Форум » Прочие города и веси Российской империи » Попробуем любить, не потревожив зла… » Ответить
Попробуем любить, не потревожив зла…
Полина Сиверс: Время действия - июнь - начало августа 1833 года. Место - Тверская губерния, имение Молчаново, затем - Петербург, особняк Молчановых. Участники - Полина Сиверс, Иван Долманов.
Ответов - 25, стр:
1 2 All
Полина Сиверс: Обширное имение в Тверской губернии, хоть и считалось самими Молчановыми родовым, прежние годы посещалось ими крайне редко. И не в последнюю очередь – из-за своей удаленности от столицы. Ведь, собственно, даже в Петербурге собираться удавалось нечасто. Отец и старший брат Полины вели кочевую жизнь военных, а они с матушкой гораздо больше времени проводили вне пределов России. Поэтому единственным разом, когда она приезжала Молчаново, было последнее лето перед замужеством. Однако впоследствии ситуация изменилась, Сережа и Анна прежде всего, для которой эти места были родными, очень любили Тверь и приезжали туда почти каждое лето, сперва вдвоем, а потом уже и с дочерью. Поэтому для Танечки Молчаново являлось своеобразной страной ее детства, о которой она настолько восторженно рассказывала Полин в те недели, пока протекала подготовка к отъезду, что графиня Сиверс и сама уже ловила себя порой на нетерпении поскорее увидеть это удивительное Молчаново. Наконец, сборы и утомительная дорога в полтысячи верст были ими преодолены, и кортеж экипажей, в одном из которых находились три женщины, благополучно подъехал по благоухающей липовой аллее к парадному порогу главной барской усадьбы. Иван намеревался приехать, спустя немного времени, чтобы дать хозяевам осмотреться. И Полина Глебовна мысленно отметила его деликатность. Первые недели в Молчанове протекли для графини довольно быстро. Она как бы по-новому открывала для себя эти места, а поездка в Тверь, которая была всего в двадцати верстах, произвела на нее глубокое впечатление. Центральные улицы, красивые каменные здания на набережной Волги, построенные по проекту самого Росси, Путевой дворец, волей его хозяйки, супруги местного губернатора и сестры Императора Александра Павловича, превращенный в великосветский салон, прекрасный театр – все это делало Тверь немного похожим на Санкт-Петербург. Причем, в отличие от столицы, которая на лето словно бы замирала, местная светская жизнь, напротив, становилась более насыщенной из-за тех, кто приезжал в родные края, проведя весь предыдущий год в Москве и Петербурге. Впрочем, для Полин, уже давно искавшей себе не увеселений, но покоя, гораздо большей отрадой стало пребывание в самом Молчанове. Покойный брат явно любил свое имение и всячески благоустраивал. Поэтому, даже теперь, спустя несколько лет после того, как его не стало, оно выглядело прекрасно – большой барский дом, двухэтажный, с белыми ампирными колоннами, очень просторный и уютный внутри. Окна комнаты, что была приготовлена для Полин, выходили в сад, где в это время, как водится, все цвело и благоухало. Особенно буйствовала сирень, которую очень любила Анна Васильевна. Поэтому местные садовники тщательно ухаживали за многочисленными кустарниками, несколько из которых росли в непосредственной близости от окон спальни Полин. Она тоже очень любила этот аромат, поэтому почти все время теперь держала окна открытыми, благо лето уже смело вступило в свои права, и на смену жарким дням приходили бесконечные теплые и светлые июньские вечера. И это время она полюбила особенно, ибо вечерами к аромату сирени добавлялась нотка ландышей, которые тут, в саду, тоже росли повсюду. И эти запахи были для Полин, поздней пташки, любящей почитать чуть не до рассвета, лучше всяких парижских духов. А днем она много гуляла в окрестностях – вместе с родственницами или даже одна, наслаждаясь покоем и с удивлением отмечая, что больше не испытывает своего обычного стремления убежать, уехать отсюда как можно скорее назад, в Италию. Словно бы какая-то часть ее души, долгое время дремавшая, пробудилась теперь и настойчиво говорила, что здесь ей ничуть не хуже. Впрочем, покойная и даже несколько сонная обстановка деревенской жизни рассеялась, как и следовало ожидать, едва в Молчаново приехал давно ожидаемый гость. За то время, пока не видела Ивана, Полин сумела убедить себя, что тот эпизод на балу был именно, что эпизодом в ее жизни, не более. Однако стоило Ивану появиться в доме, ощущение непокоя и душевного волнения вновь стало ее постоянным спутником. Причем, нельзя сказать, что было оно ей неприятно. Иван держался с Полин исключительно почтительно и чуть на расстоянии, большую часть времени проводя, как от него и ожидали, с Танечкой. Пользуясь деревенской вольницей, молодые люди целые дни гуляли – как верхом, здесь была неплохая конюшня, так и пешком, а вечерами их веселый смех, а так же звуки рояля, на котором Иван и Таня полюбили музицировать в четыре руки, частенько доносились из гостиной до открытой веранды, где Полин пила чай с Анной, и даже до ее комнаты, где проводила время в одиночестве, ибо невестка ложилась спать рано. Не желая мешать Ване и Танюше, а более всего – не чувствовать себя третьей лишней, мадам Сиверс вынуждена была также прощаться с ними на ночь, гораздо раньше, чем того требовал ее организм. И, как уже было сказано, вечера и ночи напролет проводила с книгой в руках. За соблюдение приличий – несмотря на то, что оставляют их надолго наедине, ни матушка, ни тетушка Танечки не опасались. Потому что Полин давно успела убедиться, что ее первоначальное мнение об Иване, как о самонадеянном невежде, было весьма превратным, а Анна Васильевна и вовсе обожала его, уже почти считая собственным сыном и, кажется, пользовалась взаимностью. Уже не раз она с гордостью говорила золовке, о своей уверенности, что к концу пребывания в Молчанове, Ваня обязательно предложит Танечке руку. Внешне все на то указывало, тем не менее, сама Полин, хоть и не говорила вслух, не была столь уверена в этом. Потому что неким шестым чувством ощущала, что отношение Ивана к Тане несколько иного рода, чем того хотелось бы Анне Васильевне. Что это скорее отношение брата к любимой сестре, чем пылкого воздыхателя к предмету страсти. Впрочем, свои догадки держала при себе. Ибо было слишком тревожно думать о том, что или точнее, кто же в противном случае удерживает Ивана от того, чтобы сделать то, что от него ожидают, уже сейчас… Они почти не виделись с Иваном без того, чтобы кто-то был в этот момент рядом. И у Полин не было никаких фактов, чтобы подтвердить свои подозрения, всего лишь несколько его взглядов, которые ей случилось перехватить - они обжигали, перехватывали дыхание… Случайных прикосновений – когда нельзя было их избежать, например, если что-то передавалось из рук в руки… То их столкновение в дверях веранды поздним вечером, когда оба, неловко улыбаясь, сперва пытались разойтись, а потом замерли на пару мгновений, неотрывно глядя глаза в глаза – и, наконец, разминулись, точно очнувшись, от голоса окликнувшей их Танечки… Все это было так эфемерно, но стоило им оказаться рядом, как эфир этот наполнялся таким напряжением, что Полин боялась, что это будет заметно окружающим. Поэтому и старалась избегать даже этих случайностей. Все должно произойти правильным образом: Ваня и Танечка поженятся, и будут жить счастливо, ибо они – прекрасная пара. А она – она скоро уедет и расстанется с ними на долгие годы, а может, навсегда. Вот только думать об этом Полин отчего-то было последнее время все тяжелее…
Иван Долманов: Иван старался быть приветливым и вежливым. Поразмыслив над своим поведением на балу, он пришел к выводам неутешительным: он был груб, нахален, глуп и самонадеян. Обдумав свое положение, он понял, что сам себя завлекает в ловушку. Полина никогда не пойдет на связь с ним по многим причинам. Первая – он сам. Разве может он увлечь такую женщину? Вряд ли! Вторая – родственные отношения между ней и Танечкой. Да вот только поведение графини было обидным и не менее глупым, чем его собственное. Она всячески пыталась избежать встреч, они даже ни разу не разговаривали друг с другом с момента его приезда, не оставались наедине. Ваня ломал голову над ее поведением, сначала оно его веселило, но потом начало раздражать. Не могла же она верить, будто он в ее собственном доме затащит ее под лестницу… Но этом моменте воображение Вани обычно бушевало. Но с другой стороны именно такое поведение Полины привлекало его гораздо сильней, чем любое другое возможное. Совсем избежать общения друг с другом у мадам Сиверс и Ивана, однако, не получилось. Довольно часто они обсуждали какие-то проблемы вчетвером, и тогда Полина проявляла лучшие свои качества: мягкость, деликатность, мудрость. В такие моменты Ваня не мог отказать себе в удовольствии, и подолгу разглядывал ее точеный профиль, пытаясь понять, отчего она не может быть такой с ним? Отчего между ними никогда не бывает дружеских разговоров, ведь, скорее всего, они станут родственниками. Однажды он уже собирался завести разговор на эту тему, но она так на него посмотрела, что слова невольно застряли в горле. Вероятно, следовало тщательней выбирать место, но Полина никогда не оставалась с ним вдвоем, и следовало пользоваться тем случаем, который ему представился. А представился он вечером в дверях веранды, когда Иван думал, будто Полина уже давно поднялась в свою спальню. Распорядок дня у мадам Сиверс тоже был странным: она отправлялась спать ранним вечером, а спала до самого завтрака. Так что не было у Вани возможности перехватить ее ни утром, ни вечером, днем же рядом всегда бывала Таня. В общем, положение его было незавидным. Даже посещения соседей для них проходили порознь. Анна Васильевна и Таня нередко оказывались приглашены, их компания была приятна многим. Если Иван соглашался сопровождать их, то Полина оставалась дома, если он отказывался – ехала вместе с невесткой и племянницей. Как ей удается предугадывать его решение, для Ивана оставалось загадкой, но ни разу не выходило так, чтобы они остались в Молчаново вдвоем. Так было всегда, но в этот раз механизм, по неизвестным ему причинам, дал осечку. Проводив Анну Васильевну и Татьяну, Иван вернулся к себе в комнату. Окно было распахнуто настежь. Из окон его комнаты была видна главная подъездная аллея. С самого утра на небо то и дело набегали темные тучи, но дождя так и не было. Однако в воздухе уже повисло ощущение предстоящей грозы. В разогретом воздухе сирень издавала еще более терпкий аромат. Иван глубоко вдохнул в себя запах цветущего сада и чуть не подавился тягучим воздухом: из парадного выходила Полина. Он-то думал, что она уехала вместе с Анной Васильевной и Таней, шестым чувством угадав, что он откажется, но вот он видит ее, уходящей на прогулку. Какая удача! Редкий шанс поговорить и выяснить все недоразумения. Другой такой ему вряд ли представится. Сборы заняли некоторое время, поэтому Ваня решил, что ему легче будет догнать ее верхом. Стараясь больше не терять ни секунды, он пришпорил коня.
Полина Сиверс: Лишь только открыв утром глаза, Полин уже почувствовала приближение головной боли. Мигрень посещала ее редко, но, что называется, весьма метко. Чаще всего это происходило при резкой перемене погоды. Вот и теперь, едва выглянув в раскрытое окно, она смогла очередной раз убедиться в точности своего внутреннего "барометра". Светило солнце, но в воздухе уже повисло неуловимое ощущение приближающейся грозы. И маленькие облака, которые уже показались на горизонте и выглядели пока совсем несерьезно, и полное безветрие и даже знойная звенящая тишина этого июньского дня - все указывало на то, что погода переменится. Между тем, на сегодня у них с Анной и Танечкой был запланирован визит к соседям Сабанеевым. Однако поразмыслив, Полин пришла к выводу, что разумнее всего ей будет отказаться - ничего нет хуже, чем необходимость изображать веселье и заинтересованность в тот момент, когда твое главное желание - оказаться в тишине комнаты с плотно зашторенными окнами. Узнав о том, что Полин не сможет составить им компанию, Анна Васильевна, конечно, расстроилась, но настаивать, разумеется, не стала. Поэтому сразу после завтрака невестка с племянницей отправились собираться, а сама мадам Сиверс вернулась в свою спальню, предварительно попросив горничную принести ей пузырь со льдом. Иногда удавалось остановить развитие приступа, прикладывая к ноющему виску что-то холодное. Вскоре ей и вправду стало легче, но Полин все же не стала менять решения. Лучше ей сегодня побыть дома. Тем временем снизу, из гостиной, послышались голоса - родственницы ее, наконец, подготовились к отъезду и теперь что-то обсуждали между собой и с Иваном - его голос Полин тоже расслышала. За завтраком они не пересеклись - перехватив что-то с утра пораньше, молодой человек уехал купаться на озеро, что было здесь же, в имении. Но теперь, видимо, вернулся. И Полин вдруг пришло в голову то, о чем она не подумала раньше - отказываясь от поездки, она останется с Иваном практически наедине! Нет, конечно, же не совсем наедине - в конце концов, дом полон слуг! Однако мысль об этом почему-то обожгла ее. И мадам Сиверс буквально вскочила с постели, точно собираясь... сделать что? Выбежать в гостиную и заявить, что передумала и поедет к Сабанеевым? Ну и что о ней подумают?! Досадуя на непонятный порыв, молодая женщина вновь присела на край своей кровати и попыталась рассуждать разумно. Сейчас Аня и Танюша уедут, а она подождет немного, и пойдет гулять. Да, довольно душно, но с другой стороны, сидеть в четырех стенах весь день, зная, что где-то рядом он... С трудом выдержав достаточное, с ее точки зрения время, Полин призвала опять свою горничную, переоделась и вскоре уже медленно шла по главной аллее - сама не зная толком, куда. Думала Полин в этот момент лишь о том, что давно не чувствовала себя так глупо - бежать из собственного дома, точно глупая школьница, позор какой! Между тем, пользуясь свободой от контроля со стороны головы, ноги сами привели мадам Сиверс... все к тому же озеру. На берегу его была устроена выкрашенная белой краской беседка. Расположившись в ней, Полин долго задумчиво разглядывала неподвижную гладь водоема, местами поросшую камышом и кувшинками. Зрелище это было так спокойно и мирно, что немного гипнотизировало. Поэтому топот конских копыт, который донесся до ее слуха спустя некоторое время, заставил мадам Сиверс вздрогнуть и обернуться к источнику звука. Должно быть, наши потаенные страхи - или же желания? - иногда все же могут материализоваться? Иван, а это именно он сейчас, не торопясь, спешился со своего большого серого рысака, привязал его за уздцы к перильцам беседки, и не спрашивая разрешения Полин, молча вошел в ее убежище. - Зачем Вы пришли сюда? Что Вам угодно? - немного опешив, Полин утратила вежливость. - Еще чуть-чуть и я стану думать, что Вы меня преследуете!
Иван Долманов: Как и ожидал, Иван очень скоро нашел Полину. Таня рассказывала, что ее тетя облюбовала белую беседку на берегу озера. Весьма живописное место, отвечающее развитому художественному вкусу. Умиротворяющая картинка так ее заворожила, что она обернулась к нему только тогда, когда Иван уже стоял на земле, держа за поводья своего рысака. Он не таился, и думал даже окликнуть Полин, но не решился потревожить ее спокойствия. Ведь он всего лишь хотел объясниться с ней, просить прощения за свое поведение, умолять ее не быть к нему такой жестокосердной. Он уже нацепил свою самую смиренную улыбку, когда она, обернувшись, вся переменилась. Умиротворение разбилось вдребезги, во взгляде полыхали молнии. Улыбка постепенно сползла с лица молодого человека, но он еще надеялся на дружеский разговор. И она заговорила! Полина обвиняла его в том, что он ее преследует, фактически гнала от себя, не давая шанса объясниться, уладить все недоразумения. Видимо, этой женщине чуждо все человеческое. Она умела быть тактичной и мудрой со всеми, кроме него. Тогда пусть и сама получает такое же отношение в ответ. Он искренне старался! - А что мне может быть угодно?! – фактически прокричал он ей в ответ. – Разве могу я подойти к вам, чтобы поговорить, чтобы обсудить красоту пейзажа, или еще что-то… столь же банальное! Нет, я неизменно обязан вас преследовать! С какой целью, хотелось бы узнать? Нет, молчите, я догадаюсь сам! Я, должно быть, хочу поймать вас в темном углу и изнасиловать! – Иван уже не владел своими эмоциями. Начав, он не мог остановиться. Злость, обида застили ему весь белый свет. В такие моменты он становился неуправляемым, горячая кровь бурлила в венах. - Наверное, и следует! – Иван не подошел, а подлетел к Полине, и схватив ее за руки, завел их ей за спину. Она инстинктивно отступила назад, испуганная его вспышкой, и уперлась спиной в колонну. Иван собственным телом прижал ее, не оставляя ни малейшего шанса, чтобы вырваться. - Ты же только такое поведение и признаешь! А когда с тобой по-человечески, не воспринимаешь! – наверное, Полина хотела возразить, но Ваня не слушал. Он решил показать ей разницу между тем, как себя вел, и как мог бы. Тем более, что влекло его к ней совершенно по-настоящему. Склонившись к губам Полины, он стал настойчиво целовать их. Она сопротивлялась, но ничего не могла поделать. Как слабая птичка, Полин билась в его руках, он даже вынужден был выпустить ее запястья, боясь, что она вывихнет руки. А кроме того, ему и самому невыносимо хотелось наконец обнять ее, ощутить под своими ладонями каждый сантиметр ее тела.
Полина Сиверс: Переход от угроз к действию у него произошел настолько быстро, что Полин просто не успела адекватно среагировать. В ее ситуации это означало, наверное, дать пощечину и гордо удалиться, оставив Ивана в одиночестве. Но он оказался проворнее. И вот уже Полин обнаружила себя в полной его власти, что не мешало ей, впрочем, отчаянно бороться за свою честь и свободу. Она понятия не имела, что это ему взбрело в голову, что такого она сказала и сделала, что могло бы настолько разъярить Ивана. Но четко понимала, от того, как станут разворачиваться события, зависит вся ее дальнейшая жизнь, а именно – то, насколько ей удастся сохранить самоуважение и достоинство. Она просто не могла позволить этому взбесившемуся самовлюбленному мальчишке почувствовать над собою власть, несмотря на то, что, как ни ужасно, он, в самом деле, обладал ею. Поэтому, хоть и всего на пару минут, Полин замерла в его объятиях, позволяя ему целовать себя, исступленно шарить руками и губами по своему телу, пытаться избавить ее от одежды. Вероятно, решив, что она готова капитулировать, Иван ослабил свою хватку, на мгновение отстранился, и внимательно заглянув ей в глаза, вновь прижался губами к ее рту, уже не так резко, как первый раз, а гораздо нежнее. И тут Полин сделала что-то неожиданное уже для самого молодого человека – она вдруг укусила его за губу! Резко отпрянув, и выпуская ее, Иван инстинктивно прижал пальцы к саднящему участку кожи – Полин не без удовольствия успела заметить, что там, кажется, даже кровь выступила! - Ты отвратителен! Если это единственный способ, которым ты способен ухаживать за женщиной, что же, тебе еще слишком многому надо научиться, чтобы получить право называться мужчиной! – прошипела она, со всей силы оттолкнув его, обескураженного таким развитием событий. – Ненавижу! – после чего пошла прочь, ни разу не оглянувшись и даже не пытаясь ускорить шаг, потому что в душе знала, что следом он после таких убийственных слов не побежит. Тем не менее, мысли в голове путались. Вместо того чтобы отправиться домой,- куда же еще? - короткой дорогой, она зачем-то пошла через небольшой лесок, отделявший озеро от главной усадьбы, где находился барский особняк. Поэтому путь выдался более продолжительным. Но это было даже хорошо, потому что так хватит времени привести в порядок не только свой внешний вид, но и мысли. Впрочем, с последним все было гораздо сложнее. Едва только оказавшись в своей комнате, тщательно закрыв дверь на ключ, Полин буквально рухнула на постель, не раздеваясь и не снимая обуви. Она не знала, что делать дальше. Как теперь существовать рядом с ним – после всего? Как смотреть в глаза Анне, Танечке? Уехать – проявить слабость, показать, что он, в самом деле, ей небезразличен. Остаться – но это же невыносимо, господи! Да что с ней такое?! Что такого в нем, этом проклятом мальчишке, который способен пробуждать в ней все самое дурное, одним лишь взглядом, прикосновением превращать в фурию ее, которая отродясь не вела себя, как злобная истеричка и потешалась над теми из женщин, кто так поступал? Вскочив на ноги, желая отвлечься, мадам Сиверс подошла к окну и выглянула на улицу. Пока она шла домой, солнце уже успело скрыться за тучами. Теперь же, то и дело налетали порывы ветра, немилосердно трепавшие ветви сиреневого куста рядом с подоконником, срывая звездчатые лиловые цветки, и недвусмысленно указывая на то, что дождь уже близок. А между тем, Таня и Анна еще не вернулись. А вдруг они останутся у Сабанеевых на ночь? Ничего удивительного – кто же отправит гостей в непогоду в путь? И тогда ночью в доме они опять останутся вдвоем… Окончательно измучившись от всех этих мыслей, Полин достала из ящика прикроватной тумбочки маленькую склянку с успокоительными каплями, которые изредка пила, когда ее мучила бессонница. Накапав в стакан с водой, наверное, тройную, против обычной, порцию лекарства, она выпила залпом его содержимое и вновь легла на кровать, в надежде, что успокоится, задремлет, а когда проснется, все это безумие прекратится…
Иван Долманов: Ярость сменилась неистовым желанием, да и Полина перестала биться в его руках. Она позволяла ему целовать себя, и это открытие удивляло и воодушевляло, побуждая Ивана к действиям. Но мерзавцем, готовым воспользоваться сломленной волей женщины он все же никогда не был. На мгновение отступив, Иван увидел в глазах Полин ответное желание, и лишь тогда снова начал целовать ее. Нетерпение делало его грубым, он старался сдержать себя, пытаясь быть с ней нежнее. В этот момент он не думал ни о чем, был пьян ощущением настоящей женщины в своих руках, и вдруг его эйфория прервалась неожиданной болью. Полин укусила его и теперь, едва он отпустил ее, вырвалась из объятий. Он ошалело смотрел на нее, не понимающий, что произошло. Облизнул губы и ощутил солоноватый привкус крови во рту, прижал руку к укушенной губе. То, что он принял за страсть, на деле оказалось ненавистью, о чем Полин ему и сообщила. Женщина, резко толкнув его в грудь, буквально смела молодого человека со своего пути и пошла зачем-то в сторону леса. Ваня предполагал, что она захочет уединиться, но подумал, что дом был бы лучшим для нее убежищем, чем лес. Но разве можно понять женщину? Особенно Полю! Шла она не быстрее и не медленнее, чем обычно, прекрасно понимая, что он станет догонять ее. Его поступок был всего лишь вспышкой. Они ведь даже на солнце случаются, а уж он – всего лишь человек. - Я просто хотел поговорить… Понимая, что верхом вернется домой гораздо быстрее Полин, Иван не стал искушать судьбу и пару часов прогуливался по окрестностям, чтобы не столкнуться с ней там так скоро. Все это время тучи сгущались, и вскоре на небе не осталось ни одного просвета, резко потемнело, ветер утих. Скоро должен был начаться дождь. Ваня поспешил домой, пока ливень не застал его в поле. Когда он подъехал к парадному, увидел выходящими из экипажа Танечку и Анну Васильевну. И как раз в этот момент начал накрапывать дождь. Стоило им войти внутрь дома, как мелкий дождик превратился в настоящий ливень. - Ой, Танечка, как вовремя мы с тобой успели вернуться, гляди, какой дождь пошел! – воскликнула Анна Васильевна, закрывая ставни окон, а затем демонстрируя мокрые следы на платье от брызг дождя по подоконнику. - И ты, Ванечка, тоже! Ух, намочило бы тебя сейчас этим ливнем! И надо же, как потемнело, не видно ничего! Как же хорошо, что у нас все дома, все в сборе, сейчас пойдем ужинать… где же Поленька? – Иван почувствовал тревогу, действительно, где же Полина? Даже если предположить, что она продолжит всячески избегать его, не выйти к Анне Васильевне с Таней, Полин не могла. - Она, наверное, не слышала, как мы приехали, и читает в своей комнате. Я ее позову, – откликнулась Таня, но уже через несколько минут снова спустилась в гостиную, сбитая с толку. Дверь в спальню Полины была заперта на ключ, из комнаты не было слышно ни шороха, на стук в дверь никто не отозвался. Тогда было решено расспросить прислугу, не видели ли, куда пошла графиня? Но и они ничего не смогли рассказать, кроме того, что утром мадам Сиверс ушла гулять, да никто так и не видел, чтобы она возвращалась. Волнение охватило всех домочадцев, но Ваню более всех. На улице начало смеркаться. - Я видел, как она шла в сторону леса у озера, – Ваня сделал вид, что только что вспомнил эту деталь. - Да что же это ей в голову взбрело, она ведь совсем не знает этих мест. Бывала тут мало, да уж пятнадцать лет и вовсе не появлялась! – у Вани замерло сердце от этих подробностей. Сейчас, в сумерках, под дождем, Полина искала дорогу домой, заблудившись в незнакомом лесу, в котором спасалась от него! Какой он болван, что позволил ей уйти, надо было обязательно проводить ее домой, или проследить за ней! Но у него ничего не свершалось так, как надо. С появлением графини Сиверс все происходило так, как получится. - Я еду ее искать.
Полина Сиверс: Стук дождевых капель по железному карнизу раскрытого настежь окна разбудил Полину. Оказывается, пока она спала, на улице разыгралась настоящая буря! Открыв глаза, она даже не сразу поняла, какое сейчас время суток, настолько было темно в комнате, несмотря на то, что часы на каминной полке показывали всего девять пополудни, что в июне еще, по-сути, даже не вечер. Поднявшись с постели, мадам Сиверс поспешно подошла к окну, чтобы закрыть рамы, и тотчас наступила в лужу, что успела натечь с подоконника, босыми ступнями. Полин тихо чертыхнулась - чулки мгновенно промокли и теперь придется их менять... А ливень за окном, тем временем, сделался просто апокалиптическим, что называется, стеной! Да еще и раскаты грома, которые гулко сотрясали, казалось, весь их дом. Переодевая чулки, и приводя себя в порядок после сна, Полина посматривала в окно, наблюдая, как потоки воды яростно стучатся в стекла, словно пытаясь пробить, растворить их, ворваться в комнату вслед за теми лазутчиками, которые успели проникнуть туда, пока беспечная хозяйка спала... Закончив с переодеванием, молодая женщина подошла к двери комнаты и попыталась расслышать сквозь приглушенный, но все равно довольно громкий шум дождя, звуки в доме. Но это было невозможно. Поэтому вскоре Полин уже спускалась в гостиную, где рассчитывала увидеть хоть кого-нибудь из членов семьи. Надежды ее оправдались. Стоило открыть дверь, как в ее сторону обернулись сидящие у камина, разожженного по случаю дождя и общей сырости, невестка и племянница, в один голос произнесшие ее имя. - Но тетя, где же ты была? - Танечка первая опомнилась от удивления и подскочила к мадам Сиверс, подхватывая ее за руку. - Мы с ног сбились, по всему дому искали тебя! - Что означает "где", милая? - Полин все еще не понимала, чем вызвана такая ажитация по случаю ее прихода. - Я спала у себя в комнате. Еще днем чувствовала себя плохо, а когда вы уехали, решила прогуляться. Затем... - тут она на секунду замялась, - мне не стало легче, поэтому я приняла своих капель, в надежде, что смогу хотя бы уснуть. Вот и уснула - богатырским сном! - на губах женщины появилась чуть смущенная улыбка. - Наверное, слишком много лекарства выпила... А ты в самом деле стучала ко мне, Таня? - Еще как! - воскликнула та. - Чуть дверь не сломала! А потом прибежала сюда, напугала маму, Ваню! Ведь правда, ты испугалась, матушка? - Конечно! Но особенно взволновался Иван, представь: он вовсе решил почему-то, что ты заблудилась в лесу, когда возвращалась домой. Вскочил, как оголтелый, на коня и унесся куда-то искать тебя прямо в самый ливень! Я вот теперь места не нахожу - гроза-то какая, помнишь ведь, как с Жорженькой тогда вышло? - при этих словах невестки, графиня Сиверс испуганно взглянула на нее, та же самая мысль пронзила сейчас и ее собственный мозг. - Но с чего он взял, что я ушла в лес, господи, боже мой?! - Полин всплеснула руками и как всегда в минуту волнения, принялась расхаживать по комнате. - Он же видел - я шла в сторону дома, вот, глупый, глупый мальчишка! - То есть, как? - Анна была озадачена. - Вы что, встретились на прогулке? А почему он не проводил тебя? Прекратив метаться, Полин замерла на месте, готовая укусить себя за язык. - Я хотела сказать... да! Мы встретились в той беседке... у озера. Немного поговорили, а потом я - мне же было плохо - пошла домой, а он - отправился гулять дальше, Аня, ну что здесь непонятного?! Ну почему же я не сказала, что иду домой?! Но я думала, что он и сам поймет! Аня, а что, если и правда, будет, как с Жоржем?! - Поля! Ты с ума сошла! И я тоже, раз напомнила тебе об этом! Все будет хорошо, не волнуйся. Максимум, промокнет до нитки, ну да теперь лето, жара... господи, ну я же не хотела так тебя напугать, Поленька, душа моя!.. Танюша, немедленно сбегай, принеси тете ее капли, - растерянная Анна Васильевна обернулась к дочери, потом вновь посмотрела на золовку. - Где ты их хранишь? - Не надо... я сама, - Полин высвободила похолодевшую ладонь из руки Анны. - Простите меня за эту истерику, сама не знаю, что нашло, может, это из-за мигрени. Я пойду к себе. Немедленно сообщите, как только Иван вернется, ладно? - получив утвердительный ответ от обеих родственниц, она поспешно удалилась из гостиной.
Иван Долманов: В призрачном фосфоресцирующем свете молний, яркие вспышки которых периодически освещали черные деревья, Ваня выехал из леса. Он уже давно потерял свою шляпу, дождь хлестал ему в лицо, одежда промокла насквозь. Продолжать поиски было бесполезно, слишком темно. «Только бы она вернулась, пока меня не было. Буду просить у нее прощения на коленях, уеду, лишь бы с ней все было в порядке», - в голове не было иных мыслей. Пусть ночь и не была холодной, но кто знает женщин? На то они и слабый пол. Вдруг она простудится, промокнув под дождем, поскользнется на размокшей земле и сломает ногу. С одинокой женщиной в лесу, под дождем, ночью может случиться что угодно. Ваня не мог представить, как вернется сейчас к Анне Васильевне с Таней, и скажет, что так и не нашел Полины. Напуганный, взволнованный он приближался к дому. Встречать его на порог никто не выбежал. Иван почувствовал в этом добрый знак. Если бы Полин еще не вернулась, он был уверен, домашние были бы слишком встревожены, чтобы не броситься навстречу. Дверь перед ним распахнула одна из служанок, ее он ни о чем спрашивать не стал. А как был – мокрый, грязный, с запутавшимися в волосах ветками, весь в паутине – вошел в гостиную, где, он заметил еще с улицы, горел свет. Полины в гостиной не увидел, зато там находились Анна Васильевна и Танечка, которые были совершенно спокойны, даже веселы. - Вернулась? – с облегчением спросил Ваня, заранее зная ответ на свой вопрос. «Слава богу!» - С ней ничего не случилось? Как она? – забросал он вопросами присутствующих в комнате дам. - Все хорошо, Ванюша. Рассказывать ничего не стану, пока не переоденешься. Вода горячая уже стоит у тебя в комнате. Иди, а то с тебя уже целая лужа натекла. Иди, а потом все расскажу. – заинтригованный, Ваня радостно улыбнулся в ответ. «Дома, с ней все хорошо…». Подробности он и впрямь может узнать после того, как переоденется в сухое. Мокрая, холодная одежда липла к нему, словно вторая кожа, премерзкое ощущение. С удовольствием смыв грязь, бросив промокшую одежду в пустой таз, который ему благоразумно оставили именно для этого, Иван почувствовал себя необыкновенно счастливым человеком. Страшная история закончилась счастливым финалом. И не было причины винить себя в возможных бедах, которые могли бы грозить Полине из-за него. К тому же так приятно снова надеть сухую и теплую одежду! Разомлевший от домашнего уюта после бешеной гонки под дождем, Иван спустился в гостиную, где Таня и раскрыла ему глаза на происходящее. - Только подумай, после встречи с тобой, она вернулась в дом. Приняла какие-то свои капли и уснула. Даже не слышала, как я барабанила ей в дверь, представляешь? – Таня рассмеялась заливистым смехом. - Обязательно нужно узнать у нее название этих капель. Меня тоже иногда мучают приступы мигрени, – вставила свою реплику Анна Васильевна. - Гром разбудил ее, и она спустилась. Вот тогда-то мы обо всем и узнали. А сейчас вот снова поднялась к себе, пытается успокоиться, – продолжала рассказ Таня. - Да уж вряд ли спит, так из-за тебя перепугалась. Это все я виновата… - тем временем, вновь вступила в разговор Анна Васильевна, и Ваня перевел на нее взгляд, чувствуя, что его собственный дар речи пропал от возмущения. Он там, значит, в дождь, ночью по лесу ее ищет, а она дома спит! - Пойди, успокой ее, Ванюша, я как Жоржа покойного ее упомянула, она своя не своя сделалась, – да уж Ваня и сам теперь очень хотел ее видеть, благо вот и Анна Васильевна велела... Быстро взбежав по лестнице на второй этаж, он подошел к дверям спальни Полины и дернул за ручку, было заперто. Тогда он постучал в дверь, и позвал графиню по имени.
Полина Сиверс: Естественно, Полин не спала. Как уснуть, когда нервы напряжены, словно струны и вот-вот готовы со звоном оборваться от каждого неосторожного слова или неожиданного известия? Сидеть на месте она тоже не могла – расхаживала по комнате от стены до стены, нервно сцепив перед собой пальцы похолодевших рук, прислушиваясь к каждому звуку, что доносится с улицы или же из-за двери комнаты. Ведь ей же обещали немедленно сообщить, когда Ваня вернется! Однако до предельно напряженного слуха доносились лишь равномерное тиканье часов, да стук все тот же стук дождевых капель. Ливень уже миновал, обратившись тихим летним ночным дождиком. И лишь отдаленные зарницы, что периодически сверкали в окончательно потемневшем проеме окна, да глухое ворчание удаляющейся грозы еще напоминали о том яростном шторме, который имел место всего каких-то часа полтора тому назад. В спальне Полин вновь становилось душно, а может, ей просто было не по себе от волнения. Тем не менее, молодая женщина решила вновь открыть рамы. И вместе с сыроватым ветерком, мгновенно парусом надувшим занавеску, в комнату ворвались ароматы влажной листвы, намокших цветов и свежести, какая ощущается всякий раз после того, как бывает гроза. Замерев на мгновение, Полин глубоко вздохнула это благоухание июньской ночи и выглянула в темноту, словно там можно было хоть что-то увидеть. А когда вновь вернулась в комнату, услыхала, как кто-то поднимается по лестнице вверх, а затем быстро идет в сторону ее комнаты. И это была не Танечка и даже не Анна. Сердце, замерев, подпрыгнуло в груди – как же вышло так, что она не услышала, когда он вернулся?! Она стояла, вплотную прижавшись спиной к двери, когда Иван сперва робко, а потом более настойчиво постучал в нее, окликнув Полину. Каждой клеточкой она чувствовала вибрацию от этого стука. И она попадала в резонанс с той дрожью, что охватила сейчас все тело женщины. Мучительно пытаясь сообразить, что ей делать дальше – промолчать или откликнуться, открыть, или нет – мадам Сиверс стояла, зажмурившись, мысленно умоляя Ваню отступиться, уйти первому, не заставлять ее выбирать там, где выбор стоит между здравым смыслом и требовательным повелением ее сердца. Ведь, первый, хоть и был готов подписать акт о безоговорочной капитуляции, все еще твердил ей, что нельзя, что это неправильно! Нельзя открыть ему дверь, потому что тогда… она не может даже представить, что тогда произойдет! А Иван все не уходил, наконец, собравшись силами, Полин на цыпочках отошла от двери и слабым «сонным» голосом – вышло очень достоверно из-за крайнего волнения, - сказала, что уже легла спать, и все разговоры – завтра. На счастье, Иван не стал больше настаивать и, ничего не сказав, ушел. А сама Полина, дождавшись, пока его шаги затихнут где-то в глубине дома, со стоном схватилась за голову и вновь заметалась по комнате.
Иван Долманов: Стучал Иван долго и был настойчив, и стоило ему поверить во всю бесполезность своего поступка, как Полин ответила, будто уже спит. От этого он почувствовал одновременно и неловкость за то, что потревожил, и обиду. «Аха, разволновалась она… да так, что аж проснуться не желает, чтобы услышать радостную новость!» И все же, Ивану было хорошо, он мог понять и то, что мадам Сиверс не желает с ним разговаривать. Но если она, и правда, волновалась о нем (эта мысль была очень приятна), то теперь, может быть, уверена, что он дома, ему ничего не грозит, то есть он выполнил возложенное на него Анной Васильевной задание, и теперь со спокойной душой может снова спуститься в гостиную? - Она спит, – уведомил он Анну Васильевну и Танечку, вновь присоединившись к дамам, которые по-прежнему были там. - И нам пора, вечер выдался тяжелым, – непререкаемым тоном заявила Анна Васильевна, и никакие Танечкины уговоры на нее не действовали. В результате, ошарашенный Ваня остался в комнате один, не понимая, что происходит. По идее, хоть его усилия и были тщетны, но это же такой красивый жест! Дамы были просто обязаны оценить его героический порыв. Но нет! Вместо этого, он сидит в гостиной один, в то время, как они устраиваются в своих удобных кроватях. За что же его будто бы игнорируют? «Может, Поля все рассказала?» - была первая мысль Ивана, и он почувствовал, как на голове начинают шевелиться волосы. Но вряд ли это могло быть правдой. Поля, конечно, могла обо всем рассказать, пока его не было, но вроде, ничего в поведении ее родственниц на это не указывало. И все же, он здесь один! Женщины – непонятные, загадочные, таинственные существа, разгадать их мысли, настроение и желания может только великий маг и волшебник, коим он, к сожалению, не является. Увлеченный этими нелегкими размышлениями, Ваня вышел на крыльцо. Дождь уже совсем закончился, но духота как будто даже усилилась. Хотелось курить. Внезапно Ваню охватило глупое романтическое настроение, и он, к тому же, решил еще и прогуляться. Идея была плохой. Земля раскисла от недавнего ливня, и Иван решил немного погулять по саду, где были проложены дорожки, усыпанные гравием. Там он меньше рисковал поскользнуться на мокрой грязи. Да и курить лучше всего было с этой стороны дома. Окна Анны Васильевны выходили на парадную аллею, и она могла почувствовать запах дыма. При учете загадочной реакции на его возвращение в гостиную, Ваня не желал сейчас лишний раз о себе напоминать. Гулять по саду, впрочем, тоже оказалось далеко не лучшей идеей. Темень стояла такая, что можно было легко сойти с дорожки и врезаться в дерево. Тучи, которые еще не разошлись, скрывали луну, сад был погружен в абсолютную тьму, и только шум гравия не давал Ване сойти с тропинки. Вдруг он заметил слабый отблеск света из окна комнаты Полины. Ваня остановился и начал всматриваться в темноту. Огонек был слабым, вероятно, одна зажженная свеча, но этого ему хватило, чтобы понять - Полин не спит. Вместо этого она бегает по комнате, как очумелая, и ее тень мелькает на фоне легкой шторки. При виде этого зрелища, ему в голову пришла очередная плохая идея, на которые Ваня был так плодовит в этот день. Отбросив недокуренную папиросу в сторону, он приблизился к дому. Потом попытался ухватиться за водосточную трубу, она была чертовски скользкой после дождя, однако и это Ваню не остановило. Вцепляясь в нее мертвой хваткой, стараясь по-возможности меньше шуметь, он подтянулся до карниза на втором этаже, с ужасом думая, что будет, если труба отвалится. Но труба оказалась на редкость надежной, и вот уже Ваня заглянул в распахнутое окно. Как он и предполагал, Полина ходила по комнате, выражение ее лица рассмотреть было сложно, но общее волнение легко в ней угадывалось. Согласно первоначальному плану, Ване сейчас следовало бы спуститься вниз, но он решил, что глупо упустить такой шанс для объяснений. Возможно, что другого-то и не будет. Поля вновь станет избегать встреч с ним, как прежде. Зато сейчас она не ожидает его появления, поэтому Иван сумеет уговорить ее выслушать его. Стоило Полине повернуться спиной к окну, Ваня тотчас же залез на подоконник, и собирался уже забраться в комнату, как вдруг с размаху стукнулся лбом об оконную раму. Поля развернулась на звук и застыла с таким видом, что становилась понятно: сейчас она будет кричать. Ваня торопливо спрыгнул с подоконника, ему было необходимо успеть предотвратить этот крик, иначе как он будет выглядеть в глазах Анны Васильевны, когда та узнает еще и подробности их с Полин дневной встречи. Тем временем, сама она, молча, что удивительно, попыталась толкнуть его в грудь. Ване не оставалось ничего, кроме как поймать ее за руки и поцеловать. «О, Боже! - подумал Ваня. - История повторяется…»
Полина Сиверс: Спустя некоторое время после того, как Иван ушел, до обострившегося от нервного напряжения слуха Полин вновь донеслись звуки шагов, а также приглушенные голоса – Аня и Танюша прошли мимо ее комнаты, о чем-то тихо беседуя, вскоре она услыхала, как за ними закрылись двери их спален. Выждав еще немного, и сама Полина призвала горничную, чтобы та помогла ей переодеться ко сну. Когда все вечерние процедуры были завершены, и Наташа удалилась, пожелав барыне спокойной ночи, Полин вновь осталась одна. Она сидела перед зеркалом и не знала, что ей делать. С одной стороны – время позднее, можно было последовать примеру родственниц, лечь спать. Но с другой, выспавшись днем, рассчитывать, что Морфей заберет тебя в свои объятия так скоро, как этого бы хотелось, не приходилось. А бессмысленно лежать в темноте, вглядываясь в потолок, было еще мучительнее. Ибо Полин четко знала, что стоит лишь ей задуть свечу, как все события этого дня вновь навалятся на нее – теперь уже в виде воспоминаний, от которых ей будет просто некуда деваться. Чтобы хотя бы на время отсрочить неизбежную – Полина была в этом уверена – пытку, она попробовала читать. Взяла с каминной полки томик с новым романом Жорж Санд, в котором еще оставалось несколько непрочитанных глав со вчерашнего вечера, но вскоре поняла, что это была плохая идея – буквы сливались и мельтешили перед глазами в неровном свете свечи, смысл прочитанного проходил мимо сознания… Оставив бесплодные попытки, мадам Сиверс еще немного посидела, просто глядя перед собой, ну а потом вновь принялась мерить шагами собственную спальню – который раз за сегодняшний вечер пытаясь вытеснить волнение физической активностью, пусть и такой бессмысленной. Как хотелось бы ей погулять сейчас по саду! Однако там стояла непроглядная тьма, да к тому же теперь, после дождя, трава совершенно мокрая. И подобная прогулка для Полин, с ее слабыми легкими, была бы сродни попытке самоубийства. Внезапный шорох и затем – глухой стук об открытую оконную раму, раздавшийся за спиной молодой женщины, когда она совершала очередной тур своего хождения по спальне, заставил ее вздрогнуть и обернуться. Иван – в мокрой, расстегнутой у ворота рубашке, с растрепанными волосами, спрыгнул с подоконника, на мгновение приостановился, рефлекторно потирая ушибленное место на голове, и поморщился, а затем, бесшумно метнулся к остолбеневшей Полине, замершей посреди комнаты, приоткрыв рот, прижимая к нему ледяные пальцы. Она, наверное, хотела закричать, но способность издавать какие-либо звуки внезапно изменила ей. А потому, все, что Полина могла сейчас сделать – это столь же бессознательно, как и прочие ее действия в эту минуту, выставить вперед руки, точно отодвигая, отталкивая его. Вскоре ее ладони уперлись в грудь Ивана, но разве это могло стать для него препятствием? Разве хотела она этого сама? Взяв ее за оба запястья, он притянул женщину к себе, прижал к своей груди так крепко, словно боялся, что она сейчас растворится, исчезнет. Секунду, а может, меньше, продолжалась их молчаливая борьба, а потом Иван прижался губами к ее губам. Мгновение – а может, меньше, она сопротивлялась, а потом со стоном позволила ему – и себе – этот поцелуй. Руки ее взметнулись по плечам Ивана, по его шее, к затылку, пальцы нежно перебирали влажные пряди волос… Когда, почувствовав, что она больше не сопротивляется, он чуть ослабил объятия и немного отстранился, изумленно глядя ей в лицо, Полин тоже посмотрела на него. Не разрывая этой незримой нити, что связала их взгляды, она прикоснулась кончиком языка к маленькой ранке на его губе, которую сама же и нанесла сегодня днем – от их безумного поцелуя на ней вновь выступила капелька крови. И теперь Полин слизала ее так, словно это были ее собственные губы – естественно и привычно. Потом она улыбнулась Ивану, затаив дыхание взирающему на нее, ничего не предпринимая, - не решаясь! – отступила на полшага, потянула за края пояс своего шелкового пеньюара, и повела плечами, позволяя без того сползшей с плеч скользкой ткани бесшумно соскользнуть на пол, к своим ногам, оставаясь перед ним в одной невесомой в своем кружевном ажуре сорочке…
Иван Долманов: Но история одинаково лишь начиналась, продолжение же было совершенно иным. С покорностью судьбе Ваня ждал болезненного наказания за свою смелость. Но тогда Полина не была бы женщиной, желанной им больше всего на свете. Следовало это признать - ни один его день не проходил без мыслей о ней, без пытки воображать ее, наблюдать за ней. И сейчас Поля слишком походила на выдуманную им Полин, которой не могло быть наяву. Его насторожила произошедшая в ней перемена, он не мог понять ее нежности. Ваня оторвался от губ женщины, о которой мечтал, но оторвать свой взгляд не мог. Он предоставлял ей возможность, прогнать его, позвать на помощь, но она этой возможностью не воспользовалась. Реальность перестала существовать, Иван вступил в вымышленный мир, в котором Поля могла его любить. Она шагнула в его объятия и слизнула выступившую на его губе капельку крови. Если бы она желала, он по капле отдал всю свою кровь. Но и этого ему было не дано, так как Полин снова освободилась из его объятий. Неужели сейчас наступит страшный миг возвращения к реальности? Может, он сам все это и придумал? Женщина шагнула в сторону кровати и замерла. В темноте, Иван и не заметил, когда свечка успела потухнуть, еле сумел различить легкое движение руки Поли у своего пояса, взмах кисточки, как тонкий шелковый пеньюар, струясь по ее телу, соскользнул вниз. Как он хотел бы видеть ее сейчас, и корил себя за неловкость и сбитое пламя свечи. Темнота лишила его шанса рассмотреть ее всю, но, лишившись зрения, прочие его чувства обострились до предела. Тишина прерывалась звуком их дыхания. Полин сдалась, и Ваня ощутил первобытную радость охотника, вырвавшего победу в неравной схватке со стихией. Он прикоснулся к ее груди, глаза уже привыкли к темноте, теперь он видел, как блестят ее глаза, как она закусывает губу, задерживая дыхание от его ласки. Она коснулась его плеча, и теперь уже по его телу, как электрический ток, прошла внезапная дрожь. Полина, улыбнулась, ощутив его отклик, и тогда Ваня улыбнулся ей в ответ. Но бездействовать столь долго он не мог. Слишком сильно он этого желал, чтобы проявлять чудеса терпения. Он ощущал ее улыбку, когда целовал, а в то время, пальцы ее рисовали замысловатый узор на его груди, его рубашка упала туда, где уже лежал ее шелковый пеньюар, она прижалась к его обнаженной груди. Ее сорочка мешала, Ваня распутал завязки у горла, и она начала опадать на пол, когда тонкая ткань задерживалась на теле, он помогал. Прикосновение нежной, горячей кожи к его груди было ошеломляющим. Он подхватил Полин на руки и опустил ее на кровать. Он едва касался розовых губ, опаляя их горячим дыханием, и тогда сама начала целовать его. Как она была покорна, как отзывалась на каждое прикосновение, ее поцелуи заставляли забыть обо всем. Она единственная, любимая, его Поля.
Полина Сиверс: Он был не одинок в своем ощущении пребывания на грани сна и яви. Полин чувствовала то же самое. А что, если это и был сон - один из тех жарких, тревожных снов, которые последнее время так часто приходили к ней ночами? Иван был в них и вел себя так же, как и сейчас. Всякий раз, просыпаясь, Полин гнала от себя это наваждение, но сейчас ей меньше всего бы хотелось, чтобы все оказалось сном. Поэтому, когда Иван вновь стал целовать ее, словно для того, чтобы еще раз убедиться, что все происходит на самом деле, она прижалась ладонями к его груди, чтобы чувствовать под гладкой, горячей кожей биение сердца, чтобы знать... Общий мир, возникший совсем внезапно, уже казался им двоим таким привычным и уютным. Несмотря на то, что главными чувствами в нем были не зрение, а осязание, слух, даже обоняние. Ей нравилось прижиматься к Ивану, чтобы чувствовать запах его кожи, нравилось проводить ладонями по его спине и плечам, чувствуя рельеф мышц этого молодого, сильного тела, нравилось чувствовать его власть над собой и принадлежать ему полностью и без остатка. Наверное, ему было трудно сдерживать себя, но всякий раз, когда он слишком увлекался, Полин останавливала его, мягко, но решительно, чем, кажется, сводила с ума еще больше. Сводила с ума и сама улетала прочь. В их единении было что-то дикое и необузданное, но вместе с тем - бесконечная нежность, какая бывает лишь тогда, когда по-настоящему любишь. Сколько раз за ночь прошептали, простонали они друг другу слова любви? Наверное, миллион? А может, ни разу не произнесли их вслух. Но это ничего не меняло. Они были суждены друг другу, назначены друг для друга. И понимание этого было в каждом движении, в каждом поцелуе, в каждом дыхании. Они заслужили друг друга и были счастливы, оттого, что, наконец, поняли это... Даже под утро, совершенно обессиленные, задремав ненадолго, они все равно не расплели объятий, чтобы, проснувшись, вновь позабыть о времени и пространстве. Наверное, это было похоже на взаимную одержимость, однако они прекрасно себя чувствовали в этом своем сладком безумии и ничего не хотели с ним делать.
Иван Долманов: Иван очнулся от сна на рассвете, до того, как слуги проснулись и спустились вниз, чтобы открыть ставни и впустить в дом свет дня. Все то время, что им с Полей довелось поспать, он удерживал ее в своих объятиях, и теперь мог любоваться чертами ее лица. Полин была спокойна, такой он ни разу не видел ее до сих пор, она была счастлива и беззащитна. Ваню поразило – и ему не забыть этого чувства, - как, оказывается, беззащитна женщина, принимающая любовь. Возможно, некоторые женщины нарочно держат свою беззащитность в тайне, чтобы однажды все же проявив ее, привязать этим мужчину к себе навеки. И берегут свою тайну до последнего. Ведь то, что произошло с ним в первые минуты после пробуждения, будет живо в нем всегда. И если у них была страсть, он забыл о ней. Если нежность – она навсегда останется с ним. До этого момента он был слеп и глух; он спал; но так было прежде. Иван высвободился из объятий любимой женщины, раскрыл окна, не боясь, что кто-то может его увидеть, было еще слишком рано. Он спрашивал себя, существовал ли до него хоть один мужчина, чью любовь приняли бы так естественно и просто, так искренне и откровенно? Ведь он и сам ощущал себя так, как никогда прежде. Никакие проблемы не всплывали на поверхность, никакие тревоги не свербели в потаенных уголках души, нарушая блаженный покой. Как будто все в его жизни было решено и пред ним лежала прямая, гладкая дорога. Годы, оставшиеся позади, не в счет. Годы, ждущие впереди, - не более, чем продолжение всего, что он уже знал и чем владел, чем обладал. И так навсегда и неизменно. В будущем только одно: Полина и он. Женщина и мужчина, которые живут друг другом, не обращая внимания на суетящийся мир. Ваня закрыл глаза и не заметил, как Полин соскользнула с кровати. Она обняла его сзади, прижимая ладони к его груди. Ваня повернулся, не размыкая ее рук, и поцеловал ее висок. - С добрым утром.
Полина Сиверс: Проснувшись несколькими минутами позже него, Полин из-под полуопущенных ресниц наблюдала за Иваном, любуясь его высокой стройной фигурой, которая в проеме раскрытого окна, куда уже прорывались сквозь густую листву сада первые солнечные лучи, выглядела темным силуэтом. Его мысли сейчас были явно далеко отсюда, от этой комнаты и даже от нее, Полин. Но молодую женщину это нисколько не задевало: просто, прожив с ним вместе эту удивительную ночь, она уже знала, что никуда он от нее не денется. И она тоже - никуда от него не уйдет. Откуда взялась такая уверенность, Полин пока понять не могла, она просто знала это, поэтому спокойно ждала, когда он насладится своим уединением. Впрочем, вскоре она все равно неслышно выскользнула из-под одеяла и, на цыпочках подойдя к Ивану сзади, обняла его, прижимаясь всем телом, словно бы стараясь стать его частью, неотделимым фрагментом. Оба они сейчас были обнажены, и оба находили это единственно правильным и естественным. Одежда нужна, чтобы что-то скрыть - но им нечего было скрывать друг от друга, либо же для того, чтобы украсить - но они и без этого казались друг другу верхом совершенства. И поэтому единственный наряд, который им был теперь желанен - это объятия друг друга. В него они и облачались. - Доброе утро, милый, - как естественно это слетело с ее уст! Словно бы они говорили это каждое утро на протяжение многих-многих лет! Как же Полин всегда боялась этих "утренних разговоров", когда волшебство ночи улетучилось, а что будет дальше - непонятно. И вот теперь все было так просто, что она готова была плакать от счастья. Но плакать от счастья - это ли не глупость? Счастье следует встречать улыбкой, поэтому Полин улыбнулась ему, своему счастью, взирающему на нее сверху-вниз с высоты своего роста, чуть заспанному и растрепанному, но уже совершенно родному. Наверное, ради подобных минут стоит жить. Полин прежде ведома была страсть, она знала любовь, но никогда не думала, что они могут составлять вместе с нежностью такой головокружительный коктейль! Невероятная, всепоглощающая нежность, которой она раньше не знала. Быть в его объятиях - отныне, кажется, это единственно возможный для нее способ чувствовать себя живой и настоящей. Все остальное - лишь ожидание этих моментов. Однако неумолимо наступающий новый день, врывающийся в их маленький мир звуками пробуждающегося дома, приказывал расстаться. И дожидаться милосердной спасительницы-ночи, когда вновь можно будет жить... Наскоро одевшись, Иван направился, было, к двери ее комнаты, но Полин с улыбкой покачала головой, указывая ему взглядом на распахнутое окно: - Увы, мой рыцарь, тебе придется покинуть башню замка тем же путем, каким сюда проник, если не хочешь, чтобы Дракон узнал о том, что ты был здесь, - проговорила она. И Ване, который рассмеялся, когда услышал эти слова, не осталось ничего иного, как подчиниться шутливому приказу Полин, для которой с этого момента началась совершенно сумасшедшая полоса жизни, в которой она днем была по-прежнему степенной дамой, сдержанной и молчаливой, а ночью... ночью она превращалась в Королеву, верный рыцарь которой неизменно являлся ближе к полуночи в окне и даже уже научился не всякий раз ударяться головой об его проем. Полин смеялась, что уже согласна была бы попросить обить верхнюю часть оконной рамы чем-нибудь мягким, если бы подобное распоряжение не сочли чрезвычайно странным... Ночи принадлежали им двоим, но дни являлись сплошным мучением. Ведь невозможно же, в самом деле, изображать теплохладность, когда всякий взгляд обжигает, а всякое касание - точно удар молнии? Иван умолял Полин объяснить, почему она так настойчива в своем желании скрывать их отношения? Оба свободны, им ничто не мешает! Но она упорно просила подождать. Еще не время...
Иван Долманов: Упоительно было слышать ее голос, но слова – всегда обман. Никогда они не смогут передать чувства точнее, чем взгляды и прикосновения. А потому Ваня и Поля, поздравив друг друга с наступившим утром, умолкли. Но так не могло оставаться долго, утро вступало в свои права, и они должны были спускаться в гостиную, вести беседы, соблюдать приличия. Иван предложил Поле стать его женой, но она рассмеялась и сказала, что они должны подождать. Он понимал ее, и был удивлен, что она не изменилась с наступлением дня. Он мог ожидать от этой женщины, чего угодно. Она дралась с ним, кусалась, соблазняла, и даже умудрилась в него влюбиться! И это было самым непредсказуемым из всего перечисленного. Они оба только успели понять, что значат друг для друга, скорая помолвка была бы… неосмотрительной? Как смешно звучало это определение. Как будто они были осмотрительными, когда Иван одевшись, вылезал из окна Поли, а она с интересом следила за его упражнениями, поражаясь тому, как он не свернул себе шею, когда лез к ней ночью по мокрому после дождя карнизу. Кстати, этот трюк он повторял каждую ночь и каждое утро. После памятной ночи и Поля, и Иван спать стали много меньше, чем обычно, но весь их вид говорил о том, что это именно то, что нужно им двоим. После пары дней Иван почувствовал, что тайна делает их отношения даже интересней. Ему нравилось украдкой дотрагиваться до Полин, подлавливать ее в коридоре и украдкой целовать в шею, якобы случайно прикасаться к ее руке, когда им доводилось что-то передавать друг другу. Она злилась ночью, краснела от возмущения, говорила, что он должен быть аккуратней, что он выдаст их, что нужно быть более сдержанными. А Ваня смеялся ей в ответ и говорил, что будет только счастлив, когда все раскроется. Он начал уставать от того, что не может обнять ее всякий раз, когда ему этого хочется, даже за руку не может взять. Его тяготило такое положение, об этом он Поле не говорил, но считал его унизительным и для себя, и для нее, а еще больше для Танечки, которая в последнее время стала подозрительно навязчива. Никогда раньше не была ее компания ему в тягость, но теперь стала почти невыносима. Хоть она по-прежнему казалась ему милой и умненькой девочкой, но была совсем не такой, как Поля, которая стала для него идеалом женщины и женского поведения. Но все недостатки их положения окупались с лихвой, едва на мир опускалась темнота. И лишь об одном Ваня жалел, что летние дни длинны, а ночи коротки. В эту ночь Ваня снова пришел к Полин. Пока что они не пропустили ни одной из них, данных им, дорожили и помнили о каждой. Вход через окно в комнату Поли казался уже таким же привычным и удобным, как если бы он входил через дверь. Его возлюбленная ждала его, стоя у окна. Она уже несколько дней назад перестала целовать Ваню, когда голова его только появлялась в оконном проеме. Потому как от ее поцелуев эта самая голова начинала кружиться. Едва она об этом услышала, как начала дожидаться его полного появления, зато потом.... Ожидание во время дня подстегивало их. Ошеломленные встречей, они всегда забывались на некоторое время, и весь мир был им безразличен. И в этот раз их внимание принадлежало только друг другу. Ваня услышал, как раскрылась дверь, когда было уже слишком поздно что-то делать. Он лишь успел прикрыть обнаженную Полю одеялом.
Полина Сиверс: Их тайный роман развивался слишком бурно. Внезапно вспыхнувшее сильное и главное, взаимное чувство – Полин не могла сказать, что для нее это было впервые в жизни. В конце концов, именно так случилось у них с Жоржем. Однако тогда ей было слишком мало лет, чтобы до конца осознавать происходящее и его последствия. Ее возлюбленный был старше, был умнее и наверняка знал, что делать. А она лишь наслаждалась своей первой любовью. Теперь роли диаметрально поменялись. Старшей в их паре с Иваном была она, Полин, однако, что делать дальше – понятия не имела. И ведь нельзя сказать, что он отказывался от дальнейших ответственных решений! Напротив, едва не через неделю после того памятного дождливого вечера, Ваня, волнуясь и смущаясь, предложил Полин обвенчаться. От неожиданности она отказала, вероятно, слишком уж поспешно, чем даже обидела Ивана. И стоило немалого труда вновь убедить его, что сделала это не потому, что не хочет, а потому что слишком рано. Господи, как же часто она теперь повторяла эти слова, чтобы и самой поверить в них настолько, чтобы, отбросив все сомнения, все доводы рассудка, не отдаться своему желанию быть с Иваном, дышать им, принадлежать ему полностью, ни от кого и ничего не скрывая! Но, наверное, принимать необдуманные решения, не сомневаясь и не размышляя о последствиях – это привилегия лишь одной юности, а свою юность Полин уже прожила. И, когда однажды попыталась объяснить это Ване, лежа в его объятиях после очередной их бурной ночи, вновь увидела с его стороны обиду и непонимание – за то, что считает его своей игрушкой, глупым и влюбленным в нее по уши мальчишкой, а потому просто стесняется их отношений. Как было объяснить ему, что это не он мальчишка, а она, увы, уже не отчаянная девчонка, способная на безрассудство?! Впрочем, разве не было безрассудством даже то, что она вообще позволила этим отношениям начаться? С другой стороны, Полин твердо знала, что жалела бы до конца своих дней, если бы не позволила тогда Ивану остаться с ней. Да, это был замкнутый круг, и она не знала что делать. Но в одном была уверена – в том, что вновь любит. И любовь эта с каждым днем все глубже прорастает в ней, пуская в сердце корни так глубоко, что ежели возникнет необходимость вырывать их, то это может оказаться фатальным и для нее самой. Один раз – после смерти мужа, ей удалось выжить, но как-то случится во-второй? Впрочем, Иван не давал ни малейшего повода усомниться в себе. А Полин – Полин проклинала себя за это глупое самоедство и неспособность отрешиться от бессмысленных дум о том, что еще не произошло, но может, и просто любить его, наслаждаясь этим чувством, которое некоторым ни разу в жизни испытать-то не приходится, а ей, неблагодарной – выпало целых два шанса. Совершенно разных, но при этом – упоительных. Тем не менее, в какой-то момент, по прошествии примерно полутора месяцев их тайных встреч, Полин удалось немного расслабиться. И как водится, именно в это время, произошло неожиданное разоблачение. Вышло глупо – она просто забыла закрыть на ночь дверь. Раньше, еще до того, как начались их отношения с Ваней, Полин также почти никогда не запиралась в своей комнате. Но никто никогда и не входил к ней без предупреждения. Отчего так вышло на этот раз, Полин пока не знала. Иван несколько задержался у нее в то утро – оба слишком крепко уснули, а потом все никак не находили сил расстаться, обмениваясь уже привычными утренними нежностями, важными и понятными только им двоим. Внезапно дверь в ее спальню распахнулась, и на пороге замерла опешившая от неожиданного зрелища Анна, ее невестка. Иван и Полина стояли у окна и целовались, причем, если мужчина был уже одет, то на ней по-прежнему ничего не было. На появление нежданной гостьи он среагировал молниеносно, подхватив с пола сброшенное одеяло и заворачивая в него свою женщину так, словно хотел спрятать от всего мира сразу, одновременно заключая ее в объятия, в чем для мадам Молчановой определенно был некий вызов и знак. Сама же Полин не знала, куда девать глаза, несмотря на то, что Анна тотчас же захлопнула дверь, и через мгновение после этого, до них с Иваном донесся звук быстро удаляющихся шагов. Тем не менее, еще примерно минуту Полин, молча, стояла, уткнувшись лицом в грудь любимого, слушая, как ровно бьется его сердце, а потом немного отстранилась и, взглянув на него, прошептала: - Что же теперь будет, боже мой?
Иван Долманов: Сначала Иван ощутил растерянность и досаду, что тайна их с Полей отношений оказалась раскрытой. В большей степени сама Поля была виновата в его растерянности. За то время, что они были вместе, он изучил науку любви. Понял, что значит быть покладистым, внимательным, прислушиваться к женщине, безгранично ей доверять. Потому он и немного испугался, когда она уткнулась в его грудь, словно юная девочка, которую поймали целующейся со своим возлюбленным. Ваня посмотрел в глаза своей новой – маленькой Полин, и улыбнулся. Случившееся было ему только на руку. Он уже давно хотел, чтобы их чувства перестали быть тайной. Теперь они смогут обвенчаться. То, на что они так и не решились, судьба решила за них. - Испугалась? Глупенькая моя, - и никогда в его словах не сквозило столько нежности и любви, сколько сейчас. Он погладил Полю по щеке, убрал рыжую прядь с ее лица. - Нас рассекретили, и я даже рад этому. Ты боялась рассказать им, но теперь они и так знают обо всем, – Ваня довольно улыбался. Наконец-то Поля попалась в его сети. Она просто не может отказать ему теперь. Все это время Иван волновался, что она уйдет, и он ничего не сможет сделать, чтобы ее удержать. Да она бы рассмеялась ему в лицо, если бы он посмел ее удерживать! К тому же, Поля слишком хорошо понимала, что он никогда не предаст огласке их отношения, если она ему запретит. Теперь же это не могло быть сделано так просто. Да и к чему? Они любят друг друга. - Теперь-то ты выйдешь за меня замуж, правда? – он сел на кровать, усадив Полю, как маленькую девочку, себе на колени. – Я буду носить Анну Васильевну на руках, она, сама того не желая, оказала мне услугу, – он наклонился и поцеловал Полю в плечо. А еще его веселила мысль о том, что в это утро он покинет спальню своей возлюбленной через дверь. Вот только Поля все никак не могла успокоиться. Она была очень чувствительной, его Поля. В глубине ее глаз все еще плескался страх и удивление. А, может, Ваня снова не сумел правильно разгадать ее. По прошествии полутора месяцев она оставалась для него загадкой. И, он был в этом уверен, останется навсегда. Сколько бы им не пришлось прожить вместе, сколько бы ночей они не проводили в объятиях друг друга, сколько бы ни встречали вместе восходов, она останется самой загадочной женщиной во всем свете. Именно это и привлекало его в ней, возможно, за это он ее и любил.
Полина Сиверс: Как и когда же это вышло? Ведь в их паре всегда именно Полина была тем, кто ведет. Иван безоговорочно признавал за ней это право, несмотря на то, что сама Полин никогда его специально не добивалась. И вот – все изменилось в мгновение ока. И теперь уже он говорит с ней, словно с маленькой девочкой: утешает, ободряет, приводит разумные доводы. А она внимает им и верит в то, что все произойдет именно так, как говорит Ваня. Ну, в самом деле! Сколько можно продолжать эти глупые прятки?! Он прав, во всем прав. Размышляя об этом, Полин задумчиво смотрела на него, скорее даже – сквозь него, пытаясь представить, что их ждет дальше. А в сущности, почему, действительно, ей видятся там одни сложности? Разве кто-то бы осмелился сказать что-то про них, если бы это не она была старше на девять лет, а наоборот? Так, что же не так с их любовью?! Почему непременно нужно ждать неприятностей? В конце концов, если уж так, то ничего их здесь, в России, не держит, а в Европе общество всегда было гораздо либеральнее в отношении чувств… - Да, милый, я выйду за тебя! – глаза Ивана вспыхнули радостью, а на губах появилась улыбка победителя. Он вновь прижал ее к себе и принялся покрывать поцелуями лицо, да сама Полин почувствовала себя по-настоящему счастливой, когда, наконец, смогла выговорить это вслух. – Погоди… постой! – она, смеясь, отстранилась, взяла в ладони его лицо и внимательно посмотрела на молодого человека. – Но ты же понимаешь, что это будет для тебя означать? Мне все равно, что обо мне станут думать, ты – мое счастье и знаешь об этом, но твоя семья? Разве они не будут шокированы таким выбором жены? Разумеется, далее тотчас же последовали уверения, что – нет, что он давно уже живет своей жизнью, отдельной от отца и его второй жены, с которыми совсем недавно удалось восстановить хорошие отношения, поэтому они навряд ли захотят их вновь испортить, да и чем же она, Полин – плоха в качестве жены для него… Она слушала его и вновь думала о том, что отдала бы все, чтобы это оказалось именно так. Ведь меньше всего ей хотелось бы стать причиной разлада между Ваней и его родными. Достаточно и того, что Анна теперь, наверняка, думает, невесть, что. Хотя, не все ли равно, что она думает?! - Хорошо, давай сделаем так, - проговорила она, наконец, когда Ваня закончил свой долгий рассказ о сложных хитросплетениях отношений в своей семье. – Ты сам поговоришь о нас с отцом, а я – с Анной. И мы оба не станем вмешиваться в эти разговоры, да? На том и порешили. Однако, как легко догадаться, первой свою часть решения этой сложной и деликатной задачи предстояло осуществить именно Полин. Уже потому, что отец и мачеха Вани теперь были слишком далеко от места событий. Кроме того, ей и самой хотелось побыстрее избавиться от этого груза. Поэтому в тот же самый день после обеда она попросила невестку задержаться и увела ее в свою комнату, предоставив Ване занять Танечку своим обществом на время разговора. Надо сказать, что даже после того, как стала свидетельницей скандальной сцены, Анна держалась с обоими ее участниками достаточно ровно, хоть и холоднее обычного. Впрочем, возможно, это просто казалось. Так или иначе, стоило двум дамам уединиться, как Полин немедленно подошла к невестке, взяла ее ладонь в свою руку и взглянула ей в глаза хоть и с мольбой, но одновременно и без стеснения. - Аня, я не стану оправдываться, - сказала она. – Ты вольна отнестись к увиденному, как тебе захочется. Но прежде позволь сказать, что я люблю его. А Иван любит меня. Так вышло, не мы располагаем нашими судьбами. Но я теперь счастлива! Так неужели же ты станешь порицать меня за то, что я впервые за много лет счастлива, дружочек? – от волнения, Полин невольно назвала невестку так, как звала ее когда-то, будучи совсем юной девушкой и тут же заметила, что взгляд Анны Васильевны потеплел. – Я знаю, что ты возлагала на дружбу между Ваней и Танечкой определенные надежды, но ничего не сделаешь, ты и сама видишь – он относится к ней, как… к сестре, подруге. Видит Бог, мы боролись с этим – оба. Но это судьба. Танечка – она такая юная… Пойми, если бы я только увидела, что с ее стороны в отношении Ивана есть что-то большее, чем простой интерес, любопытство, желание впервые в жизни опробовать на ком-то свои чары – я бы никогда не позволила себе… Она не любит Ивана, а он – не любит ее. Это правда, Аня! - Ах, Полин! Ты же ничего не знаешь! – Анна Васильевна вновь помрачнела, губы сжались в тонкую полоску, делая женщину старше. – Ты, верно, ждешь, что я стану тебя порицать, осуждать? Да не стану! Мне ли не знать, что ты пережила? Мне ли не желать тебе счастья? Ты утверждаешь, что знаешь Таню? Что тебе ведомы ее душевные чаяния и устремления? Но ты забыла, что она – дочь твоего брата, ваша порода! А вы всегда поражали меня какой-то неимоверной способностью скрывать свои чувства! Вот и теперь. Да знаешь ли ты, почему я вдруг ворвалась к тебе сегодня с утра?! Вчера вечером, уже, когда все мы легли, Таня вдруг пришла ко мне в спальню и, разрыдавшись, сказала, что не знает, как дальше жить, потому что влюблена в Ванечку, а он, кажется, не обращает на нее внимания?! Я еле успокоила ее! А успокоив, еле дождалась утра, чтобы посоветоваться с единственным близким мне человеком, с которым я могла бы это обсуждать, с тобой! – мадам Молчанова сжала ладонями виски. – Поля, я понимаю, что ты хочешь мне сказать – да, я не слепая и вижу, что Ваня не любит ее. Это печально, но Танечка бы со временем смирилась, я бы смогла ей помочь. А теперь, что будет, когда она узнает, про вас?! Она слишком привязана к вас двоим, чтобы возненавидеть. Но в то же время – как смириться с таким? Я знаю, ты тоже любишь мою девочку, пощади ее, отступись! Подумай, ну как ты сможешь быть счастливой, зная, что она несчастлива из-за тебя? Полин слушала ее, не перебивая. Отвернувшись к окну, она чуть склонилась вперед и уперлась ладонями в подоконник, словно ей вдруг стало трудно дышать. - Аня, ты… ты понимаешь, о чем ты говоришь?! – резко развернувшись, Полин посмотрела невестке в глаза. - Понимаю… – эхом откликнулась Анна Васильевна, отводя взгляд в сторону. – Поэтому не смею настаивать, лишь умолять и надеяться. Мне тяжело говорить такое, это чудовищный выбор для меня, Поленька. Ты – моя лучшая подруга, сестра, пусть и не по крови. Но Таня – моя дочь. И из вас двоих я выберу ее. Прости…
Иван Долманов: Иван был счастлив. Он еще раз поцеловал Полину на прощание, оделся и вышел. На этот раз через дверь. Он не чуял под собой ног от восторга и счастья и тотчас хотел сказать всем, что Поля и он собираются обвенчаться, но сдерживался. Вопрос был слишком серьезным, слишком тонким, и, наверное, Поля была права, ему следовало поговорить с родителями. За завтраком Иван объявил всем, что собирается уезжать домой. Анна Васильевна держалась чуть отстраненно, и, вероятно, поняла причину его спонтанного отъезда, но вида не показала. Была с ним все так же вежлива и предупредительна. Ничем не проявляла своего недовольства им или Полей. И Ваня был ей очень благодарен за это. Все-таки, они были чУдными, эти три женщины: Поля, Анна Васильевна и Таня, которая стояла на пороге своей женственности. Все трое были разными, но одинаково деликатными. Истинными женщинами! Даже Таня, которая пока что была совсем девчонкой. Но Иван видел перед собой только только Полю: как она завтракает и, прислушиваясь в разговорам Тани с Анной Васильевной, откидывает голову, как улыбается, изредка поглядывая на него. А еще почему-то вспоминал, что чувствовал там, в спальне, когда впервые проснулся рядом и увидел ее мирно покоящейся на подушках... Покой, сошедший на Ивана тогда, отлетел, его сменило лихорадочное возбуждение. Он не мог высидеть ни одной лишней минуты за столом, поэтому скоро поднялся к себе, собрал вещи и отправился домой, чтобы договориться с отцом о предстоящем событии. Прощание с Полей было недолгим. Ведь они расставались на краткий срок и для того, чтобы потом всегда быть вместе. Они договорились, что она станет ждать его здесь, в Молчаново. И он, обсудив свои планы с отцом, приедет за ней, тогда же они и объявят о помолвке. Дорогу домой Иван не сумел бы вспомнить, даже если бы его пытали. Все время, проведенное в пути, он готовил нужные слова для объяснения с родителем. И не потому, что думал, будто Долманов-старший будет против его союза, но лишь для того, чтобы укрепить хрупкое взаимопонимание, достигнутое между ними. Софья, почему-то Ване казалось, будет только рада этому известию. Удивительно, но после всего, их отношения стали почти родственными. Как межу братом и сестрой? Вряд ли, но было очень похоже... Приехав домой, никого из родных Иван там не застал. Слуги сказали, что чета Долмановых уехала на воды, и когда вернется - неизвестно. Все это показалось ему очень несвоевременным. Посему Иван решил написать отцу хотя бы письмо. Вот так и сидел он, размышляя в отцовском кабинете, раскачиваясь на стуле и покусывая кончик пера от напряжения, когда вошел лакей с конвертом на подносе. Письмо было из Молчаново, писала Таня. Сердце Ивана лихорадочно забилось в предвкушении, вдруг и Поля приписала свои пару строк? Или хотя бы передала через Таню. Он пробежал послание глазами, не улавливая смысла предложений, ибо в них не было ни одного упоминания о Полине. И лишь в последних строках Таня удивлялась тому, что Поля собралась и уехала в Петербург сразу вслед за ним, и теперь они с Анной Васильевной очень скучают без них – Полины и Ивана. - Так значит она здесь, в Петербурге! – ошеломление было таким сильным, что он едва не произнес это вслух. Он счастливо улыбнулся; наверное, она не пожелала расставаться с ним даже на столь короткий срок, поэтому отправилась следом. В Петербурге они смогут видеться каждый день, конечно, не так, как в Молчаново, но теперь Ваня готов ждать и терпеть любое время, ведь им суждено быть вместе. На следующее утро он пришел с утренним визитом в дом Молчановых, где скорее всего остановилась Полина. Слуга объявил, что графиня прибыла в Петербург только прошлым вечером, и теперь еще пребывает в своей спальне. Но, если господин Долманов желает, может подождать ее в гостиной. А его визите всенепременно доложат, как только графиня проснется. Ваня желал. Воспользовавшись тем, что слуг в доме было мало, он нашел спальню Полины и без стука вошел. Полина завтракала, сидя в кровати, и, не дав ей времени возразить или задернуть полог, Иван высыпал на нее букет садовых ромашек, купленных у цветочницы. - С добрым утром, любимая! – Полина при его появлении выглядела почему-то отстраненной и даже холодной. Конечно, трудно проявлять радушие, когда ромашки покрывают вашу голову, плечи, падают в чашку и на бутерброд. Трудно также и не улыбнуться, глядя на это, но Ваня сделал серьезное лицо и отошел в угол спальни.
полная версия страницы