Форум » Постскриптум » Сестра любви » Ответить
Сестра любви
Макс Черкасов: Время действия: весна 1916 года Место действия: Петроград Участники: Полина и Максим Черкасовы, Александра и Адальбер де Колиньи «Ревность — сестра любви, подобно тому, как дьявол — брат ангелов» Станислас де Буфлер
Ответов - 66, стр:
1 2 3 4 All
Макс Черкасов: Скорее еще только обещающий скорую весну, нежели, на самом деле весенний, мартовский день, морозный и солнечный, давно уже перевалил за полдень, когда тяжелая входная дверь Окружного суда на углу Литейного и Шпалерной в очередной раз распахнулась, исторгнув из недр помпезного здания бывшего Арсенала двух молодых людей. При ближайшем рассмотрении, один из них, впрочем, выглядел определенно старше и солиднее, чем его спутник – совсем еще молодой, хоть и стремящийся держаться с такой же элегантной непринужденностью, как и тот, кого он сопровождал. - Ох, и смешали вы им нынче карты, Максим Евгеньевич! Алсуфьев аж в лице изменился, когда вы спросили его свидетеля, в каких отношениях тот состоял с женой обвиняемого! - Не «обвиняемого», а «подзащитного». Или уж «доверителя», Рябинкин! – повернувшись и глянув на него сверху вниз – в прямом смысле, из-за слишком очевидной разницы в росте, немного снисходительно заметил в ответ Черкасов. – А то ты и сам уже, словно прокурор. - Ой, что это я, и правда! – смешался тот, опуская глаза и едва ли не краснея от смущения. Чем в очередной раз вызвал к жизни и без того постоянно терзающий сознание Макса вопрос – ради чего этот стеснительный и не отличающийся красноречием молодой человек так истово рвется именно в адвокатуру? Где для успеха важны не только блестящее знание юриспруденции, но также хорошо подвешенный язык, умение убеждать и определённый природный артистизм. Иными словами, те свойства, которыми, в отличие от самого присяжного поверенного, его новый помощник особо не обладал. Хотя в остальном Макс был им почти доволен. Причем, «почти» это было обусловлено скорее не деловыми качествами самого Сергея Афанасьевича, а в большей степени с тем, что тот не был… Полиной. Потому что с тех пор, как более полугода назад она, наконец, согласилась оставить свое место в «предбаннике» и полностью сосредоточиться на куда более важном и ответственном для всякой женщины деле – подготовке к грядущему материнству, организовать работу конторы на равном уровне не удалось никому из двух ее последователей. Каждый из них продержался при Максе не более месяца. Закрепиться удалось лишь третьему, вчерашнему студенту юридического факультета, оказавшемуся, к счастью, достаточно толковым, чтобы Черкасову не впасть в отчаяние окончательно. Так как после сразу нескольких сложных и успешных процессов, которые удалось выиграть в течение последнего года, молва о его деловых качествах, благодаря газетам, вышла уже и за пределы столицы. И теперь доверители порой приглашали его представлять их интересы не только в Петрограде, но и в прочих городах империи. Как больших, так и не очень. Хотя, на последнее он соглашался все же крайне редко. Слава богу, работы хватало и здесь, в столице. Да и Полину с маленьким Никиткой не хотелось оставлять в одиночестве даже ненадолго в это военное и, увы, уже не такое спокойное, как прежде, время. Хотя в последнем, объясняя потенциальным иногородним клиентам невозможность взяться за их дело, Черкасов бы, разумеется, никогда вслух и не признался. Да, в общем, и с самой Полей о подобном не говорил. Ей нынче и без войны хватало забот и тревог. Пускай немалую часть их, по мнению Макса, она и взвалила на себя совершенно напрасно. Хотя еще даже в деликатном положении, Полина деятельная натура с трудом могла мириться с тем, что приказывает природа. Поэтому стоило огромных усилий убедить её полностью оставить дела в конторе и посвятить себе и будущему малышу хотя бы те полтора месяца, что оставались до его появления, проведя их в полном покое и расслаблении… Тогда Макс, правда, не думал, что это же время станет последним спокойным и для него самого. Ибо, едва появившись на свет, его маленький сын буквально сразу устроил всё так, чтобы сделаться в их доме единственным властелином и повелителем. Причем, судя по всему, даже не на месяцы, а сразу на долгие годы вперед. Так как именно вокруг него теперь крутился весь их с Полиной быт, все разговоры, все грядущие планы, и даже та часть семейной жизни, которая прежде принадлежала лишь им двоим. Окунувшись с головой в материнство, подойдя к этому со всей присущей ей по жизни ответственностью, Поля, верно, вознамерилась стать самой совершенной матерью на свете. И оттого решительно отказалась от всякой помощи в уходе за новорожденным малышом. Сама его кормила, сама купала… Баюкала бессонные ночи напролет тоже сама, сердито отвергая настойчивые предложения взять в дом хотя бы постоянную няню, раз уж ей не хочется, чтобы «её сына кормила своей грудью какая-то чужая женщина»… Что касается Макса, то, как и у большинства новоиспеченных отцов, его собственные чувства к сыну на данный момент были все еще не такими определёнными. То есть сына он, конечно же, любил. Ровно настолько, насколько вообще можно говорить о любви и привязанности к маленькому, неразумному и что-то постоянно настойчиво требующему существу, не дающему при этом взамен пока, в общем-то, ничего, кроме приятно ласкающего мужское самолюбие понимания, что обзавестись законным наследником и продолжателем рода удалось буквально с первой же попытки. В остальном отношения Макса с сыном пока куда более походили на конкуренцию – особенно в том, что касалось любви и внимания одной совершенно необходимой сразу им двоим женщины. И победить в этом соревновании, да даже хотя бы сравняться по очкам, шансов у старшего участника этой гонки априори было немного. Ибо, что есть любовь и привязанность женщины к мужу против её же материнского инстинкта? Понимая это, Макс, конечно же, смирялся и терпел. И готов был терпеть и ждать еще дольше, сколько потребуется. Но порой сдерживать эту глупую и абсолютно недостойную взрослого мужчины, а ныне уже – и отца целого семейства, обиду становилось почти невмоготу. Отвлечься обычно помогала работа. Поэтому можно было смело признать, что как минимум парой-тройкой блестяще выигранных за последние пять месяцев судебных процессов Черкасов точно был «обязан» именно маленькому Никите Максимовичу. Да и нынешнее – довольно сложное, дело, где подзащитного Макса, чиновника военно-промышленного ведомства, обвиняли в крупной растрате государственных средств, было им под стать. Потому требовало много сил и внимания, которое, однако, становилось всё труднее концентрировать на фоне вереницы то и дело повторяющихся бессонных ночей и бесконечного детского плача, от пронзительного звука которого невозможно было укрыться даже за массивными дверями домашнего кабинета, где Макс в последнее время стал уединяться всё чаще. И, по правде сказать, уже не всегда ради того, чтобы только поработать… Вот и предыдущая ночь выдалась неспокойной: еще позавчера у сына стал прорезываться его первый зуб. Событие, несомненно, торжественное, но, как оказалось, и весьма утомительное для отцовского рассудка. Особенно если на следующий день тому предстоит участвовать в важнейшем судебном заседании. Вернее, не просто участвовать, а играть чуть ли не главную роль, потому что именно на нём предстоит допрашивать основного свидетеля обвинения. Однако что ж делать? Справился и с этим. И, кажется, не без успеха. Но после четырёх часов непрерывных прений в зале, душном от скопления большого количества участников и зрителей, основным желанием было немного помолчать и подышать свежим воздухом. Именно этим Максим Евгеньевич, собственно, и занимался, пока шествовавший по тротуару рядом с ним Рябинкин восторженно нахваливал его сегодняшнее выступление. А еще думал о том, что, должно быть, поступил весьма опрометчиво, приняв две недели тому назад от собственного и Полиного имени приглашение посетить этим вечером небольшое, «только для своих», домашнее суаре у четы де Колиньи… проще говоря, у своей московской кузины Санни и её мужа, с которыми Черкасовы успели с некоторых пор сойтись совершенно по-дружески. Не в последнюю очередь еще и потому, что двери их дома, с самого момента его возникновения, сразу и навсегда оказались широко раскрыты для семьи, которую в Петроградском свете иные, включая, к сожалению, и самых близких родственников, продолжали упорно считать плодом мезальянса. Или того хуже, недоразумением, которое следует попросту игнорировать, если уж не удалось предотвратить его возникновения. Самому Черкасову на это было, впрочем, по-прежнему плевать. Несмотря ни на что, он был счастлив с Полиной и не мыслил на её месте никакой иной женщины. Но ей эта ситуация, вероятно, была в глубине души неприятна. Потому оказалось большой удачей, что они с Александрой так быстро нашли друг с другом общий язык. А у него самого сложились добрые отношения с мужем кузины, графом де Колиньи. Именно поэтому было крайне неловко отказаться и от нынешнего приглашения. Тем более с тех пор, как родился ребенок, и они с Полей и так почти нигде не бывают. Проблема лишь в том, что приняв его, Макс попросту… забыл вовремя рассказать об этом жене… Ну вот вылетело это как-то у него из головы на фоне всех домашних передряг и служебных дел!.. - Максим Евгеньевич! – заметив, наконец, некоторую заторможенность своего шефа, Сергей прекратил восторженно тараторить и взглянул на него с немного удивленно. – Господин Черкасов! - А? – откликнулся Макс, и, проводив рассеянным взглядом со звоном пронесшийся мимо них по проспекту трамвай, тоже посмотрел на Рябинкина. - А вы меня вообще-то слушали? - Ну… частично. Прости, немного устал сегодня. Так что ты спрашивал? - Я говорю, вы сейчас собираетесь еще в контору заехать, или прямо отсюда домой? - Не знаю… Да нет! – взглянув на наручные часы, Черкасов покачал головой. – Поеду к себе. Ты тоже можешь быть свободен. Мы сегодня знатно потрудились. - Да я-то чего?! Это ведь всё вы! - Ты тоже помогал. Так что не преуменьшай своих заслуг. Это неполезно для будущего адвоката. Если не будешь сам ценить своего труда, то вряд ли его оценят по заслугам и твои клиенты, - заметил он с усмешкой, затем подошел поближе к краю тротуара и взмахом руки остановил показавшийся вскоре поблизости таксомотор. – Ну, всё, бывай! До завтра! - До завтра, Максим Евгеньевич! И… передайте, пожалуйста, привет вашей любезной Полине Модестовне, ладно? - Пренепременно! – чуть кивнув, откликнулся Макс, захлопнул за собой дверцу автомобиля, и назвал его шоферу домашний адрес. Спустя еще четверть часа швейцар уже распахнул перед ним двери родного парадного, где, поколебавшись с мгновение между лифтом и лестницей, Макс всё же выбрал последнюю. И затем, стремительно поднявшись по мраморным ступеням в бельэтаж, остановился перед дверью квартиры номер 14. Пользоваться звонком, разумеется, не стал. Вместо этого открыл замок собственным ключом, тихо вошел в переднюю, столь же бесшумно поставил портфель с документами на табурет, снял пальто, шляпу и, наконец, тихо произнес: - Любимая, я дома!
Полина Черкасова: Пушистый белый кот важно устроился в детской колыбельке, лениво жмурясь и громко мурлыча. Как истинный представитель своей братии, поначалу он с недоверием отнесся к появлению в доме нового обитателя. И оттого старательно избегал тех мест, куда приносили запелёнатого маленького человечка, который первые дни лишь тихо пищал, но, быстро обретя силу голоса, стал кричать пронзительно, громко и часто довольно подолгу. Что тоже весьма нервировало Цицерона, давно привыкшего к спокойной размеренной кошачьей жизни в тишине и размышлениях. Но постепенно любопытство всё же начало пересиливать опасение перед непонятным. И вскоре домашние стали частенько замечать, как кот потихоньку пробирается в детскую, а после подолгу сидит на подоконнике, поглядывая в сторону колыбели. Не предпринимая, правда, более ничего, чтобы, наконец, познакомиться поближе с дремлющим там малышом. Впрочем, дремал Никита Максимович не так уж и часто. А в последние дни, надумав вырастить свой первый зуб, и вовсе, кажется, решил не тратить время на столь бессмысленное занятие как сон, бодрствуя чуть ли не сутки напролет. И, разумеется, заставляя, пусть и невольно, жить в своём ритме весь дом. Вот и теперь, почти не спавшая в предыдущую ночь Полина в очередной раз перепробовала все известные способы, чтобы его убаюкать – от пения и укачивания до настойки гвоздики, которой посоветовала смазать мальчику десны кухарка. Да только всё зря. Стоило отойти от колыбели хоть на шаг, как Никита, вроде бы совсем уже задремавший, вновь открывал глазки и начинал угрожающе хныкать. Чем довел свою бедную мать практически до отчаяния. Но именно в этот момент Цицерон почему-то вдруг и решился принять участие в происходящем. Тихо соскочив с подоконника, он вначале, как обычно, потерся о хозяйкины ноги, а затем, буквально одним грациозным прыжком, оказался внутри кроватки, заставив изумленного нежданным вторжением малыша мгновенно умолкнуть и шире распахнуть глазёнки, внимательно рассматривая новое, прежде еще неведомое для него существо. Словно бы понимая это, Цицерон на какое-то время замер, не сдвинувшись с места даже тогда, когда к его пушистой гриве потянулись пухлые детские пальчики. Приветливо коснувшись их своим носом в ответ, но не позволив попытавшемуся было тут же ухватиться за роскошные длинные усы малышу более ни капли лишней фамильярности, кот ловко увернулся от маленькой ладошки, улегся чуть поодаль и, громко мурлыча, принялся гипнотизировать своими круглыми зелеными глазищами беспокойного человеческого ребенка, пока тот сонно не смежил век – совершенно неожиданно для столь же завороженно наблюдавшей за этим удивительным зрелищем Полины. - Ты мой хороший! – с улыбкой произнесла она, потрепав одной рукой мохнатую макушку кота, а другой – поправляя в то же самое время светлый вихор надо лбом сына. И было трудно понять, кому же из них в большей степени адресовались сейчас эти слова. Посидев еще немного у колыбели, убедившись, что Никита, наконец-то, крепко уснул, Полина на цыпочках вышла из детской, направляясь затем на кухню, где вовсю хлопотала над плитой, на которой что-то одновременно и варилось, и жарилось, наполняя кухню теплом и ароматным паром, Мария Фроловна, их кухарка. Завидев хозяйку, та сочувственно улыбнулась: - Нешто убаюкали, наконец, сыночка, барыня? - Убаюкала! – с усталой улыбкой вздохнула Поля в ответ. - Эх, бедняжка-голубушка! Вам бы теперь тоже пойти, да прилечь, покуда он спать будет. - Да уж и ни к чему, скоро Максим Евгеньевич вернется. - Ну тогда хоть тут присядьте, да отдохните, а я вам чаю сделаю! С чаем-то веселее ждать! Молча кивнув, Полина опустилась на стул подле маленького столика, на котором Мария Фроловна держала всевозможные специи. Взяв одну баночку, она приподняла крышку и, прикрыв глаза, с наслаждением вдохнула аромат пряного мускатного ореха: - Хорошо тут у вас! Уютно! – выговорила она, вновь приоткрывая глаза и с благодарностью наблюдая, как заботливые руки засыпают заварку в маленький фарфоровый чайник, а затем заливают ее кипятком из другого – большого медного, начищенного до почти золотого блеска. – И хорошо, что вы у нас есть! - Да куда уж мне теперь деваться! – откликнулась Мария Фроловна, которая начала служить в этом доме еще до того, как Макс и Полина стали мужем и женой. Давным-давно вдовая солдатка, в самом начале войны нынешней она потеряла еще и старшего сына, младшего же призвали на фронт в конце прошлого года. Так что ныне хозяйский дом, по сути, остался единственным, в котором требовалась её забота. Ко всем его обитателям Мария Фроловна была весьма привязана, потому охотно, помимо главных своих обязанностей, бралась помочь молодой хозяйке и в других бытовых повседневных делах. Хотя Полина долго не могла привыкнуть к своему новому, «барскому», положению, стесняясь приказывать этой женщине, по возрасту годившейся ей в матери. Да и теперь еще, по правде сказать, до конца не привыкла. Так что держалась с нею, наверное, не так, как следовало госпоже по отношению к прислуге, а скорее на равных. Благо добрейшая Мария Фроловна, даже если и видела это, то никогда не акцентировала внимания, и уж тем более никак не использовала в своих корыстных интересах. А напротив, кажется, только сильнее старалась помочь и услужить везде, где только можно. Последнее Поля особенно оценила, когда на свет появился её малыш и справляться с ведением дома лишь собственными силами – так, как она изначально планировала, сразу же решительно заявив об этом изумлённому Максу, стало довольно сложно. Но еще сложнее среди всей этой ежедневной домашней круговерти неожиданно оказалось то, о чем раньше Поля даже и не задумывалась: найти время для Макса. Не то, чтобы они совсем не говорили или не виделись. Тем не менее, вот уже почти полгода ей постоянно вспоминались слова свекрови, тогда еще будущей, которая искренне недоумевала, как при отсутствии в доме надлежащего количества слуг, Полина собирается быть её сыну хорошей, внимательной женой? Тогда, абсолютно уверенная в себе и своих силах, она ответила Дарье Львовне резко. Но в последнее время эта уверенность несколько поколебалась. Тем не менее, гордость и нежелание изменять принципам по-прежнему были в Полине столь же сильны, как и упрямство. Поэтому честно признать поражение она была еще не готова, продолжая изо всех сил сражаться с обстоятельствами и своей постоянной усталостью. - Вот, с медом! И булочка. Ничего-ничего, аппетит не перебьёте! – поставив перед нею полную чашку и блюдце, Мария Фроловна лишь покачала головой, когда Поля попыталась напомнить, что скоро всё равно обед. – К тому ж, вы и так худенькая! А мужья-то – не собаки, на кости не бросаются! – внезапно прибавила она и вернулась к плите, перед тем лукаво подмигнув несколько обескураженной подобной ремаркой хозяйке, которая, так и не найдя, что возразить, после еще наверное с минуту сидела, молча глядя ей в спину. А лишь затем, будто опомнившись, тряхнула головой и принялась, наконец, за чай. Вспомнив при этом попутно о письме, которое второй день носила в кармане домашнего платья, не имея возможности толком его прочесть. Что ж, теперь, стало быть, и самое время. Отправителем его была тётка Аля, которая, как всегда, подробно писала обо всех опочкинских новостях, да о своей семье, где, к слову, вновь ожидалось пополнение – на сей раз от младшей снохи. Впрочем, на сей раз к обычным темам была прибавлена еще и скромная просьба помочь по возможности её дальней племяннице, круглой сироте, которая надумала податься в столицу, чтобы устроиться там к кому-нибудь в услужение: «Да только как отпустить её одну, почитай, в белый свет?! Девчушка молоденькая, наивная, не ровен час обманут или того хуже обидят! Вот я и подумала, Поленька, нет ли хоть у тебя возможности пристроить её в какой-нибудь приличный дом, ты-то теперь у нас дама столичная!..» Перечитав в очередной раз эту сентенцию, и в очередной же раз усмехнувшись подобной характеристике, Поля снова задумалась над тем, что еще вчера сразу же пришло ей в голову и показалось весьма разумным решением, как для этой девушки, так и для неё самой. Тем более что и Макс – который пока, разумеется, ни о чем не знал, уж точно возражать не станет. Напротив, только обрадуется!.. Особенно после того, как вновь докажет ей, Поле, этим свою изначальную правоту! Представив со всей кристальной ясностью его будущее торжество, Полина сдвинула брови, засунула письмо обратно в конверт и вновь спрятала его в карман, решив поразмыслить об этом еще как-нибудь позже. - О, кажись, в передней дверь открылась? – тем временем, выговорила Мария Фроловна, ощутив – так же, как и сама Поля, легкий сквозняк, повеявший из приоткрытой оконной форточки. - Так это, наверное, Максим Евгеньевич вернулся! – откликнулась она, разом подскочив из-за стола и забывая обо всем неприятном, что только что крутилось в голове и ощущая привычно наполняющую сердце радость, бросилась в коридор. Куда навстречу ей вышел из прихожей уже успевший снять и повесить на вешалку верхнюю одежду муж. - Мой победитель! – улыбнулась Полина, устремляясь в тотчас раскрытые ей объятия, и замирая в них всё с тем же восторгом, что и прежде. Что и всегда. Ах, если бы только можно было сделать это мгновение вечным!
Макс Черкасов: * с женой моей* - Увы, сегодня я не могу похвастаться тем, что полностью соответствую столь лестной характеристике, хотя некоторые важные шаги в этом направлении совершить мне определенно удалось! – усмехнулся Макс, нежно поцеловав приникшую к его груди жену в теплую кудрявую макушку. А когда Поля, слегка отстранившись, вскинула на него вопросительный взгляд, прибавил. – Сложное дело оказалось. Потребуется еще несколько заседаний. Но я всё равно выиграю. Вот увидишь!.. Впрочем, это всё не главное. Расскажи лучше, как твой день? Как вел себя Никита Максимович? Тебе удалось хотя бы немного поспать? Вопрос мужа заставил Полю мельком взглянуть на свое отражение в большом зеркале. Бледная, глубокие тёмные тени под глазами… Конечно, всё это она видела и прежде, только не придавала особого значения. А вот теперь будто бы впервые посмотрела на себя со стороны. Глазами другого человека. Глазами мужа… Все эти месяцы после рождения Никиты, Макс подчёркнуто демонстрировал ей свою нежность и заботу. И уж конечно ни разу не упрекнул, что она стала хуже выглядеть или меньше за собой следить. Но вместе с этим, Полина не могла не замечать того, что он все чаще стремится уединиться в своём кабинете, проводя там порой уже не только вечера, но и ночи. Или того, с какой охотой отправился он в служебную поездку в Москву несколько недель назад… Раньше она, наверное, и не обратила бы на подобное внимания. Но теперь, в сочетании с множеством иных перемен, порой настолько ничтожных, что их было даже невозможно описать словами — лишь почувствовать… Самое же неприятное было, что поделиться своими тревогами Полине было совершенно не с кем. Из близких подруг у неё была только Нюра. Но, будучи человеком сугубо практического ума, та вряд ли поняла бы одолевавшие её сомнения. А, может, по прямоте душевной, и вовсе заявила бы, что Полина слишком заелась в своём нынешнем благополучии. Оттого и ищет проблемы на пустом месте. И в этом Поля была, в общем-то, даже где-то заранее с нею согласна. Ведь ощущения — совсем не факты. Правда, душу терзают иногда даже сильнее, как ни пытайся прогнать их лаской и беззаботной улыбкой. Вот и сейчас, отведя взор от противного зеркала, Поля сжала губы и тихонько вздохнула, однако уже через мгновение вновь улыбалась, рассказывая Максу о сыне: - Ники весь в тебя. И если чего-то не хочет, заставить его переменить решение практически невозможно. Хотя сегодня для него, кажется, все же нашлось подходящее снотворное средство. «Трактат о государстве». Хотя, до конца не уверена. Может, это был и «Трактат о законах». А может, даже и вовсе тот самый «Consolatio»… Надо будет позже уточнить у Цицерона, что именно он рассказывал твоему сыну… И нет, не смотри на меня так! — не выдержав, Поля рассмеялась уже по-настоящему. — Я еще не сошла с ума. Речь о нашем домашнем пушистом философе, который сегодня мне несказанно помог, — прибавила она, поведав мужу затем и остальные детали этой истории. — Он и сейчас там, представляешь? Хочешь взглянуть? Макс кивнул и, спустя минуту, они вдвоём уже заглядывали в осторожно приоткрытую Полей дверь детской комнаты, где в колыбели по-прежнему сладко дремали вместе малыш Никита и свернувшийся подле него в уютный клубок Цицерон. - Ну надо же! — усмехнувшись, шёпотом заметил Макс, залюбовавшись на минуту этой умилительной картиной. И, дождавшись, когда жена затворит дверь продолжил говорить уже обычным голосом. — Думаю, за столь усердную службу наш старик-философ определенно заслужил дополнительную порцию своих любимых оливок. Проследи, пожалуйста, чтобы Мария Фроловна после его обязательно ими угостила. - Непременно! – невозмутимо кивнула в ответ Полина. Причудливые пищевые пристрастия Цицерона, с отменным аппетитом поглощавшего не только то, что традиционно полагается любить представителям кошачьего рода, но и весьма неожиданные продукты, вроде моченых оливок из «Елисеевского» или хурмы, уже давно перестали её удивлять. - Обязательно прослежу! Тем более это куда проще, чем уследить за тем, чтобы вовремя и правильно питался ты сам! Особенно с тех пор, как я не могу постоянно быть рядом в конторе. - А вот это ты зря! Не такой уж я и беспомощный! — вскинулся Макс, тут же хмуря брови в притворной обиде. — Да и до нашего знакомства как-то дожил, не умер от голода! - Именно что «как-то»! — обернувшись, с иронией заметила Поля. — И первое время я порой даже не понимала, как именно. Особенно, когда ты сильно занят делами… Да даже и сегодня! Признайся, вот, честно, когда ты последний раз ел? - Ну… днем, перед заседанием… Зашли вместе с Рябинкиным в трактир. Тот, знаешь, неподалёку от здания Окружного суда — не помню точно, как называется… - Ага, конечно… Макс! Я же попросила не врать! - Ладно, прости! — примирительно вскинув руки вверх, Черкасов взглянул на жену исподлобья с той самой чуть виноватой улыбкой, которой Полина никогда не могла долго противостоять. — В самом деле, совсем не было времени! Ну ты же сама знаешь, как это всё бывает… - Ой, лучше молчи! — махнув на него рукой, Полина покачала головой. — Оправдываешься ты ещё хуже, чем обманываешь! Сходи лучше умойся. А я, тем временем, на стол накрою. У Марии Фроловны все давно уж поспело к обеду. - Эмм… вообще-то, лучше не торопись, послушай меня! — слегка запнувшись, выговорил Макс. Затем вновь умолк.
Полина Черкасова: *с мужем моим* Услышав в его интонации нечто странное, Полина, уже успевшая, тем временем, проделать часть пути в сторону столовой, резко замерла на месте и обернулась, с тревогой вглядываясь в его лицо. - Нет, ты только не волнуйся! Ничего дурного не случилось! Скорее, наоборот! Я просто почему то совсем забыл тебе рассказать. Третьего дня мне в контору телефонировала Санни, то есть, графиня де Колиньи. Сказала, что они с Адальбером устраивают суаре для самых близких друзей. Сегодня, в восемь… В общем, я принял её приглашение. От своего и от твоего имени тоже. - Что-что, прости, ты сделал? – тихо и отрывисто переспросила Полина, на лице которой, вместо прежней тревоги, тут же нарисовалась лёгкая растерянность, которую затем почти сразу сменила обида. — Приглашение принял? И за меня тоже? – приподняв брови, уточнила она. Не видя смысла повторять, Макс чуть пожал плечами, невольно хмурясь за нею вслед: - А что такого, Полина? Как твой муж, я, вообще-то, имею полное право принимать решения, касающиеся нашей семьи. В том числе иногда и от твоего имени. Лучше бы он этого не говорил! Вспыхнув мгновенно, словно сухой порох от неосторожно зажжённой рядом спички, Поля смогла удержаться от того, чтобы немедленно не высказать вслух всё, что она думает о неведомо откуда проклюнувшихся у Макса замашках этакого карикатурного домашнего деспота, наверное, лишь потому, что слишком боялась вновь нарушить сон малыша Никиты. Тем не менее, оставить всё это вовсе без ответа, все же, оказалось сверх её сил. - Ну что же, дорогой муж и господин мой, — выговорила она ещё тише, возвращаясь к нему и глядя прямо в глаза, — в таком случае, уверена, тебе не составит труда так же лично телефонировать графине, чтобы сообщить — вновь от своего и моего имени, что наши планы внезапно изменились. Потому мы сегодня не придём. И сделаешь ты это прямо сейчас! - Даже и не подумаю! — сложив на груди руки, Макс ответил жене столь же долгим, хотя и более спокойным, взглядом. — Не вижу причины столь нарочито и нелепо обманывать Сашу. Да и желания такого не имею. А кроме того, дорогая жена, хотел бы напомнить тебе, что этот дом — вообще-то, один из немногих в городе, где нас принимают… Открыв было рот, чтобы ему ответить, Полина внезапно поняла, что просто не может выдавить из себя ни единого звука. То, что сказал Максим, было очевидной истиной. Но именно здесь и сейчас в его словах ей будто бы открылся тот новый смысл, которого прежде она никогда не замечала. - … И всё это потому, — продолжая оборванную на полуслове реплику мужа, выговорила Поля, чувствуя, как в груди бешено колотится сердце, а в горле встает комом какая-то непонятная горечь, — что ты женился на неправильной женщине. Верно, Макс? Ты ведь это хотел на самом деле мне сказать? - Что?! — опешив на миг, он слегка запнулся, изумившись тому фантастическому бреду, который Полина, мало того, что сдуру — иначе не скажешь, взяла откуда-то и вбила себе в голову, так ещё теперь за его собственные мысли выдать пытается! — Разумеется, нет! Макс ответил почти сразу. Но именно этого «почти», той крохотной заминки, которую Полина все же успела расслышать, ей хватило, чтобы окончательно увериться в своей печальной догадке: - Ты жалеешь о том, что мы поженились… Я всегда знала, что однажды это обязательно случится! - Знаешь, Поля, если я о чем и жалею, то лишь о том, что при дамах ни в коем случае нельзя произносить некоторых слов, которые буквально вертятся сейчас у меня на языке, — с трудом её дослушав, проговорил Макс. — Ибо для того, чтобы комментировать подобную чушь, приличных, боюсь, мне может попросту не хватить. Несмотря на весь обширный словарный запас и немалый опыт публичных выступлений. Поэтому позволь воздержаться от объяснений и сказать, что я всего лишь хочу, чтобы у моего сына в будущем оказалось столько же возможностей выбирать — друзей, дело, любовь, наконец, сколько было у меня. И готов приложить любые усилия, чтобы этого добиться. Понимаешь, о чём я сейчас? - Прекрасно понимаю. Однако, размышляя о будущем Никиты ты, видимо, чуточку забыл о его настоящем. А именно о том, кто присмотрит за ним, пока мы будем в гостях? Или возьмем его с собой? А может, еще лучше – оставим на попечение кота?!
Макс Черкасов: - Да что за чушь! – вспылил Макс, уязвленный не столько прозвучавшим в словах жены сарказмом, сколько пониманием того, что она вообще-то права. Пускай лишь только и отчасти. Однако взять и прямо сейчас, сходу, напомнить Полине о том, что няни у Никиты нет исключительно по её же собственному желанию – вернее, нежеланию, означало открыто подлить масла в огонь и без того уже вполне себе разгоревшейся ссоры. Что было сейчас совсем уж некстати. - Нет никакой нужды прибегать к подобным крайностям, - прибавил он затем как можно более спокойным и миролюбивым тоном, хотя заставить себя сделать это было далеко не просто. — Уверен, Мария Фроловна не откажет, если попросить… - Вот и обращайся к ней с этим сам! А у меня полно других дел! – раздражённо его перебивая, Полина досадливо отмахнулась и отправилась расставлять посуду в столовой, усердствуя при этом так, что удивительно, как тарелкам и фужерам удалось устоять под напором переполнявших её гнева и обиды. Тем временем Макс, постояв ещё с минуту в одиночестве в коридоре, пошел на кухню, где Мария Фроловна давно уж ждала распоряжений, чтобы начать накрывать на стол. Поэтому появление вместо хозяйки самого Максима Евгеньевича её немного озадачило. Впрочем, как только тот объяснил его причину, удивление тотчас сменилось благосклонной и понимающей улыбкой: - Да о чем разговор, батюшки! Уж, конечно, пригляжу, даже и не вздумайте тревожиться, барин! - Разумеется, я заплачу вам за сверхурочною службу… - Ну уж этого точно не надо, оставьте! Мне только в радость. Повозишься вот так чуток с малышом, и будто снова моложе себя почувствуешь! - В самом деле? Не замечал… Ну что же, спасибо! Очень вы нас с Полиной Модестовной выручаете! - И это мне приятно! Пусть она, голубушка, отдохнёт немного, да повеселится. - Да уж… — откликнулся Макс, не имея, однако, особого намерения развивать эту тему, ещё раз поблагодарил кухарку и покинул её владения, возвращаясь в столовую. - Я договорился с Марией Фроловной, она побудет с Никитой. - Хорошо, — коротко бросила Полина, продолжая буквально всем своим видом демонстрировать недовольство. Так что и Макс, который хотел было вначале вновь завести разговор о том, чтобы нанять, наконец, няню для ребёнка, в итоге все же не решился этого сделать, опасаясь ещё больше усугубить размолвку. Хотя, кажется, куда уж и больше-то, думалось ему чуть позже, во время самого обеда, прошедшего в тягостном, напряжённом молчании и довольно быстро. Ну а после они с Полей, всё так же без слов, разошлись по своим делам.
Полина Черкасова: Обида — самая настоящая, почти до слёз, и в самом деле, никуда не девалась даже после того, как Макс объявил, что проблема с Ники на сегодня полностью решена. Сделав это с той самой, присущей ему иногда, самодовольный интонацией, что так бесила Полину ещё в те времена, когда они не были женаты. Тогда — да и теперь тоже, ей казалось, что Макс использует ее лишь в те моменты, когда намеренно хочет доказать своё превосходство. Которого она, между прочим, сроду и не отрицала — практически в любых аспектах их жизни. Однако то, что касалось мира «маленького» — дома, ребёнка, а также всего того, что связано с их благополучием и наибольшим комфортом, Полина изначально считала лишь собственной вотчиной. Тем, что она знает и умеет лучше всех. Потому, когда Макс вдруг показал, что может и здесь легко справиться без неё, стало как-то особенно горько и обидно. Покинув столовую, Полина первым делом отправилась к сыну. Перед уходом его следовало хорошенько накормить. А после сцедить ещё молока для того, чтобы Марии Фроловне было, что дать, если ему вновь захочется поесть до их возвращения от де Колиньи. Общение с малышом, как всегда, немного успокоило и порадовало душу. После дневного сна и сытного обеда Ники явно пребывал в прекрасном настроении, много улыбался и внимательно следил взглядом за вновь крутившимся поблизости Цицероном, кажется, окончательно вжившимся в новую для себя роль няньки. Спустя какое-то время, покончив с уборкой со стола и на кухне, в детскую постучалась Мария Фроловна. Обсудив с нею все детали, касающиеся жизни сына на следующие несколько часов, Полина, наконец, пошла к себе, собираться, размышляя попутно ещё и о том, в чем именно отправиться в гости. Нарядов у неё теперь было предостаточно — не то, что в прежние времена. Только красивое платье — это лишь часть образа. К нему должны прилагаться элегантная прическа, украшения. И главное — по возможности, довольный вид и счастливое лицо. С последним было особенно сложно. Разглядывая себя зеркале, покуда накручивала волосы на горячие щипцы, Поля вновь готова была заплакать от понимания, что в нынешнем физическом состоянии вряд ли сможет чувствовать себя на высоте среди холеных и надменных светских дам в Сашиной гостиной. И то, что Макс, в своём мужском эгоизме, по сути, отправляет её на съедение к этим волчицам — разумеется, за исключением самой Санни, которая была с нею всегда дружелюбна и мила, только усугубляло его сегодняшнюю провинность. Но плакать было нельзя! Ибо прибавить к синякам под глазами ещё и зареванное лицо, означало окончательно сдаться. А сдаваться Полина ой как не любила! Потому, спустя ещё полчаса, вошла в гостиную в виде, пожалуй, самом наилучшем из всех возможных. И восхищение, промелькнувшее во взгляде Макса, также успевшего уже переодеться в наиболее подходящий вечернему выходу смокинг, и дожидавшегося появления жены в кресле напротив камина, было тому неопровержимым доказательством. - Ты прекрасна! — чуть улыбнувшись, проговорил он негромко. На что Полина лишь слегка качнула головой. Облачившись в передней в верхнюю одежду, они вдвоём спустились по лестнице, покинули парадный и сели в заблаговременно заказанное Максом такси. А еще через четверть часа подъехали к очаровательному, ярко освещенному электрическим огнями, особняку на Каменном острове, который всем своим видом обещал гостям веселье и радушный приём.
Александра Колиньи: * с дорогими гостями* Двери салона в очередной раз распахнулись. И, обернувшись, чтобы взглянуть, кто пришел, Александра, просияв самой широкой и искренней улыбкой, в ту же самую минуту устремилась навстречу вновь прибывшей паре гостей, оставив тех, которые их в этом чуточку опередили, на попечение Адаля. - Мои дорогие, как же я рада вас видеть! Полина, что за очаровательный наряд?! Тебе невероятно к лицу! – прибавила она, быстрым взором окинув её платье: чуть укороченное, из серебристой тафты, с изящными драпировками по линии бедер, атласными манжетами цвета чайной розы и таким же поясом, украшенным впереди двумя небольшими атласными же розанами. – Честно говоря, я немного тревожилась, что вы не сможете приехать, а это было бы очень жаль! - Ну что ты, Санни! Как бы мы могли! Ведь всё было оговорено заранее! – Полина, которая всю дорогу в такси молчала и всячески избегала даже смотреть на мужа, теперь произнесла это, посмотрев прямо ему в глаза. Будто бы дополнительно подчеркивая очевидный – впрочем, лишь для самого Макса, акцент в интонации. Потому что Саша, даже если и заметила в ней нечто странное, уточнять, что именно, всё равно бы не решилась, продолжая всё так же безмятежно расспрашивать Полину о домашних делах: - Как поживает малыш Никита? Макс говорит, что у него уже вырос первый зуб! Надо же, как быстро, казалось, только родился, и вот – вуаля! «Вуаля!» - в сердцах повторила за ней мысленно Полина. Ну да! Легко удивляться тому, как быстро растут чужие дети! При этом на губах у нее по-прежнему была широкая улыбка. - Боюсь, что со свойственным всякому отцу легким бахвальством, Макс преувеличил достижения Ники. Зуб только режется и доставляет ему, да и остальным, немало неудобств. - Как жаль! – сочувственно воскликнула Александра и на миг нахмурилась, будто задумавшись о чём-то своем, но затем, вновь повеселев, прибавила. – Однако жить без зубов вовсе куда как более неудобно, верно? Так что пусть уж лучше режутся поскорее! Кстати, мама говорила, что когда это происходило со мной, то лучше всего успокаивать меня получалось у моего отца – родного, имею в виду… Макс ведь наверняка рассказывал, что Дмитрий Кириллович – второй муж моей мамы? Так вот. Она часто вспоминает, что когда я младенцем начинала плакать или просто капризничать, папа брал меня к себе на руки и начинал шептать на ухо что-то, после чего я очень быстро успокаивалась. Но при этом так ни разу и не признался, что же именно говорит. А я вот, к сожалению, не запомнила! Иначе непременно бы поделилась с вами этим секретом.
Адальбер де Колиньи: с Сандрин и гостями - А со мной? – присоединяясь ровно в этот самый момент к их маленькой компании, поинтересовался граф де Колиньи. – Со мной кто-нибудь поделится секретом, почему я один должен развлекать всех оставшихся гостей, пока моя прелестная юная жена отобрала себе в собеседники самых интересных? - Потому что ты старше и умнее! И, в отличие от меня, можешь найти общую тему для разговора даже с изваянием Будды! - Такова уж моя служба, мадам! – развел руками Адальбер и, не выдержав, рассмеялся. С тех пор, как они поженились и узнали друг друга еще ближе, парадоксальное мышление Сандрин, как и присущее ей чувство юмора, приводили его в неизменный восторг. Скрывать который он не видел никакого резона, откровенно гордясь своей женой и потворствуя ей буквально во всём. Вот и нынешний вечер был полностью её личной идеей, возникшей, впрочем, уже довольно давно. Почти сразу после того, как однажды поутру она сообщила ему долгожданную и радостную весть о грядущем – пусть пока и совсем не скоро, прибавлении в их семействе. Причем, сделала это совершенно спокойно. И затем, пока сам он пребывал в радостном потрясении, столь же спокойно принялась перечислять все, что следует сделать в ближайшее время. Для начала рассказать обо всём родителям и родственникам, и тогда же написать – а лучше даже телеграфировать дедушке, затем собрать ближайших друзей уже здесь, в Петрограде, и, устроив для них небольшой приём, также обо всём поведать… - Погоди… шери, но уместно ли будет подобное? – воскликнул тогда Адальбер, несколько удивившись неожиданной широте ее взглядов. - А что же в этом может быть неуместным? – удивилась в ответ Саша, усаживаясь к нему на колени, и заглядывая в глаза с искренним недоумением. – Мы женаты, и сам Господь благословил наш союз! Не вижу повода делать из этого тайну. Тем более все вскоре всё равно догадаются! - Но ты разве не боишься? Я слышал, многие дамы из суеверия буквально до последнего таят и скрывают от всех свое деликатное положение… - Но ведь я же не «многие», разве ты не знаешь, что я уникальна? – рассмеялась она, ласково целуя его в нос. И с этим было уж точно не поспорить! Так в результате и оказался спланирован этот маленький приём, на который Адальбер, поразмышляв, пригласил лишь Палеолога, которого по-прежнему почитал ближайшим другом и наставником, да нескольких коллег из посольства – разумеется, с женами. А Сандрин первым делом позвала Максима Черкасова, известного петроградского адвоката и своего дальнего кузена, которым искренне восхищалась и, по её же собственным словам, была безумно увлечена в детстве… Последний факт наверняка насторожил бы любого, но только не графа де Колиньи, который, едва познакомившись с Черкасовым, сразу же на этот счет и успокоился. Ибо невозможно было себе и представить более влюбленного в собственную жену мужчину, нежели Макс… за исключением, пожалуй, разве что, его самого. Впрочем, сегодня, против обычного, между ним и Полиной явно ощущалось какое-то напряжение. Коего Саша не замечала, а вот сам Адаль, и верно, куда более опытный наблюдатель и знаток человеческих отношений, увидел еще в ту самую минуту, когда их приветствовал. - Что ж, - вновь окинув обоих коротким внимательным взором, проговорил он еще спустя минуту, - полагаю, что теперь самое время позволить нашим дамам немного посекретничать наедине, а я, тем временем, хотел бы познакомить тебя, Макс, со своими коллегами. И, конечно, с месье Палеологом. Полагаю, это будет весьма полезно и интересно… Или вы уже встречались где-нибудь прежде? - Нет! – качнув головой, отозвался Черкасов. – Кажется, с ним знаком мой отец. А вот мне лично пока не доводилось. Так что буду, конечно же, рад, - прибавил он, думая еще и о том, что рад будет, наверное, не только этому. Но еще и возможности хотя бы на некоторое время избавиться от мрачной ауры, что будто грозовая туча, повисла над ними с Полиной, сопровождая их от самого дома и всё никак не желая рассеиваться – несмотря на все прилагаемые им усилия. Еще там не понимая, чем же так сильно перед нею нынче провинился, он и теперь продолжал пребывать в недоумении на этот счет. Неужто же все дело, и правда, лишь в том, что забыл предупредить заранее о вечернем визите в гости?! Но ведь это же бред, абсурд какой-то! Или же просто обыкновенный женский каприз. Один из тех, которым женщины – даже самые лучшие из них, такие, как Поля, любят время от времени предаваться, чтобы повысить себе настроение. Забывая о том, что не стоит делать этого за счет настроения тех, кто находится с ними рядом. - Вот и прекрасно, - ответил ему, тем временем, Адальбер. – Думаю, как раз успею всё это сделать до тех пор, пока, наконец, соберутся все приглашенные, и можно будет переместиться в столовую. Пойдем?
Полина Черкасова: с милой Санни - А знаешь, Санни, тебе всё-таки очень повезло с мужем! – задумчиво проговорила Полина, посмотрев вслед уходящим мужчинам, а затем вновь переводя взгляд на подругу. – Очень! Никогда не встречала более обходительного кавалера, чем граф! - Ах, ну полно! Макс в этом смысле ничуть не ему не уступает! Мне ли уж этого не знать! А уж в каком восторге он от вашего сына! Когда я звонила, чтобы вас сюда пригласить, рассказывал мне о нём, наверное, полчаса! «Не трудно быть в восторге от ребенка, которого видишь в основном спящим пять минут с утра и еще столько же перед сном по вечерам!» - вновь обиженно подумала Полина. Но вслух опять же лишь сдержанно согласилась с подругой, которая, была, конечно же, совершенно ни в чём не виновата, а потому вовсе не заслуживала, чтобы и с нею делиться дурным настроением. - Но что же мы всё только о нас, да о нас?! – решив, наконец, сменить тему, проговорила она через минуту. – А какие планы у вас с Адальбером? Не думали еще пока о детях? Хотя, конечно, я понимаю, ты еще очень молода, поэтому… - Ну, вообще-то… - лукаво на неё взглянув, Александра вздохнула, демонстративно потупила взор и многозначительно умолкла, предоставив возможность самой домыслить то, что так и не было произнесено вслух. - Что?! Правда? – схватив её за руку, воскликнула Поля. – Да не может быть!.. То есть, конечно же, может! – смеясь, тут же поправилась она. – Но это просто чудесно, Санни! И… как давно? - Уже почти четыре месяца! – с гордостью откликнулась Александра, прикладывая к животу ладонь тем неосознанным жестом всех беременных женщин, заметив который Полина немедленно понимающе улыбнулась. – Собственно, для того, чтобы об этом сказать, я вас сегодня и пригласила. Домашние уже знают, так что пришла очередь ближайших друзей. После ужина всем и объявим. Ну а пока еще пусть немножечко побудет тайной, ладно? - Конечно! После Сашиной новости, настроение, которое, как прежде думалось Полине, сегодня уже ничто не сможет исправить, неожиданно поползло вверх. К этому же располагала общая простая и дружеская обстановка в гостиной. Вернувшись к непосредственным обязанностям хозяйки, Александра вскоре представила Полину другим гостям, закончив с этим ровно в тот момент, когда прибыл последний и, кажется, самый долгожданный посетитель – её любимый дядюшка, Павел Дмитриевич Чернышев. Ну, а с ним Полина была уже и так знакома, так как граф хорошо знал её мужа и оставался все последние полтора года одним из немногих, кто не закрыл дверей своего дома перед посмевшим пойти против родительской воли мятежным отпрыском великосветского семейства. Вот и теперь, едва увидев среди гостей племянницы супругов Черкасовых, Павел Дмитриевич подошёл к ним первым, явно намереваясь показать, что отношение его неизменно. А заодно и дополнительно ненавязчиво рекомендуя вести себя точно так же всем остальным. В конце концов, вполне освоившись в новом обществе, Полина готова была признать, что Макс, возможно, оказался не так уж и неправ, настояв на этом визите… хоть и не решила еще, стоит ли ему после об этом сказать. Ну а пока вечер был в разгаре. Собравшись в уютной столовой, гости и хозяева вначале прекрасно поужинали, а после, наконец, было сделано то самое объявление, ради которого все здесь и было затеяно. И тогда, за хрустальным звоном поднятых вверх бокалов, поздравительными речами и огромным количеством добрых пожеланий молодой супружеской чете, уверений, что первым у них должен обязательно родиться именно мальчик – наследник славного имени своего древнего рода, все остальное стало уже совершенно неважно.
Макс Черкасов: *с сердитой женушкой* К себе Черкасовы возвращались уже за полночь, распрощавшись притом с хозяевами чуть ли не раньше всех остальных гостей. Но тут уже Макс не возразил жене не слова. Наблюдая в течение всего вечера как она, возможно, даже и сама того не замечая, расцветает от внимания окружающих, как радуется щедрым комплиментам в свой адрес, он был доволен собой, несмотря на все моральные издержки и недоразумения. И пребывал сейчас в благодушном и даже весёлом настроении. Кажется, спокойнее стала и сама Полина. Во всяком случае, руки – когда Макс в такси привычно положил поверх нее свою ладонь, не отдернула. Однако разговоров по-прежнему избегала. Правда, теперь это молчание уже не выглядело столь тягостным, как несколько часов назад. И уже это можно было назвать добрым знаком. Первым из недр полутемной квартиры в передней, как обычно, бесшумно материализовался Цицерон. Приветственно мяукнув, потерся – вначале подле Полины, которую с некоторых пор полагал для себя, видимо, более ценным «кадром». Затем – о ноги Макса, который, лишь усмехнулся, уже не впервые отмечая про себя подобную смену предпочтений. Спустя еще минуту, расслышав шум их возвращения, навстречу хозяевам вышла Мария Фроловна, тотчас шепотом отчитавшаяся Полине о том, что в ее отсутствие ничего плохого не случилось, а сам Никита «спит словно ангел» самого момента их отъезда и просыпаться явно не собирается. - Славно, значит, и вы тоже ступайте! – благодарно кивнув, так же шепотом, проговорил Макс. И когда кухарка удалилась восвояси, повернулся к жене. – Да и нам, наверное, пора? Или ты хочешь еще заглянуть к малышу? Полина молча кивнула и направилась в детскую комнату, куда всегда заходила с каким-то особым трепетом, гадая наперед, всё ли там хорошо, даже если знала это наверняка. Никита спал, сжимая в правой руке серебряную погремушку, появление которой в доме было событием в некотором роде таинственным – во всяком случае, для самого Макса, прежнего хозяина этой игрушки. Когда он подрос и перестал в ней нуждаться, Дарья Львовна долгие годы хранила её у себя, намереваясь однажды передать уже его собственному первенцу. Однако после того как Макс пошел против её воли в вопросе своей женитьбы, об этом, с точки зрения госпожи Черкасовой, не могло быть и речи. Тем не менее, спустя пару месяцев после рождения Ники, игрушка все же каким-то загадочным образом появилась в их доме. Хотя объяснение этому, и вполне рациональное, конечно же, существовало: погремушку принес в один из своих визитов Евгений Максимович. Причем, по собственной инициативе и без ведома жены. Во всяком случае, именно так это намеревалась преподнести мужу Полина… Если бы он спросил. Но Макс не спросил. А может, просто не захотел, приняв всё, как есть без лишних вопросов. И невольно избавив Полину от неприятной необходимости лгать ему, пусть даже и не по собственному желанию, а лишь по причине обещания, которое она дала свекрови, нагрянувшей как снег на голову к ним в квартиру единственный раз, когда сам Макс находился по служебным делам в Москве. … Поправив и без того идеально лежащее одеяльце, Полина склонилась к сыну, коснулась едва-едва губами его макушки и тихонько выскользнула из детской. После того, как Полина скрылась в комнате сына, Макс поначалу собрался было отправиться к себе в кабинет – как обычно, проглядеть еще раз перед сном все новые записи, сделанные им по ходу последнего судебного заседания. Но, поразмышляв мгновение, все же направился прямиком в спальню. Где стянул с себя смокинг, развязал бабочку-галстук, с наслаждением ослабив жесткий ворот сорочки. Затем вынул и сложил в специальную шкатулку запонки из манжет, закатав рукава почти до локтей, и пошел в ванную, чтобы смыть с волос бриллиантин. Ненавистная липкая субстанция, как водится, поддалась не сразу, так что по времени вышло как раз столько, чтобы вернуться в комнату лишь немного раньше, чем там вновь появилась Полина. Коротко сообщив, что ребёнок спит, она деловито направилась к туалетному столику, на ходу расстегивая и снимая с себя украшения и укладывая их в шкатулку перед зеркальным трюмо. Первыми туда послушно отправились браслет и серьги, а вот замочек колье оказался более упрямым. Завозившись с ним дольше обычного, она нетерпеливо нахмурилась, слегка выпячивая нижнюю губу. И тогда Макс, который, между тем, всё это время исподволь за нею наблюдал, бросив расстегивать собственную сорочку, подошел сзади и, обращаясь к зеркальному двойнику жены, негромко проговорил: - Может быть, позволишь тебе помочь?
Полина Черкасова: с мужем и тяжёлыми думами - Это будет весьма кстати, - приподняв одной рукой волосы, чтобы мужу было лучше видна крошечная застежка, другой рукой Полина придержала тяжелое украшение на груди, предупреждая его падение. Максу потребовалась лишь пара секунд, и капризный замок был побежден, после чего украшение отправилось в шкатулку к прочим вещицам, а сама Полина подняла глаза к своему отражению, кажется, впервые взглянув на него осознанно. Затем посмотрела на отражение Макса, который, тем временем, так и продолжал стоять позади нее. Его влажные волосы были взъерошены, рубашка расстёгнута на груди, а в устремленном в зеркало взгляде читался хорошо знакомый ироничный огонёк. Заметив внимание, он подмигнул и слегка ей улыбнулся. И ровно в это самое мгновение Полина, поняв, что не в силах более на него сердиться, тоже улыбнулась и покачала головой. Что с одной стороны должно было показаться упрёком: ну что же ты, мол, за человек такой – хотя на самом деле, им уже и не являлось. А с другой – и здесь уж ни о каком притворстве даже речи не шло – явилось очередным признанием в собственной слабости и неспособности противостоять его абсолютно сокрушительным для неё чарам. Как и почти всегда – молчаливым. Но, давно уже изучив её нрав, Макс и не требовал слов. А вместо этого, также молча, неторопливо склонился и поцеловал ее. Вначале в макушку. Затем, по-прежнему не отрывая взгляд от зеркала – и оставляя, таким образом, неразрывным их зрительный контакт, уже ниже, в самый изгиб шеи, зная, что здешний участок кожи у неё весьма чувствителен, а оттого особенно любима и подобная ласка. Ощутив трепетное прикосновение его губ, Полина глубоко и немного судорожно вздохнула, затрепетав ресницами. Чтобы пробудить в ней желание, мужу чаще всего хватало одного подобного поцелуя. Поначалу, когда они с Максом еще только узнавали – точнее, познавали друг друга, это казалось ей в некотором смысле чем-то, вроде одержимости. И потому даже немного пугало. К счастью, муж оказался достаточно убедителен, очень быстро развеяв этот глупый страх, и в итоге, прекратив забивать себе голову всякими благоглупостями о том, что опасно позволять страстям завладевать всем твоим существом настолько, чтобы напрочь забывать о рассудке, Полина просто полностью отдалась в этом смысле природе. Ибо если рядом тот, кого любишь безмерно, а сам он при этом столь же безгранично любит в ответ, то нет, и не может быть никаких «нельзя», или того хуже – «неправильно». Вот и сейчас, ни раздумывая более ни минуты, Полина сразу же повернулась лицом к своему возлюбленному, обхватила руками его плечи и шею, привычно зарываясь пальцами в волосы на затылке и потянула к себе, заставляя наклониться, чтобы с жадностью приникнуть губами к его губам. Забывая при этом обо всём, кроме будоражащего кровь вожделения – его поцелуев, его прикосновений, его объятий – всего того, без чего она совершенно точно не могла бы выжить, даже если порой и казалось иначе. Из-за бытовых трений, упреков, недомолвок последнего времени они с Полей уже довольно долго – разумеется, лишь для себя обычных – не были близки. Оттого страсть, вспыхнувшая на месте, окончательно освобожденном сгоревшими в её пламени остатками взаимной обиды, внезапно оказалась столь сильной и острой, что обоим вмиг стало не до долгих прелюдий. Лаская друг друга неистово, почти лихорадочно, они едва добрались до постели и рухнули туда, не размыкая ни губ, ни объятий, похожие более своей спешкой и пылом на двух наконец-то дорвавшихся и получивших давно желаемое любовников, нежели на законных супругов. Избавляясь от остатков собственной одежды и раздевая жену, Макс готов был временами, кажется, зарычать от нетерпения. И когда Поля, никогда не теряющая чувства юмора, всё же улучила момент, чтобы шутливо ему на это указать, оба невольно расхохотались. И неясно, в общем, что в итоге послужило причиной дальнейшему: слишком громкое веселье, или же самая натуральная месть со стороны обидчивого и коварного бога Эроса, поруганного неуместной в подобные моменты иронией. Да только стоило, чуть отсмеявшись, им вновь приникнуть друг к другу в стремлении довести, к обоюдному удовольствию, до конца уже начатое и продолженное, как из соседней со спальней детской вдруг послышалось сердитое хныканье. А еще через минуту на смену ему пришёл полнозвучный, во все маленькие, однако прекрасно развитые соответственно возрасту лёгкие, рёв, переходящий после в заливистые рыдания. - Подожди!.. Может, сам и успокоится? – уже понимая душой, что всё безнадежно, Макс все же попытался удержать подле себя мгновенно рванувшуюся из объятий жену. И далее, пронаблюдав еще миг, как та мечется в поисках чего-то, что можно накинуть на себя очень быстро, хватает затем с полу его же рубашку и, едва ее запахнув, выбегает прочь из комнаты, словно на пожар, перевернулся на живот, уткнулся лицом в подушку, еще хранившую её запах, и практически простонал: – Ччёр-ррт возьми, сын! Ну, кто ж так поступает?! Где твоя мужская солидарность?! Обратно к мужу Полина вернулась не скоро, лишь окончательно уверившись, что Ники уснул. Теперь оставалось только молиться и надеяться, чтобы следующие несколько часов прошли в тишине и покое. В спальне царил полумрак, вещи, раскиданные в пылу страсти, вновь аккуратно висели на спинках стульев, а Макс уже переоделся в пижаму и лежал под одеялом, прикрыв глаза, но явно еще не спал. Быстро преодолев расстояние от двери до кровати, Поля скинула мужнину рубашку, юркнула в постель, прижимаясь всем телом к Максу, и попыталась его поцеловать. Однако, не поддержав её прорыва, он вдруг почему-то отстранился и перевернулся на бок со словами: - Полина, уже поздно. Мне завтра нужно быть рано в суде. И замолчал. А на неё, оглушенную и ошарашенную подобной неожиданной переменой, нахлынула целая волна эмоций – от банальной телесной неудовлетворенности до куда более трагического ощущения, что ее бросили и оставили в этом мире совершенно одну. «Поздно!» - бесконечно повторяя про себя это слово, Полина пыталась постичь, что же именно оно означало в устах мужа – одну лишь простую констатацию того, что на часах сейчас почти три по полуночи и потому надо спать. Или же фактическое объявление того, что уже действительно поздно, и ничего между ними больше не исправить.
Макс Черкасов: * с непонятливой женой* После суаре у Колиньи и того их общего вечернего фиаско, отстранённость и холодность в поведении Макса стала проступать еще более явственно. Он почти не бывал дома, уходя в контору утром и возвращаясь почти в ночи. В один из дней Полина всё же осмелилась поинтересоваться, что происходит, и не возникли ли у него на службе какие-нибудь неожиданные сложностей – не видя в этом ничего особенного, ибо уже даже после рождения Никиты, Макс по-прежнему довольно часто по привычке делился с нею всякими рабочими моментами. Однако на этот раз, вместо того, чтобы ответить, он лишь покачал головой и сказал, чтобы она ни о чём не тревожилась. После чего, не доев ужина, встал из-за стола и вновь на весь вечер закрылся в своём кабинете. Чем, разумеется, встревожил еще сильнее. Хотя добиваться и далее, что же, на самом деле, происходит, Полина тогда и не решилась. Когда же, еще через три дня Макс объявил, что должен вновь срочно отправиться в Москву, объяснив, что это необходимо для встречи с важным свидетелем по текущему судебному разбирательству, тревога Поли достигла и вовсе вселенских масштабов. - Постой, но почему же туда для этого не может поехать, например, Сергей? Разве он не владеет грамотой, чтобы записать на бумаге все необходимые показания? Для чего брать помощника, если всё равно приходится делать всё самому? – восклицала она в досаде, наблюдая за тем, как муж сосредоточенно собирает свой дорожный несессер и пакует в чемодан остальные необходимые ему вещи. - Не говори ерунды! Во-первых, он мне помощник, а не мальчишка на побегушках! – откликнулся Макс, взглянув на неё поверх оправы очков с плохо скрываемым раздражением. – А во-вторых, тебе ли не знать, что некоторые встречи адвокат ни при каких обстоятельствах не вправе передоверять кому бы то ни было. Даже своим ближайшим лицам… И вообще, я что-то не понимаю. По всему, тебя бы, напротив, должен обрадовать мой отъезд. Ведь по тому, что вижу в последнее время, складывается ощущение, что это именно я постоянно нарушаю гармонию в этом доме своим в нем непосредственным присутствием… - То, что ты только что сказал – жестоко и несправедливо! И ты сам это знаешь! Почти выкрикнув мужу в лицо эти слова, Полина стремглав выскочила из спальни, где и произошел диалог, обернувшийся очередной ссорой на пустом месте. В глазах у неё стояли слёзы, а горло стальным кольцом сдавливала горькая обида. Остановившись напротив ближайшего окна в гостиной, она изо всех сил пыталась не расплакаться, когда, спустя пару минут, следом за нею, туда явился сам Макс. Вид у него при этом был крайне смущенный и виноватый. Постояв немного молча возле двери, он тяжело вздохнул, покачал головой, а затем подошел к жене и, крепко обняв за плечи, прижался губами к ее лбу. - Прости меня, малыш. Я дурак. Жестокий и несправедливый. Ты совершенно права. Не слушай ты меня, ради бога! И, еще раз прошу: пожалуйста, прости, ладно? Мне действительно нужно отправиться в Москву лично. В деле возникли абсолютно непредвиденные сложности, уладить которые могу лишь я один. - Какие? – всхлипнув, Полина слегка отодвинулась, поднимая на него взгляд. – Ты можешь проиграть процесс? - Да… нет… вернее, пока не знаю! – также отступая на шаг, Макс нервно повел ладонью по волосам. – Поля, милая! У меня два часа до отправления поезда. Давай, я расскажу тебе обо всём, когда вернусь? А сейчас надо бы все же собраться и ехать на Николаевский… - Хорошо. Приедешь и расскажешь, - Полина кивнула, вытирая мокрые глаза платком, и натянуто ему улыбаясь. – И нет-нет, я на тебя не сержусь! – поспешно прибавила она, предупреждая очередной вопрос мужа. И он, столь же поспешно кивнув, после этого сразу же вновь вышел из комнаты. Спустя еще полчаса они уже прощались в передней. Одевшись, Макс вновь ее обнял и, внимательно поглядев в глаза, попросил на него не обижаться. Затем, привычно прибавив, что безумно ее любит, взял чемодан и вышел – внизу его уже дожидался таксомотор.
Полина Черкасова: А Полина вновь осталась одна. И одиночество показалось ей еще горше оттого, что дома в этот момент не было больше никого. Анна Фроловна еще с утра вызвалась погулять с Ники в парке, и Поля, увидев в этом маленькую возможность передышки, с лёгкостью их двоих туда отпустила. О чём теперь чрезвычайно жалела. Ибо не было бы лучшего утешения, чем прижаться в эту минуту лицом к тёплой, пахнущей молоком и еще чем-то особенным, совсем детским, сынишкиной макушке, зарывшись затем носом в кудрявые и золотистые, совсем как у Макса, только куда более нежные и мягкие, детские волосики. Пока же рядом был только верный Цицерон, немедленно запрыгнувший на колени хозяйки и истошно замурчавший, как только та, нагруженная сверх меры своими душевными страданиями, тяжело опустилась в кресло напротив неразожженного камина и уставилась в пустоту. В голове её вновь начали вертеться всякие глупые мысли. В том числе и о том, что в Москву Макса погнали далеко не только служебные дела… Едва об том подумав, Поля, впрочем, сразу же и отбросила подобную чушь куда подальше. Этого не может быть, потому что… просто не может! Макс не такой. Он открытый и честный человек. Благородный. И он никогда бы не стал скрывать, даже если бы, не дай бог… да она бы и сама непременно почувствовала. Это просто дела! Неотложные. Всё, как он и сказал. А она сама себя терзает и накручивает. Хотя, и другим, бывает, тоже порой достаётся. Как, например, свёкру Евгению Максимовичу, которого она давеча начала пытать, что да как у Макса на службе, не имея возможности узнать ничего лично. А после еще о том, как самому ему приходилось, когда дети были маленькими. И как они тогда жили с Дарьей Львовной. Конечно, не напрямую, а вроде бы в шутку. Дескать, как же можно не сойти с ума аж с пятерыми, если ей и с одним порой не справиться?! - Ну, вот еще – «не справиться»! Справитесь, и не с одним! – чуть подмигнув невестке, Черкасов-старший мягко улыбнулся и погладил ее по руке. – Да и мы ведь с Долли не растили всех их одновременно. Старшие девочки были уже довольно большими, когда родился Максим. Ну а с ними нам, конечно же, помогали няни и бонны. – А иначе, и верно бы, несдобровать! Так что вы, голубушка, в моих глазах просто героическая женщина – оттого, что взвалили на свои плечи весь этот груз фактически единолично. И после, чуть помолчав, продолжил: - Однако, может быть, вам всё-таки стоит взять себе кого-нибудь в помощь, душа моя?.. Да, я знаю ваши взгляды и если даже не разделяю их, то совсем не осуждаю. Но стоит ли, право, понапрасну тратить столько сил? Вопреки обычаю промолчав, Полина в тот раз лишь неопределенно пожала в ответ плечами. На том разговор и прекратился. Но идея, что Евгений Максимович, возможно в чём-то и прав – а конкретно в том, что силы, которые она тратит даже не на сына, а на дом и на быт, действительно, можно было бы приложить как-то иначе, всё же запала Полине в душу. Да и письмо от тётки Али всё еще лежало в её секретере без ответа… Благодарно погладив кота, Поля осторожно ссадила его на ковер. А сама встала и было направилась в свой будуар, намереваясь еще разок его перечитать и обдумать. Но где-то примерно на полпути её внезапно остановила резкая трель дверного звонка. Решив в самый первый момент, что это Макс, который, возможно, что-то забыл, и потому вернулся, Поля немедленно бросилась к двери. Но уже на ходу поняла, что это ерунда: у мужа свой ключ. Как, впрочем, и у Анны Фроловны. Так что это даже и не она… Но кто же тогда? Когда Полина открыла дверь, с порога ей навстречу шагнула Санни. Как всегда – в чем-то самого модного парижского фасона, прелестно украшающем её высокую и пока еще совершенно стройную фигурку, идеально подобранной шляпке и с сияющим улыбкой юным, свежим лицом. В одной руке у нее была коробка, перевязанная шелковой лентой, по виду – явно из кондитерской, а в другой – маленький букетик подснежников.
Александра Колиньи: * с милой Полли* - Здравствуй, Поленька! Оказалась нынче случайно в ваших палестинах и просто не смогла отказать себе в удовольствии тебя навестить! – радостно провозгласила Александра, вручая подруге свои гостинцы и одновременно оглядываясь в квартире, в которой, конечно же, уже бывала прежде. Однако всего один или два раза, да и то недолго. Обычно Черкасовы приезжали к ним сами, а у себя дома никаких приемов почему-то не устраивали. И вообще жили, на Сашин взгляд, довольно замкнуто. Она даже удивлялась немного, хотя, конечно, и понимала причины. Но ведь если так уж сложилось, то надо же всё равно что-то делать, чтобы хотя бы со временем постараться влиться в жизнь подобающего общества. То, что это вполне возможно, доказывал её собственный пример. Всего за год с небольшим салон юной графини де Колиньи сделался в Петрограде одним из самых модных и желанных для посещения мест. И теперь добрая, открытая Саша искренне желала того же Полине. Которую успела полюбить всей душой. Уже хотя бы потому, что она иногда очень сильно напоминала ей Тату. Вернее, ту Тату, какой она могла бы стать, если бы в своё время отбросила артистические и богемные глупости, и вышла замуж за Родиона Елагина, обожавшего ее ничуть не меньше, чем Макс любит Полину. - Это ничего, что без предупреждения? - Совсем наоборот! – искренне радуясь ее приходу, Полина захлопотала вокруг своей гостьи – но первым делом проводила в гостиную и попросила чуть обождать, пока будет готов чай. – Дело в том, что Ники увезли на прогулку. А Макс еще утром уехал в Москву по делам. И я вдруг совершенно неожиданно обрела свободу, от которой, оказывается, совершенно отвыкла. Потому даже не знала, чем себя и занять! Так что просто счастлива, что ты здесь! - Ах, вот, в чём дело! А я еще подумала: надо же, как тихо! Между тем, все вокруг утверждают, что дети — это постоянный источник беспокойства! – улыбнулась Саша, расположившись на предложенном ей диване, и наблюдая, как подруга извлекает из великолепной резной, красного дерева, горки фарфоровую посуду. – Какая красота! Это, должно быть, фамильное? - Да нет, «фамилия» моего мужа всё еще не благоволит ко мне настолько, чтобы одаривать подобными раритетами, – оборачиваясь к ней, усмехнулась Полина. – Что, впрочем, ничуть не преуменьшает в моих глазах достоинств этого сервиза! – прибавила она тут же, с любовью разглядывая на свет тонкую чашечку, похожую на цветок яблони, которую как раз взяла в руки. Этот японский фарфор, один из подарков Макса, преподнесенных уже после свадьбы, и верно, был её слабостью. Чай из него казался не просто вкуснее, но даже визуально красивее. И теперь ей хотелось поделиться этой красотой с милой Санни, которая, решив, что невольно проявила бестактность, теперь столь явно огорчилась, что Полине пришлось даже специально отметить – она нисколько на неё не в обиде. - Расскажи лучше, как ты себя чувствуешь? Помню, мне как-то целую неделю непрерывно хотелось лимонов! Самых кислых! Максим не мог смотреть, как я с аппетитом их жевала, едва присыпав – причем, более для виду, сахаром. Но самое интересное, что в принципе, поверишь ли, я ведь совершенно их не люблю – ни до беременности, ни теперь! – улыбнулась она, занимаясь теперь уже пирожными. Учитывая, что на коробке от них виднелось фирменное клеймо кондитерской «Cafе de France», расположенного на Невском, Саша явно немного слукавила, заявив о случайности своего визита. Но выяснять у неё что-либо в этом смысле Полине и в голову бы не пришло. Как и осуждать за эту маленькую хитрость. Мало кто еще в Петрограде решался прийти к ним вот так смело и запросто, как эта совсем еще юная и кажущаяся на первый взгляд совершенно не склонной к авантюрам и громким публичным демонстрациям женщина. - А у меня вот почему-то совершенно никаких причуд! – пожала плечами Саша и вдруг рассмеялась. – Скорее у мужа, который вбил себе в голову, что так не может быть, а потому почти каждый день допытывается, не пришло ли мне в голову что-нибудь вот этакое, с чудинкой! Хотя, на самом деле, одна странность, наверное, всё-таки возникла. Раньше я была совсем равнодушна к малышам. Даже к братьям, когда те только родились, подходила только потому, что так правильно и положено… Теперь же! Даже к тебе, вот, признаюсь, ехала в надежде, что удастся хотя бы немного потискать в руках Ники – он ужасно потешный! Хочу себе такого же и поскорее! Хотя, Адаль почему-то настойчиво просит дочку… Даже не знаю, может, специально, чтобы я не расстраивалась, если первым родится не мальчик? Хотя мне, конечно, все равно. Главное, чтобы здоровый!.. Ой! – сообразив, вдруг, что Полина молчит уже слишком долго, в то время как сама она разливается соловьем вот уже, наверное, с четверть часа, Александра смущенно улыбнулась и опустила глаза. – Я, наверное, тебе всю голову забила своей болтовней, да? Говорят же, беременные женщины на время глупеют — вот это точно про меня! Правда, по тебе я ничего такого и близко не замечала! Да и Макс тобой ужасно гордится, не раз говорил мне, что у него самая умная жена на свете. Очень тебя любит, уж поверь!
Полина Черкасова: *с милой Санни* Последние слова Санни заставили Полину опустить глаза и полностью сосредоточиться на размешивании ложечкой в чашке отсутствующего там сахара. - Так ты ведь и не знала меня до того, как я вышла замуж. Как знать, может, я и правда поглупела? «Или сглупила, выйдя замуж». Внезапная перемена настроения подруги не укрылась и от самой Александры. Пытаясь угадать причину, она взглянула на неё более пристально, чем до этого. Внешне Поля выглядела, впрочем, почти так же, как и всегда. Разве что чуточку более бледной и усталой — но это ведь нетрудно объяснить очередной бессонной ночью над младенцем. Куда больше Сашу смутил и встревожил печальный, какой-то потухший, взор, отчётливо говоривший, что дело далеко не только в усталости тела. Но в чём же? Не решаясь спросить напрямую, Александра некоторое время ждала, что Поля заговорит с нею первой. Однако пауза явно затягивалась. И от этого на душе сделалось так тревожно, что, отринув, наконец, и свою глупую робость, и неуместную сейчас — а вдруг и правда беда?! — деликатность, графиня де Колиньи беззвучно опустила на стол блюдце с чашкой, а затем, подавшись вперёд, столь же осторожно, словно и та тоже была фарфорово-хрупкой, коснулась Полиной руки: - Милая, умоляю, скажи, всё ли у тебя на самом деле ладно?! Мы ведь друзья! Потому можешь смело поведать обо всём, что тебя беспокоит. Я готова и выслушать, и помочь. - Ох, Санни, боюсь, что после этого ты определённо сочтешь меня сумасшедшей… — качнув головой, Поля невесело улыбнулась. В душе её в эти минуты отчаянно сражались гордость и желание поделиться, наконец, хоть с кем-нибудь своими сомнениями и страхами. Чтобы услышать и поверить, что они – абсолютнейший вздор, или уж погрузиться в них всерьёз и по-настоящему. - Ведь всё так непросто… – начала было Полина, и вновь на некоторое время прервалась. Однако потом всё же решилась и рассказала-таки Саше о том, что её тревожит – пусть и без лишних подробностей. - А я ведь и не поняла тогда, почему Адаль спросил у меня… – тихо проговорила Александра, когда сбивчивый и немного сумбурный Полин рассказ был окончен, обращаясь в этот момент более к себе, нежели к подруге. Но уже следующая реплика, произнесенная покаянным тоном и чуть ли не со слезами на глазах, была адресована точно Полине. – Боже мой, какая же я эгоистка! Прости меня, пожалуйста! - Да за что же, Санни, бог с тобой! Похоже, это мне следует просить прощения, что посмела так тебя огорчить, напрочь забыв о твоём деликатном положении! Не слушай меня! Всё это чушь и вздор! Честно-честно. Это просто нам с Максом быть родителями оказалось не так легко, как… казалось, - усмехнувшись, она ласково погладила Александру по плечу. – А у вас с Адальбером точно будет иначе! Я уверена. Да и у нас всё скоро наладится! - Конечно, наладится! – немного приободрившись, Саша подняла взор и застенчиво ей улыбнулась. – А о том, что Макс может увлечься кем-то ещё, ты даже и не думай! Он твой и только твой. И не видит более никого вокруг. - Так уж и не видит! Я, разумеется, верю своему мужу, но не верю, что он настолько слеп… Особенно, когда вокруг предостаточно тех, кто только и мечтает обратить на себя его внимание. - Не понимаю, о чём ты? – вновь чуть нахмурилась в ответ Александра. – Или, может, о ком? - Да ни о ком конкретно! Но, знаешь, они даже иногда ему пишут, эти другие женщины! - Что-о?! - Да! – пожала плечами Поля. – А ты и не знала, что у твоего любимого кузена есть в Петрограде целый клуб преданных почитательниц, которые постоянно шлют не только в контору, но даже и сюда, к нам домой, восторженные отзывы о его выступлениях в суде? Они туда ходят, как в театр, и украдкой по нему обмирают, словно наш Макс – какой-нибудь Мамонт Дальский, представляешь? - О, господи! Конечно же, нет! Но почему же ты терпишь подобное, Поля? - Лишь потому лишь, что он сам к этому относится совершенно не всерьез. И ничего от меня не скрывает. Во всяком случае, очень на это надеюсь…
Александра Колиньи: - Ну вот, ты опять! – с сочувствием всплеснула руками Александра. А потом вдруг снова на минуту задумалась. – Послушай… а что, если нам взять и устроить твоему Максу одно маленькое испытание? Лишь для того, чтобы ты окончательно успокоилась – ибо я совершенно уверена, что кузен с честью его выдержит! - Испытание? Какое еще испытание? – спросила Полина, взглянув на Сашу с некоторой тревогой. Но той, кажется, доставляло откровенное удовольствие хранить интригу. Потому прошла, наверное, ещё целая минута, пока, сполна насладившись Полиным недоумением, она все-таки не раскрыла своей задумки, показавшейся, впрочем, ещё более странной, чем предшествовавшая ему пантомима. - Что значит «отправить Максу письмо от таинственной обожательницы»? Ты, прости, сейчас о ком говоришь? Совершенно растерявшись, Полина выглядела со стороны настолько забавной, что Александра, как ни крепилась, а все ж таки, не смогла удержаться и тихонько прыснула от смеха. - Ах, боже мой! Да не все ли это равно, если она таинственная! Это будет анонимное любовное послание, Поля, которое напишешь ты сама! Просто для того, чтобы окончательно выкинуть из головы свои сомнения. - Но ведь это… некрасиво! Это же провокация! - Вот ещё глупости! Сама ведь говоришь, что ему постоянно приходят такие письма, что особенного в том, чтобы ради шутки написать ещё одно, а потом признаться и вместе над этим посмеяться? - Допустим… но ведь Макс сразу же узнает мой почерк! И потом, я ни разу в жизни не писала ему любовных писем! Да вообще никому не писала, поэтому совершенно не знаю, как это делают… - Что, правда не писала? И он тебе тоже? Но как же вы… ой, извини, кажется, я снова пытаюсь вмешаться не в свое дело. Разумеется, все люди по-разному понимают, что есть любовь. И так же по-разному выражают свои чувства… Но ведь совсем без романтики тоже, наверное, не интересно? - Не знаю, — честно призналась Полина, ощущая себя одновременно уязвлённой и раззадоренной столь искренним Сашиным непониманием сути их с Максом отношений. Да, пускай их любовь родилась и выросла не из взаимной симпатии, а скорее наоборот, из вечных споров и яростного желания доказать свою правоту… Но была ли она от этого менее искренней и настоящей, чем та, что питали друг к другу Александра и Адаль, чья взаимность развивалась по самым что ни на есть классическим «канонам»? - К тому же, я бы и не сказала, что у нас совсем уж никакой романтики… — прибавила она, стараясь изо всех сил мысленно запихнуть обратно туда же, откуда оно и возникло в столь неподходящий момент, воспоминание о последнем «романтическом» приключений с мужем, думать о котором было до сих пор обидно и неловко. — Просто мы… иначе её проявляем! - Конечно! Именно это я и хотела сказать! — тут же согласилась с ней Саша, которая была уже и не рада, что затеяла этот разговор, свернувший, в итоге, совсем не туда, куда нужно. — Ты совершенно права, Поленька, это была глупая идея, поэтому давай о ней просто забудем! - Да нет, ну почему же? — задумчиво прищуриваясь, внезапно проговорила Полина. И этим окончательно сбила её с толку. — На самом деле, ты, может быть, и права. А почерк… знаешь, в гимназии мы с девочками, помню, однажды придумали такую игру: до предела изменить свой почерк так, чтобы никто не смог его после узнать. Дальше делали записки, складывали их в лукошко, и по очереди доставали, гадая, чьею рукой они исполнены. Побеждала же та, чья рукопись в итоге оставалась «нераскрытой». А теперь попробуй угадать, кто выигрывал чаще всех… - Гениально! — тихонько воскликнула Саша, едва ей не зааплодировав. — Но получится ли теперь? Все же Макс, наверное, лучше всех знает твой почерк. - Так заодно и проверим! А если не получится, то, твоя правда, ничего страшного: вместе над этим и повеселимся. Наверное, я действительно стала слишком серьёзной в последнее время… - Поверь, это нетрудно исправить, — вновь мгновенно загораясь совсем уж было отброшенной затеей, Саша лукаво улыбнулась своей будущей со-заговорщице. — Само же письмо можем написать вместе… да хоть прямо теперь! В свое время, ещё до свадьбы, каких мы с Адалем только друг другу не слали! И шутливых, и совершенно серьёзных… - Ну, думаю, что завязать слишком долгую переписку с Максом у нас не получится. Во-первых, говорю же, он никогда не отвечает на подобные послания. А во-вторых, безумно занят по работе. Так что все, скорее всего, ровно одним и ограничится. Если Макс вообще его заметит. - Уж над этим мы как следует постараемся! — подмигнув подруге, Саша предложила ей тотчас же, не откладывая, приступить к сочинению текста. «Творческий процесс» закипел, как только Полина принесла из кабинета в гостиную писчую бумагу и карандаши. Убрав чайную посуду, они расположились у низкого чайного столика прямо на ковре и, сдвинувшись рядом, голова к голове, принялись увлечённо фантазировать, едва поспевая записывать свои идеи и мысли, постоянно прерываясь на громкий смех, когда случалось «завернуть» что-нибудь совсем уж «этакое» — пикантное, или, напротив, по-старомодному высокопарное. Время при этом словно бы перестало существовать вовсе. Потому обе даже опешили, когда их уединение оказалось неожиданно нарушено вернувшимися домой с прогулки Ники и Марией Фроловной. Которая, в свою очередь, удивилась не меньше, застав барыню Полину Модестовну сидящей на полу гостиной в компании другой барышни, по виду, совсем ещё молоденькой, в окружении раскиданных повсюду исписанных листов бумаги. Впрочем, наружу это удивление если и прорвалось, то разве что самую малость. А вот Саша, взглянув на часы, оказалась в куда более очевидном изумлении, сообразив, что гостит у Полины уже несколько часов. - Боже мой! Адаль, наверное, уже вернулся домой со службы и сходит с ума от беспокойства! – рассмеялась она, принимаясь собираться восвояси. Но прежде, чем уехать, все же исполнила свое желание. И немного поворковала над Никитой, явно польщённым вниманием столь интересной дамы, и потому ведшим себя все это время, словно истинный джентльмен, расхныкавшись лишь только тогда, когда она ушла. Да и то скорее от голода и усталости. - Хорошо провели время, барыня? — спросила Мария Фроловна, вновь появившись в гостиной, чтобы забрать поднос с посудой, когда сама Полина уже принялась за кормление малыша, небеспричинно опасаясь, как бы её маленький «деспот» не сменил окончательно милость на гнев и не устроил нового представления на весь грядущий вечер или того хуже — на целую ночь. - Да. Графиня де Колиньи сумела меня развлечь, — ответила Поля, с улыбкой поглядывая на кипу исписанных листов, и уже прикидывая в голове, как лучше скомпоновать между собой все эти разрозненные фрагменты. Впрочем, всерьёз задуматься над этим она собиралась лишь спустя несколько часов, перед сном. Если он все же случится. А пока впереди был обычный остаток дня и столь же обычный вечер, наполненный домашними хлопотами. Другим — куда лучше, чем прежде, стало лишь Полино настроение. И уже за это следовало сказать спасибо милой Александрин.
Полина Черкасова: Письмо мужу, после некоторых размышлений, Полина в итоге так и не написала. Вчерашнее дурное расположение духа к утру окончательно рассеялось. Потому и сама идея провоцировать подобным образом Макса и судьбу казалась теперь уже настолько странной, что о ней не хотелось даже вспоминать. Наступивший день выдался пасмурным, но Полине он казался наполненным светом. Домашние дела спорились нынче легко и быстро. Потому ещё больше времени можно было посвятить Ники, который становился все более активным и подвижным, научившись с некоторых пор ловко переворачиваться со спины на живот. А временами уже пытался даже и ползать, чтобы как можно полнее исследовать всю доступную ему территорию. Любознательный до предела, он требовательно тянул ручонки ко всему, что попадало в поле его зрения, и явно сердился, если не удавалось немедленно получить и изучить желаемый предмет. Пускай пока лишь в основном и только на зубок — в прямом смысле, так как даже и второго пока что не имелось в наличии. Так что к обеду, когда Никита Максимович все же изволили, изрядно подкрепившись, уснуть, Поля почувствовала себя порядком утомленной. И решила тоже ненадолго прилечь. Из дремы ее выдернула телефонная трель. Решив, что это Макс, добрался до Москвы и теперь звонит сообщить, как у него дела, Полина сразу же вскочила и сама устремилась к аппарату. - Алло? - Аполлинария Модестовна? Доброго дня! Это Сергей! – радостно прокричала в ответ трубка. – Рябинкин. Помощник вашего супруга. - Да, Сережа, я вас узнала, – отозвалась она, едва скрывая разочарование. – Что вам угодно? - Да дело в том, что Максим Евгеньевич тут просил меня привести в порядок некоторые его тезисы по делу Воронцова, а я папку с его делом нигде в конторе найти не могу! Все бумаги уж по несколько раз перебрал. И думаю теперь, может, домой он её случайно унёс? Не посмотрите ли у него в кабинете? - Конечно, побудьте у аппарата. Я сейчас же проверю!... Да это дело лежит у него на столе, — вернувшись через пару минут, сообщила она Рябинкину, который обрадовался этой вести, словно ребёнок: - Тогда, если позволите, я немедля к вам за ней и приеду? - Приезжайте, разумеется! — ответила Полина, пожала плечами и положила трубку обратно на аппарат. Явился Сережа нескоро. Продрогший и мокрый насквозь от припустившего вдруг после обеда холодного дождя со снегом. - Вы что же, пешком сюда от самой Садовой шли? —едва на него взглянув, Полина всплеснула руками. - Нет, Аполлинария Модестовна, вы не волнуйтесь, я только вначале пешком, а потом на трамвае! - Ох, Серёжа! Ну, проходите уже, не стойте в передней! В таком виде вам ни в коем случае нельзя обратно! Надо хоть немного просушить пальто. А пока оно сохнуть будет, я напою вас горячим чаем. - Что вы, сударыня, это неловко! Да я, в общем-то, и тороплюсь… дела! — краснея, словно институтка, Рябинкин было подался обратно к двери, но Полина с улыбкой преградила ему путь: - Нет-нет, ничего не хочу и слушать! Прекрасно они подождут, эти ваши дела! Уж мне ли не знать? Немедленно давайте сюда ваше намокшее одеяние и проходите в гостиную! Наконец, ещё немного помявшись, однако теперь уже скорее для приличия, Рябинкин кивнул, послушно стянул пальто и со смущённой улыбкой передал Полине… Ну, то есть, конечно же, госпоже Черкасовой, которую с самого первого дня их знакомства в душе несколько побаивался, но при этом — ровно настолько же и обожал. Ибо, если сам Максим Евгеньевич был тем, на кого безумно хотелось походить самому, то Апполинария Модестовна казалась истинным воплощением воображаемый идеальной будущей супруги: и умна, и толкова, и мать для ребёнка тоже, как оказалось, прекрасная… А уж собой-то как хороша!... Впрочем, на данном месте Сергей обычно решительно прерывал поток своих размышлений на эту тему. Неправильно это! Да и в целом о женитьбе мечтать ещё рано и глупо: карьеру бы как следует вначале выстроить… - Ух, и рад же я, дорогая Апполинария Модестовна, что эта злосчастная папка нашлась у вас дома! — восклицал он чуть позже, уже сидя за столом и попивая с довольным видом горячий чай. — А то, и верно, не сносить бы головы, если б она действительно вдруг потерялась! Максим Евгеньевич насчёт порядка с документами уж очень строгий! Требует, чтобы все всегда только по своим местам! - Это да, это точно! — кивнула Полина, мысленно усмехаясь при вспоминании о том, скольких трудов и усилий стоило ей когда-то систематизировать хаос в бумагах своего тогда ещё будущего мужа. Но Серёже об этом знать, разумеется, не полагалось. Что-что, а публичное реноме Максима она всегда охраняла особенно рьяно. - Уж вы-то меня, тут как никто, наверное, понимаете! Так что и сегодня, как только он мне телефонировал… - Погодите… когда? Сегодня? — чувствуя, что скорее уже, напротив, не понимает абсолютно ничего, перебила Полина. - Ну да! Прямо сегодня утром, я только недавно, как в контору пришёл, а он уже и звонит, чтоб уточнить кое-что по нашему текущему процессу, а после ещё про дело Воронцова напомнил. Вот тут я чуть с ног-то и не сбился в поисках этой треклятой папки! А она, стало быть, у вас! — вновь рассмеялся Рябинкин. Поля же, наоборот, мгновенно помрачнела. Известие о том, что муж нашёл время поговорить с помощником, но не соизволил уделить ни минуты им с Никитой, сообщив хотя бы вкратце, как добрался до Москвы и как там устроился, вползло в душу неприятным сквозняком, от которого ей снова сделалось сразу тревожно и грустно. Должно быть, это стало заметно и со стороны. Потому что и Рябинкин, до того стрекотавший без умолку, вдруг как-то затих и насторожился: А потом и вовсе спросил, не расстроил ли её чем-нибудь ненароком? - Нет, ну что вы, Серёжа! Я просто задумалась. Вы пейте, пейте чай, не то совсем остынет! Рябинкин убыл обратно в контору уже, наверное, с полчаса, а Полина все ещё пребывала в некотором недоумении. «У него просто много дел, не до пустячных звонков!» — убеждала она себя, бесцельно бродя по квартире и размышляя, отчего же Макс в очередной раз столь явно ею пренебрегает. Но веры ни в себя, ни в него это никак до конца не возвращало. Как, впрочем, и хорошего настроения. В конце концов, оказавшись в своей комнате и решив, что надо хоть чем-то заняться, чтобы совершенно себя не изгрызть, Поля села за секретер, намереваясь написать ответ на письмо тётки Алевтины. Параллельно с этим намерением созрело и другое решение, причём очень важное. Полина поняла, что все же возьмёт к ним в дом ещё одну помощницу — ту самую Лизу, о которой писала ей опочкинская соседка. Возьмёт. И даже с Максом по этому поводу не посоветуется. Потому как, раз уж он сам совершенно перестал с нею делиться идеями и планами, то, стало быть, и ей теперь это тоже совершенно незазорно… Довольно резко выдернув, с этой сердитой мыслью, один из ящиков секретера, чтобы достать перо и бумагу, Поля внезапно наткнулась на заброшенную туда ещё со вчерашнего вечера кипу бумаг с набросками писем от потенциальной «незнакомки». Все вместе, они буквально вывалились ей навстречу и ещё сильнее разозлили, породив желание немедля все скомкать и выбросить. А лучше даже и сжечь. Но, чуть успокоившись, Поля все же удержалась от этого прорыва. Вновь взяла в руки всю стопку листов, перечитала… Какое-то время подумала. Потом отложила в сторону, взяла себе новый, чистый лист. И, поразмыслив ещё немного, вывела на бумаге первых четыре слова: «Скажите мне, что труднее…»
Макс Черкасов: * с таинственной Незнакомкой* Объявление вердикта – «не виновен» – зал встретил неоднозначно. Среди аплодисментов был отчетливо слышен недовольный ропот, свист и даже отдельные выкрики: «Позор!». На которые сам Макс, впрочем, особенного внимания не обращал. Как и на лица тех, кто, напротив, поздравлял и тянулся к нему с рукопожатиями. Он действительно устал после этого процесса. Пожалуй, как прежде еще ни разу не уставал. И также впервые в жизни абсолютно не чувствовал удовлетворения от только что одержанной победы. Хотя подзащитный, теперь уже бывший, и уверял со слезами на глазах, что Макс только что спас ему не только свободу, но также и саму жизнь: - Признаюсь, как на духу, Максим Евгеньевич, теперь уже можно. Я ведь, и вправду, решился. Думал, ну вот отправят меня в узилище, а там и… всему конец! Жить без свободы для меня страшнее, чем жить без чести! - Но ведь до этого же вы как-то справлялись? – холодно на него взглянув, внезапно поинтересовался Черкасов, отстраняясь и высвобождая локоть, в который в порыве благодарности вцепился его собеседник. - Что вы имеете в виду? - То, что вы меня обманули, Алистратов. Вернее, намеренно скрыли от меня факт, который, будучи обнародован стороной обвинения, едва не разрушил всю линию защиты, - ответил Макс, стараясь, чтобы голос его звучал как можно более беспристрастно. Последнее было сложно – учитывая каких трудов и усилий на самом деле стоило нивелировать ущерб, нанесенный вновь открывшимся для суда – и, внезапно, прямо во время того самого злосчастного заседания, для самого Черкасова – обстоятельством, что несколько лет назад его доверитель уже был, оказывается, отставлен с прежнего места службы в Москве примерно за такие же делишки, как те, что ныне привели его на скамью подсудимых здесь, в Петрограде. Просто в тот момент время было еще мирным, а значит, и более терпимым к подобным проступкам. Да и имеющиеся связи в нужных местах позволили спустить всё на тормозах, ограничившись временным отходом от дел «по собственному желанию» и «по состоянию здоровья». Вскоре эта история вовсе забылась, а карьера господина Алистратова вновь двинулась в гору – причем, теперь уже в столице, до тех пор, пока не натолкнулась на внезапное препятствие в виде роковой страсти, что связала его благоверную и его же первого заместителя. Решившего в итоге устранить соперника не только из постели своей любовницы, но и со служебного поста. Разумеется, с тем, чтобы затем занять его самому. Вынужденно вникая после во все эти детали и подробности, Черкасов чувствовал себя так, будто ненароком провалился в выгребную яму. Но винить – в том, что не выяснил, не разобрался, не узнал всё прежде, нежели Алсуфьев, сиявший, подробно излагая в суде нарытые им факты, словно медный грош, было некого. Кроме самого себя. Как и за то, что теперь придется так или иначе доводить до конца дело, заведомо не ощущая в нем своей полной моральной правоты. Кто-то может сказать, что дело адвоката – защищать, а не судить. Потому неважно, что он чувствует по отношению к подзащитному. Словно военный хирург, к которому приносят раненых сразу с обеих сторон поля боя, и помогать надо каждому одинаково. Вот и Максу пришлось на этот раз оказаться именно в таком положении. И ровно так же, как уважающий себя врач, он выполнил свою работу настолько хорошо, насколько мог. Применив все имеющиеся в его арсенале средства и умения. И добился победы, убедив суд и присяжных, что нынешнее дело не должно рассматриваться в связи с той, давней историей потому, что сейчас расследуется вовсе не она. А конкретно в этом существуют достаточные доказательства невиновности его подзащитного. - И еще то, - глядя прямо в лоб набычившемуся еще после первой реплики бывшему чиновнику, продолжил он, - что даже несмотря на вынужденное присутствие в этом процессе в качестве вашего защитника, я не перестану считать вас подлецом и свиньёй. Затем коротко кивнул, и, оставив Алистратова в компании Рябинкина, слушавшего весь этот диалог с широко раскрытыми от удивления глазами, пошел прочь из давно уже опустевшего зала заседаний. Настроение по-прежнему было ни к чёрту, поэтому ехать сразу домой – и уж тем более в контору, совершенно не хотелось. Поэтому следующие три часа Макс провел поначалу просто бесцельно прогуливаясь по городу – чтобы проветрить голову, а после – осел в первом подвернувшемся на пути более-менее презентабельном трактире. Где плотно пообедал и осушил под заунывные цыганские песнопения примерно с полштофа водки. Почти нисколько, впрочем, от этого не опьянев. Домой вернулся, когда уже стало заметно темнеть и потому на улице зажгли фонари. В прихожей, откуда, против обычая, Макс сегодня не объявил о своём возвращении, было темно. Полина, по всей видимости, находилась в детской, потому не слышала, как он открывал дверь. Но это было Черкасову только на руку. Ведь она непременно начала бы расспрашивать, а объяснять что-либо прямо сейчас не было ни сил, ни особого желания. Потому, быстро раздевшись, он сразу, не заходя в гостиную, направился в кабинет – коротко кивнув по пути выглянувшей из кухни в коридор Марии Фроловне, и решительным жестом отказавшись от предложенного ею ужина. На столе, в массивное кожаное кресло перед которым Макс вскоре с наслаждением опустился, его, как обычно, ждала собравшаяся за день свежая корреспонденция. Несколько газет, письма. Первые он сразу, не читая, забросил в корзину. А вот письма все же решил проглядеть – вдруг, что-нибудь по-настоящему важное. Этот конверт – совершенно обычный на вид – привлек его внимание, прежде всего, тем, что не нёс на себе имени отправителя. Точнее, отправительницы. Почерк, которым было написано его собственное имя в графе адресата, выглядел явно женским, хотя и каким-то странным, неуверенным. Должно быть, именно это и сыграло свою роль в том, что Макс все же решил его распечатать первым, хотя сразу предположил, что внутри, скорее всего, окажется признание очередной анонимной обожательницы. С тех пор, как он женился, их, впрочем, стало заметно меньше – и Макс относился к этому факту с некоторой долей иронии. Порой даже шутливо пеняя Полине, что она лишила его поддержки верных поклонниц. На что та обыкновенно ехидно замечала, что никакие это не поклонницы, а всего лишь обычная театральная клака. Клака или не клака, но сейчас ему, кажется, годилась даже такая поддержка. Потому, разрезав ножом конверт, Макс извлек и развернул перед собой аккуратно сложенный втрое лист. «Скажите мне, что труднее – заставить ангела спуститься на землю или облечь в слова свои чувства?! И я отвечу: второе. Ибо произнесённое вслух больше невозможно прятать даже от себя, в то время как невысказанное ещё можно игнорировать, считая, что его попросту не существует. Я решилась вам написать, но решусь ли отправить это письмо, или же брошу в огонь – ещё не знаю. Вы спросите: кто я такая? И почему решилась вас побеспокоить? – писала, как теперь уже было абсолютно ясно, действительно, дама. И, прочитав эту последнюю строчку, Макс невольно усмехнулся и вскинул брови: а, правда, кто? И почему? И тут же опять погрузился в чтение, чувствуя себя еще больше заинтригованным. – Отвечу просто: обычная женщина. Одна из многих в вашем более чем обширном окружении. У меня есть муж – хороший человек, но уже достаточно долгое время рядом с ним я чувствую себя не самостоятельной личностью, а лишь неким «именем прилагательным». Но я не виню его в этом. Говорят, невозможно прожить одной только пылкой страстью и целого дня. Что тогда говорить о месяцах и годах? Обо всей долгой жизни? Тем более, когда самой природой устроено так, что мужчины забывают её быстрее. Смеем ли мы осуждать природу? Не стоит ли и на самих себя взглянуть чуть более критически? Ведь мы, женщины, хотя и слабы, однако в большинстве случаев все же вольны сами выбирать, кем быть: личностью или вещью. То же и в любви. Уж если мы позволяем мужчине смотреть на нас как на вещь – пускай ему необходимую, красивую, даже драгоценную – однако вещь; если становимся полностью покорными его воле, желаниям, то стоит ли удивляться, обнаружив однажды, что от нас самих не остается более уже почти ничего? Мне же хочется верить, что женщина вправе сохранять независимость, оставаться госпожой своих мыслей и своего тела, быть собой – даже если когда-то она полностью доверила свою жизнь и судьбу полюбившемуся ей мужчине. Но высказать где-либо вслух подобные суждения для меня невозможно. Нам, женщинам, простительна излишняя сентиментальность и болтливость. Извинительны даже глупость, а порой и коварство. Однако излишняя склонность к размышлениям – почти всегда синоним непозволительной вольности взглядов и чудаковатости. Вы спросите: но почему же тогда я решилась открыть свою душу перед вами? Почему не испугалась вашего осуждения? Ответить на эти вопросы очень легко. Потому что именно рядом с вами я когда-то ощущала себя абсолютно свободной. Была, пусть и совсем недолго, той, от которой нынче осталось лишь воспоминание. Ну вот. Кажется, я написала уже слишком много. И теперь вы, верно, недоумеваете и мучительно пытаетесь понять, кто я. Может быть, даже уже перевернули страницу в поисках подписи, или осмотрели конверт, ища адрес и имя отправительницы. Но нет, не рассчитывайте. Раскрывая вам свои мысли и чаяния, я надеюсь и далее оставаться в тени как реально существующая персона. Ибо хочу быть совершенно уверена, что это никак не затронет моей жизни вне эпистолярных рамок. Надеюсь, вы поймете это желание и не осудите моей слабости. Точнее, уверена в этом. Потому что помню вас прежнего. Возможно, лишь только и придуманного мной в собственном воображении. Но вы ведь не посмеете отнять у меня этот чудесный образ! И оставите мне возможность, закрывая глаза, представлять и придумывать вас снова. Чтобы и далее иметь возможность хотя бы ненадолго вновь становиться собой, настоящей…» На этом письмо неожиданно обрывалось. Как будто бы на полуслове. Но даже если бы там было написано что-либо еще, то прочитать его прямо сейчас Макс, проглотивший предыдущую страницу, и даже не заметивший, как это произошло, вряд ли бы успел. Потому что именно в этот момент дверь его кабинета чуть приоткрылась и в комнату тихо проскользнула Полина.
Полина Черкасова: *с муженьком* С возвращением Макса из Москвы нелепая ссора перед отъездом, по обоюдному молчаливому уговору, была передана полному забвению. Всё ещё немного обижаясь в душе на мужа за его тогдашние слова, разумом Полина, конечно же, понимала, что сказаны они были сгоряча, а вовсе не от сердца. Потому и продолжать дуться на него всерьёз спустя несколько дней, да ещё и после искренних извинений, принесенных практически сразу же, попросту глупо. Особенно сейчас, когда у Макса возникли сложности по службе. Какие именно, выяснить, правда, не удалось даже во время разговора с Серёжей, которого Полина, конечно же, не упустила возможности об этом расспросить. Но Рябинкин, твердо наученный ею же самой никогда не выносить за стены конторы подробностей, связанных с делами, что ведёт Максим Евгеньевич, лишь краснел, пыхтел и виновато глядел исподлобья, так при этом и не расколовшись. Чем одновременно разозлил и умилил Полю, ничуть не приблизив к пониманию того, что же происходит на самом деле. Не рассказал по приезде ничего и сам Макс. Но теперь уже и сама Полина, видя, как он вновь, едва перехватив что-то на ужин, сразу вновь ушёл в кабинет работать над завтрашней — заключительной — речью, не осмелилась приставать с вопросами. Потому неудивительно, что весь нынешний день прошёл в напряжённом ожидании. Хотя, сам момент возвращения мужа домой Полина и пропустила: убаюкивала Никиту. Который, видно, чувствуя её собственное напряжение, тоже никак не хотел засыпать. Но вот это все же произошло. И, осенив своего малыша на ночь крестным знамением, Поля потихоньку выскользнула прочь из детской. Тут же и узнав от кухарки, что Максим Евгеньевич уже, оказывается, с четверть часа, как дома, «трапезничать наотрез отказались и к себе удалились». Почувствовав в этом недобрый знак, Поля нахмурилась и объявив Марии Фроловне, что ужинать одна тоже не станет, поспешила к мужу. Дверь кабинета была слегка приоткрыта. Потому она вошла без стука, успев заметить, что сидящий за своим рабочим столом Макс читает какое-то письмо. Которое, впрочем, заслышав её появление, он тут же сложил, засунул обратно в конверт и положил поверх прочих. Только в тот момент Поля и поняла что это то самое. Которое она написала — и сама же об этом, кажется, напрочь забыла среди тревог и волнений прошедшего дня. «Значит, все-таки прочитал…» — промелькнула мысль. Но главной сейчас была все же не она. И первым делом Поля с тревогой заглянула мужу в глаза, пытаясь по их выражению понять всё ли у него благополучно. - Не слышала, как ты пришёл, – сказала она затем, подходя к нему ближе и наклоняясь, чтобы поцеловать. – Устал? - Устал, — со вздохом приподнимая уголки губ в короткой улыбке честно признался Макс. И, ответив на поцелуй жены, тут же взял её за руку и мягко потянул, предлагая устроиться у себя на коленях. Полина не сопротивлялась. - М-мм, выпил? — с деланым недовольством наморщив нос, усмехнулась она в тот же момент, ощутив рядом с привычными ароматами одеколона и табака запах алкоголя. - Выпил! — сморщив виноватую рожицу, он кивнул и откинулся на спинку кресла. - И… можно ли узнать, по какому же поводу? От радости или с горя? - С горя — что ужасно давно не обнимал и не держал тебя на руках. И от радости — что, наконец, могу позволить себе исправить эту оплошность, — объявил Макс, вновь затем подаваясь вперёд и утыкаясь лицом в вырез декольте её домашнего одеяния. - Ну я же серьёзно! — качнув головой, Поля с укоризной вздохнула. Однако не отстранилась. — Как все прошло в суде? - Прекрасно, — пробормотал он, также не изменяя выбранной диспозиции. — Твой муж опять всех на свете победил. Ты мной гордишься? Затем усмехнулся и, все же, чуть отодвинувшись, заглянул в глаза. - Я тебя люблю. И гордиться тобой буду всегда, что бы ни случилось, – убирая с его лба прядь волос, просто и без улыбки ответила Поля. После чего провела пальцем меж бровей, разглаживая «тревожную» морщинку, коснулась легким поцелуем места, где та посмела образоваться, и далее снова — губ, всё ещё чуть подрагивающих в усмешке. Сперва с прежней бережной нежностью, затем, вдруг, неожиданно пылко, словно желала вложить в эту новую ласку всю слишком долго сдерживаемую, неутолённую страсть.
Макс Черкасов: * с женушкой-коровушкой* Почувствовав перемену, и сам Макс, тотчас же обнял её крепче, словно откликаясь на безмолвный призыв. Затем чуть отстранился, посмотрел в глаза — а через мгновение, они вновь страстно целовались. И в этот раз уже ничто не могло их остановить: ни определенные неудобства кресла, ни одежда, избавиться от которой ни у кого не хватило терпения. Ни даже оставленная незапертой дверь кабинета — о чём Макс, усмехнувшись, все же решил напомнить Полине, когда пик блаженства был уже покорён. - Оказывается, я женат на весьма распущенной особе. - Можно подумать, тебе это не нравится, — промурлыкала она в ответ, всё еще зарывшись пальцами в его волосы и прижимаясь щекой к макушке, блаженно прислушиваясь к постепенно утихающим отголоскам недавно накрывшей их двоих волны наслаждения. - Конечно нравится! Ещё как нравится… Безумно нравится… — соглашался Макс, отмечая каждую из своих реплик короткими поцелуями Полиной груди, так удобно находившейся сейчас прямо на уровне его лица. - Ну ладно-ладно, верю, перестань… — вдруг от него отодвинувшись, Полина вновь стянула края своей блузки и принялась быстро застегивать пуговицы. - Почему? — наблюдая за её действиями в совершенном недоумении, Макс слегка нахмурился. — Что такое? - Ой, ну только не делай вид, что не понимаешь! - Прости, но это действительно так! - Молоко! — сделав «страшные глаза», одними губами, беззвучно, выговорила Полина. - Какое… а! О, Господи! — накрыв лицо ладонью, Макс, которого всегда поражало это странное женское свойство стесняться каких-то обыденных и вполне себе естественных вещей, громко вздохнул. Затем опустил руку чуть ниже, и, пряча за нею улыбку, прибавил с нежностью в голосе. — Коровушка ты моя! - Я?! — тотчас оставив возню пуговицами, воскликнула Поля. — Это ты меня так сейчас назвал?! - Угу, — кивнул Черкасов. — А что такого? - А то, что ещё раз услышу подобное — убью! — ткнув его указательным пальцем в грудь, и свирепо глядя в глаза, тихо, но чётко произнесла Полина. — Ясно? - Куда уж яснее! Не ясно иное: чем тебе, собственно, так не угодили коровы? Абсолютно прелестные, на мой взгляд, и очень полезные животные… Ну, что ты делаешь? Мне же больно! — не успев толком увернуться от без раздумий отвешенной отнюдь не шуточной жениной оплеухи, Макс, смеясь, вжался в спинку кресла, укрываясь от следующей. Но, спустя секунду, ловко схватил Полину в охапку и снова крепко прижал к себе. - Ведь я же любя! - Я тоже! — буркнула она куда-то ему в плечо, все ещё смущаясь и злясь одновременно. Причём, злясь все больше на саму себя. За то, что смутилась. И ещё за то, что дала Максу это почувствовать. Будто кисейная барышня! — Господи! И за кого я только вышла замуж?! - И, главное, нет ведь уже пути назад!.. – сочувственно кивнул Макс, на душе у которого впервые за весь этот долгий день было сейчас настолько легко и спокойно, чтобы шутить без всякого оттенка сарказма, а просто потому, что хорошо и действительно хочется улыбаться. – Слушай, а давай проведем завтрашний день вместе? – спросил он вдруг, резко меняя тему. – Возьму пару выходных. Имею право! Надеюсь, за двое суток моего отсутствия в конторе Рябинкин не успеет совершить фатальной глупости. - Зачем ты так о бедном Серёже?! Я лично уверена, что он ничего не испортит и за больший срок! Он очень старательный. - Старательный, да. Но порой слишком уж тугодумный. С тобой точно не сравнить… Ну да не о нём речь, скажи лучше, как тебе моё предложение? - Очень нравится! Я так по тебе соскучилась! — честно созналась Поля, в очередной раз вызвав у мужа улыбку. — И чем мы займемся? - Сходим куда-нибудь, будем гулять, бездельничать, в конце концов. Да и не всё ли равно чем? Главное — вдвоём! Теперь настала пора улыбнуться Полине. - А ты ни о чем не забыл? — иронично поинтересовалась она, и Макс тут же сделал вид, что сильно призадумался. - А! Месье дофин! Тревожишься о том, кем он станет повелевать в твоё отсутствие? Ну это вполне легко решается, в чем мы даже уже имели возможность убедиться. Мария Фроловна наверняка не откажет в помощи и на этот раз. Тем более, кажется, ей и самой только в удовольствие понянчиться с Никитой. - И все же, я сомневаюсь, — помолчав какое-то время, проговорила Полина, в душе которой чувство долга боролось с желанием хотя бы на время вновь ощутить себя свободной от извечных домашних забот. - А я вот — ничуточки! — чмокнув её в наморщенный в раздумье лоб, ответил Макс. — Поля, ты самая лучшая, самая ответственная мама на свете. Но даже тебе необходимо отдыхать. Поэтому решено: завтрашний день проведём в праздности! Я так сказал! Муж я, в конце концов, или не муж?! - Ещё какой! — окончательно сдаваясь, Полина мотнула головой и тихонько рассмеялась. На том и договорились. Оставив его в кабинете, Поля в очередной раз отправилась проверить, как там спится Ники. Сам же Макс, пообещав дождаться её возвращения уже в спальне, встал из-за стола следом. При этом взгляд его вновь случайно упал на послание странной незнакомки. Однако настроение изменилось. Потому первым прорывом было попросту выкинуть его в корзину и забыть. Но, взяв конверт в руки и покрутив его перед собой ещё пару секунд, Макс всё-таки этого не сделал. А, открыв ящик стола, предназначенный для важных бумаг, оставил письмо среди них — не совсем, впрочем, отдавая себе отчет, ради чего так сейчас поступает…
полная версия страницы