Форум » Постскриптум » Барышень обижать не рекомендуется... » Ответить
Барышень обижать не рекомендуется...
Максим Черкасов: Время действия: лето и осень 1914 года Место действия: Петроград Участники: Аполлинария Модестовна Аристархова, Максим Черкасов, семьи и окружение.
Полина Аристархова: с шефом Это было так неожиданно, что Полина вмиг позабыла всё, что только что собиралась сказать, а только молча кивнула ему в ответ и протянула чашку. В ту долю секунды, когда их лица оказались настолько близко, что теплое дыхание Черкасова коснулось кожи щеки, а взгляды встретились, её вдруг вновь охватило смятение. А еще – в который уж раз – крамольная мысль о том, насколько же он красив! Особенно тогда, когда перестаёт насмешничать, словно бы испытывая её терпение, и становился собою настоящим… Жалко, что ему так нравится притворяться. Хотя сама-то она чувствует себя гораздо увереннее, когда все идет так, как обычно! Не то, что теперь, когда сердце в груди, внезапно подпрыгнув, застучало в два раза быстрее, а губы пересохли настолько, что пришлось их облизнуть. Испугавшись, что ее волнение оказалось заметно и со стороны, Поля осторожно, из-за плеча взглянула на Черкасова. Но тот, слава богу, был слишком занят тем, что разливал кофе. И потому, кажется, ничего не понял. - Благодарю, - быстро вытерев ладони, которые, напротив, сильно вспотели, все той же салфеткой, что до сих пор судорожно сжимала в руке, она взяла одну из курящихся ароматным дымком чашек себе и, совсем уж осмелев, улыбнулась патрону. – Только теперь вдруг поняла, что ужасно проголодалась. - Ну вот! Тогда, может, бог с ним, с кофе? И давайте вместо него сходим в какой-нибудь трактир поблизости? Вы нормально пообедаете, я же… - тут Макс беззаботно пожал плечами, - просто составлю вам там компанию. Надеюсь, что приятную. А после, если позволите, провожу до дома – достаточно с вас на сегодня работы. Да и я уже сделал нынче все, что хотел. А с этими новыми выписками из архива подробно ознакомлюсь завтра. Весьма заманчивое предложение, однако… насколько удобно было бы его принять? Быстро подумав над решением этой дилеммы, Полина почти сразу пришла к выводу, ни в коем случае! И уже даже собралась произнести это вслух – конечно, не так резко, но тем не менее… Вот только, вместо того, чтобы вежливо сообщить патрону, что ей вполне достаточно кофе и бисквитов, почему-то согласно кивнула и выпалила: - Хорошо! Только если вы не просто составите мне компанию, а тоже пообедаете. Вечно ведь забываете о нормальном обеде и терпите после до самого вечера! А это чрезвычайно вредно для здоровья! - Уж не хотите ли вы сказать, что вас действительно заботит моё здоровье?! – с шумом втянув в себя воздух, воскликнул Макс, но, награжденный в ответ свирепым взглядом, тотчас же вновь нахмурил брови и поднял вверх раскрытые ладони в знак того, что сдается и не станет более ехидничать. – Скажите только… а как насчет моего другого предложения? – поинтересовался он вкрадчивым тоном, спустя пару мгновений и вновь внимательно взглянул на девушку. - Только, если и дальше будете хорошо себя вести! – заявила она тотчас, решительно забирая с вешалки свою шляпку и устремляясь к зеркалу, дабы прикрепить ее к волосам. - Приложу к этому все возможные усилия, сударыня! – щелкнув каблуками, Черкасов шутливо поклонился. И дальше, также вновь облачившись в пальто и шляпу, открыл дверь, выпуская свою норовистую даму из конторы на лестницу. А далее они неспешно побрели вдвоем по тротуару, болтая о разных пустяках, миновав при этом, вопреки первоначальному намерению разместиться на обед в первой же поблизости, сразу несколько харчевен. Была ли тому причиной солнечная и теплая погода, или же дело в том, что вот так, без начальственно-подчиненных взаимоотношений и пикировок, им вдруг оказалось неожиданно легко и весело просто говорить, не замечая ни снующих мимо пешеходов, ни экипажей и авто, а видя только лишь друг друга… Впрочем, ресторация в результате, конечно, все-таки была выбрана. И обед удался на славу. Когда же, покинув заведение вполне довольными, они снова вышли на улицу, солнце уже клонилось к горизонту. - Не хочу вас отпускать, – сжимая в руках шляпу, которую еще не успел водрузить на голову, Макс, сощурясь, посмотрел вначале на небо, а затем снова на спутницу и чуть склонил голову набок. – Вечереет, - коротко пояснил он, когда Полина вскинула на него удивленный взгляд. – И барышне, вроде вас, не стоит ходить по улицам одной. Моё предложение все еще в силе. И если вы все-таки готовы его принять… я буду очень рад. Услышать подобные слова из его уст оказалось… очень приятно. Хотя, Полина и была твердо убеждена, что Максим Евгеньевич не вкладывал в них никакого другого – льстящего её самолюбию – смысла. Просто так случайно получилось. Ведь она и сама отнюдь не рвалась немедленно избавиться от его общества. Точнее, совсем не хотела. Потому что давно уже не проводила времени в обществе кого-либо с таким удовольствием. Твердо держа данное слово, патрон вел себя идеально. Хотя и совсем нельзя сказать, что намеренно при этом старался быть паинькой. Напротив, в ресторации, пока ждали заказ – да и после этого, они даже, как обычно, успели несколько раз поспорить. Вот только споры эти были не злыми, а скорее, азартными, причем для обоих. Кому там приписывают фразу: «В спорах рождается истина»? Полина не помнила точно. Равно как и не была уверена, что их взаимные пикировки с Черкасовым несут столь высокую миссию. Но с одной задачей они определенно справлялись на «отлично» – позволяли спорщикам еще лучше, чем прежде, узнать и понять друг друга. Для чего это нужно Максиму Евгеньевичу, Поля предпочитала не думать. Да и с собой продолжала бороться, так как отчаянно трусила окончательно поддаться обаянию этого мужчины, слишком хорошо понимая, что ничего доброго подобное ей не принесет. А впрочем… что уж такого страшного может произойти, если всего-то один разок и отступить от этого нерушимого принципа, подумалось ей внезапно. И уже в следующее мгновение, вновь взглянув на Черкасова, на лице которого словно бы застыла любезно-выжидательная улыбка, Поля тоже коротко улыбнулась и кивнула: - Ну, хорошо. Хотя, право слово, это абсолютно лишнее, мне тут совсем недалеко! Однако если вы так настаиваете… - Еще как! И буду упрямиться до последнего! - Ох, да пойдемте уже! Хватит паясничать! – смеясь и качая головой, она двинулась вперед по тротуару, застегивая на ходу пуговки перчаток и даже не оглянувшись, чтобы проверить, отправился ли Черкасов следом за ней.
Максим Черкасов: В этом, и верно, не было нужды. Водрузив на законное место свою шляпу, Макс нагнал её в два шага и затем снова пошел рядом. Так и миновали Кирпичный переулок. А чуть позже, вывернули с Гоголя на Гороховую, невольно залюбовавшись на сияющий в последних лучах заката шпиль Адмиралтейства. - Вот здесь я и живу! – произнесла Полина, останавливаясь неподалеку от своего дома. – Как видите, совершенно безопасное место. И даже недалеко от вашей конторы. - Красивый! – откликнулся Макс, взглянув при этом на фасад семиэтажного здания с мансардами, лишь мельком: все равно мало что рассмотрел бы с такого расстояния без очков. Полина же все еще стояла рядом. И смотреть на ее лицо было не только легче, но и гораздо приятнее. В рассеянном свете ясного вечера черты его казались еще тоньше, а глаза будто бы мягко сияли. – И вы… - Спасибо! – ответила Поля просто и без всякого жеманства. – А еще спасибо за компанию и вообще за… этот день, Максим Евгеньевич! – прибавила она затем чуть смущенно, протягивая ему руку для пожатия. – Прощайте! - Не за что! – он улыбнулся и бережно сжал её узкую ладошку – ровно на пару дозволенных приличиями секунд. Чтобы после, уже почти отпустив, внезапно вновь задержать в своей. – Нет… стойте! Аполлинария Модестовна, послушайте! Но если вам и правда так понравился этот день, тогда, может быть, вы доставите мне удовольствие и как-нибудь подарите вдобавок к нему еще один… свой вечер? Я знаю-знаю, что не должен, мы давно об этом договорились, но… - пожав плечами, Макс виновато хмыкнул и умолк, дожидаясь её ответа. И все-таки это выглядело довольно странно. Неужели же ему не с кем больше провести время? С таким характером наверняка ведь должна быть целая толпа друзей! Причем, не только мужского пола, но и девиц, горящих желанием составить ему компанию… Вспомнив ошеломительную красавицу, которую пару недель назад видела с Максимом Евгеньевичем в суде, Полина невольно вздохнула. Впрочем, быстро воспрянула духом вновь, когда сразу после этого не без мстительного удовлетворения подумала, что при всем при этом, приглашает Черкасов все-таки её, а не эту светскую фифу. Даже если та и красивее внешне, чем сама Поля. Да к тому же, а почему бы, собственно и нет?! Что так уж всерьез мешает ей попробовать на вкус и такую жизнь, хоть раз оказавшись на месте барышни из высшего света? Ведь, ей и правда, понравился сегодняшний день, проведенный вместе с Максимом Евгеньевичем. Настолько, что даже не хочется, чтобы он кончался. Вот и пускай это продлится еще хотя бы ненадолго. А завтра вновь будет все по-старому, обычно и просто. - Максим Евгеньевич, а вы бывали когда-нибудь «Дикой кошке»? - Нет, - честно сознался Черкасов, который, в самом деле, впервые услышал это название. Хотя на вполне заслуженных основаниях полагал себя в данном вопросе знатоком. А еще вышло довольно неожиданно, что пока Макс ждал ответа, одновременно перебирая в уме все места, подходящие для времяпровождения с такой барышней, как мадемуазель Аристархова, она, оказывается, уже все решила за них двоих. Удивительная, все же, особа! – Я знаю только «Бродячую собаку», заходили туда пару раз с товарищами. И не могу сказать, что был впечатлён. К тому же, местные завсегдатаи и их повадки иногда выглядят… странно, - прибавил он после некоторой паузы, решив, что толковать суть тех декадентских «странностей» в присутствии Полины будет неуместно. – А это что за заведение? - Да… просто, - пожала в ответ плечами Поля. – Даже не знаю, как и назвать. Похоже на кабаре. Там шумно, весело, и еще там танцуют. Мы вдвоем с моей подругой иногда выбираемся туда по выходным. Проводим время. Только она сегодня работает допоздна, поэтому не сможет составить нам компанию… То есть, если вы вдруг согласитесь… О, боже! Нет, забудьте! Это совершенно неуместно! – чувствуя, как краснеет, Полина замахала руками. – Извините еще раз, Максим Евгеньевич. Я, наверное, пойду лучше домой… - Да почему же неуместно?! Я ведь ровно этого и хотел: повеселиться, потанцевать, выпить немного вина, или шампанского… надеюсь, там их наливают для посетителей? – с улыбкой осведомился он, вновь слегка коснувшись её руки. – А домой… Ну, успеется, же! Впрочем, извините, я просто осёл! Совершенно не подумал о том, что вам ведь наверняка нужно время, чтобы сменить туалет… Если так, я готов подождать вас! Прямо здесь – или где-то еще. А в условленный час подойду сюда вновь, и поедем развлекаться в эту вашу «Дикую кошку»! Кстати, а где она находится? - Совсем близко, полчаса отсюда – в Графском переулке, - все еще не до конца веря в то, что он согласился, Поля назвала адрес. И тут же выпалила: – Я очень быстро, мне и четверти часа хватит переодеться. Честно! – добавила она, когда Максим Евгеньевич посмотрел на нее с сомнением. - А вы можете там, в саду подождать, если удобно.
Полина Аристархова: *с мистером Ч* Решив таким образом, где они встретятся вновь, Полина быстрым шагом скрылась в подворотне дома, а затем стремглав взбежала по лестнице на верхний этаж и ворвалась в свое «гнездо». Она нисколько не соврала Черкасову, когда сказала, что соберется за пятнадцать минут. Нарядных платьев у нее было совсем не много. Одно. Зато какое! Полина им очень гордилась. Терракотового цвета, в темно-красную полоску, оно обладало достаточно узким лифом, чтобы подчеркнуть особую красоту девичьего стана, но при это весьма высокий воротник, чтобы быть вполне целомудренным. Талию выделял широкий пояс с фигурной, латунной пряжкой, а юбка, пышная, ложившаяся складками на бедра, сужалась книзу, но имела позади разрез, потому вполне подходила для танцев. Одевшись и оценивающе осмотрев свое отражение в зеркале, Поля достала из ящика комода маленькую шкатулку и, открыв ее, извлекла белый атласный воротничок, который тут же и приколола к отложному вороту своего платья, золотые сережки и коралловые бусы, что были ее единственными украшениями. Более добавить к наряду было нечего. И, хотя ошеломительной красавицей за эти пятнадцать минут она, пожалуй, так и не стала, но в целом, по собственному мнению, все равно выглядела вполне привлекательной. Сменив башмаки на туфли с каблучками, и надев пальто, Полина заспешила вниз. В подворотне ей встретился Мирон, который лениво скреб метлой асфальт. Подняв голову на звонкий стук каблучков, он улыбнулся. - А, барышня Полина! И куда это вы так поздненько? Неужто, опять танцевать? Нюрка-то где? - Да, дядя Мирон, танцевать. Только без Нюры. - С кавалером нешто? – с прищуром спросил дворник и увидел, как зарделись щеки Полины. – Ты смотри, ухо востро держи. Знаем мы кавалеров этих! - Не переживай, дядя Мирон! – Полина подбежала к нему, чмокнула в мохнатую щеку, пахнувшую дымом от печки, и быстро выскочила на улицу. Максим Евгеньевич сидел в Александровском саду на скамейке с отрешенным видом и наблюдал за прогуливающейся публикой. - Ну, вот и я. - Рад вашему возвращению! – кивнул Черкасов, поднимая на неё глаза и вновь вставая во весь рост. И затем, мельком взглянув на часы, прибавил. – А вы необычайно пунктуальны! Ровно четверть часа! Даже меньше: всего четырнадцать минут! Причина этой немыслимой, с его точки зрения, быстроты казалась достаточно очевидной: никаких особых перемен во внешности или одеянии девушки Макс попросту не заметил. Или, быть может, все же… ну да, кажется, она переменила обувь на более изящную. Но говорить о таком вслух, разумеется, было неучтиво. Потому, удовлетворенно склонив голову, Черкасов все равно подарил спутнице некий дежурный комплимент. А после, протянув руку, предложил незамедлительно выдвигаться к намеченной цели. Судя по указанному адресу, кабаре располагалось примерно в десяти минутах езды от Александровского сада. Ну, или в получасе пешком. Сам Максим предпочел бы именно такой способ. Однако, предположив, что подобная прогулка может оказаться некомфортной для барышни в туфельках на каблуках, вежливо предоставил право выбора самой Полине. Весело мотнув головой, та тотчас ответила, что хочет еще немного погулять. Погода к этому располагает, да и «Дикая кошка», работающая ночи напролет, в этот непоздний вечерний час едва только распахнула двери для посетителей. Потому спешить абсолютно некуда. - Как вам будет угодно! Выведя девушку по узкой и уже темноватой в сумерках парковой дорожке на широкий и достаточно освещенный тротуар, Макс сразу же вновь отпустил её руку и просто пошел рядом – будто подчеркивая тем исключительную скромность своих намерений и уважение к её свободе. Хотя, признаться, чувствовал себя несколько странно. Ибо впервые в жизни оказался в положении, когда на свидание… ладно-ладно, на обыкновенную дружескую встречу, сопровождал не он – а его. Понимала ли это Полина, испытывала ли также что-нибудь по этому поводу, догадаться по её поведению было невозможно. - Пришли! – объявила она, наконец, останавливаясь напротив ничем не примечательной двери одного из парадных столь же простого, даже немного обшарпанного на вид, здания, явно знавшего лучшие времена и, возможно, лет пятьдесят тому назад служившего доходным домом. Оглядев указанный вход сверху донизу, Макс не заметил нигде ни вывески, ни даже простой маленькой таблички – в общем, ничего, что хотя бы как-нибудь выдавало принадлежность этого строения к местам для развлечения. - И вы на самом деле думаете, что здесь теперь уже открыто? – с сомнением в голосе уточнил он, вновь поворачиваясь к Полине. - Ну, вот и проверим! – она взялась за ручку и потянула на себя дверь. И, едва открылась достаточного размера щель, изнутри, приглушенный еще одной дверью, уже внутренней, послышался характерный шум: играла музыка, раздавались взрывы смеха и громкие возгласы. – Видите! Всё уже началось. Полина улыбнулась и юркнула внутрь, предоставляя кавалеру следовать за нею. Открыв вторую дверь, они очутились в своеобразном фойе. По своей сути это был большой предбанник прежней черной лестницы, теперь же тут устроилась стойка консьержа, и прямо за ней к стене были прибиты многочисленные крючки, на которых уже висело десятка два мужских и женских пальто разной степени солидности и изношенности. При появлении новых гостей, консьерж – исполнявший заодно и работу гардеробщика, встал во весь рост, демонстрируя телосложение заправского атлета, и лихо подправил ус. - Нужно купить входной билет, - шепнула Поля Черкасову, открывая ридикюль. – Нет-нет, сегодня вы мой гость! – воскликнула она, как только заметила, что тот сунул руку за пазуху, чтобы извлечь портмоне. – Ну, в крайнем случае, после угостите меня чем-нибудь. Нам два билета, любезный, – обращаясь уже к консьержу, Поля протянула деньги. Затем принялась расстегивать пальто, а когда Максим Евгеньевич предложил свою помощь, повернулась спиной, скидывая верхнюю одежду ему на руки. А после вновь полезла в сумочку, убрать купленные билеты. Оттого вначале и не заметила, как спутник вдруг будто бы замер на месте. Когда же, покончив с этим, снова подняла глаза, то увидела, что он все еще не разделся. – В чем дело, Максим Евгеньевич? Вы передумали?
Максим Черкасов: * вместе в странном месте* - Нет, я просто… задумался, должно быть… неважно! Я сейчас! – до того толком не пережив еще болезненного укола по самолюбию, вызванного странным поступком Полины с покупкой билетов, Черкасов тихо качнул головой, полной впечатлений от её внезапного преображения буквально из блеклой куколки в яркую бабочку, и поспешил расстегнуть пальто. А после, почти не глядя, отдал его вместе с головным убором плечистому мужику, если честно, больше походившему на дюжего циркового силача, или и того хуже – на уличного бандита, нежели на консьержа. Внутренне помещение, куда Полина вновь привела его за собой, также было мало похоже на то, что Макс привык вкладывать в понятие «кабаре»: небольшой зал с маленькими столиками, приглушенный свет, создающий более интимную обстановку, чем в обычном трактире, и вдобавок – какое-нибудь представление на сцене. Пение, танцы, комические номера или мелодекламации, сделавшиеся особенно модными последние несколько лет. Что ж, из всего означенного «Дикая кошка», похоже, могла предложить своим гостям разве что полумрак и музыку. Последнюю обеспечивал тапёр, наигрывающий разудалые мелодии на стареньком пианино. Но вряд ли это расстраивало хоть кого-то из собравшихся здесь людей – преимущественно совсем молодых. Впрочем, об этом Черкасов, мог судить больше по общим очертаниям фигур и попадавшимся повсюду на глаза студенческим и даже гимназическим мундирам. Лица же в таком освещении с его зрением рассматривать было куда сложнее. Но это не имело значения, потому как то единственное, что его теперь интересовало, находилось прямо перед ним. И выглядело исключительно довольным. - Вам нравится? – в очередной раз поймав на себе его взгляд, воскликнула, тем временем, Полина, пытаясь перекричать бряцание пианино, многоголосый гомон и взрывы смеха, то и дело раздававшиеся по сторонам. - Вполне! Хорошее место! – так же громко откликнулся Макс, хотя с его точки зрения все это, на самом деле, напоминало скорее какой-то филиал преисподней. – Часто тут бываете? – спросил он еще через несколько минут, в течение которых они на пару продирались сквозь толпу в поисках свободных мест подле какого-нибудь из столов: здесь они были довольно большими и, похоже, явно не предполагали возможности публичного уединения. – Я смотрю, вас многие знают! – пояснил он свою мысль, имея в виду все те дружеские взмахи, приветственные оклики и улыбки, которым Полину то и дело встречали попадавшиеся на пути девушки и молодые люди. - Нет, не слишком. Раза два или три в месяц, – пожав плечами, она улыбнулась. Может, во время своих судебных выступлений Максим Евгеньевич и преуспел в искусстве сокрытия эмоций, однако сейчас на его лице было написано вполне достаточно, чтобы догадаться, что, вопреки высказанным вслух словам, это место ему вовсе не по нраву. Зато сама Поля чувствовала себя тут, словно рыба в воде, пускай местную публику в основном и составляли те, кто пока только лишь мечтает однажды оказаться среди посетителей того самого кабаре для избранных. Но ведь и «Дикой кошке» тоже была присуща собственная атмосфера. Ценная уже тем, что позволяет на время забыть привычную, скучную жизнь. - Хотя вы правы, некоторых я действительно знаю. Видите вон того долговязого юношу? Студент, любит рассказывать, что он внебрачный сын князя Багратиона. Врёт, конечно. А ещё пишет стихи. Ну как пишет, делает вольный перевод лорда Байрона и выдает за свои… А вон та девица – медиум, знаете, из тех, что столы трясут и с духами общаются? Чудной народец. Но не дурной. Не подумайте! Просто пока не нашедший в жизни своего пути… Или же немного с него сбившийся. А здесь можно об этом забыть, просто побыть собой, не обращая внимания на условности, повеселиться… К слову! А вы знаете, совсем скоро к таперу присоединятся скрипач и аккордеонист, будет почти настоящий оркестр и танцы. Но пока давайте-ка пойдем и сядем во-оон туда! – высмотрев, наконец, пару пустых стульев рядом с какой-то занятой лишь друг другом парочкой, Поля позвала Максима Евгеньевича за собой. Её слова были полны такой простоты и искренности, что Максу стало немного неловко. Из всего обширного сонма человеческих недостатков, снобизм всегда был одним из тех, которые он особенно презирал. А сам, выходит, ничем и не лучше. Сама того не понимая, Полина только что блестяще это ему доказала. Но, несмотря на то, что урок оказался весьма неприятным, Максим был, пожалуй, ей даже благодарен. Иногда взглянуть на себя со стороны бывает очень полезно – особенно, когда давно привык, что тобой в основном восхищаются… Устроившись рядом с Полиной на одном из обнаруженных ею свободных мест, Черкасов попытался заново оглядеться. На сей раз для того, чтобы понять, как здесь добывают еду и напитки. Вообще, чем дальше, тем сильнее, обстановка «Дикой кошки» напоминала один из тех пабов, что довелось посещать во время путешествия по Англии и Ирландии, которое он предпринял несколько лет тому назад вместе с несколькими университетскими товарищами во время летних вакаций. Та же шумная и галдящая толпа вокруг – и при этом никто не обращает на других особого внимания. Теперь, находясь буквально на расстоянии вытянутой руки от откровенно милующейся при всех пары, Макс готов был признать, что ошибся, решив вначале, что здесь принято нечто вроде ресторанных табльдотов. Как и то, что все это, тем не менее, отнюдь не похоже на заведения, наподобие тех, хозяйкой которого является Роза Лейбман. Тем временем, в прямом смысле сама собой, решилась проблема с напитками. Верно, заметив напряженно озирающегося по сторонам посетителя, из-за высокой деревянной стойки, на половину высоты загораживающей дальнюю стену помещения, вышел и направился к ним с Полиной молодой парень в длинном переднике. - Желаете чем-то угоститься? – поинтересовался он, оказавшись рядом. – Или, может быть, выпить чего-нибудь горячительного? - Секунду, мне нужно посоветоваться с моей дамой! – повернувшись к Полине, Максим взглядом спросил, что именно она предпочитает.
Полина Аристархова: *с ним же толикой сомнений* - Сидр, Максим Евгеньевич! Он тут вполне достойный, – это было правдой, как и то, что остальные напитки бы вряд ли понравились бы Черкасову. Половой кивнул, принимая заказ и быстро удалился, чтобы вернуться через пару минут с двумя два большими стаканами, наполненными янтарной жидкостью. Белая пенка поверх неё ещё не осела, и пузырьки, лопаясь, распространяли аромат яблок, которые долго лежали на земле под солнцем. Полина взяла свой стакан, Максим Евгеньевич последовал ее примеру. - За здоровье! – края их бокалов соприкоснулись, издав, глухой звук. И почти одновременно с ним, со сцены грянула музыка наконец-то собравшегося вместе трио. А в центр зала устремились первые, самые смелые пары. А Поля, опустив свой стакан на стол, тут же приготовилась к любимому занятию: наблюдать за тем, как люди танцуют. Ведь порой именно танец лучше всяких слов показывает истинную сущность человека. Сидр, и верно, оказался неплох. Но удивило Макса даже не это, а то, с каким невозмутимым спокойствием его им доставили – с началом войны практически повсеместно стал действовать строгий сухой закон. Но здесь о нем будто не слышали. Или, может быть, слышали, да только благополучно пропускали мимо ушей. А впрочем, какая разница?! Внезапно взыгравший оркестр отвлек его от раздумий на эту тему. Также отставив на время свой сидр, Максим позволил себе чуть откинуться на спинку стула и тоже стал наблюдать за парами, лихо отплясывающими нечто похожее на кекуок на маленьком пятачке перед сценой. Танец этот, еще лет десять тому назад считавшийся едва ли не угрозой общественной морали и нравственности, к нынешним временам уже успел превратился в нечто почти обыденное, как, впрочем, и еще более «вызывающий» матчиш, который, конечно же, тоже не заставил себя ждать. Сам же Макс дожидался теперь, когда на смену всей этой вакханалии придет более медленный танец. И вовсе не потому, что не умел скакать и дергаться, размахивая руками и высоко подбрасывая ноги в самых затейливых коленцах – очень даже умел! Однако имел на сегодняшний вечер чуть большие виды, чем просто повеселиться. И потому предпочитал не торопить события. Решив заодно еще раз проверить, насколько хорошо у него развита интуиция. Подсказывавшая, что Полина, почти ни разу не посмотревшая на него с тех пор, как был произнесен и выпит первый тост, тоже, кажется, чего-то ждет. Танцующих пар на площадке всё прибывало, но Поле, которой тоже очень хотелось там оказаться, по-прежнему приходилось наблюдать за их весельем со стороны. Ведь Максим Евгеньевич совсем не торопился с ангажементом. Пытаясь понять, почему, девушка успела перебрать в голове уже все возможные причины, пока в конце концов не решила, что, наверное, просто фраппировала его до предела, совершив все возможные ошибки сразу. Как в поведении, так и вообще в том, что додумалась позвать в подобное место. Куда ему, привыкшему к утонченным манерам и светским развлечениям, такие танцы?! Все больше переживая и расстраиваясь, она успела уже несколько раз искоса взглянуть на Черкасова. И каждый из них он все с тем же невозмутимым видом наблюдал за танцующими. Самым же обидным и глупым было то, что если бы не столь солидный кавалер рядом, её бы уже наверняка кто-нибудь да пригласил! А так, выходит, сама же себе все и испортила. Причем, кажется, не только с этим вечером. Горько вздохнув, Полина отпила ещё глоток сидра, который на этот раз почему-то показался совсем безвкусным. А когда отзвучали последние ноты второго танца, окончательно, убедившись в том, что с нее достаточно, повернулась к Черкасову, чтобы предложить уйти. Но прямо в это мгновение тапер на сцене вновь со всей силы ударил по клавишам, обозначая первые пассажи и аккорды всем известного танго «Эль Чокло» - да так громко, что показалось просто невозможно его перекричать. Когда же, следом за его пространной импровизацией, в дело вступили аккордеон и пронзительная, словно отчаянное рыдание, скрипка, последнее сделалось Поле и вовсе очевидно. Вновь опуская глаза, она решила – так и быть – подождать еще немного, до следующей паузы. И тут Максим Евгеньевич вдруг сам легко коснулся её руки – будто бы привлекая внимание. - Аполлинария Модестовна, не согласитесь ли вы доставить мне удовольствие? - Что? – чуть хмурясь, переспросила она, и веря и не веря одновременно в свою внезапную догадку. - Потанцуйте со мной это танго, прошу вас! – улыбнулся Черкасов, вставая из-за стола, и теперь уже открыто протягивая ей руку в приглашающем жесте. – Вы ведь умеете, я даже не сомневаюсь! И Полина приняла это приглашение – без лишних слов. Просто молча кивнула, также поднялась на ноги и пошла за ним.
Максим Черкасов: * для танго нужны двое* Танцевать танго хотели многие. Потому им не сразу удалось найти себе достаточно места среди других пар, скользящих и прохаживающихся по гладкому дощатому настилу, изображая затейливые фигуры и поддержки этого танца. Но вот, церемонно кивнув, Максим все же занял исходную позицию. А Полина опустила одну руку ему на плечо, устроив при этом другую поверх его отведенной в сторону и распахнутой правой ладони, считая это достаточным. Однако у самого Макса было несколько иное мнение на этот счет. Всего одно едва заметное движение кистью, и вот их с Полиной пальцы оказались плотно переплетены. В то время как вторая ладонь его уже нашла себе место на уровне ее лопаток. Вернее, почти нашла – замерев, как предписывали приличия, на расстоянии буквально считанных от нее миллиметров. Но так, чтобы Полина все равно постоянно чувствовала её рядом – в прямом смысле этого слова, спиной. А потом, дождавшись очередного подходящего момента в четком четырехдольном ритме, Макс наконец сделал первый шаг навстречу своей даме, сохраняя при этом, как и положено, непроницаемое выражение лица. Свои первые па в их танце Полина тоже произвела с самым серьезным видом, стараясь при этом как можно быстрее понять манеру партнера, чтобы под нее подстроиться. Это оказалось не сложно. И уже через минуту она подняла взгляд, и улыбнулась ему, слегка опуская ресницы. Будто бы приглашая Максима Евгеньевича к дальнейшему развитию молчаливого диалога, который они начали, как водится, с самых простых и обычных приветственных фраз, «словами» которых были совершаемые ими движения. Да, танго, пожалуй, всегда представлялось Поле неким приватным разговором, где всякий шаг и жест – это ответ на задаваемый таким же образом вопрос. И в этом было его главное отличие от всех остальных танцев, которые требовали обычно лишь хорошей памяти, чтобы запомнить последовательность фигур, да определенной ловкости, чтобы воспроизвести их красиво и по возможности грациозно. Танго же было полно интриги, всякий раз рождаемой взаимной непредсказуемостью импровизаций партнеров. Отчего еще одним занятием, с которым его можно было успешно сравнить, казалась азартная игра. И Поля с радостью в неё включилась – в тот же самый миг, когда Черкасов начал свою. Не желая уступать ни в одном из других их споров, здесь она, напротив, будто бы вручила Черкасову абсолютный карт-бланш, устремляясь за ним в следующем новом движении, фигуре или головокружительном пируэте. Явно плюнув на традиции этого танца, предписывающие изображать серьезность, Максим Евгеньевич – которому в остальное время было строго-настрого запрещено над ней насмешничать, в результате тоже перестал сдерживать улыбку. И сопровождал теперь всякое свое па то ироничной улыбкой, то вопросительно изогнутой бровью – будто смел сомневаться в том, что Полине удастся их за ним повторить. И напрасно! Сегодня у неё получалось все, включая и те движения, которые удавалось подсмотреть у других танцоров. А темп мелодии, между тем, продолжал ускоряться, несмотря на все тот же четкий аккордеонный ритм, сбиться с которого было совершенно невозможно, хотя, подстегиваемое азартом и радостным возбуждением сердце тоже стучало в груди все быстрее. Причем не только из-за этого, но и от предвкушения продолжения. А еще – от невольного гадания, решится ли Максим Евгеньевич на самую смелую фигуру этого и без того скандального танца. И он, конечно же, решился. В один из моментов отпустил от себя Полину немного дальше, и вдруг – резко притянул обратно, заставив при этом вначале быстро обернуться вокруг своей оси, а потом отклониться назад, прогнувшись в талии почти до самого пола. Замерев в этой позиции, должно быть, всего на несколько мгновений. Что самой Поле показались, однако, если и не часами, то уж точно минутами, в течение которых она слышала лишь шум прилившей к голове крови, да все тот же ритм, который, словно метроном, задавал всему трио музыкантов аккордеонист. Тем временем, Черкасов уже успел вернуть ее в вертикальное положение, закружившись теперь уже вместе с ней на одном месте, вновь отпустив на расстояние вытянутой руки, притянув обратно и – в финале всего – подхватив ненадолго на руки. Поставив затем снова на пол ровно тогда, когда раздался последний аккорд. - Я не ошибся, вы прекрасно танцуете, Аполлинария Модестовна! – проговорил он негромко, с улыбкой склоняясь к её лицу, и намеренно подчеркивая церемонностью обращения по имени-отчеству его явную абсурдность в их нынешних обстоятельствах.
Полина Аристархова: *с мои галантным кавалером и настырной соседкой* Расстояние, что сейчас их разделяло, было ничтожно, неприлично ничтожно. Но Полина не спешила отстраниться. Наклонив голову к плечу, она выждала еще несколько мгновений, давая восстановиться дыханию и успокоиться сердцу, готовому вырваться из груди от той сложной гаммы чувств, разбираться в которых прямо сейчас Полина была не готова. - Вы не привыкли ошибаться и проигрывать, - то ли вопросительно, то ли утвердительно заметила она вслух, после чего хитро улыбнулась и качнула головой в сторону оркестра, который уже начинал играть следующую, весьма задорную, мелодию. – А как насчет этого, сумеете? - Почему бы и нет! – беззаботно хмыкнул Макс, также вполне уже восстановивший дыхание, вновь подавая ей руку. Так что к своим местам за столом они вернулись еще нескоро, спустя два танца, смеясь, словно дети. Посещение этого заведения и прежде всегда поднимало Полине настроение. Но сегодня она не просто развеселилась, она была счастлива. Пожалуй, впервые после того, как похоронила родителей. И если бы можно было бы остановить время, то именно здесь и сейчас она предпочла бы остаться навсегда. Причем, именно вместе с Максимом Евгеньевичем… Увы, только, что подобное – лишь несбыточная мечта. И, мельком взглянув на старые ходики, что висели на стене возле входа, Поля в этом лишний раз убедилась. Почти полночь. А в это время волшебные чары исчезают обыкновенно даже в сказках. - Думаю, нам пора. - Что? Но почему? – воскликнул Черкасов, в голосе которого внезапно прозвучала почти что детская обида. – Веселье в самом разгаре! Давайте закажем еще сидра… или шампанского? Или, можем пойти куда-нибудь еще? - Нет, Максим Евгеньевич! – поколебавшись ровно мгновение, Полина покачала головой и мягко улыбнулась. – Завтра снова рабочий день и мне рано вставать. Мой шеф – весьма пунктуальный господин. Он будет недоволен, если я опоздаю. - Но неужели с ним совсем нельзя договориться? – спросил Макс, губы которого при этом чуть дрогнули в улыбке. – Вы ведь даже ни разу не пытались… Поля только головой покачала в ответ и опустила глаза. Черкасов выждал еще пару мгновений, но, видно, решив уступить просьбе, встал и подал ей руку. Уже через несколько минут они оказались на улице, где, после шума маленького танцевального зала, на них буквально обрушились тишина и сыроватый воздух по-августовски бодрящей ночи, напоминающий о надвигающейся осени. Дойдя пешком до Невского проспекта, где в такое время его только и можно было найти, наняли экипаж – Полина противилась, но Черкасов настоял, что теперь по городу ночью лучше передвигаться не на своих двоих. Слишком свежа память о погромах, вспыхнувших в самом начале войны. Последние дни, правда, ничего такого не происходило, но ведь ворам, бандитам и прочим недостойным личностям только дай повод… Ехать было, впрочем, совсем недалеко и не прошло десяти минут, как экипаж остановился перед высоким фасадом дома на Гороховой. Черкасов помог Полине сойти на мостовую и, как ей показалось, задержал её руку в своей чуть дольше допустимого. Потому она вновь первой пожелала ему доброй ночи, стремительно удаляясь затем в свою подворотню, в тени которой вдруг остановилась, прислушавшись и дождавшись, пока кучер понукнул лошадь, а ее копыта, вместе с колесами экипажа, опять застучали по брусчатке. И только тогда зашла в свой парадный. Дом уже давно спал, поэтому тишина в нем была почти осязаемой, а звук шагов эхом разлетался на все семь пролетов лестницы. Поднявшись на свой этаж, Полина осторожно вставила ключ в замочную скважину своей двери и постаралась провернуть его как можно тише, чтобы не дай бог не разбудить Нюру. Но не тут-то было. В передней «гнезда» было темно, однако из-под двери их общей комнаты пробивалась узкая полоска света. Поняв, что без объяснений ей нынче уже не обойтись, Поля вздохнула, медленно расстегнула пальто, повесила его на крючок, туда же пристроила шляпку и только затем открыла дверь. Нюра сидела у стола, забравшись на стул в позе васнецовской Алёнушки, и, подперев голову рукой, глядела на неё осуждающе. - Явилась, не запылилась! – протянула она, вскидывая брови. – И ничего, что я тут с ума схожу от волнения, в то время как она по танцулькам расхаживает! Да еще и не одна! - С чего ты решила, что я была на танцах? - Ну, во-первых, твое нарядное платье. Значит, ты явно не с работы. А откуда?! Из гостей? Так у тебя в Петрограде, кроме меня, и друзей-то, поди, больше нет! А во-вторых, мне дядь Мирон так и сказал, что ты ушла танцевать! - А еще что сказал? - Я же тебе сказала уже: что не одна! – добавила Нюра с прищуром, пристально разглядывая заалевшие вдруг щеки Полины. – Ой, ну неужели ты с этим клопом серым сподобилась выйти, как там его?.. - Валентин. Нет, не с ним, – сказала Полина и села за стол напротив подруги, спокойно сложив руки поверх скатерти. - Ну? – не унималась подруга, которой такой поворот событий был интереснее самого лихо закрученного сюжета в романе. – А с кем же тогда? - Со своим начальником. - С кем?! – лицо Нюры искривилось, словно она проглотила таракана, а потом вдруг, наоборот, прояснилось. – Вот тебе и раз! Вот тебе и скромница Лина! – и тут же разразилась таким хохотом, что Поля испуганно посмотрела вокруг, боясь, что через стены этот шум потревожит соседей. - Тише ты! Подумаешь! Просто сходили потанцевать. Максим Евгеньевич отродясь не бывал в таких местах, вот ему и стало интересно. И ничего такого, – выделив голосом последнее слово, Поля вскинула подбородок, давая Нюре понять, что обсуждать это не намерена. - Ох, тоже мне! Ну, подумаешь! Не хочешь говорить правду, и не надо! – соскочив со стула, Нюра гордо прошествовала через всю комнату в свой угол, плюхнулась на кровать, так, что ее старая металлическая сетка жалобно скрипнула, и сразу же отвернулась к стене. А вот Полина, напротив, еще довольно долго просидела на своем месте, пытаясь сообразить, какой же правды от неё требуют, если она даже сама себе толком не в силах объяснить, что с нею нынче сегодня творится? Ровно те же мысли – вперемешку с живыми и ярким воспоминаниями, причем, не только о танцах с шефом, но и о его взглядах и прикосновениях, довольно долго не давали Поле уснуть уже и тогда, когда она сподобилась раздеться и тоже лечь в постель. Только, в отличие от недавней полуссоры с Нюрой, думать о Максиме Евгеньевиче было приятно. Настолько, что, когда сон все-таки пришел, Полина погрузилась в него с блаженной улыбкой на губах.
Максим Черкасов: Минувший вечер многое изменил в жизни Макса… Точнее, так должно было, наверное, и произойти, однако на самом деле так и не случилось. А все потому, что с некоторых пор и без всяких танцев было достаточно очевидно, что Полина стала играть в его жизни существенно более заметную роль, чем прежде. И дело не только в том, как блестяще она справляется со своими профессиональными обязанностями, всего за месяц наладив, отрегулировав и предусмотрев, кажется, все на свете. Так, что порой оставалось только поражаться, как же именно ей удается удерживать в своей голове весь этот объем данных, включая фамилии, цифры, названия и прочее. Иными словами, все то, что у самого Макса, способного нужным образом переработать и подать во время своих судебных выступлений любую полученную информацию, совершенно не удерживается в памяти. Кроме, разве что, вбитых туда намертво за время учебы на юридическом статей и параграфов всевозможных кодексов и законов. А еще, у него теперь все время было хорошее настроение. Ну, или почти, ибо понятно, что всегда доволен и рад всему только идиот. Но это заметили даже родные. Хотя Макс и прежде старался не обременять их сверх меры своими заботами. Тем не менее, ни откровенно вопросы, ни тайные попытки выяснить причины его веселья, предпринимаемые, впрочем, в основном матушкой и сестрами, успехом для них не увенчались. Держался Макс стойко. И влюбленным себя признавать напрочь отказывался. Да и не было же это, на самом деле, никакой влюбленностью. А так… всего лишь, пожалуй, только одним увлечением, рождающимся порой из общности интересов и необходимости долгое время проводить практически наедине. Которое сама Полина, между прочим, также, кажется, не слишком стремилась развивать в нечто большее – даже если бы он этого вдруг захотел. Хотя, с тех пор, как они побывали вдвоем в «Дикой кошке», держалась с ним уже не так отстраненно и холодно, как до этого. Стала чаще смеяться, реагируя на его шутки, не так, как прежде, торопилась домой после того, как завершала все запланированные на день дела. Позволяла Максу иногда проводить себя до дома. Странное дело, но в таких случаях они, не сговариваясь, обыкновенно выбирали самый «длинный» путь. Хотя, учитывая расстояние от конторы до «гнезда», как сама Полина любила называть свое обиталище, это казалось почти невыполнимой задачей. Но выход быстро нашелся в виде обязательной совместной прогулки по Александровскому саду. Ради этого Черкасов даже как-то незаметно для себя вновь превратился в пешехода: автомобиль, за рулем которого последние несколько лет он в основном только по городу и передвигался, все больше простаивал в гараже. Но ведь и в этом было свое преимущество. Доктора не зря утверждают, что прогулки полезны для здоровья. Хотя, на здоровье Черкасов, в общем-то, и не жаловался. Разве что, изредка на бессонницу. Да и то, теперь, когда Полина сумела правильно организовать его труд, в голове, куда прежде порой к концу дня уже ничего больше не помещалось – даже сновидения, стало оставаться заметно больше свободного места для приятных грез. Героиней которых, что уж скрывать, порой становилась и она сама… Хотя наяву их отношения оставались все так же просты и целомудренны, как и раньше, прерываясь совершенно спокойно и естественно всяким вечером до новой встречи наутро. Сегодня Макс тоже провожал ее домой. Но не по какой-то особенной причине, а лишь потому, что после обеда за окном вдруг разгулялась непогода – пошел сильный дождь. А зонт, собираясь на работу, Полина прихватить с собой, увы, забыла. В отличие от более предусмотрительного Черкасова. И что ж тут странного в том, что он вызвался поделиться своим – коль уж она решительно отказалась воспользоваться услугами извозчика на таком коротком расстоянии. К пяти вечера ливень, правда, уже почти утих, превратившись в небольшой тихий дождь. Поэтому уже почти не мешал Полине и Максу, неторопливо бредущим под руку, прижавшись друг к другу довольно тесно – исключительно для того, чтобы лучше защититься от сырости. - Ну что прелесть, право слово! Не сразу сообразив, кто это и чего, собственно, от них хочет, Черкасов немного отклонил назад черный купол, раскрытый над их с Полиной головами, и увидел перед собой улыбающегося Суздальского. - А, Вениамин Андреевич! Здравствуйте. Чем могу услужить? - Ну что вы, право! Ничего мне не нужно! Просто шел мимо и не смог сдержать восторга по поводу столь очаровательного этюда: город, дождь, мокрый тротуар и двое под одним зонтом! Si romantique! – хихикнул он, почему-то подмигнув при этом Полине, чья затянутая в кожаную перчатку рука в этот момент будто бы чуточку крепче сжала рукав пальто самого Макса. - Возможно, - суховато откликнулся Черкасов, также неприятно задетый подобной фамильярностью. Совершенно необъяснимой, если учитывать, что они с этим человеком не только никогда не считали себя друзьями, но даже и знакомство водили весьма шапочное. – Но чисто умозрительно. В нашем случае все проще: Аполлинария Модестовна забыла дома зонт и потому позволила мне поделиться с нею своим. - Вот ведь как изящно сказано… «позволила поделиться»! – покачал головой Вениамин Андреевич. – Не устаю поражаться вашему красноречию, Максим Евгеньевич. Что в суде, что в простой беседе… - Что-что?– чуть прищурившись, Черкасов посмотрел на него внимательнее. – А, я, кажется, догадался! Вы, Суздальский, верно, нынче выпили лишнего? - Ну что вы! Если меня что-то и опьянило, то только наша неожиданная и радостная встреча. Особенно с прелестной Аполлинарией Модестовной! – любезно поклонившись Полине, он тотчас вскинул ладони, заметив, как Макс сжал губы и нетерпеливо вздохнул, приготовившись дать ему отпор. Пока словесный. – Простите! Я, верно, неудачно пошутил! - Хорошо, что вы это вовремя поняли, - Черкасов кивнул. Потом, выждав еще ровно одно мгновение и мельком глянув на притихшую и какую-то даже испуганную барышню подле себя, прибавил уже спокойнее, - что ж, нам пора идти. Не хотелось бы вымокнуть окончательно. И вам советую долго не гулять. Всего наилучшего!.. Чудной человек! – усмехнулся он, когда они с Полиной уже отошли на достаточное расстояние от так и оставшегося стоять посреди улицы, глядя им вслед, Суздальского. – Казалось бы: чем дольше живу на свете, тем меньше следовало бы подобным удивляться, так нет же… А, впрочем, неважно. Вот уже и ваш дом, дорогая Аполлинария Модестовна! Потому прощайте, до завтра! И передайте от меня привет вашей любезной подруге Анне… к сожалению, не запомнил ее отчества!
Полина Аристархова: Приехав в Петербург чуть более года тому назад, Полина немедленно бросилась его изучать, с наивностью и любопытством, присущими многим недавним провинциалам, вникая во все детали столичной жизни, стараясь как можно быстрее стать в этом городе своей. Поэтому неудивительно, что уже совсем скоро у нее появились не только новые знакомые, но и любимые места. Одним из них оказался Александровский рынок – настоящий маленький город внутри большого, живущий по своим особым традициям и правилам. Петербуржцы не зря судачили между собой, что на Александровском можно порой достать даже то, чего не сыщешь и в роскошных магазинах на Невском проспекте. Сотни и сотни лавок, рассчитанных на любой вкус и достаток, предлагали покупателям тысячи наименований товара – от вполне добротного и даже дорогого готового платья, до самых старых, заношенных чуть ли не до дыр башмаков в каморке у какого-нибудь ростовщика. От простого калача, до парадного серебряного сервиза. Такого, что хоть в музей его забирай. Столовое серебро Полину, впрочем, пока совершенно не интересовало. Куда больше ей нравились витрины с красивыми платьями и шляпками, которые можно было рассматривать, гуляя по крытой железной галерейке, устроенной от непогоды вдоль торговых фасадов на Вознесенском и Садовой. Кроме того, как раз здесь, в подвалах этих самых магазинов, издавна обитали петербургские букинисты, чьи утлые лавчонки часто представлялись Поле чем-то, вроде земного рая. Благодаря отцу, привившему вместе с любовью к чтению, еще и живое воображение, книги – особенно те, что постарше, с детства казались ей почти живыми существами, способными поведать не только созданный автором сюжет, но и собственную историю. И порой она оказывалась даже более интересной и интригующей. Таких было немало в домашней библиотеке в Опочке. Там они и остались, когда Полина сбежала в столицу. Потому, едва обустроившись на новом месте, Поля твердо решила, что постепенно соберет уже свою личную коллекцию. На покупку новых книг, с её скромным достатком, конечно, было рассчитывать практически невозможно. Зато у букинистов порой отыскивались настоящие сокровища. Их Поля, гордая и до невозможности счастливая очередным подобным приобретением, приносила затем в свое «гнездо», с любовью обустраивая на полке. За последнее время количество томов на ней заметно увеличилось. И потому Нюра уже не раз, то ли в шутку, то ли всерьез, говорила, что вскоре, видно, придется им снять еще одну комнату – для книг. Преувеличивала, конечно. Хотя останавливаться в своём увлечении Поля пока точно не собиралась. Потому продолжала покупать то, что так или иначе привлекало её внимание. Впрочем, сегодня шла она за книгой вовсе не для себя. Некоторое время назад Максим Евгеньевич рассказал, что уже довольно давно собирает старинные издания по юриспруденции, посетовав при этом, что сложнее всего бывает найти труды русских пионеров в данной области. Тогда-то Поля и подумала вдруг, что вполне могла бы попытаться помочь шефу и в этом. Причем, с большим для себя удовольствием. Полина аккуратно спустилась по крутой и узкой каменной лестнице в подвальное помещение одного из магазинчиков и едва за ней закрылась дверь, как вся суматоха верхнего мира с громкими криками зазывал и шумными спорами покупателей исчезла. Помещение этой полуподвальной букинистической лавки было весьма просторным, только потолок был слишком низким, а два окошка под самыми сводами едва пропускали дневной свет, которого не хватало, чтобы проникнуть во все уголки. К потолку было подвешена керосиновая, в неверном, мерцающем круге которой виднелся низенький стол. А за ним – такой же небольшой, похожий на гнома, старик, который увлеченно читал. Потому не сразу обратил внимание на появление посетительницы. Но заслышав ее шаги, поднял голову, нахмурился, пытаясь понять кто и зачем пожаловал к нему, а затем кивнул и снял очки: - А, барышня, это вы! Приветствую! Давно уже вас жду! - Неужто нашли? - Ну! Обижаете! Уже, если я пообещал, то непременно исполню! – медленно поднявшись из-за стола, он неспешно, словно впереди была вся жизнь, побрел к одному из стеллажей и принялся перебирать наполнявшие его тома, отыскивая необходимый. Полина покорно ждала, стоя посреди комнаты, не смея его поторопить. И вот уже желанная книга была у нее в руках. Она оказалась совсем небольшой, с прекрасно сохранившимся переплетом, хотя, открыв обложку, Полина с удивлением разглядела год издания – 1774. - Совсем как новая, надо же!.. «Юридические рассуждения о начале происхождения супружества»,* – прочитала она вслух и пролистала еще несколько страниц, все более убеждаясь в догадке, что причина подобной сохранности лишь в том, что ее прежде, скорее всего, никто толком и не читал: многие страницы были попросту не разрезаны. - Да так оно, почитай, и есть. Кто ж подобное до дыр зачитывать станет? Разве что по делу, или, быть может, по учёбе еще… Вы сами-то, барышня, не из университеток ли будете? - Нет, нет, что вы! И книга не для себя. Подарок. - А, ну и верно! Незачем вам, девицам, голову себе разными глупостями забивать! – старик одобрительно закивал, а Поле вдруг стало весело от мысли, что подобные рассуждения происходят над книгой, автор которой ратует не за что иное, а за именно равноправие мужчин и женщин. Но объяснять этого букинисту она, конечно, не стала – зачем? А просто попросила завернуть книгу в бумагу и, расплатившись, покинула магазин. Только пошла после этого не на службу, ведь сегодня суббота, а по этим дням недели Максим Евгеньевич в контору не приезжал. И не домой, где тоже еще никого не было – Нюра работала и должна была вернуться лишь вечером, на который девушки уже запланировали вылазку в синематограф «Пикадилли», где нынче демонстрировали новые ленты с обожаемым обеими Чарли Чаплином. Ну а пока, стало быть, Поле можно было тратить время так, как ей заблагорассудится. К примеру, заглянуть в кафе Миронова и съесть там вкусное пирожное. Или просто побродить еще возле модных лавок, присматривая что-нибудь для будущих покупок. Поступив для начала именно таким образом, Поля внезапно углядела на одной из витрин симпатичную осеннюю шляпку, цветом и отделкой весьма подходящую к её пальто. Решившись зайти, она встретила крайне любезную приказчицу, которая не просто подала товар, но еще и помогла правильно надеть и заколоть на голове, убеждая при этом, что шляпка Полине необычайно к лицу. И, с удовольствием разглядывая себя в зеркале, та была с этим, пожалуй, вполне согласна. И уже готова была согласиться на покупку, но вдруг увидела в отражении витрины за своей спиной знакомую мужскую фигуру, замерла и резко опустила зеркало обратно на прилавок. Встревоженная приказчица, заметив, что настроение потенциальной покупательницы внезапно изменилось, тотчас стала сыпать комплиментами с удвоенной силой. Но Поле было уже не до шляпки. Продолжая по инерции улыбаться, правда, какой-то деревянной улыбкой, она медленно обернулась, ожидая, что вот-вот столкнется взглядами со стоящим по другую сторону стекла Суздальским. Именно его она заметила за минуту до этого. Только в окне витрины она не увидела ничего страшного – люди шли по своим делам, у лавок все так же стояли зазывалы, а разносчики спешили куда-то со своими кулями. Суздальского не было. «Померещилось!» – подумала Полина с некоторым смятением, но и с глубоким облегчением тоже. С того дня, как этот человек в очередной раз так явно напомнил о своем существовании, ей отчего-то сделалось неспокойно: слишком уж частыми стали эти «случайные встречи». - Да ну же, барышня, все еще сомневаетесь? – вновь поинтересовалась приказчица, объяснив внезапную задумчивость посетительницы единственно понятным для себя образом. – Напрасно! Соглашайтесь! А цену можно немного и убавить, - понижая голос, добавила она, - и перчаточки лайковые в тон еще подобрать! - Простите, но я, наверное, лучше в другой раз… – чуть виновато улыбнувшись девушке, Поля поспешно сняла с головы шляпку, которая больше её не радовала. Затем надела свою и, извинившись еще раз, покинула магазин. Теперь ей более всего хотелось как можно скорее оказаться дома. Потому, вмиг забыв все предыдущие планы, она очень быстро пошла в сторону Садовой. Почему-то то и дело при этом оглядываясь – хотя по-прежнему не видела вокруг себя ничего подозрительного. Разве что в один из моментов, когда за спиной вдруг раздались стремительно приближающиеся мужские шаги, заслышав которые, Поля резко остановилась и обернулась – едва не оказавшись при этом сбитой с ног каким-то торопливым господином в темном котелке, совершенно не ожидавшим подобного маневра. Едва извинившись, тот с недовольным видом понесся дальше. А Полина еще с минуту, вздыхая, не могла сделать и шагу, мысленно ругая себя за расшалившиеся не к месту нервы. Больше по дороге домой ничего особенного не случилось. Почти уже успокоившись, Полина свернула в родную подворотню и направилась к крыльцу парадного. Прямо возле которого дорогу ей заступил Суздальский – приподняв над макушкой головной убор и неприятно улыбаясь. - Чудесный денек для прогулок, не правда ли? В одиночестве, правда, не так весело, как в компании, но иногда это даже к лучшему… - Вы?!...что, следите за мной?! – едва не задохнувшись от смешанного со страхом возмущения, воскликнула Поля, попытавшись его обойти и незамедлительно скрыться в парадном – не побежит же он следом?! – но маневр не принес успеха. Глумливо ухмыляясь, Вениамин Андреевич отвесил ей род шутовского поклона: - А вы догадливы, милая барышня!.. Впрочем, нет. Зачем так грубо? Ничего я и не слежу, а просто… с некоторых пор с интересом наблюдаю за тем, как протекает ваша новая жизнь. Кстати, а что же та шляпка? Вы так ее и не купили? Цена не устроила, или не понравилась? Если последнее, то напрасно, она вам пошла! - Да вам-то что за дело?! И что за бессовестные вопросы?! Пропустите меня немедленно, а то я сейчас на помощь позову! - Да никого вы не позовете! Помощникам придется после что-нибудь непременно объяснять. А вы не хуже меня понимаете, что это не в наших общих интересах. Вы ведь умная барышня, Полина Модестовна… Лина! Могу ведь я вас звать так по старой памяти? - Нет! – выпалила она и злобно посмотрела на него. – И «общих интересов» у нас тоже никаких нет и быть не может. - Вот те раз! Но вы ведь даже еще и не знаете, что я собираюсь вам предложить! - Что бы это ни было – нет. Суздальский улыбнулся, затем тихо рассмеялся и сделал вид, что готов отступить, но тут полез во внутренний карман пальто и извлек из него маленькую прямоугольную картонку, которую после протянул Полине. Не сразу решившись, она все-таки выхватила её из его руки, затем быстро взглянула и мгновенно залилась краской. - Что такое?! Вы смущены? А ведь это одна из первых съемок, довольно целомудренная, на мой вкус… И вы здесь немного скованны. Не то, что потом! Вот уж там порой прямо-таки огонь в крови вскипает, едва только поглядишь! И это, заметьте, не только моё мнение! Именно ваши карточки чаще всего у меня первыми и разбирали клиенты, так что есть, можно сказать, повод для гордости… - Подлец! – не выдержав более, выпалила девушка, и попыталась смять в руке проклятую картонку. Но та оказалась слишком жесткой. Не получилось также её и разорвать. Наблюдая за этой бесплодной – и бессмысленной, Поля тоже прекрасно это знала, но ничего не могла с собой поделать – борьбой, Суздальский некоторое время молчал. А потом вздохнул и сокрушенно покачал головой. - Но я не понимаю, зачем это все? – выговорила она, наконец, бессильно опуская руку, в пальцах которой по-прежнему была зажата проклятая фотокарточка. - Да вот, поверите ли, чисто из любопытства! – Суздальский снова полез в карман пальто, но на этот раз достал портсигар, неспешно извлек сигарету и закурил ее, выпуская дым через ноздри. – Захотелось что-то вдруг выяснить, что произойдет, если один высокородный кавалер вдруг узнает о вашем пикантном прошлом? - Кавалер?! – нахмурилась Полина. – Я не понимаю, о ком речь. - Ох, да не стройте из себя невинность! Впрочем, как угодно. Я говорю о нашем общем друге, господине Черкасове, которого вы, как я понимаю, уже успели благополучно охмурить. Как думаете, будет ли ему интересно узнать о ваших былых увлечениях? - Никого я не охмуряла! – краска, только что заливавшая лицо Поли, схлынула уступая место смертельной бледности. Ощущая, как ужас стальными кольцами сдавливает грудь, она судорожно вздохнула и прибавила. – Максим Евгеньевич – мой патрон, и не более. - Серьезно?! А я почему-то был куда более высокого мнения о ваших талантах в этой сфере… Но все равно. Это ведь вопрос времени, верно? А даже если и нет, то многим и без этого будет интересно узнать, что секретарь молодого и успешного адвоката еще совсем недавно фотографировалась за деньги, так сказать, à la naturelle. Что и говорить, изрядный такой удар по его деловой репутации! Ну и не меньший повод для насмешек со стороны конкурентов на долгие годы вперед… - И что же вам от меня нужно? – шепотом спросила Полина, ощущая себя мышью, которую кот уже поймал, но не убивает, а мучает. Играет мягкими лапами, однако вот-вот выпустит острые когти. - Сущую малость! Обычные, презренные деньги! У меня всего двадцать пять ваших изображений. И я готов их вам вернуть, если вы заплатите мне пятьсот рублей. Полина сглотнула и мотнула головой. Верно, она ослышалась? - Пятьсот? Да где же я их возьму?! Я и за год столько не заработаю! - Ну, это уж вы сами думайте, где их взять. Впрочем… - Да? - Есть и другой способ их вернуть, милая Лина! – Суздальский склонился к девушке, которая при этом спиной вжалась в стену, и медленно стянул перчатку с руки. Затем взял ее за подбородок, чуть приподнял голову и склонился почти к самым ее губам. – Вы ведь и мне всегда особенно нравились. Такая строгая, неприступная! Есть в этом что-то по-настоящему возбуждающее! Я готов отдать вам эти карточки и бесплатно, если вы… отдадите мне себя. Одна встреча – одно фото. Как вам, вполне разумная цена? – проведя большим пальцем по тонкой коже шеи, под которой едва заметно пульсировала тонкая жилка, Суздальский резко отступил назад. – Подумайте, я не тороплю. Дам вам сроку целый месяц. Можете собрать денег, а можете прийти ко мне! Помните ведь еще, где меня отыскать? С этими словами он и ушел. А Полина все так и стояла в подворотне, зажмурившись и будто бы по сию пору осязая его прикосновения вместе с горячим дыханием на собственных губах. Все её тело, от пальцев ног до макушки, при этом сотрясалось от крупной дрожи. Семён Ефимович Десницкий (ок. 1740 года, Нежин — 15 июня [26 июня] 1789, Москва) — русский просветитель, учёный-правовед, коллежский асессор, доктор римских и российских прав, публичный ординарный профессор юриспруденции Московского университета, член Российской академии, «праотец русской юридической профессуры»
Максим Черкасов: Приезжая в последнее воскресенье всякого месяца в родительский дом к большому семейному обеду, что устраивала матушка, Макс, единственный из всех младших Черкасовых пока еще не обзаведшийся собственной семьей, обыкновенно оставался здесь и на ночлег, чем доставлял особенную радость Дарье Львовне, так и не понимавшей до конца, ради чего её мальчик ютится в «этой ужасной съемной квартире на Каменноостровском» – только так в её устах и именовались занимаемые сыном уже третий год восьмикомнатные апартаменты в третьем этаже доходного дома Лидваль, и, конечно, отцу. В кабинете у которого, обыкновенно, проводил остаток вечера, после того, как маменька, вдоволь наобщавшись, удалялась отдыхать в свои комнаты. Точно так же все происходило и сегодня. Расположившись в соседнем от отцовского кресле напротив уютно пылающего камина, подогнув под себя одну ногу по старинной детской привычке, Макс увлеченно делился с Евгением Алексеевичем деталями новой, только что взятой в разработку, защиты. А тот внимательно слушал, попыхивая неизменной – сколько сын его помнил – вишневой трубкой, набитой крепким виргинским табаком. - Что скажешь, интересное ведь дело? Если удастся выиграть, пожалуй, даже еще и успех фрейбурговского превзойдет? - Вполне может быть, - согласился Черкасов-старший, откладывая трубку в сторону и вновь поворачиваясь к сыну, глаза которого буквально светились воодушевлением. – Вот только, Максим… Не подумай, пожалуйста, что я в тебя не верю… Однако сам посуди: этот Саларьев, которого она убила – не какой-нибудь там немецкий кондитер, а потомственный почетный гражданин, бывший думский депутат, в конце концов! Я не знал его лично, да и взглядов политических не разделял, как ты понимаешь, но сроду не слышал о нем ни единого дурного слова. А тут… какая-то пошлая бытовая драма, убийство из ревности… Но даже это не главное! Его вдова… точнее, убийца. Она ведь и сама не отрицает собственной вины! А значит, все твои усилия по её защите суть бессмысленны! Тем более если речь действительно идет о временном психическом помешательстве… ну что ей грозит? Разве что принудительное лечение в психиатрической клинике? А вот тебе проиграть столь громкий процесс сейчас, когда карьера на взлете, было бы весьма некстати. - Ты, конечно же, прав, - мрачнея, Максим тяжело вздохнул и внимательно поглядел на огонь. – Но, во-первых, я уже согласился. И отказаться будет еще большим позором, нежели проиграть. А во-вторых, есть в этом деле что-то очень странное! Не могу до конца понять, что именно. Но уж как-то совсем не вяжется у меня в голове то, что я успел понять об этой даме из нашего первого разговора, и то, как именно всем было бы удобно представить эту ситуацию. - Что ты имеешь в виду? Прости, но я тебя сейчас не понимаю. - Да я и сам себя сейчас не понимаю, отец! Просто странно все… очень странно: смотри! Идеальная семья. Муж, жена, дочь-гимназистка. Никто слова дурного сказать о них не может – и вдруг этакие африканские страсти, да еще и со смертельной поножовщиной. И женщина эта, Анастасия Николаевна… вот, кто угодно она, но только не истеричка, способная на убийство в порыве ревности. - Так тем более – о чем тогда речь?! – удивился Евгений Алексеевич. – Если она еще и хладнокровная убийца, то как ты намерен добиваться её оправдания? И главное, ради чего? - Ну, хотя бы, ради того, что всякий подсудимый имеет на это право, папа… Нет, я не откажусь, даже если и проиграю это дело с треском. - Что же, здесь у меня возможность лишь только совещательного голоса, поэтому решай сам. Но если бы я был на твоем месте… То я бы, пожалуй, тоже ни за что не отказался! – усмехнулся он. И, дотянувшись, одобрительно хлопнул сына по плечу. А потом с удовлетворением в голосе прибавил. – Что ни говори, а тщеславие – это, все-таки, наш фамильный, черкасовский, грех! Заставив теперь рассмеяться уже самого Макса, который, впрочем, и не ожидал иного ответа. Известно ведь, что в прежние времена, еще до того, как всерьез занялся политикой, отец и сам особенно любил браться за дела, которые буквально всем вокруг казались бесперспективными. Видимо, это действительно передалось ему по наследству. Вместе с чутьем, упорно подсказывающим, что судебный процесс по простому, на первый взгляд, делу об убийстве Ивана Ксаверьевича Саларьева его же собственной благоверной, защитником коей Макс и оказался назначен буквально в минувшую пятницу – после того, как от этого отказались три других столичных адвоката, наделает еще много шума. Хотя уже и теперь о нем написали буквально все городские газеты, высказывая в своих криминальных хрониках ровно те же доводы, что и его отец. И заранее поражаясь безумству того, кто в результате возьмется за защиту подсудимой, вина которой выглядела столь очевидной, что сам процесс представлялся всем чистой формальностью.
Полина Аристархова: - Сегодня на службу пойдешь? – спросила Нюра. Она стояла перед зеркалом и расчесывала свои длинные русые волосы. – Или всё ещё болеешь? Поля лежала в кровати и смотрела в потолок. Вечером в субботу, она и правда, сказала вернувшейся с работы подруге, что заболела и потому в кино не пойдет. А после пролежала в постели и все воскресенье, не поднявшись ни завтракать, ни обедать. Не хотелось. Да и голова, буквально переполненная мыслями в поисках выхода из того положения в котором она вдруг оказалась, болела совершенно не понарошку. Варианты, которые предложил Суздальский, Полина не желала даже всерьез рассматривать. Деньги – столько, сколько он требовал, взять было неоткуда, даже если продать все свои пожитки, а вступить с ним в связь… Лишь от одной только мысли об этом у Полины скручивало живот от отвращения. Вот и выходило, что ситуация патовая. А что еще она могла предпринять? Не к Максиму Евгеньевичу же идти со всем этим за помощью? Да она скорее умрет, нежели расскажет ему, чем зарабатывала на жизнь до того, как устроилась к нему в контору! И дело даже не в самом способе. Полина и теперь была убеждена, что не делала ничего дурного. Вот только признаться в этом именно Черкасову – почти неизбежно утратив затем хотя бы толику его уважения, казалось совершенно невозможным. - Конечно пойду, - отозвалась она, наконец, и со вздохом поднялась с постели. Голова тут же пошла кругом, и чтобы не упасть, пришлось ухватиться за спинку кровати. Нюра обернулась к ней с испугом. – Всё хорошо, честно! Сейчас поем и будет совсем хорошо, – соврала Полина. Пожав плечами, Нюра продолжила возиться с волосами, укладывая их в модную и одновременно практичную прическу. Разумеется, она догадывалась, что причина нынешнего плачевного состояния подруги – отнюдь не болезнь. Во всяком случае – не телесная. Да и причина лежала, с её точки зрения, практически на поверхности. Ведь еще с того вечера, как Поля нехотя созналась, что ходила на танцы со своим адвокатом, Нюра была всерьез убеждена, что они теперь пара. Сколько бы упрямица не утверждала обратного. Да и к чему слова? Достаточно было просто взглянуть на то, как она изнутри светится. Или на то, как погасла – третьего дня, когда внезапно объявила себя больной. Ясное дело, что из-за любовной ссоры! Хоть и не хочет с нею об этом говорить. Конечно, весьма обидно, когда тебе вдруг перестают доверять, думала Нюра, но только что же поделать? Не клещами же тянуть из неё это признание? Умывшись холодной водой, сама Полина, меж тем, почувствовала, что ей стало немного лучше. Что ни говори, а впереди еще целый месяц. И возможно, она успеет придумать, что предпринять. А если нет, то… Не зная пока точного ответа, что станет делать в самом крайнем случае, Полина уже теперь решила, что ни за что не позволит Суздальскому навредить Максиму Евгеньевичу. Когда она открыла дверь конторы, в «предбаннике» почему-то горел свет. Решив, что, должно быть, просто забыла выключить его в пятницу, Поля уже хотела было упрекнуть себя за подобное ротозейство, но тут поняла, что дело вовсе не в ней. Кабинет патрона был также освещен, а из-за приоткрытой двери доносились характерные звуки присутствия. Бросив тотчас испуганный взгляд на часы – не опоздала ли – Полина убедилась, что нет. Время – без четверти девять. А ведь Максим Евгеньевич обычно не показывается и ранее десяти… Продолжая невольно прислушиваться к шорохам за соседней дверью, Полина бесшумно скинула пальто. А потом, подумав еще минуту, оставила его вместе с ридикюлем прямо на столе и вошла к Черкасову, который, против своего обычая, казалось, даже не обратил внимания на её появление, едва кивнув в знак приветствия, и тотчас вернувшись к изучению какого-то фолианта. Одного из тех, которыми, вместе с папками и другими книгами, был нынче завален его рабочий стол. - Вы сегодня так рано, Максим Евгеньевич! У нас что-нибудь случилось?
Максим Черкасов: *с "мисс Уотсон"* - Да почему же сразу непременно «случилось»? – вновь поднимая на неё глаза, проговорил Макс. – Всего лишь решил попытаться ради интереса проверить на себе известную народную мудрость. Встал пораньше, пришел, сел и жду вот теперь, когда Бог подаст за это хоть одну хорошую идею по делу Саларьевой. Только он пока что-то с этим как-то не торопится, да… - с не слишком веселой усмешкой поправив на носу очки, он вздохнул и откинулся на спинку кресла. – А вы сегодня что-то бледны. Не выспались? - Нет… Да… Не важно, - замотала головой Полина, растерявшись от того, что её состояние, оказывается, так заметно со стороны. – Знаете, есть еще одна мудрость: на Бога надейся, да сам не плошай! Ну, или еще, может быть, я смогу вам чем-то помочь? Расскажете? – спросила она. – Что там, снова что-нибудь головоломное? - Еще какое! – вздохнул Черкасов. – С вчерашнего вечера думаю, с какой стороны к нему хотя бы подступиться. Вот просто представьте себе, Аполлинария Модестовна, вполне себе бонтонное семейство, где жена однажды вдруг набрасывается на мужа с ножом. Нефритовым ножом для бумаг, подаренным ею же мужу на годовщину свадьбы. И не как-нибудь, а прямо на глазах у дочери-гимназистки, которая после этого от потрясения не может вымолвить ни единого слова – причем, до сих пор. Поэтому расспросить её о чем-либо невозможно. В том числе, еще и потому, что против решительно возражают бабушка и дедушка с материнской стороны: тоже не последние в этом городе люди… И далее: убийца своей вины не просто не отрицает, а еще и чистосердечно признает её в письменном виде, указывая при этом на то, что покушалась на жизнь мужа осознанно, хоть и из ревности. В то время как, наверное, любая бы на ее месте настаивала на нахождении в состоянии аффекта. Да и к кому, собственно, взревновала – не говорит: ни следователям, ни мне! Так что сам факт прелюбодеяния несчастного – лишь с её слов, и тоже не подтверждаем… Вот, и что это все означает?! - А вам вот непременно нужно найти подвох? – спросила Полина и обошла стол кругом, придвигая ближе стул для посетителей. После чего села и принялась разглядывать разложенные повсюду бумаги по делу, исписанные аккуратным почерком шефа листки заметок, которые после еще предстоит систематизировать и перепечатать, две фотографии. На той, что лежала сверху, был запечатлен рабочий кабинет. Судя по его обстановке, мужской. На полу рядом виднелось темное пятно и какой-то белый комок – то ли бумага, то ли тряпка. - Это прямо с места преступления, да? – Черкасов молча кивнул. – Надо же! – воскликнула она, взяв эту карточку в руки. – Хорошее, все же, изобретение – фотоаппарат! – И докончила мысль уже про себя: «Особенно, когда для нужного дела используется!» - А вот это вот что? – поинтересовалась Полина, указав на привлекшую её внимание белую деталь возле кровавого пятна на полу. - «Платок женский со следами крови, которым убийца, предположительно, вытерла руки и нож», – прочитал он из приложенной к снимку описи. Кивнув, Поля перевела взгляд на стол, где на внешней стороне неровно стоял чернильный прибор и сдвинуты, словно бы в беспорядке, бумаги, а потом, вернув карточку на стол, вновь посмотрела на Черкасова. - И что же именно здесь кажется вам странным? - А вот и сам не знаю! Интуиция подсказывает, милая Аполлинария Модестовна. Только вот, что именно? – глубоко вздохнув, Макс пожал плечами и уставился на неё, подперев щеку ладонью. - Тогда, может быть, я попробую это угадать? – спросила Поля, повторяя его жест, но со своей стороны стола, едва сдержав при этом дурацкую улыбку, что по поводу и без – порой даже против воли, в последнее время почти неизменно касалась губ, стоило лишь шефу посмотреть в её сторону. - Прошу… Буду только рад любой разумной идее. - Уж если я что-то и усвоила, работая у вас, так это то, что обычная женщина способна на убийство лишь в двух случаях – защищаясь или защищая. Убийство же из ревности – действие чаще всего спонтанное. Но даже если задумать его заранее, тогда тем более странно прийти для этого после ужина в кабинет мужа и зарезать его там первым же попавшимся в руки предметом, после вытереть руки и нож своим платком – и спокойно идти звать на помощь? Те же самые вопросы терзали его самого буквально с первого прочтения материалов дела. Так что ничего нового из её рассуждений почерпнуть ожидаемо не удалось. Ну, кроме, разве что, не особо ценного в данную конкретную минуту наблюдения о том, что у них, оказывается, порой настолько сходятся мысли. - Странно, - согласился Макс. – Но другой стороны, замысел убить мог возникнуть и непосредственно в ходе ссоры. Которую супруги, к слову, могли начать где угодно – а уж после переместиться в кабинет, и уж там дойти до трагического финала. Ну а то, что мадам Саларьева после воспользовалась своим платком, и вовсе ничего не означает… – возразил он, насмешливо прищуриваясь: – Я бы, наверное, и сам так же сделал! Ужасно не люблю, знаете ли, когда руки грязные! Но в любом случае, спасибо за помощь! Переведя дух, Черкасов улыбнулся и вновь отодвинулся от стола – давая собеседнице понять, что считает тему исчерпанной. - Хотел, правда, и еще кое о чём попросить! Не могли бы вы сварить мне прямо сейчас вашего чудесного кофе? Он обычно очень хорошо помогает мне думать. Покинув после этих слов кабинет шефа с максимально невозмутимым выражением лица – из тех, что могла на данный момент изобразить, в сердце своем, Поля, тем не менее, пылала натуральной обидой. Выходит, вот, каково его истинное отношение?! Вот, на что, как Максим Евгеньевич считает, лишь только и может хватить её ума? Кофе сварить, да хаос, что вечно после него остается на рабочем месте, прибрать?! - Вот подсыплю вам в кофе… перца, будете тогда знать, господин присяжный поверенный! – бурчала она себе под нос, намеренно сопровождая процесс приготовления напитка повышенным шумом и грохотом посуды. – И для чего только очки носите, если и в них очевидного не замечаете? Впрочем, обратно к Черкасову она вернулась уже с обычной своей дежурной улыбкой. Оставила на расчищенном от бумажных завалов участке стола чашку и кофейник, затем, так же без особых эмоций, спросила, не будет ли каких-либо поручений прямо сейчас. И когда Максим Евгеньевич сказал, что нет, сразу ушла к себе в «предбанник», где предстояло закончить набор отданной им еще третьего дня новой статьи для журнала. Более до обеда они даже не видались. А сразу после Черкасов убыл в «Кресты», где у него намечалась очередная встреча с подзащитной, и Поля осталась в конторе одна. Заглянув, спустя какое-то время, в его кабинет, чтобы немного убрать и проветрить от табачного дыма, что, кажется, до сих пор сизой тучей висел под потолком, она вскоре оказалась у рабочего стола Максима Евгеньевича, где, после его ухода, так и остались лежать бумаги и фотографии по изучаемому делу. Собирая вместе грязную посуду и наполненную окурками пепельницу, Полина вновь невольно уперлась в них взглядом и ненадолго задумалась. А потом вдруг решительно отставила в сторону поднос и, усевшись в кресло Черкасова, принялась читать все, что попадалось ей под руку – официальный отчет с карандашными пометками шефа, фотокопию чистосердечного признания госпожи Саларьевой, собственные записки и черновики Максима Евгеньевича на отдельных листах… Дальше её внимание вновь привлекли фотокарточки. И прежде всего снимок, который до этого Черкасов ей не показал – видимо, опасаясь, что он её шокирует. Фото, и правда, было не из приятных. Но ведь и сама Поля – не какая-нибудь кисейная барышня. Потому она, естественно, даже и не подумала упасть в обморок лишь оттого, что увидела изображение мертвого тела, распластанного на столе прозекторской. По характеру единственного повреждения – явно ножевой раны на боковой поверхности шеи, было легко догадаться, что при жизни этот покойный и был тем самым господином Саларьевым, с вдовой-убийцей которого в настоящий момент, должно быть, беседует Максим Евгеньевич. Впрочем, больше ничего интересного там не было. Поэтому, отложив эту фотокарточку, девушка вновь вернулась к той, на которой запечатлели место преступления. И потом еще долго её разглядывала – пока не вспомнила, что неплохо бы вернуться к тем обязанностям, которые шеф считает её основными. А иначе несдобровать. Сам Черкасов пришел обратно в контору через два часа, причем, явно не в духе. Так что Поля даже не стала спрашивать, как прошла его беседа с подзащитной. Зачем, если всё и так очевидно, тем более теперь, когда её интересовало совсем другое. - Максим Евгеньевич, а я вам буду завтра очень нужна? - В каком смысле? Ну, разумеется! Как и сегодня, как и вчера… Или вам завтра просто срочно нужен выходной? – спросил Макс, припомнив вдруг в эту минуту её утренний бледный вид. – Что-то все-таки случилось? - Нет, выходной не нужен. Если вы бы отпустили меня только до обеда, этого оказалось вполне достаточно. Есть одно неотложное дело, - Полина опустила глаза, боясь, что шеф начнет выспрашивать, какое именно, а придумать что-то правдоподобное прямо вот так, на ходу, она бы вряд ли смогла. - Понимаю, – кивнул Черкасов, который, разумеется, заметил, что она так и не ответила до конца на его вопрос. Равно как и ту неловкость, с которой Полина объясняла необходимость завтрашнего отсутствия. Ну что ж, в другой момент он бы, может, и попробовал разобраться, в чем там причина на самом деле. Однако теперь, когда и так проблем по горло… - Хорошо. Можете заниматься своим делом завтра столько, сколько потребуется. А сейчас, если позволите, я хотел бы продолжить заниматься своим, - кивнув на кипу бумаг на столе, прибавил он. Пожалуй, впервые с момента их знакомства, не озаботившись тем, чтобы смягчить резкость только что сказанных слов улыбкой.
Полина Аристархова: - Господи, да на кого ты похожа! – ужаснулась Нюра, откусывая внушительный кусок от булки с вареньем и, еще не прожевав его, добавила: - На квакшу! - На квакершу, - поправила Полина подругу и удовлетворенно кивнула своему отражению в зеркале. Она расчесала волосы на прямой пробор , гладко уложила по бокам, а сзади скрутила тугой узел. - Во-во, чепца не хватает, точно! - Ну, зато есть вот это! – рассмеялась Полина и помахала перед подругой очками в металлической оправе, которые затем надела и тут же сняла, так как вся комната немедленно поплыла перед глазами. – Позаимствовала у Валериана Михайловича. - Да оно и видно. Только зачем? Своего присяжного поверенного, что ли, напугать решила до смерти? - Нет. Вовсе даже и не думала. Это для дела нужно. Я сейчас не в контору. Позже объясню! – ответила она, хотя, на самом деле, не собиралась рассказывать о задуманной авантюре ни подруге, ни даже шефу. Разве что, из этого действительно выйдет какой-то толк, вот тогда… Полина сжала кулачки на удачу и вышла на улицу. - На Сампсониевский проспект, дом 8, - сверившись с записью в блокноте, распорядилась она, обращаясь к нанятому только что извозчику, удобнее устраиваясь на сиденье и ставя возле себя маленький саквояж. И уже через полчаса оказалась перед внушительным домом, выстроенным еще в конце восьмидесятых годов прошлого века. Он казался гигантским, несмотря на всего три этажа в высоту да мансарды. В первом, как обычно, размещались магазины и конторы. Окна их доходили до самого тротуара и были все сплошь из цельных стекол, сквозь которые можно было местами разглядеть интерьеры, что были куда изящнее штукатуренного в песочно-желтый цвет фасада с крупным рустом по второму этажу, где находились квартиры самых важных жильцов выходившие на проспект окнами и балконами. А вот вход в парадные был со двора. В том числе и в ту, где находились апартаменты обитавших именно в этом доме Саларьевых, которых Полина и собиралась навестить. Точнее, конечно же, не их самих, а квартиру, оказавшись уже, буквально через пять минут, на украшенной цветной напольной плиткой и витражным окном лестничной площадке, перед дверью с латунной табличкой, где было выгравировано имя хозяина: «И.К. Саларьев». Подойдя к ней, Поля повернула ручку звонка. Однако сразу ей никто не открыл. Она позвонила еще раз. Но прошла, должно быть, целая вечность, за время которой она успела всерьез подумать, что вся её затея пошла прахом, прежде чем изнутри квартиры послышалось сперва какое-то движение, затем – лязг открываемого замка, и потом дверь, наконец, приоткрылась, и сквозь эту небольшую щель на неё недоверчиво глянула немолодая женщина. - Добрый день! – произнесла Полина с улыбкой. – Могу ли я увидеть Анастасию Николаевну? Доложите, что пришла госпожа Федорова из благотворительного общества. Она назначала мне на сегодня встречу, на десять утра! – вытащив из кармана отцовские часы, она взглянула на циферблат и, пожав плечами, «смущенно» вздохнула. – Только, кажется, я немного раньше этого времени. Но, может, меня все-таки примут? - А вы что же, разве ничего не знаете? - Не знаю – чего? – поинтересовалась Полина с самым невозмутимым видом. - Ну как же, во всех газетах уже написано! Арестовали нашу Настасью Николаевну, еще на прошлой неделе! - Арестовали? – изумилась «госпожа Фёдорова». – Да за что же? Нет, это какое-то недоразумение! - Ах, если бы! – сокрушенно покачала головой горничная и добавила, понизив голос: – Мужа она своего убила, вот за что! - Боже мой! – едва не выронив саквояж, пробормотала «потрясенная до глубины души» Полина. – Но это же ерунда какая-то? Анастасия Николаевна, да и убила Ивана Ксаверьевича?! Этого решительно не может быть! Они оба – премилейшие люди! Ну, разве что, какая-нибудь ужасная случайность… - Никакая это не случайность, а подлинное смертоубийство! Нож ему прямо в горло воткнула! Да я и своими глазами покойника видала, вот те крест. До сих пор перед глазами это всё, спать ночами боюсь! А уйти с квартиры не могу, хозяйка глядеть за всем тут велела перед тем, как её в тюрьму забрали!.. Ой, что это с вами?! Нешто так напугались? – воскликнула она, когда посетительница вдруг, пошатнувшись, ухватилась за дверной косяк, неловко стягивая с лица очки. - Нет, просто потрясена до глубины души! Такая милая дама, и вот тебе на… Могу я попросить у вас стакан воды? Нахмурившись, горничная несколько мгновений подумала, сверля её напряженным взглядом, а затем распахнула дверь шире. - Проходите, на кухню пойдем, там и попьете – не через порог же! А спустя еще четверть часа Полина пила чай с Авдотьей – так, она, в конце концов, ей представилась, а еще через пятнадцать минут та уже сама предлагала ей своими глазами взглянуть на то место, где «все и приключилось». - Вот прямо тут, у этого стола, и лежал он, сердечный. Крови с него на паркет натекло – ужас, насилу потом отмыла! Но самое ужасное, что всё это своими глазами увидели наша барышня, хозяйская дочка! Увидели – и прямо сразу дар речи потеряли! Во, как от страху-то еще бывает! Её позже следователь расспрашивать попытались, да только всё напрасно – всхлипывает, трясется вся, а вымолвить ни словечка не может, бедняжка! - А о чём расспрашивать-то? Разве она видела, как всё случилось? Была с родителями, когда те ссорились? – вновь удивилась Полина, и теперь уже не притворно, а совершенно искренне. - Ну, ссорились они или нет в тот вечер, мне не ведомо. Но то, что за те десять лет, что я тут служу, они друг дружке слова грубого не сказали, это истина. Так дружно жили, что любо поглядеть. Иван Ксаверьевич что ни неделя, то подарок жене делал – то платок пуховый, то безделку какую. У нее в спальне целая витрина каменных фигурок. Не расставались надолго. Из дому почти всегда вместе отлучались. А уж в барышне Анфисе Иван Ксаверьевич прямо и души не чаял. Своих-то детей Бог не дал, - промокнув уголком передника глаза, горничная всхлипнула и замолчала. - Разве девочку удочерили? - Так ведь она дочь Анастасии Николаевны, от первого мужа! А Иван Ксаверьевич, когда на барыне женился, сразу ее и удочерил. Потом, через год, наверное, Анастасия Николаевна, правда, еще раз была в тягости, да сбросила до сроку. А больше уже не вышло... Но и Анфиса его как отца любила, а иначе чего к телу-то его бросилась бы? Это мне Настасья Николаевна про то сказала. Да я и сама, когда в кабинет-то вошла, видела, как она в кресле сидит в слезах, а вся кофта в крови. Мне после барыня еще велела помочь ей одежду переменить до прихода полиции... - Так значит, как супруги ссорились, вы не слышали? - Ну, а как тут услышать? Моя каморка возле кухни, а я ведь уже и ужин убрала, и посуду вымыла, да и спать уж к себе пошла ложиться. И тут вдруг дверь заново открылась, а на пороге – барыня Настасья Николаевна! Стоит – губы белые, глаза безумные!.. И говорит: «Ступай прямо сейчас за дворником! Беда у нас!» Так я и побежала! Ну, после конечно, из полиции приехали, расспросы всякие начались, что да как! До самой ночи. Барыню они после с собой забрали. А бедняжка наша, барышня, только тогда очнулась, когда мать в кандалах выводить из дому стали. Заплакала, запричитала, но Настасья Николаевна на нее так строго глянула. Вот уж прежде никогда ее такой не видала. Да, жалко барышню! - Жалко, - согласилась Полина, а сама глубоко задумалась. Мысль, что пока еще только формировалась в голове во время беседы с Авдотьей, стала крепнуть по дороге к дому и окончательно сложилась, когда Полина, сменив свой маскарадный наряд, направилась в контору.
Максим Черкасов: Чем ближе становилось начало судебных слушаний по делу Саларьевой, тем активнее ощущал себя Макс кем-то, вроде пустившегося прогуляться по зыбучим пескам самонадеянного путешественника. Тем больше себя в этом упрекал. И тем меньше знал, что делать дальше. Первичная стратегия, основанная на том, чтобы в ходе бесед с подзащитной все-таки убедить её отказаться хотя бы от первоначальных слов о наличии умысла в совершенном деянии, не дала никакого результата. - Но я не понимаю, голубушка Анастасия Николаевна, зачем? – горячился он, вскакивая из-за стола в комнате для свиданий и принимаясь мерить последнюю нервными шагами взад-вперед. – Никто ведь не видел своими глазами, что именно произошло между вами и супругом. Для него это не имеет уже никакого значения. Да и для вас, по большому счету, тоже! Признание останется признанием в любом случае! - А для чего же тогда это нужно вам? – спросила она в ответ тихо и безучастно. - Да для того, чтобы хоть за что-нибудь зацепиться, боже мой! – не выдержал Черкасов, резко оборачиваясь, затем вернулся к разделявшему их с госпожой Саларьевой столу и крепко схватился руками за спинку собственного стула. Так, будто собрался его вот-вот куда-нибудь от досады зашвырнуть. Действие это, впрочем, не произвело никакого эффекта на его собеседницу, разве что во взгляде на миг промелькнуло нечто, похожее на жалость, еще сильнее разозлившую присяжного поверенного, испробовавшего в общении с этой странной особой, кажется, уже все известные ему способы даже не войти к ней в доверие, нет! Хотя бы просто не игнорировать его столь откровенно. – Поймите, наконец, я на вашей стороне! Я хочу вас защитить. - Но еще больше вы хотите выиграть этот процесс, - усмехнулась она. – Не кривите душой, Максим Евгеньевич. Я слишком устала от мужского двуличия в собственном браке, чтобы терпеть его еще и в общении со своим адвокатом… которого я, впрочем, даже не нанимала. - Да при чем же тут мужское двуличие? Моё, или чье бы то ни было? – воскликнул Макс, вскидывая на неё удивленный взгляд. – Я с вами предельно откровенен! Да, до вашего дела я не проиграл еще ни одного процесса, и намерен выиграть также и этот. Не вижу в этом никакого противоречия с прочими моими утверждениями. - Ну, разумеется, нет, господин Прирожденный Победитель! – саркастически заметила Анастасия Николаевна. – И, правда, крайне жаль вас расстраивать, но в моем случае у вас точно нет шансов на успех. Я виновата. И должна понести своё заслуженное наказание. То, что родители, которые против моего желания оплачивают ваши услуги, считают по-другому, ничего не изменит. «Чертова кукла!» - мысленно выругался Макс, который давно уже успел перебрать в уме и куда как менее приличные эпитеты в её адрес. Хотя, конечно, вслух еще ни одного из них никогда не произносил. - Скорее всего, сударыня, - вдохнув и выдохнув несколько раз подряд для того, чтобы успокоиться, он вновь опустился на стул. – Тем не менее, раз уж я за это взялся, то и до конца непременно доведу. - Странное упрямство. - Каким уж родился… Но вернемся лучше к делу. Повторите мне сейчас, пожалуйста – как все произошло? - Да ведь я это уже миллион раз это рассказала! - Неважно. Хочу услышать в миллион первый. - Как угодно. В вечер убийства я, заподозрив мужа в супружеской неверности, пришла в его кабинет, чтобы окончательно выяснить с ним отношения. Мы поссорились. Иван жестоко оскорбил меня, чем вызвал приступ гнева и желание от него избавиться. Тогда я взяла с его стола канцелярский нефритовый нож для бумаг и вонзила ему в шею. Через несколько минут он умер. Потом в комнату вбежала наша дочь и бросилась к его телу, пытаясь оказать помощь… - Но как же она услышала, что вы ссоритесь? Насколько понимаю, её комната далеко от кабинета, а дело происходило поздним вечером, когда все готовились ко сну? - Этого я не знаю. Дальше я позвала на помощь нашу горничную… - На помощь? Но ведь вы только что сказали, что супруг был уже мертв, когда в комнату вбежала дочь? - А вы считаете, что надо было так и оставить его лежать в кабинете на полу в луже крови?.. Беседы в подобном ключе происходили из раза в раз. Не прибавляя ничего, к тому, что Максу удалось выяснить буквально в первое же знакомство с материалами дела. И никак не разрешая смутных, но становящихся все более оформленными сомнений в том, что его дурачат. Вот только кто и зачем? Ровным счетом ничего не дала и отчаянная попытка вывести на откровенность нанимателя, коим – и это была чистая правда, выступала не сама госпожа Саларьева, а её отец, Николай Федотович Карпов, отставной чиновник Министерства Внутренних Дел упорно отказывался объяснить причину того, зачем обратился со своим дело именно к Максу, а не к какому-нибудь более именитому его коллеге, вроде того же самого Кони. Просиживая теперь лично чуть ли не все дни напролет то в архиве, то в библиотеке, пытаясь отыскать во всех доступных источниках хотя бы что-нибудь похожее, он все больше погружался в отчаяние, худел и мрачнел. Однако по-прежнему не был готов отступиться. И непонятно до конца: была ли этому причиной профессиональная злость, или же, и в самом деле, лишь избыток личных амбиций, не позволяющий признать поражение даже тогда, когда на этом настаивают не только здравый смысл и логика, но, кажется, даже и сам инстинкт самосохранения.
Полина Аристархова: *с шефом* По мере того, как приближалось начало процесса по делу госпожи Саларьевой, первоначальная обида на шефа за пренебрежение её искренней попыткой помочь сменялась в сердце Полины нарастающим беспокойством – причем, как ни странно, за него же. Хотелось бы думать, что причина всему лишь обычное человеческое сочувствие. Но, имея привычку не врать хотя бы себе, Поля понимала: дело не в нём. Ну, или, как минимум, не только в нём. А еще и в том, что именно таким – продолжающим спокойно бороться, хотя все обстоятельства определённо складываются против него, Максим Евгеньевич впервые казался ей привлекательным не только внешними достоинствами, как прежде, но и теми внутренними чертами, которые она всегда ценила в людях. Да только никогда раньше даже и не предполагала их присутствия в Черкасове, искренне считая его неплохим, однако совершенно изнеженным ранними успехами баловнем судьбы, способным всерьез бороться разве что лишь за то, чтобы привлечь к себе еще больше всеобщего обожания. И вот именно это сочетание внешности и характера выглядело уже по-настоящему опасным для душевного спокойствия, сохранить которое Полина стремилась из последних сил. Да только как, если, сам того не замечая, Максим Евгеньевич постоянно затрагивал её самые потаённые сердечные струны, заставляя вновь и вновь забывать о природной осторожности, поступая совсем не так, как должно, а так, чтобы было хорошо ему. Пусть даже он совсем этого и не оценит. Вот и сегодня, появившись в конторе опять раньше обычного времени – никто от Полины этого не требовал, но как иначе, если сам Черкасов теперь тут чуть ли не ночует – она лишь сокрушенно вздохнула и покачала головой, едва завидев сизую табачную дымку, витавшую уже не только в кабинете шефа, но и в её «предбаннике». Снова курил без счета! А ведь это вредно. Особенно, если при том еще почти не спать и не есть. - Вот и чего вы хотите добиться?! – спросила она возмущенно, когда, даже не снимая пальто, решительно вошла в его кабинет и, раздёрнув тяжелые портьеры, открыла форточку. – Нервного истощения? Чтобы вас в сумасшедший дом забрали после этого дела?! Вот, клянусь, если вы и сегодня задержитесь на работе после четырех пополудни, я просто насильно уложу вас в постель!.. Ну, не я лично! – поправилась она тотчас, заметив некоторое оживление во взгляде шефа, до того лишь молчаливо наблюдавшего за её перемещениями по собственному кабинету. – Дворника и швейцара сюда позову, чтоб выгнали вас домой! Ну, нельзя же так, в конце концов! - Как – «так»? – удивился Макс. – Уверяю вас, я совсем не устал! И пока, вроде, неплохо справляюсь с делами… - А вот и плохо! Даже очень! В зеркале вы себя давно видели?!.. Нет уж, молчите, ничего не хочу больше об этом слушать! – воскликнула она, замотав головой в ответ на робкую попытку что-то возразить. – Всё, даю вам не более четверти часа на расчистку хотя бы клочка свободного пространства на вашем столе, а сама, тем временем, схожу за завтраком! И, вновь не дожидаясь ответа, покинула кабинет, направившись затем в тот трактир, где обычно добывала им провизию. Вернулась очень быстро, вдвоем с мальчишкой-половым, который помог донести купленную еду обратно в контору. И потратив еще несколько минут на сервировку, опять зашла к Черкасову – теперь уже с подносом, на котором уместился кофейник, чашка и несколько тарелок с холодными закусками и горячими пирогами. - Вот. И пока все это не будет съедено, продолжать работать я вам просто не позволю! - Какая серьёзная угроза! – усмехнулся он, не без удовольствия окинув замершую над ним с нахмуренными бровями и скрещенными на груди руками девушку весёлым взглядом. – Было бы крайне интересно узнать метод ее осуществления… Ладно-ладно, не злитесь! Я просто пошутил. Присоединитесь ко мне? - Я уже завтракала, - хмуро качнула головой Поля, и верно, только что здорово рассердившись. Правда, не на Максима Евгеньевича, а на себя – за то, что раз за разом дает ему поводы над собой подшучивать. - Жаль. Но как хотите, - отвернувшись, он потянулся за чашкой кофе и к блюду с пирогами. А Полина стала пытаться навести хотя бы минимальный порядок на его рабочем столе. Поправила сдвинувшийся писчий прибор, сложила аккуратно в стопки те бумаги, про которые Черкасов сказал, что они пока не нужны… При этом взгляд её опять зацепился за фотографическую копию чистосердечного признания госпожи Саларьевой. Взяв её в руки и сразу вспомнив предположения, родившиеся тогда, когда этот документ попался ей впервые, Полина замерла в нерешительности, думая о том, как лучше поступить. С одной стороны, очень хотелось поделиться своими наблюдениями с шефом – вдруг, все-таки, они окажутся ему полезными, а с другой – слишком свежо было воспоминание о скептической реакции на предыдущую попытку проявить подобную инициативу. - Скажите, Максим Евгеньевич, - проговорила она, наконец, решив все же попробовать, но зайти при этом издалека, - а правду ли говорят, что царь Петр запрещал левшам свидетельствовать в суде? - Что? – едва прожевав кусок пирога, Черкасов уставился на нее с недоумением. – Не знаю! Никогда о таком не слышал. А почему вы спрашиваете? - Да просто интересно стало. Если это не легенда, то, выходит, против себя ведь тоже нельзя, в таком случае? – положив обратно карточку, Полина повернулась и встретила вопросительный взгляд патрона. – Госпожа Саларьева ведь левша? - Естественно. Никто в принципе не обязан свидетельствовать ни против себя, ни против своих близких. Таков закон. И неважно, правша ты или левша. А Анастасия Николаевна… да я и понятия, признаться, не имею! А с чего вы-то так решили? - Просто, её почерк, Максим Евгеньевич. Смотрите, какой неровный и будто даже неуверенный? Разве может такой быть у дамы её возраста и положения? Очень похожий, кстати, у Нюры, у моей соседки. Но так она и есть – левша, которую с детства насильно приучали все делать правой рукой. Она даже рассказывала, как однажды, по совету школьного учителя, родители на целую неделю привязали ей за спину левую руку, представляете, какая дикость?! - Действительно, - согласился Черкасов, который поначалу не придавал её рассказу особого значения, однако теперь стал прислушиваться внимательнее, хотя, по-прежнему, воздерживался от комментариев – за исключением этой краткой ремарки. Полина же продолжила говорить о подруге, которая, в результате, хоть и выучилась писать «правильной» рукой, все остальное в своей жизни по-прежнему делает так, как ей удобнее. - Даже рисует, представляете? И фотокарточки в своем ателье тоже раскрашивает только левой, потому что там нужна тонкая работа. И нож держит в левой руке, когда готовит или ест. В общем, всегда, когда что-то от души, а не по обязанности, понимаете? - Ну да, - тихо откликнулся Макс, вновь извлекая из стопки фотоизображение тела Саларьева и внимательно его рассматривая. – «Не по обязанности!» – пробормотал он, зачем-то повторив только что услышанное, а потом вдруг вскинул на собеседницу разом просветлевший взгляд и воскликнул. – Ну, разумеется! Полина, милая, вам говорили прежде, что вы настоящий гений?! Разом опешив – то ли от столь внезапной перемены настроения, то ли от комплимента, а может, и вовсе от того, что Максим Евгеньевич только что впервые в жизни обратился к ней не по имени-отчеству, Поля лишь растерянно захлопала ресницами, совершенно не понимая, что такого необычного сказала или сделала. Сам же он, тем временем, уже вскочил с места и, прихватив со стола все то же фото из прозекторской, бросился к вешалке возле входной двери. - Погодите, а вы куда?! Даже кофе не допили… - После объясню! – на ходу застегивая пальто, нетерпеливо махнул рукой Черкасов. – И всё остальное тоже потом! А сейчас мне необходимо срочно встретиться с одним человеком!
Максим Черкасов: Собственно, объяснять, и в самом деле, пока было нечего. Вначале следовало проверить догадку – вернее, даже две догадки, на которые его натолкнула своим рассказом Полина. Скорее всего, сама даже о том не подозревая. Не будучи неблагодарной скотиной, Макс, естественно, не собирался от неё этого скрывать. Однако прежде не терпелось прояснить всё самому. Ведь, если предположение подтвердится, может статься, что и до этого треклятого судебного процесса, грозившего почти неминуемым поражением, попросту не дойдет… Впрочем, об этом, вскакивая на подножку экипажа первого подвернувшегося «лихача» и приказывая везти себя тотчас на Архиерейскую, Макс пока даже и не мечтал. Слишком много «если», «может быть» и «допустим» отделяли его в этом деле, выглядящем все более мутным, от хотя бы минимальной уверенности в возможности успеха. Однако попробовать, несомненно, стоило. К тому моменту, как он прибыл на место – к зданию Женского медицинского института, учебный день в стенах сего почтенного храма науки лишь только начинался. Потому по длинным коридорам еще вовсю сновали с интересом поглядывавшие на стремительно шагающего им навстречу молодого импозантного незнакомца барышни-студентки. Попадались среди них, верно, и прехорошенькие. И в другое время Макс непременно не упустил бы шанса в этом получше убедиться. Но теперь его внимание, было полностью приковано к табличкам на дверях кабинетов. Бывать ни в одном из них прежде еще не доводилось. Хотя непосредственно с тем, чьё имя он сейчас так старательно на них высматривал, нынешняя встреча – если, конечно, повезет, и профессор будет свободен настолько, что сможет уделить этому несколько времени, Макс уже однажды по служебным делам пересекался. Убедился тогда в его абсолютной компетентности и оттого крепко надеялся, что Сергей Петрович так же поможет ему теперь. - Медам, а не подскажете, где мне найти кабинет профессора Шуенинова?* – отчаявшись рассмотреть что-либо самостоятельно без очков, он, наконец, сдался и остановил двух строгого вида девиц, облаченных в мешковатые белые халаты до самого пола. – Благодарю! – выслушав подробный ответ, учтиво поклонившись и наградив каждую самой лучезарной из своих улыбок, Макс двинулся в указанном направлении. И уже через пару минут постучал в тяжелую резную дверь. – Можно? Несмотря на шапочное, в общем-то, знакомство, Сергей Петрович встретил его весьма любезно. Сосредоточенно выслушал все, о чём Макс поведал сразу после того, как выяснил, что Шуенинов не станет против этого возражать – одновременно столь же внимательно разглядывая предоставленную ему фотокарточку. А потом поднял глаза и, слегка пожав плечами, сказал: - Что ж, лично для меня здесь все очевидно, Максим Евгеньевич. И, если необходимо, я буду готов высказать свое мнение в любом месте, где это вам потребуется. Однако боюсь, без признания самой обвиняемой оно ровным счетом ничего не будет стоить. - А вот именно его добычей, я, дорогой Сергей Петрович, и намерен далее заняться с полной уверенностью, что делаю это не зря! Так что сердечно признателен за консультацию и сочту себя весьма обязанным, если действительно, при надобности, не откажете выступить в этом процессе на моей стороне! - Ну, разумеется, нет! Я ведь сам предложил! – рассмеялся в ответ Шуенинов, поднимаясь из-за стола, чтобы пожать протянутую Максом руку. – К тому же, это прекрасная возможность еще раз напомнить о важности судебной медицины как науки в целом и необходимости ее дальнейшего развития в нашем Отечестве. А то ведь единственная кафедра на всю Россию, да и та – лишь здесь, а не в университете! Ну не абсурд ли?! Поговорив еще немного, теперь уже не конкретно об этом деле, а на другие темы, они расстались: Сергею Петровичу пришло время читать очередную лекцию. Да и сам Макс торопился как можно скорее продолжить изыскания. Спустя полчаса, он был уже в «Шпалерке», где испросил срочной встречи со своей подзащитной. После чего сразу отправился в отведенное для этих целей помещение, чтобы успеть заготовить придуманный для неё еще по дороге маленький сюрприз. Её привели через несколько минут. После этого конвоиры сразу вышли, а сама Анастасия Николаевна с привычным равнодушием расположилась за столом напротив адвоката, который, вместо приветствия, вдруг кинул ей небольшой шарик, сделанный из скомканного листка бумаги: - Ловите! – а когда госпожа Саларьева, от неожиданности, без прекословий исполнила этот странный приказ, усмехнулся и кивнул. – В общем, как говорится, что и требовалось доказать! - Вы с ума сошли?! – воскликнула та в ответ, гневно отбрасывая бумажку прочь и устремляя на Макса полный негодования взор. – Что это значит? Что за странные фокусы? - Не более странные, чем те, которые позволяете себе вы, Анастасия Николаевна. Хотя, думаю, судья наверняка даст им иные названия. Самооговор. Или, может быть, даже лжесвидетельство? - Не понимаю вас! - Да нет же! Прекрасно понимаете! Но почему-то упорно продолжаете изображать обратное… Впрочем, как будет угодно. А вот лично я с этой минуты считаю себя свободным от обязательств и не намерен продолжать участвовать в устроенном вами фарсе. - Мною?! Глупости, вы прекрасно знаете, что вовсе не я его автор. Я вас даже не нанимала… А насчет этого, - коротко кивнув туда, куда улетел бумажный комок, она пожала плечами – как показалось, слегка насмешливо, - что ж, не стану скрывать, ваша догадливость меня впечатлила, однако даже так вы все равно ничего не докажете. - Отнюдь, - сказал Макс, поднимаясь из-за стола. – Врожденная леворукость, сударыня – факт медицинский и как раз довольно легко доказуемый при участии людей с соответствующим образованием. Равно, как и то, что, будучи левшой и стоя прямо перед мужем, вы не смогли бы поразить его ножом в шею таким образом, каким в результате и был нанесен, если верить акту судебного медика, роковой для него удар: справа-налево и немного вверх по диагонали. Вы бы попросту не дотянулись! А если учесть, что в квартире в это время, помимо самого господина Саларьева, находились лишь вы, ваша дочь и служанка, которая точно не могла совершить этого преступления, ответ на вопрос, кто же тогда убийца, абсолютно очевиден. А уж, по какой причине – заново разбираться не мне, а следствию. Так же я намерен сегодня же уведомить вашего отца, который, теперь я практически в том уверен, был изначально в курсе истинной картины событий, что отказываюсь от этого дела. Так что пусть поищет внучке другого адвоката. А заодно – себе и вам. Ибо речь идет не просто о самооговоре, но и о заведомой фабрикации обстоятельств совершенного ею убийства и попытке введения в заблуждение органов следствия и правосудия. Честь имею! Холодно кивнув, Макс собрал в портфель бумаги и молча направился к выходу, прихватив с собой с пола, словно талисман, бумажный комок. Он уже склонился к дверному оконцу, чтобы окликнуть охранника, когда вдруг услышал у себя за спиной сдавленный всхлип. Потом еще один. И еще. А потом госпожа Саларьева зарыдала в голос. - Погодите, Максим Евгеньевич! Прошу вас… умоляю, не уходите, выслушайте! Медленно обернувшись, Черкасов пару мгновений постоял на месте, будто бы размышляя, стоит ли отвечать на этот отчаянный зов. Но все же пошел обратно и снова сел на место. - Возьмите! – тяжело вздохнув, вытащив из кармана носовой платок, он протянул его плачущей женщине, а потом просто стал ждать, когда она успокоится и заговорит. - Вы ничего не знаете! – с трудом справившись с душившими её рыданиями, наконец, выговорила Анастасия Николаевна, с такой болью и тоской, что Максу стало немного не по себе. Потому он все же удержался от так и рвущегося с уст язвительного: «Что, в самом деле?!» - Иван был страшный человек. А я… я ничего не замечала, представляете?! Будто ослепла от той проклятой любви, которую он всячески демонстрировал, усыпляя моё внимание – верно специально, а сам… господи! Бедная моя девочка! Не могу даже представить, что ей довелось пережить! И до того проклятого вечера, и после… Я так перед ней виновата! – уронив голову на руки, госпожа Саларьева вновь отдалась своему горю. А Черкасов вдруг почувствовал, как сжимается от ярости горло: - Вы, что же, хотите сказать, будто ваш супруг её… домогался?! – с трудом переведя дух, выговорил он едва слышно, все еще не смея поверить своим ушам. – Собственной дочери? - Да! То есть… нет. Не совсем. Анфиса – только моя дочь. Её родной отец, был военный, офицер. Он погиб во время войны с Японией. Иван был его близким другом. И всегда мне симпатизировал, но границ, конечно, не переходил. Признался в любви и предложил руку, лишь тогда, когда я овдовела… Знаете, муж ведь почти ничего нам с дочкой не оставил, а Иван был не только недурен собой, но и богат… а, главное, так хорошо относился к Анфисе! После свадьбы сразу же её удочерил. Дал свою фамилию… Мы ведь хорошо жили! Я только никак родить не могла, но он все утешал, ничего, ведь у нас и так уже есть ребенок… Господи, если бы я только могла представить… - Сколько же это длилось? - Анфиса говорит, что уже три года. А ведь ей едва минуло шестнадцать, можете себе представить?! - Не могу, - глухо отозвался Макс, ничуть не покривив при этом душой и снова замолчал, пытаясь осмыслить все, что только что пришлось выслушать. - Но поверьте, она вовсе не хотела его убивать! – продолжала, меж тем, Анастасия Николаевна. – Пришла к нему тогда, чтобы просто попросить позволения уехать жить к моим родителям… Наивное желание, но ведь ребенок же! А этот мерзавец вначале стал над ней насмехаться, а потом и вовсе попытался в очередной раз… И тогда она не выдержала… Я же случайно оказалась поблизости, услышала шум и крики в мужнином кабинете, бросилась туда… А когда всё увидела и поняла, сразу же решила взять вину на себя. Ведь, собственно, моя она и есть… Моя, не дочкина! Максим Евгеньевич, Богом молю, не губите её! Бедное дитя, она столько выстрадала, а если об её позоре еще и все узнают… - «О её позоре?!» Её?! – тихо выговорил Макс, поднимая на Саларьеву изумленный и полный недоверия взгляд. – Вы, что же, действительно не понимаете, что утаивая правду, на самом деле не дочь свою защищаете, а покрываете преступника?! - Но ведь он и так уже наказан! А Анфиса, пройдя через этот кошмар, неизбежно вынуждена будет вытерпеть еще и публичное унижение допросами и судом! - Ничего подобного! Если вы официально признаетесь, что солгали следствию под гнётом всех указанных выше причин, я лично добьюсь закрытого судебного процесса и выступлю там её адвокатом. Уверен, Анфису оправдают! - А что потом, Максим Евгеньевич? Как нам жить в этом городе дальше? - В каком смысле – «как»? Точно так же, как и прежде!.. Ну, хорошо, - кивнул он, заметив промелькнувшую на бледных губах госпожи Саларьевой горькую усмешку. – Я понял, что вы имеете в виду. Но даже в этом случае весь мир не ограничивается одним лишь Петроградом! Можно, в конце концов, переехать в другой город… да даже в другую страну! - Иными словами, бежать. Именно так вы и представляете себе торжество справедливости? - Нет, мадам. Так я представляю себе торжество закона, которому поклялся служить – невзирая ни на что. ____________________________ * Шуенинов Сергей Петрович (1861–1921).В 1911–1920 гг. заведовал кафедрой судебной медицины Санкт-Петербургского женского медицинского института. В 1916 г. основал и был первым руководителем кафедры судебной медицины медицинского факультета Психоневрологического института. Руководил кафедрой патологической анатомии в Императорском клиническом институте Великой княжны Елены Павловны.
Полина Аристархова: *и много разных людей* На улице лило как из ведра. Небо грозилось разверзнуться еще с утра, но всей своей мощью эти водяные потоки обрушились на землю только сейчас. А если прибавить к ним гулявший по улицам и пробиравший до самых костей холодный ветер с Невы, не стоило удивляться, что Полина оказалась абсолютно не оригинальна в своем стремлении поскорее поймать хоть какой-нибудь экипаж. Свободный извозчик подвернулся лишь на Невском проспекте. Заскочив в повозку, Поля накинула на ноги кожаную покрышку, назвала адрес доходного дома Лидваля, где, как ей было давно известно, квартирует Черкасов, и с облегчением откинулась на спинку сиденья, поглядывая по сторонам, пока кучер ловко правил лошаденкой в сторону Петропавловской крепости. Мысли ее при этом, были заняты, впрочем, вовсе не красотами архитектуры… Дело Саларьевых, которому последние недели было посвящено практически все время уже не только шефа, но и самой Полины, оказалось в итоге еще более громким и скандальным чем поначалу. Добившись от бывшей подзащитной чистосердечного признания, Максим Евгеньевич сдержал свое слово относительно закрытого процесса, но шила в мешке было не утаить. Так что вскоре все бульварные газеты принялись смаковать это событие с удвоенным ажиотажем. Одни клеймили убиенного Саларьева, описывая читателям, как этот «видный политический деятель, уважаемый гражданин, щедрый благотворитель и в целом один из столпов нашего благородного общества», скрывал «гнилостное нутро за великолепным фасадом». Другие, напротив, утверждали, что случившееся, несомненно, есть хитрая провокация, устроенная родственниками его жены-убийцы, возжелавшими и наследство получить, и наказания избегнуть, а сам Иван Ксаверьевич при этом – чуть ли не невинная жертва. Еще больший фурор произвела новость о том, кто ныне обвиняется в его убийстве… Невольно натыкаясь на эти известия, Полина могла только догадываться, что переживают сами Саларьевы, внезапно оказавшиеся в самом центре общественного и, увы, совершенно не дружеского внимания, если спокойной жизни не давали даже Максиму Евгеньевичу. С тех пор, как стало известно о переменившихся обстоятельствах дела, в их прежде спокойную контору то и дело пытались прорваться желавшие выведать что-то новое и сенсационное нахальные репортеры. А еще один из этих писак, внезапно выскочив из подворотни и бросившись навстречу, однажды вечером и вовсе чуть не насмерть перепугал не ожидавшую подобного подвоха Полину, когда та мирно возвращалась домой с работы. Решив, что на нее пытается напасть грабитель, она, тем не менее, не растерялась и успела знатно отходить мерзавца зонтиком, пока тот в панике объяснился, кто таков и чего, собственно, желает. Оставив его на милость подоспевшего к месту инцидента городового, Полина тогда поспешила как можно скорее убраться восвояси. И с тех пор старалась как можно реже появляться на улице. Не слаще приходилось и шефу. Поля не знала, принесла ли ему какие-нибудь бонусы внезапно обрушившаяся известность, зато хлопот и тревог было уж точно без меры. Всё это влияло и на его настроение, перемены которого порой напоминали ей аттракцион «американские горки». От эйфории – как в тот вечер, когда они вдвоем сортировали бумаги, половина из которых сделалась не нужной в связи с вновь открывшимися обстоятельствами: Максим Евгеньевич тогда страшно гордился, что интуиция его опять не подвела, а Поля восхищенно поддакивала, так и не решившись рассказать, что догадалась обо всём раньше него. До глубокой подавленности – как буквально на следующий же день, когда в их контору внезапно ворвался похожий на разъяренного Зевса-громовержца незнакомец. Не представившись и даже не поздоровавшись, он грозно навис над Полиной, требуя немедленной встречи с её начальником. А когда услышал, что Максим Евгеньевич нынче не принимает, ринулся из «предбанника» в кабинет Черкасова без приглашения, попросту оттолкнув её, выскочившую наперерез в попытке помешать, в сторону, а после с грохотом захлопнув дверь прямо у нее перед носом. О том, что происходило далее, Полина могла лишь догадываться. Зато едва ли не сразу после того, как незваный гость стал говорить с шефом – вернее попросту на него орать – поняла, наконец, кто он таков: собственной персоной господин Уваров, отец Анастасии Николаевны и дед Анфисы Саларьевых. Вчера Максим Евгеньевич сказал, что именно он, согласившийся принять странную идею своей дочери, наверняка понимая, что таким образом истинный виновник произошедшей трагедии так и останется в глазах света её невинной жертвой, теперь вызывает у него наибольшее отвращение. - Даже не потому, что обманул следствие и едва не выставил круглым идиотом лично меня. Но оттого, что заботился, прежде всего, о собственном реноме, прикрываясь интересами внучки, которую, по сути, предал, обрекая на жизнь в вечном страхе разоблачения и вине перед матерью, которой в результате пришлось бы понести вовсе не заслуженное ею наказание. Невольно вслушиваясь сегодня в доносящийся в «предбанник» гневный рокот мужских голосов, совершенно согласная с шефом относительно низости поступка Уварова, Полина чувствовала, как ее первоначальная растерянность сменяется возмущением. И как только этот, с позволения сказать, деятель смеет после всего вообще высказывать Максиму Евгеньевичу хоть какие-то претензии! Между тем, обстановка в кабинете успела перемениться. Говорил теперь уже не Уваров, а шеф – не так громко, поэтому разобрать, что именно, с места, где находилась Полина, вернувшаяся за свой стол, было невозможно. Потом он умолк, и на некоторое время воцарилась абсолютная тишина. А еще через пару минут дверь отворилась и в «предбаннике» вновь показался Уваров. Поникший, с опущенными плечами, он молча прошел мимо Полины и затем, так же тихо вовсе покинул контору, сопровождаемый её изумленным взглядом. Выждав еще совсем чуть-чуть, Полина бросилась к шефу, намереваясь поздравить его с очевидной победой в споре, а заодно узнать детали и подробности, но так и осталась на пороге его кабинета. Максим Евгеньевич сидел за столом. В пальцах его была судорожно зажата папироса, длинный столбик пепла на её тлеющем краю отчетливо свидетельствовал, что из неё не сделали ни единой затяжки. Но дело было даже не в этом, а во взгляде, устремленном словно бы в пустоту, и посеревшем, будто бы даже постаревшем, лице патрона, выражение бесконечной усталости на котором заставило сердце Полины болезненно дрогнуть и сжаться от тоски и жалости. Впрочем, едва заметив её появление, Максим Евгеньевич тотчас вскинулся, приободрился и даже улыбнулся, сообщив, что сегодня ожидает еще целая уйма важных дел… Все последующие недели до начала судебных слушаний, которые по понятным причинам на время перенесли, Черкасов заново готовил защиту теперь уже двух своих клиенток. Из-за этого проводила за пишущей машинкой практически все дни напролет и Полина, то перепечатывая набело оставленные ей заметки, то составляя под диктовку шефа всевозможные запросы в различные инстанции. Всё это время Черкасов выглядел невероятно собранным, серьезным и очень уверенным, но в утро первого заседания, помогая собрать вместе оставшиеся с минувшего вечера последние дополнения и исправления ко всему написанному ранее, Поля все же заметила, что он волнуется. И тогда, желая поддержать, вдруг осмелилась на невиданную прежде вольность: взяла его за руку, крепко сжала и, глядя Максиму Евгеньевичу прямо в глаза, проговорила: - Все пройдет хорошо, я уверена! Коротко улыбнувшись и кивнув на прощание, он оделся и уехал на заседание. А Полина осталась в конторе, так как было оно для публики – а значит, и для неё тоже, закрытым. Происходило это все третьего дня. А больше с тех пор она Максима Евгеньевича не увидела. Поэтому новость о его триумфальной победе также узнала вместе со всеми интересующимися лишь на следующее утро, из прессы, что на все лады трубила о потрясающем успехе молодого адвоката, сравнивая его без всякого сарказма с легендарным Плевако и предвещая такую же блестящую карьеру. Накупив на радостях целую пачку разных газет, счастливая Поля шла на работу улыбаясь. И в контору свою вбежала чуть ли не вприпрыжку, уже предвкушая, как они с шефом будут целый день читать друг другу вслух статьи об его грандиозном успехе. Который, между прочим, также немножко и её собственный… Однако кабинет Черкасова оказался пуст. Безуспешно прождав его прихода до самого полудня, Полина поначалу заволновалась. Но после нашла этой странности вполне рациональное объяснение – измотавшись за прошедшие недели как физически, так и морально, Максим Евгеньевич попросту решил устроить себе выходной. А её всего лишь забыл об этом предупредить. Ну и ладно, имеет полное право, решила она. И успокоилась. До следующего утра. Когда история в точности повторилась. И Полина вновь провела в одиночестве практически весь день, за исключением тех минут, когда в контору заглянула вначале новая клиентка, которой пришлось наврать, что господин присяжный поверенный срочно выехал по одному важному делу и сегодня уже на службу не вернется, а после – также под видом клиента – еще один репортер. Его девушка выставила прочь уже без всяких затей и с превеликим удовольствием. От Черкасова же по-прежнему не было ни единой весточки. Сегодняшним утром, становящуюся уже почти привычной тишину в самом начале десятого внезапно нарушил звон колокольчика. Обрадовавшись, Поля резко повернулась к двери, собираясь поприветствовать Максима Евгеньевича, да так и замерла с глупой улыбкой на губах. На пороге конторы стоял вовсе не шеф, а еще один его доверитель, фабрикант Желтковский, наследственной тяжбой которого Черкасов также занимался весь прошедший месяц и которому – Поля бросила короткий взгляд на свой настольный календарь – назначил на сегодняшнее утро очередную встречу. Да только сам об этом, видимо, благополучно забыл… Усадив Федора Антоновича в одно из кресел, она первым делом сообщила, что Максим Евгеньевич вот-вот будет. Потом предложила кофе, от которого фабрикант сразу наотрез отказался, заявив, что готов ждать не более четверти часа – в течение которых, по наблюдению Полины, решившей более не навязываться, не менее трех раз с недовольным видом извлекал из кармана свой брегет и всё сильнее хмурился. - Уверена, что лишь очень серьезная причина могла заставить господина Черкасова так сильно задержаться, - вымолвила она, наконец, заметив, что Желтковский вот-вот потеряет терпение. – Поэтому, если вы согласитесь подождать еще немного… - Нет уж! Не соглашусь! Я, сударыня, деловой человек и не привык попусту тратить своё время! Оно, как известно, стоит денег! Которые, между прочим, я исправно выплачиваю вашему патрону, а стало быть, и вам! - Мне искренне жаль, - сухо выговорила Полина, щеки которой тут же вспыхнули, причём не от смущения, а от негодования. И больше не проронила ни слова, предоставив Желтковскому самом решить, о чем она сожалеет. О том, что ему приходится ждать, или все-таки о том, что именно от него им с Черкасовым приходится получать деньги. Впрочем, вряд ли Федор Антонович услышал заключенный в её словах сарказм. - Плевать мне на ваши сожаления! – воскликнул он довольно грубо. – Я ухожу. А господину адвокату передайте, пусть завтра явится ко мне на завод сам – с трех до трех двадцати пяти у меня будет свободное время, чтобы с ним пообщаться! И чтоб без опозданий! С этими словами он убыл, а следом за ним, спустя еще каких-то десять минут, которые потребовались на сборы, контору покинула и сама Полина. И теперь пойманный с огромным трудом посреди залитого дождем Невского экипаж вёз её по не менее мокрому Кронверскому проспекту. Еще через некоторое время он остановился напротив кованых ворот, обрамленных высокими красногранитными пилонами с фонарями. Спустившись с подножки на мостовую и сразу раскрыв зонт, так как дождь все еще не прекратился, Поля, тем не менее, ненадолго задержалась, внимательно разглядывая причудливый фасад дома. Он был весьма оригинальной архитектуры, разноэтажным и, что называется, в «новом стиле». Но вовсе не это интересовало сейчас Полю, она всего лишь пыталась понять, куда идти дальше. То, что Черкасов живет именно в этом доме – все, что она знала на данный момент. Ну и еще то, что окна его квартиры выходят на Александровский парк – об этом он как-то рассказывал, заметив в шутку, что они с Полиной проявили здесь некоторое сходство вкусов, ведь она также живет возле Александровского – но только сада. А раз так, рассуждала она ныне, продолжая разглядывать фасад, вход должен быть где-то внутри двора-курдонёра, что притаился за кованой оградой. Южное крыло дома целиком принадлежит матери архитектора, об этом Полина также знала от Черкасова. Стало быть, нужный парадный находится в северном. Его отделанный мрамором и цветной плиткой просторный вестибюль с изразцовым камином и лестницей, что вилась вверх причудливым изгибом мимо витражного окна, выглядел настоящим двором. - Я личный секретарь господина присяжного поверенного Черкасова, - важно объявила Полина, обращаясь к облаченному в темно-зеленую суконную ливрею с серебряным басоном швейцару, который вышел к ней навстречу. – По служебной надобности, надеюсь, он дома? - Так точно-с, сударыня, - слегка спасовав в первый миг от столь напористого тона, швейцар смерил ее внимательным взглядом, будто убеждаясь, что она этого достойна и, наконец, поклонился. Вручив ему свой мокрый зонт, с которого на пол уже успела натечь приличных размеров лужа, Поля с уверенным видом – будто сто раз до этого тут бывала, направилась к лифту. Однако у самых его дверей вновь обернулась и, чуть помедлив, спросила: - Квартира под номером…? - Четырнадцать! - Да, верно! Благодарю! Вечно я забываю: пятнадцатый или четырнадцатый! – воскликнула она радостно и скрылась в кабине, вскоре доставившей её на нужный этаж. Но всё-таки удалось. А вот сохранить прежнюю решимость – оказавшись перед дверями квартиры Максима Евгеньевича, уже как-то не очень… Стоя на лестничной площадке, Полина всерьез размышляла, имеет ли она право вот так, без разрешения, вторгаться в личную жизнь своего патрона – до тех пор, пока внутренний голос вполне себе твердо не отрезал в ответ: «Имеешь вполне! А вдруг ему сейчас плохо?!» С этой мыслью она и нажала на кнопку электрического звонка. Раздавшись у двери, громкий переливистый звук разнесся по всей квартире и утих где-то в ее глубине. Но нужного эффекта не произвел. Двери Полине никто так и не открыл. Помявшись в нерешительности, она позвонила еще раз. Потом еще. И вновь никакого ответа. Не мог ли швейцар ошибиться? Развернувшись, она быстро зацокала каблучками по мраморным ступеням лестницы, полагая, что так доберётся обратно в вестибюль куда раньше неповоротливой махины лифта. - Послушайте, а вы точно уверены, что Максим Евгеньевич дома и никуда сегодня не выходил? - Точно, барышня! Даже совершенно точно-с! К тому ж, пешком в такую погоду вряд ли кому гулять захочется, – усмехнулся старик в пышные седые усы. – А экипаж они нынче меня вызвать тоже не просили. И авто ихнее в каретном сарае уже который день стоит… - Просто он не открывает… Я боюсь, с ним что-то приключилось. - Да отчего же сразу и приключилось-то?! Ну, мало ли, может, спит человек! - Да какое «спит»! Я так трезвонила, что и мертвый бы поднялся! Поймите, он в конторе уже третий день не появляется, никаких вестей от него нет! Господин Черкасов не такой человек, чтобы вести себя настолько безответственно! Вдруг, заболел?! Или того хуже, а вы вот ничего не делаете! - Дык, а чего же делать-то прикажете?! - Как чего?! Ломать дверь и смотреть, что с ним! - Ломать?! Это еще зачем, коли у нас ключи есть запасные от всех здешних дверей! Только ведь, а если ничего не приключилось? Неловко выйдет, барышня! - Ловко, неловко! Не до этого, надо непременно сейчас же проверить! – сурово произнесла Полина и подтолкнула швейцара к его каморке, откуда он затем вышел с запасным ключом в руке. Через минуту они вместе поднимались по лестнице: Полина легко, а старик-швейцар – пыхтя и отдуваясь. - Ох, барышня, не к добру это! – ворчал он, но что-то в словах этой девушки его, и правда, убедило. Вдруг помер! И ничего, что молод, всякое, бывает, случается. В том числе и такое… Уже представляя, как станет посылать дворника за полицмейстером, а после сообщать о случившейся неприятности хозяйке, он вставил ключ в скважину и повернул. Дверь тихо отворилась, и навстречу незваным гостям тотчас бесшумно возник внушительных размеров пушистый белый кот. - Ихний зверь, Сысероном кличут! – пояснил старик, нагибаясь, чтобы его погладить, а Полина тем временем устремилась вперед через прихожую, все больше волнуясь, потому что хозяин по-прежнему не торопился обнаружить своё присутствие – и это несмотря на производимый ими шум. «Да жив ли он, и на самом-то деле?!» - мелькнула мысль, близкая уже к панической. Хотя никаких специфических признаков, вроде запаха разложения мертвого тела, в квартире, вроде бы, не наблюдалось. Как и беспорядка, могущего свидетельствовать о каком-либо ином неблагополучном происшествии. Прибежав в результате почти рысью в просторную гостиную – также пустую, Поля, наконец, остановилась и замерла, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь. В прихожей, общаясь с котом, словно с человеком, по-прежнему что-то тихо бубнил швейцар. Приглушенный шум доносился сквозь окна и с улицы, где в этот час бурлила обычная городская жизнь… Потом ей вдруг послышалось еще какое-то то ли дыхание, то ли шевеление. Обернувшись на этот звук, девушка поняла, что доносится он из-за массивной, но неплотно прикрытой двери, ведущей из гостиной, по всей видимости, в кабинет. - Максим Евгеньевич! – позвала она негромко. Подождала для приличия еще секунду и затем все-таки решила войти туда без спросу. Что уж теперь-то церемониться? … Он лежал на диване, расположенном вдоль ближней стены, вытянувшись во весь свой немалый рост, поэтому длины сиденья немного не хватило, чтобы расположиться с абсолютным комфортом – ноги пришлось устроить на круглом кожаном подлокотнике. Да и голова была как-то странно запрокинута назад, отчего подбородок казался заострившимся. Вкупе с закрытыми глазами, бледностью слегка заросших темной щетиной щек и безвольно свисающей к полу рукой это создавало иллюзию даже не крепкого сна, а то ли глубокого обморока, то ли… Здесь Поля, сердце которой при виде подобной картины вновь было ушло в пятки, напомнила себе, что в этом случае, наверняка, в квартире уже бы ощущался совсем иной запах, нежели табачного дыма с легкой примесью алкоголя и, кажется, какой-то мужской парфюмерии. Иными словами – обычный. И тем не менее… - Максим Евгеньевич! – воскликнула она уже громче. – Господин Черкасов, вы меня слышите?!
Максим Черкасов: *С прелестной взломщицей* - А?!.. – резко очнувшись, Макс пару мгновений смотрел прямо перед собой, ничего не понимая, затем потер глаза, полагая, что видение – в том, что перед ним сейчас именно воображаемый образ, а вовсе не настоящая мадемуазель Аристархова, взирающая одновременно со страхом и осуждением, он был сейчас практически уверен – исчезнет, и затряс головой, когда этого по какой-то причине не произошло. – Полина?! Что вы здесь делаете?! Как вы вообще сюда попали? Я, что, не запер входную дверь? - Да нет, очень даже заперли! – произнесла Полина, упираясь руками в бока и принимая, как ей казалось, самую свою грозную позу. Испуг, сменившейся облегчением, переродился в негодование: стало быть, она за него волнуется, а он – просто валяется тут на диване?! Хорош гусь! Язвительно прищурившись, Поля окинула Черкасова еще одним долгим взглядом, отметив расхристанный внешний вид и всклокоченные волосы, и собралась было уже прокомментировать увиденное вслух, но тут в кабинет просунул физиономию швейцар, видимо, наконец, вдоволь наговорившийся с котом и решивший теперь навестить его хозяина. Увидев, что тот жив-здоров, он с облегчением выдохнул и открыл рот, желая что-то сказать, но Поля, как раз окончательно вошедшая в раж, и тут его опередила: – Ваша помощь здесь больше не требуется! Ступайте себе, дальше мы разберемся сами! – провозгласила она, едва ли не выталкивая опешившего мужика обратно в гостиную. – Максим Евгеньевич совершенно не сердится, что вы открыли мне дверь и ругать вас за это не станет! «Потому что попросту не успеет!» - вернувшись в кабинет, зловеще прибавила она про себя. Затем бодро прошагала к окну, отдернула тяжелую портьеру, и с грохотом распахнула оконный ставень, впуская в комнату холодный сырой осенний воздух с запахом дождя и с удовлетворением наблюдая, как стремительно тает сизая пелена табачного дыма под потолком. - Сто раз вам говорила, что вредно столько курить! Тем более в помещении. Здесь же топор можно вешать! Отвратительно просто! И внешний вид ваш тоже отвратителен! Ещё хуже, чем поведение! Да вставайте же уже! Хватит валяться! – воскликнула она, топнув ногой, когда, обернувшись к Черкасову в очередной раз, увидела, что тот так и продолжает с отрешенным видом возлежать на своем диване. «Прямо Обломов какой-то!» - нахмурившись, подумала Поля и, подойдя ближе, вновь приказала. – Вставайте, кому говорят! И покажите мне, где здесь ваша спальня! - Не уверен, что нам следует так с этим торопиться, впрочем, если хотите прямо сейчас… я готов! – пробормотал Макс, приподнимаясь. Затем свесил ноги на пол, наконец, сел и, не поднимая головы, принялся застегивать сильно распахнувшуюся на груди во сне сорочку. Действительно, не слишком уже свежую и сильно измятую. Такую же, должно быть, как и его собственная физиономия. Тем временем, пауза между его репликой и той, что уже должна была бы последовать в ответ от воинственной фурии, которая вот уже с четверть часа самовольно хозяйничала в его квартире, почему-то затягивалась. Управившись с пуговицами, Черкасов пятерней пригладил взъерошенные волосы и, посчитав на том свой туалет достаточным, вновь исподлобья взглянул на Полину: - А что вы так на меня смотрите? Сами ведь предложили! - Рада, что вы не утратили своего фирменного чувства юмора, - произнесла она, даже не пытаясь скрывать сарказм, - только боюсь, скоро вам станет совсем не до шуток. Между прочим, пока вы тут уже третий день к ряду предаетесь осеннему сплину и не появляетесь в конторе, Желтковский рвет и мечет! - А мне и дела нет. К чёрту вашего Желтковского, и контору вашу тоже! Я туда возвращаться больше не собираюсь, – поднявшись во весь рост, Черкасов с хмурым видом навис над Полиной, не ожидавшей подобной перемены настроения и оттого немного оробевшей. Однако самообладание вернулось к ней буквально через секунду. А в следующую Поля поддержала внезапно слегка пошатнувшегося шефа за руку. - Обсудим это позже, - сказала она, сделав вид, что ничего не произошло. – Сейчас же всё-таки покажите мне, где здесь ваша комната. Повторно сфокусировав взгляд на её лице, Черкасов недоуменно пожал плечами и, жестом пригласив следовать за собой, нетвердой походкой побрел прочь из кабинета. Молча двинувшись следом, Поля – теперь уже без спешки, с интересом осматривалась по сторонам, все сильнее впечатляясь увиденным. И прежде всего – размерами квартиры, что была больше, чем, наверное, весь дом её родителей в Опочке. А уж таких конурок, как их с Нюрой «гнездо», здесь и вовсе, верно, поместилось бы сразу несколько! Прежде она и не представляла, что жилище, где обитает всего один человек, может быть таким огромным! За просторной столовой располагался длинный коридор, куда выходили еще несколько комнат. Хозяйская спальня оказалась в самом его конце. Отворив дверь, и с лёгким поклоном пропустив Полину перед собой, Максим Евгеньевич со слегка сомнамбулическим видом направился к кровати. Решив, видно, что она действительно удобнее, чем диван в кабинете. Но был остановлен: перехватив за рукав рубашки, Поля указала ему обратно на дверной проем: - Нет уж, постойте-ка пока лучше здесь! Обращаясь с шефом в подобном ключе, она вполне отдавала себе отчет, что ведет себя чрезвычайно вызывающе, даже нахально. Но что-то внутри будто бы подсказало, что сейчас Максим Евгеньевич вряд ли будет на неё за это сердиться. А он и не злился. Вместо этого, прислонившись плечом к косяку, с интересом наблюдал, как Полина распоряжается теперь уже и в его спальне, иронически размышляя о том, что она, пожалуй, первая женщина – исключая, разумеется, горничную, которой он это позволил. А еще прикидывая, стоит ли об этом сказать. Прямо теперь, или, может быть, лучше позже… Сама же Полина, меж тем, уже деловито распахнула створки его гардероба и углубилась в изучение недр, выискивая нечто ей, видимо, жизненно необходимое. Конечно, легче всего было спросить, что именно. Но тогда представление прервалось бы слишком быстро, а Максу этого совсем не хотелось. Потому он лишь покрепче сложил на груди руки, продолжая ждать, чем все закончится. Вынырнув оттуда в результате ни с чем, Полина пошла к кровати, откинула покрывало и извлекла из-под подушки аккуратно сложенную шелковую пижаму, удовлетворенно кивнула, и уже вместе с нею – а еще с халатом, который на обратном пути сдернула с китайской ширмы, где тот до этого мирно покоился, вернулась, наконец, к нему. - Ванная?! – серьезным тоном спросила она, и когда Черкасов кивнул в сторону соседней двери, прошествовала туда с таким грозным видом, что он едва сдержался, чтобы не рассмеяться. Отдельных ванных комнат в доме Полине видеть тоже пока еще не доводилось. Просторное помещение, сплошь выложенное светлой кафельной плиткой, с сияющими начищенной бронзой кранами и душем, большой белоснежной чугунной ванной на массивных ножках в виде львиных лап и таким же умывальником, привело её в восторг. Жаль, что не было времени, чтобы рассмотреть все получше. Поэтому, окинув все это великолепие беглым взглядом, Поля лишь быстро развесила принесенные с собой вещи возле теплого шкафа, а затем подошла к огромной лохани и, заткнув пробкой сливное отверстие, пустила в неё теплую воду. - Надеюсь, вам хватит полчаса, чтобы вымыться и побриться? Впрочем, если последнее будет не по силам, - Полина мельком покосилась на руки шефа, как бы спрашивая о его «нездоровье», - могу вам помочь. Отец научил меня обращаться с бритвой. Так что я вполне могу сделать и это, не слишком испортив рельеф вашего лица. «А что еще?» - едва не поинтересовался в ответ Черкасов, теперь уже и сам слегка обескураженный подобным предложением. Но вовремя удержался. - Хватит и меньшего времени. А если поможете с бритьем – и подавно. Мне это будет приятно, - прибавил он, коротко улыбнувшись и кивнув, когда она взглянула на него с выражением удивления и недоверия: будто и не ожидала, что может получить согласие. – Я позову вас, когда… когда буду к этому готов.
Полина Аристархова: *в роли поварихи и цирюльника* Кивнув, Полина выскользнула из комнаты, плотно притворяя за собой дверь. Но дальше почему-то не пошла. А так и осталась стоять на месте, прислушиваясь к шуму воды, наполнявшей купель, и пытаясь отогнать совершенно неуместные размышления о том, что делает сейчас, оставшись в одиночестве, Максим Евгеньевич. От этого вскоре сделалось очень жарко… не от мыслей о шефе, естественно, а от того, что все это время Поля не снимала пальто, хотя в квартире было довольно сильно натоплено. Объяснив себе происходящее именно таким образом, она недовольно качнула головой и расстегнулась, а после снова направилась в переднюю, где под ноги внезапно откуда-то выскочил кот Черкасова. Исторгая из себя нечто среднее между сипом и мяуканьем и заглядывая в глаза, он принялся неистово тереться об ее щиколотки: - Что такое, господин философ? Никак, проголодались? – спросила девушка, получив в ответ на свой иронический тон взгляд, полный оскорбленного достоинства. По всей видимости, Цицерон привык, что с ним обращаются более уважительно. Однако в данный момент выбора не было. Так что, пообижавшись для приличия еще пару секунд, он вскоре бодро затрусил рысцой по коридору. А Полина пошла следом, почти уверенная, что кот приведет ее на кухню. Так и вышло. Вскоре они вдвоем оказались посреди настоящего кулинарного царства. Всё здесь было на своем месте, во всем царил определенный порядок и видно было, что правит тут весьма властная и серьезная особа… Которая, тем не менее, похоже, уже несколько дней не навещает своих подданных. Окинув кухню внимательным взглядом, Поля сразу же увидела абсолютно холодную плиту, подле которой аккуратной стопкой лежали нетронутые дрова, и целую армию кастрюль со сковородками, ковшиками, мисками, а также прочими принадлежностями для готовки, которые были идеально начищены и совершенно пусты. Впрочем, об этом тревожиться уж точно не стоило: количество припасов, обнаруженных вскоре в соседней с кухней кладовке, исключало малейшую вероятность голодной смерти в течение не то, что нескольких дней, но даже, наверное, и месяцев. Потому, постояв еще немного перед всем этим великолепием и прикинув, что можно сделать прямо сейчас и на скорую руку, Поля решительно сняла с крюка и повязала вокруг талии фартук. Так как не без оснований подозревала, что не только Цицерон, усевшийся с выжидающим видом на одном из табуретов, но и его хозяин в последние дни ели не так уж регулярно. После того, как Полина вышла, Макс первым делом вынул из сливного отверстия бронзовую пробку, спуская всю воду, уже успевшую набраться в ванну. Ему хотелось принять душ. Причем, желательно прохладный, чтобы действительно взбодриться. Именно так он в результате и поступил, до предела открутив вентили кранов и отважно вставая под упругие водяные струи, кажущиеся от силы напора даже еще более холодными. Отмывающими не только тело, но и как следует прочищающими мозги, затуманенные трехдневной табачно-алкогольной вакханалией. Хотя, нельзя сказать, чтоб все это время Макс напивался до бесчувствия. Никогда особенно не веря в спасительную силу полной алкогольной «анестезии», он скорее искусно поддерживал себя в том состоянии, когда надежно блокируются лишь те мысли и чувства, что кажутся неприятными. Последнее же было действительно необходимо, дабы устранить сомнения, которые мешали принятию весьма важного решения, влияющего не только на настоящее, но, возможно, и на всю последующую жизнь. Каким образом – об этом Макс все эти дни тоже предпочитал не думать. Как и о том, как отнесутся к его выбору те, на кого оно также повлияет тем или иным образом… Покончив с водными процедурами, он выбрался из ванны, тщательно растерся сухим полотенцем, и уже потянулся за пижамой, но чуть помедлив, вдруг передумал. Показаться в таком виде перед дамой было немыслимо – пусть даже сама она так и не считает, уж коли собрала ему для переодевания именно такой «комплект». Усмехнувшись этой странности, и наскоро обмотав бедра полотенцем, Макс осторожно выглянул из ванной в спальную и, убедившись, что Полины там нет, теперь уж сам устремился к своему гардеробу. Извлек оттуда все необходимое для того, чтобы не выглядеть перед гостьей этаким «диким барином» и оделся, как подобает, позволив себе в качестве отступления от правил лишь короткую домашнюю курительную куртку из атласа в венгерском стиле поверх теперь уж определенно свежей сорочки и безупречных брюк. И лишь в таком виде покинул комнату, отправляясь на поиски Полины. Последние, впрочем, надолго не затянулись. Она была на кухне – именно оттуда доносились приглушенные расстоянием звуки перемещения с места на место каких-то предметов и кофейный аромат. - Спасибо, что накормили кота, - сказал он, заглядывая туда и первым же делом обнаруживая Цицерона, сосредоточенно уплетающего из оставленной на полу тарелки сырые яйца. – Он, кстати, за них родину готов продать. Как вы только догадались? - А разве не все коты их любят? – с улыбкой ответила Поля и довольно кивнула, когда, обернувшись, увидела шефа практически в его обычном виде. – Так значительно лучше, хотя и не вполне идеально, – заключила она, вытирая ладони о фартук. Вы готовы? Тогда берите вот этот табурет и пойдемте в ванную. На широкой полочке под огромным зеркалом были расставлены и разложены в идеальном порядке всевозможные приспособления для мужского туалета, среди которых сразу бросалась в глаза тускло поблескивающая из своего футляра полированной сталью опасная бритва с черепаховой рукояткой и клеймом известной немецкой марки. Полин отец пользовался такой же, только была она, конечно, попроще, тульская, да и остальные принадлежности – тоже. Но все равно, этого оказалось достаточно, чтобы на несколько секунд погрузиться в счастливое прошлое. На самом деле, с отцом у Полины была связано, конечно, множество радужных детских воспоминаний. Но самыми теплыми и домашними казались, пожалуй, именно те, что касались совершенно обычных на первый взгляд вещей. Отчего-то маленькой Поле очень нравилось наблюдать, например, за тем, как папа собирается на службу в свою гимназию. Просыпался Модест Николаевич довольно рано и каждое утро непременно начинал с гимнастических упражнений, которые дочка охотно за ним повторяла. Затем шел умываться – всегда холодной водой, к тому же с детства приучилась и Полина. И после приступал к бритью. Точнее, начинал к нему готовиться: брал маленькую деревянную плошку, тщательно взбивал в ней крепкую мыльную пену, если то требовалось, правил бритву на кожаном ремне – затем аккуратно раскладывал все у рукомойника, садился на стул и звал жену, которая тем временем обычно суетилась на кухне, приготовляя им всем завтрак. И дальше начиналось основное действо. Собственноручно обильно покрыв щеки и подбородок мужа пеной, Эмма Борисовна сама же принималась и за его бритьё – других цирюльников Модест Николаевич не признавал сроду. Всегда, смеясь, говорил, что никто лучше жены не умеет справляться с его щетиной. И что так сказываются, верно, её отдаленные немецкие корни, приказывающие к любому делу относиться с особой аккуратностью и тщательностью. После бритья следовал непременный горячий компресс, который мама готовила для отца заранее. Затем она подавала ему флакон с одеколоном, который Модест Николаевич всегда вначале подносил к носу, чтобы понюхать – будто бы за прошедшую ночь его обычный аромат мог каким-то чудесным образом измениться и перестать пахнуть лимоном и мятой, а лишь потом наливал в ладонь, чуть согревал, и похлопывающими движениями наносил себе на лицо. Заканчивался же весь ритуал тем, что, поднявшись на ноги, папа придирчиво оглядывал свое отражение в зеркале, удовлетворенно кивал и крепко целовал вначале маму, а после и саму Полину, которая с открытым ртом и неизменным интересом ежеутренне наблюдала за этим действом от самого начала и до конца. Когда ей сравнялось одиннадцать, отец однажды впервые позволил взбить для него пену, а еще через год научил обращаться и с бритвой. С тех пор Поля порой с удовольствием замещала маму, вскоре научившись этому искусству, по словам Модеста Николаевича, совсем не хуже неё. А потом отца не стало. И её умения сделались никому не нужными. Отчим брился сам, всегда наспех, едва намылив щеки и не особенно следя за остротой лезвия своей бритвы. Но даже если бы он и попросил её однажды помочь, Поля всё равно бы ни за что не согласилась. Потому и теперь, спустя столько лет без практики, беря в руки керамическую плошку и коробочку с мылом, чувствовала некоторую робость: а вдруг, не получится? Вдруг, она разучилась? И зачем только было хвастаться понапрасну? А главное – даже ведь отступаться теперь неловко, подумала Полина. И, вздохнув, все же добавила в плошку, куда прежде насыпала мелкой, пахнущей лавандой, мыльной стружки, немного воды, а затем смочила под струей помазок, принимаясь тщательно взбивать белоснежную шапку пены.
Максим Черкасов: *в опасном соседстве* Все это время сам Черкасов спокойно сидел на табурете под лампой, с интересом наблюдая за её приготовлениями. Судя по уверенным действиям, это занятие было Полине не в новинку, что, надо сказать, успокаивало. Потому что, как ни крути, доверить свое лицо и главным образом – шею неопытной, пусть и изящной ручке с зажатым в ней острейшим «Золингеном», было как-то… тревожно. Хотя Макс бы скорее позволил себя по-настоящему зарезать, чем признался бы в этом вслух. Поэтому, пока прекрасная цирюльница готовилась, лишь ободрительно ей улыбался, а после по её просьбе смело запрокинул голову назад и затем – вручил себя в руки Провидению. Практически, в прямом смысле этого слова. И даже не зажмурился, когда холодноватый клинок вплотную прижался своим краем туда, где чуточку быстрее и напряжённее, чем обычно, билась под кожей сонная артерия. Вся процедура бритья заняла, должно быть, от силы минут десять, но полностью сконцентрировавшись на своих действиях – осторожно скользя лезвием по щекам, подбородку и шее шефа, стараясь при этом ни в коем случае не нарушить границу его модной бородки, Поля ощущала время как нечто бесконечное. К счастью, все вышло идеально, без малейшей царапины. А когда вместе с остатками мыльной пены лицо Максима Евгеньевича покинули последние островки трехдневной поросли, придававшей ему какой-то особенно дикий вид, пристально взглянув в зеркало на плоды труда своего, Полина даже улыбнулась: - Ну вот, - заключила она, прикладывая к подбородку шефа теплое полотенце, которое до того смочила в раковине, - теперь я вас наконец-то узнаю. - До этого, стало быть, имелись сомнения? – усмехнулся он в ответ, так же весело глядя ей в глаза через зеркальное отражение. – А вот если бы они вдруг подтвердились? Что бы вы тогда сделали? - О, это очень просто, - девушка подошла к раковине и сполоснула под прохладной струёй бритву, затем вытерла её насухо и убрала в футляр. – Я бы действовала по заветам одного жуткого лондонского цирюльника. Правда, затем пришлось бы устранить свидетеля – швейцара. Кота вашего я, естественно, забрала бы с собой… Он бы меня и выдал, как в том известном рассказе. Так что непременно понадобилась бы помощь лучшего в городе адвоката, – завершила цепочку своих размышлений Полина, и хитро взглянув на Максима Евгеньевича, поинтересовалась. – Вот вы бы в таком случае к кому посоветовали бы мне обратиться? - Возможно, к Кони. А если тот окажется занят – попробовать нанять Карабчевского, - ответил он, вновь взглянув на себя в зеркало, и с удовлетворением проводя ладонью по утратившим дикообразную колючесть щекам. – Он, сказывают, весьма гордится тем, что никто из его подзащитных не еще был казнен. Даже Созонов, тот, что убил министра Плеве, помните? Затем, поднявшись во весь рост, обернулся к Полине. - Я смотрю, вы знаток детективного жанра! Любите подобные истории? - Я люблю разные истории. Позже можем и об этом поговорить, если хотите, но сейчас пойдемте-ка лучше на кухню, мне понадобится ваша помощь, чтобы стол накрыть. Намёк, содержавшийся в её словах, был абсолютно прозрачным. Не менее очевидным, чем и тот факт, что Максим Евгеньевич вновь почему-то уклонился от разговора о работе, пусть даже заведенного и в несколько шутливом ключе. И это выглядело уже по-настоящему странным. Не понимая, в чём дело, Полина, тем не менее, была уверена, что выяснять это прямо здесь и сейчас как минимум неразумно. Голодный желудок, особенно у мужчин, не способствует задушевным беседам. Тем более у нее и впрямь было уже почти все готово для их грядущего то ли позднего завтрака, то ли раннего обеда. На кухне Поля первым делом извлекла из серванта необходимую посуду, вручив ее затем, как и обещала, с предписанием расставить на столе, пока сама она закончит с готовкой, Черкасову, по удивленному лицу которого было нетрудно догадаться, что подобное вряд ли входит в круг привычных для него дел. Тем не менее, спустя еще пару минут, когда Полина вернулась в столовую с тарелками, где были красиво разложены нарезанные аккуратными ломтиками сыр и колбасы, найденные до этого в кладовке, стол был сервирован вполне достойным образом. Благосклонно кивнув в ответ на вопросительный – явно по тому же поводу – взгляд шефа, она вновь позвала его за собой и вручила корзинку с яблоками, а также широкое блюдо с гренками, сама же понесла следом вазочку с вареньем и вареные яйца. Последним на стол была водружена фарфоровая миска, закрытая такой же крышкой, подняв которую, когда все, в том числе, Цицерон, также не спешивший покинуть их компанию, расселись за столом, Поля торжественно продемонстрировала Максиму Евгеньевичу свое главное на сегодня блюдо: - Карамельная каша!.. Правда, молоко у вас прокисло, так что сварить её пришлось на воде, но крупу я обжарила на масле с сахаром и корицей, так что должно быть все равно вкусно. А вот там у нас гренки в вине – и варенье к ним. Варёные яйца… Всё, что успела. Надеюсь, понравится. - А я не надеюсь, я в этом попросту уверен! – ответил Макс, окидывая взглядом получившийся у них стол, и с удовольствием принюхиваясь к аромату, долетавшему до него вместе с паром из приоткрытой миски. – Из ваших рук – хоть яд, мадемуазель! – усмехнулся он, когда Полина, взяв у него тарелку, через мгновение протянула её обратно, наполненную золотистой, пахнувшей карамелью и пряностями, пшенной кашей. – Мм, да это просто бесподобно вкусно! Послушайте, да есть ли на этом свете вообще что-нибудь, чего вы не умеете, душа моя? Оставаться ему полезной, избавляя от лишних забот и хлопот – это чуть ли не всё, о чём Полина мечтала последнее время. А если еще и получала при этом в награду слова благодарности или даже просто одобрительную улыбку, сердце и вовсе трепетало от восторга. Совершенно глупого, лишенного всякого смысла, как не уставала напоминать себе Поля, из последних сил пытаясь обуздать чувства и уж точно всерьез не влюбиться в Максима Евгеньевича, который, как назло, умудрялся нравиться ей все сильнее, даже если делал при этом то, что её обычно в мужчинах более всего бесило. Как сейчас, когда его комплимент вновь прозвучал слишком иронично и двусмысленно, чтобы воспринять его всерьез, а она все равно аж порозовела от удовольствия, опуская взгляд и пряча за чашкой чая смущенную улыбку. Словно дурочка какая-то… - Да я много чего не умею, Максим Евгеньевич! – едва совладав с собой, Поля опустила чашку на стол, твердо решив увести их разговор в более безопасное русло и одновременно отвлечь шефа от своей собственной персоны. – Например, притворяться или обманывать. Должно быть, ощутив эту неожиданную перемену тона, Черкасов также сразу отвлекся от еды и посмотрел на неё вопросительно и с недоумением. Между тем, сама Полина, ощутив, как под столом что-то мягкое вдруг прикоснулось к её ноге, слегка вздрогнула и обратилась взглядом к источнику беспокойства, тотчас с облегчением заметив, что это всего-навсего Цицерон. Неслышно покинув свое место, он стоял на задних лапах, опираясь одной из передних на край её стула, а другой – деликатно трогал её а колено, выпрашивая себе какое-нибудь лакомство. - Я гляжу, ты тот еще наглец! – усмехнулась девушка, отламывая вилкой небольшой кусочек вареного яйца и протягивая коту. Но после, мгновенно посерьёзнев, опять сразу перевела взгляд на его хозяина: - А вы, Максим Евгеньевич, как к притворству относитесь? - Смотря, в каких целях, - ответил он, чуть пожимая плечами и все еще не понимая, к чему она клонит. – Но в целом, конечно, не очень хорошо. - Ну а тогда, может, уже и объясните, наконец, отчего это в скором времени мне, судя по всему, придется искать себе новую работу? - А чем вас, собственно, не устраивает нынешняя? Грамотный и старательный помощник в наше время на вес золота, а вы – несомненно, лучший секретарь из тех, кого мне доводилось встречать… - И хотела бы оставаться им далее, – спокойным тоном, будто вовсе сейчас и не похвала прозвучала в ее адрес, перебила его Полина. Затем сложила салфетку возле тарелки, расправила видимую только ей морщинку на скатерти и столь же спокойно продолжила: - Приятно знать, что вы всё-таки цените мои профессиональные качества, Максим Евгеньевич. Потому что последние три дня мне приходилось быть кем угодно, только не вашим секретарём. Вначале привратником, который без конца вынужден отражать натиск ваших разгневанных клиентов, потом – этаким Пинкертоном, разыскивающим вас по всему городу, а теперь, вот, еще и нянькой по совместительству с поварихой! Полагаете, это справедливо? - Конечно же, нет, - ответил Черкасов не менее спокойно, не сводя при этом пристального взгляда с её лица, на котором вдруг вновь отчетливо проглянуло то выражение занудливой нравоучительности, которое он так не любил – а, главное, и не очень понимал, откуда оно взялось в арсенале у столь молодой и симпатичной барышни, как Полина. – Однако если уж говорить о справедливости, то ради неё же, следует отметить, что сам-то я лично вас ни об одном из этих превращений не просил! И уж тем более к ним не принуждал. Так что не знаю, почему обязан перед вами объясняться… впрочем, если уж очень настаиваете и до сих пор не догадались сами… Отбросив в сторону салфетку уже с нескрываемым раздражением, Максим встал из-за стола и отошел к окну, откуда затем, не оборачиваясь, проговорил: - Я решил оставить адвокатскую практику. Да и юриспруденцию в целом. Понял, что это не моё. Так что в контору больше не вернусь… Вам же напишу самые лучшие рекомендации, поэтому проблем с грядущим трудоустройством, думаю, не будет. И, да. Что касается жалования. Выплачу его сегодня же – за текущий месяц и за два последующих. В качестве извинений за внезапность и возможно нарушенные планы. Надеюсь, так будет справедливо? Не выдержав его взгляд, Полина потупилась, молча выслушивая несущиеся в ее адрес упреки и мысленно соглашаясь почти с каждым из них, брошенных столь непривычным из этих уст холодным и чужим тоном. Всё верно. Он ни о чём ее не просил. И она действительно затеяла все это сама, да что там, попросту навязала свою заботу и помощь! Лишь потому, что отчего-то вообразила то, чего не было, нет и никогда не может быть в принципе… Тяжело вздохнув, Полина еще ниже опустила голову, окончательно сникнув и готовясь признать правоту Максима Евгеньевича теперь уже и на словах, да вдруг прямо так и замерла, вновь вскидывая на него глаза. - Что-что?!.. – переспросила она – и аж головой замотала, уверенная: подобное могло ей только почудиться. – Что вы решили? - Написать вам хорошие рекомендации, – холодно повторил Черкасов, прекрасно понимая, что спрашивает она совсем о другом. Именно это особенно поразило Полю, заставив ее тут же забыть свои переживания и снова вспыхнуть: - Да как вы вообще до такого додумались?! – воскликнула она с возмущением. – У вас на данный момент не завершены еще целых четыре дела! Что, просто вот так возьмете, и бросите их? Но это же как минимум непорядочно. Эгоистично! Люди на вас надеются, а вы! Уму непостижимо! - Послушайте, ну это уж слишком! – не выдержав, не менее возмущенно проговорил Макс, поворачиваясь в ее сторону. – Вы забываетесь. Не смейте разговаривать со мной в подобном тоне. - А то что, милостивый государь?! Что вы мне сделаете? Откажете в месте без рекомендательного письма? Или выгоните вон из своей красивой квартиры? Не утруждайтесь, я и сама как раз собиралась уйти! И всего остального мне от вас тоже не надо, как-нибудь обойдусь! Вскочив со стула так резко, что его изогнутые ножки жалобно заскрежетали по паркету, не оборачиваясь, и не говоря больше ни слова, Поля ринулась в прихожую, едва не наступив при этом на кота, которому пришлось явить все свое звериное проворство, чтобы увернуться из-под её ног. И каждый шаг, сопровождаемый стуком каблучков, выражал всё испытываемое ею негодование. Тем не менее, где-то на середине пути она всё-таки остановилась. А затем развернулась и столь же стремительно ворвалась обратно в столовую. Завидев её перед собой вновь, Черкасов сморщился, как от зубной боли, но Полина твердо решила, что выскажется сегодня до конца. - Я ведь, думала вы заболели или, не дай бог, приключилось что-то еще более ужасное! Ведь вы сам не свой были все эти последние дни… Только, оказывается, вот оно, в чем дело? Вам просто стало скучно! А я-то, глупая, ещё восхищалась вами и тем, как вы полностью отдаётесь работе. Искренне верила, что всё это не из честолюбия и тщеславия, а только лишь от искреннего желания помогать оказавшимся в беде людям. И зря! Потому что на самом деле вы и есть лишь избалованный маменькин сынок, мальчишка, которому прискучила очередная игра. И поэтому он просто решил бросить, наплевав на тех, кто также принимает в ней участие. Только это ведь уже настоящая жизнь, Максим Евгеньевич! Играть в ней чужими судьбами – низко и подло! – прибавила она, окинув его с головы до ног еще одним, полным горького разочарования взглядом. - Да что вы обо мне знаете, чтобы так рассуждать? Что понимаете во мне, кроме того, что видите снаружи?! Преодолев в несколько шагов разделявшее их расстояние, Макс подскочил к ней, явно не ожидавшей такого маневра и даже как-то съежившейся – словно от страха, что её ударят, вплотную. Заметив это, он, впрочем, сразу же и сбавил пыл, решив, что, действительно, несколько переборщил с эмоциями. Однако унять их вот так сразу и полностью было выше его сил. - Но, что ж, наверное, так даже лучше. Удобнее для всех. И в первую очередь для вас, не правда ли? Зачем утруждаться и во что-то там вникать, если всегда наготове есть привычный набор штампов? «Избалованный мальчишка», «маменькин сынок»… как там еще вы меня называли? И в чем еще изволили обвинить? - Ни в чём! – шёпотом выдохнула Полина и вдруг почувствовала, как по щеке сбежала слезинка. «Предательница!» - подумала она – то ли про неё, то ли про саму себя, сжимая задрожавшие тут же, следом, губы, чтобы не разреветься в голос. Плакать хотелось не только от обиды, но и от стыда. - Ни в чём я вас не виню, Максим Евгеньевич! Я просто очень за вас испугалась! Особенно, когда вошла и увидела, как вы лежите там без движения, и… - вновь на мгновение ощутив сковавший ее тогда неподдельный страх, Поля вздрогнула, запнулась и умолкла совсем, продолжая тихонько и по по-детски жалостливо шмыгать носом. Черкасов, на которого она теперь боялась даже взглянуть, тоже молчал. Так прошла еще минута, показавшаяся бесконечной, а потом Поля услышала, как шеф вдруг тоже будто бы едва слышно всхлипнул. Вообразить, что Максим Евгеньевич внезапно зальётся перед нею слезами было бы слишком даже в её нынешнем состоянии. Поэтому, наконец, отважившись робко поднять глаза, она ожидала увидеть на его губах скорее обычную, чуть ироническую усмешку… Он действительно улыбался. Но при этом смотрел на неё так, что дыхание у Поли немедленно вновь перехватило, а сердце в груди забилось быстрее. Только теперь уже от волнения. И еще – от какого-то смутного, необъяснимого словами предчувствия. - Мне лучше уйти, - тем не менее, прошептала она в смятении, опуская ресницы. - Лучше – для кого? – тихо переспросил Макс, уголки губ которого в этот момент опять слегка дрогнули. – Для меня? Сомневаюсь. Как видите, без вас я не очень-то и справляюсь… Странно, да? – растерянно проговорил он, не в силах опомниться от наваждения, полностью овладевшего им в эти последние минуты и заставившего вдруг коренным образом перемениться настроение – от обиды и раздражения до абсолютно дурацкого и необъяснимого ощущения радости. А все лишь потому, что одна донельзя смущенная барышня, которую он вначале напугал, а затем и вовсе, почти довел до истерики, сейчас фактически призналась, что он, тем не менее, дорог ей настолько, чтобы подобным образом о нём тревожиться… - Послушайте, я не должен был… вернее, я, наверное, вообще всё сказал и сделал не так, как должен… Но иногда я, право, просто не знаю, как мне с вами быть! Вы такая строгая, правильная, а я… попросту вас недостоин. - Какая чепуха! – воскликнула Полина, чья голова все еще отказывалась воспринимать только что услышанное как романтическое признание, а беспорядочно мечущиеся в ней мысли просто не поспевали за теми словами, которые срывались с губ сами по себе. – Вы, самый лучший из всех, кого я знаю… «Самый красивый!» - сладко сжимаясь, тут же напомнило рассудку сердце. Но этого Полина, конечно, вслух все-таки не произнесла. - Самый умный, самый… - Тише! – качнув головой, Черкасов чуть нахмурил брови и осторожно приложил к её губам указательный палец. – А то я ведь могу и в самом деле в это поверить… Затем убрал руку от ее лица, отступил на шаг и вновь усмехнулся. - Значит, всерьёз полагаете, что все, что я делаю, как минимум – не бессмысленно? Приятно знать. Хотелось бы только однажды понять, откуда у вас такая вера? Невинный жест Максима Евгеньевича заставил Полю в очередной раз растеряться перед целым фейерверком порожденных им эмоций. При этом некоторые оказались настолько интимны, что неловко признаться в них было даже себе... Слегка коснувшись ладонью своего лба, что, по внутреннему ощущению, должен был сейчас просто пылать – но нет, к счастью, ничего такого, она в смятении попыталась прогнать их, неуместные, прочь и продолжила говорить только тогда, когда снова ощутила под ногами в прямом и переносном смысле твердую почву. - Это не вера, это уверенность! Ведь вы не просто выигрываете эти дела, вы справедливость восстанавливаете! Хоть ту историю с немцем-кондитером вспомните, хоть нынешнее дело Саларьевых. И ни там, ни здесь вы не побоялись пойти ради праведной цели против мнения целой толпы! - А толку от этой справедливости, если в процессе её восстановления погибла репутация сразу двух женщин, вполне возможно, что и безвозвратно? – спросил Макс, верно, впервые решившись сформулировать и высказать вслух вопрос, бесплодные поиски ответа на который сводили его с ума все эти дни. – В чём смысл, если эта поганая история теперь у всех на устах? - Да хотя бы в том, что такие скоты, как этот Саларьев, прежде никогда и никого не боялись – посмеет разве женщина после о подобном кому-нибудь рассказать, и пользовались безнаказанно своим положением, продолжая творить свои гнусности, теперь будут хотя бы остерегаться разоблачения… я ведь знаю, о чём говорю, Максим Евгеньевич! Мой отчим – он тоже из таких. Не прошло и недели после маминых похорон, когда он заявился домой пьяным и попытался… - запнувшись, Полина крепко сжала губы – даже теперь, спустя столько времени, её по-настоящему тошнило от одного лишь воспоминания об этой минуте. – Но я хотя бы смогла за себя постоять. Ударила его со всего размаху первым, что подвернулось под руку, вырвалась и убежала в свою комнату. Где после еще несколько часов тряслась от ужаса и омерзения, подперев комодом дверь и гадая, не вздумается ли ему её сломать… Но он, видимо, был уже слишком пьян, так что вскоре попросту захрапел в гостиной. А я, собрав кое-какие пожитки, сбежала из дому через окно. Так что, можно сказать, повезло, легко отделалась. Горько усмехнувшись, Полина вздохнула и взглянула на Черкасова, который за то время, пока она говорила, кажется, ни разу даже не шелохнулся. - Господи, я даже и представить себе не мог… - только и сумел выговорить он в ответ. И умолк, не зная, что прибавить еще. - Разумеется. Ведь я никому об этом прежде и не рассказывала, даже Нюре. Стыдно было и страшно. Зато теперь говорю, смело и без боязни! Благодаря вам, Максим Евгеньевич… Так что не смейте, пожалуйста, больше рассуждать о том, в чём ничегошеньки не понимаете, ясно? Последнее прозвучало уже с той же привычной, чуть ворчливой интонацией, которой его обыкновенно отчитывали за беспорядок на рабочем столе или плохо проветренный от табачного дыма кабинет. Отчего Черкасов как-то сразу догадался, что сеанс откровений – во всяком случае, на сегодня, окончен. И настаивать на его продолжении бессмысленно, хотя вопросов возникло теперь даже больше, чем раньше. И прежде всего, как же все-таки Полине удалось не просто выжить, в этом городе, по правде сказать, не слишком-то милосердном к подобным беглянкам, но еще и достичь всего, что она имеет теперь. Но… как уже было сказано, задать его прямо теперь было неловко. Поэтому оставалось лишь смириться и ждать следующего шанса. А в том, что он еще обязательно представится, Макс теперь уже практически не сомневался. И это было весьма приятное ощущение.
полная версия страницы