Форум » Постскриптум » Сестра любви » Ответить
Сестра любви
Макс Черкасов: Время действия: весна 1916 года Место действия: Петроград Участники: Полина и Максим Черкасовы, Александра и Адальбер де Колиньи «Ревность — сестра любви, подобно тому, как дьявол — брат ангелов» Станислас де Буфлер
Ответов - 66, стр:
1 2 3 4 All
Макс Черкасов: Скорее еще только обещающий скорую весну, нежели, на самом деле весенний, мартовский день, морозный и солнечный, давно уже перевалил за полдень, когда тяжелая входная дверь Окружного суда на углу Литейного и Шпалерной в очередной раз распахнулась, исторгнув из недр помпезного здания бывшего Арсенала двух молодых людей. При ближайшем рассмотрении, один из них, впрочем, выглядел определенно старше и солиднее, чем его спутник – совсем еще молодой, хоть и стремящийся держаться с такой же элегантной непринужденностью, как и тот, кого он сопровождал. - Ох, и смешали вы им нынче карты, Максим Евгеньевич! Алсуфьев аж в лице изменился, когда вы спросили его свидетеля, в каких отношениях тот состоял с женой обвиняемого! - Не «обвиняемого», а «подзащитного». Или уж «доверителя», Рябинкин! – повернувшись и глянув на него сверху вниз – в прямом смысле, из-за слишком очевидной разницы в росте, немного снисходительно заметил в ответ Черкасов. – А то ты и сам уже, словно прокурор. - Ой, что это я, и правда! – смешался тот, опуская глаза и едва ли не краснея от смущения. Чем в очередной раз вызвал к жизни и без того постоянно терзающий сознание Макса вопрос – ради чего этот стеснительный и не отличающийся красноречием молодой человек так истово рвется именно в адвокатуру? Где для успеха важны не только блестящее знание юриспруденции, но также хорошо подвешенный язык, умение убеждать и определённый природный артистизм. Иными словами, те свойства, которыми, в отличие от самого присяжного поверенного, его новый помощник особо не обладал. Хотя в остальном Макс был им почти доволен. Причем, «почти» это было обусловлено скорее не деловыми качествами самого Сергея Афанасьевича, а в большей степени с тем, что тот не был… Полиной. Потому что с тех пор, как более полугода назад она, наконец, согласилась оставить свое место в «предбаннике» и полностью сосредоточиться на куда более важном и ответственном для всякой женщины деле – подготовке к грядущему материнству, организовать работу конторы на равном уровне не удалось никому из двух ее последователей. Каждый из них продержался при Максе не более месяца. Закрепиться удалось лишь третьему, вчерашнему студенту юридического факультета, оказавшемуся, к счастью, достаточно толковым, чтобы Черкасову не впасть в отчаяние окончательно. Так как после сразу нескольких сложных и успешных процессов, которые удалось выиграть в течение последнего года, молва о его деловых качествах, благодаря газетам, вышла уже и за пределы столицы. И теперь доверители порой приглашали его представлять их интересы не только в Петрограде, но и в прочих городах империи. Как больших, так и не очень. Хотя, на последнее он соглашался все же крайне редко. Слава богу, работы хватало и здесь, в столице. Да и Полину с маленьким Никиткой не хотелось оставлять в одиночестве даже ненадолго в это военное и, увы, уже не такое спокойное, как прежде, время. Хотя в последнем, объясняя потенциальным иногородним клиентам невозможность взяться за их дело, Черкасов бы, разумеется, никогда вслух и не признался. Да, в общем, и с самой Полей о подобном не говорил. Ей нынче и без войны хватало забот и тревог. Пускай немалую часть их, по мнению Макса, она и взвалила на себя совершенно напрасно. Хотя еще даже в деликатном положении, Полина деятельная натура с трудом могла мириться с тем, что приказывает природа. Поэтому стоило огромных усилий убедить её полностью оставить дела в конторе и посвятить себе и будущему малышу хотя бы те полтора месяца, что оставались до его появления, проведя их в полном покое и расслаблении… Тогда Макс, правда, не думал, что это же время станет последним спокойным и для него самого. Ибо, едва появившись на свет, его маленький сын буквально сразу устроил всё так, чтобы сделаться в их доме единственным властелином и повелителем. Причем, судя по всему, даже не на месяцы, а сразу на долгие годы вперед. Так как именно вокруг него теперь крутился весь их с Полиной быт, все разговоры, все грядущие планы, и даже та часть семейной жизни, которая прежде принадлежала лишь им двоим. Окунувшись с головой в материнство, подойдя к этому со всей присущей ей по жизни ответственностью, Поля, верно, вознамерилась стать самой совершенной матерью на свете. И оттого решительно отказалась от всякой помощи в уходе за новорожденным малышом. Сама его кормила, сама купала… Баюкала бессонные ночи напролет тоже сама, сердито отвергая настойчивые предложения взять в дом хотя бы постоянную няню, раз уж ей не хочется, чтобы «её сына кормила своей грудью какая-то чужая женщина»… Что касается Макса, то, как и у большинства новоиспеченных отцов, его собственные чувства к сыну на данный момент были все еще не такими определёнными. То есть сына он, конечно же, любил. Ровно настолько, насколько вообще можно говорить о любви и привязанности к маленькому, неразумному и что-то постоянно настойчиво требующему существу, не дающему при этом взамен пока, в общем-то, ничего, кроме приятно ласкающего мужское самолюбие понимания, что обзавестись законным наследником и продолжателем рода удалось буквально с первой же попытки. В остальном отношения Макса с сыном пока куда более походили на конкуренцию – особенно в том, что касалось любви и внимания одной совершенно необходимой сразу им двоим женщины. И победить в этом соревновании, да даже хотя бы сравняться по очкам, шансов у старшего участника этой гонки априори было немного. Ибо, что есть любовь и привязанность женщины к мужу против её же материнского инстинкта? Понимая это, Макс, конечно же, смирялся и терпел. И готов был терпеть и ждать еще дольше, сколько потребуется. Но порой сдерживать эту глупую и абсолютно недостойную взрослого мужчины, а ныне уже – и отца целого семейства, обиду становилось почти невмоготу. Отвлечься обычно помогала работа. Поэтому можно было смело признать, что как минимум парой-тройкой блестяще выигранных за последние пять месяцев судебных процессов Черкасов точно был «обязан» именно маленькому Никите Максимовичу. Да и нынешнее – довольно сложное, дело, где подзащитного Макса, чиновника военно-промышленного ведомства, обвиняли в крупной растрате государственных средств, было им под стать. Потому требовало много сил и внимания, которое, однако, становилось всё труднее концентрировать на фоне вереницы то и дело повторяющихся бессонных ночей и бесконечного детского плача, от пронзительного звука которого невозможно было укрыться даже за массивными дверями домашнего кабинета, где Макс в последнее время стал уединяться всё чаще. И, по правде сказать, уже не всегда ради того, чтобы только поработать… Вот и предыдущая ночь выдалась неспокойной: еще позавчера у сына стал прорезываться его первый зуб. Событие, несомненно, торжественное, но, как оказалось, и весьма утомительное для отцовского рассудка. Особенно если на следующий день тому предстоит участвовать в важнейшем судебном заседании. Вернее, не просто участвовать, а играть чуть ли не главную роль, потому что именно на нём предстоит допрашивать основного свидетеля обвинения. Однако что ж делать? Справился и с этим. И, кажется, не без успеха. Но после четырёх часов непрерывных прений в зале, душном от скопления большого количества участников и зрителей, основным желанием было немного помолчать и подышать свежим воздухом. Именно этим Максим Евгеньевич, собственно, и занимался, пока шествовавший по тротуару рядом с ним Рябинкин восторженно нахваливал его сегодняшнее выступление. А еще думал о том, что, должно быть, поступил весьма опрометчиво, приняв две недели тому назад от собственного и Полиного имени приглашение посетить этим вечером небольшое, «только для своих», домашнее суаре у четы де Колиньи… проще говоря, у своей московской кузины Санни и её мужа, с которыми Черкасовы успели с некоторых пор сойтись совершенно по-дружески. Не в последнюю очередь еще и потому, что двери их дома, с самого момента его возникновения, сразу и навсегда оказались широко раскрыты для семьи, которую в Петроградском свете иные, включая, к сожалению, и самых близких родственников, продолжали упорно считать плодом мезальянса. Или того хуже, недоразумением, которое следует попросту игнорировать, если уж не удалось предотвратить его возникновения. Самому Черкасову на это было, впрочем, по-прежнему плевать. Несмотря ни на что, он был счастлив с Полиной и не мыслил на её месте никакой иной женщины. Но ей эта ситуация, вероятно, была в глубине души неприятна. Потому оказалось большой удачей, что они с Александрой так быстро нашли друг с другом общий язык. А у него самого сложились добрые отношения с мужем кузины, графом де Колиньи. Именно поэтому было крайне неловко отказаться и от нынешнего приглашения. Тем более с тех пор, как родился ребенок, и они с Полей и так почти нигде не бывают. Проблема лишь в том, что приняв его, Макс попросту… забыл вовремя рассказать об этом жене… Ну вот вылетело это как-то у него из головы на фоне всех домашних передряг и служебных дел!.. - Максим Евгеньевич! – заметив, наконец, некоторую заторможенность своего шефа, Сергей прекратил восторженно тараторить и взглянул на него с немного удивленно. – Господин Черкасов! - А? – откликнулся Макс, и, проводив рассеянным взглядом со звоном пронесшийся мимо них по проспекту трамвай, тоже посмотрел на Рябинкина. - А вы меня вообще-то слушали? - Ну… частично. Прости, немного устал сегодня. Так что ты спрашивал? - Я говорю, вы сейчас собираетесь еще в контору заехать, или прямо отсюда домой? - Не знаю… Да нет! – взглянув на наручные часы, Черкасов покачал головой. – Поеду к себе. Ты тоже можешь быть свободен. Мы сегодня знатно потрудились. - Да я-то чего?! Это ведь всё вы! - Ты тоже помогал. Так что не преуменьшай своих заслуг. Это неполезно для будущего адвоката. Если не будешь сам ценить своего труда, то вряд ли его оценят по заслугам и твои клиенты, - заметил он с усмешкой, затем подошел поближе к краю тротуара и взмахом руки остановил показавшийся вскоре поблизости таксомотор. – Ну, всё, бывай! До завтра! - До завтра, Максим Евгеньевич! И… передайте, пожалуйста, привет вашей любезной Полине Модестовне, ладно? - Пренепременно! – чуть кивнув, откликнулся Макс, захлопнул за собой дверцу автомобиля, и назвал его шоферу домашний адрес. Спустя еще четверть часа швейцар уже распахнул перед ним двери родного парадного, где, поколебавшись с мгновение между лифтом и лестницей, Макс всё же выбрал последнюю. И затем, стремительно поднявшись по мраморным ступеням в бельэтаж, остановился перед дверью квартиры номер 14. Пользоваться звонком, разумеется, не стал. Вместо этого открыл замок собственным ключом, тихо вошел в переднюю, столь же бесшумно поставил портфель с документами на табурет, снял пальто, шляпу и, наконец, тихо произнес: - Любимая, я дома!
Полина Черкасова: Пушистый белый кот важно устроился в детской колыбельке, лениво жмурясь и громко мурлыча. Как истинный представитель своей братии, поначалу он с недоверием отнесся к появлению в доме нового обитателя. И оттого старательно избегал тех мест, куда приносили запелёнатого маленького человечка, который первые дни лишь тихо пищал, но, быстро обретя силу голоса, стал кричать пронзительно, громко и часто довольно подолгу. Что тоже весьма нервировало Цицерона, давно привыкшего к спокойной размеренной кошачьей жизни в тишине и размышлениях. Но постепенно любопытство всё же начало пересиливать опасение перед непонятным. И вскоре домашние стали частенько замечать, как кот потихоньку пробирается в детскую, а после подолгу сидит на подоконнике, поглядывая в сторону колыбели. Не предпринимая, правда, более ничего, чтобы, наконец, познакомиться поближе с дремлющим там малышом. Впрочем, дремал Никита Максимович не так уж и часто. А в последние дни, надумав вырастить свой первый зуб, и вовсе, кажется, решил не тратить время на столь бессмысленное занятие как сон, бодрствуя чуть ли не сутки напролет. И, разумеется, заставляя, пусть и невольно, жить в своём ритме весь дом. Вот и теперь, почти не спавшая в предыдущую ночь Полина в очередной раз перепробовала все известные способы, чтобы его убаюкать – от пения и укачивания до настойки гвоздики, которой посоветовала смазать мальчику десны кухарка. Да только всё зря. Стоило отойти от колыбели хоть на шаг, как Никита, вроде бы совсем уже задремавший, вновь открывал глазки и начинал угрожающе хныкать. Чем довел свою бедную мать практически до отчаяния. Но именно в этот момент Цицерон почему-то вдруг и решился принять участие в происходящем. Тихо соскочив с подоконника, он вначале, как обычно, потерся о хозяйкины ноги, а затем, буквально одним грациозным прыжком, оказался внутри кроватки, заставив изумленного нежданным вторжением малыша мгновенно умолкнуть и шире распахнуть глазёнки, внимательно рассматривая новое, прежде еще неведомое для него существо. Словно бы понимая это, Цицерон на какое-то время замер, не сдвинувшись с места даже тогда, когда к его пушистой гриве потянулись пухлые детские пальчики. Приветливо коснувшись их своим носом в ответ, но не позволив попытавшемуся было тут же ухватиться за роскошные длинные усы малышу более ни капли лишней фамильярности, кот ловко увернулся от маленькой ладошки, улегся чуть поодаль и, громко мурлыча, принялся гипнотизировать своими круглыми зелеными глазищами беспокойного человеческого ребенка, пока тот сонно не смежил век – совершенно неожиданно для столь же завороженно наблюдавшей за этим удивительным зрелищем Полины. - Ты мой хороший! – с улыбкой произнесла она, потрепав одной рукой мохнатую макушку кота, а другой – поправляя в то же самое время светлый вихор надо лбом сына. И было трудно понять, кому же из них в большей степени адресовались сейчас эти слова. Посидев еще немного у колыбели, убедившись, что Никита, наконец-то, крепко уснул, Полина на цыпочках вышла из детской, направляясь затем на кухню, где вовсю хлопотала над плитой, на которой что-то одновременно и варилось, и жарилось, наполняя кухню теплом и ароматным паром, Мария Фроловна, их кухарка. Завидев хозяйку, та сочувственно улыбнулась: - Нешто убаюкали, наконец, сыночка, барыня? - Убаюкала! – с усталой улыбкой вздохнула Поля в ответ. - Эх, бедняжка-голубушка! Вам бы теперь тоже пойти, да прилечь, покуда он спать будет. - Да уж и ни к чему, скоро Максим Евгеньевич вернется. - Ну тогда хоть тут присядьте, да отдохните, а я вам чаю сделаю! С чаем-то веселее ждать! Молча кивнув, Полина опустилась на стул подле маленького столика, на котором Мария Фроловна держала всевозможные специи. Взяв одну баночку, она приподняла крышку и, прикрыв глаза, с наслаждением вдохнула аромат пряного мускатного ореха: - Хорошо тут у вас! Уютно! – выговорила она, вновь приоткрывая глаза и с благодарностью наблюдая, как заботливые руки засыпают заварку в маленький фарфоровый чайник, а затем заливают ее кипятком из другого – большого медного, начищенного до почти золотого блеска. – И хорошо, что вы у нас есть! - Да куда уж мне теперь деваться! – откликнулась Мария Фроловна, которая начала служить в этом доме еще до того, как Макс и Полина стали мужем и женой. Давным-давно вдовая солдатка, в самом начале войны нынешней она потеряла еще и старшего сына, младшего же призвали на фронт в конце прошлого года. Так что ныне хозяйский дом, по сути, остался единственным, в котором требовалась её забота. Ко всем его обитателям Мария Фроловна была весьма привязана, потому охотно, помимо главных своих обязанностей, бралась помочь молодой хозяйке и в других бытовых повседневных делах. Хотя Полина долго не могла привыкнуть к своему новому, «барскому», положению, стесняясь приказывать этой женщине, по возрасту годившейся ей в матери. Да и теперь еще, по правде сказать, до конца не привыкла. Так что держалась с нею, наверное, не так, как следовало госпоже по отношению к прислуге, а скорее на равных. Благо добрейшая Мария Фроловна, даже если и видела это, то никогда не акцентировала внимания, и уж тем более никак не использовала в своих корыстных интересах. А напротив, кажется, только сильнее старалась помочь и услужить везде, где только можно. Последнее Поля особенно оценила, когда на свет появился её малыш и справляться с ведением дома лишь собственными силами – так, как она изначально планировала, сразу же решительно заявив об этом изумлённому Максу, стало довольно сложно. Но еще сложнее среди всей этой ежедневной домашней круговерти неожиданно оказалось то, о чем раньше Поля даже и не задумывалась: найти время для Макса. Не то, чтобы они совсем не говорили или не виделись. Тем не менее, вот уже почти полгода ей постоянно вспоминались слова свекрови, тогда еще будущей, которая искренне недоумевала, как при отсутствии в доме надлежащего количества слуг, Полина собирается быть её сыну хорошей, внимательной женой? Тогда, абсолютно уверенная в себе и своих силах, она ответила Дарье Львовне резко. Но в последнее время эта уверенность несколько поколебалась. Тем не менее, гордость и нежелание изменять принципам по-прежнему были в Полине столь же сильны, как и упрямство. Поэтому честно признать поражение она была еще не готова, продолжая изо всех сил сражаться с обстоятельствами и своей постоянной усталостью. - Вот, с медом! И булочка. Ничего-ничего, аппетит не перебьёте! – поставив перед нею полную чашку и блюдце, Мария Фроловна лишь покачала головой, когда Поля попыталась напомнить, что скоро всё равно обед. – К тому ж, вы и так худенькая! А мужья-то – не собаки, на кости не бросаются! – внезапно прибавила она и вернулась к плите, перед тем лукаво подмигнув несколько обескураженной подобной ремаркой хозяйке, которая, так и не найдя, что возразить, после еще наверное с минуту сидела, молча глядя ей в спину. А лишь затем, будто опомнившись, тряхнула головой и принялась, наконец, за чай. Вспомнив при этом попутно о письме, которое второй день носила в кармане домашнего платья, не имея возможности толком его прочесть. Что ж, теперь, стало быть, и самое время. Отправителем его была тётка Аля, которая, как всегда, подробно писала обо всех опочкинских новостях, да о своей семье, где, к слову, вновь ожидалось пополнение – на сей раз от младшей снохи. Впрочем, на сей раз к обычным темам была прибавлена еще и скромная просьба помочь по возможности её дальней племяннице, круглой сироте, которая надумала податься в столицу, чтобы устроиться там к кому-нибудь в услужение: «Да только как отпустить её одну, почитай, в белый свет?! Девчушка молоденькая, наивная, не ровен час обманут или того хуже обидят! Вот я и подумала, Поленька, нет ли хоть у тебя возможности пристроить её в какой-нибудь приличный дом, ты-то теперь у нас дама столичная!..» Перечитав в очередной раз эту сентенцию, и в очередной же раз усмехнувшись подобной характеристике, Поля снова задумалась над тем, что еще вчера сразу же пришло ей в голову и показалось весьма разумным решением, как для этой девушки, так и для неё самой. Тем более что и Макс – который пока, разумеется, ни о чем не знал, уж точно возражать не станет. Напротив, только обрадуется!.. Особенно после того, как вновь докажет ей, Поле, этим свою изначальную правоту! Представив со всей кристальной ясностью его будущее торжество, Полина сдвинула брови, засунула письмо обратно в конверт и вновь спрятала его в карман, решив поразмыслить об этом еще как-нибудь позже. - О, кажись, в передней дверь открылась? – тем временем, выговорила Мария Фроловна, ощутив – так же, как и сама Поля, легкий сквозняк, повеявший из приоткрытой оконной форточки. - Так это, наверное, Максим Евгеньевич вернулся! – откликнулась она, разом подскочив из-за стола и забывая обо всем неприятном, что только что крутилось в голове и ощущая привычно наполняющую сердце радость, бросилась в коридор. Куда навстречу ей вышел из прихожей уже успевший снять и повесить на вешалку верхнюю одежду муж. - Мой победитель! – улыбнулась Полина, устремляясь в тотчас раскрытые ей объятия, и замирая в них всё с тем же восторгом, что и прежде. Что и всегда. Ах, если бы только можно было сделать это мгновение вечным!
Макс Черкасов: * с женой моей* - Увы, сегодня я не могу похвастаться тем, что полностью соответствую столь лестной характеристике, хотя некоторые важные шаги в этом направлении совершить мне определенно удалось! – усмехнулся Макс, нежно поцеловав приникшую к его груди жену в теплую кудрявую макушку. А когда Поля, слегка отстранившись, вскинула на него вопросительный взгляд, прибавил. – Сложное дело оказалось. Потребуется еще несколько заседаний. Но я всё равно выиграю. Вот увидишь!.. Впрочем, это всё не главное. Расскажи лучше, как твой день? Как вел себя Никита Максимович? Тебе удалось хотя бы немного поспать? Вопрос мужа заставил Полю мельком взглянуть на свое отражение в большом зеркале. Бледная, глубокие тёмные тени под глазами… Конечно, всё это она видела и прежде, только не придавала особого значения. А вот теперь будто бы впервые посмотрела на себя со стороны. Глазами другого человека. Глазами мужа… Все эти месяцы после рождения Никиты, Макс подчёркнуто демонстрировал ей свою нежность и заботу. И уж конечно ни разу не упрекнул, что она стала хуже выглядеть или меньше за собой следить. Но вместе с этим, Полина не могла не замечать того, что он все чаще стремится уединиться в своём кабинете, проводя там порой уже не только вечера, но и ночи. Или того, с какой охотой отправился он в служебную поездку в Москву несколько недель назад… Раньше она, наверное, и не обратила бы на подобное внимания. Но теперь, в сочетании с множеством иных перемен, порой настолько ничтожных, что их было даже невозможно описать словами — лишь почувствовать… Самое же неприятное было, что поделиться своими тревогами Полине было совершенно не с кем. Из близких подруг у неё была только Нюра. Но, будучи человеком сугубо практического ума, та вряд ли поняла бы одолевавшие её сомнения. А, может, по прямоте душевной, и вовсе заявила бы, что Полина слишком заелась в своём нынешнем благополучии. Оттого и ищет проблемы на пустом месте. И в этом Поля была, в общем-то, даже где-то заранее с нею согласна. Ведь ощущения — совсем не факты. Правда, душу терзают иногда даже сильнее, как ни пытайся прогнать их лаской и беззаботной улыбкой. Вот и сейчас, отведя взор от противного зеркала, Поля сжала губы и тихонько вздохнула, однако уже через мгновение вновь улыбалась, рассказывая Максу о сыне: - Ники весь в тебя. И если чего-то не хочет, заставить его переменить решение практически невозможно. Хотя сегодня для него, кажется, все же нашлось подходящее снотворное средство. «Трактат о государстве». Хотя, до конца не уверена. Может, это был и «Трактат о законах». А может, даже и вовсе тот самый «Consolatio»… Надо будет позже уточнить у Цицерона, что именно он рассказывал твоему сыну… И нет, не смотри на меня так! — не выдержав, Поля рассмеялась уже по-настоящему. — Я еще не сошла с ума. Речь о нашем домашнем пушистом философе, который сегодня мне несказанно помог, — прибавила она, поведав мужу затем и остальные детали этой истории. — Он и сейчас там, представляешь? Хочешь взглянуть? Макс кивнул и, спустя минуту, они вдвоём уже заглядывали в осторожно приоткрытую Полей дверь детской комнаты, где в колыбели по-прежнему сладко дремали вместе малыш Никита и свернувшийся подле него в уютный клубок Цицерон. - Ну надо же! — усмехнувшись, шёпотом заметил Макс, залюбовавшись на минуту этой умилительной картиной. И, дождавшись, когда жена затворит дверь продолжил говорить уже обычным голосом. — Думаю, за столь усердную службу наш старик-философ определенно заслужил дополнительную порцию своих любимых оливок. Проследи, пожалуйста, чтобы Мария Фроловна после его обязательно ими угостила. - Непременно! – невозмутимо кивнула в ответ Полина. Причудливые пищевые пристрастия Цицерона, с отменным аппетитом поглощавшего не только то, что традиционно полагается любить представителям кошачьего рода, но и весьма неожиданные продукты, вроде моченых оливок из «Елисеевского» или хурмы, уже давно перестали её удивлять. - Обязательно прослежу! Тем более это куда проще, чем уследить за тем, чтобы вовремя и правильно питался ты сам! Особенно с тех пор, как я не могу постоянно быть рядом в конторе. - А вот это ты зря! Не такой уж я и беспомощный! — вскинулся Макс, тут же хмуря брови в притворной обиде. — Да и до нашего знакомства как-то дожил, не умер от голода! - Именно что «как-то»! — обернувшись, с иронией заметила Поля. — И первое время я порой даже не понимала, как именно. Особенно, когда ты сильно занят делами… Да даже и сегодня! Признайся, вот, честно, когда ты последний раз ел? - Ну… днем, перед заседанием… Зашли вместе с Рябинкиным в трактир. Тот, знаешь, неподалёку от здания Окружного суда — не помню точно, как называется… - Ага, конечно… Макс! Я же попросила не врать! - Ладно, прости! — примирительно вскинув руки вверх, Черкасов взглянул на жену исподлобья с той самой чуть виноватой улыбкой, которой Полина никогда не могла долго противостоять. — В самом деле, совсем не было времени! Ну ты же сама знаешь, как это всё бывает… - Ой, лучше молчи! — махнув на него рукой, Полина покачала головой. — Оправдываешься ты ещё хуже, чем обманываешь! Сходи лучше умойся. А я, тем временем, на стол накрою. У Марии Фроловны все давно уж поспело к обеду. - Эмм… вообще-то, лучше не торопись, послушай меня! — слегка запнувшись, выговорил Макс. Затем вновь умолк.
Полина Черкасова: *с мужем моим* Услышав в его интонации нечто странное, Полина, уже успевшая, тем временем, проделать часть пути в сторону столовой, резко замерла на месте и обернулась, с тревогой вглядываясь в его лицо. - Нет, ты только не волнуйся! Ничего дурного не случилось! Скорее, наоборот! Я просто почему то совсем забыл тебе рассказать. Третьего дня мне в контору телефонировала Санни, то есть, графиня де Колиньи. Сказала, что они с Адальбером устраивают суаре для самых близких друзей. Сегодня, в восемь… В общем, я принял её приглашение. От своего и от твоего имени тоже. - Что-что, прости, ты сделал? – тихо и отрывисто переспросила Полина, на лице которой, вместо прежней тревоги, тут же нарисовалась лёгкая растерянность, которую затем почти сразу сменила обида. — Приглашение принял? И за меня тоже? – приподняв брови, уточнила она. Не видя смысла повторять, Макс чуть пожал плечами, невольно хмурясь за нею вслед: - А что такого, Полина? Как твой муж, я, вообще-то, имею полное право принимать решения, касающиеся нашей семьи. В том числе иногда и от твоего имени. Лучше бы он этого не говорил! Вспыхнув мгновенно, словно сухой порох от неосторожно зажжённой рядом спички, Поля смогла удержаться от того, чтобы немедленно не высказать вслух всё, что она думает о неведомо откуда проклюнувшихся у Макса замашках этакого карикатурного домашнего деспота, наверное, лишь потому, что слишком боялась вновь нарушить сон малыша Никиты. Тем не менее, оставить всё это вовсе без ответа, все же, оказалось сверх её сил. - Ну что же, дорогой муж и господин мой, — выговорила она ещё тише, возвращаясь к нему и глядя прямо в глаза, — в таком случае, уверена, тебе не составит труда так же лично телефонировать графине, чтобы сообщить — вновь от своего и моего имени, что наши планы внезапно изменились. Потому мы сегодня не придём. И сделаешь ты это прямо сейчас! - Даже и не подумаю! — сложив на груди руки, Макс ответил жене столь же долгим, хотя и более спокойным, взглядом. — Не вижу причины столь нарочито и нелепо обманывать Сашу. Да и желания такого не имею. А кроме того, дорогая жена, хотел бы напомнить тебе, что этот дом — вообще-то, один из немногих в городе, где нас принимают… Открыв было рот, чтобы ему ответить, Полина внезапно поняла, что просто не может выдавить из себя ни единого звука. То, что сказал Максим, было очевидной истиной. Но именно здесь и сейчас в его словах ей будто бы открылся тот новый смысл, которого прежде она никогда не замечала. - … И всё это потому, — продолжая оборванную на полуслове реплику мужа, выговорила Поля, чувствуя, как в груди бешено колотится сердце, а в горле встает комом какая-то непонятная горечь, — что ты женился на неправильной женщине. Верно, Макс? Ты ведь это хотел на самом деле мне сказать? - Что?! — опешив на миг, он слегка запнулся, изумившись тому фантастическому бреду, который Полина, мало того, что сдуру — иначе не скажешь, взяла откуда-то и вбила себе в голову, так ещё теперь за его собственные мысли выдать пытается! — Разумеется, нет! Макс ответил почти сразу. Но именно этого «почти», той крохотной заминки, которую Полина все же успела расслышать, ей хватило, чтобы окончательно увериться в своей печальной догадке: - Ты жалеешь о том, что мы поженились… Я всегда знала, что однажды это обязательно случится! - Знаешь, Поля, если я о чем и жалею, то лишь о том, что при дамах ни в коем случае нельзя произносить некоторых слов, которые буквально вертятся сейчас у меня на языке, — с трудом её дослушав, проговорил Макс. — Ибо для того, чтобы комментировать подобную чушь, приличных, боюсь, мне может попросту не хватить. Несмотря на весь обширный словарный запас и немалый опыт публичных выступлений. Поэтому позволь воздержаться от объяснений и сказать, что я всего лишь хочу, чтобы у моего сына в будущем оказалось столько же возможностей выбирать — друзей, дело, любовь, наконец, сколько было у меня. И готов приложить любые усилия, чтобы этого добиться. Понимаешь, о чём я сейчас? - Прекрасно понимаю. Однако, размышляя о будущем Никиты ты, видимо, чуточку забыл о его настоящем. А именно о том, кто присмотрит за ним, пока мы будем в гостях? Или возьмем его с собой? А может, еще лучше – оставим на попечение кота?!
Макс Черкасов: - Да что за чушь! – вспылил Макс, уязвленный не столько прозвучавшим в словах жены сарказмом, сколько пониманием того, что она вообще-то права. Пускай лишь только и отчасти. Однако взять и прямо сейчас, сходу, напомнить Полине о том, что няни у Никиты нет исключительно по её же собственному желанию – вернее, нежеланию, означало открыто подлить масла в огонь и без того уже вполне себе разгоревшейся ссоры. Что было сейчас совсем уж некстати. - Нет никакой нужды прибегать к подобным крайностям, - прибавил он затем как можно более спокойным и миролюбивым тоном, хотя заставить себя сделать это было далеко не просто. — Уверен, Мария Фроловна не откажет, если попросить… - Вот и обращайся к ней с этим сам! А у меня полно других дел! – раздражённо его перебивая, Полина досадливо отмахнулась и отправилась расставлять посуду в столовой, усердствуя при этом так, что удивительно, как тарелкам и фужерам удалось устоять под напором переполнявших её гнева и обиды. Тем временем Макс, постояв ещё с минуту в одиночестве в коридоре, пошел на кухню, где Мария Фроловна давно уж ждала распоряжений, чтобы начать накрывать на стол. Поэтому появление вместо хозяйки самого Максима Евгеньевича её немного озадачило. Впрочем, как только тот объяснил его причину, удивление тотчас сменилось благосклонной и понимающей улыбкой: - Да о чем разговор, батюшки! Уж, конечно, пригляжу, даже и не вздумайте тревожиться, барин! - Разумеется, я заплачу вам за сверхурочною службу… - Ну уж этого точно не надо, оставьте! Мне только в радость. Повозишься вот так чуток с малышом, и будто снова моложе себя почувствуешь! - В самом деле? Не замечал… Ну что же, спасибо! Очень вы нас с Полиной Модестовной выручаете! - И это мне приятно! Пусть она, голубушка, отдохнёт немного, да повеселится. - Да уж… — откликнулся Макс, не имея, однако, особого намерения развивать эту тему, ещё раз поблагодарил кухарку и покинул её владения, возвращаясь в столовую. - Я договорился с Марией Фроловной, она побудет с Никитой. - Хорошо, — коротко бросила Полина, продолжая буквально всем своим видом демонстрировать недовольство. Так что и Макс, который хотел было вначале вновь завести разговор о том, чтобы нанять, наконец, няню для ребёнка, в итоге все же не решился этого сделать, опасаясь ещё больше усугубить размолвку. Хотя, кажется, куда уж и больше-то, думалось ему чуть позже, во время самого обеда, прошедшего в тягостном, напряжённом молчании и довольно быстро. Ну а после они с Полей, всё так же без слов, разошлись по своим делам.
Полина Черкасова: Обида — самая настоящая, почти до слёз, и в самом деле, никуда не девалась даже после того, как Макс объявил, что проблема с Ники на сегодня полностью решена. Сделав это с той самой, присущей ему иногда, самодовольный интонацией, что так бесила Полину ещё в те времена, когда они не были женаты. Тогда — да и теперь тоже, ей казалось, что Макс использует ее лишь в те моменты, когда намеренно хочет доказать своё превосходство. Которого она, между прочим, сроду и не отрицала — практически в любых аспектах их жизни. Однако то, что касалось мира «маленького» — дома, ребёнка, а также всего того, что связано с их благополучием и наибольшим комфортом, Полина изначально считала лишь собственной вотчиной. Тем, что она знает и умеет лучше всех. Потому, когда Макс вдруг показал, что может и здесь легко справиться без неё, стало как-то особенно горько и обидно. Покинув столовую, Полина первым делом отправилась к сыну. Перед уходом его следовало хорошенько накормить. А после сцедить ещё молока для того, чтобы Марии Фроловне было, что дать, если ему вновь захочется поесть до их возвращения от де Колиньи. Общение с малышом, как всегда, немного успокоило и порадовало душу. После дневного сна и сытного обеда Ники явно пребывал в прекрасном настроении, много улыбался и внимательно следил взглядом за вновь крутившимся поблизости Цицероном, кажется, окончательно вжившимся в новую для себя роль няньки. Спустя какое-то время, покончив с уборкой со стола и на кухне, в детскую постучалась Мария Фроловна. Обсудив с нею все детали, касающиеся жизни сына на следующие несколько часов, Полина, наконец, пошла к себе, собираться, размышляя попутно ещё и о том, в чем именно отправиться в гости. Нарядов у неё теперь было предостаточно — не то, что в прежние времена. Только красивое платье — это лишь часть образа. К нему должны прилагаться элегантная прическа, украшения. И главное — по возможности, довольный вид и счастливое лицо. С последним было особенно сложно. Разглядывая себя зеркале, покуда накручивала волосы на горячие щипцы, Поля вновь готова была заплакать от понимания, что в нынешнем физическом состоянии вряд ли сможет чувствовать себя на высоте среди холеных и надменных светских дам в Сашиной гостиной. И то, что Макс, в своём мужском эгоизме, по сути, отправляет её на съедение к этим волчицам — разумеется, за исключением самой Санни, которая была с нею всегда дружелюбна и мила, только усугубляло его сегодняшнюю провинность. Но плакать было нельзя! Ибо прибавить к синякам под глазами ещё и зареванное лицо, означало окончательно сдаться. А сдаваться Полина ой как не любила! Потому, спустя ещё полчаса, вошла в гостиную в виде, пожалуй, самом наилучшем из всех возможных. И восхищение, промелькнувшее во взгляде Макса, также успевшего уже переодеться в наиболее подходящий вечернему выходу смокинг, и дожидавшегося появления жены в кресле напротив камина, было тому неопровержимым доказательством. - Ты прекрасна! — чуть улыбнувшись, проговорил он негромко. На что Полина лишь слегка качнула головой. Облачившись в передней в верхнюю одежду, они вдвоём спустились по лестнице, покинули парадный и сели в заблаговременно заказанное Максом такси. А еще через четверть часа подъехали к очаровательному, ярко освещенному электрическим огнями, особняку на Каменном острове, который всем своим видом обещал гостям веселье и радушный приём.
Александра Колиньи: * с дорогими гостями* Двери салона в очередной раз распахнулись. И, обернувшись, чтобы взглянуть, кто пришел, Александра, просияв самой широкой и искренней улыбкой, в ту же самую минуту устремилась навстречу вновь прибывшей паре гостей, оставив тех, которые их в этом чуточку опередили, на попечение Адаля. - Мои дорогие, как же я рада вас видеть! Полина, что за очаровательный наряд?! Тебе невероятно к лицу! – прибавила она, быстрым взором окинув её платье: чуть укороченное, из серебристой тафты, с изящными драпировками по линии бедер, атласными манжетами цвета чайной розы и таким же поясом, украшенным впереди двумя небольшими атласными же розанами. – Честно говоря, я немного тревожилась, что вы не сможете приехать, а это было бы очень жаль! - Ну что ты, Санни! Как бы мы могли! Ведь всё было оговорено заранее! – Полина, которая всю дорогу в такси молчала и всячески избегала даже смотреть на мужа, теперь произнесла это, посмотрев прямо ему в глаза. Будто бы дополнительно подчеркивая очевидный – впрочем, лишь для самого Макса, акцент в интонации. Потому что Саша, даже если и заметила в ней нечто странное, уточнять, что именно, всё равно бы не решилась, продолжая всё так же безмятежно расспрашивать Полину о домашних делах: - Как поживает малыш Никита? Макс говорит, что у него уже вырос первый зуб! Надо же, как быстро, казалось, только родился, и вот – вуаля! «Вуаля!» - в сердцах повторила за ней мысленно Полина. Ну да! Легко удивляться тому, как быстро растут чужие дети! При этом на губах у нее по-прежнему была широкая улыбка. - Боюсь, что со свойственным всякому отцу легким бахвальством, Макс преувеличил достижения Ники. Зуб только режется и доставляет ему, да и остальным, немало неудобств. - Как жаль! – сочувственно воскликнула Александра и на миг нахмурилась, будто задумавшись о чём-то своем, но затем, вновь повеселев, прибавила. – Однако жить без зубов вовсе куда как более неудобно, верно? Так что пусть уж лучше режутся поскорее! Кстати, мама говорила, что когда это происходило со мной, то лучше всего успокаивать меня получалось у моего отца – родного, имею в виду… Макс ведь наверняка рассказывал, что Дмитрий Кириллович – второй муж моей мамы? Так вот. Она часто вспоминает, что когда я младенцем начинала плакать или просто капризничать, папа брал меня к себе на руки и начинал шептать на ухо что-то, после чего я очень быстро успокаивалась. Но при этом так ни разу и не признался, что же именно говорит. А я вот, к сожалению, не запомнила! Иначе непременно бы поделилась с вами этим секретом.
Адальбер де Колиньи: с Сандрин и гостями - А со мной? – присоединяясь ровно в этот самый момент к их маленькой компании, поинтересовался граф де Колиньи. – Со мной кто-нибудь поделится секретом, почему я один должен развлекать всех оставшихся гостей, пока моя прелестная юная жена отобрала себе в собеседники самых интересных? - Потому что ты старше и умнее! И, в отличие от меня, можешь найти общую тему для разговора даже с изваянием Будды! - Такова уж моя служба, мадам! – развел руками Адальбер и, не выдержав, рассмеялся. С тех пор, как они поженились и узнали друг друга еще ближе, парадоксальное мышление Сандрин, как и присущее ей чувство юмора, приводили его в неизменный восторг. Скрывать который он не видел никакого резона, откровенно гордясь своей женой и потворствуя ей буквально во всём. Вот и нынешний вечер был полностью её личной идеей, возникшей, впрочем, уже довольно давно. Почти сразу после того, как однажды поутру она сообщила ему долгожданную и радостную весть о грядущем – пусть пока и совсем не скоро, прибавлении в их семействе. Причем, сделала это совершенно спокойно. И затем, пока сам он пребывал в радостном потрясении, столь же спокойно принялась перечислять все, что следует сделать в ближайшее время. Для начала рассказать обо всём родителям и родственникам, и тогда же написать – а лучше даже телеграфировать дедушке, затем собрать ближайших друзей уже здесь, в Петрограде, и, устроив для них небольшой приём, также обо всём поведать… - Погоди… шери, но уместно ли будет подобное? – воскликнул тогда Адальбер, несколько удивившись неожиданной широте ее взглядов. - А что же в этом может быть неуместным? – удивилась в ответ Саша, усаживаясь к нему на колени, и заглядывая в глаза с искренним недоумением. – Мы женаты, и сам Господь благословил наш союз! Не вижу повода делать из этого тайну. Тем более все вскоре всё равно догадаются! - Но ты разве не боишься? Я слышал, многие дамы из суеверия буквально до последнего таят и скрывают от всех свое деликатное положение… - Но ведь я же не «многие», разве ты не знаешь, что я уникальна? – рассмеялась она, ласково целуя его в нос. И с этим было уж точно не поспорить! Так в результате и оказался спланирован этот маленький приём, на который Адальбер, поразмышляв, пригласил лишь Палеолога, которого по-прежнему почитал ближайшим другом и наставником, да нескольких коллег из посольства – разумеется, с женами. А Сандрин первым делом позвала Максима Черкасова, известного петроградского адвоката и своего дальнего кузена, которым искренне восхищалась и, по её же собственным словам, была безумно увлечена в детстве… Последний факт наверняка насторожил бы любого, но только не графа де Колиньи, который, едва познакомившись с Черкасовым, сразу же на этот счет и успокоился. Ибо невозможно было себе и представить более влюбленного в собственную жену мужчину, нежели Макс… за исключением, пожалуй, разве что, его самого. Впрочем, сегодня, против обычного, между ним и Полиной явно ощущалось какое-то напряжение. Коего Саша не замечала, а вот сам Адаль, и верно, куда более опытный наблюдатель и знаток человеческих отношений, увидел еще в ту самую минуту, когда их приветствовал. - Что ж, - вновь окинув обоих коротким внимательным взором, проговорил он еще спустя минуту, - полагаю, что теперь самое время позволить нашим дамам немного посекретничать наедине, а я, тем временем, хотел бы познакомить тебя, Макс, со своими коллегами. И, конечно, с месье Палеологом. Полагаю, это будет весьма полезно и интересно… Или вы уже встречались где-нибудь прежде? - Нет! – качнув головой, отозвался Черкасов. – Кажется, с ним знаком мой отец. А вот мне лично пока не доводилось. Так что буду, конечно же, рад, - прибавил он, думая еще и о том, что рад будет, наверное, не только этому. Но еще и возможности хотя бы на некоторое время избавиться от мрачной ауры, что будто грозовая туча, повисла над ними с Полиной, сопровождая их от самого дома и всё никак не желая рассеиваться – несмотря на все прилагаемые им усилия. Еще там не понимая, чем же так сильно перед нею нынче провинился, он и теперь продолжал пребывать в недоумении на этот счет. Неужто же все дело, и правда, лишь в том, что забыл предупредить заранее о вечернем визите в гости?! Но ведь это же бред, абсурд какой-то! Или же просто обыкновенный женский каприз. Один из тех, которым женщины – даже самые лучшие из них, такие, как Поля, любят время от времени предаваться, чтобы повысить себе настроение. Забывая о том, что не стоит делать этого за счет настроения тех, кто находится с ними рядом. - Вот и прекрасно, - ответил ему, тем временем, Адальбер. – Думаю, как раз успею всё это сделать до тех пор, пока, наконец, соберутся все приглашенные, и можно будет переместиться в столовую. Пойдем?
Полина Черкасова: с милой Санни - А знаешь, Санни, тебе всё-таки очень повезло с мужем! – задумчиво проговорила Полина, посмотрев вслед уходящим мужчинам, а затем вновь переводя взгляд на подругу. – Очень! Никогда не встречала более обходительного кавалера, чем граф! - Ах, ну полно! Макс в этом смысле ничуть не ему не уступает! Мне ли уж этого не знать! А уж в каком восторге он от вашего сына! Когда я звонила, чтобы вас сюда пригласить, рассказывал мне о нём, наверное, полчаса! «Не трудно быть в восторге от ребенка, которого видишь в основном спящим пять минут с утра и еще столько же перед сном по вечерам!» - вновь обиженно подумала Полина. Но вслух опять же лишь сдержанно согласилась с подругой, которая, была, конечно же, совершенно ни в чём не виновата, а потому вовсе не заслуживала, чтобы и с нею делиться дурным настроением. - Но что же мы всё только о нас, да о нас?! – решив, наконец, сменить тему, проговорила она через минуту. – А какие планы у вас с Адальбером? Не думали еще пока о детях? Хотя, конечно, я понимаю, ты еще очень молода, поэтому… - Ну, вообще-то… - лукаво на неё взглянув, Александра вздохнула, демонстративно потупила взор и многозначительно умолкла, предоставив возможность самой домыслить то, что так и не было произнесено вслух. - Что?! Правда? – схватив её за руку, воскликнула Поля. – Да не может быть!.. То есть, конечно же, может! – смеясь, тут же поправилась она. – Но это просто чудесно, Санни! И… как давно? - Уже почти четыре месяца! – с гордостью откликнулась Александра, прикладывая к животу ладонь тем неосознанным жестом всех беременных женщин, заметив который Полина немедленно понимающе улыбнулась. – Собственно, для того, чтобы об этом сказать, я вас сегодня и пригласила. Домашние уже знают, так что пришла очередь ближайших друзей. После ужина всем и объявим. Ну а пока еще пусть немножечко побудет тайной, ладно? - Конечно! После Сашиной новости, настроение, которое, как прежде думалось Полине, сегодня уже ничто не сможет исправить, неожиданно поползло вверх. К этому же располагала общая простая и дружеская обстановка в гостиной. Вернувшись к непосредственным обязанностям хозяйки, Александра вскоре представила Полину другим гостям, закончив с этим ровно в тот момент, когда прибыл последний и, кажется, самый долгожданный посетитель – её любимый дядюшка, Павел Дмитриевич Чернышев. Ну, а с ним Полина была уже и так знакома, так как граф хорошо знал её мужа и оставался все последние полтора года одним из немногих, кто не закрыл дверей своего дома перед посмевшим пойти против родительской воли мятежным отпрыском великосветского семейства. Вот и теперь, едва увидев среди гостей племянницы супругов Черкасовых, Павел Дмитриевич подошёл к ним первым, явно намереваясь показать, что отношение его неизменно. А заодно и дополнительно ненавязчиво рекомендуя вести себя точно так же всем остальным. В конце концов, вполне освоившись в новом обществе, Полина готова была признать, что Макс, возможно, оказался не так уж и неправ, настояв на этом визите… хоть и не решила еще, стоит ли ему после об этом сказать. Ну а пока вечер был в разгаре. Собравшись в уютной столовой, гости и хозяева вначале прекрасно поужинали, а после, наконец, было сделано то самое объявление, ради которого все здесь и было затеяно. И тогда, за хрустальным звоном поднятых вверх бокалов, поздравительными речами и огромным количеством добрых пожеланий молодой супружеской чете, уверений, что первым у них должен обязательно родиться именно мальчик – наследник славного имени своего древнего рода, все остальное стало уже совершенно неважно.
Макс Черкасов: *с сердитой женушкой* К себе Черкасовы возвращались уже за полночь, распрощавшись притом с хозяевами чуть ли не раньше всех остальных гостей. Но тут уже Макс не возразил жене не слова. Наблюдая в течение всего вечера как она, возможно, даже и сама того не замечая, расцветает от внимания окружающих, как радуется щедрым комплиментам в свой адрес, он был доволен собой, несмотря на все моральные издержки и недоразумения. И пребывал сейчас в благодушном и даже весёлом настроении. Кажется, спокойнее стала и сама Полина. Во всяком случае, руки – когда Макс в такси привычно положил поверх нее свою ладонь, не отдернула. Однако разговоров по-прежнему избегала. Правда, теперь это молчание уже не выглядело столь тягостным, как несколько часов назад. И уже это можно было назвать добрым знаком. Первым из недр полутемной квартиры в передней, как обычно, бесшумно материализовался Цицерон. Приветственно мяукнув, потерся – вначале подле Полины, которую с некоторых пор полагал для себя, видимо, более ценным «кадром». Затем – о ноги Макса, который, лишь усмехнулся, уже не впервые отмечая про себя подобную смену предпочтений. Спустя еще минуту, расслышав шум их возвращения, навстречу хозяевам вышла Мария Фроловна, тотчас шепотом отчитавшаяся Полине о том, что в ее отсутствие ничего плохого не случилось, а сам Никита «спит словно ангел» самого момента их отъезда и просыпаться явно не собирается. - Славно, значит, и вы тоже ступайте! – благодарно кивнув, так же шепотом, проговорил Макс. И когда кухарка удалилась восвояси, повернулся к жене. – Да и нам, наверное, пора? Или ты хочешь еще заглянуть к малышу? Полина молча кивнула и направилась в детскую комнату, куда всегда заходила с каким-то особым трепетом, гадая наперед, всё ли там хорошо, даже если знала это наверняка. Никита спал, сжимая в правой руке серебряную погремушку, появление которой в доме было событием в некотором роде таинственным – во всяком случае, для самого Макса, прежнего хозяина этой игрушки. Когда он подрос и перестал в ней нуждаться, Дарья Львовна долгие годы хранила её у себя, намереваясь однажды передать уже его собственному первенцу. Однако после того как Макс пошел против её воли в вопросе своей женитьбы, об этом, с точки зрения госпожи Черкасовой, не могло быть и речи. Тем не менее, спустя пару месяцев после рождения Ники, игрушка все же каким-то загадочным образом появилась в их доме. Хотя объяснение этому, и вполне рациональное, конечно же, существовало: погремушку принес в один из своих визитов Евгений Максимович. Причем, по собственной инициативе и без ведома жены. Во всяком случае, именно так это намеревалась преподнести мужу Полина… Если бы он спросил. Но Макс не спросил. А может, просто не захотел, приняв всё, как есть без лишних вопросов. И невольно избавив Полину от неприятной необходимости лгать ему, пусть даже и не по собственному желанию, а лишь по причине обещания, которое она дала свекрови, нагрянувшей как снег на голову к ним в квартиру единственный раз, когда сам Макс находился по служебным делам в Москве. … Поправив и без того идеально лежащее одеяльце, Полина склонилась к сыну, коснулась едва-едва губами его макушки и тихонько выскользнула из детской. После того, как Полина скрылась в комнате сына, Макс поначалу собрался было отправиться к себе в кабинет – как обычно, проглядеть еще раз перед сном все новые записи, сделанные им по ходу последнего судебного заседания. Но, поразмышляв мгновение, все же направился прямиком в спальню. Где стянул с себя смокинг, развязал бабочку-галстук, с наслаждением ослабив жесткий ворот сорочки. Затем вынул и сложил в специальную шкатулку запонки из манжет, закатав рукава почти до локтей, и пошел в ванную, чтобы смыть с волос бриллиантин. Ненавистная липкая субстанция, как водится, поддалась не сразу, так что по времени вышло как раз столько, чтобы вернуться в комнату лишь немного раньше, чем там вновь появилась Полина. Коротко сообщив, что ребёнок спит, она деловито направилась к туалетному столику, на ходу расстегивая и снимая с себя украшения и укладывая их в шкатулку перед зеркальным трюмо. Первыми туда послушно отправились браслет и серьги, а вот замочек колье оказался более упрямым. Завозившись с ним дольше обычного, она нетерпеливо нахмурилась, слегка выпячивая нижнюю губу. И тогда Макс, который, между тем, всё это время исподволь за нею наблюдал, бросив расстегивать собственную сорочку, подошел сзади и, обращаясь к зеркальному двойнику жены, негромко проговорил: - Может быть, позволишь тебе помочь?
Полина Черкасова: с мужем и тяжёлыми думами - Это будет весьма кстати, - приподняв одной рукой волосы, чтобы мужу было лучше видна крошечная застежка, другой рукой Полина придержала тяжелое украшение на груди, предупреждая его падение. Максу потребовалась лишь пара секунд, и капризный замок был побежден, после чего украшение отправилось в шкатулку к прочим вещицам, а сама Полина подняла глаза к своему отражению, кажется, впервые взглянув на него осознанно. Затем посмотрела на отражение Макса, который, тем временем, так и продолжал стоять позади нее. Его влажные волосы были взъерошены, рубашка расстёгнута на груди, а в устремленном в зеркало взгляде читался хорошо знакомый ироничный огонёк. Заметив внимание, он подмигнул и слегка ей улыбнулся. И ровно в это самое мгновение Полина, поняв, что не в силах более на него сердиться, тоже улыбнулась и покачала головой. Что с одной стороны должно было показаться упрёком: ну что же ты, мол, за человек такой – хотя на самом деле, им уже и не являлось. А с другой – и здесь уж ни о каком притворстве даже речи не шло – явилось очередным признанием в собственной слабости и неспособности противостоять его абсолютно сокрушительным для неё чарам. Как и почти всегда – молчаливым. Но, давно уже изучив её нрав, Макс и не требовал слов. А вместо этого, также молча, неторопливо склонился и поцеловал ее. Вначале в макушку. Затем, по-прежнему не отрывая взгляд от зеркала – и оставляя, таким образом, неразрывным их зрительный контакт, уже ниже, в самый изгиб шеи, зная, что здешний участок кожи у неё весьма чувствителен, а оттого особенно любима и подобная ласка. Ощутив трепетное прикосновение его губ, Полина глубоко и немного судорожно вздохнула, затрепетав ресницами. Чтобы пробудить в ней желание, мужу чаще всего хватало одного подобного поцелуя. Поначалу, когда они с Максом еще только узнавали – точнее, познавали друг друга, это казалось ей в некотором смысле чем-то, вроде одержимости. И потому даже немного пугало. К счастью, муж оказался достаточно убедителен, очень быстро развеяв этот глупый страх, и в итоге, прекратив забивать себе голову всякими благоглупостями о том, что опасно позволять страстям завладевать всем твоим существом настолько, чтобы напрочь забывать о рассудке, Полина просто полностью отдалась в этом смысле природе. Ибо если рядом тот, кого любишь безмерно, а сам он при этом столь же безгранично любит в ответ, то нет, и не может быть никаких «нельзя», или того хуже – «неправильно». Вот и сейчас, ни раздумывая более ни минуты, Полина сразу же повернулась лицом к своему возлюбленному, обхватила руками его плечи и шею, привычно зарываясь пальцами в волосы на затылке и потянула к себе, заставляя наклониться, чтобы с жадностью приникнуть губами к его губам. Забывая при этом обо всём, кроме будоражащего кровь вожделения – его поцелуев, его прикосновений, его объятий – всего того, без чего она совершенно точно не могла бы выжить, даже если порой и казалось иначе. Из-за бытовых трений, упреков, недомолвок последнего времени они с Полей уже довольно долго – разумеется, лишь для себя обычных – не были близки. Оттого страсть, вспыхнувшая на месте, окончательно освобожденном сгоревшими в её пламени остатками взаимной обиды, внезапно оказалась столь сильной и острой, что обоим вмиг стало не до долгих прелюдий. Лаская друг друга неистово, почти лихорадочно, они едва добрались до постели и рухнули туда, не размыкая ни губ, ни объятий, похожие более своей спешкой и пылом на двух наконец-то дорвавшихся и получивших давно желаемое любовников, нежели на законных супругов. Избавляясь от остатков собственной одежды и раздевая жену, Макс готов был временами, кажется, зарычать от нетерпения. И когда Поля, никогда не теряющая чувства юмора, всё же улучила момент, чтобы шутливо ему на это указать, оба невольно расхохотались. И неясно, в общем, что в итоге послужило причиной дальнейшему: слишком громкое веселье, или же самая натуральная месть со стороны обидчивого и коварного бога Эроса, поруганного неуместной в подобные моменты иронией. Да только стоило, чуть отсмеявшись, им вновь приникнуть друг к другу в стремлении довести, к обоюдному удовольствию, до конца уже начатое и продолженное, как из соседней со спальней детской вдруг послышалось сердитое хныканье. А еще через минуту на смену ему пришёл полнозвучный, во все маленькие, однако прекрасно развитые соответственно возрасту лёгкие, рёв, переходящий после в заливистые рыдания. - Подожди!.. Может, сам и успокоится? – уже понимая душой, что всё безнадежно, Макс все же попытался удержать подле себя мгновенно рванувшуюся из объятий жену. И далее, пронаблюдав еще миг, как та мечется в поисках чего-то, что можно накинуть на себя очень быстро, хватает затем с полу его же рубашку и, едва ее запахнув, выбегает прочь из комнаты, словно на пожар, перевернулся на живот, уткнулся лицом в подушку, еще хранившую её запах, и практически простонал: – Ччёр-ррт возьми, сын! Ну, кто ж так поступает?! Где твоя мужская солидарность?! Обратно к мужу Полина вернулась не скоро, лишь окончательно уверившись, что Ники уснул. Теперь оставалось только молиться и надеяться, чтобы следующие несколько часов прошли в тишине и покое. В спальне царил полумрак, вещи, раскиданные в пылу страсти, вновь аккуратно висели на спинках стульев, а Макс уже переоделся в пижаму и лежал под одеялом, прикрыв глаза, но явно еще не спал. Быстро преодолев расстояние от двери до кровати, Поля скинула мужнину рубашку, юркнула в постель, прижимаясь всем телом к Максу, и попыталась его поцеловать. Однако, не поддержав её прорыва, он вдруг почему-то отстранился и перевернулся на бок со словами: - Полина, уже поздно. Мне завтра нужно быть рано в суде. И замолчал. А на неё, оглушенную и ошарашенную подобной неожиданной переменой, нахлынула целая волна эмоций – от банальной телесной неудовлетворенности до куда более трагического ощущения, что ее бросили и оставили в этом мире совершенно одну. «Поздно!» - бесконечно повторяя про себя это слово, Полина пыталась постичь, что же именно оно означало в устах мужа – одну лишь простую констатацию того, что на часах сейчас почти три по полуночи и потому надо спать. Или же фактическое объявление того, что уже действительно поздно, и ничего между ними больше не исправить.
Макс Черкасов: * с непонятливой женой* После суаре у Колиньи и того их общего вечернего фиаско, отстранённость и холодность в поведении Макса стала проступать еще более явственно. Он почти не бывал дома, уходя в контору утром и возвращаясь почти в ночи. В один из дней Полина всё же осмелилась поинтересоваться, что происходит, и не возникли ли у него на службе какие-нибудь неожиданные сложностей – не видя в этом ничего особенного, ибо уже даже после рождения Никиты, Макс по-прежнему довольно часто по привычке делился с нею всякими рабочими моментами. Однако на этот раз, вместо того, чтобы ответить, он лишь покачал головой и сказал, чтобы она ни о чём не тревожилась. После чего, не доев ужина, встал из-за стола и вновь на весь вечер закрылся в своём кабинете. Чем, разумеется, встревожил еще сильнее. Хотя добиваться и далее, что же, на самом деле, происходит, Полина тогда и не решилась. Когда же, еще через три дня Макс объявил, что должен вновь срочно отправиться в Москву, объяснив, что это необходимо для встречи с важным свидетелем по текущему судебному разбирательству, тревога Поли достигла и вовсе вселенских масштабов. - Постой, но почему же туда для этого не может поехать, например, Сергей? Разве он не владеет грамотой, чтобы записать на бумаге все необходимые показания? Для чего брать помощника, если всё равно приходится делать всё самому? – восклицала она в досаде, наблюдая за тем, как муж сосредоточенно собирает свой дорожный несессер и пакует в чемодан остальные необходимые ему вещи. - Не говори ерунды! Во-первых, он мне помощник, а не мальчишка на побегушках! – откликнулся Макс, взглянув на неё поверх оправы очков с плохо скрываемым раздражением. – А во-вторых, тебе ли не знать, что некоторые встречи адвокат ни при каких обстоятельствах не вправе передоверять кому бы то ни было. Даже своим ближайшим лицам… И вообще, я что-то не понимаю. По всему, тебя бы, напротив, должен обрадовать мой отъезд. Ведь по тому, что вижу в последнее время, складывается ощущение, что это именно я постоянно нарушаю гармонию в этом доме своим в нем непосредственным присутствием… - То, что ты только что сказал – жестоко и несправедливо! И ты сам это знаешь! Почти выкрикнув мужу в лицо эти слова, Полина стремглав выскочила из спальни, где и произошел диалог, обернувшийся очередной ссорой на пустом месте. В глазах у неё стояли слёзы, а горло стальным кольцом сдавливала горькая обида. Остановившись напротив ближайшего окна в гостиной, она изо всех сил пыталась не расплакаться, когда, спустя пару минут, следом за нею, туда явился сам Макс. Вид у него при этом был крайне смущенный и виноватый. Постояв немного молча возле двери, он тяжело вздохнул, покачал головой, а затем подошел к жене и, крепко обняв за плечи, прижался губами к ее лбу. - Прости меня, малыш. Я дурак. Жестокий и несправедливый. Ты совершенно права. Не слушай ты меня, ради бога! И, еще раз прошу: пожалуйста, прости, ладно? Мне действительно нужно отправиться в Москву лично. В деле возникли абсолютно непредвиденные сложности, уладить которые могу лишь я один. - Какие? – всхлипнув, Полина слегка отодвинулась, поднимая на него взгляд. – Ты можешь проиграть процесс? - Да… нет… вернее, пока не знаю! – также отступая на шаг, Макс нервно повел ладонью по волосам. – Поля, милая! У меня два часа до отправления поезда. Давай, я расскажу тебе обо всём, когда вернусь? А сейчас надо бы все же собраться и ехать на Николаевский… - Хорошо. Приедешь и расскажешь, - Полина кивнула, вытирая мокрые глаза платком, и натянуто ему улыбаясь. – И нет-нет, я на тебя не сержусь! – поспешно прибавила она, предупреждая очередной вопрос мужа. И он, столь же поспешно кивнув, после этого сразу же вновь вышел из комнаты. Спустя еще полчаса они уже прощались в передней. Одевшись, Макс вновь ее обнял и, внимательно поглядев в глаза, попросил на него не обижаться. Затем, привычно прибавив, что безумно ее любит, взял чемодан и вышел – внизу его уже дожидался таксомотор.
Полина Черкасова: А Полина вновь осталась одна. И одиночество показалось ей еще горше оттого, что дома в этот момент не было больше никого. Анна Фроловна еще с утра вызвалась погулять с Ники в парке, и Поля, увидев в этом маленькую возможность передышки, с лёгкостью их двоих туда отпустила. О чём теперь чрезвычайно жалела. Ибо не было бы лучшего утешения, чем прижаться в эту минуту лицом к тёплой, пахнущей молоком и еще чем-то особенным, совсем детским, сынишкиной макушке, зарывшись затем носом в кудрявые и золотистые, совсем как у Макса, только куда более нежные и мягкие, детские волосики. Пока же рядом был только верный Цицерон, немедленно запрыгнувший на колени хозяйки и истошно замурчавший, как только та, нагруженная сверх меры своими душевными страданиями, тяжело опустилась в кресло напротив неразожженного камина и уставилась в пустоту. В голове её вновь начали вертеться всякие глупые мысли. В том числе и о том, что в Москву Макса погнали далеко не только служебные дела… Едва об том подумав, Поля, впрочем, сразу же и отбросила подобную чушь куда подальше. Этого не может быть, потому что… просто не может! Макс не такой. Он открытый и честный человек. Благородный. И он никогда бы не стал скрывать, даже если бы, не дай бог… да она бы и сама непременно почувствовала. Это просто дела! Неотложные. Всё, как он и сказал. А она сама себя терзает и накручивает. Хотя, и другим, бывает, тоже порой достаётся. Как, например, свёкру Евгению Максимовичу, которого она давеча начала пытать, что да как у Макса на службе, не имея возможности узнать ничего лично. А после еще о том, как самому ему приходилось, когда дети были маленькими. И как они тогда жили с Дарьей Львовной. Конечно, не напрямую, а вроде бы в шутку. Дескать, как же можно не сойти с ума аж с пятерыми, если ей и с одним порой не справиться?! - Ну, вот еще – «не справиться»! Справитесь, и не с одним! – чуть подмигнув невестке, Черкасов-старший мягко улыбнулся и погладил ее по руке. – Да и мы ведь с Долли не растили всех их одновременно. Старшие девочки были уже довольно большими, когда родился Максим. Ну а с ними нам, конечно же, помогали няни и бонны. – А иначе, и верно бы, несдобровать! Так что вы, голубушка, в моих глазах просто героическая женщина – оттого, что взвалили на свои плечи весь этот груз фактически единолично. И после, чуть помолчав, продолжил: - Однако, может быть, вам всё-таки стоит взять себе кого-нибудь в помощь, душа моя?.. Да, я знаю ваши взгляды и если даже не разделяю их, то совсем не осуждаю. Но стоит ли, право, понапрасну тратить столько сил? Вопреки обычаю промолчав, Полина в тот раз лишь неопределенно пожала в ответ плечами. На том разговор и прекратился. Но идея, что Евгений Максимович, возможно в чём-то и прав – а конкретно в том, что силы, которые она тратит даже не на сына, а на дом и на быт, действительно, можно было бы приложить как-то иначе, всё же запала Полине в душу. Да и письмо от тётки Али всё еще лежало в её секретере без ответа… Благодарно погладив кота, Поля осторожно ссадила его на ковер. А сама встала и было направилась в свой будуар, намереваясь еще разок его перечитать и обдумать. Но где-то примерно на полпути её внезапно остановила резкая трель дверного звонка. Решив в самый первый момент, что это Макс, который, возможно, что-то забыл, и потому вернулся, Поля немедленно бросилась к двери. Но уже на ходу поняла, что это ерунда: у мужа свой ключ. Как, впрочем, и у Анны Фроловны. Так что это даже и не она… Но кто же тогда? Когда Полина открыла дверь, с порога ей навстречу шагнула Санни. Как всегда – в чем-то самого модного парижского фасона, прелестно украшающем её высокую и пока еще совершенно стройную фигурку, идеально подобранной шляпке и с сияющим улыбкой юным, свежим лицом. В одной руке у нее была коробка, перевязанная шелковой лентой, по виду – явно из кондитерской, а в другой – маленький букетик подснежников.
Александра Колиньи: * с милой Полли* - Здравствуй, Поленька! Оказалась нынче случайно в ваших палестинах и просто не смогла отказать себе в удовольствии тебя навестить! – радостно провозгласила Александра, вручая подруге свои гостинцы и одновременно оглядываясь в квартире, в которой, конечно же, уже бывала прежде. Однако всего один или два раза, да и то недолго. Обычно Черкасовы приезжали к ним сами, а у себя дома никаких приемов почему-то не устраивали. И вообще жили, на Сашин взгляд, довольно замкнуто. Она даже удивлялась немного, хотя, конечно, и понимала причины. Но ведь если так уж сложилось, то надо же всё равно что-то делать, чтобы хотя бы со временем постараться влиться в жизнь подобающего общества. То, что это вполне возможно, доказывал её собственный пример. Всего за год с небольшим салон юной графини де Колиньи сделался в Петрограде одним из самых модных и желанных для посещения мест. И теперь добрая, открытая Саша искренне желала того же Полине. Которую успела полюбить всей душой. Уже хотя бы потому, что она иногда очень сильно напоминала ей Тату. Вернее, ту Тату, какой она могла бы стать, если бы в своё время отбросила артистические и богемные глупости, и вышла замуж за Родиона Елагина, обожавшего ее ничуть не меньше, чем Макс любит Полину. - Это ничего, что без предупреждения? - Совсем наоборот! – искренне радуясь ее приходу, Полина захлопотала вокруг своей гостьи – но первым делом проводила в гостиную и попросила чуть обождать, пока будет готов чай. – Дело в том, что Ники увезли на прогулку. А Макс еще утром уехал в Москву по делам. И я вдруг совершенно неожиданно обрела свободу, от которой, оказывается, совершенно отвыкла. Потому даже не знала, чем себя и занять! Так что просто счастлива, что ты здесь! - Ах, вот, в чём дело! А я еще подумала: надо же, как тихо! Между тем, все вокруг утверждают, что дети — это постоянный источник беспокойства! – улыбнулась Саша, расположившись на предложенном ей диване, и наблюдая, как подруга извлекает из великолепной резной, красного дерева, горки фарфоровую посуду. – Какая красота! Это, должно быть, фамильное? - Да нет, «фамилия» моего мужа всё еще не благоволит ко мне настолько, чтобы одаривать подобными раритетами, – оборачиваясь к ней, усмехнулась Полина. – Что, впрочем, ничуть не преуменьшает в моих глазах достоинств этого сервиза! – прибавила она тут же, с любовью разглядывая на свет тонкую чашечку, похожую на цветок яблони, которую как раз взяла в руки. Этот японский фарфор, один из подарков Макса, преподнесенных уже после свадьбы, и верно, был её слабостью. Чай из него казался не просто вкуснее, но даже визуально красивее. И теперь ей хотелось поделиться этой красотой с милой Санни, которая, решив, что невольно проявила бестактность, теперь столь явно огорчилась, что Полине пришлось даже специально отметить – она нисколько на неё не в обиде. - Расскажи лучше, как ты себя чувствуешь? Помню, мне как-то целую неделю непрерывно хотелось лимонов! Самых кислых! Максим не мог смотреть, как я с аппетитом их жевала, едва присыпав – причем, более для виду, сахаром. Но самое интересное, что в принципе, поверишь ли, я ведь совершенно их не люблю – ни до беременности, ни теперь! – улыбнулась она, занимаясь теперь уже пирожными. Учитывая, что на коробке от них виднелось фирменное клеймо кондитерской «Cafе de France», расположенного на Невском, Саша явно немного слукавила, заявив о случайности своего визита. Но выяснять у неё что-либо в этом смысле Полине и в голову бы не пришло. Как и осуждать за эту маленькую хитрость. Мало кто еще в Петрограде решался прийти к ним вот так смело и запросто, как эта совсем еще юная и кажущаяся на первый взгляд совершенно не склонной к авантюрам и громким публичным демонстрациям женщина. - А у меня вот почему-то совершенно никаких причуд! – пожала плечами Саша и вдруг рассмеялась. – Скорее у мужа, который вбил себе в голову, что так не может быть, а потому почти каждый день допытывается, не пришло ли мне в голову что-нибудь вот этакое, с чудинкой! Хотя, на самом деле, одна странность, наверное, всё-таки возникла. Раньше я была совсем равнодушна к малышам. Даже к братьям, когда те только родились, подходила только потому, что так правильно и положено… Теперь же! Даже к тебе, вот, признаюсь, ехала в надежде, что удастся хотя бы немного потискать в руках Ники – он ужасно потешный! Хочу себе такого же и поскорее! Хотя, Адаль почему-то настойчиво просит дочку… Даже не знаю, может, специально, чтобы я не расстраивалась, если первым родится не мальчик? Хотя мне, конечно, все равно. Главное, чтобы здоровый!.. Ой! – сообразив, вдруг, что Полина молчит уже слишком долго, в то время как сама она разливается соловьем вот уже, наверное, с четверть часа, Александра смущенно улыбнулась и опустила глаза. – Я, наверное, тебе всю голову забила своей болтовней, да? Говорят же, беременные женщины на время глупеют — вот это точно про меня! Правда, по тебе я ничего такого и близко не замечала! Да и Макс тобой ужасно гордится, не раз говорил мне, что у него самая умная жена на свете. Очень тебя любит, уж поверь!
Полина Черкасова: *с милой Санни* Последние слова Санни заставили Полину опустить глаза и полностью сосредоточиться на размешивании ложечкой в чашке отсутствующего там сахара. - Так ты ведь и не знала меня до того, как я вышла замуж. Как знать, может, я и правда поглупела? «Или сглупила, выйдя замуж». Внезапная перемена настроения подруги не укрылась и от самой Александры. Пытаясь угадать причину, она взглянула на неё более пристально, чем до этого. Внешне Поля выглядела, впрочем, почти так же, как и всегда. Разве что чуточку более бледной и усталой — но это ведь нетрудно объяснить очередной бессонной ночью над младенцем. Куда больше Сашу смутил и встревожил печальный, какой-то потухший, взор, отчётливо говоривший, что дело далеко не только в усталости тела. Но в чём же? Не решаясь спросить напрямую, Александра некоторое время ждала, что Поля заговорит с нею первой. Однако пауза явно затягивалась. И от этого на душе сделалось так тревожно, что, отринув, наконец, и свою глупую робость, и неуместную сейчас — а вдруг и правда беда?! — деликатность, графиня де Колиньи беззвучно опустила на стол блюдце с чашкой, а затем, подавшись вперёд, столь же осторожно, словно и та тоже была фарфорово-хрупкой, коснулась Полиной руки: - Милая, умоляю, скажи, всё ли у тебя на самом деле ладно?! Мы ведь друзья! Потому можешь смело поведать обо всём, что тебя беспокоит. Я готова и выслушать, и помочь. - Ох, Санни, боюсь, что после этого ты определённо сочтешь меня сумасшедшей… — качнув головой, Поля невесело улыбнулась. В душе её в эти минуты отчаянно сражались гордость и желание поделиться, наконец, хоть с кем-нибудь своими сомнениями и страхами. Чтобы услышать и поверить, что они – абсолютнейший вздор, или уж погрузиться в них всерьёз и по-настоящему. - Ведь всё так непросто… – начала было Полина, и вновь на некоторое время прервалась. Однако потом всё же решилась и рассказала-таки Саше о том, что её тревожит – пусть и без лишних подробностей. - А я ведь и не поняла тогда, почему Адаль спросил у меня… – тихо проговорила Александра, когда сбивчивый и немного сумбурный Полин рассказ был окончен, обращаясь в этот момент более к себе, нежели к подруге. Но уже следующая реплика, произнесенная покаянным тоном и чуть ли не со слезами на глазах, была адресована точно Полине. – Боже мой, какая же я эгоистка! Прости меня, пожалуйста! - Да за что же, Санни, бог с тобой! Похоже, это мне следует просить прощения, что посмела так тебя огорчить, напрочь забыв о твоём деликатном положении! Не слушай меня! Всё это чушь и вздор! Честно-честно. Это просто нам с Максом быть родителями оказалось не так легко, как… казалось, - усмехнувшись, она ласково погладила Александру по плечу. – А у вас с Адальбером точно будет иначе! Я уверена. Да и у нас всё скоро наладится! - Конечно, наладится! – немного приободрившись, Саша подняла взор и застенчиво ей улыбнулась. – А о том, что Макс может увлечься кем-то ещё, ты даже и не думай! Он твой и только твой. И не видит более никого вокруг. - Так уж и не видит! Я, разумеется, верю своему мужу, но не верю, что он настолько слеп… Особенно, когда вокруг предостаточно тех, кто только и мечтает обратить на себя его внимание. - Не понимаю, о чём ты? – вновь чуть нахмурилась в ответ Александра. – Или, может, о ком? - Да ни о ком конкретно! Но, знаешь, они даже иногда ему пишут, эти другие женщины! - Что-о?! - Да! – пожала плечами Поля. – А ты и не знала, что у твоего любимого кузена есть в Петрограде целый клуб преданных почитательниц, которые постоянно шлют не только в контору, но даже и сюда, к нам домой, восторженные отзывы о его выступлениях в суде? Они туда ходят, как в театр, и украдкой по нему обмирают, словно наш Макс – какой-нибудь Мамонт Дальский, представляешь? - О, господи! Конечно же, нет! Но почему же ты терпишь подобное, Поля? - Лишь потому лишь, что он сам к этому относится совершенно не всерьез. И ничего от меня не скрывает. Во всяком случае, очень на это надеюсь…
Александра Колиньи: - Ну вот, ты опять! – с сочувствием всплеснула руками Александра. А потом вдруг снова на минуту задумалась. – Послушай… а что, если нам взять и устроить твоему Максу одно маленькое испытание? Лишь для того, чтобы ты окончательно успокоилась – ибо я совершенно уверена, что кузен с честью его выдержит! - Испытание? Какое еще испытание? – спросила Полина, взглянув на Сашу с некоторой тревогой. Но той, кажется, доставляло откровенное удовольствие хранить интригу. Потому прошла, наверное, ещё целая минута, пока, сполна насладившись Полиным недоумением, она все-таки не раскрыла своей задумки, показавшейся, впрочем, ещё более странной, чем предшествовавшая ему пантомима. - Что значит «отправить Максу письмо от таинственной обожательницы»? Ты, прости, сейчас о ком говоришь? Совершенно растерявшись, Полина выглядела со стороны настолько забавной, что Александра, как ни крепилась, а все ж таки, не смогла удержаться и тихонько прыснула от смеха. - Ах, боже мой! Да не все ли это равно, если она таинственная! Это будет анонимное любовное послание, Поля, которое напишешь ты сама! Просто для того, чтобы окончательно выкинуть из головы свои сомнения. - Но ведь это… некрасиво! Это же провокация! - Вот ещё глупости! Сама ведь говоришь, что ему постоянно приходят такие письма, что особенного в том, чтобы ради шутки написать ещё одно, а потом признаться и вместе над этим посмеяться? - Допустим… но ведь Макс сразу же узнает мой почерк! И потом, я ни разу в жизни не писала ему любовных писем! Да вообще никому не писала, поэтому совершенно не знаю, как это делают… - Что, правда не писала? И он тебе тоже? Но как же вы… ой, извини, кажется, я снова пытаюсь вмешаться не в свое дело. Разумеется, все люди по-разному понимают, что есть любовь. И так же по-разному выражают свои чувства… Но ведь совсем без романтики тоже, наверное, не интересно? - Не знаю, — честно призналась Полина, ощущая себя одновременно уязвлённой и раззадоренной столь искренним Сашиным непониманием сути их с Максом отношений. Да, пускай их любовь родилась и выросла не из взаимной симпатии, а скорее наоборот, из вечных споров и яростного желания доказать свою правоту… Но была ли она от этого менее искренней и настоящей, чем та, что питали друг к другу Александра и Адаль, чья взаимность развивалась по самым что ни на есть классическим «канонам»? - К тому же, я бы и не сказала, что у нас совсем уж никакой романтики… — прибавила она, стараясь изо всех сил мысленно запихнуть обратно туда же, откуда оно и возникло в столь неподходящий момент, воспоминание о последнем «романтическом» приключений с мужем, думать о котором было до сих пор обидно и неловко. — Просто мы… иначе её проявляем! - Конечно! Именно это я и хотела сказать! — тут же согласилась с ней Саша, которая была уже и не рада, что затеяла этот разговор, свернувший, в итоге, совсем не туда, куда нужно. — Ты совершенно права, Поленька, это была глупая идея, поэтому давай о ней просто забудем! - Да нет, ну почему же? — задумчиво прищуриваясь, внезапно проговорила Полина. И этим окончательно сбила её с толку. — На самом деле, ты, может быть, и права. А почерк… знаешь, в гимназии мы с девочками, помню, однажды придумали такую игру: до предела изменить свой почерк так, чтобы никто не смог его после узнать. Дальше делали записки, складывали их в лукошко, и по очереди доставали, гадая, чьею рукой они исполнены. Побеждала же та, чья рукопись в итоге оставалась «нераскрытой». А теперь попробуй угадать, кто выигрывал чаще всех… - Гениально! — тихонько воскликнула Саша, едва ей не зааплодировав. — Но получится ли теперь? Все же Макс, наверное, лучше всех знает твой почерк. - Так заодно и проверим! А если не получится, то, твоя правда, ничего страшного: вместе над этим и повеселимся. Наверное, я действительно стала слишком серьёзной в последнее время… - Поверь, это нетрудно исправить, — вновь мгновенно загораясь совсем уж было отброшенной затеей, Саша лукаво улыбнулась своей будущей со-заговорщице. — Само же письмо можем написать вместе… да хоть прямо теперь! В свое время, ещё до свадьбы, каких мы с Адалем только друг другу не слали! И шутливых, и совершенно серьёзных… - Ну, думаю, что завязать слишком долгую переписку с Максом у нас не получится. Во-первых, говорю же, он никогда не отвечает на подобные послания. А во-вторых, безумно занят по работе. Так что все, скорее всего, ровно одним и ограничится. Если Макс вообще его заметит. - Уж над этим мы как следует постараемся! — подмигнув подруге, Саша предложила ей тотчас же, не откладывая, приступить к сочинению текста. «Творческий процесс» закипел, как только Полина принесла из кабинета в гостиную писчую бумагу и карандаши. Убрав чайную посуду, они расположились у низкого чайного столика прямо на ковре и, сдвинувшись рядом, голова к голове, принялись увлечённо фантазировать, едва поспевая записывать свои идеи и мысли, постоянно прерываясь на громкий смех, когда случалось «завернуть» что-нибудь совсем уж «этакое» — пикантное, или, напротив, по-старомодному высокопарное. Время при этом словно бы перестало существовать вовсе. Потому обе даже опешили, когда их уединение оказалось неожиданно нарушено вернувшимися домой с прогулки Ники и Марией Фроловной. Которая, в свою очередь, удивилась не меньше, застав барыню Полину Модестовну сидящей на полу гостиной в компании другой барышни, по виду, совсем ещё молоденькой, в окружении раскиданных повсюду исписанных листов бумаги. Впрочем, наружу это удивление если и прорвалось, то разве что самую малость. А вот Саша, взглянув на часы, оказалась в куда более очевидном изумлении, сообразив, что гостит у Полины уже несколько часов. - Боже мой! Адаль, наверное, уже вернулся домой со службы и сходит с ума от беспокойства! – рассмеялась она, принимаясь собираться восвояси. Но прежде, чем уехать, все же исполнила свое желание. И немного поворковала над Никитой, явно польщённым вниманием столь интересной дамы, и потому ведшим себя все это время, словно истинный джентльмен, расхныкавшись лишь только тогда, когда она ушла. Да и то скорее от голода и усталости. - Хорошо провели время, барыня? — спросила Мария Фроловна, вновь появившись в гостиной, чтобы забрать поднос с посудой, когда сама Полина уже принялась за кормление малыша, небеспричинно опасаясь, как бы её маленький «деспот» не сменил окончательно милость на гнев и не устроил нового представления на весь грядущий вечер или того хуже — на целую ночь. - Да. Графиня де Колиньи сумела меня развлечь, — ответила Поля, с улыбкой поглядывая на кипу исписанных листов, и уже прикидывая в голове, как лучше скомпоновать между собой все эти разрозненные фрагменты. Впрочем, всерьёз задуматься над этим она собиралась лишь спустя несколько часов, перед сном. Если он все же случится. А пока впереди был обычный остаток дня и столь же обычный вечер, наполненный домашними хлопотами. Другим — куда лучше, чем прежде, стало лишь Полино настроение. И уже за это следовало сказать спасибо милой Александрин.
Полина Черкасова: Письмо мужу, после некоторых размышлений, Полина в итоге так и не написала. Вчерашнее дурное расположение духа к утру окончательно рассеялось. Потому и сама идея провоцировать подобным образом Макса и судьбу казалась теперь уже настолько странной, что о ней не хотелось даже вспоминать. Наступивший день выдался пасмурным, но Полине он казался наполненным светом. Домашние дела спорились нынче легко и быстро. Потому ещё больше времени можно было посвятить Ники, который становился все более активным и подвижным, научившись с некоторых пор ловко переворачиваться со спины на живот. А временами уже пытался даже и ползать, чтобы как можно полнее исследовать всю доступную ему территорию. Любознательный до предела, он требовательно тянул ручонки ко всему, что попадало в поле его зрения, и явно сердился, если не удавалось немедленно получить и изучить желаемый предмет. Пускай пока лишь в основном и только на зубок — в прямом смысле, так как даже и второго пока что не имелось в наличии. Так что к обеду, когда Никита Максимович все же изволили, изрядно подкрепившись, уснуть, Поля почувствовала себя порядком утомленной. И решила тоже ненадолго прилечь. Из дремы ее выдернула телефонная трель. Решив, что это Макс, добрался до Москвы и теперь звонит сообщить, как у него дела, Полина сразу же вскочила и сама устремилась к аппарату. - Алло? - Аполлинария Модестовна? Доброго дня! Это Сергей! – радостно прокричала в ответ трубка. – Рябинкин. Помощник вашего супруга. - Да, Сережа, я вас узнала, – отозвалась она, едва скрывая разочарование. – Что вам угодно? - Да дело в том, что Максим Евгеньевич тут просил меня привести в порядок некоторые его тезисы по делу Воронцова, а я папку с его делом нигде в конторе найти не могу! Все бумаги уж по несколько раз перебрал. И думаю теперь, может, домой он её случайно унёс? Не посмотрите ли у него в кабинете? - Конечно, побудьте у аппарата. Я сейчас же проверю!... Да это дело лежит у него на столе, — вернувшись через пару минут, сообщила она Рябинкину, который обрадовался этой вести, словно ребёнок: - Тогда, если позволите, я немедля к вам за ней и приеду? - Приезжайте, разумеется! — ответила Полина, пожала плечами и положила трубку обратно на аппарат. Явился Сережа нескоро. Продрогший и мокрый насквозь от припустившего вдруг после обеда холодного дождя со снегом. - Вы что же, пешком сюда от самой Садовой шли? —едва на него взглянув, Полина всплеснула руками. - Нет, Аполлинария Модестовна, вы не волнуйтесь, я только вначале пешком, а потом на трамвае! - Ох, Серёжа! Ну, проходите уже, не стойте в передней! В таком виде вам ни в коем случае нельзя обратно! Надо хоть немного просушить пальто. А пока оно сохнуть будет, я напою вас горячим чаем. - Что вы, сударыня, это неловко! Да я, в общем-то, и тороплюсь… дела! — краснея, словно институтка, Рябинкин было подался обратно к двери, но Полина с улыбкой преградила ему путь: - Нет-нет, ничего не хочу и слушать! Прекрасно они подождут, эти ваши дела! Уж мне ли не знать? Немедленно давайте сюда ваше намокшее одеяние и проходите в гостиную! Наконец, ещё немного помявшись, однако теперь уже скорее для приличия, Рябинкин кивнул, послушно стянул пальто и со смущённой улыбкой передал Полине… Ну, то есть, конечно же, госпоже Черкасовой, которую с самого первого дня их знакомства в душе несколько побаивался, но при этом — ровно настолько же и обожал. Ибо, если сам Максим Евгеньевич был тем, на кого безумно хотелось походить самому, то Апполинария Модестовна казалась истинным воплощением воображаемый идеальной будущей супруги: и умна, и толкова, и мать для ребёнка тоже, как оказалось, прекрасная… А уж собой-то как хороша!... Впрочем, на данном месте Сергей обычно решительно прерывал поток своих размышлений на эту тему. Неправильно это! Да и в целом о женитьбе мечтать ещё рано и глупо: карьеру бы как следует вначале выстроить… - Ух, и рад же я, дорогая Апполинария Модестовна, что эта злосчастная папка нашлась у вас дома! — восклицал он чуть позже, уже сидя за столом и попивая с довольным видом горячий чай. — А то, и верно, не сносить бы головы, если б она действительно вдруг потерялась! Максим Евгеньевич насчёт порядка с документами уж очень строгий! Требует, чтобы все всегда только по своим местам! - Это да, это точно! — кивнула Полина, мысленно усмехаясь при вспоминании о том, скольких трудов и усилий стоило ей когда-то систематизировать хаос в бумагах своего тогда ещё будущего мужа. Но Серёже об этом знать, разумеется, не полагалось. Что-что, а публичное реноме Максима она всегда охраняла особенно рьяно. - Уж вы-то меня, тут как никто, наверное, понимаете! Так что и сегодня, как только он мне телефонировал… - Погодите… когда? Сегодня? — чувствуя, что скорее уже, напротив, не понимает абсолютно ничего, перебила Полина. - Ну да! Прямо сегодня утром, я только недавно, как в контору пришёл, а он уже и звонит, чтоб уточнить кое-что по нашему текущему процессу, а после ещё про дело Воронцова напомнил. Вот тут я чуть с ног-то и не сбился в поисках этой треклятой папки! А она, стало быть, у вас! — вновь рассмеялся Рябинкин. Поля же, наоборот, мгновенно помрачнела. Известие о том, что муж нашёл время поговорить с помощником, но не соизволил уделить ни минуты им с Никитой, сообщив хотя бы вкратце, как добрался до Москвы и как там устроился, вползло в душу неприятным сквозняком, от которого ей снова сделалось сразу тревожно и грустно. Должно быть, это стало заметно и со стороны. Потому что и Рябинкин, до того стрекотавший без умолку, вдруг как-то затих и насторожился: А потом и вовсе спросил, не расстроил ли её чем-нибудь ненароком? - Нет, ну что вы, Серёжа! Я просто задумалась. Вы пейте, пейте чай, не то совсем остынет! Рябинкин убыл обратно в контору уже, наверное, с полчаса, а Полина все ещё пребывала в некотором недоумении. «У него просто много дел, не до пустячных звонков!» — убеждала она себя, бесцельно бродя по квартире и размышляя, отчего же Макс в очередной раз столь явно ею пренебрегает. Но веры ни в себя, ни в него это никак до конца не возвращало. Как, впрочем, и хорошего настроения. В конце концов, оказавшись в своей комнате и решив, что надо хоть чем-то заняться, чтобы совершенно себя не изгрызть, Поля села за секретер, намереваясь написать ответ на письмо тётки Алевтины. Параллельно с этим намерением созрело и другое решение, причём очень важное. Полина поняла, что все же возьмёт к ним в дом ещё одну помощницу — ту самую Лизу, о которой писала ей опочкинская соседка. Возьмёт. И даже с Максом по этому поводу не посоветуется. Потому как, раз уж он сам совершенно перестал с нею делиться идеями и планами, то, стало быть, и ей теперь это тоже совершенно незазорно… Довольно резко выдернув, с этой сердитой мыслью, один из ящиков секретера, чтобы достать перо и бумагу, Поля внезапно наткнулась на заброшенную туда ещё со вчерашнего вечера кипу бумаг с набросками писем от потенциальной «незнакомки». Все вместе, они буквально вывалились ей навстречу и ещё сильнее разозлили, породив желание немедля все скомкать и выбросить. А лучше даже и сжечь. Но, чуть успокоившись, Поля все же удержалась от этого прорыва. Вновь взяла в руки всю стопку листов, перечитала… Какое-то время подумала. Потом отложила в сторону, взяла себе новый, чистый лист. И, поразмыслив ещё немного, вывела на бумаге первых четыре слова: «Скажите мне, что труднее…»
Макс Черкасов: * с таинственной Незнакомкой* Объявление вердикта – «не виновен» – зал встретил неоднозначно. Среди аплодисментов был отчетливо слышен недовольный ропот, свист и даже отдельные выкрики: «Позор!». На которые сам Макс, впрочем, особенного внимания не обращал. Как и на лица тех, кто, напротив, поздравлял и тянулся к нему с рукопожатиями. Он действительно устал после этого процесса. Пожалуй, как прежде еще ни разу не уставал. И также впервые в жизни абсолютно не чувствовал удовлетворения от только что одержанной победы. Хотя подзащитный, теперь уже бывший, и уверял со слезами на глазах, что Макс только что спас ему не только свободу, но также и саму жизнь: - Признаюсь, как на духу, Максим Евгеньевич, теперь уже можно. Я ведь, и вправду, решился. Думал, ну вот отправят меня в узилище, а там и… всему конец! Жить без свободы для меня страшнее, чем жить без чести! - Но ведь до этого же вы как-то справлялись? – холодно на него взглянув, внезапно поинтересовался Черкасов, отстраняясь и высвобождая локоть, в который в порыве благодарности вцепился его собеседник. - Что вы имеете в виду? - То, что вы меня обманули, Алистратов. Вернее, намеренно скрыли от меня факт, который, будучи обнародован стороной обвинения, едва не разрушил всю линию защиты, - ответил Макс, стараясь, чтобы голос его звучал как можно более беспристрастно. Последнее было сложно – учитывая каких трудов и усилий на самом деле стоило нивелировать ущерб, нанесенный вновь открывшимся для суда – и, внезапно, прямо во время того самого злосчастного заседания, для самого Черкасова – обстоятельством, что несколько лет назад его доверитель уже был, оказывается, отставлен с прежнего места службы в Москве примерно за такие же делишки, как те, что ныне привели его на скамью подсудимых здесь, в Петрограде. Просто в тот момент время было еще мирным, а значит, и более терпимым к подобным проступкам. Да и имеющиеся связи в нужных местах позволили спустить всё на тормозах, ограничившись временным отходом от дел «по собственному желанию» и «по состоянию здоровья». Вскоре эта история вовсе забылась, а карьера господина Алистратова вновь двинулась в гору – причем, теперь уже в столице, до тех пор, пока не натолкнулась на внезапное препятствие в виде роковой страсти, что связала его благоверную и его же первого заместителя. Решившего в итоге устранить соперника не только из постели своей любовницы, но и со служебного поста. Разумеется, с тем, чтобы затем занять его самому. Вынужденно вникая после во все эти детали и подробности, Черкасов чувствовал себя так, будто ненароком провалился в выгребную яму. Но винить – в том, что не выяснил, не разобрался, не узнал всё прежде, нежели Алсуфьев, сиявший, подробно излагая в суде нарытые им факты, словно медный грош, было некого. Кроме самого себя. Как и за то, что теперь придется так или иначе доводить до конца дело, заведомо не ощущая в нем своей полной моральной правоты. Кто-то может сказать, что дело адвоката – защищать, а не судить. Потому неважно, что он чувствует по отношению к подзащитному. Словно военный хирург, к которому приносят раненых сразу с обеих сторон поля боя, и помогать надо каждому одинаково. Вот и Максу пришлось на этот раз оказаться именно в таком положении. И ровно так же, как уважающий себя врач, он выполнил свою работу настолько хорошо, насколько мог. Применив все имеющиеся в его арсенале средства и умения. И добился победы, убедив суд и присяжных, что нынешнее дело не должно рассматриваться в связи с той, давней историей потому, что сейчас расследуется вовсе не она. А конкретно в этом существуют достаточные доказательства невиновности его подзащитного. - И еще то, - глядя прямо в лоб набычившемуся еще после первой реплики бывшему чиновнику, продолжил он, - что даже несмотря на вынужденное присутствие в этом процессе в качестве вашего защитника, я не перестану считать вас подлецом и свиньёй. Затем коротко кивнул, и, оставив Алистратова в компании Рябинкина, слушавшего весь этот диалог с широко раскрытыми от удивления глазами, пошел прочь из давно уже опустевшего зала заседаний. Настроение по-прежнему было ни к чёрту, поэтому ехать сразу домой – и уж тем более в контору, совершенно не хотелось. Поэтому следующие три часа Макс провел поначалу просто бесцельно прогуливаясь по городу – чтобы проветрить голову, а после – осел в первом подвернувшемся на пути более-менее презентабельном трактире. Где плотно пообедал и осушил под заунывные цыганские песнопения примерно с полштофа водки. Почти нисколько, впрочем, от этого не опьянев. Домой вернулся, когда уже стало заметно темнеть и потому на улице зажгли фонари. В прихожей, откуда, против обычая, Макс сегодня не объявил о своём возвращении, было темно. Полина, по всей видимости, находилась в детской, потому не слышала, как он открывал дверь. Но это было Черкасову только на руку. Ведь она непременно начала бы расспрашивать, а объяснять что-либо прямо сейчас не было ни сил, ни особого желания. Потому, быстро раздевшись, он сразу, не заходя в гостиную, направился в кабинет – коротко кивнув по пути выглянувшей из кухни в коридор Марии Фроловне, и решительным жестом отказавшись от предложенного ею ужина. На столе, в массивное кожаное кресло перед которым Макс вскоре с наслаждением опустился, его, как обычно, ждала собравшаяся за день свежая корреспонденция. Несколько газет, письма. Первые он сразу, не читая, забросил в корзину. А вот письма все же решил проглядеть – вдруг, что-нибудь по-настоящему важное. Этот конверт – совершенно обычный на вид – привлек его внимание, прежде всего, тем, что не нёс на себе имени отправителя. Точнее, отправительницы. Почерк, которым было написано его собственное имя в графе адресата, выглядел явно женским, хотя и каким-то странным, неуверенным. Должно быть, именно это и сыграло свою роль в том, что Макс все же решил его распечатать первым, хотя сразу предположил, что внутри, скорее всего, окажется признание очередной анонимной обожательницы. С тех пор, как он женился, их, впрочем, стало заметно меньше – и Макс относился к этому факту с некоторой долей иронии. Порой даже шутливо пеняя Полине, что она лишила его поддержки верных поклонниц. На что та обыкновенно ехидно замечала, что никакие это не поклонницы, а всего лишь обычная театральная клака. Клака или не клака, но сейчас ему, кажется, годилась даже такая поддержка. Потому, разрезав ножом конверт, Макс извлек и развернул перед собой аккуратно сложенный втрое лист. «Скажите мне, что труднее – заставить ангела спуститься на землю или облечь в слова свои чувства?! И я отвечу: второе. Ибо произнесённое вслух больше невозможно прятать даже от себя, в то время как невысказанное ещё можно игнорировать, считая, что его попросту не существует. Я решилась вам написать, но решусь ли отправить это письмо, или же брошу в огонь – ещё не знаю. Вы спросите: кто я такая? И почему решилась вас побеспокоить? – писала, как теперь уже было абсолютно ясно, действительно, дама. И, прочитав эту последнюю строчку, Макс невольно усмехнулся и вскинул брови: а, правда, кто? И почему? И тут же опять погрузился в чтение, чувствуя себя еще больше заинтригованным. – Отвечу просто: обычная женщина. Одна из многих в вашем более чем обширном окружении. У меня есть муж – хороший человек, но уже достаточно долгое время рядом с ним я чувствую себя не самостоятельной личностью, а лишь неким «именем прилагательным». Но я не виню его в этом. Говорят, невозможно прожить одной только пылкой страстью и целого дня. Что тогда говорить о месяцах и годах? Обо всей долгой жизни? Тем более, когда самой природой устроено так, что мужчины забывают её быстрее. Смеем ли мы осуждать природу? Не стоит ли и на самих себя взглянуть чуть более критически? Ведь мы, женщины, хотя и слабы, однако в большинстве случаев все же вольны сами выбирать, кем быть: личностью или вещью. То же и в любви. Уж если мы позволяем мужчине смотреть на нас как на вещь – пускай ему необходимую, красивую, даже драгоценную – однако вещь; если становимся полностью покорными его воле, желаниям, то стоит ли удивляться, обнаружив однажды, что от нас самих не остается более уже почти ничего? Мне же хочется верить, что женщина вправе сохранять независимость, оставаться госпожой своих мыслей и своего тела, быть собой – даже если когда-то она полностью доверила свою жизнь и судьбу полюбившемуся ей мужчине. Но высказать где-либо вслух подобные суждения для меня невозможно. Нам, женщинам, простительна излишняя сентиментальность и болтливость. Извинительны даже глупость, а порой и коварство. Однако излишняя склонность к размышлениям – почти всегда синоним непозволительной вольности взглядов и чудаковатости. Вы спросите: но почему же тогда я решилась открыть свою душу перед вами? Почему не испугалась вашего осуждения? Ответить на эти вопросы очень легко. Потому что именно рядом с вами я когда-то ощущала себя абсолютно свободной. Была, пусть и совсем недолго, той, от которой нынче осталось лишь воспоминание. Ну вот. Кажется, я написала уже слишком много. И теперь вы, верно, недоумеваете и мучительно пытаетесь понять, кто я. Может быть, даже уже перевернули страницу в поисках подписи, или осмотрели конверт, ища адрес и имя отправительницы. Но нет, не рассчитывайте. Раскрывая вам свои мысли и чаяния, я надеюсь и далее оставаться в тени как реально существующая персона. Ибо хочу быть совершенно уверена, что это никак не затронет моей жизни вне эпистолярных рамок. Надеюсь, вы поймете это желание и не осудите моей слабости. Точнее, уверена в этом. Потому что помню вас прежнего. Возможно, лишь только и придуманного мной в собственном воображении. Но вы ведь не посмеете отнять у меня этот чудесный образ! И оставите мне возможность, закрывая глаза, представлять и придумывать вас снова. Чтобы и далее иметь возможность хотя бы ненадолго вновь становиться собой, настоящей…» На этом письмо неожиданно обрывалось. Как будто бы на полуслове. Но даже если бы там было написано что-либо еще, то прочитать его прямо сейчас Макс, проглотивший предыдущую страницу, и даже не заметивший, как это произошло, вряд ли бы успел. Потому что именно в этот момент дверь его кабинета чуть приоткрылась и в комнату тихо проскользнула Полина.
Полина Черкасова: *с муженьком* С возвращением Макса из Москвы нелепая ссора перед отъездом, по обоюдному молчаливому уговору, была передана полному забвению. Всё ещё немного обижаясь в душе на мужа за его тогдашние слова, разумом Полина, конечно же, понимала, что сказаны они были сгоряча, а вовсе не от сердца. Потому и продолжать дуться на него всерьёз спустя несколько дней, да ещё и после искренних извинений, принесенных практически сразу же, попросту глупо. Особенно сейчас, когда у Макса возникли сложности по службе. Какие именно, выяснить, правда, не удалось даже во время разговора с Серёжей, которого Полина, конечно же, не упустила возможности об этом расспросить. Но Рябинкин, твердо наученный ею же самой никогда не выносить за стены конторы подробностей, связанных с делами, что ведёт Максим Евгеньевич, лишь краснел, пыхтел и виновато глядел исподлобья, так при этом и не расколовшись. Чем одновременно разозлил и умилил Полю, ничуть не приблизив к пониманию того, что же происходит на самом деле. Не рассказал по приезде ничего и сам Макс. Но теперь уже и сама Полина, видя, как он вновь, едва перехватив что-то на ужин, сразу вновь ушёл в кабинет работать над завтрашней — заключительной — речью, не осмелилась приставать с вопросами. Потому неудивительно, что весь нынешний день прошёл в напряжённом ожидании. Хотя, сам момент возвращения мужа домой Полина и пропустила: убаюкивала Никиту. Который, видно, чувствуя её собственное напряжение, тоже никак не хотел засыпать. Но вот это все же произошло. И, осенив своего малыша на ночь крестным знамением, Поля потихоньку выскользнула прочь из детской. Тут же и узнав от кухарки, что Максим Евгеньевич уже, оказывается, с четверть часа, как дома, «трапезничать наотрез отказались и к себе удалились». Почувствовав в этом недобрый знак, Поля нахмурилась и объявив Марии Фроловне, что ужинать одна тоже не станет, поспешила к мужу. Дверь кабинета была слегка приоткрыта. Потому она вошла без стука, успев заметить, что сидящий за своим рабочим столом Макс читает какое-то письмо. Которое, впрочем, заслышав её появление, он тут же сложил, засунул обратно в конверт и положил поверх прочих. Только в тот момент Поля и поняла что это то самое. Которое она написала — и сама же об этом, кажется, напрочь забыла среди тревог и волнений прошедшего дня. «Значит, все-таки прочитал…» — промелькнула мысль. Но главной сейчас была все же не она. И первым делом Поля с тревогой заглянула мужу в глаза, пытаясь по их выражению понять всё ли у него благополучно. - Не слышала, как ты пришёл, – сказала она затем, подходя к нему ближе и наклоняясь, чтобы поцеловать. – Устал? - Устал, — со вздохом приподнимая уголки губ в короткой улыбке честно признался Макс. И, ответив на поцелуй жены, тут же взял её за руку и мягко потянул, предлагая устроиться у себя на коленях. Полина не сопротивлялась. - М-мм, выпил? — с деланым недовольством наморщив нос, усмехнулась она в тот же момент, ощутив рядом с привычными ароматами одеколона и табака запах алкоголя. - Выпил! — сморщив виноватую рожицу, он кивнул и откинулся на спинку кресла. - И… можно ли узнать, по какому же поводу? От радости или с горя? - С горя — что ужасно давно не обнимал и не держал тебя на руках. И от радости — что, наконец, могу позволить себе исправить эту оплошность, — объявил Макс, вновь затем подаваясь вперёд и утыкаясь лицом в вырез декольте её домашнего одеяния. - Ну я же серьёзно! — качнув головой, Поля с укоризной вздохнула. Однако не отстранилась. — Как все прошло в суде? - Прекрасно, — пробормотал он, также не изменяя выбранной диспозиции. — Твой муж опять всех на свете победил. Ты мной гордишься? Затем усмехнулся и, все же, чуть отодвинувшись, заглянул в глаза. - Я тебя люблю. И гордиться тобой буду всегда, что бы ни случилось, – убирая с его лба прядь волос, просто и без улыбки ответила Поля. После чего провела пальцем меж бровей, разглаживая «тревожную» морщинку, коснулась легким поцелуем места, где та посмела образоваться, и далее снова — губ, всё ещё чуть подрагивающих в усмешке. Сперва с прежней бережной нежностью, затем, вдруг, неожиданно пылко, словно желала вложить в эту новую ласку всю слишком долго сдерживаемую, неутолённую страсть.
Макс Черкасов: * с женушкой-коровушкой* Почувствовав перемену, и сам Макс, тотчас же обнял её крепче, словно откликаясь на безмолвный призыв. Затем чуть отстранился, посмотрел в глаза — а через мгновение, они вновь страстно целовались. И в этот раз уже ничто не могло их остановить: ни определенные неудобства кресла, ни одежда, избавиться от которой ни у кого не хватило терпения. Ни даже оставленная незапертой дверь кабинета — о чём Макс, усмехнувшись, все же решил напомнить Полине, когда пик блаженства был уже покорён. - Оказывается, я женат на весьма распущенной особе. - Можно подумать, тебе это не нравится, — промурлыкала она в ответ, всё еще зарывшись пальцами в его волосы и прижимаясь щекой к макушке, блаженно прислушиваясь к постепенно утихающим отголоскам недавно накрывшей их двоих волны наслаждения. - Конечно нравится! Ещё как нравится… Безумно нравится… — соглашался Макс, отмечая каждую из своих реплик короткими поцелуями Полиной груди, так удобно находившейся сейчас прямо на уровне его лица. - Ну ладно-ладно, верю, перестань… — вдруг от него отодвинувшись, Полина вновь стянула края своей блузки и принялась быстро застегивать пуговицы. - Почему? — наблюдая за её действиями в совершенном недоумении, Макс слегка нахмурился. — Что такое? - Ой, ну только не делай вид, что не понимаешь! - Прости, но это действительно так! - Молоко! — сделав «страшные глаза», одними губами, беззвучно, выговорила Полина. - Какое… а! О, Господи! — накрыв лицо ладонью, Макс, которого всегда поражало это странное женское свойство стесняться каких-то обыденных и вполне себе естественных вещей, громко вздохнул. Затем опустил руку чуть ниже, и, пряча за нею улыбку, прибавил с нежностью в голосе. — Коровушка ты моя! - Я?! — тотчас оставив возню пуговицами, воскликнула Поля. — Это ты меня так сейчас назвал?! - Угу, — кивнул Черкасов. — А что такого? - А то, что ещё раз услышу подобное — убью! — ткнув его указательным пальцем в грудь, и свирепо глядя в глаза, тихо, но чётко произнесла Полина. — Ясно? - Куда уж яснее! Не ясно иное: чем тебе, собственно, так не угодили коровы? Абсолютно прелестные, на мой взгляд, и очень полезные животные… Ну, что ты делаешь? Мне же больно! — не успев толком увернуться от без раздумий отвешенной отнюдь не шуточной жениной оплеухи, Макс, смеясь, вжался в спинку кресла, укрываясь от следующей. Но, спустя секунду, ловко схватил Полину в охапку и снова крепко прижал к себе. - Ведь я же любя! - Я тоже! — буркнула она куда-то ему в плечо, все ещё смущаясь и злясь одновременно. Причём, злясь все больше на саму себя. За то, что смутилась. И ещё за то, что дала Максу это почувствовать. Будто кисейная барышня! — Господи! И за кого я только вышла замуж?! - И, главное, нет ведь уже пути назад!.. – сочувственно кивнул Макс, на душе у которого впервые за весь этот долгий день было сейчас настолько легко и спокойно, чтобы шутить без всякого оттенка сарказма, а просто потому, что хорошо и действительно хочется улыбаться. – Слушай, а давай проведем завтрашний день вместе? – спросил он вдруг, резко меняя тему. – Возьму пару выходных. Имею право! Надеюсь, за двое суток моего отсутствия в конторе Рябинкин не успеет совершить фатальной глупости. - Зачем ты так о бедном Серёже?! Я лично уверена, что он ничего не испортит и за больший срок! Он очень старательный. - Старательный, да. Но порой слишком уж тугодумный. С тобой точно не сравнить… Ну да не о нём речь, скажи лучше, как тебе моё предложение? - Очень нравится! Я так по тебе соскучилась! — честно созналась Поля, в очередной раз вызвав у мужа улыбку. — И чем мы займемся? - Сходим куда-нибудь, будем гулять, бездельничать, в конце концов. Да и не всё ли равно чем? Главное — вдвоём! Теперь настала пора улыбнуться Полине. - А ты ни о чем не забыл? — иронично поинтересовалась она, и Макс тут же сделал вид, что сильно призадумался. - А! Месье дофин! Тревожишься о том, кем он станет повелевать в твоё отсутствие? Ну это вполне легко решается, в чем мы даже уже имели возможность убедиться. Мария Фроловна наверняка не откажет в помощи и на этот раз. Тем более, кажется, ей и самой только в удовольствие понянчиться с Никитой. - И все же, я сомневаюсь, — помолчав какое-то время, проговорила Полина, в душе которой чувство долга боролось с желанием хотя бы на время вновь ощутить себя свободной от извечных домашних забот. - А я вот — ничуточки! — чмокнув её в наморщенный в раздумье лоб, ответил Макс. — Поля, ты самая лучшая, самая ответственная мама на свете. Но даже тебе необходимо отдыхать. Поэтому решено: завтрашний день проведём в праздности! Я так сказал! Муж я, в конце концов, или не муж?! - Ещё какой! — окончательно сдаваясь, Полина мотнула головой и тихонько рассмеялась. На том и договорились. Оставив его в кабинете, Поля в очередной раз отправилась проверить, как там спится Ники. Сам же Макс, пообещав дождаться её возвращения уже в спальне, встал из-за стола следом. При этом взгляд его вновь случайно упал на послание странной незнакомки. Однако настроение изменилось. Потому первым прорывом было попросту выкинуть его в корзину и забыть. Но, взяв конверт в руки и покрутив его перед собой ещё пару секунд, Макс всё-таки этого не сделал. А, открыв ящик стола, предназначенный для важных бумаг, оставил письмо среди них — не совсем, впрочем, отдавая себе отчет, ради чего так сейчас поступает…
Макс Черкасов: *с прелестной соней* Утром следующего дня Макс проснулся раньше обычного. Полина рядом еще спала. Тем не менее, когда он попытался осторожно выбраться из-под крепко обнимающей его даже во сне супружеской десницы, недовольно нахмурилась и принялась бормотать что-то неразборчивое, но явно укоризненное. - Хорошо-хорошо! Всё понял! Спи! – усмехнулся Макс, на какое-то время вновь замирая, чтобы дождаться, пока сон жены вновь станет глубок и крепок настолько, чтобы незаметно оставить её в одиночестве. Это было крайне необходимо для осуществления первого пункта задуманного еще накануне вечером плана. Получилось – спустя примерно четверть часа. Когда, тихонько одевшись, но, не обуваясь, а просто с ботинками в руках, Макс на цыпочках покинул спальню и столь же аккуратно прикрыл за собой дверь. Пока возился в коридоре и прихожей, заканчивая гардероб, из кухни успела выглянуть Мария Фроловна, как обычно, уже с самого раннего часа занимавшаяся там по хозяйству. На лице её было написано крайнее удивление и немой вопрос, но, предвосхитив его вербальное выражение, Макс успел приложить к губам указательный палец и далее жестом показал, что все в порядке. Кивнув, кухарка вновь исчезла в своих владениях, а сам он, наконец, вышел из квартиры. Далее, быстро преодолев парадную лестницу – на улицу. А уж там – пошагал прямиком к ближайшей цветочной лавке. Где быстро выбрал яркий букет разноцветных фрезий и, подмигнув кокетливой молодой цветочнице, поглядывавшей на него с явным интересом, столь же стремительно вернулся обратно домой. Поля по-прежнему дремала. Тихо опустившись на край их кровати, он некоторое время с нежностью рассматривал её безмятежное лицо, обрамленное разметавшимися во сне темно-русыми кудрями, прежде чем всё-таки решился нарушить её сон. Сделал это, впрочем, не резко, не грубо. А, как обычно, чуточку не всерьёз – вначале осторожно пощекотал нос какой-то, весьма похожей на укроп, длинной травинкой, выдернутой из букета прямо в этот же момент, а когда Поля отвернула лицо, пытаясь избавиться от беспокоившего её предмета, склонился прямо к маленькому розовому уху и тихо прошептал: - Очнись, соня, утро на дворе! - Ты совсем как твой сын! Вот вечно вам обоим не терпится разбудить меня именно посреди самого сладкого сна! – поворачиваясь к мужу, однако, по-прежнему не открывая глаз, недовольно пробурчала Полина. Хотя, по правде сказать, конкретно сегодняшняя ночь прошла для неё на удивление спокойно: Ники впервые проспал до утра, поэтому до утра – за исключением того времени, которое они с Максом еще успели посвятить друг другу после того, как переместились в спальню из его кабинета, столь же крепко спала и сама Поля. Так что недовольство её было по большому счету притворным, что Макс прекрасно понимал, и поэтому совершенно не собирался всерьёз на него реагировать. - Ну и что же тебе там приснилось? Или, может быть, кто? – усмехнулся он, снова наклоняясь и сдувая с Полиной щеки очередной непоседливый локон. - Не скажу! – ответила она всё с той же интонацией. – Это мой секрет! Затем сладко потянулась – зная наверняка, как на него действует этот незатейливый жест и, наконец, открыла глаза, тотчас удивленно вскинувшись, когда увидела, что он уже вполне одет: - Я не слышала, как ты встал! - А я не только встал, но даже и еще кое-что успел сделать! – многозначительно приподняв брови, Макс протянул жене букет, который она тотчас поднесла к лицу, с удовольствием зарываясь носом в прохладные пахучие бутоны. - Фрезии! Обожаю их аромат! – проговорила она, вынырнув наружу спустя минуту, со счастливой улыбкой. – И тебя тоже обожаю! - Что? Неужели только во вторую очередь после аромата цветов?! Вот так невзначай и узнаешь истинные помыслы своей благоверной! – вздохнул Макс. – Что ж, буду стараться дальше! - Да, и прежде всего, постарайся не говорить больше подобных глупостей! А то я точно начну сомневаться, что мне достался самый умный мужчина на свете! - Какая грубая лесть! Но мне всё равно приятно! – рассмеялся он в ответ. – Поэтому, пожалуй, даже сделаю вид, что я в неё поверил. А вот что есть чистая правда, так это то, что твой «умный мужчина» изрядно голоден, потому не отказался бы как следует позавтракать, но только не дома… Ты ведь еще не забыла, что сегодняшний день исключительно наш с тобой? - Конечно же нет! Но сейчас пока еще утро, и оно в любом случае принадлежит второму мужчине, которому я точно не могу отказать в завтраке! – чмокнув мужа в щеку, Поля свесила ноги с кровати и принялась шарить по полу в поисках домашних туфель. – Я ему, конечно, объясню, что папа очень торопится. Уверена, он всё поймет! А пока буду с ним, заодно подумаю, куда мы сегодня пойдем. Или у тебя уже есть идеи? - Да нет, ничего особенного, поэтому готов предоставить право выбора в твое полное распоряжение! Согласно кивнув, Полина упорхнула в детскую. А сам Макс, по правде, ничуть не рассчитывающий на то, что жена вернётся оттуда меньше, чем через полчаса – да и то навряд ли, решил пока привести себя в порядок: принял утренний душ, как следует побрился. Затем, подумав, что успеет еще проглядеть пару оставленных неоткрытыми накануне писем, отправился в свой кабинет. Где, конечно, почти сразу вспомнил о необычном вчерашнем послании, которое вдруг захотелось перечитать. «Будто содержащиеся там слова за ночь могли каким-то магическим образом изменить свой смысл или значение», - подумал он, со смущенной усмешкой доставая конверт из ящика, и после внимательно и долго разглядывая почерк отправительницы, в попытке хотя бы таким образом угадать, кем она может быть. Но зрительная память оказалась столь же бессильна, как и та, что порой позволяет узнать автора написанного по присущей лишь ему манере излагать. В конце концов, испытав нечто, вроде досады, Макс плюнул на это глупое и бессмысленное занятие: далась же ему эта особа! Особенно сегодня! Да, в принципе, и вообще, решил он, скомкав в итоге злополучное письмо вместе с конвертом, и бросив его затем в корзину для бумаг, подлежащих дальнейшему сожжению в камине. А сам встал и направился в комнату сына. Полина была еще там, кормила малыша, сидя в кресле напротив окна. У ног её уютно свился клубком верный Цицерон. Картина эта выглядела столь умиротворяющей и благостной, что Макс невольно улыбнулся. - Вижу, не очень-то получилось договориться насчет быстрого завтрака? – спросил он шепотом, присаживаясь на корточки с ними рядом и осторожно дотрагиваясь кончиками пальцев до макушки абсолютно сосредоточенного на своем, безусловно, важном и ответственном деле, малыша.
Полина Черкасова: *с милыми мальчишками* Максим редко заходил в детскую. Но вовсе не потому, что не интересовался сыном. Много раздумывая над этим странным феноменом сразу после появления Ники, Поля в итоге стала догадываться, что все дело в той самой пресловутой неловкости и боязни невольно причинить вред, которую испытывают перед младенческой хрупкостью довольно многие мужчины. Особенно такие большие и сильные, как её Макс. Потому не обижалась и не торопила события, разумно решив, что однажды все в этом смысле как-нибудь само по себе утрясется и наладится. Вот и сейчас поначалу лишь с потаенным удовольствием молча наблюдала за робкими и почти невесомыми — словно бы Макс действительно проверял, не отвергнут ли его — прикосновениями, исполненными той нежности, которую ни за что на свете не сыграть и не сымитировать, если не испытывать её на самом деле. И лишь сполна насладившись этим зрелищем, ласково улыбнулась, высвободила руку — вернее, пока лишь её указательный палец, из крепкого захвата сыновнего кулачка, а после взяла ладонь мужа и уложила её поверх детской головки, где первый младенческий пух начал уже постепенно сменяться шевелюрой того же, светло-пшеничного оттенка, что и у самого Макса. - Да нет, думаю, Ники как раз все понял верно. И просто решил наесться заранее впрок, чтобы мы с тобой могли быть свободны подольше… А ты сам-то не желаешь, пока мы тут не закончим, хоть чаю выпить? - Не-а! Макс мотнул головой, продолжая завороженно наблюдать за малышом, и Полина, тихо усмехнувшись, не стала его переубеждать. Из дому они вышли часа через полтора. - Ну, что ты решила? – поинтересовался Черкасов, усаживаясь за руль своего автомобиля следом за расположившейся, как всегда, на соседнем месте женой. — Куда поедем развлекаться? - А давай в синематограф? — предложила Полина. — В «Паризиану»! Сто лет там не была! Но прежде где-нибудь, конечно, позавтракаем. Можно у Палкина, это ведь рядом? - Ну да! - Вот и отлично. А место, где мы будем обедать, выбери ты! - Тогда, может быть, к Кюба? - Даже так, месье? — удивленно к нему поворачиваясь, весело переспросила Поля, услыхав название, которое уже много лет считалось в столице едва ли не главным символом респектабельности и хорошего вкуса, если речь заходила о заведениях подобного рода. Трапезами в «Cafе de Paris» – таково было современное название этого ресторана, которое из коренных петербуржцев, впрочем, почти никто не использовал, предпочитая именовать по фамилии прославившего его предыдущего владельца, не брезговали даже особы Императорской Фамилии, а для остального приличного общества «Кюба» традиционно полагался единственным местом в городе, куда дамам было не зазорно отправиться без сопровождения мужчин. До свадьбы и сразу после неё, Полина и Макс тоже нередко туда захаживали, но с рождением ребенка их светская жизнь, без того по понятным причинам не слишком-то бурная, и вовсе почти сошла на нет. Так что в идее мужа посетить именно этот ресторан Поля почувствовала еще и некий намёк – вернее, отсылку к тем временам, когда их отношения были абсолютно безоблачны, а сами они – легки на подъем и не связаны почти ничем, кроме взаимных клятв. - Только так, мадам! Ведь это только наш день! Надо провести его самым лучшим образом! — кивнул, тем временем, Макс, взгляд которого светился одновременно любовью и лукавством, что лишь подтвердило Полину догадку и заставило сердце сладко заныть от предвкушения. Разумеется, не только и не столько этого самого обеда в лучшем ресторане города, но и всего, что муж без слов, но совершенно понятно обещал ей в его продолжение после возвращения домой. «Если, конечно, Ники снова над нами смилостивится!» - подумала она следом и, не сдержавшись, тихо усмехнулась этой мысли, а когда внимательно наблюдавший за ней в этот момент Максим спросил, в чем дело, лишь беззаботно мотнула головой и ответила, что она просто очень счастлива. И в этом не было ни капли обмана. Еще со вчерашнего вечера все, что до этого так долго терзало её и мучило, заставив даже ввязаться в казавшуюся теперь какой-то нелепостью авантюру с анонимным письмом, будто бы само по себе и исчезло. Сгорело в страстном огне их общей прошлой ночью, растаяло от тепла сегодняшних утренних улыбок... Развеялось, словно злые чары. И теперь они с Максом вновь стали самими собой, а не теми двумя сердитыми ежами, ощетинившимся иголками взаимных обид, и так и норовящими, постоянно ссорясь по пустякам, уколоть ими друг друга почувствительнее. Завтрак в «Палкине» удался на славу. Сытые и довольные, оставив свой автомобиль около ресторана, к флигелю доходного дома Дернова, где и находился выбранный Полиной синематограф, решили дойти пешком. Заведение это, хоть и открылось относительно недавно, уже успело прославиться на весь город. Его достоинства и удобство для посетителей – любителей новомодного искусства синематографии, были несомненны и неоспоримы даже на фоне единственного достойного конкурента, «Пиккадили». И дело было не только в технических новинках, из которых чего стоила лишь одна раздвигающаяся крыша, роскошном внутреннем интерьере и зрительном зале, напоминающим настоящий театр, но и в разнообразнейшем репертуаре. Разноцветными афишами с множеством названий были заклеены все тумбы у входа. Но Макс и Полина сразу решили, что пойдут именно на тот сеанс, на который успеют. Ближайшим сеансом оказалась совсем новая кинолента с участием Холодной, Бибикова и Полонского под названием «Миражи». Как оказалось, мелодрама, чему Макс, честно признаться, был не слишком-то рад. Лично его бы больше устроило что-нибудь поживее, вроде тех же «Вампиров», афишу которых он успел разглядеть рядом с одним из соседних кинотеатров еще по дороге в ресторан. Но, так как Поля захотела именно в «Паризиану», то выбирать, по сути, и не пришлось. Впрочем, Макс ничуть об этом не жалел. Что касается самой Полины, то она тоже толком не знала, что конкретно им предстоит увидеть на экране – довольно давно уже перестала следить за новинками, хотя прежде они с Нюрой, помнится, старались смотреть все появлявшиеся на экранах новинки. Но после замужества жизнь Полины слишком изменилась. И с Нюрой они с тех пор виделись разве что несколько раз, причем, еще до рождения Никиты.
Макс Черкасов: * вместе в кино * Несмотря на относительно ранний сеанс и будний день, в зале, куда супруги Черкасовы вошли, спустя несколько минут, оставив до того в гардеробе свою верхнюю одежду – еще одно новшество, прежде в кинотеатрах этого посетителям не предлагали, были заняты многие места. Но Макс всё равно довольно быстро разглядел два стоящих рядом практически посередине стула в одном из средних же рядов. Что оказалось очень удобно – как и сами эти мягкие, с обитыми тканью подлокотниками, сиденья – практически кресла. Вскоре вокруг них медленно погас электрический свет и на, напротив, весьма ярко засветившемся экране возникли и ожили картины из жизни выдуманных людей, сопровождаемые поясняющими происходящее титрами и разными по настроению и степени драматизма – в зависимости от того, что требовал сюжет, музыкальными мотивами в исполнении местного тапёра. Тоже, кстати, весьма профессионального. История, как и следовало ожидать в подобном случае, была довольно проста и стара, как мир: любовный треугольник из молодой артистки, её порядочного, но неудачливого жениха и куда более успешного красавца-соблазнителя из высшего света, ради которого героиня, презрев все условности, очертя голову бросается в самый омут страстей. А после, уже вероломно оставленная им ради нового увлечения, осознает всю глубину своего падения и сводит счеты с жизнью. Душевные муки несчастной Марианны были необычайно убедительны. И, украдкой оглядевшись, в какой-то момент Макс увидел, что довольно многие зрители – причем, не только дамы, украдкой подносят к глазам платки. Вот и Поля, ладошку которой он нежно держал в своей руке практически весь сеанс, вдруг тихонько захлюпала носом, а потом тоже полезла к себе в сумочку. Но в темноте найти в ее недрах хоть что-то было не так-то просто, потому Макс, которого разыгравшаяся на экране драма тронула разве что самую малость, как уже не раз случалось в подобных случаях, тут же с улыбкой протянул ей свой собственный. Тем временем, героиня на экране дошла до предела страданий и под особо громкие и трагические аккорды и испуганные «ахи» зрителей вытащила откуда-то револьвер, пустила себе в висок пулю и, словно подкошенная, рухнула обратно в кресло, на которое прежде зачем-то забралась прямо с ногами: «Видимо, чтобы удобней страдалось», - предположил Макс в попытке найти ответ на этот странный, и так некстати пришедший в голову вопрос. Когда же уже вышли из зала, на обратном пути в гардероб, он рискнул поделиться своими идеями с Полиной. Но та лишь сердито шмыгнула носом, назвала его «бесчувственным чурбаном» и заявила, что ей фильм просто очень понравился, а Холодная, и вовсе, играла гениально. - Я, в принципе, и не спорю! – миролюбиво заметил Макс, пожимая в ответ плечами, - она прекрасная актриса. Но, убей, не пойму, почему все вокруг сходят с ума от ее красоты? - Да ты что?! – остановившись прямо посреди фойе, Поля уставилась на мужа в изумлении. – Она же настоящая дива! Такие выразительные глаза! А эта шея, а руки… Макс! Я тебя не понимаю! Да твоя же собственная кузина Санни сейчас разнесла бы тебя за подобные речи в пух и прах: Вера Холодная – ее кумир и идеал! - Ну и пускай! А мой кумир и идеал – это ты, душа моя! – рассмеялся Черкасов, потешаясь не только над извечной горячностью жены, но и над той сложной палитрой эмоций, что немедленно отобразилась на её лице после этих слов. – Обожаю, когда ты вот так на меня смотришь… И хочешь одновременно убить и поцеловать! – быстро притягивая её к себе и склоняясь совсем близко к её виску, шепотом прибавил он через мгновение. А потом столь же стремительно вновь отпустил на свободу.
Полина Черкасова: *с любимым насмешником* - Ужасный человек! – вздохнула Полина и положила ладонь на локоть мужа, направляясь вместе с ним к выходу. В свою бытность секретарем, она, помнится, ужасно злилась на себя всякий раз, когда Максу удавалось втянуть её в спор. Прекрасно изучив её натуру и вечное стремление оказаться правой и независимой в суждениях, тот коварно и беззастенчиво поступал так всякий раз, когда хотел вывести её из себя или просто подразнить. И неизменно выигрывал все их словесные баталии, чем бесил – и в то же время восхищал – Полину еще сильнее. Со временем она, конечно, научилась избегать его уловок. В большинстве случаев, но не всегда. Вот и сейчас, решив чисто из принципа и из женской солидарности вступиться за Веру Холодную, угодила ровно в ту же ловушку: Макс опять, всего одной фразой, перевернул всё так, что дальнейшее возмущение его словами и действиями пришлось изображать, с трудом подавляя довольную улыбку. - Нет, ну в чем-то ты прав, сюжет действительно довольно банальный, хоть это и Чарская. «Cafe de Paris», куда они пришли из «Паризианы» не сразу, а после того, как еще немного побродили вдвоем по Невскому, держась за руки и наслаждаясь ярким мартовским солнцем, славился не только своей аристократической атмосферой, но и изысканной кухней. Поэтому не пустовал даже в будни. Особенно в привычные для большинства часы завтраков, обедов и ужинов. Сейчас время было как раз обеденным. И людей в зале на первом этаже оказалось весьма много. Однако не зря ведь еще одним неоспоримым преимуществом этого ресторана считалась возможность разместить одновременно до нескольких сот гостей. Несколько столиков на выбор сразу же нашлось и для супругов Черкасовых, несмотря на то, что их решение посетить именно «Cafe de Paris» оказалось спонтанным, и потому предварительным заказом никто не заботился. Зал на втором этаже, куда их проводил любезный служащий ресторана, был более камерным, чем тот, что внизу. Здесь же имелись и отдельные кабинеты. Но Полине сразу же приглянулся столик у стены, в глубине помещения, который был отгорожен от остальных огромным деревом в кадке. - Давай сядем там? – предложила она мужу. Он согласился и, приняв от официанта обеденные карточки, они вместе принялись совместно изучать меню, обсуждая, что заказать. - За этот чудесный день! – произнес Макс, салютуя Поле бокалом шампанского, когда с основным обедом было покончено, и далее оставался лишь только десерт и кофе. Полина с улыбкой подняла ему навстречу свой собственный. И в тот миг, когда губы ее коснулись прохладного хрусталя, внезапно увидела, как дверь одного из кабинетов открылась, выпустив в общий зал величаво шествующую Дарью Львовну Черкасову, которую сопровождала самая старшая из её дочерей и, соответственно, сестёр Макса, Лионелла. До этого Поля видела её своими глазами лишь один раз, в день свадьбы Санни и Адальбера де Колиньи. Как, впрочем, и остальных трех своих золовок. И вот теперь, вместе с госпожой Черкасовой, она шла прямо в их сторону… Вернее, конечно же, к выходу. Но миновать того места, где находился их с Максом столик, при этом было невозможно. А значит, неизбежна и встреча. Впрочем, сам Макс, сидевший спиной к дверям кабинетов, а потому не видевший того, что видит его жена, об этой «радости» еще не подозревал. А вот Поля сразу вытянулась в струнку и тихо отставила бокал в сторону. Когда же Дарья Львовна, закончив говорить о чем-то с дочерью, повернулась и встретилась взглядом с ней, робко кивнула и опустила глаза, не понимая, что делать дальше. Заметив её замешательство, Макс обернулся. И тоже, наконец-то, узрев своих родственниц, немедленно встал из-за стола и воскликнул: - Матушка! Лила! Какая неожиданность! Совершенно не чаял встретить вас здесь в этот час, да еще и сразу вдвоём!
Дарья Черкасова: Быть светской дамой – означает уметь при любых обстоятельствах сохранять достоинство и не демонстрировать избыток эмоций не только посторонним, но даже близким людям. Дарья Львовна всегда по праву гордилась, что владеет этим навыком в совершенстве. Но сейчас эмоции оказались уж слишком сильны, а потому – определенно неодолимы. Даже если внешне всё это и выразилось лишь в том, что пальцы чуть крепче обычного стиснули тонкий ремешок ридикюля. После их злополучной ссоры наблюдать своего единственного сына воочию Дарье Львовне довелось всего лишь однажды, около года назад, на свадьбе младшей падчерицы графа Игнатьева, куда были званы все многочисленные родственники, а значит, и сами Черкасовы. Но тогда горечь её обиды за предательство Макса, а также боль утраты (кого, или чего именно, объяснить точно не смогла бы даже сама Дарья Львовна) были ещё слишком сильны. Потому в тот день они с сыном даже не поговорили. И уж тем более не было сил глядеть в сторону той, которая, сделавшись причиной страшного внутрисемейного разлада, кажется, нисколько этим не тяготилась. А, напротив, с довольным видом стояла подле Максима, улыбалась всем вокруг, словно ровня, и с любопытством оглядывалась по сторонам, при этом крепко держа его за руку – как будто лишний раз хотела доказать, что тот теперь принадлежит только ей. С тех пор, еще больше оскорбленная таким публичным пренебрежением, Дарья Львовна зареклась даже думать о том, чтобы искать пути к примирению – в чем с самого начала, с его извечным миролюбием, принялся убеждать её собственный муж. И о чём она, признаться, тоже тайком уже начинала было подумывать. Но нет. После подобного сердце вновь надолго превратилось в лёд, вновь дрогнув лишь в день именин Дарьи Львовны, когда посыльный принес от сына огромную корзину её любимых цветов. Но и тогда она смогла убедить себя, что всё это не искреннее проявление чувств, а лишь простая формальность. А после всё становилось только хуже. Вскоре Эжен, в отличие от неё, даже и не подумавший порвать отношения с молодой семьей, принёс новость о том, что в ней вскоре ожидается прибавление. И надежда Дарьи Львовны на то, что весь этот ужасный морок однажды всё-таки развеется, окончательно умерла. Ведь её мальчик слишком порядочный, чтобы оставить своё дитя даже тогда, когда уже потеряет интерес к этой грубой, но чем-то словно бы приворожившей его выскочке. Между тем, время шло. Эжен, довольно часто навещавший сына, упорно твердил жадно ловившей любые подробности Дарье Львовне, что Макс абсолютно счастлив, а его жена – прелестная молодая женщина и замечательная хозяйка. Но ни это, ни жгучая тоска, что всё больнее разъедала материнское сердце, по-прежнему не могли пересилить несгибаемой гордости, которую сам Евгений Максимович в их общих разговорах всё чаще открыто именовал гордыней. В сердцах даже как-то порекомендовав супруге сходить в церковь и, пока не поздно, покаяться там батюшке в этом смертном грехе. И лишь однажды за всё это долгое время, Дарья Львовна всё же тихо расплакалась, не в силах совладать с эмоциями. Тем утром Эжен стремительно ворвался в её будуар со счастливым возгласом: «Мальчик, Долли! У них только что родился мальчик!» И, подхватив ее на руки, закружил, словно в юности, празднуя обретение нового наследника своего рода столь же бурно и радостно, как когда-то неизменно отмечал появление каждого из собственных детей. Да и внуков, конечно. Вернее, внучек – ибо все их дочери до этих пор столь же исправно и сами производили на свет исключительно дочерей. Так что, и здесь ненаглядный Макс оказался самым-самым. Даже если и вообще не думал о том, как мать воспримет появление на свет его первого сына. А она, конечно, гордилась. Ну что же, блестящая карьера и внук – хоть в чем-то не обманул ожиданий! Раз уж не сумел выбрать невесту из достойного общества. Далее вновь потянулись недели и месяцы. И сын, по сути, известив Дарью Львовну о рождении сына лишь косвенно, через мужа, по-прежнему не торопился приехать с ним в родительский дом. А отправиться на знакомство с малышом самой, да еще и без приглашения… Ну нет! На подобное госпожа Черкасова ни за что не пошла бы даже ради такого события! Ведь это означало бы, что она готова уступить, унизиться и предать свои принципы! Тем не менее, увидеть малыша, конечно, хотелось. И однажды, оказавшись по каким-то своим делам на Каменном острове, как раз неподалеку от того дома, где по-прежнему жил со своей семьей Максим – разумеется, совершенно случайно, Дарья Львовна все же решилась нанести необъявленный визит. Тем более Эжен говорил, что сам он сейчас в Москве. А значит, вероятности встретиться лично и этим потерять перед ним лицо – никакой. Мнение же невестки её по большому счету не заботило. Хотя, нажимая на кнопку звона, в душе Дарья Львовна всё-таки немного волновалась, что не пустит её за порог своего дома. Однако нет! Полина встретила её на удивление спокойно, была вежлива и учтива – но без подобострастия. Пусть и чувствовалось за версту, что подобное даётся ей очень нелегко. И это, надо сказать, старшей госпоже Черкасовой даже понравилось. Все эти мысли, впрочем, едва не вылетели прочь из головы, когда в гостиную, наконец, вынесли внука. Совсем крохотный, с золотистым пушком волос и по-младенчески ярко-синими глазками, он был так похож на своего отца в этом же возрасте, что у Дарьи Львовны невольно перехватило дыхание в горле, тотчас же сжавшемся от волнения и избытка чувств. Но даже тогда она довольно скоро справилась с собой. Сдержанно заметив, что мальчик выглядит очень здоровеньким, но все равно нужно тщательно за ним следить, поблагодарила невестку за возможность его увидеть, поднялась и направилась к выходу. Лишь в передней быстро вручив Полине, пошедшей следом, чтобы её проводить, серебряную погремушку Максима, которую много лет хранила у себя, не отдав никому из прежде рожденных внучек. А после попросила… нет, приказала не рассказывать о своём визите. Полина дала ей слово. И, судя по всему, до сих пор его не нарушила. Чем добавила себе еще немного очков.
Полина Черкасова: *несемейный хор* Похожие эмоции – но без той толики уважения, которую питала к жене Максима её матушка, имела в отношении невестки и Лионелла Евгеньевна Балшич. Вот уже более двадцати лет супруга кавалеристского офицера, а ныне – генерал-майора лейб-гвардии, она обладала характером столь сильным и властным, что, кажется, и сама могла бы командовать полками. И это удивительным образом сочеталось с внешней величавостью и утонченной надменностью, которую мадам Балшич брала за труд хоть сколько-нибудь умерить разве что перед матерью. Которую боготворила и на которую всегда больше всех в семье стремилась быть похожей. К слову, вполне в этом преуспев. Ибо даже сама Дарья Львовна считала именно свою Лилу самой успешной. И самой понимающей. Именно поэтому Лионелла лучше других была осведомлена об её жизни – в том числе и о духовной, со всеми бедами и радостями, которые искренне разделяла и поддерживала. Соответственно, и отношение к новоиспеченной невестке, жене Максима, имела весьма критическое. Однако, в отличие от maman, ничуть не собиралась его таить даже теперь, прилюдно. Потому глядела на неё свысока – и в буквальном смысле, ибо была весьма высокого для женщины роста, и в переносном. Причем так, как обычно разглядывают, поймав его в ловушку, какое-то весьма докучливое и вредное насекомое. Впрочем именно в эту минуту прохладный взор прозрачных голубых глаз госпожи Балшич был обращен не на Полину, а на младшего брата. Который, как на пружинах, подхватившись из-за стола, едва их с матушкой завидел, явно намеревался вести себя так, будто ничего особенного не произошло. Однако выглядел при этом довольно жалко, словно мальчишка, который сделал шалость и теперь не знает, как оправдаться перед внезапно раскрывшими её старшими. «Удивительно, и как ему только удается постоянно выигрывать в судах, будучи таким слизняком?» - холодно подумала Лионелла Евгеньевна. - Мы тоже не ожидали вас здесь встретить, - ответила она, наконец. Сразу за себя и за maman, которая выглядела обескураженной не меньше самого Макса. – А иначе непременно бы выбрали иное место… - Лила! – тихо, но властно одернула её Дарья Львовна, наконец-то, полностью приходя в себя, но всё еще продолжая пристально рассматривать сына. Изменился… Стал совсем мужчиной, вот только радуется все так же бурно, по-детски. Но чему? Неужто, и правда, их встрече? - Да, всё вышло внезапно. Но это приятная неожиданность. Во всяком случае, для меня, - прибавила она, скосив взгляд на дочь, давая ей этим понять, что не потерпит публичного скандала. - Для меня тоже, безусловно! – чуть кивнув, тихо отозвался Макс. – Правда… А мы с Полиной решили развеяться. Съездили в синематограф, теперь вот решили пообедать в ресторации. Как раз ждем десерт. Может, присоединитесь? Закажем что-нибудь вкусное и для вас… Посидим, немного поговорим. Столько не виделись! - Боюсь, не у всех семейных людей есть время на подобную праздность, - вновь опередила мать Лионелла Евгеньевна. – Вот и мы тоже, увы, не из их числа. Сейчас, например, торопимся забрать из манежа мою младшую дочь. - Тогда не смею тебя задерживать! – нервно вздернув подбородок, Макс выпрямился и расправил плечи. – А вот maman, вполне вероятно, захочет распорядиться своим временем каким-нибудь иным способом. - Ты бы лучше свою собственную супругу этому поучил, мой милый маленький братец! Ибо не слишком-то пристало молодой матери, да еще, как сказывают, кормящей младенца грудью, проводить время не с малышом, а в увеселительных заведениях – синематографах, ресторациях, цирках… Впрочем, нет. Последнего же, полагаю, тебе и у себя дома хватает? Так что нет нужды ходить туда специально? - Ну, вот что, любимая сестрица! – вне себя от возмущения, воскликнул Макс. – Еще одно слово, и я… - Что, сожжешь меня взглядом? Или, может быть, сразишь наповал пламенной обвинительной речью? Макс, ты смешон! Неужели этого не видишь?! - По-моему, цирковое представление происходит не в нашем доме, а здесь и сейчас. Причём, именно с вашим непосредственным, сударыня, участием! — в противовес становящемуся все более нервным тону их диалога, тихо и отчётливо выговорила Полина, внезапно поднимаясь со своего места следом за мужем. И пускай от этого изменилось немногое — ростом Лионелла Евгеньевна была едва ли ни с самого Макса. Но возможность заглянуть ей в глаза придала Поле, у которой в данные минуты все в душе буквально клокотало, ещё больше уверенности в противостоянии с этой неприятной особой. Видит бог, меньше всего на свете ей хотелось публичного скандала. Потому, очень рассчитывая, что такого же мнения придерживаются и остальные, поначалу она надеялась, что Максу удастся уладить все самому. Но, видя, как обмен колкостями между ним и золовкой на глазах превращается в очередную семейную ссору, все же не выдержала. – У вас совершенно нет права, а главное – никакой причины разговаривать с Максимом в подобном тоне, поэтому прошу немедленно привести себя в соответствие и успокоиться, — отчеканила Полина, заставив госпожу Балшич, явно не ожидавшую такого отпора, вспыхнуть и сплошь пойти ярко-красными пятнами, совсем не украшавшими её утонченную аристократическую внешность. - Нет, матушка, ну скажите же мне, как вам все это нравится?! — едва не задохнувшись от возмущения, Лионелла повернулась к Дарье Львовне, которая, тем временем, внимательно и с каким-то задумчивым интересом разглядывала невестку. - Обязана с прискорбием признать, что никак. Причём, со всех сторон, — произнесла она в ответ, одарив многозначительными взглядами вначале дочь, а затем и сына, которому была адресована следующая реплика. — Сегодня я, увы, тоже тороплюсь на примерку к Бризаку. Поэтому десерт закажем как-нибудь в другой раз, теперь же — извольте счастливо оставаться вдвоём и приятного чаепития… Пойдём, Лила! Иначе, действительно, опоздаем, — прибавила Дарья Львовна, ещё раз мельком глянув при этом на хмурую, и от этого чем-то неуловимо похожую на нахохлившуюся пичужку, Полину. «Ишь, а Макса-то защищать бросилась, что твоя орлица!» — подумалось ей вдруг. Впервые в жизни – с некоторым оттенком душевной теплоты.
Макс Черкасов: После того, как мать и сестра с достоинством удалились, обстановка за столиком неуловимо изменилось. И, к сожалению, не в лучшую сторону. Потому недавнее пожелание Дарьи Львовны «счастливо оставаться» теперь выглядело почти насмешкой. Хотя Макс предполагал, что никакого второго смысла в свои слова мать, скорее всего, не вкладывала. Формальная фраза, дань вежливости и хорошим манерам… о которых они с Лионеллой совершенно забыли, едва не устроив прямо на глазах у ресторанной публики препошлейший скандал. И дернул же его черт привести Полю именно сюда, почему было не остаться в том же «Палкине» и на обед?! Эх, да что теперь говорить! Вскоре им принесли долгожданный десерт – который теперь уже никого не интересовал. Полина отодвинула хрустальную креманку, и уставилась в чашку с кофе, едва поковыряв серебряной ложечкой взбитые сливки поверх мороженого. Сам Макс и вовсе не смог проглотить ни кусочка, продолжая переживать в душе эту унизительную стычку с Лилой, которая с самого детства – вернее, лет с тринадцати, в более младшем возрасте он просто не мог её помнить, отличалась столь надменным и вредным нравом, что он довольно долго её всерьез побаивался. Потом конечно, отношения пришли в относительную норму. И к моменту окончания университета, Лионелла, кажется, даже поверила, что он уже взрослый мужчина. И потому, чуть больше года назад, позвала сопровождать на балу дебютанток свою старшую дочь. Разумеется, Макс понимал, что всё так лишь потому, что родной отец Китти, как и положено боевому генералу, еще в августе 1914 отправился на фронт. Но было всё равно очень приятно. А потом они вновь вдрызг разругались. Вскоре после свадьбы с Полиной, когда Лила осмелилась заявить, что это он, Макс, будет виноват, если матушка, упаси господь, заболеет и зачахнет от тех страданий, что он причинил ей своим «ужасным поступком». Добавив также, что это мнение и остальных трех сестёр. Хотя ни Ада, ни Надин, ни Клара лично ему ничего подобного не говорили ни до, ни после, предпочитая устраниться от прямого выяснения отношений тем, что просто свели их к минимуму. При этом лицемерно сетуя, что Макс и Полина настолько погрузились в свой семейный быт, что нигде не бывают, а стало быть, негде и увидеться. Прекрасно зная, что причиной всему не упорное нежелание молодоженов вести активную светскую жизнь, но лишь то, что их попросту не слишком рады видеть в большинстве тех домов, где можно было бы ожидать этих радостных родственных встреч. То же и с матерью. Искренне к ней привязанный, он всегда догадывался, что любим Дарьей Львовной чуть больше, чем сёстры. Если, конечно, можно всерьез рассуждать о родительских чувствах в подобных градациях. Потому разлад с нею был для Макса глубокой личной печалью, которой не уменьшала даже твердая уверенность, что отец – на их с Полиной стороне, а матушка, хоть и ни за что в этом не признается, всегда очень прислушивается к его мнению. А потому есть шанс, что однажды её сердце все-таки смягчится. Вот только когда? И как долго еще ему жить меж всеми этими «огнями» – даже не двумя, а шестью, если прибавить еще Полю и крепко связавшее их однажды чувство, предать которое тем, чтобы в чём-то пойти на попятные в отношениях с родными – до тех пор, пока те сами хоть в чем-либо ему не уступят, было немыслимо? Всё вместе это… мучило Макса. Хотя большую часть времени он активно и довольно успешно отгонял тяжелые мысли прочь, находя в своей новой жизни огромное количество плюсов и преимуществ. И уж тем более, никогда не озвучивая их в разговорах с женой. Но иногда на душе становилось уж очень паршиво. И полностью владеть собой в такие моменты было неимоверно трудно. - Послушай, Поля, может быть, поедем домой? – окончательно уверившись, что прежнего настроения сегодня им уже не вернуть, предложил он жене.
Полина Черкасова: *и всё равно, с любимым* - Да, - ответила Полина чуть ли не быстрее, чем этот вопрос успел прозвучать до конца и отложила на край стола свою салфетку. Не дожидаясь официанта, Макс тут же достал портмоне, оставил на столе несколько купюр. Затем помог ей подняться и они пошли к выходу. При этом Полине почему-то казалось, что на них смотрят все посетители ресторации. Хотя умом она хорошо понимала, что их маленький инцидент, да ещё и в самой укромной части обеденного зала, вряд ли привлек хоть сколько-нибудь значительное внимание людей, занятых едой и своими заботами. Её же собственной главной заботой сейчас оставался Макс, на котором в эти минуты буквально не было видно лица. Испытывая к нему острое сочувствие, Поля, тем не менее, не произнесла ни слова, пока, выйдя из здания, они торопливо шли туда, где прежде оставили автомобиль. Усадив жену в салоне, Черкасов обошёл капот и, тоже без слов, опустился на водительское место, взялся за руль, глядя строго перед собой, а потом вдруг нервно стукнул по нему ладонями и резко повернулся к тут же удивлённо посмотревшей на него Полине: - Тебе не следовало вмешиваться! Это семейные дела… - Ну да, ты прав! А я же ведь не являюсь частью твоего семейства?! – мгновенно вспыхнув, перебила его Полина. – Не была прежде и, похоже, никогда не стану! - Я не это хотел сказать! - Разумеется! Но думал-то как раз об этом! - Полина… - в голосе Макса бряцнула сталь, но ей было уже всё равно. - И, да, я не сдержалась! Стало, видишь ли, как-то надоедать чувствовать себя собачонкой, что вечно виляет хвостиком и преданно заглядывает хозяину в глаза, в надежде, что хоть на этот раз её не пнут, а приласкают! - Боже мой, что ты несёшь?! - Правду, Макс! Ту самую, которую ты стараешься не видеть, только от этого она вовсе не перестанет существовать! - Ну что же, весьма тонкое наблюдение! – кивнув, воскликнул он в ответ. – Только следует уточнить, что она – эта самая правда, у каждого своя. И есть не только у тебя, но еще и у моей матери, сестры и даже – представь себе – у меня! И порой очень трудно свести их воедино! Особенно, если судить обо всем в столь категоричных тонах! - Но ведь именно это я же и хотела им доказать! Или подобное мне тоже не позволено?! – с вызовом поинтересовалась Полина, чувствуя, как от горькой обиды всё сильнее сжимается горло. И зачем она только за него заступилась?! - Нет! Когда я об этом не просил! – отрезал Макс. – Неужели ты не осознаешь, в каком нелепом виде выставила меня… - Ну, извини! Больше не буду! Вообще ничего не скажу! А сейчас отвези меня, наконец, домой… Туда, где мне самое место и где я никому не мешаю своими несвоевременными высказываниями. Я замерзла и слишком устала. - Черт! – выругавшись сквозь зубы, Макс сокрушенно дернул головой, завел мотор и, вдавив на нервной почве сильнее обычного педаль газа, вынудил автомобиль сорваться с места так резко, что Полину слегка откинуло назад. Но, верная только что данному слову, она никак этого не прокомментировала, вместо этого отвернулась к окну, рассматривая нарядные, ярко освещенные дворцы на набережной, мимо которых они проезжали, и украдкой вытирая непрошеные слёзы. Дома, в прихожей, к ним навстречу сразу же вышла улыбающаяся Мария Фроловна. - Ну что, папа и мама, нагулялись, развеялись? – спросила она, говоря при этом явно как бы от имени малыша Никиты, которого как раз держала на руках. - Да так, что дым коромыслом! – мрачно ответил Макс и, едва взглянув на сына, сразу же ринулся в кабинет, громко захлопнув за собой дверь. Вновь вышел оттуда он лишь спустя несколько часов. Когда во всей остальной квартире уже погасили огни. Узкая полоска света проглядывала в коридор лишь только из их с Полей супружеской спальни. Постояв еще в раздумьях – большая часть которых прошла ранее, в уединённой тиши его персональной домашней обители, он все же решил, что так дело не пойдет. И потому отправился прямиком на свет. Поля уже лежала в постели под одеялом, с закрытыми глазами, но Макс был уверен, что она не спит. - Ты была права, я действительно не считаю тебя частью своей семьи, - сказал он, останавливаясь возле кровати и глядя на неё сверху вниз. – Потому что ты – часть меня самого. Но, прошу, не вынуждай меня, пожалуйста, разрываться на части всякий раз, когда я пытаюсь хоть как-то вновь наладить отношения со своими родными. Это… очень тяжело. Возможно, тебе трудно понять. Но ты хотя бы попытайся. Ответа не последовало. И, подождав еще минуту, Макс вновь со вздохом направился к выходу. При этом взгляд его невольно задержался на фрезиях, подаренных Поле минувшим утром. Она предпочла оставить их здесь же, в спальне, поместив в японскую фарфоровую вазу, что украшала изящную консоль в простенке между двумя окнами. Почти утратив свою буйную палитру оттенков в сгустившемся вечернем полумраке, цветы выглядели неживыми, бумажными и оттого неуловимо напоминали погребальный букет
Полина Черкасова: По квартире разнесся перелив дверного звонка. Полина подняла глаза от книги и нахмурилась. Незваных гостей сегодня принимать не хотелось совершенно. Но делать было нечего, и она пошла открывать дверь. На пороге стоял Евгений Максимович, как всегда, с улыбкой и коробкой конфет, которые Полина особенно любила. - Я ненадолго. Решил заглянуть в перерыве между заседаниями. Не прогонишь ведь? - Нет! – воскликнула Поля неожиданно для себя улыбнулась. Впрочем, у Евгения Максимовича уже не впервые получалось чуть ли не только одним своим видом внушать ей доброе расположение духа и уверенность, что все будет хорошо. - Как наш наследник? - Поел и спит. - Ну, тогда я на цыпочках, можно? Полина оставила свекра в детской, а сама отправилась распорядиться насчёт какого-нибудь угощения, и уже через десять минут они сидели у окна в гостиной, пили чай и обсуждали всякие важные дела и события, вроде очередной почти успешной попытки Ники попытки посидеть, или его первого лепета. - Да, а Макс, едва только научился произносить звуки, сразу принялся делать это часами, лежал в кроватке и громко лопотал что-то сам с собой. Видать, уже тогда это так появлялись задатки тяги к ораторству. Правда, его бедная нянька всерьёз жаловалась, что ещё немного, и она сойдет с ума, — рассмеялся Черкасов, потом ненадолго умолк и будто задумался о чем-то. Полина не стала спрашивать, о чем, но вскоре Евгений Максимович сказал ей сам. – Долли вчера рассказала, что видела вас с сыном в ресторации. Как я понимаю, вышло опять не очень. - Это моя вина. - Нет, не твоя. И поверь, это не только мое мнение. Долли неожиданно признала, что Лила повела себя чересчур рьяно. Как знать, может, это добрый знак для нас? Полина не знала, но разговор со свёкром внезапно позволил ей кое-что понять в самой себе. Поделившись с ним своими переживаниями, пусть и утаив, что снова поссорилась с Максимом, она немного успокоилась, а весь вчерашний сумбур из чувств и эмоций будто бы удалось как-то разложить по полочкам, отделив одно от другого, и выбрав то, в чем хотелось, да так и не удалось признаться Максу. Просто потому, что они оба, кажется, перестали уметь слышать друг друга. Но если же он не слышит, то может быть, хотя бы прочтет?! Странная мысль, мелькнувшая в голове, вскоре вполне сложилась в конкретный замысел, и Полина решила написать Максиму ещё одно письмо. Конечно, не от себя, а опять — все от той же самой «Незнакомки», за маской которой оказалось совсем не трудно высказывать даже самые потаенные мысли. И главное — невозбранно. Ведь прочел же Макс предыдущее послание, но так и не понял, что оно от неё?!
Макс Черкасов: * с Незнакомкой* Словно в награду за несколько предыдущих, пережитых Максом не без труда и с большим напряжением сил, неделя текущая выдалась на удивление спокойной и даже необременительной. В работе, по-прежнему, было сразу несколько дел. Но ни одно из них не представлялось особенно сложным. Потому не вызывало особого беспокойства. За окном все смелее вступала в права весна, солнце пригревало всё увереннее. Потому, напротив постоянно приоткрытой для притока свежего воздуха форточки окна его рабочего кабинета, буквально за пару дней успела вырасти здоровенная сосулька, по которой до самого вечера, когда её вновь прихватывал морозец, бодро срывалась капель. И можно было бы вполне даже считать, что жизнь налаживается. Если бы не новый разлад с Полиной, саднивший Максу душу, словно недавний ожог в каком-нибудь неудачном, вечно попадающем под раздражение, месте. Хотя, сказать, что всё совсем уж плохо, было бы преувеличением. Ведь между собой они всё-таки общались – правда, лишь на общие и бытовые темы. А еще делили постель. Но только в буквальном смысле, ночи напролет, старательно держась друг от друга на расстоянии. И ни разу не нарушив эту «границу» даже бессознательно, как это часто случалось раньше, когда Полина, раскинувшись так, как ей удобно, вытесняла его, чуть ли не на самый край их кровати. Сейчас же все стало «чинно и благородно». Вот только Максу не хватало этих «притеснений». Как не хватало Полиного смеха, шуток, их взаимных подначек. Настолько, что порой вечером не хотелось домой. Вот и сегодня, закончив все запланированные дела уже около четырех пополудни, он подумывал отправиться не к себе, а в Английское собрание. Тем более что нынче среда, а их вечера в течение долгих лет посещению этого места неизменно отводил отец, по которому Макс успел соскучиться. Так как лично, а не по телефону, они не разговаривали уже недели три. Поэтому, спокойно докурив очередную папиросу, он сложил в папку материалы последнего на сегодня дела, и, дотянувшись до колокольчика, призвал к себе из «предбанника» Рябинкина. - Я собираюсь уходить через несколько минут. Вы тоже можете быть свободны. Всего доброго! - Спасибо, Максим Евгеньевич! Тут вот только… - Что? - отвлекшись от сортировки бумаг, Черкасов взглянул на него поверх стекол очков. - Письмо принесли еще одно. Какое-то странное. Без имени отправителя и адреса. Мне его наш консьерж лично в руки вручил, когда я из трактира после обеда возвращался. - После обеда? Это же часа… два назад? – покосившись на циферблат небольших настольных курантов, удивился Макс. – Что ж сразу не отдал? - Да подумал, признаться, что вы заняты… - «Думал» он! Неси сейчас же! Вдруг, что-то важное! – перебил он секретаря, ощущая нечто, вроде холодка предчувствия в области «солнечного сплетения». - Вот, пожалуйста! Простите, шеф, следующий раз буду внимательнее… - переживая, что вновь так глупо опростоволосился, Рябинкин даже покраснел, но Максу было уже не до него. Мгновенно опознав знакомый конверт, он хищно выхватил его у опешившего от неожиданности секретаря и, замахав руками в ответ на извинения, приказал катиться уже восвояси и оставить его, наконец, одного. И как только это произошло, сразу нетерпеливо схватился за нож для бумаг – сам не понимая, отчего сейчас так взволнован. На сей раз Незнакомка – так Макс успел окрестить для себя эту особу, вновь обошлась без приветствий. Вместо них, в начале, как и в прошлом письме, сразу стоял вопрос: «Скажите, а можно ли узнать, что вы сделали с моим первым письмом?» – как показалось, заданный со столь требовательной и нетерпеливой интонацией, что он даже вскинул в удивлении брови: с чего бы это она вдруг так резка? «Скажите, а можно ли узнать, что вы сделали с моим первым письмом? – невольно еще раз пробежав взглядом эту строчку, но, так и не сообразив, за что же его упрекают, Макс усмехнулся, покачал головой, и стал читать перечисление предложенных его эпистолярной собеседницей вариантов: - Выкинули в корзину для бумаг, или, может быть, просто спрятали в ящик стола? О, нет, позвольте предположить иное: вы его сожгли! И в этом я вас вполне понимаю! Ведь, иначе оно вполне могло бы однажды оказаться в руках у вашей супруги… Знаю, вы говорите, что этого просто не могло бы случиться, потому что она никогда читает без спросу ваших бумаг, а уж тем более – писем? Но тогда, почему же вы его сожгли?» Дальше стало еще интереснее. Раздражение и упрек внезапно сменился любопытством, а потом снова последовало нечто, вроде короткой исповеди, предложенной всё в той же необычной манере комментариев и вопросов. На каждый из которых Максу все больше хотелось ответить: «Позвольте спросить, а она ревнива? Ваша жена. Сама я, например, жуткая собственница! И честно вам в этом признаюсь, хотя муж никогда не давал мне поводов сомневаться в нерушимости своей брачной клятвы. Но, даже твердо зная, что он верен мне телом и душой, я все равно неспокойна от мысли, что на свете есть еще и другие люди, которые ему дороги. Хотя те не могут быть мне соперниками, ведь эти привязанности совсем иного рода. Дружеские, родственные… В таком не принято признаваться. Возможно, и вы сочтете меня сумасшедшей после подобного признания. Но, что делать? Ведь я пообещала быть предельно откровенной в нашем общении. Как вам кажется, имеем ли мы право полностью присваивать себе тех, кого мы любим? Ведь нет ничего противоестественного в том, чтобы желать владеть полностью, когда сам отдаёшь всё без остатка? Но что, если это лишь гордыня и себялюбие? Что, если претендуя на подобное, мы, раз от разу всё туже затягивая узел на шеё нашего общего чувства, попросту удушаем его? И как понять наверняка, что именно здесь, например, следует отступить на шаг, а вот здесь, возможно, и вовсе отойти в сторону? Вы скажете, что в удачном браке эти вопросы должны разрешаться сами собой. Без сложных раздумий и объяснений. Но так случается лишь в тех редких и счастливых случаях, когда люди изначально были настолько похожи, что думают и реагируют тоже почти одинаково. Ну а как же быть, если Высшая Сила – называйте её так, как хотите: Господь, Провидение, Судьба – по какой-то причине связала взаимным чувством людей, абсолютно различных. По характеру, по образу мыслей, наконец, по происхождению… Вот ровно так же произошло и в моём случае. Мы с мужем – люди из разных миров. Позвольте не уточнять, в чем именно состоит это различие. Это совершенно неважно непосредственно для нашего с вами общения. Поверьте лишь, что я ничего не могу сделать, чтобы эту ситуацию изменить. Тем не менее, в свое время она не помешала возникновению нашего чувства. И поначалу мы были необычайно счастливы. И даже смеялись над теми, кто пророчил нам в скором будущем беды от нашего в этом смысле несходства. Но с некоторых пор я вдруг начала подозревать, что зря была настолько оптимистична. Обратите внимание: я не пишу здесь «мы». Потому что, и вправду, не знаю, что думает по этому поводу мой супруг. А обсудить это мы не в состоянии. Потому что каждая такая попытка неизменно влечет за собой ссору. Как женщина, я, безусловно, пытаюсь уступать. И уже много раз давала себе зарок сдерживаться. Но потом происходит новое столкновение, и я опять бросаюсь в бой, пытаясь сильнее притянуть супруга на свою орбиту. Принося в жертву своё душевное спокойствие. Заставляя его терзаться и мучиться. Хотя обязан, наоборот, стремиться сберечь от тревог и волнений, защитить от пустых переживаний. Вам, должно быть, трудно понять то, о чем я сейчас пишу. Все вокруг знают, что ваш собственный брак – тот самый редкий идеальный союз единомышленников. Но было бы всё равно интересно узнать, что вы думаете о таких, как я? Осуждаете ли? Имеете ли что-то возразить? Может быть, как друг, вы даже могли бы что-то посоветовать. К сожалению, для нас это невозможно. И потому мне остается лишь гадать, каковы ответы на все эти вопросы. Но каковы бы они ни были на самом деле, разрешите, пожалуйста, думать. Что вы мне хотя бы отчасти сочувствуете…» - Конечно, сочувствую! – прошептал Макс почти беззвучно, лишь теперь сообразив, что прочел письмо до конца. – Что за черт?! – прибавил он чуть громче, подумав следом о том, насколько странно разговаривать вслух с листом бумаги. Отложил послание в сторону и крикнул: - Рябинкин!.. Я же тебя давно отпустил?! - Да ничего! – улыбнулся Сергей, явившийся на зов тотчас, словно чертик из табакерки. – Я все же решил дождаться вашего ухода, Максим Евгеньевич! Подумал, вдруг, что-то, и правда, важное в этом письме и вам потребуется моя помощь! - Нет… ничего. Ничего там нет особенно важного. Ты только припомни, консьерж не говорил, кто его принёс? - Я не спрашивал. А какая разница? - Ты прав, никакой… Ну и ступай, все же, домой, - кивнул Макс, задумчиво откидываясь на спинку кресла, и глядя в окно, за которым весело швырялась вниз прозрачными каплями все та же грандиозная сосулька. Посидев так еще немного в ожидании, пока в «предбаннике» полностью затихнет возня и едва слышно хлопнет входная дверь, он вновь быстро раскрыл чернильницу, взял в руки перо и, подумав немного, вывел на чистом листе бумаги: «А почему вы думаете, что наше эпистолярное общение так уж и невозможно?..» Полностью его письмо, более похожее, впрочем, на записку, было окончено через четверть часа. Еще через пару минут, полностью одетый, Черкасов спустился в холл и подошел к столу консьержа. В руках он держал два конверта: только что собственноручно запечатанный, с его собственным коротким посланием, и уже вскрытый – от Незнакомки. - Подскажите, а не помните ли, кто принёс сегодня вот это? – демонстрируя последний. - Какой-то мальчишка-посыльный, - пожав плечами, невозмутимо ответил служитель. - В таком случае, не могли бы вы… - замявшись, Макс ненадолго умолк, формулируя мысль, которая казалась слишком абсурдной даже ему самому. Однако другого способа получить желаемое у него просто не было. – Не могли бы вы, если он вновь принесет послание от… этого же отправителя… - Простите, Максим Евгеньевич, - перебил его консьерж, - но здесь ведь нет имени! - Какая разница?! – нетерпеливо воскликнул он. – Я хотел сказать, если вы вдруг увидите, что посыльный принес точно такой же конверт, отдайте ему, пожалуйста, сразу же в обмен вот это, - и протянул свое письмо. – Могу я на вас рассчитывать? - Разумеется! - И еще… попробуйте запомнить хоть какие-нибудь детали, хорошо? – прибавил Макс, оставляя следом на столе бумажную купюру. – Вы меня понимаете? - Думаю, что да… - Вот и славно! Удовлетворенно кивнув, он попрощался и покинул парадную. Затем, прямо у выхода из здания, остановил первый же проезжавший мимо таксомотор, и велел шоферу везти его на Дворцовую площадь, в клуб.
Полина Черкасова: Личный дневник Полина пыталась вести в своей жизни лишь однажды, ещё в гимназии, да и то больше потому, что так поступали все остальные девочки из класса, нежели по собственному душевному устремлению. Она же тогда попросту не понимала, для чего поверять свои сокровенные мысли и мечты, бездушной бумаге, если всегда можно поделиться ими с кем-то близким? Ну а если такого человека у тебя нет, то уж лучше вовсе оставить их при себе. Однако в последнее время, почти постоянно замкнутая в четырёх стенах заботой о сыне, повседневной домашней рутиной, да к тому же, то и дело сталкиваясь с непониманием со стороны мужа, Поля вновь всерьез задумалась о том, чтобы всё-таки начать вести какие-нибудь персональные заметки. Где хоть изредка можно было бы облечь в слова то, что тревожило душу. А потом неожиданно возникла эта затея с анонимными письмами, и в такой «дневник» буквально сразу начали почему-то превращаться сами её послания Максу. Ведь именно там, пускай пока и от имени воображаемой женщины, Поля все чаще осмеливалась описывать то, что чувствовала и переживала, но никогда бы не решилась поведать при этом мужу лично. «Он просто не поймёт!» — решила она однажды. И уверенность эта лишь крепла по мере того, как они все сильнее отдалялись друг от друга. Притом, что со стороны их брак, должно быть, по-прежнему выглядел образцом любви и супружеского взаимопонимания. Думая об этом, Полина всё чаще задавала себе крамольный вопрос: а что, если вдруг точно так же все происходит и у других, когда исчезает — если вообще когда-либо существовал — дурман взаимной влюблённости? Что, если и все остальные знакомые ей семейные люди, включая свекра со свекровью, собственных покойных родителей, и даже Санни с Адальбером, связавших свои жизни лишь немногим позже, чем они с Максом, тоже сталкиваются с тем, что переживает сейчас она сама, да только также никому не говорят? Вот об этом Поля в итоге и решила спросить у Макса в своём третьем письме, которое написала ещё через неделю. А, кроме того – попробовать рассказать ему от чужого имени, какими уязвимыми становятся испытавшие свой первый любовный полёт, когда внезапно вновь оказываются на земле, и какими несчастными порой они себя от этого порой ощущают. На сей раз послание получилось длиннее, чем все предыдущие. Перечитав его прежде, чем вложить в конверт, Поля даже на минуту засомневалась — не слишком ли себя раскрыла? Но после всё-таки решила отправить. Сделав это так же, как и на прошлой неделе — не через почту, а напрямую, через посыльного. Чтобы, во-первых, сократить срок доставки, а во-вторых, ещё больше запутать следы — ежели Максу вдруг все же придёт в голову идея начать выяснять подробнее, кем является его анонимная эпистолярная собеседница. Разумеется, она не собиралась длить эту игру вечно. И в будущем намеревалась сама ему обо всем рассказать. Но только именно что сама! И как-нибудь после. Потом. А сейчас, прогуливаясь по Летнему саду вместе с Ники, коляску которого потихоньку катила перед собой, раздумывала всё больше о том, как бы вновь осуществить своё намерение максимально незаметно. И ещё, конечно, наслаждались погодой, удивительно тёплой и солнечной для середины марта в этом городе. Отчего иные старожилы уже всерьёз пророчили лютый апрель, верить во что Поле совсем не хотелось, как, впрочем, и упустить момент редкого тепла, если холода все-таки вернутся. Потому, собственно, она и оказалась вместе с сыном именно здесь, в этом парке, который любила в любой сезон и практически в любую погоду. Где, пройдя через ажурные кованые ворота на центральную аллею, сразу же направилась к удобно расположенным в шпалерных нишах скамейкам, намереваясь отдохнуть от ходьбы и немного понежиться в лучах приятно пригревающего даже сквозь одежду весеннего солнышка. Ники продолжал крепко спать — свежий воздух и мерно покачивающаяся во время езды коляска обычно действовали на него лучше любого успокоительного средства. Так что, посидев немного просто так, Полина даже раскрыла сумочку, чтобы извлечь оттуда прихваченную на всякий случай из дому книжку. Но в этот же миг почему-то обратила внимание на мальчишку-гимназиста, что, сидя на одной из противоположных скамеек, сосредоточенно вытачивал что-то из деревянной болванки перочинным ножичком. Вновь опустив ридикюль на колени, Поля вначале просто с улыбкой наблюдала за его усердными стараниями. Но потом, озаренная неожиданной идеей, улыбаться неожиданно перестала. А вместо этого быстро осмотрелась по сторонам, пытаясь понять, кто из взрослых сопровождает этого сорванца, но поблизости определенно никого из них не наблюдалось. Верно, почувствовав на себе пристальное чужое внимание, парнишка, тем временем, оторвался от своего занятия и с недоумением посмотрел на Полину. - Красивый! - пояснила она в ответ на этот взгляд прямо со свое скамейки, указывая на зажатый в его руке инструмент. Молча кивнув, мальчик затем склонил голову набок – так, как это обычно делают щенки, когда силятся понять обращенную к ним человеческую речь. – Только почему ты сейчас-то здесь с ним возишься? Разве теперь не время для занятий в гимназии? - А меня историк из класса выставил. Вот я сюда и пришел! - В самом деле? А за что же? Если это, конечно, не секрет… - Да какой секрет-то! – тут же воскликнул гимназист. – Просто я с приятелем прямо на уроке поспорил. Ножик вот этот самый у еще одного нашего мальчика на марку выменял, а он говорит, что Васька ему его еще раньше обещал! А Егор Валентинович в это время нам урок как раз объяснял. Вот и осерчал, видать, что его не слушают, но в коридор чего-то велел выйти только мне, причём – прямо вместе с ранцем! А мне там что делать?! Я одежду взял и сюда пришел! - Да, это, конечно, несправедливо! – вполне натурально посочувствовала Полина молодому непоседе. – Но если взглянуть с другой стороны, то можно найти и хорошее. Например, то, что у тебя появилось свободное время для интересного дела! - Ну, вроде как. Сегодня так точно! - Прекрасно! А вот не хотел бы ты при этом еще и немного заработать? - чуть замявшись, выговорила она, переходя, наконец, к тому, ради чего, собственно, и затеяла эту беседу. - Это как? – опешил мальчишка. – Тётенька, что-то я вас совсем не пойму! Вам что от меня угодно? - Да нет! Ничего особенного! – сообразив, что действительно ведет себя в его глазах странно, Полина покачала головой. – Просто записку передать. Тут недалеко совсем, на Садовую улицу, в контору присяжного поверенного Черкасова… Даже не ему самому, а консьержу в парадной. А я тебе пятьдесят копеек! - А сами-то чего не отдадите? - Да вот что-то устала ходить. Да и ребенок, боюсь, проснется, закапризничает, - кивнув на коляску, Полина жалобно вздохнула, а после вновь перевела взгляд на своего собеседника. – Поможешь? - Уж помогу, жалко, что ли! И не надо мне вашего полтинника! У меня у самого старшая сестра такая, целыми днями с маленьким племянником сидит, ни на шаг от него не может отойти! Давайте, отнесу ваше письмо! - Ты настоящий джентльмен! – с улыбкой воскликнула Поля и полезла в карман за конвертом, но перед тем, как отдать его мальчику, вновь слегка нахмурилась. – Только, если там вдруг спросят, кто передал, ничего про меня не рассказывай, ладно? Скажи, просто одна дама на улице! - Но ведь всё так и есть! - Вообще, да! – обрадовалась она. – Что ж, тогда, стало быть, и кривить душой не придется! Прошло еще полчаса. А может, даже и больше. За временем Полина не следила. Ники тоже не беспокоился. Поэтому, посидев чуть-чуть на скамейке и после того, как отослала прочь своего случайного «почтальона», она успела еще даже вновь побродить с коляской по аллеям, а потом вернуться к центральной, где её внезапно вновь и настиг недавний знакомый: - Ух, хорошо, что вы всё еще тут! А я думал, что уж и не застану! - Что случилось? – вскинулась Поля. - Ничего дурного, не бойтесь! Мне просто велели ответ вам передать, вот что! - Кто… велел? Господин Черкасов?! – почему-то шепотом уточнила она, совершенно иррационально на миг вообразив, что это сам Макс каким-то мистическим образом выследил её посыльного. Хотя рассудком и понимала, что вряд ли тот станет заниматься подобной ерундой, да еще и посреди своего рабочего дня. - Да какой Черкасов?! Консьерж местный! Вы ж ему просили письмо отдать? Ну, я так и сделал! А он мне в ответ, держи, мол, малец, ответную «цидульку» для своего отправителя! - И ничего про меня не спросил? - Нет! А вы, вот, держите! Мне же домой пора, иначе маменька заругает! – и с этими словами вручил прекрасно знакомый ей конверт. Один из таких, которые в конторе Макса использовались исключительно для официальной переписки. Но тоже без подписи. Нервно по этому поводу усмехнувшись, Поля поблагодарила мальчишку и отпустила его восвояси. А сама так и осталась стоять посреди аллеи, сжимая в руке письмо, которое даже через перчатку, кажется, жгло ей пальцы. Прочесть его прямо теперь хотелось невыносимо. Однако это было неловко. Да и Ники в коляске, будто ощутив её волнение, заворочался и принялся хныкать. Так что Поле срочно пришлось сунуть конверт в карман и проверять, что случилось, и не промочил ли он свои пеленки. Слава богу, нет, но теперь это вполне уже могло вот-вот произойти. И потому, решив что это ей знак, Полина торопливо направилась к выходу из парка, то и дело склоняясь и бормоча что-то успокоительное в адрес сына, который больше и не подумал засыпать, а напротив, всё громче заявлял недовольство слишком уж затянувшейся прогулкой. При этом мысли её были полны догадок и, как ни странно, ревнивого смятения: «Всё-таки ответил! И кому?! Совсем незнакомой женщине? – стучало в висках. – Да как он посмел?» В районе Троицкого моста эмоции достигли пика, а любопытство – предела. И, кое-как упросив Ники помолчать всего еще одну минутку, Поля вновь выхватила конверт из кармана пальто, порвала его дрожащими пальцами едва ли не в клочья и достала оттуда небольшую записку: «А почему вы думаете, что наше эпистолярное общение так уж и невозможно? Что предосудительного может возникнуть в нём для тех людей, которые ничуть не собираются терять представлений о долге и рамках приличий, но ищут лишь дружбы и еще большей глубины взаимного понимания? Прошу, поразмышляйте об этом на досуге! И если же результат ваших раздумий окажется для меня счастливым, укажите любой способ, которым я мог бы связаться с вами более надежным и подходящим образом, нежели тот, к которому вынужден прибегнуть теперь. С глубоким почтением и надеждой, М.Ч.» Закрыв глаза, Поля с облегчением вздохнула. Ничего особенно интимного в написанных Максом словах, вроде бы, не наблюдалось. Всё очень сдержанно и деликатно. Обычное приглашение к дружескому общению. Убрав записку обратно, она продолжила путь домой уже без прежней лихорадки в мыслях. Но дальше, в течение всего дня, до самого возвращения мужа со службы, почти непрерывно раздумывала над тем, что произошло. А еще над тем, имеет ли право ему теперь ответить? Ведь это будет уже не только её собственный «дневник», даже и в виде писем. Но и личная корреспонденция Макса, которую он адресует отнюдь не ей, а совсем другому, пускай и не существующему на самом деле, человеку. И значит, читать её Полине без его ведома – непорядочно? По всему выходила полная ерунда. И в какой-то момент она решила не отвечать, а попросту сжечь злосчастную записку и навсегда забыть саму эту историю. Но потом в голову пришло, что и это тоже глупо! Ведь лишь затем, чтобы рассказать мужу то, чего не может донести словами, она всё это и затеяла! А вдруг, и Максу окажется проще написать «незнакомке» о том, о чём трудно говорить с ней? И тогда, постепенно выяснив все его потаённые тревоги и недовольства, Поля наконец-то сможет понять до конца, чего же не хватает их взаимоотношениям, чтобы прекратить ненужные споры по пустякам и восстановить прежний семейный мир и покой? А потом незримая – и уже ненужная, собеседница просто исчезнет из его жизни. Без всяких прощаний и объяснений. И Макс так никогда и не узнает, что на самом деле, переписывался в её лице с собственной женой… Решив поступить именно так, через пару дней Полина написала мужу новую записку, в которой согласилась общаться. Письма предложила оставлять на почтамте, в ячейке «до востребования» предъявителем денежной ассигнации с определенным номером, который также сразу и указала. Но исключительно в обмен на честное слово, что Макс никогда и никаким образом не станет пытаться разрушить её инкогнито.
Макс Черкасов: Следующая неделя прошла для Макса в полном соответствии с новомодной научной теорией, отголоски оживленного обсуждения то ли частных, то ли общих случаев которой в последнее время изредка долетали даже до его собственных, предельно удаленных от физики и математики, палестин. Разумеется, Незнакомка не могла ответить ни в тот день, когда он оставил у консьержа свою записку, ни даже после. Все это вполне укладывалось в логику поведения любой из известных ему женщин. И потому первое время Макс нисколько не волновался, что его отвергли в лучших чувствах – а именно так, нужно заметить, он и трактовал в настоящее время свою попытку установить с этой дамой обратную связь. Не вкладывая в предложение никакого скрытого смысла, кроме удовлетворения любопытства по поводу причин, побудивших её на столь отчаянный шаг – начать откровенничать с абсолютно чужим для себя человеком. Возможно, она просто несчастна в своём браке? Хотя постоянно и убеждает себя в обратном. Настолько старательно, что всё больше закрадывается мысль – уж не для подобной ли цели ей и необходимы все эти доводы? Впрочем, как известно, многим, даже вполне счастливым и удачным бракам случается переживать непростые времена. Макс не знал более преданных и любящих супругов, чем его собственные родители. Но однажды, в минуту откровенности, отец рассказал ему, тогда уже почти взрослому человеку, что и в их с матушкой долгой совместной жизни случались такие моменты, когда ему, уезжая или уходя по какой-то причине из дома, не слишком-то хотелось туда возвращаться. От этого глупого, по определению самого же Евгения Максимовича, поступка его удерживали тогда лишь сила воли да верность слову, данному у алтаря однажды и навсегда. И безусловная вера в Бога, а также в то, что он всегда поможет, направит и решит все трудности самым наилучшим образом. - И так оно, поверь мне, сын, в итоге и происходило! – закончил тогда свой рассказ Черкасов-старший. А сам Макс, весьма смущенный и даже фраппированный подобной открытостью, конечно же, постеснялся расспрашивать, что было причиной тех кризисов. Хотя и подозревал, что одна из них, вполне вероятно, – порой не по-женски твердый и слишком ко многому непримиримый характер Дарьи Львовны, выдержать который было сложно не только отцу, но им всем. Только они-то выбрать себе другую мать, разумеется, не могли. А вот отец – даже по сию пору вызывающий у многих женщин заинтересованный блеск и томную поволоку во взоре чуть ли не одной лишь своей улыбкой и истинно рыцарской манерой поведения, конечно, имел в этом смысле куда больше возможностей. Но пользовался ли ими, или действительно всегда хранил верность лишь своей супруге, Макс доподлинно не знал. Да, в общем, и не стремился разведать. Предпочитая верить, что на свете все еще существуют идеальные семьи и ему просто повезло родиться на свет именно в одной из таких. А со временем, если однажды все же найдется та, которой он сможет смело и без сомнений вручить свое сердце, такая же идеальная семья будет и у него самого. Когда появилась Полина, эта мечта стала реальностью. Однако, спустя какое-то время, вдруг выяснилось, что относительна и она, а не только время и пространство. А давняя отцовская откровенность неожиданно стала до боли понятна. И теперь уже сам Макс чувствовал и переживал то же самое. И удивлялся лишь тому, что в его случае всё происходит так быстро – ведь отец говорил, что испытал это далеко не в самые первые годы брака. Но кто знает, возможно, они с Полиной просто различны между собой еще больше, чем его родители? Или же просто менее терпеливы, или слабее верят в Бога и его милости? Именно об этом Макс и решил поговорить со своей новой собеседницей, после того, как к исходу шестого дня ожидания, вечером, по пути домой, консьерж вручил ему короткую записку-ответ, присланную сюда так же, как и в прошлый раз, с посыльным. Распечатав её сразу же и мгновенно принявшись читать, Черкасов хотел было после разузнать и хоть какие-то подробности о том, от кого она всё же доставлена. Но, наткнувшись на столь твердое условие для продолжения общения, делать этого, разумеется, не стал, тотчас мысленно пообещав Незнакомке то, о чём она настойчиво попросила. И благодарно кивнув консьержу, все это время со своего места с любопытством наблюдавшему за его действиями, убрал записку за пазуху, а после уехал домой. Где его, как, впрочем, и обычно на протяжении времени, миновавшего после последней ссоры, спокойно, но довольно холодно встретила Поля. Потом они обедали. Затем побыли еще немного в гостиной, обсуждая какие-то обыденные и скучные дела. А после Поля собралась кормить и укладывать Ники. Зайдя вместе с ней в детскую, убедившись своими глазами в очередной раз, что с сыном всё благополучно, и он ни в чём не нуждается, Макс пожелал жене спокойной ночи и попросил ложиться, не дожидаясь его прихода. Ибо намерен нынче допоздна изучать материалы нового, только что взятого в оборот, дела. В иные времена Полина, наверное, обязательно принялась бы расспрашивать, что это за история, а может быть, даже попросилась бы к нему, чтобы тоже иметь возможность хотя бы просмотреть эти бумаги. И он бы, наверное, даже ей это позволил. Но сейчас… Сейчас, лишь на мгновение обернувшись для того, чтобы принять его короткий поцелуй в щеку, Поля просто пожелала ему не засиживаться за работой слишком долго. А потом вновь отвернулась и продолжила ласково ворковать над радостно смеющимся и пытающимся лепетать что-то в ответ Никитой. Постояв еще минуту у неё за спиной, Макс молча пошел в свой кабинет. Где первым делом плеснул себе порцию коньяка, а потом сел за стол и вновь вытащил из внутреннего кармана пиджака полученную несколько часов назад записку. Еще немного над ней поразмышлял и затем вывел первые строчки своего первого настоящего письма, адресованного той, которая в течение всего этого вечера так плотно занимала его мысли. Тон повествования при этом взял несколько отвлеченный, постаравшись сделать его максимально похожим на собственный эпистолярный стиль собеседницы. Но рассказывал, разумеется, не о себе. А об «одном знакомом», в жизни которого в настоящее время появились некоторые проблемы. И теперь, в откровенных разговорах, он часто просит Макса дать себе разумный совет. Чего он сделать, увы, совершенно не в состоянии, ибо никогда сам не переживал подобного. И что, может быть, именно она, его собеседница, сможет ответить на такие вопросы уже хотя бы потому, что она – женщина, а значит, гораздо лучше разбирается в таких тонких материях. Даже если не имеет в них личного непосредственного опыта.
Полина Черкасова: За окном столовой вовсю щебетали птахи, радуясь весне, голоса их проникали через приоткрытую форточку, заставляя Цицерона нервничать и напряжённо болтать по сторонам своим пушистым хвостом, поглядывая с подоконника то на улицу, то на накрытый стол, где тоже было немало вещей, способных порадовать не только кошачий взор, но и желудок. И это, разумеется, помимо того отменного паштета, что уже перепал на его долю всего несколько минут назад на кухне. Люди, завтракавшие в это момент за столом, умели скрывать свои чувства и мысли гораздо искуснее. Вот и сейчас, решившись, наконец, рассказать мужу, что собирается взять в дом ещё одну прислугу, вместо хотя бы нескольких слов в одобрение или в упрек, Поля дождалась от мужа лишь короткого кивка, да сухого комментария, в стиле «было давно пора». После которых Макс сразу же вернулся к своему омлету, оставив её в абсолютном недоумении и даже обиде. Немалым напряжением воли справившись с этими эмоциями, Поля едва сумела в тот момент удержаться от язвительного вопроса: не считает ли он её настолько дурной хозяйкой, чтобы радоваться, что отныне с делами в их доме будет управляться кто-то ещё? И лишь потупилась вновь в свою чашку, сосредоточив все внимание на подсчёте количества чаинок на её дне. Так они и промолчали до самого окончания завтрака. А после Макс, как обычно, поехал в контору. А она осталась дома. Правда, на этот раз совсем ненадолго. Ибо, почти сразу же после ухода мужа, быстро переодевшись и попросив Марию Фроловну приглядеть за Никитой, тоже отправилась по делам. Вернее, по одному единственному делу: забрать на Почтамте письмо от единственного человека, который понимал её так, как никто на свете. От Макса. Но не от того угрюмого, черствого и молчаливого, с которым приходилось жить рядом и общаться всё последнее время, а будто от прежнего – мудрого, доброго и ироничного. Такого, каким она его однажды узнала и полюбила . И такого, каким его нынче доводилось наблюдать лишь в общении с той женщиной, которую она решилась изобразить, затеяв эту тайную переписку. Еще не подозревая, какого «фантома» создаёт, и какой отпечаток наложит на её собственную жизнь его существование, пускай лишь только и воображаемое. Нет, разумеется, Поля не была настолько сумасшедшей, чтобы ревновать к самой же себе в лице этой несуществующей особы, в общении с которой Максим, с каждым новым письмом, становится всё более откровенен. Потому поверяет не только детали их семейной жизни – маскируя их, правда, постоянными уточнениями, что пишет не о собственном печальном опыте, а о том, чем делится с ним один его приятель, но также уже и свои личные переживания. Те, которыми никогда не делился с Полиной наяву. Спрашивая при этом совета – и тоже не у нее, а у придуманной ею женщины, которой, выходит, доверяет больше, чем ей, своей собственной жене… Понимая, что если думать об этом всерьез, то несложно, и в самом деле, получить душевное расстройство, Полина, конечно, как могла, продолжала убежать себя в том, что всё это лишь игра. И её вовсе не трудно прекратить – причем, в любой момент. Ровно так, как она поначалу и планировала. Несколько раз она даже обещала себе, что следующее её письмо станет последним. Но… приходил очередной конверт, и она едва добегала до дома, чтобы поскорее его распечатать и прочесть содержимое. А после, словно в лихорадке, сразу хваталась за перо, чтобы писать ответ. Так и вышло, что к концу марта их переписка сделалась настолько оживленной, что в неделю выходило как минимум по два послания. А могло быть и больше – если бы усилием воли Полина не заставляла себя удерживаться от немедленной отправки ответа. Чтобы с трепетом дожидаться затем нового письма, и вновь бежать на Почтамт, где её, кажется, успели запомнить в лицо уже все местные клерки отдела корреспонденции до востребования… Между тем, в реальной жизни отношения с Максом делались всё более прохладными. И было уже непонятно, виной ли этому, что они вновь не разговаривают почти более ни о чём, кроме повседневных мелочей, или то, что в переписке между ними, напротив, возникает всё больше теплоты, откровенности и личных нот, отчётливо улавливая которые, Полина порой откровенно тревожилась. Особенно же не по себе стало тогда, когда в очередном письме Макс, теперь даже без всяких оговорок, что пишет не о себе, внезапно спросил, верит ли его собеседница в то, что можно на самом деле сохранять пожизненно верность одному единственному человеку, когда миновала первая острота чувства. И на смену ослеплению тех времен пришло четкое видение всех различий и недостатков друг друга. А также понимание, что мириться с ними придется, скорее всего, до конца собственных дней. «Поймите меня верно: я вовсе не утверждаю, что удачный семейный союз может быть основан лишь на пылкой любви. Есть множество иных причин, удерживающих людей в браке: дети, общность целей и желание добиться их вместе, материальная зависимость… Но все это, если разобраться, имеет мало отношения к тем вопросам, что мы задаем себе, оставаясь порой с собою наедине. Так имеем ли мы право на новые привязанности, что могут возникнуть на нашем пути в любой следующий момент жизни? И как совместить их с тем, что приказывает совесть, строго запрещающая предавать клятвы и разрушать узы? Только умоляю, мой друг, не спешите ответить на эти вопросы так, «как должны». То есть, так, как Вам предписывает это воспитание и привитые с рождения нормы морали. Скажите честно. Впрочем, если не ответите, я это тоже пойму. Ибо кто я такой, чтобы претендовать на подобную исповедь?..» Отложив письмо в сторону недочитанным, Полина тогда всерьез и надолго задумалась над тем, являются ли эти слова мужа лишь результатом его умозрительных рассуждений, или всё действительно зашло уже настолько далеко и сделалось настолько плохо? Но при этом, вместе со страхом, почувствовала и какую-то странную радость от того, что Макс доверяет ей настолько, чтобы поверять даже такие мысли. Последнее, впрочем, смущало еще сильнее. Ибо чему же здесь радоваться? Не тому ведь, что, внушив Максу интерес к себе, придуманной, она всё больше теряет его в своей настоящей жизни?! «Нет, это определенно стоит прекратить!» - твёрдо решила она в тот день в очередной раз, оставив последнее послание без ответа. Произошло это, к слову, незадолго до его дня рождения. О котором, погрузившись во все свои выдуманные и невыдуманные страсти, Полина едва не забыла. Хотя подарок мужу приготовила заранее – еще в конце зимы. Чувствуя себя виноватой, она бросилась изо всех сил навёрстывать упущенное. Теперь, когда в доме появилась еще одна пара рук, в быту Полине стало гораздо легче. Так что всю следующую неделю она честно посвятила подготовке грядущего семейного праздника, стараясь не думать более ни о злосчастной переписке, ни о том, что, не получив очередного ее послания, Макс, скорее всего, встревожится и бросится выяснять, в чем дело. А стало быть, в ящике на Почтамте её уже, наверняка, ждет ещё как минимум один нераспечатанный конверт… День именин Макса пришелся в этом году на самую середину второй недели апреля. Свой подарок, серебряный гарнитур из запонок и печатки, декорированных пластинками из темно-синего лазурита, поверх которых, сплетаясь друг с другом неразрывно, серебряной же вязью, были нанесены как символ крепких и неразрывных уз, в которые она всё ещё верила, когда заказывала это у ювелира, их вензеля, Полина преподнесла мужу сразу после завтрака. И, кажется, угодила. Внимательно рассмотрев каждую из вещиц, Макс улыбнулся, поцеловал её в щеку и поблагодарил, глядя при этом почти так же ласково, как и прежде. А еще пообещал, что обязательно наденет новые украшения в субботу, на вечер которой изначально был намечен праздничный обед с гостями. Что, впрочем, ожидался довольно камерным, всего лишь с несколькими приглашенными. Сказывались не только обычные, всем известные, обстоятельства, но и то, что шла четвертая неделя Великого поста. А значит, неуместны были и шумные гуляния. Несмотря на это, устроить всё удалось самым лучшим образом. А в качестве главного украшения стола ожидался прекрасный торт из нежнейшего безе и фруктов. Из гостей первыми прибыли супруги де Колиньи, за ними следом и Долмановы. За стол сели не сразу, дожидаясь, как водится, всех приглашенных. И, оживленно общаясь в гостиной с друзьями, Полина то и дело украдкой поглядывала на часы, думая о тех, кого, признаться, ждала чуть ли не более всех остальных. Но, увы, Евгений Максимович вновь явился один, и робкая надежда, что после той встречи у Кюба сердце Дарьи Львовны немного смягчится хотя бы ради дня рождения любимого сына, вновь оказалась вдребезги разбита. Хотя вряд ли кто-то со стороны и заметил её разочарование.
Макс Черкасов: Не получив в течение нескольких дней от своей Незнакомки ни единой весточки – впервые за три последних недели, Макс не на шутку встревожился. Беспокоило даже не то, что она молчит. Но то внезапное ощущение неизъяснимой утраты, которое однажды накрыло его вдруг от понимания, что новых писем от неё, возможно, более не будет и вовсе! А такую вероятность не следовало исключать. Особенно после того, что он позволил себе в последнем послании, где впервые решился заговорить не от чужого, а от собственного имени. Доверив при этом незримой собеседнице то, о чем все последние месяцы боялся слишком задумываться даже наедине с собой. И этим, возможно, невольно разрушил тот идеальный образ, что она для себя создала. А может, и просто напугал ненароком излишней — и оказавшейся в итоге неуместной — искренностью. Впрочем, последнюю догадку Макс почти сразу же и отмел. Ибо еще в самом первом из писем Незнакомка говорила ему практически о том же: что сомневается в возможности прожить одной лишь страстью целую жизнь. Как бы там ни было, выждав ещё несколько дней, в каждый из которых, направляясь домой после работы, он непременно заглядывал на почтамт — чтобы в очередной раз испытать там смешанное с чувством лёгкой грусти разочарование, Макс все же решил написать ей «вне очереди». Просто для того, чтобы понять, в чем дело и, наконец, успокоиться. Ведь, причина затянувшейся паузы может быть связана не только с ними самими. Но еще и, например, с каким-нибудь внезапным, упаси бог, несчастьем… Понимая, что даже в этом случае не сможет помочь ничем, кроме как лишний раз посочувствовать, Макс, тем не менее, то и дело смущённо отмечал, что тревожится об этой женщине так, как если бы они, и в самом деле, были знакомы и дружны. А может, даже и более… Хотя, прекрасно отдавал себе отчёт в абсурдности подобных мыслей. Ведь в действительности — в его настоящей жизни — не изменилось ничего. И он по-прежнему любит только Полину. Пусть даже их отношения и переживают сейчас не самый лучший миг своего существования. Однако совершать из-за этого какие-то необдуманные шаги он вовсе не собирается! Да и из-за чего, в сущности? Из-за нескольких писем?! Пускай даже и от удивительно близкого по духу и образу мыслей человека, чьи душевные вибрации столь неожиданно попали в резонанс с его собственными. Письмо вышло довольно коротким. Во-первых, потому, что содержало, вместо привычных уже рассуждений, лишь заданные максимально корректно и мягко вопросы. А во-вторых, потому, что день, когда Макс отнёс его на почтамт, был также днем его собственного рождения. Прежде — в детстве, в юности, он отмечал его обычно шумно и весело. В обширном кругу семьи и друзей. Но в последние два года в этом смысле возникли известные сложности, преодолеть которые пока было не в его силах. Поэтому и в прошлый раз, и в нынешний большого праздника не планировалось. Да, в общем, не было и особого повода: 28 лет — дата с любой стороны не круглая. Его бы воля, так и вообще бы не отмечал. Но Полина сказала, что уже пригласила гостей в будущую субботу. И расстраивать её было неловко. Особенно после преподнесенного утром подарка, трогательный смысл которого, выглядел столь очевидным, что невозможно было не поддаться чувству благодарности. И не понадеяться в очередной раз, что все их проблемы, разрешимы — коли уж и сама Полина всё ещё верит, что единство их столь же неразрывно, как прежде. Нужно лишь ещё немного времени и терпения. Следующие три дня прошли довольно спокойно и размеренно. Если не вспоминать, что тайная собеседница по-прежнему упорно молчала в ответ и на второе по счету письмо. Что выглядело уже не только по-настоящему странно, но даже как-то демонстративно. Отчего начинало порой казаться, будто она намеренно интересничает или, может, вовсе зачем-то испытывает его терпение? Но кто же может уверенно утверждать, что до конца постиг женскую суть? Вот и Макс, помаявшись в неизвестности ещё немного, третьего письма писать, разумеется, не стал, решив для себя в итоге просто выкинуть эту историю из головы и жить дальше «с чистого листа». Благо что и сам нынешний момент — буквально сразу же после очередного дня рождения, выглядел для этого как нельзя более подходящим и символичным.
Полина Черкасова: Праздник был в самом разгаре. Несмотря на относительно небольшую компанию, всем собравшимся за столом гостям было одинаково весело и интересно, и оживлённый разговор, завязавшийся буквально с первых минут, если после и прерывался, то лишь в то мгновение, когда кто-нибудь решался произнести очередной тост во здравие именинника или за благополучие его чад и домочадцев. Сидя, как и полагается, прямо напротив Макса, Полина видела, что он очень доволен происходящим. А еще постоянно ловила на себе его ласковые взгляды, от которых оживало, и было почти готово запеть от радости её собственное сердце. В котором вновь на глазах пробуждалась надежда, что всё еще обязательно будет хорошо. Перед чаем в шумном застолье выдалась небольшая передышка. Мужчины отправились курить к Максу в кабинет, чтобы не тревожить дам – а в особенности Санни, которая с некоторых пор совершенно его не выносила – табачным дымом. А сами они, оставшись в гостиной, тотчас нашли себе иные развлечения. Анна Вячеславовна Долманова вызвалась помузицировать, а Поля и графиня де Колиньи устроились на диване, где Санька тотчас с восторгом поделилась своей последней радостной новостью – тем, что малыш у нее под сердцем совсем недавно впервые пошевелился. - И с тех пор, представляешь, то и дело напоминает мне о себе! Я даже немного испугалась, мало ли, вдруг ему там тесно, неудобно, или что-нибудь еще… - Ну что ты! – рассмеялась в ответ Полина. – Разве может ему быть тесно и неудобно под твоей защитой! Не беспокойся! Скорее всего, в положенный срок у тебя просто родится большой любитель потанцевать! - Вот и Дмитрий Оскарович* сказал мне ровно то же самое! Хотя, если это девочка, то даже хорошо, ведь тогда ей точно не придется мучиться так же, как в своё время мне на занятиях по хореографии. - Что, тебе трудно давались танцы? – удивилась Полина. – Но как это может быть, если у тебя абсолютный слух?! - Вот уж не знаю! Тем не менее, факт! К счастью, со временем я всё-таки этому научилась. И даже очень полюбила. Страшно жаль, что сейчас Адаль категорически не разрешает мне танцевать. А все потому, что одна из его то ли тётушек, то ли бабушек, видите ли, оступившись во время вальса на каком-то балу, умудрилась однажды потерять своего первенца! Но даже если и так, то почему подобное непременно должно произойти и со мной? Ты не знаешь? - Понятия не имею! Зато точно знаю, что Адальбер безумно тебя любит, а значит, волнуется о тебе, и конечно, о будущем малыше! Вот родится, тогда и натанцуешься вволю! - Эх, скорей бы! – вздохнула Саша. – Не из-за танцев, конечно. А просто уже не терпится всё же узнать, кто там – мальчик или все-таки девочка? Ну а твой Ники как поживает? - О, прекрасно! В последнее время даже стал иногда позволять мне спать по ночам! Правда, совсем недавно мы взяли для него няню… - Давно пора было! Я просто не представляю, как ты до сих пор без неё обходилась! - Да я и сама теперь всё чаще об этом думаю, - качая головой, усмехнулась Полина. - Ну, а с Максом как? – наклоняясь к ней еще ближе, шепотом спросила Александра. – Кажется, у вас всё наладилось? Он выглядит таким счастливым сегодня! - Пожалуй, - чуть пожав плечами, ответила Полина и вновь чуть виновато улыбнулась. Муж, и вправду, в последние дни сделался к ней будто бы более внимательным, и, чувствуя эту перемену, она тотчас же потянулась к нему сама. Но полного примирения всё равно не выходило. Между ними по-прежнему оставалась какая-то невидимая преграда, преодолеть которую никак не получалось. И, втайне догадываясь, с чем она может быть связана, Полина всё более беспокоилась. - «Пожалуй»? – меж тем переспросила Санни и чуть нахмурилась. – Что-то я тебя не понимаю, милая. - Я написала ему письмо! – внезапно собравшись духом, сообщила Полина подруге, тоже почему-то шепотом. - Письмо? Какое?.. Ах, то письмо, - тихо ахнув и прикрыв рот ладошкой, Александра хихикнула и тут же вновь притихла. – И?! - Знаешь, оно вышло совсем не таким, каким мы его планировали. На мгновение задумавшись, стоит ли посвящать Сашу во все детали своей странной переписки с мужем, Полина затем всё-таки рассказала, пусть и не вдаваясь в подробный пересказ содержания их с Максом посланий, почти обо всех событиях последних недель. Попыталась объяснить и причину, побудившую её открыться мужу. – Да только, кажется, Саша, что после всего этого, я ещё больше запуталась сама и запутала его. И когда он вдруг начал отвечать ей, то есть - мне… Нет, теперь я вполне уверена, что то моё решение было глупостью и ошибкой! И потому твердо решила прекратить переписку! Ни строчки больше ему не напишу! - Да-да, конечно! И зачем я только это придумала! – пробормотала Александра, которая была при этом явно смущена. Однако отнюдь не тем, что ей доверила подруга, а скорее своей причастностью к произошедшему – Как ты решишь, так и будет правильно! Уверена, ты во всём разберешься! - Конечно, разберусь! И ты, прошу, не принимай всё это близко к сердцу! А лучше пообещай, что и вовсе забудешь мою глупую болтовню. Меньше всего на свете я хотела бы тебя ею огорчить! К тому же, сегодня праздник! – Полина улыбнулась подруге, стараясь отогнать неловкость, которую вызвали её слова. И поднявшись с места, направилась к пианино, за которым баронесса Долманова как раз закончила исполнять «Бергамасскую сюиту» Дебюсси. – Санни, а может быть, теперь и ты нам что-нибудь исполнишь? Помнишь ту забавную французскую песенку? Через некоторое время в гостиную вернулись мужчины, затем подали чай и именинный торт со свечами, который привёл в восторг всех не только своей красотой, но и вкусом – простым и одновременно изысканным. И вот, наконец, постепенно вечер начал близиться к завершению. Уже прощаясь с хозяевами, графиня де Колиньи попросила Полину составить ей компанию в грядущий четверг. - Собираюсь в «Пассаж» посмотреть ткани для новых платьев. Ужасно неудобно, что приготовленные на этот сезон наряды надеть уже не получится! Оставшись вдвоем, Макс с Полиной вернулись в гостиную. - Тебе понравился вечер? – спросила она, усаживаясь на диван и приглашая мужа сесть рядом, и потом, как только он это сделал, сразу же взяла его за руку. – Я очень рада. Жаль только, что не смогла приехать Дарья Львовна. - Отец сказал, у нее разыгралась мигрень. - Уверена, что так и есть, иначе она непременно бы была здесь сегодня! – Макс едва заметно усмехнулся и качнул головой. – А я всё равно в это верю! – упрямо повторила Поля, после чего просто прижалась к мужу, обнимая его, и больше ничего не говоря. Так они и просидели в тишине какое-то время, пока на пороге комнаты не возникла Лиза. Она еще сильно робела в присутствии Максима Евгеньевича, поэтому и теперь не сразу решилась заявить о своём присутствии, но когда ее все же заметили, сообщила, что проснулся Никита Максимович. - Вот как? Тогда скорее беги и скажи ему, что я уже иду! – тихо улыбнулась Полина, тотчас поднимаясь на ноги. Затем поцеловала в щеку Макса и прибавила. – Ну что, боюсь, это точно надолго! Так что тоже ложись, и не жди меня. Спокойной тебе ночи, мой недавно рожденный, двадцативосьмилетний муж! *Д.О. Отт (1855 — 1929) — российский и советский акушер-гинеколог; лейб-акушер в царствование императора Николая II.
Макс Черкасов: *с отцом* Весьма нечасто наведываясь к сыну в его контору и прежде, с тех пор, как тот обзавелся семьей, Евгений Максимович стал на Садовой еще более редким гостем. Из-за чего Макс порой даже почти серьезно на него обижался, пеняя, что с появлением Полины и особенно Никиты, отец совершенно потерял к нему интерес. На самом деле, это было, конечно, не так. Хотя сам Черкасов-старший и говорил уже не раз, что в последнее время взрослые люди – особенно мужчины – действительно наводят на него тоску своими скучными разговорами и предсказуемостью. Вот и сегодня, заехав неожиданно в гости к Максу по окончании своего очередного дневного заседания в Таврическом, он по большей части рассуждал именно об этом. - Да-да, сынок, прости, но даже ты сам, кажется, постепенно становишься одним из тех зануд, что сутки напролет твердят и думают лишь о службе, да о делах, напрочь забывая, что вокруг есть еще целая масса других потрясающих и интересных вещей! - О чём ты, отец? – недоуменно поинтересовался Макс, который, уступив родителю своё место в кресле за рабочим столом, примостился в этот момент с неизменной чашкой кофе в руке и папиросой в зубах на подоконнике у раскрытой форточки. - Ну, вот хотя бы о том, знаешь ли ты точно, когда у твоего сына прорезался его первый зуб? - Да вроде, пару месяцев тому назад? Или, не знаю… может, меньше? Нет… ты прав, точно не вспомню! – сделав глоток несколько уже подостывшего кофе, Макс слегка пожал плечами. – У меня работы тогда было невпроворот: как раз вплотную занимался делом Алистратова – ну, та история неприятная, я тебе рассказывал… - Вот именно! Ты рассказывал мне и об этом, и еще о каких-то своих делах, однако новости о твоем первом и единственном сыне я узнаю главным образом от твоей жены, Максим! Ты сам не находишь это странным? - Погоди, отец, но мне кажется, что подобное как раз совершенно нормально! В конце концов, дети, дом – то, чем и должны заниматься женщины, в то время мы, мужчины, исполняем в этом мире свои обязанности. Да, в общем, я и сам не помню, чтобы ты проводил с нами слишком много времени, пока мы росли… - И, поверь, очень теперь об этом сожалею! – со вздохом перебил его Евгений Максимович. – Поэтому послушай добрый совет. Большой мир – твоя служба, дела, обязанности – все это, безусловно, важно. Но не стоит забывать и о малом, домашнем. Чтобы после не жалеть об упущенном. - Да я, собственно, пытаюсь, как могу, совмещать, вот только… - Что? - Да нет, ничего, - покачав головой, Макс затушил окурок о дно хрустальной пепельницы. Не рассказывать же, действительно, отцу об их с Полиной противоречиях? Которые, хотя несколько и сгладились в последнее время, тем не менее, никуда до конца не исчезли. – Просто… фигура речи, - он усмехнулся и соскочил с подоконника, усаживаясь затем на стул с другой стороны своего рабочего стола. – Расскажи лучше мне ты, как там дома? Как матушка? Головные боли по-прежнему её терзают? - Мне кажется, уже немного меньше, - уловив в словах сына оттенок иронии, Евгений Максимович тоже чуть заметно ухмыльнулся в усы. – Кстати, а та история в ресторане Кюба, где Поля вступилась за тебя перед Лилой… Долли после рассказывала, что «наша Поля» дралась за тебя, точно львица. Так, представь себе, и сказала: «наша»! Мне кажется, это добрый знак! - Да неужели? – удивился Макс. – Там, на месте, мне показалось совсем иначе. В любом случае, Полине не стоило вмешиваться в тот спор. - А почему? Ты ведь не хуже меня знаешь, насколько несносна порой бывает в своем высокомерии твоя сестра. Так что даже хорошо, что наконец-то нашелся хоть кто-то в нашей семье, кто сможет ей достойно противостоять. - Это верно! – кивнул в ответ Максим, после чего они оба рассмеялись. – Послушай, отец! – внезапно вскинувшись, проговорил он. – Я вот что подумал. А не хочешь прямо сейчас поехать к нам на Каменноостровскую? Пообедаем, поболтаем… И Поля будет очень рада. Она ведь тебя любит чуть ли не больше, чем меня!.. Повидаешься с Ники, опять же. Заодно вместе выясним точно про его первый зуб? Спустя несколько минут, быстро облачившись в верхнюю одежду, они вместе спустились в парадную, где Макса вдруг внезапно окликнул старик-консьерж: - Ваше высокоблагородие! Не изволите ли уделить минутку? - Извини, я сейчас! – чуть тронув отца за руку, Макс подошел к дубовой стойке, за которой служитель обычно нес свою ежедневную вахту. – Слушаю вас? Что вы хотели? - Да вот, письмецо мне вам тут передать велено-с… - понижая голос, консьерж многозначительно умолк. – Очень просили срочно и лично в руки-с… - Кто просил? Почтмейстер? – нахмурив брови, начал было Макс, и вдруг осёкся, сообразив, о чем идет речь. – А!.. Когда? Как давно?! И кто принёс? – склонившись ближе, шепотом принялся жадно допытываться он у старика, но тот вновь не сообщил ничего путного. – Ладно, давайте! Это вам за труды, - быстро протянув ему купюру, Черкасов затем столь же резво засунул себе за пазуху безымянный конверт из знакомой сиреневатой бумаги и благодарно кивнул. - Макс, ну ты что застрял?! – послышался, тем временем, сзади немного недовольный возглас Евгения Максимовича. Стоя всего в нескольких шагах от сына, он нетерпеливо постукивал своей тростью по мраморному полу. - Уже иду! – быстро обернувшись, бросил Макс через плечо и затем вновь взглянул на консьержа. – Пожалуйста, будьте внимательнее хотя бы в следующий раз! - Что там? – спросил Евгений Максимович, когда он вновь к нему присоединился. - Да так, деловая переписка. Материалы по одному новому делу. Не суть.… Пойдем скорее! Кажется, я вижу там, у перекрестка, совершенно свободный таксомотор!
Полина Черкасова: *в окружении любимых мужчин* После приёма по поводу дня рождения Макса домашняя жизнь вновь погрузилась в свою обычную рутину. Но если прежде дел у Полины вполне хватало, чтобы заполнить ими целый день с утра до вечера, то теперь, с появлением усердной и старательной Лизы, свободного времени стало вдруг так непривычно много, что порой было уже и непонятно, чем его занимать. И жить в подобной праздности внезапно оказалось куда сложнее, чем в постоянных хлопотах. Привычные женские способы скоротать избыток свободного времени вроде рукоделия Полину никогда особенно не увлекали. Чтение, игры и прогулки с сыном также было невозможно растянуть на целый день. А круг знакомств и общения за пределами дома по-прежнему оставался предельно узким. Вот и приходилось теперь всё больше времени проводить в рефлексии да раздумьях, во что превратилась её нынешняя жизнь и насколько похожа она на то, о чём прежде мечталось. Поделиться же этими мыслями Полине теперь вновь было совершенно не с кем. Твёрдо решив не писать более Максу от имени выдуманной ею же самой неизвестной женщины, она честно держала данное себе слово вот уже больше двух недель, получив при этом отменную возможность убедиться в справедливости донельзя банальной истины, что пообещать порой гораздо проще, чем это обещание исполнить. Вот только чувствовала себя при том отнюдь не героиней и молодцом, а почему-то наоборот: полной и совершеннейшей дурой. Злилась на себя за это и становилась еще более несчастной. Хотя внешне изо всех сил изображала обратное. Да так убедительно, что поверил бы и сам Станиславский! Вот и Макс, отношения с которым после его именин вроде бы стали налаживаться и даже вновь местами походили на прежние, теплые и доверительные, вынырнув ненадолго из своих служебных дел и убедившись, что жена его всем довольна и счастлива, опять погрузился в них с головой. Уходя из дому чуть свет и возвращаясь лишь к ужину – усталый и абсолютно не расположенный ни к долгим беседам, ни к длительному совместному времяпровождению. Потому, решив, верно, что далее так продолжаться больше не может, Судьба и прислала Поле однажды в лице всё той же Лизы, которой срочно потребовалась её помощь, своего вестника… Впрочем, ни о каком настоящем «требовании» с её стороны, конечно же, не могло быть и речи. Постучавшись в комнату к Полине, девушка, напротив, крайне смущенно попросила помочь ей в написании письма на родину, ибо читать-то она, конечно, умеет и неплохо, а вот писать – умения Господь не дал: выходит, словно у курицы лапой. Так, что после и самой неловко смотреть на свои каракули. Живо проникнувшись её бедой, Полина, естественно, тут же исполнила просьбу, не только быстро и красиво записав под диктовку всё, о чем Лиза хотела сообщить своим родным, но и предложив после лично отправить её письмо. Не успев еще толком привыкнуть к жизни в огромном городе, бедняжка попросту побаивалась выбираться за пределы квартиры в одиночестве – о чём у них дома знали абсолютно все, включая и саму Полину. Так что никакого умысла и «второго дна» в ее предложении не было. Одно лишь желание помочь. Разумеется, конверт этот можно было опустить в первый попавшийся почтовый ящик около дома, но надёжнее представлялось отправить через Центральный почтамт. А уж там и вовсе не её, Полины, вина, что, едва завидев входившую в операционный зал знакомую молодую особу, почтовый клерк из отдела выдачи корреспонденции до востребования, тотчас же приветливо и радостно заулыбался: - Давненько не бывали у нас, сударыня! А вас, между тем, здесь уже целых два письмеца дожидаются! – и сразу же вручил ей оба конверта. Которые Полина, не имея возможности поступить иначе, чтобы не выглядеть странной, тотчас же сунула в ридикюль, уверяя себя, что всё одно ни за что не станет их после открывать. И, без сомнений, сдержала бы обещание, если бы вечером ей срочно не потребовалось достать из сумочки носовой платок, поверх которого, мозоля глаза, оказались как раз те самые злополучные письма. - Вот только взгляну одним глазком, и сразу же выкину! – пробормотала она, уже вскрывая перламутровым ножичком конверт, и давая своё новое обещание неведомо кому. Ведь в комнате в этот момент находился еще лишь спящий Цицерон, причудливо вывернувшийся кверху пушистым белым пузом на мягком ковре перед уютно потрескивающим дровами камином. Ничего особенного первое из посланий, впрочем, не содержало, хотя чувствовалось, что Макс несколько удивлен и озадачен затянувшейся паузой в их переписке, поэтому деликатно пытается выяснить, с чем она связана. А вот второе, отосланное им спустя еще несколько дней и бывшее, по сути, даже не письмом, а скорее – короткой запиской, было исполнено уже той настоящей, неподдельной тревоги, заставившей щеки Полины покраснеть от удовольствия. А сердце – зайтись в тот же миг от вновь вспыхнувшей в нем жгучей ревности. Ибо не может же быть, чтобы так переживали лишь об единомышленнике! Вернее, нет, конечно же, может! Да только слова, интонацию которых она вполне отчетливо слышала, вновь и вновь пробегая взглядом ровные строчки, написанные уверенным и четким почерком… Они были явно из иной оперы. И выглядели обращенными далеко не к другу, но к той, которая занимает помыслы совсем иным образом! Или же она совсем не знает своего мужа?! Проверить последнее предположение можно было лишь единственным способом, применить который – означало нарушить обет. Но в чем же смысл его хранить, если сам Макс, выходит, готов пойти и на куда большее клятвопреступление – пускай пока только и одними лишь помыслами. Да только кто же теперь знает, что было бы, если бы на месте вымышленной героини вдруг оказалась живая, настоящая женщина?! Не помня себя, холодея душой от этой мысли, Полина бросилась к секретеру, где, схватив перо и бумагу, тут же принялась строчить ответ, в котором её истинные переживания оказались столь крепко переплетены с переживаниями той, кто стала её фактическим «alter ego», что теперь их было уже и не разделить. Рассказывая Максу от имени его безымянной эпистолярной собеседницы, как терзалась и мучилась, дав себе слово никогда больше ему не писать, Полина была предельно откровенна и от своего имени тоже. Говоря о том, почему нарушила свой зарок, совершенно честно писала от них обеих, что просто не видит для себя способа выживать дальше, не имея возможности хотя бы изредка писать ему – единственному человеку, который ценит её и понимает так, как никто другой. «Так простите же это долгое молчание, мой Бесценный Друг! И позвольте еще раз уверить, что Вы предо мной ни в чем не провинились. А виновата, скорее, лишь я одна. Смертельно напуганная, что, раскрываясь перед Вами сердцем и душой так, как ни перед одним другим мужчиной в целом свете, и получая в ответ такое понимание и поддержку, однажды всё-таки забуду свой долг и честь, я решила Вам более не писать…» *** Время приближалось к обеду, и Лиза, заглянув в детскую, где Полина кормила Никитку, поинтересовалась, не пора ли накрывать на стол. - Да, начинай, пожалуйста, а я скоро приду и тебе помогу. Они уже заканчивали расставлять приборы, когда из прихожей послышались голоса. Один из них принадлежал Максу, а второй – очень на него похожий, но всё-таки, немного другой, Поля тоже узнала практически ту же самую минуту. И потому, оставив своё занятие, тотчас же с радостной улыбкой поспешила навстречу дорогому гостю: - Евгений Максимович, какая принятая неожиданность! - Уж поверь, дорогая, я и сам не ожидал, что так выйдет! Заехал сына навестить, а тот, злодей, вместо того, чтобы самому меня развлекать, схитрил: взял, и приволок старика на твою голову! – расцеловав вначале протянутые ему для приветствия руки, Черкасов-старший затем притянул за них же невестку к себе, и прибавил к этому еще один отеческий поцелуй в лоб. - Вот уж тоже скажете! Какой же вы старик! – отвлекаясь на миг от свёкра, Поля чмокнула в щеку и подошедшего к ней Макса. – Вы вовремя, обед как раз подоспел! - Ну, умница-хозяюшка! А уж красавица-то какая! Каждый раз прихожу, удивляюсь, и где Макс такую себе в нынешние времена отыскал? - Ох, Евгений Максимович, ну теперь-то я точно буду знать, в кого он такой льстец! – воскликнула Поля, смеясь, и шутливо погрозила ему пальцем. - Так, а что, разве я неправду сказал?! Конечно красавица! И наряд, вон, какой модный, да затейливый! - Это Санни уговорила меня его купить! Сама бы ни за что не решилась! – опустив глаза, словно была в чём-то виновата, смущенно начала оправдываться Полина. Платье, что было на ней надето, и в самом деле, выглядело довольно экстравагантно: когда она увидела его в магазине, далеко не сразу решилась даже примерить. Уж слишком короткой, на её вкус, выглядела юбка – почти не прикрывает щиколотки! Да еще и отенок такой яркий – прямо бирюзовый. Санни тогда сразу же решительно заявила, что он прекрасно подчеркнет цвет её глаз. Но, даже согласившись в итоге купить это платье, Поля лишь сегодня решилась впервые в нём показаться. - Вот и правильно сделала, что уговорила, - подбодрил невестку Евгений Максимович и повернулся к сыну, будто спрашивая, а почему же он-то медлит с комплиментами своей супруге? За столом говорили много, весело и наперебой, когда, будто бы о чем-то ненароком вспомнив, Евгений Максимович внезапно многозначительно умолк, заставив Макса и Полю разом с удивлением на него взглянуть. - Вот что, дети мои! Думаю, Долли обязательно станет на меня сердиться за то, что полез вперед неё в этом вопросе – но надеюсь, что, все же, не слишком долго… В общем, через три недели мы с ней отмечаем наш очередной юбилей. Да не какой-нибудь, а целых сорок лет! Так что по этому поводу обязательно будет большой приём. На котором вы, мои дорогие, будете очень желанными гостями!
Макс Черкасов: * с родными и близкими* - Прости, отец… – быстро переглянувшись с женой, Макс отложил в сторону столовые приборы. – Но точно ты ли уверен, что это будет уместно? - Полностью и абсолютно, – спокойно посмотрев ему в глаза, ответил Евгений Максимович. – И потом, не забывай, что праздник этот всё-таки общий для обоих супругов. А я уж точно желаю видеть на нем всех своих детей — последнее, само собой, относится и к тебе, моя милая, – прибавил он с улыбкой и чуть кивнул настороженно замершей в этот момент невестке. – Ну и внуков, конечно, тоже касается! Хотя, маленькому Ники моё приглашение все же лучше, думаю, пока не принимать. А подождать с этим, например, до нашей с Долли золотой свадьбы… - Почему-то уверена, что именно так на этот раз он и собирался поступить! – рассмеялась в ответ Поля. – Ники у нас юноша весьма рассудительный! - Да уж! От его непрерывных «рассуждений» няньки, вон, уже за голову хватаются! – в тон ей подхватил Макс, переводя про себя дух. Ибо в душе, если честно, немало опасался очередного маменькиного выкрутаса. Но если отец не выдает желаемое за действительное, и Дарья Львовна, правда, готова сама совершить такой шаг навстречу, то это просто гигантское и крайне важное для них всех событие, заметил он уже вслух, предлагая после отметить его очередным тостом. - А еще я хочу выпить за ваше с мамой здоровье! И за то, чтобы нам отпраздновать всем вместе не только вашу золотую, но и эту… как там её называют?.. - Бриллиантовую… – подсказала ему Полина. - Да, за неё. И ещё за несколько тех, что будут следом! - Ну, это ты, братец, уже точно лишнего хватил! Все ж я тебе не Мафусаил какой-нибудь! Уехал домой в тот вечер отец довольно поздно. Перед самым ужином, заметив в ответ на уговоры сына и невестки побыть ещё немного, что подобного небрежения домашним распорядком Дарья Львовна уж точно не стерпит. И тут же, усмехнувшись, прибавил, что все это, конечно же, шутка. А правда состоит в том, что оставлять надолго в одиночестве жену ему и самому не по нраву. - Привыкли мы с ней друг к другу. Срослись корнями, как говорится… Да что объяснять? Скоро вы и сами, поверьте, станете рассуждать так же, как мы с Долли – если уже не начали. Ведь, если верить нашему мятежному графу-писателю, все счастливые семьи счастливы одинаково! Оставив без комментария его последнюю ремарку, Макс тогда лишь кивнул и украдкой посмотрел на Полину, заметив, что улыбка на её губах после этих слов словно бы на мгновение померкла. А впрочем, возможно, это лишь только показалось. С отъездом Евгения Максимовича, обстановка в доме неуловимо переменилась. Нет, внешне всё осталось по-прежнему. Исчез, без остатка растворившись в пространстве, лишь тот заряд оптимизма и ощущение уверенности, что всё непременно будет хорошо, фантастический дар внушать которое окружающим Макс с восхищением отмечал у отца в течение всей своей жизни. Перебравшись вместе из гостиной обратно в столовую, они быстро и совсем без аппетита перекусили – уже без особых застольных разговоров. А затем, так же скоро, отправились завершать ежедневные дела. Поля ушла в детскую, а Макс, как обычно, побрел к себе. Но прежде – еще раз на минуту вернулся в прихожую. Где во внутреннем кармане пальто его вот уже несколько часов дожидалось новое письмо от Незнакомки. Прочесть которое раньше он, понятное дело, не мог. И потому, даже искренне наслаждаясь обществом отца, всё равно подспудно мечтал поскорее оказаться, наконец, в тишине своего кабинета, чтобы распечатать заветный конверт и узнать, почему же она всё-таки так долго молчала? Первой и главной новостью – к вящему облегчению Макса, было то, что с нею всё благополучно: «Я могла бы написать, что была тяжело больна, но это неправда. А я не хочу Вас обманывать. Не только потому, что пообещала быть искренней. Но еще и оттого, что Вы всё равно это поймете и перестанете мне доверять. Утрата же Вашего доверия стала бы для меня куда большей потерей, нежели открытое признание своей слабости… Да-да, не удивляйтесь! Я спокойно признаю любую свою вину или ошибку. Но сознаваться в слабости мне мучительно с самого детства. Тем не менее, стоя сейчас перед Вами, я честно говорю: я молчала не потому, что Вы меня как-то обидели или задели. А только оттого, что разум мой оказался слабее сердца. Уверена, Вы понимаете, о чём я, поэтому великодушно избавите от дальнейших объяснений. Ибо и так уже сказано слишком, слишком многое… Так простите же это долгое молчание, мой Бесценный Друг! И позвольте еще раз уверить, что Вы предо мной ни в чем не провинились. А виновата, скорее, лишь я одна. Смертельно напуганная, что, раскрываясь перед Вами сердцем и душой так, как ни перед одним другим мужчиной в целом свете, и получая в ответ такое понимание и поддержку, однажды всё-таки забуду свой долг и честь, я решила Вам более не писать. И если бы не одна случайность… А, впрочем, нет! Вновь я пытаюсь спрятаться в спасительный для моего самолюбия обман. Это, конечно же, не был случай в чистом виде. И я могла бы, если бы действительно хотела, устроить всё совсем иначе. Если бы не поняла, что больше так не могу. Вы нужны мне, Дорогой Друг. Но я хорошо понимаю, что не имею морального права вмешиваться в Вашу жизнь лишь на том основании, что сама немного сошла с ума. Поэтому оставляю Вам привилегию решать, продолжить ли наше общение и дальше или оставить это моё письмо его завершающим аккордом». Прочитав последнюю строчку, Макс удивленно моргнул. Затем резко сдернул с переносицы очки и, протерев стекла, тут же водрузил их обратно, чтобы еще раз её перечесть. До предела заинтриговать, надолго умолкнуть, а после – почти открыто признаться в любви и предложить самому решить, стоит ли всё это продолжать?! Что за милое женское коварство! «И какова же плутовка!» - поймав себя на этой мысли, Черкасов почувствовал, что улыбается, продолжая при этом мечтательно разглядывать листок, исписанный её необычным, немного ломаным, почерком. Таким же необычным, как и сама эта женщина… - Я уложила Ники! – голос Полины, вдруг заглянувшей в кабинет, прозвучал, словно гром среди ясного неба, заставив вздрогнуть от неожиданности. Вскинув на жену взгляд, который приобрел вопросительный оттенок, как только стало понятно, что она с явным любопытством поглядывает на зажатый в его руке лист, Макс пожал плечами: - Прекрасно. Самое время и тебе ложиться. Время-то позднее… - А ты? - Нет, я потом. Нужно вновь проглядеть кое-что из материалов дела и после дописать в речь для выступления на завтрашнем заседании, - с этими словами он опустил глаза, делая вид, что намерен снова погрузиться в чтение. - Макс… - Что-то еще? – откладывая письмо Незнакомки в сторону, Черкасов посмотрел на Полину, все еще стоящую в дверном проёме, уже слегка нахмурившись. – Дорогая, давай поскорее! Прости, но ты меня действительно отвлекаешь. - Нет, ничего… Не важно! – мотнув головой, она тотчас же развернулась и ушла, тихо затворив за собой дверь. А Макс, едва дождавшись, пока её шаги полностью затихнут в глубине квартиры, вздохнул с облегчением и потянулся за пером к венчавшему его рабочий стол своей имперской малахитово-бронзовой роскошью письменному канцелярскому прибору: «Позвольте предложить Вам сыграть в одну небольшую игру…» - полностью лишенное в своём начале стандартных приветственных фраз, а заодно и всего прочего, чем обыкновенно принято открывать любое эпистолярное общение, его новое послание более походило на продолжение начатого ранее приватного устного диалога. Но именно такого эффекта Макс и намеревался добиться.
Полина Черкасова: - «Дописать речь»! Ну, конечно! Знаю я, какую «речь» ты собираешься писать! Отвлекаю я его, видите ли! Ну, разумеется! – ворвавшись в спальню, словно грозная эриния, Полина едва сдержалась, чтобы изо всех сил не хлопнуть дверью, но вовремя вспомнила про спящего в соседней комнате сына. Тем не менее, унять кипящую внутри ярость вот так сразу было практически невозможно. Поэтому шпильки, которые она, устроившись перед зеркалом, начала вынимать из причёски, полетели в свою коробочку, точно разящие стрелы. — «Дорогая, давай поскорее!» Нет, но вы только взгляните, каков, а?! — повторив недавние слова мужа, Полина аж скривилась. И сердито взглянув на своего зеркального двойника, вновь едва удержалась, чтобы не запустить в серебристое стекло зажатой в руке расческой. Почему же так вышло, что еще пару часов назад, в присутствии Евгения Максимовича, они были вполне нормальной семьей, однако стоило ему уехать, и Макса опять будто бы подменили! Забыв о её присутствии сразу, как только за отцом закрылась дверь, после, у себя в кабинете, он, впрочем, ещё дальше «развил успех». И сумел продемонстрировать свое пренебрежение так наглядно, что до сих пор не хватало слов, чтобы выразить всю степень унижения, которое она испытала, прочитав в его взгляде не просто досаду, а самое настоящее нетерпение поскорее от неё избавиться! Но еще хуже на душе у Полины становилось от мысли, что нынешний свой ад во многом она сотворила лишь собственными усилиями! Ведь, безусловно, можно было бы хоть сию же минуту прекратить всю эту историю. Просто вернуться к мужу и заявить, что письма, которые он получает, написала она сама. Да только это ведь всё равно не избавит теперь от подозрений, что точно так же Макс мог бы ответить и настоящей другой женщине! Осознав, что наделала, Поля поняла, что оказалась в чудовищной ловушке, из которой просто нет выхода! И потому теперь ей придется жить внутри этой лжи постоянно. Впрочем, оставалась еще надежда на благоразумие Макса, который одним только словом – вернее, ответом на это, последнее, письмо может расставить всё по своим местам, а заодно вернуть ей веру в него и неизменность его чувств. С этой мыслью Полина отправилась в постель, где, правда, так и не смогла уснуть. А вместо этого просто лежала с закрытыми глазами, вновь и вновь перебирая в голове все, что с нею произошло. А потом, примерно через час, в спальню, наконец, пришел Макс. Тихо раздевшись, он лег на своей половине постели, даже не поцеловав Полину на сон грядущий… Следующим утром за завтраком они вели они себя так, будто ничего и не произошло, но едва только муж уехал на службу, Поля тоже тут же оделась и отправилась на Почтамт, понимая, что там ее уже наверняка ждет его ответ. Так и оказалось. Еле дотерпев до дома, она сбросила пальто и устремилась в комнату, на ходу вскрывая конверт. Первые же строки заставили сердце сжаться. Муж не только не прекратил общения с Незнакомкой, он просил у нее свидания! Понимая, что все её надежды рассыпались в прах, Полина судорожно всхлипнула. А потом, отбросив письмо в сторону, закрыла лицо руками и вовсе горько разрыдалась. Вместе с этими слезами утекла первая, самая острая, боль. Немного позже, когда вновь стало возможно соображать хоть сколько-нибудь здраво, Поля встала из-за стола и побрела в ванную, где умылась и смочила виски одеколоном, а затем, вернувшись в комнату, подняла с пола письмо и еще раз пробежала глазами строчки. Макс действительно предлагал ей выбрать на собственное усмотрение время и людное место. Но назвать это свиданием в обычном смысле, пожалуй, было неверно. Ведь личного общения оно не предполагало – лишь возможность прийти куда-то вдвоем в назначенный ею час и день для того, чтобы попытаться угадать, кто из присутствующих там женщин – Незнакомка: «Театр или ресторация? Решите это сами, мой милый друг. Не называйте ни цвета ваших глаз, ни цвета волос, ни тем более своего наряда. Я должен буду сам понять, что вы – это вы!» – писал Макс, и Полине внезапно стало интересно, какой же он, на самом деле, представляет свою собеседницу? Миниатюрная блондинка? Или эффектная брюнетка? Похожа ли на неё, или совсем иная?.. Впрочем, какая разница? Она просто не станет отвечать на это письмо и пусть Макс далее всю жизнь гадает, почему Незнакомка ему больше ни разу не написала. Такова была первая мысль. Но внезапно Полина решила помучить мужа иначе. - Стало быть, желаешь сыграть? Ну, будь по-твоему, Макс, сыграем! – проговорила она и, недобро усмехнувшись, вытащила из ящика бюро чистый листок бумаги: «Ваша идея показалась мне интересной. Но, если я могу выбрать место, то пускай это будет приём по случаю юбилея свадьбы Ваших родителей! Не удивляйтесь, что мне о нём известно – я ведь не раз писала, что мы с Вами живём и общаемся в одном и том же кругу. Вот и теперь, буквально на днях, мой муж получил приглашение от Вашей матушки. Как я понимаю, гостей ожидается достаточно много. Так что у Вас будет обширное поле для размышлений и догадок. Дерзайте! Если хотите, я даже придумаю для Вас какой-нибудь приз за победу. И наказание за поражение. Возможно, Вы даже предложите сами, что это может быть…»
Макс Черкасов: «Предложить наказание за поражение? Ну, уж нет! Кажется, Вы забыли, что я адвокат, и что наказывать – отнюдь не моя работа! К тому же привык выигрывать. Поэтому позвольте мне лучше выбрать свой приз. Пускай им станет честный рассказ о самом большом безумстве, которое Вы, мой друг, совершили в своей жизни ради любви. А что до наказания… Придумайте его сами, если желаете, я приму любой вариант, потому что уверен в своей победе…» К моменту приезда Полины и Макса вся Большая Морская – начиная от той её части, в которой находился особняк Черасовых-старших, и почти до Исаакиевской площади – была сплошь заставлена экипажами и самых разных марок автомобилями. Успевший за годы войны несколько истосковаться по большим событиям великосветский Петроград с энтузиазмом воспринял приглашение известной всему городу и уважаемой графской четы разделить с нею знаменательное семейное событие, поэтому гостей ожидалось много. И большинство из них, судя по всему, решило не томить хозяев долгим ожиданием своего приезда. Так что Макс едва нашел место для того, чтобы припарковать свой «мерседес». В ярко освещенном всеми огнями нижнем парадном холле собрались недавно прибывшие гости, которыми занимались сразу несколько лакеев под руководством мажордома. Впрочем, едва узрев у входа молодого барина и его супругу, последний тотчас же поспешил им навстречу, радостно приветствуя и принимая затем верхнюю одежду, чтобы лично отнести её в гардероб. Еще за эти минуты, ожидая, пока Поля прихорашивается перед огромным зеркалом в золотой оправе, Макс успел мельком оглядеть всех присутствующих в холле представительниц прекрасного пола, и уже тогда ощутил в себе абсолютную уверенность, что Незнакомки среди них точно нет. Хотя, на чём именно она зиждилась, было совершенно неясно: ведь даже попыток нарисовать в своём воображении ее облик Макс намеренно избегал с тех самых пор, как они затеяли нынешнюю игру. Возможно, как раз затем, чтобы избежать разочарования, если тот вдруг не совпадет с действительным. Каким бы он в итоге ни оказался… - Я готова, можем идти, - тихонько шепнула Полина, тронув Макса за рукав парадного фрака – и никак иначе, ибо маменька решительно не признавала этикетных послаблений, дозволивших мужчинам с некоторых пор появляться в свете не только в нём, но также и в смокинге. Немедленно отвлекаясь от своих размышлений, он молча кивнул, подавая ей руку. И уже через пару мгновений они вдвоем поднимались по широкой беломраморной лестнице. С тех пор, как Макс был здесь в последний раз, на ней успели поменять ковер, прежде он был красным, теперь же – великолепного изумрудного оттенка. В остальной обстановке всё, вроде бы, выглядело прежним. И, вновь оказавшись в отчем доме после долгого перерыва, Макс вдруг отчётливо понял: за прошедшие два с лишним года он очень соскучился. По этим отполированным до блеска сотнями тысяч прикосновений рук лестничным перилам над белоснежной балюстрадой колонн, по праздничному сиянию роскошной хрустальной люстры, по стенам, украшенным живописными шедеврами, столь привычными взору, что прежде на них даже как-то не обращалось внимание… По всей атмосфере – уже чуточку старомодной и, возможно, даже чрезмерно помпезной для нового века, но всё равно такой родной, уютной и любимой, что, как только она вновь возникла перед глазами, сердце в груди сразу же радостно встрепенулось. На самом верху лестницы, на площадке перед входом в большую гостиную, посетителей, как полагается, встречали сами «рубиновые новобрачные». Стоя рука об руку, они раскланивались и обменивались приветствиями с каждым из тех, кто к ним подходил. Дожидаясь их с Полей очереди, Макс с улыбкой и гордостью смотрел на родителей, невольно любуясь тем, как же хорошо они смотрятся вместе. Будто, и правда, нечто единое и неразделимое. Матушка со своей царственной осанкой в роскошном пурпуре бального туалета, а рядом, как всегда – отец, в отличном фраке с алым бутоном розы в петлице, точно в тон её платью. Обменявшись с ним первым рукопожатиями и коротким, но крепким объятием, Макс повернулся к матери, протягивая принесённый с собой букет нежных белых гиацинтов, которые Дарья Львовна всегда особенно любила. Отец рассказывал, что это связано с воспоминаниями о некой романтической истории из их общего прошлого, еще «досемейного», но какой именно – никогда не уточнял. Да Макс, впрочем, особо и не расспрашивал. Просто запомнил, что среди всех существующих на свете цветов мама особенно ценит гиацинты, и потому часто дарил ей именно их, как по различным торжественным поводам – так и без оных. Вот и теперь взор её по-прежнему прекрасных серо-голубых глаз сразу же заметно потеплел. И даже, кажется, чуть подёрнулся влагой в тот момент, когда Макс вначале церемонно склонился к свободной от цветов, затянутой в кремовый атлас, руке, а затем, слегка мотнув головой, вдруг тихо усмехнулся и, бережно приобняв Дарью Львовну за плечи, нежно расцеловал её прохладные гладкие щеки, с наслаждением вдыхая чуть ощутимый, знакомый с детства, аромат её духов. - От всей души поздравляю вас, мои дорогие! И спасибо, что пригласили!
Дарья Черкасова: Военное время наложило свой темный след на всю светскую жизнь Российской империи и уже давно не звучали в столице звуки вальса, бальные залы Дворянского собрания с прошлого года превратились в палаты для раненых, а если в частных особняках еще и проходили какие-то увеселительные вечера, то собирался на них малый круг самых близких родственников. И тем не менее, когда были разосланы приглашения на вечер в особняке Черкасовых, никто не прислал отказа. Столичные и московские друзья и родственники желали выразить свое почтение супругам Черкасовым, но одновременно и утолить тоску по тому уже позабытому счастливому довоенному времени. Так что, стоило ли удивляться, что к назначенному сроку особняк уже наполнился гостями, а ожидалось их в это вечер чуть меньше сотни. Нынешнее утро началось с визита мужа, который еще до завтрака зашел в будуар супруги, чтобы поздравить её с их общим праздником и обменяться с ней первыми подарками, разумеется, в честь самого юбилея, рубиновыми. Дарья Львовна заказала мужу портсигар с тонкой гравированной надписью и рубиновыми инициалами, он же в свою очередь преподнес ей рубиновую парюру от Болина. - Скромный дар, который едва ли способен выразить все мои чувства к тебе, Долли. Дар, конечно, был далеко не таким скромным, но Дарья Львовна прекрасно поняла мужа. Все эти материальные безделицы были лишь символами, которые не способны и в малой доли передать ту любовь, нежность и заботу, которыми они друг друга одаривали прежде и продолжат до конца своих дней. Поцеловав мужа, она чуть отстранилась и с едва заметной улыбкой произнесла: - Ты давно уже сделал мне подарок, с которым вряд ли в этой жизни что-то сравнится. – Евгений Максимович понимал, о чем, а вернее – о ком говорит супруга, а потому лишь молча склонился к её рукам, поцеловал каждую по очереди, а затем они еще долго сидели молча. Наслаждаясь единением друг с другом. Когда пару недель назад, вернувшийся от Макса, Эжен сообщил, что без ведома и её согласия позволил себе пригласить на их праздник сына с невесткой, Дарья Львовна изобразила недовольство. Но за её суровым взглядом под нахмуренными челом Евгений Максимович легко угадал растерянность и волнение, которое она решила скрыть подобным, привычным для нее способом, словно надела броню. Чуть позже, изображая равнодушие, она поинтересовалась у мужа, а приняли ли приглашение Максим с Полиной и в голосе её в этот момент муж услышал затаенную надежду. А едва она получила положительный ответ на свой вопрос, то лишь коротко ему кивнула, поджав губы, чтобы скрыть непрошенную улыбку, но взгляд её глаз тут же посветлел и наполнился сиянием, которое после размолвки с сыном надолго угасло. Так что, встречая теперь своего любимого мальчика на парадной лестнице, Дарья Львовна жалела лишь об одном, что вокруг теперь слишком много гостей и она не может вполне отдаться своим чувствам, которые переполняли её материнское сердце. Поэтому, она лишь ласково поглядела на сына, а после тихо ему ответила: - Разве же могло быть иначе, мой мальчик? – и повернулась к Полине, которой улыбнулась коротко, но приветливо, принимая и её поздравления.
Полина Черкасова: Не самые приятные впечатления от своего единственного визита в особняк родителей Макса Полина помнила весьма отчётливо даже теперь, спустя несколько лет. Его огромные, помпезно оформленные комнаты показалась ей в тот раз тёмными, гнетуще-пустыми и безжизненными в своей старомодной роскоши. Сложившись же вместе с нервозной обстановкой первой очной встречи с будущей свекровью, это впечатление и вовсе со временем сформировало в сознании почти мистический образ своеобразного архитектурного чудовища, готового погрести в своём мрачном чреве каждого, кто осмелится ступить за его порог. Однако сегодня, увидев его сплошь залитым ярким светом, что мерцал и рассыпался на миллионы сияющих бликов в хрустале светильников, зеркал, драгоценных украшениях дам и переливах тканей их бальных нарядов, и невольно восхищаясь этим великолепием, Полина впервые думала о том, что была прежде, возможно, не слишком к нему справедлива. В большой и нарядной зале, куда Макс и Полина вошли рука об руку, собралось уже довольно много гостей. Замерев у входа на миг лишь для того, чтобы окинуть взором присутствующих, он сразу повёл её в самую гущу этой толпы, где без промедления взялся знакомить с ближними и дальними родственниками, составлявшими, как оказалось, подавляющее большинство приглашённых. От обилия их громких имён, титулов и званий у Полины, наверное, вскоре совсем закружилась бы голова, если бы прежде — когда ещё не родился Ники и они с Максом проводили больше времени вместе, тот не рассказывал ей так подробно о своём многочисленном семействе. Обо всех этих тётях, дядях, кузенах разных полов и возрастов, с которыми рос, дружил или просто время от времени встречался на очередном семейном мероприятии, вроде нынешнего. Все его истории Поля слушала внимательно и с большим интересом. Оттого и здесь довольно скоро разобралась и запомнила кто, кем и кому приходится — хотя в глубине души была уверена, что вряд ли когда-либо ещё с ними увидится. Но, понимая, насколько происходящее важно для Макса, искренне старалась этим людям понравиться. Впрочем, от некоторых добиться благосклонности было вряд ли возможно, даже вывернись она ради этого наизнанку. Например, всё от той же Лионеллы Евгеньевны, новая встреча с которой оказалась едва ли теплее прежней. Зато другие сестры Макса, наоборот, были с Полиной весьма любезны и явно радовались возможности наконец познакомиться с ней лично, а заодно и восстановить прервавшееся общение с обожаемым младшим братом. То же и прочие родственники. Убеждаясь, что долгое время пребывали в плену предрассудков, и что «простушка», на которой Максим женился против воли своей матери, не уступает им ни по манерам, ни по уму, они буквально на глазах становились именно теми милыми и любезными людьми, о которых он постоянно твердил, уверяя Полину, что вся эта глупая история с семейным «остракизмом» закончится ровно в тот самый миг, когда его родные смогут познакомиться с нею лично. Поэтому вечер, которого она ждала не без душевного трепета, в этом смысле становился все более и более приятным. И в итоге вполне мог бы потянуть на её персональный триумф. Если бы не одно обстоятельство, забыть о котором у Поли никак не получалось. Хотя за все время, что они с Максом здесь находились, ровным счётом ничто в его поведении не указывало, что мысли его могут быть заняты какой-то посторонней женщиной. Ни на минуту не оставив Полину в одиночестве ни до торжественного ужина, ни после, когда начался бал, он, напротив, старался предугадать, кажется, любое её желание. Словно бы надумав посоревноваться в этом с Адальбером де Колиньи, который столь же истово опекал свою беременную Санни. Чем, по наблюдениям Поли, неплохо изучившей подругу, приятная мягкость манер которой, а также не ушедшая ещё окончательно некоторая детскость во всем облике были, на самом деле, лишь внешней оболочкой, под которой скрывался весьма твёрдый и самостоятельный нрав, кажется, даже чуточку её бесил. А вот в семье родителей Александры, судя по всему, царило абсолютное согласие. Полина с искренним восхищением наблюдала за этой красивой парой, достойную конкуренцию которой могли всерьёз составить здесь, пожалуй, только сами хозяева дома. Открывшие бал личным, предназначенным лишь для них двоих, лирическим вальсом перед растроганными взорами гостей, «рубиновые» юбиляры были поистине великолепны! Евгений Максимович — седовласый, но с безупречной, молодой, осанкой, вёл супругу в этом танце столь же легко, уверенно и бережно, как и все эти долгие годы — по их совместной жизни. А Дарья Львовна, по-прежнему красивая, гордая и статная, словно царица, ласково ему улыбалась и буквально светилась от счастья — должно быть, так же, как и в тот день, когда они кружили свой самый первый свадебный вальс. Залюбовавшись их танцем, Поля тихонько вздохнула, чувствуя не зависть, но одно лишь жгучее желание поскорее обрести вновь такое же единение душ и в своём собственном браке. Будто прочитав её мысли, Макс в этот же момент чуть сильнее сжал её ладонь и тихонько притянул к себе поближе.
Александра Колиньи: * с Полей, мамочкой и Максом* – Ну что, всё не так уж и страшно, как тебе поначалу казалось? — весело поинтересовалась Санни, подсаживаясь на кушетку под сенью декоративной пальмы, где, после нескольких подряд танцев с мужем и прочими кавалерами, Поля, наконец, сыскала себе спокойное местечко, рассчитывая немного передохнуть, покуда Макс исполняет бальные обязательства перед другими дамами. - Да, но, честно сказать, немного устала с непривычки! - Я тоже устала. В такую квашню, знаешь, превратилась! Причём, буквально вот за последние дни. Ты даже не представляешь! Хотя, нет, представляешь, конечно… Но всё равно как-то не думала я, что это и со мной произойдет. А ещё, помнишь, прежде говорила, что у меня нет никаких вкусовых причуд? Так вот! Уже неделю мне безумно хочется икры и пастилы. Причем, вместе: тонкий ломтик пастилы и слой осетровой икры сверху! Да твои несчастные лимоны просто рядом с этим извращением не стояли! – коротко рассмеявшись, Александра вдруг умолкла и чуть нахмурилась, заметив, что Полина её, кажется, не слушает. А вместо этого напряженно за кем-то наблюдает. Проследив за её взглядом, она увидела Макса, ведущего в очередном сегодняшнем вальсе ослепительную красавицу в черном, затканном золотыми нитями, платье, которая весело хохочет над его шутками, то и дело изящно обнажая белоснежные, ровные зубки. - Лара Комаровская! Ну, то есть, баронесса фон Штакельберг. Как же я ревновала к ней Макса, когда была в него влюблена! О своём жгучем детском увлечении кузеном Александра давно уже вспоминала с иронией, потому однажды совершенно спокойно рассказала о нём и Полине, будучи твёрдо уверенной, что та всё поймет верно, и так же, с юмором, отнесется к услышанному. Собственно, именно так оно и вышло. Ревновать Макса к подруге Полине представлялось такой же нелепостью, как, например, заподозрить Адальбера де Колиньи в каких-либо неподобающих чувствах по отношению к ней самой. Однако здесь-то дело совсем иное! Сообщая Поле доверительным шепотом эту подробность, Санни, конечно, и представить не могла, что своими словами окончательно разбудит в её сердце задремавшее ненадолго «зеленоглазое чудовище». Но даже и без этого Полина прекрасно помнила то смешанное с невольным восхищением горькое чувство собственного несовершенства, что впервые познала, увидев рядом с Максом именно эту женщину. Ведь они настолько подходили друг другу, что на фоне подобного сходства пропасть между ним и самой Полиной выглядела еще более глубокой и неодолимой… - Почему же она всё-таки за него не вышла? Сорвавшийся с уст вопрос был логическим продолжением этой невеселой цепочки её мысленных рассуждений. Однако не ведавшая их Саша взглянула на подругу с удивлением: -Наверное, потому, что барон фон Штакельберг произвел на неё большее впечатление, чем наш Макс… Не знаю! Какой странный вопрос! Особенно из твоих уст! - Да нет, я ведь чисто гипотетически… - как-то задумчиво проговорила Поля. И дальше вновь принялась подробно расспрашивать Сашу об её самочувствии, о том, как продвигается устройство будущей детской в их с Адалем доме и о прочем в подобном же духе, намеренно уводя разговор как можно дальше от щекотливой для себя темы. И, кажется, вполне в этом преуспела. Не прошло и десяти минут, как Александра вновь принялась самозабвенно щебетать о том, что её теперь более всего на свете интересовало. А потом к ним присоединилась графиня Игнатьева, с которой Полина очень мило общалась до тех пор, пока их маленькую женскую компанию не разбавил своим присутствием вернувшийся к жене Макс. - И всё-таки, это крайне некрасиво с твоей стороны, Максим! — обратив на него в тот же миг строгий взор своих прекрасных голубых глаз, холодновато выговорила графиня Игнатьева. - Боже мой, да о чем же речь, Ольга Дмитриевна?! Чем и когда я успел пред вами так сильно провиниться?! — воскликнул он в ответ, пускай и не без иронии, но явно искренне удивившись подобному тону. - Хотя бы в том, что до сих пор – почти целый год, практически единолично наслаждался своим сокровищем, словно Скупой Рыцарь. Особенно же возмутительно, что вы до сих пор не нашли времени хотя бы на несколько дней выбраться к нам в Москву!.. Полина, вы уже бывали в Первопрестольной? - Не доводилось, — покачала она головой, чуть насмешливо глянув на мужа, который в этот момент смотрелся скорее смущенным мальчишкой, нежели тем великолепным светским львом, что еще совсем недавно кружил по паркету блистательную баронессу фон Штакельберг. - Клятвенно обещаю в ближайшее же время исправить эту оплошность, графиня! — чуть поклонившись, Макс улыбнулся матери Александры. А когда, спустя еще пару минут, та, взяв под руку дочь, отошла, вновь оставляя их с Полиной наедине, прибавил, кивая вслед: - Потрясающая дама, не правда ли? Всегда восхищался удачливостью кузена Игнатьева. Не всякому везёт встретить в жизни именно такую. - Мужу госпожи фон Штакельберг, полагаю, тоже в этом смысле очень повезло? - Что?! — быстро переведя взор на жену, Максим внимательно посмотрел ей в глаза. — Я что-то не понял, к чему ты клонишь? - Да ни к чему! — сказала Поля, чуть пожимая плечами, и смахнула невидимую пылинку с лацкана его фрака. — Это всего лишь шутка, Макс! - Мне она не понравилась, — ответил он, отводя в сторону взгляд. — Уверен, что для каждого любящего мужчины, его женщина — лучшая на свете. Поэтому муж Лары в этом смысле, полагаю, не является исключением. Так же, как, например, и я сам. Сказанные явно для того, чтобы её утешить, слова эти лишь раздосадовали Полину, которой вдруг отчётливо показалось, что произнесены были они не от души, а только лишь для проформы. С трудом удержавшись от новой порции сарказма, она поспешила перевести разговор на более нейтральную тему. А потом к ним подошёл очередной кавалер, ангажировавший Полину ещё в начале вечера на следующий по бальному расписанию танец. И она вдруг поймала себя на мысли, что испытывает даже некоторое облегчение от того, что может сейчас, так сказать, «на законных основаниях» побыть отдельно от Макса. Хотя бы всего и на несколько минут…
Макс Черкасов: *в компании друзей* Глядя на то, с каким гордым видом уводит Полину к центру бальной залы, где вот-вот должны были начать объявленный церемониймейстером шакон, один из его юных кузенов, верно, впервые отважившийся пригласить на танец столь взрослую даму, Макс усмехнулся, невольно припоминая, как, в общем-то, совсем еще недавно и сам был подобным же светским дебютантом. Возможно, чуточку смелее, увереннее в себе. И даже нахальнее. Однако чаще всего, конечно, – лишь внешне. Ибо в душе испытывал тогда ровно тот же самый, знакомый каждому юноше и навсегда затем памятный где-то в глубине души любому взрослому мужчине, страх быть отвергнутым понравившейся особой и радостный трепет, если все-таки удается заручиться согласием. Сам Макс шакона не любил, считал излишне манерным, подходящим больше для каких-нибудь придворных торжеств. Однако здесь, в доме родителей, свое мнение на этот счет предпочитал держать при себе. Поэтому просто решил его пропустить. Благо и без того натанцевался вдоволь. Столько, сколько, наверное, лет пять уже не плясал. Полина же, чья бальная книжка оказалась заполнена чуть ли не быстрее, чем у всех прочих дам, пускай себе развлекается от души. Никакой ревности из-за этого Макс, которому, в итоге, достались лишь два жалких, положенных всякому законному супругу, вальса, разумеется, не испытывал. Это было бы попросту странно. Так же, как и в целом жаловаться на судьбу, подарившую такой замечательный вечер. Даже несмотря на то, что довольно быстро стало ясно: Незнакомка в очередной раз решила над ним подшутить. Окончательно уверившись в этом за торжественным ужином, где матушка рассадила всех сообразно своим личным соображениям, и потому они с Полей оказались чуть ли не у противоположных концов длинного стола, сервированного изысканно и в соответствии со всеми малейшими тонкостями этикета, Макс, впрочем, совсем не обиделся. А скорее даже почувствовал облегчение. В дальнейшем же вовсе окончательно отбросил мысли и об этой особе, и обо всём, что было с нею связано, решив, что будет сегодня просто получать удовольствие от происходящего. От общения с людьми, многих из которых по разным причинам не видел несколько лет – и потому был весьма рад новой встрече, от изысканных угошений, от прекрасной музыки, которую в течение всего вечера исполнял для гостей и хозяев специально приглашенный струнный оркестр. И главным образом оттого, что у них с Полей, кажется, начало, наконец-то, потихоньку получаться налаживать отношения с матушкой. Еще в тот момент, когда поздравлял родителей с юбилеем, Макс заметил, что она смотрит на Полину без прежнего холода. Да и после не раз ловил те заинтересованные и даже отчасти благожелательные взгляды, коими Дарья Львовна порой исподволь отмечала невестку среди остальных гостей. Особенно после того, как стало очевидно, что и прочая родня принимает её с большим энтузиазмом. К сожалению, сама Полина, похоже, этого не понимала. А иначе с чего бы еще – если не от волнения, ей было продолжать оставаться такой напряженной на протяжении всего вечера? Поначалу Макс надеялся, что это скоро пройдет. Однако чем больше времени проходило, тем, вопреки логике и здравому смыслу, кажется, сильнее становилось её внутреннее напряжение. Когда он подошел к ней несколько минут назад, вернув прежде обратно на руки Лионелле её старшую дочь после падепатинера, ему всерьез показалось, что если до Полины сейчас дотронуться, то она зазвенит, словно натянутая сверх всякой меры струна. Совершенно непонятны оказались и последующие колкости в его адрес. Ибо Макс совершенно не представлял, чем они могут быть вызваны… - Наша дорогая Полин снискала нынче большой успех, очень за нее рад! Можно только гордиться такой жена-красавица! Фраза, сказанная с отчетливым французским акцентом, но зато – полностью по-русски, заставила Макса отвлечься от размышлений и обернуться к тому, кто её произнес – а именно к графу де Колиньи. Который немалыми личными усилиями и при активном содействии юной жены за последний год особенно заметно продвинулся в изучении языка Толстого и Пушкина (коих считал наиболее значимыми для себя деятелями русской культуры), и потому теперь старался разговаривать на нём как можно чаще, дабы еще лучше отшлифовать полученный навык. - Да уж точно! – улыбнулся он в ответ. – Что, собственно, и делаю весь вечер. А где же твоя собственная красавица Сандрин? - Почти всё время проводит с maman et papa. О нет, я совсем не обижен на моих beau-père и belle-mère! Они давно не виделись с дочь, несколько месяцев. Пусть общаются! Это для неё важно. - Слушай, Адаль, даже не думал, что ты, оказывается, так здорово научился говорить по-русски! Совсем, можно сказать, обрусел! - «Обру…» Que? - Russifié… devenu russe. - Ah, oui! Теперь понял! – кивнул граф с довольным видом. – Мой дед часто говорит, что ты столько раз человек, сколько сумел изучить языков. И я с этим полностью согласен. - С чем согласен, милый? – весело поинтересовалась подошедшая к ним в эту же минуту Александра, подхватывая мужа под руку и с любопытством заглядывая ему в лицо, сразу же озарившееся в ответ особенной нежностью. – О чём это вы тут секретничаете без нас с Полиной, гадкие мальчишки?! - Ну что ты, шери! Какие же секреты, кроме служебных, могут быть у нас с Максом от вас, наших прелестных и проницательных жён?! - Вот именно! Весьма и весьма проницательных! — прищурив глаза и состроив на заметно округлившемся в последние недели вслед за остальной фигурой личике самую серьёзную мину, Александра шутливо погрозила супругу указательным пальцем, который он, рассмеявшись, тотчас захватил в плен вместе с собратьями и затем на миг поднёс к своим губам. — И попрошу вас никогда об этом не забывать! - Ни за что не посмеем! Да и возможно ли? — откликнулся Макс ей в тон и тоже улыбнулся, однако чуточку более натянуто и менее открыто, нежели его простодушный французский приятель.
Полина Черкасова: *в компании друзей* Тем временем Полина выслушивала пространные рассуждения своего партнера по шакону, Кости Елагина. Вернее, конечно, Константина Николаевича: несмотря на то, на вид этому юноше было в лучшем случае лет семнадцать, Поля намеренно обращалась к нему строго по имени-отчеству, подчёркивая «серьёзность» своего отношения. Что самому мальчишке, видимо, очень льстило, заставляя разливаться соловьем пуще прежнего, взахлёб рассказывая о вдохновившем, впрочем, не только одного его, но и всю остальную Россию, главном военном событии последних дней — Брусиловском прорыве на Юго-Западном фронте. - А ведь всё это могло и не состояться! – доверительно сообщил он, когда очередная танцевальная фигура вновь свела их ближе. – Мой старший брат служит в штабе у Алексеева, и он точно знает, что сам лично приказывал генералу его отменить! Можете ли вообразить подобную трусость?! Да это ведь то же самое, что самим, прямо на блюдечке, поднести противнику победу! - Несомненно! – кивнула она в ответ весьма сдержанно, потому как, на самом деле, едва ли разбиралась в подобных тонкостях. Верно, заметив в ее интонации этот оттенок, Костя резко умолк в смущении. Вот же черт! Снова он, не подумав, зачем-то не к месту разболтался, хотя отец постоянно твердит, что мужчине надлежит уметь сдерживать не только эмоции, но и слова. Не расходовать их по пустякам. Да еще и в совершенно неподходящей для этого ситуации. Ну, вот что теперь подумает о нем Полина Модестовна?! Впрочем, уже в следующую минуту, осторожно заглянув ей в лицо и не уловив в его выражении ни скуки, ни насмешки, а только внимание и вежливый интерес, успокоился. И вскоре вновь оседлал любимого «конька». - Так несправедливо, что мне не позволяют отправиться в армию! - Простите, но разве же вы не слишком для этого юны?! – удивленно заметила Полина. Услышав её слова, Костя лишь сокрушенно вздохнул и покачал головой: - Вот! И вы туда же! Андрей старше меня всего на пять лет, но уже при штабе! А мне этого и даром не надо, я хочу просто служить России, на передовой! - Успеете еще, подождите совсем немного! – попыталась было утешить его Полина, которой вдруг стало даже немного стыдно на фоне этого юношеского пыла и высоких рассуждений о долге за свои мелкие домашние страстишки. - Полагаете? – с сомнением в голосе отозвался Костя. – Просто мне кажется, что теперь война уже совсем скоро закончится. И мы вновь погрязнем в праздности и развлечениях. - Но ведь в жизни должно быть место не только войне, но и радостям? - Да, если они не напоминают пир во время чумы… – сообразив, что вновь, кажется, сболтнул лишнего, и резко осекшись, Костя покраснел как вареный рак и замотал головой. – Прошу, пожалуйста, только не поймите превратно! Я вовсе не об этом празднике! Дарья Львовна и Евгений Максимович, которых я безмерно уважаю, напротив, как никто, заслуживают самого грандиозного торжества, и... – не зная, что прибавить еще, он виновато пожал плечами, издав еще один тяжкий вздох. К счастью, именно в этот миг, наконец-то, закончилась музыка. И, учтиво поклонившись супруге кузена в ответ на ее легкий реверанс, Костя поспешил отвести её обратно к Максу, довольный, что хотя бы таким образом избавился от неловких объяснений. - Ах, Поля, как же я тебе завидую! Танцуешь весь вечер! – в отличие от юноши, удалившегося восвояси с несколько сконфуженным видом, Санни встретила подругу самой весёлой улыбкой. - Хотя, наверное, теперь я бы отдавила ноги и самому ловкому кавалеру – такой стала неповоротливой. Даже если бы мой тиран, - с этими словами она на миг скорчила недовольную гримаску в адрес стоявшего рядом мужа, - и пустил бы меня нынче на паркет. А тут еще и бабушка Марья Николаевна чуть в обморок не упала, когда узнала, что мы приняли приглашение на этот праздник. По ее представлениям, в моем положении вообще нельзя показываться на люди, будто это какая-то болезнь! Нет-нет, да и вспомнишь после такого графа Толстого с его бедной «маленькой княгиней», которой запрещали выходить из дому во время беременности! - Не стоит на неё так за это обижаться, любовь моя! Времена меняются, однако люди в возрасте мадам вдовстующей графини уже не всегда поспевают за происходящими переменами, – пожав плечами, примирительно заметил Адальбер. – И, кстати, кое в чем, я считаю, твоя уважаемая бабушка по-прежнему права… - Вот я и говорю, что ты тиран и деспот! – воскликнула в ответ Саша с таким неподдельным трагизмом, что все четверо тут же дружно рассмеялись. - Можем ли мы просить позволения у наших прекрасных дам ненадолго отлучиться? – поинтересовался Макс, которому вот уже несколько минут страшно хотелось курить, когда эмоции немного улеглись. – Опять поведешь Адальбера дымить своими ужасными папиросами? - Обещаю, что это совсем ненадолго! - Что ж, ступайте! Мы прекрасно проведем это время без вас. - Пойдём, вот там присядем? – предложила подруге Полина, указав на свободный диван между окнами бального зала, когда их мужья скрылись в дверях, ведших к курительному салону. Вскоре лакей поднес прохладный лимонад и некоторое время они просто молча наслаждали напитком. - Вы с Максом долго выбирали имя для ребёнка? – внезапно спросила Саша. - Нет… Если честно, не помню! Кажется, Макс как-то сразу предложил назвать его Никитой, сказав, что пора нарушить семейную традицию, и я согласилась. - А вот мы с Адалем уже и не знаем, что делать! Перебрали кучу имен, и ни одно не кажется достаточно хорошим или подходящим. И это при том, что нашему малышу полагается даже не одно, а несколько – наследника или наследницу рода де Колиньи в любом случае ведь придется назвать на европейский манер. Так что вот, еще одна дилемма! – ненадолго умолкнув, Санни затем вновь повернулась к Полине и, хитро прищурившись, поинтересовалась: – Скажи, а втором ребёнке вы пока еще не думали? Никак не ожидавшая столь интимного для себя вопроса, Поля невольно на миг растерялась: - Но ведь это зависит не только лишь от нашего желания и... – тут она окончательно запнулась, не зная, как объяснить Александре, что в нынешний момент их с Максом семейной жизни о подобном не хочется даже размышлять. - Извини! Это совершенно не мое дело! Просто я – как, кстати, и твой Макс, выросла в большой семье. Поэтому кажется таким естественным, когда детей много… Сколько бог даст, но уж точно не один. Это ведь так грустно, когда нет ни сестры, ни брата! Повершишь ли, я уже теперь думаю о том, что нашему будущему малышу надо будет как можно скорее обеспечить компанию! Вот ведь чудная, правда? - Ничуть! – качнув головой, Полина улыбнулась. И, уловив в ее улыбке некоторую напряженность, Александра немедленно нахмурила брови. - Поля, скажи откровенно: у тебя все в порядке? Я ведь весь вечер сегодня вижу, что ты сама не своя. И дело ведь совсем не в неловкости – тебя великолепно приняли! Так что происходит? Ты ведь знаешь, что можешь мне полностью довериться! - Знаю. И, кажется, даже иногда этим злоупотребляю. - Да глупости! - Возможно. Причем, не только в том, что я говорю, но и в том, что делаю, - вздохнула Полина, вновь задумчиво осматривая просторный зал, по паркету которого по-прежнему скользили танцующие пары, а вокруг них группировались небольшие компании, где что-то оживленно между собой обсуждали. В центре одной из них была Дарья Львовна, которая вдруг коротко улыбнулась и кивнула, встретившись с нею взглядом. Губы Полины дрогнули в ответной улыбке. – Тебе не показалось, что Макс весь сегодняшний вечер ищет кого-то в этой толпе? - Признаюсь, я не следила за твоим мужем… А о ком вообще речь? – а совершенно не понимая к чему она клонит, Саша взглянула на подругу, чуть приподняв брови. - О ней. - Прости?... - О его корреспондентке, – то ли с каким-то шипением, то ли со вздохом, выговорила Поля. И от этих слов по лицу Александры поочередно промелькнули еще большее замешательство, затем – понимание, и, наконец, испуг. - В своём последнем письме «она» написала, что приглашена со своим мужем на этот вечер, и что, если Макс захочет, то может попытаться её здесь отыскать… - Полина! – Санни понизила голос. – Но ведь это немыслимо! Ты же сама обещала всё прекратить! - Знаю. Однако это оказалось сильнее меня. - Безумие… Ты играешь с огнем! - А он разве нет?! – воскликнула она, кивнув в ту сторону, куда некоторое время назад удалились их мужчины. – Нет, после того, как Макс согласился на эту авантюру, я просто обязана довести всё до конца! - И что же будет в этом конце?! Одумайся! Остановись, пока не разрушила свою и его жизнь! – Уже не могу. Поверь, что и он тоже… - с каким-то мрачным отчаяньем прибавила Полина, заметив входящих обратно в зал Макса и Адальбера. Мгновенно переменившись в лице, она широко улыбнулась и помахала им рукой, тихонько проговорив при этом Александре, всё еще пребывающей в ошеломлении от только что услышанного: – Всё, забудь! Забудь и не беспокойся из-за нас. У тебя и своих забот хватает!
Макс Черкасов: Казавшийся бесконечным, праздник плавно подбирался к своему завершению. С каждым новым объявлением церемониймейстера, в круг выбиралось все меньше пар. А к определенному моменту там по-прежнему оставались лишь самые молодые и беззаботные, коим нипочём танцы до самого рассвета. До которого, к слову, оставалось теперь не так уж и долго – майские ночи в Петрограде весьма мимолётны и коротки. Потому сквозь высокие окна бального зала в помещение уже потихоньку начинал прокрадываться робкий утренний свет: почти незаметный в ярком сиянии электричества, он сделался очевидным лишь в тот момент, когда последнее вдруг неожиданно резко приглушили, вызвав среди гостей ошеломленный ропот и восклицания. Что лишь усилились когда следом за наступившей на минуту темнотой, парадные двери широко распахнулись, и в помещение торжественно вошли две шеренги лакеев, в руках у каждого из которых было по большому бронзовому канделябру с зажженными свечами, вновь наполнившими зал светом. Однако не назойливым, искусственным, а живым и теплым. Следом за лакеями шествовал сам мажордом, неторопливо толкавший перед собой задрапированную шелком тележку, на которой возвышался трехъярусный «свадебный» торт немыслимой красоты и таких же размеров, декорированный в строгом соответствии с отмечаемой датой, алыми желейными «рубинами», а также композициями из засахаренных фруктов и цветочных лепестков. Это был главный сюрприз вечера, о котором никого заранее не предупреждали. Потому фурор, который он произвел, можно было сравнить, пожалуй, только с впечатлением от всего этого прекрасного бала в целом. После того, как торт установили в самом центре танцевальной площадки, счастливые «молодожены», как и сорок лет тому назад, вдвоем сделали на нем свой первый надрез. Ради этого в зале вновь зажгли электрические люстры. Однако свечи в канделябрах, выставленных и оставленных вдоль стен, при этом так и остались гореть. Зачем – стало ясно спустя еще две четверти часа. После того как каждый из гостей получил свой кусочек кулинарного шедевра от лучшего столичного кондитера и сумел им по-настоящему насладиться. Именно тогда распорядитель бала и объявил последний танец этого вечера – «вальс при свечах». Таким же образом он был обозначен и в программе. Тем не менее, оставляя именно его для обязательного танца с матушкой, Макс, удивленный сюрпризом с тортом не меньше прочих, и вообразить не мог, что вальсировать теперь придется фактически в полумраке. Так что спасибо, что всё это происходило у них дома, где он мог бы свободно перемещаться, наверное, даже и с завязанными глазами. Впрочем, теперь его мысли были заняты вовсе не подобными мелочами. Когда электричество опять приглушили, а оркестранты в очередной раз приготовились играть по мановению своего дирижера, он с улыбкой подошел к Дарье Львовне и, поклонившись, протянул ей руку. В ту же самую минуту нечто подобное, наверняка, совершал и отец, ангажировавший на последний танец его Полину. Но в эту минуту Максим смотрел только на мать. В мягком матовом свете её лицо выглядело совсем молодым, таким, каким он помнил его еще в те времена, когда был ребенком. Когда, вальсируя с ним в музыкальной гостиной под непременный аккомпанемент одной из своих старших дочерей, она, лучась улыбкой, учила его делать первые танцевальные па, выходившие чаще всего таким деревянными и неловкими, что грех и вспомнить. Теперь все было иначе. Почтительно выведя матушку в самый центр зала, Макс сразу же уверенно повел её под чарующий мотив в трехдольном ритме. Во время танца они не перекинулись, кажется, ни единым словом. Но взгляды – взгляды всё сказали за них! Именно тогда Макс и понял – вернее, почувствовал, что мать его наконец-то простила. А сам он больше нисколько не сердится на неё. И это было, пожалуй, тем основным, ради чего ему непременно следовало сегодня тут оказаться. Даже если после они никогда в жизни не станут обсуждать этого между собой вслух и продолжат делать вид, что абсолютно ничего между ними не поменялось…
Адальбер де Колиньи: *с моей маленькой девочкой* После вальса, ставшего завершающим аккордом, хозяева дома простились со своими гостями, удалившись в личные покои, после чего те начали постепенно разъезжаться. Чтобы избежать излишней толкотни в гардеробной, супруги Колиньи задержались в особняке ещё не менее четверти часа. Все это время с ними оставались родители Александры, а также Макс и Полина Черкасовы. Так что ни за общей беседой и обычной суматохой сборов, ни после, когда экипаж уже увозил их домой, никаких перемен в поведении жены Адальбер не заметил. Разве что некоторую задумчивость и непривычную молчаливость. Но это сполна объяснялось физической усталостью В особняке на Каменном острове их, как обычно, встретила горничная жены, которая сразу принялась хлопотать вокруг Сандрин, помогая снять бальное платье и расправиться с вечерней причёской. Поэтому Адаль, как ни хотел спать, все же покинул на время супружескую спальню, переместившись в гостиную. Где, в ожидании окончания вечернего туалета жены, устроился в кресле, намереваясь немного почитать, а вернее, просто полистать книгу. Так как смысл написанного уловить уже не удавалось. К счастью, Алиса довольно быстро вернулась с докладом, что мадам графиня ложится. И с облегчением отбросив в сторону том, Адальбер побрёл обратно в спальню. К его удивлению, Сандрин всё ещё была на ногах, а не в постели. Стояла у окна и, отодвинув портьеру, разглядывала сад, окутанный полупрозрачным утренним туманом, розовеющим от первых утренних лучей. Лишенная сложного торжественного убора, с длинной белокурой косой, спускавшейся по спине почти до пояса, в нежно-розовом шелковом пеньюаре, совершенно не скрывавшем весьма уже заметного беременного животика, она показалась такой милой и трогательной, что Адальбер ощутил, как на него накатывает немотивированный приступ щемящей нежности. - А я думал, что ты уже легла, - подойдя ближе и приобняв жену сзади за плечи, он прикоснулся губами к её щеке. В ответ на этот поцелуй Саша почему-то слегка вздрогнула и резко обернулась. В этот же самый момент Адальбер вдруг прочёл на её лице тень какого-то беспокойства. Вполне естественно, что первой его – мужа и будущего отца – мыслью стало подозрение о том, что Сандрин себя плохо чувствует. Но едва лишь озвучив свой вопрос, он сразу же получил отрицательный ответ. – Тогда что же тебя тревожит, моя милая девочка? Я ведь вижу, что-то не так… - Да нет же, все хорошо! Я просто очень устала, но спать при этом не хочу – видимо, нервное перевозбуждение. Не обращай внимания, переодевайся и ложись. Ты же едва на ногах держишься. - А ты? - А я уже! – улыбнулась Александра. И, демонстративно скинув пеньюар на пуф у изножья, забралась под одеяло, наблюдая после уже из кровати за тем, как, освободившись от фрака и галстука, Адаль быстро вынимает из петель на манжетах и складывает в специальный ящичек свои запонки. А затем, быстро расправившись с остальной одеждой, переодевается ко сну. - Что? – заметив её пристальное внимание, он вопросительно приподнял брови. - Ничего. Просто любуюсь. Имею право? - Конечно! Было бы, чем… - усмехнувшись, он застегнул пижаму и тоже лёг в постель рядом с Сандрин. А она после этого немедленно пододвинулась ближе и уложила голову ему на плечо, а ладошку просунула между пуговиц под край рубахи, устроив её непосредственно на груди. – Ну и что, все же, случилось?
Александра Колиньи: *с умным-разумным мужем* - Да так, пустяки… - перебирая тихонько пальцами волоски на его теплой коже, откликнулась Саша, в которой в эти минуты боролись два желания. Всё-таки рассказать мужу о том, что, на самом деле, не давало её покоя вот уже несколько часов – с тех пор, как Поля призналась, что всё еще продолжает свою глупую и опасную игру с Максом. Или же, напротив, промолчать, сделав так, как попросила подруга. Вернее, даже приказала – когда Александра сказала, что думает по этому поводу. Желания эти были, к слову, далеко не равнозначны. Ибо она, конечно же, понимала, что сказав «а» - описав всю эту глупую ситуацию, обязана будет говорить также и «б». А именно – поведать Адалю, что в самом начале это была именно её затея. Хотя предположить, к чему она в итоге приведет, было определенно невозможно… - Знаешь, весь мой жизненный опыт буквально кричит сейчас о том, что вы, женщины, склонны порой считать всемирной драмой какие-то пустяки и называть пустяками настоящие проблемы. Поэтому, прости, но я не успокоился. - Ну, тогда, может, поговорим об этом завтра? Когда проснемся? – пролепетала Саша, уже понимая, что избежать объяснений ей не удастся, однако еще, немного по-детски, надеясь, что к утру всё как-нибудь само по себе разрешится. Увы, Адальбер был настроен более решительно. - Ты издеваешься? – проговорил он, утрачивая – после подобной-то преамбулы, последние остатки сонливости и подтянувшись на подушках повыше, покосился на жену сверху вниз. – Рассказывай! С глубоким вздохом отстранившись от мужа, Александра тоже подперла подушками поясницу и с поникшим видом села рядом. - Адаль, мне кажется, я случайно разрушила семейную жизнь Полины и Макса. - Чего?! – взглянув на неё, как на сумасшедшую, ошарашенно произнес он – почему-то по-русски. - Да вот, представь себе! Ужасно неловко такое говорить, но это правда, - вновь сокрушенно вздохнув, проговорила в ответ Саша. И далее подробно поведала мужу всю историю появления в жизни их общих друзей «Незнакомки», а также о том, к чему это привело на сегодняшний день. – Я не знаю, что мне делать. Надо бы, наверное, как-то рассказать обо всём бедному Максу, который в этой ситуации выглядит полным дураком… Но я не представляю даже самой возможности для подобной беседы… - Просто миф о Пандоре, ни дать ни взять! М-да… - запустив пятерню в волосы, Адальбер растерянно взъерошил прядь на лбу и потёр висок. То ли от бесконечной бессонной ночи, то ли после рассказа жены, у него ощутимо заболела голова. – Я был неправ. Нет, это совсем не проблема. Это катастрофа! Скажи мне, Сандрин, как так получается, что умные женщины порой вдруг превращаются… - с губ готов был слететь совершенно недопустимый эпитет «форменных идиоток», но, выдохнув, граф де Колиньи произнёс всего лишь: - в столь легкомысленных особ?! Выбравшись из-под одеяла, он принялся мерить шагами спальню. Уму непостижимо! Его жена, образец благоразумия и логики – вдруг взяла, да и подвигла подругу к столь дурацкому розыгрышу?! Но ладно, допустим, в случае Александры во всём еще могут быть виноваты некие особые процессы, которые сопровождают её нынешнее положение. Но Полина! Которую он всегда так же искренне полагал одной из редких женщин, равно сочетающих в себе ум и красоту! Она-то каким образом поддалась этому искушению?! - Возможно, потому что вы, мужчины, однажды просто перестаёте уделять нам достаточно внимания и начинаете воспринимать женщину подле себя всего лишь как некий предмет обстановки?! - Прости?! – Адаль резко остановился и посмотрел на жену. - Я не о нас! - Слава богу, - произнес он чуть иронично, всё ещё ощущая укол обиды от внезапного и незаслуженного упрёка. - А то, прямо боюсь представить, какую проверку ты бы уготовила мне! - Адаль, прошу! Мне и так плохо из-за всего случившегося. - Да-да, извини. Просто до сих пор в голове не укладывается. Но почему бы Полине просто не перестать отвечать, и всё образуется само по себе? - Образуется?! Она знает, что её Макс тайно общается с другой женщиной! Пускай даже той и не существует на самом деле… Но ты только представь, как Поле теперь живется с пониманием, что в любой миг на месте этой, вымышленной, вполне себе может появиться и настоящая?! К тому же, теперь она тоже не хочет прекращать. Я уже не раз просила её это сделать. В голосе Санни было столько отчаянья, что Адаль даже перестал на неё сердиться. Да и не мог он, в общем, никогда делать этого всерьез, если дело касалось его жены. Вновь взглянув на неё, наблюдавшую за его перемещениями по комнате со смесью надежды и раскаяния, граф вздохнул, подошел к кровати с той стороны, где она находилась, присел рядом на край и взял за руку. - Наверное, правильнее всего было бы больше в это не вмешиваться и дать Полине с Максом во всём разобраться самим, - в глазах Санни вновь заплескался неподдельный ужас, и, чтобы её успокоить, Колиньи качнул головой и поскорее продолжил, - но мы ведь не можем допустить, чтобы наши друзья страдали, верно? Поэтому, дай мне время всё как следует обдумать и тогда, обещаю, я сам поговорю с Максимом. Разумеется, соблюдая все рамки дипломатии. - Ты и вправду сделаешь это ради них? - Правда. Но не ради них, а ради тебя, дурочка ты моя прекрасная! Только за это ты сейчас же пообещаешь мне впредь одну вещь. Если у тебя однажды возникнет хотя бы малейшее подозрение на мой счёт, тот ты сразу же о нём и расскажешь! Поверь мне как дипломату, практически любой конфликт всегда можно решить на словах, не доводя его до… глобальной катастрофы.
Полина Черкасова: Никогда прежде – даже в те времена, когда они еще жили с Нюрой и бегали вдвоем на танцы, Полине не доводилось возвращаться домой так поздно. Или рано? Часы на высокой башне Петропавловского собора показывали половину пятого, а горизонт на востоке уже вовсю переливался утренней зарей, хотя само солнце над горизонтом все еще не взошло. В квартире стояла полная тишина. Только большие настенные часы гулко тикали в коридоре. Макс помог Полине снять пальто, повесил рядом своё и далее они вдвоём, почти на цыпочках, пробрались к собственной комнате, опасаясь потревожить чуткий сон Никиты, подле кроватки которого спала его нянька. Разделись, стараясь производить как можно меньше шума, наскоро умывшись, забрались под одеяло и почти сразу же уснули, даже не подозревая, какая сцена разыгрывается из-за них на другом конце города. Остатком этой короткой майской ночи Полине приснился довольно странный сон. Они с Максом будто бы вновь были на балу, однако уже не в доме его родителей, а в каком-то ином месте – необычном, похожем на тот подвальчик в Графском переулке, где прошло их первое свидание. И танцы здесь тоже были совсем другие. Не чинные и официальные, как у Черкасовых, а всё современные. Потому гостям во фраках и вычурных туалетах, приходилось выделывать порой довольно затейливые коленца. А потом вдруг началось танго. Их с Максом танго – то самое. Полина сразу вспомнила эту мелодию и увидела, как Максим идет к ней через весь зал. Но вот из-за его спины неожиданно выходит какая-то незнакомая дама, протягивает ему свою руку, затянутую в высокую шелковую перчатку. И Макс, тотчас же отвернувшись от опешившей Поли, привлекает её к себе и уводит на паркет. А она так и остается стоять, пытаясь понять, кто же эта соперница. Однако тщетно, ибо та никак не поворачивалась к ней лицом… Проснулась Полина абсолютно не в духе и с чувством полной телесной разбитости. Часы на прикроватной тумбочке показывали начало первого. Макса рядом не было. Выйдя из спальни, Поля узнала, что он не просто уже давно проснулся, но даже успел позавтракать и отправиться по делам в город, оставив ей короткую записку с напоминанием непременно поблагодарить мать за вчерашний праздник. Будто она и сама не знает, что так положено… Села за это послание для свекрови Поля далеко не сразу, а только после того, как покончила с обычными утренними делами по дому. И вместо стандартных изъявлений благодарности вдруг неожиданно для себя написала Дарье Львовне целое письмо, где рассказала не только о том, как ей понравился вчерашний вечер, но и про то, насколько он был важен для Макса. Хотя понимала, что если бы тот вдруг как-то об этом узнал, то наверняка бы вновь заявил, что она вмешивается не в свое дело. А еще, совсем расхрабрившись, в самом конце прибавила, что они с мужем были бы бесконечно счастливы, если бы Дарья Львовна и Евгений Максимович нашли возможность принять уже их собственное приглашение и наведаться к ним на семейный обед через две недели, в воскресенье… Перечитав написанное несколько раз, и решив, что ничего в нем точно свекровь не оскорбит и не заденет, Полина запечатала конверт и решила отнести письмо непосредственно на почту, а заодно еще и с сыном погулять. Погода сегодня была тёплая, почти по-летнему, солнце светило на безоблачном небе, а город становился зеленее день ото дня. На почтамте, где Полина оказалась спустя час неторопливой прогулки с коляской, она первым делом передала для отправления по городу письмо для свекрови, затем опустила в ящик еще одно – для тетки Алевтины в Опочку. И уже собралась было уходить, когда узнавший её служащий из отдела писем до востребования, сообщил, что нынешним утром на её имя оставлен здесь новый конверт. «Уже?» - только и могла удивиться Поля, принимая письмо, подписанное рукою супруга. И не испытав ровно никаких эмоций – ни волнения, ни любопытства, сунула его в ридикюль, а затем отправилась гулять с Ники дальше. Позже, дома она тоже прежде всего уложила сына спать, затем распорядилась насчёт обеда и лишь затем сподобилась всё-таки узнать, о чём сообщает своей эпистолярной собеседнице её нетерпеливый супруг. Уже первые строки письма заставили её недобро усмехнуться: «...Могу поклясться, что среди приглашённых дам вас не было. А это означает лишь одно – я был обманут и вы должны мне обещанный рассказ!» - Ошибаешься, мой прекрасный муж! О, как же ты ошибаешься! – коварным шепотом выговорила Полина, а затем сразу же метнулась к бюро, обмакнула перо в чернильницу и принялась писать. «Ваши обвинения весьма для меня обидны! Я не привыкла обманывать. И с вами тоже всегда была честна, а порой даже и чрезмерно откровенна. Я действительно присутствовала на том балу, как и обещала! И вы не просто видели меня там, но даже касались моей руки – правда, всего лишь одно мгновение. Но не узнали! И теперь я не понимаю, должна ли списать это лишь на недостаток вашей наблюдательности, либо дело гораздо хуже. И я настолько непривлекательна для вас, что вы даже не допустили мысли о том, что смотрите в этот миг именно на меня… Полагаю, по-прежнему сомневаетесь и думаете, что я вас все-таки обманула? Что ж, нет ничего проще, чем доказать обратное. Вот вам пара моих наблюдений со вчерашнего вечера. Первое – это, конечно, ваша супруга. А разве могло быть иначе? Так вот. На балу она была в дивном темно-синем платье, к которому отлично подходили сапфировые серьги в её ушах. Да, мы, женщины, всегда очень внимательны к туалетам друг друга… Кстати, мне показалось, что она была чем-то взволнована или даже грустна. Надеюсь, у неё все в порядке? Или еще один момент, который, наверняка, также хорошо запомнился и вам – когда граф Юрьев во время обеда разбил свой бокал «на счастье молодым». Довольно? Теперь вы точно убедились, что я не лгу. А стало быть – победила и в нашем пари. И оттого желаю незамедлительно получить свою награду. Пускай это будет ваш портсигар. Тот, черепаховый, который был при вас вчера. Я успела заметить его в ваших руках в тот момент, когда вы покидали бальный зал вместе с молодым французским дипломатом…» Закончив писать ровно в тот момент, когда в прихожей хлопнула дверь, Полина быстро сложила письмо, убрала его в конверт и спрятала в карман домашнего платья. А едва Макс появился на пороге гостиной, поднялась ему навстречу с лукавой улыбкой.
Макс Черкасов: Самое первое, что его неприятно задело – неуловимо изменившиеся тон и манера общения. И теперь, вновь и вновь перечитывая одни и те же строки, Макс размышлял о том, в какой именно момент их общения Незнакомка решила, что может позволить себе подобное? Или же, может быть, – в какой его миг он сам ей это позволил? Сравнить было не с чем. Предыдущие письма, по раз и навсегда заведенному обычаю, Макс сжигал сразу же после прочтения. Не столько из-за опасений, что они однажды случайно попадут на глаза жене, сколько оттого, что не видел в них достаточно очевидной значимости. Так что теперь приходилось полагаться разве что на память. А она упорно подкидывала совсем иной образ, нежели тот, что вдруг весьма отчетливо проглянул сквозь строки того послания, которое он все еще держал у себя перед глазами, так и не решив пока, как же стоит на него отреагировать. Вариантов было, в сущности, немного. Всего два. И ни один из них не был для Макса хорош. Первый – сделать вид, что ничего не произошло, проигнорировать и молча прекратить их переписку, означал уронить себя. Ибо отказаться от данного, пусть даже где-то и в шутку, слова было абсолютно невозможно. Пускаться же в объяснения на этот счет, или как-то оправдываться – еще и стыдно. Унизительно даже. Второй – еще хуже. Ведь вещь, которую Незнакомка потребовала в качестве приза за свою победу в пари, тот самый портсигар, обладал для него особенной ценностью. Это был подарок Полины на их первое совместное Рождество. И теперь Макс, владевший вообще-то, как всякий уважающий себя курильщик, целым набором подобных аксессуаров, готов был изругать себя последними словами за то, что, отправляясь третьего дня в дом к родителям, прихватил с собой именно его. А не какой-нибудь еще. Пускай даже и существенно более дорогой в материальном смысле. Да что там! Он отдал бы без разговоров любой! Но только не этот. И дело даже не в том, что Полина однажды могла бы запросто поинтересоваться, куда именно он его подевал и почему не пользуется – тут Максу вдруг не к месту припомнилась известная каждому коллизия из «Трех мушкетеров», и он невольно усмехнулся, на миг вообразив свою жену в роли разгневанного Людовика XIII, а себя этакой Анной Австрийской. А просто это было неправильно. Нарушало нечто, что нарушать априори нельзя. И заставить себя переступить через эту границу он точно не мог. Довольно и тех, которые уже успел нарушить. Видимо, слишком заигравшись. И позволив своей незримой собеседнице чрезмерно проникнуть из тех тонких миров, в которых их общение происходило в самом его начале, в настоящую жизнь. Разрешив ей играть в ней слишком заметную роль. Что изначально, помнится, вовсе не входило в его планы. Да, кажется, и в её тоже. О чем она сама неоднократно тогда говорила, убеждая, что ей достаточно лишь писем и содержащихся в них слов. А вот теперь уже, выходит, и нет?! Как нет уже и прежней мягкой и вдумчивой интонации, на место которой нежданно пришли сарказм и ни на чем не основанная требовательность, заметив которую в нынешнем послании, Макс, собственно, и встал на дыбы. Потому как никогда не терпел, если с ним разговаривают в подобном тоне. Письмо это пришло буквально на следующий день после того, как он отправил свое, в котором упрекнул Незнакомку в обмане. Быть может, тоже чрезмерно открыто, и именно этим ее рассердил? Ну что же, в таком случае, теперь они совершенные квиты. Он тоже на неё зол. И впервые с момента начала их переписки абсолютно не хочет как можно скорее написать ответ. Да и не знает, в общем, что ей ответить… А отвечать что-то в любом случае было необходимо. И, промучившись, в итоге, еще пару дней, в течение которых постоянно мысленно возвращался к создавшейся ситуации, в очередной раз проклиная себя за то, что вообще однажды в это ввязался, Макс решил, что все же обязан объясниться. Но не в смысле – оправдаться. А просто донести до собеседницы свою точку зрения и свое решение. Которое состоит в том, что их переписку пора прекратить. Для того чтобы облечь свои мысли в слова, на этот раз ему потребовалось, кажется, все имеющееся в запасе красноречие. Ведь обижать эту женщину совершенно не хотелось. Тем более не хотелось быть с нею грубым. Но также не хотелось и лгать. Поэтому в первых же строках нового письма, Макс честно написал, почему не сможет исполнить её желания. «В последние дни я много думал над тем, что же именно меня удерживает? Страх разоблачения? Или хуже того – опасение дать повод для шантажа… Прошу, не удивляйтесь и не обижайтесь за это. Моя профессия, как и любая другая, неизбежно накладывает отпечаток на сознание в целом, поэтому в голову приходили и подобные мысли. Я не скрываю их от вас, в том числе, и ради того, чтобы окончательно убедить в своей искренности. Однако правда состоит в том, что я, видимо, просто не способен вести двойную жизнь. И если приходится выбирать, то я выбираю настоящую, а не иллюзорную, в том мире, который мы с вами успели создать. Возможно, даже сами того и не желая. Простите меня за это. Или хотя бы попробуйте понять…» - Максим Евгеньевич! К вам посетитель! Голос Рябинкина, явившегося в кабинет, где, сидя за рабочим столом, Макс, собственно, и сочинял уже, наверное, более часа свое последнее письмо к Незнакомке, полностью освободив для этого важного дела вторую половину текущего рабочего дня, заставил его отложить перо и удивленно уставиться на своего помощника поверх очечных стекол. - Какой еще посетитель? Я никого не жду. - Граф де Колиньи. Из французского посольства. Очень просил его принять. - Колиньи?! – вскакивая на ноги, воскликнул Макс, закинул в стол недописанное послание и тотчас же сам, лично, направился в «предбанник», не понимая, что происходит. Прежде Адальбер еще ни разу не приходил к нему сюда, в контору. – Добрый день, Адаль! Не ожидал! Что ж ты даже не позвонил, не предупредил, что приедешь? Еще бы немного и разминулись!
Адальбер де Колиньи: Первым, кто встретил де Колиньи в адвокатской конторе, оказался не сам Черкасов, а его помощник. Когда Адальбер вошел, тот бойко отбивал на печатной машинке какой-то текст, то и дело сверяясь с записями в расположенном перед глазами блокноте, далеко не сразу отвлекшись от своей работы из-за появления посетителя. То ли оттого, что почувствовал себя несколько задетым подобным небрежением, то ли просто из некого озорства, Адаль – когда на него все-таки соизволили обратить внимание, решил представиться этому молодому человеку по всей форме, перечислив все свои чины и регалии, включая титул и место службы. Что вполне ожидаемо возымело должный эффект. Подскочив из-за стола, будто чертик из табакерки, секретарь Черкасова вытянулся во фрунт, а Адальберу, именуя при этом «вашим сиятельством», напротив, предложил поскорее присесть. - Спасибо, постою! – качнув головой, не без иронии откликнулся граф, чем, кажется, еще больше его смутил. – Прошу вас, доложите поскорее о моем визите господину присяжному поверенному! - Да, разумеется! – воскликнул помощник и чуть не бегом бросился в кабинет своего патрона, предприняв прежде, наверное, две или три неудачных попытки открыть тяжелую дверь, которая никак не хотела поддаваться, пока он не вспомнил, что надо прежде повернуть ручку. А Адаль, вновь коротко усмехнувшись при виде этого зрелища, остался ждать, поигрывая перчатками и разглядывая от нечего делать окружавшую его обстановку. Интерес этот был совершенно искренним, так как граф действительно впервые гостил у своего приятеля не дома, а там, где тот проводит другую важную часть своей жизни, которая полностью посвящена работе. Тем временем, из кабинета, приглушенное дверью, но все равно довольно отчетливое, послышалось торжественное и официальное объявление о его визите. А еще через минуту в приемную вышел Макс. - Очень хорошо, что не разминулись, - пожимая протянутую приятелем руку, произнёс Адаль. - Ехал наудачу, ты прав. Но меня оправдывает срочность дела и спонтанность принятого решения. Он лукавил. Выбор места, где должна будет состояться их встреча, был очевиден с самого начала. И дома у Черкасовых она был априори невозможна – еще и потому, что Колиньи не хотел, чтобы Полина узнала, что Санни не сдержала данного ей обещания. Срочность визита тоже была некоторым преувеличением. После того ночного разговора с женой, Адальбер еще несколько дней носил это в себе, обдумывая, как лучше преподнести Максу ставшие известными ему факты, чтобы соблюсти все приличия, не показаться бестактным, да, к тому же, еще и разрешить, наконец, всю эту нелепую ситуацию наиболее успешным образом. И если еще по дороге сюда думалось, что нужные слова и доводы у него есть, то теперь, глядя в лицо Максу, вместе с которым они через пару минут вновь вернулись в кабинет, Адаль уже не был уверен в этом на сто процентов.
Макс Черкасов: * с дорогим гостем* - Так что за дело тебя ко мне привело? – подавшись вперед, Черкасов облокотился на стол, сцепив руки в замок, улыбнулся и вопросительно приподнял брови. Едва открыв рот, чтобы заговорить, Адальбер вынужден был умолкнуть, так как именно в эту минуту дверь за его спиной вновь скрипнула, и на пороге комнаты показался секретарь с подносом, на котором красовались кофейные принадлежности. - Исчезни! – заметив замешательство собеседника, тут же тихонько бросил Макс, даже не глянув в ту сторону. Через мгновение они уже вновь были наедине. – Итак? - Да вот… - произнёс де Колиньи, извлекая из-за пазухи припасённый презент - бутылку отменного коньяка и выставляя её прямо между ними. - М-мм… - понимающе кивнув, Макс, тут же поднимаясь, и доставая с серебряного подноса на подоконнике два коньячных бокала. - Отличный у тебя кабинет! – выговорил Адаль, оглядевшись по сторонам после того, как оба они сделали по первому глотку. - Всегда хотелось увидеть, как ты работаешь. Столько раз читал сравнения твоих выступлений в суде со спектаклями знаменитых драматических артистов. Однако закулисье производит не меньшее впечатление, - усмехнулся он, кивая на громоздящиеся поверх стола папки, бумаги и раскрытые справочники. Как непохоже это было на его собственное рабочее место, где всегда царил идеальный порядок! – Творческий хаос? - Вроде того. Но – четко выверенный! - Сложно, наверное, без хорошего секретаря? - он кивнул в сторону закрытой двери. - Да нет, на самом деле, мой Рябинкин неплохо справляется! Возможно, однажды из него даже выйдет толк. Но он, конечно, не Полина! Вот она была действительно идеальной!.. Но я что-то так пока и не понял. Ты ведь приехал сюда не только ради того, чтобы узнать, как мне тут работается, верно? - Верно. Адаль залпом допил коньяк и отставил бокал. Ему понравилось, с каким восхищением и любовью мгновением раньше приятель произнёс вслух имя своей жены. Значит, в главном своём наблюдении он не ошибся, и нежные чувства Макса по отношению к Полине никуда не делись и не ушли… - Помимо этого, я хотел рассказать тебе занятную историю, что случилась в семье одного моего знакомого. Некоторое время назад он женился, причем, определенно по любви. А несколько месяцев назад стал отцом замечательного ребенка, мальчика. И всё у них в доме, вроде бы, хорошо, ладно. Да вот только, как оказалось, лишь внешне. Ибо недавно жена этого господина в разговоре с подругой вдруг посетовала, что страдает. Потому как супруг почти перестал уделять ей внимание. Большую часть времени торчит на службе, а когда приходит домой – почти не разговаривает. Дошло до того, что несчастная начала думать, будто он и вовсе к ней охладел! В результате, выслушав ее рассказ, подруга – надо сказать, далеко неглупая дама, как, впрочем, и сама героиня этой истории, предложила устроить мужу последней маленькое испытание. А именно – написать ему письмо от имени некой тайной поклонницы. И посмотреть, как он поведет себя дальше. Ответит или просто отправит его в мусорную корзину – что, собственно, обеими и ожидалось. Ибо никаких действительных причин подозревать его в неверности не было. Просто такая игра, шутка! Да, глупая! Но ты же знаешь, что даже на самых умных женщин иногда порой находит какое-то затмение… - умолкнув, чтобы передохнуть, Адальбер взглянул на Черкасова, слушавшего его рассказ молча, с каменным выражением лица. - Несомненно, - глуховато откликнулся Макс, спустя еще, наверное, пару минут, в течение которых продолжал бороться с захлестнувшей его по самую макушку волной негодования и досады. Ибо, разумеется, практически с первых же слов понял, о ком идет речь. И дальше, по мере продолжения повествования, шел в своем гневе лишь по нарастающей. Достигнув самого его пика, верно, в тот момент, когда Адалю вздумалось назвать всё произошедшее шуткой и игрой. – Да! – прибавил он, устремляя свой взор прямо ему в глаза. – Однако, в связи с этим, искренне надеюсь, ты уже успел объяснить первой из «умных дам» – ну, той, которая здесь главная фантазёрка и выдумщица, к каким последствиям могут приводить подобные шалости за пределами детской? Той, из которой она, похоже, еще умом не вышла, коль не видит различий между куклами и живыми людьми, судьбами коих пытается играть?! - Ну, безусловно! Я поговорил! Поверь, она искренне раскаивается! Именно поэтому, поняв, что это заходит слишком далеко, и рассказала мне в надежде, что я помогу все исправить!.. Но, если уж на то пошло, то Макс, умоляю, не забывай, что она действительно еще слишком юна, да к тому же в положении… В конце концов, твоя Полина старше, умнее, опытнее, а и то ведь повелась, вместо того, чтобы просто, не знаю, посмеяться!… - Посмеяться, Адаль? Ты по-прежнему полагаешь, что это смешно?! Поднявшись на ноги, Максим подошел к окну и, опершись ладонями на подоконник, помотал головой из стороны в сторону и шумно выдохнул. - Идиотки. Обе! Две! Абсолютные! И Санька… знаю её с детства, и всегда считал едва ли ни самой разумной во всей их семье! Надо же было такое выдумать! Я ведь действительно… Черт! А впрочем, неважно. В любом случае, спасибо, что рассказал, Адаль! Сегодня же поговорю с Полиной и…
Адальбер де Колиньи: *с разгневанным Юпитером* - Погоди, Юпитер, не торопись! Ты сердишься, — остановил его де Колиньи, постаравшись придать в этот момент собственному голосу как можно более миролюбивую и дружескую интонацию. Никогда прежде не видал ещё он Макса в состоянии столь сильного возмущения. И даже, честно сказать, не ожидал, что тот на подобное способен. Потому в какой-то момент поймал себя на малодушном желании немедленно прекратить этот разговор, встать и уйти. Тем более что и цель, которой он желал добиться с его помощью, в итоге, не просто не была достигнута, а наоборот, отодвинулась ещё дальше. Если не сказать хуже. Однако поступить подобным образом было бы, во-первых, не по-мужски. А во-вторых, означало бы заодно ещё и признание своего абсолютного непрофессионализма в качестве переговорщика. Поэтому, решительно подавив нечестивый порыв, Адальбер остался там, где он был. И решил дождаться подходящего момента, чтобы вновь попытаться перевести диалог в конструктивное русло. Но прежде, по закону ведения любых сложных дискуссий, оппонента следовало убедить, что ты хорошо понимаешь его эмоции. И это было для Адальбера, в общем, совсем не трудно. Ибо как мужчина и муж, он, и в самом деле, неплохо представлял, какие чувства сейчас владеют Черкасовым. И даже в какой-то мере их разделял. - Конечно, они идиотки! Не поверишь, но ровно то же самое я едва не ляпнул вслух, когда Санни мне во всем созналась. Еле сдержался! Чуть усмехнувшись, он вновь потянулся к бутылке с коньяком и, плеснув им ещё по порции, тихонько звякнул краем своего бокала по тому, который был предназначен для Макса, как бы приглашая разделить тост. Обернувшись на этот звук, Черкасов молча подошёл к столу и выпил свою порцию одним глотком, словно водку. Тут же поставив обратно и кивнув, чтоб Адаль налил ему ещё. Наградив товарища понимающим, с некоторой долей иронии, взглядом, де Колиньи без промедления исполнил его немой приказ. И уважительно кивнул, когда Максим и эту порцию коньяку отправил следом за предыдущей единым махом: - О, браво, месье! - Ты еще в ладоши мне, давай, похлопай, подхалим французский! – откликнулся Макс, усаживаясь затем обратно в свое кресло, откидываясь на его широкую спинку и прикрывая глаза. Словно бы для того, чтобы прислушаться к внутренним ощущениям. – Ну и в чем же, по-твоему, моя неправота? – выговорил он, наконец, спустя минуту, отвечая на сорвавшееся недавно с уст приятеля обвинение в виде всем известной греческой цитаты. - Да вот именно в этом! В излишней подверженности эмоциям! Что чаще всего и приводят к глупым, необдуманным поступкам. Причем, не только женщин, – которых в этом извиняет хотя бы их природа, но и нас, мужчин! Что совсем уж никуда не годится. - Но и мужчины ведь тоже люди, а не просто бездушные автоматы! – возразил ему Черкасов, вновь открывая глаза. - Несомненно. Просто, давая себе право на ошибки, в таком случае, не стоит безапелляционно судить и остальных, - пожал плечами Адальбер, спокойно встречая его взгляд. – Если по-прежнему не понимаешь, о чем я, то могу, если хочешь, объяснить. - Изволь! Именно этого я ведь и добиваюсь! - Ну, вот, смотри, как эту историю вижу я, человек со стороны, которому известны лишь факты. Твоя жена – отбросим здесь сейчас эмоциональную составляющую и все, что привело её к этому замыслу – решила тебя испытать. И ты это испытание провалил. - То есть как?! – вновь было вспылил Черкасов, но был остановлен коротким и решительным жестом. - Ты ведь ответил той женщине, от которой получил письмо! - Возражение, ваша честь: несуществующей женщине! Да, ответил. Не отрицаю. Но не забывай еще, что это была чистой воды провокация. - И тем не менее. Ответил. И даже не раз, а продолжаешь общаться. Так имеешь ли ты право на неё злиться? Еще раз: не знаю и не хочу знать, что побудило Полину к её странному поступку, это сугубо ваше семейное дело. Но есть ли смысл продолжать и усугублять эту историю, устраивая в дальнейшем личные разбирательства? Просто прекрати эту переписку. И вскоре всё сгладится, а со временем и вовсе забудется само по себе. Но главное, - Адальбер на мгновение умолк и пожал плечами, признавая фатальность собственного предложения, - попробуй как-нибудь сам, наедине с собой, все же разобраться и понять свою жену. Ведь не бывает же... Как это будет по-русски? Не бывает дыма без огня? - Может быть, ты и прав, - проговорил Макс. Рассуждавший заметно спокойнее, чем некоторое время назад, он и внешне выглядел уже вполне обычно. Хотя душевный шторм всё еще был далек от своего завершения, пусть и потерял прежнюю силу. – Но, веришь ли, никогда еще я не ощущал себя в столь глупом и двусмысленном положении. Ни разу… Просто эта женщина, ну, которую Полина придумала, - здесь он кривовато усмехнулся, - она… меня поразила вначале! Ни с кем из них я не совпадал еще настолько… душой. Как бы глупо и патетически не прозвучало для тебя подобное. - Но ведь она – и есть Полина, Макс! – внезапно, не сдержавшись, улыбнулся де Колиньи. – Почему ты вдруг удивляешься, что обнаружил родство душ с той, кого однажды настолько полюбил, чтобы назвать своей единственной, это ведь естественно и нормально! - Но разве естественно и нормально, когда это выясняется вот таким вот образом?! - Господь – или Провидение – использует разные методы, чтобы привести нас друг к другу… Порой, довольно странные, - прибавил он, подумав вдруг о том, что сопровождало их собственную с Сандрин историю. Жаль, что это не его тайна, и нельзя рассказать её Максу как пример. – В любом случае, главное – что не случилось самого плохого. А значит, можно все исправить.
Макс Черкасов: После того, как Адальбер ушёл, Макс вновь задумался над тем, о чем они только что говорили. Вернее, о том, что пытался донести до него Адаль, убеждая не устраивать никаких личных объяснений с Полиной и ограничиться лишь тем, чтобы просто оборвать переписку с Незнакомкой (имя которой теперь, похоже, следовало бы взять в кавычки). Собственно, Макс и сам уже не раз думал о том же. Особенно с тех пор, как получил её последнее послание. Останавливало лишь нежелание нарушить данное ранее слово. Однако теперь, когда стало ясно, что этой женщины не существует на самом деле, и все произошедшее – только дурацкий розыгрыш, выходит, также нет и никаких обязательств? С другой стороны, есть Полина. И Макс пока еще так и не придумал, как ему быть с тем фактом, что она в принципе могла затеять у него за спиной подобную игру? Да не просто затеять, а еще и постоянно намеренно повышать в ней ставки. Иначе с чего бы переводить невинное, в общем, эпистолярное общение, каким оно было в самом своем начале, сперва на уровень глубоко личной, доверительной беседы, а после и вовсе — в разряд почти откровенного флирта и вмешательства в его реальную жизнь? И все это на фоне того, что сама партия заведомо нечестна, ибо все козыри априори оставались лишь у неё на руках. А сам он довольствовался только теми картами, что перепадали ему на долю по её шулерской милости?... Чувствуя, что вновь начинает внутренне накаляться, Макс усилием воли заставил себя успокоиться. Избыток эмоций в любом серьезном деле есть абсолютное зло, здесь Адальбер уж точно прав! Потому следует держать себя в руках. - Максим Евгеньевич, а можно я домой пойду? — это Рябинкин с жалобным видом просунул в приоткрытую дверь свою физиономию. — Не то уж шестой пополудни! А я ещё вчера маменьке клятвенно обещался с нею нынче отужинать! Обидится! - Да что ты говоришь? — удивился Макс, бросив быстрый взгляд на циферблат часов. — Надо же, и правда! И что ж ты сидишь, давно бы ушёл! - Как я без вашего разрешения?! И вдруг понадоблюсь ещё? - Да нет, ступай себе! И маменьке там своей от меня кланяйся. - Уж непременно! С этими словами Сергей снова исчез в «предбаннике», из которого после ещё пару минут доносились шорохи и звуки передвижения, а затем тихо стукнула дверь и все окончательно стихло. Оставшись в конторе в полном одиночестве, Макс поднялся из-за стола и тоже несколько раз прошёлся туда-сюда по кабинету. Прежде это нередко помогало ему найти нужный довод или удачную реплику при написании очередной защитительной речи. Или же просто, когда было необходимо сосредоточиться на главном. А в нынешней ситуации главное состояло в том, что у них с Полей, оказывается, есть проблемы, о которых он прежде как-то даже и не задумывался, списывая все трения и ссоры то на её усталость, то на собственную служебную загруженность. Или же просто на дурное настроение, которое неизбежно накатывает на всякого, если тот не обладает ангельскими крыльями и ярко сияющим над головой золотым нимбом. Пытаясь, по совету Адаля, осознать, где именно его собственная мера вины, Макс теперь чуть ли не по неделям перебирал всю свою совместную жизнь с Полиной, искренне желая понять, когда же они действительно начали отдаляться друг от друга, и что послужило этому причиной. По всему выходило, что как раз где-то после рождения Никиты. Когда Поля, упорствуя в нежелании нанять себе помощницу, ушла с головой в материнство, а сам он… по существу оказался где-то на периферии её жизни. Где, со временем, начал привыкать и даже как-то обустраиваться. Поэтому, не отрицая своей доли ответственности, наверное, мог бы точно так же в этом смысле предъявить определенные претензии и ей… Если бы не был воспитан в твердом понимании, что все свои проблемы мужчина обязан решать сам. Не жалуясь и ни с кем их не обсуждая. Но только Полине-то что помешало поступить подобным вот образом?! Женской слабости ведь никто и никогда не возбраняет! Потому она вполне могла, наверное, и спросить, в чем причина его отстраненности, рассказать, наконец, что устала. И тогда бы они уже давным-давно решили эту проблему. Но нет же, зачем?! Когда, вместо этого гораздо интереснее придумать и устроить ему вот этакое нелепое испытание! Вернувшись в кресло, Макс вытащил из ящика стола черновик своего письма, а следом то, которому оно должно было послужить последним ответом. Перечитав вновь написанные ранее строки, он в раздражении поморщился: после всего открывшегося, эти попытки что-то объяснить, не задев и не оскорбив чувств собеседницы, осторожные формулировки, правильные слова, выглядели еще более глупо… Как, должно быть, веселилась Полина, читая те предыдущие послания, где он столь же витиевато пытался иносказать об их отношениях, поверяя «Незнакомке» то, чем никогда не делился с нею, женой. Как раз потому, что точно знал, что не имеет права тревожить её подобной чепухой. Вот и зачем же ей тогда непременно надо было залезть прямо к нему в душу – да еще и таким, нечестным, образом?! Что за странное, необъяснимое любопытство? Нервно скомкав исписанный наполовину лист, Макс положил его в хрустальную пепельницу и поджег, наблюдая, как тот коричневеет и корчится в пламени, а потом окончательно рассыпается в труху. Отгоняя прочь банальную мысль о том, что это выглядит как метафора полного краха их с Полиной взаимного доверия, он потянулся к письму «Незнакомки», намереваясь подвергнуть его той же казни. Но внезапно убрал руку, в задумчивости прижимая её к подбородку, а после снова откинулся на спинку кресла. Идея, зародившаяся в тот миг в его голове, поначалу показалась странной. Однако чем дальше, тем больше виделось поводов для того, чтобы воплотить её в жизнь. Итак, Адаль предложил ему перестать писать «Незнакомке» и ждать, пока после все как-то само по себе наладится. Однако не тем же ли самым он по сути и занимался всё время с того момента, когда отношения с Полиной стали ухудшаться? Разве не ждал, не терпел, не надеялся? И вот к чему они в итоге пришли! Так не лучше ли вскрыть, наконец, этот нарыв? «Ubi pus, ibi incisio», как наверняка сказал бы Стёпка Веригин… Хотя, по правде, узнав об этой истории, он, скорее всего, просто покрутил бы пальцем у виска и заявил, что они двое окончательно тронулись рассудками… Отчетливо вообразив себе физиономию закадычного друга и его взгляд в момент произнесения подобных слов, Максим невольно улыбнулся. Что ж, сказал бы такое – и, вероятно, был бы прав. Были бы они с Полей умны, вряд ли допустили нечто подобное. Однако теперь-то что изменишь? Но, может, это даже и к лучшему, потому что и менять не надо? А вместо этого просто позволить ситуации развиваться своим ходом – только теперь уже играя с Полиной не вслепую, а на равных? Пусть даже она об этом и не подозревает? А вот когда все дойдет до естественного завершения, – каким бы оно ни было, тогда и поглядеть, что делать дальше! Рискованный план. Но какой же, черт возьми, заманчивый! Сам не заметив, как из состояния подавленности и злости перескочил в тот веселый азарт, какой порой охватывал его при ведении очередного сложного дела, когда в кажущейся безнадёге вдруг как-то удается нащупать ту самую, нужную, ниточку, Макс вновь схватил в руки послание «Незнакомки» и бросился перечитывать. Хотя, вроде бы, и без этого помнил уже почти наизусть. Но теперь важно было каждое слово, вглядываясь в которое, он старался вообразить себе то настроение, с которым оно могло быть написано. И вот в какой-то миг его будто бы внезапно озарило: да она же просто бесится от ревности! Пусть и ревнуя при этом… к самой же себе. Выдуманной. Которую он, Макс, по её мнению, должен был выискивать в течение всего бала, чтобы выиграть заключенное раньше пари. И, да, он, правда, пытался. Но, быстро уверившись, что «Незнакомки» среди гостей нет, напрочь от этой мысли отключился. Да только сама-то Полина об этом не ведала! И потому продолжала весь бал искать в его поведении признаки тайной измены, превратив, вероятно, праздник родителей Макса в многочасовой персональный ад. Ну и как же после подобного не отомстить, не помучить его в ответ?! Например, тем, чтобы дать задание, которое поставит в фактически безвыходное, со всех сторон, положение?! - Хитра, душа моя! – шепотом ухмыльнулся Макс, обращаясь уже не к «Незнакомке», а к той, которая так долго и надежно пряталась под её маской, что, кажется, окончательно поверила в свою неуязвимость. – Только я-то все равно похитрее буду! И, вытянув из-под пресс-папье новый чистый лист, взяв перо в руки, принялся быстро записывать новый вариант ответного послания. Все было готово едва ли позже, чем через четверть часа. Продолжая ехидно улыбаться, Макс аккуратно сложил втрое исписанный лист, затем засунул его в конверт. Потом извлек из-за пазухи портсигар – тот самый, который носил с собой и на балу, и прошедшие после него дни, то ленясь, то забывая прихватить другой. И, вытряхнув наружу все оставшиеся сигареты, а после еще аккуратно протерев носовым платком – негоже ведь преподносить даме подарок сплошь в табачной пыли – отправил за письмом следом. Тщательно запечатал конверт – с вложением он получился весьма увесистым. И, сунув снова за пазуху, весело насвистывая себе под нос «La donna è mobile», принялся собираться. Разумеется, домой. А куда же еще? Впрочем, поехал туда не сразу. Прежде еще зашел на почтамт, где оставил в отделе до востребования свое письмо. А после заглянул в кондитерскую, купив там целую коробку любимых Полиных пирожных, и к цветочнице, у которой приобрел прекрасный букет пышных и пахучих майских тюльпанов. И вот уже тогда, «во всеоружии» и со спокойной душой, поймал такси и отправился, наконец, восвояси.
Полина Черкасова: Привыкнув к тому, что Максим теперь почти всегда возвращается домой с опозданием, Полина уже не дожидалась его к обеду и садилась за стол одна. Но одно дело — привыкнуть, а совсем другое — принять. Потому она по-прежнему злилась и обижалась на мужа за эти опоздания, так как очевидной причины они не имели. Не было ни громких процессов, ни сложных в ведении юридических случаев, которые часто поглощали Макса с головой, заставляя забывать обо всем, что происходит вокруг, помимо работы, — одна лишь обычная судебная рутина. Не было и иных дел, на которые можно было бы еще сослаться. Макс просто больше не спешил домой. Вот и сегодня, повременив для приличия четверть часа, Поля пообедала в одиночестве, а затем перебралась в гостиную, где уютно устроилась на диване с книгой в руках и Цицероном на коленях. Кот, правда, считал иначе и вполне законно мог бы заметить, что это как раз он уютно устроился на коленях у Полины, которая сидела на диване с книгой в руках. Но как бы там ни было, а именно в таком составе их и застал Максим, наконец-то вернувшийся домой. Он вошёл в комнату, напевая какую-то мелодию, держа в каждой руке по подарку — тюльпаны и коробку пирожных. И при виде подобного эффектного появления, Полина даже слегка растерялась. Отложив книгу и пересадив недовольного кота на диванную подушку — возмущенный подобным вероломством, тот немедленно же спрыгнул на пол и демонстративно направился к креслу, Полина встала и сделала пару шагов навстречу мужу, одарившему её лукавой улыбкой, поцелуем и, собственно, всем тем, что принёс с собой. - Разве у нас какой-то праздник? - А разве мужчине обязательно нужен торжественный повод, чтобы просто порадовать любимую жену? — искренне удивился Макс. На что Полина, которая тут же решила, что, и вправду, сморозила чепуху — видно, от удивления, лишь покачала головой и рассмеялась, ощущая, как в душе тёплой волной разливается ощущение беззаботности и счастья. Этот был замечательный вечер! Один из тех, которых ей так не хватало всё последнее время. Они много шутили, смеялись, и, кажется, абсолютно не могли друг с другом наговориться. И какой-то момент Полина даже с надеждой подумала о том, что все их неурядицы, наконец, разрешились. Сами по себе, как и мечталось. Ну, или же, получив её последнее письмо, Макс просто осознал, какую совершил ошибку и теперь всячески хочет её загладить. Что тоже, в общем, неплохо и потому можно с облегчением вздохнуть и спокойно жить дальше, оставив позади эту глупую историю. Однако на следующий день всё вернулось на круги своя. Вернее, сделалось даже хуже. Известно, что любопытство не доводит до добра. Тем не менее, пренебрегши этой народной мудростью, Полина всё же решила-таки узнать, что именно её муж написал своей незримой собеседнице и какими словами объяснил невозможность их дальнейшего общения. Увы, лишь только приняв от почтового служащего оставленное для неё письмо, она уже лишь по его весу поняла, что ни о чём подобном, на самом деле, Макс Незнакомку попросить и не подумал… Дома, закрыв на ключ комнату спальни и всё еще сохраняя остатки какой-то безумной надежды на чудо, Полина дрожащими руками разорвала конверт. На покрывало кровати при этом тихо выскользнул портсигар. Тот самый. Едва сдерживая рвущиеся из груди рыдания, она вновь взяла его в руки и примерно с полминуты тупо рассматривала, а затем от всей души швырнула куда-то, представляя, что делает это прямо Максу в лицо. Вместе с его письмом. Читать которое тоже теперь уже не имело смысла. Но, силясь рассмотреть сквозь застилающие взор слёзы скачущие перед глазами буквы, она всё же разобрала, что он-де, «крайне смущён», что это решение далось ему «весьма нелегко и тем не менее…» Чувствуя, что больше этого не вынесет, Полина отложила проклятую бумажку, навзничь повалилась на постель и, уставившись в потолок, до крови закусила губу, чтобы не разреветься в голос. Зачем, ну зачем она не послушалась доброго совета подруги и не прекратила всего этого хотя бы после бала?! А что делать теперь, когда есть, по существу, только один выход: личное выяснение отношений с Максимом и затем – полный их разрыв. Впрочем, был, пожалуй, и еще один путь. Он вел в тупик, к полному саморазрушению. Но одновременно обещал еще немного счастья. Продолжать общение с Максом от имени Незнакомки до тех пор, пока это будет возможно. Пускай даже и в забытьи ядовитого самообмана, максимально отсрочить неизбежный конец. Однажды она уже бывала в подобной ситуации. И тогда Макс проявил настоящее великодушие. Но теперь всё иначе. Нового обмана он ей, конечно же, не простит. А она не сможет забыть своего нынешнего унижения. Взяв в руки письмо, Поля горько вздохнула и пробежалась взглядом по еще не прочитанным строкам. Поведав, как трудно было сдержать данное ей слово, Макс выражал осторожную надежду, что его визави уже достаточно убедилась в том, насколько для него важна. А стало быть, вполне вероятно, нынче и сам он имеет некоторое право попросить у неё что-нибудь в залог доказательства уже её собственной заинтересованности в его скромной персоне. «… Всего лишь какую-нибудь памятную мелочь, нечто, что я мог бы отождествлять непосредственно с Вами лично, когда о Вас думаю, или вспоминаю наши задушевные беседы. Если все же осмелитесь, то решите сами, что это может быть. И, конечно, я не требую ничего особенного, ибо ни в коем случае не осмелюсь поставить Вас хотя бы в сколько-нибудь затруднительное положение…» Вновь ненадолго задумавшись, Полина медленно встала с кровати, затем, как сомнамбула, подошла к комоду, выдвинула верхний ящик, и извлекла шкатулку, в которой держала все свои шпильки, гребешки и заколки, коих всегда в избытке у каждой женщины. Те самые, которые ни один муж на свете никогда в жизни не сможет отличить друг от друга…
Макс Черкасов: * с обманщицей коварной* Наблюдая, как искренне, почти по-детски, радуется его скромным подаркам и вниманию Полина, еще не подозревавшая о том главном «сюрпризе», который он приготовил для неё на завтра, Максим не раз и не два за прошедший вечер ловил себя на мысли, что уже сожалеет о том, что не сдержался, и всё-таки пошел на поводу у собственного уязвленного самолюбия. И что, возможно, не стоило делать того, что он в итоге сделал, оставив эту ситуацию без окончательных разъяснений. Как для себя, так и для Поли. С тем, чтобы после, со временем, как предлагал Адальбер, попросту обо всём забыть и жить дальше, будто бы ничего не происходило. Всего несколько часов назад, сидя в собственном кабинете и размышляя, как быть, он думал, что подобное невозможно. Что, не будучи разрешенным, этот конфликт затем будет всегда стоять между ними. Станет причиной дальнейшего роста взаимного недоверия и в итоге приведет к еще большим бедам. Но сейчас, глядя, как сияют Полины глаза, чувствуя, как каждая её улыбка, каждый ласковый взгляд, каждое невольное прикосновение, всё больше плавят лёд затаенной в сердце обиды, уже не был уверен в этом даже и наполовину. Тем не менее, прежде чем произошла окончательная перемена в сознании, прошло еще около суток. А до того, они с Полиной успели поутру столь же душевно позавтракать, после чего Макс, как обычно уехал на службу. Где, в течение дня, все так же отвлекаясь от дел и в перерывах между ними, постоянно уносился мыслями в минувший накануне вечер, испытывая вчерашнее же щемящее чувство сделанной сгоряча ошибки, которую вполне можно было бы и не совершать. Однако теперь уже ничего не попишешь. Вновь вспомнив об этом, Макс отвлекся от материалов изучаемого дела, снял очки, покрутил головой и помассировал немного затекшую шею, попутно взглянув на часы, стрелки которых указывали на двадцать минут первого, и затем глубоко вздохнул, пытаясь представить, чем сейчас может заниматься Полина? Наверняка, покормила Никиту, а потом отправилась с ним на прогулку… Интересно, а до почтамта уже добралась? Прочла ли его последнее письмо? Скорее всего. Однако быть может, вдруг… - Максим Евгеньевич, а что стряслось-то?! Вы, собственно… куда? – последнее Рябинкин, удивленно привставший из-за стола в момент, когда его шеф вдруг выскочил из кабинета и, схватив на ходу с вешалки шляпу с плащом, ничего не объясняя, ринулся вон из конторы, только и хлопнув на прощание дверью. – Ну, дела! – проговорил он, качая головой, опускаясь на своё место и вновь старательно сгребая в одну стопку слегка разлетевшиеся от сквозняка бумаги. Тем временем сам Черкасов, удачно поймавший прямо у порога свободный таксомотор, уже направлялся к зданию почтамта, намереваясь забрать оттуда свое последнее послание жене. И очень надеясь, что ему удастся её в этом опередить. Когда он резво вошел в просторное помещение, пропахшее сургучом, газетной бумагой и лаком свежеокрашенных канцелярских конторок, узнавший его служащий отдела корреспонденции для востребования тотчас приветливо поднялся навстречу: - Изволите отправить? - Нет, наоборот. Я хотел бы забрать. То, которое оставил вчера. - Увы, не представляется возможным! Его уже забрала ваша адресатка. - Черт… давно? - Не скажу точно. Пару часов тому, вряд ли больше! - Ясно. Извините, - понуро кивнув, Максим побрел обратно к выходу. Итак, он всё-таки опоздал. Ну что ж… Так же неторопливо сойдя по ступеням, он вновь уселся на заднее сиденье своего такси и на пару минут задумался, куда ехать теперь. На службу? Теперь уж и ни к чему. Домой? Туда в данный момент хотелось еще меньше. - Так куда едем-то, господин хороший? - Сейчас, минутку, дайте подумать. - Ну, думайте, раз все еще не придумали, чего уж… Э, вот же сумасшедшая, что творит-то, а?! - Что, вы это о ком? - Да вон, дамочку видите? Из пролетки на встречной выскочила чуть не на ходу, а после еще дорогу перебежала, едва не под колеса остальным... На почту, поди, торопится! Письмо важное, или телеграмма. А иначе с чего, как на пожар-то? - Где? – близоруко сощурившись, Макс повернулся туда, куда ему указал шофер и онемел: даже с его отвратительным зрением, не признать Полину, действительно, как раз в этот момент открывавшую тяжелую дверь почтамта, было невозможно. Подавив первый порыв сразу же броситься следом – к счастью, быстро сообразил, что при столь неожиданной встрече, практически невозможно предсказать, какова будет ее реакция, а только сцены на глазах у удивленной городской публики им теперь и не доставало, Макс откинулся на спинку сиденья и заставил себя остаться на месте. И лишь спустя, наверное, пять минут после того, как жена вышла обратно, поймала извозчика и уехала, вновь приказав его дожидаться, вернулся в здание почтамта. - А вам тут как раз буквально только что ответ изволили оставить! Удивительно, и как только не встретились! – воскликнул приказчик таким тоном, что Макс, подумав, будто над ним смеют иронизировать, на мгновение раздраженно вскинулся и внимательно посмотрел ему в лицо. Но нет. Ничего такого. Искреннее удивление. Всего лишь. - Да, не повезло. Могу я получить?... - Разумеется! Вот только купюрку с нужным номерком-то сперва предъявите! Оно понятно, что письмо для вас! Однако порядок – он завсегда-с должен соблюдаться! - Само собой. Вот. Взгляните… На обратном пути домой, куда все же надумал поехать после всего, Макс намеренно не стал открывать Полиного письма. Хотя, спрятанное во внутренний карман пиджака, оно обжигало кожу, кажется, даже сквозь все остававшиеся еще под ним слои тканей одежды. Гадая, что она могла написать, Максим пытался сопоставить это с её поведением. Полина торопилась. Настолько, что забрала его письмо прямо с утра и даже не смогла дождаться наступления завтра, чтобы отправить ответ. И еще она была при этом столь явно взволнована, что не заметить последнего смог бы разве что совсем слепой. А он все-таки хоть что-то еще да видит! Так что же там внутри? Может быть, наконец, честное признание во всем с целью первой прекратить эту глупую игру? Или же, напротив. Но зачем? Ведь, в отличие от него самого недавно, она-то точно знает, с кем переписывается… Когда он вошел в гостиную, Полина снова что-то читала. И теперь уже ничто ни в ее внешности, ни во вновь устремленном на него взгляде – спокойном и вполне себе будничном, не выдавало недавней тревоги. - Ты сегодня рано! - Да, неожиданно получилось отделаться от всего побыстрее, - кивнул он, подходя ближе и целуя её в щеку. – А как твой день прошел? - Да так, ничего особенного. Обычные домашние дела. Рутина. - Ну… «…Разве что как минимум дважды успела сорваться из дома на почту и обратно?» - именно такая фраза должна была изначально слететь с губ Макса, если бы вовремя осекшись, он тут же не нашел к этому началу более подходящее продолжение: - Ну, ты хотя бы пообедала? - Нет. Совсем не хочу. - Что же, тогда и я пока не стану, - коротко кивнул он в ответ и, прибавив: - Увидимся за ужином, - направился к себе в кабинет, прежде пояснив чрезвычайно удивленной подобным оборотом Полине, что вспомнил вдруг о еще одном неотложном деле. О котором, по правде, ни на минуту и не забывал. Тем более после того, как только что выслушал в свой адрес столь же нелепую, но куда более хладнокровную ложь. В её конверте находился черепаховый, изящной резьбы, гребень для волос и небольшая записка: «Надеюсь, эта вещица заставит Вас вспоминать меня и думать обо мне еще чаще…»
Полина Черкасова: *с любимым мучителем* «Давным-давно, ещё в детстве, старая нянька часто рассказывала мне сказки о чарах, с помощью которых древние ведуньи навеки привязывали к себе понравившихся им мужчин, одаривая собственными вещицами, над которыми были прочитаны заклинания, заставлявшие несчастных забыть обо всех, кого они прежде любили. Признайтесь, именно так Вы меня и околдовали? С того самого момента, как взял в руки этот, касавшийся Ваших волос, гребешок, вот уже почти сутки, я не могу думать более ни о ком и ни о чем, кроме Вас...» Читая следующим утром в мирной тиши своей комнаты эти бесстыдные и полностью изобличающие Макса строки, Полина усердно пыталась разжечь в своем сердце обиду и праведный гнев. Но вместо них находила лишь прежний трепет и сладостное томление. Словно, и в самом деле, была той, кому её муж адресовал свои пылкие речи. «Я знаю, это безумие. И что со мной прежде никогда ещё не случалось подобного. Также я вполне осознаю, что признание моё может Вас до смерти напугать. Но если бы я только все же мог надеяться… Всего одна, единственная встреча. Одна ночь. Просто быть с Вами. Вашим рабом или Вашим властелином. Всё, как Вы, одна, пожелаете. Клянусь, что не спрошу Вашего имени. А если захотите, то сможем устроить даже так, чтобы я не увидел Вашего лица… Скажите же мне откровенно: «да» или «нет». Решите это самостоятельно. Обещаю, что приму любой исход. Откажете – никогда об этом не напомню и буду по-прежнему Вашим верным другом. Согласитесь – стану любить безмерно, сделавшись самым счастливым человеком на свете. И сделаю все, чтобы Вы были не менее счастливы в моих руках». Прикрыв глаза, Поля попыталась представить, что было бы, если вдруг действительно решиться на подобное свидание. Под густой вуалью, или, может быть, в маске… Но нет же… ведь, это уже какая-то откровенная чушь! В конце концов, жизнь – не наивная оперетта, где женщине достаточно лишь спрятать лицо и переменить наряд, чтобы её не узнал собственный муж! Отбросив эту нелепую идею, она вновь попробовала заставить себя разозлиться на Макса, но вместо этого ощутила лишь ещё более жгучее желание ответить на его призыв… Спустя ещё несколько часов, сидя напротив мужа за обеденным столом, она рассеянно слушала новую историю о том, как незадачливый Рябинкин в очередной раз умудрился напутать с важными бумагами, из-за чего пришлось экстренно импровизировать прямо посреди судебного заседания. - И видела бы ты его лицо, когда стало ясно, что в папке нет необходимого документа! Честно сказать, в тот миг я и сам готов был в клочья разорвать этого ротозея. Но смысл?! Так что, вместо этого, совладав кое-как со своими эмоциями, я просто схватил тогда со стола первый, подвернувшийся под руку, лист и, размахивая им перед присяжными, продолжил выступление. Да, видно, так убедительно, что никому даже и в голову не пришло, что это обычная, ничего не стоящая бумажка! Черновик… Подняв ненадолго взгляд от своей тарелки, и улыбнувшись в ответ — одними лишь губами, Полина попыталась исподволь разглядеть на его лице хотя бы тень смущения тем, что вновь приходится фальшивить и лгать. Но нет. Никаких сомнений и уж тем более — мук совести. Весёлый и разговорчивый, как всегда, когда удавалось добиться успеха, Макс выглядел так, будто бестолковость помощника была единственной проблемой, которая его волновала. Да и то не всерьёз. А иначе с чего бы над ней так потешаться? - Полина, а ты меня вообще-то слушаешь? У тебя странный вид. Что-то случилось? — спросил он вдруг, совершенно внезапно, видно, заметив, наконец, что её молчание чрезмерно затянулось. - Ну что ты, все в полном порядке! — вновь натянув на лицо улыбку, она взяла стакан с водой и сделала глоток, надеясь, что это поможет сдержать слова, которые хотелось произнести на самом деле. —Стало быть, свидетель сознался, что солгал под присягой, испугавшись, что его раскроет твой отсутствующий «документ»? - Ну да! - улыбнулся Макс и заговорщицки подмигнул жене. - Что ж, актерских способностей тебе, и правда, не занимать! — она усмехнулась, но, поймав ещё один настороженный взор в свой адрес, тут же качнула головой, дескать, ничего, просто пошутила. — Однако что же бедный Сергей? Надеюсь, после ты не слишком его ругал? - Да и не ругал я его вовсе! Смерил только с головы до ног грозным начальственным взглядом! Примерно таким! – отложив в сторону ложку, Макс нахмурился и изобразил комически-свирепую физиономию, заставив Полину тихонько хмыкнуть, на сей раз абсолютно искренне. Удивившись одновременно тому, что он, оказывается, по-прежнему может её рассмешить даже теперь, когда тяжело просто находиться с ним рядом… После ужина, сославшись на сильную головную боль, что, в общем, не было таким уж обманом после всех переживаний, Полина сказала мужу, что хочет пораньше отправиться в постель. И тот, разумеется, не стал её удерживать. Вновь оказавшись наедине с собой, она сразу почувствовала некоторое облегчение. В отличие от Макса, игра на публику, пусть и состоящую всего из одного зрителя, давалась ей крайне нелегко… Опустившись на край не расстеленной ещё кровати, Поля некоторое время посидела без движения, глядя куда-то в пространство. Затем вздохнула и вытащила из кармана юбки сложенный вчетверо листок: написанный еще днем ответ на последнее послание Макса, намереваясь перечесть его заново: «Мой ответ «да», я хочу быть вашей. Потому что отныне твердо знаю, что лишь только так и могу быть по-настоящему счастлива… »
Макс Черкасов: - Стало быть, наконец-то, это поняла?! Ну что же? Позволь поздравить с эпохальным открытием! – выговорив всё это себе под нос язвительным шепотом, Макс отложил в сторону записку жены и откинулся на спинку кресла, пытаясь в очередной раз разобраться в себе и в том, что происходит. Ибо, с одной стороны, есть будто бы повод гордиться, что сумел-таки добиться от собственной жены лестного для всякого мужчины, признания. А с другой — обстоятельства, в которых оно было сделано… Да и призналась Полина, в общем-то, не совсем ему, а своему тайному конфиденту… Хотя, почему же, собственно, «тайному», если это только лишь он, Макс, изначально ни о чем не подозревал? Сама же Полина, между тем, всегда точно знала, что пишет именно ему. Стало быть, обвинять её в измене глупо. Ну и почему же он тогда всё-таки обвиняет?! Почему ревнует и едва сдерживает раздражение, перечитывая две коротких строчки, написанные всё тем же странноватым почерком, что сразу обратил на себя его внимание не меньше, чем слова, которые им были начертаны… Интересно еще, а как Полине, кстати, удается всякий раз воспроизводить его заново? Никогда прежде она и не рассказывала, что владеет подобным навыком. Да, впрочем, разве же только об этом? Оглядываясь назад, сравнивая то, что узнал и понял о своей жене, общаясь с нею в этой злосчастной переписке как с незнакомой женщиной, Макс все больше приходил к выводу, что, знает ее, оказывается, не так уж и хорошо, как думал прежде. Вернее, конечно же знает. И любит всем сердцем. Однако лишь ту часть, которую она сама решила – или, может быть, осмелилась ему по сию пору показать. Пряча – по какой-то непонятной причине – под спуд и в глубокую тень всё остальное. Будто не доверяя. Не веря всё еще до конца, что он сможет принять и любить её не только извечно излучающей счастье идеальной женой и матерью, но также и слабой, усталой, ворчливой, сердитой, на что-то обиженной… Господи, да какой угодно! Лишь бы живой и настоящей! Такой, какой однажды, раз и навсегда, она и запала ему в сердце. Пусть и не ведает, глупая, что теперь не выжечь её оттуда уже никаким калёным железом, что бы между ними ни происходило. И потому даже «изменить» ей он может разве что только с нею же самой. Чему совершеннейшим доказательством и стала вся эта невероятная история… Которую, впрочем, действительно, пришло самое время завершать. Сочинив накануне весьма откровенное и недвусмысленное послание «Незнакомке» под действием еще крепко владевших им в тот момент не самых благородных чувств – вроде стремления хотя бы немного отыграться за неловкость, а в некоторой степени – и унижение, испытанные после разговора с Адальбером де Колиньи, Макс, разумеется, понимал, что ставит Полину перед окончательным выбором. Раскрыть свою затянувшуюся мистификацию сразу после его прочтения, или, напротив, её продолжить, найдя при этом повод отказаться от личной встречи. Уверенный, что это решение объяснит заодно и ещё одну вещь — насколько жена ему всё-таки доверяет, весь вчерашний день и вечер Макс провел в напряжённом ожидании. Которое, впрочем, весьма умело скрывал, разыгрывая перед Полей, действительно, не хуже иного артиста, свое привычное спокойствие и весёлость и втайне надеясь, что она все-таки отважится на откровенность первой. Но, увы, этого так и не произошло. Поэтому сегодня, на следующий день после произошедшего, точнее – не произошедшего, Макс пришёл к выводу, что дальше обязан действовать лишь сообразно своей собственной воле. А иначе, другим способом эту проблему им попросту не решить. Но прежде предстояло разобраться ещё с одной: поиском места для их с Полиной будущего «тайного» свидания. А это неожиданно оказалось далеко не так просто, как представлялось вначале. Не имея, как порядочный муж, в подобных делах никакого подходящего опыта, первым делом Макс, конечно же, подумал о том, чтобы арендовать им какой-нибудь особняк или, возможно, просто квартиру в хорошем доходном доме. Ясное дело, такие апартаменты никогда не сдаются посуточно, и потому, разумеется, он готов был заплатить столько, сколько скажут. Но, несмотря на это, а ещё — на военное положение и отнюдь не самый разгар сезона, в Петрограде, как быстро выяснилось, успели разобрать буквально всё более-менее приличное съемное жилье! Тем не менее, выход всё-таки нашелся. Хотя с этой целью вновь пришлось использовать всю смекалку, артистизм и красноречие, объясняя весьма озадаченному столь внезапной просьбой двоюродному дядюшке со стороны матери, для чего конкретно ему столь срочно понадобились вдруг ключи от старинной, полузаброшенной дачи на Крестовском острове. А потом ещё и организовать ускоренное приведение этого домика в приличный и благоустроенный вид всего за одни сутки. Однако все было готово точно в срок. И ещё через день Макс получил, пусть и на время, вполне достойное место для будущей встречи с женой. Так что теперь оставалось придумать лишь предлог для отсутствия дома в один из ближайших вечеров. После всего уже сделанного, это было сущей ерундой. Так как, не мудрствуя лукаво, Макс попросту выбрал себе, пожалуй, наиболее очевидное из возможных алиби: внезапную срочную необходимость съездить в Москву на встречу с важным свидетелем по очередному делу.
Полина Черкасова: - В Москву? И как надолго? - На три дня. Когда Макс, собираясь поутру на службу, вполне буднично сообщил ей о срочной необходимости отправиться по делам в Первопрестольную, Полина немного растерялась. Хотя, действительно, не могла этого не понимать. Как, впрочем, и того, что, на самом деле, внезапная «поездка в Москву» - это всего лишь необходимый благовидный предлог для отсутствия дома и встречи с «Незнакомкой». Но зачем так надолго?! Точнее, почему Макс не выбрал для этого какое-нибудь более близкое к Петрограду место? Неужто, и правда, настолько не сомневается в грядущей победе на любовном фронте, что уверен, будто и на ее «чествование» понадобится не меньше трех дней?! С трудом справившись с приступом гнева, поднявшимся желчным комом из самых глубин организма и сдавившим горло, Полина молча кивнула, тихо кашлянула и опустила глаза. - Один день там, плюс дорога туда и обратно… - тем временем продолжал разглагольствовать Макс, завязывая перед зеркалом галстук и одновременно поглядывая на неё в отражение. – Меньше никак не получится. Не пойму, что тебя так озадачило. Или расстроило? - Да просто в воскресенье у нас обедают твои родители… - Вот как?! Не знал! Ну и прекрасно, к этому времени я уже точно буду дома - чуть заметно усмехнувшись, он кивнул и заколол посреди галстучного узла булавку. Будто бы точку поставил в их коротком разговоре. И Полина тоже более не нашла ничего, что к этому прибавить. Вечером она помогала собирать ему саквояж. Только самое необходимое для короткого путешествия: пару чистых сорочек, бельё, несессер. - Макс, что-то нигде не могу отыскать твой портсигар! - Который из? А, ты про тот, черепаховый? Да вот, забыл его как-то днями в конторе, потому наутро взял из дому другой. А этот так и лежит в ящике рабочего стола. Очередная ложь, походя слетевшая с его уст, выглядела настолько топорной, что впору было только руками развести. Однако Полина и здесь сделала вид, что безоговорочно в неё поверила. - А что в Москве? Заглянешь к Игнатьевым, наверное? Ольга Дмитриевна ведь приглашала. - Ну, во-первых, милая, она приглашала нас двоих. А во-вторых, говорю же: буду слишком занят. Так что точно не в этот раз. - А папка с бумагами по этому делу где? В кабинете? Давай, принесу? - Нет, тоже осталась в конторе. Рябинкин завтра утром на вокзал привезет. Вместе с билетом – я его сегодня после работы прямиком в кассу отправил. «Что ж, а ты действительно молодец, Макс, хорошо подготовился! Есть ответ на любой вопрос!» - с горькой иронией думала Полина, нанизывая на воображаемую нить, словно новую бусину, и этот жалкий обман, намереваясь уже сегодня вечером предъявить ему все получившееся «ожерелье» целиком. И стараясь не думать, чем может завершиться этот крестовый поход за правдой. Пускай будет, что будет. Но существовать в этой лжи и далее она более не в силах. *** Следующим утром, после довольно раннего завтрака, чтобы «не опоздать на поезд», Максим простился с нею, поочерёдно расцеловав вначале обе руки, а после быстро коснувшись губ. - До скорой встречи, родная! И вышел из дому. А Поля ещё долго стояла в прихожей, разглядывая входную дверь, словно пыталась сквозь неё рассмотреть, как он спускается по парадной лестнице и как с лица его при этом быстро сползает принуждённая приветливость, сменяясь искренним предвкушением свидания, которое было назначено на семь часов сегодняшнего вечера. Интересно, а что Макс собирается делать всё время до этого, внезапно подумала Полина. Поедет выбирать цветы и вино? Духи… или ещё что-нибудь в подобном роде? Что там обычно преподносят любовницам? Из глупых бульварных романов, отрывки которых иногда попадались ей на глаза в журналах, Поля знала, что иные мужчины одаривают своих метресс весьма щедро: роскошные наряды, драгоценности… Разумеется, не на первом свидании. Это совсем уж какое-то пошлое торгашество, а Макс все-таки не такой… Впрочем, какая разница?! Что бы это ни оказалось, по сути, оно всё равно, так или иначе, будет лишь обычной платой за близость. Словно проститутке в борделе… Пускай, и дорогой. - Боже, какая мерзость! – скривилась Полина, невольно поежившись от отвращения. – Нет, не пойду! Ни за что! Ни в коем случае! Пускай Макс прождёт напрасно! Пусть это станет ему уроком… - Что же я наделала, господи! - прошептала она вдруг, лишь теперь с абсолютной ясностью осознав всё, о чём так долго твердила до этого Санни, бесплодно пытаясь возвратить ей ясность рассудка. И поняв, в какой капкан загнала себя и Макса сумасшедшей идеей довести всю эту затею до конца. А ведь всего-то и хотела в ее начале, лишь только рассказать о том, что бередит и ранит душу! Чтобы, прочтя эти строки, Максим вспомнил о ней! О Полине, которая нуждается в любви и в заботе не меньше, чем та, которую он так хорошо понимает, сочувствуя и разделяя ее мысли и чаяния! Чтобы они вновь стали близки как прежде! Однако, вместо желаемого, добилась лишь худшего. И ныне Макс уже готов даже презреть супружеские обеты, данные ей у святого алтаря! Твердо решив никуда сегодня не ходить, Полина дала себе клятву все обязательно исправить. Ведь это наверняка еще возможно! Пускай только Макс поскорее вернется домой. И она сделает всё, чтобы он навсегда забыл эту выдуманную женщину! Тем не менее, когда часы пробили половину седьмого пополудни, в сердце ее вновь проснулось прежнее смятение, что лишь усиливалось по мере того, как стрелки на циферблате подвигались к назначенному Максом часу. Пытаясь себя успокоить, Полина вначале принялась ходить по комнате, затем попыталась читать, но тщетно: строчки плясали перед глазами, а в воображении то и дело возникал образ мужа, ожидающего свою прежде незримую собеседницу и уже предвкушающего момент их настоящей встречи. Это было невыносимо! Продолжая метаться по квартире, ненавидя себя за эти мысли и сжигающую ревность, Полина забрела в детскую, надеясь отвлечься хотя бы на своего бесценного малыша. Но Ники всё время хныкал и капризничал, отказываясь идти к ней на руки, словно чувствовал снедавшее её изнутри напряжение. В конце концов, вручив сына обратно ничего не понимающей Лизе, Полина выскочила и из детской, а затем бросилась, сломя голову, в собственную комнату. Одеваться. - Аполлинария Модестовна, далеко ли это вы собрались на ночь глядя?! – войдя к ней, спустя несколько минут, чтобы сообщить, что Никита всё же успокоился, Лиза ошеломленно уставилась на облаченную в уличное платье барыню. - Мне нужно уйти… Срочное дело. Вернусь через час, самое позднее – через полтора. Присмотри за сыном! – выпалила Полина в ответ. И, схватив со стола ридикюль и шляпку, едва не толкнув няньку у выхода, направилась в переднюю. Где столь же быстро и решительно, облачилась в верхнюю одежду. А потом, хлопнув дверью, исчезла. Всё, что происходило дальше, было и вовсе похоже на бред. Или на полуночный тревожный сон. Стремительно слетев вниз по лестнице, Поля проскочила мимо швейцара в парадном. Надо было бы заранее попросить его найти извозчика или такси – однако теперь уже было не до того. На улицы постепенно опускались поздние майские сумерки, в окнах окрестных домов загорался свет, и прохожих навстречу попадалось всё меньше. Но Полина стремительно шла по проспекту в сторону островов, пока ей, наконец, не попался на глаза свободный экипаж. Махнув рукой, она тотчас его остановила, затем назвала требуемый ей адрес. И, спустя минуту, уже восседала на пассажирском месте, напряженно созерцая окутанные сизым вечерним светом улицы.
Макс Черкасов: В важном деле нет, и не может быть незначительных мелочей. Давно и твердо усвоив этот принцип в своей профессии, Макс старался следовать ему также и в жизни. Поэтому и теперь был уверен, что обязан честно доиграть свою роль «отбывающего в командировку» супруга до самого конца. Иными словами, вместо того, чтобы сразу отправиться на дядюшкину дачу, или, на худой конец, отдалившись на пару кварталов от дома, спокойно попросить извозчика отвезти себя, например, в контору, и скоротать день до вечера там, он честно поехал вначале именно на Николаевский вокзал. Где с чашкой черного кофе, устроился затем за столиком в самом дальнем углу пустоватого об эту раннюю пору зала местной ресторации над материалами очередного дела: пару таких папок всегда можно было найти в его рабочем портфеле даже без необходимости обращаться к Рябинкину. Который, к тому же, будучи еще третьего дня заблаговременно награжден за неимоверное усердие в службе внеочередным выходным, тоже абсолютно точно ни сном, ни духом не ведал, где сейчас находится его шеф. Ибо в противном случае, чтобы объяснить причину своего внезапного отъезда в Москву, пришлось бы придумывать нечто еще и для него. А это уж точно было лишним. Забыв, как водится, на время работы обо всём остальном, Макс вновь поднял голову от своих бумаг, верно, не меньше, чем через час, сразу же отметив при этом, что людей вокруг стало заметно больше. И еще то, что многие из них в военной форме. Должно быть, к перрону успел прибыть очередной, перевозящий солдат на фронт, состав, и новые посетители ресторана – это офицеры, которые их сопровождают, решил Макс, вскользь приглядываясь к незнакомым лицам, и невольно размышляя о том, что приметы длящегося вот уже скоро два года военного времени по-прежнему больше всего заметны в Петрограде именно на вокзалах. В то время как сам город, если не считать отдельных бытовых и торговых ограничений – не настолько значительных, чтобы всерьез по ним горевать, да непривычных трудностей с выездом за границу, живет практически по-старому. Что с одной стороны отрадно, ибо, вместе с последними военными удачами, вновь укрепляет в умах и сердцах пошатнувшуюся за прошлый год уверенность в грядущей победе. А с другой – тревожно. Потому что вряд ли правильно, когда бытия здесь, в тылу, и там – на фронте разнятся между собой настолько, что зарождается невольное сомнение в справедливости подобных различий… Впрочем, считая себя человеком весьма далеким от популистской риторики, над подобными вещами всерьез и надолго Макс задумывался крайне редко, полагая это уделом политиков и прочих публичных общественных деятелей. Хотя отец, усмехаясь в усы, теперь довольно часто напоминал ему известное каждому изречение, приписываемое не то Монталаберу, не то Бисмарку, не то и вовсе самому старику Периклу. Однако в данную минуту Евгения Максимовича поблизости не было. Так что, вновь задержавшись мыслью на этой теме лишь мимолетно, Макс довольно быстро переключился обратно на сугубо личные проблемы. Взглянул на часы, сложил и убрал бумаги, а после, оставив деньги за кофе, который успел остыть прежде, чем был полностью выпит, встал из-за стола и покинул ресторан. Спустя еще пару минут он уже выходил из здания вокзала на Знаменскую площадь, думая над тем, куда бы пойти или поехать дальше. Идея отправиться в контору уже не казалась разумной. Не из-за опасений, что Полине может внезапно понадобиться зачем-нибудь туда приехать, но как раз именно по той самой причине необходимости учитывать в важном деле возможность любых неожиданностей, способных его испортить. Потому, постояв еще чуть-чуть у дверей на пороге, Макс решил еще немного погулять – благо погода располагала, и затем всё же отправиться уже на Крестовский, чтобы остаться там до того момента, когда приедет Полина. Или же не приедет. Такую возможность Макс тоже не исключал. И в глубине души был бы, возможно, подобному исходу даже рад. Так как по-прежнему, признаться, не был до конца уверен, что поступил правильно, скрыв от Полины, что её мистификация давно раскрыта, и затеяв вместо этого свою, еще более замысловатую. Однако пути назад уже не было. Так же как не было и окончательной ясности в том, чем всё это теперь в итоге обернётся… Вновь раздумывая над этим всем, он неторопливо брел по Лиговскому в сторону Прудков, держа в одной руке дорожный саквояж, а на сгибе другой – собственный плащ, который пришлось снять, так как солнце вздумало сегодня впервые в этом году пригреть всерьез и по-настоящему. В Греческом саду, было, как обычно, весьма многолюдно. Чинно выгуливающие воспитанников бонны и молодые мамаши с колясками, школяры из близлежащего Александровского начального училища, шумно гоняющие на игровой площадке в ножной мяч… Когда последний, вылетев за пределы «поля», внезапно приземлился на дорожке прямо перед Максом, он, не удержавшись, сперва ловко его остановил, а затем следом, тут же, отправил точным пасом обратно в игру. И, усмехаясь, пошел дальше. Вот бы Никита подрастал поскорее! Чтобы можно было бы так же и с ним поиграть в футбол, научить его кататься на коньках, велосипеде, а со временем – водить автомобиль… Эх, да мало ли сколько еще всяких интересных общих занятий можно будет придумать и разделить вместе с сыном, когда тот станет хотя бы немного старше! Размечтавшись на эту тему, Макс сел на скамейку рядом с большим кустом сирени, что после нескольких подряд теплых дней, всё еще только готовилась раскрыться полностью, но уже источала свой сладкий аромат. Вдохнув его несколько раз полной грудью, Черкасов подумал вдруг, что будет неплохо прихватить с собой несколько душистых веток и на дядюшкину дачу. После чего, быстро и несколько воровато оглядевшись по сторонам, немедленно претворил свою идею в жизнь. - И вот не совестно же паскудничать в общественном месте! А с виду ведь – приличный господин! Сконфуженно обернувшись, Макс увидел у себя за спиной бог-весть, откуда объявившегося здесь в эту неловкую минуту усатого дворника с метлой. - Да я же немного, всего пару веток! - Ну да, ты пару, да я пару! Опосля еще кто-нибудь штуки три – и что тут останется?!.. - Вы совершенно правы! – смиренно опустив голову, Макс сокрушенно вздохнул. – Это недопустимо. Если необходимо, готов возместить ущерб. Просто скажите, сколько я должен и… - Да погоди ты! Кому букет-то хоть заготовил? Барышне, али, может, мамаше своей? - Первое, - усмехнувшись, честно признался он в ответ. – Она мне нынче тайное свидание пообещала. - Ишь, ты! Отчаянная! – подивился дворник. – Из ентих, как их, стало быть, профурсеток – сухражисток, что ль? - Да нет, что вы! Никакая не суфражистка! Исключительно порядочная барышня! – горячо возразил Макс, которому внезапно стала нравиться эта игра. – И еще какая строгая! Слова лишнего не скажи, за руку другой раз просто так не тронь! Не представляете, как долго ее добивался! - Вона как! Ну, тода ладно! Ступай к своей строгой!.. Да не вздумай даж пытаться обмануть её, паршивец! - Как можно! Сами ведь сказали, что я приличный! – подчеркнуто церемонно раскланявшись с досужим дворником, Макс быстро подхватил со скамейки свои вещи и, прижимая к груди букет сирени, скорым шагом направился к выходу из сада, с трудом удерживаясь от смеха: вот бы услышала Полина весь этот разговор! Дача на Крестовском острове, где он оказался ближе к трем часам дня, была действительно совсем небольшой. Всего одна гостиная на первом этаже, хозяйственные помещения и три крохотных спальни на втором, мансардном. Так как все это помещение предназначалось исключительно для летнего времяпровождения, для отопления имелась всего одна печь. Зато в гостиной был устроен настоящий, пусть и тоже весьма скромных размеров, камин. При общей уборке его старательно вычистили и наполнили свежими сухими поленьями, которые Макс сразу же поджег. Не столько для тепла, сколько для уюта. Ведь ждать надо было еще довольно долго, целых четыре часа. Следующее, что он сделал – это отыскал свободную вазу, наполнил ее водой и поместил туда свой букет сирени, поставив его затем на подоконник. Ну а дальше пошел осматриваться уже более основательно. Потому что не был здесь, наверное, уже лет пятнадцать. С тех пор, как, овдовев в своем первом, бездетном, браке, дядя вскоре повторно женился на даме существенно моложе себя, нарожавшей ему затем аж четверых отпрысков. В связи с чем – а еще с тем, что новая супруга откровенно предпочитала Крестовскому острову летний отдых на острове Капри – домик, ставший слишком тесным для изрядно разросшегося семейства, сделался, по большому счету, совершенно не нужен. И долгое время пустовал, однако по какой-то причине до сих пор не был продан. К большому удовольствию Макса, который радовался словно ребенок, вновь и вновь нахваливая себя за то, что неожиданно вспомнил о нем теперь, в столь нужный момент. Скоротав подробным изучением своих новых, пусть временных, владений еще примерно час, и поняв, что успел проголодаться – не ел ничего с раннего утра, кроме той недопитой вокзальной чашки кофе, Макс вновь ненадолго отлучился для того, чтобы перекусить. А затем, купив на обратном пути свежих газет, чтобы было чем, себя занять – работать сегодня больше как-то не хотелось – вернулся уже окончательно. Думая о том, что если Полина всё-таки не приедет, будет даже и неплохо провести здесь, в тишине и покое, остаток текущего и два следующих дня своего якобы «нахождения» в Москве. Старинные бронзовые часы на каминной полке к этому времени показывали почти шесть…
Полина Черкасова: Каменный остров, всегда модный и престижный для обитания, и потому ранее безраздельно принадлежавший селившимся здесь рафинированным столичным аристократам, в последние два десятилетия заметно изменил свой привычный архитектурный облик. Ведь именно сюда, на смену традиционному классицизму, дерзко минуя все себе предшествовавшие, особенно явно вторгся, пресловутый «новый стиль», который чаще всего предпочитали богатые промышленники и купцы, известные артисты и художники, ещё до начала войны неожиданно облюбовавшие это место для строительства своих будущих городских дач и коттеджей. Повсеместно известный склонностью к всякому сложному декору, здесь модерн, впрочем, все же приобрёл и собственную, характерную лишь для Петербурга особенность: необычную сдержанность, рождавшуюся будто бы от природной скованности северной прохладой. Полина тоже полюбила этот уголок города практически сразу с тех пор, как перебрались в столицу. Потому уже в ту пору нередко приезжала сюда, чтобы просто побродить по тихим, почти безлюдным аллеям, разглядывая фасады домов и каждый раз отыскивая какую-нибудь новую и прежде не замеченную любопытную деталь. А теперь, после замужества, у нее появилась еще одна причина, чтобы бывать здесь чаще: именно на Каменном острове жили Санни и Адальбер де Колиньи. Однако сегодня Полина ехала отнюдь не в гости к друзьям, а, скорее, навстречу полной неизвестности. Поэтому и настроения любоваться тающими в мягком сумраке июньского вечера местными пейзажами не было буквально никакого. А внутреннее напряжение, по мере приближения к указанному ей Максом адресу только усиливалось. Чтобы не сойти с ума, Поля практически всю дорогу просидела, судорожно, до белизны, вцепившись пальцами в собственный ридикюль, оставленный на нервно сжатых коленях, и не подняв глаз даже когда наемный экипаж уже начал сбавлять скорость, а после и вовсе остановился. - Приехали, сударыня! – обернувшись, обратился к ней извозчик. Молча кивнув, Поля достала из сумочки и протянула ему деньги за проезд. Затем медленно сошла на тротуар и далее вновь сдвинулась с места лишь после того, как фаэтон уже скрылся из виду. Подойдя к ограде перед домом, она тихо отворила калитку и очутилась в палисаднике, некоторая заброшенность которого была заметна даже на самый первый взгляд, отчего складывалось полное ощущение, что им давно никто толком не занимается… Возможно, именно из-за этого и сам скрывавшийся за палисадником дом – тоже старый, деревянный, с резными наличниками на окнах и, похоже, выстроенный еще где-нибудь в прошлое царствование, вначале показался Полине совершенно необитаемым. Но нет, приглядевшись лучше, она увидела, что нижние окна всё-таки светятся. И пошла на этот свет, направляясь к крыльцу, скрытому под высоким козырьком, опиравшемуся на две колонны. В своей записке Макс сообщил «Незнакомке», что оставит ключ от входной двери справа на перилах лестницы: «Так, когда приедете, Вы сможете сами, без моего участия, её отворить и войти в дом. А я буду ждать Вас внутри…» Именно там он и обнаружился. Но, уже взяв его в руки, Полина вдруг вновь почувствовала сомнение: не будет ли всё-таки лучше прямо сейчас развернуться и уйти? Впрочем, еще секунду спустя, она уже тихо провернула ключ в скважине и толкнула дверь, которая тут же с тихим скрипом открылась внутрь дома. В передней было темно и тихо. Но из комнаты пробивался свет. Глубоко вздохнув, словно перед тем, как нырнуть в воду, Полина решительно пошла вперед и вскоре оказалась в гостиной, где ей внезапно открылась сцена, поражавшая своей привычностью и обыденностью: Макс, сидящий в кресле вполоборота к входной двери, читающий газету и спокойно покуривающий папиросу. Рядом стол, посреди которого стеклянная ваза с букетом едва распустившейся сирени, еще – чашка чаю… И совершенно ничего вокруг из того, что хотя бы близко можно было бы вообразить частью антуража тайного романтического свидания. Ни вина, ни бокалов, ни даже зажженных свечей. Почему-то от всего этого растерявшись, Полина замерла у входа. Между тем Макс, словно бы лишь только теперь заметивший её появление, спокойно опустил газету, затем взглянул на часы и, наконец, переводя взгляд на неё, кивнул и слегка улыбнулся: - А ты сильно задержалась! Что, Ники снова никак не хотел без тебя засыпать? При виде подобной реакции на её появление, все заготовленные прежде реплики тут же напрочь вылетели у Полины из головы. Глядя на мужа широко распахнутыми глазами, она смогла лишь молча кивнуть в ответ, хотя едва ли даже толком расслышала сам вопрос, словно молнией, пораженная внезапным озарением: он определённо ждал здесь именно её, а вовсе не какую-то другую женщину!..
Макс Черкасов: *со ставшей, наконец, зримой собеседницей* - Ну, что же, здравствуй, моя прелестная незримая собеседница! — практически сразу же подтверждая эту ошеломляющую догадку, Макс чуть улыбнулся, стянул с носа очки, аккуратно убрал их в карман, а после встал из кресла и неспешно подошел к ней поближе. — Вижу, решилась всё-таки на измену своему чёрствому болвану, пока он занят в Москве скучными служебными делами? Шок и недоумение сменила горячая волна стыда. По-прежнему не в силах вымолвить и слова, Полина хотела понять теперь только две вещи: как он узнал?! И главное — как давно? Вопросы эти бились в голове, словно стая перепуганных птиц, до тех пор пока Макс внезапно не упрекнул её в измене. Всерьёз, или, может, лишь только в шутку — неважно. Но именно в этот миг Поля будто очнулась. И, в буквальном смысле встряхнувшись, нахмурилась, а после, наконец-то вспомнив, что лучшая защита — это нападение, ринулась в наступление уже сама: - «Измену»?! Ах, так это, выходит, именно я, забыв супружеский обет, «решилась» на тайную интимную переписку на стороне?! — воскликнула она тихо, стараясь не выдать волнения и как можно более точно скопировать интонации мужа. - Конечно! — чуть пожимая плечами, откликнулся Макс, давно ожидавший подобного выпада. — Или, может, это я начал её первым? К тому же, Ваша Честь, позвольте возразить еще и по поводу самого такого определения! Если это общение и стало в итоге более… близким, чем вначале, то лишь только потому, что я не видел иного пути его прекратить! - А, то есть, по-твоему, лучший способ пресечь бессовестный эпистолярный флирт — это превратить его в настоящий адюльтер?! Ну, надо же, как интересно! - Да уж и не говори! — горячо согласился Макс. — Особенно, если учитывать, что тебя вообще-то никто не заставлял на него отвечать. И уж тем более принимать моё нынешнее предложение… — спокойно складывая руки на груди, прибавил он вдруг, а затем приподнял брови и многозначительно умолк, продолжая иронически поглядывать на неё сверху вниз. - А я и не собиралась! — воскликнула Полина, все больше раздражаясь тем, с какой лёгкостью Макс отражает её атаки, и в то же время понимая, что успела выложить перед ним уже практически все свои козыри. — Хотела лишь открыть душу и описать, что чувствую. Пусть и от имени другой женщины. - Но, черт возьми, зачем?! Что мешало это сделать в простом, обычном разговоре, Поля?! - Затем, что тебе всегда было не до меня, Макс! - Неправда! На самом деле, это я будто бы перестал для тебя существовать с тех пор, как… Неважно! — внезапно сообразив, что едва не сказал лишнего, Макс осекся и, махнув рукой, отвернулся. Но Полина, которая все равно без труда прочла до конца его мысль, уже не думала униматься: - Да нет, ты лучше продолжай! Потому что как раз это и важно! Вот, выходит, в чем истинная причина? В Ники?! А я виновата в том, что уделяю слишком много времени нашему сыну вместо того, чтобы развлекать тебя?! - Поля, ты несешь сейчас абсолютно дикие вещи! За которые тебя извиняет лишь нынешнее душевное состояние и твой пол, — вновь вскидывая взгляд на жену, довольно сухо бросил Макс, впервые ощутив себя в этом споре по-настоящему задетым — скорее всего, из-за того, что в глубине души был, пожалуй, готов признать: в чем-то Полина здесь, вполне возможно, и права… - Мой пол?! А может, лучше сказать мое происхождение? — суживая глаза и упирая руки в боки, меж тем, язвительно выговорила она. — То ли дело расчудесная «Незнакомка» из вашего круга, ведь правда же?! Она и мыслит возвышенно, и чувствует тоньше… Не то, что скучная жена, которая сутки напролёт возится то по дому, то в детской! С которой и поговорить-то не о чем! - Не приписывай мне, пожалуйста, своих измышлений! — возмутился Макс. — Я вовсе не это имел в виду! - А что же?! Что ещё заставило тебя мне изменить? - Да с кем, Поля?! С тобою же самой? Этак ведь и мне бы надо обвинять тебя в измене, раз ты сюда приехала! Окстись, я начинаю всерьёз тревожиться за твой рассудок! - Я ехала не на свидание, а посмотреть тебе в глаза! Потому что, в отличие от тебя, точно знала, кого здесь увижу! - А я точно знал, что приглашаю тебя… - Не лги, ты не мог знать! Для этого надо быть телепатом! - Ну, значит, именно он я и есть! Телепат! - Ты есть идиот! И обманщик! - Ах, ну да! Оскорбить ведь всегда проще, чем что-то доказывать! - Это ты должен доказывать! — ткнув ему пальцем в грудь, немедленно заявила Поля. — Ты, а не я, запомни! Кто тебе рассказал, Саша?! - Она-то здесь при чем?! — памятуя о данном Адальберу ещё в день их разговора слове никоим образом не впутывать в грядущее объяснение с женой его Александру, да и просто затем, что это уже совершенно не имело значения, Макс постарался как можно убедительнее изобразить удивление. — Нет, однажды я просто случайно увидел тебя на Почтамте и обо всем догадался. Сопоставил факты и сделал выводы. - И ничего мне об этом не сказал?! - Да вот, видишь ли, стало вдруг интересно, как далеко ты способна зайти в своём безумии! - А мне было любопытно, как низко ты способен упасть! - Что же, теперь твоё любопытство сполна удовлетворено. Позволь поинтересоваться, ты счастлива? - Да, потому что знаю настоящую цену твоим клятвам! - Ну, в стоимости компромиссов с совестью ты действительно разбираешься лучше меня… - Что-что ты сказал?! — перебивая его и едва дыша, выговорила Полина, которую в этот момент будто бы вдруг окатили крутым кипятком. И далее, даже не успев толком понять, как это вышло, с размаху влепила Максу щедрую пощёчину. Не помедлила бы и со второй, если бы он следом немедленно крепко не схватил её за запястье. — Какой же ты… - Кто?! — чуть бледнея от гнева, так же тихо процедил он сквозь зубы, не давая ей вырваться. — Ну, что ж ты умолкла, любимая? Ещё минуту они молча мерили друг друга огненными взглядами, а потом Макс вдруг притянул ее к себе и поцеловал.
Полина Черкасова: *с неверным и самым желанным* Подчиняясь его воле, прижимаясь к нему и инстинктивно отвечая на эту неожиданную, но полную неподдельной страсти ласку, Полина поначалу полностью отдалась сладостному томлению, которое неизменно рождали в ней поцелуи мужа, заставляя порой забывать обо всем на свете, терять способность мыслить и контролировать свои желания. Но вскоре в её сознании все же вновь зашевелилась смутное недовольство, оформившееся затем в мысль о совершенной абсурдности происходящего. В конце концов, она зла и обижена! И потому просто не может, не должна позволять Максу так легко отпраздновать над собой победу! Окончательно очнувшись и упершись кулаками ему в грудь, Поля попробовала высвободиться, да не тут-то было! Лишь после того, как пришлось пойти на крайние меры, Макс, наконец-то отпрянул, и, удивлённо на неё уставившись, слизнул со своих губ каплю крови: - Ты зачем… меня укусила?! - Сейчас же отпусти, слышишь?! Не то будет ещё хуже! - Да, а по-моему, вышло совсем неплохо, мне даже понравилось… - Болван! — дернувшись в его объятиях, Полина ещё раз попыталась вывернуться, но всё так же безрезультатно. - Вероятно, — продолжая пристально разглядывать её лицо, Макс тихо усмехнулся, — чем же еще объяснить, что я влюбился в ненормальную? И после, все с той же улыбкой, вновь бесстрашно наклонился к её губам, явно не допуская и мысли, что может быть отвергнут. И это выглядело бы крайней степенью самонадеянности, если бы Полина в тот же миг его не опередила. И, кажется, даже с ещё большим пылом, нежели его недавний собственный. Так, что Макс – если бы вдруг оказался теперь способен хоть что-либо соображать, верно, мог бы поклясться, что его ещё никогда не целовали так зло, неистово и возбуждающе. Хотя, в этом смысле Полины чары и прежде всегда действовали на него абсолютно сокрушительно. Просто теперь стало вдруг отчетливо ясно, что тогда это был еще далеко не предел… Окрашенная ревностью, будто каплями его крови, привкус которой они чувствовали уже вдвоем, их страсть полыхала так горячо и жарко, что было попросту немыслимо не дать ей немедленного удовлетворения. Подхватив Полю на руки, Макс донёс её лишь только до стола, усадив затем на его край, недалеко от вазы, наполненной благоухающей особенно ароматно ближе к ночи сиренью. Ещё несколько минут они, продолжая целоваться, что-то друг на друге расстегивали, потом торопливо снимали, а после уже, кажется, и просто срывали, стремясь к тому, чего так жаждали – стать еще ближе, стать одним, единым целым. В какой-то момент Макс бережно уложил Полину навзничь, спиной на стол, прежде мягко расцепив пальцы ее рук, сжатые у него на плечах; затем, заведя их вверх, ей за голову, и удерживая своею рукой оба её тонких запястья, принялся вновь осыпать поцелуями шею, груди и соблазнительную ложбинку между ними. Вторая его рука, тем временем, уже осторожно отыскивала самые чувствительные места между её бедер. И всё это время он, ни на миг не останавливаясь, то и дело поднимал голову, чтобы вновь взглянуть на её разгоравшееся всё ярче лицо, увидеть взор из-под полуопущенных ресниц, становившейся всё более туманным и отсутствующим. Обнаружив себя, после их недавней короткой, но жаркой схватки, вновь полностью во власти Макса, Полина больше не стала сопротивляться. Вместо этого, прикрыла глаза и, напротив, замерла, принимая ласки мужа и наслаждаясь своим своеобразным покоем. Так что теперь лишь прерывистое дыхание, да лёгкая дрожь во всем теле при каждом новом прикосновения или поцелуе могли быть для него знаком того, что она вовсе не безразлична к происходящему. Но будто разгадав этот замысел, никуда не спешил уже и сам Макс: ни на миг не прекращая ласк, однако непостижимым образом не позволяя Полине достигать самого пика наслаждения даже тогда, когда последнее уже казалось неизбежным, он буквально сводил её с ума. В конце концов, совершенно измученная этой сладкой пыткой, она поняла, что не может более терпеть и открыла глаза. Это случилось ровно в тот миг, когда последний из очередной порции поцелуев Макса растаял под его же горячим дыханием на мочке её уха, а сам он вновь слегка отстранился, разглядывая её лицо. Также к нему тогда повернувшись, Полина подалась навстречу, поймав своими губами его губы. Затем высвободила руки и обняла за затылок, зарываясь пальцами в волосы мужа, одновременно обвивая своими ногами его мужа, и заставляя выпрямиться вместе с ней. А далее, не отпуская его губ, прильнув к нему всем телом, принялась двигаться так, словно бы они уже занимались любовью. Хотя на самом деле их все еще разделяла не снятая одежда. Обозвав её сдавленным шепотом «маленькой мошенницей», Макс тотчас же попытался уладить это недоразумение, но, оттолкнув его ладонь от пряжки ремня, Поля лишь усмехнулась. И затем, вновь целуя его шею и грудь, весьма ловко расправилась с нею, и с брючной застёжкой сама. А потом, снова отстранившись, не позволяя Максу больше себя целовать, принялась медленно ласкать рукою его до предела разгоряченную плоть. Внимательно при этом наблюдая, как тут же неуловимо меняется выражение его лица: как он сильнее сжимает зубы, судорожно втягивая воздух, как едва заметно дрожат, припускаясь, его веки и длинные чёрные ресницы — и чувствуя, как ещё сильнее возбуждается от этого сама. Макс всегда был её единственным мужчиной. Именно в его объятиях Полина впервые постигла искусство плотской любви. Он же продолжал оставаться в этом для неё главным учителем и после. И наука его всегда постигалась ей с легкостью и наслаждением. Тем не менее, некоторые вещи, которых Макс желал — или хотел бы сделать с нею сам, все ещё порой приводили Полю в чувство смущения. Почему-то лишь только прямо сейчас, сполна осознав дремучую глупость подобного стыда, она окончательно избавилась от этих надуманных рамок. И признала, наконец, что не может быть ничего естественнее, чем желание доставить радость своему любимому человеку. И что нет большего своего удовольствия, нежели знать, что ты сполна на это способен.
Макс Черкасов: * с моим ревнивым счастьем* Догадавшись, что именно она собирается сделать, Макс немного удивился. Дело в том, что с ещё самого начала их близких отношений он взял себе твёрдое правило ни за что не принуждать Полю к тому, что ей по какой-то причине неприятно, или неловко. Несмотря на то, что порой совершенно не понимал некоторых её отдельных решительных «нет» в их интимной супружеской жизни. Вернее, не понимал, что в этом может её смущать. Но, как уже было сказано, никогда не настаивал и уж тем более не заставлял, где-то про себя даже умиляясь такому забавному противоречию: бойкости, а местами даже и абсолютно не женской решимости в одних жизненных ситуациях и явной стеснительности в других, так же вполне обычных. Вот и сейчас, как только ее рука по-хозяйски скользнула вниз по его животу, буквально замер, боясь пошевелиться и остановить порыв, о котором — в Полином исполнении, давно фантазировал. И даже однажды как-то попробовал попросить её об этом наяву, но не ощутил встречного энтузиазма… Теперь же Полина вдруг решилась сделать все сама, совершено без всяких просьб. И, боже милостивый, как же восхитительно это было!.. Бережно держа её за хрупкие плечи, Макс мог сейчас лишь молча смотреть ей в глаза. Всё прочее Поля — так же безмолвно — ему запретила, ловко уклоняясь от любых попыток ответить на свою ласку или хотя бы даже просто поцеловать. Сколько это длилось — Макс точно не знал. Уже через пару секунд время превратилось в условность. Главным же стало — сохранить остатки самообладания. Ещё немного. И ещё… А потом он все же не выдержал. Убрав прочь от себя руку жены, поднял повыше и согнул в колене её ногу, а после вновь уложил саму Полю спиной на стол и, не выжидая более, овладел ею уже по-настоящему. Когда же они вновь замерли, вместе переживая миг наивысшего блаженства и тяжело дыша, прижимаясь щекой к её влажному от проступившей испарины виску, Макс усмехнулся, качнул головой и вдруг прошептал: - Вот только посмей хотя бы ещё один раз усомниться, что ты и есть моё одно-единственное на свете счастье!.. Ревнивая моя… незнакомка… - А по-моему, до всей этой истории, мы с тобой оба не очень-то хорошо знали друг друга, — откликнулись Поля, улыбаясь так же безмятежно и ласково выводя кончиком пальца незримые узоры на его плече. Чуть отодвинувшись, чтобы лучше видеть её лицо, Макс вопросительно приподнял брови. - Было глупо выдумывать о тебе всю эту ревнивую чушь, так что прости меня, пожалуйста! Клянусь, что никогда более в тебе не усомнюсь! Но в то же время, я ничуть не жалею, что затеяла это в принципе. - Да, любимая, вот в этом ты, несомненно, права! — самым серьёзным тоном согласился с ней Макс, в глазах у которого, тем не менее, вовсю плясали смешливые черти. — А иначе просто так и осталось бы до конца не ясно, на какие немыслимые причуды и странности мы с тобой способны! - Господи, и как же тебе только люди всерьёз доверяются! — вновь хмурясь, впрочем, тоже не всерьёз, Полина слегка шлепнула его ладонью по подрагивающей от смеха спине и решительно потребовала вернуть её в вертикальное положение. Но более «на волю» стремиться не пыталась, вместо этого положила голову ему на плечо, и после ещё довольно долго сидела на краю стола, в объятиях у выпрямившегося в полный рост и ласково приникшего губами к её макушке Макса. И было им в эти минуты так хорошо и спокойно, что не требовалось даже слов, чтобы об этом говорить, а мысли текли спокойно и плавно. Хотелось тоже лишь одного: чтобы это продлилось как можно дольше — хотя бы на всю эту короткую летнюю ночь. Но слишком ясное понимание того, что Лиза устроит дома фантастический переполох, если она не вернётся туда до утра, все же заставило Полю вернуться в реальность первой. Когда Макс услышал, что им все же придётся отправиться восвояси, причём, как можно скорее, на его лице разом отразилось все испытываемые по этому поводу эмоции. Столь явно, что Поля даже невольно улыбнулась: - Иногда ты ещё больший ребёнок, чем твой сын! И затем, поцеловав его в нос, выскользнула из его рук, оглядываясь по сторонам в поисках деталей своего туалета, а заодно – оценивая степень беспорядка, которую они успели учинить вокруг. По счастью, картина выходила не слишком страшная. - А чей это дом? - Моего дальнего дядюшки. - Выглядит так, будто он бывает тут не слишком-то часто, - застёгивая пуговицы на блузке, то ли просто отметила вслух, то ли спросила Поля. - Так и есть, - неохотно принимаясь за одевание следом за женой, ответил Макс, когда окончательно понял, что настоять на своём всё-таки не удастся. – У него много домов. Есть возможность выбирать. Почему ты спросила? Тебе тут не нравится? - Напротив, здесь очень уютно! - возразила Полина. – И, наверное, очень приятно проводить лето. Не то, что у нас, в центре. Спустя еще полчаса, они уже брели вдвоём по Берёзовой аллее. На улице в этот час было уже совсем пусто. А в густых зарослях жасмина по всей округе уже начинали свой ночной концерт певчие птахи. Ближе к городу, несмотря на поздний вечер, стало чуть оживлённее – ярко горели окна доходных домов, кое-где встречались и припозднившиеся прохожие, а на Пермской им даже попался свободный экипаж. Дома Лиза выскочила в прихожую в ту же самую секунду, как только Полина туда ступила – как будто все это время караулила поблизости. При этом взволнованное выражение на ее лице мгновенно сменилось недоверчивым удивлением, а всё потому, что следом за самой барыней, из парадного за порог квартиры, как ни в чем не бывало, вдруг шагнул и ее супруг, каким-то чудесным образом внезапно вернувшийся так скоро из Москвы. - Всё хорошо, Лиза, не беспокойся, мы уже здесь. Я сейчас зайду к Ники, - совершенно обычным тоном, будто бы вовсе и не случилось ничего экстраординарного, Полина спокойно улыбнулась и предложила няньке пойти в её комнату и отдохнуть. А затем повернулась к мужу. – Или лучше давай вместе? Хочу тебе кое-что показать. Стоя возле колыбели сына, они какое-то время тихонько наблюдали, как он спит – забавно шевеля губами и сосредоточенно хмурясь. Будто видит перед собой нечто чрезвычайно интересное и увлекательное. - Вот он, твой единственный для меня на свете соперник! – приподнявшись на цыпочки и дотянувшись до уха Макса, улыбаясь, чуть слышно, шепнула Полина, - Но даже он – твоя частица. Твой характер и твоя кровь. - Но ведь и твоя, в то же самое время? – тут же кивнул он в ответ, не сводя глаз с сонной мордашки. - Только вас двое, а я все равно одна. Такая вот нехитрая арифметика, милый. - Да уж, дилемма! – со вздохом кивнув, вновь шепотом согласился с нею Макс. – Однако не можем же мы с ним бесконечно за тебя воевать, верно? - Никак не можете! – чувствуя подвох в серьезном и вдумчивом тоне супруга, Поля продолжала улыбаться, глядя теперь уже на него. - Ну, что же, если так, значит, тогда все равно придется нам с ним как-то договариваться. - Думаю, это абсолютно неизбежно! - Ладно, чего уж… Договоримся, когда проснется. Но лишь о том времени, когда он бодрствует! А когда спит – вот здесь ты точно моя и только моя! – обнимая ее за талию и вновь притягивая к себе, заявил Макс. – Это – моё ему окончательное условие, и обсуждению оно точно не подлежит!
Полина Черкасова: Август этого года выдался непривычно солнечным для Петрограда. Дождливыми оказались всего несколько дней, когда, налетая с моря чёрными грозовыми тучами, на город обрушивались короткие ливни, что наскоро омывали пыльные гранитные набережные с каменными дворцами, а затем, тотчас же уносясь обратно, вновь оставляли столицу во власти нещадно палящего небесного светила. Спасаясь от удушающей жары, многие горожане разъехались по дачам и близлежащим имениям; иные отбыли на морское побережье. И даже те, кто были вынуждены по каким-то причинам оставаться в разогретом солнцем каменном мешке, старались бывать днями на улице как можно реже, спасаясь распахнутыми для сквозняка настежь окнами и дожидаясь прихода вечера, что приносил едва ощутимую прохладу. Из-за служебных дел Макса, проводили это лето в городе и младшие Черкасовы. Впрочем, сменили на время место своего постоянного обитания и они, обосновавшись на той самой Каменноостровской даче, что, можно сказать, сыграла – пусть даже и невольно, заметную роль в их примирении. Вскоре после которого Макс опять позвонил дяде — не только для того, чтобы поблагодарить, но ещё и затем, чтобы поинтересоваться возможностью вновь занять этот дом. Однако теперь уже всем своим семейством и на более продолжительный срок. Например, на целое лето. Разумеется, ему не отказали, и потому, в середине июня, Черкасовы переселились на Каменный остров вместе с чадами и домочадцами. И после ни разу об этом не пожалели. Нынешняя удушающая жара тоже куда как легче переносилась в тени старых лип и дубов, нежели в городской квартире. Вечерами же тут и вовсе наступала благоуханная тишина, заставлявшая порой забывать, что всего в нескольких верстах всё так же неостановимо течёт обычная столичная суета. Еще одним неоспоримым плюсом переезда на дачу оказалось соседство с де Колиньи. В этом году они также не могли уехать из Петрограда из-за деликатного Сашиного положения и уже скорых родов. Поэтому теперь оба семейства встречались гораздо чаще, больше общались, а, следовательно, и сильнее дружески привязывались друг к другу. Вот и на прошлой неделе, пока дома отсутствовали их мужья, надумавшие посетить футбольный матч на стадионе Северного банка*, Полина и Санни вновь проводили первую половину воскресного дня вдвоем. Вернее, втроем, так как Ники тоже прибыл в гости к маминой подруге на своём личном «экипаже» — коляске. И теперь, сидя на пушистом ковре посреди гостиной, увлечённо разбирал на составные части деревянную пирамидку, разглядывая и пробуя каждую деталь на зуб, которых стало за последние месяцы значительно больше. Сами дамы, тем временем, пили чай, обсуждая последние новости и скорый приезд Ольги Дмитриевны, которая намеревалась затем остаться в Петрограде уже до самых Сашиных родов. Именно в этот момент в комнату и заглянула горничная, доложив хозяйке, что к ним прибыл еще один посетитель, доктор Отт. - Почему же ты не сказала, что ждёшь визита врача? – взглянув на подругу, удивилась Полина. – Мы бы с Ники давно уже отправились восвояси! - Да я и не ждала… - не менее растерянно отозвалась Саша, и велела немедленно пригласить Дмитрия Оскаровича к ним в гостиную. - Прошу извинить за внеурочный визит, графиня, — раскланявшись прежде с обеими дамами, произнес известный акушер, наблюдение у которого могли позволить себе лишь представительницы высшей столичной знати, остававшийся, тем не менее, весьма простым и доступным в общении человеком, от манер и обхождения которого были без ума все его великосветские пациентки. Вот и Александра сразу же заулыбалась, захлопотала, предлагая неожиданному гостю присесть, выпить чаю, а заодно и рассказать, чем она заслужила такую честь как его личный приезд без вызова. Что, и в самом деле, было довольно редким событием, если речь, конечно, не шла о дамах из императорской фамилии. - Собственно, я лишь проезжал мимо вашего прекрасного дома, возвращаясь от пациентки, ну вот и решил навестить заодно и вас, чтобы не ехали послезавтра в клинику по нынешней чудовищной духоте. Это совсем неполезно в вашем положении. Но, вижу, у вас гости… - Нет-нет, доктор, что вы! Мы уже уходим! – тихо запротестовала Полина, впервые лицезревшая столь важную персону как господин лейб-медик. - Наше общение с Александрой Александровной не затянется надолго, это лишь заурядный, плановый осмотр. Так что, если на самом деле никуда не торопитесь, просто немного подождите нас здесь вместе со своим малышом… Какой, к слову, очаровательный ребенок! Такие умные глазки! И очень похож на вас! – улыбнувшись Никите, который, оставив свои игрушки, теперь внимательно за ним наблюдал, Дмитрий Оскарович подал руку графине, помогая ей подняться с дивана, и затем увёл её куда-то вглубь дома, оставив Полину наедине с сыном. Осмотр окончился спустя полчаса. Вернувшись в гостиную вместе с Санни, далее доктор, впрочем, задержался там еще не более пяти минут. После чего извинился и сказал, что должен ехать по другим делам. И тут Полина, которая к этому времени уже окончательно решила отправиться домой – Ники пора укладывать спать, да и Макс скоро вернется, вдруг неожиданно вызвалась его немного проводить. Чем, кажется, вызвала некоторое удивление не только у Санни, но и у самого доктора. Хотя вслух его никто из них, разумеется, и не высказал. Воскресенье нынешней недели, Макс и Полина проводили полностью вместе. После завтрака, пока на улице еще не сделалось слишком жарко, было решено немного побыть в саду. В особенно полюбившейся всем, увитой плющом и диким виноградом, беседке, куда Лиза вскоре принесла большой кувшин с прохладным морсом и плед. Его, увидев Макса, идущего по тропинке от дома с Ники на одной руке, и с корзинкой детских игрушек в другой, Поля, впрочем, тут же расстелила на траве неподалеку. После этого, устроившись рядом, они какое-то время развлекали сына, пока, утратив интерес к их персонам, тот вновь не сосредоточился на вдумчивом изучении своего любимого красного деревянного коника. - Письма, Макс! — проговорила тогда Полина, извлекая из кармана пучок конвертов, что уже успела рассортировать после получения, положив сверху самые важные. *Чемпионат Петрограда по футболу 1916 стал ХVI-м первенством города, проведенным Петроградской Футбол-лигой
Макс Черкасов: - А, благодарю! — откликнулся он, едва закончив расставлять шезлонги, которые только что тоже перетащил из беседки сюда, поближе к Ники. И затем, удобно растянувшись в одном из них, забрал из Полиных рук сразу всю стопку. Первым, отложив в сторону прочие, Макс открыл, конечно же, письмо от матушки. И тут же стал читать. Частью про себя, кое-что вслух, а что-то — просто затем пересказывая: - Ну вот… Пишет, что, слава богу, здорова… шлет вам с Никитой большой привет. А еще сообщает, что в этом году у нас в имении отличный урожай красной смородины и потому будет много джема. В детстве он был моим любимым… Прежде мама всегда готовила его сама, прямо в саду. И обязательно добавляла листики мяты. От этого получается очень приятный, свежий вкус… Опустив на мгновение исписанный по-старинному каллиграфическим почерком лист, он мечтательно улыбнулся тем давним детским воспоминаниям, и затем вновь продолжил чтение: - О, обещает скоро прислать нам несколько банок из свежесваренного! - Прекрасно, люблю смородину. У нас около дома тоже росли два больших куста. Наверное, теперь совсем уже одичали. - А папа, оказывается, всерьёз увлёкся в этом году рыбалкой! Каждое утро, ещё до завтрака, уходит на реку и возвращается лишь к обеду… Правда, если верить матушкиным словам, ничего крупнее плотвички ещё ни разу не поймал… - Полагаю, вот именно отсюда и проистекает подобный азарт! — чуть улыбнулась Полина, занявшаяся, тем временем, кое-каким рукоделием. — Это общее у вас всех, даже у Ники. Если уж чем увлечены, то ни за что не остановитесь, пока цели не добьетесь, — прибавила она, кивая в сторону сына, который все так же самозабвенно пытался отгрызть коню его деревянную гриву. — Но было бы забавно взглянуть на Евгения Максимовича в летней панаме и с удочкой на берегу реки! С трудом себе его таким представляю! - Да вот, признаться, я и сам! — развёл руками Макс, принимаясь за следующее письмо. Было оно от Таты Веригиной, московской кузины мужа. Эту маленькую блондинку с дерзко-короткой стрижкой Полина видела лично пока всего один раз, на Сашиной свадьбе. Познакомив их между собой, после, уже снова наедине, муж заметил, что Тата не только талантливая художница, но и весьма решительная особа, не побоявшаяся однажды взять судьбу в свои руки. Не поясняя, впрочем, деталей. Но Поле хватило и этого, чтобы проникнуться невольной симпатией, ведь и она знала, как трудно порой даются подобные решения. Немного позже, ей также понравилось, как остроумно и легко Тата умеет излагать свои мысли — судя по тем отрывках из её редких писем, которые Макс иногда зачитывал вслух. Вот и сейчас Поля с интересом прислушивалась к весьма ироничным заметкам об особенностях жизни в военном Париже, по-прежнему не выпуская из рук своей вышивки. Которую, впрочем, тихонько отложила в сторону, как только Макс, не глядя, взял третье письмо… И внезапно замер. - Что такое? — с лукавой улыбкой наблюдая, как он удивлённо крутит в руках конверт, что, помимо отсутствия почтовой марки и штемпеля, привлекал внимание странным, немного ломаным почерком, которым было выведено имя адресата. — Кто пишет? - Да вот, кажется, вновь одна наша с тобой общая знакомая, — на миг сдвинув с носа очки, Макс пристально посмотрел на жену. — А я был почему-то уверен, что больше посланий от неё не увижу… - Ну, вдруг она хочет сообщить тебе что-то крайне важное? - Даже так? Ну что же… — вновь коротко глянув на Полину, он распечатал конверт и прочёл: «Мой бесценный друг! Некоторое время по понятным причинам я более не решалась Вам писать, но недавно поняла, что всё же хочу сделать это ещё один раз. И пускай мои слова станут последним аккордом той прекрасной мелодии, которую мы создали с Вами вместе. Именно поэтому здесь я напишу самое важное. То, о чем никогда не умею говорить вслух, хотя чувствую это всем сердцем и переживаю всей душой. Вы самый замечательный мужчина на свете! Тот, рядом с которым мечтает оказаться абсолютно любая женщина! Потому что щедро дарите не только любовь, но также даёте несокрушимую уверенность в себе и своих силах. За это я тоже буду всегда Вам благодарна. Как и за Ваши чудесные, искренние письма. Как и за то наше единственное свидание, память о котором я теперь ношу не только в своём сердце, но ещё и под ним…» - Это… правда?! — тихо выговорил Макс, отложив в сторону недочитанный лист. Затем встал из своего шезлонга и сел на корточки рядом с тем, в котором расположилась Полина, взиравшая на него с едва скрываемой улыбкой. - Что?! — переспросила она, приподнимая брови. — Уж не желаешь ли ты сказать, будто и эти признания тебя не убедили, негодник?! - Да нет же, Господи! Я о другом… Об остальном! - Остальное тоже правда! — ласково целуя его в нос, Поля наконец-то счастливо рассмеялась. — Так что чуть больше, чем через полгода, «соперников» у тебя, «мой бесценный друг», станет аж в два раза больше! Но что же делать, сам виноват! - Виноват! — смеясь вместе с женой, крепко её обнимая и целуя, тотчас с готовностью кивая, откликнулся Макс. — Конечно же виноват, любимая! Ничуть вины не отрицаю… Но при этом ни капельки не раскаиваюсь. И в будущем чрезвычайно склонен к рецидивам!
полная версия страницы