Форум » Прочие города и веси Российской империи » Попробуем любить, не потревожив зла… » Ответить
Попробуем любить, не потревожив зла…
Полина Сиверс: Время действия - июнь - начало августа 1833 года. Место - Тверская губерния, имение Молчаново, затем - Петербург, особняк Молчановых. Участники - Полина Сиверс, Иван Долманов.
Ответов - 25, стр:
1 2 All
Полина Сиверс: Слова Анны словно бы вылили на голову Полин ушат холодной воды. Но она не обижалась на невестку. У всех своя правда: она действительно мать, поэтому, прежде всего, станет думать об интересах своего ребенка. В принципе, Полина даже была ей благодарна за эту жестокую откровенность – все же лучше, чем копить обиды внутри. Но, в то же время, ее изрядно шокировало, что Анна повела себя, как самый изощренный интриган, перекладывая всю ответственность за возможные дальнейшие события именно на ее плечи, одновременно сумев уязвить в самое больное место, пусть и неосознанно. Да, она, Анна – мать, а Полин никогда ею не была и, скорее всего, никогда не будет. Поэтому никогда не сможет до конца понять ее в своем эгоистическом стремлении к личному счастью в ущерб интересам близких. Вероятно, таков был скрытый подтекст ее слов? Хотя, может быть, ничего такого мадам Молчанова в виду и не имела, однако истерзанной сомнениями Полин теперь во всем виделся скрытый смысл – второй, третий, десятый… И поделиться ими ей было не с кем, Иван уехал в Петербург вечером того же самого дня, когда произошел ее разговор с невесткой. Впрочем, возможно, к лучшему. А иначе, как бы она объяснила ему причину принятого ею после тягостных раздумий бессонной ночи решения? Да, Анна прекрасно ее изучила. Промучившись до утра, Полин пришла к выводу, что им с Ваней лучше расстаться. И дело даже не в Танечке. В конечном счете, Иван – не марионетка и вовсе не факт, что после разрыва с ней, тотчас же бросится именно в объятия племянницы Полин. Дело было в другом. Для всякой неокрепшей, юной любви нет ничего опаснее долгих размышлений о ее природе и последствиях. И верно, это специально задумано, что мы словно бы лишаемся способности рассуждать здраво, на первых порах наших чувств, особенно, если рядом с нами постоянно тот, на кого они обращены. А у Полин, даже в присутствии Ивана, было слишком много сомнений. Конечно, они пропадали, стоило ему обнять ее, сказать нежные слова, посмотреть в глаза. Сегодня утром, когда Анна вошла в ее спальню, точнее, чуть позже, после очередного разговора с Ваней, она решила, что проклятая неуверенность наконец-то покинула ее сердце, поэтому и согласилась принять его предложение. Но потом… и его не оказалось рядом в этот момент! А ведь он мог уехать и наутро, дождавшись, чем закончится ее объяснение с Анной. Но Иван отправился в Петербург раньше. А Полин, усмотревшая в этом еще одно мановение руки Судьбы, не остановила его… Она отбыла в столицу буквально на следующий же день. Оставаться в Молчаново, смотреть в глаза Анне и Танечке после всего – было слишком мучительно. И если племянница недоумевала и пыталась выяснить, что же послужило причиной такого скоропалительного отъезда, то ее мать не обмолвилась по этому поводу ни одним словом. Анна не злорадствовала. Прощаясь, Полин встретилась с невесткой взглядом и прочла в ее глазах, что госпоже Молчановой тоже тяжело, но, как уже было сказано, она сделала выбор. А Полин сделала свой. Петербургский особняк встретил нежданную гостью тишиной и запустением. Естественно, слуги не ожидали в ближайшее время никого из господ, поэтому вся мебель, люстры, скульптуры в холле были прикрыты белыми полотнами, вызывавшими у Полин неприятные ассоциации с саваном. Разумеется, все это тут же принялись снимать, но мадам Сиверс остановила этот процесс, сказав, что в Петербурге не задержится более одной недели, да и ту проведет в сборах. А потом уедет домой, в Неаполь. Об этом своем решении она не сказала в Молчаново никому. Наверняка, станут убеждать этого не делать, хотя, может, и нет. И еще неизвестно, что бы ее сильнее расстроило… Но не только этого боялась Полин. Страшнее всего теперь встретиться с Ваней. Уезжая, она оставила ему письмо, которое должно было скорее скрыть, чем объяснить истинные мотивы ее поступка. Писала с максимальной жестокостью, в надежде, что эти строки породят в его сердце, обманутом в самых лучших чувствах, ненависть и презрение к ней, слишком двуличной и малодушной, чтобы объясниться на словах, и скорее вытравят оттуда любовь. Впрочем, вероятность того, что Иван прочтет это письмо раньше, чем она уже будет далеко отсюда, была слишком маленькой, учитывая расстояние между Петербургом и Тверью, которое ему понадобится преодолеть, чтобы это сделать. Итак, Полин казалось, что она предусмотрела все. Однако, как всегда в таких случаях, одна крохотная деталь меняет всю картину. Когда ей доложили, что в гостиной ее дожидается господин Долманов, Полин, которая в этот момент еще даже не проснулась толком, показалось, что она сходит с ума. Иван не мог знать, что она в Петербурге! Но, подумав минуту, она все поняла – кто-то из ее родственниц написал ему письмо, скорее всего Танечка, а почту возят всегда быстрее, чем самых торопливых путников. Итак, ее побег, казалось бы, тщательно спланированный, обернулся полным провалом. Полин в некотором оцепенении сидела в постели, сжимая в изящных пальцах кофейную чашечку, но совершенно забыв, что из нее нужно еще и пить. Она пыталась собраться с мыслями и сообразить, как же ей быть теперь – как сказать на словах все то, что уже было написано? И в эту минуту Иван ворвался в ее комнату, осыпая ее с ног до головы бесчисленным количеством ромашек, которые принес с собой. После чего, видимо, страшно довольный, отошел в сторонку, любуясь произведенным эффектом. Полин медленно опустила фарфоровую чашку с остывшим кофе на столик и убрала несколько цветков, которые легли особенно неуместно. - Здравствуйте, - проговорила она тихо и холодно. – Осмелюсь спросить Вас, сударь, что все это означает? Иван по-прежнему смотрел на нее, с трудом удерживая улыбку, видимо, ожидая, что и она вот-вот отбросит свой официальный тон и снова станет его Полей, той, которую он уже успел узнать и полюбить, но застывшая у нее на лице каменная маска никуда не девалась. - Признаюсь, Ваш визит для меня большая неожиданность. Впрочем, возможно, так будет даже лучше. Иван… я решила, что мы должны расстаться.
Иван Долманов: - Извините, - сказал Ваня. – Однажды войдя через окно, я стал излишне вольно обращаться с дверьми. И то правда, манеры подвели меня. Холодный тон Поли обескуражил Ивана, но он подумал, что ее замечание не лишено логики. Пожалуй, с его стороны было чересчур смело врываться в спальню к женщине и мешать ей завтракать, даже если эта женщина скоро станет его женой, о чем пока что никому не было известно. - Да. Я уйду, – ответил он, совершенно не понимая, что именно она только что сказала ему. – Простите меня, мадам. Я только хочу сказать вам кое-что. Несмотря на наше вынужденное временное расставание, я буду любить вас по-прежнему… И нам ведь можно будет изредка встречаться? – и не давая Полине вставить ни слова в его тираду, прерывая все ее возражения, добавил. – Я подожду тебя в гостиной, пока нас не застали, – Иван поспешно вышел из спальни Поли, надеясь, что никто не заметил его маневра, и спустился в гостиную, надеясь, что Поля теперь поторопится и со своим завтраком, и со своим туалетом. Добрался Иван туда вполне благополучно, поблагодарив судьбу, что ему удалось не попасться кому-нибудь на глаза. Устроившись в глубоком кресле, стал ждать Полю. Она, действительно, вскоре пришла, но в ней не было ни тени той непринужденности, радости и смеха, которые они делили, когда были вместе. Проклятье! Неужели он мог чем-то ее обидеть? Поля села напротив. Мгновение она сидела неподвижно. Затем взглянула ему в лицо. В глазах, которые в упор смотрели на Ивана, не было улыбки, на что он надеялся, не было слез, чего он боялся после холодного приема. Они смотрели твердо, спокойно, невозмутимо. Иван не мог объяснить, почему, но он почувствовал себя опустошенным и в каком-то смысле обманутым. Он хотел, чтобы эти глаза были такими, какими он запомнил их в то утро, когда их застали. Возможно, это и глупо, но сейчас он думал, что Полина так холодна именно потому, до сих пор стесняется себя, той. Однако нет. - Я написал родителям письмо. Я знаю, ты не захочешь объявлять о наших планах до того, как мы получим их благословение. Мы могли бы навестить их, если хочешь? – она отвернулась посмотреть в окно, а он все пытался представить, чем можно объяснить то, что она может сидеть вот так, словно они не более, чем двое случайных попутчиков, тогда как ему стоит немалых усилий сдержаться, не протянуть к ней руки и не обнять ее?
Полина Сиверс: Самое ужасное было в том, что он, кажется, воспринял все, ею сказанное, как новую забавную игру, а потому, не раздумывая, бросился ей подыгрывать, изображая серьезность, хотя во взгляде серо-синих глаз, устремленном на Полин, по-прежнему плескались искры смеха… Полин вошла в гостиную. Иван вскочил со своего места, и было двинулся к ней навстречу, но она остановила его взглядом, молча села в кресло напротив. Растерянный Иван молчал, не зная, что ему сказать, ей тоже было слишком трудно начать этот разговор первой. Было вообще – слишком трудно. Не в силах более вынести его взгляд, Полин отвернулась к окну. Могло показаться, что ее там что-то очень заинтересовало, однако на самом деле, она даже не видела, что там. А Иван, тем временем, уже рассказывал ей, что не застал родителей дома, поэтому написал им о своей будущей свадьбе, но если Поля только пожелает, то они вместе отправятся в Карлсбад, где теперь с дочкой, совсем недавно появившейся на свет Ваниной младшей сестренкой, находилась чета Долмановых-старших. И обо всем расскажут им лично. Отчего-то Полин тут же припомнилось, как некоторое время назад Иван говорил ей про маленькую Нику, про то, какая она потешная, крошечная, как удивило его то, что у нее такой же формы нос, как у него самого. Тогда Ваня еще шутливо посетовал, что имя, которым бы он хотел назвать в будущем свою дочку – имя его покойной матушки, уже заняли, поэтому им придется искать какие-то другие варианты… Чувствуя, как спазм подбирается к горлу, понимая, что еще пять минут этой пытки – и она просто не сможет ее выносить, Полин резко обернулась к Ване и проговорила голосом несколько сдавленным, но твердым: - Нет, Иван, не хочу. Мы никуда не поедем и… встреч больше не будет. Между нами все кончено. Прошу, молчи! – воскликнула она. И Ваня, обескураженный и потрясенный, едва открыв рот, чтобы что-то сказать, действительно, замолчал. – Я знаю, что ты не простишь мне этого. Наверное, и не поймешь, тоже. Но так иногда бывает, милый. Ты просто слишком юный, чтобы знать это наверняка. Нам было хорошо вместе. Но это не была любовь, только страсть, взаимное влечение. Людям иногда свойственно смешивать эти чувства. Ты видел мои сомнения, я делилась ими с тобой, в какой-то момент даже подумала, что смогу забыть о них, но нет. Стоило ненадолго расстаться, как все вернулось вновь. И тогда я окончательно все решила. Мне не стоило давать тебе надежды, принимая предложение стать твоей женой, это вина, за которую я буду корить себя бесконечно. И ты вряд ли сможешь ненавидеть меня больше, чем я сейчас сама себя ненавижу за все это. Однако, как ни банально, время лечит, поверь, я знаю это совершенно точно. У тебя будет все хорошо. Встретишь девушку, полюбишь по-настоящему, женишься на ней… А меня будешь вспоминать, как далекое приключение своей юности, - Полин грустно улыбнулась, подошла к молодому человеку, едва касаясь, провела кончиками пальцев по его щеке. – А теперь тебе лучше уйти.
Иван Долманов: Как бы это ни было неприлично, разговаривать в выбранном Иваном стиле с женщиной, к тому же любимой, он не сдержался. Сдержанность не была отличительной чертой его характера. Он оттолкнул руку Полины, он не желал ее прикосновений и ласк сейчас. Она делает все это намеренно: гонит и удерживает одновременно. - Ты с ума сошла? Почему мы должны расставаться? Ты права, мне этого понять не дано, – он даже не пытался сдерживать своего голоса и теперь почти орал на нее. А она молчала, не удосужившись даже ему отвечать. – Куда уж тупому юнцу понять все ваши капризы, графиня! – их отношения, видимо, вновь входили в фазу скандалов и громких выяснений отношений. – Ты ведешь себя со мной, как со щенком. То подзываешь и даришь ласки, а то вышвыриваешь на улицу, как игрушку, которая стала тебе скучна и неинтересна. Может быть, у тебя такое увлечение, дорогая? Находить таких глупцов, как я, покорять их, а потом наблюдать, как они сходят с ума? Это доставляет тебе удовольствие, так ведь? Интересно, сколько бы ты продержалась, если бы нас не застали? Не думаю, что ты собиралась избавиться от меня так скоро, правда? Признайся, остальные удерживались рядом с тобой столько же времени, или ты быстрее находила им замену? А кому ты решила передать меня, о какой девушке ты говорила? О Тане? Сняла пробу, продегустировала, решила, что я – подходящая для нее пара, верно? – сцена походила на театральную, с той лишь разницей, что обычно актеры строили неестественные мины, превращая все в фарс. Полина с каждым бросаемым им вопросом становилась как будто меньше, а он радовался, что сумел доставить ей боль. Он страдал из-за нее. Так пусть и она немножко пострадает. За удовольствия надо расплачиваться. Нельзя быть жестокой и ожидать за это благодарности. Стоило ему замолчать, Полина резко, наотмашь, дала ему пощечину. Он поцеловал ее. - Так тебе нравится, да? – Полина еще раз залепила ему по лицу. – Живи, как хочешь… - он вышел из гостиной, глупо переживая о том, что она осталась там совсем одна. В голову вообще лезли какие-то глупые мысли о том, что он теперь скажет отцу по поводу письма, в котором уведомляет его о готовящейся помолвке. О том, как должен теперь вести себя с Таней и Анной Васильевной. Не было ли их вины в том, что случилось между ним и Полей? Кажется, он слишком много думал. Полина – взрослая женщина, способная отвечать за свои поступки сама, и решения принимает тоже сама. Сколько он не пытался повлиять на нее, ничего не вышло. Вряд ли невестка с племянницей могли обладать над ней большей властью, чем он. Или могли? Возможно, он действительно ничего для нее не значил, а все признания, обещания, что они давали друг другу по ночам… то лишь наваждение ночи. Ночью все выглядит не так, как при свете дня, ночью не видно грязи, тусклых цветов. Она все скрывает.
Полина Сиверс: Полин не покидало ощущение дежавю. Все это уже было с ними всего несколько недель назад, в той беседке у озера. И ей сейчас казалось, что с того момента прошел не месяц, или чуть больше, а целая жизнь. Жизнь, которая могла бы быть счастливой. Жизнь, которую она разрушила своими руками… Она представляла, что сейчас творится в его душе, потому что Ваня, ее Ваня, никогда не умел скрывать свои эмоции. И теперь, вместе с какими-то дикими, безумными упреками, вылетавшими из его уст в ее адрес, наружу, казалось, выливается бездна боли, которую она ему причинила. Избыток боли всегда лучше выплеснуть. А значит, пусть говорит все, что хочет, так ему быстрее станет легче. Она потерпит. Впрочем, Полин все же, наверное, несколько преувеличила свои способности к христианскому смирению. Или же это Ивану удалось перейти границу, которую было непозволительно переходить даже ему. Когда он заговорил о Танечке, Полин не выдержала и дала ему пощечину. Опешив, он на мгновение замолчал, а потом резко притянул ее к себе и поцеловал – жадно, грубо. Поцелуй-наказание… Но Полин не чувствовала себя виноватой в том, что он сейчас ей пенял. - Мне больно! – воскликнула она, вырываясь из его рук, отступая на шаг и прижимая пальцы к своим губам. Но еще больнее были слова, слетевшие с его искривившихся в саркастической ухмылке губ. Поэтому за первой пощечиной последовала вторая, от которой его голова резко дернулась, а на побледневшей от ярости коже щеки выступил красный след. Через минуту он ушел, резко толкнув дверь гостиной ногой, так, что она едва не слетела с петель и громко стукнулась об стену. Полин тихо опустилась в кресло, прислушиваясь к гулкому звуку его быстро удаляющихся шагов. Она чувствовала себя бесконечно уставшей. Внезапно наступившая после их громкого выяснения отношений тишина, оглушала. И еще некоторое время она сидела, глядя прямо перед собой в одну точку, как будто бы даже и не дыша. А когда, наконец, попыталась вздохнуть, то поняла, что почему-то не может этого сделать. И боль, которая мешала ей сейчас вздохнуть, хоть и ощущалась в груди, но явно носила телесный, а не душевный характер. Схватившись за подлокотники кресла, Полин наклонилась вперед – ей показалось, что так будет легче вздохнуть. В самом деле, вышло легче, но вместе с выдохом из груди вырвался резкий приступ кашля. Она кашляла все последние дни – немного простудилась на одной из почтовых станций где-то в Тверской губернии. Ожидала в домике смотрителя, пока запрягут свежих лошадей, чтобы ехать дальше, сидя напротив раскрытого окна, вот и простыла на сквозняке. И не придала этому особого значения, мысли были заняты совсем иным. Да и теперь – пара алых капель на белоснежном батисте ее украшенного кружевами платка вовсе не испугала Полин. Подумаешь, от сильного кашля лопнули сосуды, такое бывало и раньше. Не стоит тревог. Скоро она уедет домой, в Неаполь. И уже там непременно покажется доктору Моранди, у которого наблюдается все эти годы. Да, может, и доктор не понадобится вовсе, когда она вновь сможет вдохнуть целебный, чуть соленый и пахнущий йодом, воздух Средиземного моря, которого ей так не хватает здесь, в Петербурге. Однажды это помогло, а значит, поможет и во второй раз. В том, что справится с физическим недомоганием скорее, чем с душевной раной, Полин была уверена. Впрочем, не она ли только что говорила Ивану, что время лечит? Что же, теперь и у нее есть прекрасный шанс еще раз убедиться в справедливости этого постулата. Время – это то, чего у нее теперь опять в избытке…
полная версия страницы