Форум » Дальние страны » Но вместе - и люби, и ненавидь » Ответить
Но вместе - и люби, и ненавидь
Михаил Елагин: Место - Биарриц, вилла Reine de la mer* Время - май 1833 года Участники - Михаил Елагин, Марина Елагина [more]*Королева моря[/more] ранее
Ответов - 26, стр:
1 2 All
Михаил Елагин: Теперь настал черед Мишеля замереть. Он на самом деле так отчетливо услышал ее удаляющиеся по коридору шаги, или это ему померещилось? А может, это теперь и мерещится: ее поцелуй, шепот? Дыхание мужчины, сбившееся, неровное, на какое-то мгновение прервалось вовсе, и он несмело обернулся к ней. В серых глазах Марины он увидел все ту же нежность и разгорающийся огонек желания. - Нет, не надо. Только, если ты сама того хочешь, но ведь ты… - он не стал озвучивать очевидное, бережно забирая ее лицо в свои ладони и чуть приподнимая его к себе, - Совсем не хочу. Граф прошептал ей в губы свое желание, не целуя, а лишь чуть касаясь ее губ, перевел их по щеке чуть выше, все так же удерживая в долях миллиметра от ее бархатистой кожи, и замер у пульсирующей венки на виске. Пальцы рук погружались в золотистый шелк волос женщины, перебирая прядь за прядью. Мишель прислушивался к дыханию Марины, чуть взволнованному, кроткому. Она прижалась к его груди, прикрыв глаза, наслаждаясь минутой покоя. Разве такое возможно? Мишель все еще не мог поверить, что это правда, а оттого боялся пошевелиться и спугнуть ее. Но его опасения были напрасны и только, когда он это осознал, он посмел поцеловать ее. Сначала нежно, словно в его объятиях была девочка тех далеких лет, но с каждой секундой страсть нарастала, и их поцелуй становился все более пылким, увлекавшим друг друга в настоящий омут. Руки Мишеля нашли завязки ее халата и, не отрываясь от ее губ, граф начал медленно вытягивать шнурки. Ворот пеньюара чуть приоткрылся, предоставляя мужчине новые места для поцелуев, чем он не преминул воспользоваться. Он спускался все ниже и ниже, пока не встал перед ней на колени, покрывая поцелуями, через ткань ее одеяния грудь, чуть округлившийся животик, запястья, периодически отрываясь и поглядывая на ее лицо.
Марина Елагина: - И я тоже... - выдохнула Марина, прижимаясь к коже его обнаженной груди щекой, ласкаясь ею, точно кошка, пока он бережно перебирал пряди ее распущенных по плечам волос. А потом он поднял ее лицо за подбородок и стал целовать долгим, глубоким поцелуем, так, словно хотел забрать все ее дыхание себе, но Марине было не жалко. Ее руки взметнулись вновь к его шее, лаская затылок, ероша волосы. Она немного отстранилась, откинулась назад, позволяя Мишелю целовать шею и грудь, когда он распахнул на ней пеньюар, неловко путаясь до того в узле, на который был завязан пояс, и после этого он тут же мягко соскользнул на пол. Вскоре за ним последовало и само тяжелое бархатное одеяние. А за ним - корсет, который она все еще носила. Когда Мишель прижался губами к ее животу, а потом поднялся с поцелуями к груди, лаская ее сквозь тонкую ткань шемиза, дыхание Марины стало прерывистым, словно ей не хватало воздуха. Вероятно, по причине нынешнего положения, ее грудь последние месяцы заметно увеличилась и стала очень чувствительной, гораздо сильнее прежнего, а потому прикосновения к ней его губ и языка буквально ошеломляли молодую женщину, рождая внутри такой жар, что она не могла понять, как языки этого пламени, сжирающего ее изнутри, еще не вырвались наружу. Марина стояла, беспомощно вцепившись руками в его плечи, и не могла поверить, что это действительно происходит с ней на самом деле. Все ее безумные, но размытые и непонятные ночные грезы, которых она так стеснялась, которые старалась забыть и прогнать из головы, когда возвращалась в явь, внезапно обрели четкие и понятные контуры. Она, наконец, поняла, чего, вернее, кого так не хватало ее телу даже тогда, когда разум изо-всех сил доказывал обратное. Тем временем, Михаил вдруг отчего-то прекратил свои ласки, вновь поднимаясь перед ней в полный рост, и замер, вглядываясь в лицо жены. От такого неожиданного вероломства у нее едва голова не пошла кругом: он не может, не смеет остановиться именно сейчас! - Что?! Что случилось? - почти простонала Марина, открывая глаза. - Почему ты... нет, только не останавливайся, я умоляю! Разве не видишь, как я хочу тебя? Да я с ума сойду, если ты сейчас меня заставишь уйти! Это была не просьба, не мольба, это был зов. Никогда прежде, даже той зимней ночью, когда она пришла к нему, Марина не высказывала своих желаний столь явно. Но никогда прежде она не чувствовала и такой животной потребности принадлежать мужчине - сейчас, немедленно! Это было странное и пугающее, но бесконечно сладостное ощущение...
Михаил Елагин: С каждой лаской он все более ощущал ее жар. Марина трепетала от его поцелуев, замирала, когда замирал он, подавалась вперед, когда он чуть отстранялся, и все это зажигало в нем такой безумный огонь, что он с трудом себя сдерживал. Поднявшись перед нею во весь рост, Мишель разглядывал ее лицо, очертания изменившегося тела под тонкой тканью и находил все в ней идеальным. Женщина открыла глаза и изумленно уставилась на него. Прозвучавшие в ее голосе требовательные нотки рассмешили его, и граф, задорно улыбаясь, подхватил Марину на руки, чтобы отнести на свою постель. Если бы его теперь спросили, что нравится ему больше всего на свете, он ответил – носить ее на руках. Чувствовать, как она вся прижимается к нему, как она вся принадлежит ему в эту секунду, ощущать свою ответственность за нее. Это было настолько удивительное ощущение, что мужчине даже не хотелось разжимать объятия. Он сел на кровати, устраивая Марину у себя на коленях, и вновь начиная покрывать поцелуями ее лицо. - Нет, милая не дождешься! Теперь я не позволю тебе уйти, - но его угроза не показалась ей страшной, тем более, что в глазах его была одна лишь нежность. Обнимая Марину одной рукой, неторопливо поглаживая ее спину и путаясь в прядях, граф приподнял подол сорочки второй рукой и скользнул под нее к бархатной коже ног. Он то продвигался медленно вверх, то резко возвращался к ее коленям и тонким лодыжкам, заставляя Марину кусать губы от нетерпения. Зато и она медленно сводила его с ума, рисуя тонкими пальцами на его спине затейливые узоры: ни дать, ни взять – колдунья, выводящая магические символы, привораживая своего мужчину. Когда она касалась губами его тела, он не мог сдержать рвущихся наружу стонов и каждый раз пытался поймать ее губы, но она ловко отклонялась. Однако даже в такие минуты страсти, в голове Михаила не укладывалось, как она смогла так быстро вновь довериться ему? Нет, он был рад, несказанно счастлив, но противный страх, что может опять ее потерять, не покидал его. И каждый раз, как только подобная мысль мелькала в его голове, он только сильнее прижимал ее трепещущие тело, словно желал присоединить Марину к себе навсегда. Тонкая сорочка давно лежала на полу и мужчина, с интересом первооткрывателя, изучал изгибы ее тела, чуть касаясь рукой ее живота и очерчивая его контуры, затем его ладонь скользнула ниже, и Марина со стоном подалась ему навстречу, чуть прогибая спину. Единственная! И он поцеловал ее живот. Желанная! Губы заскользили по груди. Любимая! Мишель впился в ее губы, нависая над нею.
Марина Елагина: В ответ на ее отчаянные слова, Мишель слегка приподнял бровь, точно удивляясь. А в потемневших от расширившихся зрачков глазах внезапно мелькнула улыбка, которая тотчас же явилась взору Марины и в уголках его губ, придавая умудренному опытом взрослому мужчине вид немного мальчишеский, озорной. Она не сразу поняла, чем рассмешила его, но тут Михаил вновь подхватил ее на руки и вскоре устроился на краю своей постели, не выпуская свою драгоценную ношу из объятий, с шутливой угрозой в голосе заявляя, что теперь точно никуда не отпустит, высказывая тем вслух и самое сокровенной желание самой женщины. - Только теперь? - празднуя свою маленькую победу, Марина также решила, что может себе позволить немного иронии, и, на минуту отстраняясь, подняла глаза к его лицу, лукаво глядя на мужчину. - А потом? Ответом ей стала тихая ухмылка и новая порция становящихся все более откровенными ласк, от которых Марина вмиг растеряла шутливый настрой, забывая обо всем вокруг. Сейчас он был ее миром, ее повелителем, учителем, который открывал ей все новые и новые грани чувственного наслаждения. Она и не думала, что простые прикосновения рук и губ могут давать так много. ...Медленно, мучительно медленно он вел ее к самому пику, заставляя стонать, умолять его позволить ей добраться туда поскорее. Впиваясь ногтями в кожу его плеч, сжимая от невыносимого и все еще остающегося неутоленным желания пальцы ног, оплетая его ногами, чтобы стать еще ближе. Но Мишель не поддавался ни на какие из ее провокаций, тихонько усмехаясь, наблюдая за тем, как она сходит с ума, он мастерски удерживал ее на последней грани, двигаясь все с той же мучительной размеренностью. Однако и его терпение имело пределы, поэтому настал момент и ему замереть, утыкаясь лицом куда-то в плечо своей женщины, и издать глухой стон, совершая последний толчок, означавший долгожданную развязку для них обоих...
Михаил Елагин: Он подул на ее сомкнутые веки. Марина лежала на спине, закрыв глаза и чуть приоткрыв губы, стараясь снова дышать ровно. Михаил убрал с ее лба прядь и внимательно посмотрел в лицо, словно пытался запомнить каждую ее черточку. Ну и кто мы теперь? И не муж с женой, и не любовники! - Теперь - это никогда, - он решил дать ответ на заданный ею вопрос, и она удивленно открыла глаза, видно не сразу поняв, о чем он говорит, - я теперь - твой раб, Марина. Мне легче снести твою немилость, но точно знаю, что теперь быть вдали от тебя не смогу. Никогда не думал, что ты мне так дорога. Он еще хотел добавить что-то, но остановился. Не время, пока еще рано. Скользнув рукой к ее округлому животу, он замер и задумался, над тем, что ждет их дальше. Сейчас весь мир сосредоточился в стенах этой комнаты, но за ее приделами есть и другой. И, если он снова решит вторгнуться в их судьбу, Мишель пока не знал, что будет делать. Понимал только, что отступать больше не станет. Притянув к себе Марину, граф начал нашептывать ей нежности и постепенно убаюкал ее. Вскоре и сам он погрузился в сон, но даже ночью не разжимал объятия. *** Утро началось очень внезапно. Граф едва начал будить спящую красавицу, щекоча ее щеки ее же прядью, как вдруг дверь в комнату открылась, и в проеме возникла мадам Сесиль, очень встревоженным голосом позвавшая сына. - Мишель, я нигде не могу… - дальше продолжать она не стала. На ее лице первое недоумение сменилось лукавой улыбкой, - А! Доброе утро вам. Я тебя потеряла, девочка моя! Мишель машинально заслонил Марину, словно ей что-то могло угрожать, а мать ничуть не стесняясь того, что вошла в не очень подходящий момент, прошла в комнату и села на пуф у зеркала. - Я очень волновалась. Сегодня ночью был убит человек, конечно он получил по заслугам, и, скорее всего, это была уличная драка. Но вы вчера ушли, не дождавшись меня. Впрочем, раз у вас все хорошо… может, вам завтрак прислать? Мишель просто ушам своим не верил, да и глазам, глядя на то, как спокойно она выглядит, рассказывая об этом происшествии. Но стоило матери заговорить о нем, он все же постарался незаметно для нее натянуть на плечо простыню.
Марина Елагина: Когда Мишель вдруг сказал, что отныне считает себя её рабом, Марина лишь сонно и счастливо улыбнулась, покрепче прижимаясь к его теплому плечу. Было похоже, что он вдруг научился читать ее мысли, потому что она чувствовала то же. Не очень понятно, почему это произошло с ней именно теперь, но Марина вдруг четко ощутила, что ее поиски и метания закончились, и конец пути здесь - в объятиях этого мужчины. Она любила его так давно! Любила юной девушкой, когда они только поженились, робким первым чувством, которое, как она думала, умерло, растоптанное предательством. Но оказалось, что оно обладает способностью возрождаться, подобно той мифической птице. И иногда - даже не спрашивая нашего мнения на этот счет. Причем, в ее сердце любовь явилась вновь уже не робкой, а жадной, чувственной, всепоглощающей, способной многое дать, но и требующей взамен столько же. Но и он, кажется, уже успел понять и почувствовать в ней это, ее мужчина, с которым никогда не будет просто жить, но без которого жизнь никогда не будет той, о которой она мечтала. Мишель был какой-то важной деталью ее бытия, отсутствие которой временно можно было перенести, но постоянно - вряд-ли. "Наверное, это и называется "созданы друг-для друга", - подумала она. Но почему тогда нужно было им пройти столько окольных путей, столько мучить и обижать друг друга, чтобы понять эту простую вещь? Ответить на этот вопрос было слишком сложно в ее нынешнем состоянии счастливой усталости, которое может дать только безумная ночь с любимым, вроде той, которую довелось пережить нынче Марине. Поэтому она решила, что подумает об этом как-нибудь другой раз, а пока... ... - Мадам Сесиль...я... мы, - пролепетала Марина, чувствуя, как ее щеки покрываются румянцем и натягивая край простыни до самого подбородка, чтобы мать Мишеля не заметила, что на ней нет ничего из одежды. - Надо же, мы ничего такого не слышали вчера, да, Миша? - она взглянула на него, также неловко пытающегося спрятать от матери перебинтованную руку и чуть не засмеялась. Наверное, это было, в самом деле, забавно наблюдать, как они тянут ее каждый в свою сторону и вообще ведут себя так, точно не были до того женаты одиннадцать лет. Впрочем, если подходить формально, то теперь-то они, действительно, не были женаты. Ибо бумаги о разводе, оформленные, наконец-то, должным образом, уже наверняка вступили в свою законную силу. Да только кому теперь были нужны эти бумажки? В ответ на ее вопрос Мишель сосредоточенно закивал, мол, да-да, конечно, ничего не слышали и вообще не понимаем, о чем речь. Мадам Сесиль, тем временем, расположилась на пуфе напротив кровати и, как ни в чем не бывало, рассказала им все подробности, которые она успела узнать. Что убитый оказался каким-то известным в округе грабителем, у него, правда, говорят, был еще сообщник, и вот его-то найти пока не удалось, но представители жандармерии считают, что, скорее всего, с ним убитый и не поделил добычу, за что, собственно, и был убит... Когда она успела выяснить все эти леденящие душу детали, ни Марина, ни Мишель понять не могли, но внимали им с такими праведными лицами, словно беседа происходила в салоне у камина, а не в спальне, где кругом была разбросана их одежда и все вокруг просто вопило о том, какую бурную ночь здесь провели. И было в этом что-то ужасно комичное, из-за чего оба в голос расхохотались, едва матушка соизволила, наконец, покинуть своих "детей", отказавшихся от завтрака, впрочем, также, в самых изысканных выражениях. - Господи, позор, какой позор! - на глазах у Марины от смеха выступили слезы. - Что обо мне станет думать мадам Сесиль?! Она застала меня в постели с мужчиной, который мне даже не муж! - ей было и еще, что сказать на эту тему, однако "не-муж", совсем недавно объявивший себя ее рабом, внезапно пресек развитие этой темы вполне себе властным поцелуем в губы, и Марина очередной раз забыла обо всех своих крамольных и прочих мыслях в его объятиях... Это был их второй медовый месяц. А может, и первый, потому что тогда, много лет назад, они никогда столько не говорили, никогда не смеялись и не делали столько всего вместе, как в этот благословенный июнь в Биаррице. Мишель уже и думать забыл, что куда-то там собирался уезжать. Но Марине по-прежнему было страшно задать ему этот вопрос - навсегда ли то, что между ними теперь? А еще было страшно представить, что в эту ночь он не придет к ней, что она не заснет в его объятиях, что не услышит его сонного дыхания рядом со своим лицом по утру. Было страшно, что они так счастливы. Но это был очень-очень приятный страх... далее
полная версия страницы