Форум » Пригороды Петербурга » Несколько часов из жизни юной леди » Ответить
Несколько часов из жизни юной леди
Владимир Загорский: Дата: 5 ноября 1832 года. Место: пригород Санкт-Петербурга, имение Ермолово. Участники: Варвара Белозерова, Идалия фон Тальберг, Владимир Загорский.
Ответов - 32, стр:
1 2 All
Варвара Белозерова: Варвара помахала на прощание отъезжающей карете Идалии Николаевны, и как только та скрылась за углом, вошла в дом. В холле ее встретил заспанный лакей: - Анна Оттовна спит? – спросила она у него. - Барыня не ложились еще. Напились кофию и сказали, что будут ждать Вашего возвращения. - Но как же так? – посетовала Варвара. – Ведь уже скоро утро… Оставив лакею свою накидку, она пошла в гостиную бабушки. Старушка несказанно обрадовалась ее возвращению и потребовала немедленного рассказа о маскараде с мельчайшими подробностями. - Нет, - ответила ей Варвара. – Я начну говорить не раньше, чем Вы ляжете в постель. - Я ни за что не усну, - генеральская вдова никогда не сдавалась без боя. - А я Вам помогу, - пошла в обход генеральская внучка и достала лекарство, которое доктор прописал для особых случаев. Варвара проследила за тем, как Анну Оттовну уложили в кровать и, заставив ее принять лекарство, села на стул у ее изголовья. Она еще не успела рассказать ей о разнообразии маскарадных костюмов, которые ей довелось увидеть, а бабушка уже начала клевать носом. Варя поцеловала ее на прощание и пошла к себе. Однако спать ей совсем не хотелось, и по дороге она заглянула в библиотеку, чтобы взять какую-нибудь книгу. Освещенная единственной свечой, которая была в руках у девушки, библиотека призводила гнетущее впечатление. Мрачные шкафы, темные переплеты старых книг, стол покрытый зеленым сукном и какое-то светлое пятно на нем… Что это? Старый дедушкин атлас! Карта Санкт-Петербурга … и это проклятое Ермолово! Опять! Это название словно преследует меня! Посмотреть бы на это поместье и забыть про него! Внезапно засевшая в голове Шальная Мысль теперь не давала девушке покоя, вступив в спор со Здравым Смыслом. - Ну, давай! - Отстань! - Одним глазком! - Не хочу! - Хочешь! Очень хочешь! - Но это невозможно! Меня же не отпустят одну. - Ерунда! Придумаешь что-нибудь. Ты представь себе цель и иди к ней напролом. Тебе бы только увидеть это Ермолово. - Девушка верхом без сопровождения – это немыслимо! - А ты оденься в мужское платье. - Я не знаю дороги. - Ты видела карту и сможешь сориентироваться. - Когда бабушка меня хватится, у нее будет удар. - Бабушка проспит до вечера с тех капель, что ты ей дала, а когда проснется, ты уже вернешься. Но на всякий случай, советую оставить записку, что тебя пригласили в гости. Будучи не в силах более сопротивляться этой навязчивой идее, Варвара решительно направилась в ту гардеробную, где хранилась старая одежда. Бросившийся в глаза генеральский мундир она отмела сразу и остановила выбор на одежде, которую в молодости носил ее отец. Собравшись, девушка проскользнула в конюшню, где ей пришлось помучаться, чтобы поставить Крапа под мужское седло. На улице Варвару ждало морозное ноябрьское утро. Снег, начавшийся еще ночью, перестал сыпать, но перед этим успел превратить тьму кромешную в тьму, в которой можно разглядеть дорогу. Повезло! Когда копыто Крапа ступило на земли поместья Ермолово, уже окончательно рассвело. Варвара побоялась открыто ехать по дороге и заставила жеребца свернуть в парк. Летом здесь, наверное, очень красиво, - думала она, внимательно осматривая все вокруг. - Однако, где же главная усадьба? Неожиданно перед всадницей вырос переброшенный через речушку горбатый мостик. В утреннем свете было хорошо видно, что его поверхность покрыта корочкой льда, идти по которой лошади было опасно. Варвара спешилась и со всеми предосторожностями взобралась на середину моста, где замерла, зачарованная открывшимся перед нею зрелищем. Зодчий, построивший эту красоту, знал свое дело. Если с верхней точки мостика посмотреть вдоль русла реки, то далеко-далеко можно было увидеть главный дом Ермоловской усадьбы во всей красе. Деревья в парке были посажены таким образом, чтобы этот вид как бы неожиданно выпрыгивал из чащи парка на ничего неподозревающего прохожего. Даже холодным осенним утром эта картина радовала глаз. Я могла бы жить здесь с Владимиром Дмитриевичем! Но моя мечта сбылась у другой женщины. Теперь он будет жить здесь с Рыжей и обязательно приведет ее на это место, чтобы показать дом. Они будут стоять здесь обнявшись или держась за руки, и он даже не вспомнит обо мне. - В твоих силах сделать так, чтобы вспомнил, - Шальная Мысль опять проснулась в голове Варвары. – Если ты умрешь здесь, то Владимир Дмитриевич всегда будет вспоминать о тебе, когда окажется на этом мосту. Почему ты вчера оделась Клеопатрой? Не для того ли, чтобы свести счеты с жизнью так же, как и она? Река - это твоя змея. Дай ей укусить тебя. Какая жизнь ждет тебя дальше? Выйдешь замуж за нелюбимого и засохнешь от тоски и злобы на саму себя за то, что отказалась от Загорского. Посмотри вниз! Вода такая чистая и нежная. Один шаг, и она примет тебя в свои объятия.
Владимир Загорский: ...Да, это действительно была Варвара, несмотря на то, что на ней была мужская накидка несколько старомодного фасона и такая же шляпа. Отделавшись от потрясения тем, что вообще видит ее здесь - откуда?! - ему захотелось задать вопрос, что это за странный маскарад? Но, прежде, чем Загорский успел ее окликнуть, девушка неожиданно перелезла через перила мостика. На душе у него похолодело. "Господи, девочка моя, что ты задумала?!" - мелькнуло в голове. Не размышляя ни секунды более, Владимир Дмитриевич бесшумно метнулся в сторону злополучного моста, мысленно молясь только о том, чтобы не испугать ее своим появлением. - "Не надо, прошу тебя, любимая, не надо!" - мысленно умолял он девушку, не спуская глаз с ее спины, точно гипнотизируя. Наконец, оказался достаточно близко и окликнул ее максимально спокойным тоном, на который теперь был способен: - Варя?
Варвара Белозерова: - Варя? – донесшийся невесть откуда любимый голос заставил девушку очнуться. Как я здесь оказалась? Что я здесь делаю? – спросила она саму себя в панике, увидев, что стоит за перильцами моста, под которым несет свои воды стремительный холодный поток. – И откуда здесь голос Владимира Дмитриевича? Варвара быстро оглянулась и в неярком свете ноябрьского солнца увидела стоящую на мосту высокую фигуру Загорского. На его лице в этот момент, казалось, перемешались удивление, досада, страх и мольба. Этого не может быть! Откуда он здесь взялся? Желая убедиться, что перед нею человек, а не призрак, Варвара протянула к нему руку, чтобы коснуться его. К несчастью, этого неосторожного порывистого движения хватило для того, чтобы она потеряла равновесие, подскользнулась на ледяной корке, покрывающей всю поверхность мостика, и полетела вниз. Еще не успевшая замерзнуть речка приняла ее “в свои объятия” и “укусила” тысячами мелких ледяных зубов. Последним, что Варя увидела, было лицо Загорского; а последним, о чем она подумала: Увидеть Ермолово и умереть!
Владимир Загорский: Это было похоже на страшный сон: Варвара обернулась на его голос, протянула руки, а потом... Черная вода, поблескивающая в первых лучах солнца, несущая на своей поверхности последние листья, оборванные ночным ветром, жадно поглотила тонкую фигурку девушки, которая, вероятно, от потрясения или сковавшей ее движения судороги, даже не пыталась выплыть. Да и умела ли она плавать?! Как уже говорилось, речка, несмотря на небольшую ширину, была стремительна, хоть и не особенно глубока: Загорскому любившему, приезжая в Ермолово летом, в ней искупаться, было, что называется, "с головой". Впрочем, чтобы утонуть, хватит и гораздо меньшей глубины... Сбросив с себя только накидку - чтобы было во что ее потом завернуть, а также шляпу, Владимир Дмитриевич с разбегу перемахнул через перила мостика и бросился следом за Варварой. Вода была ледяной! Мгновенно проникнув сквозь одежду, она словно бы охватила его грудную клетку ледяным панцырем. Загорский судорожно вздохнул и на пару мгновений замер, пытаясь совладать с дыханием, одновременно осматриваясь вокруг себя. Тотчас же он увидел Варю, которая вынырнула на поверхность, пытаясь из последних сил уцепиться за жизнь. В три или четыре больших гребка он оказался рядом и схватил обессилевшую и запутанную в потяжелевшем от воды плаще, как рыбка в сетях, девушку в охапку, после чего поплыл вместе с ней к берегу. Выбраться на него, раскисший от прошедшего ночью мокрого снега, который уже успел подтаять, оказалось еще одной трудной задачей, но он справился и с ней. Спотыкаясь, и скользя по снежно-земляной каше, Загорский сперва вытолкнул Варвару, а затем сам вылез из воды и опустился на колени перед ней, пытаясь понять, в каком девушка состоянии. Она была без чувств. Бледная, с посиневшими губами, длинные ресницы плотно сомкнуты. Сам едва дыша от волнения и усталости, Загорский наклонился к ее устам и прислушался: слава богу, дышит! Спустя еще мгновение, Варя вдруг открыла глаза и закашлялась – пришла в себя. Чтобы ей было легче, Владимир Дмитриевич обнял девушку за плечи, приподнял и повернул голову набок. Наконец, приступ, сотрясавший ее тело, миновал. - Ну, вот, моя девочка! Все закончилось, сейчас мы пойдем домой, подожди еще секунду, - убеждал ее Загорский, словно бы она в самом деле могла сейчас ослушаться его воли. – Подожди… - он с трудом развязал намокший узел завязок на ее плаще, оглянулся , потом быстро сбегал за своим, оставленным там, на мосту, а затем, укутал в него Варвару, подхватил ее на руки и осторожно, чтобы не упасть вместе с ней, поднялся по откосу наверх, на ходу размышляя, куда ее нести. Дело в том, что до дома отсюда было еще довольно далеко, а девушку следовало как можно скорее переодеть в сухое и согреть. Согреть! Черт, но его же никто здесь не ждал сегодня! В доме, наверняка, топили только в людской, да, может, на кухне…Что же делать? Лихорадочно перебирая варианты, Загорский вспомнил про павильон. Конечно! Туда он и направится. Это ближе, чем дом, к тому же, там уж точно тепло. «Павильоном » в Ермолове назывался флигель, а скорее, еще один небольшой дом, выполненный в общем архитектурном ансамбле с господским особняком. Первоначально это не было жилым помещением, а представляло скорее фамильный музей Загорских. Там хранилось семейное собрание живописи и скульптур, основанное еще прадедом Владимира Дмитриевича со стороны матушки, графом Ермоловым. Со временем коллекция пополнялась усилиями последующих поколений, наконец, разрослась и потребовала отдельного помещения, которое и нашлось в родовом имении основателя. В павильоне всегда поддерживали определенную температуру, старинные картины и статуи не терпели ни жару, ни холод. А несколько лет назад его жена захотела сделать там еще и жилую комнату, спальню – небольшую, только для хозяев, если им вдруг взбредет в голову переночевать в этом музее. До сих пор случая не было, но теперь Владимир Дмитриевич был исключительно признателен покойнице за эту «блажь», как он тогда со смехом назвал желание Елены Игнатьевны, хоть и исполнил его… Почти бегом добравшись до павильона, он ногой толкнул незапертую входную дверь, и вошел внутрь с вновь впавшей в забытье Варей на руках. В большом зале, куда сразу попадали входящие, было тихо и тепло. Из-под застекленного купола на потолке на скульптуры и картины, выставленные на обозрение, лился мягкий свет, делая всю эту обстановку необычайно похожей на полотно Вермеера. Но Загорскому было не до любования красотами. Он быстро прошел через залу, оставляя на шахматном паркете мокрые грязные следы от сапог, в ту самую комнату, что скрывалась за дверью в одном из углов, открыл дверь туда и, наконец, смог уложить Варю на большую кровать. А сам отлучился ненадолго, разводя огонь в камине. Когда это было сделано, он сел рядом с девушкой и решительно принялся снимать с нее мокрую одежду, не думая о том, что сейчас делает. Стянул сюртук, брюки – только теперь он заметил, что одежда ей очень велика, где только взяла ее… Потом долго и с проклятиями возился с корсетом, без которого Варя не решилась выйти из дома, даже надевая мужской костюм: намокшие завязки путались в узелки, а крючки выскальзывали из непослушных от волнения пальцев… Когда на ней не осталось ничего, кроме тонкой сорочки и панталон, Загорский замер, не решаясь раздевать ее дальше. И дело было не только в приличиях…Однако даже исподнее на ней было мокрым, а потому оставить Варю в таком виде было невозможно. Глубоко вздохнув, молясь, чтобы она не пришла в себя именно сейчас – потом он как-нибудь ей объяснит, постарается, – Владимир Дмитриевич снял с девушки последние оставшиеся предметы туалета. После чего принялся интенсивно растирать ладонями ледяные ступни , поднялся к коленям – выше не решился, потом руки, ее изящные тонкие пальчики, каждый из которых он согрел дыханием и поцеловал, потом тело…Все это Загорский делал, пытаясь не смотреть, вообразить себя слепым, бесчувственным, глухим…Господи, да только возможно ли это было?!..
Варвара Белозерова: Сквозь дымку и туман, перепрыгивая через овраги и влезая на пригорки, мимо груд какого-то мусора и россыпей драгоценных камней сознание постепенно вернулось к Варваре. Она почувствовала, что лежит на чем-то, но не открывала глаз, потому что очень боялась увидеть вокруг себя только темноту. Оставалось полагаться только на слух, обоняние и осязание. Девушка попыталась ощупать свое ложе, но обнаружила, что не может этого сделать, так как все ее тело завернуто в какую-то ткань! Это саван! Я умерла и лежу в гробу! Но почему мне тепло? Откуда этот запах горящих дров? Неужели адские котлы топят березой? И чьи это шаги?… нервные, быстрые… Варя медленно открыла глаза и увидела, что лежит на кровати под высоким пологом с бархатным балдахином. В стене напротив потрескивает камин, мимо которого туда-сюда ходит Владимир Дмитриевич с въерошенними волосами. «Саван» при близком рассмотрении оказался пуховым одеялом, которое чьи то заботливые руки аккуратно обернули вокруг тела девушки. Она пошевелилась, чтобы ослабить путы, и конечно же привлекла этим внимание мечущегося по комнате Загорского. Один прыжок, и он оказался рядом. Его руки крепко обняли Варвару, а его губы прижались к ее лицу, целуя его и одновременно шепча молитву благодарности за ее спасение. Освободившись наконец-то из спеленавшего ее одеяла, девушка обняла его не менее горячо и почувствовала обнаженной кожей, что вся одежда на нем совершенно мокрая. - Владимир Дмитриевич! Вы же заболеете! Снимите это сейчас же! – воскликнула она и быстрым движением потянула за кончик галстука, развязав его. Расстегивать пуговицы на его рубашке одной рукой было неудобно, поэтому Варвара вооружилась обеими. Случайно посмотрев на лицо Загорского, она увидела, как потемнел его взгляд. Варя уже давно знала, что когда он сердится, его глаза меняют цвет, и удивилась. Ее пальцы замерли на очередной пуговице, коснувшись кожи на его груди… - Я сделала что-то не так? – жалобно пролепетала она.
Владимир Загорский: Когда Владимир Дмитриевич убедился, что тело девушки более не напоминает своей температурой при прикосновении мрамор статуй из главного зала павильона, он бережно укутал ее в пуховое одеяло, а сам принялся беспокойно мерить шагами комнату в ожидании ее пробуждения. Время тянулось бесконечно, Загорский успел передумать многое, задать себе множество вопросов, среди которых основными, возникавшими в сознании регулярно и в разных вариациях, были, что произойдет, когда Варя, наконец, придет в себя? Станет стыдиться, гневаться? Черт! Это только в теории получалось все легко и логично объяснить: не мог поступить иначе, ты бы просто заболела от переохлаждения, я думал только о твоем спасении... "Ну, хоть себе-то не ври, Загорский!" - мелькнула язвительная мысль. - "Как же, как же! Аж руки тряслись и дух захватывало от "дум о спасении", когда коленей ее касался..." Нет...за иронией спрятаться не получилось. При одном воспоминании об ощущении гладкой нежной кожи ее точеной ножки под своей ладонью Загорский вновь забыл на мгновение о том, что надо дышать. А, когда вспомнил, в гневе, обращенном на самое себя, довольно чувствительно стукнул костяшками пальцев, сжатых в кулак, по мраморной полке камина, надеясь хотя бы физической болью приглушить неуместные желания. Животное. Настоящее животное! ...Возможно, от этого звука она и проснулась, или же просто пришло время. Заметив, что девушка пошевелилась, Загорский мгновенно оказался рядом, склонился к ней, забывая все то, о чем только что думал, в чем себя корил только от одного взгляда любимых глаз, смотревших на него с такой нежностью, что сердце в груди сжалось...Он покрывал поцелуями ее милое лицо, счастливый от того, что, кажется, его девочка, его ненаглядная умница все поняла так, как нужно, что не сердится на него, а обнимает, выпростав из-под одеяла сначала одну, а потом другую руку... "Вы же заболеете!" – ее восклицание напомнило Загорскому про то, о чем он совершенно не думал все это время: в самом деле, занимаясь только Варей, он совсем и забыл, что сам промок до нитки, спасая ее из реки. Но мысли о собственном здоровье и благополучии казались Владимиру Дмитриевичу такой ерундой, по-сравнению с подобными заботами в отношении любимой, что были задвинуты на самую удаленную периферию его сознания. Он и сейчас хотел отмахнуться, сказать, что это не важно, что ему совсем не холодно, однако, все слова замерли у Загорского в горле в тот момент, когда Варюша, сперва развязала его галстук, а потом подтянулась в постели повыше и стала быстро расстегивать пуговицы его влажной сорочки. Этот невинное, в общем, действие тотчас же всколыхнуло в Загорском новую волну смятения, порожденную тем вожделением, которое он испытывал от одних только легких ее прикосновений к своему телу, полных, впрочем, той неизъяснимой властности, какую может дать женщине только осознание того, что она имеет на это право Да, такое право в отношении него у Варвары, несомненно, есть, но смеет ли он?... Загорский поймал ее взгляд, пытаясь выяснить это, одновременно изо-всех сил стараясь приглушить бушующий внутри пожар - не испугать бы! Видимо, получилось не слишком, ибо девушка замерла и спросила, что она делает не так. Нет...нет! Нельзя!!! Она - дитя. Все еще дитя, которое ничего не понимает, не осознает, с чем сейчас имеет дело... Ты потом будешь себя ненавидеть, зная, что воспользовался ее неведением...нельзя! - Варюша, - беспомощно прошептал он, из последних сил пытаясь освободиться из ее объятий. - Это не ты, это я все время делаю что-то не так...Ты права, я...я должен идти...надо переодеться...отпусти меня! Пожалуйста, отпусти!
Варвара Белозерова: У Варвары отлегло от сердца. Она мило улыбнулась Загорскому, легко поцеловала его в уголок рта и произнесла тоном гувернантки: - Владимир Дмитриевич! Конечно же я Вас отпущу. Как только сниму с Вас рубашку, так сразу и отпущу. Но позвольте мне закончить начатое. И она снова сосредоточилась на пуговицах, мысленно сожалея, что их так мало. Если бы на нем был корсет, я могла бы делать это бесконечно долго. Расстегнув последнюю, Варя просунула руки под рубашку, чтобы отделить прилипшую влажную ткань от его тела. Кисти девушки медленно прошлись по груди Загорского, затем поднялись к его плечам и наконец проскользнули на спину. Варвара почувствовала кончиками пальцев, как мышцы ее подопечного напряглись и стали каменными. Последовало одно резкое движение, и рубашка полетела на пол, лишняя и никому ненужная. Варвара впервые увидела Владимира Дмитриевича без одежды и замерла. Он тоже не двигался, словно вслед за своими мышцами полностью обратился в камень. В комнате повисла тишина, которую нарушали только звуки потрескивающих в камине березовых дров. Если бы в Павильоне сейчас находился кто-то из старых друзей этого дома, то он решил бы, что Загорский пополнил свою коллекцию парой новых скульптур. Варвара уже не понимала, что с ней происходит. Все ее чувства обострились. Неведомая сила, сидящая внутри нее, заставила ее снова положить руки на обнаженные плечи Владимира Дмитриевича и легонько сжать их пальцами. Она перевела взгляд на его лицо и увидела мелкие капельки пота, выступившие на нем. Ей вдруг очень сильно захотелось слизнуть их языком…
Владимир Загорский: От прикосновения ее пальчиков Загорский тихо ахнул, а может, просто судорожно вздохнул. Внутри него бушевал жуткий шторм, в котором волны страсти, яростного желания ожесточенно бились в слабеющую под этим воздействием плотину его здравого смысла и разума. Но она все еще держалась до той самой минуты, до того, как Варя поцеловала его, так легко и нежно. Однако этот поцелуй оказался столь сокрушительным по силе своего воздействия, что сами собой напрашивались библейские аллюзии о соломинке, переломившей кому-то там хребет. Несомненно, это был сокрушительный удар. И здравый смысл сдался, а разум - капитулировал… Загорский немного отстранился, позволяя Варе освободить его от сорочки, еще мокрой, льнущей от этого к его телу, когда она стянула – сорвала – ее с его плеч, то выяснилось еще одно препятствие, запонки, которые мешали Владимиру Дмитриевичу освободить руки, чтобы обнять ее, желанную до боли. С каким-то остервенением он выпутался из проклятой сорочки, дернув рукава так, что запонки эти полетели в разные стороны… После этого руки Загорского взметнулись вверх, он обхватил ладонями лицо девушки и приник к ее губам, выпивая этот поцелуй до дна, до последней капли… Потом он принялся скользить губами вниз, от ее губ, подбородка, по нежной шее - к ключицам, ямке между ними, еще ниже, к заветной ложбинке, к которой он в конце-концов прижался щекой и неимоверным усилием остатков своей воли заставил себя замереть еще раз. - Умоляю, если хочешь, чтобы я остановился, прогони меня… Но только прямо сейчас! – прошептал он, поднимая на нее взор. Ответом стало прикосновение кончиком языка к его щеке – Варя слизнула испарину, покрывшую лицо Загорского, еще один робкий поцелуй, на этот раз - где-то на уровне груди, туда, где бешено стучало его сердце, и нетерпеливый взгляд бездонных в своей темноте глаз Варвары, в котором Владимир Дмитриевич прочитал именно то, что так хотел услышать. И, тем не менее, даже зная теперь, что желанен ей не меньше, чем она ему, всякий раз перед каждым новым шагом на этом пути, что им было суждено пройти вместе, он заставлял себя сдерживаться, все еще давая Варе шанс уйти, убежать от него самой, потому как для себя он больше такой возможности не видел…
Варвара Белозерова: Когда Варвара проснулась, то снова почувствовала себя обездвиженной. Но на этот раз ей не давали шевельнуться обнимавшие ее руки Владимира Дм… Интересно, а как мне теперь его называть? – подумала она, наблюдая за тем, как он спит. - Владимир Дмитриевич? Как то очень официально. Вольдемар? Терпеть не могу этих французских прозвищ. Владимир? Его так называет Рыжая. Ох! Рыжая! Как же я про нее забыла? Ведь я же обещала ей, что не буду… Она же… убьет своего ребенка и обвинит в этом меня. Господи! Что я наделала! Как же я забыла? Варвара все же не могла считать себя полной невеждой в вопросах взаимотношения полов. В тот день, когда она стала девушкой, матушка провела с ней разъяснительную беседу, в которой коротко рассказала о том, какие отношения могут связывать мужчину и женщину, для чего это нужно, когда это можно и с кем. (Для продолжения рода, после венчания и только с мужем.) Немного позже Варвара шепотом обсудила этот вопрос с кузиной Димити, от которой не имела секретов, и обе девушки пришли к выводу, что все это мерзко и грязно, но все же можно перетерпеть раз в год, но только из-за того, что другого способа завести детей не существует. Какими же дурочками мы были! Если я забыла о словах матери, то что тогда говорить о словах какой-то Рыжей, -быстро простила себя Варя, с нежностью и удовольствием вспоминая о том, что произошло несколько часов назад между ней и Загорским. – Почему мама не предупредила, что когда это случится, я забуду обо всем и полностью перестану себя контролировать? И он тоже, - Варвара аккуратно, чтобы не разбудить, убрала прядь своих волос, упавшую на лицо любимого. - Что же мне теперь делать? Он уже знает о том своем ребенке или нет? Как же ей не хотелось говорить с ним об этом, но и откладывать этот разговор в долгий ящик ей не хотелось еще больше. Как он поступит после того, как узнает? Останется с Варварой? Или уйдет к Рыжей? Ответы на эти вопросы она должна получить сегодня же, потому что от них зависит ее будущее, которое в данный момент было очень туманным. Но одну вещь Варвара знала совершенно точно: она никогда не упрекнет Загорского за то, что случилось сегодня днем.
Владимир Загорский: После того, как счастливые и обессиленные любовники смогли, наконец, оторваться друг от друга, Варя мгновенно заснула, а сам Загорский еще некоторое время не смыкал глаз, охраняя покой своей юной жены, успокоившейся в его объятиях. Разглядывая нежные черты ее лица, Владимир Дмитриевич невольно ощущал себя...почти Пигмалионом! Проводя с Варюшей в ее детские годы столько времени, он, несомненно, оказал влияние на то, какой девушка стала. Но тогда Загорскому и в голову не могло прийти, что однажды его маленькая любимица вырастет и превратится в такую красавицу, от совершенства которой он так легко потеряет голову настолько, что забудет обо всех своих принципах и нормах морали...Но главное, теперь, когда он знает, что его чувства разделены и взаимны, Загорскому было совершенно плевать на все эти нормы и принципы. Он держал в объятиях свое счастье, за которое готов был воевать со всем миром, дабы не дать тому его у себя отобрать... Проснулся Владимир Дмитриевич спустя несколько часов. Давно ему не спалось так сладко. Еще не до конца вернувшись в реальнось, которая в его случае, впрочем, была не менее прекрасна, чем самый замечательный из снов, Загорский ощутил у себя на плече приятную тяжесть - Варечка! - и улыбнулся, не размыкая ресниц. Когда же открыл глаза и повернул к ней лицо, сразу же встретился с изучающим взглядом девушки, обращенным прямо на него. Тогда он чуть склонился, нежно прижался губами к ее волосам, вновь ощущая сводящий с ума аромат зеленых яблок, исходящий от ее кожи и волос - ее аромат - и проговорил с легкой усмешкой, маскирующей смущение, причины которого он и сам не мог объяснить: - Что ты, милая?
Варвара Белозерова: Прежде чем, ответить Загорскому, Варвара его поцеловала. Пусть этот поцелуй был неправильным, неумелым и неуместным, но могло случиться так, что для нее он станет последним прикосновением к любимому человеку, и она захотела проститься с ним. Загорскому это, похоже, понравилось, и он ответил ей, но быстро понял, что все не так просто, и насторожился. Варе вдруг стало страшно. Но боялась она не того, что узнав о беременности княгини Чердынцевой, Владимир Дмитриевич будет вынужден жениться на ней, а того, что он после этого известия останется с Варварой. Она боялась его недостойного поведения, боялась, что такой поступок безвозвратно погубит его в ее глазах. Но как спросить его об этом? В праве ли она раскрыть ему чужую тайну? Варвара собралась с духом и тихо произнесла: - Княгиня Чердынцева…
Владимир Загорский: Он с удовольствием ответил на ее поцелуй, перевернулся на бок и уперся рукой в подушку, нависая над Варей, желая продолжения, но почувствовал какое-то напряжение, исходящее от девушки, а потому остановился и внимательно посмотрел ей в лицо, пытаясь понять, что ее так беспокоит. Внезапно его "прострелило". Да она же просто тревожится о том, что будет дальше, после всего. А спросить не позволяет гордость...Загорский, ты, и верно, идиот!!! Невероятная волна нежности вновь захлестнула сердце Владимира Дмитриевича, он улыбнулся и уже открыл рот, чтобы сказать то, что должен был сказать вовсе не сейчас и даже не в ту минуту, как открыл сегодня глаза, а раньше, и уже только этим он бесконечно виноват перед ней... Но в эту минуту Варя произнесла имя Ариадны, и улыбка застыла на губах Загорского. Он тяжело вздохнул и откинулся навзничь, подкладывая под голову локоть одной руки, а другой притягивая девушку к себе на грудь. Помолчав немного, он вновь вздохнул и сказал: - Варя, видит бог, не сейчас и не здесь я хотел бы об этом говорить, но, раз уж ты сама начала... Откровенно и подробно рассказывая ей обо всех событиях нескольких предыдущих дней, он намеренно ничего не скрывал и не приукрашивал. При этом он также постарался представить роль Адди во всем произошедшем таким образом, чтобы Варя не начала ее ненавидеть. Даже после всего, что Ариадна сделала, Загорскому не хотелось, чтобы так случилось. В конце-концов, наказать несчастную, больше, чем она сама себя покарала, лишившись в результате своей нелепой интриги самого ценного жизни - долгожданного ребенка, было невозможно. И об этом Владимир Дмитриевич рассказал Варе. Также, как и про то, что лично в его планы обзаведение наследником именно таким образом совершенно не входило. Однако сложилось, как сложилось, к тому же, после того, как она, Варвара, так огорошила тем, что никогда не любила его, Загорскому, в общем-то, стало все равно, как дальше жить и с кем... - Вот, какое циничное чудовище тебе досталось, милая. Уж и не знаю, согласишься ли ты принять его руку, после всего что узнала, - проговорил он, вроде бы с иронией, а на самом деле, внутренне замирая от напряженного ожидания ее ответа. - Потому что сердце этого негодяя и подлеца уже давно в твоих руках, и ты можешь распорядиться им так, как хочешь: разбить отказом или же сделать самым счастливым на свете, если только позволишь остаться рядом... - с этими словами он нежно приподнял ее лицо за подбородок, обращая к себе, и очень тихо произнес, глядя прямо в глаза девушке. - Так, что же ты ответишь, любовь моя? Ты за меня выйдешь?
Варвара Белозерова: В течение всей исповеди Загорского она лежала на его груди так, чтобы он не видел ее лица, потому что не хотела показывать ему эмоции, которые она не сможет скрыть. А именно это и случилось, как только Варвара поняла, что княгиня Чердынцева утратила свою власть над Владимиром Дмитриевичем и больше не может угрожать их будущему. Она боялась показать ему свою радость в этот момент, так как он совсем недавно лишился маленького человечка, которого наверняка страстно желал. Почему когда женщина теряет ребенка, все считают, что горе случилось только у нее? Почему никто не думает о том, что в такой момент испытывает отец нерожденного малыша? И пусть Владимир Дмитриевич говорит, что он не хотел наследника от этой женщины… Я в это не верю. А он все говорил и говорил, убаюкивая Варвару своей плавно-льющейся речью. И вдруг до ее сознания дошли слова: “Ты за меня выйдешь?” - Когда? – вскинула голову Варя. Она произнесла это так быстро, что тут же застеснялась своей слишком молниеносной реакции, покраснела и стала оправдываться: - Я … Я хотела сказать… Я имела в виду … когда состоится… свадебное застолье? Так есть хочется… Я со вчерашнего вечера ничего не ела.
Владимир Загорский: Загорский не смог сдержать улыбки. Ну, надо же, он тут душу наизнанку перед ней выворачивает, а его маленькая материалистка думает о еде в такой момент! Впрочем, признаться, он и сам бы с удовольствием чего-нибудь съел, потому что, готовясь к дуэли с Чердынцевым, так же не думал о хлебе насущном ни вчера, ни сегодня. Однако легко сказать, да только в семейном музее Загорские, разумеется, отродясь кухни не держали. И это означало, что придется ему идти в главный дом, пугая своим внезапным появлением и помятым видом слуг. Да и его желание отнести добытую еду в Павильон, чтобы съесть ее там в уединении, ибо нельзя же ставить под угрозу Варину репутацию еще больше, обнаруживая ее прибывание в Ермолове, наверняка внесет дополнительное смятение в умы прислуги, заставив сомневаться в душевном здоровье барина...Но, что не сделаешь ради возлюбленной?Поэтому, аккуратно переложив Варвару на подушки рядом, Владимир Дмитриевич встал, оделся, как мог привел платье и внешность в порядок - вышло не очень. Зеркало на каминной полке показало отражение физиономии с наметившейся щетиной на щеках и подбородке, на которой, впрочем, выделялись светившиеся удовольствием и смехом серо-зеленые глаза. Он идет за добычей для своей женщины. И ничто его не остановит... Вопреки его предположениям, слуги в доме в обморок от удивления не попадали. Вероятно, все же, кто-то заметил его прибытие, поэтому, когда Владимир Дмитриевич попросил еды, управляющий и его жена, в отсутствие господ, которые обычно привозили с собой собственного повара, она выполняла обязанности кухарки, с поклонами предоставили барину вполне себе достойный ассортимент: пироги с разными начинками, молоко, отварную телятину, яйца...Все это было уложено в большую плетеную корзину и тщательно упаковано, как для пикника. Что очередной раз натолкнуло Загорского на сакраментальную мысль о том, что слуги знают все и утаиться от них невозможно. Управляющий нес за хозяином имения корзину с провизией всю дорогу от кухни до выхода их дома, одновременно рассказывая местные новости. У соседей Арепьевых был падеж скота, слава богу в Ермолове все хорошо, вот, лен успешно продали на ярмарке несколькими неделями назад. А сегодня днем еще жеребчик крапчатый породистый к хозяйству прибился... - Жеребчик, говоришь? - усмехнулся Владимир Дмитриевич, испытующе глядя на слугу, словно пытаясь прочесть его мысли. - Жеребчик - это хорошо! Надеюсь, ты распорядился, чтобы конюх как следует его обиходил и накормил? - спросил он, сурово сдвигая брови и забирая из его рук корзину, которую дальше намеревался нести, разумеется, без сопровождения. Управляющий мелко закивал, засуетился под суровым хозяйским взором. - Смотри мне! Проверю! - провозгласил Загорский, по-прежнему изображая гневливого барина, и сдерживаясь, чтобы не улыбаться от совершенно иррационального чувства счастья и удовлетворения, которое не покидало его даже теперь. Бодро шагая по дороге к Павильону, Владимир Дмитриевич еще раз мысленно подивился наблюдательности слуг, надо же, какие проныры! Куда там Третьему отделению князя Крестовского с его шпиками! Наконец, при приближении к цели, мысли Загорского вновь утекли в сторону от ермоловских слуг к гораздо более приятному предмету, Варюше. "Поди, заждалась," - подумал он, невольно ускоряя шаг. - "Вон, как проголодалась, что даже, когда замуж ее позвал, сперва про свадебное застолье вспомнила, а потом уж согласие дала! Хотя...а было ли это?!" - пораженный своим открытием Загорский, замер на пороге спальни, сразу после того, как открыл туда дверь. - "Черт, а ведь Варя не ответила на его предложение ни да, ни нет!" И, как прикажете Вас понимать, мадемуазель Белозерова?!..
Варвара Белозерова: Проводив Загорского «на охоту», Варвара занялась своей одеждой. Ее вещи еще не просохли, да и неудивительно: никто не уделил им внимания. Варя развесила их около камина, в который подбросила немного дров, и … заскучала. Делать больше было нечего. Валяться в постели без Загорского ей не хотелось, поэтому она завернулась в простыню и пошла обследовать дом, в котором находилась. Семейный музей Загорских встретил ее не с самой парадной своей стороны, так как все статуи в центральном зале стояли, укрытые белыми чехлами. Этому тоже не стоило удивляться: любой рачительный хозяин в свое отсутствие должен поступать именно так. Варвара медленно прошлась по залу, приподнимая чехлы. Одна из скульптур привлекла ее особое внимание. Ее композиция была навеяна автору древне-греческой легендой о Экроне и Эврисколе. Варвара читала об этом, когда изучала историю искусств: Эврискола была духом, а Экрон – обычным человеком. Они любили друг друга, но не могли прикоснуться друг к другу, так как принадлежали к разным мирам. Художники, изображавшие их свидание на картинах, обычно рисовали Эврисколу в виде призрака, а скульпторы – просто оставляли для нее пустое место на постаменте рядом в Экроном. Но тот мастер, что изваял композицию, которую в данный момент рассматривала Варвара, пошел дальше: он вырезал отражение невидимой Эврисколы в огромных глазах ее возлюбленного, показывая тем самым, что он то ее видит. Замечательная идея, - подумала Варвара и, опустив чехол, пошла дальше. Так она потихонечку добралась до окна, выглянув в которое, увидела Владимира Дмитриевича, спешащего к ней с корзинкой в руках. В голову опять пришла шальная мысль. А что если?.. Времени на раздумья было мало. Варвара бегом добежала до статуи Экрона, обмотала простыню вокруг себя так, чтобы стать точной копией Эврисколы, и встала на постамент, спрятавшись под чехлом. Поторопитесь, Владимир Дмитриевич!
Владимир Загорский: Вопреки ожиданиям, Загорский не нашел Варю в комнате, что его немного озадачило. Девушки не было ни в постели, ни где-либо еще. Владимир Дмитриевич поставил корзину с едой на столик и огляделся по сторонам. Пусто! Странно, где она? Мимолетная шальная мысль о том, что Варя сбежала была отметена доводами рассудка уже потому, что одежда, в которой он ее сюда принес, все еще была в комнате. Пока Загорского не было, девушка аккуратно разложила ее возле камина, в который подкинула дров, вероятно, чтобы быстрее высушить... "Что за игра в прятки?" - подумал Владимир Дмитриевич, пожал плечами и вышел вон из комнаты в поисках Вари, так как было понятно, что далеко вот так, неглиже, она уйти не могла, все же, на дворе почти зима, а его возлюбленная - особа разумная. "Хоть и не всегда это демонстрирует..." - усмехнулся он, вспоминая недавнее происшествие. - "Вот, кстати, еще бы спросить, что она таки делала на том мосту?" В главном зале павильона, где Загорский и оказался, было тихо. Свет угасающего короткого ноябрьского дня, льющийся из-под застекленного купола, был уже иным, нежели тогда, когда Владимир Дмитриевич внес на руках в Павильон бесчувственную Варю. Он был немного синеватым, придающим зачехленным статуям, среди которых бродил теперь хозяин коллекции, оттенок мистицизма. Внезапно за спиной у Загорского одна из статуй издала какой-то сдавленный звук, похожий на чихание, от которого тот, признаться, вздрогнул всем телом, но тотчас же тихо рассмеялся, догадавшись, в чем дело. Мгновенно бесшумно подскочив к "бескультурной скульптуре", Загорский сдернул покрывающую ее ткань и, разумеется, увидел там Варвару, замеревшую в художественной позе, изображая Эврисколу. Причем она явно пыталась воспроизвести именно то положение, которое скульптор изобразил "отражающимся в глазах" Экрона, завороженно разглядывающего бесплотную возлюбленную. Но девушка, в отличие от призрака, обладала вполне себе осязаемой плотью, лицезреть которую столь же спокойно, как и недотепа-Экрон, не предпринимая при этом никаких активных действий, Загорский с некоторых пор не мог. Поэтому, ни слова не говоря, он вновь быстро накинул на девушку ткань, схватил в охапку и унес ее, смеющуюся и брыкающуюся, обратно в спальню, после чего долгожданная трапеза оказалась отложена еще на некоторое время. Впрочем, вряд-ли они об этом пожалели...
Варвара Белозерова: Стоять под пыльным чехлом было не очень приятно и к тому же холодно, но Варваре не хотелось отступать. Сквозь ткань она видела нечеткий силуэт Загорского, который медленно блуждал среди статуй. Если он в ближайшие две минуты не найдет меня, я тут замерзну. Надо дать ему подсказку. Апчхи! – Варвара тихонечко чихнула и снова встала в позу. Наградой ей была радость и бурная реакция Владимира Дмитриевича. После того, как он положил ее на постель и отбросил в сторону чехол и простыню, Варваре снова пришлось раздевать его, но в этот раз получилось так, что ее руки не помогали, а, скорее, мешали ему сделать это самостоятельно. Но за все надо платить. Похоже, что Варваре не суждено было просыпаться в объятиях Владимира Дмитриевича с легким сердцем. На этот раз ее мысли о том, что счастье уже у нее в руках, были растоптаны муками совести, напомнившими, что дома ее близкие беспокоятся за нее. Правда, она оставила записку для бабушки, что уехала погостить на пару дней к Идалии Николаевне фон Тальберг, но слуги обязательно обратят внимание на то, что время и обстоятельства ее отъезда были несколько странными. Только бы у них хватило ума не делиться своими сомнениями с бабушкой, - мысленно молилась Варвара. Мысль о том, что вина за ее грехопадение бросит тень на репутацию Идалии Николаевны, тоже не добавляла ей радости. Но все это будет потом, утром, когда рассветет… А сейчас я хочу быть счастливой, любимой, - подумала она, прижимаясь в темноте к Загорскому, – и сытой… - Я обязательно выйду за Вас замуж, Владимир Дмитриевич! – прошептала она, касаясь при этом губами кожи на его груди. – Но нам нужно подождать, пока не закончится срок Вашего траура. Я не хочу строить замок нашего счастья на песке чужих неприятностей.
Владимир Загорский: ...Когда дело, наконец, дошло до завтрака, в комнате заметно стемнело. Да, именно завтраком, хоть и при свечах, зажженных на каминной полке, следовало назвать этот прием пищи, потому что оба, как уже говорилось, не ели со вчерашнего дня. Но даже вполне разыгравшийся к вечеру голод не помешал превратить прием пищи в еще одну разновидность любовной игры, приятной обоим. Загорский поражался сам себе. Никогда в своей жизни он не предавался особой аскезе, считая глупым занятием противостоять естественным устремлениям тела, а также видя в этом прямой путь к душевному диссонансу. Поэтому в ней всегда присутствовали женщины, с которыми Владимира Дмитриевича связывали разные отношения. Кого-то он, как думал, любил, кто-то, как считалось, любил его. Чаще это были обычные связи, не задевавшие душу и сердце. Кроме того, Загорский никогда не позволял чувствам владеть им настолько, чтобы это оказывало влияние на его жизнь. Собственно, он уже и не верил в возможность существования в его сердце эмоций такой силы, полагая себя человеком для этого слишком сдержанным. Но, поди ж ты, это с ним случилось! Причем, в том возрасте, когда некоторые начинают задумываться не о собственной женитьбе, а таковой, например, у своего сына. Поэтому получалось, что именно с Варварой Владимир Дмитриевич переживал первую настоящую любовь, ту которую нет сил прятать не только от себя, но и от всего мира. И именно для того, чтобы как можно скорее получить право предъявить свое чувство «urbi et orbi», Загорскому и важно было услышать от Вари те слова, которые он, наконец, услышал, когда в темноте спальни рассказывал ей, лежащей у него на груди, о своих мыслях и чувствах, перебирая пальцами длинные пряди ее каштановых волос. - А, кстати, милая, что касается «града и мира» в настоящий момент… Нам ведь надо как-то еще придумать, где именно ты провела все эти часы. И, главное, как вернуть тебя в Петербург, не привлекая внимание твоим … эмм … необычным видом… - усмехнулся он, кивая в сторону камина, рядом с которым все еще были разложены ее вещи.
Варвара Белозерова: - Я уже подумала об этом и, боюсь, что у нас только один выход, - ответила ему Варвара. - Я оставила бабушке записку, что приглашена погостить пару дней у Идалии Николаевны. Теперь в любом случае придется возвращаться через нее. Владимир Дмитриевич! Я не смогу от нее ничего скрыть. Вы сможете поехать к ней вместе со мной? Пусть она первой узнает, что у нас все не просто так, а … очень серьезно. Ведь у нас все очень серьезно? Один из признаков взросления человека - это его готовность и умение отвечать за свои поступки. Варвара это уже поняла и не собиралась ходить вокруг да около. От тех, кто тебя любит, ничего не скроешь, и попытка поступить так приведет только к дополнительным обидам. Поэтому утром, когда они приступили к сборам, чтобы вернуться в Санкт-Петербург, Варя сказала: - Владимир Дмитриевич! Мне, наверное, следует объяснить Вам то, как я оказалась на том мосту и что я там делала. Я понимаю, что мой поступок был глупым и не способен украсить меня в Ваших глазах, но прошу Вас поверить мне и простить меня. Помните, при нашей последней встрече Вы обмолвились, что хотели бы жить со мной в Ермолово? Эти слова так так глубоко засели у меня в голове, что я захотела посмотреть на то место, где могла бы быть счастлива… А когда я здесь оказалась, то вдруг на мгновение представила, какая жизнь ждет меня без Вас. И мне не захотелось так жить… И не захотелось жить вообще… Не знаю, что на меня нашло...
Владимир Загорский: Загорский оделся и привел в себя в порядок довольно быстро, поэтому теперь вытянулся на кровати в своей любимой позе, подложив локти под голову, и наблюдал за Вариными сборами и прогонял прочь несвоевременные, - если уж они собрались уезжать - мысли из своей головы. А это было сложно. Одеваясь и расчесывая длинные волосы перед зеркалом, девушка, как специально, принимала такие грациозные позы, от которых у него то и дело пересыхало в горле, а мысли убегали не в том направлении... Прикрыв глаза, чтобы избавиться от этого наваждения, Владимир Дмитриевич, наконец, смог сконцентрироваться на чем-то еще, кроме Вариных прелестей. "Так, значит, сегодня придется объясняться с мадам фон Тальберг", - подумал он, вспомнив о том, что Варя сказала ему некоторое время назад, а именно, про записку, оставленную для бабушки, где сообщила, что собралась погостить у Идалии Николаевны. - "Но это ладно, главное, чтобы сама Ида оказалась дома, иначе будет затруднительно выискивать ее в городе, да еще объяснять все их обстоятельства...Впрочем, разберемся! Чего гадать?" С этим Загорский встал и подошел к Варваре, которая в этот момент попросила помочь ей со шнуровкой корсета, всвязи с чем, размышления его вновь направились по привычному уже руслу. Затягивая шнурки адской конструкции, созданной, вероятно, врагом всего мужского рода, он отчего-то вспомнил раннюю юность. Тогда, двадцать лет назад, барышни корсетов не носили. И как замечательно это было: ощущать под ладонью, скрываемое лишь тонкой тканью и сорочкой, тепло женского тела, а не жесткие планки китового уса, как нынче...И, нет бы, носили их старые или дамы с дурной фигурой! Вот, Варе, с ее талией, которую он легко мог обхватить пальцами обеих рук, зачем он ей нужен, этот корсет?! Закончив с обязанностями горничной, Загорский собрался поцеловать участок кожи между ее лопаток, о чем мечтал последние несколько минут, но замер на полпути, когда услышал ответ на вопрос, который так и не решился ей задать, страшась подтверждения своих смутных опасений на этот счет. Она действительно хотела свести счеты с жизнью! Глупенькая!. Владимир Дмитриевич порывисто обнял Варвару, прижался губами к ее затылку. Мысль о том, что могло произойти, если бы Чердынцев таки явился на дуэль, а не сбежал позорным образом, пронзила его во всем своем ужасе. Вот бы не подумал, что сможет испытывать благодарность к этому мерзавцу, однако, именно нечто похожее Загорский теперь и чувствовал. А еще запоздалый страх потерять ее, свою единственную любовь... - Варя, - прошептал он ей в волосы. - Милая, поклянись мне, что никогда, слышишь? Никогда подобное больше не придет тебе в голову! - она лишь кивнула в ответ. И несколько мгновений они простояли вот так, молча, а потом Владимир Дмитриевич вновь заговорил. - Ты просишь прощения за этот поступок...А ведь это я должен! Безусловно, невольно, но именно я привел тебя на эту грань отчаяния тем, что не понял, не догадался спросить...Идиот! - вздохнул он. - Так что прости меня, милая, хорошо? Впрочем, мне все же есть, на что тебе попенять, - тут он вдруг усмехнулся. - Любимая, ну, сколько же ты будешь величать меня по имени-отчеству? Право, когда ты меня называешь в постели Владимиром Дмитриевичем, я чувствую себя, словно... на аудиенции у Нессельроде, господи, прости меня, раба грешного, за такие кощунственные мысли! - тут он более не смог сдерживаться и рассмеялся уже в голос.
полная версия страницы