Форум » Воспоминания » Amo, amatis. Начало » Ответить
Amo, amatis. Начало
Дмитрий Арсеньев: Весна-осень 1824 года Тейран, Персия ________________________________ (лат) "Я люблю, ты любишь"
Ответов - 63, стр:
1 2 3 4 All
Дмитрий Арсеньев: - … И это же неправильно так долго жить одному! – спор в гулком зале шахского дворца в Тейране шел уже добрые часа два. Сын правителя Персии и русский дипломат сидели на низких диванах и отдыхали после трапезы. Удивительно, что именно Арсеньев из всех сотрудников русской миссии в Тейране пришелся по душе наследнику персидского престола, Мохаммаду Ага, но это было именно так. Молодые люди, почти ровесники, проводили немало времени вместе, рассуждая о мировой истории, религии, политике, искусстве… иногда затрагивались и личные темы. Недоумение Мохаммада по поводу аскетичного образа жизни его русского друга часто находило выход в их спорах, но сегодня перс был как-то по-особенному непреклонен. - Я знаю, почему ты не хочешь взять жену, но наложница-то тебе чем помешает? Милая, тихая, в мужские дела не лезет, а надо расслабиться – всегда рядом. Я не понимаю причин твоей сдержанности. Легкодоступные женщины – тоже выход, но это как пить соленую воду, стремясь избавиться от жажды! Удовольствия и должного облегчения все равно не получишь! Его собеседник улыбался и молчал. Он уже давно привел все свои доводы, и объяснять Мохаммаду по тридцатому разу, что значит невоздержанность и потакание своим прихотям и почему стоит управлять своими желаниями, а не позволять желаниям управлять собой, не хотел. - Ну все! – выдохнул принц Персии и поставил кубок на низкий стол. – Иди за мной, упрямый урус. Арсеньев пожал плечами, но подчинился. Они прошли по двум коридорам, и по направлению их движения Митя определил, что путь их лежит на женскую половину, туда, где находится гарем. - Мохаммад Ага, ну ты же знаешь, я не возьму твою женщину. Мне совесть и наша дружба не позволят сделать этого. Я ценю твою заботу, но с этой проблемой я успешно справляюсь сам. - Помолчи, упрямец. Кто тебе сказал, что я опять буду предлагать тебе своих женщин, как делал это уже много и много раз? Нет! На этот раз ты уйдешь из дворца со своей женщиной! Со своей! А иначе – не выйдешь отсюда вовсе. Стража! Вы не выпустите этого человека без сопровождающей его наложницы! – безмолвные воины кивнули и закрыли за спинами вошедших в ворота парадиза. По-другому это место прекрасных женщин, красивых птиц и редких растений назвать было и нельзя. Когда-то, в первый раз попав на территорию гарема, открытого для гостей шаха и его сына, Митя сначала не знал, куда девать глаза и потому смотрел прямо перед собой. Женщины, которых он там увидел, развлекавшие сидящих и полулежащих мужчин, были одеты столь откровенно, что Арсеньев, которому на тот момент не исполнилось и двадцати , еле-еле сдерживался, с головы до ног покрывшись румянцем. Он не был уж совсем невинен, но все его любовные опыты до того происходили при неверном свете свечи, и то, что он знал на ощупь, оказалось совсем иным в свете тысячи светильников. А уж танец, когда пчела, якобы, залетает под детали одежды танцовщицы, а та срывает их с себя, желая избавиться от зловредного насекомого… Домой в тот день Митя вернулся весь в поту и некомфортных ощущениях. К счастью, прошло достаточно времени, и теперь Арсеньев входил на территорию гарема уже без былого трепета. Однако уверенно идущий вперед Мохаммад уже принял решение и теперь от него не отступится. Митя обреченно вздохнул и поспешил нагнать своего могущественного друга. Наконец, они зашли в какой-то небольшой зал, где их встретил евнух. Мохаммад что-то шепнул ему, и управляющий малого гарема, принадлежавшего сыну шаха, скрылся за резной дверью. А сам принц наконец-то пояснил: - Сейчас сюда приведут девушек. Все они – одни из лучших нетронутых цветков моего гарема. Ты выберешь одну из них. Это будет мой тебе подарок. И только попробуй его не принять! Останешься здесь. А кроме меня и шаха долгое время здесь могут находиться только евнухи. Так что выбирай, и я надеюсь, что твой выбор будет мудрым, мой упрямый друг.
Мириам: ...Хуррем была не единственной, на кого указал главный евнух. Вместе с ней он отобрал еще двух девушек, Джуману и Захрах. Обе они, в отличие от самой Хуррем, уже прижившейся за этот год в гареме, были совсем новенькими, недавними "выпускницами" школы, обе младше ее. Захрах, наверное, года на два, а Джумана - совсем дитя, Хуррем показалось, что ей не больше десяти лет. Однако это нисколько не удивило девушку. В конце-концов, разве не ради этого они все здесь находятся, не ради того, чтобы быть избранными своим повелителем? И это настоящая честь, что именно их выбрали для него сегодня. Это подтверждало и мгновенно изменившееся отношение со стороны товарок. Многие из них смотрели на Хуррем и остальных девочек с нескрываемой завистью, понимая, что, при удачном стечении обстоятельств, одна из них уже завтра существенно возвысится в своем положении над всеми остальными обитательницами малого гарема, которые еще не выбирались принцем Мохаммадом. А таких было абсолютное большинство, вопреки устоявшемуся мнению. И, если в течении девяти лет наложнице ни разу не удавалось быть избранной, ее отпускали из гарема. Вернее, господин находил ей мужа и давал приданое. Но такой исход для настоящей одалиски, привыкшей к роскоши и безделью гарема, часто становился худшей из ссылок... Всех трех девочек проворные служанки отвели в особые покои, где рабыни сперва искупали их, потом умастили с ног до головы различными маслами и благовониями. Потом внесли богатые одежды, которые даже им, обитавшим в неге и достатке, показались совершенно роскошными, и облачили в них. После чего в комнату вновь вошел главный евнух и жестом приказал следовать за ним. Путь Джуманы, Захрах и Хуррем, немного ошарашенных происходящими с ними событиями, поэтому молчаливых, проходил через величественные залы шахского дворца. Хуррем никогда здесь прежде не бывала, несмотря на то, что они все еще были на женской его половине, поэтому шла, буквально разинув рот от восхищения. Наконец, вся процессия оказалась перед створчатыми дверьми, перед которыми стояли грозного вида стражники, скрестившие свои кривые сабли, преграждая путь нежеланному вторжению. Впрочем, стоило главному евнуху подать знак, оружие было убрано, а двери распахнулись, и он вместе с наложницами прошел в зал.
Дмитрий Арсеньев: Прошло некоторое время, прежде чем евнух вернулся в зал с тремя наложницами. Этого времени вполне хватило Арсеньеву, чтобы примириться с тем, что с этого дня в его холостяцком домишке будет жить девушка. Что повлечет за собой серьезные траты: бывшей обитательнице гарема принца необходима будет служанка, особая пища, какие-то восточные благовония и масла, одежда, но, в конце-концов, на что еще Мите было тратить деньги? О том, для чего именно Мохаммад дарит ему женщину, Арсеньев задумался лишь в самом конце, отчего его лицо приобрело особое, вдохновенное выражение... Которое мгновенно сменилось почти испугом, стоило присмотреться к вошедшим девушкам. «Девушкам»?! Да это же девочки! Совсем дети! О чем они думают? Господи, спаси! Евнух назвал каждую по имени и заставил наложниц выстроиться в линию перед принцем и его гостем. - Мохаммад Ага, - справившись с лицом, Арсеньев наклонился к уху принца и зашептал, - Они слишком юны, чтобы становиться наложницами… Мое воспитание не позволит мне… - Угомонись, Димитри, - довольно громко, наложницы могли услышать, прервал его перс. – Согласен, эти бутоны распустились еще не до конца, но в этом-то их прелесть. Ты сам вырастишь из нее то, что больше тебе по сердцу. Лучше посмотри на них повнимательнее и выбери. Или мне приказать им снять верхние покрывала и станцевать тебе что-нибудь? - Нет-нет, Мохаммад, - поспешно остановил деятельного принца Арсеньев. – Я выбрал, с твоего позволения. Ту, которую назвали Хуррем, на нее пал мой выбор. Принц удовлетворенно кивнул и приказал евнуху подготовить девушку к выходу на улицы Тейрана. Он также разрешил ей забрать из гарема одну полюбившуюся вещь, ну и одежду на первое время жизни у Арсеньева. И добавил, чтобы евнух не забыл разъяснить Хуррем, что сейчас произошло. Когда девушек увели, мужчины расположились на низком диване в широкой нише, выходящей большим окном во внутренний двор, а их разговор вернулся к обсуждению путей разрешения споров Российской империи и Персии о землях.
Мириам: Хуррем было очень страшно, но она легче дала бы отрубить себе руку, чем позволила бы страху отразиться в ее глазах, а не то, чтобы рассказать о нем кому-то постороннему. Тем более, что рассказывать было некому. Подруг в мире, где девушка обитала, не существовало. В этом она лишний раз убедилась, слыша насмешливые реплики, раздающиеся в спину, когда главный евнух провожал ее до выхода из дворца. Хуррем шла, гордо подняв голову, на ее лице, впрочем, абсолютно закрытом плотной тканью, оставляющей лишь прорези для глаз, отражалось безучастие и презрение ко всем этим злобным насмешкам... Когда в гарем донеслись слухи, что принц Мохаммад выбрал Хуррем вовсе не для себя, а подарил ее какому-то своему другу, местные сплетницы торжествовали. Принц отсылает ее от себя...неужели она так не понравилась господину, что он отдал ее, не раздумывая... Особенно насмешницы потешались, когда Хуррем, которой позволили взять одну любимую вещь на память, вместо драгоценности (разве, не их женщины любят более всего?), пожелала забрать...книгу, сказки! "Она точно ненормальная!" - постановило местное общественное мнение. Но Хуррем на него было теперь плевать. Нового господина разглядеть девушка смогла более-менее отчетливо приблизительно, спустя пару недель жизни в его доме. До этого Хуррем поняла лишь то, что он очень странный человек. Во-первых, девушка была потрясена жилищем, в котором ей предстояло теперь жить. Вернее, его скромностью. Всего три небольшие комнаты и кухонька. Бедная Хуррем все никак не могла понять, как может быть, что такой важный господин, друг принца Мохаммада, обитает в таком крохотном доме? К тому же сам он - такой большой! Хуррем прежде никогда не видела таких высоких мужчин. И, кажется, он не перс, хоть одет, как все вокруг, а на фарси говорит совершенно чисто... Еще одно удивило Хуррем. В доме господина не было никаких следов присутствия других женщин. Значит, она у него одна? Но, почему? Он, кажется, совсем не юноша? Спросить было не у кого. В доме не было даже прислуги, что совсем уж выбило девушку из колеи. Она родилась в богатой семье, где с самого раннего детства за ней ходили сразу несколько рабынь, а уж о гареме и говорить не стоило. Так или иначе, в первую ночь на новом месте Хуррем пришлось самой заботиться о своем туалете, ибо помощи она так и не дождалась. Так же, как не дождалась и призыва своего господина. После возвращения домой из шахского дворца он молча определил ей одну из комнатушек, где из мебели стоял лишь большой сундук, низкий столик, а на полу расстелен пушистый ковер, на котором разбросано около десятка шелковых подушек разной величины. Коротко велев своей новой наложнице располагаться, господин покинул ее и закрылся в соседней комнате, оставив ее в крайнем недоумении касательно своих дальнейших планов. Хуррем почти до утра пролежала, свившись калачиком на импровизированном ложе, которое соорудила из нескольких подушек, похожая на котенка, которого принесли в новый дом, ожидая, что же будет дальше, поэтому, без сна, но на рассвете дрема сморила девушку. Однако ненадолго, потому что совсем скоро ее разбудил какой-то шорох. Хуррем мгновенно открыла глаза и села.
Дмитрий Арсеньев: Еще сопровождая молчаливую девчушку в свой дом, Арсеньев придумал, где ее разместить. Он решил уступить ей свою спальню, а самому переселиться в кабинет. Там стоял диван, и вполне можно было спать. Зато у девочки будет своя отдельная комната... И только воплощая свой план в жизнь, Митя понял, как разнится то, что видит перед собой эта девочка и что она должна была представлять после жизни в гареме принца. Митя смутился, причем смутился так отчаянно, что не нашел в себе сил поговорить по-человечески с Хуррем, а заперся у себя в кабинете и до утра решал произвольные уравнения, успокаиваясь и стремясь мыслить рационально. Только когда стемнело, он вспомнил, что так и не предложил девочке поесть или умыться, в сотый раз за вечер обругал себя и поспешил принести в комнату Хуррем фруктов, сладостей и воды. Девочка уже спала, как показалось Арсеньеву, и он, как можно тише поставив блюдо и кувшин недалеко от двери, ушел обратно к себе. На утро, Митя, как всегда, увиделся с Джамилей, женщиной, приходившей убирать в его доме и готовить. Она была вдовой лет сорока с двумя детьми и жила в доме своего брата, который также выполнял работы для русского посольства. - Джамиля, простите пожалуйста. Остановитесь на минутку, - женщина, как всегда, едва переступая порог его дома, начинала работать. - Послушайте, вчера я привел в дом девушку, - в глазах Джамили, которые и были только видны под неизменным черным платком, кажется, промелькнул интерес, смешанный с облегченным "ну, наконец-то!". - Она теперь будет жить здесь, в моей спальне. А мое спальное место теперь в кабинете, - торжествующий блеск в глазах тут же потух. - Пожалуйста, позаботьтесь о ней. Она жила в гареме принца и наверняка привыкла к тому, что вокруг нее служанки, - Митя был готов поклясться, что в глазах Джамили застыло изумление. - Может быть, одна из ваших дочерей согласилась бы помочь? Или.. ох, о чем я говорю? Простите, Джамиля. Конечно же, ваши дочери не могут. Это было грубо говорить вам такое. Извините меня. Я хотел сказать, быть может одна из рабынь вашего брата смогла бы приходить сюда и за отдельную плату ухаживать за девочкой? Ее зовут Хуррем, кстати. Но, наверное, мне нужно говорить об этом с вашим братом? Ну, конечно... еще раз простите. В общем, Джамиля, если вам будет не слишком сложно, помогите девочке обустроиться здесь. Вечером я принесу все, что покажется мне необходимым для нее, а недостающее куплю позже. А сейчас ухожу в посольство до вечера. Побудете с девочкой, пока меня нет? Невозмутимая женщина, выслушав весь поток слов Арсеньева, поклонилась, таким образом соглашаясь со всем, что сказал ей странный русский, и вернулась к работе. Митя облегченно выдохнул и как-то слишком поспешно покинул дом. Впереди был сложный день.
Мириам: - Кто ты? - прошептала Хуррем, обращаясь к незнакомке, а это явно была женщина, сидящей в противоположном углу комнаты. - Что тебе здесь нужно? - Меня зовут Джамиля, - ответила она. - Я прислуживаю твоему господину, и сегодня утром он приказал мне побыть с тобой до его возвращения. - А куда он ушел? - спросила девушка и тотчас же осеклась под удивленным взглядом Джамили. Наложнице не подобает спрашивать такие вещи... Однако женщина удивилась совсем иному, Хуррем поняла это, когда Джамиля сказала, что Арсениев Ага, так его звали, оказывается, служит в посольстве русского шаха, где и проводит дни напролет. "Так он русский? Как Надира? Вот это да! - подумала девушка, размышляя о том, как бы поподробнее расспросить Джамилю об Арсениев. - Какое странное имя! Что оно значит?" Но, на ее счастье, женщина оказалась весьма разговорчивой и вскоре Хуррем узнала о своем господине достаточно, чтобы окончательно утвердиться в первоначальном мнении о его чрезвычайной странности. ...- Странный, ужасно странный, милая моя! Интересно, они там все такие? В России этой? Представь, сам на базар ходит, мне не позволяет покупать ему еду, может, боится, что отравлю? - поняв, что та, к кому ее приставили, совсем молоденькая, Джамиля, годящаяся ей в матери, почувствовала себя с бывшей обитательницей гарема гораздо свободнее, даже взяла из корзины с фруктами, стоящей здесь же, персик, чего вообще себе никогда не позволяла, и откусила сочную мякоть, подхватывая открытой ладонью второй руки капли сока, стекающие по подбородку. - Одевается, как наш, а не так, как его земляки, те, что с ним служат, ест то же, что и мы...Я даже думала, что он и веру истинную исповедует, пока не заметила однажды в его комнате картину. Он с ней иногда разговаривает. Я сперва думала, что женщина на ней - его родственница, мать, может, знаешь же, что чужеземцы людей на своих каритнах рисуют, прости Аллах, грех-то какой...Но брат, он в их посольстве толмачом работает, сказал, что у неверных так принято молиться, а картина та называется "икона". А изображена на той иконе мать их бога, Мириам... - Мириам? - девушка вздрогнула и взглянула на Джамилю. - Так зовут мать их бога? - Ага, Мириам...Ну, или Мариам, я не помню, а почему ты удивилась? - Нет-нет, просто...сама не знаю...Прошу, продолжай! - А чего продолжать-то? Живет один, как перст, женщин к себе не водит и жену не берет, я, грешным делом, подумала сперва, что он из этих...знаешь, ведь, есть мужчины, что с мужчинами ложатся, - прошептала она, поглядывая на дверь, словно их могли подслушивать. - Как с женщинами? - Хуррем кивнула. В школе гарема ей рассказывали и не о таком. - Так вот нет! Не из тех он! Но ведет себя не по-мужски, это точно! Несла я как-то воду из колодца, два кувшина. Тяжело было, правда, а тут Арсениев Ага со службы домой идет. Увидел меня, забрал один и строго-настрого запретил носить такие тяжести. А,что я? Кувшины-то всю жизнь таскаю, ничего со мной не станется...Но нет! Теперь при нем по одному носить приходится, только время перевожу даром! - тут на лице женщины возникла несколько ехидная усмешка. - А еще белье стирать свое пытался сам сперва, как я стала ему служить. Насилу отучила его... Но вообще он не злой. Приветливый такой, всегда здоровается со мной, про дочек спрашивает, у меня их, ведь две, сиротки, с тех пор, как Джамал мой от черной оспы помер... - далее Джамиля со слезами на глазах пустилась рассказывать печальную историю своего замужества, что интересовало Хуррем существенно меньше, чем все то, о чем она говорила раньше, а потому девушка лишь делала вид, что слушает. А сама, тем временем, обобщала все то, что удалось узнать о своем господине от словоохотливой женщины...
Дмитрий Арсеньев: Арсеньев вернулся домой уже когда стемнело. На базаре он побывал еще днем, да накупил столько всего от незнания, что пришлось нанимать мальчика-носильщика, чтобы донес свертки до посольства. Среди его покупок значились сладости, фрукты, отрезы тканей, сорочки, ленты, гребни для волос, туфельки. Бойкий торговец вручил ему так же какие-то средства, которые оказались косметикой и духами. Масла, приглянувшийся ему браслет с изумрудом, подушки, вышитое покрывало, чаша для умывания рук... Потратился новоиспеченный господин изрядно, не зря он стребовал у посла оплату и за этот месяц сразу. По окончании всех служебных дел, которые ждали его в посольстве, Мите пришлось взять на время осла, чтобы донести все покупки до дома за один раз. Так что вошел он туда усталый, но довольный собой. Покупки распределил в гостиной на две неравные кучки. Ту, что поменьше, Джамиля унесла на кухню, а тот сверток, что побольше, Арсеньев отнес к двери своей бывшей спальни. Куда затем постучал и спросил: - Хуррем, я могу войти? - и получив с небольшой задержкой утвердительный ответ, зашел и положил свертки у ног девушки. - Что ж, пора сделать то, что я должен был совершить еще вчера, - Арсеньев сел на пол, по-турецки перекрестив ноги и прислонившись спиной к стене, на определенном отдалении от Хуррем, чтобы не пугать ее. - Представиться. Меня зовут Арсеньев, я родился в Российской империи, но вот уже шестой год живу в Тейране, работаю в Русском посольстве. Мне тебя представили как Хуррем, это значит "веселая", не так ли? Теперь ты живешь у меня, и это моя забота - делать тебя веселой. Я очень хочу, чтобы тебе понравилось со мной жить, хотя и понимаю - этот дом далеко не дворец шаха. Но поверь, счастливой можно стать и здесь. Расскажи мне о себе. Объясни, что ты любишь, что тебе хочется? Чем тебе больше всего нравится заниматься? Я увидел у тебя книгу, ты умеешь читать? Это очень хорошо. Скажи, о чем тебе нравится читать, и я принесу тебе еще книг. Не бойся меня, маленькая. Я не сделаю тебе больно или плохо, я правда хочу сделать тебя счастливой.
Мириам: Видимо, утомившись домашними хлопотами, которые, надо сказать, исполняла безупречно, несмотря на то, что осмелевшая Хуррем то и дело отвлекала ее разговорами, незадолго до заката солнца, добрая Джамиля прикорнула в уголке ее комнаты на подушках, которыми с ней поделилась девушка. Но перед тем заставила ее поесть очень вкусной тушеной баранины, которую приготовила на ужин для Арсениев Ага, ну, и, разумеется, его наложницы. Не желая тревожить женщину, с того самого момента, как та уснула, Хуррем передвигалась по комнате на цыпочках, стараясь не издавать ни малейшего звука. Однако вскоре ей наскучило ходить из угла в угол. Попыталась читать свою книжку, но смысл написанного ускользал из-за внутреннего напряжения, нараставшего в душе, по мере приближения вечера и того времени, когда господин вернется домой. Хуррем и сама не знала, чего волнуется, потому что, по рассказам Джамили, выходило, что обижать ее в этом доме не будут. И все же...он неверный, а ее с детства учили бояться их. Нянька Иман, родом из Палестины, рассказывала страшные истории, как давным-давно жестокие христианские витязи в железных одеждах приходили на земли ее предков, желая завоевать их во имя своего бога. И о том, как они обращались они с женщинами и детьми, подвергая их жестоким истязаниям. А вдруг и Арсениев Ага такой? Что, если он только маскируется под доброго человека? Джамиля же не принадлежит ему, к тому же у нее есть брат, который может постоять за нее, если что. А она? Кто за нее вступится? "Накрутив" себя подобным образом, Хуррем, к возвращению господина домой, была не жива, ни мертва от страха, поэтому сидела у окошка, вглядываясь в темноту, сжавшись в комочек и тихонько повторяла известные ей наизусть суры Корана, просто для того, чтобы хоть немного успокоиться. Внезапно девушка услышала приближающиеся шаги, много шагов, вернее, шел явно не один человек. По звукам его голоса и по тому, что он периодически приговаривал, Хуррем догадалась, что это господин вернулся-таки домой. И о том, что при нем есть ослик. Через некоторое время его шаги раздавались уже в другой комнатке, которую сама Хуррем определила, как мужскую половину дома, поэтому ей туда ходить не следует. Судя по звукам, Арсениев Ага что-то раскладывал на полу, обострившимся слухом, девушка слышала характерные звуки опускаемых свертков, или мешков. От них же проснулась и Джамиля, поспешно вскочившая и отправившаяся туда, где все происходило, оставив Хуррем бояться в одиночестве. Наконец, спустя еще несколько минут, раздался тихий стук в дверь, и ее хозяин попросил разрешения войти в комнату. А потом еще больше огорошил смущенную девушку, когда принялся рассказывать о себе, впрочем, то, что она уже и так знала. Но главное удивление ожидало Хуррем, когда господин вдруг заговорил о том, что желает сделать ее счастливой и хочет знать ее желания. Хозяина интересуют желания его собственной наложницы? Здесь явно что-то не так! Но интонация его голоса была такой доброжелательной, что Хуррем все же осмелилась поднять на него глаза и... была поражена тем, сколько тепла светилось в его черных глазах! Много лет на нее никто так не смотрел, разве что тогда, давно, в той прошлой жизни, когда маленькая Амат Мириам жила в родном доме... "Не бойся меня, маленькая. Я не сделаю тебе больно или плохо", - сказал господин, и Хуррем едва не заплакала от облегчения и благодарности, потому что как-то сразу поверила ему. Ведь, невозможно было не поверить таким глазам! - Ты прав, господин, - тихо проговорила она. - Мое имя Хуррем, но так назвали меня в гареме принца. Моя мать дала мне имя Мириам. Мой отец - Ага Фархат, он отдал меня в гарем несколько лет назад, с тех пор я не видела ни его, ни матери, ни моих братьев и сестер, - Хуррем вновь замолчала и потупилась, ей очень хотелось бы спросить, зачем сам Ага так далеко уехал от своей семьи, ведь, есть же у него семья, не так ли? Но задать вопрос она не решалась...
Дмитрий Арсеньев: - Мириам... - повторил за девушкой Арсеньев, - мне нравится это имя больше, чем Хуррем. И я думаю, что человека нужно называть так, как это делали его родители. А прозвища хороши только для гаремов. Поскольку в этом доме ты одна женщина, Джамиля не в счет, она же живет в другом месте, можешь считать себя здесь хозяйкой, Мириам. Хотя, все равно здесь никого кроме меня и моих друзей не бывает. Моя семья тоже далеко, и я могу понять, как ты скучала по ним. Но с этого дня многое изменится, - Митя ободряюще улыбнулся и пододвинул свои покупки поближе к подушкам, на которых сидела Мириам. - У меня есть две сестры, и я знаю, как девушки могут быть нетерпеливы в отношении подарков. Я купил все это для тебя. Понимаю, здесь далеко не все, но о большем я не вспомнил. Ты же подскажешь мне сама, чего здесь не хватает? - Митя потянул за узел, и он раскрылся, выпуская на пушистый ковер туфельки и флаконы с маслами, упрятанные в мешочки. От дальнейших рассуждений на этот счет, Арсеньева отвлекла тень Джамили, остановившейся по ту сторону открытой двери. - Ужин готов, Арсениев Ага, - Митя обернулся к женщине. - Спасибо вам, Джамиля. Вы сегодня очень помогли нам с Хуррем. Передавайте мои наилучшие пожелания вашим дочкам. Доброй ночи, - это был их обычный ритуал прощания до следующего утра. Только на этот раз, кланяясь Арсеньеву, Джамиля поймала украдкой взгляд Мириам и медленно моргнула, подбадривая девушку.
Мириам: - Ты можешь называть меня Мириам, если хочешь, господин, - ответила девушка, не поднимая глаз. И тогда удивительный Арсениев Ага сказал, что принес подарки для нее, после чего пододвинул девушке свои свертки, потом дернул за узелок одного из них, и на ковер вывалились расшитые золотым и зеленым шелком белые атласные туфельки без задников, но с высокими каблучками, невероятно красивые даже по-представлениям Хуррем, вернее, конечно, Мириам. Потому что за время жизни в гареме она настолько привыкла к своему имени-прозвищу, что уже и сама мысленно так называла. Потом взгляду девушки были явлены многочисленные отрезы тканей, черепаховые гребни, флаконы с духами, благовониями... Складывалось впечатление, что Ага скупил все, что продавалось на базаре, не считаясь с необходимостью и ценой. Потому что среди всего этого добра взгляд Мириам вдруг вычленил удивительной красоты и тонкости работы браслет с крупным изумрудом. Украшение было столь изящно, что даже шахиня не отказалась бы от него, а уж Мириам замерла от восхищения. Робко подняв глаза на господина, она указала на браслет и проговорила: - Мне нравится это. Я могу его взять?
Дмитрий Арсеньев: Митя вновь не удержался от улыбки. - Глупенькая, ну конечно, можешь. Это все я купил для тебя. И очень рад, что хоть что-то из этого нагромождения покупок пришлось тебе по сердцу, - Арсеньев наклонился, дотянулся до браслета, поднял его и надел на тоненькое запястье Мириам. - Мне будет приятно, если ты будешь его носить, - Митя еще раз улыбнулся и отпустил руку девушки. - Ну что ж, покупки - это хорошо, но ты их потом сама же сможешь разложить? Или... ну да, я не купил тебе никаких сундучков с кучей выдвижных ящичков. Не сердись, я исправлюсь, Мириам, - подмигнул он ей. - А теперь время ужина, а то все старания Джамили окажутся тщетными. Ты же согласишься разделить со мной ужин? Подозреваю, что это не совсем привычно, но ты же не откажешь моей небольшой прихоти. Честно говоря, мне совершенно надоело ужинать одному. Пойдем? Девочка оказалась послушной и без возражений последовала за Митей в третью комнату. Арсеньев сел за стол, указал Мириам на место подле себя, удивленно поискал на столе вторую тарелку для девочки, не нашел, извинился перед Мириам, попросил подождать и отошел на кухню. Вернулся он оттуда уже с приборами для Мириам, поставил перед ней и, оправдываясь, предположил: - Наверное, Джамиля еще не привыкла, что в доме не один человек, а двое. Кушай, малышка. Тебе налить воды? Легкое движение головой Митя принял за согласие и налил девочке воды. А вот за еду она, в отличие от голодного Арсеньева, принялась с явной неохотой. Ну конечно же, она уже поужинала, вот я балда! Но от сладкого-то она не откажется? Ребенок же совсем. Митя все никак не мог удержаться от постоянного сравнения своих воспоминаний о детстве сестер, глядя на эту девочку, изо всех сил пытающуюся казаться взрослой женщиной. Наверное, это одна из немногих особенностей Востока, которую Арсеньев так и не смог принять. Дети обязаны взрослеть здесь несправедливо рано. Пододвинув Мириам сладости, Митя снова улыбнулся ей. Девочка выглядела так, будто чувствует себя не в своей тарелке, да и так и должно быть. Она всего лишь второй день в его доме, да еще и Арсеньев - совсем не перс по образу жизни, хоть и желал бы им казаться. Ничего, со временем они обязательно привыкнут друг к другу. А все же... как говорится, бойтесь своих желаний, они иногда сбываются. Вот хотел он о ком-то заботиться - и получил очаровательного ребенка. - Мириам, - после некоторой паузы снова заговорил Митя. - А ты мне так и не рассказала, о чем мечтаешь. Я каждый день ухожу надолго из дома, ты будешь оставаться здесь одна в компании Джамили, тебе же нужно чем-то заниматься, чтобы не скучать? Какое-то рукоделие? Игра на музыкальном инструменте? Прости, я боюсь отпускать тебя одну на улицу. Будешь гулять только со мной. Так чем ты хотела бы заниматься?
Мириам: Пойти с господином на его половину дома, да еще разделить с ним трапезу! За одним столом! Невероятные события в жизни Мириам, начавшиеся вчерашним днем, продолжали развиваться по-нарастающей. После того, как Арсениев Ага сказал, что все его сегодняшние покупки - лишь для одной Мириам, он повел ее за собой в комнату, где она еще не была. Это помещение, на взгляд любого нормального человека, было обставлено весьма странно. Высокий, очень высокий, стол, какие-то необычной формы кресла без подлокотников, тоже на длинных ножках... На столе - одна тарелка, столовые приборы. Заметив, что стол накрыт для одного человека, Арсениев Ага извинился и тотчас же принес посуду для Мириам, предложив ей жестом сесть напротив него. Неловко устроившись на непривычной мебели, девушка, никогда прежде не видевшая европейской обстановки дома, а эта комната в доме господина, как она поняла, была устроена на принятый на его родине манер, Мириам потихоньку осматривалась по сторонам. Такое убранство казалось девушке совсем неуютным: голые стены, обитые тканью, на них - какие-то картинки, всего один ковер, и тот под ногами...Мириам не могла понять, зачем Арсениев Ага отвел для приема пищи отдельную комнату, когда их и так мало в его доме? Но размышлять на эту тему было некогда. Господин позвал ее к себе, а значит, нужно было сделать все, чтобы он был доволен ее обществом. Глядя на то, с каким аппетитом Ага ест стряпню Джамили, Мириам почему-то захотелось улыбнуться, она с трудом сдержалась. Сама девушка была не голодна, да и есть непривычными приспособлениями, которыми ловко орудовал сам господин, наверняка было бы крайне неловко. А выглядеть перед ним невежей ей не хотелось. Поэтому Мириам отказалась от еды, но кивнула, когда господин предложил ей воды, отпила глоток и вновь замерла, потупившись, в ожидании новых вопросов от него, потому что женщине полагается говорить только тогда, когда к ней обращаются. И вскоре на нее посыпались вопросы, на которые она и не знала, как ответить. О чем она мечтает? Чем хотела бы заниматься? Господин спрашивает то, о чем говорить с женщиной не принято и, кажется, сам этого не понимает...Однако следовало что-то ответить, поэтому Мириам незаметно вздохнула и сказала: - Я в любом случае не буду скучать в твоем доме, господин, но, если ты принесешь мне книги...я люблю читать сказки...А еще я умею играть на уде*, мой учитель в школе говорил, что очень хорошо, - с гордостью добавила она, но тотчас же вновь опустила глаза. - Но судить только тебе... __________________________ *Уд ( барбет) - арабский струнный инструмент, род лютни.
Дмитрий Арсеньев: - Уверен, ты волшебно играешь. И я обязательно попрошу тебя как-нибудь мне показать свое искусство, когда подарю тебе уд, конечно же, - Арсеньев взял паузу на обдумывание ответа, данного Мириам, заодно успев пережевать очередную порцию отличной стряпни Джамили. Или он просто был настолько голоден? - Книги принесу обязательно. А пока, чтобы не скучать завтра, ты можешь посмотреть в моей комнате библиотеку. Там много, конечно, книг на незнакомых тебе языках, но и на фарси есть кое-что. А есть книги с изображениями домов, дворцов и парков далеких отсюда городов. Тебе может стать интересно. В общем, все, что понравится - бери смело. Кстати, в столе, в верхнем ящике, хранится бумага. В чернильнице всегда есть чернила. Ты можешь порисовать, если захочешь. Наверное, мне нужно будет послезавтра взять тебя в мечеть с собой? Тебе нужна для этого какая-то особая одежда? Или пойдем в другой раз? Только тут Митя спохватился, что не удосужился купить Мириам молитвенный коврик, Коран и остальное, необходимое каждой мусульманке. Хотя... может быть, у нее это все же есть? Не должны же в гареме принца их ущемлять и в этом? Может быть, надо еще поговорить с имамом? Послушать его советы относительно содержания в своем доме наложницы? Так нужна ему еще одна служанка или нет? А может, необходимо подыскать и дом побольше? Вопросов у Мити было много, а ответы на них находились мучительно, но это же был не первый раз, когда он сталкивался с трудностями - должен справиться. Хотя бы ради этой девочки, которая во всем сейчас зависит от него одного. Удивительно, но возложенная ответственность за судьбу другого человека не столько тяготила Арсеньева, сколько подстегивала к новым и новым действиям. Почему-то Митя верил, что наступит день, когда Мириам будет с радостью встречать его дома.
Мириам: ... За два месяца, которые Мириам провела в доме Арсениев Ага ей вполне удалось там освоиться и приспособиться к некоторым особенностям поведения своего господина настолько, чтобы не удивляться им ежедневно. Так, девушка уже вполне привыкла, что он зовет ее с собой за стол, когда садится есть, привыкла, что он расспрашивает, как Мириам провела день, привыкла, что интересуется ее самочувствием... Единственное, к чему привыкнуть было сложно - это почти постоянное присутствие в доме соотечественников Ага, которые, пользуясь его добротой, излишней, часто заходили к нему с поводом и без повода, в рассчете на то, что хозяин предложит им чашку кофе или еще что-то. Мириам, как-то исподволь так же привыкшая, что вечерами Арсениев Ага принадлежит ей безраздельно, очень не любила в душе его посетителей, с которыми господин закрывался в кабинете и часами что-то обсуждал, в то время, как сама она эти часы проводила, буквально считая минуты и мысленно умоляя очередного гостя поскорее уйти. Иногда скоротать ожидание помогали книги господина. Он сказал правду, в его библиотеке были тома на фарси, но их содержание мало привлекало ее, ибо философские трактаты восточных мудрецов и воспоминания полководцев - не самое интересное в мире чтиво для тринадцатилетней девушки. Были, разумеется, и еще книги, но на других языках. Арсениев Ага оказался очень ученым человеком, поэтому знал их множество, по представлению Мириам, которая из иностранных понимала только русский, но, разумеется, читать на нем не могла, хоть и говорила немного, спасибо доброй Надире. Однако лингвистические познания свои девушка демонстрировать как-то стеснялась, считая слишком убогими, чтобы принимать их всерьез. К тому же господин превосходно знал фарси... В тот день Мириам, как обычно, сидела, поджав под себя ноги, на удобном диване, который недавно купил для нее Ага, и разглядывала картинки в очередной книге из его собрания. На них был изображен родной город господина, он сам ей об этом сказал как-то, назвав его Петербургом , заметив при этом, что Петербург - столица Русского государства и очень красивый город. Он перелистывал страницы, на которых были изображены мрачные и серые улицы, необычные дома, площади, и девушка видела в его глазах печаль. Очевидно, Ага хотелось домой. Только Мириам не понимала, что же такого красивого в его тоскливом Петербурге, чтобы так туда стремиться? Разве сравнятся этот дворец, Эрмитаж, с дворцом Голестан? Разве Невский проспект длинее, чем бульвар Вали - Аср? Нет, вряд-ли он так стремится в домам и улицам, наверняка там его ждет...та, которую он любит? Мысль, прежде никогда не приходившая в голову Мириам, буквально обожгла ее изнутри. Девушка замерла, пораженная этим открытием. Но еще более - тем чувством, что мгновенно всколыхнулось в ее душе. Ревность! Вот, что испытала Мириам к неизвестной русской девушке, которую любит господин, по которой он вздыхает, рассматривая альбом с картинками города, где ее оставил. Не в силах понять, что с ней творится, Мириам отбросила книгу и прикрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями, одновременно прислушавшись к мерному гулу мужских голосов в кабинете Ага, где тот беседовал с очередным гостем. Сперва они говорили тихо, даже смеялись, но потом реплики стали громче, отрывистее, словно там, за дверью, ссорились, Мириам открыла глаза и прислушалась более внимательно...
Дмитрий Арсеньев: По истечении двух месяцев оказалось, что жизнь в доме с тринадцатилетней девчонкой может быть очень приятной и легкой. Воспитание на Востоке было идеальным. Ни одного случая непослушания, каприза или даже намека на сцену. Были дни, когда Мириам выглядела очень тихой, просто тихой и слегка посмелее. Третий вид Арсеньеву особенно нравился. В такие дни она иногда позволяла себе задавать Мите простейшие вопросы, правда, потом надолго замолкала... Еще одной проблемой в общении было несовершенство выведенных Арсеньевым признаков того, что можно пытаться сокращать дистанцию между ними. Нет, ничего, что выходило бы за рамки приличий, в виду не имеется! Просто вначале он вообще старался не касаться девочки и держал между ними определенное расстояние. Потом они уже стали хотя бы садиться рядом, и Митя мог рассказывать Мириам о картинках в книжке или еще какие-нибудь истории. И все же, боясь напугать ребенка, Арсеньев очень осторожно позволял себе прикасаться к ней, постепенно завоевывая ее доверие. С появлением в его жизни Мириам привычный ритм ее тоже, конечно, изменился. Он стал чаще посещать базар и останавливаться у тех торговцев, на которых даже не смотрел раньше - за ненадобностью. Теперь же Митя точно знал, где продают самые вкусные сладости, или где можно достать книжку для Мириам. Следующей его целью было прийти на базар с девочкой, чтобы та сама выбрала себе что-то. Кроме участившихся походов за покупками, Арсеньев стал ощущать определенные рамки, планируя свой день. Он старался не задерживаться в посольстве дольше обычного или заранее предупреждать Мириам, когда следует его ждать. Да и о всегдашних визитах друзей, с удовольствием отдыхавших в его доме, теперь желал узнавать заранее, а не тогда, когда Мириам как раз приготовила для него новую мелодию. Хотя, в остальном, все оставалось по-прежнему. Ну, кроме намеков и шуток его знакомых, активно отреагировавших на появление в жизни смирного Мити женщины. Многие пытались уговорить Арсеньева показать им наложницу, но никому пока не удалось добиться этого от него. Не получалось это и у корнета Хрещенко, заглянувшего к Мите в один из дней. Сначала они вполне мирно курили кальян, не спеша обсуждая последние дела посольства, но потом разговор перешел на принца Мохаммада, чья личность интересовала очень многих, ибо он слишком редко сближался с кем-либо из иностранцев. Арсеньев в этом случае был исключением, а потому вполне закономерно попадал под пристальное внимание любопытствующих соотечественников. Постепенно разговор о принце сменился расспросами о Хуррем. И тут Хрещенко, то ли подстегнутый табачным дымом, то ли просто скверным характером, позволил себе опуститься до пошловатых шуток в адрес Мити и его наложницы. В частности, сказал много неприятного о том, как он стремится угодить своей Хуррем, скупая половину базара. До поры Арсеньев молчал, но стоило корнету заикнуться о том, чтобы Митя - когда наиграется, конечно - уступил ему Хуррем хотя бы на одну ночь, как тот вскочил на ноги и неожиданно грозным и чрезвычайно убедительным тоном порекомендовал собеседнику, если тому еще дорог его грязный язык и пустая голова, немедленно покинуть свой дом, забыв впредь к нему дорогу. Блеснувшая в закатном солнце сабля, висевшая на стене за спиной Арсеньева, видимо, придала дополнительный вес его словам, так как через три секунды дверь за спиной Хрещенко захлопнулась. Арсеньев же, успокаивая себя, походил еще немного по кабинету взад-вперед, а потом опустился на свою кровать, контролируя, чтобы его дыхание оставалось ровным и медленным. Вскоре Митя услышал странные звуки, исходившие из его бывшей спальни. И больше всего они были похожи на всхлипы. Мириам! Она, наверное, испугалась. Вот я дурак же! Не тратя больше времени, Митя вошел в комнату девочки, и нашел ее, сжавшейся в комок у стены, плачущей. Опустившись на пол рядом с ней, Арсеньев притянул Мириам к себе на колени и, гладя по волосам, принялся ее успокаивать, нашептывая на фарси: - Все хорошо, маленькая. Не бойся. Ты ни в чем не виновата. Я рассердился на своего гостя. Он ушел, и теперь все в порядке. Малышка, не бойся меня. Все кончилось. Теперь все хорошо.
Мириам: Когда разговор перешел на совсем уж повышенные тона, до Мириам сперва стали доноситься отдельные слова, а потом и целые фразы. Разговор шел по-русски и очень бегло, поэтому девушке было сложно понимать все, о чем господин говорит со своим гостем, но суть его поймать, все же, удалось. И, поняв, что к чему, Мириам едва не задохнулась: этот человек считает ее продажной женщиной! Он не понимает, ничего не понимает в обычаях ее страны и народа, но берется судить! Щеки Мириам вспыхнули от обиды, на глазах выступили слезы. Причем обижена она была даже больше не за себя, а за господина, который за все это время и намеком не унизил ее, а, напротив, обращался с ней, точно Мириам была настоящей принцессой, а не простой наложницей, подаренной ему шахским сыном. Она пыталась сдержаться, сколько могла, но бурные рыдания все же вырвались из ее груди. И девушка была вынуждена уткнуться в подушку, чтобы их заглушить. Тем временем, голоса слышались уже где-то там, в доме, а не в кабинете Ага, а вскоре раздался характерный хлопок двери, возникающий тогда, когда ее закрывают со всего размаху, потом господин вернулся к себе и ходил по комнате - Мириам, все никак не могущая унять рыдания, все-таки слышала его нервные шаги, а потом... Потом Ага Арсениев вдруг вошел к ней и, через минуту, плачущая девушка оказалась в его объятиях, а сам он принялся шептать ей что-то успокоительное. Потому что решил, что она испугалась криков. Мириам же, которую много лет никто вот так просто не обнимал и не утешал ее слез, вместо того, чтобы успокоиться, заплакала еще горше, уткнувшись в его шею, заставляя своими слезами размокать крахмальный воротничок сорочки европейского костюма Ага, в котором он ходил на службу в посольство.
Дмитрий Арсеньев: Тринадцатилетняя девочка в руках Арсеньева. Красивая девочка в объятиях Мити. Красивая плачущая девочка жмется к Арсеньеву, ища... чего? Защиты? Ласки? А, может, просто - человеческого тепла? Притягивая Мириам к себе, Митя думал только о том, что дорогому для него человеку сейчас плохо. Он поступал так же, когда плакали сестры. Но с каждой новой минутой, утешая Мириам, Митя понимал, что все намного сложнее и... ужаснее для них обоих. Еще раз прокручивая неприятную сцену с Хрещенко, он понял, что в его ярости было не только негодование оскорблением его воспитанницы, там был звериный гнев благородного хищника обращенный к гиене, посмевшей покуситься на его собственность! Была... ревность? Нет! Нет. Этого не может быть. Я не могу. Я не должен. Она ребенок. Господи, что я делаю! Арсеньев осторожно, стараясь действовать незаметно, стал отодвигаться от девочки, пересаживая ее с коленей на ковер рядом с собой. Он продолжал гладить ее по волосам, а когда она уже была на определенном от него расстоянии, положил руки на плечи Мириам и мягко вынудил посмотреть на его лицо. - Мириам, малышка. Я сейчас приготовлю один очень хороший напиток. Ты его выпьешь и сразу поймешь, что незачем плакать. Все хорошо, маленькая моя. Или хочешь, пойдем со мной на кухню, если все еще боишься?
Мириам: В ласковых и таких уютных руках господина Мириам начала потихоньку успокаиваться. Бурные рыдания все еще периодически сжимали горло своими стальными кольцами, но уже реже и не так беспощадно, как несколько минут назад. Кажется, это почувствовал и сам Ага, потому что в конце-концов аккуратно усадил девушку на ковер рядом, мягко отстранившись от нее. Он все еще гладил ее по волосам. И неожиданно Мириам поймала себя на том, что ей не нравится, когда он касается ее так. Ей хотелось, чтобы господин вновь обнял ее, как обнимал совсем недавно, а он гладил ее по головке, как будто перед ним была маленькая девочка! Мириам, которая давно считала себя взрослым человеком, почувствовала обиду, совершенно иррациональную, если учитывать, что Ага наоборот всячески стремился ее утешить. Но гордая юная персиянка более не хотела к себе жалости. Поэтому, усилием воли подавив последние всхлипы, Мириам высвободилась из-под руки своего господина и, согласившись отведать его напиток, последовала за Ага Арсениев в комнату, которую он называл своей столовой. Усадив девушку за стол, он отлучился, но вскоре вернулся с чашкой в руках и протянул ее Мириам. Та с поклоном приняла сосуд и отпила глоток. Это был какой-то травяной чай. Девушка узнала вкус мелиссы и мяты. Питье понравилось, поэтому вскоре чашка опустела. Ага не обманул, Мириам, и верно, почувствовала, что душевное равновесие вернулось к ней настолько, что она решилась задать господину вопрос, попытка ответить себе на который и привела к столь горькой обиде. - Господин, - сказала Мириам, поднимая на него взор. - Почему этот человек, находясь в твоем доме, осмелился сказать такие ужасные вещи? Разве в твоей стране гость может оскорблять хозяина?
Дмитрий Арсеньев: Мириам послушно выпила заваренный в спешке травяной сбор (Мите не хотелось ее оставлять надолго одну) и вроде, окончательно успокоилась. Возможно поэтому и у самого Арсеньева укоренившееся до этого желание завтра же убить Хрещенко, посмевшего довести до слез его девочку, потихоньку стало отступать, сменяясь очень холодным спокойствием. Слезы на щечках Мириам высохли, зато в глазах затаился вопрос, который по своему обычаю, девочка долго не решалась задать. Митя уже думал как-то дать ей понять, что воспримет все правильно и не рассердится за любопытство, но тут Мириам все же решилась. - Понимаешь, малышка... - Арсеньев как раз подбирал слова, когда его неожиданно осенило: вопрос подразумевает, что Мириам поняла суть ссоры своего господина с Хрещенко, а значит... знает русский язык? Прищурившись, Митя пристально посмотрел в лицо девочки и медленно по-русски спросил: - Ты знаешь русский язык, Мириам? Но откуда?!
Мириам: - Совсем немного, господин, - ответила Мириам, также по-русски, и слегка покраснела от удовольствия, заметив удивление в черных глазах Ага. Было очень приятно увидеть, что и она может чем-то его поразить, но потом все же перешла на фарси. - Меня научила твоему языку одна женщина, там, в гареме. Она приехала из твоей страны, может быть, из твоего города даже. Но этого я не успела узнать. Ее звали Надира, она умерла три года назад. - девушка вздохнула, вспомнив про свою добрую наставницу, по которой до сих пор очень скучала. - Я говорю по-русски совсем плохо, Ага, а читать и писать на твоем языке и вовсе не умею. Поэтому позволь говорить с тобой на фарси, если не хочешь совсем смутить меня.
полная версия страницы