Форум » В череде грядущих лет » Сердце не камень » Ответить
Сердце не камень
Ксения Ларионова: Время действия - ноябрь 1837 года и далее. Место действия - Санкт-Петербург. Участники - Ксения Ларионова, Игорь Комаровский.
Ксения Ларионова: Поздняя осень, когда приятные впечатления минувшего, кажется, совсем недавно лета уже успели порядком поблекнуть, а до веселых зимних праздников пока далеко – время довольно унылое. Особенно, если проводить его в деревне, да еще и не обладать при этом достаточной бодростью духа, имея природную наклонность к меланхолии, груз тягостных воспоминаний, или хуже того – и то, и другое вместе, как в случае княжны Ларионовой. А тут, ко всему этому нынешней осенью присовокупилось и даже большее, чем обычно, ограничение круга общения – еще вначале июля от Никиты и Таты пришла радостная новость, что семейство их в очередной раз ожидает пополнения. Потому о возвращении на родину в этом году, видимо, говорить уже не приходится, не ехать же в такой дальний путь с грудным младенцем на руках без крайней на то причины. Своих многочисленных племянников Ксеня обожала, поэтому перспектива обзавестись еще одним – или одной, конечно, приятно согревала ей душу. Но с другой стороны, означала, что в грядущие темные и холодные времена в этом году в Ларионовке будет совсем уж пусто и тоскливо. И это расстраивало, хотя княжна уже успела много раз отругать себя за подобный эгоизм. Ведь главное теперь – это здоровье и благополучие Таты и ее будущего малыша, а вовсе не собственные Ксенины капризы и меланхолия. Однако, как иногда и случается в ситуациях, которые выглядят совершенно беспросветными, решение нашлось практически на поверхности. В начале ноября в Ларионовку навестить родителей приехал Антон Константинович, младший из сыновей княжеской четы. Приехал, как всегда один – ибо супругу его Марья Львовна не жаловала еще с тех времен, когда почти сразу после свадьбы юная сноха осмелилась возразить ей в каком-то исключительно принципиальном вопросе. Что это был за вопрос, за давностью лет уже все позабыли. И над ссорой этой, которую все остальные члены семьи, включая старого князя, называли между собой «войною Алой и Белой розы», откровенно посмеивались. Однако с тех самых пор свекровь и сноха встречались лишь исключительно на нейтральных территориях и крайне редко. Притом, что с прочими Ларионовыми всех поколений, включая, конечно, и Ксению, жена Антона была в отношениях вполне добрых и родственных. Тем не менее, общение у княжны с нею было менее тесным, чем с остальными невестками, и особенно с Татой, хотя Нина и Антон много раз звали в гости и даже где-то обижались, что Ксеня так упорно пренебрегает их гостеприимством. Впрочем, не сильно обвиняя и прекрасно понимая, что она просто не хочет обострять застарелый конфликт и лишний раз раздражать матушку. Что изменилось на этот год и следует ли считать этому причиной как-то по-особенному расположившиеся звезды в зодиакальных созвездиях, княжна так и не поняла. Однако за несколько дней до даты отъезда Антона, во время семейного обеда, Мария Львовна неожиданно предложила ей, наконец-то воспользоваться многолетним приглашением и погостить у брата в столице, сколько захочется. Отчего Ксения и Антон едва не выронили из рук столовые приборы и молча переглянулись. Да что там: даже старый князь во главе стола удивленно крякнул и с некоторой тревогой взглянул поверх очков на супругу – не заболела ли. - Ну а почему бы и нет? – между тем, развивала свою мысль княгиня. – Не век же Ксеничке при нас, старых, сторожихой просиживать в деревне, когда вы там все по балам, да по Европам? - Да я же, собственно, только «за», если сама Ксеня не возражает! - ошалело промолвил, в конце концов, Антон. – Мы ведь столько раз звали… - Вот, стало быть, и дозвались! – отрезала маменька его возможные дальнейшие рассуждения на эту тему, предварительно выразив надежду, что сыновняя «вертихвостка» окажет «нашей девочке» достойный прием, более похожую, впрочем, на завуалированное предупреждение. Про желания самой Ксени она спросить почему-то так и забыла, но это был как раз тот случай, когда та была даже рада промолчать. Сборы ее были, как обычно, недолгими, но все эти дни грядущая поездка все равно постоянно находилась под угрозой срыва. А все из-за того, что Антон упорно настаивал на путешествии из Царского Села в Петербург на поезде. Будучи, верно, наименее воинственным из всех своих братьев, в свое время, сразу после юнкерского училища, молодой князь поступил в Горный кадетский корпус, где незадолго до преобразования последнего в Корпус горных инженеров стал преподавать, а нынче уже и возглавил кафедру механики. Поэтому яро ратовал за прогресс во всем, особенно в том, что касалось новинок технических. Так что в Ларионовку он добирался именно по железной дороге, а теперь собирался проделать по ней же и путь в обратном направлении, утверждая, что это куда быстрее привычных экипажей – всего-то две четверти часа, и к тому же, гораздо интереснее и совершенно безопасно. С последним-то и была в корне не согласна Марья Львовна, так что стоило огромных усилии убедить ее, что это так и есть - хотя бы немного. Но все равно, в день отъезда детей своих в Петербург, стоя на перроне новенькой, совсем недавно выстроенной станции, она плакала так горько и крестила их так усердно, словно Ксения и Антон отправлялись отсюда прямиком на войну. Потому в тщетных попытках успокоить маменьку, княжна почти ничего не рассмотрела вокруг себя: ни людей, ни, собственно, самого прибытия поезда. И лишь после того, как мягкий восьмиместный вагон первого класса – Антон сказал, что он называется «берлин» – плавно сдвинулся с места и, увлекаемый паровозом, поехал, быстро набирая скорость, поверила, что ее приключение действительно началось…
Игорь Комаровский: - Вот, взгляните, здесь будет хирургическое отделение, отдельная смотровая, а вот тут, по моему замыслу, должна быть комната для отдыха дежурных докторов, - Пётр Сергеевич* водил пальцем по внушительному чертежу, который был разложен перед ним на огромной доске, демонстрируя спутникам, а точнее – взывая к их воображению, устройство женского отделения Обуховской больницы, которое строилось по его проекту. В данный момент он как раз стоял вместе со своими знакомыми перед возведенным фасадом серого камня, и на лице его отражалось то мечтательное и немного взволнованное выражение, которое свойственно человеку, замыслы которого велики и немного пугают даже его самого. Трое мужчин, сопровождавшие его, двое из которых были уже немолоды, из-за чего третий казался рядом с ними почти мальчишкой, целиком и полностью поддерживали предложенные идеи и лишь молча кивали. Однако для знающих людей здесь, на Загородном проспекте, собрался настоящий врачебный консилиум. Старшими были Иван Фёдорович Рюль** и его коллега, один из главных медицинских специалистов русской армии и член Комитета по ученой медицинской части, Фёдор Карлович Мильгаузен.*** Оба давно принимали активное участие в устройстве медицинских учреждений как в столице, так и в других городах Империи. Третьим же был молодой и подающий огромные надежды хирург. - Игорь Владиславович, а может быть, подумаете? Возглавите хирургическое отделение? Ну, не завтра ведь вас призовут сюда на службу!.. Пётр Сергеевич, когда вы собираетесь завершить? Года через два? Ну, правда, друг мой – не все же вам ходить безымянным! Своя практика – это хорошо, помощь Илье Васильевичу**** тоже, безусловно – хорошо, но не стоит забывать и о своей карьере. Да даже если в вас, Игорь Владиславович, честолюбия вовсе нет, то подумайте хотя бы, сколько пользы вы здесь принесете! Комаровский молчал и, чуть краснея, улыбался. Честолюбием он обделен не был, и лишь оттого отказывался от столь заманчивого предложения, что до сроку соглашаться было странно. Мало ли что случится за эти годы. - А если я пообещаю подумать, вы меня на время оставите в покое, Фёдор Карлович? - Оставлю-оставлю – но не премину себе записать о вашем обещании. А теперь, господа, коль все всё посмотрели, соизвольте ко мне на обед. - Фёдор Карлович, вы уж простите меня, - пятна румянца на щеках Комаровского стали приобретать пунцовый оттенок, - но я ваше приглашение отклоню. - Судя по вашему смущению, ради приятной встречи? – подмигнул Мильгаузен. – Даму сердца, верно, навестить решили? Жорж ухмыльнулся, но покачал головой, и взгляд его обратился к невысокому зданию через дорогу. Желтое строение в два этажа совсем недавно появилось здесь и с самого начала привлекало публику – еще бы: первый вокзал Царской железной дороги. - Нет и, думаю, причина будет куда как менее уважительной. Я уже давно хотел сходить и посмотреть на прибытие поезда. Ну не ехать же из-за этого специально сюда? А тут как раз удобный случай. А может, мы даже все вместе сходим, а потом уж к вам поедем? - Нет уж, сударь, увольте! Я за прогресс, но дышащий паром монстр меня привлекает мало! – рассмеявшись, Мильгаузен похлопал по плечу молодого хирурга и, повернувшись к Рюлю и Павлову, которые также не слишком желали идти смотреть на чудо техники, с улыбкой добавил. – Да и обед уже, наверное, готов. Прошка сердит будет, если мы опоздаем, и суп придется передержать на огне. Уж тогда нам всем от него достанется! Прошка был поваром Мильгаузена, с которым он еще в бытность военным хирургом сдружился настолько, что стал почитать не за слугу, а за члена семьи. И, пользуясь своим положением в доме, тот частенько верховодил своим барином. - Ну тогда прощайте, господа. До скорой встречи. Откланявшись, Комаровский неспешно двинулся к железнодорожному вокзалу. Удивительно, как быстро стал изменяться их город! Загородный проспект, который еще недавно казался пустынным, почти весь оброс новыми фасадами. Вот и собор лейб-гвардии Семёновского полка***** в сквере едва заложили в августе, а работы уже идут вовсю! К вокзалу подъезжали извозчики, которые торопились обогнать друг друга, чтобы первыми подхватить «добычу». Швейцары на вокзале состояли с некоторыми из них в доле и тоже торопились оказать гостям свои услуги, сразу же предлагая своего знакомого «ваньку». Особое чутье и наметанный глаз безошибочно выделяли в толпе выгодного клиента. Особенно радовали их купчики и молодые дворяне, желавшие насладиться новшеством и похвастать тем пред остальными. Затерявшись в толпе пассажиров, спешивших встречать близких, Комаровский прошел вглубь вокзала и, выбрав удачный наблюдательный пункт, стал ожидать поезда. Как он понял из слов какой-то дамы, встречающей своего сына, тот должен был прибыть к платформе с минуты на минуту. И действительно, через несколько времени толпа на вокзале, до того гудевшая как улей, вдруг притихла, потом послышались восхищенные или испуганные шепотки, но голоса никто более не повышал. А вскоре на горизонте появилась темная точка. И с каждым мгновением она становилась все больше, вырастая из клубов белоснежного пара, окутанная сверху таящим облаком сероватого дыма. Но вот махина из железа и дерева стала сбавлять ход и, шипя, как усмиренный дикий зверь, медленно вползла под своды вокзала. *Пётр Сергеевич Плавов (1794 — 31 июля [12 августа] 1864, Парголово, Санкт-Петербургская губерния) — русский архитектор. Главной из работ Плавова стал построенный в 1836—1839 гг. женский корпус Обуховской больницы (ныне — Клиника Военно-медицинской академии на Загородном пр., д. 47), считавшейся специалистами одной из лучших в то время больниц в России. **Ива́н Фёдорович Рюль (нем. Johann Georg von Ruehl, 21 мая 1768[1], Мариенбург, Лифляндия—17 декабря 1846, Санкт-Петербург) — лейб-медик, действительный тайный советник и кавалер, инспектор медицинской части Учреждений императрицы Марии, доктор медицины и хирургии. Пользовался благорасположением императрицы Марии Федоровны, которая в своем духовном завещании назначила ему на память некоторые из своих драгоценностей. Рюль внёс капитал для выдачи процентов лучшим ученикам, выпускаемым из фельдшерской школы. Изобрел особенную искусственную ногу и напечатал «Фармакопею для руководства врачам» (1824). Сделал большой вклад в дело организации психиатрических клиник в Санкт-Петербурге. Рюль разработал устав образцовой клиники (1832), занимался вопросом статистики умалишённых, издал книгу «Опыт статистического обозрения о числе одержимых разными душевными недугами в России» (1840). Был сторонником мягких, ненасильственных действий в отношении пациентов. ***Фёдор Карлович Мильгаузен (Мюльгаузен; 4 июля 1775, Санкт-Петербург — 23 марта 1853, Симферополь) — врач, чл.-корр. статистического отдела Министерства внутр. дел, Медико-хирургической академии. Действительный статский советник (1846). Один из главных медицинских специалистов русской армии, член Комитета по ученой медицинской части, член медицинского совета Министерства духовных дел и народного просвещения. ****Илья Васи́льевич Буя́льский (26 июля 1789—1866) — русский анатом и хирург, академик Императорской Академии художеств. В течение 33 лет (с 1831 по 1864) вёл большую хирургическую работу в Мариинской больнице (с 1847 года — консультант). Был одним из первых русских хирургов, вводивших общее обезболивание (эфир, хлороформ). Одним из тех немногих случаев, когда умение и опыт врача И. В. Буяльского оказались беспомощными, стал, по точно не установленным сведениям, его прощальный визит к умирающему после дуэли поэту А. С. Пушкину. Давний друг Ильи Васильевича В. И. Даль, посоветовавшись с Н. Ф. Арендтом, находившимся вместе с ним около агонизирующего Александра Сергеевича, вызвал в качестве непререкаемого авторитета Илью Васильевича. По некоторым сведениям, Буяльский прибыл к поэту. Но было уже слишком поздно… Ничто не помогло, и А. С. Пушкин скончался 29 января (11 февраля) 1837 года *****Введенский собор Санкт-Петербурга — возведён для второго в гвардии по старшинству лейб-гвардии Семёновского полка. Самая крупная работа Константина Тона в северной столице России.Здание было заложено 22 августа 1837 года, к 1839 году основные работы были закончены. 21 ноября 1842 года в присутствии Николая I состоялось освящение церкви. 8 марта 1932 года по решению Леноблисполкома собор был закрыт. В 1933 году, несмотря на то, что здание имело статус памятника архитектуры, оно было разрушено. 1 июня 2003 года на месте церкви был установлен памятный знак.
Ксения Ларионова: Было что-то совершенно удивительное в возможности вот так быстро и ровно мчаться, удобно устроившись на мягком бархатном сиденье, осматривая привычные глазу блеклые осенние пейзажи, проносившиеся мимо, однако, с невероятной быстротой. Чувствуя себя ребенком, впервые совершающим путешествие, а не солидной и взрослой дамой, Ксения с трудом удерживалась от неизбывного желания крутить головой во все стороны и, хватая брата за рукав сюртука, шумно восхищаться, выражая ему благодарность за столь замечательную идею – ехать в Петербург именно на поезде. Вопреки опасениям маменьки, которая уверенно заявляла, что от «ужасающей скорости» у Ксени непременно вначале закружится голова, после сделается приступ дурноты, а, в конце концов, случится очередная многодневная мигрень, никаких неудобств от движения по железной дороге княжна не ощутила. Разве что озябла немного от неизбежного при скором движении сквозняка, но здесь выручила предусмотрительно врученная княгиней зимняя накидка и меховая муфта, хотя Ксеня и сопротивлялась, утверждая, что еще не сезон. А все потому, что не хотела явиться перед модными столичными родственницами, которые, уж конечно, будут встречать их с Антоном на вокзале, этакой деревенской кулёмой-тетушкой, укутанной в платки и шали сверх всякой меры и здравого смысла. Разумеется, светской щеголихой мадемуазель Ларионова не бывала и в юности, однако за модой – в разумных пределах, разумеется, следила. Поэтому, хоть и ни за что ни призналась бы в том вслух, немного переживала, что Нина и племянница Сашенька, наверняка отметят, пусть даже и про себя, ее несколько простоватый и провинциальный вид. Увы, давнее отсутствие в городе сказалось на гардеробе, это Ксеня четко поняла еще накануне, когда собирала вещи в поездку. И теперь считала первым же своим делом в Петербурге исправление сложившейся плачевной ситуации, чтобы хотя бы в этом не чувствовать себя хуже остальных. Звук колокола, которым машинист оповестил пассажиров, что состав прибывает к месту назначения, отвлек Ксеню от приятных всякой женщине мыслей о грядущих набегах на столичные модные лавки. Было немного жаль, что поездка заканчивается так быстро, но теперь княжна была твердо убеждена, что будет перемещаться домой и в столицу исключительно железной дорогой. И возможно, даже чаще, чем прежде. К тому же, на подъездах к городу, ею завладели новые впечатления – оказывается, ажиотаж распространяется не только на сами поездки! Еще довольно далеко от вокзала, по обеим сторонам железнодорожных путей то и дело попадались группы любопытствующих зрителей, которые, завидев состав, начинали приветствовать находящихся внутри вагонов пассажиров, словно они были особами королевской крови, совершающими торжественный выезд! Те же – а вместе с ними и сама Ксения – радостно приветствовали зевак в ответ. И это тоже было очень необычно и весело – приезжать в Петербург с такими невозможными почестями. Непосредственно на перроне толпа стояла значительно плотнее. И было весьма непросто рассмотреть среди всего этого скопления людей знакомые лица родственниц, которые, стоя чуть в стороне, смешно вытягивали шеи в надежде выискать взглядом среди многих пассажиров Ксению и Антона. Но вот, еще раз грозно пыхнув напоследок белым паром, состав замер на месте и все, наконец, встретились. Невестка, которую Ксеня не видела года три, выглядела как всегда великолепно – несмотря на то, что была пятью годами старше самой княжны, а рядом стояли дочери. Двенадцатилетняя «смолянка» Маша со смешными косичками, по случаю приезда тети отпущенная из института на небольшие каникулы, и семнадцатилетняя Александрин, точная копия своей матери в юности, когда мадемуазель Нина Адлерберг считалась едва ли не первой красавицей своего времени. Отчего у остальных Ксениных братьев было принято шутить, что Тошка, верно, подлил будущей жене приворотное зелье, а иначе с чего бы она из всех своих многих кавалеров выбрала именно его, который даже ростом не вышел – по ларионовским, конечно, меркам. Ибо среди прочих мужчин, не отличающихся гренадерскими кондициями Ксениных родственников, Антон Константинович ничуть не смотрелся недомерком. А лицом так и вовсе был, пожалуй, приятнее многих. Но, конечно, это было не главным его достоинством: всякому, кто имел удовольствие свести знакомство с Антоном Константиновичем, первым делом бросалась в глаза его удивительная доброжелательность к людям. А еще абсолютная порядочность и надежность, которой Нина, будучи женщиной проницательной и умной, конечно, так же не могла не заметить. Впрочем, как уже было сказано, молодой князь Ларионов ничем не уступал остальным женихам и по прочим обязательным пунктам идеальной «партии» - материальному достатку и карьерным перспективам. Так что брак, увенчавшийся рождением трех дочерей, старшая их которых буквально две недели как успешно дебютировала в свете, а младшая появилась на свет всего два года назад, был вполне успешен и счастлив. Как и полагалось всем семьям, рождавшимся в разные времена в обширном клане Ларионовых. Когда же, вспыхнув, как и водится в таких случаях, ярче пламени, немного успокоились первые приветствия, восторженные охи и вздохи, когда, наконец, вдоволь нацеловались и наобнимались, ощупали и рассмотрели друг друга встречающие и встречаемые, Антон Константинович директивным порядком велел всем выдвигаться в сторону выхода с перрона, где немного поодаль хозяев дожидался большой экипаж с княжескими гербами на дверцах. Толпа на самом вокзале, между тем, тоже заметно поредела – приехавшие пассажиры постепенно разошлись вместе с родными и близкими, да и праздные зеваки, получив свою порцию зрелища, тоже потянулись прочь до момента прибытия следующего состава. Подхваченная под обе руки племянницами, каждая из которых стремилась полностью завладеть вниманием любимой тетушки и рассказать что-то свое, особенно важное, чем следовало поделиться именно теперь, Ксения неторопливо следовала за братом и невесткой, пытаясь уловить речи сразу обеих барышень, дабы отвечать им более-менее впопад. Одновременно при этом она с интересом осматривалась вокруг себя, с удивлением отмечая, как быстро расползается от центра Петербург. Всего-то четыре года, а уже столько новых домов, лавок, людей… Людей, в самом деле, с отвычки казалось очень и очень много. И по сложившейся уже манере деревенской обитательницы, Ксеня невольно всматривалась в их лица, словно ожидая увидеть кого-то знакомого. Что, впрочем, было почти бесполезно – как и прежде, на людях княжна стеснялась носить очки. Потому и заметив стоящего неподалеку от входа в вокзал Комаровского, узнала его не столько в лицо, сколько по общему облику: фигуре и осанке, подчеркнуто прямой, которую отметила про себя еще летом, в Ларионовке. Саму Ксению, окруженную плотным кольцом родни, доктор, естественно, не видел – да и не ожидал увидеть. Потому, после некоторого раздумья, насколько это будет прилично, княжна решилась окликнуть его сама: - Игорь Владиславович! Какая приятная встреча! – девочки по бокам разом замолкли и с удивлением воззрились на тётю, которая вдруг заговорила с совершенно незнакомым господином. Обернулись также, ничего не понимая, и их родители. Ксения же вдруг неожиданно почувствовала, как что-то внутри груди радостно дернулось – и вновь замерло, словно затаилось в ожидании.
Игорь Комаровский: Подобно волне, с шумом набежавшей на берег и медленно сползшей обратно в морскую пучину, народ, толпившийся в зале, стал исчезать. Комаровский выждал пару минут, чтобы можно было спокойно покинуть здание – любопытство свое он удовлетворил, а ждать следующего «представления» ему уже не хотелось. И в тот миг, когда он уже направился к дверям, до его слуха донесся оклик. Может быть, на само имя он бы и не отозвался – мало ли кого еще могли так назвать, но голос был явно знакомый. Поэтому, обернувшись, Жорж почти сразу отыскал глазами княжну, стоявшую чуть поодаль, в окружении небольшой компании. Похоже, ее вовсе не смущало удивление на лицах ее спутников – радость встречи была искренней, а улыбка такой открытой, что Комаровский не смог сдержать ответной, и тут же поспешил подойти к Ксении Константиновне, приветствуя ее столь же тепло. Молодая женщина протянула ему руку в замшевой перчатке, которую доктор сначала легонечко пожал, а после уж склонился к ней, следуя этикету. И почти в этот же момент за спиной княжны раздалось деликатное покашливание. А она и сама только теперь, похоже, вспомнила о родственниках. И, с присущей ей самоиронией, назвавшись «провинциальной дикаркой», наконец, представила Жоржа своему брату и его семье. - А-а, тот самый Комаровский?! – с усмешкой произнес князь, едва услышал фамилию и, заметив недоумение в глазах мужчины, поспешил объясниться. – Наша матушка за ту неделю, что я провел в имении, не уставала восхвалять вас и ваш врачебный талант. Она вспоминала вас так часто, что мне стало казаться, будто мы уже знакомы лично… Но что же мы в дверях-то стоим? Пока шли по площади к экипажу, Ксения Константиновна стала расспрашивать Комаровского, как он оказался сегодня на вокзале. - Поверите ли – просто любопытствовал! На самом деле, был я здесь неподалеку по делам, вон там, - он указал на строящуюся больницу и рассказал, как отказался от обеда у одного из самых уважаемых врачей города ради прибытия паровоза. Княжна развеселилась и в свою очередь принялась восхищенно рассказывать о путешествии по железной дороге. - Игорь Владиславович, - внезапно обратился к доктору князь Ларионов, слышавший их разговор, - ну раз уж вы отказались от одного обеда, так соглашайтесь на другой! Поедемте к нам! Окажите честь своим визитом! Тем более вы ведь уже знакомы с ларионовским хлебосольством, следовательно, понимаете, что выбора у вас особого и нет… Разве что отправиться смотреть теперь на отбытие поезда, – голос князя едва заметно подрагивал от сдерживаемого смеха и, повернувшись к сестре, он незаметно подмигнул ей. Княгиня также стала уговаривать Жоржа не отказываться, и как-то так вышло, что спустя несколько минут, Комаровский, который вообще-то только что твердо собирался распрощаться с Ларионовыми, вдруг оказался в их экипаже. Ехать было совсем недалеко и разговор, который завязался дорогой, был продолжен в гостиной небольшого и уютного особняка. Правда, на время собеседницами Игоря Владиславовича стали младшие барышни Ларионовы, когда их матушка ушла распорядиться насчет обеда, а отец и тетушка отправились умыться с дороги, в полной мере испытав на себе главный недостаток новомодного способа поездок, что заключался в угольной саже, неизменно оседающей на лицах прогрессивных путешественников.
Ксения Ларионова: - Так он кузен Софи Долмановой? – удивленно воскликнула Нина в ответ на краткие пояснения Ксении. Быстро покончив с необходимыми распоряжениями прислуге по поводу еще одного гостя за обедом, княгиня решила ненадолго заглянуть к золовке и удовлетворить мучавшее ее на протяжении всей дороги от вокзала до дома любопытство – кто таков этот доктор Комаровский и почему ему так обрадовались Ксеня и Антон. Ведь, с точки зрения самой госпожи Ларионовой, доктора хоть люди и уважаемые, однако все же не равны по положению, скажем, их княжескому семейству, чтобы вот так, запросто и после пятиминутного общения, принимать их у себя в доме на правах добрых приятелей. Ну, разве, если только новый знакомый вдруг оказался бы лейб-медиком кого-то из членов Императорской фамилии… - Интересно. А я и не знала раньше, что у баронессы есть родня в Петербурге. Сказано последнее было таким тоном, что Ксеня, над приданием должного вида несколько растрепавшейся в пути прически которой сейчас хлопотала камеристка княгини, едва заметно досадливо поморщилась: Нина, конечно, чудесная женщина, но иногда бывает ужасно высокомерна, особенно с теми, кого считает «провинциалами». К числу последних, хоть и несколько, как она любила говорить, «пообтесавшихся в свете», невестка, увы, относила и задушевную Ксенину подругу, на почве чего между родственницами даже иногда случались размолвки. По мнению самой княжны Ларионовой, «провинциальность» более всего определяется степенью косности мышления и узости взглядов человека, а вовсе не местом его рождения. По этому принципу в кругу тех же Нининых знакомых «провинциалов», хоть и родившихся и выросших в Петербурге, но в жизни не казавших носа дальше одного-двух своих загородных имений, было несметное число. В то время как Соню к ним уж точно отнести было невозможно. Однако вступать с Ниной в спор, в тысячу раз объясняя лишь ей одной неочевидную истину, прямо сейчас княжна не собиралась. Поэтому в очередной раз ограничилась короткой информацией о том, что Игорь Владиславович долгое время жил и учился в Париже, так что ничего удивительного в том, что Нина его не встречала прежде в свете, нет. Да и нынче он, верно, слишком занят работой, чтобы тратить время на балы. - Ах, Ксеничка, оставь! – пожала плечами княгиня в ответ на это замечание. – Ни за что не поверю, что он проводит в своей клинике дни и ночи напролет!.. А если проводит, тогда он еще страннее, чем я думала прежде. Но если он так хорош в своем деле, то, конечно, богат? Опытные доктора в нашем благословенном климате прежде многих имеют возможность сколотить недурное состояние, даже если начали с нуля… - Нина! Ну что ты такое говоришь! – не выдержав, Ксения с укоризной взглянула на отражение невестки в зеркале, перед которым теперь сидела. – Как можно быть такой циничной? Лично я понятия не имею, каково материальное положение доктора Комаровского - и какое это вообще имеет значение! Зато сразу же поняла, что он не только прекрасный врач, который, между прочим, один-единственный смог облегчить матушкины страдания, но и добрый человек! - «Добрый человек» – это не титул и не приличное состояние… - ...Которые, как можно видеть на моем личном примере, счастья в жизни тоже отнюдь не гарантируют, - с легкой усмешкой заметила княжна. – Спасибо, давай так и оставим, мне нравится, - обернувшись, сказала она невесткиной камеристке, у которой как раз закончились шпильки. Ими она усердно шпиговала непослушные кудри барышни Ксении Константиновны, пытаясь придать им строгую форму. Отпустив девушку прочь, княжна поднялась со стула и подошла к резко замолчавшей, сообразив, что только что невольно сморозила бестактность, после сразу же бросившись за нее извиняться, Нине. Взяв невестку за руки, заглянула в лицо. – Ну что ты! Я вовсе не сержусь на тебя. Просто постарайся хоть на этот раз не судить о человеке, пока не узнаешь его лучше. Спустя еще несколько минут, обе дамы, как ни в чем ни бывало, вошли в гостиную, где проистекала оживленная беседа, к которой уже успел присоединиться и хозяин дома. При появлении сестры и супруги, он встал, равно как и господин Комаровский, обществом которого уже, кажется, успела прочно завладеть маленькая Мари – что было весьма удивительно, памятуя о стеснительном нраве и молчаливости девочки, особенно с новыми людьми. - Ну, знаете, милостивые государыни, с вами недолго и самому с голоду мученически погибнуть, и гостя дорогого уморить! Битый час уж ждем вашего возвращения, не правда ли, Игорь Владиславович? А между тем, на столе черствеют маменькины пироги с ларионовскими яблоками! Во всех смыслах кулинарный шедевр! В детстве, помнится, я за них душу продать был готов… да и сейчас, пожалуй, тоже за ценой бы не постоял, - рассмеялся Антон Константинович, жестом приглашая всех в столовую, где, действительно, давно уж был сервирован стол на шесть персон.
Игорь Комаровский: Юным барышням Ларионовым в отсутствие взрослых представилась возможность изобразить настоящих хозяек – занять гостя беседой, развлечь и отвлечь от ожидания. С этим они справились почти идеально, хотя в самом начале младшая из сестер – Маша, явно ощущала себя несколько неуютно. Александра Антоновна сестре помочь не спешила, стараясь как бы продемонстрировать Жоржу, что Маша еще мала и несмышлена, но Комаровский не был бы собой, если бы не смог очаровать юную барышню и вовлечь ее в разговор. Обращался он к ней только по имени-отчеству и делал это так естественно и почтительно, что девочка скоро поняла, что ей уделяют не меньшее внимание и не считают маленькой глупышкой. Узнав об интересах барышни и ее занятиях в Институте, Комаровский заодно поинтересовался – не знакома ли Марии Антоновне барышня Демидова. Та сразу же её вспомнила, но сказала, что учится на целый класс младше Лизаветы, так что близкой дружбы с ней не водит, хотя едва Комаровский пояснил, что это одна из его многочисленных племянниц, тут же пообещала ему сойтись с ней короче. Стремление старшей из княжон казаться радом с сестрой более взрослой и умудренной особой вызывало у Жоржа легкое веселье, которое он, впрочем, никоим образом девушке не показывал, отметив про себя, что мадемуазель Александра явно старается копировать свою тетушку. И вправду, вскоре стало ясно, что для старшей барышни Ларионовой Ксения Константиновна во многом образец для подражания и чуть ли не идеал. Об этом, уже после обеда, Игорь Владиславович доверительно сообщил Ксении, которая несколько удивилась его наблюдению. Сама трапеза тоже прошла за оживленными беседами, хотя большую часть времени Нина Николаевна буквально засыпала Комаровского вопросами. Делала она это деликатно, но, почти не прерываясь. И это даже вполне можно было бы счесть за желание получше узнать нового человека. Но как-то настораживала широта его диапазона. Княгиню интересовала и его родня – ближняя и дальняя, и предки по всем линиям, и дружеские связи, и даже интересы с желаниями! Если бы Нина Николаевна спросила его еще и о достатке, Жорж непременно решил бы, будто его желают сосватать. Даже ее супруг, кажется, был смущен столь безудержным любопытством благоверной. Поэтому, в момент, когда Комаровский рассказывал всем о своем путешествии в Альпы, наклонился к жене и едва слышно попросил: - Душа моя, умерь свой пыл. Ты своим допросом нам гостя испугаешь! – раздраженно фыркнув, княгиня все-таки вняла мужнину совету, отчего застольная беседа сделалась еще непринужденнее. А после обеда, когда все переместились в маленькую чайную гостиную, уже было не до бесед. На круглых столиках стояли чайный сервиз и огромные блюда с теми самыми пирогами, которые так нахваливал князь. - Вы, Игорь Владиславович, за время, проведенное в Ларионовке, много матушкиных лакомств перепробовали, но лучшим у нее считается именно яблочный пирог. Помню, когда я был мальчишкой, то бегал на кухню смотреть, как над ним колдует Аксинья. Обязательно под присмотром матушки. Знаете, каков главный секрет рецептуры? Томление! И яблок, и тех, кто с нетерпением ожидает! Впрочем, пирог и вправду был восхитителен. Прежде чем делать начинку, яблоки тушили в медовом сиропе с ромом и грушами, а только затем уж смешивали с другими ингредиентами. Особую пикантность придавал миндаль, который использовали как сладким, так и горьким. Но и кроме пирога, Мария Львовна прислала столько вкусного, что чаевничание растянулось до самого вечера. Яблочный пирог a la reine Замесить тесто из 1/2 фунта муки, рюмки рома, полной ложки мелкого сахара, ложки масла и воды так, чтобы жидкости было до 1/2 стакана. Вымесить хорошенько, раскатать на столе в тупую сторону ножа; вырезать 2 кружка. Один кружок положить на дно жестяной формы, потом вырезать полоску теста, обложить ею внутреннюю стенку формы, в середину положить яблоки, приготовленные следующим образом:10 средних или 5 больших яблок очистить, мелко нарезать, положить ложку мелко накрошенной апельсиновой корки, с 1/4 стакана изюма, влить ложки 2-3 столового вина или сиропа на меду с ромом, потушить немного, смешать с 1/3 стакана сладкого толченого миндаля, несколько штук горького, 1/2 стакана мелкого сахара, ложкой или двумя вишневого варенья. Массу эту прикрыть другим кружком теста. Слепить края, посыпать сухарями с сахаром и поставить в печь на 1,5 часа. Выложить на блюдо за час до обеда, покрыть тремя сбитыми белками, смешанными с 1/4 фунта сахара, выставить в теплую печь и дать подрумяниться. Подавать на стол со сливочным соусом. Рецепт XIX века.
Ксения Ларионова: Усилиями княгини, разговор в столовой, и правда, немного напоминала допрос с пристрастием, хоть и облаченный в форму невинной застольной беседы. И в какой-то момент у Ксении даже закралась мысль, что Нина решила буквально последовать ее совету узнать доктора Комаровского получше, прежде, чем о нем судить – засыпав его для этого градом самых разных вопросов. Заодно попутно выяснив, как широко простираются границы его терпения и насколько глубоко привиты светские манеры. Но Игорь Владиславович держался молодцом. И всякий раз, встречаясь с Ксенией взглядом, лишь улыбался в ответ на отчетливо читающееся в ее глазах сочувствие. К счастью, спустя некоторое время, хотя бы Антону удалось убедить супругу умерить любопытство. Нина замолчала, но по лицу ее было понятно, что продолжение беседы – на сей раз уже с мужем, который посмел проявить столь явную непочтительность, как прилюдный намек на недостаток у княгини чувства такта и меры, непременно последует. Глядя на них, Ксения часто удивлялась, как могут уживаться вместе столь разные люди, и однажды пришла к парадоксальному выводу, что, возможно, именно в различии и таится секрет семейного счастья этой пары. Всегда и во всем соглашаться друг с другом – разве не скука смертная? С другой стороны, развлекаться подобным образом в собственном браке ей бы совершенно не хотелось… «Впрочем, никто тебе такого и не предлагает. Да и другого, в общем-то, тоже», - с привычной самоиронией мысленно одернула себя княжна, отметая нелепые мысли, и вновь принялась украдкой рассматривать Комаровского, делая вид, что ее крайне заинтересовал их с Антоном разговор о матушкиных пирогах. Странное дело: прошло всего полгода с момента первой встречи, а Ксене отчего-то показалось, что доктор выглядит иначе, чем тогда, в деревне. Строже, или, может быть, просто более усталым? Не вдаваясь в детали, Игорь Владиславович вновь упомянул в разговоре, что по-прежнему продолжает совмещать с частной лечебной практикой работу в Мариинской больнице... - Лечите обездоленных людей из милосердия? Это очень благородно, – одобрительно кивнула Нина Николаевна. – Помогать несчастным – святой долг всякого христианина. Должна сказать, что вместе с другими знакомыми дамами тоже состою в Императорском Человеколюбивом обществе... Но ведь есть же в вашей жизни и другие увлечения? Вы где-то бываете? Ходите к кому-то в гости? Признайтесь, умоляю. Иначе, во-первых, вы подвергнете меня настоящим страданиям от осознания собственного несовершенства, а мучить даму – дурной тон. А во-вторых – я действительно рада нашему знакомству и хотела бы найти способы к его продолжению. И мне кажется, что не только я одна, - усмехнулась княгиня и покосилась на золовку. А Ксения Константиновна, вспыхнув, точно юная институтка, причем не столько от смущения, сколько от досады Нининой излишней прямотой, еще ниже опустила голову, внимательно разглядывая, как на дне ее чашки едва заметно пританцовывают крошечные чаинки, каким-то чудом просочившиеся через серебряное ситечко, подвешенное к носику заварочного фарфорового чайника парадного невесткиного сервиза.
Игорь Комаровский: Мысли, подобные тем, что сейчас занимали Ксению Константиновну, посетили и Комаровского. Наблюдая семейство Ларионовых, он сравнивал и замечал, что никто из них друг на друга не похож. Княгиня представлялась ему самой обыкновенной светской дамой: в меру любопытной, деятельной и не лишенной ума, хотя и с явным недостатком последнего, который, впрочем, умело скрывался за милой улыбкой и любезными фразами. Еще Нина Николаевна была несколько высокомерна, и это сильно рознило ее с прочими членами семьи. Например, от мужа – человека веселого не по-военному прямодушного. Ну а девочки пока еще не до конца сформировали свои характеры, хотя, старшая, как уже и было сказано, отчетливо старалась подражать своей тетушке. Да только разве возможно искусственно воссоздать эту манеру улыбаться, говорить и смотреть – всегда чуть задумчиво и ласково, будто по-матерински. Рассудком-то Жорж прекрасно понимал, что этот туманный взгляд серо-зеленых глаз обладает каким-то особенным эффектом лишь оттого, что княжна немного близорука, но очарование от этого ничуть не становилось меньше. А вместе с неспешной манерой говорить и плавными движениями и вовсе компенсировало то, что Ксения Константиновна, возможно, и не могла называться совершенством в классическом представлении о женской красоте. И вновь заставляло Жоржа мысленно задавать себе вопрос, который интересовал его еще во время летнего визита в Ларионовку: «Отчего же она не замужем?» - Ну что вы, Нина Николаевна! И в мыслях не было заставлять вас страдать! Как врач я обязан облегчать страдания, а вовсе не причинять их, – Комаровский улыбнулся и продолжил дразнить княгиню, которая тотчас включилась в игру и поглядывала на него с притворной суровостью. – К тому же, сударыня, с таким-то количеством сестер, мне ли не знать, как опасно бывает томить женское любопытство! Нет, затворником я не являюсь, хотя, в силу своей занятости, и завсегдатаем салонов тоже. Но выезжаю, конечно. Вот, недавно опять смотрел «Жизнь за царя». * В прошлом году, после премьерного спектакля, на обеде в честь композитора, который устраивал мой приятель Всеволожский, имел удовольствие познакомиться с самим Михаилом Ивановичем... Признаюсь откровенно, я не любитель оперы, но эта меня просто потрясла. Так что с тех пор не упускаю возможности увидеть ее вновь. Все это было сказано будничным тоном, словно обычная светская сплетня, но Нина Николаевна вся подалась вперед: - Вы с Александром Всеволодовичем* знакомы? – спросила она, и в голосе ее послышалось едва заметное волнение. - Да, еще с военных походов. - Так вы и служили? – удивился теперь уже князь, в глазах которого заблестело неподдельное уважение и интерес. - Я был простым полковым врачом и, конечно, пользы принес значительно меньше, чем наши бравые воины… - Полно вам! Некоторым врачам Отечество само памятник должно поставить за сохранение жизни своим солдатам. Комаровский пожал плечами и случайно взглянул на княжну. А та смотрела на него так, будто первый раз видела. Что ее так удивило, он не понял, но решил тему переменить. А вскоре и вовсе, стал прощаться с хозяевами, обещая обязательно продолжать столь приятно начавшееся знакомство. *Премьера состоялась 27 ноября (9 декабря) 1836 года в петербургском Большом театре. Музыкальный исследователь и критик Виктор Коршиков писал в статье «Два „Ивана Сусанина“»: «В первой постановке пела Мария Степанова, а Собинина — молодой певец Лев Леонов, сын известного композитора и пианиста англичанина Джона Фильда, который переехал из Англии в Россию в поисках лучшей жизни». Роль Сусанина исполнял Осип Петров, а Вани была поручена певице Анне Воробьевой. На следующий день после премьеры, на дружеском обеде в честь Глинки у А. В. Всеволжского был сочинен «Шуточный канон»: 1 куплет — Виельгорского: Пой в восторге, русский хор, Вышла новая новинка, Веселися, Русь! Наш Глинка — Уж не глинка, а фарфор! 2 куплет — Вяземского: За прекрасную новинку Славить будет глас молвы Нашего Орфея — Глинку От Неглинной — до Невы. 3 куплет — Жуковского: В честь столь славныя новинки Грянь, труба и барабан, Выпьем за здоровье Глинки Мы глинтвеину стакан! 4 куплет — Пушкина: Слушая сию новинку, Зависть, злобой омрачась, Пусть скрежещет, но уж Глинку Затоптать не может в грязь. **Александр Всеволодович Всеволожский (1793—1864) — брат Н. В. Всеволожского, участник Отечественной войны, командовал ополчением, собранным его отцом; петербургский знакомый Пушкина.
Ксения Ларионова: Отправляясь в Петербург, Ксения Константиновна была почти уверена, что это не слишком-то изменит уже сложившийся привычный и спокойный уклад ее жизни. Разве что появится несколько поводов показаться в свете, где – княжна была в этом почти уверена – ее все равно уже никто не помнит, а потому и шума ее возвращение не наделает. Но вышло все совершенно иначе. Верная данному на другой день после Ксениного приезда слову не дать золовкиной меланхолии ни единого шанса вновь напомнить о себе, Нина столь рьяно принялась устраивать ее досуг, что к концу первой недели в городе княжна готова была просить у нее пощады. И даже вновь начала втайне вздыхать о тех счастливых днях уединения в Ларионовке, когда с утра до ночи принадлежала лишь самой себе. Теперь же всякий из них начинался с визитов, продолжался ими, а нередко – ими же и заканчивался, перемежаясь лишь небольшими перерывами на сон, прием пищи и, разумеется, посещения модных лавок. В этом вопросе у Ксении и невесткой сразу возникло особое взаимопонимание, да и возможно ли было представить себе лучшего знатока новейших мод, чем княгиню Ларионову, давно признанную в свете одной из их главных законодательниц. Поэтому вскоре гардероб Ксении Константиновны вновь ломился от вороха свежеприобретенных нарядов самых модных фасонов, а сама она, наконец, ощутила уверенность хотя бы внешне. Хотя в душе по-прежнему чувствовала себя немного зажатой на людях, хотя, конечно, уже не так мучительно и безысходно, как в юности. Впрочем, не все было так плохо. Постепенно Ксения вновь начала втягиваться в оживленный ритм столичной жизни и привыкать к Петербургу, а Петербург снова привыкал к ней. После череды обязательных визитов к близкой родне и друзьям семьи настала очередь восстанавливать более удаленные знакомства. Об одном из них Ксения волновалась сильнее, чем о прочих. Причем, не столько из-за главы семейства – с Глебом Георгиевичем, дальним своим кузеном, она всегда была в прекрасных отношениях, несмотря на то, что общалась не так уж часто, а последние годы и вовсе знала о том, как складывается его жизнь лишь по рассказам других родственников. Куда более воображение княжны тревожила будущая встреча с его супругой, с которой они когда-то в некотором смысле были соперницами. Хотя и совсем недолго, да к тому же, сама Идалия Николаевна о том, скорее всего, даже не и подозревала. Тем не менее, даже этого княжне было достаточно, чтобы беспокоиться. И, как в большинстве подобных случаев, совершенно напрасно. Княгиня Стрижевская приняла ее у себя с большой радостью, потому как и сама испытывала теперь некоторый недостаток в общении, однако, по причине радостной – совсем недавно она вновь стала матерью, подарив супругу долгожданную дочку в дополнение к трехлетнему сыну. И это, по словам женщины, совершенно свело с ума ее обыкновенно суховатого и сдержанного в проявлении эмоций супруга, который, невзирая на предрассудки, проводит с малышкой почти все свободное время, заставляя недовольно роптать кормилицу и няню, которым подобное поведение со стороны мужчины кажется диким. Сама же Идалия Николаевна, которую Ксения нашла еще более похорошевшей, чем прежде, хотя подобное казалось для этой блестящей красавицы просто невозможным, говорила о мужнином «безумии» с огромной любовью и гордостью и выглядела совершенно счастливой. Потому у княжны вскоре окончательно рассеялись ее прежние смутные сомнения, возникшие четыре года назад, когда она, как и многие, была крайне удивлена весьма поспешным и для всех неожиданным союзом тогдашней баронессы фон Тальберг и князя Стрижевского. С последним, к слову, Ксении встретиться в тот день так и не довелось. По словам супруги, после своего наделавшего шума ухода из Третьего отделения, Глеб Георгиевич совсем недолго выдержал, по его собственному выражению, «бездельником». И вот уже два года преподает по приглашению барона Врангеля* российское право в Императорском училище правоведения, слывя самым строгим и требовательным из профессоров среди студентов этого заведения… Которые, верно, испытали бы глубокое потрясение, застав своего «тирана» увлеченно агукающим над колыбелью дочки, со смехом добавила княжне красавица Ида, предложив бывать у них почаще, раз уж Ксения Константиновна теперь вновь столичная жительница. И непременно посетить прием по случаю крестин малышки, который планируется вскоре после Рождества. Так что расстались дамы гораздо более близкими приятельницами, чем в прежние времена, о которых, впрочем, по взаимному молчаливому согласию даже не заговорили… Подобным же образом, за две недели в Петербурге Ксения получила еще больше десятка приглашений на всевозможные вечера, балы и приемы, что неудивительно – ведь теперь был самый разгар Сезона. И лишь одно знакомство, возможно, наиболее желанное из всех, княжне никак не удавалось продолжить в захватившей ее круговерти – с доктором Комаровским. И это весьма ее расстраивало. Однако повода встретиться по-прежнему не было, а в гости к ним домой Игорь Владиславович, хоть и обещался в день ее приезда, вновь пока так и не наведался. _______________________________________________ * Барон Врангель, Егор Васильевич ( 1784 - 1841) - профессор российского права, действительный статский советник. При открытии Императорского училища правоведения он был назначен его инспектором и преподавателем государя наследника (будущего Александра II).
Игорь Комаровский: Осенью, когда все начинают возвращаться из своих загородных имений или из летних вояжей, у доктора Комаровского сразу же прибавлялось работы. И не только потому, что к осени у всех обостряются хвори, но больше из-за желания некоторых постоянных пациентов получить у доктора консультацию, похвастать соблюдением предписаний или посетовать на излишества заграничной жизни, которые помешали должным образом следовать его рекомендациям. Но, несмотря на занятость, которая была как в личной его практике, так и в больнице, Игорь Владиславович теперь и сам стал чаще обычного бывать в обществе, так как, не признаваясь себе в этом, надеялся повстречать там кого-нибудь из семейства Ларионовых и тем самым продолжить общение. При этом позволить себе нанести праздный визит к ним в дом не спешил, объясняя это тем, что негоже нарушать чужой покой и быть чрезмерно назойливым. Случай свел Жоржа с братом княжны случайно в карточном клубе, где между мужчинами завязался живейший разговор, сдобренный азартом и хорошим вином. И именно он позволил Комаровскому без лишних подробностей узнать, что у мадемуазель Ларионовой пару лет назад умер жених. Спрашивать большее у князя было неприлично, но теперь, зная хоть какие-то детали, Жорж мог разведать и большее, хотя бы у той же Софи. Зачем ему вообще это было нужно, он пока не знал. Через пару недель после встречи на вокзале, Комаровский сидел в гостиной старшей свой сестры и просматривал длинный список гостей, которых та намеревалась созвать в ближайшую субботу на именины Сергунчика – среднего сына, которому исполнялось нынче двадцать лет. Список был составлен со знанием дела: три отдельных столбца, над каждым из которых было указано – «важные и полезные», «знакомые и родня», «приятели Сергунчика». - Посмотри, братец, внимательно. Может, я кого-то забыла? Столько дел осталось, а всего неделя сроку. Жорж смотрел. Но не только из желания угодить сестре, но и в надежде узреть в обширном перечне знакомую и, несомненно, во всех отношениях приятную и полезную фамилию Ларионовых. Но в первых двух графах ее не оказалось. Зато во второй значилось имя княжны Александры Антоновны – естественно, с родителями. - Ну Болотова ты зря в полезные лица отнесла. Чем он будет полезен? Только что умением привить дурные нравы! – усмехнулся Комаровский, понимая, что сестра записала этого чиновника туда лишь оттого, что сын должен будет служить в Министерстве под его началом, - Послушай, Настасья, а ты мою личную просьбу исполнить можешь? – спросил он вдруг. Анастасия Владиславовна молча кивнула, даже не вдаваясь в уточнения – какого толка будет эта просьба. - Вот тут в Сережиных гостях я вижу семейство Ларионовых. Отошли приглашение и сестре князя, она гостит у них. - Эта та самая княжна, матушку которой ты лечил летом в деревне? Изволь, с большим удовольствием приглашу. Пометь мне в список, а то ведь так я и не запомню этого. В назначенный день в особняке Демидовых собралось блестящее общество. Супруг Анастасии Владиславовны, Алексей Демьянович, происходил от второй ветви прославленного Демидовского рода, не менее успешного и столь же богатого. Сам окончил Демидовское училище, которое несколько лет назад высочайшим повелением Николая I было преобразовано в лицей, занимал должность в Департаменте податей и сборов. Дом Демидовых славился хлебосольством, изысканными вечерами, а в самом доме был кабинет редкостей хозяина, где тот собирал всяческие диковинки, на которые заходили запросто полюбоваться многие желающие. Вот и нынче, после того, как встретили всех гостей, стоя на верхней площадке парадной лестницы, Анастасия Владиславовна и Сергей Алексеевич делали, казалось, все возможное, чтобы те чувствовали себя как дома: представляли друг другу незнакомых, подсказывали занятные темы для беседы и отводили незримые грозовые тучи, которые иногда нет-нет, да и возникают на горизонте, когда в одном месте собирается так много совершенно разных людей.
Александра Ларионова: Где была детская дружба, необязательно со временем появится юношеская влюбленность, считала княжна Ларионова, а вот Сережа, как Саше казалось, думал иначе. - Усмешка авгуров, - шепнул Саше Сережа, заметивший, с какой доброжелательной и понимающей улыбкой за ними наблюдали дамы, Нина Владимировна Ларионова и Анастасия Владиславовна Демидова. - Перестань, - укоризненно ответила княжна, – будь против нас какой сговор… - Как бы мне хотелось, чтобы у нас все шло к сговору, Сашенька, - весело скаламбурил именинник, но по сердитому взгляду подруги детства понял, что шутка не удалась, и поспешил сменить тему разговора, начав давать иронические аттестации общим знакомым. Саша хмурилась, досадовала, но не могла не смеяться. Не нравилась ей эта манера Сергея высмеивать все и вся, но что поделать, если эти словесные шаржи выходили такими меткими и забавными. - Да, Сережа, с трудом могу тебя представить через несколько лет чиновником в благонамереннейше наглухо застегнутом вицмундире и благонамереннейшими речами. - Это вряд ли! – с воодушевлением согласился Сергей. – Но умоляю, не напоминай мне о том ярме, куда мне скоро придется сунуть голову! С меня достаточно, что маменька Болотова пригласила. Фамилию будущего начальника Демидов произнес с таким омерзением, что Саша поняла, что тот на редкость неприятный тип. - Это он? Полный господин у колонны с брюзгливым выражением лица? - Нет, то статский советник N. Добрейшей души человек кстати. Внешность обманчива, знаешь ли. А Болотов вон он. Сергей незаметно кивнул на импозантного, производящего впечатление, да что там красивого чиновника, беседующего с тетей Ксенией. - Да уж внешность обманчива, - растерянно протянула Саша. - Нам надо вмешаться, Сережа? Сергей отрицательно покачал головой. - Дядюшка уже к ним подходит. - Господин Комаровский твой дядя? - Брат моей матери. - Он обедал у нас, - пояснила Саша, заметив удивление Сережи.
Ксения Ларионова: Салон, в котором все собрались в ожидании приглашения к торжественному ужину в честь именинника, площадью своей превосходил бальные залы отдельных домов из тех, в которых доводилось прежде бывать Ксении Константиновне. Но даже он с трудом вмещал гостей, приглашенных в тот вечер к Демидовым. Княжна, для которой данный выход в свет был первым в этом Сезоне, да и просто первым крупным мероприятием за несколько лет добровольного затворничества, чувствовала себя не на шутку взволнованной. «Словно дебютантка!» - было подумала она, но тотчас же оставила эту мысль, вспомнив про Сашеньку, кажется, ощущавшую себя вполне уверенно и спокойно даже среди столь большого количества малознакомых людей вокруг. Было ли это свойством характера младшей княжны Ларионовой, либо девушка просто настолько хорошо умела владеть собой, но при каждом новом взгляде в ее сторону, сердце любящей тётки наполнялось абсолютно закономерной гордостью: Сашенька казалась ей нынче самой красивой и самой грациозной из собравшихся здесь в изрядном количестве вместе со своими родными юных барышень. Еще накануне бала Нина успела поведать ей, что они вместе с Анастасией Владиславовной, очень рады, что их дети дружны с детства. - Конечно, сейчас они еще слишком молоды и мы с Демидовыми пока не строим никаких конкретных планов, ты же понимаешь, дорогая! – доверительно делилась она с золовкой за вечерним чаем. – Но все может измениться в один день! И это, несомненно, была бы прекрасная партия для нашей девочки. Да и для Демидовых возможность породниться не только с Ларионовыми, но и с Адлербергами – через меня, наверняка, представляется весьма заманчивой. – прибавила она, и Ксения согласно кивнула, иронически отметив про себя это «не только, но и…». По мнению княжны, Демидовы, пожалуй, несколько превосходили обрусевших пару поколений назад шведов Адлербергов в знатности, а особенно в богатстве, но напоминать об этом вслух всегда гордившейся своим происхождением и урожденным титулом графини Нине Владимировне было как-то неловко… Уютное уединение в одной из нескольких ниш гостиной, где Ксения Константиновна, в конце концов, устроилась на удобном и мягком диване, ненадолго оставленная родней, было нарушено появлением человека, лицо которого она рассмотрела, по понятным причинам, не сразу. А имя, которым тот представился – Иван Петрович Болотов – и вовсе услышала впервые. Впрочем, вскоре выяснилось, что прежде тот был одним из сослуживцев Мити по Восточному департаменту. И потому, верно, знал, что Ксения была его невестой. - Трагическая гибель Дмитрия Васильевича – это не только ваша личная беда, но, не побоюсь этого слова, потеря для всего нашего Отечества! Блестящий был человек, и сколь многого мог бы еще достичь… Выслушивая эти излияния, Ксения думала лишь об одном: зачем все это? Зачем этот посторонний и незнакомый человек вдруг явился перед ней именно теперь, когда боль начала немного стихать, чтобы вновь разбередить ей душу воспоминаниями и мыслями о том, что могло бы произойти, но уже никогда не случится? - Благодарю вас, Иван Петрович, за добрые слова, - проговорила она, когда поток красноречия Болотова, наконец, остановился, натолкнувшись на стену ее невольного отчуждения, всякий раз возникавшего в ответ на подобные разговоры, словно незримая защита. – Но, полагаю, что нынче все здесь собрались по иному поводу. И нет нужды акцентировать внимание на моей скромной персоне. - Что ж, как скажете, княжна, как скажете… - должно быть, подобное поведение показалось резко замолкнувшему после ее слов собеседнику странным, но княжне было все равно. Больше всего ей нынче хотелось избавиться от его общества. И кто-то на небесах, верно, все-таки услышал ее молчаливую мольбу.
Игорь Комаровский: Комаровский появился в доме Демидовых, когда собрались уже почти все остальные гости, поэтому прибытие Ларионовых пропустил. Но, войдя в зал, все равно первым делом увидел сестру в обществе княгини Нины Николаевны. Если бы Анастасия Владиславовна узнала о разговоре, состоявшемся накануне между мадам Ларионовой и ее золовкой, верно, была бы крайне удивлена. Мадемуазель Александру до сегодняшнего дня она видела всего несколько раз в жизни, да и то – еще до выхода той из Смольного института. Поэтому, хотя по поведению княгини можно было легко догадаться, что ее мысли занимает нечто большее, чем просто продолжение светского знакомства, госпожа Демидова не придавала этому значения, так как в отличие от Нины Николаевны пока не строила в отношении Сережи и княжны Ларионовой далеко идущих матримониальных планов. - Ты даже на именины племянника умудрился опоздать! – не скрывая наигранного возмущения, обратилась она к Жоржу, когда тот подошел поздороваться, а заодно – засвидетельствовать почтение княгине Ларионовой, - Вы знакомы? Мой брат, Жорж… - Да, Настенька, не так давно я уже имел удовольствие познакомиться с Ниной Николаевной, но рад видеть вас снова, мадам. Вы здесь сегодня вместе с дочерью? – ответ был ясен заранее, больше всего Комаровского в эту минуту забавлял взгляд княгини, в котором отчетливо читалось: «И вы не сказали мне, что приходитесь братом Демидовой?!» Обменявшись с дамами поклонами и любезностями, Комаровский отпросился у них под видом желания поскорее найти и поздравить именинника. Но, прогуливаясь по залу, в первую очередь высматривал гостью, которую пригласили по его просьбе. Найти ее не составило труда. Почему-то Игорю Владиславовичу так и казалось, что княжна Ксения выберет для себя один из укромных уголков, и станет следить оттуда за праздничной суетой. Правда, была она сейчас вовсе не одна, а в компании молодого господина. Комаровский не сразу, но признал в нем Ивана Петровича Болотова, который являлся нынче начальником его племянника, а когда-то состоял пациентом его коллеги, у которого лечился от весьма дурной болезни. Впрочем, Жоржу он был неприятен не столько этим, сколько своей каждому в Петербурге известной бестактностью. Вот и сейчас, едва взглянув на Ксению Константиновну, Жорж почти сомневался, что ей досаждают разговорами, которые могут быть неприятны или даже – неприличны. - Ксения Константиновна, какая приятная встреча! – лишь едва удостоив кивком Болотова, Комаровский склонился над протянутой ему рукой и кроме поцелуя, наградил ее легким пожатием, в знак понимания ее мучений, - Я только что видел вашу золовку и решил непременно отыскать вас. - Мы с княжной предавались воспоминанием былой поры и … . - Всегда считал, что воспоминания хороши лишь в ограниченных дозах и даже вредны для здоровья, если жить только прошлым. Нужно помнить о сегодняшнем времени и не забывать уделять ему должное внимание, а то и оно может кануть в прошлое – в разряд воспоминаний, - проговорив все это, он отвернулся от мужчины и обратился к молодой женщине с предложением: - Вы уже успели осмотреть дом, княжна? У моего зятя есть комната редкостей и готов поспорить, что вы еще ее не видели! – заметив удивление в глазах княжны, он поспешил пояснить теперь и ей, кем приходится хозяевам этого дома. После чего, без лишних пояснений покинув общество Болотова, они вместе отправились на обещанную экскурсию. - Надеюсь, этот господин успел не слишком вам досадить? Пренеприятный тип, но начальник моего племянника и потому – желанный гость для его матушки, - едва заметная усмешка коснулась губ Комаровского, но он решил не позволять себе в присутствии дамы дурного настроения и тут же исправился, указывая на картину в одном из залов. На фоне роскошного ложа в лучах золотого сияния нежилась полуобнаженная красавица: - Знаете, за что я особенно люблю миф о Данае? Ни за что не угадаете! Мне нравится идея древних греков о том, что невозможно обмануть судьбу как не старайся!* Уверен, что все совершаемое человеком делается единственно, чтобы исполнить ему предначертанное. Я знаю, что говорю, ведь сам уже не однажды испытал это. А как считаете вы? Стоит ли покоряться судьбе или, быть может, все же стоит попытаться ее изменить? * Отцу Данаи, царю Акрисию, была предсказана оракулом смерть от руки собственного внука, который займет после этого его престол. Чтобы избежать рождения опасного для себя ребенка, царь запер дочь в подземелье, но просчитался - влюбленный в Данаю Зевс проник и туда. От союза Данаи и Зевса родился герой Персей, который позже случайным образом убил собственного деда. Таким образом, круг судьбы замкнулся, как не старался Акрисий его разорвать.
Ксения Ларионова: Появление Игоря Владиславовича действительно выглядело избавлением, причем, кажется, для обоих собеседников. Одернутый княжной, Болотов никак не мог придумать, о чем еще поговорить с этой странной особой, а она сама мечтала лишь об одном: скорее покинуть его общество под каким-нибудь благовидным предлогом. Последний вскоре и появился стараниями господина Комаровского, хотя то, что он предложил осмотреть комнату древностей лишь ей, определенно не подразумевая, что Иван Петрович присоединится к их компании, было слишком демонстративным проявлением пренебрежения к персоне последнего. Да к тому же, немного двусмысленным в плане репутации самой Ксении Константиновны. Впрочем, в ее возрасте подобное отступление от строгих правил приличий, принятых для незамужних девиц, уже не кажется таким уж страшным прегрешением против морали… - Понимаю, - усмехнулась Ксения, ощутив в словах Комаровского не слишком тщательно скрываемую иронию в адрес сестры. – Увы, светские обязанности не всегда совпадают с нашими душевными устремлениями, – добавила она, желая подчеркнуть, что ничуть не относит сестру Игоря Владиславовича к породе людей, ищущих в общении с другими лишь выгоды для себя. – Не хочу сказать, что Иван Петрович показался мне неприятным, но, признаюсь откровенно, доктор, вы пришли… очень вовремя. Взглянув в глаза Игорю Владиславовичу, который, тем временем, уже привел ее в одну из удаленных комнат особняка, более напоминавшую обилием развешенных на стенах картин художественную галерею, она прочла в них понимание, радуясь редкой возможности ничего не объяснять подробно и быть при этом правильно понятой. Редкой – даже в общении с родными и близкими княжны, среди которых таким качеством прежде обладал, пожалуй, всего лишь один человек… - А разве не пытаетесь вы изменить участь своих пациентов, когда беретесь их оперировать? – удивилась Ксения и вновь повернулась к Комаровскому, отвлекаясь от созерцания картины, которую он ей показывал. – Что же касается моего мнения, то прежде я не была фаталисткой, однако ряд событий, произошедших в моей жизни, убедил меня, что судьбу не превозмочь. А можно узнать, какие именно причины подтолкнули к этому выводу вас?.. Впрочем, если это что-то личное, простите за любопытство и можете не отвечать.
Игорь Комаровский: - Изменить их участь? Нет, что вы, так я не думаю никогда. То, что я делаю – лишь следующий ход судьбы. Я могу приложить все старания, чтобы мой пациент поправился. Но свершится ли это или нет – не всегда зависит лишь от моего желания. И плох тот врач, который возомнит себя всемогущим вершителем судьбы. Мы лишь ее верные слуги. Невозможно было понять, совершенно серьезно сейчас говорит Жорж или шутит. Выражение его глаз казалось серьезным, зато на губах играла несколько легкомысленная усмешка. Как врач, он должен был быть совершенным скептиком и относиться с доверием к фактам. Весь фатализм нужно оставлять за границами такой профессии, оставлять его людям совершенно иного склада ума и характера. - Возможно, в моей жизни было тоже нечто такое, что никаким иным словом, кроме как «фатум» и не назовешь, - он помолчал, вглядываясь в княжну, словно оценивая – насколько можно быть с ней откровенным. А главное – насколько нужно быть с ней откровенным, - Никто в семье так об этом и не узнал и, возможно, лишь отец догадывается. Но он до сих пор ни разу не заговорил со мной об этом событии. Подойдя к нише у окна, где стоял маленький диван и столик, Комаровский предложил даме присесть, а сам расположился в кресле напротив, принимая удобную позу. Рядом с княжной он чувствовал себя так же спокойно, как с собственной сестрой. Потому, хоть и осознавал, что их уединение может быть воспринято более чем пикантным образом, не сомневался, что самой Ксении Константиновне это так же все равно, как и ему. Да и вообще, чем больше он узнавал ее, тем лучше понимал, почему Софи так часто называет княжну Ларионову самым лучшим своим другом – ей просто невозможно было не доверять. И если даже были у нее какие-то собственные секреты, то и чужие она могла нести в себе столь же спокойно и надежно. - Представьте себе амбициозного юношу, который грезит изменить мир всеми возможными способами. Он хочет стать выдающимся медиком. Одновременно, он ищет чего-то более героического, более…. авантюрного и такого, что в одночасье изменит все и сделает его известным. Он еще слишком молод, чтобы трезво мыслить, а старшие товарищи, с которых он берет пример, слишком увлечены своей идеей, каждый на свой манер, полностью окутывая этим опийным дымом и его. Поэтому он готов слепо за ними следовать. К тому же, наш герой слишком верный друг и не посмел бы отречься от дружеских чувств. Но вот счастливая звезда или рука судьбы однажды преподносит ему письмо от известного в Париже и на весь мир профессора медицины, который зовет молодого и талантливого студента на некоторое время стать его учеником. Уж не знаю, чем именно я его привлек. Но так вышло, что за пару месяцев до восстания на Сенатской площади я уехал из Петербурга. А ведь мог оказаться там, среди тех несчастных... Отчего же вы смотрите на меня удивленно? Я поразил вас своим признанием или тем, что был вольнодумцем? Между прочим, вольнодумец я и теперь. В некотором смысле этого слова.
Ксения Ларионова: Рассказ Комаровского, и верно, немало удивлял. Прежде всего, конечно, из-за того, что было довольно сложно разглядеть в сидящем напротив невозмутимом и ироничном мужчине пылкого юнца, увлеченного опасными идеями, о котором он говорил. Но кроме этого, дело было еще и в том, что Ксения Константиновна выросла в семье, где детям буквально сызмальства прививалась любовь и бесспорное уважение к Государю, кто бы им в данный момент не являлся. А как же иначе, если с незапамятных времен почти все мужчины их рода шли по военной стезе? Потому было весьма непривычно видеть перед собой человека, который, возможно, в этом смысле имеет совсем иные взгляды на жизнь. Прежде, во время своих долгих разговоров, они ни разу не касались этой темы – не было повода. И теперь Ксения чувствовала себя сбитой с толку: в ее обычном представлении, участники бунта на Сенатской были преступниками против Государя. И априори не могли иметь никаких благих целей, кроме разрушения привычных и порядков жизни, не настолько плохих, чтобы ради них убивать и повергать все вокруг в хаос. О том, что именно этого желали бунтовщики, Ксении не раз говорили и братья, и отец и, конечно, Митя. И у нее не было причин сомневаться в правдивости их слов, особенно если учесть, что сама она в политике и всем, что с этим связано, ровным счетом ничего не понимала. - Какое счастье, что вам случилось тогда уехать! – воскликнула она, невольно вложив в эти слова больше страсти, чем требовали светские приличия. – Я не берусь осуждать ваших взглядов, вольнодумных или, напротив, ортодоксальных. Но я верю, что изменить мир к лучшему можно и без всяческих потрясений, одним лишь тем, что хорошо делаешь то, к чему предназначен в жизни. Комаровский, который до сих пор слушал ее с легкой улыбкой, в которой, быть может, скрывалось и легкое снисхождение, с каким мужчины обычно воспринимают женские рассуждения на серьезные темы, приподнял брови и спросил, что она имеет в виду. - Вот, к примеру, вы – врач. Очень хороший и талантливый. Только вообразите, сколько пользы вы можете принести людям, избавляя их от болезней. А ведь от этого и весь мир непременно станет чуточку лучше, не правда ли? – пояснила она свою мысль. – Зато представьте, что случилось, если бы вы не уехали, а оказались вместе с вашими тогдашними знакомыми… Кому от этого стало бы лучше? Вопрос этот, впрочем, был риторическим и не требовал от Комаровского непременного ответа. Ксении, к тому же, показалось, что доктор польщен столь открытым признанием его заслуг, хотя и смущен немного. Поэтому, чтобы развеять повисшую в разговоре неловкость, Ксения Константиновна улыбнулась и проговорила: - Что же, откровенность за откровенность. Раз вы открыли мне свою тайну, я поведаю в ответ собственную. Может статься, она вас тоже немало обескуражит – в приложении к тому, что вы обо мне знаете. Поверите ли, дорогой доктор, однажды я едва не сбежала из дому вместе с одним человеком, который совершенно этого не стоил. Тогда это казалось трагедией, сейчас же – скорее, дурным водевилем… Отчего же вы удивлены? Видите, иногда я тоже способна проявлять вольнодумие!
Игорь Комаровский: - Удивлен? Может, но и безмерно рад, Ксения Константиновна! Рад, что побег ваш не состоялся, иначе мы никогда не познакомились. Что же, давайте я покажу вам редкости моего родственника, пока сюда не добрались прочие гости. Да и, наверное, уж скоро к столу позовут, а я еще и племянника не видел. В кабинет, а точнее – огромную залу, войти могли все желающие, но вот в самой комнате, дабы не искушать иных посетителей, дежурили обязательные лакеи, могущие быть и проводниками в случае необходимости. Но Комаровский был здесь как дома и запросто рассказывал о том или ином предмете, вызывающем интерес княжны. Они рассматривали миниатюры слоновой кости, редкие монеты других государств и странные жемчужины, которые своими очертаниями могли напоминать то человеческое лицо, то животное. От витрины с вещами, привезенными из Персии, женщина поспешно отвернулась, и Жорж подумал, что чрезмерно злоупотребил ее вниманием, потому пора бы уже вернуться к остальным гостям. В бальной зале они первым делом отыскали брата княжны, после чего Комаровский откланялся в поисках Сережи. За обедом же случай вновь свел его с Ксенией Константиновной, они сидели недалеко друг от друга, но разговор за столом был уже общий, малозначительный, хотя вскоре, как и водится на больших приемах, вырулил все же на более интересную и серьезную тему. - Её Императорское высочество Елена Павловна недавно удостоила личными визитами несколько богоугодных заведений, призванных заботиться о сиротах и инвалидах, и нашла их устроенными безобразным образом, - поведала одна из дам, еще одна соседка Комаровского. – А в Москве и вовсе отставили от места начальника одного из сиротских приютов. Графиня Л*, приближенная к Елене Павловне, тотчас подтвердила этот слух, и тема оказалась немедленно подхвачена остальными собравшимися, каждый из которых спешил одобрить деятельность Великой княжны. Комаровский к общему восторгу присоединиться не спешил, с сарказмом размышляя о том, насколько хватило бы энтузиазма у всех этих господ не на словах, а на деле. Кто из них в реальности решился бы прийти в больницу или приют, чтобы помочь – даже не деньгами, хотя бы участием? А ведь участие, личное общение и поддержка для больного или отчаявшегося порой бывают важнее лекарства! Впрочем, следовало признать, и сам Комаровский в этом смысле не мог называться совершенным альтруистом. Когда, внезапно овдовев, его младшая сестра в память о покойном супруге надумала заниматься богоугодными делами, он не возражал, но лишь до того момента, пока она не надумала посещать с шефскими визитами ночлежные дома у Сенного рынка. Понимая, насколько это может быть опасно, он как мог, уговаривал упрямицу. Но в своем желании быть полезной – но более всего, избыть тяжелыми трудами свою потерю, та не желала слушать ничьих советов, и Жорж в конце концов смирился. А восемь месяцев спустя, простудившись, но до последнего скрывая от родни свою болезнь, она умерла от крупозной пневмонии…
Ксения Ларионова: Спокойствие, с каким Комаровский воспринял ее признание в проступке, весьма неблаговидном с общепринятой точки зрения в их кругу, в ком угодно показалось бы Ксении Константиновне странным – или напускным. Однако даже за столь непродолжительное время, в течение которого длилось их с Игорем Владиславовичем знакомство, она уже успела понять, что притворяться, изображать чувства, которых на самом деле не испытывает, этот человек, кажется, не способен физически. То же и теперь. Поспешность, с которой доктор закончил их внезапно откровенный разговор, предложив продолжить осмотр выставленных хозяином на всеобщее обозрение экспонатов коллекции, была воспринята княжной как нежелание продолжать его дальше. Что было тому причиной – деликатность с его стороны или же откровенная скука, она уточнить, разумеется, не посмела. Увы, старинные вещицы никогда не были предметом особого интереса княжны, но это было все равно лучше, чем бессмысленно сидеть в углу бальной залы, подвергаясь к тому же ежеминутной опасности быть атакованной каким-нибудь бестактным идиотом, вроде того же Болотова. Потому она безропотно пошла следом, послушно разглядывая предметы, на которые указывал спутник, изредка задавая уточняющие вопросы, и стараясь при этом, чтобы они не прозвучали совсем невпопад. Однако даже здесь на какой-то миг прошлое вновь настигло ее – в тот момент, когда ничего не подозревающий Комаровский подвел ее к витрине с затейливыми старинными персидскими женскими украшениями, верно, полагая, что как даму ее это особенно заинтересует. Ксения и сама не ожидала, что это невинное упоминание о Персии вновь заставит ее сердце болезненно сжаться, потому не смогла скрыть этого достаточно надежно, чтобы Игорь Владиславович ничего не заметил. Или же он просто был слишком внимателен. Так или иначе, сразу после этого, по его же предложению, они, наконец, сообща решили, что пора вернуться к гостям. - Ксеня, а мы уж решили, что ты тайком сбежала обратно в Ларионовку! – усмехнулся князь Ларионов, когда Комаровский вернул ему младшую сестру, проводив ее, как и подобает галантному кавалеру, к родным, а сам удалившись поздравлять именинника. – Где Игорю Владиславовичу удалось тебя отыскать? - Антон, не говори ерунды! – довольно резко одернула его стоявшая рядом Нина, с тревогой вглядываясь в лицо золовки, которая отреагировала на братскую шпильку лишь слабой улыбкой. – Ксеничка, что случилось? Тебя кто-то расстроил? Доктор сказал тебе что-то неприятное? - Нет-нет, что ты! – поспешно возразила она. – Должно быть, я действительно отвыкла бывать среди большого количества людей и потому чувствую себя немного скованно… А доктор – он, напротив, стремился меня развлечь. Показал коллекцию древностей господина Демидова… - Что показал, прости? – теперь уж пришел черед княгини удивляться, и Ксене пришлось пояснять, что она имела в виду. После этого поведение доктора стало казаться Нине Николаевне еще более странным: надо же было такое придумать! Демонстрировать барышне какой-то старинный хлам, вместо того, чтобы, скажем, развлечь ее приятной ненавязчивой беседой! Впрочем, Ксеня и сама полна странностей, возможно, именно это ей, в конце концов, и нравится… К моменту, когда гостей пригласили за стол, ровное расположение духа уже вполне вернулось к княжне. В общей беседе она, по обыкновению, участвовала весьма умеренно, в основном прислушивалась к тому, что обсуждают остальные. Большая часть предметов разговора ее не затрагивал. Прожив довольно долго вне пределов этого довольно тесного и замкнутого на самом себе мира, в большинстве случаев Ксеня просто не знала людей и не видела событий, о которых шла речь. Но одна тема все-таки показалась ей интересной. - Скажите, сударыня, а в чем конкретно заключается помощь богоугодным заведениям? – поинтересовалась она, откладывая в сторону столовый прибор и обращаясь к графине Л*, с четверть часа цветисто вещавшей о заслугах Великой княжны. - Ах, ну как же, это ведь очевидно, дорогая: устройство благотворительных балов, где собираются пожертвования, иные дела… Например, прошлой зимой мы со знакомыми дамами в течение нескольких месяцев вязали теплые вещи, чтобы после передать их в приюты для бедных сироток… - Понимаю, – кивнула княжна, – все это, несомненно, заслуживает уважения. Но я спрашивала о непосредственном участии в жизни больных и обездоленных. - Что вы имеете в виду, cherie? - Например, личный – собственноручный уход за больными и страждущими непосредственно на месте: в больнице, в приюте для инвалидов… Вы слышали про госпожу Тучкову? Я говорю именно об этой степени участия. Разумеется, не каждая из нас может стать такой подвижницей, но по мере сил своих… Игорь Владиславович, скажите, как бы вы отнеслись к идее такой помощи, например, в условиях вашей клиники? – спросила она, обращаясь к Комаровскому, на которого тотчас же устремились взоры всех, кто присутствовал за столом.
Игорь Комаровский: Ксения Константиновна столь смело озвучила его недавние мысли, что прежде чем ответить ей, а заодно и всей собравшейся компании, Жорж взглянул на княжну, едва скрывая удивление. Хотя, наверное, стоило бы уже и перестать удивляться поступкам и идеям этой девицы, столь непохожей на других ее товарок. Тем более после сегодняшнего весьма смелого признания о попытке побега из дому. И все же, столь явной перекличке их мыслей все равно нельзя было не поразиться. - Поверите ли, но такая практика уже давно существует! Вдовий дом императрицы Марии Федоровны более двадцати лет посвятил богоугодной деятельности. «Сердобольные вдовы» каждый день дежурят в Мариинской больнице, помогают врачам и ходят за больными. Иные работают и в других богадельнях, а кроме них многие женщины – вдовицы, которым себя некому посвятить. Я полагаю, для такого дела нужно обладать невероятной душевной стойкостью. Ведь даже нам, врачам, подчас бывает тяжело смотреть на чужие страдания. Но, как писала Мария Федоровна: «Всегда женщина к обхождению с больными попечительнее и нежнее». - Но вы так и не ответили прямо на вопрос княжны, Игорь Владиславович, - улыбнулась графиня Л*, - в вашей клинике им место есть? - Отчего бы и нет? У нас есть две старушки-вдовы, которые приходят почитать Евангелие больным, - пожав плечами, Комаровский постарался показать, что развивать эту тему более не намерен. Потому графине вновь далее пришлось самостоятельно продолжать рассуждения на эту тему, указывая княжне Ларионовой, что в благотворительности каждому отведено собственное место. Потому малоимущие особы, которым оказана милость быть принятыми в Мариинском Вдовьем доме, должны, и впрямь, вернуть долг обществу своими благими поступками. Что же касается дам из высшего общества – имеющих и другие обширные возможности помочь несчастным, то им снисходить до этого уровня не имеет смысла. На что тотчас же довольно резко возразила Аделаида Сергеевна Басманова, также присутствующая среди гостей, после чего между ними с графиней завязался нешуточный спор, грозивший обернуться скандалом. Предотвратить ссору, к счастью, помог десерт и именинный пирог, явление которого напрочь отвлекло всеобщее внимание от насущных проблем современного общества и вновь вернуло течение вечера в беззаботное и праздничное русло. Виновнику торжества со всех сторон стали предлагать поскорее задуть свечи, и Сережа, пунцовый, как вареный рак, ибо считал себя уже слишком взрослым, чтобы следовать этому глупому ребяческому ритуалу, все-таки был вынужден исполнить его под всеобщие добрые пожелания. Через несколько минут после того, как закончился обед, гости вновь разошлись по дому: часть из них направились в комнаты, где были расставлены столы для триктрака и бриджа, другие же сразу проследовали в бальную залу, где, судя по звукам, заканчивали свои последние приготовления музыканты. - Мне уже известны ваши литературные предпочтения, а также то, как вы умеете музицировать. Остается изучить лишь ваши способности к танцевальной науке, – с улыбкой заметил Комаровский, вновь отыскав княжну, которая на сей раз была вместе с племянницей и что-то ей объясняла, - Вы ведь не откажете мне в этой возможности, Ксения Константиновна?.. О нет, уверений в том, что не умеете танцевать, я не приму! Потому, как и сам далеко не лучший танцор на свете! http://www.spbvedomosti.ru/article.htm?id=10308749@SV_Articles - о Сердобольных вдовах как ссылка не вставляется
Ксения Ларионова: Обращаясь к графине, Ксения, следует признать откровенно, действовала не без определенного умысла. Однако она и представить не могла, что все закончится столь бурной дискуссией, едва не обернувшейся настоящим скандалом, которого вряд ли заслуживали в своем доме приятные люди Демидовы. Потому, выступив невольным зачинщиком, далее княжна преимущественно молчала и слушала то, что на повышенных тонах обсуждают между собой ее соседи и соседки за столом, чувствуя себя ничуть не лучше притихших Сережи и Сашеньки. В силу возраста и недостаточного опыта те, верно, все еще слабо представляли, как старшим удается говорить друг другу в лицо столько неприятных вещей, сохраняя при этом на губах безупречные светские улыбки. Ксения же по привычке во всем винила себя: и что же это за проклятие такое – вечно всем все портить! А ведь изначально она всего лишь хотела осторожно выяснить отношение доктора Комаровского к одному давно интересующему ее вопросу, способ решения которого, как показалось, мог быть найден таким образом быстрее, нежели просто спросить напрямую. Ведь отказать лично, глядя ей в глаза, Игорю Владиславовичу, наверное, было бы сложнее… Во всяком случае, так Ксении почему-то хотелось бы думать. Суть же вопроса была в том, что вот уже несколько лет, с тех пор, как в момент наивысшего отчаяния после потери Мити, кто-то из родных поведал ей о семейной драме Маргариты Тучковой, Ксения стала всерьез планировать посвятить свою жизнь помощи другим людям. Хотя, до мысли принять с этой целью монашеский постриг все-таки и не дошла. Но в Ларионовке, где они с матушкой и прежде всегда помогали нуждающимся, а порой даже лечили своих заболевших крестьян, поле для подобной деятельности все же было узковато. Зато в Петербурге, особенно после того, как вновь повстречалась с Игорем Владиславовичем, княжна вновь вспомнила о той давней мечте, и решила, что пришло время попробовать ее исполнить по-настоящему. Однако, как и всегда, выбрала не самый удачный момент, чтобы выяснить для этого возможности. Потому что ответ Комаровского показался ей слишком туманным, чтобы понять, что он на самом деле думает, а из-за ее нелепой попытки узнать это, все вокруг чуть всерьез между собой не перессорились… После того, как злосчастный обед все-таки закончился миром – благодаря титаническим дипломатическим усилиям хозяйки дома и искусству ее кондитера, гости разбрелись по комнатам, дожидаясь момента, когда распорядитель пригласит всех в залу, готовиться к полонезу. Им, по традиции, открывался бал. Ничего, кроме него Ксения нынче танцевать не собиралась – слишком давно не практиковалась, и побаивалась показаться неуклюжей. В этом с нею была в корне не согласна племянница, чей агенд был полностью заполнен еще до обеда – в отличие от тётушкиного. Пытаясь разубедить ее, Сашенька горячо утверждала, что разучиться танцевать так же сложно, как перестать уметь плавать, если однажды смог постичь эту нехитрую науку. Ксения улыбалась и отнекивалась, прежде иронически отметив, что Александрин, в своей жизни имевшей возможность плавать разве что в собственной ванне, это должно быть особенно очевидно. Подслушал ли Комаровский невольно их разговор, или это просто так совпало, княжна так и не поняла до конца. Однако подошел он к ним вновь именно с приглашением на танец, причем, партнершей желал видеть старшую из собравшихся вместе княжон Ларионовых. - А я вовсе не собиралась вас в этом уверять, Игорь Владиславович. Милая Сашенька только что доказывала мне, что разучиться танцевать невозможно, - рассмеялась Ксения Константиновна и хитро покосилась на племянницу. – Да и как бы я смогла отказать, если вы сумели сформулировать приглашение так искусно, что и «да», и «нет» из моих уст будут звучать для вас одинаково выгодным образом? Какой же танец вы желаете, доктор? Жеманиться мне «не к лицу и не по летам», поэтому честно сообщаю, что свободны все, кроме «польского», принадлежащего, разумеется, брату.
полная версия страницы