти сразу, как в очередной раз приехали сюда вместе с дочерью на воды. Это был их обычный способ проводить начало осени. Уже несколько лет подряд, с тех пор, как доктора, к которым она беспрестанно обращалась попеременно, то в Петербурге, то в Праге, не обнаружили у нее признаки истощения нервной системы после тяжело перенесенных родов. С момента появления на свет дочки прошло уже почти шесть лет и, по мнению самого Евгения Максимовича, меланхолический душевный настрой его супруги был просто частью ее натуры, собственно, он никогда и не знал ее другой. Но спорить с умудренными светилами, конечно, не собирался, поэтому, когда сказали, что для Юлии будет лучше жить в Европе, а не в сыром и промозглом Петровом городе с его климатом, словно бы специально созданным для того, чтобы терзать ипохондрические души, спокойно перебрался вместе с ней и дочкой в Прагу, наезжая в родной Петербург один-два раза в год, чтобы навестить собственных родителей. В сущности, ему было все равно, где жить. Ведь род его деятельности позволял, лишь только посредством поддержания обширной переписки, оставаться в курсе всех литературных новинок. А ими известного литературного критика снабжали щедро, в том числе и сами авторы, присылавшие свои новые сочинения на рецензию Брусилову. В том числе – авторы известные. Вот и теперь Евгений Максимович, как обычно, прогуливался в районе «Почтового двора», пока Юлия принимала свои минеральные ванны в дамском бальнеологическом павильоне неподалеку, а в голове крутилась строчка из совсем нового стихотворения его лицейского приятеля, которое тот процитировал ему в своем последнем письме: «Унылая пора! Очей очарованье! Приятна мне твоя прощальная краса…», в подтверждение того, что нынче на него напал настоящий творческий раж. Надо сказать, что Сашка, их замечательный “tigre-singe”, всегда обладал этой потрясающей Брусилова способностью складывать рифмы так, что, будучи раз услышанными, они навек впечатывались в мозг, легкие и естественные, как дыхание. Хотя именно в данном стихотворении сочетание – «очей очарованье» и «унылая пора» казалось Евгению Максимовичу чуть не родом оксюморона, о чем он и написал Пушкину в своем ответном послании, не без сарказма, хоть и весьма добродушного. И вот теперь ждал ответа, прекрасно зная, впрочем, что сей обладатель африканского норова наверняка станет горячиться и называть его, как обычно в лицейские годы, чертовым занудой, впрочем, тоже не всерьез… Прискучив бесцельно слоняться по бульвару в ожидании жены, Брусилов занял столик в одной из бесчисленных уличных кофеен-веранд и теперь мог наслаждаться не только воспоминаниями о днях юности, которые – видать, верно, старость не за горами, в последнее время все чаще его посещали, но и отличным кофе по-венски. В нескольких аршинах от него, за другим столиком, уже довольно долго сидел пожилой усатый господин, в котором наблюдательный Брусилов безоговорочно распознал, во-первых, военного, что было, в принципе, не так сложно – осанка и манера держаться остаются у офицера на всю жизнь, даже если он уходит в отставку, а во-вторых – соотечественника. Почему Евгений Максимович решил, что перед ним именно русский, он и сам бы ответить затруднился, но был уверен, что если к нему обратиться на нашем родном языке, непременно окажешься понятым. И надо сказать, что случай подтвердить или опровергнуть собственную догадку представился незамедлительно – как по мановению волшебной палочки, он даже удивился. За все время, пока пил свой кофе, господин, за которым Брусилов вел ленивое наблюдение, успел выкурить несколько папирос, которые, одну за другой, извлекал из массивного золотого портсигара. Расправившись с очередной, мужчина достал часы, взглянул на циферблат, покачал головой и, призвав гарсона жестом, быстро рассчитался с ним за кофе, по-видимому, торопясь или опаздывая куда-то, встал из-за стола и пошел к выходу из крытой веранды, где находилось кафе. А тем временем, портсигар, который он все это время держал перед собой на столике, так там и остался. - Милостивый государь, прошу прощения, - Брусилов произнес это по-русски, достаточно громко, чтобы мужчина мог слышать его слова, и когда тот обернулся, явно понимая, что именно было сказано, как и то, что слова эти относятся к нему, Евгений Максимович не смог сдержать улыбку, довольный, что догадка его оказалась верна. Он поспешно встал со своего места, сам взял со столика портсигар и поднес его соотечественнику, теперь уж в этом не было сомнений. – Вот, Вы, кажется, забыли свою вещицу…

Денис Долманов: Денис до этого на водах бывал два раза, и то не в Карлсбаде. Впервые - после ранения в Пруссии, во время войны с Наполеоном, а повторно, уже будучи женатым человеком, когда внезапно захворал маленький Ванюшка. И вот снова на водах, снова с женой и ребенком. Начало отдыха, как это обычно и бывает, прошло просто чудесно, в полной гармонии и понимании. А потом Денис начал скучать, нестерпимо, смертельно. Однако откровенно сказать об этом Софье не решался, это обязательно бы ее расстроило, а врачи и так сказали, что роды сильно подорвали Сонечкино здоровье. А все виной он, седой дурак, что не берег, не лелеял жену, когда та была в "интересном" положении, всячески ее беспокоил и нервировал, то этими письмами вероникиными, то своей болезнью, то ссорами, виновником которых Долманов-старший считал исключительно себя... Да, мужчина прекрасно понимал, что это лечение просто необходимо супруге, и ради нее, любимой и ненаглядной, был готов любые адские муки, пойти в огонь и в воду, сразиться с толпами врагов и отстаивать ее честь под пулями... но скука - это уже чересчур! Барон закурил папиросу. Спустя неделю после их прибытия в Карлсбад, он встретил Игоря Сергеевича Пахмутова. Это было на утреннем променаде, который так любила Соня. Семейная пара чинно прогуливалась по аллее, когда за их спиной раздался глухой, низкий, едва понятный голос: "Долманов, старый пес!". В любой другой ситуации, барон немедленно потребовал бы сатисфакции. Но именно этот голос, эти интонации, не узнать было нельзя! Игорь, старый фронтовой друг, в прошлом повеса и гуляка, едва вытянувший до поручика, сейчас горделиво демонстрировал ордена и полковничьи знаки различия на новом мундире. Как летит время, ай-яй! Пахмутов всего-то на четыре года старше Долманова, а уже совсем белый, как первый снег в родном имении. Разговорились, Денис представил старого друга, лучшего друга в те, былые, годы, жене, хотел было пригласить заходить, но заметил, с какой неприязнью и опаской смотрит на Игоря Соня, и передумал, просто обещал зайти в офицерский клуб. В тот момент отставной капитан решил не спрашивать, что так не понравилось в его приятеле супруге, а потом как-то постоянно забывал. Но обида осталась, ведь не может не знать Софья Аркадьевна, что и он из этой среды вышел, а значит, и сам такой... и тогда... продолжать логическую цепочку не хотелось, и Денис снова закурил. Он отметил, что молодой господин за соседним столиком уже довольно продолжительное время буквально не сводит с него глаз. Был бы красной девицей, обязательно зарумянился. А так просто чувствовал некоторое стеснение и дискомфорт. Что ему надо? Визуально, не знакомы... Денис пожал плечами, взглянул на часы, понимая, что жена закончит со своими минеральными ваннами еще часа через пол, вновь погрузился в думы, жестом приказывая гарсону принести еще одну чашечку кофе. С некоторых пор отставной военный сильно пристрастился к этому напитку... Итак, он скучал. А потом, наверное, в пику жене, пошел в этот клуб, без удовольствия и интереса, собираясь просто поговорить со старым другом, выпить бокал шампанского и вернуться в лоно семьи. Но... как оказалось, кроме полковника Пахмутова, здесь квартировали с семьями капрал Беллер Карл Витольдович и его старший сын Оскар, так же капрал. Разговор затянулся до самой ночи, а потом повторялся снова и снова. Долманов старался держаться сдержанно и степенно, как и полагается человеку его статуса и состояния, но иногда задорный нрав молодого Оскара заражал всю компанию, вновь вдохнувшую аромат молодости полной грудью. Давно уже Денис не чувствовал себя таким молодым и сильным, даже в обществе двадцатипятилетней Сони. Он как-то даже в этом ей признался, но не получил достойного отклика. Обидно... Мужчина выкурил еще одну папиросу и вновь глянул на часы. Пора. Жестом приказал подать счет, расплатился и уже собирался уходить, когда сзади тот самый мужчина, наблюдавший за помещиком все это время, окликнул его. - Забыл? - на долю секунды на "породистом" лице польского магната отразилось недоумение, а потом только он заприметил в руках его портсигар, подарок жены. На нем даже была дарственная надпись "Любимому мужу" и вензель. Потеря этой вещи сильно бы опечалила обоих супругов... - Благодарю вас, сударь. Торопился к жене и в спешке подзабыл. Даже и не знаю, чтобы делал, если бы не вы... Барон хотел было уже идти, решив, что порция любезностей и благодарностей высказана. Но заметил, что и его "спаситель" направляется в ту же сторону. Видимо такой же муж-бездельник, как и сам Долманов. А потому отставной капитан даже решил представиться, чтобы скрасить оставшееся время ожидания: - Барон Долманов, Денис Брониславович, - он улыбнулся одной из самых своих открытых и обаятельных улыбок. - В миру помещик, а ныне - один из орды мужей, ожидающих скорой поправки своих жен. Он махнул рукой, указывая, что, кажется, не они одни собрались на бульваре около бальнеологического павильона.

Евгений Брусилов: - Право, не стоит благодарности, - проговорил в ответ Евгений Максимович, после чего, посчитал свою миссию по возвращению семейной реликвии выполненной, а любопытство удовлетворенным. Поэтому отвлекся - сделал знак гарсону, чтобы дал расчет, расплатился, да и направился было сам следом за "Любимым мужем" - эту гравировку на крышке он успел заметить, прежде, чем вернул портсигар владельцу. По его расчетам, Юлия должна была как раз сейчас завершать свои процедуры, а значит необходимо уже идти ее встречать, ибо негоже светской даме бродить по улицам в одиночестве. Впрочем, в одиночестве не пришлось брести и ему самому, потому как мимолетный собеседник, следовавший тем же путем, вдруг решил таки назвать Брусилову свое имя, против чего Евгений Максимович, разумеется, ничего не имел. Новые знакомства в курортных местах заводятся легко и быстро - сказывается краткосрочность пребывания, поэтому все стадии, что проходят человеческие отношения, значительно сокращаются, а то и вовсе исчезают. Что лишний раз доказывает давнюю мысль Брусилова о том, что светский этикет уж слишком все усложняет. Вот, к примеру, если бы они встретились так где-нибудь в Петербурге, разве завязалась бы между двумя, в общем-то, незнакомцами, столь непринужденная беседа, какая возникла между господином Долмановым, так его звали, оказывается, и Евгением Максимовичем лишь спустя минуты после того, как они представились и пожали друг другу руки? Совместная прогулка их, впрочем, выдалась недолгой. Бальнеологический павильон был совсем недалеко от кафе, где произошла их встреча. И вскоре мужчины уже присоединились к остальной "орде мужей", как остроумно окрестил ожидающих своих супруг курортников, Денис Брониславович. Его чувство юмора определенно нравилось Брусилову, да и сам барон, несмотря на внешне сдержанную, даже суховатую манеру держаться, казался ему человеком очень приятным. - Да уж! - усмехнулся он. - И отчего это только дамы говорят, что ждать и терпеть в семейной жизни - это исключительно их тяжкий крест? Видели ли Вы когда-нибудь, господин барон, вот такое столпотворение жен возле мужского павильона? И я уж не говорю, про то, как испытывают наше терпение и умение ждать всякий раз, когда часами выбирают, прости господи, оттенок цвета для шляпной ленточки... - внезапно Брусилов осекся и пристально взглянул в сторону выхода из лечебницы, из дверей которой только что показалась дамская фигурка. - Впрочем, мое ожидание, кажется, закончено. Прошу прощения, барон! С этими словами Евгений Максимович ненадолго оставил Долманова одного, чтобы вскоре вернуться к нему под руку с невысокой, утонченной блондинкой в соломенной шляпке, изящно украшенной по-всей видимости, теми самыми лентами, выбор которых доставил ему столько мучений. - Юленька, позволь представить тебе моего нового знакомого, барона Долманова, - сказал он, с улыбкой глядя ей в лицо. Сама же она изобразила на нем лишь некую тень эмоций. - И Вы, знакомьтесь, Денис Брониславович, Юлия Леонидовна Брусилова, моя супруга. После всех положенных случаю условностей - кто-кто, а Юлия никогда не позволяла себе отступать от правил: нигде, ни в чем и никогда, она, хоть и ни за что бы, не сказала этого вслух, тем не менее, всем своим видом стала демонстрировать усталость. А потому, как и полагается заботливому мужу, Брусилов был вынужден искать достаточный предлог прощаться, несмотря на то, что сам-то он еще с удовольствием бы поговорил с бароном Долмановым. - Ну что же, Денис Брониславович, были рады знакомству, но, увы, вынуждены Вас покинуть. Вскоре проснется от дневного сна наша дочка, а сия маленькая госпожа очень не любит, когда в этот момент оба ее верных пажа - то есть, собственно, мы с супругой, не оказываемся рядом с ней, - Юлия мимолетно искоса взглянула на него. Ну да, не совсем так. Паж у "маленькой госпожи" был всего один - он сам. Однако надо же было хоть что-то придумать, не так ли? - Так что прощайте, надеюсь, еще свидимся. Карлсбад - не Петербург, здесь трудно потеряться...


Денис Долманов: Обстановка всеобщего радушия, приязни и некоего странного братства "отдыхающих" частенько напоминала Долманову фронт. Здесь так же быстро завязывалась дружба, которая, иногда, в мгновение ока сменялась враждой, а то и жгучей ненавистью. Денис не раз слышал о дуэлях на водах, с летальным исходом ("Оздоровились, голубчики", - в таких случаях добавлял барон). Евгений Максимович оказался человеком интересным, образованным и чрезвычайно приятным в общении. Тонкий юмор, острые замечания, умение вовремя поправить или дополнить собеседника - все это выдавало в нем человека, привыкшего к светским многочасовым беседам, терпеливого и умеющего скрывать свои мысли. Денис Брониславович неплохо знал такую породу дворян, старался держаться от нее подальше, справедливо опасаясь и никогда не желал видеть Ивана таким же. Но... кроме всех вышеперечисленных качеств, в Брусилове была еще и добрая, грустная мудрость. Почему-то, помещик мысленно окрестил нового знакомца байроновским Чайлд-Гарольдом. Одним словом, новый знакомый помещику понравился. А вот благоверная его произвела не самое лучшее впечатление. Красота - понятие относительное, и зависит от того, как человек ее преподносит. Никого прелестнее и милее Сонечки для Дениса Брониславовича на всем белом свете не было, но он объективно понимал, что, если бы не болезненный вид, потухший взгляд и какая-то вялость всего образа, госпожа Брусилова могла бы считаться очень красивой женщиной даже по меркам избалованного Петербурга. Но... она ей быть не могла уже в силу болезненности и меланхоличности. По-крайней мере, сам барон не мог представить подле себя подобную спутницу и подивился выбору Евгения Максимовича. Разумеется, мысленно. Вскинул голову, и увидел легкую фигуру Софьи. Улыбнулся ей, прекрасно зная, что та его видит, помахал рукой. Брусиловы собирались откланяться. Отставной офицер склонил голову в прощальном поклоне, улыбнулся: - Также очень рад нашему знакомству, Евгений Максимович, Юлия Леонидовна. Надеюсь, что это не последняя наша встреча, и приглашаю навестить мое жилище, - как и любой воспитанный дворянин "прошлого поколения", Денис считал долгом чести принять нового знакомого у себя дома. Пусть даже этот дом временный и совсем не обжитый. - А то вам так и не посчастливилось познакомиться с моей супругой.

Евгений Брусилов: Встретив на чужбине соотечественника, часто относишься к нему чуть радушнее, чем, если бы знакомство происходило где-то в пределах родины. Проводя много времени вдали от России, Брусилов давно заметил эту любопытную особенность человеческих взаимоотношений. Впрочем, в случае с Долмановым дело было вовсе не в этом, а в сразу возникшем расположении к этому человеку, что случается иногда совершенно без видимой причины. Поэтому Евгений Максимович с удовольствием принял приглашение барона от имени своего и, конечно, супруги. Далее последовало краткое выяснение деталей – кто где живет в Карлсбаде, да когда лучше нанести визит… Решили не затягивать, поэтому договорились встретиться прямо завтра. Брусиловы обещались быть к пяти часам на чай, после чего, раскланявшись, распрощались, наконец, с Денисом Брониславовичем, который явно торопился встречать свою жену. Евгений стоял в тот момент спиной к выходу из павильона, а оглядываться, чтобы рассмотреть мадам Долманову, посчитал неловким. - Где ты с ним познакомился? – спросила Юлия скучающим тоном, когда они отошли на приличное расстояние, чтобы барон не мог ее слышать. - В кафе неподалеку, когда ожидал окончания твоих процедур. Барон Долманов сидел за соседним столиком и забыл свой портсигар, уходя, а я напомнил ему. Потом разговорились, выяснилось, что он тоже ждет свою жену. - Как любопытно, - откликнулась она, и по тону было ясно, что ей это нисколько не интересно. Он давно привык к такой манере Юлии держаться, поэтому ничуть не обиделся. Несколько минут супруги шли рядом, молча, а потом госпожа Брусилова проговорила. – Ты сказал, его фамилия Долманов? – Евгений Максимович кивнул. – Мне она сразу показалась знакомой. Но теперь, кажется, вспомнила, откуда. Несколько лет назад матушка писала мне про какого-то нашего деревенского соседа, у которого в семье произошла трагедия – жена упала с лестницы и расшиблась насмерть. Его фамилия была Долманов, не знаю, почему она отложилась в моей памяти. - Действительно, странно. Но полагаю, это всего лишь однофамилец. Затем, что эта баронесса Долманова достаточно жива, для того, чтобы принимать минеральные ванны, не так ли? – усмехнулся Евгений Максимович, а Юлия вновь наградила его недовольным взглядом. - Женя, ну зачем ты всегда такой язвительный? Я просто вспомнила. И вообще, почему ты так легко принял это приглашение? Наверняка, эта баронесса – скучная особа, ровесница своего мужа. Половину жизни провела с ним в гарнизонах и потому невыносимо провинциальна. Ну, о чем мне с ней говорить? - Душа моя, да ты ведь ни разу не видела этой дамы, а уже составила о ней мнение! В конечном счете, никто не обяжет нас видеться с ними более одного раза, а единственный визит вежливости мы вполне в состоянии вытерпеть. - Вот, опять, пожалуйста! Откуда ты знаешь, что я в состоянии вытерпеть, а что – не в состоянии? – Юлия Леонидовна всплеснула руками и в голосе ее появились нервические нотки, что весьма контрастировало с недавним почти апатическим ее настроем. – Женя, ты совершенно меня не знаешь, я всегда говорила! Брусилов лишь вздохнул в ответ на эту тираду. Юля была права. Иногда ему тоже казалось, что он совершенно не знает ее. И семь лет брака ничуть не изменили этого. Они никогда не были особенно близки, а после рождения дочери и вовсе отдалились друг от друга. Впрочем, Брусилова устраивали такие отношения. Однажды он узнал, что сильные чувства могут сильно ранить, потому был даже где-то благодарен супруге за то, что она в свое время молчаливо согласилась подписать с ним этот «пакт о взаимном ненападении». И конечно, был благодарен ей за дочь. Уже из-за того, что в этом браке на свет появилась Солнышко, его нельзя было назвать случайным и неудачным. Вот и теперь, едва они вошли в дом, Евгений Максимович, как всегда, прямиком направился в детскую. Дочь, в самом деле, уже должна была проснуться и, действительно, всегда требовала его присутствия в этот момент. А он был рад стараться, и нынче провел с ней, наверное, больше часа, отвечая на миллион вопросов, рассказывая сказки. Надо сказать, что инфанта была исключительно разборчива в своих вкусах, и каждый день требовала новых историй, желательно, отцовского сочинения. Поэтому Брусилову пришлось очередной раз напрячь всю свою творческую фантазию, чтобы угодить ей. Юлия же, тоже, как и всегда, пошла к себе, желая отдохнуть после процедур до ужина. Обычный день, обычная жизнь. Все, как у всех.

Софья Долманова: Болезнь Дениса Брониславовича не прошла незаметно, по-крайней мере, для Сонечки. Каждый день она прилагала неимоверные усилия, чтобы всем казаться милой и веселой. А тревоги свои прятала так глубоко, что вскоре и сама начала верить, что все хорошо. Но, как известно – все потаенное выходит на свет в самый неподходящий момент. К концу зимы барон чувствовал себя настолько хорошо, что тут же, покинув ложе больного, переместился к себе в кабинет, наверстывать упущенное время. Он так много часов уделял работе, что Соня вдруг почувствовала невыразимую на него обиду. Она почти перестала его видеть. Так, за обедом да перед сном. Но Долманов по-прежнему был нежен с нею, даже чересчур. Сонечка начинала думать, что "положение" сделало ее столь непривлекательной, что барон теперь лишний раз даже поцеловать ее не хочет. Но виду она не подавала и опять была наутро весела и спокойна. Лишь Лизавете доставалось иногда от барыни за любую мелкую неловкость. - Ну вот, что вы так нервничаете, Софья Аркадьевна, хорошо все у вас будет, - только и твердила девица, ничуть не обижаясь на свою хозяйку. Соня же смотрела на нее серыми глазами и думала про себя: «Почему все любят говорить – все будет хорошо? Ведь они же врут, и знают это!» Тем не менее, жизнь в доме барона текла размеренно. Софья Аркадьевна все больше сближалась с Иваном, Ульяна Елизаровна, казалось бы, полностью примирилась с зятем, отношения между отцом и сыном тоже изменялись – медленно, но верно. И вот, в конце мая свершилось долгожданное событие. Сонечка разрешилась девочкой, крепенькой, здоровенькой. Лишь только сама очень тяжело перенесла эти роды. Начавшиеся ранним утром, они завершились только под ночь и измучили женщину настолько, что врачи уже готовы были ее пощадить, но упрямство баронессы взяло верх. Но радость материнства не принесла облегчения Соне. Здоровье ее ухудшалось, она стала еще более раздражительной, нервной и теперь могла даже мужу своему сказать резкость. Впрочем, сразу же об этом жалела, и если утром с ним ссорилась, то вечером непременно старалась загладить свою вину. А уж с какой нежностью и любовью барон возился с их малышкой! Но в конце августа с Сонечкой случилось что-то совсем непонятное. Она целую неделю не могла встать с постели. И не было никакой болезни, чтобы стать тому причиной, не было и волнений за последние дни. Но невероятная усталость просто лишила женщину сил. Врачи вынесли свой вердикт обеспокоенному мужу: нервы, волнения, страхи, роды – все смешалось и подорвало силы Софьи Аркадьевны. Ей советовали смену обстановки и лучшим местом посчитали Карлсбад. Для Сонечки это путешествие стало невероятным. Ей раньше дальше Царского села выезжать не приходилось. А тут! Впечатления закрутили Соню, и она с таким детским восторгом впитывала в себя новые места, что уже через неделю была абсолютно прежней. И самой ей уже казалось, что ничего и не было. Она каждую минуту готова была рассказывать Денису впечатления, что возникали у нее от того или иного увиденного места. Дорога была долгой: ехали они через прибалтийские губернии, ехали и через польские владения Долмановых, что существенно задержало их в пути, так как Соне вдруг захотелось, чтобы муж показал их ей, да и в Праге им пришлось остаться еще на три дня, пока женщина не удовлетворила своего любопытства. И казалось Сонечке, что она сейчас счастливейшая из смертных. Сам Карлсбад, такой переменчивый, что сложно было угадать, какая погода ждет тебя сегодняшним днем, поразил Соню своей степенной, размеренной жизнью. Там почти все происходило по часам, а потерять минуту означало сбиться с ритма жизни. Но и это ей казалось таким новым, что поначалу сильно забавляло. Вообще, все что происходило вокруг них было не так уж и важно – главным же баронессе казалось, что теперь они втроем составляют уютный семейный мирок, в который никто не имеет права вторгаться. От этого она с такой неприязнью и приняла знакомство с господином Пахмутовым, который ей показался грубым вторженцем из другого мира. И муж смирился с тихой мольбой ее глаз. Так или иначе, но Соня, сама того не желая, заронила в душе мужа зерно обиды, а ей казалось все таким прекрасным. Вот и сегодня, выйдя из павильона, она радостно улыбнулась солнечным лучам, нежно ласкавшим ее кожу, и устремилась навстречу мужу. Он ее уже ждал. - Ты давно здесь? – она подошла к нему, протягивая руки в тонких перчатках. Муж коснулся их губами по очереди, после чего Соня потянулась к его лицу и поцеловала в щеку. От мужа пахло табаком и кофе – Соня улыбнулась: заждался. - С кем это ты тут разговаривал?!

Денис Долманов: Денис проводил взглядом семью Брусиловых, но тут же забыл о них, едва к нему подошла Софья Аркадьевна. Соня, Сонечка... Жена. Хотелось повторять это слово, с восторгом, гордостью, упоением. Никогда мужчина не думал, что сможет кого-то так любить, настолько преданно и всецело. Он нежно коснулся пальчиков супруги, а та в ответ поцеловала его в щеку. Мужчина не удержался от того, чтобы не прижать ее к груди. - Я уже соскучиться успел, - притворно заворчал он. На вопрос Софьи Денис правдиво признался в том, что едва не потерял в кофейне ее подарок, портсигар с гравировкой, а этот человек нашел и вернул его, а также рассказал ему, что здесь так же отдыхает с женой и маленькой дочкой, а фамилия у них то ли Брусейные, то ли Кизиловы, не запомнил точно... И повинился, что пригласил семейную пару на чай, не зная, как еще отблагодарить доброго соотечественника. - Ты же не сердишься? Барон заглянул жене в глаза, выискивая признаки гнева или недовольства, мягко, словно бы извиняясь, улыбнулся, провел указательным пальцем по женской щеке. Нужно было возвращаться домой, пока дочка не проснулась. В этой семье ребенка боготворили, и над кроваткой всегда склонялось две головы: седеющая - Дениса Брониславовича и золотистая - Сонина. Мужчина всячески пытался показать свою юношескую, неуемную радость от появления на свет малышки. От того, что этот ребенок - от любимой женщины, от того, что, со временем, дочка будет все больше походить на Соню. Вечером барон снова отправился в офицерский клуб, хотя и чувствовал плохо скрытое недовольство жены. Она, конечно, ничего не говорила, просто не отрывала от него обиженного, грустного взгляда. Пристыженный, он никак не мог влиться в общее веселье, так что домой возвратился довольно рано, Соня только уложила дочку.

Софья Долманова: Они медленно шли домой вдоль Теплы к дому, Соня слушала рассказ мужа о его маленьком приключении и то улыбалась, то качала головой. Теперь муж все меньше и меньше казался ей, нет – не старым, но превосходящим ее по возрасту. У него появился какой-то юношеский задор. И даже то, что он чуть не потерял ее подарок к его именинам, хоть и расстроило Сонечку немного, но больше насмешило. - Куда же вы так спешили, барон? Уж не на свидание ли? – конечно, на свидание. С нею, с его законной супругой. Нет, она не могла на него сердиться. Как не смогла рассердиться и на приглашение, сделанное спасителю, имя которого Денис так некстати забыл. Соня улыбалась мужу, чуть качая головой, а глаза ее искрились от смеха. Да, она была счастлива – безоблачно, безгранично. Принадлежать только этому человеку, быть всегда подле него и знать, что он твой мир, а ты его. Вернувшись домой – как быстро привыкаешь к новому месту, где не испытываешь никаких тревог и волнений и стремишься назвать его домом – супруги поднялись в детскую. Фройлен Минх, ставшая няней маленькой Ники, тут же поднялась им навстречу, торопливым шепотом пересказывая, как девочка поела, как уснула и как спит. Дотошной австрийке, с ее педантизмом, казалось важным с точностью до минуты сообщать все действия ребенка, тем более, таким отзывчивым родителям. До самого вечера они были втроем. Все распоряжения насчет завтрашнего визита Соня отдала тут же, по возвращению, и ничто не должно было испортить семейного тихого вечера. Каждый раз она вспоминала те дни, что провела в деревне с отцом и матушкой. Когда был окончен ужин, ее отец брал книгу, мать рукоделие, а Сонечка устраивалась у ног отца на пуфе вместе с лохматым Тузом, и все вместе они слушали Аркадия Аристарховича. Правда, представить читающего вслух Дениса баронессе не удавалось, но смотреть как он возится с дочерью было истинным удовольствием. И все же, едва часы пробили семь, муж как-то торопливо поцеловал жену и взяв накидку, ретировался в клуб. Соня вздохнула – что она может сделать? Ее мужу с ней скучно, это она понимала, но что она могла изменить?! Следующий день начался, как обычно: утренняя прогулка, завтрак, процедуры. Вернувшись домой, Софья Аркадьевна тут же поднялась наверх переодеваться, а после спустилась вниз. Все уже было готово – стол сервирован, сласти всевозможные уже ждали гостей, и хозяйка лишь для вида разглаживала складки на белоснежной скатерти, да поправляла цветы в вазе. Едва стрелка часов остановилась на пяти, дверной колокольчик звякнул и возвестил о приходе гостей.

Евгений Брусилов: Как выяснилось еще вчера, чета Долмановых обитала в Карлсбаде совсем недалеко от того места, где располагалась вилла, которую обычно арендовали каждый год Брусиловы. Возле набережной Теплы, на Старой Луоке. Поэтому им даже не потребовалось брать экипаж, для чего, в сущности, если идти не более четверти часа, а теплая и солнечная погода ранней осени так располагает к моциону? В гости Евгений Максимович с супругой отправился, по русскому обычаю, не с пустыми руками. Гостинцем для новых знакомых должна была стать корзинка с какими-то винами, сырами – бог весть, что туда еще положила Юлия, он не заглядывал, а еще – букет для мадам Долмановой, его Евгений Максимович выбрал сам – яркие и пышные георгины. Ровно в пять вечера они стояли у входной двери небольшой уютной виллы, утопавшей в зелени, таких здесь было предостаточно, они и сами жили в очень похожей. На звонок вышла горничная, понятно, что лакеев здесь держали немногие – к чему такие церемонии на курорте? Она же проводила чету Брусиловых в гостиную, где своих гостей уже поджидали хозяева, барон Долманов, а чуть поодаль, за его плечом – баронесса. Когда же она выглянула оттуда и с немного робкой улыбкой посмотрела на Брусилова, он едва не выпустил из рук принесенные с собой дары. Каким-то неимоверным усилием воли, Евгений Максимович сумел-таки удержать на губах непринужденную улыбку, несмотря на то, что был буквально ошеломлен, но и его жена, кажется, была потрясена не меньше. - Софья?! – воскликнула Юлия, первой приходя в себя. От изумления она утратила даже привычную вялость. – Вот уж неисповедимы пути Господни! Мне и в голову не могло прийти, что баронесса Долманова – это Софьюшка Андрианова, дочь Аркадия Аристарховича, соседа нашего деревенского! – она обернулась к молчаливому, точно каменное изваяние, Евгению Максимовичу, на губах которого, казалось, застыла все та же улыбка. – Женя, ну что же ты? Вы ведь тоже знакомы с Софьей Аркадьевной и даже однажды танцевали – на том балу, в честь моих именин, летом перед нашей свадьбой, когда ты гостил у нас в Благодатном. - Милая, я все же не настолько самоуверен, чтобы думать, что всякая дама, с которой я танцевал однажды, помнит об этом событии всю свою жизнь, - проговорил он, не сводя глаз с лица Сонечки, словно бы спрашивая, как ему себя вести. - Кроме того, Денис Брониславович, верно, не знает этой истории, а потому стоит дать ему возможность познакомить нас с Софьей Аркадьевной так, как это положено.

Денис Долманов: Денис ждал гостей с несвойственным ему нетерпением. Он довольно часто принимал приятелей и сослуживцев у себя в Петербурге, но на балы супругу предпочитал вывозить, испытывая некоторую неприязнь к большому количеству посторонних людей в доме. А эти курортные знакомые явно были посторонними, ведь что, в сущности, про эту семью знает Денис? Русские, есть дочь, довольно состоятельные, если могут себе позволить отдыхать здесь. Ну и все, в принципе. Но курортная скука человека, привыкшего всегда чем-то занимать себя, будь-то работа или карты, заставляла ждать прихода этих чужих его семейству людей. Ну и Денис видел, как радовалась, как готовилась, как наряжалась Софья. Мужчина с умилением и невероятной нежностью украдкой наблюдал за ней все утро, а перед самым приходом гостей крепко поцеловал: - Ты у меня самая лучшая. Презирая великосветскую русскую привычку приходить с опозданием, Брусиловы позвонили в дверь их курортного домика ровно в пять, как и было уговорено. С собой они несли нехитрые подарки, как это было принято. В Петербурге это правило почти исчезло, а если где-то его и соблюдали, то подарки были дорогими и всегда со скрытым смыслом. Так что эта корзинка в руках у мужчины выглядела душевно и не по-провинциальному изящно. А вот дальше... то, что произошло дальше осторожному и, чего скрывать, порой страдающему ревностью отставному офицеру совсем не понравилось. Кажется, супруга недавнего спасителя барона была знакома с Соней. Да и муж ее тоже. Но больше всего Денису Брониславовичу не понравилась реакция Софьи на вошедших гостей. Если бы она сейчас приказала мужу вытолкать их за дверь, он охотно бы подчинился, желая оградить жену, у которой и без того сильно пошатнулось здоровье от очередных переживаний. Но Соня молчала, и Денис вынужден был играть роль гостеприимного хозяина. - Как я вижу, вы знакомы? - в притворном радостном удивлении откликнулся бывший капитан. - Евгений Максимович, ваша супруга абсолютно права. Позвольте познакомить вас с моей любимой женой, баронессой Софьей Аркадьевной Долмановой, дочерью того самого Аркадия Аристарховича, о котором тут недавно упоминали. Сонечка, душа моя, познакомься с моим спасителем и его супругой - Евгений Максимович и Юлия Леонидовна... Брусиловы. Хотя, кажется, мои усилия излишни, и все здесь прекрасно друг друга знают. С трудом, но мужчина все же вспомнил их фамилию. - Вот так встреча! - резюмировал, наконец, барон.

Софья Долманова: Колокольчик звякнул трижды, и может, это всего лишь глупое предчувствие, но сердце баронессы отчего-то екнуло. Она, наверное, просто не ожидала этого звонка, так внезапно нарушившего тишину. И все же какая-то смутная тревога, словно что-то вот-вот пойдет не так, посетила Софью. Денис уже поднялся навстречу гостям, голоса которых были слышны из маленькой прихожей, где они задержались не больше, чем на пару минут. Дверь открылась и они вошли в комнату. На какую-то долю секунды баронесса потеряла всякое представление о реальности, и если бы не зажмурила глаза, то, наверное, упала бы. Комната так быстро закружилась у нее перед глазами и неподвижным лишь осталось лицо, его бледное лицо и замершая улыбка. Какой странный обман зрения! Баронесса крепко сжала руку мужа и тут же почувствовала его крепкое пожатие в ответ. Когда она открыла глаза, видение ее никуда не исчезло. Женя! Сердце так громко стучало, что Сонечке стало стыдно – его же все, наверное, слышат! Но нет, неловкую паузу прервал женский голос – певучий, немного ленивый, но знакомый. Потом прозвучал его голос – тихий, успокаивающий. Госпожа Долманова с трудом понимала: кто и что говорит, она только переводила взгляд с гостей на мужа, тихо кивая в такт своим мыслям, но не их словам. - Да, действительно знакомы, - наконец, вымолвила женщина, сама не узнавая своего надтреснувшего голоса, и доверчиво посмотрела в глаза мужа. Он не сводил от нее обеспокоенного взора – пришлось улыбнуться - немного натянуто, но весело, - Правда, мы так давно не виделись с Юлией Леонидовной. Сколько же лет прошло?! Соня рассеяно взглянула на Брусилова, на его жену. Она бы и сама могла сказать не только, сколько прошло лет, но месяцев, дней. И все же промолчала. Юлия почти не изменилась – все та же бледность, вялость во взгляде, неспешность движений. А он? Он тоже не изменился, по крайней мере – внешне. - Семь, Софья Аркадьевна, семь лет. Вот уже семь лет, как я счастлива в браке. Вы действительно не узнали моего мужа?! - Нет, отчего же, я его вспомнила и даже тот танец, о котором вы упомянули, - говорила Соня таким спокойным и равнодушным голосом, что ей самой от него стало холодно. Она поежилась и ближе придвинулась к мужу, - Как вы поживаете, Евгений Максимович? Мой муж отзывался о вас в самых лучших словах. Вы действительно его спаситель.

Евгений Брусилов: Странное свойство человеческой памяти – представлять, что в местах, откуда мы однажды уехали, жизнь замирает ровно в тот момент, когда это происходит. То есть, мы живем дальше, меняемся, случаются какие-то события, но там – все остается по-прежнему. Умом понимая, что это абсурд, что так не может и не должно быть, Брусилов отчего-то считал, что и Соня все еще по-прежнему там, в родной Андриановке. Юная и легкая, она так же каждое утро выезжает на прогулку, верхом на своем Рыжем, счастливая, носится на нем по родным просторам. И только он сам меняется с годами, обрастает какими-то проблемами, заботами, устает и становится старше. Впрочем, жизнь его протекает спокойно, без бед и особенных огорчений, так что жаловаться нечего, нужно просто идти по этому пути, стараясь не думать о той, которую оставил там, в стране своей юности. В реальной жизни их дорогам вновь не пересечься, – Брусилов был в этом убежден. Тем более, с некоторых пор у него появилась причина думать, что – и слава богу, а иначе… И вот она стоит перед ним: все такая же? Да – и нет одновременно. Та его Сонечка была почти подростком, милой барышней. Нынче перед глазами Брусилова стояла прекрасная молодая дама, каждое движение которой, даже невольное, было исполнено невероятной чарующей грации. Осознавала ли сама Софья силу своих нынешних чар? Кто знает… И один лишь только взгляд, доверчивый и прямой, который она устремила – нет, не на него, а на своего супруга, был прежним. И, когда увидел это, Евгений Максимович вдруг на миг утратил способность дышать от осознания, что она теперь принадлежит другому мужчине! Она, его Сонечка, – жена другого мужчины и мать его ребенка! И ровно в эту минуту словно бы кто-то перевернул невидимые «песочные часы» его воспоминаний. Нет, разбил их – и все песчинки событий, до того точно бы замерших на месте, сплошным потоком хлынули, перемешиваясь и разрушая стройную и логически выстроенную картину прошлого, все схемы и обоснования произошедшего в его жизни… А Соня, тем временем, уже обращалась к нему. И голос ее был непривычно холоден и сух настолько, что, кажется, даже супруг несколько удивился, а уж Брусилов, который сейчас реагировал более на интонацию, чем на смысл произносимых речей, и подавно. Впрочем, ровно это же самое немного привело его в чувства и вернуло в реальность: - Чт…что? А… да какой там спаситель, оставьте! – он махнул рукой и усмехнулся. – Не ожидал, что удалось произвести на господина барона столь благоприятное впечатление за такое короткое знакомство, но польщен, - он вежливо кивнул хозяину дома. - В свою очередь, абсолютно искренне возвращаю ему комплименты. А так же приношу свои – Вам, сударыня! Вместе с вот этими цветами. Брусилов, наконец, освободился от корзины, занимавшей его руки, поставив ее на стол, а букет георгин преподнес мадам Долмановой, после чего протянул ей руку, ожидая, когда Софья вложит в нее свою – для поцелуя, как полагается. Какую-то долю секунды она, наверное, колебалась, но потом кожи его раскрытой ладони коснулась прохладная ладошка, а сам Брусилов склонился и прижался губами к ее пальчикам. Краткий миг длилось это прикосновение, но он успел, успел почувствовать, как они чуть ощутимо подрагивают! А значит – ей не все равно? Не зная, что ему делать с этим открытием, Брусилов скорее машинально, чем от души пожал руку Денису Брониславовичу. После чего гостей дома пригласили в столовую, где уже был сервирован праздничный стол, за которым Юлия Леонидовна оказалась рядом с бароном Долмановым, а Брусилов – по правую руку от Сонечки, с противоположной стороны стола. Невольно у него мелькнула мысль, а посадила ли она своего гостя именно таким образом, если бы знала его имя заранее? Или все же знала? Не может быть, чтобы муж не называл ей имя того, с кем познакомился накануне. И тогда, выходит, она сделала это специально?! Но для чего эта то ли шутка, то ли пытка? Теперь это особенно интересовало Брусилова, однако удовлетворить любопытство не представлялось возможным. Вместо этого приходилось поддерживать застольную беседу на отвлеченные темы. И нельзя сказать, чтобы она была принужденной. Нужно отдать должное Денису Брониславовичу. Барон оказался очаровательным человеком, чьи рассказы и байки из гусарского прошлого, а также пересказ относительно свежих петербургских событий, которые все равно являлись новостью для Брусиловых, не бывавших там с прошлой зимы, были на удивление живыми и остроумными. Кажется, Юлия была от него в восторге, Евгений не помнил, когда видел ее такой улыбчивой и оживленно участвующей в общей беседе. Вернее, в беседе с Денисом Брониславовичем, потому что остальные двое участников ее по-прежнему имели вид несколько отрешенный, то и дело упуская нить разговора. Впрочем, уже не так, как в первые минуты. - Скажите, барон, а Вы с Софьей Аркадьевной надолго в Карлсбаде? – спросил он немного невпопад, просто, чтобы что-то сказать, решив, что дальше так продолжаться не может. – И как намерены провести время, свободное от лечебных процедур? Дело в том, что мы с Юлией Леонидовной так много раз бывали здесь, что можем уже, наверное, считаться местными жителями. Поэтому, возможно, могли бы показать Вам с супругой достопримечательности. Кроме того, здесь достаточно много красивых мест, которые простым туристам неизвестны – и в этом их прелесть… Ну, разумеется, если мадам Долманова не возражает.

Денис Долманов: Денис прилагал все силы, чтобы казаться радушным и гостеприимным хозяином, хотя на душе все еще скребли кошки. Боже, как на этого Брусилова смотрела Соня! Удивление, испуг, растерянность... Все это было бы нормально для людей, не видевшихся семь лет. Но там был еще и страх... В свое время сам Денис смог, не без помощи жены, порвать с призраками прошлого, а сейчас, чтобы загладить вину перед сыном и тещей, даже назвал дочь Вероникой, хотя имя это долгие годы резало слух помещика и заставляло впадать в черную меланхолию. Теперь это имя его дочери, любимой и долгожданной, плода их с Софьей любви. Хочется верить, что взаимной. Как же наивно было думать, что у чистой и непорочной Сони не будет своих скелетов в шкафу! Но если она раньше ничего об этом не говорила, значит не считала значимым. Значит, скажет позже, когда гости уйдут. А потому барон смеялся, рассказывал байки про старые подвиги и гусарские забавы, стараясь смягчить не самые добрые и достойные офицеров поступки шуткой или эпитетом, менял имена, не желая конфузить в обществе ныне высокопоставленных лиц, и всячески заботился о том, чтобы Брусиловы чувствовали себя "как дома". Отчасти получалось: Юлия Леонидовна смеялась над каждой шуткой поляка, даже не смешной, активно участвовала в беседе и не переставала улыбаться. Редкость для меланхоличной натуры, какой показалась госпожа Брусилова на первый взгляд. А может, это просто сам Денис ошибся? Евгений же так и продолжал пребывать в хмуром молчании, буравил взглядом то Соню, то скатерть и отвечал невпопад. Та же "болезнь" наблюдалась и у супруги. Денис от беспокойства только сжимал губы. Его жег вопрос, что же было (или есть?) между этими людьми? Ревность скользким, холодным питоном вползла в разум мужчины и подняла узкую хищную голову. - Да, мы здесь впервые и еще не успели побродить по окрестностям. Охотно верю, что Карлсбад место красивое и достойное. И если дамы не против, то я только за.

Софья Долманова: Горьковатый запах этих ярких осенних цветов был слишком символичен, словно он хотел напомнить Сонечке этим подарком об их прошлом. Далеком прошлом, застывшем в ее памяти такими же яркими всполохами, с таким же дразнящим запахом. Какая жестокость, какое странное стечение обстоятельств. Соня смотрела перед собой почти невидящим взором, мысленно ругая мужа за его забывчивость, которая еще вчера вызвала у нее улыбку. Если бы она только знала, то непременно была бы готова. Или нет? Можно ли было подготовиться к этой встрече? Оставаться равнодушной, отстраненной было невозможно. И как хотелось баронессе, чтобы он ничего не заметил. Кто - «он», Соня с трудом понимала. И муж, который удивленно поглядывал на нее, и Брусилов, не должны догадаться о ее терзаниях. Новой встречи с Евгением Максимовичем она никогда не предполагала. Ей не то чтобы это казалась невозможным, просто Соня не задумывалась, что может с ним когда-нибудь вновь повстречаться. И конечно же – никогда не думала, как должна будет себя при этом вести. Единственное, что Софья знала наверняка, что Женя, тот нежный и добрый ее Женя, должен ненавидеть ее за малодушие и предательство. Наверное, так же сильно, как и она себя. И от этой мысли женщина вся содрогнулась, и рука ее невольно дернулась в его ладони. Ее муж позвал гостей к столу, он даже отчасти взял на себя ее обязанности хозяйки – нет, барон не разливал чай и не предлагал гостям бисквиты, но старался поддерживать разговор. Софья Аркадьевна упорно старалась не смотреть на Брусилова. То ее занимал чай в чашке, то светлые локоны Юлии Леонидовны, то усы мужа, так забавно топорщащиеся, когда он смеялся. Да, он много смеялся сегодня. Она вдруг поймала себя на мысли, что желает чтобы Денис замолчал. И вообще, ей так хочется сейчас остаться одной, а не изображать из себя кого-то, кем она не может быть. И еще это почти физическое ощущение рядом с собой Жени. Мадам Брусилова тоже была слишком живой сегодняшним вечером. Может оттого, что и она почувствовала что-то неладное. - Да, сударь, мы знаем здесь все, - Юля повернулась к Долманову и принялась перечислять заповедные места, куда она и ее муж могут препроводить барона и его жену. Но больше всего настаивала Юлия Леонидовна о непременной поездке в замок, что находился в нескольких часах езды от Карлсбада. Чем привлекало эту меланхоличную особу сие унылое строение, было сложно понять, но она вся светилась рассказывая о нем. – Ну что вы скажете, Софьюшка? "Софьюшке" вовсе не пришлось по душе то, как назвала ее Женина супруга. Или то, каким тоном она к ней обратилась? Еще меньше ей понравилось предложение куда-либо ехать вместе с Брусиловыми. Ну кому нужна эта пытка? И тем не менее, Соне пришлось мило улыбнуться – сначала гостье, потом мужу. - Я не вижу причин отказываться. Но мне кажется, что мы навязываемся вам, Юлия Леонидовна.

Евгений Брусилов: - Ах, что Вы такое говорите?! Мы с мужем так рады, что встретили Вас здесь. Ведь, должна признаться, последние годы в Карлсбаде все меньше людей нашего круга, боюсь, что скоро нам с Евгением Максимовичем придется искать себе другое место для отдыха. Право, это будет очень жаль, – она вопросительно посмотрела на Брусилова, словно бы спрашивая взглядом поддержки, а он в этот момент чувствовал, как внутри нарастает раздражение. Юлии всегда был присущ некоторый снобизм, однако последнее время он начал превосходить уже все границы дозволенного. И Евгений Максимович приватно уже не раз говорил супруге об этом, чем неизменно вызывал у нее недовольство и обиду. Впрочем, именно сейчас раздражение у Брусилова вызывало даже не это, а явные, даже немного демонстративные попытки жены продемонстрировать Долмановым их невероятное семейное счастье вообще и своё влияние на него, в частности. Она часто так делала, Евгений давно привык к этому «счастью напоказ», и в другой ситуации это бы только позабавило его, но сейчас подобная бравада выглядела особенно фальшивой, поэтому – отвратительной. - Ты права, дорогая, действительно будет жаль отказывать себе в удовольствии бывать в любимых местах из-за каких-то нелепых предубеждений, - ответил он довольно резко, отчего Юлия на мгновение вспыхнула, прекрасно понимая, что его колкость обращена именно на нее. Но быстро взяла себя в руки и несколько принужденно улыбнулась, быстро переводя разговор на какую-то иную тему. Евгений осознавал, что и себя выставил не в лучшем свете, разговаривая на людях с супругой в подобном тоне. Даже заметил, как Долмановы украдкой переглянулись после этого его выпада. Однако внутреннее раздражение его от этого лишь наросло. И дело было уже не только – и не столько в Юлии. С той минуты, как миновало первое потрясение от встречи с Соней, Брусилов украдкой, но очень внимательно наблюдал за ней, пытаясь понять, каковы на самом деле ее отношения с мужем. Возможно, это был некий глубинный эгоизм, ни на чем не основанное чувство собственника, но зная Софью, как ему казалось, лучше всех на свете, Евгений просто не мог представить, что она вышла замуж за Долманова по любви. Но тогда – почему? Возможно, родительская воля, да, в конце концов, просто нежелание остаться одной на всю жизнь в сельской глуши! Что угодно это могло быть, но только не чувства, думал Евгений, усыпляя, таким образом, внезапно проснувшуюся жгучую и совершенно не имеющую право на существование в отношении этой женщины ревность. В то время как жена, едва не откровенно флиртующая – если вообще можно было представить подобное про Юлию – с другим мужчиной у него на глазах, была ему глубоко безразлична в этих своих попытках. Однако чем больше Брусилов наблюдал за четой Долмановых, тем больше оказывался вынужден признать горькую для себя правду – их отношения между собой, как раз, были примером абсолютной гармонии. И это вовсе не показное, в отличие от его собственной семьи. Итак, вечер, начавшийся для него, как исполнение самой заветной и глубоко укрытой от посторонних мечты – однажды вновь повстречать Соню, крушением этой же мечты и заканчивался. «Она замужем и любит своего мужа. А он – любит ее», - Брусилов повторил это мысленно раз двадцать за вечер, пытаясь внедрить, да нет – вдолбить буквально это в собственное сознание. Сделать это – и навеки расстаться с еще одним светлым воспоминанием юности. Сколько их уже было, этих разочарований? Одним больше, одним меньше, подумаешь… Самонадеянный идиот, как он мог думать, что Софья будет ждать его вечно? С чего бы, собственно, если учесть, как поспешно он сам тогда бросился под венец. Точно в черный омут нырнул. Вот и остается теперь жить в этом омуте, из которого уже не выбраться. А она… что она? Нашла свое счастье – и молодец. И муж у нее – человек прекрасный. Когда разговор в их компании вновь зашел о том, когда и куда они все же отправятся вместе – Юлии эта идея, кажется, всерьез пришлась по вкусу – Брусилов молчал. Было, в общем-то, все равно. Хотя, его воля – он бы немедленно встал и ушел отсюда, чтобы больше никогда не видеть этого внимательного, с тихой нежностью взора Софьи, обращенного совсем не на него, не слышать ее нежного голоса, каким она задает вопросы – не ему, а мужу, выясняя какие-то подробности его былых военных приключений. Это, действительно, была пытка. И ему хотелось поскорее ее прекратить. Но от его желания мало что зависело, если он не хотел выглядеть совсем уж нелюдимым дикарем. А нынче, должно быть, он именно таковым и казался барону Долманову. Который, наверняка, не узнавал в этом угрюмом молчаливом типе, что сидел сейчас напротив него за столом, почти не принимая участия в разговоре, того любезного господина, с которым столкнулся накануне в кафе. Поэтому Евгений Максимович не нашел ничего лучше, чем просто пустить события на самотек. Будь, что будет.

Софья Долманова: Казалось, что этот вечер не будет иметь конца. И все же Софье Аркадьевне удалось хоть и в малой степени, но овладеть собой. Может, это было отчасти благодаря супругу, может, оттого, что наше прошлое не должно иметь власти над настоящим. По крайней мере, Соня старалась это себе внушить. Но какой усталой и несчастной она себя почувствовала, едва гости с ними распрощались. Да и расстались они совсем ненадолго – ее муж и Юлия Леонидовна сочли возможным уже назавтра поехать на совместную прогулку и в связи с этим, договорились, что барон с супругой заедут к Брусиловым в начале одиннадцатого. Соня и Евгений Максимович участия в этом обсуждении планов почти не принимали – лишь баронесса едва заметно кивнула, а мужчина наградил жену свою странным взглядом. Денис Брониславович пошел проводить гостей в холл, а Соня, не дожидаясь их ухода, поспешила в детскую, словно эта комната была убежищем от внешнего мира. Вероника уже спала, улыбаясь во сне, и крепко сжимая маленькие ручки в кулачки. Молодая мать с невероятной нежностью, переполнившей ее, смотрела на своего ребенка. На ребенка от любимого ею человека, ее мужа, доброго, нежного, преданного. И думая о нем, ей стало вдруг так стыдно, словно, сидя рядом с Брусиловым, она совершила страшный грех. А ведь она даже пыталась не думать о Жене, точнее – не вспоминать о том, что их связывало. Но невозможно бороться с памятью и как не старалась Соня отгонять сейчас от себя туманные картинки из прошлого, но все чаще перед ее внутренним взором возникало лицо молодого человека, так похожего на их сегодняшнего гостя. Только взгляд у того юноши был светлее. И улыбка часто гостила на его губах, а губы эти часто касались ее кожи… На щеках Сони выступил густой румянец, и она резко выпрямилась над колыбелью, глядя перед собой. Боже, она даже не слышала, как Денис вошел в детскую! Причем, похоже, давно. Его внимательный взгляд был обращен к жене. - Они ушли? – вопрос был более чем глупый. Конечно же, ушли. Задавая его, Соня скорее хотела проверить, насколько спокойно может звучать ее голос. Вроде, получилось правдоподобно. Женщина ласково провела рукой по краешку кроватки и подошла к мужу, прижимаясь к нему, обнимая крепко-крепко. Да, глупая надежда, что рядом с ним призраки прошлого исчезнут.

Денис Долманов: С известной всем толстокожестью Долманов смотрел на то, как Юлия Леонидовна практически открыто флиртовала с ним, отвечал вежливо, но как-то отстраненно. Кажется, этот вечер доставлял максимум удовольствия только ей. Соня и Евгений Максимович были напряженными, держались отстраненно, отвечали односложно. Господин Брусилов выглядел полной противоположностью тому веселому, полному жизни господину, каким показался Денису в кафе, с женой был резок, а с ним, Денисом, угрюм. Что же произошло между этими двумя во время прошлой их встречи? Барону приходилось говорить за троих, хотя беспокойство, любопытство и ревность душили все сильнее, заставляя считать каждую минуту до ухода гостей. Чтобы их задерживало здесь как можно меньшее, Денис уговорился встретиться с соотечественниками завтра, чтобы прогуляться по окрестностям и посетить так любимый госпожой Брусиловой замок. На прощание мужчина коротко, сухо поцеловал пальчики Юлии Леонидовны, уловив отблеск разочарования в ее грустных, больших и влажных, как у коровы, глазах. Рукопожатие, доставшееся Евгению было крепким, жестким, отрывистым. "Уходите!" - умоляло все в Денисе. Софья даже не вышла прощаться с гостями. Как только нашла удобным, удалилась в комнаты. И Долманов-старший точно знал куда... Вероника уже спала, смешно сморщив в улыбке милое, нежное, любимое личико. Отставной офицер стоял в дверях детской, привалившись плечом к косяку, закручивая усы, и смотрел то на ребенка, то на жену. Любимая, дорогая, родная... И такая чужая в эту минуту. Как такое может быть над кроватью их ребенка? Но именно таккое ощущение сейчас не покидало барона - он ее совсем не знает. Открываясь перед Софьей все время их брака, оголяя душу и залечивая раны подле нее, он так ни разу и не добился ответной откровенности, не узнал о ее помыслах и тайнах прошлого. Хотя, дурак и самовлюбленный глупец, считал, что и нет ничего подобного у молоденькой девушке, еще не прожившей и трех десятков лет. Девушки из глуши! Эх, городские, столичные предрассудки, снобизм, злую шутку сыграл он с бароном! Денис Брониславович видел, что сейчас все мысли его супруги были далеко, намного дальше и детской кроватки, и этой комнаты, и даже этого города. В прошлом, далеком и неизвестном прошлом, где были эти люди, Брусиловы... Обида. Мужчина пошевелился, и Соня тут же обернулась, взглянула ему в лицо. Он подошел к кроватке, нежно провел рукой по перильцам, успокаивающе улыбнулся жене. Любимой и родной. - Ну разве только они не организовали засады под окнами, - попытался пошутить он. И сразу же пожалел об этом: на лице Сони мелькнула тень испуга. - Да, ушли. Прошептал он уже в ее светлые волосы, целуя макушку. Крепко-крепко прижал женщину к груди, силясь закрыть своими объятиями от всех невзгод и врагов, от всех неприятностей. - Тихонько, тихонько, - повторял он. Вывел из спальни, плотно притворив дверь, чтобы дочка не проснулась. - Кто они? Очень простой вопрос. На самом деле, на языке вертелся совсем другой вопрос: "Кто он?", но задавать его Долманов посчитал бестактным.

Софья Долманова: В их спальню Соня вошла вперед мужа. Уже по дороге туда она стала выдергивать шпильки из простенькой прически, и когда волосы рассыпались по плечам, женщина вдруг ощутила некое подобие свободы. Может, из-за туго стянутых волос, у нее разболелась голова. В сущности – что такого произошло?! Запустив в волосы пальцы, Соня принялась массировать голову и ноющие виски. - Кто они? – повторила за мужем баронесса и удивленно глянула на его отражение в зеркале. И тут заметила то, что целый вечер упорно не видела, погрузившись только в свои переживания. Денис стоял позади нее какой-то напряженный, в его глазах было что-то новое, тревожное. Виновато отведя взгляд в сторону, женщина как ни в чем не бывало, взяла щетку и начала расчесывать волосы, но муж подошел, и мягко забрав из рук жены расческу, посмотрел на нее. - Ты прекрасно знаешь – кто они. Господин и госпожа Брусиловы, - нервная улыбка была так несвойственна раньше Соне, но теперь она появлялась довольно часто. - Люди, с которыми ты познакомился вчера и пригласил к нам на чай. Ах да, еще Юлия Леонидовна была нашей соседкой по имению прежде – особа скучная и невыразительная, не имеющая недостатков и достоинствами особыми не наделенная. Впрочем, главный ее недостаток – жалкое послушание матери! Соня говорила, постепенно повышая голос. Она даже и не думала, что против этой женщины у нее столько негодования. Раньше, даже тем летом, к Юленьке она испытывала лишь жалость. Но сегодня дама эта предстала во всей красе, и Софья Аркадьевна почувствовала что-то сродни ненависти. А на мужа она вдруг обратила полный досады взгляд – как мог он так мило общаться с этой пустышкой?!

Денис Долманов: *прошу прощения за паузу, как выражается жена, острый неписец* Денис аккуратно, но уверенно забрал щетку, заглянул ей в глаза. И отвел взгляд, не способный выносить эту явную ложь. Он был воспитан на идеалах рыцарства и офицерства, то есть отважным и честным, но требовавшим и от других, а тем более от семьи, того же. И этот страх или нежелание рассказывать правду, вынуждающий ее осквернять себя ложью, удручал сильнее всего. Как она не может понять, что он ее любит настолько, что готов простить практически все?! А тем более то, что было давно, в прошлом, до их знакомства. Особенно, если учесть, что Сонечка - ангел на Земле, идеал, которая не может совершать что-то дурное и предосудительное. Она не он, у нее не может быть скелетов в шкафу, сопоставимых с его собственными. Голос ее взлетел до высот, в нем появились истеричные нотки, так мало знакомые Долманову в этой женщине. Вероника любила все сводить к истерике, и он, ее муж, знал, как нужно с этим бороться. Но... Софья?.. И эта досада во взгляде устремленном на него, даже злость, а то и ревность. Неужели ее задело то, что он пытался казаться милым и радушным хозяином, в то время, как сама хозяйка дома пребывала в мрачном и замкнутом молчании на пару с господином Брусиловым... Барон хмуро посмотрел ей в глаза: - Соня, не ври мне, пожалуйста. А тем более...так не ври. Я же не слепой и, надеюсь, не дурак. Я все вижу и понимаю... Кто он, этот Брусилов? - мужчина приподнял лицо жены за подбородок, чтобы та не смела опустить его, чтобы не смогла отвести взгляд. - Если ты не хочешь их видеть, то мы не поедем завтра никуда. И больше никогда-никогда не будем с ними поддерживать никаких связей. Только скажи... Я... очень не хочу видеть тебя такой. Денис не пытался обнять супругу, не проявлял излишней эмоциональности, а эмоции выдавали разве что большие паузы между словами и глаза, в которых отставной офицер так и не научился скрывать истинные чувства.

Софья Долманова: Женщина едва не расплакалась от его слов и взгляда. Было что-то отчаянное во всем этом, и она не знала, как поступить. Обмануть мужа?! Да разве она может его обмануть? Он самый прекрасный человек на свете, так тонко ее понимающий. Вот и теперь казалось, что он и без нее все уже знает. - Не хочешь видеть меня такой?! Какой такой? – Сонечкино возмущение было вполне искренним. Но не оттого, что муж не верил ей, а оттого, что требовал сказать невозможное. Как признаться этому человеку, женой которого она стала больше от неизбежности, чем по велению сердца, что Брусилов едва не стал ей мужем по любви? Такое сказать Денису было невозможно. Она даже подумать не решалась, что может он сделать потом. Более того, она не видела смысла ворошить прошлое, которое не имело теперь для нее никакого смысла. Разве она не любит мужа, разве ее счастье - это не их семья?! Так зачем вспоминать о том, чего и не было? - Что за нелепый допрос, я не понимаю? Я уже сказала тебе и мне показалось, что вполне понятно – мне неприятна Юлия Леонидовна, а при чем здесь господин Брусилов? Я его второй раз в жизни вижу. Соня высвободилась из рук мужа и отошла от него, боясь снова быть уличенной во лжи. Не видеть их больше – какое заманчивое предложение! Что стоит ей повернуться к мужу и сказать: - Да, не хочу, не желаю их видеть ни завтра, ни вообще – когда-либо! Но Соне, вопреки всему, очень хотелось вновь увидеть Женю. Ненадолго, в последний раз. Для чего – она и сама себе не могла ответить. - Не говори глупости, мы поедем завтра с ними, а после этого можно и порвать отношения.



полная версия страницы