Форум » Постскриптум » Сохранить навсегда » Ответить
Сохранить навсегда
Степан А. Веригин: Время: июнь 1907 года Место: Москва, Сокольники, дачи Действующие лица: Валерия Глебова, Стёпа Веригин. Модест Орбак
Ответов - 55, стр:
1 2 3 All
Степан А. Веригин: Май 1915 года Небо на горизонте застилали тяжелые тучи невероятного цвета. Они были почти синие, с черными разводами, и то и дело озарялись изнутри яркими вспышками. Надвигалась гроза. Что было, в общем-то, вполне характерно для мая. Природа с жадностью ждала благодатной влаги и прозрачно-зеленые листья берез в предвкушении трепетали от порывов ветра. Поручик медицинской службы Веригин сидел у самого окна купе, молча рассматривая пейзаж, проносившийся за стеклом со скоростью движущегося по рельсам поезда. Однако казалось, будто взгляд его проникает куда-то дальше физического горизонта. Он ехал в Петроград, на свадьбу своей младшей сестры. Событие, безусловно, радостное. Но настроение поручика было весьма созвучно наблюдаемой им погоде. Он возвращался с фронта, и еще всего несколько дней назад был в совершенно другом мире. Прошло всего чуть больше полугода с тех пор, как он служит хирургом батальонного полевого прифронтового госпиталя. Но все, что было до этого, все прежние домашние воспоминания успели поблекнуть, заслоненные ежедневной многочасовой пахотой у операционных столов, часами перевязок, сортировки и решения вопросов о транспортировке в тыл вновь поступавших раненых, бессонными ночами дежурств, когда надо бы заняться, помимо непосредственной медицинской работы, еще и оформлением бесконечных документов… Такой теперь была его обычная жизнь. А та, в которую он нынче ненадолго возвращался, выглядела даже странной. Будто кто-то все-таки изобрел машину времени, и перенес его прошлое, в котором еще нет ни войны, ни страданий. Конечно, Веригин понимал, что это лишь иллюзия, и что зловонные щупальца войны, наверняка, уже дотянулись уже и сюда. Но, все же, каким спокойным казался мир через стекло вагона первого класса! Все эти месяцы на фронте он не раз задавался одной мыслью: неужели всем всё равно, что где-то там, за сотни километров погибают молодые и старые?! И, главное, ради какой такой высокой цели? Неужто, всего лишь ради каких-то личных ссор царей, королей, императоров и политических интриг их окружения? Но ведь это же ненормально! И если все действительно так, то такой мир попросту болен, неизлечимо болен! И лекарства от этой болезни нет. Разве что отсечь пораженное гангреной место. Тогда только, возможно, всё и пройдет. Всё наладится… Тем временем, однообразное мелькание густой придорожной растительности начало потихоньку замедляться. Поезд подъезжал к какой-то станции, и кондуктор, пройдясь по вагону, громко объявил, что стоянка не ней продлится двадцать минут. Пропустив вперед всех, для кого путешествие заканчивалось именно здесь, Степан Александрович надел фуражку, и тоже спустился на перрон. Ему хотелось курить. Да и размяться бы, впрочем, тоже не мешало. Сделав несколько шагов вдоль вагона, он достал портсигар – дорогую серебряную игрушку, покрытую черной эмалью, подарок бабушки Лидии, и вынул папиросу. Весьма паршивую, с дешевым и горьким табаком. Но там, на фронте, других чаще всего было не достать. Первая затяжка от нетерпения вышла столь глубокой, что едкий дым полностью заполнил легкие и, кажется, пробрался даже в желудок. Однако поручик даже ни кашлянул, а после еще и с удовольствием выдохнул струю дыма в серое преддождевое небо. К этому времени его уже окружили торговки – какие-то не то бабки, не то тетки, каждая из которых пыталась продать ему свой товар. У одной были горячие пироги, другая трясла перед ним полураскрытым кисетом с домашним табаком, а третья зачем-то пыталась всучить живую курицу. Отмахнувшись от назойливой компании, поручик пошел дальше по недлинному перрону, разглядывая станцию. Здание её было маленьким, но довольно аккуратным. Деревянный домик, больше похожий на русский терем с кружевными наличниками. Железнодорожные служащие, облаченные в форменную одежду, важно сновали туда-сюда, и все остальные уступали им дорогу. Пассажиры спешили, кто забрать вещи из багажа, кто сдать. Кто-то кого-то встречал, и слышались радостные возгласы, другие же наоборот тихо прощались. Да, все было обычно у этих людей, и от этого Веригину, узнавшему с некоторых пор обратную сторону этой жизни, на душе становилось еще тоскливее. Жалел ли он о решении отправиться на войну? И да, и нет. Полгода назад он был мальчишкой, хотя искренне считал себя взрослым, к тому же, преисполненным чувства долга и еще каких-то нелепых фантазий о том, как будет благородно спасать солдатские жизни, а те будут в ответ говорить ему слова благодарности. И никакая грязь войны его самого непосредственно не коснется… Наивный дурак! Знать бы тогда, как оно на самом деле… А впрочем, если б и знать! Что, не поехал бы? Бросив окурок себе под ноги, затоптав его носком сапога, Веригин вернулся к вагону и, взглянув последний раз на неведомую станцию-теремок, прошел к своему месту. Он уже собирался сесть, когда вдруг вновь глянул через окно на перрон, и увидел там её. В черном, облегающем стройный стан платье и в маленькой, тоже черной, шляпке, она выплыла, по-другому и не скажешь, из здания станции. Её лицо было скрыто густой вуалью, но Веригину и не надо было видеть лица, чтобы понять – это действительно она. Эта женщина. Резко развернувшись обратно к выходу, он захотел снова выскочить на перрон. Но в этот самый момент поезд тронулся с места, вагон резко качнулся – и, едва удержавшись на ногах, вцепившись для этого в оконную ручку, поручик так и остался стоять на месте, наблюдая, как разгоняющийся состав приближается к его видению, равняется с ним на какие-то секунды, а затем, все больше набирая скорость, оставляет позади, устремляясь дальше к Петрограду. И вот за окном уже вновь замелькали лишь бесконечные заросли. Только поручик все по-прежнему почему-то не спешил от него отойти, только на суровом и мрачном до этих пор лице теперь подрагивала легкая улыбка, вернувшая ему вдруг молодое, даже почти мальчишеское выражение. Так обыкновенно преображает природу вновь выглянувшее после грозы яркое солнце.
Стёпа Веригин: Июнь 1907 года День выдался на удивление жаркий для самого начала лета. Солнце еще с утра так сильно шпарило лучами, что к обеду прогревшийся воздух вдруг сделался густым и почти осязаемым. Настолько, что его, кажется, стало можно порезать ножом, словно масло и намазать затем на булку. Именно так Стёпа поступил. Не с воздухом, конечно, а с маслом. Достал из плетеной корзины сдобную булку, завернутую в льняную салфетку, маленькую глиняную масленку и серебряный нож. Намазал на румяную корочку толстый слой масла и откусил. Зажмурился от удовольствия и стал с наслаждением жевать, а затем запрокинул голову, упираясь затылком в теплый и шершавый ствол клена, под которым решил устроиться на перекус. Сверху, через зеленое кружево листьев, на его лицо падал теплый свет. А еще выше, высоко над кронами деревьев, синело небо. Только не пронзительно, а такое, будто бы дымкой подернутое. Так всегда бывает с небом, когда на земле очень жарко. Откусив еще бутерброда, Стёпка глубоко вздохнул, продолжая жевать, и вытянул ноги, расположившись под деревом еще удобнее. Тем временем, послышалось глубокое басовитое гудение. И вскоре, не обращая никакого внимания ни на самого Стёпку, ни на его прекрасную булку, совсем рядом с его лицом пролетел по своим шмелиным делам толстый шмель. «Искупаться бы!» - подумал он вдруг, проводив взглядом полосатого трудягу. Но потом представил, как придется тащиться до самой реки по солнцепеку, а потом еще обратно… и передумал. Извлек вместо этого из корзины чудесный немецкий термос, подарок дяди Сережи Гнездова на недавний день рождения. Потрясающая, к слову, оказалась вещь! Отвинтив колпачок, который тут служил еще и стаканом, юноша выдернул пробку, тут же учуяв волшебный аромат чая, который их кухарка заваривала обязательно со смородиновым листом и ягодами шиповника, налил горячей жидкости в колпачок, и сделал первый глоток. Это кажется необъяснимым, но в такую жару порой только горячий чай и спасает. Сразу становится так хорошо, не жарко. И купаться уже не нужно. Доев, в результате, вместе с ним свою булку, Стёпка по-детски облизал каждый палец – но затем все же вытер руки и рот льняной салфеткой и извлек наружу последний скрывающейся в его корзине предмет. Это оказалась небольшого формата книжка, раскрыв форзац которой, он прочитал вслух: - «Под гром аплодисментов». Художественный сборник избранных монологов, стихотворений, романсов и куплетов. Так, под редакцией… о, этого знаю! У мамы пластинка этого Светланова. Ну, поглядим, что вы там наредактировали, господа известные артисты. "Как хорошо вчерашнее свидание! Прийти хотела ты ко мне сегодня вновь… Я ждал тебя, прелестное создание, В меня вселившее любовь. Дышала ночь призывным сладострастием Мечту влюбленную маня куда-то вдаль, За призрачным гоняясь счастием, Я испытал нежданную печаль…" Господи, вот ведь ерундовина какая! Господин… «как-вас-там»… Шевляков, надо же было такое выдумать! Ну, нет, вы только это послушайте! – обращаясь к невидимой аудитории, Степа, пропустив изрядную долю строк, обратил внимание на следующие: - Любовь – не страсть, не грубое волненье; И не порыв безумный, роковой: Любовь двух душ объединенье, Любовь – покой! – и громко рассмеявшись, захлопнул книгу. Но через несколько минут открыл снова и принялся наугад читать по паре строк с разных страниц. Под конец, вновь перелистнул все к форзацу и посмотрел на чистый лист, где каллиграфическим почерком было выведено имя владелицы сборника: «m-lle Олимпиада Рейсс». Липа с некоторых пор считалась новой лучшей подружкой его младшей сестры Таты, познакомились барышни в рисовальном училище. И вот, судя по всему, сошлись не только характерами, но и литературными вкусами – а иначе с чего бы еще Танька все последние дни буквально зачитывалась этой романтической лабудой. А вместе с ней – это было особенно смешно – и девятилетняя Санька, старающаяся во всем копировать более взрослых родственников. Впрочем, с позавчерашнего вечера им обеим не до высокой поэзии, заболели ветрянкой, причем, практически одновременно! И вот теперь бедная мама вынуждена возиться с ними сутки напролет. А сам Степан, который ветрянкой уже болел – давно, в Черном Яру, когда еще был жив папа, теперь, выходит, предоставлен сам себе и свободен. Ведь и в гимназию тоже ходить не надо: вторая неделя, как всех распустили на вакации. Вот и бродит дни напролет по окрестностям, да ищет себе всякие развлечения, дойдя в этом до того, что захватил с собой оставленный кем-то из сестер поэтический сборник, чтобы как-нибудь тоже из любопытства глянуть, чего там такого интересного написано. Оказалось, что и ничего! Сплошная глупость. А чего стоят хоть эти пошлые строки: «Когда со мною нет тебя, моей жены! Прости и позабудь! И я, я все забуду. Жизнь впереди еще! Зачем губить ее?! И если я не мог хорошим мужем быть, то посмотри, каким любовником я буду!» Бред! Отбросив дурацкую книжонку обратно в корзину, Стёпка презрительно хмыкнул. Нет, сознательно он, конечно, любовь не отрицает. Но, если она делает людей такими сентиментальными идиотами, то лучше уж как-нибудь вовсе без неё! А то вот взять хотя бы Володю Резницкого. Влюбился и пропал! С ним же и говорить теперь совершенно невозможно. Одно только на уме. Плеснув себе еще чаю, Стёпа встал и вышел из-под дерева, оглядываясь по сторонам. Небольшая поляна, возле которой росло дерево, послужившее ему убежищем от жары, находилась прямо за их домом и граничила с территорией сразу нескольких дачных усадеб. Одну арендовало семейство Шверин: пожилые супруги и их воспитанница, долговязая и невыразимо скучная девица. Другую в нынешнем году, как и в прошлом, наняли Пресняковы. А вот третья пока стояла пустой. Хотя, ходили разговоры, что ее абонировал какой-то военный из Петербурга. «Чудной какой-то. Что ему, ближе дачи, что ли, не нашлось?» - хмыкнув, в очередной раз подумал Степан и перевел взгляд на дорогу, заслышав вдруг приближающийся откуда-то издали конный топот, и решив поначалу, что это снова едет с визитом доктор. Но нет, экипаж выглядел незнакомым. А в его открытой коляске сидела какая-то дама, рассмотреть лицо которой было из-за расстояния затруднительно. Чего не скажешь про внушительного размера и диаметра шляпу, поверх которой она еще зачем-то («интересно, а зачем?») держала небольшой кружевной зонт.
Валерия Глебова: - Послушайте, Модест Карлович, я по-прежнему решительно не понимаю, ради чего необходимо ехать именно в Москву? Причем, даже не в саму Москву, а на эти пошлые дачи?! Ведь рядом с нами Европа, да что там – целый мир, а вы хотите сослать меня в эту пригородную глушь! Вы же знаете, что я с ума там сойду от скуки! - Ляля, дорогая, умоляю вас, успокойтесь! Мне прекрасно понятны ваши чувства, но мы оба знаем, что теперь это будет наилучшим решением. Вам нужен отдых! Да и рана… - Об этом не будем! – внезапно утратив, правда, всего лишь на мгновение, прежний капризный и обиженный вид, она оборвала собеседника даже не этим восклицанием, но взглядом каре-зеленых глаз, внезапно сверкнувшим в его сторону недобрым фосфорным блеском. – И извольте впредь не называть меня Лялей! Для вас, как и для всех остальных, впрочем, я – Валерия Павловна! - Хорошо-хорошо, простите за фамильярность! Ей-богу, не хотел вас обидеть, милейшая Валерия Павловна! – поднявшись из-за стола, с противоположной стороны которого, в кресле для посетителей расположилась та, с кем он сейчас разговаривал, Модест Карлович Орбак, дюжий, широкоплечий господин лет сорока, совершенно лысый, но с бородой и усами, кончики которых лихо закручивались вверх – прямо, как у нынешнего председателя Совета Министров, сокрушенно вздохнул и с повинным видом сложил на груди ладони. – Тем более вы и сами это знаете. - Что именно? - То, как мы все вами дорожим и как о вас заботимся… да-да! – кивнул он, увидев, как она саркастически сжимает в ответ губы. – И потому сделаем все возможное, чтобы вы, и в самом деле, смогли отбыть в столь любимую вами Европу уже в самое наиближайшее время. Ну, а пока – насладитесь и красотами Отчизны. К слову, вы напрасно так отзываетесь о Сокольниках! Давно ли вы там бывали? - Никогда… - А вот я так и подумал! Уже несколько лет, как это весьма респектабельное место, где есть не только дачи, но и настоящие дома тех москвичей, что бегут от городской суеты и ищут покоя в течение круглого года. Поэтому там есть не только природа, но еще и множество развлечений, вы совсем не будете скучать! - Ну, полно же, Орбак! Остановитесь! Вы ведете себя так, будто имеете в этом деле финансовый интерес, - усмехнулась Валерия, затушила об дно хрустальной пепельницы свою тонкую папиросу, и, освободив от ее остатков длинный мундштук из почти черного янтаря, убрала его в ридикюль. – Предположим, вы меня убедили. Когда надо ехать? - Ах, боже мой! Да хоть нынче, вечерним поездом! Я сам, лично, отвезу вас на Николаевский! А ежели захотите – даже провожу и до самой Москвы… - От этого воздержимся! – немедленно возразила она, чуть качнув головой, увенчанной шляпой моднейшего фасона «Клем», сделанной из черных страусовых перьев и в дополнение украшенной белым пером «Эспри», после взглянула на маленькие наручные часики и вновь перевела взор на Модеста Карловича, замершего в ожидании ее решения. – Хорошо. Этим вечером меня вполне устроит. Вещей у меня немного. Надеюсь, в том доме будет все необходимое? - Разумеется, мадам! Все по высшему классу, не хуже, чем в Ницце! – воскликнул тот, откровенно радуясь тому, что, наконец-то, смог убедить, и даже не замечая, как Валерия смотрит на него с легкой скорбной жалостью. А следующее утро она встречала уже в Москве. В городе, в котором когда-то родилась, но не прожила и трех лет, после того, как отца, кадрового офицера, перевели по службе в Царство Польское. Где Валерия, затем, и выросла, верно, поэтому ощущая себя с тех пор немного чужой в любом ином русском городе, за исключением разве что Петербурга, который и сам среди них немного «иностранец». Вокзальный перрон встретил одинокую путешественницу обычной при прибытии поезда суетой. Остановившись чуть в стороне, Валерия дождалась, пока проводник спустит чемоданы – которые тут же принялся укладывать на свою тележку какой-то ушлый носильщик – разумеется, с её разрешения. И далее неторопливо отправилась к выходу, наняла первый же подвернувшийся экипаж и назвала кучеру адрес в Сокольниках, который накануне на небольшом листке бумаги написал и отдал ей в руки Орбак. Даже толком не представляя себе, насколько далеко – или, напротив, близко находится это место. Вышло, что совсем и недалеко. Хотя даже за это время Валерия успела порядком поджариться на оказавшемся весьма немилосердным московском солнце. Пришлось даже воспользоваться зонтиком. Это было первым заметным контрастом со вчерашним прохладным и дождливым днем в столице, где июнь еще толком и не лето. Еще удивляли, конечно, улицы. Довольно узкие, порой неожиданно извилистые, они при этом совсем не походили на тесные, похожие часто на какие-то горные ущелья, улочки старинных европейских городов. А дома – сплошь большие и даже очень большие, с каменными фасадами, несли на себе заметный оттенок купеческой роскоши. Впрочем, возможно, это просто её взгляд привык к иному городскому пейзажу. Проехав несколько кварталов, экипаж, наконец, вывернул на какой-то явно пригородный, хотя и широкий, тракт. Впереди показался то ли парк, то ли лес, и Валерия предположила, что это, должно быть, и есть те самые Сокольники. А стало быть, она уже на подъездах к своей будущей обители. Так и оказалось. Спустя несколько минут они остановились напротив средних размеров окрашенного в нарядный голубой цвет деревянного дачного дома с высоким мезонином, застекленная дверь которого выходила то ли на большой балкон, то ли на некое подобие маленькой террасы, опиравшейся на белые колонны парадного крыльца. В целом – на первый взгляд, все это смотрелось даже неплохо. Тем более на фоне вековых сосен, что виднелись в некотором отдалении от этой дачи и двух других, расположенных неподалеку. Впрочем, их Валерия рассмотреть пока толком не успела. Потому что как раз в этот момент, заметив её приезд, из дома вышла горничная. Приходящая – как было заранее строго оговорено с Орбаком: постоянного присутствия посторонних рядом с собой Валерия с некоторых пор не желала. Впрочем, здесь Модест Карлович был с нею абсолютно солидарен. - Добрый день, мадам! – сделав вежливый книксен, девушка, представившаяся Зинаидой, забрала из её рук небольшой дорожный несессер и зонтик. И стала объяснять кучеру, занимавшемуся остальным багажом, что и куда после отнести. Сама Валерия, тем временем, пошла в дом. Прежде ей приходилось проживать в разных условиях, как самых роскошных, так и в крайне аскетичных. Интерьер передней, служившей здесь заодно и главной гостиной, куда всякий вошедший попадал чуть ли не прямо с порога, был, пожалуй, неплох. Здесь было все необходимое для жизни. Даже небольшой камин. И телефонный аппарат – единственная вещь, наличие которой Валерия считала обязательной к присутствию во всяком из своих жилищ. Соглашаясь на обратное, разве только, если это было решительно невозможно устроить. Еще в гостиной, как водится, стояли друг напротив друга два небольших дивана с разделявшим их столиком. Кресла, несколько стульев. В углу – пианино. Это заставило Валерию удивленно приподнять брови. Сама она музыке всерьез обучена не была, но может быть, кто-нибудь из гостей… а, впрочем, какие могут быть гости, напомнила она сама себе. И пошла узнавать, что еще интересного может предложить ей этот дом. Из гостиной – прочие помещения этого этажа, относившиеся по большей части к хозяйственным, Валерия решила осмотреть позже – наверх вела узкая крутая лестница. Поднявшись по ступеням, она оказалась на небольшой площадке, откуда по обеим сторонам располагались еще две комнаты. Обычные, ничем не примечательные комнаты, пригодные как для хозяев, так и для тех, кто приехал их навестить. Едва заглянув туда, она вновь вышла к лестнице, которая, еще больше сужаясь, и дальше стремилась ввысь, уводя непосредственно в мезонин. Который изнутри оказался чем-то средним, между спальней и будуаром: большая кровать, рядом с ней – туалетный столик с зеркалом. У противоположной стены – секретер, ширма для переодевания и гардероб. «Да, совсем даже неплохо!» - окончательно решила про себя Валерия, усаживаясь на тотчас же мягко отпружинивший её матрас, и откалывая от прически шляпу, которую затем метко отослала прямиком на стул возле элегантной жардиньерки, где красовался глиняный горшок с лохматой зеленой драценой. А затем вовсе опрокинулась навзничь, разбросала широко по сторонам руки и улыбнулась. Кажется, впервые за все последние дни.
Стёпа Веригин: Стёпа скучал. Нет, обычно он никогда не страдал от одиночества. Но это потому, что у него всегда был выбор – возиться с сёстрами или уединиться у себя в мансарде. А теперь, когда Татка с Санькой вынужденно заперты по своим комнатам, вообще-то выбор у него практически исчез. Вчера, правда, он все-таки был призван к постели одной из «умирающих». Татка долго лежала под одеялом, тихая как мышь, и тяжело вздыхала, усердно демонстрируя, как же ей плохо. А потом слабым голоском попросила Стёпочку ей что-нибудь почитать вслух. Ну он и исполнил ее желание, в «благодарность» за что вскоре был изгнан из комнаты со словами: - Дурак, какой-то! И книжка твоя дурацкая! Ну, допустим, книжка была не его, а папина. Медицинский справочник. А то, что он решил прочесть Таньке статью о ветряной оспе, ну так она же сама сказала, что ей всё равно, что он будет ей читать! Поэтому сегодня к сестрам его не позвали. Зато мама была у них почти с самого утра, шила и читала попеременно в комнате то у одной, то у другой. А Стёпа даже позавтракал один и, кажется, если так пойдет дальше, то и обедать будет ровно в той же компании… Он сидел на диване, в гостиной, забравшись туда, по привычке, с ногами, и читал четвертый номер «Нового журнала литературы, искусства и науки», в котором публиковался перевод романа Уэллса «В дни комет», когда из холла послышался звук дверного звонка. Через пару минут в гостиную вошла Анна, а следом за нею, как та самая комета – влетела Вера Фёдоровна Преснякова. При появлении дамы, Степан, как полагается, немедленно поднялся с дивана, правда, чуть замешкался от неожиданности, разыскивая запропастившиеся куда-то домашние туфли. Впрочем, Вера Федоровна этого, кажется, даже не заметила, тут же плюхнувшись на соседний диван и вновь оборачиваясь к Анне. - Доложи, доложи голубушка, это срочно!.. Ну и жара! – прибавила она еще на выдохе, обращаясь при этом уже к Стёпе, который как раз успел обуться: - Просто пекло адово на дворе! А стрелка барометра, как замерла, так вообще, будто больше двигаться и не собирается! Хотя, муж – а у него рана после последней крымской кампании, говорит, что ноет она сильно, и значит, точно будет дождь. А ваше здоровье как?.. Ну да, чему у вас болеть! Вы для этого еще слишком молоды. Говорила она так быстро, что ни на один вопрос не было возможности ответить, даже если бы Стёпе этого хотелось. Однако отвечать мадам Пресняковой он желанием не горел. И как хорошо, что в комнату уже вошла мама! - Вера Фёдоровна, приятно вас видеть. Но не могу уделить вам много времени. Дочери болеют. - Ох, да неужто? – воскликнула гостья, всплеснув руками. И немедленно принялась подробно выяснять, чем именно, как долго, а главное – не собираются ли они, не дай боже, помереть. Стёпа при этом молча взирал на неё поверх страниц своего журнала, но не уходил, решив, что бросить маму наедине с этой странной особой просто не вежливо. - Ах, как жаль, как жаль ваших девочек! Но, все же, ветряная оспа – это ведь недолго?! А то ведь этак у нас скоро решительно не с кем станет прилично провести вечер! Шверены эти, уф, какие заносчивые! А Алуфьевы взяли, да и укатили вдруг в Кисловодск! Так что, жду, жду хотя бы вашего возвращения, дорогая Ольга Дмитриевна, как и возобновления наших милых дуэтов. Ответив вежливым, но сдержанным кивком, Ольга попыталась встать, собираясь уже проститься с Верой Федоровной. Но та, со своей обычной фамильярностью, внезапно довольно крепко взяла её за руку, удерживая на месте. - Еще минуту, милочка! Вы уже слышали, что у нас появилась новая соседка? Еще третьего дня въехала, однако до сих пор и ни с кем не познакомилась… Вас ведь тоже не навестила, да? Весьма странная личность! Вся такая из себя столичная, ну прямо raffiné! Только и я-то на свете не первый день живу, так что сразу, за версту, вижу: либо веселая вдовушка, что сама мужа своего и сгубила, либо того хуже – чья-нибудь содержанка! Вот можете мне верить! Так что, мой вам совет, сторонитесь лучше её и вы! - Непременно, - холодно кивнула Ольга и с тревогой глянула на сына: как только Вере Федоровне не совестно сплетничать, да еще и в его присутствии?! Но тот будто и не слушал их разговор, сидел на диване все с тем же с непроницаемым видом и листал журнал. – Будем остерегаться всеми силами неуместных знакомств. Простите, Вера Федоровна, но мне к девочкам нужно. Гостья недоуменно взглянула на хозяйку, и только тут будто бы догадавшись, что ее прогоняют, поджала губы, поднимаясь с дивана. Вежливый Стёпа, тоже тотчас вскочил, словно резиновый мячик, и предложил госпоже Пресняковой проводить её до дверей. - А у Шверенов эта их воспитанница – ну, сущая гарпия! Надеюсь, вы не собираетесь за нею ухаживать? – спросила она вдруг уже на крыльце. И Стёпка, лицо которого в ответ выразило всё возмущение по поводу подобной бестактности, с трудом смог удержаться от того, чтобы не сказать что-нибудь лишнее вслух. – Вот и правильно, молодой человек! – одобрительно закивала головой Вера Федоровна, истолковав его эмоции по-своему. «Вот ведь полоумная»! - подумал он, когда она, наконец, ушла восвояси. И, постояв еще минуту на пороге, зашел обратно в дом, а там сразу побрел наверх, чтобы забросить в свою комнату журнал. И заодно, проходя по коридору мимо комнаты Саньки, где сейчас была мама, сказал, что хочет сходить немного погулять с Сэром Монти. - Да там ведь такая жара! – удивилась она в ответ. – Но как хочешь, конечно. Еще через несколько минут Степан в сопровождении большого датского дога, который явно без энтузиазма воспринял прогулку по этой дневной духоте, уже направлялся в сторону поляны, ставшей за последние дни его любимым местом обитания. Отсюда открывался прекрасный вид и на близлежащие дачи, и на раскинувшуюся за ними рощу. Соседка, о которой сегодня столько наговорила Вера Федоровна, действительно интриговала всю округу. Зина, горничная, которую наняли в её дом, вчера тоже долго рассказывала Анне, что новая хозяйка – дама, по всему видно, богатая, но слишком уж скрытная. И даже некоторые вещи свои трогать не позволяет. Сам Стёпа до сих пор видел ее мельком – тогда, в день приезда. И, в общем-то, до сегодня не сильно горел желанием узнавать еще какие-то подробности. Ну, женщина какая-то, и женщина! Приехала, да и ладно, подумаешь?! Но теперь все несколько изменилось даже для него. Потому на свое любимое место он явился не с пустыми руками, а с биноклем, через который обычно разглядывал птиц. Хотя и не сразу решился использовать его в задуманных ныне целях. Было как-то неловко, хотя… ну а что такого? Да к тому же, он совсем быстро, никто и не узнает! Успокоив таким образом не к месту проснувшуюся совесть, Степка направил окуляры на окна соседского дома. Занавески в них были задернуты, и на первый взгляд вообще казалось, никакой жизни за ними нет. Хотя, нет. Вон там приоткрыты ставни окна мезонина. Совершенно бесполезная мера по такой жаре, подумал Стёпа, продолжая затем обследовать остальной дом и периметр. Хотя, вряд ли сумел бы логично объяснить, зачем – поймай его кто-нибудь за этим занятием. Тем более что ничего интересного так на глаза и не попалось. Потому, переведя, в результате, свой бинокль вновь на рощу, он решил, что дальше будет куда интереснее выискивать птиц среди тамошних густых ветвей. Все это время, Сэр Монти так и лежал рядом с ним, тяжело вздыхая, явно недовольный назойливой мухой, которая то и дело норовила сесть ему на нос.
Валерия Глебова: Первые дни после приезда ушли на то, чтобы полностью расположиться и устроиться на новом месте. Не испытывая нужды ровным счетом никуда торопиться, Валерия много спала, пила то кофе, то лимонад, а еще лично наблюдала за тем, как ее горничная распаковывает и развешивает в шкафу все привезенные с собой из Петербурга наряды, аккуратно расставляет по местам шляпные картонки, обувь и помещает в комод прочую одежную мелочь, включая белье и чулки. Хотя, обыкновенно, подобные пустяки почти не занимали её внимания. Но раз уж времени все равно так много, почему бы не провести его и подобным образом? Собираясь в Москву примерно на месяц, она, разумеется, взяла все, что может потребоваться даме, как для повседневных нужд, так и для каких-то особых случаев. Хотя, уже сейчас все больше сомневалась, что те несколько вечерних платьев, которые Зина, по молодости лет, похоже, еще ни разу не имевшая дела с подобной роскошью, помещала в гардероб с особенным трепетом и благоговением, ей здесь на самом деле пригодятся. Сокольники, несмотря на относительную близость к Москве, и правда, оказались глушью, присутствие в которой скрашивала лишь совершенная, что днем, что ночью, тишина, да еще дивный воздух, напоенный запахами разогретой на солнце смолы и хвои, который становился особенно ощутимым ближе к ночи. Именно тогда, к слову, появлялась также и возможность впервые за день распахнуть окна. Разумеется, из-за жары. Которая и не думала уменьшаться, а напротив, только усилилась. Столбик прикрепленного к наружной стороне рамы окна мезонина термометра еще тогда, когда Валерия впервые в день приезда на него посмотрела, уверенно подползал к тридцати по Цельсию. Теперь же и вовсе стремился еще выше, будто где-нибудь на юге Италии. Вот только теплого моря, как там, к здешнему пеклу, увы, не прилагалось. - Зина, скажите, а есть ли здесь поблизости какой-нибудь водоем? – измаявшись от жары и безделья уже к середине третьего дня – как и предполагала еще там, в Петербурге, Валерия медленно подошла к единственному оставляемому открытым настежь круглые сутки французскому окну мезонина, и лениво выглянула в щель между плотными белыми льняными занавесками, едва колышущимися на слабом подобии южного ветерка. – И еще. Чем вообще здесь занимаются? Вчера вечером, когда уже почти стемнело, я немного походила вокруг, но никого не встретила. Эти дома рядом с нашим… в них кто-нибудь теперь живет? - Ну как же, как же, барыня! Конечно! В том, что справа от нас, Пресняковы живут, Вера Федоровна и Викентий Платонович, только они старенькие уже, ей под пятьдесят, а ему и вовсе за шестьдесят, так что и спать ранехонько ложатся, вот и не встретились с ними. Слева господа фон Шверен, барон и баронесса, вместе со своей воспитанницей. Но они… не очень общительные, - чуть замявшись и не посмев сказать ничего более об этом семействе, молва о заносчивости которых ходила по всей округе, девушка вздохнула и смущенно пожала плечами. – Еще поблизости обычно селятся господа Алуфьевы, они теперь в Кисловодске, потому что Семен Львович уже много лет желудком мается, только тамошние воды ему и помогают… - Да, тяжело ему приходится, - усмехнулась в ответ Валерия, погружаясь все глубже в отчаяние по мере того, как Зина рассказывала ей о соседях. – А еще кто? - Еще Веригины. Но их особняка отсюда не видно, он за деревьями, через вон ту лужайку, что за домом, - с готовностью откликнулась горничная. И Валерия, все еще стоявшая возле окна, вновь невольно посмотрела сквозь шторы. Заметив вдруг, как на некотором отдалении, среди густой растительности, будто бы что-то шевельнулось. Или же кто-то… «Да ну, чепуха какая-то! – тотчас же подумала она, моргнув. – И почему бы там, в самом деле, не оказаться кому-нибудь… хотя бы из тех же самых…» - Как-как, ты говоришь, их фамилия? Веригины? - А вы их знаете, да? - Боже мой, да нет, конечно! С чего ты это взяла? А кто они? - Обычные люди. Ольга Дмитриевна – вдова доктора из Москвы, и трое детей. Живут здесь постоянно, уже несколько лет. Дом у них, знаете, правда, такой интересный и необычный, еще когда его строили, мы прямо все смотреть ходили! - А что ж в нем необычного? - Да вот какой-то такой… с выдумкой. Не как все другие здесь. Красивый! Вот пойдете гулять, сами и посмотрите! - Непременно. Ну, а с водоемами-то что? Ты так и не сказала. - А, ну да! Из речек тут только Рыбинка в паре верст, но там не купаются. Есть Золотой пруд, мы в нем, когда малышней были, часто плескались… Только там дико совсем. Господа и дамы туда не ходят! Они на Путяевских прудах обычно, где купальни имеются, мужские и дамские, все как положено. Но они не открыты еще. Вода-то холодная, неделю всего, как потеплело!
Стёпа Веригин: Поняв, наконец, что сойку ему сегодня уже не увидеть, Стёпа опустил бинокль и обратился к дремавшему рядом догу: - А что скажете, Сэр Мортимер, если мы с вами теперь сходим на на пруд искупаться? Едва услышав эти слова, пёс сразу же поднял морду, а затем склонил голову набок и завилял хвостом. Будто, и правда, обладал способностью не просто угадывать интонации молодого хозяина, но еще и действительно понимал смысл того, что ему говорят. А впрочем, кто знает? Иногда Стёпке казалось, что Монти не отвечает на обращенные к нему вопросы лишь потому, что считает это ниже своего достоинства. Потому теперь порой становилось ужасно неловко вспоминать их детские проказы, где Сэр Монтгомери невольно выступал в роли потерпевшего. Хотя бы вот ту же постыдную историю, когда, ради дурацкого веселья, они вместе с сестрами разукрасили благородную черную шкуру пса разноцветной гуашью… Слава богу, краска тогда быстро отмылась, а сам Монти на них за это даже не обиделся. Видать, по врожденному своему уму и великодушию… - Согласен, говоришь?! Ну и решено тогда! – воскликнул Стёпа. И, вскочив, кто на две, а кто на четыре, они наперегонки рванули в сторону Золотого пруда, гладь которого под палящим солнцем издали напоминала огромное зеркало. И никто еще нынче не потревожил её покой. Ведь, большинство любителей водных процедур в Сокольниках, и верно, предпочитали купаться исключительно на Путяевских прудах. Где, кроме обустроенных купален, имелись деревянные лежаки, плетеные кресла-кабины и даже чайные павильоны, где было так приятно, наплававшись и назагоравшись вволю, выпить лимонада или чая с пирожным, в то время как из медного раструба патефона лилась какая-то новомодная мелодия. Вот только такое «культурное» купание никогда не нравилось самому Стёпе. Диковатый и заросший мелким клевером берег манил его своей абсолютной свободой куда больше. Да и сёстры, когда мама разрешала им искупаться, тоже обычно прибегали именно сюда и резвились в воде в свое удовольствие, зная, что никто здесь не сделает замечания за буйные игры или за громкие крики и смех, непристойные для благовоспитанных барышень. Хотя, по правде, совсем уж серьезно, приличий никто из них, в общем-то, не нарушал. Не то, что сам Стёпка, который решил нынче, если повезет, искупаться абсолютно нагишом. А все потому, что специально забегать домой только ради того, чтобы переодеться в купальный костюм, оказалось как-то лениво. Но пока, на ближних подступах к пруду, он скинул с себя лишь носки и легкие парусиновые ботинки, затем закатал обе штанины и с наслаждением затопал босыми пятками по мягкой, еще совсем молодой траве, теплой от солнца и пахучей. В то время как убежавший вперед Монти уже вовсю шлепал по воде у самого берега своими мощными лапами – то с довольным видом носился из стороны в сторону, то резко останавливался и наклонял морду вниз, чтобы с громким чавканьем похлебать еще немного свежей воды. Добравшись следом за своим псом до кромки песчаного берега, Стёпа тоже потрогал ногой воду. Она оказалась ровно такой, как ему хотелось – холодной! Потом отошел, внимательно осмотрелся по сторонам, так и не заметив при этом поблизости ни единой живой души. И уже не раздумывая больше, принялся раздеваться, выбрав вешалкой для своей одежды ветви ближайшей ивы. Последним скинул и исподнее, а потом, с восторженным криком, со всех ног бросился в воду. Плавание всегда казалось Степе самым лучшим и полезным из всех спортивных упражнений. Он начинал купальный сезон примерно в мае, когда вода бывала еще совсем студеной, а заканчивал – ближе к концу сентября, когда листья деревьев уже заметно теряли свой зеленый цвет. Первое время родные считали это его причудой. Особенно волновалась мама, но вскоре перестала, заметив, что с тех пор, как Стёпка стал регулярно заниматься плаванием, простуды к нему перестали приставать вовсе – хотя он и прежде был, пожалуй, самым крепким и здоровым из всех троих детей. Да и теперь, будто в подтверждение этому, бодро рассекал водную гладь, уже пятый раз переплывая от одного берега к другому. Тем временем Монти, из-за своих слишком длинных лап державшийся на воде не так уж уверенно, следил за ним с суши, периодически забегая по грудь тогда, когда хозяин вновь слишком уж удалялся, и выскакивая обратно, заливисто лая и размахивая хвостом – словно бы призывая к себе, когда тот опять оказывался поблизости. Наконец, вдоволь наплававшись, Стёпка выбрался из воды и устроился загорать. Солнце быстро высушило капли воды, а затем стало и ощутимо припекать. Так что водные процедуры вскоре понадобились вновь. И так продолжалось еще несколько раз. Но вот, показавшись над студеной прозрачной гладью поле очередного долгого нырка, юноша вдруг заметил, что пёс его почему-то ведет себя совсем не так, как до того. Не бегает туда-сюда, а стоит, замерев на месте, словно изваяние, и внимательно смотрит на один из дальних кустарников. Как будто чует за ним чье-то пока еще незримое взглядом присутствие…
Валерия Глебова: После того, как Зина рассказала её достаточно о проживающих вокруг соседях, проблема выбора места для прогулки около воды решилась сама собой. Тем более что купаться Валерия пока и не собиралась: шрам под лопаткой зажил, конечно, уже достаточно, но доктора по-прежнему не рекомендовали его часто мочить. Особенно не слишком чистой водой из пруда или мелкой загородной речки. Подробно расспросив горничную о том, как дойти до Золотого пруда, она велела подать ей самое свободное и легкое из чайных платьев. В эти полгода, из-за временной невозможности долго носить корсет, их пришлось сшить сразу несколько. Разумеется, прежде Валерия, как и положено, позволяла себе такие наряды только дома, но недавно случайно прочла в одном из свежих номеров «Vogue» о том, что свободолюбивые американки считают вполне возможным выходить в подобных одеяниях и за его пределы – правда, исключительно в курортных местах. Потому решила, что однажды тоже вполне могла бы попробовать последовать их примеру. Конечно, не в России, а где-нибудь еще. Но раз уж так сложилось, что «курортом» для неё этим летом стали Сокольники, почему бы не рискнуть поступить подобным образом именно здесь? Так что, быстро переодевшись, спустя всего около четверти часа, Валерия неторопливо пересекла лужайку перед своим домом, а дальше пошла между деревьями по тенистой тропе, которая, если верить горничной, примерно через две версты должна была привести её к искомой цели. Пролегала она, впрочем, не только через парк. Порой пересекала и улицы самого поселка, совершенно пустынные в эту жаркую полуденную пору. На одной из них Валерия и увидела с удивлением особняк, несущий в своем архитектурном стиле отчетливые мотивы то ли итальянского либерти, то ли венского сецессиона. И тут же вспомнила слова Зины о «необычном доме» вдовы московского доктора. Что же, следовало признать, что вкус у этой неведомой дамы, оказался, и верно довольно необычным для здешних мест. Невольно залюбовавшись, Валерия даже остановилась перед изящной оградой, но только лишь на минуту, опасаясь привлечь к себе лишнее внимание хозяев, что было бы крайне неловко – да, в общем-то, и не нужно. А потом пошла дальше. И более ничего интересного на своем пути не увидала. До тех пор, пока не приблизилась к пруду. Вернее, даже не к нему самому, а к густым зарослям кустарников, последних, мимо которых нужно было пройти, чтобы выйти на берег. Но именно в них Валерии, в результате, и пришлось задержаться – из-за того, что глухое и уединенное место, как её искренне уверяли, место оказалось, к сожалению не таким уж безлюдным. Во всяком случае, один человек там точно присутствовал. Да еще и мужчина… или нет, скорее все-таки юноша: присмотревшись внимательнее сквозь ветви кустов, Валерия увидела совсем молодое лицо и высокую, однако еще по-мальчишески тонкую фигуру… совершенно, к слову, обнаженную. Это сделалось ясно, когда он стал выходить из воды, одновременно свистом призывая к себе собаку – здоровенного черного датского дога, следившего за ней, пока сама Валерия наблюдала за его хозяином. Сообразив, что если так пойдет и дальше, то её вскоре заметит и сам мальчишка – отчего ситуация станет совсем уж неприличной, она решила, что теперь пришло самое время ретироваться. Потому, негромко хмыкнув, развернулась, и собралась уже было потихоньку уйти – чтобы никого не смутить – да только ровно в тот же момент вдруг запнулась о какой-то торчавший из-под земли корень, и с совершенно немыслимым хрустом и треском уселась прямо в кусты. Да при этом еще и самым идиотским образом умудрившись запутаться в юбках, как-то неловко подвернула под себя левую лодыжку. - Черт побери! – сердито вздыхая, Валерия поморщилась. Причем даже не столько от боли, сколько от досады – тотчас после того, как с берега реки послышался приближающийся заливистый лай. А еще через минуту черный датский дог уже возник перед нею. Не нападая и больше не издавая ни звука. Но всем своим грозным видом давая понять, что не позволит ей сделать более ни единого шага. Как будто бы она это действительно теперь могла…
Стёпа Веригин: *с Валерией Павловной* - Ну и куда ты? – крикнул Стёпа вслед Монти, который с громким, утробным лаем, вначале внезапно рванул в прибрежные кусты, а потом столь же неожиданно там замолк. – Гнездо там, что ли, опять какое-то птичье надумал разворошить, паршивец?! – сердито пробурчал он себе под нос, спешно натягивая на мокрое тело штаны и рубашку и устремляясь следом. Пёс, как и следовало ожидать, обнаружился практически сразу. Ничего дурного при этом он не делал, просто замер в выжидательной стойке, рассматривая что-то там, куда у самого Стёпки получилось заглянуть еще только через минуту – когда подошел поближе и развел в стороны густые ветки и листья. Тут-то и пришло в голову, что первая догадка была, в принципе, не так уж и неверна. Она действительно была чем-то похожа на диковинную птицу, запутавшуюся роскошным, ярким оперением, словно в силках, в гибких и потому не дающих надежной опоры ветвях… Эта женщина, которая, также заметив, наконец, подле себя чужое присутствие, сразу же прекратила бесплодные попытки одновременно высвободить зацепившееся кружевной отделкой сразу в нескольких местах платье и встать на ноги, медленно повернула голову, подняла лицо и взглянула на Стёпку так, что тому вдруг сделалось как-то жарко. Хотя до того, вроде бы, только что вылез из студеной воды. - Позволите вам помочь, сударыня? – не вдруг опомнившись, он моргнул, сделал пару шагов вперед и, оттолкнув в сторону пса, мешавшего подойти ближе: – Да уйди ты! – подал пострадавшей даме руку. - Будет очень мило с вашей стороны! – и в мыслях не имея отказываться, Валерия без лишних разговоров крепко схватилась за протянутую ей ладонь и, поднявшись, наконец-то, вырвалась из невольного плена. – Спасибо! – еще раз благодарно кивнув, она отпустила руку своего неожиданного помощника и, словно бы тотчас же забыв о его существовании, продолжила отцеплять запутавшиеся кружева, без лишних церемоний отрывая их в тех местах, где изящно переплетенные между собой нити особенно крепко держались за ветки. Когда же, выпрямившись, вновь увидела возле себя, то взглянула на него уже едва ли не с удивлением: «Почему вы все еще здесь?» Впрочем, вслух этого, разумеется, не произнесла. Просто молча улыбнулась. И тоже, как говорится, слава богу. Потому что уже в следующее мгновение, сделав один единственный шаг, вновь сморщилась от боли и охнула. - Что с вами? – тут же тревожно спросил Степан, который все это время, и правда, почему-то простоял рядом, не сводя с неё глаз. Хотя и догадывался, что лучше было бы ему, наверное, сразу же уйти, дабы не усиливать возникшую пусть и не совсем по его вине неловкость. Почему догадывался? Да потому, что прожив всю жизнь в окружении женщин, некоторые вещи о них понимаешь уже порой интуитивно… Хотя, окажись на месте этой дамы Татка, она бы уж наверняка объяснила ему это всё уже и на словах. Причем, весьма доходчиво. - Нога! – досадливо воскликнула в ответ Валерия. – Кажется, подвернула её сильнее, чем показалось в первый момент… Скажите, вы местный житель? Есть тут какой-нибудь более короткий путь, чтобы добраться обратно до поселка? Или хоть до дороги… извозчики вообще какие-нибудь сюда доезжают? - Степан Александрович Веригин, – отрекомендовался Стёпка, но тут же подумал, что его невольной собеседнице должно быть всё равно, как его зовут. Потому поспешно прибавил: - У нас тут дом. И, помолчав еще пару секунд под пристальным взглядом дамы, которые показались вечностью, провел рукой по мокрым волосам, откидывая их назад со лба. - Знаете, сюда никто не проедет и дорога всё равно через парк. У вас дача далеко отсюда? Я бы мог вас проводить до чайных мест. Там всегда есть экипажи. Это недалеко. Ну, минут двадцать выйдет, если не спешить. - Ну, уж спешить-то я сейчас совершенно точно не расположена, - усмехнулась она, не сдержав в конце концов некоторого сарказма. Чем, кажется, окончательно смутила бедного юношу, на которого после этой реплики стало вообще жалко смотреть. – Простите, милый Степан Александрович! Когда мне больно, я всегда делаюсь излишне язвительной... Если все так, что же, придется рискнуть дойти пешком хотя бы туда. Не спеша… Оправив платье и отряхнув его от листьев и прочего мусора, успевшего прицепиться к подолу, Валерия с опаской сделала еще один шаг, потом другой и вновь остановилась, сокрушенно качая головой. Боль в проклятой лодыжке казалась слишком сильной, чтобы преодолеть без паузы даже это ничтожное расстояние. А двадцать минут неторопливого хода – это, почитай, целая верста. И как быть? Не просить же этого мальчика отнести ее на руках? - Глупейшее положение! – посетовала она вслух. Обращаясь то ли к нему, все еще взирающему на неё с тревогой, то ли к самой себе. - Погодите! – тем временем, воскликнул Стёпа. Так громко, словно его собеседница уже успела отойти настолько далеко, что иначе его и не услышит. – Вам бы не нужно теперь вот так сразу нагружать больную ногу! К тому же, это, и вовсе, может быть перелом… ну, то есть, я этого не утверждаю, но… - вновь смешавшись под весьма многозначительным взглядом, которым незнакомка одарила его после этих слов, молодой человек опустил глаза, – в любом случае, лучше ведь сразу проверить. И еще повязку наложить. С ней вам и идти будет полегче. - Понятное дело! Но кто будет этим заниматься – вы же сами только что сказали, что сюда невозможно даже подъехать! - Я бы мог… - по-прежнему глядя себе под ноги, внезапно негромко выговорил Стёпка, и даже не сразу сообразил, что произнес это вслух, а не просто подумал.
Валерия Глебова: * со Степаном Александровичем* - Что?! – также подумав в первый миг, что, должно быть, просто ослышалась, переспросила Валерия. А когда он, спокойно повторив сказанное, вновь поднял на неё взгляд темно-карих глаз, отчего-то и сама вдруг как-то растерялась. Впрочем, почти тотчас опомнилась, недоуменно пожала плечами и воскликнула. – Так что же вы сразу не сказали, что вы врач?! - Потому что пока я только лишь мечтаю им стать, - честно ответил Степа и улыбнулся, получив за это в ответ такую же открытую улыбку собеседницы, на чей новый, вполне закономерный вопрос, увы, также пришлось ответить отрицательно: - Нет, и не студент тоже. Я в гимназии учусь, в последний класс перешел. А на медицинский буду поступать только следующим летом. Как мой отец! - Доктор… Веригин, верно? – быстро и почти на автомате, по многолетней привычке, проанализировав все известные ей на данный момент факты, предположила Валерия. И, сразу же покачала головой, отвечая на мгновенно вспыхнувший в глазах собеседника интерес. – Нет, я его не знала. Мы просто с вами, оказывается, соседи. И вчера моя горничная, рассказывая о тех, кто живет поблизости, упоминала имя вашей матушки. - Вот это да! – воскликнул Стёпка, поразившись не столько наблюдательности новой соседки, сколько отсутствию оной у себя любимого: выходит, он уже её видел – пускай, даже издали и в другой одежде! Однако при встрече, надо же, и в голову не пришло, что это может быть она… как же её всё-таки зовут? - Ах, простите, я внезапно вспомнила, что, кажется, так и не назвала вам своего имени? – словно прочитав эту мысль, вдруг проговорила она, заставив Стёпу даже слегка вздрогнуть от неожиданности. – Валерия Павловна Глебова. Очень приятно познакомиться!.. Пусть и не при очень приятных обстоятельствах. Вновь невольно переступив на больную ногу, сразу же откликнувшуюся болью в лодыжке, Валерия поморщилась и вздохнула. - Ой! Да что же мы стоим?! – заметив эту перемену, Степан едва не хлопнул себя от досады по лбу: хорош же «доктор»! Ведет светские беседы, вместо того, чтобы, наконец-то, оказать давно обещанную помощь! – Вам придется снова сесть, чтобы я мог взглянуть на повреждение. И наложить повязку… Я умею, честное слово! Отец мне показывал! … Когда-то давно, еще в черноярской больнице, Александр Глебович, и правда, пару раз позволял ему поучаствовать в перевязках. А потом, будучи еще совсем ребенком, Стёпка также много раз тренировался на Таткиных плюшевых медведях и куклах – и папа говорил, что выходит вполне профессионально. Только об этом Валерии Павловне лучше было, конечно, не говорить. - Если только вы мне позволите, - прибавил он. И после, скорее догадываясь, чем понимая, что должен поступить именно так – дать ей немного подумать, демонстративно склонился к Сэру Монти, принявшись ласково трепать его за холку. - Да… я, собственно, не возражаю… - вновь опустившись прямо на траву, Валерия быстро сняла легкую летнюю туфельку с больной ноги и, слегка выпростав последнюю из-под юбки, взглянула на юношу снизу вверх. – Вот, смотрите! Если надо, могу снять и чулок. - Ну, это вовсе и не обязательно, – после некоторой паузы, произнес Степан и тоже сел рядом с ней. А затем, аккуратно пристроив ногу госпожи Глебовой на своем колене, принялся ощупывать и осторожно поворачивать из стороны в сторону её щиколотку, стараясь сохранить уверенный, «докторский», вид и одновременно припомнить сразу все, что когда-либо знал не только из области медицины, но и просто по жизни. Руководствуясь при этом пусть небольшим, но тоже уже имеющимся собственным опытом и здравым смыслом. Последний, к слову, довольно быстро и подсказал, что никаких серьезных повреждений у новой знакомой нет. – Скорее всего, это лишь сильное растяжение, - огласил он, наконец, свой «диагноз», отпуская ее ногу и вновь бережно устраивая ее на траве. - Слава богу, вы так меня успокоили! – радостно воскликнула в ответ Валерия Павловна. И Степану вдруг опять почудилась в её тоне легкая насмешка. Но, решив не придавать этому значения, он просто молча кивнул. Затем встал на ноги и замер с задумчивым видом. – Что-то еще не так? – чуть нахмурившись, спросила она, заметив его замешательство. - Нет… - мотнул головой Стёпка. – Я тут пытаюсь сообразить… - оглядевшись по сторонам, он вновь повернулся к собеседнице, намереваясь объяснить, что просто ищет, чем перевязать ей лодыжку. Но тут вдруг зацепился взглядом за шелковый шарф, которым была украшена тулья широкополой соломенной шляпы госпожи Глебовой. – Простите, а не могли бы вы на минуту одолжить мне ваш головной убор? – заметив тень замешательства, промелькнувшую по её лицу, он вновь покачал головой и улыбнулся, указывая на приглянувшийся ему аксессуар. – Вернее, мне нужно лишь это. Хочу использовать как бинт. - А что!… Хорошая идея! Ответив таким же коротким понимающим кивком, Валерия тотчас принялась вытаскивать длинные шпильки, которые удерживали её шляпу на голове, затем принялась откалывать от тульи сам шарф. Тем временем сам Степан почему-то поймал себя на мысли, что не может отвести глаз от того, как грациозно, привычно и проворно справляются с этой работой её тонкие изящные пальцы. - Ну вот, готово! Держите! – одарив его короткой улыбкой, Валерия Павловна протянула шарф, невольно заставив этим вновь вернуться в реальность. - Да, спасибо! – кашлянув, Стёпка взял и сразу же развернул перед собой узкое шелковое полотнище, желая убедиться, что его длины точно хватит для задуманных ими целей – выходило, что вполне – а затем вновь скатал уже как бинт. И принялся за дело. Спустя пару минут, повязка была наложена. - Теперь я вас снова покину – надо полностью одеться, - немного смущенно, пояснил юноша, кивая в сторону берега пруда, где по-прежнему оставались кое-какие его вещи. – И потом сразу в обратный путь. Я быстро!.. А ты сиди тут, место! – последнее относилось, разумеется, уже к Монти, тотчас же было привычно увязавшемуся следом. Когда он скрылся за кустом, Валерия приподняла и вытянула ногу, чтобы лучше разглядеть, что и как именно там «навертел» её нежданный спаситель. В целом выглядело очень даже неплохо. Только вот то, что никакую обувь поверх повязки нацепить уже точно не получится, стало ясно тоже буквально на первый взгляд. - Ну и что же он станет делать дальше? – спросила она, повернувшись к псу, который, лежа рядом, внимательно наблюдал за производимыми ею телодвижениями, видимо, расценив слова своего хозяина как приказ не только оставаться на месте, но и охранять. – Верхом на тебя меня, что ли, посадит?.. Хотя, ты вон какой огромный, поди, еще и спокойно довезёшь, да? Как тебя звать-то? Тихонько посвистев, чтобы призвать его поближе, она похлопала ладонью по земле возле себя. - Иди сюда! Немного подумав, дог дружелюбно махнул хвостом и, бесшумно поднявшись на лапы, переместился туда, куда ему указали. - Умница! – одобрительно проговорила Валерия, осторожно потрепав его по лохматой холке. – А уж красавец, каких поискать! Совсем как твой юный друг, верно?.. Господи! – тряхнув головой и зажмурившись на миг, она вдруг весело хихикнула, вновь обращаясь к псу. – Вот, что за вздор я сейчас несу, не знаешь случайно?!
Стёпа Веригин: *те же, там же* Когда Степан, одетый уже по всей форме, вернулся и с обворожительной улыбкой на лице объявил, что готов, сама госпожа Глебова вновь выглядела вполне безмятежной. Да, собственно, так себя и ощущала, беспокоясь теперь лишь о том, что все-таки, видимо, придется идти через парк наполовину босой. Ну, да ничего страшного. Бывали в жизни, как говорится, приключения и похуже… - Прекрасно! Поможете встать? Степан протянул руку. Но когда, поднявшись, Валерия Павловна попыталась её отпустить, сделать этого не позволил. - Что же вы? – подняв удивленный взор, спросила она. – Пойдемте! - Нет уж, Валерия Павловна, дальше, позвольте, пойду только я! – усмехнулся он в ответ. – А вы поедете – у меня на руках. И не спорьте, прошу! Тут – если срезать, всего-то пара минут, и мы уже на аллее. А там вы еще немного подождете, пока я найду для вас экипаж. - Ну, нет! – растерявшись, не то от самого предложения, столь странно перекликавшегося с её собственными недавними мыслями, не то от этой неожиданной в устах почти еще мальчишки, покровительственной и совершенно… взрослой мужской интонации, Валерия решительно замотала головой. – Что вы такое выдумали? Это… невозможно! Неприлично, в конце концов! Нас могут увидеть! Не думаю, что это понравится вашей матушке – если она узнает! – прибавила она свой последний, показавшийся особенно весомым, аргумент. - Уверен, сразу же после этого она скажет, что я поступил правильно. Зато, если уж узнает, что бросил вас в беде или даже помог, но после отправил в одиночестве добираться до дома – вот тогда головы мне точно не сносить! – рассмеялся Стёпа. – Так что выхода у вас нет, только соглашаться! Разве что вам совсем меня не жаль. Ну, или… может, просто опасаетесь, что мой дерзкий поступок приведет в ярость вашего мужа? – спросил он вдруг и сам поразился этой неизвестно откуда взявшейся смелости в общении с явно поглядывающей немного свысока взрослой дамой – даже несмотря на то, что физически, ростом, он выше её чуть ли не на две головы. – Если так, то буду готов с ним объясниться! - Да неужели?! Какой вы, однако! – почти непритворно удивившись, заметила в ответ Валерия, которая по-прежнему чувствовала себя немного не в своей тарелке. И вновь внимательно взглянула на него, слегка приподняв передний край полей своей шляпы. Сколько же ему все-таки лет? Слишком уж смел для своих… скольких же там?.. Шестнадцати, семнадцати? – Ну, хорошо, поступим так, как вы предлагаете. Если вам, конечно, еще хватит сил, чтобы меня донести! Сроду не имея наглости причисляться к силачам и даже просто атлетам, слабаком себя Стёпка, тем не менее, тоже никогда не считал. Да и женщин на руках носить ему уже не раз доводилось… Ну, как женщин – сестер, конечно. Смеясь и кокетничая, те обычно сразу же начинали вопить, что слишком тяжелые, и оттого он непременно надорвется, если непременно не поставит их на место. Примерно те же самые интонации, пусть и высказанные куда как более спокойным тоном, вдруг отчетливо послышались Степану и в словах Валерии Павловны, которая, хоть и была взрослой дамой, однако комплекцию имела весьма хрупкую. И потому казалась на вид вряд ли тяжелее той же Татки, «бараний вес» которой сделался незлобивой домашней дразнилкой с тех пор, как стало окончательно ясно, что она определенно не собирается расти более не ввысь, ни, тем паче, вширь. Так что, если и смутившись вновь, то разве что на мгновение, вместо всяких слов, Стёпка попросту одарил госпожу Глебову многозначительным взглядом, означавшим нечто вроде «а вот прямо сейчас давайте это и проверим!». А потом притянул её к себе и, подхватив на руки, понес к песчаной дорожке, ведущей от пруда к просеку. Весила она, как выяснилось, и правда, немного. Да и идти было, по сути, недалеко. Поэтому главной задачей вначале показалось разве что ненароком обо что-нибудь не споткнуться и не рухнуть прямо вместе с нею, как последнему дураку, на землю. Возможностей, к слову, было хоть отбавляй – если учитывать, что широкополая шляпа Валерии Павловны постоянно маячила перед глазами и мешала рассмотреть толком, что там под ногами, хотя тропинка была широкая и много раз хоженая. А еще шагать вместе с ношей, пусть и не сильно тяжелой, по полуденной духоте оказалось чертовски жарко. Ведь лучи вездесущего солнца местами почти свободно проникали сквозь высокие сосновые кроны, зато ни малейшего дуновения ветерка здесь, внизу, между голыми прямыми стволами, напротив, не ощущалось. Так что вскоре Стёпка от этого все же основательно взмок… Вернее, ему хотелось бы думать, что только лишь от этого. А вовсе не от ощущения стройного женского тела в его руках, прежде никогда еще не бывшего столь острым и дурманящим – не меньше жары и упоительного запаха разогретой солнцем хвои, смешанных с едва заметным ароматом каких-то чуть терпких духов, исходящим от кожи Валерии Павловны, профиль которой тоже то и дело возникал совсем рядом с его лицом в те минуты, когда она поворачивала голову, чтобы взглянуть на дорогу. - Уже недалеко. Видите просвет между деревьями? – проговорил Стёпка, наконец, решив, что именно в этом и состоит причина её беспокойства, указывая после направление движением подбородка. – Вот там проспект и начинается. Мы почти на месте.
Валерия Глебова: *те же, тогда же* - Слава богу! – откликнулась Валерия с абсолютно искренним облегчением. Так как, на самом деле, реально, уже тревожилась о том, как бы ее милый спаситель часом не сомлел от этой прогулки по жаре, отчаянно коря себя за то, что ненароком… почти ненароком зачем-то подстрекнула его на совершенно безумную идею. Ведь это она здесь взрослая! А он – мальчишка, почти еще ребенок, взять которого «на слабо» – и делать нечего! Хотя и вымахал ростом, поди, вершков не менее чем до восьми! Замерев и боясь лишний раз пошевелиться, чтобы не усложнять бедному юноше и без того нелегкий путь – как бы тот не храбрился, всем своим видом показывая обратное – Валерия пыталась понять, зачем вообще на подобное решилась. Следовало быть умнее и отказаться наотрез. Чтобы он даже не подумал… Впрочем, что теперь об этом говорить? Впереди, буквально в нескольких десятках шагов, уже действительно виднелась широкая аллея. И когда, они, наконец, туда дошли, Валерия, едва только вновь оказалась на собственных ногах, сразу же извлекла из своей сумочки кружевной батистовый платок, а после – собственноручно осторожно промокнула капельки пота, выступившие на лбу и висках у молодого человека, кажется, несколько опешившего от подобной заботы: - Вот так будет лучше! – улыбнулась она, сделав вид, что этого не заметила. – А теперь идите. Обещаю, что я никуда отсюда не сбегу! Зная, что больше всего извозчиков в Сокольниках собирается обычно возле чайных, Степан направился именно туда, оставив госпожу Глебову под надежной защитой Монти. Просто пёс давно уже не признавал стремительных движений и считал выше своего достоинства не то, что бегать, но даже быстро ходить. И теперь вновь с явным удовольствием растянулся у ног Валерии Павловны – когда Стёпка велел её сторожить, а сам довольно бодро зашагал к площади. - Свободен? – спросил он, остановив первый же попавшийся на глаза экипаж. - И куды ж это тебе ехать-то? – откликнулся молодой «ванька», окинув его с козел насмешливым взором. Впрочем, Стёпа и сам хорошо понимал, что не внушает особенного доверия своим нынешним внешним видом: мокрые и взъерошенные волосы, мятые льняные штаны и такая же рубаха, поверх которой более ничего не надето – оборванец, да и только! Потому сразу же извлек из кармана деньги, помахав ими перед извозчиком, курносая физиономия которого после этого нехитрого фокуса сразу же сделалась куда как более дружелюбной. - Близко, к началу просеки, что к Золотому ведет. Там одной даме до дома срочно добраться надо. - Ну, дык и шла б сюда, чего мне туды аж с повозкой пробираться-то? – вновь заартачился было «ванька». Но когда Степан уже готов был махнуть рукой и, послав его по известному адресу, поискать более сговорчивого возницу, вдруг замотал головой: - Да не, парень, ты садись, давай! Я ж ничего – просто подумал, а вдруг ты какой тать лесной, мало ли их тут? - Да какой еще тать! – нетерпеливо воскликнул юноша, забираясь на сидение открытого фаэтона и продолжая объяснять. – А дама та просто ногу подвернула, вот дойти сюда и не может, ясно? Её после до Савельевской дачи отвезти надо, что на Алексеевском проезде, за лабиринтом, знаешь? - Как не знать! Мигом доставим! Через пару минут они оказались на месте. Валерия Павловна стояла там же, где Степан её и оставил. И, убедившись в этом, он испытал какое-то необъяснимое облегчение – словно на самом деле боялся, что она уйдет без него. - Ну вот, как и обещал! – проговорил он, спрыгивая с подножки и направляясь к ней. – Позвольте, помогу? Вот только, когда Валерия Павловна уже устроилась на том месте, где до того сидел он сам, вдруг опять почему-то растерялся, не зная, что делать дальше: ехать с ней или прямо тут завершить их короткое и, в общем, абсолютно случайное знакомство. Второе было естественно и правильно, но… - Вас встретят дома? - Разумеется, не волнуйтесь! – тотчас откликнулась Валерия, глядя на него сверху вниз с ласковой улыбкой. Какой же он все-таки забавный! – Еще раз огромное спасибо, Степан Александрович. Хочу надеяться, что доставила вам не слишком много хлопот! Прощайте!.. Поехали! – последнее было обращено уже к вознице, который тут же тронул с места коляску, откинувшись на спинку сиденья которой, мадам Глебова вскоре закрыла глаза и, продолжая улыбаться каким-то своим потаённым мыслям, глубоко вздохнула.
Стёпа Веригин: Экипаж давно исчез вдали аллеи, а Стёпа все так и стоял на месте, глядя ему вслед. Очнуться от этого необъяснимого оцепенения заставило только прикосновение мокрого носа Монти к его ладони. - Да-да, сейчас идем домой, – пробормотал юноша, оглядываясь по сторонам, словно бы пытаясь сообразить, как они вообще здесь оказались. Домой он намеревался пробраться незаметно, чтобы ни Анна, ни тем более мама не застали его в столь расхристанном внешнем виде, но план этот рухнул на корню. Стоило лишь взойти на крыльцо, как парадная дверь распахнулась и в проеме высокий мужчина в светлом летнем костюме, который вначале попрощался с кем-то внутри, а затем повернулся, подался вперед, и едва не столкнулся с замершим прямо перед ним от неожиданности юношей. - А, молодой человек! Добрый день! – чуть приподняв над макушкой соломенное канотье, воскликнул он, окинув Степку с головы до ног удивленным и чуть ироническим взором. - Добрый день, доктор Эберман, - почти беззвучно произнес он, и юркнул в холл через все еще открытую входную дверь. Взгляд Анны, которая придерживала её изнутри, был не менее говорящим, хотя вслух она ничего и не сказала. Зато Ольга Дмитриевна, спускавшаяся в этот момент по лестнице, сдержаться уже не смогла: - Боже! – вырвалось у нее, когда сын оказался перед нею. Стёпа всегда был аккуратным мальчиком, которого она порой даже ставила в пример дочерям, когда тем случалось испортить или испачкать свои платья за слишком активными играми или – в Танином случае, за рисованием. – Что с тобой приключилось? - Ничего, - немного соврал Стёпа, хотя врать маме он не привык, - честно! Все хорошо. Просто ты оказалась права и там так жарко, что даже после купания я весь взмок! Сейчас же немедленно переоденусь и приведу себя в порядок. Ты уже обедала? - Нет, ждала тебя. - Прости, что задержался. Я мигом! – крикнул он уже с верхней площадки лестницы, устремившись в свою комнату. А когда оказался один и впервые сам узрел собственное лохматое и растрёпанное отражение в зеркале, аж покраснел от стыда, тотчас живо вообразив, что же о нём, должно быть, подумала та женщина. «Да какая разница, что?!» - тут же возразил он себе в ответ на эту странную мысль. И потом все равно зачем-то пригладил вечно торчащий надо лбом кудрявый вихор. Спустя пятнадцать минут, умытый, причесанный и аккуратно одетый, он вновь спустился на первый этаж, в столовую. Мама уже была за столом, проглядывала свежий «Огонёк», в то время как на белоснежной скатерти дожидались едоков фарфоровые тарелки, наполненные холодным свекольником с раковыми шейками, который всегда отменно удавался их кухарке. - Сегодня звонила Наталья Викторовна, сказала, что Жорж и Филя здесь, прибыли на вакации. Пригласила нас с тобой в субботу на совместную с ними прогулку. Думаю, это вполне можно будет осуществить. Доктор сказал, что девочкам уже значительно лучше. А еще к нам в пятницу вечером обещала приехать на все выходные тётя Таша. Думаю, она не откажется немного присмотреть за Татой и Санькой, – откладывая в сторону журнал, произнесла Ольга Дмитриевна, когда сын уселся за стол и пожелал ей приятного аппетита. – Что скажешь? - Почему бы и нет, - пожал плечами Стёпа, отправив в рот первую ложку супа и даже зажмурившись от удовольствия. Усмехнувшись при виде этой абсолютно детской гримасы, Ольга Дмитриевна кивнула и тоже принялась за еду. После обеда мама почти сразу ушла к себе немного отдохнуть. А сам Стёпка, не зная, чем заняться, принялся бесцельно бродить по дому, пока не добрался до музыкального салона, где, остановившись в задумчивости подле рояля, вдруг поднял черную лакированную крышку и позволил себе слегка пробежаться пальцами по длинным, покрытым слоновой костью клавишам. Когда-то давно, еще в Черном Яре, мама пыталась немного учить их с Таней музыке. Сестре это занятие не давалось вовсе, а вот у Стёпы получалось лучше, да и усидчивости в нём было не в пример больше, чем у Татки – тем более, когда Александр Глебович сказал, что тренировать подобным образом пальцы весьма полезно, если Стёпа захочет в будущем заниматься хирургией. С тех пор многое изменилось, к роялю он практически не подходил. Разве что в те минуты, когда накатывало особенное, как сейчас, настроение… Которое никуда не делось и вечером, когда, выйдя на террасу, Стёпа долго стоял и смотрел в сторону дачи Савельевых. Разглядеть сам дом отсюда было, конечно, невозможно – на фоне затухающего неба виднелся лишь флюгер. Потому оставалось лишь гадать, чем теперь может заниматься его новая обитательница и все ли у неё благополучно. В какой-то момент даже появилась идея – а не навестить ли её завтра? Просто так, из вежливости – поинтересоваться о здоровье. Но уже в следующий Стёпка решительно отмёл её прочь как совершенно безумную. Это было мимолетное знакомство, которому продолжения не предвидится, решил он тогда окончательно. И уже к вечеру завтрашнего дня забыл и думать о госпоже Глебовой, а также обо всём, что с нею связано. А в субботу, как и планировалось, они вместе с Гнездовыми выбрались на прогулку в парк. Сергей Аркадьевич принёс с собой великолепную модель яхты, которую они с младшим сыном собирали все прошедшие зиму и весну, планируя летом запускать здесь, на дачном пруду в Сокольниках: Жорж с раннего детства мечтал стать кораблестроителем и уже сейчас готовился поступать в Морское инженерное училище, в то время как Филипп уже постигал в Петербурге юриспруденцию. - Так, дамы и господа, попрошу минутку внимания! – обращаясь к жене, Ольге и старшим мальчикам, воскликнул Сергей Аркадьевич, когда они с Георгием, наконец, закончили приготовления. – Сейчас вы все вот-вот станете свидетелями исторического события! Объявляется о торжественном спуске на воду яхты «Фелиции»! Господин главный инженер, прошу вас! – прибавил он, вновь с улыбкой обращаясь к младшему сыну. И тот с гордым видом водрузил на водную гладь судно, парус которого тут же поймал дуновение легкого ветерка, заставившего его легко заскользить вдоль берега. – Ура, господа! Зааплодировав вместе со всеми, Стёпа с интересом наблюдал за первым плаванием «Фелиции» до тех пор, пока случайно не перевел взгляд на мгновение вдаль – на другой берег пруда. Туда, где слегка опираясь на длинную ручку зонта, но всё равно чрезвычайно грациозно, не шла, а тоже будто бы плыла никто иная, как Валерия Павловна Глебова.
Валерия Глебова: Травма, показавшаяся на первый взгляд практически пустяковой, в результате «демобилизовала» Валерию на целых три дня. Бесконечно долгих, душных и лишенных хоть каких-либо, мало-мальски занимательных событий. Не успев завести в Сокольниках ни единого знакомства – кроме того самого, вынужденного, с молодым человеком по имени Степан Веригин, она не могла рассчитывать даже на формальные визиты вежливости от соседей, которые те совершают порой абсолютно без повода. Впрочем, в том, что её приезд все же не ускользнул от внимания местного общества, жаждущего новостей – и новых лиц, кажется, ничуть не меньше, чем теперь она сама, Валерия Павловна была абсолютно уверена. Иначе с чего бы в последние же дни так резко возросло число праздно прогуливающихся мимо ограды её дома незнакомых дам и господ? Просиживая внизу, в гостиной, возле окна, где Зина по её просьбе поставила кресло и вдобавок к нему – мягкий пуф, чтобы с удобством устроить поврежденную ногу, чуть ли не целые дни напролет то с книгой, то просто в полудреме и размышлениях обо всем подряд, по неистребимой привычке всякого, для кого наблюдение есть важная часть профессиональных обязанностей, Валерия просто не могла не обратить на это внимания. Естественным образом поначалу встревожившись, она, однако, не только быстро успокоилась на сей счет, но еще и посмеивалась после над собой по поводу этого внезапного приступа паранойи. Любопытство. Всего лишь банальное людское любопытство – и неумение его толком скрывать. На какое-то время её даже увлекло почти-то детское и даже чуть хулиганское занятие: пугать этих нелепых зевак, в самый неподходящий – разумеется, для последних – момент вдруг внезапно гневно выглянув из-за шторы, вгоняя их в крайнее смущение. Впрочем, быстро наскучило и это. Так что к исходу второго дня своего «заточения», Валерия готова была уже завыть от вселенской тоски, а на третий твердо решила, что завтра, во что бы то ни стало, обязательно пойдет гулять. Благо, и нога, словно бы подчинившись, наконец, приказу мающегося от бездействия мозга, стала беспокоить значительно меньше. Субботнее утро выдалось таким же солнечным, как и все предыдущие. И точно так же обещало жаркий день. Поэтому, выбирая туалет для сегодняшнего моциона, Валерия вновь, не раздумывая, велела приготовить чайное платье. Естественно, не то же самое, что в прошлый раз, а еще более простого и незатейливого фасона, сшитое из тончайшего белого батиста, с довольно узкой и чуть укороченной юбкой, единственным украшением которого были богатая узорная ручная вышивка гладью и ришелье, а также практически невесомые кружева у горловины и по нижнему краю манжет. Случайно заметив его в стеклянной витрине одной из лавок в центре Брюсселя, Валерия просто не смогла пройти мимо, хотя владелица модного ателье, к которой относился и этот магазинчик, запросила за него целое состояние, упирая на уникальность отделки. И она отдала эти деньги, не усомнившись ни на секунду. Не потому, что поверила в рассказы – обычные и одинаковые в любом подобном случае, а оттого, что платье к ней по-настоящему шло, чудесно подсвечивая чуть смугловатый от природы оттенок кожи и буквально «стирая» с него чуть ли не десяток лет… хотя в своём нынешнем возрасте Валерия Павловна не только не имела еще пристрастия молодиться, но и рассчитывала счастливо избежать подобной напасти в будущем. - Ой, какая вы в нём миленькая, прямо барышня! – словно подтверждая своими словами те давние мысли, воскликнула Зина, всплеснув руками и затем умиленно сложив их перед собой, когда хозяйка, наконец, закончила сборы, прикрепив двумя длинными булавками к прическе такую же кружевную шляпу, только «родом» из Парижа. - Спасибо, дорогая! – чуть иронично кивнув Зининому отражению в большом зеркале, Валерия Павловна улыбнулась. – Вот только «барышня» я теперь, увы, только до тех пор, пока не сдвинусь с места, а после – скорее, комическая старуха с клюкой. Конечно, это было преувеличением, тем не менее, идти, не хромая, было еще немного трудно. Поэтому на сей раз для прогулки был выбран более «проторённый», чем несколько дней назад, маршрут. По мере приближения к центру парка, ей попадалось навстречу все больше людей. Многие гуляли целыми семьями. Солидные матроны с такими же важными супругами, выгуливающие подросших дочерей, весёлые стайки юношей, поглядывающих на них с едва скрываемым интересом, молодые матери и бонны с колясками… Всюду кипела жизнь, веселье. И нельзя было невольно этим не заразиться. Так что вскоре настроение, немного подпорченное временной невозможностью передвигаться столь же легко и свободно, как всегда, стало стремительно улучшаться. И к прудам Валерия Павловна вышла уже ощущая совершенное благодушие и искренне наслаждаясь всем, что творится вокруг, включая мягкий солнечный свет, который едва пробивался сквозь высокие деревья, веселый птичий и детский гомон и даже своеобразный, чуть затхлый запах стоячей воды, по поверхности которой, словно по земной тверди, резво носились невесомые водомерки. Коих, как и то и дело зависающих в воздухе переливчатых стрекоз, абсолютно не пугало людское присутствие и шум. Особенно громкий с той стороны пруда, где еще одна большая компания развлекалась, запуская по воде модель яхты и радостно аплодируя успеху своих испытаний. Невольно привлеченная этими звуками, Валерия Павловна ненадолго остановилась и тоже принялась наблюдать за происходящим – со своего берега. Потом, столь же праздно, стала рассматривать людей, составлявших компанию. Средних лет господин и мальчик-подросток – непосредственно у воды, чуть поодаль – две дамы, оживленно общающиеся между собой, и еще двое юношей постарше. В одном из которых Валерия почти сразу узнала своего недавнего спасителя. А у него, оказывается, большая семья – такой была первая мысль, но уже в следующую секунду госпожа Глебова вспомнила, что о мадам Веригиной Зина говорила как о вдове. Стало быть, родственники, или просто друзья? Разглядывать их слишком долго было, впрочем, неловко. Поэтому, постояв еще немного, Валерия вновь пошла вдоль берега пруда. В то время как на противоположном её присутствие тоже было замечено. И отнюдь не единственно Стёпкой. - Оленька, а не знаешь ли, кто вон та дама, в белом? Кажется, я впервые её здесь вижу, – едва заметно кивнув в интересующую её сторону, Наталья Викторовна вновь повернулась к подруге. - Ты только взгляни на её платье! Нет, красиво, конечно, но… разве в таком уже прилично появляться вне дома?
Стёпа Веригин: «А она красивая, даже слишком!» - подумала Ольга Дмитриевна о той, что вызвала такой живой интерес у её подруги. Вообще-то, далеко не каждая женщина способна признать достоинства прочих своих товарок, всегда подспудно подозревая в них соперниц. Пускай даже и гипотетических. Однако Ольга была как раз одной из таких – даже в юности. Впрочем, тогда это происходило скорее от полного отсутствия сомнений в собственной красоте… Теперь, многое пережив и повзрослев, она перестала быть настолько самоуверенной, но по-прежнему не утратила этого ценного качества. Потому и нынче Валерия Павловна Глебова вызвала у неё совершенно искреннее восхищение, словно некий эталонный образец красоты – рафинированной настолько, что выглядит холодной или даже искусственной. И, может, именно от этого платье, нарочито простое по крою, но определенно, безумно дорогое из-за своей роскошной кружевной отделки, так ей подходило, гармонично вплетаясь в весь этот прелестный, но холодновато-отстраненный от всех образ. «Тонкая штучка!» - проводив госпожу Глебову взглядом и еще минуту размышляя то ли об её наряде явно заграничной работы, то ли о чём-то еще, добавила Ольга про себя, а затем пожала плечами и вновь повернулась к подруге. - Впервые ее вижу. Однако Натали было явно недостаточно подобной лапидарности. Судя по яркому блеску глаз, в её бурной фантазии эта дама уже наверняка оказалась занесена в категорию «заслуживающих любопытства», с каким мадам Гнездова, известная любительница светских сплетен, обыкновенно весьма пристально следила за теми экстравагантными людьми из общества, что были «притчей на устах у всех», а также известными представителями артистической богемы. Чтобы после щедро делиться добытыми новостями с подругами. Элен такие разговоры, правда, вовсе не нравились – и она никогда этого не скрывала, обыкновенно, тотчас твердо их пресекая, Ольга же иногда слушала, не поддерживая темы. Впрочем, Натали, с ее неуёмным и кипучим темпераментом, чаще всего большего и не требовалось. Вот и теперь, покуда муж и дети вместе с примкнувшим к ним Стёпой отлавливали и возвращали обратно на сушу игрушечную яхту, она продолжала полушепотом выдвигать все новые версии о том, кто же на самом деле эта новая сокольническая дачница, дойдя в своих предположениях чуть ли не до мысли о том, что она – новая пассия одного из Великих князей. Именно в этот момент к ним, наконец, вновь присоединился Сергей Аркадьевич и предложил продолжить чествование «Фелиции» парой бокалов холодного лимонада – и этим попросту спас Ольгу. Признаться, несколько уже подуставшую от этих гаданий на кофейной гуще по поводу той, чья личность ее, в общем-то, совсем не интересовала. Иное дело Степан. В отличие от взрослых, он прекрасно знал не только имя госпожи Глебовой, но с известных пор смел даже полагать себя ее знакомым. Хотя сама Валерия Павловна, похоже, думала иначе. Или же отчего тогда отвернулась так равнодушно после того, как их взгляды сегодня на мгновение пересеклись? И ни приветственного кивка, ни улыбки… «Неужели и вправду не узнала?» - с какой-то даже обидой подумал Стёпа, продолжая смотреть ей вслед, пока Филипп не отвлек его от этих досадливых размышлений. После этого о Валерии Павловне он больше не вспоминал. Ну… почти. … Идея Сергея Аркадьевича перебраться на террасу, где для удобства гуляющей публики чуть ли не подле каждого киоска, предлагающего холодные напитки и мороженое, натянули тенты от солнца, мгновенно снискала одобрение и общую поддержку их компании. Быстро поднявшись с песчаного берега пруда, они уютно устроились под навесом одного из этих летних кафе, выгодно отличавшегося от прочих тем, что здесь предлагали сразу пять разновидностей фруктовых вод, включая две от Митрофана Лагидзе, а также освежающую сельтерскую. Если же гость предпочитал вместо воды чашку горячего турецкого кофе, то в буфете к нему всегда имелись свежайшие пирожные. И вот от всего этого великолепия Стёпка-то и отказался, когда мама протянула ему меню, предлагая выбрать угощение по душе. - Что-то и не хочу пока ни есть, ни пить, - пояснил он в ответ на ее недоумённый взгляд, а после прибавил, что если никто не станет возражать, то и вовсе предпочел бы вместо этого просто еще немного побродить по парку. - Да у тебя, гляжу, последнее время прямо мания какая-то открылась, гулять по самой жаре! – иронически усмехнулась Ольга Дмитриевна, качая головой. Но останавливать или уговаривать остаться не стала. А Стёпке того и надо было. Да еще, разве, чтобы следом Филипп не увязался… Последнего он опасался более всего. Но, слава богу, повезло и с этим. Так что, сделав вид, будто его совсем не смущают вопросительные взгляды Гнездовых и тень легкого неудовольствия, промелькнувшая по лицу матери, Степан все же вышел из-за стола. А дальше, быстрым шагом, совсем не походившим на прогулочный, припустил вдоль по аллее, то и дело поглядывая по сторонам в надежде увидеть где-нибудь поблизости ту, ради которой, собственно, и затеял это представление в кафе. Зачем? Да хотя бы просто спросить лично, как она себя чувствует и не беспокоит ли её недавняя травма, убеждал он себя, в душе прекрасно понимая, что сейчас самому же себе и врёт. Видел ведь собственными глазами всего четверть часа тому назад, как она совершенно спокойно прогуливается у озера, ничуточки не хромая! Стало быть, всё прошло, и спрашивать, вроде бы, больше не о чем? Так для чего же тогда вообще навязываться? Глупость какая-то! И как только подобное, в самом деле, могло прийти ему в голову?! К тому же, с чего он вообще взял, что Валерия Павловна всё еще здесь, в парке? Вполне возможно, что она вообще уже ушла домой… Пронзённый этой внезапной отрезвляющей мыслью, Стёпка остановился посреди дороги и в растерянности взъерошил затылок. Затем вновь растерянно глянул по сторонам, намереваясь уже вернуться обратно в кафе. Но вдруг заметил, как среди ветвей и листвы гигантского куста сирени, растущего чуть поодаль от той тропы, посреди которой он сейчас стоял, быстро промелькнул знакомый точеный профиль. И тотчас вновь обо всём позабыв, словно под гипнозом – но при этом в совершенно ясном рассудке, буквально вопившем, что делать этого совсем не стоит, медленно направился туда, где на одной из затаившихся в зеленых зарослях скамеек расположилась она. Глядя прямо перед собой и даже не обернувшись на звук приближающихся шагов. - Какая неожиданная встреча! – с улыбкой, которая, как весьма хотелось бы надеяться, выглядела не глупой и нахальной, а любезной и обаятельной, воскликнул Степан, остановившись неподалёку и пытаясь заглянуть в спокойное лицо, затененное полями шляпы и кружевным куполом зонтика. – Приятно видеть вас вновь в добром здравии! А то я ведь думал о вас… в смысле, о вашей ноге… - было поправился он и, сообразив, что, кажется, выдал сейчас нечто еще более странное, жутко смутился, очередной раз мысленно обозвал себя идиотом, и с тяжким вздохом снова попытался улыбнуться. На сей раз немного виновато. – Я хотел сказать, о той неприятности, что с вами недавно приключилась!
Валерия Глебова: *с новым другом* - Да-да, именно так я это и поняла, не волнуйтесь! – кивнула в ответ Валерия Павловна, в свою очередь, изо всех сил стараясь сохранить невозмутимую мину. Что оказалось довольно трудно. Ведь в своей безуспешной попытке выглядеть взрослым и солидным господином, этот мальчишка выдал такую околесицу, что хотелось одновременно рассердиться и рассмеяться в голос. - Благодарю за беспокойство, я нынче совершенно здорова. Вашими молитвами, - прибавила она, так и не сумев до конца сдержать иронии. – А как поживаете вы? Там, у пруда, я мельком видела, верно, кого-то из ваших родных? Часто проводите выходные вместе? На мой взгляд, это прекрасно! Проглотив ироничное замечание госпожи Глебовой, Стёпка вздохнул. «Ну что, опять умудрился выставить себя круглым идиотом?!» - внезапно прозвенел в голове тоненький голосок, в котором легко узнавались характерные Таткины интонации. Степан совершенно не понимал, почему так происходит, но ровно с тех пор, как младшая сестра вновь обрела способность выражать свои мысли вслух, его собственный внутренний голос навсегда приобрел именно ее тембр и манеру общаться. Надо заметить, порой довольно ироничную и даже насмешливую. Ведь и в жизни, несмотря на совершенно ангельский внешний облик, Татка ничуть не стеснялась отпускать в его адрес крайне острые шпильки, которые неизменно попадали в самую цель и задевали порой настолько, что можно было бы всерьез обидеться. Если только не знать наверняка, что на самом деле, случись что-нибудь по-настоящему серьезное, именно она первой бросится в бой и станет драться за него изо всех своих воробьиных сил, покуда их только хватит. Так что мешала Стёпе по жизни, разумеется, не настоящая, а только вот эта самая, «воображаемая Татка». Но она же, впрочем, иногда и помогала. Заставляя взбодриться, взять себя в руки или даже стать увереннее в себе. Вот как теперь, когда, вместо того, чтобы вновь стушеваться, Степан только еще шире улыбнулся, давая собеседнице понять, что заметил её иронию, но ничуть этим не уязвлен. И вообще прекрасно чувствует себя в её обществе. - Вы абсолютно правы. Там… - быстро оглянувшись, он махнул рукой куда-то назад, и потом опять обернулся к Валерии Павловне, - моя матушка и наши друзья. Они решили посидеть в кафе. А я вот, наоборот, захотел еще немного погулять… А вы здесь одна? – прибавил он вдруг – сам удивившись, как легко и непринужденно прозвучал этот вопрос, рискующий показаться из его уст немного дерзким и даже неуместным. И вновь внутренне замер, ожидая, что произойдет дальше. Но неожиданно не случилось… ничего! Все так же мило и немного рассеянно ему улыбаясь, госпожа Глебова ответила, что действительно гуляет в одиночестве. И потому будет очень рада, если Стёпка захочет к ней присоединиться и составить компанию – и в этом месте его сердце, пропустив до того один или два удара, внезапно вновь заколотилось, как ненормальное. - Надеюсь, вы не возражаете? – уточнила Валерия Павловна, взглянув на него чуть пристальнее, озадаченная слишком затянувшейся паузой. - Нет-нет! – замотав головой, выпалил Стёпка, которому лишь теперь удалось как-то справиться с этим нежданным всплеском эмоций. – Ну что вы! Я буду невероятно счастлив сопровождать вас, сударыня! Вышло ужасно высокопарно и «по-книжному». Да и пускай! Тем более, Валерия Павловна, которая как раз поднялась со скамьи, грациозно опершись на свой вновь сложенный на минуту зонтик, чтобы подойти к нему поближе, кажется, и не заметила ничего странного в подобной формулировке. - Знаете, я успела обратить внимание, что здесь очень красивые места, - дружелюбно проговорила она, когда, вновь выбравшись на тропу, они неторопливо побрели рядом. – А вы давно живете в Сокольниках? Имею в виду, родились здесь, или, может, откуда-то переехали? - Время – странная штука: что для одних будет давно, кому-то покажется лишь мигом, – начал, было, Стёпка и разом осекся под очередным чуть насмешливым взглядом госпожи Глебовой. Да, впрочем, и самому ему почти тут же сделалось смешно от собственной высокопарной напыщенности. – Нет, еще и десяти лет не прошло с тех пор, как мы перебрались в Москву. А до того жили под Астраханью. Дело в том…, - начал он, одновременно соображая, как бы изложить покороче и не нагружать собеседницу излишними подробностями. Но после, когда, немного помедлив, всё-таки начал, и сам не заметил, как поведал ей свою семейную историю практически во всех известных ему деталях. При этом, удивительным образом как-то сумев уместить повествование не более чем в десятиминутный рассказ. – А дом, где мы теперь живем, это, по сути, мечта моего отца, которую тот надеялся осуществить для мамы и нас троих еще там, в Черном Яре, да только не успел. В результате это в определенной мере сделал его друг, Сергей Аркадьевич Гнездов, который спроектировал и построил нам особняк уже здесь, в Сокольниках… Он ведь, к слову, известный архитектор, может, вы даже слышали о нём прежде? - Нет, боюсь, не доводилось, в последние годы я мало жила в России, - покачала головой Валерия Павловна, от иронии которой не осталось и следа в тот самый миг, когда она узнала о судьбе этого мальчика и его семьи. Драматической и не очень-то веселой, если говорить начистоту, хотя сам Степан рассказывал о тех событиях без особых эмоций. Что, однако, вовсе не смогло обмануть внимательную слушательницу, от которой даже при дозволено редких и коротких взглядах в его сторону не укрылось выражение легкой грусти, мелькавшее в тёмных глазах юноши в те моменты, когда он говорил о покойном отце. Его Степану, как было видно, не хватает до сих пор. Да и вряд ли когда-нибудь будет иначе. Валерии Павловне, оказавшейся по стечению обстоятельств в нынешнем возрасте своего собеседника не только без отца, но и без матери, это было известно как нельзя лучше. Как и то, что такие дети, как Степан… да, в общем-то, и как сама она когда-то, обыкновенно взрослеют и мудреют заметно раньше своих сверстников. - Я вас, наверное, утомил? – поинтересовался он, тем временем, в очередной раз подтвердив своим вопросом только что обдуманный постулат. Не в том смысле, что был сейчас прав, а в том – что вообще об этом подумал. - Нет, ничуть, - откликнулась она. – Мне было очень интересно узнать. И я благодарна, что вы мне в этом доверились, милый Стёпа… ох, простите, Степан Александрович, я хотела сказать! – спохватилась Валерия. Но потом внезапно наклонила голову набок, и, искоса взглянув, уточнила: - Или, может, всё-таки позволите мне называть вас просто по имени? - Да я только рад буду! – воскликнул он, не веря своей удаче. Признаться, в том, что Валерия Павловна до сих пор упорно величает его по батюшке, ему постоянно чудился глубоко скрытый сарказм. А так выходило просто чудесно. И совсем по-домашнему. Будто с сёстрами или с мамой… хотя уж на неё-то госпожа Глебова была абсолютно точно похожа меньше всего. «Ну, а на кого из известных тебе женщин она вообще похожа?!» – вновь некстати проклюнувшись, напомнил о себе внутренний голос. Но на этот раз Стёпа легко и без колебаний сразу же с ним и согласился: да ни на кого! Не видел он прежде совершенно точно нигде и никогда таких удивительных. Даже не столько внешней красотой, а каким-то исходящим изнутри особенным светом. Но при этом – совершенно естественных и ничуть не манерных… Мама и Татка с Санькой, разумеется, не в счёт. Ну да не о них теперь и разговор… - Ну что ж, тогда, стало быть, и договорились, милый Стёпа! – воскликнула она, тотчас вновь повеселев и одарив такой улыбкой, что у него чуть ноги не подкосились. А внутри сделалось жарко. Но только не так, как бывает от летней погоды, а иначе. – Но и ты называй меня тогда, знаешь, как? – спросила Валерия Павловна вдруг, остановившись посреди тропы, по которой они все это время продолжали куда-то брести – куда, Стёпку сейчас было лучше не спрашивать, всё равно он об этом не думал, а просто шел под звуки её серебристого смеха и голоса, словно крыса – под дудочку гамельнского крысолова. - Как? – замерев рядом, повторил он, не сводя с неё восхищенных глаз. - Ляля! – ответила она просто. А потом, чуть нахмурившись, добавила. – Но пусть это будет только между нами! Секрет! Так называют меня лишь самые близкие друзья! Могу я на тебя в этом рассчитывать? И снова тихонько рассмеялась. «Может ли она?!» Да нет же, спросите лучше, может ли это он… вернее, мог ли, еще полчаса тому назад надеяться, что все обернется таким удивительным образом и та, с кем он прежде едва смел заговорить, вдруг сама назовет его другом? Да еще и близким! Нет, при всей своей неопытности в подобных вещах, Стёпа, конечно, был не настолько самоуверен – или уж глуп, чтобы всерьез поверить, будто его так быстро перевели в разряд «своих людей». Тем не менее, надежда на это теперь определенно возникла. Хотя и оставалось не до конца понятным, почему это вдруг стало настолько важно. И зачем ему в принципе становиться для Валерии Пав… Ляли своим. - Никому и слова не скажу! Можете мне поверить! – истово поклялся он, едва при этом не перекрестившись. Но потом все-таки подумал, что это будет лишним. - Я тебе верю! – ответила Валерия Павловна и снова неспешно двинулась в путь. А Стёпа пошел за ней. Так они, в итоге, и вышли на Сокольнический круг, где его спутница, поблагодарив за прекрасную совместную прогулку, улыбнулась и сказала, что теперь ему, наверное, будет лучше вернуться к своей компании: - Иначе, боюсь, они начнут беспокоиться из-за столь долгого твоего отсутствия. - Да с чего бы? Я ведь уже не маленький, не заблужусь? – искренне изумился Степан, и правда, не поняв, почему вдруг она завела об этом речь. Однако, спустя мгновение, догадался, что дело вовсе не в нём… вернее, как раз таки в нём. Но только не в том смысле, как этого бы, наверное, хотелось. – Как вам будет угодно, Ляля! Имя это, круглое и гладкое, приятно перекатилось во рту. Словно отполированный со всех сторон морскими волнами маленький камушек. Но на душе у Стёпки сейчас было, увы, уже не настолько приятно. По всему выходило, что от него устали и уже хотят избавиться – просто под благовидным предлогом. Но что – и главное, когда он умудрился сделать не так? И почему с этой женщиной всё и всегда настолько непонятно?! - Не смею вас больше задерживать. Отступив на шаг, он вежливо ей поклонился и приготовился уйти. Но тотчас изумленно замер. А все потому, что Валерия Павловна вдруг осторожно коснулась до его руки и удивленно воскликнула. - Эй, дружок, да ты, никак, надумал на меня обижаться?! - Нет, почему вы так решили, я вовсе не обижен… - застигнутый врасплох, пробормотал Степан и запнулся, не зная, что сказать еще. По сути, Ляля была права. Будто прочитав его тайные мысли. И от этого стало даже как-то не по себе. - Обижен, обижен! Даже не спорь, я все вижу. Но совершенно не понимаю, почему? Это из-за того, что я предложила тебе вернуться к родным? И ты решил, что мне надоел? Тяжко вздохнув, Стёпа кивнул, не смея поднять глаз. Щеки его, вообще довольно редко покрывающиеся от эмоций румянцем – чай, не барышня, в эту минуту предательски заалели. - Вот и зря! Поверь, если что-то или кто-то мне вдруг надоедает, у меня всегда достаёт храбрости, чтобы заявить ему об этом напрямую. Так что дело не в тебе. А в твоей маме и ваших друзьях, в глазах которых столь долгое отсутствие без объяснений будет выглядеть как минимум некрасиво, понимаешь? - Угу, - буркнул он в ответ, нехотя признавая её правоту. - Мне, может, тоже совершенно не хочется с тобой расставаться! В конце концов, ты здесь пока вообще мой единственный друг! Но что же делать? Разве что… Умолкнув на минуту, Валерия задумчиво уставилась на поникшую перед ней кучерявую макушку – будто что-то про себя прикидывая, а потом проговорила: - Послушай, Стёпа, а как бы ты отнесся к тому, чтобы наведаться ко мне в гости? Завтра, или на днях? Когда тебе будет удобно!.. И нет, это вовсе не из-за того, что я хочу тебя сейчас утешить! - Если вы действительно этого хотите, Ляля, я приду, – ответил он тихо, все еще не до конца веря в реальность происходящего, но уже с замиранием сердца предвкушая этот визит.
Стёпа Веригин: - Вот и хорошо! – так же просто согласилась Валерия. Затем еще раз кивнула на прощание и пошла прочь. Вскоре ее силуэт растворился в толпе фланирующей публики, да и Стёпа, постояв еще немного, круто развернулся на каблуках, и тоже зашагал обратно в сторону кофейни. Мама и супруги Гнездовы всё так же прятались под тенью брезентового купола, попивая прохладительные напитки, а вот Фил и его младший братишка вернулись к пруду, чтобы еще раз спустить на воду свой парусник. - А, юный друг, Степан Александрович! – громогласно объявил его возвращение Сергей Аркадьевич. – Где же ты бродил, блудный сын? - Да там, - неопределенно махнув рукой в сторону аллей, Стёпа придвинул к себе пустой стакан и бутылку с грузинским лимонадом. – Прогуливался. - «Прогу-уливался»! – многозначительно повторил Гнездов, мама с тётей Наташей отчего-то рассмеялись, а Степа, почувствовав в их смехе иронию в собственный адрес, залпом осушил свой стакан газировки, чтобы скрыть смущение. Но тут же об этом пожалел. Коварные пузырьки углекислоты неистово ударили ему в нос, в котором засвербело так, что на глазах тут же выступили слезы. - Ну сущий ребенок! – воскликнула мама, качая головой и протягивая ему салфетку. Ха, вот если бы она только знала! Домой воротились под вечер, проводив прежде Гнездовых обратно в Москву. Тетя Таша дожидалась в гостиной и как раз недавно распорядилась подавать обед, так что, вместо того, чтобы наконец-то оказаться у себя в комнате и побыть наедине с собственными мыслями, о чем мечтал все последние часы, Стёпа был принужден провести еще сколько-то времени в обществе матушки и тетки. И только когда та уехала домой, наконец обрел желаемую свободу. Его комната под самой крышей была лучшим местом в доме. Уединенная, будто пещера отшельника, наполненная книгами, она казалась тем местом, где можно было находиться часами, не скучая, а наслаждаясь покоем и возможностью заниматься любимым делом. Впрочем, сегодня Стёпке было не до книг. Распахнув окно настежь, погасив свет, он растянулся на своей кровати и мечтательно уставился в потолок, по которому плясали кружевные тени от колышущихся совсем рядом, в проёме, ветвей и листьев. Перед его мысленным взором немедленно вновь возникло Лялино лицо, будто бы и соткавшееся вдруг из этой неуловимой игры тени и света. Оно было прелестно. А её улыбка… Нет, улыбки! Ведь каждая из них была такой неповторимой, что Стёпа уже сейчас мог назвать с десяток эмоций, которые они умели выражать. Хотя и не все они были до конца понятны. Вновь припомнив сегодняшний разговор, повторив его про себя слово в слово, Стёпа силился найти в словах госпожи Глебовой некий тайный смысл, наверняка ускользнувший от него днем. Но даже если и была в них некая загадка, решение её пока никак не давалась. Зато по-прежнему безумно грело самолюбие полученное вот так, практически походя, приглашение в гости. В грёзах об этом будущем визите, он неожиданно для себя и уснул. Пробуждение вышло не таким внезапным. И когда Стёпа открыл в темноте глаза, ему еще некоторое время было непонятно, что из пережитого только что сон, а что – явь. Хотя виделось нечто несомненно приятное. Настолько, что даже теперь он всё еще чувствовал себя так, будто только что получил самый желанный подарок! И это ощущение удовольствия было не столько душевным, сколько физическим. В свои годы Стёпа, разумеется, уже кое-что знал об особенностях юношеского взросления. Частично подчерпнул эту информацию из отцовских книг, что-то услышал от приятелей. Сам он впервые столкнулся с этим еще года три назад и поначалу даже испугался. Впрочем, страх прошел довольно быстро, сменившись, как водится, любопытством, следствием которого стали некоторые довольно увлекательные открытия. Но то, что произошло сейчас, было больше и ярче тех ощущений. К ним будто добавилось что-то еще. Новое и возвышенное. Глубоко вздохнув, Степан уселся на кровати, пытаясь понять, что же именно изменилось. И вдруг вспомнил, кем же на самом деле была героиня его недавних грёз – немедленно и мучительно от этого покраснев. Ведь она ничем не заслужила, чтобы о ней мечтали в столь грубой и низменной форме. Пускай даже и во сне, совершенно не имея возможности контролировать собственное сознание. Все еще переживая свой стыд, за завтраком Стёпа был неразговорчив, хотя мама всячески пыталась втянуть его в беседу. - У тебя есть планы на сегодня, милый? - Не знаю, еще не решил, – вчерашнее намеренье навестить Валерию Павловну после всего произошедшего было уже не таким твёрдым. - А мне вот нужно в город. Не хочешь со мной? – Степа мотнул головой. – Ну нет, так нет. Может, тогда к сестрам зайдешь? Им вновь сегодня значительно лучше. Доктор говорит, что Тане скоро можно будет потихоньку вставать. А Санька, та вообще уже поправляется. Стёпа молча кивнул. А Ольга Дмитриевна вновь внимательно поглядела на сына, который сегодня был не похож на себя, но решила все же оставить его в покое. У всех случается дурное настроение. После завтрака, побродив по дому, он-таки сподобился заглянуть к сестрам. Комнаты у них были раздельные, поэтому первой получилось навестить Саньку, которая, как всегда, тут же всучила ему книжку и заставила читать ей вслух. Поэтому следующие пятнадцать минут Стёпка на разные голоса честно вещал о приключениях девочки Ани в Стране Чудес, где с ней постоянно происходили какие-то совершенно абсурдные истории. - Вот бы и мне увидеть этого кота! – мечтательно протянула Санька, когда, заявив, что на сегодня с него достаточно, Степан громко захлопнул книжный том и поднялся со стула, намереваясь далее следовать к другой их болящей. - Зачем тебе кот? Давай приведу Монти, и он тебе еще шире улыбнется! - Ой, а давай лучше, когда мы с Таткой поправимся, все вместе разыграем эту книжку, как в театре! И Монти тогда будет сразу и за кота, и за мудрую гусеницу? - Можно. Но прежде придется обязательно узнать мнение самого Сэра Монтгомери! Вдруг в его планы не входит изображать ни гусеницу, ни кота? – невозмутимо заметил молодой человек, рассуждая об этом, словно о чем-то абсолютно естественном и обычном. Саньку это, впрочем, тоже ничуть не удивило. Разве что заставило задуматься, каким способом его будет лучше всего убедить. Усмехнувшись про себя, Степан оставил самую младшую из сестер размышлять на эту тему в одиночестве, и пошел к Тане. Которая встретила его недовольной гримасой. - Что, вовсе обо мне позабыл, да?! – проворчала она, складывая руки на груди и глядя исподлобья. - Ну если бы вовсе забыл, то и сегодня, наверное, не зашел бы! – резонно возразил в ответ молодой человек и вздохнул. – Какая же ты всё-таки ворчливая, лисица! Это наверняка от безделья! - А вот и неправда твоя! Смотри, сколько набросков я сделала, пока ты не приходил?! – обиженно воскликнула Таня, указывая на стопку листов в этюднике. Присев на край ее кровати, Стёпа принялся доставать и разглядывать рисунки. Все же удивительно, насколько рано они с сестрой поняли свое жизненное предназначение! Сам он с детства не представляет себя и своего будущего без медицины, а Татка выбрала путь художника. И тоже не устает доказывать, что это никакая не блажь, постоянно совершенствуя свое мастерство. - Да, вот этот мне нравится больше всего! Ты ведь по памяти нарисовала? – на небольшом листе был изображен маленький особнячок за оградой, дом их бабушки. – Надо подарить его Анне Софроновне! - Ну что ты несешь! Ты ужасно глупый и нисколечко не разбираешься в искусстве, если думаешь, что подобную мазню можно кому-нибудь подарить! – возмущенно воскликнула Таня, самокритика которой, по мнению брата, порой переходила все грани разумного. Но спорить об этом вновь сегодня ему было как-то недосуг. Недосуг, в итоге, оказалось до конца этого дня также и выбраться в гости к новой соседке. Хотя еще вчера Степан был вполне уверен, что это есть его самое большое желание. Но, промаявшись до вечера – то читая, то вовсе просто без цели слоняясь по дому, он все же решил отложить визит свой на завтра. На следующее утро, проторчав перед зеркалом вдвое дольше обычного, Степа спустился к завтраку, считай, при параде. За что был тут же закономерно награжден вопросительным маминым взглядом. - Ты куда-то собрался, сынок? - Да, хочу встретиться в городе с Пашкой и Сеней Новгородцевыми, – соврал он, не поднимая глаз от тарелки с кашей. – К обеду вернусь. - Чудесно, - отозвалась Ольга Дмитриевна и предложила ему взять их домашний экипаж. – Василий сейчас сразу же и заложит. - Нет! – немного нервно вскинулся Степка. – Я лучше на конке. - Но ты ведь знаешь, как мне это не нравится! - Зато быстро и удобно. - Совершенно не соглашусь с тобой, дружочек, но воля твоя. Покончив с завтраком, Степа вышел из дома вместе с мамой, решившей проводить его до крыльца. И только тут сообразил, что дача Валерии Павловны находится в одной стороне, а конка и город – в другой. Но делать было уже нечего. Так что, проклиная себя за тупость, Стёпа поначалу вынужденно побрел в сторону станции. И только спустя некоторое время, когда уже точно оказался вне поля зрения материнских глаз, свернул обратно и окольными путями, кое-как добрался до соседней дачи. Но только вздохнул с облегчением, как вспомнил вдруг о том, который нынче час. И о том, что для визитов, вообще-то, еще слишком рано. А потому Ляля, вполне возможно и спит. Не все же такие жаворонки, как у них в семействе. Тем не менее, помаявшись на пороге пару минут нерешительностью, он всё же рискнул нажать кнопку звонка. И через несколько мгновений, показавшихся вечностью, услышал звук отпираемого изнутри замка. Дверь ему открыла горничная, лицо которой показалось смутно знакомым. - Сударь?! - Доброе утро. Я к госпоже Глебовой. Мое имя Степан Веригин и мы ранее договаривались о встрече. Узнайте, сможет ли она меня сейчас принять? - Хорошо, проходите, а я сейчас ей о вас сообщу.
Валерия Глебова: Вчерашний день выдался для Валерии особенно тоскливым. Будто бы в отместку за предшествующий, наполненный хотя бы каким-то событиями. Позавтракав довольно рано, она попыталась гулять. Но быстро нараставший зной, от которого не спасали даже вековые кроны деревьев, вынудил быстро вернуться домой. И дальше для неё вновь начался ад, хорошо знакомый каждому активному и деятельному по жизни человеку. Спокойствие. Но не то, умиротворенное, которого порой ждешь, словно манны небесной, измучившись повседневной рутиной, а похожее более всего на мертвый штиль посреди бескрайнего океана, что в прежние века сводил с ума мореплавателей, лишенных из-за отсутствия ветра возможности продолжить свой путь. Для самой Валерии, таким «ветром в парусах» всегда было её дело. Порой тяжелое и даже опасное, но никогда – скучное. То, без которого она, как выясняется, уже и не представляла своего существования. А иначе с чего бы тяготиться этим временным перерывом так, что впору уже сорвать трубку с рычага телефонного аппарата и, потребовав немедленно соединить её с хорошо знакомым номером, умолять Орбака прекратить это издевательство и придумать, наконец, для нее какое-нибудь нормальное занятие. Должно быть, именно так Валерия бы и поступила… Если бы в принципе умела не то, что умолять, а хотя даже и просто о чем-то просить. Но не сложилось. А потому, слоняясь из угла в угол по собственному дому, отчего-то все более напоминавшему тюремную камеру, она могла лишь пилить себя за ошибки, приведшие не только к этому проклятому ранению, но и, если уж сказать откровенно, действительно ненадуманной необходимости полностью исчезнуть хотя бы на некоторое время. Сегодня началось ровно так же, как и вчера. Проснувшись рано, она выпила чашку кофе, потом приняла ванну, оделась – и вновь приготовилась томиться до вечера в окружении скучных книг из крошечной, всего в пару полок, библиотеки, и не менее скучных людей. Которые, к счастью, по-прежнему не стремились знакомиться, видно, окончательно решив для себя, что новая дачница – дама с чудинкой, поэтому дел с нею лучше не иметь. И это Валерию Павловну, надо сказать, устраивало как нельзя больше. Оттого, когда по дому вдруг разнесся мелодичный звук дверного звонка, удивлению ее не было предела. Неужели кто-то все-таки оказался настойчивее прочих? - Зина, кто там? – выглянув с самого верха в извилистый пролет лестницы, спросила она, от любопытства даже не дождавшись, когда горничная сама поднимется в будуар. - Господин Веригин. Сказал, что у вас назначена встреча и и интересуется, сможете ли вы приять его прямо сейчас. - Ну, разумеется, смогу! – рассмеялась Валерия. И прибавила, уже сбегая вниз по ступенькам –быстро и без всякой должной возрасту степенности. – Не так уж я тут и занята! Ты пригласила его в дом? - Да, барыня! А как же? - Прекрасно! Тогда ступай и немедленно принеси туда кувшин свежего лимонада. Уверена, он пригодится, такая жара за окном!.. Стёпа! – воскликнула она, стремительно влетая в гостиную, притворно хмурясь, и устремляясь прямо к гостю. – Как же я вам рада! В этих словах не было ни капли притворства. Работа давным-давно научила Валерию не разбрасываться по пустякам даже самыми маленькими из тех возможностей, что преподносит жизнь. А новое появление в ней Стёпы Веригина – этого забавного соседского мальчика, запомнившегося лучезарной улыбкой, удивительным образом менявшей его серьезное лицо, и неожиданно разумными для своего возраста суждениями, внезапно показалось совсем неплохим шансом на спасение от скуки. - Вот только что-то сами вы не слишком ко мне торопились! – притворно нахмурившись, она погрозила ему пальцем и предложила располагаться, где сочтет удобным. – Будете пить лимонад?
Стёпа Веригин: *с Лялей Павловной* Гостиная, где Стёпку оставили дожидаться появления хозяйки, была обставлена, как и любая другая съемная дача: очень пестро и немного безвкусно. Кресла и стулья из нарядного тополя, которым часто для солидности заменяют карельскую березу, были добротны, хотя и давно отжили свой модный век. С ними соседствовали несколько этажерок, на полках которых мостились разные фарфоровые безделки и японская ширма, а по стенам, в дешевых паспарту, красовались весьма дурного качества литографии, изображавшие сценки из японской же жизни. Всё это казалось таким нелепым и так не шло Ляле, что Стёпа даже рассердился немного, будто кто-то намеренно решил посмеяться над столь утонченной дамой, как его новая знакомая. Единственными предметами, что выделялись из этого душноватого мещанского уюта, были, пожалуй, шахматная доска на одном столиков, где в идеальном порядке выстроились готовые ринуться в бой фигуры, да томик в темном переплете, из которого торчал как закладка, перламутровый нож для разрезания бумаги. - «Эристика, или Искусство побеждать в спорах». Шопенгауэр, – открыв форзац, прочитал Стёпа вслух и удивленно хмыкнул. Но тут же, услышав шаги, закрыл и положил книгу обратно, поворачиваясь навстречу приближающейся хозяйке дома. – Ляля! – произнес он, чуть склоняя голову в приветствии, не решаясь на большее. – Готов выпить хоть яд, если это доставит вам удовольствие и сможет извинить меня в ваших глазах. Тем более вы ведь говорили, что еще не завели здесь знакомств. Ну, кроме меня. А я взял, и не пришел! Только вчера я… просто не решился… вот! Зато сегодня здесь, и готов вас развлечь! Его извинения выглядели столь по-мальчишески искренними и одновременно столь по-взрослому изящными, что впору было бы вмиг растаять даже самой настоящей обиде. Валерия же на самом деле совершенно и не думала дуться всерьез, потому, с улыбкой махнув рукой, тут же ответила, что это пустое, и она совсем не злится. Затем еще раз предложила Степану, все еще стоящему перед нею, садиться и располагаться с удобством, а сама потянулась за колокольчиком, повторно призывая Зину, запропастившуюся куда-то вместе с обещанным лимонадом. При этом, конечно же, исподволь наблюдала за своим гостем. Похоже, он все еще чувствовал себя несколько скованно. Что с одной стороны, было объяснимо, а с другой… совершенно непонятно! Если учитывать, что в тот день, когда они только познакомились, он показался ей куда более решительным. Впрочем, мальчишка, что с него взять, напомнила себе Валерия Павловна, попутно пытаясь придумать, чем, собственно, сама будет его развлекать и о чём разговаривать, когда закончатся стандартные общие темы. - А вот и наш лимонад! – воскликнула она не без облегчения в тот момент, когда в гостиную, наконец, вошла Зина, на подносе в руках которой красовался большой хрустальный кувшин и пара подходящих к нему стаканов. – Позволите за вами поухаживать? – принимаясь разливать в них холодный напиток, улыбнулась она после того, как отпустила горничную. – Ужасная, всё же, стоит жара! Словно у нас здесь не Россия, а какая-нибудь южная страна. А вы когда-нибудь уже путешествовали за границу, Стёпа? Сегодня она вновь была другой. Стёпа отчетливо видел это, или даже скорее – ощущал, хотя и не понимал причины. В сущности, следовало признать, что его опыт общения с прекрасным полом ограничивался до сих пор, не считая Таткиных подруг, которые были едва ли умнее цветочного горшка, исключительно родственным кругом – тетки, да кузины. Потому сделаться интересным собеседником для такой женщины, как его новая знакомая, представлялось куда более трудной задачей. Приняв лимонад из Лялиных рук, он отпил кислый, сдобренный мятой напиток. А потом поставил стакан обратно на поднос и чуть покачал головой. - Увы, выезжать дальше Москвы мне пока не доводилось. Впрочем, я неплохо знаю Лондон и его окрестности, а также с большой долей вероятности не заблужусь в Вене или Париже… Я люблю читать, - пояснив этот «парадокс», Степа вновь широко улыбнулся. – А мой дядя-дипломат, приезжая из разных своих поездок, часто привозит нам с сестрами книги о тех местах, где побывал… А вы, наверное, тоже много путешествуете, да? Вчера сказали, что последнее время редко бывали в России, - прибавил он вдруг не без зависти.
Валерия Глебова: * с юным книгочеем* - Да, верно, не люблю подолгу задерживаться в одном месте, - кивнула Валерия Павловна, сделала глоток из своего стакана и тоже чуть улыбнулась, оценив его иронию. – Это привычка из детства. Отец был военным, поэтому мы много и часто переезжали. - А сейчас ваши родители тоже живут здесь, в Москве? Они не скучают по вас из-за столь долгих разлук? Молча покачав головой, она на мгновение задумалась, стоит ли об этом, но потом все же проговорила: - Их обоих давно нет на этом свете. Так что нет, милый Степан Александрович, в Москве по мне совершенно никто не скучает. Последние слова Валерии Павловны вызвали у него досаду. Совершенно иррациональную, если учитывать, что они едва знакомы, и вообще… Но думать, что у этой женщины всё же где-то имеется некто, настолько близкий, чтобы обладать правом без неё скучать – ведь, так же, наверное, ему следует понимать её слова, было Стёпке почему-то неприятно. «Ну а чего ты, собственно, ожидал? – тотчас напомнил о себе внутренний голос. – Такую, как она, всегда кто-нибудь ждет… Такую можно ждать целую вечность…» Уязвленный этой мыслью, он опустил глаза и вздохнул. Этот вздох не остался незамеченным. Бесшумно опустив на столик свой наполовину опустевший стакан, Ляля взглянула на него вопросительно. И потому пришлось срочно выкручиваться, придумывая объяснение. - Хочу сказать, что хорошо понимаю ваши чувства, сударыня. И, поверьте, это не просто слова. Супруги Веригины взяли нас с Таней к себе в семью, когда мы были совсем маленькими, из сиротского приюта. И это не важно, я считаю их своими настоящими родителями и самыми близкими людьми. Но маму… родную… тоже иногда вспоминаю. Хотя, пожалуй, уже и как некий размытый образ, - признался он вдруг, хотя изначально говорить об этом, в общем-то, и не собирался. - Выходит, в этом смысле ты пережил больше меня. Сначала родные мать и отец, потом еще и ужасная история с доктором Веригиным, о которой ты говорил третьего дня… Но полно, давай не будем больше о грустном! – словно спохватившись, воскликнула Валерия, а затем потянулась и ласково дотронулась до руки сидящего в соседнем кресле юноши. – Расскажи-ка лучше о своих увлечениях! Сестра, насколько понимаю, всерьез занимается живописью, а сам ты что-нибудь особенно любишь? Ну, кроме медицины, - прибавила она, усмехнувшись, - это умение я уже успела узнать и оценить. - Читаю, – рассеянно произнес Стёпка, уставившись на собственную руку, к которой только что прикоснулись пальцы Валерии Павловны, и ему в тот же миг почудилось, что через неё пропустили ток, а в крови будто порох вспыхнул и тут же угас. – Но это тоже вы уже тоже знаете. Еще я немного музицирую. Мама прекрасно играет на фортепиано и поёт. Поэтому каждому из нас она тоже постаралась привить любовь к музыке. Но получилось по-настоящему только с Санькой, которая любит и умеет понимать музыку так же, как и она сама. Татка оказалась к этому вообще не способна. Я же, - он пожал плечами, - скорее механически и точно ее воспроизвожу. Отец говорил, если захочу быть хирургом, тренировать пальцы – полезный навык. Ну и в шахматы играю неплохо. Вы, наверное, тоже? Пока вас ждал, успел заметить здесь доску с фигурами… Разумеется, она играла. Причем, увлеклась еще в детстве, сама. Наблюдая за партиями, которые порой разыгрывал вместе с сослуживцами, заглядывавшими в гости, отец. Правда, передвижение фигур по клеткам поначалу представлялось каким-то диковинным ритуалом, законы и правила которого были совершенно не ясны. Но однажды, заметив, в конце концов, ее интерес, отец все-таки показал, как ходят разные фигуры, объяснил принципы и некоторые самые простые комбинации. А еще спустя год одиннадцатилетняя Ляля начала его уверенно обыгрывать. Впрочем, дальнейшего развития этот случайно открывшийся талант так и не получил. Как и многое остальное в её дальнейшей жизни. Но иногда, ради интереса, или же, наоборот, от скуки – как здесь, в Сокольниках, Валерия все-таки возвращалась к этому занятию. Вот и теперь хотела было сказать, что Степан угадал. Да только отчего-то вдруг соврала: - Нет, эти шахматы не мои, просто стоят здесь с момента моего приезда. Наверное, принадлежат хозяину дома. Сама я не играю. И даже не пыталась никогда… Послушай, Стёпа! А ты не мог бы попробовать меня научить?
Стёпа Веригин: *с Каспаровым в юбке* - Да с радостью! – воскликнул он, а затем, не дожидаясь второго приглашения, подскочил с места и ринулся к столику с набранными прямо в столешнице шахматными клетками. Поднял его со всеми предосторожностями, чтобы расположенные в исходном порядке фигуры не слетели на пол, и вернулся обратно, установив перед Лялей, которая, кажется, немного не ожидала подобной прыти. Шахматы Стёпка, и правда, любил, только вот редко когда соперник ему попадался удачный. Единственным достойным был, разве что, дядя, который приезжал так редко, что и говорить смешно. Мама, впрочем, тоже играла хорошо, но слишком предсказуемо. Сёстры же не умели вовсе, сколько он ни бился их научить. А вот почему-то, глядя на Валерию Павловну, сразу поверил, что та обладает достаточным умом, чтобы, чуть потренировавшись, стать ему в этом деле хорошим компаньоном. - Для начала об игре в целом! – провозгласил он, наконец, покончив с приготовлениями и устроившись прямо напротив неё. – Общий принцип понять довольно просто, если рассматривать всю шахматную партию как маленькую войну. Дело в стратегии и умении иногда пожертвовать чем-то важным, чтобы достичь еще более важной цели. - Надо же, как интересно! – удивленно воскликнула Валерия, едва сдерживая при этом улыбку. – Никогда не думала об этом в подобном ключе. А ведь и правда: будто война! И две армии выстроились на поле боя перед атакой! А как ходят фигуры, покажешь? - Конечно, это совсем просто. Вот, смотрите, этот ряд – пешки. Они простые солдаты, которым чаще всего суждено быть разменной фигурой. Но при определенной удаче, любая из них однажды может стать генералом. А ходят они вот так… Потянувшись к одной из пешек, Стёпа сдвинул ее с места. Затем продолжил пояснять азы шахматного искусства на примерах остальных фигур, постепенно увлекаясь и, со всем присущим ему артистизмом, разыгрывая на черно-белой плоскости целый драматический спектакль. Пусть пока лишь только и на словах. Всё это время Валерия Павловна слушала его, не отрываясь. Разве что задавала иногда какой-нибудь уточняющий вопрос. Но тогда Стёпка лишь отчетливее понимал, что не ошибся. И ум у неё действительно очень острый, а память цепкая и на удивление внимательная. - Ну, а вот здесь у нас главная фигура на доске – Её Величество королева. Весьма ловкая, коварная и непредсказуемая особа, ходит, как хочет. И порой одна способна сделать всю игру. Впрочем, бдительность нужно сохранять и ей, ведь любая ошибка может стоить, в том числе, и поражения! - И снова все, как и в жизни, - кивнула Валерия, поднимая на своего «учителя» глаза, полные восхищения. Практически не наигранного, если учитывать, что его вдохновенный рассказ о таких, казалось бы, простых и прозаичных вещах, как шахматные фигурки, и вправду, выглядел настолько живым и интересным, что впору было заслушаться. Да это ведь, собственно, с нею и произошло, внезапно с удивлением подумала она, вероятно, впервые за время знакомства, рассматривая лицо этого юноши со столь близкого расстояния. «А все же он очень красив… – промелькнула следом за этой еще одна мысль, показавшаяся настолько странной и неуместной, что стало даже неловко. – Станет… когда повзрослеет!» - тут же прибавила Валерия про себя и поспешно перевела взгляд снова на шахматную доску, надеясь, что Степан не заметил этого мимолетного смятения. - Что ж, стало быть, это все о фигурах и правилах? – проговорила она через минуту, осторожно погладив пальцем гладко отполированную голову одного из коней. - Да, - беззаботно откликнулся Стёпка. – Теперь, если желаете, можно попробовать попрактиковаться! - Пожалуй… - Давайте только, ваши фигуры будут белыми? Они всегда начинают, и считается, что ими проще выиграть, - любезно предложил он, но тут же с ухмылкой и прибавил: – Правда, на самом деле, это, конечно, заблуждение. Всё зависит от мастерства игроков. - Очень великодушно с твоей стороны! – в тон ему усмехнулась Валерия Павловна, к которой лишь теперь в полной мере вернулось обычное самообладание и, следовательно, ирония. – Хорошо, я согласна. Стало быть, мне и начинать? - Ходите! Их первая партия, как и следовало ожидать, продлилась недолго. Хотя, изображать абсолютное неумение играть оказалось значительно труднее, чем это можно было предполагать. Тем более что и Степан явно не стремился её обыграть, постоянно давая всевозможные форы и явно намеренно не замечая настолько очевидных промахов, что порой это даже немного злило. Видно, поэтому проиграть с треском, как и положено новичку, все равно не получилось. А в ходе самой партии Стёпа даже пару раз удивленно присвистнул, поражаясь её понятливости. - Мне кажется, у вас определенно талант, Ляля! Клянусь, никогда не видел, чтобы человек, впервые оказавшийся за доской, делал такие успехи!
полная версия страницы