Форум » Постскриптум » Богемская рапсодия » Ответить
Богемская рапсодия
Олег Закревский: Время - осень 1921 года Место - Прага, Чехия. Участники - Светлана Ланская, Олег Закревский
Ответов - 77, стр:
1 2 3 4 All
Олег Закревский: Скорый поезд до Праги уже довольно давно отъехал от Центрального вокзала Берлина и теперь мягко покачивался на рельсах, периодически отплевываясь от навязчивой дорожной пыли клубами белого пара, вырывающимися из-под колес, и набирая скорость, когда дверцы одного из купе первого класса тихо раздвинулись, впуская из прохода вагона в свой никелировано-бархатный уют молодого, лет двадцати с небольшим человека в строгом английском костюме, меж тем, сидящем на своем обладателе с той самой непринужденной элегантностью, что выдает либо давнюю привычку к ношению подобной одежды, либо врожденную породу. Впрочем, учитывая возраст вошедшего, говорить приходилось, скорее, именно о последнем. Учтивым кивком приветствовав свою единственную на сей момент попутчицу, молодой человек опустился на противоположное сиденье и, устроившись у окна, а после перебросившись с нею несколькими приличествующими случаю фразами на немецком, некоторое время просто рассматривал сменяющиеся за стеклом виды небольших, похожих на пряничные своей нарядной ухоженностью германских деревушек и придорожных посадок с уже довольно отчетливыми вкраплениями желтого цвета, особенно приметными на фоне пронзительной синевы позднего сентябрьского неба. После, укачанный мерным постукиванием колес, ненадолго задремал, а когда проснулся от легкого толчка на каком-то из поворотов, извлек из внутреннего кармана пиджака карандаш и небольшой сборник «сrosswords», новомодного интеллектуального развлечения, страсть к угадыванию которых за последнее десятилетие охватила, считай, весь мир. Дама напротив, как вскоре выяснилось, тоже явно была не из числа особ, склонных демонстрировать повышенную общительность. И все то время, пока Олег Закревский, а именно так звали молодого любителя английских головоломок, занимался своими делами, она тоже молчала. Либо точно так же, как он сам, глядя в окно, либо склоняясь к книге. Пару раз они, правда, ненароком сталкивались взглядами, и тогда на долю Закревского выпадала одна из тех мягких, чуть застенчивых улыбок, которые, как он уже успел заметить, были свойственны его молчаливой попутчице, и которую он немедленно же ей и возвращал. Была она, к слову сказать, не слишком юной, однако, как это часто принято выражаться – «со следами былой красоты». Впрочем, о том, что ее красота была – да уже сплыла, конечно, говорить все же было еще слишком рано. Но уже достаточно вовремя, чтобы полностью исключить вероятность необременительного дорожного флирта – извечного развлечения молодежи. Потому, верно, и протекала столь спокойно и можно сказать размеренно почти вся их поездка. Тем не менее, на исходе третьего часа пути Олегу все же случилось первому нарушить их несколько затянувшееся, хотя и такое уютное молчание. - Простите, мадам, - на сей раз он заговорил с нею по-французски, знал этот язык гораздо лучше и еще был почему-то совершенно уверен, что она сможет его понять и ответить. – Неловко отвлекать Вас этим, однако, может быть, подскажете верный ответ? Ломаю голову битый час и никак не могу вспомнить… да по правде, и не знаю, - усмехнулся он и быстро пожал плечами, отчего сразу стал смотреться совсем мальчишкой, зачем-то нацепившим отцовский пиджак. – «Энергичный танец, распространённый в XV и начале XVI века в Бургундии» – вот и скажите на милость, что это может быть такое? Есть две буквы «о» - вторая и предпоследняя. На Вас вся надежда!
Светлана Ланская: Светлана Юрьевна возвращалась домой – точнее сказать – в Прагу, ведь несмотря на то, что они с мужем уже несколько лет как обосновались в этом городе в уютной квартирке недалеко от Вацлавской площади, своим домом они по-прежнему считали Петербург, покинутый и теперь уже потерянный для них навсегда. Неделю назад Жану пришлось ехать по делам в Берлин и его жена вызвалась сопровождать его. Во-первых, чтобы не скучать одной без него. А во-вторых, это был повод навестить старую тетушку, которая давно звала к себе Лану. Правда, уже к концу нынешней недели, женщина начала жалеть, что решилась ехать с мужем. Он был целыми днями занят, старушка-тетка невыносимо жаловалась на все на свете – от погоды до несносного урчания соседского кота, которого зачем-то постоянно заманивала к себе в квартиру и поила молоком, а Берлин Светлане Юрьевне вовсе и не нравился, и она решилась ехать назад. Тем более что в среду было назначено собрание благотворительного общества, в котором она состояла и которое не могла пропустить. Жан проводил ее до вокзала, но до отправления поезда не остался, простившись с женой до будущей пятницы и пожелав ей доброго пути. Проводник помог Светлане Юрьевне разместиться, разложил ее вещи и пообещал лично напомнить мадам об обеде. В течении первых двадцати минут в вагоне первого класса у Светланы Юрьевны попутчиков не было и она уже начала надеяться, что до самой Праги ее одинокое путешествие никем не будет нарушено. Но вскоре дверь вагона открылась и молодой человек, извиняясь, но не сожалея, прошел внутрь купе, расположившись напротив нее. Впрочем, надо отметить, к радости Светланы Юрьевны, он не был из числа той назойливой публики, которая встречается в поездах, и так и норовит рассказать всю историю своей жизни и жизни собственной фамилии, начиная со времен Великого Потопа. Присутствие его также не казалось и навязчивым, когда вынужденное молчание просто звенит от желания быть нарушенным, и вскоре мадам Ланская уже и перестала ощущать, будто рядом с ней есть посторонний. И лишь время от времени, поднимая глаза от страниц книги и случайно встречаясь взглядом со своим попутчиком, Светлана Юрьевна робко улыбалась, словно бы извиняясь за то, что уже и позабыла о нем. В какой-то момент она заметила, что молодой человек спит. Но пользоваться этой ситуацией, чтобы изучить его облик и попробовать угадать, кто он и что здесь делает, она не стала. Ей это было не интересно. Когда она вновь взглянула на него спустя еще какое-то время, юноша бодрствовал и разгадывал кроссворд. И все же, тишина между ними была нарушена - вначале робким покашливанием, словно бы он не был уверен, не дрогнет ли голос, когда он заговорит. Светлана Юрьевна неторопливо закрыла книгу, заложив между страниц серебряную закладку – подарок мужа к Рождеству, и чуть прищурившись, несколько иронично взглянула на молодого человека. - Полагаете, что этот танец мне может быть знаком? – отозвалась женщина и тут же, заметив, что молодой человек явно смутился оттого, что невольно дал повод думать ей будто бы смеет тем самым намекать на ее возраст, махнула рукой и улыбнулась, - Да будет вам! Возможно, это «tourdion». Хотя, я вовсе и не знаток бургундских танцев Средних веков.
Олег Закревский: - И в мыслях ничего подобного не было! – вновь вскидывая на нее удивленный взгляд, совершенно честно проговорил Закревский. Похоже, помимо приятной улыбки, в арсенале мадам имеется еще и до блеска отточенный сарказм. Только вот с чего бы это она вдруг решила пустить его в ход? – В любом случае – прошу прощения, если невольно обидел… Кстати, а ведь, это действительно, «турдион», подходит. Браво! – неопределенно поведя бровью, она усмехнулась в ответ и вновь углубилась в чтение, словно желая показать, что продолжать этот разговор желания не имеет. В то время как сам Олег, почему-то чувствуя себя немного задетым подобным равнодушием, хоть и пытался еще некоторое время делать вид, что также бесконечно увлечен своим занятием, вскоре начал терять к нему интерес. Тем более что и загаданные там слова все сплошь были какие-то странные, вроде этого самого идиотского бургундского танца. Можно было бы, конечно, вновь попытаться обратиться за помощью к попутчице-эрудитке, однако заговорить с ней вновь Олег как-то не решался, мало ли? Вдруг, еще что-нибудь поймет не так, как следует? Отбросив кроссворд, он опять принялся бездумно пялиться в окно, и вновь позволил себе обернуться в сторону соседки лишь тогда, когда от вынужденной позы уже стала затекать шея, не без удовольствия замечая, что она, кажется, задремала. А потому можно чувствовать себя немного свободнее. Олег и сам не мог объяснить себе, отчего чувствует рядом с нею эту непонятную скованность, но факт оставался фактом. И потому, должно быть, взглянув на часы, он мысленно с облегчением вздохнул, когда понял, что быть наедине им осталось, в общем-то, совсем недолго. Если верить расписанию, поезд будет в Праге уже через сорок минут. «Наверное, следует разбудить ее, впрочем, не прямо теперь, через четверть часа» - подумал Закревский и вновь откинулся на спинку сиденья, устраиваясь поудобнее и уже в открытую рассматривая лицо спящей напротив женщины. Впервые за все время их совместного путешествия у него появилась такая возможность, которой Олег бесстыдно – и главное, безнаказанно не преминул немедленно же и воспользоваться. Однако со всей жестокостью молодости замечая про себя и едва заметно «поплывший» овал лица, и устало опущенные уголки ее губ, и сеть мельчайших морщинок под глазами, он, тем не менее, отдавал должное и ее красоте – тонкой и какой-то… грустной. Более точное определение подобрать было сложно. И еще она чем-то отдаленно напоминала Олегу женщин с полотен Густава Климта… - Прибываем в Прагу, дамы и господа! – от этой реплики проводника, надо сказать, довольно внезапно явившего свой лик в приоткрытую дверь их купе, попутчица Закревского встрепенулась и открыла глаза. Немного растерянно осмотревшись, она затем вновь сфокусировала на нем свой взгляд. – Вы уснули, а я не хотел Вас тревожить, поезд ведь все равно не уедет дальше конечной станции, - улыбнулся он, отвечая на вопрос, написанный в ее удивительно ярких синих глазах. На подходах к вокзалу состав значительно замедлился, и вот уже на перроне стали заметны первые встречающие пассажиров берлинского экспресса. Вытягивая шеи, они брели, всматриваясь в окна проходящих мимо вагонов, высматривая своих родных и близких. Кто-то улыбался, кто-то махал рукой – обычная вокзальная суета. Олег наблюдал за всем этим без интереса – его в Праге встречать было некому, но с известной долей любопытства он ожидал теперь, кто же встретит ее? Наверное, взрослые дети или, может, кто-то из слуг? Когда поезд, наконец, окончательно остановился, мягко дернувшись напоследок, Закревский, поднявшись со своего места, опустил с верхней полки багаж своей попутчицы и, не обращая внимания на ее уверения, что это совершенно лишнее, понес его к выходу. - Давайте будем считать, это моей маленькой благодарностью за Вашу помощь при отгадывании кроссворда, - проговорил он, передавая чемодан женщины в руки одному из многочисленных ожидающих у вагона носильщиков – как ни странно, ее так никто и не встретил. – Ну вот, а дальше Вы справитесь и без меня. Всего наилучшего! – приподнимая шляпу, Закревский слегка склонил голову, улыбнулся ей на прощание и, было, пошел прочь. Но потом вдруг резко остановился, вновь медленно оборачиваясь ко все еще стоящей на прежнем месте, что-то втолковывая по-чешски носильщику, бывшей попутчице. - Мадам, не сочтите за бестактность, но мне нужно знать. Это, должно быть, ошибка памяти, но мне кажется, я вспомнил… скажите, Вы никогда прежде не жили в России?
Светлана Ланская: Убаюканной мерным покачиванием вагона, Светлане Юрьевне являлась путаная картина сменяющихся образов. Ей уже давно перестали сниться нормальные сны – если ко снам вообще возможно применять слово «нормальные». Но за последние годы в ночных и дневных грезах Ланы постоянные фантасмагорические видения стали ей невыносимы. Ей казалось, что она никогда теперь не сможет отдохнуть нормально. Потому даже просила доктора выписывать ей снотворное, надеясь, что под воздействием лекарств, в несколько искусственном сне, ее меньше будут одолевать мучительные видения. Ничуть, а даже, скорее – совершенно наоборот. Сейчас ей снилось тоже что-то неправдоподобное, но довлеющее своей реальность. И ворвавшийся в ее сновидение голос кондуктора был для Ланы настоящим спасением. Как и положено человеку задремавшему, женщина не сразу осознала, что вернулась в мир реальный, а потому и на попутчика своего смотрела несколько оценивающе, размышляя – из сна ли он или же взаправдашний. С немецкой пунктуальностью поезд прибыл на Центральный вокзал Праги. Молодой человек настоял на том, чтобы помочь Светлане вынести ее вещи и она, попротестовав для виду, с благодарностью приняла его помощь. Простившись с ним, Лана тут же про него забыла, обращаясь к носильщику. Ее тоже никто не встречал, да и некому было. - С этой коробкой будьте осторожнее, пожалуйста, - уже собираясь следовать за носильщиком к выходу с вокзала, Светлана Юрьевна остановилась, услышав оклик своего бывшего попутчика. Обернувшись, она пристально поглядела на него, чуть прищурившись и пытаясь отгадать значение его слов. Сколько раз за эти годы случалось слышать это: «Вы из России? А помните Н*? Вы знаете, что Г* убит? Вы раньше бывали в Т*?». Но, как правило, так говорили люди ее возраста, заметившие в словах, в случайной фразе, в интонациях что-то родное. А этот мальчик, что стоял чуть вдалеке, никак не мог ее знать, и ничем она себя перед ним не обнаружила, как ей казалось. Она-то его точно не помнила. - Жила, но… с чего Вы решили, что можете меня знать?
Олег Закревский: - А я Вас и не знал! – Закревский отрицательно покачал головой и к напряженному вниманию во взгляде его собеседницы, с которым та, должно быть, пыталась разобраться, кто перед нею, вновь прибавился проблеск иронии. – Вернее, не так: знал, но не совсем я… Черт! Я Вас, наверное, совсем запутал! Она вежливо кивнула и поощряющее улыбнулась, чуть приподнимая брови, словно бы предлагая продолжать, не смущаться, но было поздно. Олег уже успел почувствовать себя совершеннейшим идиотом. Им же, скорее всего, и выглядел со стороны. Потому, осознавая, что первое впечатление уже не спасти, глубоко вздохнул и рассмеялся: - Простите, сударыня, я так неловок! – заговорив на родном языке, будто бы даже и дышать стало легче, хотя и иностранная речь всегда давалась ему достаточно легко, с чего бы, в противном случае, было идти учиться на лингвиста… - Но это от внезапности осознания, если так можно выразиться… - Varování! Dejte si pozor!* – еще один носильщик, стремительно пронесся мимо них по перрону, громыхая полной тележкой разного размера и формы коробов, громко выкрикивая слова, вроде бы чем-то и напоминающие русские, но имеющие, будто нарочно, чтобы запутать, совершенно иное, чем слышалось, значение, показались Олегу забавными. Отвлекаясь от основной темы разговора, а может, заведомо, желая еще немного поинтриговать собеседницу, он вновь улыбнулся и, кивнув в сторону удаляющейся фигуры, заметил: - Какой странный язык... Есть такая байка, что когда Бог раздавал славянам их языки, чех, боясь, чтобы его не обделили, подслушивал в кустах, и в результате, все понял наоборот… Простите еще раз, я вечно отвлекаюсь по пустякам, - смущенно добавил Закревский, замечая, что его дама, кажется, начинает терять терпение. - Так вот. Меня Вы вряд ли помните, я тогда был совсем ребенком. Зато моих родителей, может быть, припомните гораздо с большей вероятностью. Ольга Федоровна и Павел Дмитриевич Закревские. Лет пятнадцать тому назад, отец тогда поступил на один курс с Вашим мужем в Академию Генштаба. Вы ведь супруга полковника Ланского, Ивана Игнатьевича, не так ли? _________________________________ * - Внимание! Осторожно!
Светлана Ланская: - Вот как? – несколько рассеянно и торопливо произнесла женщина, когда Закревский зачем-то вдруг стал посвящать ее в историю языкознания. Заметив ее нетерпение, он поспешил исправиться и, наконец, перешел к сути своего пояснения. И теперь уже Лана уже не могла сдержать удивления: - Вот как?! – моментально оживившись, она вновь внимательно вгляделась в лицо юноши. Перед глазами тут же предстало лицо маленького белокурого мальчика, который иногда появлялся в гостиной дома Закревских, чтобы приветствовать гостей своих родителей. Кажется, однажды, на Рождественском обеде, он даже читал им какое-то стихотворение. Да-да, теперь Светлана Юрьевна определенно начинала его узнавать. Конечно, больше похож на отца, чем на мать, с которой Лана была ближе знакома. Но, без сомнения, это он. Боже… и как же его зовут?! - Совершенно удивительно! Я бы и вправду Вас не узнала, господин Закревский, - используя это официальное обращение, благо фамилию он подсказал ей сам, Лана виновато улыбнулась собеседнику, - Но ваша детская память оказалась значительно крепче моей взрослой. Действительно, Иван Игнатьевич Ланской – мой муж. Правда, не полковник – генерал. Да и не генерал больше… А вы здесь живете? Или, быть может, приехали к родителям? Тут-то и выяснилось, родители его умерли. Как и многие другие, но тем ужаснее казалось свершившееся. Светлана Юрьевна выразила свои запоздалые, но от того не менее искренние соболезнования. К сожалению, она тоже уже прекрасно знала, что такое терять близких, таких дорогих тебе. Сам же Закревский, как оказалось, приехал в Прагу по делам студенческим, по рекомендации своего профессора, который предложил ему посетить библиотеку при Пражском университете. Еще несколько общих фраз, и они вдвоем направились к выходу. У дверей вокзала мадам Ланскую терпеливо поджидал носильщик, который успел не только донести ее вещи, но поймать для нее такси, в которое даже уже загрузил ее багаж. И теперь стоял рядом с автомобилем, улыбаясь той улыбкой, за которую полагается двойное вознаграждение. Лана открыла сумочку, извлекла пару монет и вручила их услужливому чеху. Тот поспешил удалиться, а сама она повернулась к Закревскому, протягивая руку для прощания. И вдруг неожиданно для себя решила его не отпускать, поддаваясь некому сантиментальному порыву. - Скажите, а далеко ли Вы отсюда остановились? И, может быть, я могла бы подвезти Вас? Соглашайтесь же, мне это вовсе будет не трудно.
Олег Закревский: - Генералы бывшими не бывают. Это не я придумал, это мой отец однажды сказал. Летом восемнадцатого, когда за ним пришли из ЧК. Ответил именно так, когда кто-то из них спросил его, открывшего входную дверь, здесь ли живет «бывший генерал Закревский»… - откликнулся Олег в ответ на слова госпожи Ланской, касающиеся нынешнего положения ее супруга, а потом, после секундной паузы, добавил уже чуть тише. – Это был последний раз, когда мы с мамой видели его живым. Сама же она умерла от тифа, через полтора года, по дороге в Крым. Мгновенно изменившись в лице, с выражением сострадания и жалости, его собеседница тотчас принялась извиняться и сочувствовать. Спокойно выслушав ее и сдержанно поблагодарив, Закревский отрицательно качнул головой и невесело усмехнулся: - Ничего, как видите, я уже вполне научился с этим жить. Что поделаешь, такова насущная реальность наших дней и изменить ее мы не властны. Но я рад, что хотя бы Вам с уважаемым Иваном Игнатьевичем удалось относительно благополучно избежать этой мясорубки… К слову, кажется, мы остались здесь последними из пассажиров берлинского экспресса, - он огляделся по сторонам и протянул госпоже Ланской руку. – Позволите проводить Вас до стоянки такси? Она позволила. И, пока медленно шли сперва по перрону, а затем через здание Главного вокзала, который еще совсем недавно носил имя императора Франца-Иосифа, а теперь, в соответствии с духом царящих вокруг перемен, был переименован в честь американского президента, между ними протекал род столь же неторопливой и ничего не означающей беседы, в ходе которой Олег успел узнать, что госпожа Ланская постоянно живет в Праге уже несколько лет, а в Берлине просто гостила у родственницы. Там же, по служебным делам, находится теперь ее муж. Конечной цели своей маленькой прогулки они, впрочем, так и не достигли. У дверей центрального выхода Светлану Юрьевну окликнул нанятый ею ранее носильщик. Как оказалось, он уже нашел для нее такси. Выждав, пока та вознаградит его усердие чуть в стороне – из соображений такта, Закревский вновь подошел поближе и, принимая руку женщины, затянутую в бежевую лайковую перчатку, склонился к ее запястью, исполненным несколько старомодной по нынешним временам учтивости жестом. - Что ж, прощайте, сударыня. Рад был столь внезапной и приятной встрече. Желаю всего наилучшего, - и повернулся, чтобы уйти, но тут внезапно был остановлен ее вопросом и последовавшим дальше неожиданным предложением. - Да пока, собственно, нигде! – Олег вновь взглянул на нее и беззаботно вскинул брови. – Говорю же, в Праге я впервые в жизни и города совершенно не знаю. Поэтому буду только признателен за подобную любезность с Вашей стороны. В особенности, если еще сможете мне при этом порекомендовать какой-нибудь приличный пансион или отель – не слишком роскошный, разумеется. Я ведь пока тоже всего лишь простой студент, - добавил он, пожимая плечами в ответ на понимающую улыбку Светланы Юрьевны. А улыбалась она, к слову, очаровательно.
Светлана Ланская: - Думаю, что я действительно смогу помочь. Конечно, если вас не смутит компания пожилой леди, - чуть подвинувшись в сторону, Лана дала место Закревскому, после чего назвала адрес водителю, - И еще, если за неделю моего отсутствия в Праге ничего не переменилось. Когда я уезжала, одна наша с мужем знакомая, пани Зеленкова, искала квартиранта. После смерти сына она живет одна и готова сдавать две лишних комнаты. Дом, в котором находилась нужная им квартира, был расположен на маленькой зеленой улочке, недалеко от Вацлавской площади. Таксист довез их туда меньше, чем за десять минут, но и за это время Светлана Юрьевна успела рассказать Олегу все, что знала о квартире, и тех условиях, на которых хозяйка готова была ее сдавать. С нею мадам Ланская, к слову, познакомилась еще в первый год пребывания в Праге и с тех пор поддерживала теплые отношения. Женщина оказалась дома и бесконечно обрадовалась тому, что сможет оказать услугу ей, приютив такого «pěkný mladý muž».* Тут же начались хлопоты и беспокойства по поводу того, что комнаты не совсем готовы. Впрочем, это было скорее преувеличение, чем правда. В ее доме все дышало порядком и совершенно не ощущалось той затхлой атмосферы, которая часто присутствует в обителях одиноких пожилых людей. Все было светло и уютно. - Что же, а я, пожалуй, пойду, господин Закревский. Таксист меня уже, верно, заждался. Вас же я препоручаю заботам пани Клары и желаю тут хорошо устроиться. Кстати, если вам вдруг что-нибудь понадобится, попросите пани Зеленкову со мною связаться. На всякий случай, я оставлю вам наш адрес. Впрочем, думаю, что мы еще встретимся и без этого. Ведь вас непременно захочет увидеть Жан, когда вернется. Распрощавшись, Лана, наконец, спустилась вниз к ожидавшему ее такси, и уже через пять минут была дома. Странно, но она действительно чувствовала себя уютно и этом доме, и в этом городе, в то время как ее супруг был вечно недоволен Прагой. За несколько лет он так и не смирился с тем, что они покинули Петербург, и с трудом выдерживал эти путаные, узкие улочки, которые то взбегают вверх, то резко спускаются вниз. Ему не нравилась та повседневная суета, которая наполняла город и звучание этого шепелявого языка. А Лана с первых же дней, когда поняла, что дороги назад им уже нет, принялась привыкать – да-да, именно привыкать – к этому городу, постепенно влюбляя себя во все то, что было так противно ее мужу. *Хорошего молодого человека
Олег Закревский: - Светлана Юрьевна, погодите еще минутку, прошу Вас! – воскликнул Олег, глядя поверх головы невысокой пухленькой пани Зеленковой, которая все никак не могла остановиться, расписывая преимущества своей квартиры. И это несмотря на то, что он сразу согласился на все ее условия: место, в самом деле, было замечательное, да и плата, которую она назвала, тоже вполне устраивала. Единственное, что теперь не устраивало Закревского – это то, как быстро и решительно удалилась госпожа Ланская, которая так и отправилась восвояси, никаким образом не отреагировав на его оклик. То ли не расслышала, то ли не захотела расслышать… - Хорошо-хорошо, пани Зеленкова, мне все нравится, и я клянусь, что не стану устраивать шумных сборищ, - обещать последнее было очень легко: действительно, с кем шуметь, если никого здесь не знаешь? Впрочем, теперь-то это уже было не совсем так. Вручив хозяйке плату сразу за две недели вперед, Закревский, наконец, мягко выпроводил ее из своих новых апартаментов под предлогом того, что хотел бы осмотреться, разложить вещи, привести себя в порядок и переодеться с дороги. На самом деле, для того, чтобы выполнить весь этот перечень дел, ему хватило и получаса, а далее, рухнув прямо поверх цветастого покрывала на пружинную кровать, которая тут же, словно батут, его слегка подкинула, Олег на некоторое время задумался, разглядывая затейливую лепнину на высоком потолке. Потом вдруг вновь решительно поднялся на ноги, надел небрежно сброшенный на подлокотник кресла пиджак и вышел прочь из комнаты. В гостиной, через которую неминуемо лежал путь к выходу, навстречу ему было устремилась пани Зеленкова, кажется, весьма вдохновленная тем, что теперь ее одиночество последнего времени, наконец, закончилось и будет, с кем поговорить. Но Олег был вынужден разочаровать ее. Во всяком случае – прямо теперь, когда у него имелась совсем иная цель. Неплохо ориентируясь на местности даже в совершенно незнакомых городах, он довольно быстро нашел названный Светланой Юрьевной адрес. Это, действительно, оказалось недалеко. Поэтому уже совсем скоро Закревский остановился рядом с небольшой увитой диким виноградом оградой, укрывающей от постороннего взгляда расположенный чуть в глубине от тротуара дом под крышей из красной черепицы. Пройдя через уютный парадный и поднявшись затем по лестнице на третий этаж, Олег далеко не сразу решился нажать на медную кнопку электрического звонка. Но, тем не менее, решился. На звук явилась немолодая любезная горничная-чешка, которой Закревский принялся объяснять на всех известных ему языках, что желает видеть госпожу Ланскую. Прямо теперь. Горничная что-то лопотала в ответ по-чешски, но из всего сказанного Олег понял лишь то, что войти ему нельзя. Раздосадованный, он собрался уходить, но тут, видимо, привлеченная шумом, в переднюю выглянула сама хозяйка дома. Она же, быстро разобравшись, в чем дело, объяснила верной привратнице, что все в порядке и молодой человек может войти. Но даже после этого, как показалось Закревскому, горничная, уходя, окинула его подозрительным взглядом. - А здесь очень строго, оказывается, - усмехнулся он, когда их, наконец, оставили вдвоем. – Прямо-таки дворецкий в английском родовом поместье… Собственно, я не совсем в гости… Даже не знаю, как сказать. Просто Вы так поспешно ушли от пани Зеленковой, что я не успел предложить то, что хотел. Правда, потом решил, что это будет некстати. А затем вновь передумал и… Светлана Юрьевна, Вы, верно, сочтете меня крайне навязчивым типом, но я все же осмелюсь пригласить Вас выпить со мною чашку кофе – просто как знак признательности за участие и любезность с Вашей стороны?
Светлана Ланская: - Ступайте, Марта, все хорошо, - Светлана Юрьевна, разбиравшая вещи в своей комнате, услышала настойчивые уверения горничной, что мадам Ланская никого не принимает сегодня. Ей, и в самом деле, видеть никого не хотелось – слишком устала с дороги. Да никто пока и не должен был знать, что она вернулась, так как подруги были уверены, что пробудет Лана в Берлине с мужем до конца его командировки. Поэтому, когда по квартире разлился тихий перезвон, она разумно посчитала, что это может быть или посыльный, или булочник, который принес свежий хлеб к обеду. Однако спор, который Марта затеяла с визитером, удивил ее. Еще больше Лана изумилась, когда выглянула в прихожую и увидела там господина Закревского, о котором и думать уже забыла, довольная тем, что пристроила мальчика в надежные руки. Не думая увидеть его так скоро, она вдруг решила, что у него что-то стряслось, о том же был и ее осторожный вопрос, заданный молодому человеку. Но причина его визита оказалась сколь невинной, столь и неожиданной. - Я даже и не знаю. Признаться, до вашего прихода я собиралась провести весь день дома, - Лана уже сменила дорожный костюм на простое домашнее платье и поэтому смотрела на незваного гостя немного растерянно, а он стоял напротив с таким видом, что отказать ему в этой невинной просьбе было бы просто жестокостью, - Ну хорошо! Только вам придется обождать, пока я соберусь. Проводив Закревского в гостиную, она ушла к себе. Собиралась недолго – ровно столько, сколько требуется женщине, чтобы привести себя в должный вид, но при этом не показывать, насколько ей важно казаться лучше, чем это возможно. Впрочем, Лана никогда не отличалась излишним кокетством, а сегодняшняя ситуация к нему и вовсе не располагала. Объяснив Марте, помогавшей ей с переодеванием, что этот молодой человек - сын их с мужем дальних знакомых, Лана рассказала также и о случайной встрече в поезде. Горничная, которая была весьма сентиментальной натурой и любила разные душещипательные истории, охала и ахала, слушая госпожу. Через четверть часа Лана вновь появилась в гостиной и застала юношу за разглядыванием фотокарточек, расставленных на столике у окна. На большинстве из них были изображены виды Праги и ее окрестностей. - Не слишком удачный снимок, это моя ранняя работа. Я бы ее спрятала, но Жан настаивает, чтобы не убирала. Кстати, раз уж вы хотите выпить кофе, предлагаю отправиться именно туда. На этой набережной есть уютное кафе. Знакомство с Прагой нужно начинать с правильных мест, господин Закревский.
Олег Закревский: В гостиной, в которой ему предложили подождать, лишь только первые несколько минут Закревский просидел смирно. Такова уж была его сущность: бездействие, даже столь кратковременное, угнетало. Потому вскоре он уже не спеша бродил по комнате, осматриваясь по сторонам, обращая внимание на всякие мелочи и безделушки, которые могут рассказать о своих владельцах, порой, даже больше, чем весь дом целиком. Так, по гостиной Ланских буквально с первого же взгляда можно было догадаться, что хозяева дома – скорее всего, люди немолодые и бездетные. Первое было понятно по изящной, но немного старомодной обстановке комнаты. И, понятно, что не от бедности – мебель была обита дорогой тканью и вообще добротна, а именно что от того нежелания что-либо менять в привычном укладе, какое чаще всего настигает человека именно с возрастом. О том же, что у Светланы Юрьевны и Ивана Игнатьевича нет детей, пусть даже взрослых и живущих отдельно, Олег подумал, когда заметил, что среди множества фотографических карточек, расставленных в гостиной повсюду, точно на выставке, нет ни одной, где они, дети, были бы изображены. Или хотя бы внуки, такое тоже ведь могло случиться у людей возраста супругов Ланских. Собственно, там вообще более преобладали именно пейзажи – городские, с видами Праги. И очень недурные, на вкус Закревского, который, впрочем, отнюдь не считал себя знатоком фотографии. Тем не менее, такое явное предпочтение в пользу неживой натуры у автора снимков – Олег предположил, что это сам генерал, обращало на себя внимание. К тому же, он вроде бы помнил, что дети у Ланских, все же, были. Девочки – две, постарше годами, чем сам Олег… - Так это, выходит, я ошибся! – удивленно проговорил он, оборачиваясь к Светлане Юрьевне, которая, тем временем, почти бесшумно вновь появилась в комнате, в то время как Закревский взял в руки одну из фотографий, намереваясь рассмотреть ее поближе. – Думал, что это супруга работы, а получается, что фотограф – Вы! – молодой человек взглянул на нее с искренним совершенно восхищением и улыбнулся. – Давно увлекаетесь? Признаться, я никогда прежде не встречал дам с подобным хобби. Спросил, и сразу вновь почувствовал себя дураком: настолько пошло и напыщенно прозвучали его слова, что мадам Ланская, должно быть, мысленно уже над ним потешается. А не выглядеть перед нею смешным ему было очень важно. Почему-то. - Иван Игнатьевич как раз очень верно поступил, что не дал Вам убрать этот снимок: мне он, напротив, нравится даже более остальных – не знаю, чем конкретно, потому не спрашивайте. Только именно к нему ведь я и потянулся, чтобы рассмотреть… А кофе я, благодаря Вашему «вкусному» рассказу, хочу теперь даже сильнее, чем прежде! Да и от чего-нибудь посущественнее бы не отказался, если честно. Так что прочие Ваши работы, если не обидитесь, пожалуй, рассмотрю в другой раз, а нынче ведите меня уже на эту дивную набережную, хочу как можно скорее все увидеть своими глазами и… ощутить аромат этого кофе собственным носом!
Светлана Ланская: - Да, знаете, началось это от скуки, пару лет назад. Жан тогда купил фотоаппарат для себя, но вскоре как-то охладел к этой новой забаве. Собственно, у него и времени не было на подобные увлечения. Последние годы он слишком занят по службе. Тогда я решила попробовать из интереса снимать сама, и вышло весьма занимательно. Лана сделала вид, что вовсе и не заметила смущения молодого человека и ободряюще ему улыбнулась, словно бы поощряя к дальнейшим расспросам, коли он этого пожелает. Но Закревский вместо этого вернул разговор к исходной точке, предложив им уже отправиться в кафе. На улице было малолюдно. Первые минут десять они шли, почти не разговаривая, лишь изредка обмениваясь незначительными фразами. Потом он все же поинтересовался, куда именно они держат путь, и Светлана Юрьевна принялась рассказывать ему про небольшой островок под названием Кампа, на которой однажды сама так же забрела случайно, хотя прежде и слышала про него. Да более того, не раз гуляла над ним по Карлову мосту, но спускаться не доводилось. - Поверите ли, но впервые оказавшись там, я вспомнила о Венеции. Нет, совершенно непохожее место – не думайте искать что-то общее, но мысли о плавучем городе на этом островке посещают меня постоянно. Очень красивое место, хотя долгое время его таковым не считали – Strouha его первое название. «Канава», и все тут. Говорят, первыми, помимо мельников, что следили за водяными мельницами, здесь селились каменщики и плотники. Им в обязанности вменялось следить за состояние самого моста… После обеда, если у вас будут силы, я покажу вам и мельницы. Остановившись на мосту Легии, Лана жестом указала молодому человеку на цель их путешествия. Зеленоватая вода Влтавы, разбиваясь о водорезы Карлова моста, пересекала пороги, бурно пенилась и успокаивалась только вблизи Стрелецкого острова, бережно принимая его в свои объятия. По реке плыли пароходики, по набережным сновали прохожие – спешащие домой рабочие, праздно прогуливающаяся публика. А под Карловым мостом, спокойный и недвижимый, лежал остров Кампа. Его сады уже были тронуты красками осени, и потому среди яркой зелени то там, то здесь вспыхивали огоньки желтого, пурпурного, лимонного цвета. На какую-то долю секунды Светлана Юрьевна так погрузилась в созерцание этих контрастных сочетаний живого города и уединенных островков, что вновь забыла о присутствии рядом с собою кого-либо еще. Но потом, словно бы очнувшись, повернулась к своему собеседнику и вновь продолжила свою импровизированную экскурсию, слушая которую, можно было бы подумать, что она всю жизнь свою прожила в этом городе – таким увлеченным был этот рассказ. Хотя, возможно, стремясь в свое время узнать о Праге буквально все, Лана просто желала таким образом перестать чувствовать себя в ней чужой… Спустившись на набережную, они пошли тенистыми аллеями острова, минуя Лихтенштейнский дворец, в маленький уютный ресторанчик, в который прежде мадам Ланская любила иногда приходить одна.
Олег Закревский: В силу своей открытой и общительной натуры довольно легко знакомясь с разными людьми, Олег, тем не менее, редко переводил эти знакомства в разряд более или менее тесных. Не считал нужным, либо просто не желал – в той жизни, которую он вел последние годы, так было существовать гораздо проще. И в некотором смысле даже безопаснее. Однако эта женщина, казалось бы, ни возрастом, ни положением не подходящая ему на роль задушевной приятельницы, отчего-то с каждой новой минутой все больше занимала мысли Закревского. Порой даже отвлекая его внимание от тех по-настоящему интересных вещей, которые сама же и рассказывала во время их недолгой прогулки от дома до ресторанчика на набережной. Как, например, там, на мосту Легии, где они стояли рядом, но Закревский на какой-то момент вдруг ощутил себя практически третьим лишним. Ведь они, действительно, будто бы принадлежали друг другу – эта женщина и этот город. Там, над мутной зеленоватой водой Влтавы, он почувствовал это особенно отчетливо. И, верно, от этого совсем не обиделся, что Светлана Юрьевна забыла о нем на те краткие несколько минут, в течение которых задумчиво созерцала открывающийся с моста вид. Да и на что было обижаться, если в это же самое время он получил в награду за свое терпение возможность без всяких объяснений любоваться точеным профилем, на который то и дело коварно совершала налеты выбившаяся из-под шляпки тонкая прядка волос – неосознанным жестом мадам Ланская то и дело смахивала ее в сторону, и Олег, наблюдая за этой борьбой, не мог сдержать улыбки… Заведение, в которое она привела его после, оказалось совсем небольшим, всего на пять или семь столиков. Собственно, и не ресторан вовсе, а маленькое кафе, которое содержала и обслуживала одна семья. То, что Светлана Юрьевна здесь не впервые, стало ясно сразу же, как только они вошли: хозяйка, выполнявшая, в том числе, и работу официантки, радостно приветствовала ее, а из кухни с этой же целью через минуту выглянул ее супруг – высокий усатый мужчина в поварской униформе. На появление рядом с дорогой гостьей молодого незнакомца словами не отреагировали никак, но Олег буквально спиной ощущал интерес к собственной персоне, и это забавляло. Поделившись своим наблюдением со Светланой Юрьевной, он получил в ответ от нее лишь очередную тонкую улыбку. Вероятно, опасаясь ввести «небогатого студента» в излишние расходы, мадам Ланская деликатно ограничила заказ чашкой кофе и десертом, заверив Закревского, что совершенно не голодна. Догадываясь о причинах, Олег, разумеется, попытался дать как-то понять, что в этом нет никакой необходимости, но она вновь отказалась. Пришлось смириться – не потрясать же перед нею портмоне с ассигнациями, в самом-то деле. - Но хотя бы посоветуйте, что именно мне здесь попробовать в первую очередь! – она указала в меню на какой-то салат и суп со странным названием «панадель», уверив, что это будет вкусно. И не обманула: спустя примерно час, довольный жизнью, сытый и даже немного разомлевший Олег уже готов был вновь продолжить прерванную на обед экскурсию, но Светлана Юрьевна кивком головы предложила ему взглянуть в окно, где осень, побаловав пражан ярким утренним солнцем, согласно своему обычаю внезапно менять не только гнев на милость, но и наоборот, уже успела больше, чем наполовину, затянуть до того голубое небо серыми, низкими облаками, сулившими в скором времени дождь. - Черт, ну надо же! И почему же я не подумал взять с собою зонт?! – сокрушенно вздохнул Закревский в ответ. Впрочем, на самом деле, то, что именно теперь придется пойти домой, в глубине души его не слишком-то и расстраивало. Неоконченная экскурсия обещала возможность просить ее продолжения… - Похоже, мельницы нам придется рассмотреть уже в другой раз, - улыбнулся он, словно бы ничуть и не сомневаясь, что этот самый «другой раз» у него определенно будет. Не давая Светлане Юрьевне опомниться от подобного нахальства, сразу после этих слов он подозвал официантку, и, взяв расчет, поднялся из-за стола, галантно помогая затем и своей даме. Как вскоре выяснилось, погода успела испортиться даже хуже, чем это выглядело из окна ресторанчика. Откуда-то налетел ветер, особенно неприятный и пронизывающий здесь, у воды. Да и дождь, вначале сеявший, словно через мелкое сито, стоило им свернуть с набережной на какую-то из узких, мощеных камнем улочек, названия которой Олег, ясное дело, еще не запомнил, вдруг усилился и сделался вполне себе серьезным, настоящим. И, как обычно бывает в таких случаях, немедленно «смыл» из поля зрения все такси. Потому, глядя на то, как Светлана Юрьевна, хоть и ни на что пока не жалуясь, зябко кутается в накинутый поверх платья палантин, Закревский ощущал перед нею неизбывное чувство вины: и надо же было ему так долго таскать ее по городу! - Послушайте, но давайте хотя бы переждем, пока дождь вновь немного успокоится! Смотрите, вон там есть телефонная будка, можно в ней, нам вполне хватит места!
Светлана Ланская: Погода в Праге была переменчива, как и в любом другом городе – ничего удивительного в том не было. Но все же здесь ее капризы казались своеобразными мистическими отголосками настроения самого города, который будто бы диктовал ее. Дождь мог начаться так же внезапно, как и закончиться. Осенью же, подобные перемены были и того чаще. Поэтому Светлана Юрьевна вовсе не удивилась, когда в окне, лицом к которому сидела, заметила тяжелые облака, постепенно затягивающие небо. Но огорчилась и надеялась, что хотя бы дождь не пойдет. По крайней мере, что он не начнется до тех пор, пока они с Закревским не доберутся до дома. - Думаю, что возвращаться через весь остров к Легии нам не стоит. Быстрее будет перейти через Карлов мост. На маленькой улочке, что вела к лестнице Карлова моста, деревья уже трепетали под натиском ветра, порывы которого вылетали из-под его арок. Поспешно поднимаясь туда, дама и ее спутник ни разу не остановились полюбоваться ни на вид, открывающийся на город, ни на сам шедевр архитектуры прошлых столетий, опасаясь быть застигнутыми непогодой. Но добраться до дома все-таки не успели – дождь, который вначале осыпал их лишь невесомой мокрой пылью, что противно оседала на лицах, волосах и одежде, вдруг усилился. Вокруг Ланы и Закревского стали раздаваться хлопки раскрываемых зонтов, и вскоре вся улица была полна людей под черными куполами. Они же вдвоем остановились, растерянно оглядываясь по сторонам. Тогда-то Олег и заметил притаившуюся на углу улицы пустую телефонную будку. Деревянное сооружение, застекленное со всех сторон, с маленькими дверцами, открытыми вовнутрь, действительно выглядело вполне надежным убежищем, да впрочем – выбирать сейчас было не из чего. - Не уверена, - но Закревский, не обратив внимания на возражение Ланы, едва ли не впихнул ее под крышу будки, протискиваясь следом в небольшое пространство их убежища. Несколько первых секунд они пытались удобнее устроиться, шутливо переговариваясь и извиняясь за вынужденные толчки, а затем замерли друг против друга. В телефонной будке сладко пахло теплым лакированным деревом, а едва закрылись дверцы – стало удивительно тихо, словно бы реальный мир остался где-то далеко, смытый дождем. Стеклышки быстро запотевали и улицу вместе с прохожими и машинами было теперь не видно, только странные темные пятна, движущиеся мимо. Закревский стоял напротив и внимательно разглядывал ее – как показалось Лане, даже чересчур внимательно и, ощутив неловкость этого взгляда, женщина принялась отряхивать с одежды воду. Наверное, слишком усердно и механически, чтобы это не было заметно со стороны.Чувствуя, что нервничает, она не могла понять - отчего это, ведь только что все было так хорошо и весело. Пытаясь найти ответ на невысказанный вопрос, женщина подняла взгляд на Олега, словно бы ища ответа у него. - Ничего, скоро он закончится. Так бывает осенью, - отозвалась, наконец, но как-то невпопад и потому немного смутилась и машинально поправила перчатку.
Олег Закревский: Их временное убежище было слишком тесным, чтобы иметь возможность сохранять дистанцию. По-всей видимости, Светлана Юрьевна находила это неловким, Олег же, напротив, пожалуй, впервые с тех пор, как познакомился с нею, ощущал себя совершенно спокойно и уютно. Да, именно этим, последним словом можно было бы описать чувство, стремительно наполнявшее его изнутри с той минуты, как дверь телефонной кабинки была плотно закрыта, и они будто бы отгородились ею от всего, происходящего вокруг. А дополнительной стеной был дождь… - Да, бывает, - согласно кивнул он в ответ и взглянул на мадам Ланскую сверху вниз – тоже слишком прямо из-за стесненных обстоятельств. На миг они так и замерли, не сводя глаз друг с друга, а потом Олег чуть пошевелился, пытаясь еще хотя бы немного посторониться, чтобы ей было удобнее. И как-то ненароком задел плечом крюк, на котором была закреплена трубка таксофона, которая тотчас соскочила и повисла почти у пола кабинки, утробно и словно бы в укоризну за причиненное беспокойство, загудев зуммером. – Черт!.. – вновь сквозь зубы тихо прошептал и тотчас же поспешно извинился за это Закревский. Даже такое пустяковое ругательство в присутствии этой женщины звучало совершенно неуместно. – Боюсь, мне до нее не дотянуться, – с тихой усмешкой, он скосил взгляд на возмутительницу их спокойствия, – поможете? Кажется, Светлане Юрьевне это было тоже не слишком-то с руки, потому с «заданием» Олега она, конечно, справилась, но тоже не сразу. А потом, возвращая злосчастную трубку на положенное место, вновь будто бы замешкалась на какое-то мгновение и приобняла его одной рукой – не специально, конечно. Мгновение совсем краткое, но достаточное, чтобы атмосфера вокруг них, несмотря на осень и прохладу, вновь наполнилась незримыми электрическими импульсами, словно в июле перед грозой. От неловких движений в тесноте влажный кашемировый палантин соскользнул с плеч женщины, из-за чего исходящий от него аромат ее духов – терпкий и сладкий одновременно, стал чуть более ощутим. Или, может, все это Закревскому только показалось… Перехватив – за мгновение до того, как она сама убрала ее, ладонь мадам Ланской, затянутую в гладкую лайку, повинуясь необъяснимому порыву, Олег, не сводя глаз с лица женщины, во взгляде которой тотчас заметил смятение, медленно поднес ее руку к губам, прижимаясь затем к узкому запястью – чуть выше края перчатки.
Светлана Ланская: Этот странный и неуместный поцелуй длился лишь какие-то доли секунды, но смятение, которое он заронил в сознание Светланы Юрьевны, продлилось гораздо дольше. На щеках женщины вспыхнули алые пятна, которые своим ярким цветом должны были выразить все ее возмущение, недоумение, но более всего – растерянность и смущение. Она ничего не сказала, но осторожно высвободила свою ладонь из руки юноши и поспешно отвернулась к стеклу, оттирая его. Дождь вновь превратился в мокрую пыль, оставив после себя лишь шелест воды под колесами проезжающих машин. Но кто бы дал гарантию, что он не начнется снова через пару минут? - Я думаю, мы должны идти. Нам лишь добраться до соседней улицы, - совершенно спокойно проговорила Лана, не оборачиваясь и стараясь не замечать присутствие Закревского подле себя, хоть сделать это было почти невозможно. Торопливо раздвинув створки дверей, она первой выскочила на улицу, поправила шаль и зашагала вперед. Впрочем, спустя пару секунд остановилась и обернулась к Олегу. Он молча шел следом, и, как показалось Лане, тоже был бы рад сделать вид, что ничего необычного не произошло. Вскоре они вновь заговорили о чем-то постороннем, при этом даже сама мадам Ланская почувствовала, что тон ее изменился и стал более сдержанным. Минут через десять свернув на площадь, они быстро дошли до ее дома. Там Закревский, прощаясь и благодаря за прогулку, вновь внезапно умолк, словно бы что-то желая сказать, но не решаясь. Светлана Юрьевна догадывалась, что именно и, так как уже почти успокоилась, решилась первой коснуться этого недоразумения. - Мне тоже было приятно прогуляться сегодня, хоть погода и нарушила наши планы. Однако я немного сердита. Не знаю, что на Вас нашло, но это явно было лишним! – назвать его поступок как-то иначе, нежели неопределенное словечко «это», было сейчас почему-то выше ее сил. И потому, решив, что на первый раз будет достаточно и такой реакции, Светлана Юрьевна добавила к сказанному лишь выразительный взгляд, надеясь, что Олег сам догадается, что именно она имела в виду.
Олег Закревский: Сердилась на него Светлана Юрьевна, кажется, все же, несколько больше, чем «немного». Это Олег понял еще на обратном пути – по неуловимо изменившейся осанке, по более сухим, нежели уже привычные, теплые и сердечные, интонациям голоса, по тому, как тщательно она делает вид, что ничего не случилось, наконец. Собственно, и сам он изначально не придал произошедшему большого значения. Потому, наблюдая подобную реакцию с ее стороны, испытывал лишь недоумение – что такого особенного он сделал? А еще удивлялся причудливым изгибам женской логики – чуть позже, когда уже перед тем, как им окончательно распрощаться, мадам Ланская все же решилась облечь свое неудовольствие в вербальную форму. Ведь, самом же деле – хочешь, чтобы забылось, так и не напоминай! Иначе выходит как-то странно… - Что-то я не понял, о чем Вы, сударыня? – внезапно развеселившись, он приподнял брови и устремил на собеседницу смеющийся взгляд. Чувствуя в вопросе иронический подтекст, Светлана Юрьевна вновь немного нахмурилась, но в Закревского словно бес вселился. – Что – «это»? Ах, э-это! – хлопнув себя по лбу, будто действительно забыл, а потом вдруг вспомнил, молодой человек отчаянно закивал. – Все-все, больше никакого «этого», Вы совершенно правы! Когда же мадам Ланская уже со вполне явным раздражением попросила его не паясничать, Олег в один миг отбросил шутовскую личину, вновь взглянул ей в лицо, на этот раз совершенно серьезно, и спокойно проговорил: - А ведь это Вы вынуждаете меня вести себя подобным образом. Честное слово, забыл бы обо всем, если бы Вы не заговорили вновь, но раз уж заговорили… Светлана Юрьевна, я понимаю, что рискую после этих слов лишиться Вашего расположения и возможности продолжить наше знакомство, что было бы для меня безумно обидно, но извиняться за тот поступок не намерен. Я не считаю его лишним, возможно, несвоевременным. Пока, - уточнил он, - за это простите, я иногда слишком тороплю события. В остальном же ничего предосудительного в своем поведении не вижу – сделал так, как считал нужным. Как чувствовал, вот… Что же, а теперь прощайте? Надеюсь, все же, еще увидимся, - вновь сверкнув беззаботной улыбкой, Олег склонил голову, а потом развернулся, и, не оглядываясь, пошел по все еще скользкой, сырой от дождя и присыпанной кое-где палыми листьями старинной мостовой, так напоминающей родную, Петроградскую.
Светлана Ланская: В прихожей, уже стягивая перчатки, Светлана Юрьевна заметила свое отражение в зеркале и невольно скривила губы. Женщина, которая смотрела из зазеркалья, ей совсем не понравилась – чем-то недовольная, с прищуренными глазами и явно встревоженная. Но вот чем? Бегло проанализировав все события сегодняшнего дня, Лана поняла, что, пожалуй, из равновесия ее могло вывести разве что сказанное на прощание Олегом. «Чепуха какая-то!» - мысленно постановила мадам Ланская. Кажется, она придает словам этого юноши больше смысла, чем тот сам в них вложил. Простая благодарность, пусть и выраженная в довольно странной форме. А она-то вообразила черт знает что! С чего вообще подобные мысли?! - Не стоит так волноваться, Марта. Сейчас я приму ванну, а после пообедаю, - наконец, откликнувшись на причитания служанки о том, что пани вся промокла и ей нужно немедленно согреться, Лана прошла в гостиную. – Да, а что – Жан звонил? Оказалось, уже дважды. И понятно: ведь она совершенно позабыла, что сама обещала телефонировать ему сразу, как приедет домой. Потому, пока набиралась вода, Светлана Юрьевна поспешила исправить свою оплошность. Разговор с мужем вышел самым будничным. Она рассказала ему, что добралась совершенно без приключений, что в Праге все по-прежнему, что погода еще не совсем испортилась, хоть и идет дождь, потом еще что-то в этом духе. Но при этом ни словом не обмолвилась о своей встрече с Закревским, даже когда Жан поинтересовался, где она была весь день. Гуляла – таков был ответ, благо супруг дальнейших объяснений и не потребовал. Причины, по которой решила пока ничего ему не рассказывать, Лана объяснить не смогла даже себе. Впрочем, когда уже положила трубку на рычаг аппарата, решила считать, что новость эта, на самом деле, настолько незначительна, что просто не стоила отдельного упоминания. А чуть позже, стоя перед зеркалом в ванной в одной сорочке, Лана поймала себя на том, что вновь с интересом изучает свое отражение. И в этом тоже не было бы ничего особенного. Ведь эта привычка присуща всем женщинам, вне зависимости от их возраста. Просто если молоденькие барышни, свежие и красивые, вечно норовят выискать у себя какие-то недостатки, то женщинам зрелым, и без того знающим все свои изъяны, скорее хочется найти в зеркальном отражении остатки былой красоты. Так и мадам Ланская, разглядывая себя сегодня – впервые за долгое время именно что с удовольствием, отмечала, что, оказывается, еще во многом хороша. И это прежде не присущее ей самолюбование отчего-то тоже казалось нынче особенно волнующим… Весь наступивший следом день она провела дома, разбирая корреспонденцию, накопившуюся за время их с Жаном отъезда. Потом обзванивала знакомых, с которыми хотела увидеться. Домашних хлопот также было немало. Но вечером, когда все уже было переделано, сидеть одной дома Лане стало скучно. Так иногда случалось и раньше и, мадам Ланская, прекрасно зная, что может развеять ее скуку, взяла свой фотоаппарат и отправилась бродить по городу. И надо же было такому случиться, что на одной из маленьких улочек на глаза ей вновь попался Закревский! Хотя, возможно она просто обозналась? Молодой человек стоял довольно далеко, и когда их взгляды на секунду встретились, тут же отвел глаза и зашагал прочь. Третий день после возвращения из Берлина мадам Ланская занималась делами благотворительного общества, членом которого являлась уже три года. После окончания заседания, вместе со знакомой, она отправилась пить кофе. На этот раз погода не подвела. Целый день светило солнце, и его тепло пропитало мостовые и дома, сохранившие его до самого вечера. Поэтому женщины решили устроиться в уютных плетеных креслах за столиком на открытой веранде. А затем еще довольно долго переговаривались о своих делах. Краем глаза наблюдая уличную суету, в какой-то момент Лана вновь заметила среди прохожих на противоположном тротуаре Закревского, на сей раз – совершенно определенно. Ибо и он, увидев ее, на миг остановился, приподнимая шляпу, а затем сразу торопливо пошел прочь, будто убегал – Лана едва успела кивнуть в ответ, совершенно озадаченная таким необъяснимым с точки зрения логики и, в конце концов, приличий поведением. И далее, уже дома, как ни старалась не думать обо всем этом, то и дело мысленно возвращалась то на ту залитую вечерним солнцем улицу, то в маленькое кафе, где они вместе обедали, то в злосчастную телефонную будку. Однако яснее ей ничего не становилось, напротив, будто только запутывалось. Чтобы занять себя, Лана в очередной раз принялась перебирать и без того находящиеся усилиями Марты в идеальном порядке вещи в платяном шкафу. Там же вскоре ей попалась на глаза давно отложенная за ненадобностью, хотя и почти новая шаль, которая – и почему Лана вспомнила об этом именно теперь? – прежде очень нравилась все той же пани Зеленковой, о чем она не раз ей говорила. Так, в самом деле, для чего хорошей вещи дожидаться, пока ее пожрет вездесущая моль, в то время как она может принести радость другому человеку? Решение созрело практически одномоментно: назавтра она отнесет ее пани Кларе в подарок. А заодно узнает, не досаждает ли ей ее новый квартирант.
Олег Закревский: - Ах, ну право же, мне все равно неловко принять от вас такой подарок! – несмотря на то что квартира его хозяйки занимала дальнюю часть бельэтажа, а Олег лишь пару секунд, как вошел в парадное, уже поднимаясь по довольно крутой и высокой лестнице, он мог отчетливо слышать каждую из реплик пани Зеленковой, что адресовались ее невидимой пока собеседнице. Впрочем, уже следующей хватило для того, чтобы шаг молодого человека, и без того весьма спорый, ускорился еще больше: - Пани Светлана, может, все-таки передумаете, оставите себе? По нынешним временам, после этой ужасной войны, ни в чем нельзя быть до конца уверенной. Ну, могла ли я представить еще десять лет назад, что должна буду сдавать комнаты, чтобы позволить себе содержать эту квартиру? И дело вовсе не в амбициях, пани Светлана, просто бедный покойный Иржи так любил наше с ним семейное гнездышко, что я просто не могу его продать. Это как предать память, уверена, вы понимаете… А! Легки на помине, пан студент, а мы как раз говорили про вас! – заметив своего квартиранта, воскликнула она, обращаясь уже непосредственно к Закревскому, ступившему, тем временем, на лестничную площадку. - Говорили обо мне? – удивился тот. – Но почему? Пани Зеленкова, неужели я уже успел Вас чем-то настолько огорчить, чтобы жаловаться Светлане Юрьевне… Доброго дня, сударыня, рад Вас вновь увидеть, - будто подчеркнуто соблюдая между нею и собой некоторое расстояние, Олег остановился чуть поодаль, с легкой улыбкой затем выслушивая уверения словоохотливой чешки в том, что ничем ее не расстроил, а совсем наоборот. – Слава богу, а то я уж подумал, что это меня Вы за ненадобностью решили вернуть мадам Ланской, - кивнул он, наконец, и добавил. – Что же, не буду мешать разговору, позволите, дамы? После чего, со столь же подчеркнутой любезностью поклонился и прошел в квартиру, куда вскоре вернулась и сама хозяйка. Спустя пару минут после того, как Олег услышал щелчок замка входной двери, она робко поскреблась в дверь его комнаты: - Пан Олдржих! – первый день она упорно пыталась именовать Закревского не иначе как «пан студент». С большим трудом Олегу удалось убедить обращаться к нему проще хотя бы наедине, но избавиться так быстро от «панства», видимо, было нереально, так что он уже почти привык. Равно как и к адаптированной на чешский манер форме своего имени. – Вы будете пить чай?.. Ох, пан! Да что же вы такой резкий! – воскликнула она следом, когда дверь перед ее лицом вдруг вновь широко распахнулась, и навстречу ей вылетел Олег, едва не сбив степенную даму с ног. - Простите, пани Зеленкова! Позже, когда вернусь! – уже на бегу бросил он. А затем столь же поспешно пронесся через всю квартиру и выскочил вон, бегом же спустился по лестнице, оказавшись на улице, огляделся по сторонам... Как обычно степенная и рассудительная, она никуда не торопилась и даже не успела еще дойти до конца квартала, шагая своей размеренной изящной походкой. Словно бы, действительно, ждала, что он побежит следом. Или, может, просто знала об этом? - Знаете, я ведь, на самом деле, соскучился! – запыхавшись от быстрой ходьбы, Закревский умерил шаг, лишь когда чуть обогнал ее, чтобы затем, развернувшись лицом к собеседнице, так и шагать задом наперед, пытаясь рассмотреть выражение ее лица под низко надвинутыми полями модной шляпки. – А Вы? Думали обо мне?
Светлана Ланская: - Вот как? – привычной фразой мадам Ланская обратилась к молодому человеку, внезапно преградившему ей путь. Она остановилась, сложила руки перед собою и чуть склонила голову вправо, чтобы лучше видеть Закревского. Сейчас он еще больше походил на мальчишку, но она вдруг почувствовала, что одновременно робеет перед ним - и рада видеть. Что же это с ней? Разве не намеренно она пошла к пани Зеленковой утром - чтобы быть наверняка уверенной в том, что Олег будет в университете и они не столкнутся? А когда та задержала ее, заставив выпить чашечку кофе, не нервничала разве, что не успеет уйти до его возвращения? Так и вышло, что уже прощаясь со своей знакомой, она услышала торопливые шаги на лестнице. Как всегда почтительный и насмешливый, сразу же после обмена приветствиями он оставил их с пани Кларой наедине. Но, едва выйдя на улицу, Светлана Юрьевна вдруг подумала, что он ее непременно догонит. Почему ей пришла эта мысль, она не смогла бы объяснить. Своего рода предчувствие. «В этом городе поневоле становишься мистиком!» - как-то пошутил один из их с Жаном знакомых, который утверждал, что после приезда в Прагу ему стали сниться пророческие сны. Увы, он не увидел во сне того, что через пару месяцев его собьет машина... - Я думала, вы увлечены наукой, а вы, оказывается, скучаете?! Хотя, пани Клара сказала, что дома вы почти и не бываете. Где же вы бродите все время? – отвечать на его, почти, провокационный вопрос она не стала. Чуть заметно улыбнулась и добавила, что если только он не изображает рака, то лучше бы ему повернуться и идти просто рядом с ней.
Олег Закревский: Идти спиной вперед, в самом деле, было довольно неловко, в этом Олег был с госпожой Ланской полностью согласен, поэтому подчинился беспрекословно – развернулся и просто пошел рядом, как она и просила. При этом давать ей так легко и запросто соскользнуть с интересующей его темы не собирался. Правда, настаивать на немедленном ответе, впрочем, тоже, но и отказать себе в удовольствии слегка ее поддеть не смог. - Не получилось! – она недоуменно взглянула и спросила, что он имеет в виду. – Тему разговора незаметно для меня поменять у Вас, милая сударыня, увы, не получилось! Беззаботно поддев носком ботинка кучку желтых листьев на обочине тротуара, Олег ухмыльнулся и весело взглянул ей в глаза. – Ай-яй-яй, Светлана Юрьевна! Разве мама не учила Вас, что отвечать собеседнику вопросом на заданный им вопрос крайне невежливо?.. Нет-нет, ко мне это не относится, не надейтесь уколоть меня моим же оружием! Да, я, действительно, мало бывал эти дни дома, потому что хотел хотя бы немного самостоятельно осмотреться на местности. Ведь архитектура и парки – это, конечно, прекрасно, но пока еще далеко не все, что меня интересует в жизни… Умоляю, не сердитесь, это вовсе не попытка бросить камешек в Ваш огород! – поспешно добавил он, заметив тень обиды, промелькнувшую во взгляде женщины и будто бы неосознанным жестом слегка коснулся пальцами ее руки. – Тем более мне кажется, что и к Вам это относится не меньше, чем ко мне. Просто Вы привыкли жить по правилам – кем-то давно придуманным, нелепым правилам... А знаете, гуляя вчера по Старе Месту, на Перштине я случайно набрел на маленькое кабаре. Там очень весело, но весь вечер я то и дело думал о том, что было бы здорово как-нибудь показать его Вам. Только Вы ведь все равно не согласитесь отправиться туда со мною? Например, сегодня? На сей раз, это была настоящая провокация – осмысленная и довольно дерзкая. Но дело в том, что и самому Олегу уже давно и на полном серьезе стало интересно, как эта женщина будет выглядеть, если попробовать стянуть с нее воображаемые доспехи светской сдержанности, которыми она почему-то упорно пыталась от него отгородиться. Зачем, почему?
Светлана Ланская: Глядя на нее совершенно серьезно, Закревский болтал всякие глупости, но Светлана Юрьевна все никак не могла заставить себя рассердиться на него всерьез. Что-то мешало. Может, то, что при всей вольности своего с нею обращения, он ни разу не нарушил правил приличия и не допустил ни малейшего к ней неуважения. А может, дело было в почти открытом вызове, который мадам Ланская отчетливо читала во взгляде этого нахального мальчишки, но пока не решалась принять, потому, выслушав его до конца, просто едва заметно пожала плечами? - Правила… Их нарушали и до нас, и мы оба знаем, к каким трагедиям это может привести. Но с чего вы взяли, что если вдруг я соглашусь пойти с Вами – если соглашусь! – повторив с некоторым ударением, Лана серьезно взглянула на спутника, - то этим нарушу какое-то свое правило? Полагаете, я совсем не умею веселиться? Посмотрим. Кстати, послезавтра возвращается Жан. Поэтому мне кажется, что будет правильно, если вы навестите нас. Приходите на чай, он будет рад вас видеть. Уже около ее дома, когда Светлана Юрьевна собралась подняться в парадное, Закревский еще раз уточнил, согласна ли она пойти с ним. Но она так и не сказала определенно, хотя и поинтересовалась, что лучше надеть. После чего, кивнув на прощание, скрылась за дверью. - Марта, будьте добры приготовить на вечер мое синее платье. - Синее?! – изумленно переспросила женщина, но спорить не стала. Когда однажды, пару лет тому назад, Светлана Юрьевна, заметив в витрине одного модного магазина это совершенно восхитившее ее платье, без раздумий купила его, поддавшись естественному женскому порыву, а затем принесла домой и показала мужу, Жан был в ужасе. Ну, если не в ужасе, то весьма шокирован. И тотчас попросил ее никогда не надевать этого наряда. А лучше вообще от него избавиться. И мадам Ланская, конечно, послушалась супруга, хотя и не до конца. Оставив платье у себя, она затем изредка доставала его из гардероба, чтобы просто полюбоваться удивительной работой мастера. Но надеть так и не решилась, да и случая не было. Потому и теперь видела себя в нем едва ли не впервые. Атласный, прямого кроя чехол, едва прикрывает колени. Подол расшит яркими шелковыми нитями и мелким сверкающим бисером. А отсутствующие рукава заменяет легкая пелерина, скорее напоминающая крылья бабочки. Жан был неправ. Платье не выглядит ни ужасным, ни вульгарным. И оно ей идет.
Олег Закревский: Ее явное, даже несколько нарочитое упоминание о скором возвращении мужа, ничуть не смутило и не обеспокоило Закревского. Выразив на словах почтительное согласие непременно быть в пятницу у Ланских, внутри он, впрочем, продолжал веселиться, не в силах отделаться от отчетливого впечатления, что Светлана Юрьевна напоминает об этом, скорее, себе самой. Гораздо большее замешательство, как ни странно, вызвал ее вопрос о том, какой наряд выбрать на сегодняшний вечер: - Не знаю… быть может, что-нибудь необычное? – опомнившись, все-таки нашелся он, спустя пару мгновений, а потом, когда она, улыбнувшись и кивнув на прощание, уже скрылась за дверью парадного, добавил значительно тише, отведя взгляд в сторону. – Столь же необычное, как вы сами. После чего, зачем-то постояв под окнами еще некоторое время, отправился обратно на квартиру. Но на сей раз уже не так, как ходил – практически бегал – обычно, а медленно, словно бы прислушиваясь к отголоскам того необъяснимого, но приятного теплого чувства, которое рождалось в груди всякий раз, когда Светлана Юрьевна ему улыбалась… - Пан Олдржих, да вы, никак на свидание? - пани Зеленкова, как обычно, возникла в проеме двери гостиной почти бесшумно, невольно навеивая мистические аллюзии – как уже понял Олег, весьма популярные в этом городе. Впрочем, в данный конкретный момент его даже обрадовало бы, если бы квартирная хозяйка оказалась всего лишь видением, а вовсе не материальным – и весьма любопытным, как оказалось, существом. Последнее Закревского в пани Кларе несколько раздражало, хотя и не настолько, чтобы явить невежество и это продемонстрировать. Для приличия посопротивлявшись, он нехотя признался, что таки да, идет на свидание – ну а как еще назвать их встречу? – и что свидание это первое. – О, ну я же говорила – вы, и в самом деле, очень быстрый! Во всем! – хитровато усмехнулась пожилая чешка. – Всего несколько дней в городе… Но и ей повезло! Такой кавалер! – добавила она, одобрительно окидывая взглядом смокинг Закревского, сидящий на нем столь же ладно, как и более заурядные вещи, безупречно белую сорочку и галстук-бабочку. – Приятно видеть, что не все молодые люди в наше время пренебрегают правильным выбором одежды. Когда, поблагодарив за комплименты и сказав положенные в ответ, Олег, наконец, вышел на улицу, на часах было уже без четверти девять. Он же сказал, что зайдет за Светланой Юрьевной к девяти, так что оставалось еще время заглянуть в цветочный киоск – благо до дома, где мадам Ланская обитала, было рукой подать. Туда Олег явился вовремя и уже полностью «экипированным». Дверь открыла сама хозяйка, пояснив, что у прислуги нынче свободный вечер. Он преподнес свой букет, который Светлана Юрьевна тотчас унесла куда-то в комнаты, а после вновь явилась в передней. И вскоре они вдвоем уже стояли у обочины тротуара, ожидая такси, и молчали, словно бы заразившись друг от друга мгновенно охватившей странной неловкостью. Даже глядеть друг на друга более чем одно мгновение отчего-то казалось невозможным, поэтому Олег пока так толком и не рассмотрел, в чем она все же оделась. Такси, несмотря на вечерний час, к счастью, попалось довольно быстро, а так как ехать было не очень далеко, то и до цели добрались скоро. Кабаре «Pekelná brána», несмотря на название, было весьма респектабельным и модным местом, хотя и притулилось в подвале одного из старинных домов этой маленькой, похожей на перекресток улочки. После скромного уличного освещения электрический свет внутри помещения у входа, где гостям предлагали оставить верхнюю одежду, показался слишком ярким, потребовалось время, чтобы приспособиться. Но когда Светлана Юрьевна сбросила на руки услужливому мэтру свою накидку, Олег оказался сражен еще раз. На сей раз – туалетом мадам Ланской. Вернее, конечно, тем, как она в нем выглядит. Она исполнила его просьбу: это, в самом деле, было необыкновенно. Необыкновенно красиво – и смело. Такого он не ожидал, в чем честно тотчас своей даме и признался. - Вы восхитительны! – тихо произнес он, впервые за вечер позволив себе взглянуть на свою спутницу более пристально и едва не утонув затем в ее синих глазах, будто бы подсвеченных тоном ее платья, и потому кажущихся вовсе бездонными. - Пожалуйте в зал, любезные гости. Сегодня вначале вечера у нас комическая программа, она уже началась, а во втором отделении – играет приглашенный джаз-бэнд и танцы! – торжественно объявил мэтр, отодвигая, словно театральную кулису, плотную занавесь у входа. И тем прерывая восхищенное оцепенение Закревского. Свободный столик нашелся в углу маленького зала, но сцену, где разыгрывалась какая-то сценка, над которой все вокруг потешались, было видно хорошо. Впрочем, туда Олегу смотреть было неинтересно. С той минуты, как они с мадам Ланской устроились на своих местах, он вновь то и дело, словно в ловушку, попадал в этот ее мягкий, чуть насмешливый взгляд. И всякий же раз чувствовал себя при этом неимоверным идиотом, неспособным связно произнести и трех слов, хотя, обычно, косноязычием не славился. Само собой, положенный «легкий разговор», коим следовало развлекать даму, у него тоже никак нынче не получался. Хорошо хоть, что происходящее на сцене действие несколько рассеивало почти неприличное молчание. Все шло совсем не так, как он хотел. Впрочем, в том, что хотел бы именно лишь просто приятно провести с нею вечер, а после отвезти домой и распрощаться у парадного, Олег теперь тоже на сто процентов уверен не был…
Светлана Ланская: Когда днем пани Лана попросила приготовить ей «то самое платье», Марта выполнила распоряжение хозяйки без возражений и лишних вопросов. «Собираюсь встретиться с друзьями», – пояснила она. Это было несколько необычно, но далее, когда пани с необычайной настойчивостью предложила ей взять на сегодняшний вечер выходной, любопытство старой служанки достигло предела. И удовлетворить его не было никакой возможности. Разве что попытаться вызнать у швейцара, кто за нею приезжал? Сама же хозяйка тоже вела себя как-то странно: суетилась, поглядывала на часы то и дело – точно ждала кого-то. А вечером, когда Марта уходила, то ей даже показалось, что пани и вовсе не терпится, наконец, закрыть за нею дверь. Светлана Юрьевна, и в самом деле, отчего-то решила, что будет куда удобнее – для кого и почему? – если ее сегодняшний выход не будет иметь свидетелей. И это совсем не из-за боязни, что может узнать муж. Напротив, она сама ему, конечно же, все расскажет, когда Жан вернется. Ну, разве что, за исключением незначительных мелочей, вроде того, что было в той телефонной будке, того, что надевала это платье и еще некоторых пустяков… Нет, на самом деле, ей просто не захотелось, чтобы Марта своим присутствием смущала Закревского. Так Лана пыталась увещевать себя, но шевелящееся внутри волнение все не унималось, а, наоборот, лишь усиливалось, достигнув пика в тот момент, когда, наконец, раздался звонок в дверь. Но стоило лишь открыть ее и впустить Олега, как на смену всем переживаниям вдруг пришло странное оцепенение всех чувств. Назвать это неловкостью или смущением было бы неверно – Лана просто вдруг будто бы оказалась в вакууме, поглотившем ее нервные колебания. Короткое путешествие до кабаре она запомнила неясно. Но заметила, что и спутник ее вдруг сделался куда менее словоохотливым, чем обычно. Закревский сидел рядом с нею, молча, и заговорил, чуть ли не единственный раз, когда пояснил, куда именно они держат путь. И Лана кивнула, давая понять, что ей это небезразлично. Свернув с широкого проспекта на боковую, извилистую улочку, такси остановилось перед невысоким домом, выкрашенным желтой краской, хотя, возможно, это просто блики фонарей, выхватывающие небольшие участки улицы, все окрашивали в такую ровную тепло-желтую гамму. Олег выбрался из машины и протянул ей руку – и только теперь Лана осознала, что действительно готова принять его вызов. Узкие ступени лестницы привели их в маленький холл, где уже были слышны приглушенные тяжелой портьерой звуки и голоса. Нетерпение вновь охватило ее, и теперь уже было интересно поскорее оказаться по ту сторону, поэтому Лана несколько рассеянно выслушала комплимент Олега и лишь благодарно глянула на него, тут же поворачиваясь к мэтру, пригласившему их в зал. Свет, шум, запахи – все это тут же поглотило ее внимание. Прежде ей не доводилось бывать в подобных местах. И дело даже не в том, что Жан был слишком консервативен во всем, что касалось норм жизни. Но и сама Светлана Юрьевна до некоторых пор не задумывалась над тем, что жизнь вокруг меняется, и не всегда в худшую сторону. События, что случились в Петрограде, некоторым образом парализовали ее стремления и желания. Впрочем, наверное, это случилось гораздо раньше – когда умерли ее девочки, а все дальнейшее только сильнее сковывало ее равнодушием. Она жила, плывя по течению, но при этом полагалась на какую-то невидимую плотину, сдерживающую природный поток и не позволяющий ему превратиться в стихию. При этом сказать, что ей это не нравилось, что ей скучно, Лана не могла. И все-таки чего-то всегда не хватало. И теперь она, кажется, начинала понимать, чего – вот этой самой суеты. Нет, конечно же, не кабаре и ночной жизни, но, пожалуй – чуть большей энергии. С любопытством, которого не собиралась скрывать, Светлана Юрьевна обводила взглядом зал, рассматривая публику, собравшуюся в зале, причудливый интерьер помещения и корчившихся на сцене актеров. Ей было весело и легко, и каждый раз поворачиваясь к Олегу, Лана будто бы спрашивала того взглядом – весело ли ему так же, как и ей? Вот только Олег по-прежнему все больше молчал и казался немного растерянным, и это озадачивало его спутницу. - Можно подумать, это вы впервые сюда попали, а не я, - тихо заметила она и, похоже, вызвала тем самым еще большее его замешательство. - Кажется, в этой сценке разыгрывается рассказ Гашека, только вот все никак не вспомню – какой? На сцене незадачливый жених выслушивал нравоучения и наставления будущего тестя, а тот изводил юношу, рассказывая ему о своих достижениях. Позади «тестя» высился огромный исполин с перемазанным черным гримом лицом, изображавший его чернокожего слугу. Он постоянно скалил зубы и бешено крутил глазами… Потом была еще одна сценка, и другая. Светлана Юрьевна была просто в восторге от столь незатейливого представления и откровенно заявила об этом, когда действие закончилось.
Олег Закревский: - Понятия не имею! – заметив в ее взгляде недоумение, Олег пояснил. – Последние годы я, увы, читаю совсем мало – из того, что не касается непосредственно учебы, - пожимая плечами, он чуть виновато улыбнулся. – Надеюсь, подобное признание не сильно уронило меня в ваших глазах? О том, что комедий – ни в жизни, ни на сцене, с некоторых пор не любил вовсе, он распространяться не хотел. К счастью, и не было необходимости. Официант принес еще шампанское и отвлек внимание его собеседницы на себя, в то время как сам Олег вновь получил возможность просто молча понаблюдать за нею. Светлана Юрьевна… Хотя, сейчас почему-то не хотелось называть ее по отчеству даже мысленно, а потому просто Лана – Закревский слышал, что именно так сокращает ее имя пани Зеленкова – и это ему понравилось, настолько искренне радовалась происходящему вокруг, а главное – ничуть этого не скрывала, что он в который уже раз за этот вечер похвалил себя за наконец-то проснувшуюся сообразительность. Хотя, на самом деле, следовало бы сразу догадаться, что ее более всего впечатлит именно смена привычной обстановки, а вовсе не чинные прогулки и не попытки с тщательно продуманной случайностью то там, то здесь попадаться на глаза. А тем временем, на сцене, наконец, прекратили кривляться и гримасничать. Свет, и без того приглушенный, на пару минут выключили вовсе, что было весьма неожиданно – причем, не только для них двоих, судя по пронесшемуся ропоту, смешкам и кокетливым дамским «ахам-охам». - Просто-таки конец света. В самом непосредственном смысле этого слова, - усмехнулся Олег, и, пошарив по столу на ощупь, легко накрыл руку Ланы своей ладонью, будто желая успокоить. Но когда электричество вновь включили, руки не отнял, так и оставил. А она не убрала своей… Впрочем, возможно, оттого, что просто была слишком заинтересована переменой на сцене. Где к этому моменту уже успел расположиться целый оркестр, участники которого, изображая чернокожих, сплошь выкрасили свои лица и руки темной краской. На вкус Закревского, смотрелось все это странно, но дело свое музыканты определенно знали. После парочки хорошо известных регтаймов, свет вновь приглушили и руководитель бэнда, обернувшись в зал, сказал, что сейчас будет чарльстон, и он бы не хотел, чтобы его слушали, сидя. Особого приглашения не потребовалось, не прошло и двух четвертей часа, как на танцевальной площадке, что имелась тут же, перед сценой, было уже не протолкнуться. С некоторой опаской покосившись на Лану – вдруг, «блэк-боттом» и фокстрот находятся за гранью ее представлений о приличиях, через мгновение Олег с облегчением выдохнул – его дама взирала на беснующуюся толпу танцоров с благосклонной улыбкой и спокойно пила шампанское. И тогда он решился. - Потанцуем?
Светлана Ланская: «Ах, если бы только Жан сейчас был здесь и мог все это видеть…» - только на мгновение у Светланы Юрьевны промелькнула подобная мысль и тут же исчезла в клубах сигаретного дыма, который витал под сводами маленькой залы. «Если бы Жан был сейчас здесь и видел все это своими глазами, то непременно нашел бы все происходящее вульгарным и отвратительным, совершено недопустимым для цивилизованных людей!» Именно так и было бы. Ведь бывший генерал Ланской (хотя, как там сказал Олег при их знакомстве: «Генералы бывшими не бывают»?) был неумолимым сторонником приличий и старых обычаев. Он не терпел перемен, он полагал, что прошлое можно вернуть и всеми силами стремился к этому. Сколько раз Лана была свидетельницей, но уже давно перестала быть участницей, споров и жарких дискуссий, происходивших между ее мужем и их знакомыми. Когда-то она еще осмеливалась спорить и возражать, желая вернуть мужа из его фантазий на грешную землю. Но он и подобные ему смотрели на доводы Светланы Юрьевны, как на доводы сдавшегося, слабого человека. Они же верили в воздушные замки, в царскую Россию, в то, что все еще вернется. Когда Лана вступала в споры с мужем и пыталась убедить его в ирреальности его измышлений, он словно переставал ее слушать и лишь глядел на нее, как разочарованный в своем ребенке родитель, качая головой. Поэтому, теперь эти темы никогда не поднимались в их домашних разговорах, а если Лане случалось становиться их свидетельницей на каком-нибудь вечере, то она старалась тотчас же найти себе постороннее занятие, лишь бы не присутствовать при этом глупом сотрясании воздуха. Все эти мысли так завладели ею, что окончание спектакля она досматривала рассеянно, время от времени отпивая из бокала. И даже когда выключили свет, женщина не сразу это заметила. Лишь осторожное прикосновение к руке отвлекло Лану от охвативших ее дум, и заставило обратить внимание на происходившее вокруг нее сейчас. Молодой человек, сидевший за одним столом с ней, как раз напротив – считал их сегодняшнее развлечение вполне достойным и постоянно всем своим видом старался подбадривать мадам Ланскую. Впрочем, она и сама, отмахнувшись от укора супруга, к тому же – придуманного укора, хитро прищурилась и улыбнулась, скорее самой себе, чем спутнику. Его рука, теплая и уверенная, чуть заметно сжала ее пальцы и это прикосновение придало Лане уверенности, которую она утратила на мгновение. Но когда свет вновь зажегся, она как ни в чем не бывало, продолжила следить за сменой декораций, не поворачиваясь к Олегу. Впрочем, руки отнять не спешила. «Что же ему нужно от меня, этому мальчику?» - только обернувшись к Закревскому, мальчика она не увидела. Он казался сейчас намного старше своих лет, а вот сама Светлана Юрьевна будто бы где-то потеряла парочку своих лет и не жалела о них, ощущая давно позабытое, немного пьянящее, чувство. «Мы с ним сейчас ровесники», - и тут же, словно стремясь отогнать от себя какое-то навязчивое наваждение, навеянное, конечно же, выпитым вином, тряхнула головой. - Танцевать?! Это? Да вы сошли с ума, Олег! – с нескрываемой растерянностью отозвалась Лана, глядя на собеседника. Но он продолжал ее убеждать и она, в душе желая согласиться, несмело пыталась все же отговориться, – Я не умею так танцевать и не думаю, что смогу научиться. Только Закревский ее уже не слушал и протягивал ей руку. И во взгляде его вновь светился уже хорошо знакомый ей огонек вызова. Сдаться сейчас она не могла. Потому, подав своему кавалеру руку, просто последовала за Олегом, старавшимся отыскать более просторное место в танцевальном зале. А пока они шли, попутно вкратце пытался объяснить некоторые премудрости модного танца, коему вознамерился научить ее. Лана слушала, посмеиваясь, в душе робея. И когда ей были показаны первые па, она повторила их машинально, но весьма сковано, отчего ей самой показалось все скучно и неправильно. Пару раз она даже останавливалась вовсе, вознамерившись отправиться назад к столику, но Олег всякий раз останавливал ее. И в какой-то момент у Ланы получилось – как, она и сама не осознала. Это простое событие вдруг привело ее в такое смятение чувств, что она едва удержалась, чтобы громко не вскрикнуть от удивления и восторга.
Олег Закревский: - Сдается мне, что тут одно из двух: либо талант танцовщицы, который Вы однажды благополучно зарыли в землю, либо Вы просто бессовестно меня обманули, - чуть наклоняясь к партнерше, чтобы та могла его лучше расслышать в царящем вокруг шуме, совершенно серьезно и даже с оттенком обиды в голосе проговорил Олег. Однако в глазах его при этом – не менее весело, чем все остальные вокруг – плясали черти. – И какое же из этих предположений верное, м? Лана, и в самом деле, на удивление легко схватив вначале те танцевальные шаги, которые ей показал Закревский, немного оглядевшись по сторонам и освоившись в непривычном ритме, не менее успешно стала повторять затем и па других понравившихся ей на площадке танцоров. И дело ведь вовсе не в том, что эти движения было так уж сложно запомнить и затем воспроизвести, пожалуй, сложнее всего это было сделать изящно и, да – без вульгарности. Именно это в большей степени восхитило Закревского, это он имел в виду, делая ей комплимент. Который, впрочем, похоже, так и не достиг цели, поглощенный громкими звуками музыки. Лучась счастливой улыбкой, Лана громко переспросила, что он сказал, и, не собираясь повторять свою тираду вновь, Олег лишь качнул головой и улыбнулся: - Ничего нового, Вы прекрасны! – и вовлек ее в очередной головокружительный пируэт. Как и следовало ожидать, этот танец оказался для них не единственным за вечер. По всей видимости, отринув какие-то собственные внутренние барьеры, Лана предавалась веселью с таким воодушевлением, что Олег и сам диву давался, не раз уже припомнив тот ее упрек за его мнимую уверенность в том, что она не умеет веселиться. Если бы это было правдой, и Олег действительно так считал, то теперь бы ему уже стоило нижайше просить прощения. Веселиться Лана умела. И, оказывается, могла дать в этом фору даже своему более молодому кавалеру. Хотя, бог свидетель, Олег ни разу за сегодня не вспомнил об ее возрасте. Собственно, и раньше практически не вспоминал, ибо всегда был уверен в себе достаточно, чтобы не думать о такой мелочи, как возраст понравившейся женщины… которых, чего скрывать, было уже немало и разных. Но Лана была особенной. Наблюдать за ней, за тем, как она, не раздумывая, открывается навстречу новым впечатлениям, с какой радостью их впитывает, было для Закревского отдельным удовольствием нынче вечером. И он делал все, чтобы их поток для нее не иссякал: новые танцы, новая музыка, новые, как хотелось бы думать, остроумные шутки, новые напитки – много напитков! Наверное, даже чуть больше, чем надо, но так даже веселее… В какой-то момент Лана указала ему на столик в затененном углу, где парочка ярко накрашенных девиц сосредоточенно выравнивала на гладкой поверхности папки меню узкую дорожку из белого порошка, и с любопытством поинтересовалась, что это у них такое и нельзя ли попробовать и ей? Обернувшись, Олег расхохотался и покачал головой, одновременно поражаясь ее наивности. Неужели, в самом деле, не понимает? Хотя… - Нет, Лана, кокаин мы, пожалуй, попробуем в следующий раз. Надо же хотя бы что-то интересное оставить и на будущее! – кажется, она немного обиделась. Не на то, что ей не дали кокаину, конечно же, а на ту ироническую и покровительственную интонацию в голосе Олега, которую тот от неожиданности не сумел спрятать. Пришлось извиняться, заглаживая вину еще одним танцем, несмотря на то, что на ногах уже стояли недостаточно твердо. Причем оба… В ту ночь «Адские врата» захлопнулись за их спинами почти что под утро. Освещенная фонарями улица оглушала неожиданной тишиной. Уповать на возможность поймать такси в такой час было бы наивностью, Прага – не Париж и не Нью-Йорк. И лишь в отдельных ее местах кипит столь бурная ночная жизнь… Впрочем, никто из них об этом не жалел. Да и идти было всего ничего. К тому же, прогулка на свежем воздухе была не лишней – даже у Олега голова все еще шумела от сигаретного дыма, алкоголя и оркестровых пассажей. Как ни странно, настроение при этом было совершенно замечательным. Дорогой не молчали, Лана делилась впечатлениями, все припоминала какие-то особенно запомнившиеся ей мелочи, на который сам Закревский, признаться, и внимания не обратил, но все равно поддакивал и кивал, утверждая, что все-все помнит. В какой-то момент, поскользнувшись на влажном камне брусчатки, она едва не упала, Олег успел подхватить ее в объятия, из которых потом уже не выпускал до самого дома, мотивируя это желанием не допустить повторения случившегося. Но на самом деле, конечно, было просто приятно вот так, без церемоний, обнимать ее, чувствуя исходящее тепло и легкий аромат духов… Консьерж в доме, где она жила, вероятно, нес свою вахту не круглые сутки. Во всяком случае, дверь в парадное Лана отперла собственным ключом, затем обернулась, намереваясь прощаться, но Олег сказал, что как порядочный человек обязан проводить ее туда же, откуда и взял. Она усмехнулась, но согласилась. По гулкому, полутемному парадному прошли молча, поднялись по лестнице, где возле самой двери Олег вдруг притянул ее к себе и поцеловал. - Я не хочу уходить, - хрипловато прошептал он, глядя в ее кажущиеся сейчас графитово-черными глаза. – Пожалуйста, позволь мне остаться…
Светлана Ланская: От царящей вокруг атмосферы, окутывающей все своей дурманящей дымкой и проникающей в кровь, Лана была пьяна, даже больше, чем от выпитого за вечер вина. Рамки, которые всю жизнь сдерживали ее, будто бы полностью исчезли, растворились в сигаретном дыму. И когда они с Закревским, наконец, очутились на улице, чуть влажная тишина пражской ночи волной обрушилась на них. После шума толпы и громкой музыки, безмолвие, мерцающее желтыми огнями фонарей, казалось нереальным и завораживало. Плотнее укутавшись в плащ, Светлана Юрьевна вместе со своим спутником двинулась в обратный путь. И первые минуты они шли молча, стараясь не разрушить этой правильной тишины, которая нарушалась лишь тихим стуком их каблуков по булыжникам мостовой. Но потом… Потом мадам Ланскую словно бы прорвало. Это был настоящий фейерверк впечатлений, который она не могла далее в себе сдерживать. Ее даже не особенно заботило – интересно ли Олегу, слушает ли он ее или нет. Хотелось просто поделиться хоть с кем-нибудь впечатлениями о той жизни, которую сегодня довелось узнать – да хотя бы даже с этими крепко уснувшими в ночи улицами! Прага в ночное время казалась, и верно, совершенно пустой, городом, который будто бы покинули все его жители. Светлане Юрьевне не часто случалось оказываться в такие часы на улице, но каждый раз ее немного пугала эта тоскливая тишина. Может, еще и поэтому она нынче говорила без умолку? А, рассказывая, так активно жестикулировала и была так взволнована, что скользкая мостовая, туфли, не слишком приспособленные для таких вот прогулок, и вино, в конце концов, сыграли с ней дурную шутку. И если бы не Олег, этот волшебный вечер для Светланы Юрьевны мог бы закончиться куда как менее весело. На секунду, когда молодой человек притянул ее к себе, помогая вновь ощутить под ногами твердую почву, ей почудилось в его глазах то уже знакомое, особенное выражение, которое так ее смущало. То самое, которому дать точного определения она не могла, но смутно, по-женски, угадывала его причину, даже отказываясь в нее поверить. Почему? Да потому что это просто нелепо! Первый раз он посмотрел на нее так, в той телефонной будке, потом – в день, когда Лана увидела его на улице возле кафе. И вот теперь снова. Что же, это могло бы даже польстить ей – если допустить, что такое вообще возможно, конечно. От этой мысли Лана невольно усмехнулась, но когда Олег поинтересовался, что стало причиной ее внезапного веселья, лишь отмахнулась от него, не желая ничего объяснять. Благо, что они, наконец, дошли до дома, и потому наступило время прощаться. Впрочем, Олег явно не торопился оставить ее одну, желая проводить до двери квартиры. Ни в словах, ни в поведении его при этом Лана не заметила ничего особенного, из-за чего стоило бы возражать, и потому позволила ему это сделать. И потому вовсе непонятно, как же это так вышло, что она оказалась в его объятиях, прижатая спиной к двери? Ведь тот пьянящий дурман, казалось бы, уже развеялся, но в голове Ланы вдруг неожиданно снова зашумело, а перед глазами поплыл какой-то туман. - Ты сошел с ума?! – прошептала она в ответ и, упершись ладонями в грудь Олега, постаралась хотя бы немного увеличить между ними дистанцию. Удалось не сразу, и потому его вторая попытка поцелуя едва вновь не увенчалась успехом, но тут уж Лана проявила достаточное упорство, - Сию же минуту отпусти меня и никогда так не делай больше! Вырвавшись из его рук, она сделала шаг назад и принялась оглядываться по сторонам, словно бы их едва слышный шёпот мог разбудить весь дом. Вокруг все было тихо и безмолвно. А то, что она вообразила чьими-то шагами, оказалось всего лишь стуком ее отчаянно колотившегося сердца. «Боже мой, да как я вообще могла такое допустить?» - ужасаясь, мадам Ланская внимательно следила за каждым движением Закревского, словно бы желая предупредить его. - Олег, не знаю, что на тебя вдруг нашло… Точнее, я знаю – мы слишком много выпили – оба. Потому тебе лучше уйти, чтобы завтра не пришлось пожалеть о произошедшем.
Олег Закревский: Оттолкнув его, Лана и сама метнулась в сторону, прижимаясь затем к кованым ажурным перилам лестничной площадки, отчего Закревский, на миг всерьез испугавшись, что ей пришла в голову какая-нибудь глупость, поднял перед собою раскрытые ладони и демонстративно отступил еще на пару шагов, чтобы ее успокоить. - Хорошо, - кивнул он, спокойно взглянув в ее напряженное лицо и отмечая про себя, что в ту же самую минуту по нему будто бы промелькнула тень разочарования – или показалось? – Уйду сейчас же, если назовешь мне хоть одну весомую причину, по которой я должен это сделать. Только, прошу, не лги ни мне, ни себе, что все дело в глубокоуважаемом генерале Ланском. Ты о нем за этот вечер ни разу не вспомнила, могу поклясться! И теперь не думаешь… А хочешь, я даже прочту твои мысли, Лана? Выждав секунду, но вовсе и не рассчитывая на ответ, Олег вдруг ухмыльнулся, а затем, с несколько преувеличенно-драматической интонацией проговорил: - «Ах, какой кошмар! Да ведь он же моложе меня! Между нами ничего не может быть!» - и тут же, враз посерьезнев, добавил. – Лана, поверь, я знаю, что мы не ровесники… Да, господи! Ну, сколько тебе?! Сорок, сорок три?! – взглянув исподлобья, она тихо назвала настоящую цифру. – А мне двадцать два. Смотри, мы произнесли это вслух, а стены вокруг нас отчего-то не сложились, как карточный домик. И потолок не обрушился! Улыбаясь, он внимательно разглядывал ее, все еще настороженно держащуюся поодаль, хотя и без прежней решимости, с головы до ног, ожидая дальнейшей реакции. Затем покачал головой, вздохнул и сам двинулся ей навстречу, опять привлекая в свои объятия. Только теперь уже мягко и бережно. - Глупенькая ты… Хоть и прожила, страшно подумать, целых сорок шесть лет! – позволив ей еще некоторое время сопротивляться – покуда сам не отсмеялся и не успокоился, Закревский, на всякий случай, аккуратно отвел Лану подальше от края лестничной площадки. Вновь разворачивая и прижимая возмущенную его насмешками женщину к ближайшей стене, он бережно поднял за подбородок ее лицо – так, чтобы видеть глаза, и серьезно проговорил: - Никогда больше не пытайся решать за меня, о чем мне стоит сожалеть, а чему радоваться. Это бесполезно, я давно делаю это сам, – наклоняясь, он нежно коснулся губами уголка ее губ. – Да и ты для себя ведь тоже все уже решила, верно?.. Ну, может, хватит уже тратить впустую наше время? Пойдем, откроем нам дверь?
Светлана Ланская: Возмущению Светланы Юрьевны не было предела. Да кем он себя возомнил?! Не иначе Дельфийским оракулом, если настолько уверен, что может читать ее мысли и ведать ее чувства! Нахмурившись, Лана сердито взглянула на Олега, но скромные молнии, метнувшиеся при этом из ее глаз, кажется, попали в «молоко». Он был спокоен и продолжал раз за разом уличать ее в о лжи, причем, во лжи не только ему, но и себе самой. Первое время она пыталась защищаться. Что значит – «не вспоминала о муже»? Вспоминала! И неважно, в каком ключе развивались в ту минуту ее мысли… Потом, когда аргументы во внутреннем – вслух она прежнему ничего не говорила – споре закончились, просто бесилась, с трудом подавляя желание топнуть ногой, указать ему на дверь, порога которой онb, правда, пока так и не переступили. В конце концов, просто прогнать его с глаз долой и запретить показываться перед нею впредь. А все потому, что он был прав. Прав, черт возьми! И сам уверен в свое правоте настолько, что, не обращая внимания ни на что, продолжал развивать свою мягкую атаку до тех пор, пока у Ланы не кончились силы ей сопротивляться. Такой растерянной и беспомощной, как в ту минуту, когда Закревский вновь привлек ее в свои объятия, Лана не ощущала себя еще никогда в жизни. Даже когда рухнул тот мир, в котором она жила с рождения, все было более понятным и реальным. Теперь же казалось, что вокруг лишь зыбкое пространство и нет ничего настоящего, а только иллюзии, и она в них, кажется, совершенно пропала. Тихие слова, осторожные прикосновения Олега, все более путали ее мысли. Что она делает?! Разумом все еще сомневается в правильности совершаемого, но сердце-то уже полностью подчинилось его воле! В темной прихожей ее квартиры тускло мерцал оставленный рожок. Кто из них и кого, в конце концов, повел за собою, Лана потом вспоминала нечетко. Перед глазами проплывали знакомые предметы собственной гостиной, потом она еще видела прикроватный столик с вазой, куда накануне вечером поставила подаренный им букет. А дальше окружающие предметы попросту потеряли для нее всяческое значение. «Ненормальная! Я ненормальная!» - пыталась укорять себя Лана, закрыв глаза и позволяя Олегу целовать себя, но ни стыда, ни совести ее эти упреки более не тревожили.
Олег Закревский: Лана дремала, устроив голову на его плече и, в попытке высвободиться и переложить ее на соседнюю подушку, Закревский вынужден был продемонстрировать чудеса ловкости. Впрочем, напрасно – она все равно открыла глаза и, пару мгновений смотрела на него непонимающе, словно бы пытаясь сообразить, что происходит, после чего попыталась приподняться. Но Олег, уже успевший кое-как одеться, наклонился к ней, мягко укладывая обратно в постель: - Нет, ничего не случилось, просто уже утро, - он поцеловал ее в обнажившееся из-под одеяла плечо. – Скоро придет твоя горничная. Опасаюсь, как бы ее ненароком не хватил от неожиданности удар, поэтому сейчас, пожалуй, лучше пойду. Увидимся вечером – я ведь все еще приглашен на чай? Усмехнувшись, Закревский отошел от кровати, осматриваясь в поисках галстука. Последний обнаружился почему-то на подоконнике. Там же пристроились и запонки. Приводя себя в порядок, Олег несколько раз оборачивался, чувствуя взгляд Ланы. Она всего лишь лениво наблюдала за его сборами, но и этого ему сейчас было достаточно: - Прекрати, а? Если не перестанешь сейчас же смотреть на меня вот так, боюсь, как бы мне не презреть остатки приличий и… – не договорив, он вновь тихо хмыкнул, Лана тоже улыбнулась и демонстративно закрыла глаза, позволив ему спокойно одеться. – Не вставай, я сам захлопну на защелку, - не удержавшись от еще одного короткого поцелуя – на дорожку, Олег оставил ее одну, а сам уже через минуту спустился по лестнице в парадное, подарив озадаченному сонному консьержу – когда шел мимо него, самую лучезарную из своих улыбок. Закрыв за собою тяжелую, с кованым орнаментом дверь и оказавшись на улице, Закревский зябко поежился – за то время, которое он провел вместе с Ланой, кажется, успело заметно похолодать, а может, разгоряченные вином и танцами, по пути сюда они просто этого не заметили. Выдохнув облачко пара, молодой человек приподнял воротник смокинга и почти бегом двинулся в сторону собственного дома. Светало теперь довольно поздно, и Старый город все еще дремал, плотно укутав, свои черепичные крыши в предрассветный осенний сумрак, словно в гигантское синее одеяло. Разбавлял его лишь желтоватый свет фонарей, очертания которых из-за тумана казались немного размытыми и будто бы едва заметно подрагивали. За весь недолгий путь до дома пани Зеленковой Закревскому попалось дай бог двое-трое встречных прохожих, которые, как и суровые дворники в белых фартуках и картузах, настороженно посматривали на чуть взъерошенного молодого человека в плотно застегнутом пиджаке с поднятым воротом, но при этом – в развязанном и свисающем свободными концами на грудь атласном галстуке-бабочке. Наталкиваясь на подобные взгляды, Олег всякий раз веселился в душе и пытался вообразить, что же они о нем думают, за кого принимают? На душе у него вообще было этим утром удивительно хорошо и спокойно. А он уже и забыл почти, как это бывает здорово – чувствовать покой и умиротворение. Не спугнуть бы… - Смотри-ка, как ты ее быстро оприходовал, а? – замирая на месте, Закревский медленно обернулся, выражение лица его при этом столь же медленно и почти неуловимо, но неизбежно утрачивало отпечаток живых эмоций, словно бы обращаясь в ледяную маску. – Во, что значит мастерство-то! Говорили дураку, что Артист любую подцепить горазд, не поверил – червонец долой! Хорошее, видать, у тебя удило – или наживка, может, дюже сладкая, а? Тихонько хохотнув, человек в неприметном сером плаще и сером же кепи, который только что будто бы в прямом смысле отделился от серой каменной стены стоящего рядом дома, подошел к Олегу и, окинув того коротким взором с ног до головы, вновь осклабился. - Какого черта вам здесь надо? Был договор, что все контакты в Праге только в виде письменных распоряжений, оставленных на почтамте, - проговорил Закревский, глядя своему собеседнику прямо в лоб, а на деле – сквозь него. - Был, твоя правда, только уж очень любопытно было взглянуть на тебя своими глазами: с «премьерой» поздравить, ну и вообще – напомнить о себе, чтоб не забывал, кто ты и зачем… да ты не горячись, ухожу я уже, ухожу!.. Вот, денег возьми еще, едва не забыл отдать-то, - сунув руку за пазуху, «серый» извлек оттуда пухлый сверток в темной упаковочной бумаге, протягивая его затем Закревскому. Но тот медлил, не торопился забрать – словно паузу выдерживал. – Да ладно, бери уж, заодно и из образа-то выйди, чай не в Камергерском мы! Пригодятся еще – на танцульки да на цветочки для старушки твоей! - Не сметь разговаривать со мной в подобном тоне! – белея лицом от мгновенно нахлынувшего бешенства, процедил сквозь зубы Закревский, вновь фокусируя взгляд на лбу «серого», словно хотел просверлить его взглядом. Но и тот, еще мгновение назад расслабленный, вальяжно - нахальноватый, в ту же секунду будто бы внутренне подобрался и совсем иным, с нотками металла, голосом ответил: - А это уж мне решать, как и каким тоном я стану с тобой говорить, сынок! – затем, впрочем, вновь ухмыльнулся, и, сунув Закревскому в карман сверток с деньгами, добавил. – Ну, не пуха тебе, ни пера, Артист, и удачных следующих представлений! Бывай! – махнув рукой на прощание, он исчез в ближайшей же подворотне, а Олег еще некоторое время мрачно смотрел ему вслед, а после, машинально пробормотав себе под нос: «К черту… Все к черту!» - скрылся за дверью парадного.
Светлана Ланская: Едва дверь за Олегом закрылась, а Лана снова погрузилась в дрему, в которой события вчерашнего вечера тесно переплетались со странными видениями. Окончательно проснулась она, лишь когда тишину в квартире пронзила резкая трель телефонного аппарата, а следом за ней послышались торопливые шаги Марты, спешившей ответить на звонок. Едва реальность заявила о себе столь бесцеремонным образом, Лана открыла глаза и удивленно огляделась по сторонам. В щель между занавесками пробивался утренний свет и все было так привычно знакомо, что все вчерашние события показались ей сперва собственной фантазией. Ведь могла же она такое придумать? «Нет, не могла!» - подумала Лана в отчаянии. Но еще сильнее пугало сознание того, что ни угрызений совести, ни раскаяния она по этому поводу не испытывает И еще одно тревожило. После сегодняшней ночи она чувствовала такую явную перемену внутри себя, что несомненно это заметят и окружающие. Сонно потянувшись, женщина спрятала в ладонях лицо и улыбнулась своим мыслям. В эту же минуту Марта тихо постучалась в дверь и заглянула в спальню хозяйки.Убедившись, что та уже не спит, она вошла в комнату и с удивлением увидела разбросанный в беспорядке вечерний гардероб мадам Ланской. Синие платье висело на спинке кресла, одна из туфель была под кроватью, вторая стояла у туалетного столика, перчатки, накидка – все пребывало в странном беспорядке, но задавать лишние вопросы Марта не собиралась, потому лишь молча принялась собирать вещи. Когда Лана отняла, наконец, руки от лица и села в кровати, интересуясь, кто это звонил, Марта выпрямилась, встряхнула помятую шаль и спокойно произнесла: - Звонил месье Ланской. Он прибудет дневным поездом, но просил меня к вечеру подготовить небольшой ужин. Сказал, что ему есть, что отпраздновать и просил Вас телефонировать друзьям, чтобы непременно были вечером. Весь день прошел в обычных хлопотах. Лана как будто бы позабыла вчерашние свои приключения и даже не думала об Олеге. Пыталась не думать, потому что мысли все равно то и дело возвращались к нему, ее новому любовнику. Правда, этого слова она старалась не употреблять даже мысленно, но, с другой стороны, надо же было как-то называть его, главного их виновника и вдохновителя? Главного ли? Иван Игнатьевич приехал к обеду. Долго рассказывал о том, что сделка, о которой он радел в Берлине, не только состоялась на выгодных условиях для них, но и принесла еще и побочные плоды. - Это как нельзя лучше для нас, дорогая. Военная промышленность должна развиваться, никто не спорит. Но если это делать бездумно, если это делать без четкой цели на будущее…. Он курил и пил кофе, сваренный Мартой. Лана сидела в кресле напротив, внимательно слушала то, что сегодня вечером будет повторено еще неоднократно и пыталась понять, неужели это и впрямь так необходимо? Постоянные мысли о войне, о борьбе, о политике. А ведь вокруг есть просто живые люди! «Живые люди» не заставили себя ждать, и к вечеру на квартире Ланских собралось избранное общество. Светлана Юрьевна была одета нарядно, но не так, как вчера. Изысканно-сдержанное платье и длинная нитка жемчужных бус. Ее супруг весь вечер был необычайно оживлен, он первым выходил встречать гостей, задавал тон всем разговорам и когда посреди вечера раздался очередной звонок в дверь, опередив Марту, также сам вышел открыть новому гостю. Правда, увидев на пороге молодого незнакомца, немало удивился и даже слегка растерялся. - Я забыла тебя предупредить, Жан. Это Олег Закревский. Может быть, ты помнишь…. Договаривать ей не было необходимости. Иван Игнатьевич тут же вспомнил бывшего сослуживца. Чуть ли не затаскивая Олега через порог в квартиру, он тотчас же засыпал и его, и свою жену закономерными вопросами.
Олег Закревский: Вопросов Олегу задавали огромное множество. Как всякое новое лицо в давно сложившемся кружке знакомых, он вызывал повышенный интерес, и нужно было просто переждать этот шквал любопытства, в надежде, что, удовлетворив его, Иван Игнатьевич и остальные гости вечера обратят свое внимание на что-нибудь еще. Следовало отдать должное их деликатности: о судьбе родителей Олега почти не расспрашивали. Впрочем, если бы и спросили – он давно научился говорить на эту тему достаточно спокойно. Интересовались и общими знакомыми, что имелись у Ланских и Закревских еще в России, но и здесь с Олега спрос оказался невелик. Ведь в те времена, когда все общались между собой, он был совсем ребенок. Так что большая часть разговоров касалась его собственной персоны. А здесь Олег мог рассуждать вполне свободно. Да, действительно учится в Мюнхене, в университете имени Людвига Максимилиана… Нет, семестр начнется еще только в октябре, а в Праге у него своего рода практика… Изучает языкознание, очень увлечен своим предметом и намерен в будущем профессионально заниматься переводами… Начатая еще в гостиной, беседа плавно перетекла за обеденный стол. Разговаривая с хозяином дома, Олег старался держаться так, чтобы одновременно ни на миг не выпускать из поля зрения его жену. Лана была достаточно далеко от него – с противоположной стороны стола. И в несколько нарочитом оживлении, с которым она обсуждала что-то с госпожой Ратцингеровой, сухонькой пожилой дамой, лет семидесяти, вдовой какого-то крупного местного промышленника, но по происхождению русской, даже Закревскому было заметно ее изрядное внутреннее напряжение. Лана скрывала его совсем неуспешно. Хорошо, что никто, кроме него этого, кажется, не видит. Общий ход разговора, между тем, все более сдвигался в сторону обсуждения вопросов политики. Для Олега это означало лишь одно: его приняли здесь как своего – того, кому можно доверять. Тем не менее, вел себя он по-прежнему довольно сдержанно. И даже, против обычая, более слушал, чем говорил. Впрочем, здесь, среди людей, которые были старше его по возрасту, это смотрелось совершенно естественным. - Скажите, молодой человек, а в ваших краях существуют русские общины, вроде нашей здешней? Вопрос Ланского заставил Закревского отвлечься от осторожного наблюдения за его женой. - Нет… боюсь, что нет, Иван Игнатьевич. В Мюнхене ведь вообще немного русских, большинство наших бывших соотечественников обитают в Берлине, мне ли вам об этом рассказывать? А те, кто есть, держатся обособленно и почти не общаются между собой. Во всяком случае, по моим наблюдениям. - И это в то самое время, когда России нужен каждый из нас! В то время, когда мы должны бороться! – сильно грассируя, дребезжащим голосом почти выкрикнул со своего места глуховатый отставной генерал Алексиевич. Весь вечер он отчего-то неодобрительно косился на Олега, теперь же и вовсе будто решил обвинить во всех смертных грехах, в том числе и в том, что тот каким-то неведомым способом внес семена разобщения в стройные ряды русской эмиграции. - Да ведь я, собственно, и не отказываю… России… - начал, было, заводиться Закревский, который, вообще-то, изначально не собирался вступать здесь в дискуссии, но есть же предел любому терпению, да только тут же и осекся, остановленный всего одним кратким взглядом. Должно быть, почувствовав в нем это мгновенно всколыхнувшееся раздражение, мадам Ланская отвлеклась от разговора со старухой-промышленницей и внимательно следила за конфликтом, назревающим в ее столовой, готовая погасить его еще в зародыше. – Вы правы, сударь! – выдохнув, Олег улыбнулся, не разжимая губ, а потом добавил. – Только я считаю, что сражаться нам отныне суждено уже не в открытом бою – его мы благополучно проиграли. Пора это понять. А для других способов могут оказаться потребны более тонкие методы, нежели махать шашкой и стрелять из пистолета. При всем уважении…
Светлана Ланская: Отчего-то весь вечер, с той минуты, как начали приходить гости, Лана отчаянно надеялась, что Олег все же придти не посмеет. Но надеяться на это, уже узнав его характер, было напрасно, остановить Олега могло лишь какое-нибудь неожиданное происшествие, а этого бы ей так же не хотелось. Поэтому, в какую-то минуту мадам Ланская наоборот начала переживать, что его все еще нет, и тут Закревский появился на ее пороге. Жан был немало удивлен, но, похоже, и обрадован этой встрече. Впрочем, сдержанный нрав ее супруга позволял говорить о радости весьма относительно. Скорее, законное любопытство было причиной, по которой молодого человека горячо приняли в кругу гостей Ланских. Генерал вызвался представить Олега гостям и взял над ним своего рода шефство, не отпуская от себя юношу ни на шаг. А Лана была занята беседой с дамами-патронессами, и лишь изредка бросала взгляд на мужа, который полностью завладел вниманием гостя. Пару раз она встретилась с Олегом взглядами и поспешно отворачивалась, неловко теряя нить разговора, и поэтому совершенно невпопад соглашалась или отказывалась от предложенных собеседницами мыслей. Пока за столом обсуждали очередное выступление в Пражской опере Лео Слезака и переменчивую погоду, Светлана Юрьевна спокойно сидела и терпеливо выслушивала о третьем приступе ревматизма, обострившемся по осени у госпожи Ратцингеровой и об успехах ее внука на поприще литератора, но едва муж затронул волновавшую его более всего политическую и патриотическую тему, как внимание мадам Ланской полностью обратилось к общей беседе. И вовсе не потому, что ей это было интересно. Напротив, она ненавидела подобные разговоры, хотя прежде стеснялась признаться в этом даже себе самой. И прекрасно зная, что Жан захочет развить простую беседу в жаркий спор, готовилась прервать его в зародыше. Раздражало также, как усиленно муж втягивает в эту дискуссию Олега, так и норовя спровоцировать его к откровенным высказываниям. А вторит ему в этом, как всегда, отставной генерал Алексиевич. И в эту же секунду Лана поняла, что ситуация может выйти за дозволенные рамки. Потому пришлось проявить недюжинное искусство, чтобы успеть опередить старика прежде, чем тот разразится привычной гневной тирадой. - Могу я попросить Вас, господин Закревский, помочь мне с сервировкой чая? Прошу простить нас, господа. Уходя из комнаты, Лана поймала разочарованный взгляд мужа, который, верно, осуждал ее за прерванное развлечение. Но едва они с Олегом покинули столовую, как голос старого генерала загремел подобно артиллерийской канонаде. Женщина недовольно поджала губы и быстрым шагом отправилась на кухню. Марта удивленно уставилась на хозяйку и ее гостя, который послушно следовал за ней, не произнося ни слова. - Пойдите в гостиную и подготовьте ее к чаю. Я сама заварю его. Марта вышла из кухни и Светлана Юрьевна поспешила прикрыть за ней дверь, после чего развернулась к Олегу, пылая негодованием и еле сдерживая голос, чтобы не начать кричать. - «Могут оказаться потребны более тонкие методы!» Тебе обязательно было перечить этому старому дураку?! Генерал Алексеевич крайне любил рассуждать об активных мерах борьбы с «большевистской заразой», но насколько знала Лана, он получал свои звания и чины не покидая штаба и вряд ли собирался «размахивать шашкой». Зато в словесной баталии он был непревзойденный мастер и провоцировал оппонентов на такие откровенности, которые потом использовал же против них. Не обращая внимание на удивление, вызванное ее репликой у Олега, Лана отвернулась к буфету и стала доставать заварочный чайник, чашки, стараясь словно бы нарочно, погромче ими бряцать.
Олег Закревский: - Буду рад помочь. Господа! – поднявшись на ноги, Закревский обвел взглядом присутствовавших в комнате, и пошел следом за Светланой Юрьевной. Раздражение, спровоцированное проповедью Алексиевича, вспыхнувшее в нем, подобно спичке, столь же быстро и угасло, стоило вновь оказаться наедине с Ланой, хотя картавые выкрики генерала отчетливо были слышны из гостиной даже здесь, в кухне. Подобно большинству сильно тугих на ухо людей, он разговаривал так громко, что невольно заставлял вспоминать о тетереве на токовище. Как известно, в этот момент он не способен воспринимать никаких звуков, доносящихся извне... Отчего-то особенно отчетливо вообразив себе Алексиевича в тетеревиных перьях, Закревский и вовсе едва не рассмеялся. Благо, Лана не могла этого видеть – стояла к нему спиной, разговаривая с экономкой. Та же, в свою очередь, кажется, все-таки успела поймать эту коротко мелькнувшую по его губам ухмылку. Поэтому, уходя из кухни, обернулась и окинула Олега подозрительным взглядом. Но к этому моменту лицо Закревского уже смотрелось образцом непроницаемой маски. Точно так же, практически без эмоций, Олег слушал и Светлану Юрьевну, когда она заговорила, нет – закричала на него. Хотя, нет, все же, удивился – такой сердитой он ее еще прежде никогда не видел. - Постой. Но ведь именно на это он и рассчитывал, обращаясь ко мне со своими дурацкими прокламациями? Просто промолчать – выглядело бы с моей стороны куда большим неуважением к его сединам, - сложив на груди руки, он подошел поближе в мадам Ленской и чуть привалившись плечом к торцу высокого орехового буфета принялся наблюдать, как она сосредоточенно извлекает из него чайные принадлежности. – Они, конечно, не всякому прибавляют ума. Наверное, не стоило глумиться над ним так открыто… но я не сдержался, прости. Она промолчала в ответ. Промолчала настолько красноречиво, что Закревский вновь не смог сдержать улыбки, лаская взглядом ее пышущую возмущением напряженную спину. Лана пыталась в этот момент дотянуться до самой верхней полки буфета за какой-то, по всей видимости, жизненно необходимой расписной фарфоровой тарелкой - Позволь мне? Тебе слишком высоко, - проговорил он, наконец. И, не дождавшись ответа, стал у нее за спиной, без труда доставая посудину и откладывая ее затем куда-то в сторону. А через мгновение уже держал Лану в крепких объятиях, зарываясь носом и подбородком в волосы на ее макушке. Она слабо дернулась, скорее демонстрируя характер, чем действительно пытаясь высвободиться, Олег не позволил, разумеется. Дверь на кухню была закрыта не до конца и в каждую минуту сюда могла вернуться Марта, но это лишь добавляло остроты ощущениям. - Терпеть общество этих говорливых идиотов – испытание. Но его я еще согласен как-то вынести. А вот видеть перед собой тебя, и не иметь при этом возможности прикоснуться – настоящая пытка! - прошептал он, целуя ее затылок и спускаясь губами к виску и шее. – Лана, скажи, где и когда мы увидимся вновь? Наедине, я имею в виду?
Светлана Ланская: Это было уже слишком. Вообще, все это было чересчур для нее! Сидеть в комнате, полной народу, говорить о пустяках, смотреть на мужа, который поглощен лишь самим собой и своими идеями, но при этом думать и отгонять навязчивые, совершенно недопустимые мысли. Еще днем, когда гостей не было и в помине, она все ждала, когда же Жан увидит, почувствует произошедшую в ней перемену. А он не обратил внимания ни на необычную рассеянность жены, ни ее задумчивость… И тогда вдруг все это стало невыносимо обидно – что ничего не заметил, не заподозрил неладное… Обидно и противно. Потом все вроде бы прошло. Но сейчас, стоило Лане вновь оказаться рядом с Закревским, а Марте, уходя, бросить этот непонимающий и такой выразительный взгляд, и чувства обиды и раздражения снова засаднили где-то над сердцем. Невыносимое ощущение, которое требовало немедленного выхода. А тут еще Олег будто в издевку – обнял, стал ласкать и сыпать все эти бесконечные глупые вопросы. Стоило лишь на секунду позволить себе расслабиться! Открыв глаза, Светлана Юрьевна развернулась, отталкивая молодого человека прочь от себя. Глаза ее вдруг сузились до маленьких щелочек, губы плотно сжались, а щеки, против всякой логики, сделались бледны. - Это общество, как вы выразились, «говорливых идиотов» – мои близкие знакомые и весьма уважаемые люди. Я знаю их достоинства, прощаю их недостатки и уважаю их. Вы же – всего лишь избалованный, капризный и взбалмошный мальчишка, недостойный и десятой доли моего отношения к ним. Не смейте в моем доме вести себя подобным образом! – каким именно, она не уточнила, имея в виду то ли инцидент с Алексиевичем, то ли попытки соблазнения. Потому что сама не знала, что именно хочет ему запретить. Как ни странно, эта гневная тирада совершенно не смутила Закревского – на его лице не отразилось ровным счетом ничего, и это еще больше разозлило Светлану Юрьевну. Олег казался самым странным из всех людей, которые ей когда-либо встречались – она никогда не знала наверняка, что он думает или чувствует. Даже по глазам, которые вроде бы призваны быть зеркалами души… Впрочем, так и есть: именно зеркало – в котором только и видишь, что собственное отражение, чаще всего напоминал Лане его взгляд. Вместе с тем, в другие моменты, Олег будто бы оживал. Становился то страстным любовником, как минувшей ночью, то безрассудным влюбленным, как минуту тому назад, то вздорным школяром – как незадолго до этого, в гостиной. Нет, она совершенно не понимает его! И в то же время вынуждена признать, что он затронул в ее душе какие-то потаенные струны. Будто бы вновь подарив возможность легко дышать, взамен нарушил такой привычный и комфортный уклад ее жизни. Причем, за последнее она была почти что готова его возненавидеть… Выдержав долгий взгляд – единственный ответ на все ее речи, Светлана Юрьевна досадливо передернула плечами и отвернулась к плите, на которой в медном ковше закипела вода. Обдав кипятком стенки чайника, она открыла банку с заваркой, насыпала душистых листьев, добавила палочки гвоздики и залила все это водой. Пересчитала ложки, добавила еще одну – недостающую, поправила свернутые салфетки. Спокойные и рассчитанные действия, будто ее ничего и не беспокоит. Но все это время каждой своей клеточкой она ни на миг не переставала ощущать его присутствия рядом, чувствуя себя так, словно показав голодному льву кусок мяса, тотчас же спрятала его, развернувшись затем к хищнику спиной. Страшное и, одновременно, будоражащее чувство.
Олег Закревский: Это было против всех известных ему правил. И в первое мгновение, вместе с натуральным ощущением неожиданного удара под дых, Закревский испытал даже удивление, смешанное с почти детской обидой. И – странным образом – с восхищением, что было, пожалуй, основным ингредиентом кипящего внутри адского коктейля из самых противоречивых чувств, несмотря на внешнюю маску невозмутимости, которую Олег все же успел натянуть на миг раньше, чем Лана обернулась и накинулась на него с яростной нотацией. Вложив в нее, кажется, всю страсть, которую не осмелилась – или, скорее, даже побоялась выразить иным способом. И этим полностью себя выдала… - Хорошо, - с непроницаемым выражением лица выслушав все адресованные ему упреки – один нелепее другого, Закревский смиренно склонил голову и едва слышно ухмыльнулся. По всей видимости, Лана ожидала какой-то иной реакции, потому теперь настала ее очередь испытать нечто подобное тому, что сам Олег чувствовал пару минут назад. Наблюдая, с какой маниакальной тщательностью она заваривает чай, не упуская ни единой мелочи, Олег испытывал слегка мстительную, но абсолютно законную гордость. Только что он одержал победу там, где мог потерпеть поражение, если бы дрогнул хотя бы на миг. Но он не дрогнул – и выиграл. А вот Лана, напротив, нервничала, и было хорошо понятно, что более всего выбивает ее из колеи – невозможность предсказать наперед последствия своих поступков и слов. Из-за этого ее было немного жаль. Но, что же, хочет игры – получит. Однако по его собственным правилам… Тихий скрип открываемой двери, раздавшийся у них за спинами, прервал тишину, наэлектризованную многозначительным молчанием – в кухню из гостиной вернулась Марта с полным подносом грязных тарелок. Тем не менее, вряд ли даже она могла бы заподозрить что-нибудь странное во вполне приличной мизансцене: пани Светлана, мирно расставляющая на подносе чайные приборы и замерший на некотором расстоянии от нее молодой гость дома, ожидающий дальнейших распоряжений. Шагнув навстречу пожилой чешке, он решительно, несмотря на возражения, забрал из ее рук нелегкую ношу, поставив затем на стол рядом с мойкой для посуды. - Ну вот, а теперь позвольте помочь Вам, Светлана Юрьевна! – окончательно вжившись в образ «почтительный юноша», Олег взял поднос с чайными принадлежностями, расставленными там Ланой с какой-то болезненной безупречностью, и взглядом указал ей на дверь. – Идите, а я следом, как и подобает верному оруженосцу! Несколько метров, пройденных по полутемному коридору, подарили им еще пару секунд наедине, в течение которых Закревский почти физически ощущал, насколько она взбешена. Но сейчас это было скорее ему на руку. - А, вот и ты, душа моя! – отвлекаясь от разговора с Алексиевичем, генерал Ланской обернулся к подошедшей сзади жене и с улыбкой прижал к губам ее руку. – А я уж грешным делом решил, что в доме внезапно закончился чай, и ты послала несчастного Олега Павловича в лавку колониальных товаров! - Уверяю вас, сударь, это не составило бы для меня никакого затруднения! – закончив миссию по доставке сервиза, Олег скромно сел на свое место и дальше почти уже не принимал участия в общем разговоре, словно бы в исполнение слова, только что данного наедине хозяйке дома. На самом деле ему было невыносимо скучно в обществе старых пустобрехов, уверенных, что от них все еще что-нибудь в этом мире зависит. «Герои вчерашних дней» - вот, кто они все! Все, кроме нее, пожалуй. Вот только ей отчего-то выгодно – а может, просто удобно? – делать вид, что она такая же. Одна из них. Ничем от них не отличается. Бедная глупенькая лицемерка… С трудом высидев, чтобы не уходить слишком демонстративно, еще около четверти часа в этом затхлом сборище моли, размеренно дожевывающей остатки старой персидской шали, Закревский поднялся и со смущенными извинениями объявил, что, к сожалению, на сегодня вынужден откланяться. В библиотеке ему всего на сутки выдали одну чрезвычайно интересную монографию по теории перевода и нужно непременно успеть законспектировать до завтра все важные моменты. Причину сочли достойной уважения и, снабженный добрыми напутствиями и приглашением хозяина бывать в его доме чаще, Олег, наконец, смог вырваться на свободу. Отправившись, меж тем, вовсе не работать над конспектом, а бродить по городу. Причем, не без повода, а имея совершенно конкретную цель, достигнув которой, вернулся домой почти затемно, вполне довольный собой и в хорошем расположении духа. После чего, поболтав о пустяках и выпив еще чашку вечернего чаю с пани Зеленковой, все-таки уединился в своей комнате. Где, расположившись за старинным секретером, достал чистый конверт и вложил в него извлеченную из нагрудного кармана визитку маленького отеля на окраине Праги, предварительно чиркнув на оборотной стороне лишь пару строк: «На сегодняшний вопрос в течение двух дней я буду ждать твоего ответа здесь. В три часа пополудни». Затем, надписав конверт, вновь убрал его в карман и, раздевшись, с удовольствием растянулся в постели, где почти сразу же и заснул.
Светлана Ланская: - И неужели, вот так просто – в одном вагоне оказались? Удивительная история! Как можно было забыть рассказать? Ты меня удивляешь, Лана! – Иван Игнатьевич закурил очередную сигарету и ее голубоватый дымок, поднявшись к абажуру, запутался в шелковой бахроме. Когда гости разошлись, Светлана Юрьевна вместе с Мартой принялась наводить порядок и вот теперь, когда посуда была убрана, а обеденный стол сложен и накрыт повседневной скатертью, за него присел Жан, выкуривая перед сном последнюю сигарету и попивая из хрустального бокала сладкий портвейн. А сама мадам Ланская устроилась в кресле у окна, и на лицо ее падала тень от незажженного торшера. Уже второй раз она повторила мужу историю о том, как познакомилась с Олегом, как помогла ему обустроиться у пани Зеленковой и все, что знала о его занятиях. Умолчать пришлось о многом, но Жан этого не заметил. Сама же Лана была слишком утомлена сегодняшним вечером, чтобы думать о том, что ей пришлось утаить. Когда утром следующего дня, за завтраком принесли почту, и муж, не глядя, протянул ей один из конвертов, Светлана Юрьевна вся напряглась. Она не знала почерка, которым был указан адресат, но в крупных и уверенных буквах сразу же угадала отправителя. Ей не хотелось читать это письмо сейчас. Но муж с удивлением следил, как она совершенно растерянно вертит в пальцах конверт, будто позабыв, как его вскрывают. - Что-то не так, Лана? - С чего ты взял! – слишком резко и громко ответила она и тут же наградила его одной из своих мягких улыбок, чуть прищурившись и будто смутившись. Взяв со стола маленький нож для масла, она подцепила край конверта, открыла его и, чуть раздвинув края, заглянула внутрь. Что она там надеялась увидеть? Самого Закревского? В конверте лежал сложенный вдвое лист, абсолютно чистый, но внутри него была спрятана маленькая визитная карточка отеля. Чтобы отвлечь внимание мужа, Лана некоторое время делала вид, что что-то читает на пустой странице. Но на самом деле неотрывно смотрела на короткую фразу с оборотной стороны карточки, невольно ощущая, как щеки заливает краска. «Наглец и фигляр!» - хотелось прямо сейчас же встать и позвонить ему, чтобы заставить прекратить глупую игру, что он затеял. Да, она поддалась какому-то странному наваждению в тот вечер, испытала удивительные эмоции той ночью, но продолжать этого нельзя! «Фигляр!» – вновь мысленно повторила Лана. И тут ей почему-то вспомнился давний рассказ отца, который всерьез увлекался орнитологией и часто рассказывал ей о редких птицах, которых можно было увидеть либо в Зоологическом саду, либо на страницах редких изданий. Фигляры – это ведь орлы-скоморохи, так их называют из-за яркого окраса спины и клюва, но они сильные, смелые и красивые птицы… - Что-то важное? – Иван Игнатьевич намазал маслом свежую булку и откусил кусок, после чего еще раз взглядом указал жене на листок, который она все еще задумчиво держала в руках. - А-а, нет! Это Эржибета прислала записку по поводу собрания в среду. Как обычно, ничего важного – перечисляет вопросы, которые надо обсудить. Как мне это надоело, - Лана сложила лист, а вместе с ним и карточку, в конверт, небрежно засунув затем все вместе в карман домашнего платья. Убрала и будто позабыла о нем вовсе. Завтрак она закончила в хорошем настроении, муж сообщил, что вечером они идут в театр – он еще из Берлина заказал им билеты. И, совершенно не думая о том, что в условленном месте сейчас ее ждет Олег, Светлана Юрьевна провела этот день за обычными делами. Лишь один раз, когда часы в прихожей пробили трижды, она замерла и задумалась, а после продолжила свои занятия. И только в театре, наблюдая за актерами, которые разыгрывали старую как мир историю о запретной любви между замужней дамой и молодым студентом, что служил в конторе ее мужа, вдруг испытала странное волнение, и даже желание хотя бы на миг оказаться на месте этой дамы, так смело отдающейся своим страстям. И не важно, что в конце раскрылась истинная цель молодого любовника – деньги и повышение по службе, но ведь хотя бы какое-то время та дама была по-настоящему счастлива! Воспоминания о спектакле вернулись к ней еще раз ночью, когда Лана забылась тревожным сном, в котором уже не актриса, а сама она стояла на сцене – свет рампы был невыносимо силен, слепил глаза, и она не видела зрителей, но не сомневалась, что те сидят напротив и ждут чего-то особенного. А после она почувствовала, как чьи-то весьма требовательные руки обхватили ее сзади, принявшись ласкать тело, чьи-то губы коснулись ее шеи и… здесь она проснулась, резко сев на постели. Темнота и пустота окружали ее в собственной спальне, и это невыносимое чувство одиночества выползало, кажется, из каждого темного угла. Наваждение из сна оставило ее не сразу, однако чувственное желание, которое завладело ее телом и разумом, оказалось совершенно реальным. И тогда Лана вдруг решила, что, несмотря на полное безумие этого решения, завтра она все же пойдет на свидание. И пусть будет, что будет. Наутро, проснувшись позднее обычного, на вопрос Жана она ответила, что ночью ее вновь терзала бессонница – пришлось выпить снотворное. Тот выразил обычное сожаление по поводу ее нездоровья и добавил, что будет весьма досадно, если Лана разболеется еще сильнее. - Не думаю, что это надолго. Прогуляюсь немного, и все пройдет. - Ну, если ты так хочешь прогуляться, то и пойдем тогда вместе до Эбельсов пешком. Я отменю вызванную машину. - До Эбельсов? – Лана искренне не понимала, при чем тут начальник ее мужа и его партнер в делах. Но Жан, как ни в чем не бывало, сообщил, что совсем позабыл вчера передать ей приглашение от герра Рихарда и его жены. - Нас будет четверо – тихий семейный обед – только они и мы. Ну, прости, что забыл сказать!.. Ты будто бы расстроена? Были другие планы? - Другие планы? Откуда? Просто я… что я надену! Жан! Нельзя же так внезапно сообщать…, - ей было сейчас так дурно, будто муж вдруг взял и стянул на ее шее невидимый шнурок, не дав возможности вволю надышаться. Господи, да, конечно: она имела на сегодня совсем другие планы, и ждать они не могли! Но как объяснить мужу, почему ей просто необходимо в три часа быть… - Надень коричневый костюм, он подойдет для этого обеда. - Как скажешь. До трех часов дня время летело слишком быстро, зато едва достигнув заветных цифр, проклятые стрелки будто бы вовсе замерли. Да что стрелки: замерло, кажется, само время, желая продлить Лане бесконечную пытку, которую более всего сейчас напоминал ей обед у Эбельсов. Нужно было сосредоточиться, чтобы что-то говорить в ответ на реплики хозяев, улыбаться… но она не могла. Просто не могла! По дороге домой, в такси, Жан долго молчал, но прежде чем подать жене руку, выходя из машины, сердито взглянул на нее и буркнул: - Это было ни на что не похоже, Лана. Просто отвратительно! И впервые за сегодняшний день она почувствовала, что полностью с ним согласна. Сам герр Эбельс, его вульгарная жена, Жан, с извечным его недовольством всем на свете – все это было Лане сейчас глубоко отвратительно. Впрочем, как и собственные мысли и желания. А еще этот неизвестно откуда вдруг проснувшийся страх – не за себя! Олег… он ведь, наверняка, прождал ее в том отеле целых два дня и теперь – не получив ни строчки в объяснение, должно быть, уверен, что она его просто использовала! В понедельник утром, едва дождавшись, пока Жан уедет на службу, Светлана Юрьевна облачилась в прогулочный костюм, поверх которого надела самый простой свой плащ, и шляпку с вуалью. Себя убеждала, что хочет просто погулять, но ноги сами привели ее к указанному в записке Закревского отелю. Несколько минут она просто стояла на противоположной стороне улицы и разглядывала скромную вывеску, все еще зеленую герань в кадках у крыльца и серого кота, который умывался на крыльце. А после, не зная, зачем, решила войти внутрь. - Мадам? Могу чем-то быть вам полезен? - Нет. То есть, да. Скажите, в эти выходные здесь был молодой человек. Он должен был ждать меня, но я не могла… и может быть, он что-то оставил… - Одну минуту, мадам.
Олег Закревский: Оставляя Лане два дня, чтобы принять решение, Олег был практически на сто процентов уверен, что она не придет. В первый день. Потому покинул маленькое фойе отеля, куда приехал сам более всего из любопытства, буквально через пятнадцать минут после назначенного в записке часа, даже не допив предложенной портье чашки кофе – и с легким сердцем отправился по своим обычным делам, убедившись, что интуиция не подвела и на этот раз. Вчерашнее ожидание продлилось дольше, было столь же безуспешным и принесло уже не удовлетворение, а недоумение и досаду. Причем, не только потому, что поведение Ланы не вписывалось в ожидаемый – и запланированный сценарий, но и из-за собственной реакции на это событие. Самолюбие Олега, от природы весьма развитое и, по молодости лет, весьма чувствительное, было неприятно задето. И это испортило ему настроение на весь остаток вчерашнего дня. Который, стремясь развеяться, он решил провести как можно веселее и разнообразнее, обойдя сразу несколько дансингов, баров и кабаре и обнаружив себя затем наутро в чужой постели посреди каких-то радужных перьев и тряпок, поблескивающих золотистыми пайетками в лучах солнца, что с трудом пробивались сквозь давно немытые стекла окна мансарды. При этом, по обеим сторонам, мерно посапывая, покоились сразу две полуголые девицы, в которых молодой человек не без труда признал участниц дуэта мулаток – как теперь было вполне очевидно из-за размазанного повсюду грима – фальшивых, которые весьма зажигательно исполняли шимми на сцене последнего из посещенных им ночных кабаре… Не желая тревожить покой своих дам, Олег осторожно выбрался из их некрепких объятий и встал, пошатываясь, притом едва не рухнув вновь на захламленный пол из-за не вовремя подвернувшейся под ноги пустой бутылки из-под шампанского. Зеркало, в которое он, застегивая измятую рубашку и осматриваясь в поисках остальных вещей, походя заглянул, продемонстрировало в ответ бледный и взъерошенный лик – несмотря на смутное и совершенно иррациональное опасение, что в нынешнем состоянии оно не захочет его отражать вовсе. На душе было мутно и по-прежнему не особенно весело. Дополнительным наказанием за этот внезапный – и в общем-то, не особенно порадовавший праздник разудалого промискуитета стало отчетливо читающееся выражение молчаливого материнского укора в глазах пани Зеленковой, в тот момент, когда та открыла ему входную дверь. Как водится по закону подлости, убегая накануне, Олег умудрился забыть ключи от дома… Впрочем, молодость, контрастный душ и несколько часов крепкого сна довольно быстро справились с издержками ночных развлечений, и сразу после полудня Закревский проснулся, уже вновь вполне ощущая себя человеком, а не потусторонним существом. Пани Клары дома не оказалось, но в кухне ее постояльца ожидали заботливо укутанная в старое одеяло кастрюлька с куриным супом, пироги и большой кувшин ягодного морса. Рядом с которым – и это заставило Олега невольно усмехнуться, подивившись предусмотрительности своей домовладелицы и ее ничем несокрушимому расположению к его персоне, стоял небольшой графинчик с водкой. Водки ему, однако, пока совсем не хотелось, еще меньше организм просил куриного супа, а вот кисловатый напиток пришелся очень кстати. Потому, усевшись на широкий подоконник и задумчиво разглядывая улицу перед домом, Закревский выпил сразу почти половину кувшина морса, заев его парой пирогов, тем свою трапезу и ограничив. Мысли все это время крутились вокруг единственной темы, развивать которую ему, тем не менее, не хотелось. Равно как и признавать в себе смутное, но неприятное чувство внутренней неловкости – возникшее как-то само по себе и вроде бы совершенно без повода. А еще – пустоты, какого-то незавершенного дела или желания, так и не исполнившегося до конца. Хотя… здесь все было очевидно. И Олег с трудом подавлял то и дело возникающие позывы подойти к телефонному аппарату и, набрав номер, задать единственный вопрос, не дававший покоя – почему она не пришла? Но это было, во-первых, просто невозможно, а во-вторых – невозможно глупо. Да и не по правилам игры. Которую, однако, стоило довести до конца – и уже хотя бы для этого сходить еще раз к назначенному часу в условленное место. Зачем? Чтобы окончательно убедиться и, зная наверняка, обдумывать свои дальнейшие ходы. Придумав после долгих размышлений на этот счет такое, вполне убедительное, обоснование тому, что намеревался сделать, Закревский повеселел и, спустя еще примерно час, уже бодро вышагивал в направлении отеля «Český lev», того самого… В вестибюле, полутемном из-за дубовых панелей на стенах, плотных штор и кадок с ветвистыми пальмами – непременного атрибута всякой гостиницы, претендующей на звание «респектабельной», не было никого, кроме портье, который кивнул Олегу, словно старому приятелю. Кивнув в ответ и жестом показав, что заглянул лишь на минуту, Закревский вновь вышел на улицу и, перейдя через узкую мостовую, по которой изредка проезжали, мягко покачиваясь на рессорах, конные экипажи, усиливая тем ощущение провала во времени, столь характерное для этого странного и магического города, направился в маленький сквер, расположенный неподалеку. Там долго бродил, выбрая скамью, с которой бы хорошо просматривался подъезд к отелю. Найдя подходящую, сел, небрежно бросив рядом с собой шляпу, извлек из кармана портсигар, закурил, и приготовился ждать. Но быть докуренной до конца не суждено было даже первой папиросе. Она все-таки пришла. Отшвырнув тлеющий окурок куда-то в сторону, Олег тотчас же вскочил на ноги и едва не бегом бросился обратно. Впрочем, непосредственно у входа, резко замедлил шаг, бесшумно прошел через вестибюль и остановился за спиной у Ланы, которая, меж тем, сбивчиво объяснялась с портье по-французски. - Ну и что именно я должен был здесь для тебя оставить? – тихо произнес он по-русски, склоняясь и почти касаясь губами топорщившейся над тульей ее шляпки черной вуалетки. Не ожидая его появления, Лана вздрогнула и резко обернулась, из-за чего их лица оказались совсем рядом – почти на расстоянии поцелуя. – Тихо-тихо! Давай, не будем разговаривать прямо здесь. Подожди минуту… Monsieur, puis-je prendre ma clé? - Oui, bien sûr! – кивнул тот в ответ, оборачиваясь к одной из ячеек и забирая оттуда ключ, который тотчас передал в руки Закревскому. Светлана Юрьевна наблюдала за их коротким диалогом молча. Ничего не говорила и после, когда Олег взял ее за руку и повел за собой через вестибюль и застланный мягкой красной ковровой дорожкой коридор к одной из нескольких совершенно одинаковых на вид дверей. Открыв её, он пропустил женщину вперед, вошел сам, повернул ключ в замке и вновь обернулся к Лане. - Ударь меня! – гнев, горящий в ее взгляде, который был хорошо заметен даже сквозь плотную вуаль, уступил место растерянности и недоумению. Заметив эту перемену, Олег улыбнулся и повторил, неотрывно глядя ей в глаза. – Бей, я сказал!
Светлана Ланская: Тихий шепот прошелестел над ухом и коснулся обнаженного участка ее шеи. Но Лана ощутила присутствие Олега рядом еще до того, как он заговорил – не по шагам или звуку отворившейся двери, их она действительно не слышала, но по вдруг возникшему в воздухе электричеству, от которого стало ощутимо покалывать кожу. По ознобу, который почти сразу же сменила горячая волна, прошедшая по телу от самой макушки до пальцев ног и обратно, заставляя женщину затаить дыхание. Впрочем, замешательство это продлилось ровно столько, сколько времени понадобилось портье, чтобы извлечь из ячейки ключ и с милейшей улыбкой заговорщика протянуть его Закревскому, заметив которую женщина похолодела от неприятного подозрения: неужели он обо всем знает? Обо всем – абсолютно?! Но нет, скорее всего, конечно же, нет. Олег вряд ли опустился бы до подобных разговоров с прислугой… Когда он взял ее за руку и повел по полутемному коридору, Светлана Юрьевна не противилась. Растерянность от происходящего полностью лишила ее способности самостоятельно принимать решения. В голове, лихорадочно сменяя одна другую, вертелись мысли – почему он оказался здесь, долго ли ждал ее, знал ли наверняка, или тоже, как и она, пришел по наитию?! Наитие! Боже, да она просто дура, которая поддалась любопытству и сама угодила в приготовленную ей ловушку! А ведь можно было бы просто отправиться к пани Зеленковой, дождаться его там, поговорить. Но она пришла сюда. Сама. Тем временем, Олег привел ее в маленькую комнату, обстановка которой ничем особым не выделялась – непримечательная мебель, темный ковер на полу и в тон ему темные портьеры на окнах, на стене в рамке висела картинка, изображающая женщину, извивающуюся подобно змее среди странных растений – неудачная попытка скопировать Муху. Продолжая чувствовать себя будто бы под гипнозом, она осматривалась по сторонам, стоя у входа, пока не услышала, как за спиной раздался щелчок проворачивающегося в замке ключа. Этот звук заставил Лану с негодованием обернуться в попытке остановить. Но Олег и здесь опередил ее, сбил с толку, вновь заставил растеряться, не зная, как реагировать на слова, которые внезапно оказались ее собственными озвученными вслух желаниями – и в то же время были настолько неожиданны, что вначале показалось, будто она ослышалась. Чувствуя себя униженной оттого, что Олег застал ее здесь – стало быть, все-таки одержав верх, заставив поступить по-своему, Лана действительно была очень рассержена и готова накричать на него, даже ударить. Но когда, в очередной раз запросто прочитав ее мысли, он сам предложил ей это сделать… «Он же просто сумасшедший! Сумасшедший…» – мысль об этом промелькнула только на секунду, чтобы исчезнуть, растаять под спокойным взглядом зеленоватых глаз. И не было в них ни грана безумия, одно лишь веселье. Да он же смеется над ней, издевается! Чуть ли ни с первой встречи с чего-то решил, что смеет вести себя подобным образом! - Наглый избалованный мальчишка! – задыхаясь от вновь нахлынувшего бешенства, выдавила из себя Лана, глядя на него так, словно желала взглядом просверлить во лбу дыру. – Ты, что, действительно решил, что можешь заинтересовать меня?! Да кем ты себя возомнил? Ты, который не способен вызвать ничего, кроме раздражения! Замолкнув, чтобы перевести дух, она на миг отвела глаза, а когда опять посмотрела на Закревского, вдруг поняла, что только зря тратила энергию: тот был все также спокоен и невозмутим. И даже по-прежнему слегка улыбался. - Щенок! - окончательно выходя из себя, выплюнула ему в лицо Лана, и после, неожиданно для себя самой, вдруг влепила ему оплеуху, вложив в нее всю ту злость и обиду, что клокотала в душе. На секунду стало будто бы легче, но передышка оказалась лишь временной. И усмешка, мелькнувшая в тот миг на ее губах, означала вовсе не победу, а скорее окончательное признание собственного поражения.
Олег Закревский: Последний яростный выплеск энергии, казалось, лишил ее не только душевных, но и физических сил. Заметив, а скорее ощутив в ней эту перемену, Олег испугался, что Лана сейчас упадет – и потому невольно дернулся навстречу, готовый в любой момент ее поддержать. И тут, со стоном, похожим на судорожный всхлип, она вдруг сама обняла его. - Ну что ты! Все хорошо! – обнимая ее за талию, Олег выпрямился, и безвольно повиснув на его шее, Лана уже не касалась пола. – Все хорошо, – повторил он еще раз. И, оглянувшись по сторонам, покрепче прижал обмякшую, словно кукла, женщину к себе, двинулся вместе с нею вглубь комнаты. Возле старинной широкой кровати, занимавшей едва ли не треть помещения, он вновь поставил ее на ноги и отстранился, заставляя поднять голову и взглянуть ему в лицо. В ее глазах, поблескивающих сквозь плотную паутинку черной вуали, стояли слезы, и было написано какое-то жалкое, словно бы умоляющее выражение. Но высвободиться из его рук она не стремилась, напротив, льнула к груди всем своим дрожащим, точно в лихорадке, телом. Наконец, собравшись что-то выговорить, она разомкнула губы, но Закревский покачал головой и приложил к ее рту указательный палец. Затем им же бережно убрал прочь вуаль, и попеременно поцеловал подрагивающие веки. Сместившись чуть в сторону, прижался губами к виску, и прошептал, глядя поверх головы странным, расплывчатым взглядом: - Прошлого нет, будущего мы не знаем… почему просто не радоваться тому, что у нас есть здесь, сейчас? Какая разница, кто я? Она слушала, затаив дыхание. И, вдохновленный этим молчанием без становящихся уже даже привычными проповедей, забирая в ладони ее лицо, Олег вновь заглянул в прозрачные синие глаза: - Избалованный мальчишка, щенок… я – твой, Лана! Разве ты не видишь, не понимаешь, что совсем свела меня с ума?! Ни о чем теперь думать не могу… одно твое прикосновение – и… - едва слышно хмыкнув, Олег многозначительно приподнял брови. – А ты говоришь «мальчишка»! Вняла ли она логике этих доводов, или же просто – устала бороться, узнать Олегу было не суждено. Опустившись на край кровати, он увлек Лану за собой. Уложив навзничь, лег рядом сам и принялся неторопливо расстегивать маленькие пуговицы ее блузки. После очередь дошла до шелковой нижней сорочки, которую Закревский, поддев за край, тоже потянул вверх почти издевательски медленно, целуя при этом каждый освобождавшийся участок подрагивающей от прикосновений его губ теплой кожи живота, и до чулок. Их, один за другим, Олег отстегнул и стянул с ее ног очень аккуратно, словно в опровержение мифа о том, что ни один мужчина не в состоянии выполнить этот ритуал без нанесения материального ущерба владелице. Затем, избавив Лану от коротких шелковых панталон, расположился между ее коленей, принявшись целовать и гладить ладонями чувствительную кожу внутренней поверхности бедер, постепенно поднимаясь вверх…
Светлана Ланская: Олег что-то говорил, пытался в чем-то убедить ее, но Лана не то, что ничего не слышала, она почти его не видела. Перед глазами стоял туман, странный морок обволакивал сознание. И в какой-то момент вдруг почудилось, что тело и душа ее разделились, даруя возможность наблюдать за своей физической оболочкой как бы извне, со стороны. О чем-то похожем она прежде читала в записках одного американского путешественника, где говорилось о странных магических практиках индейских шаманов, в ходе которых те высвобождают свой дух и отпускают его в свободное путешествие – познавать недоступное человеческому разуму. Разница была лишь в том, что с Ланой все это происходило отнюдь не по собственной воле. Почти не осознавая того, что происходило следом за пощечиной, которой наградила Олега, она будто бы очнулась от обжигающего и возмутительно прекрасного ощущения, разгоравшегося и нараставшего в ней с каждой секундой, еще даже не понимая, что ему причина. Когда же поняла – окончательно пришла в себя, испугавшись силы этого чувства. В стремлении все немедленно прекратить, Лана протянула руку, чтобы оттолкнуть Олега прочь от себя. Но едва коснулась его спутанных волос, и иное желание вновь пересилило все остальное. И она лишь сильнее сжимала их напряженными пальцами, желая причинить боль, отомстить за свою беспомощность, и насладиться этой странной местью. Но он не отступался, будто бы лучше нее самой зная ее собственное тело, продолжал разжигать в нем это безумную жажду, требующую немедленного удовлетворения. В какой-то момент, высвободившись из-под руки Ланы, он поднял голову и прижал ее безвольно разжавшуюся ладонь к своему лицу, обжигая кожу прикосновением горячих губ. И она в ответ принялась гладить его, на ощупь касаясь то носа, то скулы, как будто пыталась навеки запомнить каждую черту, которые видела в этот момент перед собой совершенно отчетливо, хотя лежала, крепко зажмурив глаза. Когда же, подтянувшись выше, он склонился над ней, то успела прошептать лишь одно свое уже привычное «мальчишка», прежде чем полностью отдаться его воле. Было бесполезно трусливо оправдываться, как в прошлый раз, тем, что ее разум был одурманен вином, что все происходит от общего наваждения места, очарования его юности. Она действительно желала его – тогда и теперь. И мечтала повторить все это вновь с самой первой их ночи. Ее семейная жизнь все эти годы была скучной и правильной. И даже та её потаённая часть, что принадлежала лишь им с мужем, всегда развивалась будто бы по учебному пособию. Впрочем, до появления на свет дочерей Жан довольно часто бывал в ее постели. После их рождения – реже, время от времени. И, наконец, однажды настал момент, когда все прекратилось окончательно. Но Лану это совершенно не тревожило, ведь они уже слишком стары для всего этого. В конце концов, обратное было бы даже неприлично! А вопрос приличий всегда был для нее весьма важен: наткнувшись как-то в одной из новомодных книг на слишком откровенное описание любовной сцены, она в ужасе отбросила злополучный том. Нормальные люди просто не могут вести себя подобным образом! Но, оказывается, у страсти нет возраста, и граница ей – лишь собственное желание. Закрыв лицо руками, Лана пыталась отдышаться. Все, что с ней происходило, еще совсем недавно показалось бы непозволительным и мерзким. Но сейчас ощущая вместе с телесной усталостью невероятную легкость и покой в душе, она была готова расплакаться – от обиды, что потеряла столько времени! Что жила, словно автомат, что ни разу не нарушила ни одного проклятого установленного кем-то правила… Отняв руки, она повернулась к лежащему рядом Олегу с блестящими глазами и закусив губы, дрожащие от волнения и невысказанного желания остаться здесь, с ним, навсегда. Желания абсолютно не осуществимого. И потому, вместо невозможных слов, она просто поцеловала его – с благодарностью. А затем, прильнув, коротко погладила по спине и, вновь откинувшись на спину, зажмурилась, сдерживая обжигающие веки слезы.
Олег Закревский: Как-то так уж вышло, что вовсе не первая ночь в доме Ланских, а именно те несколько безумных часов, проведенных вдвоем в номере маленького отеля на окраине города, стали для Олега и Ланы рубиконом, разделившим их отношения на «до» и «после». Событием, которое отныне четко разграничило их существование на две, к сожалению, совсем не равные части. В первой из них Закревский по-прежнему оставался для Ланы – и всех, кто её окружал – «одним из многих»: подросшим сыном давних знакомых, осколком канувшей навеки в лету прежней жизни, который она держала при себе из сентиментальных побуждений. И, возможно, от вновь проснувшейся потребности изливать на кого-либо не имеющие выхода материнские чувства. Именно так, в частности понимал перемены, произошедшие в супруге после появления Закревского в их доме, сам генерал Ланской. Впрочем, даже он бы никогда не осмелился заговорить об этом с женой, опасаясь разбередить ее едва начавшую затягиваться рану. Но воспоминания о том, как всерьез тревожился за ее душевное здоровье в тот страшный 1918 год, когда сразу после переезда Ланских в Прагу, свирепствовавшая по всей Европе «испанка» унесла жизни обеих их девочек, были еще слишком свежи. Потому, несмотря на некоторое удивление, глядел на, пожалуй, слишком частое общение Ланы с этим мальчишкой сквозь пальцы и со снисходительной ухмылкой, окрестив его про себя «пажом ее величества». Будучи и в самом безумном бреду не в силах представить, какие еще, кроме потребности опекать и наставлять, желания могут объединять с ним его благоверную «королеву»… Между тем, вторая, скрытая от посторонних, жизнь Светланы Юрьевны и ее «пажа», неизменно обращавшегося в полновластного господина всякий раз, стоило лишь им оказаться в отдалении от посторонних взглядов, протекала весьма бурно и разнообразно. В те недолгие минуты, которые, казалось, не знавшее утоления желание оставляло им для коротких бесед, они говорили о многом, но никогда не обсуждали ее жизнь в браке, по умолчанию полагая это невозможной пошлостью. Тем не менее, в мыслях своих Олег не раз уже презрительно называл генерала ярмарочным музыкантом, в чьи руки по какому-то нелепому недоразумению попала скрипка Страдивари. И потому все, что он всю жизнь умел на ней исполнять, было лишь примитивными и грубыми мелодиями, в то время как она могла бы зазвучать совершенно иначе в руках настоящего артиста. А могла бы даже и погибнуть, так и не узнав своих возможностей, но к счастью, дождалась его, полноправного владельца, хотя бы теперь… Открывать Лане саму себя, помогать ей узнать свое тело, срывать одну за другой путы нелепых предрассудков, связывавшие ее в течение всей жизни – в этом Олег неожиданно открыл для себя новое, прежде неизведанное еще удовольствие. Потому ее порой совершенно непостижимая наивность в некоторых вопросах удивляла его лишь первое время. А потом он просто разрешил себе быть счастливым. Впервые за долгое время: без оглядки на обстоятельства и причины происходящего. Забыв обо всем вокруг, просто погрузился с головой в этот водоворот, даже не заметив момента, когда понял, что нуждается во встречах с этой женщиной ничуть не меньше, чем она нуждается в нем. И что все это гораздо серьезнее, чем обычная связь, которую после можно будет просто оставить в прошлом, как одну из тех многих, прежних, о которых так или иначе забываешь…
Светлана Ланская: Вернувшись домой в тот вечер, Светлана Юрьевна не стала звонить в дверь, решив отпереть ее своим ключом, чтобы затем тихонько пройти в комнату и переодеться там самой, не привлекая внимания Марты. Но, войдя в гостиную, вдруг увидела там мужа, который, сидя в кресле, читал какую-то книгу. Услышав шаги, генерал оторвался от своего занятия и с минуту молча смотрел на нее, оцепеневшую от ужаса на пороге комнаты, поверх очков. После чего, привычным тоном пожелал доброго вечера и спросил, скоро ли они сядут ужинать. «И это – все?!» - медленно выдыхая, подумала женщина, чье выражение лица, несомненно, привело бы Ивана Игнатьевича в замешательство – если бы, конечно, он уделил супруге еще чуточку внимания. Ведь Лана была уверена, что произошедшая в ней перемена будет заметна буквально с первого взгляда – тем более тому, кто знает ее лучше остальных. Но Жан просто поздоровался. Потому, попросив еще немного времени, она отправилась дальше, испытывая странную смесь чувств, состоящую из удивления, облегчения и совсем немного обиды. Впрочем, последнее было вовсе мимолетным. И, оказавшись перед зеркалом в своей комнате, покуда приводила себя в надлежащий вид, Лана уже вновь никак не могла сдержать блаженной улыбки, в которую сами по себе то и дело складывались губы. Как и приглушить блеска, возникающего вновь и вновь в ее глазах, стоило лишь вернуться к мыслям, которые были весьма далеки от целомудренных рассуждений о семейном ужине. За столом она почти не слушала Жана, который рассуждал о ценах на сталь, о перспективах военной промышленности и контактах, которые им всем просто необходимо поддерживать в Германии. Все это было для мадам Ланской совершенно привычно и мучительно неинтересно. Куда больше ее занимала совершенная абсурдность происходящего. Вот они с Жаном вдвоем за одним столом, он ест рагу и говорит лишь о том, что интересно ему. И по-прежнему нисколько не чувствует, как она напряжена, не видит, как она меняется буквально у него на глазах… С каждым новым днем, приходившим после того памятного вечера, Лана все сильнее разочаровывалась в муже. Любила ли она вообще когда-нибудь этого человека? Что же на самом деле есть их многолетний брак, для чего он был придуман? Возникая в минуты, когда она была наедине с собой, эти мысли все чаще заставляли Лану сомневаться в правильности прожитой ею жизни. Исчезали они лишь в обществе Олега – бесследно, унося с собой все сожаления и сомнения. Он предложил ей жить лишь сейчас, где нет ни вчера, ни завтра, и она приняла это, с радостью. Конечно, нельзя сказать, что совсем не было страшно – Лана боялась. Именно поэтому, как шпионы, они выдумывали разные уловки, чтобы избежать разоблачения. Впрочем, это было не так уж сложно. Олег мог в любой момент прийти к ним домой и, испросив разрешения у генерала, свободно увести его жену, скажем, на очередной вернисаж… И Жан отпускал ее. Сам отпускал на свидание с любовником, будто благословлял! В такие моменты Лана не могла порой не испытывать к нему какой-то странной снисходительной жалости, почти сочувствия. А на Олега немного злилась. Но потом они вновь оказывались с ним наедине, и все это утрачивало значение. Незаметно для себя мадам Ланская преображалась не только внутренне. Ей вдруг вновь стало чрезвычайно важно, как она выглядит. Конечно, как женщина она и раньше следила за собой, но теперь с особенным тщанием выбирала уже не только верхнее платье... В конце концов, настал день, когда на это обратил внимание и Жан. Случилось это весьма неожиданно. Зайдя до завтрака в комнату супруги, дабы рассказать о только что полученной деловой депеше, отставной генерал замер на пороге с листком в руке, удивленно разглядывая Лану, которая стояла перед ним в одной кружевной сорочке. Заметив его взгляд – истинно мужской, оценивающий и немного голодный, она неожиданно – и неприятно смутилась, словно вдруг оказалась неодетой перед чужим человеком, а не мужем, с которым прожила столько лет. Обожженная им, Светлана Юрьевна поспешила набросить на плечи халат. Иван Игнатьевич же, напротив, убрал телеграмму в нагрудный карман своего жилета и, не торопясь, приблизился к ней. - А я и забыл уже, какое у тебя красивое тело, - тихо проговорил он, касаясь рукой плеча женщины и чуть сдвигая с него шелковую ткань. А затем наклонился и вдруг поцеловал ее – сперва в губы, а потом – спускаясь по щеке к шее. Ошеломленная, Лана на миг замерла на месте, боясь пошевелиться. Когда же опомнилась, то поспешила запахнуться как можно плотнее и потуже затянула пояс халата, отодвигаясь от супруга на почтительное расстояние. - Ты что-то хотел сказать мне? Я вижу у тебя письмо? Следовало отдать Жану должное – досада мелькнула на его лице лишь на миг. А затем он вновь достал из кармана телеграмму и, как ни в чем не бывало, начал зачитывать Лане вслух приглашение приехать на металлургический завод в Фёльклинген для заключения контракта. Следующие недели Лана с Олегом оказались полностью предоставлены друг другу. А Иван Игнатьевич был занят подготовкой нужных документов, встречами с юристами и обедами у Эбельса, с которым проводил теперь почти все время. Что, впрочем, ничуть не мешало ему изрядно досаждать супруге своим некстати возросшим пылом в попытках вернуть былой огонь в их семейном очаге. В конце концов, Лана даже была вынуждена сказаться больной, не уточняя деталей – но Жану, чтобы не настаивать на своем, таких случаях всегда хватало и ее намеков. - Во Фёльклингене мы проведем недели полторы-две. Нужно будет налаживать не только деловые, но и личные связи, - как-то между делом заявил он через несколько дней. И Лана вдруг осознала, что под этим «мы» он подразумевает и ее. Ничего необычного: прежде она всегда ездила с ним во все эти важные деловые поездки. Прежде – но не теперь! Две недели – это невыносимо много. На следующий день, пребывая практически в панике, она рассказала об этом Олегу. И он, с присущей ему прямотой, заявил, что никуда ее не отпустит. А потом и вовсе предложил сбежать.
Олег Закревский: - Да нечего тебе делать среди всех этих престарелых одышливых промышленников и их мясистых жен! – недовольно пробурчал Олег, приподнимая от подушки несколько растрепанную голову и подпирая ее кулаком. Лана в этот момент сидела на краю кровати к нему спиной, потому лица ее Закревский видеть не мог. Зато заметил, как после этой реплики слегка вздрогнули от усмешки ее плечи. Да и на словах женщина не преминула иронически поблагодарить его за то, что теперь точно знает, кем именно для него выглядит – «престарелой мясистой женой». – Глупости! Ты ничуть даже не мясистая! – ухмыльнулся он, и, протянув руку, кончиками пальцев едва ощутимо провел сверху вниз по ложбинке рядом с позвоночником, заставив обнаженную кожу Ланы покрыться мурашками, а саму ее обиженно фыркнуть и, обернувшись через плечо, метнуть в него сердитый взгляд. Проснувшись окончательно, Олег подтянулся поближе и, садясь за спиной, и обнял ее. – И это даже хорошо, иначе, боюсь, я бы тебя сейчас просто съел: чертовски проголодался! – последовала еще одна ухмылка, Лана попыталась высвободиться, делая вид, что все еще обижена, но он ее не выпустил. И тогда она сдалась, откинулась немного назад, расслабляясь, и позволяя Олегу легко, с почти неосознанной нежностью гладить своими ладонями ее плечи. То, что через почти месяц близких отношений она, наконец, оставила попытки прикрываться от него всеми этими шелковыми и кружевными тряпочками, верно, смущаясь показываться совсем без одежды, Олег считал своим личным завоеванием. И ни под каким предлогом не желал от него отказываться в угоду так называемым приличиям, о которых Лана порой по-прежнему зачем-то начинала ему твердить. - Поверь, я знаю, о чем говорю! Моя родная тетка – младшая сестра матери, замужем за одним из таких… Как, я разве тебе не рассказывал? Именно к ним я в свое время и приехал в Германию… нет, это хорошие и добрые люди, я не могу сказать о них не единого дурного слова… в конце концов, именно дядюшка Герхард платит за мою учебу в университете… Но, господи, прости мою душу грешную, какой же он скучный и правильный! Точно часовой механизм. Ума не приложу, как тетя Ольга живет с ним уже пятнадцать лет? Я выдержал ровно год прежде чем найти себе работу, которая позволила бы снимать какое-никакое, но отдельное жилье… впрочем, все это не имеет ровным счетом никакого отношения к теме нашего разговора… Нет, правда! Пускай твой Ланской поедет в Фёльклинген один? А мы тем временем махнем, ну скажем, в Карловы Вары? Ты ведь можешь сказать ему, что твоя эмм… болезнь требует незамедлительного лечения местными целебными водами? Как известно, тема семейной жизни Ланы с Иваном Игнатьевичем была для них запретной. Однако о том, что в последнее время генерал вновь стал проявлять к ней весьма недвусмысленный интерес, мадам Ланская – то ли из женского кокетства, то ли желая подогреть – хотя, куда уж сильнее-то – страсть в своем любовнике, уже неоднократно Олегу рассказывала. А он, намеренно карикатурно изображая жгучую ревность в ответ на эти жалобы, на деле действительно готов был придушить похотливого старика, осмелившегося посягать на его женщину... Но ни за что не признался бы в этом всерьез ни себе, ни ей. - Так что, Лана Юрьевна, скажите, наконец, откровенно: поедете ли вы со своим «верным пажом» в Карловы Вары?
Светлана Ланская: В конце недели, когда Жан наконец-то отправился в Германию, Светлана Юрьевна и ее спутник выехали в окрестности Карловых Вар. Объяснить мужу необходимость срочного отъезда на лечение не составило труда, однако все старания чуть не пошли прахом, когда Жан вдруг выразил желание присоединиться к ней после командировки. Вспоминая после, как судорожно, буквально на ходу, сочиняла причины, по которым этого ни в коем случае делать не надо, Лана едва могла удержаться от смеха. Но, как ни странно, Иван Игнатьевич принял и эти доводы. А прощаясь, пожелал супруге хорошо отдохнуть и в полной мере насладиться своими маленьким каникулами, чем невольно даже вновь заставил ее усомниться в своем полном неведении. Впрочем, Лана быстро прогнала эту нелепую мысль и почти успокоилась, действительно предвкушая в скором времени чудесные дни наедине с Олегом. Несмотря на почти уже завершившийся курортный сезон, сам город посещать они были не намерены. Точнее, волновалась по этому поводу скорее Лана, которая опасалась встретить в Карловых Варах кого-нибудь из своих знакомых, из-за чего пришлось бы выдумывать новые объяснения и небылицы. Олег же эти страхи считал беспочвенными, утверждая, что никому там до них не будет дела. Но было видно, что грядущее уединение его тоже вполне устраивает, так как настаивать на обратном он даже не пробовал. В путешествие решено было ехать в автомобиле. Олег оказался прекрасным водителем, но добирались они все равно довольно долго из-за постоянных остановок – то для того, чтобы устроить пикник, то полюбоваться окрестными видами, которые Лана азартно старалась запечатлеть при помощи взятой с собой из Праги портативной фотокамеры, всякий раз долго и тщательно выбирая ракурс, а затем выстраивая композицию будущего кадра. Олег в это время либо терпеливо дожидался ее в машине, либо тоже выходил и просто был неподалеку, с улыбкой наблюдая за тем, как она фотографирует. Правда, иногда – вероятно, в те моменты, когда ему казалось, что Лана этого не видит, улыбка вдруг сползала с его губ, а взгляд приобретал странное, задумчивое выражение. Но едва лишь только замечал ее внимание, вновь становился собой обычным, лишь пожимая плечами в ответ на ее недоуменные и вопросительные взгляды. На самом деле, Светлану Юрьевну уже довольно давно беспокоили в Олеге эти малообъяснимые для нее приступы меланхолии. Спрашивать она боялась, но уже не раз, с замиранием сердца, размышляла, с чем они могут быть связаны, приходя в этих раздумьях порой к выводам, от которых становилось не по себе. Не устал ли он от их странной связи, не начал ли в душе тяготиться ею? Нет ли у него, в конце концов, другой женщины – не обязательно даже невесты, но хотя бы более подходящей по возрасту? Там, дома? Лана никогда не пыталась выяснять у Олега природу испытываемых им чувств. Потому что и сама была убеждена, что их объединяет лишь страсть, каким-то удивительным образом совпавшие во времени телесные желания, но никак не более глубокие чувства. Однако мысли о возможном наличии молодой соперницы, возникая, всякий раз неизбежно надолго портили ей настроение. На место – в маленький дом, снятый Олегом в раскинувшемся среди гор севернее Карловых Вар городке, они приехали поздно, когда уже совсем стемнело. Потому в тот вечер рассмотреть уже ничего не успели и просто легли спать. Но уже на следующее утро путешественникам удалось, наконец, толком оглядеться и понять, куда же они все-таки попали. Считалось, что погода здесь, как в любой горной местности, отличается завидным непостоянством. Потому, даже летом солнечный день в любую минуту мог обернуться проливным дождем. Осенью же удивляться дождям и вовсе не приходилось, но им определенно везло: на всю неделю, которую Лана и Закревский здесь прожили, вдруг установилась приятная, слегка морозная погода, да к тому же, почти без осадков. Природа вокруг тоже радовала многообразием красок – багрянец лиственных деревьев чередовался с сине-черной хвоей на фоне седых скал, пенился и шумел ржавый поток небольшой речки, которая брала свои истоки в Тепле, и берега ее были покрыты причудливыми желтовато-грязными соляными наростами. Каждое утро теперь начинался для Ланы одинаково – с неизменной чашки кофе, который Олег варил сам и приносил ей в постель. Затем они одевались, завтракали и отправлялись исследовать окрестности – иногда пешком, если речь шла о близлежащих местах. Иногда на машине – если ехали осматривать очередной старинный замок, коих было немало в окрестностях главного курортного города. А вечерами обычно отправлялись по узкому горному серпантину в сами Карловы Вары, где как-то сразу облюбовали уютный маленький ресторан, почти пустой – как и большинство других в это время года. Где уже на третий день хозяин заведения встречал их, словно своих самых близких друзей. Олег оказался прав еще в одном, в чем Лана вскоре сама с удовольствием убедилась: в этих местах, похоже, действительно никого не удивляла их необычная пара. Впрочем, она, пожалуй, была бы удивлена, если бы узнала, что сторонним наблюдателям, и в самом деле, не слишком-то бросалась в глаза их разница в годах. Олег, при всем своем очевидном мальчишестве, тем не менее, все равно, облаченный какой-то врожденной мудростью, кому угодно мог показаться старше настоящего возраста. А Лана… и прежде не слишком-то ощущая на себе их груз, теперь даже внешне выглядела так, будто вдруг каким-то чудом разом скинула с плеч как минимум десяток лет.
Олег Закревский: Городок, в котором они решили провести наступающую неделю, носил название Божий Дар. Поначалу, совершенно ничего не зная об этом месте, Олег выбрал его исключительно из-за названия, в котором слышалось что-то особенно уютное, почти домашнее. Собственно, таким он и оказался. Совсем крохотным – даже по чешским меркам. Больше похожим на большую деревню. Конечно, не русскую, серую, унылую и мрачную – особенно в нынешние времена, да еще и в середине осени, а благообразную европейскую, например, немецкую. Вообще, то, что Германия рядом, весьма отчетливо ощущалось здесь для Закревского, уже успевшего немного изучить нравы и привычки немцев. Это было заметно и в образцовом порядке на узких извилистых улочках, в идеальных палисадниках перед «пряничными» домиками на которых все еще пылали красками, добавляя многоцветья и без того пестрой листве, поздние пышные георгины и яркие астры, так и в манерах самих местных жителей. С ними, правда, Лана и Олег встречались не чаще, чем раз в два дня, когда возникала необходимость пополнить съестные припасы в местной продуктовой лавке. В остальное же время, стоящий в некотором удалении от центра – если вообще можно было говорить здесь о каком-либо понятии центра города, отъединенный даже от окружающей его улицы высокой, увитой диким виноградом изгородью, их дом и вовсе казался расположенным на самом краю мира, с которым их теперь связывала разе что тонкая нить телефонной линии. Однако за все время пребывания в Божьем Даре никто из двоих даже и не вспомнил, что у них есть телефон, совершенно легко обходясь общением лишь только между собой. Олег не знал точно, счастлива ли здесь Лана. Спрашивать об этом казалось какой-то пошлостью, вроде попытки напроситься на комплимент, пусть даже и заслуженный. Однако сам он уже давно не испытывал такого ощущения покоя и удовлетворенности жизнью, как в те несколько коротких и немного морозных осенних дней, которые иному могли бы показаться протекающими довольно однообразно. Ибо состряли все из тех же неспешных прогулок в окрестностях, да осмотра многочисленных местных замков, которые лишь на первый взгляд смотрелись разными. Но даже для Олега впечатления от них быстро слились в бесконечную череду стен из серого камня, увешанных старинным оружием вперемешку с фамильными портретами, а также разного размера и формы ветвистыми рогами. По поводу последних в ходе посещения очередной рыцарской цитадели – третьего за последние два дня, он даже позволил себе с невозмутимым видом поинтересоваться у провожавшего их по залам служителя, не принадлежат ли они изображенным на портретах персонам. За что немедленно получил от Ланы сердитый взгляд и тычок под ребра, хотя было видно, что она и сама едва сдерживает смех. После визита в этот замок Олег взмолился не мучить его больше походами по развалинам. И Лана нежиданно покорно согласилась, хотя, кажется, была удивлена подобным неуважением к местным достопримечательностям. Впрочем, и самому Олегу было, чему удивляться: так, вдруг выяснилось, что она совсем не умеет готовить. И от этого даже единственная попытка сварить кофе увенчалась полным крахом и залившей всю кухонную плиту бурой пеной. Так что делать для нее по утрам этот напиток, а также завтрак, что Олег, к слову, умел совсем неплохо – без особенных изысков, зато хотя бы съедобно, было не только приятным утренним ритуалом и знаком внимания, но и в некотором смысле жизненной необходимостью для обоих. Но все это было сущей мелочью в сравнении с чувством неразделимого единства, объединившего их здесь буквально с первого мгновения. Отчего Олегу порой начинало казаться, что вся его жизнь до этих дней будто бы и не существовала. И что на самом деле он уже много лет живет здесь с этой удивительной женщиной, точно так же ежедневно готовит ей по утрам кофе, днем ходит повсюду следом, а по ночам – сжимает в объятиях даже во сне. В том самом, в котором ему только снится вся остальная безумная беготня последних лет… Разумеется, далеко не все время они проводили исключительно наедине. Взятый напрокат еще в Праге «Опель», на котором они сюда и приехали, помогал не чувствовать себя полностью оторванными от цивилизации, когда вновь хотелось ощутить ее присутствие в непосредственной близости. Для этого и нужно-то было всего, что проехать чуть больше пятнадцати миль до города, правда, дорога пролегала по горам, и с одной стороны – за казавшимся местами чисто символическим ограждением, превращалась в настоящую пропасть. Отчего Лана обыкновенно немного нервничала, когда приходилось затемно возвращаться обратно. Но самому Олегу это казалось смешно. За рулем, несмотря на возраст, он был уже почти десять лет. Водить его научил еще отец, всерьез увлекавшийся новомодным тогда автомобильным спортом. Потому даже на узком серпантине Закревский чувствовал себя уверенно в любую погоду и время суток. И, из чистого мальчишества, порой даже поддразнивал Лану, подъезжая – по ее мнению, слишком близко к опасному наружному краю трассы, особенно на крутых поворотах. Чем неизменно вызывал на себя праведный гнев, который чаще всего быстро удавалось погасить по прибытии домой – весьма традиционным способом. Как и у всякой пары, в Карловых Варах у них быстро появились «свои места». Олегу особенно нравился ресторан, из больших, похожих на витрины, окон которого открывался симпатичный вид на узкую каменную набережную Теплы. Кажется, Лане тоже пришлось по вкусу это местечко, поэтому именно сюда они, в конечном счете, и стали в основном выбираться, чтобы поужинать. «Не все же обходиться моей незатейливой стряпней!» - шутил по этому поводу сам Олег. Но было ясно, что ему просто приятно приводить ее сюда, в это уютное, тихое место, где можно было не только вкусно поесть, но и неторопливо беседовать при неярком свете желтых светильников в матовых плафонах, который приятно дополняли установленные на каждом столике вместе с обязательным букетиком цветов, низкие широкие свечи. Было лестно ловить обращенные на его спутницу восхищенные взгляды мужчин и знать, что принадлежит она при этом лишь ему одному. И потому именно с ним, а не с кем-либо из них, сегодня отсюда уйдет. И лишь у него будет после возможность и право любить ее в течение всей грядущей ночи… Пусть и продлится это все еще всего лишь несколько коротких осенних дней. «Еще три дня», - мысленно поправил себя Закревский, и, едва заметно вздохнув, вновь с улыбкой посмотрел на Лану, сидящую напротив, согревая в руке высокий узкий бокал с красным вином. Последнее время ему иногда казалось, что она начала о чем-то догадываться. Но мысль эта была сродни паранойе, и обычно Олегу удавалось довольно быстро от нее избавляться. И все же с каждым разом на душе, в которой все равно оставался при этом мутноватый осадок, становилось все тяжелее. Но сегодня все было просто замечательно. За ужином они, как всегда, много шутили, говорили о каких-то милых, понятных лишь двоим, пустяках. В один из моментов, взглянув на него со своей обычной чуть робкой улыбкой, устоять перед которой не смог бы, верно, сам царь Ирод, Лана попросила вновь отвезти ее назавтра в замок Локет, где ей хотелось бы сделать еще несколько снимков – прошлые казались неудачными. Естественно, он ни за что бы ей не отказал, но вслух заметил, что готов пойти на подобные страдания лишь в обмен на давно обещанные уроки фотографии. - Да, и при этом ты не будешь стоять у меня над душой и трястись над своим драгоценным аппаратом с таким видом, будто я криворукий инвалид. И если за мной не следить, немедленно со всего размаху шарахну его о каменный пол! – ухмыльнулся он, иронически приподнимая брови. Эта была правда: как все фотографы, Лана очень трепетно относилась к своей камере, почти одушевляла её. И, хоть не желала, чтобы Олег этого замечал, кажется, весьма нервничала, когда видела ее у него в руках. Смущенная тем, что вот так вдруг была уличена в чем-то для себя постыдном, от этих слов Лана вдруг покраснела, точно ребенок, опустила глаза и принялась отнекиваться. А после, видя, что Олег не унимается в своем веселье, даже вспыхнула и сказала, что прямо сейчас встанет и пойдет в дамскую комнату. А если после ее возвращения он не прекратит над нею издеваться, то просто возьмет, и уйдет из ресторана одна. Подняв руки вверх – в знак того, что сдается, Олег тотчас же принялся извиняться, но во взгляде, которым он проводил ее до выхода, по-прежнему лучился смех… - Огоньку не найдется, любезный пан? – тихая реплика, произнесенная на чистом, без малейшего акцента, русском, заставила Закревского мгновенно утратить шутливый настрой и резко обернуться назад. Там, совсем рядом, а точнее, за левым плечом – «Как и полагается», - почему-то подумал в этот момент Закревский, стоял средних лет высокий мужчина, облаченный в прекрасно скроенный и идеально сидящий на его широких плечах черный смокинг. - Вы?! – не зная, как к нему теперь обратиться, тоже почти шепотом пробормотал Закревский, когда пришел в себя, чувствуя, как сердце в груди подпрыгнуло, а затем болезненно сжалось. – Но как… как вы нашли меня… нас здесь?! - Такая работа, пан Закревский! – спокойно улыбнувшись, тот пожал саженными плечами и без приглашения опустился на место Ланы. После чего, так и не дождавшись от Олега «огоньку», извлек из кармана смокинга собственную золотую газовую зажигалку, прикурив папиросу без его участия. – Работа, о которой я всегда помню – в отличие от вас, мой юный друг. Ибо поправьте меня, если ошибаюсь, однако в последнее время складывается стойкое впечатление, что вы несколько запамятовали о целях и, главное, сроках исполнения своего задания. Увлеклись, так сказать, привходящими обстоятельствами! - Я все помню, - сдавленно проговорил в ответ Олег, тревожно поглядывая в сторону двери, откуда в любую секунду могла появиться Лана. – И ни от чего не отказываюсь. - Похвально, ежели так! Что ж… вижу, вы несколько смущены моим внезапным вторжением... Прекрасно вас понимаю и потому больше не стану мешать свиданию. Еще раз прошу прощения, любезный друг! Отставив в сторону зажженную папиросу, он поднялся из-за столика – ровно в тот момент, когда в зал вновь вошла Лана. Заметив обращенный на себя удивленный взгляд женщины, «серый» крайне учтиво поклонился ей и неторопливо пошел прочь, словно намеренно демонстрируя, что полностью оставляет Закревскому право – или уж заботу – самому объяснять своей спутнице все, что она только что могла увидеть.
Светлана Ланская: - Мальчишка! Ты – несносный мальчишка! Так уж повелось, что именно этим словом Лане лучше всего удавалось обозначать перед Олегом свой гнев. Хотя, в других ситуациях, произносимое с разными интонациями, оно могло значить все что угодно. Да и не умела она всерьез на него сердиться. А Олег, давно об этом догадавшись, порой бесстыдно пользовался своим умением манипулировать ее настроением, отчего Светлане порой начинало казаться, что он делает это намеренно – не столько для того, чтобы разозлить, а просто из желания понять, какие еще эмоции она способна испытывать. При этом у него как-то всегда находились нужные слова и способы, чтобы успокоить ее и загладить вину, поэтому злиться долго, и верно, выглядело глупостью даже в ее собственных глазах. Поняв, в конце концов, суть этой игры, Лана просто однажды приняла ее правила, утешая самолюбие тем, что, конечно, могла бы достойно ему ответить в любом из подобных случаев – если бы ее не развлекал совершенно детский восторг, всякий раз разгоравшийся в глазах Олега после подобных «побед». Потому и теперь в большей степени изображала, что рассержена, нежели действительно повелась на его очередную провокацию. Тем более что задача исполнить опрометчиво данное обещание и не лишиться при этом своей драгоценной «Ernemann» была ею уже успешно решена. Еще в прошлый раз, в маленьком ателье, куда Лана относила свои отснятые пленки, ей приглянулся аппарат немецкой марки «Balda». Вполне годный для обучения, хотя и не новый, однако по этой же причине отвечающий заключенному между ними – по настоянию мадам Ланской, соглашению не дарить друг другу ценных подарков. После ужина она намеревалась забрать фотоаппарат у пана Цисаржи, который обещал приготовить заветный сверток к ее приходу. Позволив, таким образом, Закревскому и в этот раз почувствовать себя победителем, Лана встала из-за стола и направилась в дамскую комнату. За эту неделю, как-то внезапно для самой себя, она утратила всяческий интерес к окружающим людям и их мнению относительно своей персоны. Ее также больше не волновало, смотрят ли они на них с Олегом, думают ли что-то об их отношениях. Все это было слишком незначительно по сравнению с тем, что на самом деле происходило сейчас в ее жизни. Но, проходя между столиками к выходу, она вдруг внезапно испытала странное чувство – будто бы ее укололи булавкой. Нет, не в буквальном смысле, но какое-то тревожное ощущение все равно заставило ее повернуть голову и посмотреть в темный угол в самой дальней части зала, где у окна расположился одинокий мужчина с чашкой кофе. Заметив ее внимание, он тотчас отвернулся к окну, поднося к губам чашку, но его мимолетный взгляд – конечно же, случайный, вдруг заставил Лану испытать одновременно страх и чувство стыда, точно ее только что уличили в чем-то преступном. Невольно ускорив шаг, Светлана Юрьевна поспешно скрылась в дамской комнате. Там не было никого, кроме нее, поэтому, задержавшись около зеркала, она долго рассматривала себя, пытаясь успокоиться и унять эту неприятную тревогу в сердце. Иногда, когда Олега не было рядом, ее посещали мысли – видно ли по ее лицу, что она изменница, клятвопреступница? Могут ли посторонние люди прочесть это, и что будет, когда они догадаются? Но даже сейчас следовало признать: из глубины зазеркалья на нее смотрела красивая и счастливая, хоть и бледная от внезапного волнения женщина. И ничего преступного в ее облике не было. Скинув с себя глупое наваждение, Светлана Юрьевна поправила прическу, несколько раз провела пуховкой по лицу и смело отправилась обратно в зал, однако буквально замерла у входа, заметив, как от их с Олегом столика навстречу ей идет тот самый мужчина, что сидел недавно у окна. Проходя мимо, он вновь коротко посмотрел Лану и одарил ее вежливым поклоном, в котором не было ни намека на неучтивость. Но она все равно почувствовала себя так, точно ее ощупали и оценили – как товар на рынке. Входная дверь за незнакомцем уже давно закрылась, но Лана некоторое время все еще продолжала стоять посреди зала. В душу вновь змеёю вползло мерзкое ощущение гадливости, от которого ей только что вроде бы удалось избавиться. Чувствуя, что совершенно утратила желание находиться здесь дальше, она все-таки заставила себя вернуться за стол, где со смущенным видом произнесла, не поднимая на Закревского глаз: - Какой неприятный человек. Что ему было от тебя нужно?
Олег Закревский: - Да ничего особенного… Закурить попросил, - как-то сомнамбулически откликнулся Закревский, глядя прямо перед собой, не в силах до конца избавиться от состояния оцепенения, в которое его повергла недавняя встреча. Чудесный вечер внезапно обернулся чем-то совершенно противоположным. Да что там вечер! «Внезапное вторжение» этого человека, казалось, разрушило все, что уже было ими здесь прожито, и отравило то, что только предстояло прожить. Никогда прежде – даже в самые тяжелые и страшные дни своего существования, Олег не чувствовал такого унижения. Прийти сюда сейчас, именно теперь напомнить ему о том, кто он есть на самом деле… Сообразив, что выглядит слишком странно, и Лана, наверняка, это видит, он встрепенулся и, усилием воли, вновь попытался вести себя, словно ничего не произошло. Но тщетность этих попыток была, вероятно, слишком для нее очевидна. И потому, еще через несколько минут Лана сама предложила ехать домой. Из ресторана вышли молча. И лишь в машине она попросила на минуту заехать в фотоателье, в которое все эти дни отдавала в проявку и печать свои отснятые пленки. Олег немного удивился – было уже довольно поздно. Но Лана сказала, что пан Цисарж, которому, оказывается, очень нравились ее снимки, выяснив, что «пани фотограф» живет не в самих Карловых Варах, а бывает в городе от случая к случаю, любезно пообещал в назначенный день не уходить домой, дождавшись ее прихода: «Маленькая любезность – как художник художнику». Фыркнув в ответ, что подозревает у него совсем иные причины для любезности, Олег отвез ее по указанному адресу. И, когда Лана скрылась за дверью ателье, даже не сдержался, вышел из машины – будто бы покурить. Но на самом деле, для того, чтобы иметь возможность понаблюдать за происходящим внутри – через стеклянную витрину. Чувствовал себя при этом ревнивым дураком, но поделать с собой ничего не мог. Благо, Лана этого не заметила, а может, просто сделала вид. Вернулась она действительно быстро. В руках несла какой-то сверток, размерами явно больше, чем тот, в котором могли бы находиться свежеотпечатанные снимки. Но на все вопросы Олега по поводу того, что там внутри, лишь загадочно улыбалась и говорила, что все расскажет и покажет дома, чем заинтриговала его настолько, что даже на время отвлекла от мрачных мыслей. Впрочем, по приезду домой, на некоторое время они опять забыли обо всем на свете: цепляясь за малейшую возможность спасти этот вечер, словно утопающий за пресловутую соломинку, Олег прямиком из машины, утащил Лану, немного опешившую подобной переменой настроения – хотя и не сопротивляющуюся, в дом, в спальню, где вновь любил ее до тех пор, пока обоих не настигло абсолютное изнеможение. Полностью растворившись в нем, он наконец-то смог найти хотя бы какое-то успокоение для своих тревог. А Лана… Несмотря на всю глубину их близости последнего времени, Олег часто ловил себя на том, что не может прочитать ее мыслей. Хотя теперь это умение действительно бы ему пригодилось. - Знаешь, я ведь люблю тебя, - поверх смятых покрывал, убрать которые некоторое время тому назад им было как-то недосуг, полуодетыми, они лежали на широкой старинной постели. Электричества не включали, и потому чернильный мрак осенней ночи в спальне разбавлял лишь тусклый свет ночника на тумбочке возле кровати, который Олег зажег несколько минут тому назад, после чего вернулся к Лане и устроил свою голову у нее на животе. А она стала медленно и ласково перебирать пальцами его волосы, зная, что он это любит. – Я устал, чертовски устал играть словами и искать тому, что между нами происходит, эвфемизмы, подбирать какие-то нелепые лживые синонимы... Я люблю тебя, Лана. Сегодня я понял это окончательно, - тихо повторил он, как-то буднично, совсем без романтического пафоса, словно бы действительно просто признавая очевидное. И, приподняв подбородок, повернулся, ища ее взгляда. – А ты? Ты меня любишь?
Светлана Ланская: Слово «любимая», не однажды слетало с губ Олега в минуты страсти, но Лана никогда не придавала им значения, полагая лишь следствием неосознанного порыва, а вовсе не выражением истинных чувств. Ей ведь тоже не раз случалось шептать нежные признания, когда он сводил ее с ума своими ласками. В другое время она, напротив, сознательно избегала прямо говорить об их отношениях, боясь разрушить своими попытками вызвать его на откровенность то, что у них есть теперь – чем бы оно ни оказалось. И вот, среди полной тишины, нарушаемой лишь тихим шелестом листьев в кронах деревьев за окном, вместе с мерным тиканьем часов где-то в глубине комнаты, единственно напоминавших о присутствии где-то поблизости реального мира, она сам – первым, признался ей в любви. И произошло это тем более неожиданно, что прозвучало совершенно обыкновенно. Словно бы Олег уже не раз говорил ей эти слова, от которых веяло таким спокойствием и уютом, что казалось, они действительно способны защитить их от всего, спрятать от всего мира, укрыть от посторонних недобрых глаз… – Олег…, - голос Ланы вздрогнул, зазвучал неуверенно, и она тут же вновь замолчала, пристально вглядываясь в его лицо. Как же серьезен он был в эту минуту! Настолько, что на мгновение даже показалось, что она видит перед собой совсем другого человека: взрослого, рассудительного мужчину, которому может полностью доверить себя и свою жизнь. При этом в его взгляде по-прежнему отчетливо читалось что-то неуловимо тревожное, будто от ее ответа может зависеть слишком многое, не позволяя полностью успокоиться и ее сердцу тоже. Опустив руку, которую все это время держала на его голове, ласково перебирая волосы, Лана оперлась ею на постель и попыталась сесть. Олегу пришлось последовать ее примеру, но он ни на секунду не потерял ее взгляда, словно опасался, что отпусти он его, и Лана тут же найдет способ избежать прямого ответа на заданный только что вопрос. Поэтому, наверное, и заметил наполнившие ее глаза слезы даже раньше, чем сама женщина – прежде, чем она успела спрятать лицо в ладонях и судорожно всхлипнуть, не в силах сдержать нахлынувших на нее эмоций. Обнимая, он пытался успокоить, говорил что-то ласковое, но Лана не слышала ничего: в ушах стоял какой-то гул. Это было похоже на настоящую истерику, хоть и продлилось всего пару минут. Сумев совладать с собой, она стала поспешно вытирать слезы, неловко, словно маленькая девочка, размазывая их по щекам, а после даже попыталась улыбнуться Олегу. И глядя на него из-под мокрых ресниц, все еще дрожащими губами притворно сердито проговорила: - Глупый мальчишка! Он еще спрашивает! Да мне ведь даже страшно от этой любви. Страшно, когда тебя нет рядом! Обхватив его лицо ладонями, она принялась покрывать его поцелуями. Что же теперь с ними будет? Теперь, когда они признались друг другу? Что их ждет, может ли теперь все быть по-прежнему? Да и как это – «по-прежнему», если ее жизнь уже давно перевернулась с ног на голову. И нет никакой возможности даже остановиться, чтобы подумать и найти верную комбинацию дальнейших ходов. Так что, и верно, оставалось надеяться только на Олега, который, оказывается, в некоторых вопросах гораздо мудрее, чем она сама. Притянув ее к себе, он вновь обнял ее и вновь уложил рядом с собой в постель. Так, в тишине они и пробыли какое-то время. А потом Олег вновь заговорил привычным, ироническим тоном и вдруг поинтересовался, а не зажилила ли госпожа Ланская под шумок свой обещанный еще в городе сюрприз? Лана повернулась и удивленно на него посмотрела: она действительно совершенно забыла об оставленном в машине свертке из салона пана Цисаржа! Подскочив с кровати, как была, полураздетая – лишь накинув на плечи пальто и сунув ноги в ботинки, она в ту же минуту поспешила за своим подарком. Вернулась быстро, держа в руках завернутую в серую бумагу коробку. Олег дожидался ее, сидя на кровати, на лице его было написано почти детское нетерпение. Однако, поддразнивая его, Лана не стала сразу же разворачивать свой сверток, и отдать его тоже не спешила. Вместо этого, на очередной вопрос, что же там внутри, со смехом произнесла. - «Balda»!
Олег Закревский: - А ты тогда просто представь, что я рядом – и страх сразу отступит, - улыбаясь, шепнул он прямо в ее губы, влажные и чуть солоноватые от слез, все еще стекающих по щекам. Затем обнял и принялся укачивать, словно ребенка, до тех пор, пока Лана не престала всхлипывать. Только тогда, выпустив из объятий, но продолжая крепко держать за руку, уложил на подушки, устроившись рядом, и вновь надолго замолчал, размышляя, когда лучше всего завести с ней этот разговор? Сейчас, когда так невыносимо хочется рассказать обо всем, но пока еще нет точного плана, как осуществить задуманное? Или, может быть, все-таки, лучше позже, когда все обдумает и рассчитает? Риск слишком велик: даже если Лана согласится и все получится так, как он хочет, у них будет лишь один шанс, упустить который означает не просто неудачу – верную гибель, ведь с противоположной стороны будут те, кто проигрывать не привык… Если бы Олег был один, его бы не остановило даже это, но он не был. Больше не был. Впервые в жизни отвечал не только за себя – и понимал это совершенно отчетливо, хотя не произнес вслух пока ни единого слова клятвы. В конце концов, рассудив со всей определенностью, что теперь еще не время, он все-таки решил повременить, убеждая себя, что делает это лишь из общих интересов – а не от нерешительности и желания еще хотя бы ненадолго продлить привычную и ставшую даже уже где-то удобной жизнь. Жизнь, в которой, в сущности, все совсем неплохо, если следовать установленным, пусть и не тобой самим, правилам и быть готовым раз за разом поступаться некоторыми необременительными – как прежде казалось, вещами. Заметив, что дыхание Ланы стало ровнее и тише, Олег решил, что она задремала. Но, повернувшись, увидел, что это не так. Почти не дыша, она смотрела на него, и поблёскивающие от недавних слез глаза по-прежнему выдавали плохо скрытую тревогу. «Не тревожься, родная, я никогда тебя не покину», - пообещав это пока мысленно, вслух Закревский, тем не менее, всего лишь поинтересовался, не забыла ли она о своем сюрпризе. Вмиг очнувшись от задумчивости, она подхватилась прежде, чем Олег успел ее удержать, сказать, что это совсем так уж и не срочно… Поняв, что останавливать ее уже бесполезно, он покачал головой, усмехнулся и поднялся следом, намереваясь пока развести огонь в маленьком камине. За вторую половину дня, которую они провели в Карловых Варах, печь, отапливавшая домик, успела основательно остыть, потому в комнате и теперь уже было довольно прохладно, а к утру – если об этом не позаботиться прямо сейчас, станет и вовсе ледник. Сухие поленья, сложенные горкой в каминной нише, занялись практически мгновенно. И к моменту возвращения Ланы, над ними уже вовсю плясали языки пламени, которые Олег с интересом разглядывал, сидя на краю кровати и подперев подбородок кулаками. Впрочем, стоило Лане войти, тотчас перевел взгляд на нее – и опять не смог сдержать улыбки. Уж очень забавно смотрелась она в его пальто, и в ботинках, в которые впопыхах, на ходу, запрыгнула прямо на босу ногу, отправляясь на улицу. - Ты похожа на клоунессу – но я хочу тебя даже такой!.. Ладно, что там у тебя? – подойдя поближе, Олег попытался забрать из ее рук сверток, но Лана удивительно проворно увернулась и отскочила на шаг, ухмыляясь и призывно помахивая им перед носом Закревского. – Довольно, я не люблю играть в игру «ну-ка отними!», - посматривая на нее сверху вниз, он выжидательно замер, сложив на груди руки, и слегка нахмурился. – Хорошо, согласен, ума я не государственного, но почему ты решила сообщить мне об этом именно теперь?! – прибавил он через минуту, сделав вид, что обижен словом, которое воспринял из уст Ланы, как нелестное определение своих интеллектуальных возможностей.
Светлана Ланская: На несколько секунд в комнате повисла тишина. Сбитая с толку словами Олега, Лана молчала и пыталась представить – что он имел в виду, и к чему это отнести. И вдруг, догадавшись, рассмеялась. Сначала ее сотрясал беззвучный смех, но Олег, в чьих глазах промелькнул явный вопрос, не сошла ли с ума возлюбленная, лишь подхлестнул этим ее веселье. Рассмеявшись в голос, она едва расслышала его короткое замечание – Олег продолжал строить из себя угрюмо-обиженного мальчишку. Не пытаясь больше выяснять, в чем дело, просто отвернулся и отошел к кровати, снова усаживаясь на самый ее край, и принялся ждать, периодически посматривая в ее сторону. Наконец, нахохотавшись вдоволь, Лана немного угомонилась, но все равно продолжала ласково улыбаться, отчего вокруг ее глаз разбегались тонкие лучики. Встав рядом с Олегом, она положила ему на колени свой сверток, нагнулась и поцеловала в щеку, а после, с ногами забралась на постель позади него и обняла, прижимаясь к его спине. Голову при этом устроила у него на плече так, чтобы почти касаться губами теплой кожи его шеи, под которой мерно пульсировала в какой-то маленькой венке кровь. - Я тебя балдой не считала никогда, но сейчас ты ведешь себя в полном соответствии этому званию. Может, наконец, посмотришь, что там?! Олег хмыкнул в ответ, но сразу же зашелестел оберточной бумагой. Внутри, сияя черным глянцевым корпусом, лежал фотоаппарат, прочитав вслух название которого, молодой человек беззвучно рассмеялся. А Лана, вновь касаясь губами его кожи, тихо прошептала: - Видишь, «Balda» в этой комнате всего лишь один. Я просто подумала, что тебе нужна своя собственная игрушка. Ведь мое сокровище, как ты верно заметил, я тебе не доверяю. Теперь же буду спокойна, что пока не разобьешь этот, к моему ты точно не притронешься! Все еще немного улыбаясь, Олег повернул к ней лицо, отчего губы их почти соприкоснулись. И вновь – который уж раз за сегодня, Лана прочла в его глазах какое-то странное выражение. Он долго и пристально смотрел на нее, и этот взгляд пугал, вызывая в душе смутную тревогу, объективных причин для которой женщина просто не находила. И тогда, желая прогнать это гнетущее чувство, она его поцеловала. Сегодня в их отношения случился резкий поворот, но Лана до сих пор не знала – что их ждет в конце этой дороги. А спросить у Олега – боялась, хотя все чаще казалось, что он знает это наверняка. Как чаще всего и случалось, одними поцелуями не ограничились. Перемежавшиеся с ласками, что становились все более жаркими, эти поцелуи вскоре заставили забыть их обо всем, включая фотоаппарат, и вновь исступленно льнуть друг к другу – в полном молчании, словно в каком-то яростном поединке: то ли друг с другом, то ли с тем, что их преследовало, до самого утра. Пока вконец обессиленные, они уснули. Проснулась же Лана от привычного дразнящего и терпкого аромата свежесваренного кофе, который Олег, как и всегда, приготовил сам. Открыв глаза с неохотой, женщина потянулась и улыбнулась любовнику, который, тем временем, поставил поднос с кофейником и чашками на тумбочку у кровати, а сам сел рядом, рассказывая о том, как пытался, пока она не проснулась, разобраться с подаренной ему «адской машиной», и сетуя, что так и не сумел понять, как запихнуть в него дурацкую пленку. Смеясь, Светлана Юрьевна, тотчас же потребовала принести ей фотоаппарат и принялась за объяснения, начав с азов: как заправлять пленку внутрь, как взвести затвор, какой рычаг нужен для съемки, а каким перематывают на следующий кадр.
Олег Закревский: Деятельная натура Олега не позволяла ему, проснувшись, долго оставаться без какого-нибудь занятия. За это Лана даже порой называла его в шутку неугомонным. Сама она, кажется, не слишком любила ранние подъемы и предпочитала поваляться в постели еще немного даже после окончательного пробуждения. Обыкновенно, это нисколько им не мешало, а напротив, частенько подталкивало к приятному для обоих компромиссу, несмотря на притворное ворчание мадам Ланской, утверждавшей, что до полудня – она не человек, а лишь одна от него внешняя оболочка. И поэтому у Олега определенно имеются какие-то странные наклонности, если он находит радость в обладании ее полусонным телом. Впрочем, последние дни – и особенно здесь, в уединении, где практически все время они проводили вместе, в их отношениях что-то изменилось. Лишенное, хотя бы на время, терпкого привкуса запретности и перманентного подспудного страха разоблачения, их чувство, будучи, наконец, названным вслух любовью, вдруг одномоментно избавилась от некоторого избытка телесности и плотской страсти, словно бы окончательно оформилось, выкристаллизовалось. Особенно отчетливо Олег ощутил это нынешним утром, когда, как всегда, проснувшись раньше Ланы, даже не подумал ее разбудить – как, скорее всего, поступил бы еще вчера. Вместо этого, с бесконечной нежностью он долго рассматривал ее лицо, во сне совершенно безмятежное. Как будто хотел запомнить его до самой последней морщинки именно таким – навсегда. Затем, осторожно высвободившись из-под ее руки, встал и, стараясь ступать как можно тише по старым скрипучим половицам, подошел к окну. Новое утро встречало дождем и туманом. Тонкие росчерки капель косо ложились на стекло окна, под которым одиноко мок оставленный накануне вечером прямо у дверей автомобиль. За ночь вряд ли успело сильно похолодать, но мысль о том, чтобы вновь отправиться гулять, душу не грела. Хотя, в последние дни к долгим прогулкам начала охладевать и сама Лана – все окрестные мало-мальски достопримечательные места они уже обошли. А времени, чтобы быть вдвоем оставалось все меньше – никто из них не говорил об этом вслух, но задумывались, кажется, оба все чаще… Вдоволь налюбовавшись на сумеречное осеннее утро, Олег вздохнул, оделся и побрел на кухню, прихватив по пути из спальни подарок Ланы. И, пока готовился на плите кофе, попытался разобраться, как он работает. Как и многие молодые люди, он еще не научился верить в предопределенность событий. Потому и теперь упорно не хотел видеть в том, что она сама – сама! – подарила ему эту фотокамеру никакого особенного знака. Просто совпадение, случайность. И все же… раз уж так вышло, значит, нужно пользоваться возможностью. Покрутив в руках аппарат, Олег вскоре понял – никакой особенной сложности в обращении с ним нет. Почти такой же когда-то давно, в прошлой еще жизни, родители дарили ему в один из дней рождения, заметив у сына интерес к искусству фотографии. Впрочем, так ни во что и не развившийся, как и большинство других, исключая разве что увлечение театром… Напиток в тяжелой медной турке, оставленный Закревским на плите несколько минут тому назад, начал шуметь громче, постепенно приближаясь к точке кипения. Отложив в сторону фотоаппарат, молодой человек некоторое время стоял, наблюдая, как слой пузырьков на поверхности, вначале совсем тонкий, быстро превращается в пышную коричневую пену, готовую вот-вот хлынуть через край горлышка турки. Это было одно из его обычных утренних развлечений, род состязания – успеть поймать этот момент и не дать кофе убежать на плиту. Вот и сейчас, в самую последнюю секунду он резко подхватил турку за длинную деревянную ручку, убирая кофе от огня и дуя на пену, отчего она тотчас резко осела. Разлив огненный напиток в маленькие чашки, Закревский поставил их на поднос, прибавил к натюрморту блюдце с бисквитами и понес все это в спальню. Фотоаппарат тоже взял с собой. Новость о том, что он «не смог» разобраться с его конструкцией и потому нуждается в срочной помощи, Лана встретила с ожидаемым энтузиазмом. Иногда Олегу казалось, что, несмотря на разницу в возрасте и объеме жизненного опыта, его возлюбленной отчаянно не хватает областей знаний, в которых она могла бы выступить большим знатоком, чем он. Сам молодой человек находил это всего лишь забавным – что поделать, раз так уж вышло, а вот Лана, кажется, иной раз досадовала, что не может его ничему научить. Потому он с особым удовольствием делегировал ей право показать, как обращаться с камерой, сосредоточенно кивая, хмуря брови и едва сдерживая улыбку, пока она объясняла известные даже самому небольшому знатоку азы. И даже задавая порой, чтобы ее еще больше порадовать, уточняющие – и совершенно идиотские – вопросы. Спустя несколько минут урока, «талантливый ученик» уже бродил по комнате, держа в одной руке фотоаппарат, а в другой чашку с порядком поостывшим кофе и, довольно убедительно изображая восторг неофита, фотографировал все, что попадалось ему на глаза. А Лана наблюдала за ним, по-прежнему сидя неодетой в постели, и тоже держала в руках чашку с кофе, из которой периодически делала маленькие глотки. - Стой, замри вот так на одну минуту! – воскликнул Закревский, внезапно оборачиваясь от окна, в котором только что рассматривал что-то через видоискатель, и направил объектив прямо на нее. – Я хочу сфотографировать тебя прямо сейчас. Такой… совсем моей. Не шевелись, пожалуйста!
Светлана Ланская: На улице было пасмурно. Дождь становился сильнее, но небо было затянуто не тучами, а молочно-прозрачной пеленой, отчего и вся комната наполнилась мутноватым белесым светом, который проникал в нее через все окна. И, чтобы быстрее изгнать сонный сумрак, не зажигая электрических ламп, Олег, как обычно, отдернул на них сразу все занавеси. В первые дни после приезда в Божий Дар Лана постоянно протестовала против столь бесцеремонного способа заставить ее окончательно просыпаться по утрам, но теперь уже совсем свыклась. Порой ей даже хотелось думать, что небольшой, в общем-то, отрезок времени, проведенный здесь с ним вдвоем, тянется уже почти целую жизнь – понятную, обычную и правильную. И, напротив, совсем не хотелось вспоминать о том, что минует еще пара дней, и все это закончится, исчезнет, как будто бы никогда и не существовало вовсе. Но невеселые эти мысли, увы, напоминали о себе все чаще. Как и теперь, когда Лана пила свой кофе и молча наблюдала за Олегом, который сосредоточенно бродил по комнате с фотоаппаратом. Неужели, после всего, что здесь пережито, она действительно сможет просто вернуться к себе домой. Сможет переступить порог их с Жаном квартиры, чтобы каждое утро вновь выходить к завтраку, о чем-то с ним говорить? Да разве и говорили они с ним о чем-то – все последние годы? Привычные ритуалы, последовательность действий, начинающаяся по утрам с газеты и кофе, и столь же одинаково завершающий всякий вечер холодный поцелуй перед тем, как разойтись по разным спальням – вот, чем в действительности оказалось то, что Лана долгие годы считала своей семейной жизнью. У Жана хотя бы всегда были дела, служба, идеи – пусть и утопического, как нередко казалось его жене, свойства. А что было в этом браке у нее самой, кроме пустого и бесцельного присутствия подле него? И лишь теперь, в эту неделю, она, кажется, впервые по-настоящему жила, чувствуя себя готовой практически на все – и даже на те глупости, на которые порой провоцировал ее Олег. С ужасом и восторгом одновременно, Лана признавалась себе теперь, что даже на родине, даже в молодости, когда были живы и здоровы их с Жаном девочки, никогда еще ей не была так важна ее собственная жизнь – так, как в эти тихие дни в маленьком, богом забытом Божьем Даре… - Да, думаю, мы не поедем сегодня в Локет, - рассеянно откликнулась она в ответ на замечание Олега, что дождь уверенно набирает силу, - То, что мне хотелось там снять, совершенно не интересно под струями воды. И снова возвращалась мыслями к ближайшему будущему. Что она будет делать с Жаном? И сможет ли теперь скрыть от него свою связь с Олегом? И главное – захочет ли этого? Ведь ей так надоело лгать! Вчера они откровенно объяснились с Олегом, но спрашивать у него, как он видит их дальнейшую жизнь, Лане по-прежнему было страшно. Он сказал, что любит и хочет быть рядом. Но что под этим подразумевал? Все те же совместные побеги в кино, завершавшиеся торопливыми ласками в маленьких отелях – до тех пор, пока все это ему не надоест и окончательно не прекратится? Но ведь и Олег явно устал играть в шпионов, ей казалось, что в его глазах она читает желание большего, нежели у них есть сейчас. Вот только – чего?.. Его внезапное восклицание испугало Лану, и она неловко дернула рукой, в которой держала блюдце с кофейной чашкой. Весело звякнув, та подпрыгнула, и остатки кофейной гущи выплеснулись на белоснежную простыню, прикрывающую колени женщины, оставляя на ней бурое пятно и черные крошки. Без малейшего зазрения совести обозвав ее растяпой, Олег, смеясь, сдернул мокрую ткань на пол, оставляя Лану в одной лишь тонкой сорочке и вновь стал целиться в нее из объектива. - Ты не посмеешь снимать меня в таком виде! – в голосе Светланы Юрьевны прозвучало едва сдерживаемое негодование, но молодой человек и не подумал подчиниться. Понимая, что остановить его уже не удастся, в тот самый момент, когда щелкнул затвор, Лана повернулась к Олегу спиной, за что заслужила в свой адрес новые шутливые упреки и звание «неусидчивой модели». Ему по-прежнему было весело, в то время как самой женщине веселье казалось весьма неуместным. - Если ты сейчас же это не прекратишь, я…, - начала она, и умолкла, поняв, что так и не придумала подходящей угрозы. Олег, меж тем, перестал улыбаться и теперь уже смотрел на нее с явным недоумением, будто бы только что получил отказ в какой-то совершенно естественной просьбе. – Пойми, то, что ты хочешь сделать – неправильно! На логичный вопрос: почему, у Светланы Юрьевны столь же логичного объяснения не нашлось. - Это же просто неприлично! – начиная горячиться, воскликнула она, и тут же получила в ответ напоминание о Саскии ван Юленборх и Елене Фурман, чьи мужья и возлюбленные отнюдь не считали неприличным демонстрировать публике их обнаженные тела. Он же просит скромный портрет лишь для себя. Не официальный, какой можно получить из ателье, но личный. Тот, который после напомнит о самых сокровенных минутах их жизни. Олег говорил все это тихо, глядя в ее глаза, и Лане казалось, что смотрит он при этом прямо в ее душу. - Ну, хорошо, но только один раз! – как и всегда, не в силах противостоять его дару убеждения, она вернулась в постель и села, сложив на коленях руки.
Олег Закревский: Уговорить ее оказалось неожиданно сложно. Впрочем, возможно, все дело в том, что объясняя мотивы своего намерения, где-то в глубине души Олег до последнего момента надеялся, что Лана все-таки не захочет пойти у него на поводу, откажется. И тогда можно будет сказать им, что у него не получилось. Что задание оказалось слишком сложным – тем, без сомнений, навлечь на себя еще неизвестно, какие неприятности. Но одновременно спасти от них ее… быть может. Но она согласилась. И, спустя пару секунд, он вновь улыбался ей, убеждая себя в том, что все это наивный бред. Что пресловутый момент необратимости переживается ими вовсе не сейчас, в эту самую минуту, а давно пройден и все равно уже ничего нельзя изменить… - Ну хорошо, пусть будет «только один раз»… - намеренно копируя ее интонацию, Закревский умолк, опустил свой фотоаппарат и вновь пристально посмотрел на сидящую на краю постели с видом прилежной ученицы Светлану Юрьевну. – Однако в таком случае, милая сударыня, взамен я требую для себя неоспоримого права самому выбрать подходящий момент и обстоятельства для съемки этого исторического кадра, - прибавил он спустя секунду, лукаво приподнимая брови. – Ну, а как же ты хотела, дорогая? Разве у нас с тобой не равные права при заключении этого… соглашения? Ничего не понимая, и явно немного нервничая, Лана принялась за попытки выяснить, что именно он хочет этим сказать, и теперь уже настала очередь Олега молчать с загадочным видом, ухмыляясь в ответ, что так он заодно намерен отомстить ей и за вчерашние трюки с вручением подарка. Разозлившись уже всерьез, она вновь обозвала его «чертовым мальчишкой» - и Олег, иронизируя, в очередной раз вслух восхитился, сколько разных интонаций и смыслов она способна вложить в это слово, отчего всякий раз оно звучит совершенно по-новому: то как ругательство, то как ласковое прозвище. - Причем, сейчас я склонен думать, что это как раз тот самый, последний случай. Мне нравится быть твоим «чертовым мальчишкой» гораздо больше, чем каким-нибудь там еще «милым мальчиком». Окончательно отложив в сторону фотоаппарат, молодой человек навзничь с разбегу плюхнулся на кровать рядом с Ланой, все еще так и не переменившей своей «гимназической», как он уже успел ее окрестить, позы, заявив, что совершенно точно решил не фотографировать ее прямо сейчас, что бы она по этому поводу не говорила: - Нет уж, если у меня будет лишь одна возможность, я никому – и даже тебе, любовь моя, не позволю загубить свой возможно единственный в жизни фотошедевр!
Светлана Ланская: - Ошибаешься, на этот раз – ругательство, - бросила нехотя Лана и поднялась с постели. Она действительно была рассержена, и не на шутку. И даже не столько из-за самого предложения Олега, сколько из-за своей странной на него реакции. Там, и верно, было слишком много неприличного, недопустимого, но разве она не делала то же самое? Только без спросу, тайком не ловила Олега в кадр, когда они гуляли по окрестностям? Он этого не хотел, отказывался фотографироваться, но она все равно успевала сделать снимок-другой, пока молодой человек отвлеченно что-то рассматривал. И это были те самые снимки для себя – личные. На них Олег принадлежал только ей – немного задумчивый, отрешенный от всего мира или, напротив, сосредоточенный на чем-то. Забирая из печати, она сразу прятала эти фото, и потому Закревский ничего не знал об их существовании. Теперь же, будто каким-то неведомым способам выведал ее тайну, и Лана никак не могла подавить себе чувство стыда и неловкости – отчего злилась на него еще сильнее. Натянув халат, она скрылась в ванной, где провела слишком много времени, ничем не занимаясь. Вернувшись в комнату, неспешно оделась, не обращая внимания ни на слова Олега, ни на поступки, которыми тот пытался привлечь ее внимание, прикладывая все усилия, чтобы, наконец, стало понятно, что она не в настроении. И тогда он ушел на кухню. А через двадцать минут Лане сообщили – да, именно официально известили – что завтрак подан, и если у мадам есть желание, она может его отведать. Должно быть, Олег рассчитывал, что на сытый желудок она станет добрее, но напрасно. Явившись на кухню с томиком Грина в руках, Светлана Юрьевна весь завтрак увлеченно читала рассказы, почти не поднимая головы и игнорируя любые попытки Олега ее разговорить. Из-за чего, в конце концов, замолчал и он сам. Так они и прожили этот день – рядом, но не вместе, практически не общаясь и занимаясь каждый своими мыслями и маленькими делами до тех пор, пока на улице за окном начало заметно темнеть. И тогда Олег вдруг стал куда-то собираться, а когда закончил, то спокойно поинтересовался, собирается ли переодеваться для ужина в «Jelen sklep»* сама Лана. Оторвавшись от книги, она мотнула головой и сказала, что не поедет. Но его дома не держит. Видно, это стало последней каплей, и молодой человек, буркнув пожелание доброго вечера, вышел на улицу. Поехал ли он после этого в Карловы Вары, или просто отправился подальше от капризной мадам, она не знала. Но когда шум мотора стих, и дом погрузился в полную тишину, вновь почувствовала стыд, на сей раз – за свое поведение. Чтобы как-то его заглушить, Лана решила не ждать возвращения Олега, а сейчас же отправиться спать. Но быстро уснуть не вышло, мешали мысли и жгучая злость на саму себя, которую Лане удавалось как-то отодвигать, пока она читала. Но едва книга была отложена в сторону, мысли вновь стали упорно стучать в висках, будто наказывали ее за глупое поведение. И потому пришлось прибегнуть к проверенному средству – снотворному, которое Светлана Юрьевна извлекла в этот вечер из своей аптечки, кажется, впервые с тех пор, как начались ее отношения с Закревским. Она не слышала, как Олег вернулся домой. Хотя, сквозь свой искусственный сон ощутила его появление рядом. * Олений погреб
Олег Закревский: Нельзя сказать, что их Ланой отношения были неизменно безоблачными. Спорили – по самым разным поводам, они довольно часто, порой яростно, а после столь же страстно мирились, напрочь забывая о том, что вызвало размолвку. И еще они – эти ссоры, никогда не длились так долго, как сегодня. К тому же, Олег действительно не мог представить, чем сумел навлечь на себя такое неудовольствие. И вряд ли даже во всем виновато злополучное фото, которое он, кстати, так и не сумел пока заполучить. Здесь было что-то еще. Что именно, Закревский честно пытался понять – до тех пор, пока все это ему до чертиков не надоело. И это, пожалуй, тоже случилось с ним в Божьм Даре впервые. Прежде Лана никогда не доводила его до равнодушия. Того самого, которое, в конечном счете, и заставило его в тот вечер покинуть дом в надежде, что напавшая на нее «придурь» сама собой как-нибудь рассосется и все между ними станет, как раньше. Карловы Вары – курорт всесезонный, потому даже среди осени не выглядит пустынным, а уж к выходным тем более. Поэтому, несмотря на заявленное намерение отправиться в «Jelen sklep», сразу по приезду в город, Закревский свои планы внезапно пересмотрел, подумав, что одному ему в ресторане будет скучно. Да и отчего бы, собственно, не распорядиться так удачно представившимися часами исключительно по собственному усмотрению? Этого они тоже никогда не обсуждали вслух, однако ночная вылазка в «Адские врата» так и осталась их единственным по-настоящему безумным приключением – за вычетом, разве что, нынешней поездки. Все остальное время, щадя чувства Ланы, явно несколько задетые, несмотря на общий интерес и любопытство к происходящему, вольностью кабаретных нравов, Олег всякий раз, так или иначе, выбирал для новых свиданий более «приличные» места, в какой-то момент, и верно, начав ощущать себя старше лет как минимум на десяток. Не то, чтобы его это сильно расстраивало, однако порой потребность вновь оказаться самим собой, а не тем, кем удобнее было видеть его Лане, все же возникала. Оттого сегодняшний вечер вдруг и показался отличной возможностью эту потребность полностью удовлетворить. Возле скольких точно сверкающих всеми огнями электрической иллюминации подъездов танцевальных залов и маленьких кабаре останавливался в тот вечер его «опель», Олег запретил себе считать, кажется, после того, как вышел – со стойким желанием продолжать, еще из третьего подряд заведения. Не ставя перед собой прямой цели надраться до бесчувствия, он просто хотел как следует повеселиться, выкинуть, хотя бы ненадолго, из головы все, что обременяло и тяготило в последнее время мысли. Подобное прежде неплохо помогало переключаться с одного задания на другое… Но нынешние проблемы решительно отказывались так легко покидать его голову. Хуже того, постепенно пьянея, Олег – и это раньше тоже было ему несвойственно – начинал все лучше понимать книжного графа де Ла Фер, который во хмелю, как известно, становился гораздо менее очаровательным собеседником, чем на трезвую голову. Приятным вечер перестал быть окончательно ближе к полуночи, перед тем, как Олег вышел на улицу, покинув очередной из попавшихся на пути кабаков. За пару минут до этого он грубо послал к черту Иванку, ни в чем, в общем-то, не виноватую девчонку. Вскоре после того, как Олег там появился, она села рядом у стойки бара, и была даже так любезна, что поделилась с новым знакомым «марафетом» из маленькой серебряной шкатулки, которую с загадочным видом фокусницы извлекла из сумочки, когда они ненадолго покидали вместе зал, чтобы вдохнуть немного свежего воздуха. Кажется, она очень хотела уйти вместе с ним… но этого уже не хотел он сам. Потому расстались не слишком вежливо, но неловкости по этому поводу Олег почему-то не испытывал. Напротив, лишь желчное раздражение – и желание убраться отсюда поскорее, куда угодно. За то время, пока он находился в помещении, дождь успел заметно усилиться, превратившись из мелкой мороси, что сеялась с неба весь день напролет, во вполне себе серьезные осадки. Завидев, как он, слегка пошатываясь, движется к автомобилю, пожилой швейцар заметил, что «пану сегодня лучше бы не браться за руль», но Олег лишь усмехнулся и махнул рукой, усаживаясь на водительское место. Езда за рулем всегда его успокаивала. А мерный рокот двигателя и шелест шин по асфальту неизменно настраивали на миролюбивый и даже философский лад. Впрочем, осознавая, что выпил лишнего, по городу он ехал довольно медленно – прислушиваясь к внутренним ощущениям и пытаясь оценить, насколько способен контролировать ситуацию вокруг себя. И лишь убедившись, что кокаиновый дурман, смешанный с алкоголем, не слишком ограничил его возможности, уже за Карловыми Варами, с удовольствием вдавил педаль газа в пол практически до отказа. Асфальт был мокрым, зажженные фары выхватывали из полной темноты впереди лишь две узких желтых блестящих полосы, и свет их то и дело перечеркивался под разными углами косыми струями дождя, но шины надежно держали трассу. Поэтому Олег не подумал снизить скорость даже на горном серпантине, через который неизбежно проходила часть дороги в Божий Дар. Он даже не сразу понял, что именно происходит, и почему автомобиль вдруг сам по себе подался куда-то вбок. Но за несколько бесконечных секунд, в течение которых все это происходило, бешено выворачивая, казалось бы, только что полностью послушный любому движению руль, успел ощутить не только леденящее ощущение полного отсутствия контроля над происходящим, но и полностью – совершенно протрезветь. Потом, после того, как ударившись о наружное ограждение трассы, но, к счастью, так его и не протаранив, «опель» замер на месте, он еще несколько минут сидел, не решаясь пошевелиться, прежде чем вновь сумел заставить себя завести двигатель. И – теперь уже медленно и всего с одной оставшейся в сохранности фарой, доехать до дома, окна которого были темны. Лана не стала ждать его возвращения. Но сейчас Олег был этому даже рад. Разувшись у входа, он прошел через гостиную и, стараясь ступать бесшумно по старой скрипучей и узкой лестнице, поднялся наверх, где находились еще две комнаты, включая спальню. Там, в отличие от всех остальных помещений, Лана оставила зажженным маленький ночник на тумбочке. И теперь его тусклый свет немного рассеивал сгустившийся повсюду мрак. Сама же женщина спала, повернувшись лицом к стене, и на его появление отреагировала лишь смутным бормотанием – когда Закревский, как был, в пальто, тяжело рухнул рядом, прямо поверх одеяла, прижимаясь всем телом к ее спине и зарываясь носом в рассыпанные по подушке каштановые волосы. - Спи, спи, милая, все хорошо! – тихонько прошептал он в ее затылок. – Все хорошо, - повторил он, тяжело переводя дух и закрывая глаза. Наутро она разбудила его сама, тревожно глядя в глаза, стала расспрашивать, что с ним случилось. - Ничего, - беззаботно улыбнувшись, Закревский привычно потянулся потереть спросонья глаза, но тут же невольно чертыхнулся, коснувшись ссадины над правой бровью, которую получил ночью, ударившись головой об руль, когда его резко бросило вперед после столкновения с ограждением. – Честно, ничего особенного. Просто, кажется, меня вчера немного занесло…
Светлана Ланская: Сон от лекарства всегда был тяжелым и почти не приносил наутро бодрости. А сегодня ко всему прибавились еще и тревожные сновидения. Лана всегда находила глупостью любые попытки их толкования, и была твердо убеждена, что сны – сколь бы абсурдными они ни казались, на самом деле являются лишь отражением пережитой реальности. Но даже с этой точки зрения она никогда не пыталась анализировать своих ночных видений, уже хотя бы потому, что к завтраку чаще всего полностью о них забывала. Воспоминания о сегодняшнем сне тоже покинули ее не сразу. А виделось ей нынче, что положили ее возле печки, от которой шел нестерпимый жар. Попытки отодвинуться успеха не приносили: чьей-то злой волей Лана была к этой печи прикована. Измученная жаром и духотой, она, наконец, проснулась – но почти тут же поняла, что «печка» из ее сна никуда не делась, а продолжала нагло посапывать, пристроившись лбом к ее затылку и обдавая шею сзади жарким дыханием, к тому же, изрядно насыщенным остатками вчерашних винных паров. «Оковами» же оказалась рука Олега, которой он крепко обнимал во сне ее талию. Все еще чувствуя себя рассерженной и обиженной за вчерашний день, Лана захотела отодвинуться, но точно так же, как и во сне – не смогла. Колени и так упирались в стену. Тогда, потеряв терпение, она резко повернулась, ничуть не беспокоясь, что таким образом потревожит безмятежный сон Закревского, полагая, что тем хотя бы немного воздаст ему по заслугам. Однако не смогла сдержать испуганного восклицания, едва лишь увидела, как он выглядит. Мало того, что он лежал в кровати прямо в измятом пальто, обвивающем тело наподобие кокона, и лишь ослабленный галстук торчал из него наружу, свешиваясь через плечо, точно язык запыхавшегося пса, так еще и на лице повсюду виднелись размазанные следы спекшейся крови. А над бровью красовался явный источник всего этого «великолепия» – изрядной глубины ссадина. Между тем, Олег, мгновенно проснувшийся от ее возгласа, как ни в чем не бывало, потянулся и стал протирать глаза. Его реакция на боль лишь сильнее насторожила Лану – по всему выходило, что он даже о ней и не помнил! - «Занесло»? Что значит – «занесло»?! Куда? – Олег попросил ее сбавить тон, говорить спокойнее и не волноваться из-за пустяков. Но успокоить этим он ее не сумел. – Ты себя видел? Как я могу не волноваться, когда ты являешься передо мной в таком виде! Что произошло? А-а…, - поняв, что нет смысла пытаться добиться от него чего-нибудь вразумительного прямо теперь, и поэтому рассержено махнув рукой, Светлана Юрьевна поспешно встала с кровати и направилась в ванную комнату. Из-за неплотно закрытой двери послышался шум воды, потом хлопнула дверца шкафчика, раздался возмущенный перезвон каких-то склянок, а еще через пару минут она во всеоружии вновь возникла в комнате – с перекисью, йодом, ватой и мокрым полотенцем. - Поднимайся, олух! – в ее тоне уже не было злости. Скорее плохо скрываемая досада и беспокойство. Подчиняясь, Олег нехотя присел на кровати и вновь поморщился – видно вчерашние похождения «аукнулись» не только ссадиной, но и головокружением. Не давая долго рассиживаться, Лана молча стянула с него пальто, встряхнула и, рассмотрев при свете дня, подумала, что ему еще можно вернуть должный вид. Затем вновь села рядом с Олегом на край кровати и принялась за умывание: вначале бережно промокнула влажным полотенцем саму ссадину, затем – с неким злорадным остервенением принялась стирать кровь с других участков лица. После намочила вату в перекиси и прижала ее к ссадине. Раздалось характерное шипение, и Олег скорчил болезненную гримасу, делая вид, что ему больно. А может, ему, и в самом деле, было неприятно, но Лана упорно игнорировала все попытки вызвать у нее жалость или сочувствие. После того, как в завершение всех своих манипуляций она нанесла вокруг раны йод, на губах ее на миг мелькнула странная усмешка. Олег сидел с закрытыми глазами, потому не мог этого видеть. Как и того, что она сделала спустя еще минуту, когда еще раз макнув спичку с ваткой в пузырек с йодом, быстро изобразила над ранкой, вокруг которой уже начинал наливаться синяк, рожицу черта. - Так что там с тобой все-таки случилось?
Олег Закревский: Голова действительно шумела довольно неприятно. И было трудно сказать, от чего конкретно: сказывались ли таким образом вчерашние возлияния – к слову, не такие уж и мощные, случались и похлеще. Или же все-таки головокружение, которое Олег испытал, едва только сел в постели, подчиняясь приказу своего командира, было следствием травмы. Но в любом из двух этих случаев, если бы был шанс выбирать, он предпочел бы еще на некоторое время задержаться в горизонтальном положении и не отрывать головы от подушки. Однако выбора ему не предоставили. Поэтому Олег покорно вынес вначале процесс раздевания – частичного, разумеется, ибо Лана, не сильно церемонясь, стащила с него только пальто. И после этого еще пару минут с иронией наблюдал, как она с хозяйственным видом пытается оценить ущерб, нанесенный тонкому на ощупь, но весьма теплому кашемиру. А затем претерпел на себе все «прелести» первичной хирургической обработки злополучной ссадины, которая в Ланином исполнении показалась не столько актом гуманности или заботы, сколько желанием примерно наказать. Кажется, она совершенно не поняла тайного смысла, заключенного в его первоначальном объяснении ночного происшествия. Следовательно, не услышала и скрытой в нем попытки извиниться. Без лишних слов и долгих рассуждений. И, поэтому, кажется, все еще продолжала на него сердиться, хотя, уже и не так сурово, как накануне. Олег видел это по ее взгляду, который уже не казался, к счастью, настолько ледяным, что только в пальто под ним и можно было чувствовать себя более-менее комфортно. И по губам, уголки которых едва заметно подрагивали, словно в стремлении сдержать улыбку. Потому уже не чувствовал вчерашней беспомощности, заставившей его, в конечном счете, пуститься на поиск приключений, дабы отвлечься, и не чувствовать себя из-за всего этого еще паршивее с нею наедине. - Ну что случилось? Я ведь уже сказал тебе: небольшая авария. Шел дождь, дорога была мокрой и на одном из поворотов твоего любимого «серпантина» меня слегка развернуло… О, ну только не начинай опять про то, как неосторожно я вожу машину! Умоляю! – воскликнул Олег, заметив ужас, мгновенно окрасивший черным синеву ее глаз. Соскользнув с края постели, он устроился перед Ланой на корточках и попытался поймать ее взгляд. – Все же хорошо! Я жив-здоров, сижу перед тобой и даже пытаюсь извиниться за вчерашнее.... А лоб – ерунда, заживет через неделю. Фару разбитую – и ту больше жалко. Скажи лучше, ты уже меня простила, или еще не совсем?.. Лана, ты уж прости своего олуха, а? Ну, прости-ии! Прижав подбородок к груди, он качнулся вперед, легонько боднул ее взъерошенным затылком и повторил свою просьбу, еще раз боднул – и вновь принялся молить о прощении. И так до тех пор, пока, рассмеявшись, она, наконец, не сказала, что простит все, что угодно, лишь бы только он прекратил ныть таким противным голосом. И тогда, довольный полученным результатом, Закревский поднялся на ноги и подошел к столику, за которым Лана обыкновенно наводила красоту. Заглянув в зеркало и разглядев у себя на лбу оставленный ею «артефакт», он ухмыльнулся. - Ну вот. Твоими стараниями, я стал похож на Давида Бурлюка. Футуриста – помнишь, были такие в моде одно время? Лет десять или меньше тому назад? Но десять лет – это, конечно, я не сильно помню, однако в выпускном классе гимназии едва из-за них без аттестата не остался. Я тогда театром бредил… прогрессивные течения, «commedia dell'arte», пьеро и коломбины… Ну и поэзией, конечно, куда без этого. Вот и явился, помнится, на рождественский бал, так сказать, во всем блеске: в костюме Пьеро и с фигуркой собаки на щеке. Как у Бурлюка, стало быть. Директор чуть дара речи не лишился при виде такого «декаданса». Но барышни из дамской гимназии, которых мы пригласили к себе на праздник, помнится, были в восторге… Как в другой жизни это все было. Или вовсе не было? – замолчав на минуту, Олег серьезно и пристально посмотрел на свое отражение, но потом снова беззаботно улыбнулся и обернулся к Лане. – Пустое! Купаться лучше пойду, а то сам себе противен, на чудище похож. И ты меня таким любить не будешь. На ходу раздеваясь – снимая галстук, стягивая измятую рубашку, он зашел в ванную комнату, дверь в которую вела прямо из спальни, и вскоре оттуда раздался шум разогревающегося «титана» и грохот воды, наполняющей неожиданно большую и помпезную для такого скромного дома блестящую медную ванну на четырех массивных «львиных» лапах в качестве подпорок. - Лан, скажи, а ты бы правда расстроилась, если бы я насмерть убился? Выглянув на мгновение из-за приоткрытой двери, полуголый Закревский тотчас же был вынужден исчезнуть обратно, едва не получив по уже и без того ушибленной голове собственным перепачканным ботинком, метко брошенным мадам Ланской в его сторону вместо ответа на идиотский, он и сам это знал, вопрос. Следующий раз он позвал ее минут через десять, уже сидя в ванне. А, когда та появилась не сразу и нехотя, явно ожидая нового подвоха, смиренно попросил лишь потереть себе спину. Присев бочком на куртуазно изогнутый край бортика, женщина взяла из его рук мочалку и принялась за дело, сохраняя при этом весьма настороженный вид. И, усыпляя ее бдительность, Олег некоторое время вел себя, словно мирный агнец, лишь поводя плечами и блаженно зажмуриваясь от удовольствия. А потом резко повернулся, схватил за руку и со смехом утащил прямиком к себе в воду. Где, возмущенная до глубины души таким вероломством, Лана еще пыталась как-то бороться, до тех пор, пока Олег окончательно не поймал ее в охапку, усадив спиной к пологому бортику ванны. При этом как-то ловко оказавшись вдруг сверху, и прижимаясь своими губами к ее губам в долгом, страстном поцелуе.
Светлана Ланская: Выяснив, наконец, что же все-таки вчера в действительности приключилось с Олегом, Лана испытала настоящий ужас – от понимания, что могла потерять вот так, из-за нелепой ссоры! Ибо, каковы бы ни были объективные причины этой аварии – дождь, скользкая дорога и прочее, в основе для нее все равно лежала их вчерашняя размолвка. И Лана все никак не могла заставить себя об этом забыть, хоть изо всех сил стремилась показать Олегу, что уже совершенно спокойна. Поэтому даже смогла заставить себя улыбнуться в ответ на его незатейливую шутку. Однако стоило вновь остаться одной – едва Закревский скрылся за дверью ванной комнаты, как тревога, это постоянное ощущение всех последних дней, вновь начала тихонько скрести изнутри ее душу. Надеясь отвлечься, Светлана Юрьевна поднялась и стала ходить по комнате, методично собирая только что разбросанные Олегом вещи. И тут, словно решив испытать на прочность ее терпение, он вновь ненадолго высунулся из ванной с вопросом, за который женщине невыносимо захотелось влепить ему затрещину – настолько бредовым он показался. Задохнувшись от нахлынувшего возмущения, она запустила в его ухмыляющуюся физиономию ботинком, который как раз подняла с пола. Но Олег успел закрыть дверь, и «снаряд» врезался с глухим стуком именно в нее – к глубочайшему разочарованию мадам Ланской, все еще сгорающей от желания учинить над этим малолетним тупицей какое-нибудь насилие. - Расстроилась! Ну, естественно! Как бы я тогда объяснила в бюро по прокату машин, куда делся мой водитель?! – сердито пробормотала она, хотя ее уже никто не слышал, и вновь принялась за свое прежнее занятие. А чуть позже, пока Олег наслаждался водными процедурами, она вновь сидела на кровати и думала над тем, что остался всего один, последний день ее безграничного счастья. И что перед возвращением в Прагу нужно не забыть телефонировать домой, узнать у Марты новости – ведь Жан наверняка звонил, и не раз. Однако уже одни мысли об этом навевали неизбывную тоску и отвращение, сквозь них не сразу прорвался даже голос Олега. Ему пришлось дважды окликнуть Лану по имени, прежде чем та очнулась и пошла в ванную узнать, в чем дело. Остановившись в дверях, уперев руки в бока, она тотчас же услышала просьбу о помощи, сопровожденную умоляющим взглядом. - С каких это пор у тебя руки стали коротки? – поинтересовалась мадам Ланская с некоторым ехидством, прежде чем подойти, сделав вид, что размышляет – стоит помогать или нет. Но покорный взгляд Олега и фиолетовая шишка на его лбу, в конечном счете, победили в споре между подспудным ожиданием какого-то подвоха и человеколюбием. Вокруг его тела поднимался влажный пар, наполненный ароматом лавандового мыла, а бортик ванной, на который присела Лана, был почти такой же горячий, как и вода. Приняв из рук молодого человека его мочалку, она еще раз намылила и принялась медленно омывать сначала его плечи и шею, после спину, испытывая к нему в этот миг ни с чем несравнимую, не выразимую словами нежность, которую пыталась передать через эти несуетливые движения, вкладывая в них всю свою любовь. Когда же этого казалось недостаточно – наклонялась и легонько касалась губами влажных спутанных волос на его затылке, с замирающим сердцем прислушиваясь, как он глубоко и блаженно вздыхает, ощущая ее прикосновения. И вдруг вся эта идиллия исчезла. Сначала Лана испытала ужас падения, потом перед глазами взметнулись вверх ее собственные ноги, а за ними поднялась целая волна-цунами, с громким плеском обрушившаяся на пол вокруг ванны. И последним видением было его ухмыляющееся и довольное лицо – прямо над нею. - Господи! Ты же сумасшедший! Как же я могла об этом забыть! – ворчала она, делая вид, что уворачивается от губ, скользящих по ее лицу и шее. – У меня теперь синяк на руке будет! Это что – такая месть за твою шишку? Но возражений ее никто не слушал. Да, впрочем, ей этого и не хотелось – тело горело предвкушением новой близости, потому, когда Олег вдруг остановился, Лана почувствовала себя чуть ли не обманутой, вновь попыталась притянуть его к себе. Но, осторожно высвободившись, он поднялся из воды, перешагнул через край ванны. После чего, выудив оттуда уже саму женщину, подхватил ее на руки и понес в комнату, оставляя за собой на полу мокрые следы, увидев которые, Лана тотчас же заявила, что убирать это «безобразие» после он будет сам. На этот раз – уже без всякой ее помощи.
Олег Закревский: Олег уже давно привык не обращать внимания на несколько ворчливый нрав своей возлюбленной, смутно догадываясь, что таким образом Лана чаще всего просто пытается замаскировать свою застенчивость. С избытком последней – особенно в первую пору их бурного романа, Закревскому, помнится, пришлось немало помучиться. Стараясь раскрепостить Лану настолько, чтобы научить ее не стесняться тех вещей, которые ему казались совершенно естественными для людей, состоящих в столь близких отношениях, а у нее вызывали едва скрываемый, в том числе и при помощи напускной суровости или даже холодности, стыд, он иногда задумывался о том, как ей удалось прожить целую жизнь в браке с мужчиной, так и не узнав некоторых простых человеческих радостей. Разумеется, ее вины в этом не было, подобно другим «порядочным женщинам», она просто не знала, что может быть иначе, но вот ее благоверный… В моменты таких размышлений Олег испытывал к этому человеку довольно странное чувство, состоящее из презрения и насмешливой благодарности. Последнее – это потому, что будь генерал Ланской чуть более искусным любовником, возможно, и ему пришлось бы куда сложнее в сражении за сердце его супруги. А так… можно сказать, что Лана досталась ему почти даром. И потому историю с ней вполне можно было бы отнести к разряду лёгких побед. Если бы не любовь, которую этой женщине каким-то непостижимым образом вдруг удалось зажечь в его сердце, казалось бы, совсем не приспособленном к такому роду привязанности. Когда, внезапно прекратив ласки, Олег извлек разгоряченную Лану из ванны, и понес ее, растерянную и обескураженную, обратно в комнату, он уже знал, что будет делать дальше. Отпустив женщину у окна, он посильнее отдернул штору, давая мягкому утреннему свету возможность произвольно освещать ее стройную фигуру, облепленную мокрой тканью нижней сорочки, которая ничуть не скрывала собою, а лишь сильнее подчеркивала абсолютную телесную наготу, делая Лану чем-то похожей на знаменитые скульптуры в мраморных вуалях, приводящие в восторг своим совершенством всякого, кто на них смотрит. - Стой здесь! – приказал он, и, схватив со стола подаренную Ланой фотокамеру, ненадолго отвлекся на возню с настройками, а потом, добившись искомого, принялся кружить вокруг женщины, словно шаман в древнем танце, выбирая нужный ракурс. Лана же, наконец, догадавшись, что он задумал, кажется, ничуть против этого не возражала, охотно позируя, поворачиваясь то так, то этак, поднимая и опуская руки, подхватывая влажные волосы, запрокидывая голову… Никогда еще она не казалась Олегу такой свободной и беззаботной, как в эти минуты, никогда не соблазняла его так открыто – улыбкой, взглядом. Понимая, как он желает ее сейчас, никогда еще не дразнила его так откровенно, почти издеваясь, близкая, но недоступная – ровно до той минуты, пока Олег не закончил съемку и, отбросив в сторону фотоаппарат, и не поймал ее в объятия, вновь утверждая поцелуями свою утраченную ненадолго власть… - Я ему тебя не отдам, – тихо и задумчиво проговорил вдруг Закревский, спустя какое-то время, когда уже миновала очередная вспышка страсти, и они с Ланой просто лежали рядом, не желая даже теперь разъединить переплетенных пальцев рук. Приподнявшись на локте, и подперев голову кулаком, он отпустил руку женщины и осторожно провел своей ладонью по ее щеке, склоняясь и мягко целуя затем ее чуть приоткрытые губы. – Просто не смогу теперь этого сделать, ты понимаешь?
Светлана Ланская: Напротив окна стояло трюмо, створки которого были распахнуты в разные стороны. И пока Олег возился с фотоаппаратом, Лана рассматривала свое отражение в его зеркалах. Оно казалось необычным. Хотя, вернее сказать, необычным казалось то, какой она себя там видела. Отражение троилось, так что Лана могла видеть себя сразу с нескольких ракурсов. Совсем как на тройном портрете Ришелье кисти де Шампаня. Она нередко рассматривала себя в зеркалах, как всякая женщина, отыскивая подтверждение своим внутренним страхам и с сожалением отмечая следы увядания. Но сейчас будто бы смотрела не своими, а чужими – его глазами, пытаясь понять, что же именно может настолько привлекать в ней Олега? Склонив голову к плечу, она внимательно вглядывалась в отражение. Что же ему особенно нравится? Может, эти плавные изгибы все еще по-девичьи стройного стана, или грациозные движения, исполненные внутреннего спокойствия, или томный взгляд?.. Поднеся ладонь к лицу, Лана плавно провела ею по щеке и шее, ощущая под пальцами теплый бархат кожи, невольно задержала движение пальцев на груди – в этот момент Олег попросил ее замереть, и она лишь улыбнулась его просьбе. Еще вчера подобное вызвало бы протест, но сейчас, подверженная пьянящему чувству свободы, даже, пожалуй, вседозволенности, Лана словно бы отбросила все свои обычные сомнения и предрассудки, отдаваясь лишь собственным желаниям. И они внезапно оказались на удивление простыми: оказывается, чтобы быть счастливой, ей достаточно лишь понимания, что она желанна Олегу. И того, чтобы никто, кроме нее не существовал в его жизни. Но если второе могло вызывать некоторые сомнения, то в первом Лана ничуть не сомневалась, с удовольствием замечая, как он на нее смотрит, когда отводит взгляд от объектива. И то, что фото сеанс их происходил в полной тишине, лишь добавляло напряжения взаимной страсти, делая атмосферу вокруг колкой и трескучей от невидимых электрических разрядов, словно воздух перед грозой. Спустя какое-то время после того, как Олег закончил фотографировать, а потом они снова были вместе, погруженная в блаженную отрешенность, Лана вновь услышала его голос, который показался ей слишком серьезным для такой минуты. Медленно открыв глаза, она повернулась в его сторону. Смысл сказанного проникал в сознание медленно. Вначале на лице женщины отразилось сомнение, от которого она не сумела сдержать судорожного вздоха, а затем в уголках глаз появились, и быстро потекли по вискам, падая на подушку, прозрачные солоноватые капли слез. - Это невозможно, Олег, - тихо выдохнула Лана. Хотя так давно жаждала услышать от него именно такие слова. Он вновь посмотрел ей в лицо: сначала с непониманием, а после в глазах его промелькнуло что-то сродни гневу, заставившему порывисто выпрямиться над Ланой, спрашивая, что именно она полагает для себя невозможным. В голосе его при этом звенела стальная струна. И, испугавшись того, что может случиться, если она вдруг оборвется, женщина почувствовала желание как можно скорее унять этот тревожный звон. Потянувшись к Олегу, она попыталась обнять его, но молодой человек отстранился и повторил вопрос. - Он мой муж, Олег! – воскликнула она в отчаянии, и тут же, закусив губу, замотала головой, будто отрицая сказанное, - Господи! Все это ложь! Я и сама не хочу никуда тебя отпускать. Но что мы можем сделать? Скажи, я готова на все!
Олег Закревский: В детстве слово «невозможно» действовало на Олега примерно так же, как красная тряпка на быка. Впрочем, говорят, что на самом деле, быки – дальтоники, и раздражает их вовсе не цвет ткани, а само то, что кто-то размахивает ею прямо перед их глазами. Но факт оставался фактом. Он был довольно избалованным ребенком и обычно получал все, что считал для себя необходимым, не видя в этом ничего особенного. В дальнейшем жизнь, конечно, научила оценивать свои возможности в достижении той или иной цели более реально, только в настоящий момент реакция Ланы виделась Олегу чем-то вроде рода личного вызова. Как будто бы она все еще не верила ему, сомневалась в способности решать самостоятельно действительно сложные житейские вопросы – и тем, пусть и не специально, но все равно будто бы подвергала сомнению его взрослость и даже мужественность. Естественно, такое отношение не могло его не задеть. - Да какой он тебе муж?! Это я – твой муж, твой мужчина, как хочешь называй! – вспыхнув, словно порох, Закревский увернулся от Ланы, которая перед этим попыталась было притянуть его к себе. – А Ланской этот – старый, напыщенный идиот, увязший в прошлом, которого не вернешь, словно муха в... сиропе – чтоб не сказать хлеще! Ну что тебя с ним связывает, Лана? Что удерживает рядом? Вскочив с кровати, он быстро натянул брюки и, засунув в карманы кулаки, принялся расхаживать взад-вперед по комнате, подбирая нужные слова, чтобы раз и навсегда – окончательно убедить ее в своей правоте. - Ты ведь никогда и не любила-то его по-настоящему, ну признайся же наконец в этом хотя бы себе, если уж мне не хочешь? Но раньше вас хоть дети объединяли… не знаю… положение в обществе, теперь-то что?! Выслушивая его гневную тираду, она примерно минуту молчала и так же беззвучно плакала, но вдруг разразилась ответной, не менее горячей и отчаянной. Чувствуя, что несколько перегнул палку, Олег прекратил метаться и присел на корточки рядом с краем кровати: - Ну, разумеется, ложь! – сказал он уже существенно тише и мягче и забрал в свои ладони ее холодные от волнения руки, после чего поочередно прижал каждую из них к губам. – Прости меня, пожалуйста. Пойми, я не хочу на тебя давить! Знаю, как трудно бывает решиться и на гораздо меньшую перемену участи, чем та, которую я тебе предлагаю. В конце концов, у тебя и сейчас спокойная и стабильная жизнь… была, - усмехнулся он с едва заметной горечью в голосе. – За это мне тоже надо просить прощения у тебя, Лана. За то, что разрушил твой покой. Но ведь что-то хорошее взамен я в твою жизнь тоже принес, правда? Она попыталась что-то проговорить сквозь слезы, но Олег чуть нахмурился и жестом попросил не перебивать его сейчас: - Так почему бы нам не быть вместе, Лана? Ты спрашиваешь, что мы можем сделать – так, словно на дворе не двадцатый век, а ты все еще по-прежнему собственность своего благоверного! Боже мой, да перед нами открыт весь мир! Что нас держит в этой стране? Даже на этом континенте? Давай уедем вдвоем? В Латинскую Америку, в Буэнос-Айрес... Говорят, он так похож на европейский город, что его даже называют «американским Парижем»... А если тебя беспокоит финансовая сторона вопроса, то… у меня есть кое-какие средства, отец имел в Швейцарии счет, еще до революции, поэтому он уцелел. Не так уж много, но на билеты и первоначально обустройство нам хватит. А потом я найду работу! Мне ведь учиться всего год осталось, я даже теперь уже вполне профессионально могу заниматься переводами… Ну, что ты скажешь про мой план, Лана? Поедешь ты со мной в Аргентину?
Светлана Ланская: Иногда Лана не понимала, как же это так получается, что она, взрослая женщина, всякий раз оказывается растерянной и беспомощной перед вопросами, которые задает ей судьба. В то время как Олег, совсем еще мальчишка, напротив, всегда мгновенно отыскивает верные слова, и способен продумать все ходы наперед, чтобы партия сошлась. Может быть, действительно, все дело просто в том, что он – мужчина и привык принимать решения? Ведь ей самой никогда и не приходилось что-либо решать. Олег прав, она принадлежала к миру, в котором женщине отводилась лишь декоративная роль – заботливой жены, матери и хозяйки. И если что-то сбивалось в этом сюжете, если из внешнего мира приходила беда, то не женщине стоило из-за этого тревожиться, потому что все заботы об устройстве мира брал на себя ее мужчина. Так и Жан, который никогда не обременял ее этим тяжким испытанием – принять решение. Поэтому, когда привычный мир стал на глазах рассыпаться – грянула война с немцами, а после к власти пришли большевики, Лана слепо исполняла его волю, зная, что все это для их блага. Даже когда речь зашла об эмиграции, Жан лишь поставил ее перед фактом грядущего отъезда в Чехию, и не помыслив о том, чтобы спросить хочет ли этого сама Лана. Теперь же, впервые в жизни, все зависело только от нее. И любое из принятых решений будет стоить так дорого, как никакое прежнее. От осознания этой внезапно свалившейся на нее ответственности Лана едва не задыхалась. Почти ничего не видя через пелену слез, застилавших глаза, она то и дело запрокидывала голову, желая унять их потоки. Никогда в жизни она не плакала столько, как с тех пор, когда узнала Олега. Никогда в жизни не смеялась, не любила, и не была настолько счастлива так, как в эти несколько безумных месяцев… Закусив губу, чтобы хоть как-то сконцентрироваться, Лана сделала два глубоких вдоха и взглянула на Закревского, замершего перед нею в ожидании ответа. Самый главный страх – что будет, если однажды она ему все-таки надоест, никуда не делся, и даже теперь заставлял мучиться сомнениями. Но под теплом, которым буквально светился изнутри его взгляд, кажется, готов был вот-вот растаять. Так исчезает последний кусок льда, затаившийся где-то в тени в майский день, до которого наконец-то добрались лучи весеннего солнца. Нет, с ним она никогда не будет одна, а когда настанет время уходить – просто уйдет раньше. - Не спрашивай, чего я боюсь, мой милый. Это мой личный страх, которого тебе все равно никогда не понять, - улыбнулась она сквозь непросохшие еще слезы, - но я с ним борюсь, честное слово! Уже почти победила. Вновь сжимая губы, Лана глубоко вдохнула, будто собираясь нырнуть в ледяную воду, а после на одном дыхании произнесла: - Я поеду с тобой в Аргентину! А также в Бразилию, в Африку – да хоть на Северный полюс! Лишь бы с тобой… Уф, у меня даже дыхание перехватило! – прибавила она и вдруг рассмеялась. И вместе с этим смехом уходило прочь напряжение, душившее ее последние минуты. Уходило – оставляя после себя пустоту, которой Лана, тем не менее, совершенно не боялась, так как точно знала, чем ее будет заполнять. И потому самым трудным сейчас ей казалось не допустить воспоминаний о доме и муже, а также мыслей о том, что будет после ее исчезновения. Ведь это совсем не те мысли, которым нужно сейчас предаваться. Теперь нужно мечтать о долгом путешествии по океану, об их новом доме, об их новой жизни... Она и не помыслить не могла, сколь волнующими и тревожными были эти секунды нерешительного раздумья для самого Олега. Но едва были произнесены решающие слова, тотчас сделавшись собой обычным – беззаботным мальчишкой, он немедленно пустился в рассуждения, что и как им нужно будет сделать после переезда в первую очередь. А Лана лишь улыбалась и кивала в ответ, хотя почти не слышала, о чем он говорит. Ведь в эти минуты ей хотелось только одного: просто смотреть на него - и ничего больше.
Олег Закревский: - А уж у меня-то – и подавно! – с облегчением выдохнув вместе с Ланой, Закревский рассмеялся и притянул ее к себе. Из рассуждений насчет страхов, о которых твердила Лана, он мало что понял. Его собственные тревоги и заботы были всегда конкретны, имели причину и чаще всего – некий способ устранения. Здесь же речь шла явно о чем-то нематериальном, не имеющим под собой вещественной природы, и потому казавшемся несерьезным. Теперь, когда все было решено, стоило сосредоточиться на практическом осуществлении задуманного. Что сделать в первую очередь после возвращения в Прагу, какие оформить документы… Понимая, что несет отныне ответственность уже не только за себя, но и за ту, которая только что вверила в его руки свою судьбу, Олег тут же принялся планировать их ближайшие дела, делясь этими мыслями вслух – до того момента, пока не осознал, что она его… вовсе не слышит. Нет, Лана внимательно смотрела ему в глаза, согласно кивала и даже иногда вставляла вполне уместные реплики, но было ясно, что помыслами своими она сейчас где-то совсем в другом месте. Верно, как раз именно там, куда по-прежнему не желала его пускать, несмотря ни на какие попытки добиться полной откровенности. Хотя, было ли у него на это хотя бы малейшее право?.. Последний день своих каникул они, не сговариваясь, решили провести так, словно впереди, уже буквально назавтра, их ждало не неведомое и пока не до конца понятное, а напротив, еще много таких же дней, уже привычных в своей безмятежной расслабленности и ощущении покоя и надежности. С утра, как обычно, позавтракав тем, что приготовил Олег, они ушли гулять. Благо, погода наладилась – словно бы в качестве извинения за причиненные накануне неудобства, осень подарила прекрасный день, солнечный и настолько теплый, что оставалось только удивляться и наслаждаться этим теплом, вместе с неизменно щемящим, как всегда в таких случаях, душу пониманием, что оно, скорее всего последнее в нынешнем году. А следующего ждать еще несколько долгих месяцев, пусть и заметно меньше, чем в России, но все же… На одном из пней во время той прогулки Лана внезапно обнаружила целую колонию опят, которые тотчас решено было взять с собой, хотя никакой корзинки или сумки у них припасено, конечно, не было. Но не отказываться же от такой находки! Лесных грибов, привычных в русской кухне, кроме, разве что, белых, европейцы, даже здесь, в Чехословакии, в пищу почти не употребляли, полагая несъедобными, поэтому опята, ничтоже сумняся, сложили прямо в кепку Закревского и унесли с собой домой, иронически предвкушая трапезу в подзабытом уже национальном духе. Впрочем, очередь до грибов дошла лишь вечером. А сразу после возвращения с прогулки отправились в город – Олег намеревался заехать в мастерскую, заменить разбитую накануне фару и выровнять помятое крыло. Пока чинили автомобиль, сделавшись ненадолго пешеходами, они вновь бродили по узким улочкам Карловых Вар. И Закревский с совершенно серьезным видом несколько раз предлагал Лане заглянуть в мастерскую к пану Цисаржу – чтобы отдать в проявку и печать те самые фотографии. - Представляешь, как он удивится? – не в силах более сохранять на лице серьезную мину, Олег расхохотался во весь голос. И она, тотчас покраснев и нахохлившись, традиционно обозвала его глупым мальчишкой, высвободила руку из-под его локтя и с обиженным видом ушла вперед. – Лан, да постой! Я же пошутил! На самом деле я всего лишь хотел купить там какой-нибудь сувенир, например, набор открыток… Некоторое время он просто шел за нею следом, ухмыляясь и предлагая помириться подобру-поздорову, а после вдруг бухнулся на одно колено – прямо на мостовую, сорвал с головы шляпу, прижал к груди ладонь и завопил нарочито дурным голосом: - «Я люблю тебя, я люблю тебя, Как одна душа поэта только любит, Ты одна в моих мечтаньях, Ты одно моё желанье. Ты мне радость и страданье, Я люблю тебя, я люблю-уу тебя-яяя…» Несколько встречных пешеходов тотчас шарахнулись в сторону, с ужасом и недоумением взирая на господина странного вида, на лбу которого, к тому же, багровела роскошная ссадина. Зато Лана тотчас прекратила бегство и снова ринулась к нему, смеясь и одновременно умоляя заткнуться. Так и помирились. Но вечером, уже на обратном пути в Божий Дар – после того, как были исправлены все поломки «опеля», Закревский все же притормозил возле какого-то газетного киоска, где все же купил набор открыток с видами Карловых Вар: - Это на память. Мне, - коротко пояснил он Лане, все это время удивленно наблюдавшей за его действиями. Вновь усаживаясь за руль, не добавляя к сказанному более ничего, Закревский небрежно забросил красочный конверт на заднее сиденье и молча завел мотор. За несколько минут отсутствия что-то в нем будто бы изменилось – незримо, но ощутимо. От недавней веселости не осталось и следа. Почти всю дорогу до дома он молчал, сосредоточенно глядя на убегающую вперед белую разделительную полосу на асфальте, и потому, верно, потерявшись от этой непривычной молчаливости, Лана сама принялась говорить, пытаясь поддержать угасший разговор. Олег отвечал на вопросы, но потом неизменно вновь воцарялась тишина, нарушаемая лишь мерным гудением двигателя. Развеялся и вновь стал немного веселее Закревский лишь дома, в процессе приготовления ужина и дальнейшего его поглощения. Тем не менее, позже, когда уже легли в постель, и Лана принялась к нему ластиться, с неожиданной решительностью, хотя и деликатно остановил ее, объяснив, что хотел бы как следует выспаться перед дальней дорогой. После чего поцеловал в губы и потянулся, чтобы погасить свет. Наутро они действительно поднялись очень рано – следовало еще собрать вещи. И вчерашнее вечернее настроение Закревского на сей раз уже захватило обоих. Лана сосредоточенно упаковывала в чемоданы их одежду, сам он возился с автомобилем, в последний раз проверяя, все ли в порядке. Они почти не разговаривали – за исключением нескольких фраз. Молчали и по дороге в Прагу. И верно: все главное уже было сказано, а далее предстояло не говорить, но действовать.
Светлана Ланская: Возвращение домой показалось чем-то сродни путешествию в прошлое. Ошеломленная этим чувством, Лана несколько мгновений простояла на пороге своей квартиры, прежде чем решилась через него переступить. В передней привычно пахло свежей мастикой, которой обычно натирали пол, среди общей тишины, свидетельствующей о том, что дома никого нет, звонко тикали большие напольные часы, а с кухни доносилось бормотание радио, которое Марта почти всегда забывала выключать, когда уходила в магазин. В телеграмме, посланной накануне из Карловых Вар, Лана сообщила, что будет к обеду. Но получилось доехать значительно раньше. И теперь у нее было целых два часа, чтобы вновь приучить себя к правильному поведению. Нет, пожалуй, даже целый день – ведь муж вернется только завтра, а Марта вряд ли будет так пристально к ней присматриваться. Но контролировать себя следовало все же и при ней: пока все окончательно не решится, никто не должен заметить произошедших в ней перемен. Опустив, наконец, на пол чемодан, который все еще зачем-то держала в руках, Лана прикрыла за собой дверь и как-то по-воровски, пробралась в свою комнату. Было по-прежнему странно чувствовать себя чужой, в доме, хозяйкой которого была столько лет. Ведь это именно она придумала всю здешнюю обстановку, каждый предмет, каждую деталь которой могла найти с закрытыми глазами. Но отныне все это тоже будто бы принадлежало не ей. Дом, словно живой организм, первым почувствовал ее измену. И теперь отторгал свою предательницу. «Боже, какая чушь!» - раздраженно дернув головой, Лана попыталась отогнать странные и нелепые фантазии. Ни дом, ни Марта, ни муж ничего не заметят! Все перемены случились внутри, а внешне она такая же, как и всегда. Эту здравую мысль подтвердила и скорая встреча с Мартой. Та пришла ровно в назначенный час. И, хотя немного удивилась, застав хозяйку дома так рано, была очень рада встрече. Немного успокоившись, радовалась и сама Светлана Юрьевна. Остаток дня после обеда был посвящен разбору вещей и обсуждению накопившихся новостей. Впрочем, их было немного. Остальное – о том, как проводила время на курорте, рассказывала сама мадам Ланская. Это тоже оказалось неожиданно легко. Не нужно даже лгать, достаточно опустить всего лишь одну деталь. О том, что переживала все тщательно описываемые события и впечатления она не в одиночестве. Марта слушала, открыв рот. И была восхищена подарком, привезенным пани Ланой специально для нее из самих Карловых Вар – вязаной шалью. Ее Светлана Юрьевна приобрела у тамошней местной мастерицы. Ничего особенного, просто знак внимания, но Марта была так растрогана, что это невольно тронуло и саму мадам Ланскую. Когда вся одежда, наконец, заняла свои привычные места в гардеробе, отпустив Марту, Лана обзвонила подруг и знакомых, расспросила о делах фонда, назначила пару встреч… После этого она взяла какую-то книгу и отправилась в спальню, где, в полном одиночестве, от которого уже успела отвыкнуть, на нее вновь накатила волна сомнений и страхов. Избавиться от них теперь оказалось не так-то просто. Но Лана все-таки смогла убедить себя, что может и должна верить Олегу. И что только с ним рядом ее ждет настоящее счастье. А наутро вернулся Жан. Весьма довольный тем, как прошла поездка, он был приятно взволнован и говорил много больше, чем всегда. Переговоры прошли успешно, будущий контракт обещал грандиозные свершения… В конце концов, речь зашла и о ее отдыхе. Отвечая на вопросы словно заученными фразами – что тоже всем довольна, что очень признательна ему за заботу, что чувствует себя теперь гораздо лучше, чем прежде, в душе Лана испытывала одновременно все большее отвращение и облегчение от того, что скоро этой лжи придет конец. Лжи – не в словах, а в самом способе ее существования. Теперь, когда, наконец, узнала, как должно быть по-настоящему, Лана почти физически страдала от необходимости соблюдать заведенные однажды и годами воспроизводимые фальшивые ритуалы. И каждый новый день после возвращения из Карловых Вар лишь усиливал в ней это чувство. Единственной отдушиной оставались вновь сделавшиеся короткими и тайными свидания с Олегом – в том самом маленьком отеле, облюбованном ими прежде. Бесконечные обсуждения подробностей отъезда и планы на будущее помогали не задохнуться в рутине, превратившейся в чудовищную пытку. Было и еще одно тайное дело, в котором помощь Закревского ей была, впрочем, не нужна. Мало того, узнав о нем, он бы, скорее всего, воспротивился. Но здесь уже дело касалось ее собственных принципов. Финансовая сторона вопроса. Изначально объявив, что полностью берет это на себя, Олег более ее не касался. Лана тогда не стала спорить, однако считала такой подход неправильным. Ведь и у нее тоже имелись денежные сбережения. Переведенные загодя, еще до окончательного краха прежней жизни, как выяснилось в разговоре с местным клерком во время визита в банк, они оказались весьма значительными. Все домашние расходы обычно финансировал Жан, поэтому она много лет почти ничего не тратила. Разве что на благотворительность. Так что теперь ее вклад успел даже подрасти из-за набежавших за это время процентов.
Олег Закревский: Весть о скором отъезде квартиранта весьма опечалила пани Зеленкову – таких чудесных и воспитанных молодых людей еще поискать! - Да и в том, что касается денежной стороны, что уж греха таить, пани Лана! Всегда аккуратно и своевременно платит за комнату, никакого лишнего шума, сигаретного дыма, вульгарных девиц… Первое время я даже немного удивлялась, ведь он такой красивый мальчик! Барышни, очевидно, должны быть просто без ума – но никого! Утром уходит в университет, вечером – возвращается домой, и все. Признаюсь по секрету и только вам, я уже было начала подозревать в нем одну из этих… грешных душ, ну вы меня понимаете… Но вот последнее время мне кажется, у него, наконец-то, появилась девушка! И вот уже нужно возвращаться в Берлин! Собственными ушами сей примечательный монолог милейшей пани Ирмы услышать Закревский, естественно, не мог. Но в талантливом, во всех деталях, пересказе Ланы, только что со смехом поведавшей о недавнем телефонном разговоре со старинной приятельницей, услышал голос и интонации своей квартирной хозяйки буквально наяву. А еще она мягко упрекала Лану, что та и сама стала существенно реже заглядывать к ней в гости… - А я и вообразить не мог, что она настолько обеспокоена устройством моей личной жизни. И вообще так внимательно за нею наблюдает, - усмехнувшись, Олег покосился на циферблат настенных часов и, сдвинувшись на край кровати, сел, спустив на пол ноги, попутно застегивая рубашку и приглаживая торчащие во все стороны волосы. – Зачем ты поселила меня в доме частного сыщика, дорогая? Этак пройдет еще несколько дней, и она спокойно вычислит, кто именно «моя девушка»! Нет, сам я, конечно, ничего не имею против, но вот бедная пожилая дама, пожалуй, удивится… - Вновь взглянув на часы, он повернулся к Лане, все еще лежащей в постели. - Четверть пятого. Нам надо собираться… Черт, как же мне надоели эти прятки! – прибавил он уже без тени улыбки, мало того, в голосе было отчетливо слышно раздражение. – Как хорошо, что все это закончится уже завтра! Сказать по правде, после того, как мы вернулись из Карловых Вар, я ежедневно борюсь с желанием заявиться в ваш дом и сказать генералу в глаза все, что я о нем думаю. А еще то, что ты уходишь со мной. И с каждым днем оно только усиливается. Собственно, меня от этого совершенно ничего и не удерживает даже сейчас… ладно, не волнуйся, до завтра я уж как-нибудь продержусь, - губы молодого человека вновь тронула улыбка, но взгляд остался серьезен, отчего общий вид получился еще более мрачным. Он почти не преувеличивал. С момента их возвращения в Прагу прошло всего около двух недель. Однако время, двигавшееся в Божьем Даре, как после вспоминалось, на удивление быстро – несмотря на общее ощущение неспешности и размеренности существования, здесь, в городе, стало тянуться раза в три медленнее. Олег не сидел без дела. Визиты в аргентинское консульство, хлопоты по поводу оформления всех нужных бумаг, аренда автомобиля, чтобы добраться до Берлина, далее – уже поездом, в Гамбург, откуда в будущий вторник им предстояло отправиться в плавание до Буэнос-Айреса, были не так уж обременительны. Ибо каждое из завершенных дел, о котором он после подробно рассказывал Лане во время свиданий в облюбованном номере «Чешского льва», вновь сделавшихся мучительно короткими, ассоциировалась лично у него с очередным шагом на пути к их свободе. Главной проблемой и трудностью была необходимость сохранить все в тайне. И вовсе не от генерала Ланского... О нем Олег вспоминал разве что в отдельные минуты, такие, как сейчас, когда до его возвращения из присутствия оставалось всего около двух часов, а значит, придется отпустить домой Лану, хотя делать этого совершенно не хочется. Но ничего, пускай, ведь им действительно уже осталось ждать и терпеть лишь самую малость. Прислушавшись к его совету, Лана, наконец, встала и принялась приводить в порядок свой внешний вид. Глядя на то, как она торопливо поправляет перед зеркалом прическу и макияж, Закревский снова испытал то странное, щемящее чувство, которое ощущал перед каждым их расставанием с момента возвращения из Карловых Вар. Смесь ревности, сомнений и какой-то мучительной нежности. Уже завтра он с корнем вырвет ее из привычной жизни, которую она, пускай, искренне ненавидит – о чем так часто твердит в их разговорах, однако и другой не ведает. Сможет ли он возместить ей эту утрату? Оправдает ли надежды? Заметив в зеркальном отражении его пристальный взгляд, Лана отложила пудреницу и вопросительно приподняла брови, чуть нахмурив брови, он покачал отрицательно головой: ничего, продолжай! Перед самым расставанием, когда она уже собиралась покинуть номер – как всегда первой, он выходил следом, через несколько минут, почему-то ей важно было сохранять этот нелепый секрет Полишинеля, хотя их пару просто невозможно было не запомнить, Олег попросил ее задержаться. Усадил рядом с собой и, вновь заглянув в глаза, спросил, не передумала ли она? Ответ последовал немедленно, разумеется, нет! И тогда он в очередной раз попросил повторить всю последовательность ее завтрашних действий. Это было не менее важно. - Такси бери не возле дома, отойди на пару кварталов. Веди себя как обычно. Я же буду ждать тебя здесь, в этой самой комнате, с раннего утра. И как только ты приедешь, сразу в путь. Ну, все, теперь ступай и постарайся сегодня хотя бы немного поспать! Завтра это все непременно закончится, - «Так или иначе…»
Светлана Ланская: - Буду сегодня поздно, так что ужинай без меня, - Жан надел шляпу, еще раз взглянул на себя в зеркало напротив входной двери и, убедившись, что выглядит безупречно, отправился на службу. Вот так они и попрощались. Навсегда. Выглянув из-за занавески, Лана проследила за тем, как муж садится в служебное авто, как машина медленно трогается с места и катится вниз по улице, исчезая за поворотом, затем – еще пару минут задумчиво смотрела на привычный вид из окна. Осень в Праге буйствовала вовсю. Несколько дней к ряду лили дожди, окончательно смыв листву с деревьев, и постепенно город начинал походить на собственную тень – серую и холодную. В нем будто бы вдруг окончилась жизнь. Вот и для них с Олегом здесь тоже все кончилось. Но лишь затем, чтобы начаться заново – там, впереди, их ждала другая, яркая и счастливая, похожая на картинки из журналов, которые Лана разглядывала время от времени, чтобы представить себе этот далекий Буэнос-Айрес. Поспать и не волноваться, как ни упрашивал ее Олег накануне, не вышло. Впрочем, немного она все-таки спала, но сон был нервным. И, в очередной раз просыпаясь во тьме, она начинала себя ругать, уговаривала успокоиться. Но все равно казалось, что в последний момент обязательно произойдет какая-нибудь неприятность. Хотя до сих пор все шло, как задумано. Вечером Олег даже успел позвонить, чтобы еще раз сказать ей, как ждет завтрашний день. Да и утром все складывалось благополучно: ничего не подозревая, ушел из дому Жан, а Марты и вовсе не было. Отпросилась к сестре, внезапно и, можно сказать, удачно – для Ланы, сломавшей накануне ногу. Хоть, на самом деле, она, конечно, искренне желала ей здоровья. В любом случае, готовиться к отъезду ей сегодня никто не мешал. Они заранее условились с Олегом, что не станут брать с собой много вещей – только самое необходимое. Впрочем, и этого необходимого у нее все равно набралось на целый дорожный саквояж. До времени, когда следовало выходить, оставалось еще около получаса. И от нечего делать, Лана растерянно бродила по квартире, трогая то одну, то другую вещицу. Странно было осознавать, что делаешь все это в последний раз. Она так и не смогла решиться написать мужу прощальной записки. Потому, когда Жан вернется домой, то, скорее всего, просто решит, будто супруга уже легла спать. А уже утром… Что он будет делать утром, Лана не могла и представить, но пытаясь думать об этом неизменно чувствовала к мужу жалость. В сущности, он ведь по-своему любил ее и никогда не причинял зла. Да и она была ему хорошей супругой. Можно сказать, все эти годы они прожили счастливо – ну, что же, именно таким представлялось ей счастье, пока Олег не показал, какое оно на самом деле. Но Жан-то здесь не при чем! Просто его мир – в отличие от ее собственного, не претерпел никаких изменений. И завтра он окончательно рухнет. «Бедный, мой, бедный! Ты не заслужил этого!» – чувствуя, как в сердце вместе с сожалением вновь закрадывается сомнение, Лана поспешно напоминала себе, что и она тоже такого не заслужила! Довольно приносить себя в жертву, пора стать свободной! Словно поддерживая эту мысль, часы звякнули половину первого. И скинув с себя оцепенение, в которое невольно погрузилась, Лана вернулась в свою комнату, забрала саквояж, затем надела поверх дорожного костюма непромокаемый плащ и решительно вышла за дверь. На улице по-прежнему нещадно поливал дождь, и консьерж в парадном участливо предложил вызвать такси. - Ну не пешком же вам, пани, идти в такую-то непогоду! - Ничего, мне совсем недалеко. Я к пани Зеленковой. Щелкнув зонтом, шелковый купол которого спрятал ее от ледяных струй, мадам Ланская зашагала по улице. Такси удалось найти не сразу, но через несколько минут у обочины, где она взмахнула рукой, все же остановился черный «мерседес». Указав шоферу уже на память затверженный адрес маленького пансионата, Лана уютно устроилась на кожаном сидении сзади, взглянула на циферблат наручных часов и довольно кивнула, ощущая себя едва ли не главной героиней шпионского детектива. Миновали еще около пятнадцати минут, и она уже поднималась на невысокое крыльцо «Чешского льва», где, пройдя через маленький вестибюль, а далее – по коридору, остановилась перед знакомым номером и отворила дверь…
Олег Закревский: - И что это вам такое только в голову пришло?! Главное: как оно туда пришло, откуда? Фенимора Купера в детстве, что ли, слишком много читали? Ни во взгляде, ни в голосе этого человека не чувствовалось и тени угрозы – разве что мягкий, почти родительский укор, да еще сочувствие, смешанное с любопытством и иронией. – А почему именно Буэнос-Айрес, а не, скажем, Рио-де-Жанейро? Бразилия, ведь, тоже чудесная страна. Как там было-то? «I've never seen a Jaguar, nor yet an Armadill…»? Да уж, что и говорить. Удивили вы нас, господин Артист! Впрочем, я уже даже и не знаю, может, пора присваивать вам новый оперативный псевдоним? Какой же вы теперь, к дьяволу, «артист»? Целый режиссер! Или нет – драматург! Вон, какую детективную драму-то придумали, мы едва успели финал предугадать… Ну как же так? Вы ведь мне сами слово давали, а после взяли, и вероломно его нарушили. O tempora, o mores! В прежние годы слово дворянина, помнится, порой жизни стоило. - В прежние годы мы с вами вряд ли пересеклись, - глухо отозвался Олег, не поднимая глаз. Но после, помолчав мгновение, все-таки исподлобья посмотрел на сидящего напротив высокого мужчину в английском твидовом пиджаке, и прибавил, тоже несколько иронически. – Так ведь вы и сами… того, не сказать, чтоб из пролетариев, сударь? Они Киплинга не цитируют, да и латыни в гимназии не обучались… Свое-то собственное, данное мне в ответ, вы куда засунуть изволили? - Да какое там, Сергей Алексеевич! Ну, кто такой мой покойный дед с его мелким чиновничьим выслуженным дворянством в сравнении с вашими-то предками?!.. Это, кстати, ничего, что я к вам по-настоящему имени, граф Девиер? Если неловко, мне совсем не трудно продолжать говорить «Олег Павлович»? – спокойно улыбнулся тот в ответ, явно не смущаясь присутствия в комнате еще двух людей. Примерно две четверти часа назад они вошли сюда следом за нынешним собеседником Закревского и теперь, словно два сторожевых пса, расположились в кресле у окна и на стуле рядом с дверью, явно отсекая ему пути для возможного побега. Хотя, никуда бежать Олег, собственно, не собирался. От трех вооруженных людей? Его собственный пистолет, который успел лишь выхватить и направить на нежданных посетителей, набросившись сразу с двух сторон, сразу же выбили. Затем ловко выкрутили руки и нанесли – в полном молчании – несколько коротких ударов в правое подреберье, от которых на время потемнело в глазах, и напрочь пропала способность дышать. Следом, обыскав с ног до головы, они извлекли из внутреннего кармана его пиджака пакет с билетами и документами. После этого больше не били. Впрочем, и повода не было. Когда же, немного отдышавшись, он смог подняться с пола и сесть за стол напротив все это время спокойно дожидавшегося исхода поединка Главного, то между ними, можно сказать, даже завязалось подобие светской беседы. Да и общая мизансцена, если не видеть того, что ей предшествовало, смотрелась вполне мирной. Родом этаких товарищеских посиделок. - Обращайтесь, как хотите, мне плевать, - равнодушно процедил сквозь зубы Закревский и вновь отвернулся, мельком при этом взглянув на часы, стрелки которых подползали уже к десяти утра. Ланы все еще не было. В иных обстоятельствах его бы это встревожило, однако теперь внезапно породило смутную надежду, которую он далеко не сразу решился обозначить словами – даже произнесенными мысленно: «может быть, передумала?!» Следующие несколько минут прошли в тишине, которую нарушала лишь неравномерная барабанная дробь дождевых капель по поверхности наружного подоконника, да – периодически – чьи-то шаги за дверью, приглушенные ковровой дорожкой. Всякий раз, когда слышал вновь, как они приближаются, Закревский замирал и прислушивался, боясь угадать в них те самые, знакомые – и, снова обманываясь, едва заметно облегченно вздыхал. «Не приходи! Лана, умоляю тебя, не приходи! У них ничего против тебя нет, они ничего не смогут тебе сделать! Только не приходи!.. А Ты… Ты ведь меня точно сейчас слышишь? Сделай так, чтобы она не пришла, позволь вновь в Тебя поверить! Ну, пожалуйста…» - Кручинин, прочь с дороги! Никаких действий не предпринимать, я буду говорить с ней сам!.. Светлана Юрьевна! – совсем другим, любезным тоном воскликнул собеседник Закревского, – вскакивая с места на удивление легко и проворно для столь мощной и кажущейся несколько медведеобразной, несмотря на дорогой и прекрасно сшитый костюм, фигуры. – Наконец-то! А мы прямо-таки заждались! Ну да, немудрено, какой дождь на улице. Верно, очень трудно было поймать такси? Не волнуйтесь, обратно до города мы вас сами подбросим. Только вначале немного поговорим… Да вы проходите, сударыня, не стесняйтесь! – выдвинувшись навстречу Лане, которая замерла на пороге, поочередно обводя всех присутствующих недоуменным взглядом, он потянулся к ее саквояжу. – Позвольте за вами поухаживать? – А затем, захлопнув дверь за ее спиной, придвинул свободный стул, предлагая сесть. – Прошу вас! «Стало быть, нет Тебя все-таки, ну что ж, так легче…»
Светлана Ланская: Есть особый тип ночного кошмара, про который сразу же понимаешь, что такого просто не может быть на самом деле. Потому, стоит лишь разомкнуть веки, и все это сразу исчезнет, растворится за гранью реальности, но на это почему-то никак не хватает сил. И, вновь оставаясь с ужасным видением один на один, ты постепенно теряешь волю, и все глубже погружаешься в панику. Нечто подобное сейчас как раз и ощущала Светлана Юрьевна – однако хуже всего было то, что дело происходило не во сне. Ступив на порог комнаты, в первый миг она подумала, что просто ошиблась дверью. Но, уже готовая извиниться и выйти, внезапно услышала, как один из присутствующих вслух произнес ее имя. Невольно оглянувшись, Лана замешкалась, всего на минуту. Но этого хватило, чтобы высокий незнакомец, вставший из-за стола при ее появлении, закрывая обзор, сделал навстречу два больших шага и взял за локоть – мягко, но весьма цепко, свободной рукой при этом захлопывая дверь за ее спиной. Именно тогда Лана и заметила Олега. Он сидел с противоположной стороны стола, не повернувшись в ее сторону. Зато что-то по-прежнему продолжал говорить Высокий, после он же подвел ее к стулу и предложил располагаться поудобней. Безвольная, будто тряпичная кукла, она позволила себя усадить, но тут же снова поднялась на ноги, растерянно озираясь по сторонам. В комнате было еще да человека, но они не принимали никакого участия в происходящем и выглядели будто манекены – никаких эмоций на лицах, почти одинаковые костюмы и механически выверенные движения. В отличие от собеседника Светланы Юрьевны, который оставался все так же говорлив, улыбчив, и даже любезно предложил стакан воды. Долгое время она никак не могла отделаться от впечатления, что где-то уже видела эту мерзкую ядовитую улыбку. И тут – вдруг, в одно мгновение вспомнила! В том ресторане, в Карловых Варах. Вместе с ней вспомнился и цепкий, внимательный взгляд… Заметив, что узнан, он коротко кивнул в ответ, подтверждая правоту ее догадки окончательно. Ей не стало легче от этой правоты. Что касается Олега, то все это время он оставался на своем месте. Выглядел даже спокойным, но спокойствие это было лишь видимым. Лана уже научилась чувствовать его настроение даже на расстоянии. Теперь же было заметно, как нервно подрагивают кончики пальцев его рук, лежащих поверх стола, хотя лицо было неподвижно и практически меловой белизны. Лишь несколько раз она видела его таким прежде, и каждый из них – в минуту крайнего нервного напряжения. «Неприятности!» - слово это билось и пульсировало в ее висках, но понять, что происходит, Лана так и не могла. Что эти люди от них хотят? Может быть, он просто должен им денег? Но ведь это такая ерунда! Отодвинув предложенный стакан воды, мадам Ланская шагнула к столу и присела рядом с Олегом, сжимая своими руками его ледяную ладонь, пытаясь поймать его взгляд. - Олег? Олег, что это все значит? Кто эти люди, что он здесь делают? – она говорила почти шепотом, но все равно не узнавала своего голоса, так он дрожал. Наконец, точно очнувшись, молодой человек, почти не поворачиваясь, медленно поднял на нее глаза. И от этого взгляда что-то в груди Ланы больно сжалось, заставляя в то же мгновение резко от него отпрянуть. Вновь поднявшись, вероятно, слишком резко – поэтому и закружилась голова, а ноги сделались ватными, она едва не упала на пол, если бы не поддержка со стороны. Заметив, что ей дурно, карловарский знакомый буквально подхватил ее на руки, и усадил затем в кресло, силой втиснув в руку стакан с водой и заставив сделать несколько глотков, сопровождая все это тихим успокаивающим шепотом.
Олег Закревский: Удержаться, не вскочить и не броситься к ней навстречу, было трудно, но Олег подозревал, что именно этого от него и ждут – и знал, что за этим последует. Поэтому заставил себя усидеть на месте. Ни к чему пугать Лану, да и доставлять этим сволочам лишнее удовольствие совсем не хочется. Гораздо труднее оказалось не смотреть в ее сторону, но справился и с этим. И лишь ее прикосновение… Когда Лана села рядом и взяла его за руку, шепотом умоляя объяснить, что происходит, что-то внутри у Закревского оборвалось. Захотелось завыть – тихо и безысходно. Захотелось не быть. Из последних сил крепче сжимая челюсти, он поднял глаза и взглянул ей в лицо. Затем осторожно высвободил ладонь из ее руки и вновь опустил взгляд. Это не было прощанием, мольбой о прощении – тоже, он просто должен был еще раз, последний раз, увидеть ее своей. Запомнить. - Ну что же вы все молчите? Крайне нелюбезно заставлять так долго себя ждать. Тем более, когда вопрос задает дама, которая годится вам в матери! Что с вашими манерами, молодой человек? Убедившись, что Светлана Юрьевна более-менее пришла в себя, Главный вновь обращался к Олегу. В интонации его голоса, помимо приторной и явно карикатурной любезности, отчетливо слышалась насмешка. - Весьма неловко представляться самому, но раз уж наш юноша не горит желанием мне помогать, видимо, придется и мне слегка поступиться этикетом. Архипов, Борис Всеволодович! А эти господа – они здесь со мной. Сопровождающие лица, так сказать. Официальные, - едва заметно усмехнувшись, он поочередно кивнул в сторону каждого из двоих «манекенов». – Кручинин Иван Иванович и Семен Петрович Табачников. Ну, вот и познакомились… впрочем, нет! Что же это я, самого важного-то и забыл, вот ведь рассеянность! Подойдя к Олегу, Архипов стал за его спиной, расположив одну руку на спинке стула, а другую, как бы невзначай, – на плече у Закревского. - Вот, познакомьтесь, дорогая Светлана Юрьевна. Сергей Алексеевич Девиер. Года рождения – тысяча восемьсот девяносто девятого, коренной петербуржец, из дворян, в восемнадцатом году эмигрировал в Берлин вместе с бабушкой – всегда любил бабушек, да… Спокойно, я сказал! – чуть тише прибавил Борис Всеволодович. Не прекращая улыбаться, словно клещами, он сильно сдавил пальцами плечо молодого человека, который заметно дернулся и еще больше побледнел от его последнего уточнения, хотя казалось, что это уже невозможно, и продолжил свой рассказ. – А уже летом девятнадцатого наш прелестный герой был успешно завербован сотрудником иностранного отдела ВЧК в качестве агента-провокатора с оперативным псевдонимом «Артист». Спросите – почему именно такое прозвище? Уж слишком талантливо, стервец, разные образы на себя примеряет! Ей-богу, Качалов позавидует. И с людьми поразительно легко сходится, особенно с дамами. Как в том кабаре, где я его впервые приметил. Наш юный граф вечерами подрабатывал там кёльнером, ну а ночами… как бы это помягче выразиться-то? В общем, полагаю, почтенные немецкие фрау были довольны: еще бы – благородные манеры, стать аристократическая! Да что я буду перечислять, вы и сами знаете… Так что грех было позволить даром пропадать подобному удивительному таланту – к обоюдной, так сказать, выгоде! - Зачем вы, все же совсем не так было… не совсем так! – почти шепотом перебил его Закревский, не поднимая головы. – Мне, правда, деньги тогда нужны были, Лана, бабушка тяжело заболела. А у меня ведь на свете больше никого … - А, да оставьте вы эту мелодраму, юноша! Бабушка болела… дедушка… Поболела и умерла! Но вы-то сотрудничество с нами после этого не прекратили? Понравился ведь приятный и, главное, необременительный заработок? Так что не надо изображать из себя жертву, голубчик. Не надо, ну некрасиво это как-то, не по-мужски! Скажем прямо: вы нам банально продались. За немецкие марки. А теперь вот решили еще и сжульничать. И это вдвойне отвратительно… Говорю же: никаких моральных принципов у них нет, у молодых этих нынешних! – вздохнул Борис Всеволодович и вновь перевел взгляд на мадам Ланскую, неподвижно застывшую в своем кресле, – в отличие от нас с вами – людей взрослых и солидных, верно, Светлана Юрьевна? Ладно, хватит, отбросим эти неуместные сантименты. Давайте уже, наконец, о нашем деле…
Светлана Ланская: Плетка, которой опытный палач бичует свою жертву, по его желанию может рассечь плоть до кости, вырвать кусок мяса, а может и просто оставить саднящие кровоподтеки. Все зависит от цели, которую он преследует. Вот и Архипов наносил Лане удар за ударом, весьма точно выбирая наиболее болезненное и незащищенное место. Причем, выглядело все так, будто он искренне сопереживает, будто ему и самому больно причинять ей эти мучения! Да и голос был ласковым, почти чарующим, словно бы обещая в конце, после всех страшных испытаний, прощение Господа и райское блаженство. «Да нет же, вовсе не палачом он себя полагает, а скорее инквизитором!» - взглянув в глаза своего мучителя, Лана усмехнулась. Впрочем, все это время размышления вовсе не мешали ей внимательно его слушать. И услышанное поначалу казалось настолько невероятным и диким, что она даже подалась вперед, вглядываясь в его губы, пытаясь прочесть по ним то, чему просто невозможно было поверить на слух. Но даже и так бы не поверила, если бы Олег, точнее – черт знает кто такой – вдруг не начал лепетать что-то жалкое, пытаясь оправдаться. Бросив на него, растерянного, поникшего, всего один, полный отвращения взгляд, Светлана Юрьевна вновь обратила все свое внимание на Архипова, который, между тем, продолжал свою обличительную речь. Когда же тот умолк, ожидая ее ответной реакции, для нее остался непонятным только один вопрос: зачем? Для чего конкретно была затеяна вся эта грязная игра? Откинувшись назад на спинку кресла, она вздохнула, и устало прикрыла глаза. В правом виске начинало тупо пульсировать – то были ее обычные предвестники скорой мигрени. Но, пожалуй, ничего другого, кроме этого явного физического дискомфорта, прислушиваясь к своим ощущениям, мадам Ланская больше не испытывала. Слова Бориса Всеволодовича будто бы вновь, наконец, заставили работать мозг. И он тотчас же стал подбрасывать ей мелкие детали мозаики, которые она, конечно, видела, пока общалась с этим – даже мысленно Лана не желала теперь называть его по имени, и которым не придавала значения. Желание нынче, и верно, было лишь одно – провалиться сквозь землю от стыда. Еще никогда в жизни она не ощущала себя столь униженной, растоптанной. И потому все никак не могла поверить, что все это действительно происходит с ней. Рука невольно потянулась к голове, словно массирующее движение пальцев способно было выдавить оттуда боль. Но вместо того, чтобы растереть висок, Светлана Юрьевна провела холодными пальцами по губам, чувствуя, как они дрожат. Затем посмотрела вблизи на свою руку и вдруг плечи ее дрогнули. Через секунду уже все ее тело сотрясала крупная дрожь, а еще мгновение спустя, женщина разразилась громким, истеричным смехом. «Старая дура! Доверчивая идиотка, жаждущая любви! А он? Боже, как?! Как я могла поверить во все это!» - губы дрожали, слезы от смеха мешались со слезами обиды и унижения. Успокаивать ее никто не пытался. Табачников, правда, дернулся вперед, но был остановлен повелительным жестом шефа. А Лана, не замечая ничего вокруг, все продолжала смеяться, пока ее истерика не перешла в икоту. И уже тогда Борис Всеволодович протянул ей еще стакан воды. На сей раз, мадам Ланская приняла его с благодарностью и с жадностью сделала несколько больших глотков. - Артист… - прошелестела она севшим голосом, возвращая полупустой стакан Архипову, глядя на него с нескрываемой ненавистью, - Да вы же все тут сплошные лицедеи! Скажите, что вам от меня нужно?
Олег Закревский: - Информация, сударыня! Всего лишь информация! Полагаю, добыть ее вам будет совсем несложно, – пропустив мимо ушей очередное нелицеприятное определение в свой адрес, Архипов взял стул, придвинул его поближе к креслу, в котором находилась Светлана Юрьевна, и уселся напротив, внимательно и даже сочувственно рассматривая ее лицо, искаженное гримасой ненависти. – Но прежде еще немного фактов. Вы, конечно, не в курсе, однако супруг ваш, уважаемый Иван Игнатьевич, на удивление успешно для большинства ему подобных устроивший свою – и вашу, жизнь в эмиграции, на самом деле имеет, так сказать, еще одну – скрытую от посторонних глаз жизнь?.. Нет-нет, совсем не такую, как ваша. Генерал – семьянин отменный! – покосившись в сторону «Закревского», Борис Всеволодович едва заметно усмехнулся. – И человек порядочный. Просто даже жалко, что враг! Очень нам теперь не хватает таких людей, дорогая Светлана Юрьевна – умных, инициативных, предприимчивых. Один недостаток: уж слишком верен своим утратившим актуальность принципам. Уж мы пытались его заинтересовать – и так, и этак: какая, к черту, разница, какого цвета теперь Россия?! Ведь, правда? Ей и такой служить кто-то должен. Ей, а не каким-то нелепым, прости господи, рыцарским идеалам! Но нет, ни в какую не хотят служить. Мало того, еще и вредить пытаются – путем прямого финансирования белогвардейского подполья на нашей территории, как наш досточтимый генерал Ланской. Или вот еще заговоры все плетут какие-то, как… пауки, право слово! Ну и приходится потому устранять их с пути. Порой даже давить не самыми чистыми и красивыми способами, но что же делать?!.. Собственно, в настоящее время крайней необходимости физически устранять вашего супруга у нас нет. На данный момент важнее люди, с которыми он имеет дело. То есть, та самая информация, мадам: копии писем, обрывки разговоров, имена тех, кто бывает в вашем доме… Как видите, никто не требует от вас становиться Матой Хари! Всего лишь небольшая плата – за доставленное удовольствие, так сказать. К тому же, я совсем вас не тороплю, Светлана Юрьевна. Поедете вот сейчас домой, подумаете хорошенько, а после сообщите о своем окончательном решении. Поднявшись со стула, Архипов подошел к окну и выглянул на улицу, где своих временных владельцев дожидался взятый напрокат для поездки в Берлин автомобиль. Водительское сиденье в нем сейчас занимал еще один неприметный с виду человек в кепи и пальто с высоко поднятым воротником, весьма похожий на двух остальных сопровождающих Бориса Всеволодовича. Похожий, разумеется, не внешне, но некой неуловимой общей манерой держаться, вроде бы совершенно расслабленно, но в то же время – в любое мгновение готовый перейти к активным действиям. - Дождь успокоился, это хорошо, можно будет быстро доехать в город, так что вполне еще успеете до возвращения супруга со службы. Он ведь бывает ближе к семи вечера? Придете домой, приготовите Ивану Игнатьевичу вкусный ужин, отдохнете… Все пройдет, как страшный сон, – задернув обратно занавеску, Архипов вновь обернулся к Светлане Юрьевне и поморщился, точно от навязчивой зубной боли. – Даю вам честное слово, мне и самому чертовски не нравится, что все зашло так далеко! И главное, продолжалось так долго. Только наш юный друг всякий раз убеждал меня, что ему надо еще немного времени, чтобы закончить игру… ну и заигрался, стало быть. Моя вина! Простите. К слову, можете собираться, я вас более не задерживаю. Внизу ждет машина, и Иван Иванович с Семеном Петровичем с удовольствием вас до нее проводят. А впрочем… минутку, я кое-что забыл. Вот, держите – несколько фото на память об отдыхе в Карловых Варах! Олег, все это время просидевший молча, словно бы разглядывая перед собою пустоту, вновь резко вскинулся, напряженно наблюдая за тем, как Архипов неторопливо извлекает из кармана пухлый конверт, и достает из него стопку фотографий, протягивая их Светлане Юрьевне. - Что такое, юноша? Почему вы встревожились? – мохнатые брови Бориса Всеволодовича вновь иронически поползли вверх. – Я оценил вашу шутку и художественный вкус тоже. Присланные открытки с видами очень симпатичные. Но не думали же вы, что я буду настолько наивен, чтобы не подстраховаться и не сделать собственных снимков – на случай такого вот обострения вашего чувства… юмора?
Светлана Ланская: Вот теперь все окончательно прояснилось, и даже не верилось, что можно было так долго не понимать сути происходящего. Конечно! Ну, кто она такая, чтобы лично заинтересовать этих людей? Совсем иное дело – Жан! Он никогда не скрывал своих монархических взглядов, в их доме часто происходили встречи тех, кто разделял его надежды на избавление России от большевицкой заразы и восстановление в ней прежних порядков. Лана никогда не относилась к подобному всерьез, полагая всего лишь способом справиться с неизбежной ностальгией и тоской по ушедшим дням. Хотя слышала о подобных организациях также и на покинутой ими родине, а еще о том, что здесь и в других странах Европы есть те, кто им помогает, в том числе деньгами и оружием. Но даже предположить, что все это может иметь под собой какую-то реальную связь с ее собственной жизнью, ее семьей? Невозможно! Заговоры, подполье – все эти слова ассоциировались исключительно со словом «политика», а его Светлана Юрьевна ненавидела еще с тех пор, как эта самая политика стала вмешиваться в ее судьбу. И означало оно лишь кровь и грязь. Ту самую грязь, в которой теперь измазали с головы до ног ее саму, и нет больше никакой возможности отмыться. Да, она чувствовала себя именно грязной, будто что-то липкое и мерзко пахнущее насмерть въелось в ее кожу и теперь уже начинало разъедать плоть. «Плата за удовольствие…» - будто бы невзначай брошенная Архиповым фраза была словно еще один удар хлыста. И Лане, уставшей терпеть, вдруг захотелось встать и влепить ему пощечину. А может, и не только ему… Но она лишь вновь закрыла глаза. За последние несколько минут она научилась находить в этом способ хотя бы немного облегчить мучения – просто опустить веки и отстраняться от реального мира. Только, к несчастью, закрыть глаза – еще не означает полностью отключиться. Вокруг нее продолжало что-то происходить, кто-то разговаривал, кто-то ходил – даже не видя, она продолжала невольно их слушать. И все же, становилось легче. Потому, успокоившись настолько, насколько это было вообще возможно, женщина снова посмотрела на своего мучителя. Он, тем временем, протягивал ей крафтовый конверт, под приоткрытым клапаном которого виднелась глянцевая поверхность фотографии. - Что это? – вопрос был задан скорее по инерции. Догадываясь, что на них может быть изображено, Лана почувствовала, как вспыхивают ее щеки и замотала головой, не желая убеждаться в своей догадке окончательно. Но Борис Всеволодович, видно, был намерен довести все до конца и, вытащив карточки, сам положил их к ней на колени, предлагая взглянуть на «запоминающиеся виды пригородов Праги». Вытащив дрожащими пальцами наугад одну фотографию из рассыпавшейся веером стопки, Лана послушно поднесла ее к лицу. На ней были изображены двое счастливых людей, сидящих за столиком ресторана друг напротив друга. Молодой улыбающийся мужчина, нежно сжимающий руку своей спутницы, которая не сводит с него преданных глаз и тоже улыбается особенной, немного грустной улыбкой. Но все равно понятно, что она беспредельно рада быть с ним рядом. Едва не застонав, Лана медленно положила карточку на место. Она и без нее, точно наяву, помнила каждое слово, каждую улыбку, которую ей подарил этот лжец. Помнила каждое его обещание… - Мразь! Какая же ты мерзкая тварь! – она вскочила на ноги, готовая ринуться на «Олега» не только с оскорблениями, но и тумаками. Фотографии соскользнули на пол и обижено хрустнули под ее ногами. Только это, по всей видимости, не входило в планы Архипова, и по его велению, Табачников успел удержать женщину, весь гнев и обида которой, наконец, отыскали выход и требовали, чтобы виновный понес наказание. Но и в этом праве ей было отказано. Так что оставалось лишь испепелять «Закревского» взглядом.
Олег Закревский: Выслушивая оскорбления, которые ослепленная яростью Лана выкрикивала в его адрес, «Олег» не спорил и не возражал – зачем, если сам думал о себе еще хуже? Извиняться, просить прощения, тоже казалось бессмысленным и даже отдавало пошлостью. Тем не менее, когда ее, все еще сопротивляющуюся, подхватив с обеих сторон под руки, вывели вон из комнаты, он испытал некоторое чувство облегчения. - Да, прелюбопытная дама, необычная, - задумчиво протянул Архипов, кивнув вслед покинувшим комнату. Затем, немного помолчав, вздохнул и пристально посмотрел на молодого человека, оставшегося вместе с ним – тот же не отводил глаз от закрытой двери. – Стало быть, всерьез ею увлеклись? - Это вас не касается. - Влюбились. Что же, бывает. И со мной случалось. Незадолго до войны с японцами. Я тогда числился торговым советником при нашем консульстве в Иокогаме. А она – супруга местного крупного военного чиновника… - прищурившись, Борис Всеволодович вновь умолк, вытащил из кармана массивный серебряный портсигар. Открыв его, предложил курить Сергею. Тот отказался. – Ну как хотите! – пожав плечами, Архипов извлек одну из папирос. – Ослепительная была красавица! Почти не проявлявший до того интереса к его словам, молодой человек взглянул на него с некоторым любопытством, однако интересовали его вовсе не амурные похождения: - Вы служили в разведке? Еще до революции? – Борис Всеволодович снова пожал плечами и кивнул, дескать, да, а что особенного? – Но почему же они вас… - Что? Почему «в расход» не пустили, хотите спросить? Все просто, мой юный друг. Хочешь сделаться неуязвимым, будь незаменимым. Вот и я им сейчас нужен. Слишком нужен, чтобы от меня избавиться. - А что потом? Когда они найдут, кем… заменить? - Да какая разница? Я уже немолод, Сергей Алексеевич! Потому могу позволить себе роскошь не задумываться о слишком далеком «потом», - затушив недокуренную папиросу, Архипов вдруг поднялся на ноги, забрал с подоконника оставленную там шляпу, и направился к выходу. - Постойте! Вы куда? – растерянно проговорил молодой человек, вновь совершенно не понимая, что происходит. – Что значит «куда»? Пойду, пока вновь не начался дождь. – А как же я, что… мне делать? - Да откуда ж я знаю? – Борис Всеволодович выглядел крайне удивленным. – Делайте, что хотите, почему вы спрашиваете? Вы давеча меня все упрекали, что слова своего не держу. Вот я и решил исправиться. Так что идите, куда хотите! Вы мне больше не нужны. - Но куда же я пойду – без денег и документов? Вы все у меня забрали! - А что вам за толк от этих документов, они все равно подложные? А деньги – ну так они тоже были не ваши. Номер этот, сколько понимаю, оплачен до завтра. Так что можете пока в нем и оставаться, а дальше – абсолютная свобода, как вы и мечтали. Только как-то забыли, видать, что свободный человек и заботиться о себе обязан сам. Вот и попробуйте – впервые в жизни.
Светлана Ланская: По дороге домой ей все же удалось удержать себя в руках. Потому, пока ее везли в машине и провожали до дверей, со стороны Лана, пожалуй, выглядела даже слишком спокойной и отстраненной, для человека, который только что пережил такое нервное потрясение. Однако, едва ступив за порог квартиры, вновь очутившись в ее тишине и пустоте, она тотчас же сползла по стене на пол, вся сжалась в комок и коротко разрыдалась – безнадежно и отчаянно, разом выплескивая из себя всю боль, которая так долго копилась внутри. Затем, разом успокоившись, вновь поднялась на ноги, пошла в ванную комнату, где быстро умылась и привела в обычный порядок макияж и прическу. После заварила себе свежий чай. Спустя некоторое время, с почти безмятежным лицом, накинув на плечи цветастую шаль, она сидела в кресле у окна в собственной гостиной. Рядом, на подоконнике, остывала, уютно исходя теплым паром, наполненная ароматным напитком чашка, на коленях лежал томик стихов, в который Светлана Юрьевна, впрочем, сейчас не смотрела, вместо этого неотрывно наблюдая за взлохмаченным мокрым воробьем, который скакал по карнизу за стеклом. Дождь на улице успел прекратиться, и унылый осенний городской пейзаж немного расцветился ненадолго выглянувшим солнцем. Черепичные и жестяные крыши вновь заиграли яркими бликами, раздавались разноголосые гудки автомобильных клаксонов, где-то со звоном и грохотом проезжали трамваи. Казалось, что сам старинный город изо всех сил пытается теперь ободрить ее, убедить, что даже после самого страшного ненастья все еще может наладиться. Но Лана больше не верила в счастливые финалы. Она по-прежнему не могла отделаться от ощущения, что рядом разверзлась огромная пропасть, дна которой невозможно даже разглядеть. И она стоит на самом ее краю, чувствуя, что вот-вот потеряет равновесие. Стоит лишь только пошевелиться – и падение неизбежно. Нечто подобное уже происходило с ней, когда одна за другой, практически одновременно, умерли дочери. Но тогда рядом был Жан, и горе у них было одно на двоих. Только разделив его пополам с мужем, Лана смогла тогда удержаться. Теперь ждать поддержки было неоткуда. А к ощущению утраты прибавилось горькое понимание, что ее предали. Пребывая в состоянии полного опустошения, она не могла даже заплакать. Возможно, оттого, что все слезы иссякли еще час тому назад. Вместо этого она думала, что делать дальше. Итак, ей предложили сделку, правила которой довольно просты. Нужно лишь только их выполнить. А иначе Жан узнает об ее измене. Допустим, узнает – и что? Он все равно бы обо всем узнал. Вся разница лишь в том, что если бы это произошло так, как планировала сама Лана, ей было бы просто все равно, что с ним станет. Ведь в этом случае она была бы далеко и счастлива. Была бы… Но ведь и теперь – а не все ли равно, что он подумает?! Что помешает уйти от него сейчас, пусть даже одной, куда глаза глядят? И пусть сам разбирается со своей мерзкой политикой! Продолжая мысленно рассуждать в подобном ключе, Светлана Юрьевна встала и принялась ходить по комнате, остановившись затем у камина, где на полке, среди других фотографий, ей попался на глаза портрет мужа, собственноручно сделанный ею около года тому назад. И при взгляде на него в памяти вдруг отчетливо всплыла фраза, произнесенная однажды Олегом: «Генералы бывшими не бывают». А ведь и верно: поза, взгляд, манеры… Почему она не видела этого раньше, когда была совершенно убеждена, что для Жана его военное прошлое совершенно точно осталось в прошлом? Взяв в руки рамку, мадам Ланская поднесла ее поближе к себе, пристально вглядываясь в лицо супруга, словно пытаясь прочесть, какие мысли занимали его в момент, который ей случилось запечатлеть на своем снимке – и вдруг с размаху запустила ее в стену. - Ненавижу тебя! Ненавижу твои проклятые идеи! – резко развернувшись, она двинулась в кабинет генерала, где на затянутом зеленым сукном рабочем столе, как всегда, стояли лишь массивный письменный прибор, да лампа с зеленым, матового стекла абажуром. Все документы были рассортированы и сложены в шкафы домашней картотеки, где также, разделенная по алфавиту по именам адресатов, хранилась и его личная переписка. Открывая ящик за ящиком, Лана поражалась этой педантичности, чувствуя, как внутри все сильнее закипает ярость. Больше всего злило то, что все эти ящики не были даже заперты, а бумаги хранились вот так свободно – бери, не хочу! Что это – признак безграничного к ней доверия? Или же, напротив, показатель абсолютной уверенности, что Лана, по собственной недалекости, просто не сможет ему как-либо навредить? А между тем, уже первые письма, которые она взяла, проглядывая по диагонали их содержание, обязательно понравились бы Архипову… Презрительно поджав губы, женщина засунула их обратно в ящик, даже не беспокоясь о том, что все в нем выглядит уже не так аккуратно, как раньше. Затем перелистала попавшуюся на глаза записную книжку мужа с весьма личными пометками – и тоже бросила ее на стол. - Грязь, сплошная грязь! – брезгливо прошептала она и вышла из кабинета в коридор, где наткнулась на собственный саквояж, который так и стоял в передней с момента ее возвращения домой. Повинуясь какому-то безотчетному желанию, она схватила и понесла его в свою комнату, где принялась вытаскивать наружу и развешивать на прежние места в шкафу собранные в дорогу вещи. И уже почти покончив с этим занятием, вдруг заметила, что в боковом кармане есть еще что-то. Это был конверт с фотографиями. Видно, Архипов успел собрать их с пола и засунуть сюда – в качестве напоминания. И теперь Лана вновь держала его в руках и не могла решить, что с ним сделать – немедленно сжечь, или все-таки взглянуть на них еще один раз, последний… Спустя пару минут сомнений, присев на край кровати, она все-таки вытряхнула из пакета эти злосчастные карточки, часть из которых была, к тому же, уже изрядно помята. Но их все равно было много. И каждую по отдельности Лана разглядывала вновь, на сей раз долго и внимательно. То кусая при этом губы, расползавшиеся против воли в улыбку от счастливых воспоминаний, то нахмуривая лоб, желая отделаться от наивной мысли, что невозможно, немыслимо лгать так! Он просто не мог не любить ее тогда! А воспоминания, тем временем, уже унесли ее назад, к тому дню, когда в поезде из Берлина она встретила ужасно наглого, но такого живого и открытого мальчишку. Дальше перед мысленным взором возникли картины того вечера в кабаре... «Адские врата» - кажется, так называлось место, где началось ее падение? И как же странно и нелепо, что окончательно свершилось оно именно в Божьем Даре! И что будет дальше, неужто Чистилище?! Оставив фотографии на кровати, Лана вышла из спальни, вернувшись туда вскоре с бокалом вина и тем самым томиком стихов, которые читала недавно в гостиной. Оставив вино на прикроватном столике, выбрала одну из фотографий. Остальные же небрежно, кипой, собрала вместе и отнесла в ванную, где, спустя пару минут, сбросив в раковину, подожгла. Затем, не дожидаясь, пока огонь окончательно расправится с перепавшей на его долю обильной трапезой, открыла зеркальный шкафчик, где хранились все имеющиеся в их доме лекарства, и спокойно взяла с полки пузырек своего снотворного…
Олег Закревский: После того, как ушел Архипов, Сергей еще довольно долго не вставал с места, повторяя про себя вновь и вновь на разные лады всего два слова: «абсолютная свобода». …В тот день, когда оставил на почтамте «до востребования» конверт с открытками вместо фотографий, он и не питал особых иллюзий относительно успеха своего демарша. Был практически уверен, что в распоряжении «конторы» достаточно компрометирующих снимков Ланы и без тех, которые якобы требовались именно от него. А само это задание – просто еще один тест на лояльность. Новая проверка степени глубины его падения. Осознав, что не способен ее пройти, Сергей испытал громадное облегчение. Преотвратное чувство, что он больше не человек, а лишь абстрактная фигура в чужой шахматной партии, не оставляло его с самого первого дня знакомства с Архиповым. Встреча с этим человеком действительно случилась во время полного отчаяния, но даже тогда Сергей, в общем-то, отдавал себе отчет, что после вряд ли сможет перед собой полностью оправдаться даже этим. И пусть «после» тогда представлялось перспективой весьма отдаленной и даже расплывчатой, он точно знал, что платить по этим счетам все-таки придется. И потому всякий раз, когда случалось делать еще один маленький и почти незаметный шаг, преступая через очередной принцип – не важно, впитанный с молоком матери, привитый воспитанием или обстоятельствами, Сергей чувствовал, что все больше теряет контроль над собственной жизнью. И это, в конце концов, начало разрушать его – точно тончайшая струйка воды, которая медленно, но неумолимо подтачивает изнутри огромную глыбу. Не гранитную, нет, подобной твердости Сергей в себе отродясь не чувствовал. Скорее уж песчаную… Впрочем, вначале это все равно было незаметно и даже как-то весело. Жизнь, казавшаяся серой и безысходной, всего за пару месяцев вновь наполнилась красками, а дни событиями. И нужно было только суметь окончательно забыть, кем он был раньше, не думать об этом человеке и не пытаться сравнивать с ним себя нынешнего. Нужно было просто стать другим. И это получалось – видимо, актерские данные у него действительно имелись, и учитель русской словесности, руководивший драматическим кружком, говорил об этом не просто для того, чтобы поощрить интерес увлеченного театром юноши-гимназиста. А порой даже и приносило удовольствие. Странное наслаждение ощущением свободного падения. И еще совершенно ницшеанский интерес: как же глубоко ты способен, в конечном счете, упасть? Когда в его жизни появилась Лана, Сергею уже казалось, что дна у этой пропасти не существует. А власть Архипова над ним безгранична. При этом отношения их, в общем-то, были почти дружескими, и он порой даже ловил себя на том, что невольно копирует манеру Бориса Всеволодовича говорить и держаться. Задание завербовать супругу генерала Ланского – его Центр полагал одним из лидеров контрреволюционного подполья в Чехословакии, что буквально кишела теперь русскими иммигрантами, на первый взгляд представлялось довольно заурядным. Нечто подобное Сергею приходилось делать уже не раз. Да и «легенда», с которой предстояло втереться в доверие к жене этого генерала, на удивление походила на его собственную, непридуманную жизнь, поэтому почти ничего не нужно было даже изображать. За исключением чувств. Но так уж вышло, что необходимость в этом тоже быстро отпала. Сергей так до конца и не понял, в какой именно момент прекратил обманывать Лану. Но, как ни странно, четко помнил, когда впервые захотел, чтобы все, что он говорит и делает от имени Олега Закревского, было его настоящей жизнью и невыдуманной судьбой – в той тесной пражской телефонной будке с залитыми дождем стеклами, где он впервые поцеловал её руку… Отведя взгляд от входной двери, Сергей посмотрел в окно. Архипов не соврал: дождь действительно прекратился, а ветер даже успел почти полностью разогнать тучи над облетевшими кронами деревьев, отчего блеклое осеннее небо больше не выглядело таким низким, как рано утром, когда он сюда только приехал. Тогда казалось, что еще немного, и деревья смогут дотянуться до него своими гибкими черными ветками. Ныне небесный купол вновь выглядел недостижимо высоким и огромным. И где-то высоко, купаясь в струях воздушных потоков, по нему носились уже редкие по осени птицы. «Абсолютная свобода», - вновь произнес про себя молодой человек, и, поднявшись на ноги, подошел к двери, возле которой еще утром оставил свой саквояж. Просто взял его тогда с собой из машины – на всякий случай. Среди прочего, необходимого всякому путешественнику, там были припрятаны те самые фотографии, которые Сергей намеренно положил именно сюда, отдельно от других вещей, чтобы после, разбирая чемоданы, Лана случайно их не нашла – хотел показать сам. В подходящей обстановке. Теперь же, раскрыв саквояж, он лишь на мгновение взялся за краешек плотного бумажного пакета, торчащий поверх аккуратно сложенных вещей, но доставать его не стал: зачем? Чтобы вновь увидеть то, что изображено на спрятанных внутри него карточках, достаточно просто на мгновение закрыть глаза. Так что, отодвинув в сторону пакет, Сергей извлек наружу свой дорожный несессер. Затем, с ним в руках, отправился в ванную комнату, где открыл на полную мощность краны над ванной, предварительно заткнув медной пробкой ее сливное отверстие. Устроившись на краю, чуть расслабив на шее галстук и жесткий воротничок сорочки, некоторое время он безучастно наблюдал, как пузырящиеся потоки воды постепенно наполняют предоставленную им емкость. Затем, когда набралось достаточно, закрыл вентили. И, прямо в одежде, опустился в ванну, предварительно прихватив с собой извлеченную из несессера бритву. Отменный клинковый «Бисмарк», предмет скрытой гордости и почти открытого снобизма в отношении тех, кто, в угоду удобству и прогрессу, перешел на новомодные «безопасные» станки… Когда, спустя пару минут идеально наточенная немецкая сталь оставила на его запястьях и локтевых сгибах несколько столь же идеально-тонких и ровных росчерков, Сергей даже не почувствовал боли. Опустив руки в стремительно окрашивающуюся багряным теплую воду, он откинулся на пологий скат, поудобнее устраивая голову на изогнутом бортике. Так, чтобы перед глазами как раз оказалось небольшое скошенное окно, расположенное прямо под потолком. Прежде Лана посмеивалась над его странной привычкой подолгу сидеть в полуостывшей воде, но Сергей так и не решился ей признаться, что просто любит рассматривать через это оконце небо и бегущие по нему облака. Не хотел, чтобы она вновь назвала его мальчишкой. Произносимое с самыми разными интонациями, словечко это вначале неимоверно злило, после смешило, а теперь, он, кажется, отдал бы все, чтобы вновь услышать его наяву. Однажды, еще давно, ему попалась показавшаяся тогда странной фраза: лишь полностью принадлежа любимому человеку, можно почувствовать себя абсолютно свободным. «Мой мальчишка… мой…» - привычный, многократно слышанный бессвязный любовный шепот лишь теперь будто бы сам по себе вычленился из плавно нарастающего в голове и ушах мерного шума, хотя перед почти немигающим взглядом, устремленным в бесконечную синеву за окном, уже давно отчетливо виднелась такая родная, чуть застенчивая и робкая улыбка. Как всегда в подобных случаях, он поспешил откликнуться. Тоже привычными, но произнесеннными уже едва слышным шепотом, словами: - Твой. Конечно, твой, чей же еще? - после чего улыбнулся, глубоко вздохнул и медленно опустил ресницы.
полная версия страницы