Форум » Постскриптум » За гранью всех страстей » Ответить
За гранью всех страстей
Елизавета Мышкина: Время действия: весна-лето 1907 года Место действия: Петербург Участники: Елизавета Мышкина, Владимир Волгин A.S. Посвящается вечно молодому и бесконечно талантливому М.Ю.Г.
Ответов - 46, стр:
1 2 3 All
Елизавета Мышкина: *с месье Волгиным* - Надеюсь, вы ждёте не слишком долго? — поздоровавшись с ним уже на словах, Лиза чуть сдвинула рукав пальто, и привычно взглянула на циферблат часов. — Пойдёмте внутрь? - Интересного собеседника и дольше дожидаться не грех, — откликнулся Волгин, намеренно избегая в своём комплименте малейших намёков на её пол или внешность. Однако не от недостатка галантности, или от того, что ему было совсем нечего похвалить, а от понимания, что в данном случае это скорее сыграет «в минус», чем добавит очков. — Да, пойдёмте! — проговорил он ещё через мгновение, чуть сторонясь и любезным жестом предлагая проследовать к дверям оранжереи, уже в вестибюле которой, окружённые влажным тёплым воздухом, наполненным экзотическими ароматами, они вдруг будто бы резко переместилось в иную реальность. - Красиво! — оглядываясь по сторонам, заметил он, когда, оставив в холле свои пальто, они, наконец, ступили под высокие стеклянные своды самой пальмовой теплицы. — Причем, изнутри помещение кажется даже ещё более грандиозным, чем выглядит снаружи! Действительно, прямо самые настоящие тропики. Того и гляди, выскочит вот-вот из-за пальмы какой-нибудь хищный зверь… Варан, или ягуар? Кто там ещё в них живёт, не подскажете? - Не знаю... Тигры, анаконды… — улыбнувшись, пожала плечами Лиза. — Только здесь они уж точно не водятся. А из зарослей может выскочить разве что местный смотритель — если вдруг заметит, что совершается нечто неподобающее. – «Неподобающее»? — бросив на нее иронический взгляд, переспросил Волгин. Ясно, что Лиза ни сном ни духом не ведала его недавних воспоминаний, однако вышло всё равно весьма забавно. Интересно, что бы она сказала, если бы и в самом деле узнала... Хотя, что значит «что»?! Естественно, сочла бы их со Стеллой сумасшедшими дикарями, а сам поступок назвала бы возмутительным и безнравственным, а как еще?.. — Это в каком же роде? – Ну, наносят вред растениям, или еще как-нибудь безобразничают! Мало ли способов! – Действительно... Вот только вам-то о таком откуда знать? Вы-то, наверное, ни разу в жизни не нарушили ни одного правила? - Будет считаться ситуация, когда наша институтская mentoresse гасила свет в дортуаре, а мы с девочками зажигали свечи и ещё долго не спали, рассказывая друг дружке страшные истории, чтобы после, по утру, едва иметь силы вновь открыть глаза? Нет?! Ну тогда вы правы! — вздохнула Лиза. И вдруг спросила: — А вы? Нарушали когда-нибудь какие-то правила? - А как вам самой кажется? — приподнимая брови, лукаво поинтересовался Волгин. — Разумеется, кроме правила не отвечать собеседнику вопросом на вопрос. Этот грех я не отрицаю, — быстро прибавил он, предвосхищая её возможную реакцию. И Лиза снова не смогла сдержать улыбки. Но не потому, что Владимир Андреевич, и правда, будто бы только что прочёл её мысли, а из-за того, что оставаться серьёзной в ответ на его веселье почему-то решительно не получалось. - Думаю, вы вполне способны что-то выкинуть! — проговорила она, взглянув на него прежде с «оценивающим» прищуром. — Что-нибудь этакое! Неожиданное. Потому что, несмотря на возраст и солидный внешний вид, в вас отчётливо ощущается нечто… мальчишеское. Не знаю, как лучше объяснить! - Да и не требуется! Я догадался, что вы имеете в виду. Хотя пока и не понял, комплимент это или упрёк? - Просто констатация факта и не более! - Жаль. В противном случае я бы лучше понимал, что именно из своих прежних приключений мог бы при случае рассказать, не погубив в ваших глазах собственной репутации… - Можно подумать, что вас это хоть сколько-нибудь заботит! — буркнула Лиза, поняв, что её опять ловко переиграли, потому что именно об этом хотела спросить дальше. Однако теперь, выходит, сама же и лишила себя столь удачного повода. - Уж представьте себе! Мне нет дела только до мнения посторонних людей… Вас же я таковой для себя отнюдь не считаю, — тихо заметил в ответ Волгин, взглянув на неё чуть пристальнее и внимательнее, чем до этого. А затем, сразу же резко переменив тон, кивнул в сторону клумбы, мимо которой они как раз сейчас проходили, и весело воскликнул: — Смотрите-ка, да ведь это же ананасы! А вы, кстати, знаете, что, ещё лет сто тому назад, они не были у нас, в России, такой уж большой экзотикой? - Конечно! Об этом ведь написано у Обри де ла Моттре, а он приезжал к нам ещё в начале позапрошлого века. При Екатерине Алексеевне из ананасов даже щи варили, а сама императрица выращивала их лично в своём саду.
Владимир Волгин: * с образованной барышней* - Обри де ла Моттре? — покосившись на неё, с усмешкой переспросил Владимир Андреевич. — Боюсь, сударыня, вы льстите моей эрудиции. Понятия не имею, кто он. А сам факт знаю, потому что теплица для ананасов была и в имении у моей бабушки. У некоторых её соседей, кажется, тоже, но как правило уже в упадке и запустении. Дело в том, что после крестьянской реформы 1861 года содержать их стало весьма накладным занятием, далеко не каждому по карману… Слушайте, а может, посидим здесь немного? — предложил он, указывая на ближайшую скамейку. — Мне почему-то понравился этот уголок. Волгин уже подошёл к скамейке, а Лиза так и осталась стоять на месте, глядя ему в спину так, словно пыталась насквозь просветить взглядом, как это могут делать рентгеновские аппараты. Только, наверное, даже с их помощью вряд ли можно было понять до конца – шутит Владимир Андреевич или говорит чистую правду. Всякий раз, стоило Лизе только на миг подумать, что она наконец-то добилась в этом деле успеха, он извлекал «из рукава» очередной факт своей биографии, ставивший её в тупик, и оставлявший, точно дурочку, с открытым от изумления ртом. Вот и сейчас произошло то же самое. Однако дать ему возможность это почувствовать, было бы ещё глупее. Потому, постояв пару мгновений, Лиза-таки поспешила к скамейке, а когда они сели, всё же не сдержалась: - Нет, серьезно?! — воскликнула она, вновь поворачиваясь к Волгину. — «В имении моей бабушки» — и это всё, что вы об этом мне скажете?! Кто вы такой, Владимир Андреевич? Я совершенно запуталась в вашей биографии! - В каком смысле «кто»? — удивился теперь уж и сам Волгин. — И что именно вас так смущает? Неужели то, что у меня когда-то была бабушка? - Ну хорошо, если угодно, спрошу совсем уж прямо! - Пожалуй, так действительно будет лучше. - Хорошо. Как же вы стали фокусником в цирке, имея таких… - … Богатых и знатных родственников? — наконец, догадавшись, о чем речь, с улыбкой закончил за неё Владимир Андреевич. — Что ж, на этот вопрос ответить довольно просто: я ведь уже говорил, что ничуть не стесняюсь своего прошлого. Моя мать не была замужем за моим отцом. Обоих рано не стало. Поэтому бабушка забрала меня в свой дом. При этом, с точки зрения закона, я, естественно, не обладал никакими правами, когда настало время вступать в наследство. Зато ими сполна воспользовались мои другие, так сказать, родственники. Ну а мне, будучи на тот момент, девятнадцати лет отроду, пришлось оставить учёбу в университете и искать способы заработать себе на жизнь. Ничего полезного делать я, правда, не умел. Но искусство иллюзии увлекало меня с детства. Вот я и решил тогда: а почему бы, собственно, и не попробовать заняться этим всерьёз? Слушая его со всё возрастающим интересом, Лиза надеялась лишь на то, что на её лице не слишком явно отражаются те сложные эмоции, которыми одновременно с рассказом Волгина, наполнялась душа. Она была горячо возмущена непорядочностью родни Владимира Андреевича, искренне ему сочувствовала — и всерьёз поражалась тому, что сам он об этом, кажется, ничуть не переживает! В последнем ей одновременно виделись и человеческое благородство, и то самое великолепное презрение к обстоятельствам быта, которые дают лишь подлинная внутренняя свобода натуры и истинный душевный аристократизм. А ещё Лизу искренне восхитила та отчаянная смелость, с которой он когда-то решился так круто изменить свою жизнь. Заглядывая в глаза нынешнему Владимиру Андреевичу, она будто бы и теперь ещё улавливала в их блеске не угасший огонь этого безрассудства. - Вы очень-очень странный человек! Таких я точно никогда не встречала, но вряд ли и есть вам подобные. И, да, эти слова можете считать комплиментом, — чуть усмехнулась Лиза. — Ну а что же дальше... После смерти жены, почему вы не захотели продолжить учёбу? И чем занимались, кроме того, что искали одиночества? - Не знаю! — спокойно пропустив мимо ушей эти несколько нежданные дифирамбы, Волгин пожал плечами. — Если бы я чуть меньше ненавидел патетику, то, должно быть, ответил бы нечто в духе «ушло подходящее время, и моими дальнейшими университетами стала сама жизнь»… Но это неправда. Ибо большую часть последующих лет я погубил, как говорится, «увы, на разные забавы». Многие из которых не обсуждают с такими, как… Да, ни с кем, в общем-то, не обсуждают приличные люди. А мне все ещё хочется казаться таковым в ваших глазах, — произнёс он, с кривой ухмылкой отводя взгляд (ибо, и правда, ощутил, впервые в жизни, нечто, вроде необъяснимого смущения по этому поводу, хотя прежде никогда подобного за собой не замечал), — и невольно следом же утыкаясь им в корзину со срезанными и явно приготовленными для отправки куда-то спелыми экзотическими фруктами. А потом внезапно предложил: — Слушайте, Лиза, а давайте стащим отсюда один ананас?
Елизавета Мышкина: *с тем ещё фруктом* - Что, простите?! — пролепетала девушка, потому как действительно не смогла поверить, что правильно расслышала его слова . - Ананас. Вы ведь говорили, что никогда их не пробовали. Вот прекрасный шанс! - Вы ведь шутите?.. Только вовсе он не шутил, и это Лиза тоже поняла по его глазам, в которых всё ярче разгоралось то самое безрассудство, заодно почти гипнотически подчиняя себе и её собственную волю. - Но это же кража! Нас поймают и... - Да тут же нет никого, взгляните вокруг, — спокойно произнёс Владимир Андреевич, поднимаясь и направляясь к корзине с плодами, пока Лиза следила за ним с расширившимися от ужаса глазами. А спустя еще минуту, тоже вскочила со скамейки, и бросилась следом, хватая Волгина за рукав. - Стойте! Вы ведь только что сказали, что хотите выглядеть в моих глазах приличным человеком! А сами тут же делаете всё наоборот, — торопливо зашептала она, хотя Владимир Андреевич был абсолютно прав: рядом не было ни души, так что никто их не слышал и не видел. — Не хочу я пробовать никакой ананас! - Что, вот совсем-совсем не хотите? Ай-ай, мадмуазель Мышка! Разве вы не знаете, что самые вкусные яблоки на дереве у соседа? - Не было у наших соседей яблок! — продолжала упираться Лиза, не ослабляя хватки и по-прежнему пытаясь вернуть явно подтрунивающего над ней Волгина обратно. Пока тот сам не перехватил другой рукой её запястье и, аккуратно отцепив один за другим пальцы от своего рукава, но не отпустив их совсем, не потянул уже её за собой, вложив, спустя мгновение, в ладонь извлечённый из корзины плод, покрытый плотными колючими чешуйками. - Он ваш. - И что же мне теперь с ним делать? — спросила Лиза, разглядывая добычу. - Полагаю, съесть. Нервно хихикнув в ответ, она тут же умолкла и быстро огляделась по сторонам, снова обеспокоившись, что кто-нибудь их все же вот-вот настигнет. В крови при этом разливалось жгучее волнение, от которого ощутимо подрагивали пальцы, но в то же самое время было невероятно весело. - Допустим. Но даже я знаю, что для этого его надо прежде очистить. Как вы предлагаете это сделать? - При помощи ножа, очевидно, — весело откликнулся Волгин, которому всё больше нравилось, как она ведёт себя в этой ситуации. Созданной совершенно спонтанно, но неожиданно проявившей лучше иной тщательно просчитанной и обдуманной заранее её истинную сущность. Точнее, ту её грань, что отвечает за наклонность к авантюризму, заметить — и даже предположить — которую в обычных обстоятельствах было довольно сложно. А вот поди ж ты… - Держите! — проговорил он после, вытащив из кармана складной швейцарский «Victorinox», с которым почти никогда не расставался с тех самых пор, как однажды по случаю приобрёл в Цюрихе. Не для самообороны, а из-за его исключительной функциональности и удобства. Ну и красоты, конечно. — Или, если желаете, могу сделать это сам… - Не надо! – решительно отодвинув предложенный ей нож, воскликнула Лиза. — Дайте лучше вот это! — прибавила она, указывая взглядом на шляпу в другой его руке. - Зачем?!.. Ну, хорошо-хорошо, держите! — улыбнувшись в ответ на её нетерпеливо нахмуренные брови, Владимир Андреевич покорно протянул девушке головной убор. — Но можно хоть узнать, что вы намерены с ней сделать? - Превратить в настоящий цирковой реквизит! — объявила Лиза, тут же, следом, запихивая в её недра ананас и с лукавой улыбкой возвращая хозяину. — Вот видите, с вами я тоже понемногу учусь искусству иллюзии!.. — И затем, не дожидаясь ответа, продолжила: — Ну а теперь, столь же быстро, необходимо постараться исчезнуть отсюда и нам самим — покуда вам в голову не пришла идея прихватить с собой ещё что-нибудь. Боюсь, несмотря ни на какие магические усилия, больше в вашей шляпе уже ничего не поместится!
Владимир Волгин: * с прелестной соучастницей* - Надо же, мадемуазель Мышка! А с вами, оказывается, можно смело идти, как это зовется у лихих людей, «на дело», — заметил Волгин, взглянув на Лизу с неподдельным уважением, когда они вновь оказались на улице, разыграв перед тем небольшую интермедию в вестибюле теплицы, где обоим пришлось проявить невозмутимость, а самому Владимиру Андреевичу ещё и определённую ловкость, чтобы, облачаясь обратно в пальто, не позволить гардеробщику разглядеть уносимый с собой в недрах его шляпы «сувенир». — Ну а что же дальше? Есть идеи, где мы могли бы спокойно поделить совместно награбленное? Похвалу Волгина Лиза приняла как вполне заслуженную. Ибо держалась там, в вестибюле, и в самом деле, на удивление спокойно. Однако, разумеется, лишь внешне. Внутри же от нервного напряжения тряслась буквально каждая жилка. Что и говорить, если пальцы ее рук все еще слегка подрагивали даже теперь, когда авантюра, затеянная Владимиром Андреевичем, благополучно завершилась! А еще несколько минут назад Лиза совершенно не понимала, как ей удается заталкивать ими пуговицы в петли застежки пальто, не забывая при этом еще и мило улыбаться то и дело поглядывающему на неё гардеробщику. На шляпку выдержки, правда, уже не хватило. Потому её пришлось надеть прямо на ходу... Тщательно подавляемые эмоции, впрочем, прорвались наружу сразу же, как только за их спинами с тихим стуком закрылась входная дверь оранжереи, когда, вновь взглянув на Волгина, всё еще с невозмутимым видом жмущего к груди шляпу с припрятанным внутри ананасом, Лиза вдруг в голос расхохоталась. Да так громко, что, сама этого испугавшись, поспешно зажала рот сразу обеими ладонями, пытаясь хотя бы так справиться с буквально душившим ее приступом смеховой истерики. Да не тут-то было! Владимир Андреевич при этом оставался по-прежнему на удивление спокойным, разве что слегка улыбался, наблюдая за тем, как она сражается с собой. Наконец, припадок эмоций пошел на убыль. Справившись с ним вполне еще через пару минут, Лиза тоже сделала пару глубоких вдохов, помахала на себя руками и постаралась вернуть голосу обычную спокойную и уверенную интонацию: - Простите... Давайте пойдем в парк? Уж там-то точно можно найти какое-нибудь укромное место. По аллеям Таврического сада они направились в сторону прудов, где вдоль берега стояли скамьи, окружённые высокими и густыми кустами, которые, даже несмотря на отсутствие листьев, выглядели вполне себе надежным убежищем от удивленных взглядов посторонних. Которых, наверняка, было бы немало, если бы и дальнейшие события развивались у всех на виду. А так получился вполне себе уютный тет-а-тет пикник. Правда, когда Владимир Андреевич демонстративно поместил ананас на скамейку прямо между ними, Лиза вновь едва не рассмеялась. Но на этот раз все же справилась с собой и далее стала с интересом наблюдать, как Волгин разделывает диковинный фрукт: ловко отделяет от него ножом верх и низ, а затем возвращает обратно на предварительно расстеленный в качестве импровизированной скатерти прямо на скамейке платок. - Вообще, было бы правильно дать ему прежде полежать вот так, очищенному, примерно около часа. - Зачем? - Стал бы вкуснее, а ещё не обжигал бы губы.
Елизавета Мышкина: *мы делили ананас* - А он еще и обжигает?! Вот тебе и лакомство! – удивилась девушка, которая действительно никогда о подобном не слышала. – Ладно, будем считать, что это мгновенная кара за воровство! - Поверьте, очень приятная кара! Вот, держите! – откликнулся Волгин, протягивая Лизе четвертинку только что отрезанного круга. И она взяла ее, очень аккуратно, двумя пальцами, тут же почувствовав их подушечками прохладную влажность сока. Затем поднесла к носу, чтобы получше ощутить интересный, ни на что не похожий аромат, коснувшийся обоняния ещё едва Владимир Андреевич сделал первый надрез. Но и после этого ещё не отправила в рот, а стала разглядывать волокнистую янтарно-медовую мякоть. Словно, вместо того, чтобы просто отведать на вкус, хотела прежде насытить все свои органы чувств сразу. И лишь потом, наконец, зажмурилась и аккуратно откусила. Ананас оказался мягким и одновременно упругим, похрустывающим. Вкус его тоже был противоречив – сладкий и терпкий сразу. - Как необычно! Но очень и очень вкусно! – воскликнула она, вновь открывая глаза и устремляя взор на Волгина, внимательно следившего за её реакцией. – Был абсолютно уверен, что вам понравится! В противном случае, поверьте, не стал бы ничего и затевать, – удовлетворенно кивнув, откликнулся тот. Не пояснив, впрочем, что же имеет в виду конкретно: дегустацию самого ананаса или то, каким способом он был добыт. – Ешьте еще, ну что же вы?! Даже и не распробовали толком! – А как же вы сами? – И я тоже, конечно! – Взяв себе другой кусочек, Волгин с удовольствием впился в него зубами. – Просто мне прежде хотелось увидеть именно вашу первую реакцию, – пояснил он, спустя мгновение. – Поймать те эмоции, что отражаются на лице человека, когда что-либо происходит с ним впервые в жизни, бесценно! Ведь они самые честные и говорят о нём порой больше всяких слов. – А вы, оказывается, коварный человек, Владимир Андреевич! – с шутливым упреком, которым, впрочем, маскировала некоторое смущение, заметила Лиза. – И что же такого, тайного, вы успели обо мне узнать? – А разве вы от меня что-то скрывали? – Нет, но вы так об этом сказали, что мне сразу стало как-то не по себе. – Простите, я не хотел! – с сокрушенным вздохом откликнулся Волгин, а затем, вновь быстро на её взглянув, слегка нахмурился и тут же улыбнулся. – Что такое? – невольно поднося ладонь к своему лицу, настороженно спросила девушка. – Ничего особенного... Позвольте? – спросил он и, не дожидаясь ответа, смахнул привлекшую его внимание капельку ананасового сока с её подбородка. Так осторожно и бережно, что это больше походило на мимолётную ласку, нежели на обычный дружеский жест. – Вот теперь всё в порядке. - Спасибо,— невольно ответила Лиза, смущённо потупившись, и принимаясь зачем-то изображать старательные поиски носового платка и зеркала в собственной сумочке, хотя на самом деле прекрасно знала, где они лежат — все её личные вещи, даже самые мелкие, всегда имели свое определённое место и содержались в полном порядке. В отличие от мыслей и чувств, которые Владимир Андреевич только что вновь подверг в первозданный хаос всего лишь одним своим мимолетным прикосновением. Настолько, что, чтобы успокоиться, пришлось ещё некоторое время, отвернувшись, изображать глубокую увлеченность приведением в порядок своего внешнего облика, хотя в этом, в общем-то, не было никакой нужды. - Что ж, кажется, мне пора! — наконец, проговорила Лиза, сполна взяв себя в руки, и быстро взглянув сперва на часы, а затем — опять на Волгина, на лице которого сей же миг отразилось неподдельное, почти детское, огорчение: - Так быстро?— воскликнул он, вставая следом со скамейки следом за ней. — И нет совсем никакой возможности задержаться хотя бы немного ещё? - Увы! Занятие живописью у девочек скоро окончится, а я не имею права ни минуты заставлять их ждать… Простите! — со вздохом прибавила она вдруг, совершенно не понимая, отчего, действительно, чувствует себя виноватой… А ещё так, будто, оставляя сейчас Владимира Андреевича, отказывается от чего-то, очень для себя важного — хотя буквально недавно была готова сама в смущении от него бежать. - Понимаю, — тем временем, все так же грустно вздохнул в ответ и сам Волгин. — Служба есть служба. Но скажу честно: я совершенно не хочу вас отпускать, Лиза!.. Во всяком случае, пока не услышу, когда мы увидимся вновь? - Боюсь, что теперь лишь только в воскресенье. В мой выходной. Зато я буду свободна почти целый день! - Вот только именно это меня и утешает при мысли, что ждать воскресенья ещё целых три дня! А я ведь по природе чертовски нетерпелив! — признался он, опуская глаза. - Стало быть, вам теперь самое время развивать в себе эту добродетель! — улыбнулась Лиза. - Как будто есть иные варианты, — все так же, не поднимая глаз, буркнул Волгин себе под нос, старательно, но безуспешно, сдерживая ответную улыбку. — Но сегодня я ещё хотя бы провожу вас до экипажа? - Конечно! И мне это будет очень приятно!
Владимир Волгин: Дождавшись, пока уносивший мадемуазель Лизу прочь от Таврического сада экипаж отъедет на приличное расстояние, Волгин опустил взгляд и, вздохнув, тоже вознамерился отправиться восвояси. Пешком, ибо дом его отсюда совсем недалеко, а погода вполне располагала к моциону. Как и настроение, которое после всякой встречи с этой девушкой удивительным образом настолько улучшалось, что уже только из-за этого хотелось увидеть ее вновь. А еще вместе с ней становилось легко. Так, как не было никогда, даже в юности. Даже со Стеллой. «Особенно со Стеллой», - тут же, с беззвучной усмешкой, мысленно поправил себя Владимир Андреевич, оглядываясь тем же временем по сторонам в поисках урны, куда можно было бы выкинуть завернутые в платок останки похищенного в оранжерее ананаса, которые пришлось принести сюда из сквера. Когда со «следами преступления» было покончено, он вновь натянул перчатки, и спокойным шагом отправился в сторону Шпалерной, продолжая думать о мадемуазель Мышкиной вовсе не в том ключе, в котором бы следовало. Вернее, правильнее всего было бы, конечно, вообще не думать о ней как о человеке, представляя лишь инструментом, необходимым для достижения задуманной цели. Однако не получалось. Причем, еще даже в самом начале знакомства. А уж теперь по мере большего обоюдного узнавания, когда произнесенные и услышанные когда-то в ответ слова перестали быть лишь репликами, наполнившись, словно разноцветием красок, эмоциями, сделалось совсем трудно подавить – задушить неизбежные ростки симпатии. Человеческой, естественно, а отнюдь не любовной. Ибо в этом смысле Волгин был по-прежнему твердо уверен, что после Стеллы ни одна женщина более не похитит напрочь его сердца – да, в общем, этого и не хотел, крепко и на всю жизнь Запомнив то глубоко болезненное ощущение собственной уязвимости, которое рождает слишком сильное чувство, и оттого совершенно не желая его повторения. Вернувшись домой и буквально с порога обнаружив, что сделавшийся давно привычным взору бытовой хаос вдруг куда-то совершенно магическим образом исчез, Волгин удивлённо замер в дверях, настороженно оглядываясь по сторонам. Но, спустя мгновение, с облегчением вспомнил, что сегодня как раз тот самый день недели, в который его холостяцкую «берлогу» посещает с визитом уборщица. А значит, все это, к счастью, не галлюцинация. Или ещё какая из недобрых игр его разума, не получившего привычной дозы опиата, который Волгин не сумел ему «предоставить» в обычное время, так как проводил его с мадемуазель Мышкиной. Самое интересное, что тогда об этом ни разу не вспомнилось. Зато теперь, стоило лишь подумать, как внутри тотчас же вновь проклюнулась хорошо знакомая жажда. Пока еще не настолько сильная, чтобы полностью захватить в свой плен. Но все равно неотступная. Что следовало бы считать паршивым признаком, если бы Волгину не было на это… решительно наплевать. Потому, уверившись окончательно, что пока ещё не грезит наяву, он уже вполне спокойно вернулся в переднюю, чтобы избавиться от верхней одежды, а затем сразу же двинулся в спальню. Мысли при этом вновь сами по себе возвратились к Лизе. Интересно, понравилось ли ей их сегодняшнее приключение? Нравится ли ей он сам?.. Как-то вдруг, без видимой причины, задав себе этот странный вопрос, Владимир Андреевич затем столь же внезапно упёрся взглядом в фотографический портрет покойной жены, который все эти годы неизменно сопровождал его во всех местах обитания. Потому, разумеется, занял положенное место и в нынешней квартире, где Волгин поместил его непосредственно в своих личных покоях. Конечно, это была не единственная имеющаяся у него фотография Стеллы, но определенно самая любимая. Сделанная вскоре после их знакомства, в тот период, когда ее красота и утонченность достигли, вероятно, самого своего пика. Так же, впрочем, как и некоторые не самые приятные черты личности, вспоминать о которых за давностью лет было ни к чему. Да он и прежде к этому не стремился, предпочитая хранить в сердце лишь самые добрые воспоминания об этой необычной и удивительной женщине, сыгравшей в его жизни едва ли не главную роль и даровавшей такой калейдоскоп эмоций, что до сих пор было толком не разобрать, радостью это было или же, напротив, бедствием... Вот и сейчас, едва лишь только привычно глянув на прекрасное, чуточку надменное и ироничное лицо, Волгин вдруг поймал себя на той же отвратительной беспомощности, которую, бывало, чувствовал всякий раз, когда у Стеллы вновь возникала прихоть испытать на прочность его выдержку. Попытавшись проанализировать природу этого необъяснимого припадка, он вскоре понял, что всё дело в том, как именно она на него смотрит. Вернее, в том, как он сам сейчас видит и воспринимает то, что в течение многих лет никогда не производило подобного эффекта. - Smettila di fissarmi! * Процедив это сквозь зубы яростным шепотом, уже в следующее мгновение, он толкнул серебряную рамку портрета так, чтобы взгляд Стеллы не был более направлен в его сторону. Но, не рассчитав энергии своего жеста, смахнул ее с крышки комода прямиком на паркет, отчего закрывавшее фотографию стекло, тут же вдребезги разлетелось. – Дьявол! Тотчас наклонившись, и подхватив с пола фотографию, Волгин принялся бережно отряхивать ее от осколков, конечно, одним из них немедленно и порезавшись. Пара капель крови, упавших при этом с его пальцев, вдруг отчетливо напомнила рубины, украшавшие драгоценный эгрет, словно дротик, прилетевший на цирковую арену прямо во время выступления, и ткнувшийся ему в плечо в тот их самый первый вечер со Стеллой. – Стало быть, уже ревнуешь? – усмехнулся он, вновь обращаясь к изображению жены, однако теперь уже безо всякого раздражения. – И зря. Тебе-то она уж точно не соперница. Затем вздохнул, аккуратно водрузил на место портрет, который – за исключением разбитого стекла, – в общем-то, нисколько не пострадал. А после, наконец, открыл заветный ящик своего комода. ______________________________ * Перестань на меня пялиться! ( ит.)
Елизавета Мышкина: - Три дня, - тихо, одними губами произнесла девушка, когда набравший приличную скорость экипаж оказался настолько далеко от ворот Таврического сада, чтобы Волгин не мог увидеть её лица. Целых три дня до того, как они снова увидятся! Так нескоро! Огорчаясь этому факту, Лиза совершенно по-детски закусила губы. А они были все ещё «ананасовые»: сладкие и немного саднили, словно обветренные на морозе. Быстро их облизнув, Лиза вдруг снова отчётливо, будто в синематографе, увидела перед мысленным взором яркие картинки сегодняшнего приключения, заодно столь же явно ощутив пережитые тогда эмоции. И ещё крепче уверившись, что ничуть не сожалеет, что приняла в нем участие, а более того — даже охотно повторила бы подобную авантюру. Да и любую другую… Если бы её предложил Владимир Андреевич. Впрочем, как уже было сказано, до новой встречи с ним нужно было прожить ещё несколько дней. И, вопреки первоначальным опасениям, прошли они для Лизы почти незаметно, потому что как раз в это же самое время у Власичей началась подготовка к знаменательной дате — юбилею Леонида Сергеевича, по поводу которого в доме затевался грандиозный приём, обещавший стать одним из главных событий светского сезона, ведь среди приглашённых числились даже члены императорской фамилии! Поэтому в день праздника все должно было оказаться устроено самым идеальным образом. Однако в нынешнюю пору в доме царил почти первозданный хаос, из которого Лилия Николаевна в итоге и надеялась сотворить то самое великое нечто, раздавая направо и налево бесконечные и иногда противоречившие другу распоряжения, заставлявшие слуг метаться из комнаты в комнату, постоянно что-то куда-то переносить, переставлять или перевешивать. Находиться в этой суете дольше четверти часа без ущерба для нервной системы было решительно невозможно даже для членов семьи. Вот и Леонид Сергеевич, сославшись на многочисленные служебные дела, теперь почти не появлялся дома. Дети тоже старались как можно реже попадаться на глаза своей развившей бурную деятельность матушке. Лизе же бежать было особенно некуда. Потому вскоре и она невольно оказалась с головой вовлечена в этот бурный водоворот, исполняя разные поручения, которые, в общем-то, абсолютно не входили в её обязанности. Но отказать Лилии Николаевне, в очередной раз со страдальческим видом сообщавшей, что она «категорически ничего не успевает», хотя до назначенной даты оставалось ещё целых две недели, было как-то неловко. Вот и приходилось несчастной Лизе, помимо обычной работы, которую также никто не отменял, тратить ещё и собственные личные, прежде свободные, часы то на срочный визит в портняжную лавку, где вдруг внезапно требовалось купить какие-то особенные шелковые ленты для Ларочкиного платья, то на поездку к кондитеру, дабы лично передать ему очередные хозяйкины идеи и уточнения по поводу будущего именинного торта. Так что теперь она была, пожалуй, уже и рада, что Владимир Андреевич в прошлый раз не попросил новой встречи прямо на следующий день. Наступившая во всей этой суете как-то совершенно незаметно суббота даровала Лизе новый сюрприз. Ближе к обеду лакей принёс в её комнату коробку с пирожными, к которой была приложена нарядная карточка. На лицевой её стороне красовалась пухлощекая девочка в окружении ярких маков, а на оборотной — крупным, немного неряшливым почерком было выведено послание от Белки, в котором та просила у Лизы прощения «за свое ужасное поведение». Просила вполне себе искренне — если не знать наверняка, что она вряд ли помнит, за что извиняется. Впрочем, теперь, по прошествии некоторого времени, Лиза и сама уже почти не держала зла на свою беспутную подругу. Однако новое Белкино предложение сходить вместе в кинематограф будущим воскресеньем сразу отвергла. И не столько потому, что прежде уже договорилась с Волгиным, а из-за того, что в принципе не променяла бы теперь его компанию ни на какую другую — каждая их встреча дарила множество новых эмоции и богатую пищу для размышлений обо всем, что становилось предметом их бесед. В Белкином же обществе Лизе обычно больше всего думалось о потраченном без толку времени, а из эмоций ощущались лишь досада да вселенская скука. Становившиеся особенно ощутимыми, когда приходилось в очередной раз бесцельно плестись в очередной дорогой магазин, где обе приятельницы могли пока позволить себе лишь поглазеть на выставленные в продажу роскошные туалеты, или впустую прожигать ещё один вечер в каком-нибудь модном богемном прибежище, а то и в куда более сомнительном с точки зрения морали вертепе, вроде того, где они оказались в прошлый раз… Правда, именно там она однажды познакомилась с Волгиным. И уже лишь за это Белке можно было бы не только простить её дурость, но даже сказать — разумеется, про себя, ибо большего та ещё не заслужила, спасибо. Тем более что места ее остальных встреч с Владимиром Андреевичем, слава богу, были уже вполне приличными. Вот и на нынешнее воскресенье Лиза придумала отменный план: не просто бесцельно бродить по улицам — хотя, в компании Волгина интересно было даже это, но еще и посетить вместе новую выставку в Русском музее, на которую девушка давно собиралась сходить, да все по разным причинам не получалось. Они ещё ни разу не рассказывали друг другу о своих художественных пристрастиях. Но Лизе почему-то казалось, что Волгину эта идея тоже обязательно понравится. Пока же, им надо было просто встретиться на Знаменской площади в назначенный час. Владимир Андреевич, правда, ещё в прошлый раз предложил заехать за ней прямо домой. Но Лиза решительно отказалась. Подобное обязательно породило бы ненужные вопросы со стороны домочадцев, а как на них отвечать, она еще толком не понимала, поэтому предпочитала сохранять свое новое знакомство в тайне. Во всяком случае, в ближайшее время, — до тех пор, пока сама со всем как следует не разберётся.
Владимир Волгин: Воскресное утро Волгин встречал в дурном расположении духа. Вернее, не утро, а, разумеется, день: стрелки часов показывали без четверти двенадцать, когда двери одного из весёлых заведений в Фонарном переулке, гостеприимно распахнувшиеся навстречу ещё минувшим вечером, бесшумно затворились за его спиной, выпуская на свет божий. Слишком яркий свет, почти ослепивший отражающимся в подтаявшем снегу мартовским солнцем, и заставивший Волгина в ту же минуту, болезненно сощурившись, вновь сунуть руку в карман пальто, нащупывая в тамошних недрах спасительные очки с чёрными стёклами. В сочетании с заметной общей помятостью, они придавала его облику ещё более странный вид, но теперь не до внешнего лоска. Вновь глянув на циферблат, Владимир Андреевич вздохнул и поморщился, прислушиваясь к внутренним ощущениям, которые, собственно, и портили его настроение с самого момента пробуждения. Похоже, посетить курительную комнату, коей данное заведение славилось — правда, лишь в весьма узком кругу посвящённых в её существование, — даже больше, чем своими экзотическими «нимфами» , было все-таки не самой лучшей идеей. Тем более когда давно знаешь, что чистый китайский опий забирает в свои объятия медленнее и мягче, чем содержащие его аптечные препараты, однако и выскользнуть из них гораздо труднее. Вот и теперь Волгин чувствовал себя так, будто подхватил простуду. Мерзкая ломота в теле, лёгкий озноб, ещё и это чёртово солнце, буквально выжигающее мозги через расширенные зрачки… Побыстрее бы оказаться дома и отлежаться. Однако такой возможности не предвидится. Ибо времени в его распоряжении остаётся уже лишь ровно на то, чтобы, оказавшись у себя, быстро привести в порядок внешний вид — насколько это возможно, а затем сразу же выдвигаться на Знаменскую площадь. И ждать там Лизу, которая, как Волгин уже успел заметить, весьма пунктуальна. Потому и сегодня, видимо, не даст ему в этом смысле ни малейшей форы. Извозчик, которого удалось поймать лишь с третьего раза — двое предыдущих просто проехали мимо, тоже сперва подозрительно пялился на чёрные стекляшки, скрывающие глаза остановившего его, чудноватого вида, пассажира: «не слепой, вроде, и чего тогда их нацепил-то?» Но после, видимо, разглядев дорогое пальто и прочие атрибуты «состоятельного господина», все же согласился его повезти. Спустя пятнадцать минут Владимир Андреевич уже стоял под душем в собственной ванной. А ещё через десять — брился и переодевался, в надежде, что столь раздражавшее его недомогание вот-вот наконец отпустит. Но не тут-то было. Впрочем, действенное средство против него в доме все же имелось. И, поразмышляв ещё немного, Волгин решительно стянул с плеч только что надетую было свежую, крахмально-белоснежную сорочку, которую не желал помять, и направился в свою спальню. Где, ещё через пару мгновений едва не заскрипел зубами от досады, внезапно и некстати обнаружив, что его «закрома», оказывается, уже успели когда-то совершенно опустеть… Но, черт возьми, когда же и как — если в последний раз он пополнял запасы немногим больше недели назад?! И прежде этого количества ампул обычно хватало едва ли не на месяц. В сердцах, задвинув обратно ящик комода, Волгин резко поднял голову и невольно упёрся взглядом в собственное отражение в зеркале над ним. Перекошенное недовольством, бледное лицо, лихорадочно поблескивающие из-под нахмуренных бровей глаза… И это весьма характерное их выражение, которое он так часто сам видел у Стеллы в те моменты, когда у неё возникали хотя бы малейшие затруднения с доступом к срочно требовавшейся новой дозе. От этого воспоминания по спине невольно пробежал холодок. Да нет! Не может быть, чтобы он уже настолько утратил контроль. Это случайность. Достаточно просто снова взять себя в руки… Быстро отерев тылом кисти выступившую на лбу испарину, Волгин сделал пару глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и вернулся в гардеробную, где, наконец, довёл до привычного непринуждённого совершенства свой туалет, обрызгал щеки и шею одеколоном и вышел из дому. Знаменская площадь, всегда оживленная, и в этот воскресный день была полна народу. Немудрено, ведь рядом — Николаевский вокзал, главные железнодорожные врата столицы, пропускающие сквозь себя толпы путешественников, прибывающих и, напротив, покидающих город. И огромная церковь, которую также каждый день посещают сотни прихожан. Когда Волгин прошлый раз спросил Лизу, где же конкретно ему следует её дожидаться, она выбрала площадку перед входом в вокзал. Именно туда сегодня он и подъехал, едва успев в срок. Сама девушка появилась разве что пятью минутами позже. Легко соскочила с подножки доставившего её фаэтона и с радостной улыбкой устремилась ему навстречу. Настроение Владимира Андреевича по-прежнему не было радужным, но он все же заставил себя улыбнуться в ответ. И, когда Лиза подошла ближе, окинув её быстрым взором с головы до ног, даже отвесил какой-то комплимент. Который, кажется, понравился. - Что ж, пойдёмте? А, кстати, куда? В минувшую встречу мы ведь так и не успели решить? Но я понял это лишь тогда, когда приехал домой.
Елизавета Мышкина: Буквально с первого взгляда отметив про себя бледность и какой-то в целом будто бы лихорадочный вид Волгина, Лиза едва сразу же и не спросила, как он себя чувствует. Но к счастью, вовремя опомнилась, сообразив, что подобное будет не совсем уместно. Как любой сильный и гордый мужчина, Владимир Андреевич вряд ли желает, чтобы его недомогание было замечено со стороны. Так что точно не обрадуется такому участию и от неё, — учитывая, что они все ещё не так уж близко знакомы. Поэтому, в итоге обычно с ним поздоровавшись, Лиза и дальше ограничилась лишь тёплой улыбкой в благодарность за подаренный ей комплимент. Несколько дежурный, но все равно приятный. - Вот и я тоже, к сожалению, вспомнила слишком поздно. Правда, прямо тогда же сразу кое-что и придумала! Давайте сходим на новую выставку в Русском музее? — предложила она, наблюдая за реакцией Волгина, по лицу которого в этот же миг промелькнула едва заметная тень, что проще и логичнее всего было принять за не успевшее скрыться под маской вежливости неудовольствие. — Конечно, это совершенно необязательно, если живопись вас не увлекает! Довольно будет и простой прогулки… Или, быть может, вам совсем не хочется никуда идти? — спросила Лиза, вновь пристально на него глянула, и, все-таки решившись об этом заговорить, прибавила, тут же, следом, опять невольно опуская глаза. — Мне кажется, вы выглядите немного... простуженным?
Владимир Волгин: * с заботливой мадемуазель* - Простуженным?! Да нет, уверяю, я вполне здоров. Но всё равно благодарю за беспокойство! Оно мне приятно, правда! — Волгин слегка улыбнулся, заметив смущение девушки и решив ее подбодрить. Вот только кто бы подбодрил его самого? Вопреки ожиданиям, самочувствие лучше почему-то никак не становилось. И это было довольно странно. Похоже, чёртов вчерашний опий всё же не был чист настолько, насколько в том уверяла хозяйка заведения, мадам Жоржетт. Что ж, после он с нею ещё об этом обязательно потолкует. Пускай впредь лепит идиотов из других посетителей своего борделя… Подумав об этом, Владимир Андреевич вновь нахмурился, но быстро взял себя в руки, «вернувшись» к собеседнице, которая всё ещё ждала ответа на своё предложение. Идея её, честно говоря, была так себе. В живописи Волгин особенно не разбирался. Впрочем, как и в остальных видах изящных искусств. Судьба сложилась так, что изощрять и оттачивать художественный вкус в юности ему было негде, да и, в общем, некогда. Поесть бы досыта. Позже Стелла, конечно, пыталась восполнять эти пробелы. Таскала его по знаменитым музеям, водила на громкие театральные премьеры. Но, видимо, время, когда он, узнав и увидев достаточно, смог бы этим всерьёз проникнуться — настолько, чтобы полюбить или хотя бы просто понять, было безвозвратно упущено. Потому в театрах и музеях нынешний, взрослый, Владимир Андреевич также откровенно скучал. А из всех видов искусств почитал лишь музыку, открывавшую — особенно в сочетании с разными дурманящими снадобьями — его воображению двери в заветные миры, населённые пленявшими с детства образами из мистических историй По, Ирвинга, Гоголя. А также целого сонма их куда менее мастеровитых собратьев по ремеслу, включая авторов пресловутых «penny dreadful», книжонки которых он, помнится, тоже покупал, и порой действительно на последние копейки, в те времена, когда выступал в цирке. Этим Волгин, правда, никогда и ни с кем не делился. Даже со Стеллой, которая и так слишком часто говорила смеясь, что он «morone». Добавляя, правда, что именно за это его сразу и полюбила. Вот и теперь отказать Лизе коротко, в двух словах, было бы грубо. А объяснять долго — не хватало сил. - Хорошо, давайте в музей! Я согласен. Но после — сходим поесть? Признаться, так вышло, что последний раз я успел лишь только позавтракать. Да и то — вчера. - Но как же так, Владимир Андреевич?! – Лиза смотрела на него округлившимися глазами, даже не пытаясь скрыть изумления, но Волгин лишь пожал плечами в ответ. – Тогда, думаю, нам надо прямо с завтрака и начать, а на выставку отправиться уже после! - Нет, не надо. У сытого человека притупляется ощущение красоты, — ответил он коротко: вроде бы и с улыбкой, но Лиза все равно почему-то сразу отчётливо поняла, что настаивать не имеет смысла, и больше они к этому не возвращались.
Елизавета Мышкина: На Невском как всегда было много народу, отчего порой становилось весьма неудобно то и дело уступать или сторониться, чтобы пропустить идущих навстречу прохожих. Не в силах отделаться от ощущения, что Владимир Андреевич по-прежнему не в своей тарелке, Лиза вскоре предложила ему уйти с проспекта, и продолжить путь маленькими улочками: пускай это немного дольше, зато спокойнее. И он сразу согласился, а потом вновь надолго умолк. Разговор их сегодня вообще как-то не клеился. Поначалу Лиза ещё пыталась его поддержать. Однако не видя встречного интереса, вскоре сдалась, тоже пошла молча, разглядывая прохожих и фасады домов. И лишь изредка, украдкой поглядывая на своего спутника, всё больше при этом теряясь в догадках, что же могло заставить его столь резко превратиться из интересного и обаятельного человека обратно в того мрачного «Алхимика», каким он был для всех, кроме неё, в вечер их знакомства. Тем более что единственную внятную причину — собственное нездоровье — он решительно отверг. Тогда дело, возможно, в ней самой? И это именно она сказала или сделала что-то неправильное? Но где и когда?! Так они и добрались до Русского музея, где, взяв билет и оставив верхнюю одежду в гардеробе, сразу же поднялись по парадной лестнице на второй этаж. Лизе всегда нравились строгие и одновременно торжественные интерьеры Михайловского дворца. Поэтому она часто приходила сюда не только одна, но и с учениками, устраивая им здесь своеобразные занятия по истории изобразительного искусства. Правда, сегодняшнюю выставку она бы вряд ли решилась показывать детям. Дело в том, что часть экспозиции составляли полотна участников нашумевшего «Мира Искусства». Несмотря на то, что сам этот кружок распался ещё в прошлом году, череда скандалов и споры относительно допустимости подобных приёмов художественного самовыражения не утихали до сих пор. Хотя полотна этих авторов продолжали активно выставляться. В том числе и в академическом музее. Сама Лиза не считала себя их ярой поклонницей, тем не менее современное искусство в целом было ей интересно. Правда, ради того, чтобы с ним познакомиться, она – в отличие от той же Белки, не испытывала ни малейшей потребности погружаться во всевозможные богемные клоаки. Зачем, когда нужные знания и впечатления вполне можно получить, спокойно прогуливаясь по красивым и комфортным залам того же Русского музея? Впрочем, сегодня о спокойствии, а соответственно и о том, чтобы полноценно насладиться созерцанием картин, приходилось только мечтать. Как это сделать, когда большая часть внимания то и дело, даже против её желания, обращается не к полотнам живописцев, а к идущему рядом человеку, которому совершенно явно и отчетливо скучно. И он даже не пытается этого скрыть, хотя вслух ничего и не говорит. Наблюдая за тем, как Волгин раз за разом проходит мимо известных картин, не удосужившись даже задержать на них взгляда, Лиза внутренне досадовала и все больше раздражалась, совершенно не понимая, что происходит. Пройдя через залы постоянной экспозиции, где от расстройства она и сама без остановки проскочила мимо прекрасных работ Брюллова и Иванова, они наконец пришли в зал, где проходила нужная им выставка. Желая избежать излишнего внимания, о ней почти не писали в газетах и журналах. Так что, посетителей было немного. Повернувшись к Волгину, Лиза спросила, знает ли он кого-нибудь из выставленных здесь мастеров и вновь получила короткий утвердительный ответ без каких-либо дополнительных комментариев. Не зная, что сказать ещё, она кивнула и направилась к ближайшей из картин. Ею оказалась «Жемчужина», одна из последних работ Врубеля. Этот художник всегда завораживал её удивительным сочетанием мистических сюжетов и реализма эмоций их персонажей, которые ему удавалось изображать с пугающей достоверностью. Иные критики не стеснялись связывать подобное противоречие с его не слишком крепким душевным и телесным здоровьем. Но Лиза была убеждена, что всё это абсолютно не при чём, и что такова просто самая суть его таланта. - Несчастный человек, – произнесла она негромко, рассматривая потрясающе прописанные переливы перламутра в створке сказочной раковины. — Говорят, он стал совсем плох и скоро полностью потеряет зрение. Сполна постигнуть красоту цвета и утратить возможность его созерцать... Может ли быть что-либо ужаснее для художника?
Владимир Волгин: - До конца не уверен. Но могу предположить, что с этим как минимум может сравниться потеря рабочей руки? — так же тихо ответил Волгин. — Например, вследствие травмы, — прибавил он, посмотрев вначале на картину, затем на Лизу, и с удивлением замечая её обиженный взгляд. - Простите, Владимир Андреевич, но данном случае это было совершенно неуместно! - «Неуместно» — что? — переспросил он, тоже невольно хмурясь. - Шутки на подобную тему! - Помилуйте… Какие шутки? Я лишь ответил на вопрос и вовсе не собирался шутить, потому действительно не знаю, чем вас так прогневал! — проговорил Владимир Андреевич, и вновь быстро глянул на злосчастную картину, а после на ту, которая явно не верила его словам и потому продолжала сердиться. - Тогда ещё хуже. Как можно сравнивать такие вещи? - Ну а почему это невозможно?.. А! — воскликнул он, вдруг перебив самого себя и усмехнувшись. — Кажется, наконец-то понял! Я, верно, разочаровал вас своей… приземленностью там, где был обязан — по вашему разумению, — проявить тонкость души и поддержать разговор в высоком штиле? Извините. Но я просто не умею делать вид, что мне интересно, когда это не так. Теперь настала Лизина очередь удивиться. - Неинтересно?! Но для чего же вы тогда согласились сюда пойти? — разводя руками, растерянно выговорила она. — Я ведь спросила заранее, вы вполне могли отказаться... - Не мог, — со вздохом ответил Владимир Андреевич. — Этого хотели вы, а не желал лишать вас удовольствия. - И вы определённо в этом преуспели! Качнув головой, Лиза саркастически усмехнулась и этим окончательно вывела Волгина из себя. Выносить саму по себе не дававшую ни на минуту покоя ломоту во всем теле вкупе с прочими, не менее мерзкими, ощущениями, вроде то и дело пускавшегося в галоп сердца за грудиной, делая вид, что не происходит ничего необычного, было трудновато, но возможно. А вот сочетание всего этого с дополнительной необходимостью терпеть женские капризы… - Послушайте, мадемуазель! — вновь тяжко вздохнув и осмотревшись по сторонам — будто бы в поисках чего-то, что могло бы придать ему ещё немного душевных сил, нервно произнёс Волгин, глядя ей прямо в глаза. — Я таков, каков есть! И не моя вина, если вы почему-то вообразили меня кем-то иным. Не моя вина и не моя забота! Понимаете, да?
Елизавета Мышкина: В его внезапно потемневшем взгляде отчетливо читалось с трудом сдерживаемое раздражение. Но и Лиза была барышней не из робких, потому вполне могла постоять за себя, особенно, если кто-то вдруг осмеливался пытаться задеть её достоинство. Оглядевшись следом за Волгиным – не в поисках помощи или поддержки, но лишь затем, чтобы убедиться, что их разговор на повышенных тонах не привлекает слишком много внимания (к счастью, малочисленные посетители выставки оказались достаточно далеко), девушка также сделала глубокий вдох и, стараясь не повышать голоса, ответила: - Понимаю. Как и то, что чрезмерно много воображаете здесь только вы. Причём, исключительно о себе. А после пытаетесь придуманное изображать. Воля ваша, но наблюдать это театральное представление, гадая, где же именно вы настоящий, мне почему-то больше не интересно. Посему прощайте, Владимир Андреевич! «Ну что за абсурд?!» — в сердцах вопрошала она у себя, вновь стремительно шагая через те же самые залы, по которым всего четверть часа назад прошла в обратном направлении. Что за абсурд – преследовать её по пятам, не просто ища свиданий, но буквально навязывая своё общество! А после вдруг ни с того ни с сего извратить всё буквально наизнанку! Так, будто это она сама бегает за ним, придумывая глупые поводы и неинтересные места для встреч, идти куда он, видите ли, вынужден лишь из вежливости, лишь бы её не обидеть… «Шизофрения какая-то!» — уже спускаясь по среднему маршу парадной лестницы, вновь мысленно воскликнула Лиза, и вдруг поймала себя на том, что только что обернулась и глянула наверх. Словно бы опасаясь увидеть там идущего по пятам Волгина… Или, может, наоборот – втайне надеясь, что он все-таки за ней пошел? Ну, уж нет! Недовольно фыркнув, и списав всё в очередной раз на избыток эмоций, вполне объяснимый в столь неловкой и неприятной ситуации, Лиза пуще прежнего ускорила шаг. И уже через три минуты была в сквере перед музеем, где внезапно осознала, что пока совершенно не желает возвращаться домой. Ведь там её сразу же вновь неизбежно настигнет предпраздничная суматоха. А хочется сейчас совершенно иного: побыть одной и разобраться с мыслями. Именно с такой целью, миновав сквер, короткую Михайловскую улицу и свернув затем сразу на Невский, Лиза в итоге и оказалась возле роскошной кондитерской Абрикосовых. Однако входить туда все же не стала: настроение по-прежнему было отвратительным, а есть сладости и не получать от этого удовольствия – форменное кощунство. Так что, постояв ещё немного перед красивой витриной, она просто отвернулась и пошла дальше, оставив без внимания затем и ещё одно заведение, известное на всю столицу своими сладостями, кафе «Централь». Ближе к главному входу здания «Пассажа» толпа на тротуаре вновь сгустилась. Помимо собственно прохожих, из то и дело подъезжавших экипажей выходили посетители магазина, между ними во всех направлениях хаотично сновали посыльные. Но Лизу этот храм современной торговли сегодня тоже не интересовал. Медленно пробираясь сквозь образовавшийся людской затор, она была полностью погружена в свои невесёлые думы. Потому не обратила ни малейшего внимания на парня в низко надвинутом на лоб картузе, который пристроился за ней следом ещё возле кондитерской, а теперь и вовсе шёл совсем близко. А впрочем, даже если бы вдруг и обратила, то вряд ли бы этому удивилась: ничего необычного в подобной-то толчее.
Владимир Волгин: - Как будет угодно! – бросив эти слова вслед стремительно пустившейся прочь Лизе, Волгин ощутил нечто, вроде облегчения. Однако, постояв ещё немного в одиночестве посреди выставочного зала, вдруг едва слышно выругался и все же пошел за ней следом. Весьма неторопливо, неохотно, и мысленно объясняя себе столь радикальную перемену прежнего замысла исключительно чувством долга. Ведь, будь дело лишь только в его собственных желаниях, он и вовсе остался бы сегодня дома. А так – всё же пришёл. Потратил напрасно время, да ещё и в своей части важного общего дела прогресса не достиг. Или даже хуже того: попросту взял и уничтожил всё, чего удалось добиться прежде. Ибо сказанные Лизой перед уходом слова более всего походили именно на окончательное прощание. А подобного допустить было никак нельзя! Когда он спустился на первый этаж, Лизы там уже не было. Ни в гардеробе, ни в холле, миновав который уже существенно более скорым шагом, чем прежде, Волгин покинул здание и далее пошел прямо, через Михайловский сквер, внимательно всматриваясь в отдаленные и не очень силуэты идущих впереди прохожих, и очень надеясь, что Лизе не пришло в голову взять где-нибудь тут же, поблизости, экипаж и сразу уехать домой. Подобное выглядело наихудшим вариантом, потому что потребовало бы затем крайне сложного – учитывая её работу и образ жизни, поиска повода для новой «случайной» встречи, да ещё и чтобы без посторонних людей рядом. Но ему повезло. Ибо вскоре, взгляд, наконец, выцепил из сонмища чужих верхних одеяний хорошо знакомое скромное пальто. Довольно далеко, почти на самом перекрестке с Невским проспектом. Потому далее, несмотря на упорно не желающее отступать недомогание, пришлось перейти практически на бег. Расталкивая, и не всегда вежливо, несуетно вышагивающих по тротуару людей, мысленно проклиная себя за идиотскую несдержанность в музее, создавшую столько ненужных проблем, Владимиру Андреевичу вскоре удалось заметно сократить разделявшее его и Лизу расстояние. Но уже по выходе на проспект он внезапно ощутил такой прилив дурноты, что пришлось даже остановиться и ненадолго прислониться к стене ближайшего здания, того самого кафе «Абрикосова», у которого Лиза только что стояла. Какая-то дама из прохожих даже поинтересовалась его самочувствием и участливо предложила помощь. – Нет, ничего не нужно, у меня все в порядке, благодарю вас, сударыня! Вымучено улыбнувшись «доброй самаритянке», Волгин вновь отделился от стены и двинулся дальше. Лиза, меж тем, продолжала своё движение по проспекту, иногда останавливаясь перед витринами той или иной торговой лавки. И это оказалось хорошей возможностью, чтобы окончательно её нагнать и, наконец, извиниться. Ну, или каким-нибудь иным способом уладить их возникшую, в общем-то, совершенно на пустом месте размолвку. Именно это Волгин и намеревался ей объяснить, но вдруг заметил нечто, заставившее его вновь немного притормозить свою гонку преследования. Вернее, ничего необычного в этом, конечно же, не было. Вот только и хорошего потенциально – ничего. Впрочем, не будучи до конца уверен в том, что не ошибается, он затем ещё некоторое время просто наблюдал. Перед «Пассажем», вокруг да около которого, как всегда, толпилась уйма народу, делать это стало совсем сложно. Потому, решив больше не рисковать, Владимир Андреевич вновь резко ускорился, лавируя между людьми. И вовремя. Потому что как раз в этот самый момент всё и произошло. Совершенно незаметно для всех, кроме него, начинавшего когда-то свою цирковую карьеру именно с искусства престидижитатора. – А теперь, ну-ка, быстро вернул мне то, что только что взял без спросу! – тихо процедил он сквозь зубы, поравнявшись с уже готовым улизнуть воришкой, ухватив его сзади за шиворот. – И я сразу же тебя отпущу... Даю слово! – Дяденька! Дяденька, да вы чего! – противно загундосил тот в ответ, одновременно извиваясь и пытаясь выскользнуть из своей куцей куртейки, поднятый ворот которой Волгин крепко держал в своей руке. – Пустите, дяденька, я же ничего... Тем временем, их возня все же привлекла людское внимание. Шарахнувшись по сторонам, прохожие сперва ошеломленно наблюдали за происходящим, а затем кто-то заголосил: – Вора поймали! Поймали вора!
Елизавета Мышкина: *с великим ворчуном* Услышав это восклицание, Лиза, наконец, встрепенулась и заоглядывалась, пытаясь так же, как и все остальные, понять, что происходит. И почти сразу увидела Волгина, почему-то ощутив при этом мгновенную вспышку радости, которая, впрочем, столь же быстро сменилась куда более объяснимым и правильным, с точки зрения всего, что до этого между ними произошло, возмущением: - Опять эти ваши нелепые фокусы?! — сердито сверкнув глазами, воскликнула она и шагнула к нему, намереваясь затем прибавить ещё пару фраз о том, как ей надоели перепады его настроения и странные поступки, но вдруг ткнулась носком ботинка во что-то на земле, невольно опустила глаза и увидела там собственный кошелёк. — Боже… Наконец-то сообразив, в чем дело, Лиза тихо ахнула и судорожно схватилась за свою сумочку, сразу нащупав на ее внешней поверхности приличных размеров разрез. Примерно в этот же самый момент неподалёку от них всех раздался пронзительный звук свистка городового. И пойманный карманник, явно не горевший желанием пообщаться с представителем правопорядка, снова резко дернулся, неожиданно ловко извернулся, и затем изо всех сил двинул кулаком в живот своего чуть отвлекшегося пленителя, заставив его резко выдохнуть и разжать от неожиданности пальцы. Миновало ещё одно мгновение, и, грубо растолкав тех кто стоял поблизости, имея возможность вновь ему помешать, мальчишка со всех ног дёрнул прочь, вскоре исчезнув за поворотом на Садовую. А подоспевшему к шапочному разбору городовому только и осталось, что с грозным видом выяснять обстоятельства уже закончившегося происшествия: - Что тут стряслось?! - Кошелек у барышни лихоимец какой-то прямо из сумки выкрал! Вона, у этой, в тёмном пальтишке, — без стеснения указывая на Лизу, тотчас взялась объяснять ему какая-то простоватого вида женщина из все ещё не разошедшихся зевак. — А тот господин, — продолжила она же, тыча пальцем теперь уже в сторону Волгина, — всё увидел и поймал его. Да только он ловкий, шельмец, оказался, вывернулся и все равно убёг! - Так ваш этот кошель, барышня, или не ваш? — пробасил полицмейстер, поднимая его с земли, и Лиза, все ещё пребывая в некоторой растерянности, молча кивнула, показав ему распоротый ридикюль. — А чего тогда не подберёте?! Ждёте, пока ещё кто позарится, или как? Держите уж, да сразу сейчас же деньги в нём пересчитайте, все ли на месте! - Да-да, спасибо… — приняв из его рук кошелек, Лиза едва глянула внутрь и снова защёлкнула замочек. — Всё на месте. - Вот и хорошо. Бумагу о попытке ограбления в околоток подавать станете? - Зачем? — не поняла она. — Всё ведь благополучно разрешилось. - Тогда, стало быть, инцидент исчерпан! — объявил он с явным облегчением. — Но впредь, дамочка, повнимательнее по сторонам глядите! А то гуляют, понимаешь, как по музею… — удовлетворённо кивнув, жандарм отдал Лизе честь и, тут же потеряв к ней интерес, принялся разгонять остатки толпы: — Расходимся, расходимся, любезные! Не на что больше глазеть! Не мешаем другим пешеходам… И скоро все действительно побрели дальше по своим делам, а Лиза и по-прежнему молчаливый, кажущийся даже несколько отрешенным, Волгин так и остались стоять друг напротив друга. - Спасибо вам, Владимир Андреевич, — вновь подивившись его странному виду, тихо проговорила девушка. — Но, право, не следовало так рисковать. У меня ведь с собой сущая мелочь… Больше сумочку жалко, — прибавила она, и затем осторожно улыбнулась, будто проверяя будет ли это уместно. - Да, пожалуй, действительно не следовало, — чуть кивнув, наконец, проговорил он, поднимая голову и фокусируя взгляд на девушке, которая после столь неожиданного ответа едва сразу же не переспросила, верно ли она его расслышала. Но, к счастью, сдержалась. Разве что улыбка вновь невольно приобрела оттенок сарказма. - Жалеете?
Владимир Волгин: * с чрезмерно ретивой помощицей* - Злюсь, — честно ответил Волгин. Потому что, и в самом деле, был чертовски зол, а вернее – раздосадован. Собственной тупостью. А чем ещё, кроме неё, можно было объяснить то, что, схватив этого гадёныша, он, тем не менее, оставил ему слишком много свободы. А главное – не подумал... забыл, что, помимо ловких рук, у людишек его ремесла всегда имеется при себе маленький, но острый, словно бритва, нож, которым они, собственно, и взрезают незаметно, в одно мгновение ока, карманы и сумки у зазевавшихся пешеходов! И что в случае угрозы, его вполне можно использовать как оружие. В бытность цирковым артистом, ему приходилось общаться с очень разными людьми. При устройстве в бродячую труппу, главное – это то, что ты умеешь делать нечто необычное и интересное. А откуда этот навык появился, равно как и откуда ты сам и кем на самом деле являешься, обычно значения не имеет. Так что попадались Волгину тогда и откровенно опасные типы, обладавшие столь же опасными умениями, что были применимы отнюдь не только для рискованных трюков на арене. И так как сам Владимир Андреевич в юности тоже обладал не менее горячим норовом, а порой бывал и откровенно вспыльчив по пустякам, конфликты – случалось, что и серьезные – становились неизбежны. Но в те времена ему как правило везло. А вот нынче, видимо, уже не очень... То, что пропустил именно ножевой, а не обычный, пускай и обидный, удар под дых, Волгин догадался не сразу, а лишь заметив лезвие, на миг блеснувшее в руке у уже убегавшего прочь воришки. Именно тогда же, прислушавшись к себе, понял, почему , помимо боли, кстати – не слишком-то сильной, чувствует в боку ещё и странное ощущение тепла. И как будто какую-то легкую пульсацию. Но при этом, в целом было пока не так уж плохо – если не считать прежних симптомов. Но к ним за сегодня он уже почти привык. Хотя и по-прежнему мечтал поскорее от них избавиться. Потому, подумав, что рана, если и есть, то не слишком серьезна, решил – покуда вокруг него совершались всевозможные следственные и не очень действия, не акцентировать на ней постороннего внимания, а разобраться со всем самостоятельно, уже у себя дома. Единственная незадача, таким образом, заключалась лишь в том, что Лизу теперь всё-таки все равно придется отпустить домой. Впрочем, кажется, она и сама не слишком горела желанием продолжить прогулку. – Злитесь?! – тем временем, опомнившись от очередной порции удивления, воскликнула Лиза. – На меня?.. – Да причем здесь вы? – вновь начиная раздражаться, нетерпеливо вздохнул Волгин. – Почему бы хоть раз – ну, ради интереса, например, – не подумать о ком-то ещё, кроме себя и собственных обид?.. Надуманных... - Ну, знаете… Сделав паузу, чтобы набрать в грудь побольше воздуха, и высказать, наконец, все, что у неё накопилось, Лиза вдруг… столь же резко передумала. - Знаете, что?! А идите вы… к черту! — внезапно воскликнула она, и это абсолютно непредставимое обычно в её устах грубое выражение отчего-то доставило ей сейчас глубочайшее удовлетворение. - Как пожелает мадемуазель, — тихо ответил Владимир Андреевич, также не без сарказма, затем нарочито почтительно поклонился и медленно пошёл прочь. А Лиза осталась стоять, гордо вздернув подбородок и глядя ему вслед с максимальным равнодушием, на которые была способна. До тех пор, пока вдруг не обратила случайно внимание на то, как необычно осторожно — для себя, он движется. Будто по голому льду, боясь поскользнуться. Да ещё и клонится слегка на правый бок, к которому почему-то все время плотно прижимает согнутую в локте руку. Снова нахмурившись — однако теперь уже скорее тревожно, Лиза ещё примерно с минуту продолжала наблюдать, а потом, досадливо мотнув головой, все же пустилась за ним вдогонку. И сама толком не понимая, почему это делает. - Послушайте, Владимир Андреевич, ну право слово! Вам же явно нехорошо! — едва с ним поравнявшись, воскликнула она, внимательно всматриваясь в его лицо, и твердо решив в этот раз не обратит ни малейшего внимания на отчётливо написанное там недовольство. — Позвольте вам помочь! - А не хотите для начала узнать, нужна ли мне ваша помощь? — искоса на неё глянув и всё так же продолжая идти, несколько ворчливо откликнулся Волгин.
Елизавета Мышкина: *с названным братом* - А разве вы у меня об этом узнавали?! — мгновенно парировала девушка. — Или только вам позволено поступать, как заблагорассудится?! – Не спрашивал, верно, — оценив её находчивость, Волгин чуть удивлённо усмехнулся, наконец остановился и попытался выпрямиться. Раненый бок немедленно напомнил о себе. — И, поверьте, уже за это наказан, — слегка поморщившись, продолжил он, вновь одарив Лизу кривой усмешкой. Однако, заметив, что взгляд её сделался ещё более напряжённым, сразу об этом пожалел. — Ну полно, полно! Ей-богу же, всё хорошо! Этот паршивец просто весьма чувствительно двинул меня кулаком в ребро. Потому там сейчас болит, но скоро пройдет. Не волнуйтесь и езжайте спокойно домой! Я тоже сейчас поеду. Только вот извозчика поймаю... — прибавил он и с этими словами, забывшись, взмахнул рукой, которую до того всё время прижимал к себе. Страшно удивившись, когда после этого незатейливого движения в глазах ощутимо потемнело... - Конечно! Будто бы я не видела вас ещё там, в музее… — недоверчиво проговорила Лиза. И тут же осеклась, увидев, как Волгин снова болезненно скривился, а затем на миг зажмурился и, вновь хватаясь за правый бок, крепко, до скрипа, сжал зубы. — Ну все, хватит! — не выдержав, она шагнула навстречу, только в этот миг разглядев мелькнувшее между полами его пальто отчётливо проступившее по ткани пиджака бурое пятно. — Господи, да вы же ранены! Вам к врачу надо, а не домой! Причем, срочно! - Чёрт! Вот именно всего этого я и пытался избежать, — тяжко вздохнул Владимир Андреевич, проклиная свою извечную привычку ходить нараспашку вне зависимости от сезона. Хотя, с другой стороны, возможно, это она нынче и спасла ему жизнь, не позволив острому, но короткому лезвию проникнуть слишком глубоко. А иначе… иначе, пожалуй, он вряд ли до сих пор сохранил бы достаточно сил, чтобы сопротивляться настойчивому желанию мадемуазель Мышкиной о нём позаботиться. Последнюю эту мысль он затем и попытался вкратце донести до самой Лизы — максимально вежливо и любезно. Но, кажется, совершенно не преуспел. - Не хотите ехать в больницу, дело ваше! Но домой одного я вас тоже не отпущу. Даже не возражайте, лучше назовите свой адрес! - Ко мне? Так быстро? Шутка вышла глупой. Уже буквально в следующий миг Волгину стало неловко за то, что она вообще сорвалась с его уст. Объяснить подобное можно было лишь не совсем адекватным нынешним состоянием. Да Лиза, собственно, и взглянула на него после этого, словно на душевнобольного. - Простите… — Владимир Андреевич вздохнул и опустил глаза. — Дом Тупиковых, на Литейном, знаете это место? Кивнув, однако, не удостоив его словесным ответом, она так же молча отошла к краю тротуара, и поймала извозчика. Волгин же этого словно и не заметил, сдвинувшись с места только тогда, когда поймал её вопросительный взгляд, но вновь замешкавшись у подножки экипажа. Поняв, что ему, скорее всего, трудно на неё забраться, Лиза перевела умоляющий взор на меланхолично наблюдавшего со своих козел за их перемещениями возницу: - Перебрал что-то мой брат нынче в трактире! Не поможете ли его как-нибудь в коляску вашу затащить? Самой мне его, боюсь, никак с этим не справиться! – Вестимое дело! – смерив взглядом её хрупкую фигурку, и кивнув затем на Волгина, который в этот момент всё же попытался, тяжело ухватившись за поручень, подняться на подножку, да без толку, мужик вздохнул и сам полез вниз. – Обожди, барин! Не суетись… Эк же ж развезло-то тебя! А ведь ещё токмо за полдень! Пошто ж так сестрицу свою, красавицу, кручинишь?! – заворчал он, без злобы, а скорее со знанием дела, помогая ему, наконец, устроиться на сиденье, и лишь отмахнувшись, когда Владимир Андреевич, тихо поблагодарив, попытался сразу же дать ему денег. – Опосля сочтемся. Вас куда свезти-то? - Угол Литейного и Сергеевской, только... пожалуйста, побыстрее! – усевшись рядом и вновь быстро посмотрев на Волгина, вид которого внушал ей всё больше опасений, ответила Лиза. – Да уж доставим в лучшем виде! – возвратившись на своё место, откликнулся извозчик, тотчас же понукнув свою кобылку. И дальше, до самого места, ехали молча. Дом, в котором квартировал Владимир Андреевич, оказался невысоким, всего в два жилых этажа, строением, во всю длину нижнего фасада которого красовалась бесцеремонно закрепленная на изящной кованой решётке углового балкона вывеска магазина колониальных товаров купца Глушкова.
Владимир Волгин: * с сестрой милосердия* Остановив экипаж напротив арки, извозчик сам, теперь уже без всяких просьб, помог Волгину спуститься на землю. А когда тот протянул ему деньги – сумма была более чем достаточной не только за проезд, но и «за понимание», предложил ещё и до самой двери довести. Но Владимир Андреевич решительно воспротивился, впрочем, достаточно быстро про себя об этом пожалев: подъем по лестнице оказался настоящим испытанием воли. Тем не менее, до собственной квартиры на верхнем этаже он сумел дойти самостоятельно, пусть это и забрало почти все оставшиеся у него силы. Потому отпирать замок, воспользовавшись молчаливо протянутым ей ключом, пришлось уже Лизе. Волгин при этом просто стоял рядом, тяжело привалившись плечом к стене. - Куда мне вас отвести? – толкнув дверь, открывшуюся в темноватую переднюю, спросила она, вновь повернувшись в его сторону. – Ну что вы! Не нужно! Вы уже и так сделали больше, чем должны были и еще… я действительно не хочу вас компрометировать… - Господи, да чем вы можете меня скомпрометировать, когда едва на ногах стоите?! – перебила Лиза, нетерпеливо поморщившись, и первой протянула ему руку. – Идемте! – На самом деле, мне не так уж и плохо… — чуть заметной улыбкой оценив иронию её слов и всей этой ситуации в целом, Волгин попробовал было отделиться от стены и войти в квартиру сам. Но в тот же миг оказался вновь принужден искать у неё спасительной опоры, так как в глазах ощутимо потемнело. – Хотя, и не слишком хорошо… В гостиной, по пути в которую всё-таки пришлось воспользоваться любезной помощью мадемуазель Мышкиной, он сразу же рухнул в первое попавшееся кресло и с облегчением закрыл глаза. Остановившись рядом с ним, Лиза не совсем понимала, что ей делать дальше. С одной стороны её не попросили остаться. Потому гордость – а вместе с ней остатки не изжитой до конца обиды за все сегодняшние дурацкие слова и поступки Волгина, твердили, что лучше всего сейчас будет просто попрощаться и уйти. Однако на другой чаше воображаемых внутренних весов находились признательность за его благородный поступок. А ещё болезненно сжимающее душу сострадание, ростки которого настойчиво и мощно прорастали сквозь все негативные эмоции, как бы Лизе ни хотелось убедить себя в том, что это лишь обычное чувство любого нормального человека при виде страдающего рядом живого существа. Даже если оное шипит, кусается или норовит наброситься в ответ на любую попытку его спасти... – Позвольте мне всё-таки вам помочь? – стараясь говорить как можно мягче и спокойнее, словно и в самом деле имела сейчас дело с опасным раненым зверем, она наклонилась к по-прежнему сидящему с закрытыми глазами Владимиру Андреевичу и осторожно дотронулась до его руки. Чуть вздрогнув от этого прикосновения, он тут же разомкнул ресницы, глянув при этом так, будто удивился, что Лиза всё ещё здесь. – Не волнуйтесь, это вас ни к чему не обяжет, - прибавила она следом, заставив Волгина чуть удивленно вскинуть брови: – Полагаете, именно этого я больше всего и боюсь? – проговорил он, наконец, слегка усмехнувшись. – Полагаю, что это не последняя причина, – коротко ответила Лиза, смело встречая его взгляд. – Ведь вы явно из тех, кто не любит оставаться в долгу. Так же, как и я... Но более подробно мы обсудим это в другой раз. А сейчас лучше скажите, где в вашем доме можно найти всё необходимое для перевязки? – До конца не уверен, но что-то такое, кажется, было в кладовке… или в ванной комнате. Там… — неопределённо дернув подбородком в сторону той части квартиры, где находились названные помещения, Волгин, не вставая с места, подался чуть вперёд, наблюдая за тем, как она расстёгивает и снимает своё пальто. А затем, поморщившись от очередного приступа боли, снова откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и едва слышно пробормотал: – Только не надейтесь, что после я позабуду о вашем обещании!.. Но Лиза всё равно его услышала: – И в мыслях не было надеяться! – усмехнулась она, уже выходя из гостиной и отправляясь на поиски. Они заняли больше четверти часа, зато, внимательно осмотрев все попадавшиеся по пути шкафчики, а заодно заглянув и на кухню, ей удалось собрать почти всё, что могло потребоваться. – А почему вы всё ещё не разделись? – удивилась она, вернувшись затем в гостиную с кувшином, тазом, несколькими чистыми полотенцами и даже парой бинтов, которые действительно обнаружились в ванной, и обнаружив Волгина в прежнем положении и позе. – Это еще зачем? – вскинулся он тотчас, удивившись, кажется, ничуть не меньше и, спустя еще мгновение, догадавшись, что она имеет в виду, решительно замотал головой. – Лиза… ну нет! Спасибо за всё, однако, дальше я точно сам. Всё же, это довольно неприятное зрелище… – Не думаю, что увижу там нечто, уж слишком отличающееся от разодранных коленок и локтей моих подопечных. Снимайте рубашку, вам говорят! - Клянусь, никогда ещё женщины не требовали этого от меня настолько решительным тоном!
Елизавета Мышкина: *с ужасным пациентом* – Опять?! – с грохотом опустив на стол свою ношу, Лиза подбоченилась и грозно глянула на него сверху вниз. – Ну что вы за человек такой, а?! - Какой уж есть! – внезапно прекратив сопротивляться, – то ли смирившись с тем, что это бессмысленно, то ли просто слишком утомившись, Владимир Андреевич тяжело вздохнул, стянул с себя пальто, пиджак и принялся расстегивать пуговицы сорочки. - Только не говорите после, что я вас не предупреждал. Скомканная окровавленная рубаха одним броском отправилась на пол, а сам Волгин, вновь будто бы полностью позабыв о существовании Лизы, откинулся назад, чуть выпятил нижнюю губу и, прижав ладонь к груди, скосил взгляд вниз, внимательно изучая свой раненный бок и оценивая масштабы полученного ущерба. Самой же Лизе в первую минуту, и в самом деле, едва не сделалось дурно при виде длинного, от подреберья почти до пупка, кровоточащего пореза. Однако уже в следующую, волнение её внезапно приобрело совершенно иной, крайне неожиданный оттенок. Как образованная и просвещённая девушка, изучая классические полотна мастеров живописи или рассматривая работы великих скульпторов, она бесчисленное количество раз наблюдала обнаженную мужскую натуру. Но все эти идеализированные и рафинированные тела творений Кановы или Рубенса ни разу в жизни не рождали своим видом ничего похожего на то смятение, что охватило Лизу вдруг при виде этого, наверное, не столь совершенного, зато живого и настоящего – настолько, что сразу захотелось к нему прикоснуться… Только не так просто и обыденно, как это делал сейчас сам Владимир Андреевич, продолжая рассматривать и ощупывать свою рану, а совсем иначе: осторожно и… нежно? Испугано встрепенувшись от этой крамольной мысли, Лиза тихонько ахнула – и этим, наконец, вновь привлекла к себе внимание Волгина, разумеется, даже не подозревавшего, что с нею творится и потому истолковавшего всё единственно понятным ему образом: - Ну что?! Всё-таки испугались? А ведь я же предупреждал! – вскинув глаза, он досадливо вздохнул. – Отвернитесь и больше не смотрите! - Да ничего мне не страшно! Не говорите ерунды! Скажите лучше, что думаете: рана ваша опасна? Может, всё-таки, лучше к доктору? - Не волнуйтесь, заживет, как на собаке, - пристально на неё посмотрев, Волгин хмыкнул и вновь опустил глаза. – Хотя, обработать все же, конечно бы, не помешало. Только, боюсь, самому мне, и правда, будет неловко: чуть наклоняешься вперед, сразу края расходятся, и всё снова начинает кровоточить… Поможете? - Конечно! – кивнула Лиза, постаравшись придать лицу как можно более сосредоточенный вид. – Просто скажите, что нужно делать.
Владимир Волгин: - Прежде всего – промыть изнутри. Непонятно, где держали тот нож, с которым мне не повезло нынче встретиться. - Одну минуту! Только воды в таз налью! - Да нет, лучше бы не водой… - Ну а чем? Я не нашла у вас настойки йода. - Его у меня и нет, но это не страшно. Подойдет и любой обычный крепкий алкоголь. Так что можете смело взять из буфета ту бутылку, которая более всего понравится вам на вид, а потом просто полить на рану… Если вас, конечно, не затруднит. - Но это же будет очень больно! – воскликнула Лиза, сама удивившись, почему вообще об этом беспокоится. - Переживу! – беззвучно усмехнулся Волгин и вновь указал ей путь широким пригласительным жестом. Коротко ему кивнув, мадемуазель Мышкина направилась к шкафу, с застекленной дверцей, в недрах которого виднелось множество разномастных бутылей с цветными наклейками. Некоторые были ещё не начаты, из других уже явно пили. В спиртном Лиза совершенно не разбиралась, поэтому взяла ту, что стояла прямо с краю. Это оказался коньяк, запах которого с непривычки сразу же ударил ей в нос, стоило лишь откупорить крышку. Лиза никогда не пила ничего крепче вина, но даже оно было ей не слишком приятно, а уж такое-то употреблять по доброй воле!.. Впрочем, уже в следующий миг она вспомнила, как совсем недавно думала нечто подобное и об ананасах – пока их не отведала и тут же усмехнулась. Что ж, Владимир Андреевич, советовавший не судить превратно о том, чего ещё не попробовал, верно, был бы доволен тем, как она усвоила его урок. Если бы об этом узнал… Быстро оглянувшись на Волгина – словно из беспокойства, что он мог услышать её мысли, Лиза постаралась вновь сосредоточиться на том, что происходит прямо сейчас. А также на том, что ей надо будет сделать дальше. - Может, всё-таки стоит хоть немного развести его водой? – с сомнением в голосе проговорила она, вернувшись с бутылкой в руке к своему «пациенту», но тот лишь покачал головой, ободряюще ей улыбнулся, и пододвинулся ближе: - Лейте прямо так, не бойтесь! - Ладно… - пожав плечами, Лиза наклонила бутылку и осторожно, тонкой струйкой, полила коньяком по всей длине раны. Владимир Андреевич при этом издал нечто среднее между звериным рыком и змеиным шипением. - Простите… - поспешно отставив бутылку, она тут же схватила полотенце, принявшись осторожно просушивать им кожу вокруг и внутри раны. А потом, сама не зная зачем, вдруг на неё тихонько подула. - Ну, теперь-то точно станет легче, - проговорил Владимир Андреевич явно несколько удивленный этим манёвром, а затем слегка улыбнулся.
полная версия страницы