Форум » Прочие города и веси Российской империи » «Самсон и Далила» » Ответить
«Самсон и Далила»
Агата Доманская: Время действия - начало июня 1833 года; Место - Царство Польское, Белосток Участники - Агата Доманская, Витольд Совинский.
Ответов - 17
Витольд Совинский: - Останься. Малгося сознательно подпустила дрожь в голосе. С детских лет она знала, что Витек, как и большинство мужчин, не выносит женских слез. И теперь, когда ей никак не удавалось уговорить его остаться на бал по случаю дня ее рождения, женщина решила прибегнуть к проверенной результативной тактике. - Я не так уж часто прошу тебя о чем-то. Она взглянула на друга детства полными слез глазами. Витек скрипнул зубами, проклиная тот миг, когда согласился по просьбе приболевшей матери заехать к Чаплинским, вручить имениннице подарок и объяснить причину их с Баськой отсутствия на празднике. Сам же он решительно не собирался появляться на балу, потому что точно знал: Агата наверняка в числе приглашенных. Лишняя встреча с ней не входила в планы Совинского. Слишком свежей еще оставалась болезненная ссадина в душе, и порция соли на нее в - виде дополнительного лицезрения рыжей красавицы - была крайне нежелательна. Витольду и так потребовались большие усилия и определенная работа над собой, чтобы успокоиться хоть немного и перестать едва ли не ежечасно думать о прекрасной ночи и последовавшим за ней отвратительным утре. Однако несмотря на все его старания, он до сих пор не мог отделаться от ощущения выбитой из-под ног почвы. Выходка Доманской несколько поколебала привычную ему картину мира. Заставила его, пожалуй, впервые ощутить что-то вроде странной и непонятной неуверенности в себе. А сейчас еще эти устремленные на него глаза Малгоси, из которых уже покатились слезинки, оставляя на щеках влажные дорожки... Витольд взялся руками за голову. - Малгося, вот только давай без этого! Хорошо, я останусь. Но ненадолго. Без объяснения причин. И давай больше не будем к этому возвращаться. Подруга будто только и ждала этих его слов. Она склонилась к Витеку, легко клюнула его губами в щеку. - Спасибо, милый. По ее звонку появилась горничная, которой Малгожата велела унести привезенные Витеком подарки и цветы. Настроение Чаплинской моментально улучшилось. Она украдкой бросила хитрый взгляд на мужчину, который тот успел заметить. И понять по нему, что попал в ловушку. У Малгоси, ничего не знавшей о случившемся между ним и Доманской, на их счет явно был некий план. Продуманный в деталях, который она обязательно воплотит в жизнь. В этом Витек не сомневался: упрямство и упорство подружки он знал давно и слишком хорошо. От намеченных целей она не отступала никогда, и как правило, всегда добивалась желаемого результата. Любым путем. Доказательством этого были как раз те самые только что пролитые ею слезинки. Совинский тяжело вздохнул.
Агата Доманская: Приглашение на прием по поводу своих именин графиня Чаплинская привезла ей лично, тем несколько облегчив задачу, над поисками решения которой пани Доманская раздумывала уже несколько дней, пытаясь отыскать надежный, а заодно не слишком демонстративный способ вновь встретиться с Витольдом. В Белостоке, где молодая графская чета по праву причислялась к местному crème de la crème, подобный визит мог бы считаться честью для любого дома. Но Агата прекрасно отдавала себе отчет, что нынешний приезд пани Малгожаты – не столько дань уважения к ее скромной персоне, сколько следствие пока неутоленного любопытства относительно того, насколько эффективными оказались ее усилия в качестве свахи. - Ах, если бы на то лишь моя воля, милая Агата, я бы ничего и не праздновала – с определенного возраста день рождения доставляет уже не радость, а досаду! – вздохнула графиня, вынуждая Агату обратить все внимание на содержимое собственной чашки с чаем, дабы не позволить собеседнице заметить иронии в своем взгляде. Малгожата была ее ровесницей, но никакого «бремени возраста» в свои годы пани Доманская не чувствовала. Да и вообще, по-настоящему смогла понять и полюбить себя, осознать привлекательность и получать от этого удовольствие в полной мере лишь в последние несколько лет, ближе к нынешним тридцати. Впрочем, прекрасно выглядела и Малгожата. Потому, справившись с невольной улыбкой, Агата немедленно возразила, что ей еще слишком рано грустить на этот счет. - Вот! То же самое говорит и Казимеж. А Витек – с ним я бы вообще побоялась даже заикнуться на этот счет: он бы просто стал надо мной издеваться, совсем как в детстве! – вдруг прибавила она, как бы невзначай доверительно склоняясь к приятельнице и внимательно наблюдая за ее реакцией на упоминание имени Совинского. Но Агата лишь кивнула и понимающе улыбнулась в ответ, хотя в действительности была готова рассмеяться. Уж слишком незатейливыми смотрелись эти попытки милой Малгоси вызвать ее на откровенность. – Поэтому я естественно буду вынуждена устроить праздник, больше напоминающий репетицию поминок… В обоих случаях принято говорить о виновнике события лишь хорошее. Вот вы смеетесь, дорогая, и это главная причина, по которой я хочу вас там видеть – с кем еще можно быть такой откровенной? Кроме вас – разве что муж и кузен способны выдержать мое странное чувство юмора. - Благодарю, графиня, для меня ваше приглашение – честь и большая радость. - А для меня радость, что вы согласились. И не только для меня, уверена… Витольд наверняка будет рад увидеть вас вновь, - помолчав, будто бы колеблясь, говорить или нет, она смущенно улыбнулась. – Не сердитесь, Агата, если я вмешиваюсь не в свое дело, но в прошлый раз он, должно быть, обидел вас чем-то? Если так, то поверьте, это не со зла… - Обидел? Нет, что вы! Небольшое недоразумение. К тому же, прежде чем я успела вернуться в тот день домой, пан Совинский уже прислал мне туда цветы и записку с извинениями. Очень мило! Разве можно не простить такого галантного кавалера? - Букет, записку… и все?! - Простите?.. - Нет-нет, это вы меня простите еще раз, дорогая пани Доманская. Должно быть, это я что-то неверно поняла… Со дня этой милой беседы за чашкой чая прошла неделя, которой Агате вполне хватило, чтобы должным образом обдумать и подготовить свое появление у Чаплинских. В графский особняк она прибыла с хорошо продуманным опозданием – не настолько долгим, чтобы обидеть именинницу, однако достаточным, чтобы при этом, всё внимание сразу же обратилось на нее. В качестве «тяжелого орудия» было избрано одно из последних приобретений – платье из плотного, отливающего серебром, шелка, на фоне которого тщательно завитые и уложенные рыжие кудри Агаты смотрелись особенно выигрышно, украшенные жемчужинами, в точности повторяющими – вместе жемчужным же с колье – цвет ткани, из которой был сшит ее туалет. Конечно, было немного нечестно по отношению к имениннице, привлекать к себе столько взглядов на чужом празднике, но нынешняя цель Агаты оправдывала даже такие средства ее достижения. В качестве своеобразного, хоть и не названного вслух, «извинения» она приготовила для подруги прекрасный подарок – парюр из богемских гранатов необычайно глубокого и насыщенного оттенка, включавший брошь, браслет, серьги и ожерелье. Открыв футляр, пани Чаплинская восхищенно ахнула – а Агата, почувствовав, что совершенно прощена за свое невольное «прегрешение», тотчас же переключила внимание на то, что происходит вокруг. Витольда нигде не было видно. Едва сдерживая разочарование и бешенство – «как он мог?!», она стояла рядом с графиней, что-то оживленно рассказывающей о том, как готовился сегодняшний праздник, и чувствовала себя так, будто находится среди всей этой разношерстной и разноцветной толпы совершенно одна. Продолжать удерживать на губах улыбку победительницы было удобнее молча. Потому, совершенно не вдаваясь в детали рассказа Малгожаты, Агата старалась лишь не пропустить в ее монологе смысловой паузы, чтобы успеть вовремя кивнуть, или же с улыбкой приподнять брови, выражая исключительный интерес к услышанному. … - Стало быть, позже, после ужина, мы обязательно осуществим эту затею! Очень рада, что вы согласились принять в ней участие, дорогая, остаётся только самое сложное – выбрать из числа тех, кто мечтал бы оказаться сегодня на месте вашего партнёра! Обрывок длинной фразы графини внезапно проник в сознание Агаты, заставляя отвлечься от диалога, который она вот уже несколько минут мысленно вела с посмевшим отсутствовать среди гостей Витольдом Совинским. Диалога, надо сказать, весьма нелицеприятного для «собеседника». - Простите, Малгожата, я, верно, что-то упустила… Согласилась принять участие – в чём? - «Живые картины»! Я только что говорила о том, что давно хотела попробовать это развлечение для гостей, но как-то не решалась. Однако сегодня мой день и я выразила надежду, что никто не откажет имениннице в праве даже на самые странные увеселения, – усмехнувшись, молодая женщина хитро посмотрела на пани Доманскую. – И вы меня в этом поддержали. - Но я не уверена… - Нет-нет! Первое слово – главное! Так что никаких возражений я не приму. И партнёра вам тоже выберу сама – чтобы никому не было обидно… Витек! – взглянув куда-то за спину Агаты, графиня помахала рукой. – Ну что ты там спрятался? Подойди, пожалуйста, к нам!
Витольд Совинский: Малгожата умела устраивать праздники, будь то детские или взрослые. Ей нравилось удивлять гостей приятными сюрпризами и неожиданностями. Даже самые закоренелые ворчуны с такими вечно кислыми выражениями лиц, что молоко рядом с ними могло скиснуть в считанные минуты - и те всегда улыбались ее выдумкам. Обычно Витек охотно участвовал во всех затеях подружки. Но сейчас ему больше всего хотелось оказаться как можно дальше от ее дома, постепенно заполнявшегося гостями. Сбежать, уехать... да хоть сквозь землю провалиться, лишь бы не видеть, как в зал войдет рыжекудрая красавица. Как презрительно взглянет на него. Или насмешливо - тут сложно было сказать, какой вариант мог оказаться худшим. Больнее ударящим по напряженным нервам мужчины. Но Совинский чуть ли не кожей чувствовал на себе взгляд Малгоси, отслеживавшей все его перемещения. Исчезнуть "по-английски"при такой ее "опеке" было невозможно. Между тем время шло, а Агата все не появлялась, что было весьма странно. Она не могла не прийти на этот праздник. Ее явление на нем было несомненным, обязательным, таким же неумолимым и неотвратимым, как наступление зимы сразу после осени. Слишком долго отсутствие красавицы заставляло Витольда помимо его воли испытывать какое-то непонятное и неприятное волнение. И вместе с тем ему все сильнее хотелось хотя бы просто оказаться вне поля зрения Доманской, когда она войдет в зал. Раз уж не было возможности уехать с бала, то стоило попробовать скрыться в другой комнате. До того, как рыжая перешагнет порог и окинет взглядом собравшихся гостей. Воспользовавшись тем, что Малгосю отвлек мажордом, Совинский выскользнул в бильярдную. Как оказалось, очень вовремя. Доманская появилась в зале почти сразу после его ухода, и произвела фурор. Об этом ему успел шепнуть Чаплинский, заглянувший в бильярдную с предложением игрокам сделать перерыв и вернуться в зал. Как не старался Витольд держаться за спинами других гостей, всевидящее око Малгоси сразу же заприметило его. Подруга безжалостно позвала Совинского, да так, что сделать вид, будто он не услышал ее и не увидел призывного взмаха руки, было невозможно. Постаравшись придать лицу безразлично-спокойное выражение, он подошел к имениннице. Рядом с ней, конечно же, стояла Агата. В невероятном платье и искусно подобранных украшениях, оттенявших ее красоту. Ослепительная, способная затмить любую мифическую богиню, окажись та рядом с ней. Витольд отвел взгляд, поклонился Доманской. - Витек, ты нам очень нужен! У Малгоси, проявлявшей несвойственное ей нетерпение, точно был какой-то план относительно Совинского и рыжей. Тон, каким она произнесла это, слишком явно намекал на правоту Витека в своих подозрениях. Будь у него какие-то сомнения на этот счет, они точно рассеялись бы буквально с первыми же звуками голоса Чаплинской. - Дорогая, - неслышно подошедший Казимеж аккуратно взял жену под локоть, - удели мне пару минут. Надеюсь, наши гости простят меня и не заскучают без тебя. - Конечно, - медовым голоском отозвалась Малгося, выразительно глядя на Доманскую. - Пани Агата, вы перескажете Витеку то, о чем я вас попросила? Уверена, он будет рад поучаствовать в представлении. Она перевела взгляд на Совинского. "И попробуй только не обрадоваться и испортить мне праздник", - явственно читалось в нем. - "Утоплю в слезах".
Агата Доманская: Проводив долгим взглядом упорхнувшую вслед за супругом графиню, Агата тихо вздохнула и посмотрела на Совинского, замершего подле нее, точно солдат на посту. Сходство с последним значительно усиливало каменное выражение лица, которое Витек, должно быть, долго репетировал в ожидании их сегодняшней встречи, понимая ее неизбежность. Однако, и у Агаты умение владеть собой в любой из возможных ситуаций всегда было одним из наиболее развитых навыков. Поэтому пауза, образовавшаяся после ухода Чаплинских, затянулась разве что на пару мгновений дольше, чем следовало, чтобы сделать вид, что ничего особенного не произошло. Хотя, с другой стороны, разве, и в самом деле, случилось нечто, выходящее за рамки обыкновенной встречи двух неблизких знакомых? Разве не решили они, что так будет лучше для обоих? « Вы оба, или все-таки – ты сама?» - ехидно поинтересовался в этот момент внутренний голос, который можно было бы приписать совести, если бы Агата не убеждала себя в том, что обязана поступить так, как решила, исключительно из ее же – совести – побуждений. - Речь идет о «живых картинах», пан Совинский, - спокойно проговорила она в ответ на вопрос, написанный в его глазах. Официальный тон, вопреки опасениям, получился весьма удачным. И волнение, которое кто-то невидимый будто бы впрыснул в кровь Агаты в тот же самый момент, когда Витольд подошел достаточно близко, чтобы ощущать рядом его присутствие, улавливать обострившимся вдруг обонянием едва заметный аромат его одеколона, было совершенно не ощутимо. Вновь ощутив уверенность после секундной слабости, пани Доманская лучезарно улыбнулась. – Нет, не думайте, это вовсе не моя идея! Все решила Малгожата и я даже не знаю, что – или кого именно придется изображать. Не могу сказать, что в восторге от этого. Однако сегодня ее день и потому было неловко отказать. Но у вас, как у давнего друга, несомненно, больше прав. Обещаю не обижаться, если вы не захотите в этом участвовать – вместе со мной… Намеренно сделав это маленькое уточнение, Агата понимала, что играет ва-банк – вручает в руки меч и становится перед клинком, позволяя оппоненту самому решить, что делать дальше: убить или пощадить… Не буквально, конечно. Впрочем, в ее нынешнем положении, в конечном счете, еще неизвестно, насколько метафорической была бы эта ситуация, если бы Витек мог узнать всю правду об ее жизни. Ах, если бы она могла в ней хоть что-нибудь изменить!.. С другой стороны, разве могли бы они тогда встретиться? - Ну что, моя дорогая? Вы уже договорились, что будете представлять нам вместе с Витольдом? – вновь подошедшая после разговора с мужем графиня Чаплинская стала между Агатой и Совинским, дружески подхватывая их под руки и поочередно заглядывая в лица, словно бы желая угадать по ним найденное решение. – Господи, Витек! Ну почему у тебя такой вид, словно ты съел лимон?! Я, конечно, всегда помню любимую поговорку твоей матушки, что от улыбки сохнут зубы – видит бог, в детстве она слишком часто мне о ней напоминала, но нельзя же понимать житейские мудрости настолько буквально?!.. Пани Доманская, а почему у него такой вид? Только не говорите, что выбрали себе другого кавалера! - Нет! – покачала головой Агата. – Что вы, графиня! Скажем так: я просто хотела бы, чтобы у пана Витольда была возможность самому решить, с какой дамой он хотел бы участвовать в вашей занимательной игре…
Витольд Совинский: Неизвестно, что было на уме у рыжей, когда она заговорила с Совинским. Потому что некий официальный холодок в ее голосе тут же сменился уже знакомыми интонациями. Как показалось Витеку, отчасти более теплыми, отчасти несколько насмешливыми. А в улыбке, которой она одарила его, мужчине почудился некий брошенный ему вызов. И от этого он вдруг ощутил острое желание ответить ей какой-нибудь дерзостью. Или же не отвечать вообще, а просто притянуть Агату к себе, обняв одной рукой тонкий стан, другой рукой распустить ей волосы. И поцеловать ее - так, как целовал той ночью, о которой запретил себе думать и вспоминать, но которая упорно напоминала о себе сама: снами, запахом сирени, тихим шорохом дождя за окнами. - Ну что вы, пани Доманская, - Витольд постарался быть максимально вежливым и непринужденным, - как можно отказаться? Обидев тем самым именинницу и вас. Конечно же, я готов участвовать... вместе с вами. Как ни старался Совинский, все равно слова звучали довольно фальшиво. А невольная короткая заминка, продлившаяся всего пару секунд, вообще выдала его с головой, позволив рыжей почувствовать то смятение, которое он испытывал рядом с ней. - Тем более, что вы сегодня особенно прекрасны. Это был самый неуклюжий и несвоевременный комплимент из всех, что Витек успел наговорить дамам за всю жизнь. Теперь ему оставалось только провалиться сквозь землю. Чем быстрее и глубже, тем лучше. Однако земля под ногами упорно не разверзалась. Зато откуда-то выпорхнула улыбающаяся Чаплинская, подхватила их с Агатой под руки. И тут же с места в карьер принялась выговаривать Витольду за его мрачный вид. - Я просто задумался, - попытался он выкрутиться,- над тем, какую сцену нам с пани Доманской лучше изобразить. С наибольшим удовольствием Витек изобразил бы что-нибудь подстать своему настроению. Например, нечто вроде надгробного камня или мрачной химеры с собора Нотр Дам де Пари. - И что же ты придумал? - лукаво поинтересовалась Малгожата, явно не поверившая старому другу. Пришлось сочинять на ходу. - Персей и Андромеда, Одиссей и Навсикая... Дионис и вакханка. Эсмеральда и Квазимодо... нет, лучше Эсмеральда и козел, в которого неожиданно выросла ее козочка. - Все понятно, - рассмеялась Чаплинская. - Что-то понесло тебя в мифологию. Пани Агата, а у вас есть какие-то идеи и пожелания? Может, покажете нам похищение Европы? Или не будем ограничиваться только греческими мифами?
Агата Доманская: Казалось бы, полностью добившись своего – хотя бы на нынешнем этапе, удовольствия Агата, тем не менее, почему-то не ощутила. Медленно шествуя под руку с графиней, безжалостно терзающей друга детства весьма бестактными вопросами, она чувствовала себя так, словно только что заманила Совинского в ловушку. Причем, заманила не слишком изящно, позволив ему об этом догадаться. И потому вовсе не желание быть с нею рядом, а лишь привитые с детства и отточенные годами обращения в светском обществе хорошие манеры заставили его, в конечном счете, принять участие в затее графини Чаплинской. Равно как и говорить комплименты в адрес Агаты – слишком формальные и дежурные, чтобы принять их за искреннее восхищение тем, как она сегодня выглядит. «Лучше бы вовсе ничего не сказал, – внезапно подумала женщина, испытывая при этом легкую обиду с примесью горечи, – чем вот так…» Что именно было «не так», если бы кто-то догадался у нее об этом спрашивать, Агата, пожалуй, и сама бы толком не смогла объяснить. Как и то, почему ее вообще это волнует… Тем временем, неугомонная Малгожата уже выясняла у Совинского, кого он все-таки намерен изображать. Отвлекшись от собственных переживаний и прислушавшись к тому, что Витек говорит, Агата, несмотря на не самое веселое расположение духа, не могла не оценить его мрачноватой самоиронии. И потому невольно усмехнулась, чем сразу привлекла к себе внимание графини Чаплинской, которая вновь повернулась к ней, задавая практически тот же вопрос. - Ох, дорогая Малгожата, боюсь, любые мои скромные идеи будут смотреться слишком бледно и невыразительно, чтобы осмелиться высказать их вслух – после тех, которые предложил пан Витольд! – вздохнула Агата. А затем, выдержав небольшую паузу, внезапно прибавила, отводя в сторону вновь заискрившийся иронией взгляд. – Вот только уместно ли будет любезному пану предстать у всех на глазах… с рогами на голове – изображая Зевса? Или, и того смелее – в костюме из одних лишь ветвей и морской тины – если я соглашусь изображать Навсикаю? Открыв от удивления рот буквой «о», графиня Чаплинская несколько мгновений смотрела на нее молча, будто бы переваривая сказанное. Потом вдруг пристально, как бы оценивающе, еще раз взглянула на Совинского, странно фыркнула и, наконец, расхохоталась пуще прежнего: - Ну, уж нет, Витек! Подвергнуть тебя таким испытаниям было бы слишком жестоко даже для столь бессердечной особы, как я!.. – привстав на цыпочки, она тотчас же примирительно поцеловала его в щеку, царственно повелев при этом не сметь на нее обижаться, а затем вновь задумчиво нахмурилась. – Однако вопрос по-прежнему не решен. Что же из предложенного нам остается? Персей и Андромеда? - Да, но если вы все-таки позволите мне предложить свою идею… - Да я ведь только об этом и мечтаю! О чем речь, Агата, не томите! - Самсон и Далила, - проговорила она в ответ и вновь прямо взглянула в глаза Совинскому. – Мне кажется, нам обоим было бы интересно это изобразить, пан Витольд?
Витольд Совинский: Доманская была явно в ударе. Похоже, она решила выместить на Витольде все обиды того утра. А заодно еще и дня сегодняшнего - хотя бы тот же неудачный комплимент. Физиономия Совинского невольно вытягивалась, по мере того, как пани Агата живописала в красках, как должен был выглядеть тот персонаж, которого мужчина неосмотрительно предложил для воплощения в этих треклятых живых картинах. Судя по тому, как Чаплинская расхохоталась, взглянув на него, выглядел он весьма комично. Однако ему самому было совсем не до смеха. Вдобавок ко всем проблемам с грядущим представлением, он вдруг сообразил, что стараниями Малгоси, неугомонной устроительницы его судьбы, не миновать ему участи оказаться соседом рыжей за столом. Витольд еле удержался от тяжелого вздоха. Увлекшись обдумыванием этой безрадостной перспективы, он в итоге совершенно механически отозвался на вопрос Доманской: - Да, конечно. И тут же спохватился, поймав на себе прямой взгляд этих невероятных синих глаз. - Что вы сказали? Самсон и Далила? Легенда о самом сильном человеке, которого погубила слепая любовь к женщине, была ему хорошо известна. И не сообразить, почему рыжая предложила именно этот вариант, было невозможно. Наверняка она прекрасно знала, что та ночь не прошла бесследно для мужчины. Не забылась, как не забылось и последовавшее за ней утро, и ее странная выходка, сделавшая их абсолютно чужими друг другу. Довольно-таки оскорбительная, прилично выбившая почву из-под ног. Причем, в тот момент, когда он действительно был без ума от нее и мечтал только о том, чтобы продолжить и укрепить то, что тогда наметилось между ними. Агата фактически обрубила его чувство к ней, вспыхнувшее в тот солнечный день в кустах сирени у костела. Почти так же, как ее библейская предшественница отрезала волосы Самсону, лишив его силы. И неизвестно, кому было хуже: богатырю, оказавшемуся в темнице, из которой можно выбраться, дождавшись, когда отрастут волосы, или ему, утратившему возможность начать сначала отношения с покорившей его женщиной без ущерба для чувства собственного достоинства. - Да, пожалуй, это будет интересно. Вот только... Витольд провел ладонью по коротким волосам. - Все-все, дорогие мои! - воскликнула Чаплинская. - Замечательная идея! Вот ее вы и воплотите для всех нас. Сразу же после обеда, наверное. Перед тем, как начнутся танцы. Уверена, что это будет прекрасно. ... Как и предполагал Совинский, Малгожата посадила их с Агатой за стол рядышком. Сохраняя самое что ни на есть любезное выражение лица, он внутренне напрягся и приготовился к дальнейшей пытке насмешливыми взглядами и репликами рыжей. Ее близостью и невозможностью прижать к себе, поцеловать, нырнуть в огонь волос, пахнущих - он это точно знал - сиренью.
Агата Доманская: «Самсон» Совинский принял свою участь на удивление спокойно, Малгожата была в восторге и все, вроде бы, устроилось как нельзя лучше. Ведь, ни Витек, ни кто-либо другой не могли – по понятным причинам – оценить всей глубины сарказма Агаты. Сарказма, направленного, между тем, в первую очередь на нее саму. Сарказма, имеющего отчетливый горьковатый привкус, также ни для кого, кроме самой Агаты, не ощутимый. Впрочем, отдаваться рефлексии – по любому поводу – слишком надолго было не в ее природе. И потому, уже спустя пару минут после того, как Витольд окончательно согласился участвовать, она думала уже о том, как лучше всего использовать эту внезапно представившуюся новую возможность, ради которой можно было даже пренебречь другим шансом, представившимся чуть раньше. А именно тем, что за обеденным столом, куда все гости вскоре переместились из гостиной, Малгожата предсказуемо расположила их с Витольдом карточки по соседству. По всей видимости, он ждал от нее продолжения словесной пикировки. Несмотря на небольшое расстояние, которое их разделяло, Агата буквально кожей ощущала исходящее от него внутреннее напряжение. Однако она не была бы собой, если бы позволила подобную предсказуемость, потому за все время трапезы едва ли позволила себе перекинуться с ним десятью фразами, да и то преимущественно общего свойства. Чем, должно быть, еще сильнее сбила с толку. Причем, не только Совинского, но и графиню Чаплинскую, которая – Агата это не раз замечала, то и дело с любопытством поглядывала в их сторону, словно желая убедиться, насколько эффективно работает ее хитроумный план. После ужина, когда мужчины остались за столом выпить еще по рюмке коньяку, дамы вновь отправились в гостиную под предводительством хозяйки. Тем же из них, кому предстояло участвовать в демонстрировании «живых картин», графиня предложила в сопровождении специально выделенных служанок подняться в верхние комнаты, чтобы должным образом подготовиться к представлению. - Там вы найдете все необходимое для воплощения ваших фантазий! Фраза, прозвучавшая, пожалуй, несколько двусмысленно, тем не менее, оказалась не слишком большим прегрешением против истины. Комната, куда молоденькая горничная привела Агату, действительно немного напоминала театральную уборную из-за разложенных повсюду атрибутов, необходимых для актерского перевоплощения. С удивлением поинтересовавшись, откуда это все здесь, Агата получила закономерный ответ: пани Малгожата готовилась к сегодняшнему вечеру специально, поэтому все было закуплено и привезено заранее и в достаточном количестве. Подивившись подобной предусмотрительности и основательности, вслух Агата, тем не менее, ничего не сказала, лишь иронически усмехнулась и склонилась к сверкающим в раскрытой перед нею шкатулке «драгоценностям», среди которых предстояло выбрать подходящие для «Далилы» украшения. Подходящими сразу показались два массивных браслета из меди и такая же гривна на шею. А каким будет «платье», Агата придумала еще за обедом. Потому просто попросила у горничной пару белых простыней, которые были скреплены булавками на плечах на манер греческого хитона, подпоясанного затем шелковым кушаком и ниспадавшего свободными складками до пола. Придирчиво осмотрев себя в зеркале во всем облачении, Агата осталась вполне довольна – наряд был, конечно, весьма откровенным, но кто осудит? Такой образ! Тем не менее, что-то было не так. Подумав еще немного, она потянулась к волосам, принявшись решительно, одну за другой, вынимать из них костяные шпильки, пока вся ее прическа – затейливое творение модного французского куафера, не рассыпалась по обнаженным плечам каскадом рыжих локонов. - Вот теперь я готова! – с удовлетворением кивнув своему отражению, Агата вновь улыбнулась и посмотрела на горничную. – Прошу вас, теперь пойдите и передайте моему «Самсону» - пану Совинскому, что я буду ждать его в библиотеке, нужно обсудить некоторые детали нашего представления…
Витольд Совинский: Повара постарались на славу - все поданные за обедом блюда были достойны похвалы. Но Совинский толком не ощущал вкуса того, что ел и пил, поэтому не испытал ни малейшего удовольствия ни от еды, ни от вина. Он чувствовал себя не в своей тарелке из-за близости Агаты, и не мог с этим ничего поделать. Вот она, совсем рядом, так близко и вместе с этим так далеко от него. Можно только украдкой любоваться ею, но ни обнять, ни зарыться лицом в ее волосы, ни даже просто взять за руку никак нельзя. Однако и сама Доманская, похоже, тоже была несколько смущена таким соседством. Против ожиданий и опасений Витека, она ограничила застольную беседу лишь несколькими общими фразами. И это показное вежливое равнодушие еще больше озадачило его. Внутренне напряжение немного отпустило Витольда только тогда, когда дамы перешли в гостиную, предоставив мужчинам возможность побеседовать о своем за рюмкой коньяку. Чаплинский со своим кузеном незаметно вовлекли его в оживленную дискуссию о сигарах и трубочном табаке. Вскоре появилась Малгожата, и увела Витека и еще нескольких его собеседников наверх - готовиться к представлению. Костюм Самсона не предполагал каких-либо особых изысков. Набедренная повязка, передник из более плотной материи с какой-то отделкой да сандалии - все это Совинский без труда нашел в заранее заготовленном Малгосей ворохе реквизита. После короткого раздумья, он отложил в сторону еще кусок синей ткани. Из него вполне можно было соорудить подобие плаща. Переодеваться Витек не спешил, справедливо рассудив, что вполне успеет это сделать прямо перед началом представления. И такая его неспешность оказалась очень кстати. Неожиданно появившаяся горничная сообщила новоявленному Самсону, что Далила ждет его в библиотеке. Он вошел в помещение вслед за девушкой. И откровенно обомлел, увидев буйство рыжих волос на фоне белой ткани - в точности, как той ночью. Кажется, горничная что-то говорила Агате, но Совинский не слышал ничего, кроме громкого участившегося стука собственного сердца. Когда девушка упорхнула, он приблизился к Доманской, и заговорил, следя за тем, чтобы ничем не выдать этого своего странного и непривычного состояния. Оно как-то больше подобало впервые влюбленному юнцу, чем зрелому мужчине, не обделенному женским вниманием и не испытывавшему недостатка в интрижках. - Мне сказали, что вы хотели обсудить детали нашего представления. Я, честно говоря, не совсем себе представляю, как такое обычно происходит. Поэтому предлагаю вам описать, как вы вообще все это видите.
Агата Доманская: Агата неспроста выбрала местом для разговора наедине именно библиотеку. В большом доме Чаплинских это помещение располагалось немного в стороне от других комнат первого этажа, да к тому же, рассуждала женщина, маловероятно, что кто-либо из гостей внезапно испытает столь неодолимую потребность в чтении, чтобы ради этого оставить предлагаемые графом и графиней увеселения. Потому лучшего места для осуществления того, что она задумала, пожалуй, действительно было не найти. Было лишь два затруднения. Первое – незаметно для чьих-либо ненужных глаз проскользнуть через несколько комнат и коридор в библиотеку, оказалось сущим пустяком. Немного сложнее было соблюсти второе необходимое условие. Служанка Малгожаты, которую пани Доманская только что попросила передать Витеку, где будет его ждать. Графиня вполне могла спросить её об Агате или Совинском, и тогда… Впрочем, и эта небольшая проблема была решена при помощи искренней просьбы сохранить её маленькую тайну, подкрепленной смущенной улыбкой и солидной банкнотой, составлявшей не меньше, чем месячное жалование едва не обезумевшей от счастья и благодарности молоденькой субретки, тотчас поклявшейся никому и ни о чем не рассказывать. В библиотеке, несмотря на то, что солнце село совсем недавно, было уже довольно темно: тяжелые бархатные занавеси на окнах слабо пропускали вечерний свет. И потому, войдя туда, Агата первым делом зажгла пару свечей в длинном подсвечнике на каминной полке. Затем присела в кресло, приняв наиболее выгодно подчеркивающую ее фигуру позу, но, спустя минуту, недовольно поморщилась и вновь поднялась на ноги, испытывая одновременно сразу два абсолютно противоречивых чувства – решимость и… неуверенность. Витольд не шел подозрительно долго. Или, может быть, ей просто так казалось? Наконец, откуда-то издали раздались приглушенные шаги. Агата замерла возле стола, вся подобравшись, словно изготовившаяся к прыжку рыжая кошка, почуявшая после долгого ожидания мышиную возню. Но вот дверь открылась – и руки женщины непроизвольно сжались в кулаки от досады и злости – прежде всего на себя: идиотке-горничной не хватило ее куриного ума, чтобы понять, что приходить второй раз не надо. А ей – мнящей себя намного умнее и, выходит, напрасно, не пришло в голову ее отдельно об этом предупредить. Магия первого взгляда, тщательно выстроенная мизансцена и обстановка уединения – все это вот-вот могло рассыпаться прахом из-за тупой девчонки, оказавшейся там, где ее не ждут… Впрочем, едва ступив на порог, вернее пропустив следом за собой Совинского, остолбеневшего при виде Агаты, чье невозмутимое лицо странно контрастировало с напряженным и взволнованным взглядом, субретка смущенно и даже испугано потупилась. И, пробормотав что-то – Агата даже не поняла, о чем именно она говорила, в тот момент неотрывно, точно магнетизируя, глядя в глаза стоящему напротив Витольду, сделала книксен и исчезла, бесшумно затворив за собой дверь. - Сказала, ты прав, - все еще не сводя глаз с лица мужчины, плавно и по-кошачьи бесшумно, она приблизилась вплотную к Совинскому и, обвивая, словно гибкая лоза, руками его шею, едва слышно прибавила. – И мы все обсудим. Но позже, не сейчас, - после чего приникла губами к его губам.
Витольд Совинский: Пани Доманская была мастерицей по части сюрпризов. Как неприятных, так и... Пожалуй, ни у кого из мужчин не повернулся бы язык назвать поцелуй неприятным сюрпризом. Особенно если целует женщина, далеко не безразличная. Да что уж греха таить: та, о которой невольно думаешь едва ли не постоянно, которую никак не получается забыть, несмотря на все прилагаемые усилия. Неожиданная странная выходка рыжей выбила Совинского из колеи. В ней было слишком много непонятного, но искать сейчас объяснения этому поступку не представлялось возможным. Мягкие женские губы, приникшие к губам мужчины, будто бы дразнили его и требовали ответа. И Витек не смог устоять и не откликнуться на этот безмолвный, но такой пылкий призыв. Он ответил на поцелуй, раскрывая губы Агаты своими губами. Потому что оказался не в состоянии бороться с этой необузданной силой притяжения, которая явно существовала между ними. Потому что все его сомнения и подозрения были сущими пустяками, ничем в сравнении с желанием, струившимся в венах. Однако последний всплеск стремительно улетучивавшегося благоразумия все же заставил его прервать поцелуй. Совинский чуть отстранился от женщины и едва слышно прошептал: - Зачем ты это делаешь?
Агата Доманская: - Не знаю! – совершенно искренне прошептала в ответ Агата, продолжая всем телом льнуть к его груди, не дозволяя отодвинуться, высвободиться из объятий, выскользнуть из-под действия чар, которые наложила на него взглядом, туманно-русалочьим и одновременно повелительным. – Я, правда не знаю, что ты со мной делаешь. Я никогда не знала, что все это может быть так… - твердила она, словно воспроизводя древнее магическое заклинание, не давая опомниться и вставить хотя бы одно слово в этот произносимый сбивчивым шепотом монолог. – Я знаю, что обидела тебя, обидела сильно! Но это лишь от страха, милый! От извечного глупого страха! Тебе, мужчине, не понять, каков он – этот всепоглощающий женский страх проснуться поутру рядом с мужчиной, и понять – что он больше не хочет встреч. И уж лучше тогда первой, самой все жестоко оборвать, прекратить… опередить на шаг. Не знаю, не знаю, что я могу еще сказать и сделать в свое оправдание… Умолкнув, она на миг потупилась, а потом вновь подняла лихорадочно блестящие голубовато-зеленые кошачьи глаза, в которых, готовые вот-вот выплеснуться наружу, из последних сил цеплялись за длинные ресницы крупные прозрачные слезы, и сами, кажется, несущие в себе этот едва заметный аквамариновый оттенок. Подбородок нервно подрагивал, а сквозь чуть приоткрытые влажные губы рвались наружу тщательно сдерживаемые нервные всхлипы, с которыми Агата «отчаянно боролась»… Может показаться удивительным, но, при всех внешних проявлениях признаков отчаяния, внутри себя она оставалась в то же самое время, совершенно спокойна и даже продолжала рационально и методично оценивать происходящее вокруг, хладнокровно наблюдая за реакцией замершего перед нею мужчины, и просчитывать наперед все возможные варианты развития событий. Что она сделает дальше, если он поверит, на что придется пойти, если ее актерского мастерства не хватит, чтобы заставить его это сделать… Впрочем, нет, в последнем случае тоже оставались проверенные «аргументы», против которых сможет устоять лишь редкий мужчина, а Витольд, как она уже благополучно убедилась, вовсе не из числа таких аскетов-стоиков. И все же, разыгрывая перед ним свое представление, на несколько из ста процентов притворства, Агата была сейчас откровенна. Предельно и беспощадно к себе откровенна, раскрываясь перед ним – пусть ровно на эту четко отмеренную долю – полностью. Говоря о том, чего действительно прежде ни говорила ни одному из своих мужчин. И сама до конца не понимая, отчего так легко открывается перед ним сейчас и почему чувствует от этого неизъяснимое облегчение, какого не испытывала даже во время исповеди перед священником. Хотя, была ли она хоть когда-нибудь полностью собою даже на исповеди?.. - Прости меня, Витек, я ужасная дура, что так с тобой поступила! Умоляю, прости!
Витольд Совинский: Женщина не права до тех пор, пока не заплачет. Витек не помнил, когда и от кого услышал эту фразу. А может, он сам придумал ее, исходя из собственного опыта общения с женщинами. Потому что именно так все и происходило - всегда и сейчас. Ведь совершенно невозможно упрекать в чем-то женщину и продолжать злиться на нее, даже будь ее неправота трижды доказана, когда она со слезами на глазах признает свою вину и молит о прощении. Да еще при этом обнимает, прижимается к твоей груди так, будто ищет защиты от чего-то ужасного, что было в прошлом, о чем надо немедленно забыть и никогда больше не вспоминать, как о какой-то дурном сне. Витольд не выносил женских слез. Они всегда заставали его врасплох. Как и большинство мужчин, в такой ситуации он ощущал себя беспомощным, принимался нести какую-то чушь и от этого невольно начинал злиться на себя самого. - Перестань, не надо больше об этом, - горячо зашептал он, борясь с этой своей слабостью. Он порывисто притянул к себе женщину, поцелуями заставляя ее молчать в ответ. - Ты не должна оправдываться. Это я тогда повел себя глупо. И должен просить у тебя прощения. Не так Витек представлял себе возможный разговор с рыжей. Совсем не то собирался ей сказать. Но все это кануло в Лету, забылось навсегда. В тот самый момент, когда он ощутил жар ее тела, едва прикрытого тонкой тканью, вдохнул аромат волос, увидел,как наполняются слезами невероятные глаза. Странная нежность переполняла мужчину, заставляя касаться губами ресниц Агаты, на которых дрожали капельки соленой влаги. - Не плачь. Пожалуйста. И никогда не смей даже думать, будто мне не нужны встречи с тобой. Я тебя... Совинский замолчал, потому что внезапно сообразил: нельзя сейчас говорить те слова, что чуть было не сорвались с языка. Для них должны быть другое время, иное место, совсем не такая обстановка. - Хочешь, давай прямо сейчас сбежим отсюда? Он наверняка знал, каким будет ответ, но не задать этот вопрос было выше его сил.
Агата Доманская: - Хорошо, - согласно кивая, Агата послушно стерла с лица те влажные дорожки слез, которые Витек не успел до конца осушить своими поцелуями, и робко улыбнулась ему. Затем, немного отстранившись, хладнокровно использовала еще один известный каждой женщине прием, который давно следовало бы запретить к использованию в корыстных целях, ибо устоять против него также способен лишь редкий аскет, да еще разве что слепец – доверчивый взгляд снизу вверх, означающий абсолютное согласие и подчинение. Впрочем, последнее – подчиняться, у пани Доманской обычно получалось хуже всего. Поэтому, даже теперь, когда на карту было поставлено все, ей стоило большого труда не выпадать из образа, в который удалось вжиться с таким трудом. – Мы оба повели себя глупо, давай просто все забудем – но только о том, что было утром. Все, что до этого, я забывать не хочу… да и вряд ли смогла бы, - прибавила она, вновь понижая голос до шепота и опуская глаза, принялась осторожно поправлять несколько сбившийся на сторону шейный платок Совинского, с удовольствием отмечая про себя, что даже столь легкие и невинные прикосновения ее пальцев Витек, кажется, ощущает весьма отчетливо, всякий раз едва заметно задерживая дыхание. То же, что он сказал, а точнее – не сказал дальше, и вовсе заставило Агату возликовать. Она, безусловно, рассчитывала на победу, но не была уверена, что сможет добиться ее уже сегодня. И уж точно не думала, что этот казавшийся неприступным бастион падет к ее ногам настолько легко. Поэтому чувствовала даже что-то вроде легкого, едва заметного разочарования, какое порой случается от слишком простого выигрыша там, где ты подспудно ожидал от соперника более упорного сопротивления. - Ты с ума сошел? – с негромким смехом она прижалась щекой к груди мужчины, прислушиваясь к его чуть учащенному, но размеренному сердцебиению и замолчала на некоторое время, точно взвешивая и решаясь, хотя буквально в первый же момент, после того, как Витек предложил ей сбежать, решила, что это не только замечательная идея. Но и, между прочим, восхитительный способ вознаградить себя за все приложенные сегодня усилия. – Впрочем, если честно, эта идея с «живыми картинами» с самого начала казалась мне ужасно глупой, - как будто бы рассуждая вслух, продолжала она, все еще не поднимая головы с его плеча. – Я согласилась на этот маскарад только ради тебя, ты ведь понимаешь. Но если мы вдруг исчезнем вдвоем, то это наверняка заметят... Пойдут разговоры, слухи… Ты уверен, что готов к этому, Витек? Уверен, что действительно хочешь, чтобы о нас говорили… как о паре? – вкрадчивым тоном закончила она вдруг и вновь пристально посмотрела на Совинского. Пожалуй, это было лишнее, слишком большой риск. Но, даже зная, что подобной откровенностью загоняет его в угол – из-за неизбежности ответной откровенности, подчиняясь инстинкту прирожденного игрока, который даже в момент большой удачи порой подсказывает своему обладателю, что есть возможность получить больше и потому не стоит прекращать игру, Агата готова была рисковать. - Если ты сам всего этого не боишься, то я уеду отсюда с тобой – туда, куда ты скажешь. Только найди способ, как это устроить.
Витольд Совинский: Взгляд, устремленный снизу вверх на Совинского, был способен превратить в котенка самого матерого тигра. И даже если в сердце мужчины еще и оставались какие-то осколки ледяных игл недоверия и сомнения в искренности раскаяния Агаты, то под ним они растаяли окончательно. Ее пальцы легко теребили его шейный платок, от чего у Витольда сбивалось дыхание. Может, будь на месте Доманской какая-то другая женщина, он оказался бы хоть немного более стойким перед потоком ее слез. Но при виде этих глаз, этого прекрасного лица, обрамленного роскошными волосами (он слишком хорошо помнил, как вынимал из них шпильки той ночью), его будто подхватывала волна какого-то непонятного наваждения. Того самого, что как солнечный удар обрушилось на него в кустах сирени у костела, когда он впервые увидел, как пылает на солнце завиток ее волос, дерзко выбившийся из прически. Такого с ним никогда еще не бывало. До сих пор при одном лишь воспоминании об этом у Витека пересыхали губы и начинало учащенно биться сердце. Ответить на вопрос Агаты он не успел. В дверь библиотеки постучали - исключительно для проформы, одновременно со стуком приоткрывая дверь. - Пани Агата, вы готовы? Все уже собрались, ждем вас, пора начинать! Малгожата осеклась и замерла у порога, изумленно глядя на прильнувших друг к другу "Самсона и Далилу". Впрочем, ей удалось почти мгновенно взять себя в руки и деликатно отвести взгляд. - Витек... матерь божья, ты еще не одет! Немедленно отправляйся переодеваться. Пожалуйста, не заставляй меня снова нервничать сегодня, не порти мне праздник. Совинскому с трудом удалось сдержать досаду, вызванную появлением именинницы. Скорее, еще не раздет. - Попались, - шепнул он на ушко Агате с интонациями мальчишки, застуканного за кражей яблок в соседском саду. - Не успели сбежать - придется выступать. Не хватало еще, чтобы она сейчас разрыдалась тут. Но ты только знай, что мне бояться нечего. Сбежим сразу после представления. С явной неохотой Витольд выпустил рыжую из объятий и отправился переодеваться.
Агата Доманская: - Попались… - эхом откликнулась Агата и, словно от досады, на миг уткнулась носом в шею Витека, но потом сразу же отстранилась и с улыбкой повернулась к Малгожате, так некстати вошедшей в библиотеку. В отличие от Совинского, в голосе которого слышалось некоторое смущение, она совсем не стыдилась того, что их увидели вместе – в конце концов, они взрослые и свободные люди, не имеющие ни перед кем обязательств. К тому же, Малгосиного гнева опасаться следовало меньше всего: скорее всего, та и сама сейчас готова в пляс пуститься от радости, что, наконец-то, исполняется давно задуманный ею план. – Графиня, не сердитесь на пана Витольда, умоляю! То, что он задержался – полностью моя вина. Боюсь, что мы просто немного увлеклись репетицией нашей «живой картины»… Появление Чаплинской, и правда, несколько смешало ее карты, но положение ничуть не выглядело безвыходным. И не только из-за тех слов, которые Витек успел шепнуть ей прежде, чем женщина окончательно покинула его объятия. Так, пожалуй, выходило даже лучше. Голод, не утоленный при первом же появлении, имеет свойство лишь усиливаться. Любой голод. Особенно тогда, когда «стол» уже накрыт, а любимый «десерт» уже маячит перед глазами, но все равно пока не доступен… Гастрономические ассоциации внезапно показались забавными, и Агата вновь улыбнулась, на сей раз иронически. Окончательно освободившись от рук Витека, все еще не желавшего разомкнуть объятий – и это тоже был добрый знак, она сама подтолкнула его к двери, оставаясь наедине с графиней Чаплинской. Впрочем, лишь на минуту. Как только Совинский вышел из библиотеки, обе женщины отправились за ним следом. И по дороге, словно заключив некий пакт, они ни словом не обмолвились о том, что происходило несколько минут назад. Малгося хвалила ее костюм, утверждая, что лучшего невозможно было и придумать для создания подобного образа, говорила что-то о задумках других гостей, Агата в свою очередь отмечала, что никогда прежде не встречала со стороны хозяев такой предусмотрительности… Они уже почти дошли до бальной залы, когда графиня Чаплинская вдруг резко остановилась и схватила ее за руку: - Агата! Я понимаю, что не должна об этом спрашивать. Но если не спрошу – моя смерть от любопытства будет полностью на вашей совести! - Спросите, Малгожата, я совсем не хочу вашей смерти, - рассмеялась пани Доманская, которая, конечно же, сразу поняла, о чем пойдет речь. - Мне интересно только одно: насколько давно. Всего лишь хочу проверить одну свою догадку. - Недавно. Можно сказать, что лишь сегодня, - ответила Агата. И это не было ложью. В конце концов, той ночью между ними, и верно, не было ничего, кроме телесного влечения, а вот сегодня… - Что же, тогда я ошиблась. Просто он так на вас смотрел! Словно мальчишка влюбленный, я его таким сто лет не видела! Признайтесь, как у вас это получается? Право, мне нужно будет после взять у вас несколько уроков этой магии! - Малгожата! Зачем вам моя магия, когда вы сполна владеете собственной, и ее вполне хватает, чтобы пан Казимеж не сводил с вас глаз! - Это верно, - не без гордости кивнула вельможная панна. А потом вдруг подмигнула и прибавила. – Но ведь нам, женщинам, всегда хочется не просто все сразу, но и еще немножечко больше! В этом с милейшей графиней Чаплинской было трудно не согласиться. Всего – и немножечко больше хотела сегодня не только она, но и сама Агата. И, можно сказать, что успешно шла к осуществлению этого плана. Их с Витольдом выступление имело ошеломительный успех. Дамы не могли оторвать завистливых взглядов от красавца «Самсона», который мирно спал у ног своей повелительницы, покорно уложив голову ей на колени. Мужчины же изо всех сил старались сконцентрировать внимание на одухотворенном и решительном выражении, написанном на лице рыжеволосой «Далилы», которая в одной руке сжимала маленький нож, а пальцами другой – прядь волос, которую намеревалась вот-вот срезать – а не на том, что ненавязчиво и ничуть не вульгарно приоткрывалось их взору в глубоком декольте на несколько дюймов пониже... Стоит ли говорить, что именно их представление в результате было выбрано лучшим и заслужило главный приз? Впрочем, настоящий «главный приз» за сегодняшнее выступление – не в качестве Далилы, а в качестве себя самой, Агата рассчитывала получить не прямо теперь, а немного позже. Хотя и уже и совсем скоро. И следует признать: она его вполне заслужила.
Витольд Совинский: Можно было не сомневаться, что Малгося не станет скромничать и попытается выведать у Доманской как можно больше о той сцене, свидетельницей которой она случайно оказалась. Витек то и дело поглядывал на нее из-под опущенных ресниц. Чаплинская сияла, будто новенький золотой. наблюдая их с Агатой жвую картину. Похоже, весьма недвусмысленная поза, в которой она застала Витольда срыжей, вписывалась в рамки очередного придуманного ею плана устройства личной жизни друга детства. И следовало ожидать, что всю нерастраченную энергию и нереализованный талант свахи-сводницы она теперь употребит именно на его сближение с Доманской. Вряд ли библейскому Самсону полагалось улыбаться во сне. Витек, уютно устроив голову на коленях Доманской, с трудом удерживался от улыбки при мыслях о том, как по окончании представления они с рыжей уедут в Совляны. - Тебе не мешало бы пожевать лимон перед началом вашей картины, - съехидничал Казимеж, после того, как поздравил Витольда с тем, что их воплощение замысла зрители признали лучшим. Тот недоуменно взглянул на приятеля, повязывая шейный платок. - А то твоя физиономия то и дело становилась такой довольной... Прямо-таки не по сюжету. Впрочем, я тебя понимаю. Лежал бы я на коленях такой женщины... Чаплинский рассмеялся и подмигнул Витеку. Совинский с преувеличенно строгим видом погрозил ему пальцем: - Не мечтай. И не завидуй. Тем более, что ты всегда можешь устроиться на коленях не менее прекрасной женщины. Потом он ждал Агату в беседке, вокруг которой буйно цвел жасмин. Теперь уже можно было не прятать улыбку и не таить мальчишеского нетерпения, делавшего ожидание тягучим и томительным. Витольд совершенно не думал о том, заметят ли остальные гости их отсутствие, и что будет говорить Малгожата, если кто-то из чрезмерно наблюдательных и любопытных дам все-таки рискнет что-то выведать у нее. Его мысли стремились вперед, в ночь, сулившую нежность и пылкость ласк, желанный любовный дурман и счастливую бессонницу.
полная версия страницы