Форум » Летний сад » Еще одна поэтическая страничка. » Ответить
Еще одна поэтическая страничка.
Администратор:
Алексей Головин: Давай же, скажи мне это. Я жду. Сыграем ва-банк, раз начали, Но джокеры биты, имей в виду, И фишки давно растрачены. Хотя я вижу тебя напросвет, Вопрос повторю вполголоса И пальцами слушая твой ответ - Я жду зарываясь в волосы. Читай мои губы губами... Вниз, Сметая запретов линии, Ознобом по коже выдача виз И скрещенный выдох имени. Чувствуешь? Воздух дрожит, а внутри Пропасть бездонная мечется. Я ближе, чем вдох. В глаза мне смотри - Я твой... И это не лечится. Виктор Сарабанда
Маргарита Рольберг: Без вариантов Спать с тобой или любить до гроба – не поняла еще. Весна в городе, но эффекта пока не видно: Март ввалился беспомощен, сер и грязен. Страшно тянет оплакивать неизвестно что – Да причина неблаговидна. Это новые игры, сражения, мини-войны: Кто кому сдастся первым звонком или утренней смс. Суть не ясна, но одно безапелляционно: Впиться в другого глубже, усесться рядышком и любовно смотреть на срез. Может быть, нет ничего – просто черти во мне танцуют, Дурная наследственность, вредный ген. Я просыпаюсь. Я просыпаюсь, слыша, как нежность ломает ребра И замирает тенью твоей у моих колен. Спать с тобой или любить до гроба? Я выбираю спать. Поворачиваюсь спиной. Я выбираю спать, чувствуя каждой клеткой, Как его крышка закрывается надо мной. Катарина Султанова
Алексей Головин: Но я ещё прижмусь к тебе — спиной, и в этой — белой, смуглой — колыбели — я, тот, который — всех сильней — с тобой, я — стану — всех печальней и слабее... А ты гордись, что в наши времена — горчайших яблок, поздних подозрений — тебе достался целый мир, и я, и густо–розовый безвременник осенний. Я развернусь лицом к тебе — опять, и — полный нежности, тревоги и печали — скажу: «Не знали мы, что значит — погибать, не знали мы, а вот теперь — узнали». И я скажу: «За эти времена, за гулкость яблок и за вкус утраты — не как любовника — (как мать, как дочь, сестра!) — как современника — утешь меня, как брата». И я скажу тебе, что я тебя — люблю, и я скажу тебе, что ты — моё спасенье, что мы погибли (я понятно — говорю?), но — сдерживали — гибель — как умели. Дмитрий Воденников
Алексей Головин: Молчание Как часто выразить любовь мою хочу, Но ничего сказать я не умею, Я только радуюсь, страдаю и молчу: Как будто стыдно мне – я говорить не смею. Но в близости ко мне живой души твоей Как все таинственно, как все необычайно, - Что слишком страшною божественною тайной Мне кажется любовь, чтоб говорить о ней. В нас чувства лучшие стыдливы и безмолвны, И все священное объемлет тишина: Пока шумят вверху сверкающие волны, Безмолвствует морская глубина. Дмитрий Мережковский
Маргарита Рольберг: Вот слово, что давно уже сидит В охрипшей глотке ледяным ножом. И если вырвется - то буду я убит, И в землю врыт, и брошен, словно дом. Я верил, что оно должно согреть, Как летний луч, как деревенский мёд, Что скажешь вслух - и покорится смерть, И кто услышит - тоже не умрёт. И будет солнце, и цветущий май Пыльцой осядет у горячих ног. И я приду, и крикну: открывай. И поцелую каждый позвонок. Так говорят, вплетая сказку в быль, Чтоб дети верили. И делали детей. Но кто из них действительно любил? И чьи слова спасали от смертей? Вот слово. Я давно его храню - Под рёбра загнан серебристый штык. Я с ним живу. Я так уже привык: Не говорить кому-то, что люблю. © Пола / Полина Шибеева
Идалия фон Тальберг: Понравилось визуальное воплощение)
Софья Долманова: а какой голос)
Идалия фон Тальберг: Софья Долманова пишет: а какой голос) Этого тоже не отнять, ага!)
Вера Трубецкая: Прости меня, я не привыкла... Любимой быть трудней, чем нелюбимой. Моей свободы сердца крик Об одиночке нелюдимом. Мне греться у огня невмочь, Мне б в ветра звон расправить крылья. Лечу, роняя слёзы, прочь, Я не привыкла быть чьей-то милой. Я слишком много заплатила. Свобода, небо — мне награда. И как бы ни был ты мне мил, Я не смогу остаться рядом. Боюсь, что незаметно, вдруг Ты окольцуешь меня страстью, Но только знай, мой милый друг, Не принесёт нам это счастья. Я лучше тихо растворюсь В рассветной песне птахи ранней. Прости меня, я не вернусь, Но буду жить в воспоминаниях... NN
Ольга Веригина: *** Тебе не нужен сон, тебе не нужен пес, Тебе не нужен я… Ты мечешься без толку В разорванном кругу, где каверзный вопрос Навязчивый ответ хоронит втихомолку. Люблю. Люблю тебя… Стараюсь не кричать, Ты водишь коготком по сердцу, множа раны. И на моем челе, как Каина печать, Прорезан ряд морщин. С упорством пилорамы Судьба терзает плоть, я не виню тебя. Я сам тебя вознес в такие эмпиреи, Что дня не проживу, не мучась, не любя, Да что тебе с того, Когда уже не греет Холодная ладонь, и хочется бежать, И не смотреть в глаза, и не дышать на руки, И принимать отказ легко, как благодать, И в ссылку уходить, как в каторгу разлуки. Но ты не веришь мне. Ты знаешь, что сказать. Ты отдала мне все, что посчитала нужным. Ты подвела итог. Кто мог предполагать, Что долгим будет век, а путь настолько вьюжным? Вот бесится в виске предчувствие конца? И надо бы успеть, как шар вбивая в лузу, Поэзии вернуть две порции свинца, А ветер отпоет, а ночь отплачет Музу. Накинем черный плат и бросим пепел вверх, Раз звездной пыли лоск не украшает обувь. И млечной полосы дежурный свет померк, — Нам нечего делить, когда виновны оба… За серые слова, за пролитую кровь, За слезы и вино в слепящий миг кончины, С нас спросят в небесах — за смятую любовь, Не приведи Господь, нам не назвать причины… Белянин Андрей
Александр Веригин: Я, верно, был упрямей всех. Не слушал клеветы И не считал по пальцам тех, Кто звал тебя на «ты». Я, верно, был честней других, Моложе, может быть, Я не хотел грехов твоих Прощать или судить. Я девочкой тебя не звал, Не рвал с тобой цветы, В твоих глазах я не искал Девичьей чистоты. Я не жалел, что ты во сне Годами не ждала, Что ты не девочкой ко мне, А женщиной пришла. Я знал, честней бесстыдных снов, Лукавых слов честней Нас приютивший на ночь кров, Прямой язык страстей. И если будет суждено Тебя мне удержать, Не потому, что не дано Тебе других узнать. Не потому, что я — пока, А лучше — не нашлось, Не потому, что ты робка, И так уж повелось… Нет, если будет суждено Тебя мне удержать, Тебя не буду все равно Я девочкою звать. И встречусь я в твоих глазах Не с голубой, пустой, А с женской, в горе и страстях Рожденной чистотой. Не с чистотой закрытых глаз, Неведеньем детей, А с чистотою женских ласк, Бессонницей ночей… Будь хоть бедой в моей судьбе, Но кто б нас ни судил, Я сам пожизненно к тебе Себя приговорил. Константин Симонов
Ольга Веригина: *моему музу/жу* Муза мужского пола Горюю над грудой пылящихся книг, Теряюсь в догадках, что стало виной Тому, что давно не приходит музык, Обходит мой маленький дом стороной... Черствее и суше с годами душа? Все реже звенит она тонкой струной... А может я стала не так хороша, Как в юности, чтобы музык был со мной? Не хочется верить в измену, все ложь! Затопим камин и откроем вино, Когда наконец ты дорогу найдешь На дождь наплевав, что стучится в окно. Отмою от плесени и отскребу Забытое что-то, что дремлет в груди, По крохам в любовь веру вновь соберу, Я жду тебя, так что, музык, приходи! Марина Окишева
Софья Долманова: ТРЕТИЙ СНЕГ Смотрели в окна мы, где липы чернели в глубине двора. Вздыхали: снова снег не выпал, а ведь пора ему, пора. И снег пошел, пошел под вечер. Он, покидая высоту, летел, куда подует ветер, и колебался на лету. Он был пластинчатый и хрупкий и сам собою был смущен. Его мы нежно брали в руки и удивлялись: "Где же он?" Он уверял нас: "Будет, знаю, и настоящий снег у вас. Вы не волнуйтесь - я растаю, не беспокойтесь - я сейчас..." Был новый снег через неделю. Он не пошел - он повалил. Он забивал глаза метелью, шумел, кружил что было сил. В своей решимости упрямой хотел добиться торжества, чтоб все решили: он тот самый, что не на день и не на два. Но, сам себя таким считая, не удержался он и сдал. и если он в руках не таял, то под ногами таять стал. А мы с тревогою все чаще опять глядели в небосклон: "Когда же будет настоящий? Ведь все же должен быть и он". И как-то утром, вставши сонно, еще не зная ничего, мы вдруг ступили удивленно, дверь отворивши, на него. Лежал глубокий он и чистый со всею мягкой простотой. Он был застенчиво-пушистый и был уверенно-густой. Он лег на землю и на крыши, всех белизною поразив, и был действительно он пышен, и был действительно красив. Он шел и шел в рассветной гамме под гул машин и храп коней, и он не таял под ногами, а становился лишь плотней. Лежал он, свежий и блестящий, и город был им ослеплен. Он был тот самый. Настоящий. Его мы ждали. Выпал он. Евгений Евтушенко 1953
Витольд Совинский: За окном - мороз и вьюга, не спасают хмель и солод, и дрожит огонь в камине как сливовое вино. Может я не тот что раньше, слишком пьян, не очень молод, но могу поведать сказку, что слыхал давным давно. Будто бы на этом месте раньше были только горы, и плела свои узоры быстроглазая метель. Снег, не тая, шёл годами, приносил беду и горе, одинокую деревню заметая в темноте. Знали жители - кто выйдет за ограду - точно сгинет, станет маленьким алмазом на заснеженном венце. Говорили, где-то рядом бродит Зимняя Богиня, что живёт весь лютый холод, как щенок, в её дворце. Говорили, что белее серебра её запястья, тоньше инея на стёклах завитки её волос. Коль её не встретишь - счастье, если не увидит - счастье, прячься за дубовой дверью от её застывших грёз. А в деревне жил Густаво, смуглокожий и поджарый, рыжий, словно опалённый в жарком пламени костра. Танцевавший, словно дьявол, верный лишь своей гитаре - говорили, он приехал из далеких южных стран. И когда ночами крыши прогибались от метели, он деревню звал на танцы, океаном лил вино; где бы ни бывал Густаво, в чьей бы не был он постели - рядом с ним стихала вьюга, холод уходил на дно. Но беда пришла внезапно, налетела злым бураном, и настигнула Густаво на заснеженной тропе. Поднялись стальные тучи, потемнело слишком рано - и до наступленья ночи он вернуться не успел. Он погиб бы, как случалось уже с многими другими - кровь почти застыла в жилах, сердце прекращало бег... Но его среди метели вдруг заметила Богиня, и на лёгких крыльях ветра унесла его к себе. Спросишь, что же было дальше? Я не знаю, я там не был. Знаю только, что на утро вдруг растаяли снега. На тропе пробилась зелень, бирюзой сверкнуло небо, осветились пьяным солнцем ледяные берега. А Густаво не вернулся - хоть искали, но не вышло. Кто его считал за бога, кто считал за дурака - слышал только краем уха: говорили ребятишки, мол, видали, как от речки отходил его драккар. Говорят, его потомки с каждым днём сильней и краше, веселятся до упаду и живут по сотне лет. И еще, слыхал, болтали, будто холод им не страшен - но не слушай - что не скажут, если брага на столе! Та деревня - нынче город. Пьет, гуляет, как придется, даже снег совсем приручен - вот, сожми его в горсти. ...Но теперь, когда зимою вдруг жарой пылает солнце, шепчут "Зимняя Богиня по любимому грустит!". Что-то я заговорился. Глянь-ка, потемнело жутко! Верно говорят - "У браги всё идет на поводу". Что ж, пошёл домой, пожалуй...Куртка? А зачем мне куртка? Говоришь, там лютый холод? Не волнуйся, я дойду. (с) Джек-с-фонарём
Ольга Веригина: У окна сидела принцесса-красавица, Все по ней вздыхали, никто ей не нравился. Умели вельможи говорить по-разному, А принцесса умела только отказывать. Смеялась принцесса над всеми вельможами, Досталась принцесса бедному сапожнику, Он шил для принцессы туфельки атласные, Примеряя туфельку, сказал он ласково: «Если хочешь, любимая, счастья досыта, Снега белее будут белые простыни. Постель будет шире океана широкого, Постель будет глубже океана глубокого, С четырьмя углами, и, поздно ли, рано ли, На каждом углу расцветать будут ландыши. Мы будем любить, позабывши о времени, Любить и любить — до светопреставления». (Перевод Ильи Эренбурга)
Александр Веригин: Прошу, как высшее из благ, Прошу, как йода просит рана, - Ты обмани меня, но так, Чтоб не заметил я обмана. Тайком ты в чай мне положи, Чтоб мог хоть как-то я забыться, Таблетку той снотворной лжи, После которой легче спится. Не суетой никчемных врак, Не добродетельностью речи Ты обмани меня, но так, Чтоб наконец я стал доверчив. Солги мне, как ноябрьский день, Который вдруг таким бывает, Что среди осени сирень Наивно почки раскрывает. С тобой так тяжко я умён, Когда ж с тобою глупым стану? Пусть нежность женщин всех времён Поможет твоему обману, Чтоб я тебе поверить мог, Твоим глазам, всегда далёким. Как страшно стать вдруг одиноким, Хотя давно я одинок. Николай Доризо
Идалия фон Тальберг: Когда теряет равновесие твое сознание усталое, когда ступеньки этой лестницы уходят из под ног, как палуба, когда плюет на человечество твое ночное одиночество, -- ты можешь размышлять о вечности и сомневаться в непорочности идей, гипотез, восприятия произведения искусства, и -- кстати -- самого зачатия Мадонной сына Иисуса. Но лучше поклоняться данности с глубокими ее могилами, которые потом, за давностью, покажутся такими милыми. Да. Лучше поклоняться данности с короткими ее дорогами, которые потом до странности покажутся тебе широкими, покажутся большими, пыльными, усеянными компромиссами, покажутся большими крыльями, покажутся большими птицами. Да. Лучше поклоняться данности с убогими ее мерилами, которые потом до крайности, послужат для тебя перилами (хотя и не особо чистыми), удерживающими в равновесии твои хромающие истины на этой выщербленной лестнице. ИОСИФ БРОДСКИЙ
Ольга Веригина: Ах, мадам! Вам идёт быть счастливой, Удивлённой и нежной такой, Безмятежной, свободной, красивой, Вам неведомы лень и покой. Окрылённой прекрасной мечтою, Позабывшей печали и боль, Сердцем любящей, словом, душою, Ну, а слёзы… ведь это лишь соль. Пресно жить — тоже вроде не в радость, И не сахар бывают деньки, Что же нужно — пустяк, капля, малость, Чтоб горели в глазах огоньки! Чтобы губы несмело шептали, Чтоб стучали сердца в унисон, Даже можно немного печали, Только чтоб был в печали резон. Чтоб дожди обходили сторонкой, Чтоб играли ветра в волосах, Чтобы нитью хрустальной и тонкой Вам на плечи ложилась роса. Вырастали деревья большими, Утекало немало вод, И глаза оставались такими, И высоким был неба свод… И второе За крышей месяц притаился, словно вор, Хотел подслушать наш полночный разговор. А мы с тобой не говорили ни о чём, Мы целовались и дышали горячо. И, нарушая траекторию слегка, Плыла твоя неосторожная рука, И замирала вдруг, сводя меня с ума, Качая месяц, и деревья, и дома. И жар огня Вокруг пылал, Ведь на земле никто любовь не отменял. И, как оркестром, дирижировал ты мной, Была заложницей я музыки ночной, А эта ночь накалом в тысячу свечей Перечеркнула прежних тысячу ночей. Разведчик-месяц не разведал наш секрет, И закатился тихо в медленный рассвет, А то, что было между мною и тобой, В обычной жизни называется судьбой. И жар огня Вокруг пылал, Ведь на земле никто любовь не отменял. Лариса Рубальская
Александр Веригин: Люблю тебя сейчас, не тайно - напоказ. Не "после" и не "до" в лучах твоих сгораю. Навзрыд или смеясь, но я люблю сейчас, А в прошлом - не хочу, а в будущем - не знаю. В прошедшем "я любил" - печальнее могил,- Все нежное во мне бескрылит и стреножит, Хотя поэт поэтов говорил: "Я вас любил, любовь еще, быть может..." Так говорят о брошенном, отцветшем - И в этом жалость есть и снисходительность, Как к свергнутому с трона королю. Есть в этом сожаленье об ушедшем Стремленьи, где утеряна стремительность, И как бы недоверье к "я люблю". Люблю тебя теперь - без пятен, без потерь, Мой век стоит сейчас - я вен не перережу! Во время, в продолжение, теперь - Я прошлым не дышу и будущим не брежу. Приду и вброд, и вплавь к тебе - хоть обезглавь!- С цепями на ногах и с гирями по пуду. Ты только по ошибке не заставь, Чтоб после "я люблю" добавил я "и буду". Есть горечь в этом "буду", как ни странно, Подделанная подпись, червоточина И лаз для отступленья, про запас, Бесцветный яд на самом дне стакана. И словно настоящему пощечина, - Сомненье в том, что "я люблю" сейчас. Смотрю французский сон с обилием времен, Где в будущем - не так, и в прошлом - по-другому. К позорному столбу я пригвожден, К барьеру вызван я - языковому. Ах, разность в языках! Не положенье - крах! Но выход мы вдвоем поищем - и обрящем. Люблю тебя и в сложных временах - И в будущем, и в прошлом настоящем! В. Высоцкий.
Александр Веригин: Шекспир. Сонет 141 Мои глаза в тебя не влюблены, - Они твои пороки видят ясно. А сердце ни одной твоей вины Не видит и с глазами не согласно. Ушей твоя не услаждает речь. Твой голос, взор и рук твоих касанье, Прельщая, не могли меня увлечь На праздник слуха, зренья, осязанья. И все же внешним чувствам не дано - Ни всем пяти, ни каждому отдельно - Уверить сердце бедное одно, Что это рабство для него смертельно. В своем несчастье одному я рад, Что ты - мой грех и ты - мой вечный ад. Перевод С. Маршака
полная версия страницы