Форум » Пригороды Петербурга » "Я не могу объяснить - но возвращаюсь назад" » Ответить
"Я не могу объяснить - но возвращаюсь назад"
Дмитрий Арсеньев: Дата: вторая половина июня 1833 года Место: поместье Ларионовка Участники: Ксения Ларионова, Дмитрий Арсеньев, наши общие родственники.
Ответов - 12
Дмитрий Арсеньев: Здравствуйте, милая Ксения Константиновна. Солнце над Тейраном встает рано, освещая плоские крыши, и с новыми силами принимается их нагревать до совершенно невыносимого состояния. Ваш покорный слуга все чаще работает ночами. Стрекот цикад, дуновения прохладного ветерка напоминают об Ильинском и Ларионовке. Эти ностальгические ощущения придают мне сил и упорства для занятий делами. Впрочем, мне грех жаловаться. Помните, я говорил вам о сноровке, которую приобрел в свой прошлый визит на Восток? Кажется, она вполне уже вернулась ко мне. Так что оставьте, умоляю вас, ваше беспокойство за меня. Оно мне приятно, но не имеет под собой ровным счетом никаких оснований, любезный мой друг. Политика, которую наши друзья из Тейрана проводят, вполне удовлетворяет российскую сторону, а порой даже предугадывает наши желания. И мне все чаще думается, что нет никакой необходимости в нашем здесь пребывании. Таким образом, ваш блуждающий друг проводит часы в разъездах, а не в работе, навещает примечательных людей и готов поделиться с вами новыми своими впечатлениями. Совместив рабочий визит с влечением любопытства, я побывал в доме грузинского поэта Чавчавадзе. Не могу не написать хотя бы предложение, с восхищением отдавая дань хлебосольству и гостеприимству этого дома. Александр Гарсеванович читал свои стихи, развлекал гостей рассказами как веселыми, так и познавательными для собравшегося в тот вечер общества. Например, теперь я с уверенностью могу утверждать, что не все в Арзрумских заметках известного нам обоим сочинителя чистая правда, есть кое-что, что носит на себе отпечаток художественного преувеличения. Также мне удалось увидеть Черную розу Тифлиса. Поразительный пример искренности и честности в своих страданиях об ушедшем в иной мир любимом человеке. Поговорить мне с мадам Грибоедовой не удалось. Разговаривает она после получения известий о смерти Александра Сергеевича мало и тихо, ее голос мне довелось услышать лишь однажды, когда она твердо поправила одного из гостей отца, назвавшего ее не по фамилии покойного мужа. Как вам отдых в имении? Довольны ли вы всем? В добром ли здравии? Чем теперь занимаете свой чудесный ум? Поделитесь, прошу вас, не отказывайте. Ведь я имею наглость стремиться поспеть за вашими увлечениями, дабы не перестать быть вам интересным. А также я помню и горжусь вашим приглашением в ваше имение. Надеюсь, что оно еще в силе, и я не разочарую вас, внезапно нагрянув. Искренне ваш, Арсеньев. Писано в ночь с 18 на 19 мая 1833 года от Рождества Христова в Тейране
Ксения Ларионова: Ксения вздохнула и очередной раз отложила в сторону перо, задумчиво глядя в раскрытое окно, откуда доносились до ее слуха возгласы играющих на лужайке перед домом племянников, проводящих нынешнее лето в Ларионовке вместе со своей матерью и полугодовалой младшей сестренкой Ксенией, которую, чтобы не путать с тетей-тезкой, все в семье называли смешным именем Сенька. Старший брат княжны, отец этого семейства, полковник Никита Константинович Ларионов, поправившись от своей раны, еще Великим Постом отбыл вновь на театр военных действий. И с того самого времени, его супруга Наталья Васильевна вместе с чадами и домочадцами перебралась из своего Знаменского в Ларионовку, где всю прошлую зиму и провели родители ее мужа вместе с младшей дочерью семейства, княжной Ксенией Константиновной. Ибо, кажется, впервые в жизни сумев настоять на своем, мадемуазель Ларионова решительно отказалась от продолжения мучительной для нее «светской жизни» в Петербурге, вскоре после того, как вернулась туда из Ильинского, с так и не состоявшейся толком охоты, которую устраивал у себя Дмитрий Васильевич. А, надо признаться себе честно, если и желала Ксеня по какой причине тогда оставаться в столице, так лишь из-за того, что могла бы хоть изредка видеться там с Митей. После того же, как он столь внезапно был вынужден уехать по служебной надобности, быть княжне в Петербурге стало и вовсе неинтересно. Поэтому в конце ноября она уехала оттуда к родителям в имение. Благо, что и повод имелся уважительный – в самом начале декабря невестка Тата разрешилась, наконец, от бремени дочкой. И вскоре старшая ветвь княжеского семейства вместе с Ксеней направилась в Знаменское, знакомиться с еще одной княжной Ксенией, на этот раз – Никитичной. Это было пожелание самой Натальи Васильевны, назвать свою вторую дочку в честь любимой подруги и родственницы. Кроме того, Тата пожелала, чтобы Ксения-старшая стала Ксении-младшей крестной матерью, что сама мадемуазель Ларионова сочла для себя большой честью и, конечно же, согласилась. Так что за последние полгода одно важное событие в жизни Ксени все же произошло – она стала крестной маленькой Сеньке, и эта забавная малышка уже сумела занять в ее сердце особое место, несмотря на то, что и остальным племянникам она по-прежнему оставалась нежнейшей из тетушек. Что касается другого человека, занимавшего в сердце Ксении Константиновны важное место, то с ним было все ой, как не просто. Начать с того, что первую весточку от Мити его семья получила лишь в начале нового года, до того пребывая в полной безвестности относительно того, куда судьба и служба на этот раз его занесли. По-всей видимости, получив по своим каналам радостную новость о том, что в очередной раз сделался дядей, Арсеньев поздравлял с этим сестру, а так же слал всем остальным родственникам запоздалые рождественские и новогодние поздравления. И, конечно, подарки, которые доставили отдельно. При этом, откуда письмо – понять было невозможно, хотя, по характеру даров, вроде, выходило, что Митя теперь вновь где-то на Востоке. Во всяком случае, восхитительная шелковая шаль, расписанная батиком, которую Арсеньев прислал для Ксени, выглядела материальным воплощением восточной сказки. Затем он присылал еще несколько писем и вот, впервые за долгое время, написал в последнем из них, что находится, оказывается, в Персии. А может, уже и не там, ибо писано оно было почти месяц назад, а он говорит, что все время переезжает с места на место… Ксеня вновь пробежала взглядом по строчкам, исписанным четким ровным почерком Арсеньева, размышляя над тем, что бы такого интересного рассказать Митеньке в ответном послании. Она уже второй день ломала над этим голову – и не могла придумать. Что занимает ее ум? Разве это интересно на фоне того, о чем пишет Митя? Все их мелкие домашние события, а также новости о здоровье родных и близких, Ксеня уже изложила. Но Митенька хотел, чтобы она рассказывала и про себя. А что про себя она могла сказать, кроме того, что по-прежнему влюблена в него и очень ждет возвращения? Да и можно ли было представить, что она вообще решится такое написать? От бесплодных размышлений на этот счет Ксению Константиновну отвлек тихий стук в дверь ее комнаты. Решив, что это кто-то из домашних, княжна, не оборачиваясь, позволила войти, по-прежнему разглядывая письмо Мити и покусывая кончик пера, которое в очередной раз взяла в руку. Однако голос, который раздался у нее за спиной, заставил Ксеню резко выпрямиться в кресле и обернуться, широко раскрыв от удивления глаза: - Дмитрий Васильевич! Вы – здесь?!
Дмитрий Арсеньев: Возвращение Арсеньева в Петербург было столь же неожиданным, как и его последний отъезд оттуда. Можно было бы долго рассказывать о причинах, а также о том, что с ним происходило все то время, как его семья терялась в догадках, зачем Митю так срочно вызвали, и чем он занят, но все это по меркам самого Арсеньева оказалось менее важным, чем изменения в его образе мыслей и планах на собственную жизнь. Виной тому стал как Восток, с которым у дипломата было связано слишком много сугубо личных воспоминаний, так и некоторые случайные, но словно срежиссированные самим Провидением встречи. Судьба распорядилась так, что, оказавшись в первых рядах на полях решения межгосударственных проблем, Митя все глубже погружался в анализ своей жизни, связей с этим миром и желаний. К счастью, это не мешало ему выполнять свою работу. Наоборот, создавало дополнительную мотивацию для как можно более самоотверженного труда на благо империи, чтобы как можно меньше думать о том, что стало вертеться в его голове практически постоянно. Мысли эти сначала казались ему абсурдными, глупыми, но с ними приходилось мириться, ведь они составляли часть его личности. Неприглядную, нелюбимую им, но все же. Прежде всего Мите пришлось признать, что за все время его сознательности, единственный раз он был счастлив, когда рядом с ним была Мириам. Несмотря на свой юный возраст, она лаской, заботой, терпением и своей внутренней силой поддерживала Арсеньева и предоставляла ему полное право чувствовать себя рядом с ней почти богом, вершителем, которому подвластно все и самое главное - умение делать ее счастливой. О Мириам было больно вспоминать, но неважно, находился ли он в Константинополе или Тейране, все там напоминало о ней. Случилось так, что в ее образе, который все еще свято хранился в сердце Арсеньева, соединилось все, что он любил на Востоке. Итак, неожиданные, подло кидающиеся ему в глаза детали, резали ножом сердце, напоминая о блеске ее агатовых глаз. Следующим фактом, с которым пришлось мириться, стали мысли о неудачном проявлении себя в Петербурге. Мите лучше всех были известны все его промахи, и не было более строгого ментора, выговаривающего за них, чем он сам. Откликом этих мыслей стала неожиданная встреча на базаре в Константинополе с Идалией Николаевной, находившейся в сопровождении Стрижевского. Самолюбие взвыло в очередной раз, а вот его разуму данная встреча даже помогла решиться и определиться. Мосты назад были сожжены: его не стали ждать, да и правильно сделали. Как бы Арсеньев не хорохорился, а судьба Пушкина, женатого на блестящей красавице Гончаровой, его не прельщала. И все же было больно и обидно за то, что нет никого, кто бы его ждал. И, разумеется, здесь не идет речи о семье. Когда-то не так давно, а кажется уже, что в прошлой жизни, один офицер объяснил ему, почему тому не страшно стоять под пулями и кидаться первым на строй врага. Он просто научился возвращаться, потому что его ждут. Тогда Мите эта мысль показалась очень правильной. В ее правоте сейчас он только еще больше утвердился. Арсеньеву нужен был дом. И дело не в наличии городского особняка или имения. Он решился попытаться снова найти в этом мире место, где ему будут не важны вера, климат или обстановка. Где будет кто-то, кому небезразличен сам Арсеньев. И не по каким-то субъективным причинам, а просто как человек. Ни за что, и даже не вопреки чему-то. Определиться с желанием не сложно. Сложно понять, как его исполнить. Мите хватило ума (или наоборот, его оказалось недостаточно), чтобы решить, раз с любовью в его жизни не складывается, то может сложиться с дружбой. Искренней, крепкой дружбой, с уверенной основой и проверенной временем. И при этих мыслях первой и единственной ему на ум пришла княжна Ларионова. Единственная женщина, с которой он поддерживал переписку все это время. Кому он посылал письма даже чаще, чем семье. Общение с которой неизменно доставляло удовольствие. И с чьей стороны даже он чувствовал отклик. Так что именно Ксении Константиновне выпало стать первой из тех, к кому явился Митя, оказавшись снова в окрестностях Петербурга. Причем осмелился посетить ее без отдельного приглашения, и даже пренебрег обрядом вручения карточки слуге. Нарушив все мыслимое и немыслимое, он явился в комнату к княжне, надеясь застать ее врасплох и доподлинно узнать самую искреннюю ее реакцию на свою особу. - Ксения Константиновна? - предпринял попытку привлечь к себе внимание Арсеньев после позволения войти. Девушка встрепенулась и повернулась к нему, все еще придерживая перо около лица. Ее привычку прикусывать в задумчивости этот предмет, Митя уже отметил для себя довольно давно и не смог в этот раз сдержать нежную улыбку, догадываясь о неизменности этой милой черты. - Это я, - подтвердил он и постарался придать своему лицу хоть немного виноватое выражение. - Простите великодушно за внезапное вторжение. Я не вовремя? Отвлекаю вас от чего-то важного? Я не удержался от соблазна как можно скорее увидеть вас по возвращению...
Ксения Ларионова: Что и говорить, Ксеня, порой, украдкой позволяла себе мечтать о том, как Дмитрий Васильевич однажды вот так - запросто - постучит в дверь и войдет к ней в комнату. Причем, мечтала настолько часто, что воображаемая картина уже успела прочно запечатлеться в ее сознании, наподобие воспоминания. Пусть и воспоминания от том, чего на самом деле не было. Однако было очень приятно извлекать его и тайком любоваться. Тем не менее, когда все произошло в реальности, да еще так похоже на ту, "идеальную" встречу из ее грез, Ксения Константиновна поступила самым естественным для себя образом. А именно - совершеннейшим образом растерялась и покраснела. Ей было стыдно, что на ней простое домашнее платье, что прическа самая заурядная, что выглядит она, должно быть, теперь невероятно глупо... Нашелся сразу миллион причин, по которым Ксеня готова была провалиться под землю прямо здесь, на глазах у Митеньки, взирающего на нее с высоты своего роста с ласковой улыбкой. И к этому миллиону самоупреков примешивалась еще одна. И тоже - не самая приятная. Похоже, это какой-то рок - всякий раз представать перед Арсеньевым в самом худшем виде. Впрочем, какое ему, в сущности, дело до ее вида... Видимо, смятение мадемуазель Ларионовой было настолько явным, что Дмитрий Васильевич, закономерным образом, даже предположил, что чем-то помешал ей. - Нет! Боже, нет, конечно! - Ксеня поспешно отбросила в сторону перо, которое почему-то все еще сжимала в руках, вскочила со своего места, сделав несколько шагов по-направлению к Арсеньеву в порыве радости, но вдруг, остановилась, поймав себя на том, что он может счесть странным такое бурное проявление эмоций с ее стороны. - Я просто очень удивлена, увидев Вас здесь. Понимаете... как раз пыталась сочинить ответ на Ваше последнее послание из Тейрана, задумалась, а тут - Вы. Словно из моих мыслей материализовались... В этом месте Ксения Константиновна вновь мысленно обругала себя самое. Прекрасно, Ксеня, просто очаровательно! Ведь непременно же нужно было сообщить Мите прямо с порога, что, оказывается, постоянно думаешь о нем! К счастью, Арсеньев ее оговорки не заметил, а может - просто вид сделал. Однако любезное и заинтересованное выражение его красивого лица ничуть не изменилось, а черные глаза по-прежнему улыбались ей, заставляя сердце Ксении трепетать, впрочем, как и всякий раз все те десять лет, что они были знакомы... Между тем, пауза в их и без того кратком диалоге затягивалась, рискуя превратиться и вовсе в неприличную по меркам вежливости. Так иногда бывает. Долго не видишь человека, но при этом - скучаешь и ждешь встречи. Кажется, что вот только бы увидеться - и тогда... Тогда уж точно обо всем поговоришь! Но вот, заветный момент наступает - и ты не знаешь, что сказать. Ровно то же самое теперь испытывала Ксения. А Арсеньев, видимо, был слишком деликатен, чтобы своими вопросами дополнительно усиливать ее смущение. - Дмитрий Васильевич, и что же, никто в доме не знает, что Вы приехали? - он вновь улыбнулся и отрицательно качнул головой. - Но тогда мы должны немедленно исправить это упущение! Подождите минуту, я скажу родителям и Татке! Ох, как же они будут рады Вашему возвращению... И непременно сегодня же познакомим Вас с Ксенией-младшей. Она сейчас, наверное, еще спит, поэтому, конечно, не вот прямо сейчас, а попозже... В этом была еще одна Ксенина особенность, когда, волнуясь, она, обычно довольно молчаливая, начинала говорить много, словно бы "заговаривая" бессмысленной болтовней собственное волнение. - Простите меня, Дмитрий Васильевич, я верно вам уже голову забила! - наконец, осознав это, Ксеня замолчала и с мягкой улыбкой вновь взглянула в лицо Арсеньеву.
Дмитрий Арсеньев: Процедуру встречи с семьей и прочими родственниками Митя отложил намеренно. Он прекрасно знал, чем это закончится, и наедине им с мадемуазель Ларионовой тогда не придется остаться еще очень надолго. Это никак не вязалось с его планами. Все стремление Арсеньева к определенности кричало ему о том, что, прежде, чем конкретно задумываться о совместном будущем с Ксенией, необходимо определить для себя, как девушка сама поведет себя с ним. Были ли ей его письма из-за границы в радость или же пустым, не особенно интересным развлечением. Есть ли надежда получить ее согласие на брак, и как для нее эту перспективу подать. Именно для этого Митя и явился в ее комнату столь странным образом. Именно поэтому он так обрадовался, узнав, что Тата с детьми в саду. Что ж, его очередной план пока не давал сбоя. Ксения Константиновна даже сделала несколько шагов ему навстречу. Такая реакция не могла не порадовать дипломата. Особенно, в условиях того, что он был уверен в ее искренности. Кстати, эта самая «настоящесть» в княжне Ларионовой ему очень сильно нравилась. Мите хотелось думать, что девушка позволяет себе быть с ним наедине самой собой и не особенно заключать себя в рамки дворянского этикета, который, по сугубо личному мнению Арсеньева, превращал милых барышень в кукол без тени собственного мнения. Воодушевленный полученными наблюдениями, он почувствовал себя еще более раскованным и счастливым. Поэтому милое щебетание заботливой Ксении Константиновны Митя выслушал до конца, постепенно ощущая, что его улыбка становится все шире и стремится занять все пространство от уха до уха. - Нет, Ксения Константиновна, позвольте с вами не согласиться. Я предлагаю еще ненадолго отложить встречу с вашими родителями, моей сестренкой и ее детьми, а пока закончить начатое вами дело. Кажется, вы сочиняли ответ на мое письмо? Так, может быть, вы озвучите мне его сейчас? Этим я избавлю вас от обязанности подбирать слова и выражения. А заодно уж и оправдаю свою материализацию. Как я удачно появился, не правда ли? - договорил он не без доли бахвальства, а потом, не откладывая больше, подошел к Ксении Константиновне и, пока она не опомнилась от его наглости, поднес к губам ее ладошку и слегка коснулся губами пальчиков дамы. Пикантность ситуации усугубляло то, что они оба были без перчаток. Надеюсь, этим я не оттолкну ее от себя и не испугаю? Я действительно рад ее видеть, и мне кажется правильным это ей показать. Что называется, за искренность плачу откровенностью. Рад встрече, сударыня. Есть в вас то самое родное, что я в последнее время все чаще ищу в Российской империи, за что пытаюсь уцепиться и убедить себя, что мне здесь еще осталось место.
Ксения Ларионова: - Удачно, в самом деле, - Ксения опустила глаза, потому что дольше пялиться на Митю было вовсе неприлично, и отошла к окну, выглядывая на лужайку перед домом, где по-прежнему резвились племянники. Теплый ветерок всколыхнул белую ажурную занавесь и, на мгновение взлетев вверх, она опустилась на голову Ксене, наподобие испанской мантильи, а может, фаты. Но последнее казалось ей нелепым даже в мыслях, ибо примерить сей головной убор в своей жизни княжна Ларионова уже и не рассчитывала, окончательно смирившись со статусом старой девы. Вероятно, поэтому поспешила как можно скорее выпутать легкую ткань, зацепившуюся за одну из шпилек, из своей прически. Когда покончила с этим, Дмитрий Васильевич уже стоял у нее за спиной и от ощущения этой его близости скованность, от которой Ксеня все никак не могла сегодня избавиться, лишь усилилась. Да что же это такое с ней, право?! Близость Митеньки и прежде волновала ее, но… не так. Что-то изменилось между ними. Изменился – неуловимо, но заметно – сам Митя. Его поведение, взгляд… Что бы он не говорил про то, что нарушил все правила приличий, но оба знали – это скорее самоирония, ведь манеры его безупречны, но… Внезапно она поняла: до нынешнего приезда Митенька держался с ней скорее, как один из ее старших братьев, не давая никаких авансов и не делая намеков. И это было правильно и честно с его стороны, потому что не давало самой Ксении окончательно потерять рассудок. А уж, что при этом она чувствовала, в конечном счете, всегда было ее собственной проблемой. Теперь же – она не могла быть в этом уверенной, потому что совершенно не имела того опыта флирта, которым, обычно, в ее возрасте уже обладает всякая дама – но нынче Митя впервые вел себя с ней так, словно… пытался ухаживать? Или, может быть, это ей только кажется? Ксения упрямо вглядывалась в знакомый пейзаж за окном, не оборачиваясь, в надежде, что предательский румянец, незамедлительно выступивший на щеках при этой крамольной мысли, исчезнет. Однако Дмитрий Васильевич сегодня, решительно, был настроен сделать все, чтобы ее смутить окончательно. Как только Ксеня, едва справившись с волнением, повернулась к нему, намереваясь, наконец, перестать вести себя, точно ненормальная, он склонился к ее руке с поцелуем. Ресницы княжны слегка задрожали, она замерла, а Митя отчего-то все не отпускал ее пальцы, кажется, и, не понимая ее смущения, весело разглагольствуя на какие-то отвлеченные темы, предлагая ей рассказать словами то, что не успела написать в письме… - Извините, Дмитрий Васильевич, - мадемуазель Ларионова сделала легкое движение рукой, и он послушно отпустил ее, отступая чуть в сторону, позволяя Ксене отойти вновь вглубь комнаты. Разорвав эту близость, вновь увеличив дистанцию, она почувствовала себя увереннее. – Это как раз и было самым трудным моим сегодняшним заданием: придумать, как бы описать свою жизнь здесь хотя бы сколько-нибудь сравнимо интересно с тем, что я читала в Ваших письмах ко мне. Я понимаю, что Вы – мужчина, Ваш мир гораздо шире моего, но все же, иногда мне кажется, что жизнь проходит мимо, а я остаюсь лишь сторонним наблюдателем происходящего. Видимо, такова моя участь. И я бы нисколько этим не тяготилась, если бы не необходимость отвечать порой на вопросы, подобные тем, которые Вы мне задаете… Ксения вновь резко замолчала. С ней, в самом деле, сегодня, что-то странное. Накинулась на Митю, точно фурия, а ведь он задал ей самый обычный вопрос. И вряд ли ожидал, что получит в ответ на него такую отповедь на грани с исповедью. Вон, с каким удивлением на нее взирает. - Мне не стоило говорить этого Вам. Вернее, вообще не стоило говорить, не знаю, что на меня нашло. Впрочем, Вы сами просили не подбирать выражений, вот я и… - Ксения застенчиво улыбнулась и пожала плечами. – Видите, это не всегда выглядит эстетично. А теперь, может быть, все же, выйдем к нашим родственникам?
Дмитрий Арсеньев: - К родственникам мы обязательно выйдем, но все же еще чуть позже, Ксения Константиновна, - Арсеньев изо всех сил старался не показать свое ошеломление и растерянность, вызванные горячностью и эмоциональностью сказанного. Митя мог поклясться, что практически никто и никогда не видел мадемуазель Ларионову такой. Но в этом определенно было что-то важное. Арсеньев это ощущал еще не подводившим его никогда чутьем. Раздражение, обида и тонкие нотки зависти - вот, что почудилось Мите в отповеди княжны. А еще искренность и боль. И вот из-за этого Арсеньев немедленно ощутил навязчивое желание вскочить на коня и с обнаженной шашкой скакать, рубить и убивать всех врагов и обидчиков этой небезразличной ему женщины. Правда, природный рационализм не позволил ему этого сделать. Сначала нужно понять, что так обижает Ксению Константиновну. - Вы вовсе не зря все это сказали. И это я прошу у вас прощения за бестактность и неделикатность. Я искренне не хотел обижать вас своими вопросами. Судя по ее репликам, княжну тяготит обыденность ее собственной жизни. Это и понятно, какое разнообразие в имении? Но ведь был же и есть Петербург. Если судить по письмам княжны, последний сезон она пропустила. Но ведь не было ничего, не пускавшего ее туда. Значит, это было ее собственное желание. Так отчего же сейчас она так тяготится? И чем в этом может ей помочь Арсеньев? Ну вот над этим и стоит подумать. - Знаете, Ксения Константивновна, я даже рад, что вынудил вас отвечать так. Мне импонирует ваша искренность. И радует то, что вы выбрали меня, чтобы поделиться тем, что у вас на сердце. Ведь я не случайно писал о том, что мне интересно и важно то, что есть в вашей жизни и у вас в душе. Арсеньев говорил мягко и ласково. - А что до вашей участи... Если позволите высказать мое мнение, то тут вы не совсем правы. Если захотите, вы сумеете все изменить. У вас есть для этого все необходимые качества. Вы умны, привлекательны, любознательны и добры к людям. А я обещаю посодействовать вам во всех начинаниях, - в голосе его была слышна уверенность. Я знаю, как смог бы помочь вам, Ксения Константиновна. Вопрос в другом, согласитесь ли вы для этого связать со мной жизнь?.. Если ее привлекает моя жизнь, значит, ей понравится путешествовать. К счастью, в этом я могу быть уверен, ей отказа не будет. И вообще, княжна из тех людей, которых очень приятно и радостно делать счастливыми. Да и мне самому нравится вызывать у нее улыбку.
Ксения Ларионова: Митя отчего-то по-прежнему не желал отпускать ее, продолжая этот неловкий для Ксени тет-а-тет, не давая уклониться от него даже под самыми благовидными предлогами. И княжна, действительно, не понимала, зачем ему это нужно. Но спросить подобное напрямую было немыслимо. Поэтому мадемуазель Ларионова, украдкой вздохнув, продолжала слушать рассуждения Арсеньева о свойствах ее личности. И то, что он говорил, с одной стороны по-прежнему казалось Ксене лишь общими словами, которые принято говорить в утешение всем не слишком удачливым представительницам прекрасного пола: "умна", "привлекательна"? Что же, если дурой себя Ксения Константиновна, действительно, не считала, то слова о ее привлекательности могли бы показаться насмешкой, если бы Митя не говорил их с такой убежденностью, будто бы... будто бы и сам верил в их правдивость! Представлять, что может быть интересна внешне для Мити, Ксении даже на минуту не хотелось, из-за боязни разочароваться в этом в тот же момент, когда, осмелившись, она, наконец, перестанет, слушая его, рассматривать носки собственных туфель и поднимет глаза, встретившись с ним взглядами. Ведь известно, кто, на самом деле, является объектом, если не страсти Дмитрия Васильевича, то глубокой симпатии. И рядом с этой блестящей красавицей Ксене надеяться вовсе не на что. И княжна была уверена, что раз уж Митя писал письма ей, то баронесса фон Тальберг подавно входила в число его адресатов во время отсутствия в России. Сама Ксения об Идалии Николаевне ничего не слышала с осени, с тех самых пор, как покинула Петербург, поэтому искренне считала, что та теперь в столице, и Дмитрий Васильевич, конечно же, уже тоже нанес ей визит... - Вы слишком щедры на комплименты для меня, Дмитрий Васильевич, - проговорила она, когда Арсеньев умолк. И в этой фразе совершенно не было кокетства. Ксения Константиновна кокетничать не умела, а потому и не пыталась. - И я заранее признательна за Вашу поддержку. Вот только, боюсь, никаких особенных свершений в ближайшее время я не планирую. Разве что, научить, наконец, как следует читать нашу Лидочку. Впрочем, я совсем не откажусь, если надумаете мне в этом помогать, - Ксения улыбнулась, на губах Дмитрия Васильевича тоже мелькнула улыбка при упоминании имени их общей племянницы. - Правда, мой батюшка утверждает, что я чрезмерно усердствую в этом, ведь ей нет и пяти, а никто из членов нашей семьи еще не вырос неграмотным. И все же... Нет, ну подумайте, я опять начинаю рассуждать о том, что Вам, наверняка, не слишком интересно! Воспитание и обучение детей... Я совершенно одичала в деревне, Дмитрий Васильевич. Уже даже и не знаю, как занять разговором гостя.
Дмитрий Арсеньев: Митя пообещал, что непременно поможет Ксении Константиновне в ее нелегких трудах с их общими племянниками. Из памяти Арсеньева не стерлось, как забавно они запускали воздушного змея и его веселое мальчишеское настроение, когда позабылись все проблемы, и удалось почувствовать себя разве что чуточку постарше Лиды и Павла. Ксения очаровательно смотрелась с детьми. Арсеньев не был тем сентименталистом, который умиляется, наблюдая за прогулкой нянь, гувернанток и молодых родительниц с чадами. Чаще всего он подмечал неверные приемы, которыми пользовались взрослые, и испытывал негодование, понимая, как сильно они этим портят своих детей. Княжна Ксения же была совсем другой. Она не возвышалась гордо над племянниками, и в то же время не лебезила. Ее поведение можно было описать двумя картинами: госпожа Ларионова дает детям мудрый совет, и дети прекращают шалить, понимая, что этим обижают милую Ксению Константиновну. По мнению Арсеньева, лучшего метода обращения с детьми придумать было нельзя. И все же, от Арсеньева не укрылось, что княжна разговаривает с ним с каким-то растерянным видом. Митя почувствовал тень огорчения по этому поводу, но успокоил себя тем, что он слишком много хочет сразу без всяких усилий. Во-первых, откуда Ксении знать, что кроме нее он больше личных писем никому почти не писал, а во-вторых, они как никак в ее комнате, наедине, и несмотря на то, что Арсеньев имеет некоторое право заглянуть к ней по-родственному, такая воспитанная девушка, как княжна Ларионова должна испытывать определенные неудобства. Таким образом, Мите ничего не оставалось, как принять настойчивое предложение Ксении Константиновны спуститься поздороваться со всей остальной их многочисленной семьей. К вящей радости и удовольствию Арсеньева, Ларионовы-старшие восприняли его приезд радостно и доброжелательно. Видимо, их снисходительные взгляды на пропадающего вечно где-то по службе Дмитрия Васильевича не претерпели никаких изменений. Племянники порадовали искренней радостью по поводу его визита. Сестренка также не разочаровала. Арсеньев не без приятных эмоций вспомнил, каково это, быть желанным гостем, да еще и в кругу семьи. Пусть до сих пор, со времен своего отшельничества в отрочестве, Митя так и не перестал относиться к себе, как обособленной единице во множестве семейных связей, стоящей поодаль от остальных, но даже ему, привыкшему, кажется, ко всему, были необходимы такие вот теплые семейные встречи. Таточка, правда, снова была в своем репертуаре. Каким-то образом она узнала, что в первую очередь Арсеньев кинулся в комнату Ксении Константиновны, оставив на потом остальных домашних, и в глазах ее загорелись знакомые Мите бесенята. Вскоре уже и матушка княжны Ларионовой была посвящена в эту маленькую подробность и теперь с интересом поглядывала в сторону Арсеньева, ну а Дмитрию Васильевичу это было и надо. Пусть, пусть его разглядывают, примеряя на него костюм жениха для дочери. Пока они думают, что их мысли тайна для него, Митя по их лицам прочитает правдивое к нему отношение. И снова облегчение — никаких веских возражений или негодования в мудрых женских глазах не отражалось, скорее наоборот, что-то сродни заинтересованности. Потекли приятные дни отдыха. Арсеньев подтверждал делом данное Ксении обещание — помочь Лидочке с чтением, да и вообще, довольно много возился с племянниками, чаще всего в приятной ему компании княжны. В перерыве он участвовал в завуалированных собеседованиях на должность жениха для девицы Ларионовой с ее матушкой и батюшкой, намного более откровенных приватных беседах с сестренкой Татой, которая не слишком изящными намеками подталкивала Митю к свадебному обряду. Она как раз и сообщила, что у Ксении кавалеров новых никаких не появилось, она свободна, как и ее сердце — все как будто специально для Арсеньева. Дмитрий Васильевич радовался подобным сведением, но продолжал чего-то ждать. И наконец, наступил день, когда все должно было разъясниться. Все началось с неожиданного письма, поданного лакеем Арсеньеву прямо за обеденным столом. Митя увидел печать «Певческого моста», извинился и немедленно открыл послание. Тата нетерпеливо перегнулась, заглядывая брату через руку: - Митя, ну так же невозможно! Что, опять работа? - расстроилась она, а потом вчиталась в написанное. - Да, сестренка. Именно она, только на этот раз вести добрые. - Ну-ка, ну-ка, и что за вести? - улыбнулся в усы князь Ларионов, сидевший на положенном месте во главе стола. - А извольте сами прочитать, Константин Павлович, - Арсеньев протянул письмо отцу Ксении, решив, что озвучивать новость самому будет неприлично. Князь прочитал, крякнул, перечитал, осторожно сложил бумагу в конверт, отложил его на стол и улыбнулся. - Что ж, Дмитрий Васильевич, мои поздравления. Чада мои и домочадцы, - продолжая мягко улыбаться, церемонно начал свои объяснения князь, - господин Арсеньев у нас нынче уже не коллежский советник, а статский. С повышением вас, поздравляю с признанием Родиной ваших трудов. За столом на мгновение воцарилась тишина, а потом Митю хором стали поздравлять все остальные. Арсеньев несколько смущенно принимал поздравления, благодарил за них. Обед далее шел под рассуждения о дальнейшей карьере Мити и в радостном ключе. А когда он все же завершился, пусть и позже обычного, Арсеньев на выходе из столовой негромко обратился к Ксении Константиновне и попросил ее уделить ему немного своего времени. - Я хотел бы поговорить с вами, например, в библиотеке. Вы не против?
Ксения Ларионова: Интересным свойством семейства Ларионовых было умение «втягивать» в свою орбиту новых членов, подобно тому, как большая планета притягивает в себе малые, превращая их в свои спутники. Так последовательно происходило с каждой из тех девушек, которые выходили замуж за старших братьев княжны Ксении. И Мари с Ниной, жены среднего и младшего из сыновей князя Константина Павловича, были тому ярким примером. Но «самой Ларионовой» из всех, безусловно, стала мадемуазель Арсеньева, когда сделалась супругой Никиты Константиновича. Впрочем, интересы своего собственного старшего брата Наталья Васильевна всегда свято блюла. Причем, о том, какие, собственно, самому Мите было знать и необязательно. Так, княгиня всегда была уверена, что лучшей пары, чем Ксенечка, для него просто не существует. И, если эти двое по какой-то причине до сих пор уворачивались от уз Гименея, которыми Тата много лет пыталась их связать, то в этот раз мадам Ларионова была решительно настроена на то, чтобы уже, наконец, завершить свою многолетнюю «миссию купидона». Но действовать старалась тоньше и незаметнее, чем в прошлые попытки. Так, она более не говорила об этом напрямую ни с Ксенией – та, обычно, сразу смущалась и замыкалась в себе, ни с Митькой, который выслушивал подобные разговоры с улыбкой, потом целовал ее в затылок и благодарил за заботу о себе, переводя разговор на отвлеченные темы. Нет, раз десять о том, что сердце Ксении по-прежнему свободно, она, конечно, намекнула брату за те две недели, что прошли с момента его приезда в Ларионовку. Но разве же это тайна для любого, кто видит княжну каждый день? Самое интересное, что брат теперь реагировал на такие намеки спокойнее прежнего. И это давало неугомонной Тате некоторую надежду. Оставалось самое сложное – убедить Ксеньку. Но здесь была потребна особая дипломатия. Ибо мужчины в этом смысле внушаемы гораздо легче любой женщины, даже такой блаженной, как ее золовка. Поэтому разрабатывая этот план, возомнившая себя стратегом, похлеще мужа-полковника, мадам Ларионова и старалась действовать со всей возможной деликатностью. Впрочем, Митя с Ксеней в этот раз вели себя почти правильно: много времени проводили вместе – жаль, что не наедине, а в присутствии племянников, но противоположного желать было бы неприлично, Ксеня – девица, а Митька – мужчина, хоть и знают они друг друга столько, сколько и не живут. Но совместная деятельность все равно объединяет. Поэтому вскоре Тата с удовлетворением заметила, что Ксения уже не так скованна в обществе брата, как в первые дни, что у них появились какие-то общие разговоры, шутки, ведомые лишь двоим, и тогда уж решила, что пришло время форсированного натиска. В один из дней обе они сидели на затененной веранде, наблюдая, как Митя в роли «пса-рыцаря» на лужайке рядом с домом отчаянно сражается на игрушечных мечах сразу с двумя «русскими воинами» - Павлушей и Лидочкой. «Ледовое побоище» - их последняя любимая игра, где, за неимением среди лета покрытого льдом озера, могущего исполнить роль «Чудского», его успешно заменяла зеленая лужайка. Ежедневно дети по очереди «убивали» там своего дядю, который тоже с удовольствием дурачился, видимо, счастливый тем, что может ненадолго перестать быть «Дмитрием Васильевичем Арсеньевым, коллежским советником и прочая, прочая, прочая», вновь превращаясь в «дядю Митю», «Митеньку» и даже «Митьку», как звала его сама Тата в минуту гнева. - Жениться ему давно пора, - вздохнула с улыбкой мадам Ларионова, отпивая глоток чая из белой фарфоровой чашки и кивая в сторону брата. Ксеня, сидящая за столиком напротив, подняла на мгновение на золовку настороженный взор, но ничего не сказала. – Да, пора. А то тридцать пятый год, а мечется по свету, неприкаянный. Карьера эта… романы непонятные… Кстати, а я не говорила тебе свежую столичную сплетню, мне Мари написала на днях? - Ты регулярно снабжаешь меня ими, поэтому я не знаю, которая «последняя», - усмехнулась Ксения Константиновна и взяла в руки серебряную ложечку, которой в розетки из общей вазочки обе дамы брали себе варенье. - Так вот, один твой дальний родственник, князь Стрижевский, недавно женился, оказывается. Причем – история какая-то… странная. - Глеб Георгиевич женился? Прекрасная новость! – воскликнула Ксения. – Он добрый человек, думаю, его избранница будет счастлива. А что тут странного? - Так ты сначала дослушай! Знаешь, на ком он женился? На баронессе фон Тальберг, у которой вы осенью были на маскараде вместе с Таней, помнишь? – ложечка в руках у княжны чуть заметно дрогнула и звякнула по хрусталю розетки. - На… Идалии Николаевне фон Тальберг? – переспросила княжна, хотя и без того поняла, о ком идет речь. - Вот, представь себе! - Но… мне казалось… - Это просто казалось, Ксенечка, - на губах Таты мелькнула улыбка. – Да и, между нами, что там вообще могло быть? - Тата, ты несправедлива к мадам баронессе, вспомни, как она выручила меня в истории с Таганцевым! - Ну, да. С тем самым Таганцевым, которого сама к себе же и пригласила в тот день… Господи, боже мой, да что там такое?! – последнее восклицание было адресовано уже не в адрес Ксении, а в сторону лужайки перед домом, откуда в эту минуту донесся хриплый стон. Обе дамы едва не выронили чашки с чаем из рук, когда его услыхали, и резко обернулись на звук, увидев, как Дмитрий Васильевич стоит, согнувшись, прижимая к своей груди острием один из деревянных мечей. Но уже в следующую секунду Арсеньев бросил оружие на землю и, схватив обоих детей в охапку, принялся крутить их, радостно визжащих на всю округу. – Нет, он точно рехнулся! И ему точно пора жениться, да только, кто за такого полоумного пойдет-то? – она вздохнула, а потом вновь обратила взор на шумную компанию. - Дети! Митя! Немедленно прекратите этот сумасшедший дом, слышите меня?! Однако ответа не было, поэтому Наталья Васильевна была вынуждена прервать этот животрепещущий разговор, и пойти собственноручно прекратить сей веселый хаос, оставляя Ксению в одиночестве на веранде в состоянии крайнего душевного волнения. А еще спустя несколько дней, из столицы пришло письмо, в котором сообщалось о новом чине, пожалованным Митеньке. Ксения слабо разбиралась во всем этом, однако даже она понимала, что произошло нечто экстраординарное. Стало быть, та командировка на Восток вовсе не была такой уж скучной деловой поездкой, совмещенной с редкими выходами в местные светские салоны, о которых он писал ей. Возможно… это было даже что-то опасное?! Прежде Ксеня никогда не задумывалась, какова служба Дмитрия Васильевича, полагая, что он состоит в дипломатическом корпусе, поэтому много путешествует по свету, но какими же должны быть заслуги, оцененные Государем настолько высоко? Княжна украдкой взглянула на Арсеньева, со смущенной улыбкой принимающего поздравления от ее семейства, размышляя о том, как бы это набраться смелости и расспросить его хотя бы поверхностно. Случай представился совсем скоро, сразу после ужина, Митя сам попросил Ксению о разговоре, разумеется, она не возражала и покорно пошла следом за ним в библиотеку, пожалуй, единственную комнату в их шумном доме, где чаще, чем в других местах можно было найти покой и уединение, чем сама княжна не раз пользовалась. Однако что-то в интонации Митеньки, в выражении его лица, когда он обратился к ней еще там, в столовой, подсказывало княжне, что на этот раз покой ей не грозит. С гулко бьющимся в груди сердцем, она прижалась спиной к закрытой двери библиотеки, когда они вошли туда, словно бы ища этим себе дополнительную опору, потом посмотрела на Арсеньева и тихо сказала: - Слушаю Вас, Дмитрий Васильевич.
Дмитрий Арсеньев: - Прошу вас, - Митя предложил княжне пройти вглубь комнаты. Вести разговор о том, о чем он собирался, у дверей, где их может услышать любой, Арсеньеву казалось неправильным. Он дождался, пока Ксения Константиновна сядет на диванчик, после чего устроился в кресле сбоку, повернулся всем корпусом к ней и мягко улыбнулся, глядя в глаза женщине, которой собрался через несколько минут сделать предложение. Одна из кудряшек выбилась из ее прически и упала на лоб, наверняка щекоча, но княжна не спешила почему-то ее убирать, и Митя этому был только рад. Он находил мадемуазель Ларионову чудесной женщиной, в облике которой каждая деталь подчеркивает ее добрый и приятный нрав. Ее сине-серые глаза сейчас, из-за того, что Ксения села спиной к окну, казались темно-синими, и в них Арсеньеву особенно четко виделась теплота, окружающая образ княжны в его представлении. Да, определенно, она - именно та женщина, которую я хотел бы видеть своей женой. Мне неважно ее прошлое, о котором она сама так переживает по словам Таты. Но вот согласится ли она? Захочет ли считать меня кем-то кроме "брата"? Впрочем, это уже в руках Господа, да немного в моих... - Ксения Константиновна, - изгнав волнение из голоса, начал Арсеньев, - как вы изволили видеть, дела на службе у меня идут неплохо, - легкая улыбка, почти веселый тон, - а вот дома все не так приятно. Арсеньев в момент стал очень серьезен, и в то же время отвел взгляд от княжны, смотря ей куда-то поверх плеча. - Приезжая к вам в поместье, Ксения Константиновна, я неизменно радуюсь возможности почувствовать себя причастным к вашей семье, той теплой атмосфере, которой все здесь пропитано. И так случилось, что тем человеком, который воплощает в себе и поддерживает эту столь любимую мною теплоту, для меня - стали вы, - посмотрел открыто глаза в глаза. - И я понял, я не хочу уезжать отсюда, не хочу расставаться - с вами. Последовала недолгая пауза, на лице Арсеньева промелькнула немного горькая насмешка над самим собой. - Я говорю сейчас, как завзятый эгоист. Но нет, я понимаю, что далеко неидеален. Я не молод, не красив, не душа компании и даже довольно скучен. К тому же не имею наследного титула и вынужден добиваться в жизни многого самостоятельно, но у меня же получается? - мягко, как будто не уверен в одобрении княжной своих слов. - Но никто и никогда не мог меня обвинить, что я не оправдываю данного слова. И сейчас, Ксения Константиновна, милая, я обещаю, я даю вам слово, что сделаю все возможное и невозможное, чтобы со мной вам было хорошо. В моем лице вы получите порядочного заботливого супруга, который будет ценить каждый день, проведенный рядом с вами. Я покажу вам мир, я ведь помню, вы хотели. Вы вообще будете свободны в своих решениях, и сможете исполнить все свои желания. И я буду особенно стараться выполнять их, ведь ваше счастье - для меня главное. Митя встал с кресла и опустился перед княжной на одно колено, осторожно одними пальцами беря ее руку. - Ксения Константиновна, выходите за меня замуж, - закончил наконец Арсеньев свою речь, внимательно смотря в глаза девушке. Господь, Ты же все видишь. Ты знаешь, что я искренен в своих словах. Что я уверен, мое счастье невозможно без счастья моей жены. Но я не считаю это большой ценой за то, что, наконец, прекратится мое одиночество. Господи, Ты можешь все, пусть Ксения согласится...
Ксения Ларионова: Пожалуй, Дмитрий Васильевич был прав, следовало присесть, чтобы унять дрожь в коленях. Поэтому Ксеня безмолвно прошла вглубь комнаты и устроилась на краешке старого, чуть потертого кожаного дивана, на котором с детства провела так много часов за чтением и в мечтах. В том числе и о том, кто теперь присел в кресло напротив и с улыбкой внимательно смотрел ей в глаза, точно пытаясь прочесть мысли. И это безгранично смущало Ксению Константиновну, которая от волнения не знала, куда пристроить похолодевшие, несмотря на то, что было очень тепло, руки, поэтому нервно сцепила пальцы и сложила их на коленях. Должно быть, со стороны она теперь выглядела очень нелепой. Впрочем, как всегда… Митенька же, тем временем, наконец, отпустил ее взгляд и позволил княжне этим перевести дыхание. Однако ненадолго, когда заговорил вновь, Ксеня почувствовала, что волнение предчувствия накатывает на нее жаркой лавиной. И было так трудно по-прежнему сохранять на лице спокойное выражение и сдержанную улыбку. Хотелось остановить его, но не потому, что слушать неприятно, а из-за несправедливости, неправильности того, что Арсеньев теперь про себя говорил. «Эгоист», «некрасив», «скучен»?! По каждому их этих пунктов у мадемуазель Ларионовой было много, что сказать в опровержение. Она слушала его, поражаясь, о какой ерунде, порой, пекутся всерьез мужчины. Что означают все эти звания и служебные успехи для нее, которая любила его еще тогда, когда у Мити не то, что успешной, никакой карьеры не было. А если бы и теперь не было – то ничего от этого не изменилось бы, неужели он не понимает? И титул… всего лишь слово, которое добавляют или нет к твоей фамилии, но сам-то ты от этого не меняешься, не так ли? Все это Ксения хотела бы сейчас объяснить ему, глупому. Но, и обычно не слишком красноречивая, нынче и вовсе не в силах была вымолвить слова. Но теперь еще и потому, что, наконец, поняла, к чему клонит Арсеньев. И это открытие представлялось слишком фантастическим, чтобы поверить, что он всерьез говорит все это, потому, что хочет… жениться на ней?! - Нет-нет-нет! – Ксеня высвободила свою кисть из рук опешившего Дмитрия Васильевича, опустившегося перед ней на одно колено, как в романах про рыцарей и прекрасных дам, а затем, вскочив со своего места, метнулась зачем-то к окну, отворачиваясь от Арсеньева, поднявшегося на ноги и стоящего, теперь, в нерешительности, не зная, как реагировать на столь категорично высказанный отказ. – Нет, умоляю, не говорите так… о себе! Вы – самый лучший на свете, Вы – умный, добрый. Вы… красивый, а я… Я просто старая дева, «синий чулок». Я глупости постоянно не только говорю, но и делаю. И теперь вот тоже... - она прижала ладони к пылающим щекам и рассмеялась, вновь обращая на мужчину сияющий радостью взор. – Боже, как же я много глупостей говорю там, где нужно сказать всего лишь несколько слов, Митенька! Кажется, впервые в жизни Ксеня обратилась к нему так неофициально, но оба этого не заметили. Арсеньев в несколько шагов оказался рядом, мягко отнял руки княжны от ее лица и снова сжал их в своих ладонях. Взгляды их вновь встретились: - Я согласна, - почему-то почти шепотом проговорила Ксения. – Я выйду за Вас. И всегда, что бы не случилось, буду рядом с Вами, Дмитрий Васильевич, - он с улыбкой кивнул и склонился, целуя ее руки. И это было единственной лаской, скрепляющей заключенный только что союз. Арсеньев то ли не желал, то ли не смел позволить большего. Не было сказано между ними так же ни слова о любви. Но Ксения не надеялась на подобное. И усомнилась бы в искренности Дмитрия Васильевича, если бы он вдруг стал уверять ее в своей пылкой страсти. Они были так давно знакомы, оба взрослые люди... Ксения и не думала, что такое возможно. Она вообще сейчас мало, о чем могла думать. Поэтому лишь тогда, когда они вдвоем под руку пришли из библиотеки, в гостиную, где уже собралась вся семья в предвкушении радостного известия, поняла, что, видимо, ей одной в доме было неочевидно, что это произойдет, а потому почувствовала себя еще большей дурочкой, чем обычно. Но дурочкой – совершенно счастливой. Любовь ведь не самое главное в браке. Есть вещи и поважнее, размышляла Ксеня тем вечером и почти в это верила...
полная версия страницы