Форум » Воспоминания » Семейные узы » Ответить
Семейные узы
Марк Шебалин: Время - лето 1827 года Место - Орловская губерния, имение Дубравное. Участники - Вера Трубецкая, Марк Шебалин.
Ответов - 51, стр:
1 2 3 All
Вера Трубецкая: В Дубравное Вера отправлялась полной надежд, но стоит ли говорить, что они не оправдались с первых же дней? Михаил Федорович остался Михаилом Федоровичем, и даже волшебная атмосфера усадьбы, которую так любила княгиня, не сделала из чудовища принца. Да что уж там до принцев, она не сделала из него даже человека. Шёл пятый год ее замужества, и она уже не верила в чудо, но в душе продолжала надеяться, что этот кошмар когда-нибудь кончится, и он образумится. Вдруг комната наполнилась резким табачным запахом, вслед за которым появился и ее горячо обожаемый супруг в сопровождении псины, которую Вера не любила лишь потому, что Трефа князь любил больше собственного сына. Эжен же опасался обоих. - Добрый вечер, Михаил Федорович, - поморщившись и подняв глаза от книги, что читала маленькому сыну, сказала женщина, чей голос не выражал ни единой эмоции. Отец семейства, опасно изменив курс, направился к ним. Треф же, опередив хозяина, подбежал к мальчику, от чего тот, испугавшись, выронил книжицу прямо на пса, тут же отскочившего на шаг и залившегося гневным лаем. При виде этого, кровь отлила от лица и без того бледной княгини. Любимый кобель мужа и саму-то ее уже не раз пугал до смерти, но сейчас княгиня поймала себя на мысли, что боится только за сына, а уж никак не за себя. - Убери его немедленно! – холодно и зло сказала Вера мужу, прижимая, льнущего к груди испуганного сынишку. - И не подумаю! – рявкнул князь, но, тем не менее, отогнал кобеля в сторону, лишь для того, чтобы подойти и попытаться взять за руку Женю, который тут же обхватил Веру за шею так, что той показалась, что ее вот-вот задушат. Женщина ласково гладила сына по головке, бросала на мужа гневные взгляды поверх темной взлохмаченной головки Эжена и тихонько говорила ему, чтобы не боялся, потому что Треф лает оттого, что сам испугался. Этот молчаливый бой длился каких-то пару минут, и княгиня уже была почти уверена, что гроза миновала. Но как же она ошибалась! Михаил тут же начал громко и гневно кричать на нее, обвиняя в самых немыслимых грехах и припоминая все, что было и не было. После первых же его возгласов в гостиную заглянула озадаченная няня, которой Вера тут же передала, упирающегося мальчика. - Не смей пугать сына, - заступая дорогу мужу, с нотками злобы в тихом голосе сказала она, отдельно выговаривая каждое слово, позволяя прежде нянюшке увести Эжена, чтобы тот не стал в очередной раз свидетелем скандала. – А вот теперь можешь продолжать, - так же негромко, но уже спокойнее, чем минуту назад, произнесла княгиня, даже не пытаясь перекричать обличающего ее супруга. В первый год их совместной жизни она уже через минуту сидела бы в слезах, сгорбившись под торжествующим взором супруга, но к пятому годы подобные скандалы практически перестали вызывать в ней какие-либо эмоции, кроме брезгливости. Михаил Федорович же продолжал распаляться. Да так, что верный пес, и тот тоскливо поскуливал, высунув морду из-под дивана. Заключив в итоге, что Вера никчемная мать, которая вместе с няньками испортила его любимого – на этом месте, на лице княгини появилось такое выражение, что князь Трубецкой повысил голос еще на целый тон, и ежели до этого его слышало лишь одно крыло дома, то теперь о счастливой семейной жизни Трубецких узнала вся усадьба – сына, заявил, что нынешняя нянька уволена. А за новой он станет следить самолично. «В этом я не сомневаюсь», - презрительно скривив губы, подумала женщина. - Александра останется, – ровным и тихим голосом произнесла она, смотря в глаза мужу, - С Вашего позволения я удалюсь, – отчеканив это, и не дождавшись ответа, княгиня быстрой поступью вышла из гостиной. Гневные крики и оскорбления продолжали лететь ей в спину, но она уже не обращала внимания. Позже он, вероятно, ей это еще припомнит, но к тому времени она уже успеет вновь собраться с силами. Сделав несколько шагов по коридору, Вера остановилась и закрыла лицо руками. Всё еще казалось, что Трубецкой вот-вот выскочит вслед, хотя она прекрасно знала, что ее дорогой муж не станет утруждать себя подобными глупостями и, посчитав, что поле боя вновь осталось за ним, усядется в кресло с газетой. И тем не менее, вздрагивала от каждого шороха. Несмотря на всю невозмутимость в гостиной, у нее, казалось, не осталось ни на что сил. Нужно было еще проведать Женечку, но показаться в таком виде перед сыном она не могла, считая, что своей бледностью еще больше испугает ребенка, и потому пошла на веранду, полагая, что в такой час там никого нет, и она сможет собраться с мыслями. Но ее надеждам вновь не суждено было сбыться. Вера замерла на пороге, размышляя о том, не поздно ли еще сбежать, но, кажется, звук ее шагов уже был услышан. - Простите, что помешала, - Вера старалась говорить как можно спокойнее, хотя в душе у нее клокотало негодование. – Элен у себя? – спросила она зачем-то, вопросительно приподняв левую бровь, отыскивая между тем благовидный предлог, чтобы сбежать. Не хотелось оставаться наедине с человеком, который лишь с недавних пор стал ее родственником. Нет, Вера ничего не имело против мужа Элен, да и по правде сказать, не успела составить о нем единого мнения, но табачный запах слишком явно напоминал ей собственного супруга, о котором хотелось забыть хотя бы на некоторое время.
Марк Шебалин: Марк всегда полагал себя убежденным оптимистом и искренне верил в то, что черная полоса в жизни не может продолжаться долго, какой-бы широкой и бесконечной она не казалась. Так что даже если какая-либо из дверей судьбы с треском перед тобой закрывается, то не стоит отчаиваться, потому что однажды непременно откроется другая. Пусть и не всегда там, где этого ожидаешь. Оставив около двух лет тому назад хирургию, которой надеялся заниматься до тех пор, пока будут силы это делать, он, естественно, переживал. Какое-то время – очень сильно, но после, как всегда, обнаружил, что жизнь не ограничивается лишь одним, пусть даже и бесконечно любимым, занятием. И вскоре, будто бы извиняясь за причиненные временные неудобства, судьба преподнесла своему извечному любимчику новый дорогой подарок – его Леночку. Впрочем, тогда она звалась еще мадемуазель Элен, и была младшей дочерью генерала Алексея Дмитриевича Ельского, старинного приятеля и сослуживца собственного отца Марка, с которым тот плечом к плечу прошел всю Отечественную войну и Заграничный поход Русской императорской армии. В то лето Ельские частью своего большого семейства, старшие дети которого в силу возраста, служебных и брачных обстоятельств уже не жили в родительском доме, гостили в Тростниках, родовом имении Шебалиных, что испокон веку стояло в Воронежской губернии. И до того памятного момента Марк никогда бы не поверил, что способен увлечься столь юным, еще почитай, даже толком не распустившимся бутоном будущей красавицы. Леночке – с тех пор он даже мысленно не мог называть ее как-либо иначе, совсем недавно исполнилось шестнадцать, и она еще даже не выезжала – дебют должен был состояться лишь осенью в Петербурге. Но уже тогда Марк решил для себя, что она будет его женой. Впрочем, сказать по правде, никаких особенных препятствий на этом пути преодолевать ему и не пришлось. Леночка, как после не раз уверяла Шебалина, тогда уже своего мужа, и вовсе влюбилась с первого взгляда и делала вид, что не замечает его целых две недели «лишь из вредности». Однако поженились они только нынешней весной – хотя предложение руки и сердца последовало еще перед Рождеством того самого года. Шебалин тогда честно признался невесте, что более всего на свете желает видеть ее своей женой прямо сейчас же, однако хочет прежде покрепче стать на ноги в жизни, и если она готова хотя бы немного подождать его… Леночка дождалась. И теперь, поженившись Светлой Пасхой, они чувствовали себя совершенно счастливой парой, уже начиная потихоньку мечтать о будущих детях. Единственное, что расстраивало все это время Леночку – что Марк все никак не перезнакомится со всеми ее братьями и сестрами. Сам он, выросший единственным сыном, к этому, признаться, и не особенно стремился, но, чтобы сделать приятное супруге, все же согласился отправиться летом на Орловщину, где в большом и хорошо обжитом имении Дубравное, вроде бы, намеревались собраться на лето и остальные младшие члены обширного семейства Ельских, с чадами и домочадцами. Но, как это всегда случается при долговременном планировании, учесть сразу все не получилось. Поэтому из всех «сестер-братьев-их-супругов-и-племянников» на лето в Дубравное приехало только семейство князей Трубецких. Матерью его являлась княгиня Вера Алексеевна, вторая по старшинству сестра Леночки. И, как Марк успел уже понять из рассказов супруги, самая близкая ей – не только по возрасту, но и по душевным свойствам. Последние два года она вместе с супругом провела в Европе, ибо после рождения первого сына, врачи рекомендовали ей какое-то лечение, о сути которого Марк мог лишь догадываться. Как и о причинах, по которым оно потребовалось, да еще и столь длительное. Во всяком случае, в Дубравном он впервые увидел их с мужем собственными глазами. Знакомство это произвело на него своеобразное впечатление. Уже чуть ни с первой встречи стало понятно, что с князем Трубецким тесной дружбы ему не водить. Мишель еще тогда взял манеру держаться с новоиспеченным родственником высокомерно и несколько отстраненно, что самого Марка, пожалуй, скорее забавляло, чем расстраивало – пусть говорит и делает, что хочет. Общения с ним после возвращения в Петербург он не планировал, а здесь можно и потерпеть – хотя бы ради той же Леночки. Да и не любил он открытых противостояний, всю свою жизнь стараясь их по возможности избегать… Княгиня же Вера тоже показалась своему молодому зятю весьма своеобразной особой. Вечно собранная, немногословная и даже холодноватая. Совершенно не похожая характером на веселую и открытую всему миру младшую сестру. Марк не мог взять в толк, как им вообще удается столь тесно общаться – обе будто бы из совершенно разного теста сделаны! Безупречная высокая и стройная красавица с бархатными карими глазами и смоляными блестящими локонами и маленькая, пухленькая, с еще не до конца ушедшей детской округлостью черт лица, с этими вечно разлетающимися из любой прически льняными пушистыми прядками, которые Марк так любил в шутку сдувать с ее шеи, неизменно заставляя Леночку вздрагивать всем телом и после набрасываться на него с обиженными восклицаниями, смешно морща курносый нос… Как они могли родиться в одной семье, у одних и тех же отца и матери? Впрочем, весьма наблюдательный от природы, через какое-то время он все-таки начал замечать в сестрах все большее сходство. Какие-то общие жесты, поворот головы, интонация, манера смеяться… Постепенно Вера Алексеевна становилась ему ближе и понятнее, хотя Марк и не стремился стать ей другом. Уже хотя бы потому, что она его об этом не просила. Сдержанная во всем, она продолжала вести себя с Марком скорее как со знакомым, чем по-родственному. И, оставляя ей на это право, он тоже почтительно держался на расстоянии. Тем не менее, нынешним вечером им все-таки пришлось столкнуться наедине, да еще и не при самых приятных, как Шебалин уже успел понять, обстоятельствах. О том, что в семье у Трубецких все вовсе не так гладко, как кажется со стороны, он догадался буквально с первых дней. Отношения у супругов бывают разные. Настолько близкие и теплые, как у них с Леночкой, встречаются, наверное, не так уж часто. Но ледяное безразличие друг к другу, которое буквально веяло от этих двоих, было просто невозможно не заметить. Собственно, даже Леночка – еще совсем ребенок – поняла, что дело неладно. И даже успела поделиться своими наблюдениями – как раз сегодня, когда он зашел пожелать покойной ночи и поцеловать ее перед сном. Но Марк, не желая углубляться в эту тему, успокоил ее и объяснил, что подобное случается с большинством пар рано или поздно. И большинство же семей спокойно переживают эти периоды взаимного охлаждения, а после вновь идут дальше по жизни рука об руку. - А вот я никогда тебя не разлюблю! – горячо воскликнула тогда Леночка и бросилась на шею с поцелуями, заставляя Марка довольно рассмеяться. - И я тебя тоже! – пообещал он в ответ и более к этой теме они не возвращались. А спустя еще примерно час он сидел на перилах полутемной веранды с сигарой в зубах и старался делать все, чтобы не прислушиваться к шумному выяснению отношений между князем и княгиней Трубецкими, происходившему где-то в верхних комнатах дома. Сделать это было затруднительно – окна из-за жары держали открытыми настежь сутки напролет, но Мишеля – а именно он, судя по всему, был основным участником этой сцены, подобное ничуть не беспокоило. Сперва Шебалин хотел уйти в дом, но после разумно посчитал, что это мало что для него изменит – голосом его свояк обладал хорошо поставленным и громким. Потому решил остаться и хотя бы сделать вид, что наслаждается вечерней прохладой после дневного зноя и приглушенным треском цикад где-то в глубине сада. Спустя полчаса скандал, кажется, стих. И Марк глубоко вздохнул – не без облегчения. Наконец-то покой… - О, нет! Вы нисколько мне не помешали, Вера Алексеевна! – тихо воскликнул он, спрыгивая с перил и делая шаг к ней навстречу, но двигаться дальше не решаясь. – Элен? Да, у себя. Но, думаю, уже уснула. Час назад я заходил поцеловать ее на ночь… Все время, пока он говорил, княгиня смотрела прямо на него, и Марк отчего-то чувствовал при этом неловкость: будто бы делает что-то не так. Заметив, что она перевела взгляд на мерцающую в сумерках красным тлеющим кончиком сигару, он, вроде бы, догадался, в чем дело. - Вам неприятен запах табака? Простите, я сейчас же затушу... Не хотите ли присесть и немного подышать воздухом? Обещаю более не загрязнять его табачными миазмами, - мягко улыбнулся Шебалин и указал свояченице на накрытое клетчатым пледом, стоящее неподалеку кресло-качалку
Вера Трубецкая: Это был позор! Какой же это был позор! Вера даже не представляла, как ей теперь появиться за завтраком, ведь крики ее достопочтимого супруга было слышно, наверное, даже во флигеле. А уж что он кричал… Тут и вовсе-то было впору провалиться сквозь землю. «Боже мой! Что же люди подумают! – с ужасом размышляла женщина, - он ведь такое про меня говорил… И хорошо б дома, но тут! Да и было бы это хоть на четверть правдой!» В душе у княгини было как обычно гадко, будто кто-то натоптал в ней грязными штиблетами и ушел, даже не притворив за собою дверь и выстудив всё. Оттого там теперь холодно-холодно, и ничто ее не согреет, ни шаль кашемировая, ни манто соболье. Вот разве что счастливые сияющие глаза ребенка смогут вернуть в душу весну, да и тот сейчас перепуганный сидит с нянькой. Вера ни разу не видела, чтобы Женечка улыбался Михаилу Федоровичу. Стоило тому появиться на горизонте, как мальчик начинал жаться к матери, угрюмо глядя себе под ноги, чем неимоверно бесил отца, в одно мгновение выходящего из себя. А вот Дмитрия Алексеевича Эжен любил и не переставал задорно верещать у него на руках, то и дело, пытаясь оторвать ус дядьке. «Ах, если бы только Митя был здесь… Михаил никогда бы не позволил себе обращаться со мной подобным образом, – с тоской подумала женщина, переминаясь на пороге и настороженно глядя на зятя. - Слышал или нет? Вот только его жалости мне не хватало». Вера тяжело сходилась с новыми людьми и неохотно пускала их в свое пространство. За то время, когда другая женщина уже бы весело щебетала с супругом сестры как с собственным братом, княгиня Трубецкая, лишь учтиво интересовалась общими для всех вещами, ежели доводилось встречаться, а молчать было просто неловко. Единственное, что поменялось в ее обращении – это улыбка, что заметно потеплела со дня их знакомства. Марк Анатольевич казался приятным человеком и Элен, несомненно (это было видно по ее сияющим глазам), была счастлива, чему Вера, безумно любившая младшую сестру, очень радовалась. Но петь дифирамбы новому родственнику не спешила. По ее мнению, к нему стоило еще немного присмотреться, хотя Женя, кажется, не сторонился его, а с любопытством изучал, что уже само по себе было хорошей приметой. Лена была счастлива, и омрачать ее тихое счастье своими семейными дрязгами Вера не хотела. Ибо, зная характер младшей сестры, понимала, что та будет после ночей не спать, волнуясь за нее, а этого княгиня совершенно не хотела. - И всё же мне неловко, что я нарушила ваше уединение, - сдержанно улыбнулась Вера, радуясь, что уже достаточно темно, чтобы ее было возможно уличить в неискренности, а также заметить, как мелко дрожат от пережитого волнения ее руки. – Тогда я лучше пожелаю ей за завтраком доброго утра, - княгиня снова привычно приподняла уголки губ, что в светском обществе вполне сходило за снисходительную улыбку или же показывало непрозорливому собеседнику, что только что мадам Трубецкая изволила пошутить. «Час назад? Вероятно, она не слышала уже. Оно и к лучшему», – с облегчением подумала Вера, делая зятю упреждающий жест, точно говоря: «Не стоит!». - Благодарю, но мне не хочется как-то обременять вас, - ровно произнесла она тем же тоном, с которым вполне могла бы говорить и со шкафом, однако слова ее были искренни. На предложение подышать свежим воздухом, Вера лишь кивнула, но не стала усаживаться в предложенное кресло, а прошла мимо зятя, который явно размышлял над тем, с какой ноги идти дальше. Вера положила руки на перила, и пальцы сами сжали край. - Сегодня теплый вечер, - безразлично сообщила женщина, и по ее тону нельзя было понять, радует это ее или нет. Сверху доносился заливистый лай Трефа и одобрительные возгласы его хозяина, от чьего голоса Веру вновь невольно передернуло. Сейчас Михаил явно говорил много тише, чем когда вразумлял непутёвую жену, но слышно его было преотлично, каждое слово и каждый смешок: «Слышал...» Княгиня не чувствовала, как щёки ее становятся пунцовыми от стыда, зато ощущала, как пальцы впиваются в перила. Марк что-то ей говорил, но она не слышала. Закрыв глаза, княгиня досчитала до пяти, после чего ее пальцы, мертвой хваткой вцепившиеся в перила, стали расслабляться. - Вы всё слышали? – тихо, но четко выговаривая каждое слово, спросила она, оборачиваясь и прислоняясь к бортику. Краска уже начинала отливать от ее лица, делая его бледнее, чем у мраморной статуи. Через мгновение Вера уже ругала себя за то, что спросила, да и вообще, что не ушла сразу. Ведь было бы проще сделать вид, что ничего и не было, ведь она уже привыкла делать вид, что ее ничто не трогает и не заботит. Так почему бы и теперь не поступить подобным образом?
Марк Шебалин: - Да нет же, поверьте, я вовсе не стремился к уединению! – воскликнул Марк. – Я его, к слову, не очень-то и люблю. Просто после ужина все как-то быстро разошлись, а я засыпать рано не привык, к тому же, в доме все еще душно. Вот и подумал: выйду на веранду. Вдруг сон приманить на сигарный дым получится? Вот только жену спать уложу… В очередной раз упоминая вслух Леночку, Шебалин не смог удержаться от легкой иронии, которая направлена, однако, была лишь на него самого. Уж слишком часто случалось ему последнее время ловить себя на том, что говорит и думает о супруге скорее как о ребенке, чем как о взрослой женщине – любимой и желанной. Пытаясь понять, почему это происходит, Марк однажды пришел к выводу, что все дело в значительной разнице в их с Еленой возрасте, точнее даже не в ней самой, а в слишком заметном отличии их, так сказать, «жизненных опытов», которые, конечно же, априори не могут быть одинаковыми у совсем юной барышни и у взрослого мужчины. И потому надеялся, что со временем это пройдет или хотя бы в заметной степени ослабеет. А пока старался всячески изживать в себе эту привычку, чтобы она окончательно не укоренилась. И все равно иногда срывался в этот идиотский «отеческий» тон, чего заметно смущался. Особенно почему-то рядом с Леночкиной старшей сестрой. Вечер, тем временем, уже окончательно вступил в свои права. Сумерки, еще четверть часа тому выглядевшие розовато-синими из-за подсвечиваемых заходящим солнцем откуда-то из-под горизонта обрывков туч, весь день бродивших по небу, да так и не соизволивших собраться вместе и пролиться на землю дождем, сгустились до почти чернильной синевы, утратив все остальные краски. И на желтый свет двух масляных ламп, зажженных Марком по обеим сторонам веранды еще сразу после того, как он сюда пришел, со всех сторон устремились многочисленные мотыльки. Сдвинувшись немного в сторону, чтобы Вера Алексеевна смогла свободнее расположиться возле перил – сесть в кресло она отказалась – Марк некоторое время молча наблюдал за их безумным танцем. - Тёплый, - кивнул он, соглашаясь с замечанием свояченицы относительно погоды. – И такой тёмный. Здесь очень быстро темнеет, не то, что у нас, в Петербурге, правда? Ответа на вопрос не последовало. И Шебалин, все это время невольно крутивший в руке затушенную, вопреки полученному разрешению курить дальше, сигару, позволил себе осторожно скосить взгляд, устремленный до того в тёмную глубину густого сада, расположенного в небольшом отдалении от веранды, на профиль замершей рядом с ним княгини, буквально физически ощущая исходящее от нее напряжение. О причине его он, разумеется, догадывался. И очень хотел бы сказать что-то, чтобы успокоить ее, однако понятия не имел, как можно было бы начать подобный разговор. Потому молчал и ждал, что будет дальше. А дальше она заговорила сама. - Слышал – что? Я не понимаю… - начал было он, но тотчас же осёкся, слегка поморщившись. И, полностью разворачиваясь к княгине, открыто взглянул ей в глаза. – Да, слышал. Простите, даже не знаю, зачем начал вам лгать, Вера… - прежде он никогда еще не обращался к ней без отчества, но теперь, кажется, даже не заметил этой ненароком допущенной фамильярности. От этих слов лицо ее, и без того обыкновенно бледное, сделалось и вовсе безжизненно-белым, и Шебалин грешным делом испугался, что княгиня вот-вот лишится чувств, при этом совершенно недоумевая о причинах настолько острой реакции. - Вам дурно? – выпростав одну из по привычке сложенных кренделем на груди рук, Марк с тревогой легонько сжал своими пальцами узкое запястье княгини, неосознанным жестом нащупывая у ней пульс – рука женщины, все еще нервически сжимавшая перила ограждения, оказалась совсем рядом. Убедившись, что обморока ждать не стоит – пульс был вполне хорошего наполнения, хотя и несколько учащенный, Марк с облегчением вздохнул, но руки Веры Алексеевны так и не выпустил. Напротив, забрал себе еще и ее вторую ладонь. – Нет… это что-то другое. Дайте, догадаюсь – вам стыдно? Но за что? Уж вы-то не сделали ничего предосудительного! К тому же, позволю напомнить, что я, все же, не только муж вашей сестры, но и доктор. Люди часто доверяют мне глубоко интимные вещи, и поверьте, я умею хранить чужие тайны… На том и покончим с этим неприятным разговором. Скажите лучше, вы любите качаться на качелях?
Вера Трубецкая: Господи! Как он говорил об Элен! Говорил, точно о ребенке, о котором нужно заботиться. Даже интонация у него была такая особенная, с которой говорят лишь о близких сердцу людях. Для своего же мужа княгиня была в лучшем случае Верой Алексеевной и никогда Верочкой. Осознание этого больно кольнуло сердце. Женщина понимала, что муж ее не любит и никогда не полюбит, она даже понимала, что, в сущности, и нет в ней ничего такого, чтобы заставило его влюбиться. Но как же было горько каждый раз это ощущать! И вместе с тем она ощущала укол совести от того, что завидует своей сестре, вместо того, чтобы порадоваться. Нет, она была рада за Элен, как ни за кого на свете, ведь такой солнечный человек, как ее сестра, заслуживает самого лучшего. Княгиня думала, что уже давно привыкла к своему положению, но все оказалось гораздо сложнее, чем она думала. В мыслях Вера вновь и вновь ругала себя за зависть, полагая, что пресловутой "белой" зависти не бывает, а есть лишь то мерзкое чувство, что съедает изнутри, превращая в гадюку. Нет, не этого она хотела. Руки, что свободно лежали на холодных перилах, непроизвольно сжали край. Несмотря на то, что сегодняшний вечер был тих, спокоен и исполнен талантливым художником пастелью, успокоиться ей не удавалось. При всей внешней холодности, на душе у нее как не было спокойствия, так и нет. Единственное, что радовало сейчас Веру – это то, что Лена уже ушла спать, когда у четы Трубецких случился скандал. Надеяться же на то, что слуха Марка Анатольевича не достигла эта безобразная сцена было глупо. Оставалось уповать на его молчание и чудо. В последнем женщина разуверилась, едва услышала заливистый лай Трефа. Вся холодность разом слетела с княгини, как только она поняла весь масштаб катастрофы. Теперь это была не безразличная ко всему светская дама, а маленькая перепуганная женщина, что смотрела на собеседника огромными от ужаса глазами. - О Боже, - только и прошептала одними губами княгиня, побледнев и широко раскрыв испуганные глаза, - Я... Я могу просить вас… – смущенно опустив взгляд, она попятилась назад, ища поддержку, - могу просить вас ничего не говорить Элен? – наконец, нащупав многострадальный бортик, Вера вцепилась в него руками и подняла испуганный взгляд, - Я... Я не хочу, чтобы она тревожилась… В то, что после подобного Елена будет хуже относиться к ней, Вера даже и не думала. Она всегда видела в людях только хорошее, и потому непременно будет переживать за старшую сестру, чего Вера очень и очень не хотела. Она была так ошарашена своим открытием, что даже и не обратила внимания, когда свояк неожиданно для нее (и, вероятно, для себя) позволил фамильярность, прежде не замеченную в обращении между ними. - Н...нет, - замотала она головой и неловко попыталась вырвать свою руку из его, но после первой же неудачной попытки прекратила это бесполезное занятие. Кто из них двоих сейчас был больше перепуган, она не знала. Да и не думала об этом. Мысли, что крутились у нее в голове, напоминали испуганных котом птичек, что сорвались с ветки и не могут вернуться назад. Она даже не поняла, как и когда Марк Анатольевич успел завладеть и второй ее рукой, после чего начал вести свою проникновенную беседу. А Вера стояла рядом, ни жива, ни мертва, и лишь смотрела на него, как затравленный зверек, не в силах вымолвить и слова. - Здесь нечем гордиться, - тихо-тихо произнесла княгиня Трубецкая, медленно и настойчиво высвобождая свои руки из теплого плена. «Разве вы не понимаете, почему мне стыдно?» – говорил ее взгляд, обращенный к доктору. Однако последний вопрос Марка застал ее врасплох, заставив руки замереть в воздухе. - Любила, - сказала женщина, прежде чем успела подумать. Теперь к ее испуганному и затравленному взгляду примешалось и изумление, что сразу сделало ее чуточку больше похожей на человека, нежели на статую, - а сейчас и не знаю, - с горечью в голосе добавила она, отступая на шаг и обхватывая себя руками, словно пытаясь защититься от ветра. Теперь уже было стыдно не только за недавнюю сцену, но и за свое поведение сейчас. Тем не менее, Вера не торопилась уходить, а лишь вновь обратила взгляд на почти догоревший закат.
Марк Шебалин: «Гордиться нечем, но ведь и стыдиться-то – тоже!» - с глубокой убежденностью в собственной правоте немедленно воскликнул Шебалин. Мысленно. Произнести подобное вслух он бы не решился. И без того уже жалел, что затеял такой неловкий разговор с Верой Алексеевной, особенно, когда понял, насколько смутил ее им и своей внезапной откровенностью. По всему выходило, что замкнутость ее была вовсе не напускной, как это показалось Марку при первом знакомстве, а истинным свойством натуры. Как и болезненная гордость. А ведь таким людям всегда особенно трудно признаваться, что они в чем-то потерпели неудачу. И еще мучительнее, если подобное признание приходится делать перед тем, кто это сумел заметить… Идиот. Правду говорят, заставь дурака богу молиться, весь лоб расшибет! Ругая себя, на чем свет стоит за слепоту, непозволительную человеку, полагающему себя знатоком человеческих душ – Марк всегда полагал, что умеет неплохо разбираться в людях, он решил не усугублять своей ошибки и не развивать дальше этой темы. Потому даже безропотно выпустил из рук ледяные ладони княгини, которые все еще хотелось держать в своих, чтобы хотя бы немного согреть. Впрочем, должно быть, она уже и без того считает его законченным нахалом… - Не беда! – ответил он на высказанное ею сомнение с той несколько преувеличенно-бодрой интонацией, которой люди обыкновенно пытаются укрыть собственную неловкость, и широко улыбнулся. – Самое время освежить воспоминания, не находите? Эжен уже спит, и потому даже некому будет сетовать, что вы отняли у него любимое развлечение. Сыну Трубецких, действительно, очень нравились старые качели в яблоневом саду, которыми, судя по их потрепанному виду, не пренебрегали в детстве сразу несколько предыдущих поколений отпрысков семейства его матери и тётушки. Однако, возможно, что именно по этой самой причине, мальчику редко позволяли ими пользоваться. Хотя, по мнению Марка, конструкция была еще вполне крепкой и надежной. Впрочем, ему казалось, что Эжену вообще позволяли слишком немногое из того, что по праву положено любому мальчишке в деревне… Но, памятуя, что своих детей у него пока нет, а стало быть, нет и права судить чужие методы воспитания, Шебалин оставлял это мнение при себе, не высказывая его даже в приватных разговорах с женой, обожавшей племянника, и пользующейся в этом полной взаимностью. Новоприобретенного «дядю Марка» Эжен пока окончательно своим, похоже, не считал, потому немного дичился. И Шебалин, признаться, в душе даже был немного этому рад, ибо тоже считал маленьких детей кем-то вроде персональной «terrae incognitae». Что, впрочем, не мешало надеяться, что со временем они с племянником все-таки подружатся – тем более если это будет приятно его матери. - Так, а что это мы до сих пор здесь стоим? Полно тратить время, пойдемте! – с притворным возмущением, Шебалин нахмурил брови и решительно шагнул к ступеням веранды, откуда обернулся к княгине и протянул ей руку, призывая следовать за собой и одновременно намереваясь помочь спуститься по скользким от вечерней росы деревянным ступеням. Немного помедлив, Вера Алексеевна пошла следом, хотя от предложенной поддержки и отказалась. Но Марк больше и не настаивал, предоставив княгине полное право самой определить степень близости в их общении. В саду, среди уже значительно разросшейся листвы деревьев, вначале показалось совершенно темно, но вскоре глаза вновь привыкли к мягкому свету летних сумерек, и Шебалин почувствовал себя вполне комфортно. Шел он немного впереди, Вера Алексеевна двигалась следом. Все это время он намеренно старался не приставать к ней с разговорами, задав лишь пару нейтральных вопросов о том, не холодно ли ей в легком платье, и посоветовав не сходить с посыпанной песком тропинки в траву, дабы не замочить ног росой. - Со стороны мы, должно быть, смотримся как пара заговорщиков, вершащих в ночи свои тёмные делишки. Вам так не кажется? – ухмыльнулся Марк, обернувшись к княгине, когда они, наконец, достигли цели своего небольшого путешествия. Качели представляли собой деревянную люльку, выполненную в форме старинной ладьи, подвешенной на прочной деревянной раме. Но Марк все равно, на всякий случай, обследовал их на прочность, прежде чем предложил и помог Вере Алексеевне устроиться на одной из двух противоположно расположенных скамеек внутри. После чего принялся потихоньку раскачивать ее, постепенно увеличивая амплитуду. Однако через пару минут вдруг остановил «ладью» ровно на полпути и проговорил, глядя на княгиню и хитро поблескивая при этом темными глазами: – Нет. Это как-то совсем неинтересно! К тому же, я внезапно понял, что и сам, кажется, не прочь покачаться! Лет сто этого не делал! С этими словами, не дожидаясь позволения Веры Алексеевны, он проворно забрался внутрь люльки с противоположной стороны и вновь, совершенно по-мальчишески, улыбнулся. – Ну а вот теперь, стало быть, полетаем по-настоящему!
Вера Трубецкая: Вера смотрела на догорающий закат и ощущала, что так же догорает и время ее спокойствия в этом доме. Теперь, вольно и невольно, она постоянно будет ловить на себе то сочувствующие, то осуждающие взгляды. И сколько из этого будет реально, а сколько выдумкой ее воображения, женщина не взялась бы судить. А в голове до сих пор звучали слова Марка: «Я умею хранить чужие тайны» И для нее это было почти как обещание доктора, что всё будет хорошо, даже если что-то не срастется. Горькая усмешка исказила губы княгини, ведь он и был доктором, который теперь знал о ней чуточку больше, чем следовало. Вера не любила, когда ей лезут в душу, даже если это было случайно или с благими намерениями. Это было вызвано многими причинами. Сама она никогда не испытывала такой потребности, считая, что мало кому подобное нравится, да и просто боялась ненароком ранить. Оттого часто казалась другим безразличной и выскомерной, таковой на самом деле не являясь. Вере никогда не было чуждо чужое горе, и по мере своих сил она старалась помогать, делая это тихо и ненавязчиво, чтобы не причинить никому неудобств и уж тем более не выказать жалость, которая ее в подобной ситуации бы только ранила. Леночка всегда делилась ней своими надеждами и чаяниями, и Верочка терпеливо выслушивала и поддерживала ее, стараясь при этом не отягощать младшую и любимую сестрёнку своими собствеными проблемами. Вот и теперь всеми силами старалась оградить ее, пусть и так быстро повзрослевшую, от всего неприятного. - Я очень надеюсь, что он спит, - слова, отражающие мысли, что тревожили ее, сорвались с губ неожиданно. И Вера опустила взгляд, рассматривая причудливый рисунок на камне, лишь бы не смотреть на Марка, перед которым ей всё больше и больше становилось неловко за собственную слабость. Её бедный мальчик сейчас один и так расстроен, а она даже не пришла к нему успокоить и пожелать доброй ночи. Вера чувствовала угрызения совести, хоть и понимала, что тем состоянием, в котором находится сейчас, только напугает ребёнка. Мысли ее вновь и вновь возвращались к тому, что случилось вечером, и женщина чувствовала себя всё неуютнее и неуютнее. Вечер был теплым и приятным, но ей было зябко. Верно говорят, что когда мороз пошаливает на улице – это совсем не страшно, всегда можно одеться потеплее или остаться в теплом доме. Гораздо хуже, когда становится холодно душе. - Простите… - задумавшись, она вновь не услышала слова зятя, который протягивал ей руку, возмущенно нахмурив брови, отчего очень походил на филина. Однако от подобной поддержки княгиня отказалась, по-прежнему немного сторонясь родственника, который сегодня станет ей либо чуточку ближе, либо отдалится совсем. Вера Алексеевна шла следом за Марком хорошо известной ей дорожкой, где так часто в детстве они бегали с Леной и Митей, оставляя такую взрослую и чуждую всем развлечениям Наташу наряжать своих кукол, а позже – читать романы. Натали, хоть и была всего лишь на три года старше Веры, вела себя всегда с ними так, будто ей зазорно играть в игры. Митя же, напротив, поддерживал сестричек и часто катал их с Леной на этой самой качели до тех пор, пока обе не завизжат от страха. «Лучше выглядеть двумя заговорщиками, чем теми, о ком подумает Михаил, коли увидит нас вдвоем», - мрачно подумала женщина, уже предчувствуя новый скандал и прочувственную речь своего почти святого супруга о своей благоневерной жене. К счастью, Вера уже была не так расстроена и не сказала этого вслух. Свежий воздух несомненно шел ей на пользу, возвращая силы. - Кажется, - вымученно улыбнулась княгиня, остановившись возле ожившего приятного воспоминания. Она бережно провела рукой по краю ладьи и задумчиво улыбнулась. Сколько приятных моментов было связано с этим местом! - Раньше здесь были еще одни качели, - улыбка вышла грустной, но вполне искренней, - они стояли вон там, - она кивнула в сторону рощи, которая во тьме могла сойти за полноценный лес, - гроза, - коротко пояснила Вера, обращая взгляд на своего спутника, который всем своим видом показывал, что готов помочь ей забраться в ладью. Пренебречь помощью на сей раз было просто неразумно, и Вера приняла предложенную руку. Проворно забравшись внутрь, она с задумчивой улыбкой вспомнила, как однажды разбила нос, упав с этой самой качели, и ее не взяли на именины к тетке, которая всегда осыпала их вкусностями. Тогда Лена заявила маменьке с папенькой, что тоже не поедет, потому что сестрице будет скучно одной. Отец был недоволен, но разрешил ей остаться, зная, что мягкая и покладистая Леночка умеет быть упрямой. - А по вам и не скажешь, - улыбнулась Вера, чуть прищурившись, что совершенно было незаметно в той темноте, которая уже спустилась на усадьбу, и не уточняя, что она имеет в виду: возраст или умение катать на качелях. С интересом первооткрывателя она следила за действиями Марка, который решил составить ей компанию. Но при этом тут же инстинктивно вцепилась в края, ибо Митя всегда говорил то же самое, и всегда это заканчивалось после ее звонким визгом. - Только не сильно! – достаточно громко вскрикнула Вера, едва начала ощущать все прелести полета. Будь то днем, и будь на месте зятя брат (о муже она и не помышляла) женщина бы с удовольствием и повизжала, и полетала, но сейчас было не время и не место. «Ох, Михаил узнает, света белого невзвижу!» – вновь с тоской подумала княгиня, ругая себя за тот невольный крик, которого все же не удалось сдержать. Это было так же глупо, как и все то остальное, что она делала этим вечером.
Марк Шебалин: - Конечно-конечно! – совершенно серьезно заверил ее Марк, в чьих темных глазах в этот момент плясали и веселились смешливые черти. К счастью – для него, и к несчастью для самой Веры Алексеевны, танец этот надежно скрывала все отчетливее сгущавшаяся вокруг темнота. Крепко ухватившись за поручни, Шебалин принялся раскачиваться, слегка приседая при каждом новом толчке, чтобы придать как можно большее ускорение и высоту полету их ладьи, которая с каждой новой минутой все более походила на летучий корабль из детской сказки. - Ну что скажете, разве это не здорово?! – воскликнул он сквозь уже отчетливо шумящий в ушах ветер, вновь взглянув на Веру и рассмеявшись, точно мальчишка, в тот момент, когда размах достиг максимума, а сами качели даже начали слегка потрескивать. Она не ответила. И в первый момент Марк решил, что это просто молчаливый восторг. Но уже в следующее мгновение, внимательнее приглядевшись к лицу женщины, белевшему в темноте слишком отчетливо даже для нее – всегда выглядевшей, по мнению Шебалина, чрезмерно бледной, невольно наталкивая его как доктора на мысли о малокровии, догадался, что вовсе не радость, а скорее ужас лишил ее способности выражать свои мысли вслух. - Господи, да вам ведь страшно! Что ж не скажете?! Я бы давно прекратил вас мучить! В голосе его в этот момент прозвучала едва скрываемая досада. Прежде всего, разумеется, на себя самого. Никогда – даже в ранней юности не испытывавший затруднений в общении с женщинами любых возрастов и степеней близости знакомства, именно с Верой он умудрился допустить сразу несколько оплошностей всего лишь за тот короткий промежуток времени, который они провели нынче вместе. Сперва полез с никому ненужным вызовом на откровенность в разговоре, после насмерть испугал катанием на растреклятых этих качелях… пришло же в голову предложить ей такую глупость! А с другой стороны, и сама она хороша! Ну откуда эта молчаливая покорность всему, что с тобой делается?! Не может ведь быть такого, чтобы ничтожный человечишка, возомнивший себя отчего-то домашним тираном, смог настолько поработить ее волю, дабы напрочь лишить способности выказывать ее даже в таких мелочах? Поспешно, возможно, даже излишне резко заставив качели остановиться, Шебалин молча сошел с них, а потом, также без слов, – подхватил за талию свояченицу, чтобы помочь выбраться и ей, отчего молодая женщина на минуту оказалась в его крепких объятиях. Не спеша отпустить, Марк вдруг пристально взглянул ей в глаза: - Терпение – это та добродетель, о которой твердят все вокруг, однако всерьез ценят в основном лишь в ближних своих, Вера Алексеевна. Норовя притом постоянно испытать на прочность, а то и вовсе использовать против самого же обладателя сего достоинства. И поверьте, что не всегда стоит позволять им это делать. Сказав это, он, наконец, позволил ей встать на землю и мягко отпустил от себя. – Однако совсем уже ночь. Наверное, нам стоит возвращаться, покуда нас с вами не хватились в доме, – усмехнулся он. А через мгновение добавил уже совсем иным, обыкновенным своим чуть ироничным тоном: – Скажите, а что вы имели в виду, когда упомянули грозу, рассказывая о вторых качелях? Признаться, я был озадачен. И до сих пор не нашел к этим словам логического толкования.
Вера Трубецкая: - Ну вот, вы смеётесь, - улыбнулась Вера, хоть в сгущающейся тьме этого, пожалуй, уже было почти не разглядеть. Ей было неловко рядом с этим мужчиной. И не потому, что сейчас она боялась мужа, только было в Марке что-то, отчего ее внутренний голос буквально умолял держаться от него подальше. «Повезло Леночке. Ой, повезло», - подумала княгиня, и это была последняя связная мысль, посетившая ее. После этого качели так резко взвились вверх, что Верочка совершенно по-девичьи заверещала. «Здорово? Он спрашивает, здорово ли это?!» - думала она, что было сил вцепившись в поручни качелей. - Марк Анатольевич! Прекратите! – взвизгнула, наконец, княгиня, решив, что сохранение маски равнодушия совершенно не стоит ни потери нервов, которые ей еще сегодня потреплют изрядно, ни поломанных ребер, - Я прошу вас! Качели уже потрескивали, а он раскачивал и раскачивал, полностью отдавшись этому процессу. Верно, думал, что она вовсе не испугалась, а пищит лишь для виду, дабы укоренить его в мысли, что сие действительно пол слабый и трепетный, а не стальная подделка. Однако последний окрик все же достиг цели, и Шебалин начал тормозить, да так резко, что княгиня Трубецкая засомневалась, на каком свете находится. Когда качели остановились, она даже не поняла, продолжая судорожно цепляться за поручни. И разжала ледяные пальцы, только когда ее коснулись руки Марка и, точно перышко, вытащили из этого орудия пыток. - Не смейте… - прерывающимся тихим голосом начала Вера, коснувшись земли ногами, - Слышите меня? Никогда не смейте… - взгляд ее вдруг стал злым и твердым, - так сильно меня пугать, - добавила она, стиснув зубы вместо ответа на его тираду о терпении. Будь княгиня менее испугана и расстроена, то, возможно, заметила бы множество мелочей, который помогли бы в будущем избежать самой большой ошибки ее жизни, но она не заметила и не поняла. Да и не до того уже было. Когда Марк упомянул о доме, взгляд ее стал сосредоточенным и потускнел, а кулачки невольно сжались. И только сердце в груди продолжало неистово и испуганно биться, предчувствуя беду. - Леночка вас совсем потеряет, - суховато и несколько нелюбезно сказала она, точно все еще на него злилась, хотя почти сразу простила ему эту выходку с качелями. Это было не тем, на что можно дуться до скончания веков. - Я просто хотела сказать, что когда-то здесь были еще одни качели, до того, как их разбила молния. Мы катались все вчетвером, - она повела плечами так, будто замерзла, - но вы правы. Уже поздно и пора в дом, - Вера повернула голову и посмотрела на Марка, - Спасибо за вечер, - с ноткой теплоты в голосе прибавила она. Как бы он ее не напугал, он же и сделал этот вечер чуточку менее мерзким, чем он мог сложиться, - Провожать не надо, - тихо добавила женщина и ускользнула в темноту. *** То, что остатки вечера не обещают быть томными, княгиня Трубецкая поняла, едва ступила на порог своей комнаты и увидела сидящего в кресле Михаила. О! Как он был грозен! Ну, чисто Астарот! - Вы что-то забыли мне сказать? – холодно осведомилась она, и, стараясь сохранять внешнее спокойствие, медленно пошла к секретеру. Но дойти ей не дали, вместо этого просто напросто грубо схватили за руку, да так, что наутро, за завтраком пришлось даже надеть не самое любимое платье, которое при всех его недостатках имело одно важное преимущество: закрывало руки до запястий. Тогда, в кабинете Михаила, женщина была уверена, что услышала о себе всё. Боже, как она ошибалась! Вначале она молчала, лишь зло глядя на супруга, потом попыталась протестовать, но бесполезно. Он точно не слышал ее, продолжая сыпать в копилку Вериных воображаемых личных грехов все новые и новые упреки и обвинения. Но последней каплей все же стала тяжелая пощечина, от которой у княгини до сих пор горела щека. Из-за этого нынче пришлось пойти даже на некие косметические ухищрения, отчего и без того бледное бесстрастное лицо княгини стало и вовсе смотреться мелованной бумагой. И потому особенно трудно было поверить, что прошлым вечером эта маска все-таки обращалась в совсем уж невыносимые моменты гримасой ярости, с которой Вера проклинала мужа и желала ему вечно гореть в аду. Тем не менее, за завтраком Вера вновь казалась безмятежной, чем неимоверно его бесила. - Леночка, ты прямо вся цветешь, - улыбнулась она сестренке и кивнула прислуге, - и это платье тебе к лицу. Эжен, не куксись, а кушай! - перевела она взгляд на сыночка, - будешь хорошо кушать, станешь таким же большим и сильным, как батюшка, - вновь прощебетала княгиня, не без скрытого сарказма взглянув на Михаила, и после этого оправила рукав аккурат в том месте, где под тканью прятался свежий синяк от его пальцев. Происходивший дальше милый разговор между супругами Трубецкими о самых незначительных вещах, тоже казался совершенно обыденным. Однако посреди него князь вдруг бесцеремонно поднялся из-за стола и, объявив, что уже сыт, удалился под недоуменные взоры остальных присутствующих в комнате. Еще никогда до этого Вера не позволяла себе подобного, но видно вчерашний день как-то повлиял на нее, переполнил чашу, казавшуюся бездоннной, показав, что в жизни нужно что-то менять - пусть даже не что-либо глобальное. Однако, увидев свою жизнь в сравнении с жизнью сестры впервые так отчетливо, княгиня уже не хотела безропотно терпеть подобное к себе отношение. - Повар и впрямь нынче расстарался, - это было сказано спокойно, будто ничего особенного не произошло, - чрезвычайно сытно, - откладывая в сторону прибор, княгиня ласково посмотрела на сына, - и полезно!
Марк Шебалин: «Вот же мерзавец! – медленно процедил про себя Марк, ощущая, как пальцы левой руки, лежащей на прикрывающей колени белой салфетке, сами по себе сжимаются в кулак, комкая крепко накрахмаленное льняное полотно. – Чертов сукин сын!» И это были пожалуй, самые мягкие и приличные из эпитетов, обращенных им в адрес князя Трубецкого, с обыкновенным выражением наполовину брезгливости, наполовину скуки, поедающего свежеиспеченную к завтраку воздушную сдобу со сливочным маслом и клубничным джемом, даже не подозревая, что таит под собой маска безучастной вежливости, застывшая на лице его свояка, расположившегося за столом напротив. Чему-чему, а уж владеть собой и скрывать любые обуревающие душу чувства и эмоции Марка учить было излишне. Хотя нынче в столовой присутствовала еще одна актриса, которая могла бы, пожалуй, составить ему в этом достойный дуэт на любом из существующих театральных подмостков. Если бы немного не переигрывала. Чтобы вовсе не почувствовать этого, нужно было обладать простодушием малыша Эжена, которому в деревне позволялось, против обычного городского распорядка, принимать пищу вместе с взрослыми. Или же быть… Леночкой. Которая, впрочем, имела на это право, потому что из всех, кто собрался в столовой этим ярким июньским утром, была к нему ближе всех по возрасту, да и – если быть совсем уж откровенным – и по общему душевному развитию. Но, обладая необходимой всякому хорошему врачу наблюдательностью, Марк прежде всего обратил нынче внимание даже не на ажитированное веселье, совершенно несвойственное княгине Вере в обычной жизни. А на неосознанные жесты, которыми она то едва заметно поддергивала вниз и без того длинный узкий рукав своего платья, слишком закрытого для такой теплой погоды, то безотчетно поправляла над левой щекой, которая как раз и обращена к сидящему рядом Шебалину, пучок туго завитых черных локонов. Будто, вкупе с наложенным на бледную кожу толстым слоем белил, они действительно могли спрятать от его взгляда едва заметный свежий кровоподтек на резковато выступающей скуле молодой женщины… «Не стоит вмешиваться, коллега, ведь наше с вами дело – врачевать. А заботу судить оставьте тем, кому она назначена по должности!» - слова эти, вместе с жестом, призывающим к молчанию, Шебалин впервые услышал в свой адрес чуть больше года тому назад. Тогда, прежде чем начать собственную практику, с ознакомительной целью он ненадолго устроился в ассистенты к известному петербургскому интернисту, доктору Савельеву, чьими пациентами были представители многих известных аристократических фамилий. Сказаны они были у постели супруги одного из приближенных к особе Государя императора, которая, если верить рассказу безутешного мужа, накануне крайне неловко оступилась на скользкой мраморной лестнице их огромного дворца. По характеру переломов обеих рук, ключицы и многочисленным ушибам на теле женщины было страшно даже представлять, как именно нужно было упасть – и сколько раз подряд. Но Марк Анатольевич позволил себе высказаться вовсе не по этому поводу, а лишь обратил внимание старшего коллеги на несколько свежих круглых маленьких ожогов на спине, груди и животе несчастной: точно от тлеющей сигары. Вняв доброму совету Савельева, он, разумеется, промолчал, оставив свои суждения при себе. И в тот раз – и чуть больше, чем через полгода, когда перед чиновниками Третьего отделения, которым было поручено ведение странного дела о внезапной кончине молодого и прежде не жаловавшегося на здоровье видного царедворца, под присягой невозмутимо подтвердил ее ненасильственный характер. И тем избавил вдову от гнусных и, несомненно, лживых подозрений родственников покойного, которые добивались этого расследования, в том числе из-за собственных корыстных целей: письменного завещания относительно своего немалого состояния этот господин по молодости лет составить так и не успел… «Не стоит вмешиваться…» - вновь отчетливо, будто наяву, звучало у Марка в ушах. Но как быть, если уже вмешался? Пусть и ненароком, сам того не желая, из добрых побуждений – и тем принес еще больший ущерб? Как узнать, не их ли совместное вчерашнее времяпровождение стало, в конечном счете, причиной для нового скандала – по всему выходит, куда даже более отвратительного, чем тот, которому он сделался невольным свидетелем раньше? Мысль об этом неотступно свербела в голове у Шебалина в течение всего завтрака, потому он с некоторой рассеянностью внимал всему, что происходило вокруг, включая застольный разговор, занятый решением лишь одной задачи: что делать, и как все-таки, помочь ей, чтобы не дать почувствовать своей к ней жалости. Ведь для такой, как Вера – как и для такого, как сам Марк, к слову говоря – подобное равнялось потере лица. Худшему из возможных унижений… Грохот резко отодвинутого тяжеленного стула во главе обеденного стола, на котором до того восседал хозяин дома, заставил Марка вернуться в реальность и озадаченно покоситься на жену. Он, в самом деле, не слышал, о чем шел разговор, потому не мог понять, с чего это вдруг князь вскочил прямо посреди трапезы и молча вышел из комнаты. Леночка в ответ лишь едва заметно пожала плечами и тихонько хихикнула, закатив глаза, мол, ну ты же его знаешь! На лице княгини Веры не отражалось ничего. Как не в чем ни бывало, она склонилась к сыну, что-то тихонько поясняя мальчику, а потом спокойно продолжила пить чай – и тут уж Марк всерьез поразился ее самообладанию. Как ни странно, внезапный уход Трубецкого будто бы разрядил напряженную обстановку за столом. Помолчав еще пару минут, все трое вдруг фактически одновременно заговорили, явно радуясь вновь возникшей возможности. Оставил свои раздумья ненадолго и Марк. Отвечая на вопросы жены, ему удалось пару раз удачно пошутить, и Вера, с которой будто бы слетели злые чары, даже улыбалась этим шуткам. Очень сдержанно, но, глядя на нее, Шебалин все равно отчего-то чувствовал себя чрезвычайно довольным собой. - Кстати, а никто не забыл, что сегодня вечером мы все приглашены к Саблиным? – поинтересовалась Леночка, когда, после завтрака все трое взрослых переместились из столовой на открытую веранду и расположились в удобных плетеных креслах. Юного княжича перед этим увела за собой в детскую его строгая французская бонна, про которую Марк уже успел заметить жене и свояченице, что и сам ее немного побаивается, чем вызвал у обеих дам новый приступ веселья. – То есть, как это ты не хочешь ехать, Вера?! Ну и что, что Мишеля не будет? Разве он там так уж нужен?.. То есть, я имела в виду, что Клавдия Ксенофонтовна и Петр Романович нас с тобой с детства знают, потому вряд ли упадут в обморок, если ты разок совершишь к ним визит не по всем светским канонам. Но зато уж точно обидятся, если ссылаясь на эти предрассудки, ты откажешься нынче их навестить! Соседи Саблины, были ближайшими друзьями Ельских-старших, а Петр Романович, если Марк ничего не напутал, кажется, даже приходился крестным отцом старшей сестре Веры и Елены. Посему отказ княгини Трубецкой ехать к ним сегодня лишь из-за того, что ее муж в очередной раз изволил выставить себя невежей, и ему казался не совсем правильным поступком – даже, несмотря на все привходящие обстоятельства. - Да, в самом деле, Вера Алексеевна! – Шебалин, устроившийся с сигарой на некотором отдалении, возле ограды, чтобы не тревожить женщин дымом, повернулся к княгине. – Мы ведь не в Петербурге! Потому вполне можем позволить себе такое «чудовищное» отступление от приличий, - приподняв брови, он усмехнулся. – Соглашайтесь же! Или, клянусь, я тоже никуда не поеду: а как же иначе? Ведь меня Саблиным тоже пока еще никто не представлял и поэтому я жутко стесняюсь!
Вера Трубецкая: Эжен чувствовал гордость оттого, что как большой сидит со всеми за столом. Но распространялась привилегия для маленького барчука исключительно на завтрак. Потому какой бы противной ни казалась полезная каша, мальчик съедал ее подчистую, хоть порою и сидел с таким видом, будто у него разом режутся все зубки. Но все равно стойко переносил все тяготы своей юной жизни и жевал то, что дали, представляя, что у взрослых то же самое и сам он от этого тоже как взрослый. Матушка его, напротив, кашу всегда любила. И теперь уплетала ее с большим аппетитом, особенно после того, как из-за стола удалился Михаил Федорович. Отчего могло показаться, что отсутствие мужа было ей к завтраку лучшей приправой. Впрочем, отсутствие Михаила могло бы украсить любое событие жизни княгини куда лучше его присутствия. Но сегодня без него стало легче не только ей одной. Сама атмосфера в столовой стала совершенно иной: незатейливые блюда приобрели прекрасный вкус, а беседа стала живой и веселой, чего никогда не бывало при князе. За эту ночь Вера передумала много, пока не провалилась в неспокойный сон. Но даже и ее остаток то металась в постели, то впадала в забытье, и конец этому мучению положила лишь камеристка, как обычно пришедшая с утра разбудить барыню и уже приготовившая все для умывания. «Что ты смотришь на меня так? – зло бросила Вера, едва проснувшись и поймав на своем лице ее испуганный взгляд, - лучше бы белил принесла!» Однако за завтраком появилась уже вполне безмятежной. Каких сил ей это стоило, лучше не вспоминать, но отодвинутый с грохотом стул Михаила теперь казался поистине лучшей наградой за терпение, а бисквит, поданный к чаю, и вовсе порадовал. А уж после того, как в раскрытое окно столовой донеслось с улицы лошадиное ржание и собачий лай – что обыкновенно означало отъезд князя из имения, крылышки княгини и вовсе начали расправляться от надежды на спокойный день. Женечка будет заниматься с гувернанткой, а она посидит на веранде, порисует или почитает книжку, обдуваемая ветерком и не тревожимая никем. Вот бы еще как-нибудь откреститься от поездки к Саблиным! Потому, после завтрака, когда все втроем они перебрались на веранду, и Леночка напомнила об этом визите, Вера решила попытаться сделать вид, что все забыла. - И потом, Леночка, как же я без Михаила Федоровича? А вдруг он вернется, а дома нет никого, - такой вариант развития событий был вполне возможен, и оставлять Женечку дома одного княгине не хотелось. Кто знает, что взбредет в голову ее мужу? – да, признаться, мне и самой ехать не очень хочется, - княгиня проникновенно посмотрела на сестру, но этот взгляд, кажется, не возымел никакого действия. К тому же, именно в этот момент к уговорам в своей обычной иронической манере подключился ее муж. - Вас может представить Элен, - княгиня чувствовала, что ее попытки отказаться будут тщетны, но все еще пыталась обороняться. - Ведь это она, а не я сидела в детстве на коленях у Петра Романовича! – Вера улыбнулась. Приятные воспоминания оказались сильнее желания остаться наедине с собой. К тому же, если Шебалин исполнит свою угрозу остаться, никакого затворничества и не получится, - Марк Анатольевич! – воскликнула женщина, морща нос от табачного дыма, принесенного в ее сторону легким ветерком. - Это против правил! – с укоризной добавила она под сдавленное и победное хихиканье сестры. - Хорошо! Хорошо! Но у меня два условия, - серьезно сказала княгиня, признавая себя побежденной, и строго посмотрела на чету Шебалиных, - Во-первых, Женя едет с нами. Пусть поиграет с внучатами Саблиных, а во- вторых, - она встала из кресла, - в качестве ответной любезности вам двоим, придется составить мне компанию на прогулке! Втайне надеясь, что предлагаемый моцион кого-нибудь из них утомит достаточно, чтобы после уже не захотеть покидать пределы имения, она хитро улыбнулась. После чего, объявив, что ей нужно надеть шляпку, скрылась в доме. - Мы готовы! - сказала Вера, вернувшись спустя четверть часа вместе с сыном. За это время она успела забрать его из детской, отдать горничной распоряжения насчет визитного платья и перчаток к нему – уверенности в том, что ее тайный умысел увенчается успехом, не было, так что следовало быть к вечеру во всеоружии, и даже подновить на лице слой белил. - Я надеюсь, вы не будете против, если мы пойдем по тени? Сегодня жарковато, не хочу, чтобы Эжену напекло головку, - спросила княгиня у Леночки и Марка. После вчерашнего приключения она начала будто бы спокойнее относиться к его присутствию подле себя. Все слышал, но ничего никому не сказал - это давало ему в глазах княгини серьезное преимущество перед остальными. Но и с сестрой Вера держалась сегодня более свободно. - Марк Анатольевич, – вновь обратилась она к зятю, заботливо поправив сыну его шляпу, - а что нового говорит медицина о поездках на воды? Снова убедить мужа отправиться в Бад или в Италию было заманчивой идеей. В новом обществе, в окружении свежих красавиц Михаил, возможно, сделался бы чуть более сносным, что стало бы для Веры изрядным облегчением.
Марк Шебалин: «Ну а что за смысл оставаться в имении одной? Какая особенная радость? А если, пока будем отсутствовать, недобрый час, вернется домой… этот…?» Даже теперь, уже вполне остынув от возмущения, буквально переполнявшего его некоторое время назад, Марк все еще не мог подобрать князю Трубецкому нейтрального имени. Потому предпочитал думать о нем, как о неком обезличенном предмете, или, возможно, о животном. Беспощадном в своей глупости и потому опасном для того, кто случайно может оказаться рядом. А уж если его при этом провоцировать… Еще в самом начале завтрака, прежде, чем увлекся собственными размышлениями, Марк успел заметить в Вере почти неуловимую перемену: то, как она держалась со своим мужем, как говорила с ним. Конечно, если бы не знать подоплёки происходящего… Но он знал. И потому, сопоставляя факты, теперь был практически уверен, что утренний демарш Трубецкого вызван именно этим. Однако данная уверенность порождала и еще одну, которая вызывала у Шебалина теперь серьезную тревогу и нежелание оставлять сестру Леночки наедине с ее тираном, который непременно попытается отомстить, свести счеты за свое унижение, пусть даже оно было очевидно лишь для него самого. И Марка. Но об этом князь, разумеется, догадаться не мог, если только не обладал какой-то особенной, мистической проницательностью, заподозрить которую в данном существе не смог бы даже самый закоренелый параноик. Обо всем этом Шебалин думал, пока княгиня Трубецкая – а за ней и Леночка, ненадолго ушли в дом перед прогулкой, которую они с женой охотно разделили бы с Верой даже без всяких условий с ее стороны. Марк же остался на веранде один, закурив очередную папиросу и размышляя – убеждая себя, что вмешивается во все это лишь из естественного стремления защитить хорошего человека, свою близкую родственницу, в конце концов. Не кровную, но тем не менее. И вскоре сам уже был почти готов в это поверить. Если бы не смутно шевелящееся где-то в самой глубине души сомнение, а еще – чувство вины. Непонятное и малообъяснимое. Он даже не мог разобраться, в отношении кого его, собственно, испытывает. «Глупость какая-то!» - скривился Марк, раздраженно дернув уголком рта. Заслышав шаги жены, он потушил окурок о перила и тотчас отбросил куда-то в кусты, оборачиваясь к Леночке уже с широкой улыбкой. В своей светлой соломенной шляпке, надетой для прогулки, она выглядела прелестно. Мужу мадам Шебалина тоже захватила из дому головной убор и, благодарный за заботу, Марк ласково поцеловал ее в кокетливо подставленную детски-округлую щеку. Княгиня Вера вернулась немного позже и не одна, а с сыном. - Да, собственно, пока ничего, о чем следовало бы сообщить немедленно, любезная Вера Алексеевна, - озадаченный ее вопросом относительно поездок на воды, Марк взглянул на свояченицу немного удивленно: сколько помнится, она ведь и так только что с какого-то курорта? Или он вновь что-то напутал? Нужно будет после уточнить у Леночки… - однако вы знаете, в этом вопросе я убежденный приверженец атараксии. Ни одно из лекарств – а ведь минеральные воды есть лекарство, о чем часто забывают увлекающиеся их приемом персоны – нельзя употреблять бессистемно и без удержу. Разумеется, я не имею в виду вас, княгиня. Это всего лишь общий совет, которым вы вольны пользоваться или нет. Улыбнувшись, он протянул ей ладонь, помогая сойти по крутым ступеням лестницы парадного подъезда, после таким же образом сопроводил и жену. А племянника снес на руках, опустив затем на землю подле матери. К слову сказать, на Эжена, который, верно, пошел своим характером именно в нее, потому держался среди взрослых робко и даже немного диковато, первое время Марк намеренно старался обращать как можно меньше внимания, не желая смущать его. Но позже, когда все они уже вышли за пределы барской усадьбы, подозвал мальчика к себе и, удержав за руку – дабы дождаться, чтобы Вера и Елена ушли немного вперед, сел перед ним на корточки и, как бы по секрету, с заговорщицким видом спросил, умеет ли тот свистеть двумя пальцами? - Нет, - потупившись, тихо ответил Эжен, прибавив, что однажды он пытался научиться, но няня стала сильно его ругать и сказала, что от этого в доме не будет денег. - Что ж, няню надо слушать! – Марк согласно кивнул. – Однако знаешь, нам, мужчинам, ведь вовсе не всегда обязательно слепо следовать советам женщин. Поверь, они разбираются далеко не во всем… - Даже маменька?! – прошептал мальчик, потрясенный внезапно открывшейся новой истиной. - Даже мам… нет, стой! Маменька – она всегда все знает лучше всех! – сообразив, что как-то чрезмерно для первого раза увлекся подрывом основ воспитания, Шебалин резко осекся и ухмыльнулся. – Я сейчас про остальных женщин. Вот, сам посуди! Коня, например, подозвать, дать о себе знак товарищам в бою или дозоре – что какая-нибудь дама, кроме матушки, естественно, может об этом знать? Потому уметь все-таки нужно. А вот дома, да, лучше не свистеть. Хотя, деньги, как правило, исчезают вовсе не из-за этого. - А из-за чего? – с любопытством спросил Эжен, глядя ему в лицо широко распахнутыми глазенками, в которых теперь горело жгучее любопытство. - Скажем так: причины куда разнообразнее! После сам поймешь. Но сейчас не об этом: я не понял. Так ты все-таки хочешь научиться свистеть? Да? Ну, тогда смотри, и повторяй за мной…
Вера Трубецкая: Вера не могла не заметить этих тревожных взглядов, брошенных на нее не только в столовой, но и позднее. Сей момент был трогателен и одновременно забавен. Было приятно понимать, что о ней беспокоятся, но при этом не навязывают свою заботу, предоставляя возможность разбираться со своей жизнью самостоятельно. Но в тоже время казалось забавным то, что за нее начали тревожиться только сейчас, когда узнали. А сколько дней они жили бок о бок в одном доме и никто ничего не замечал? Тем не менее Вера чувствовала какое-то облегчение после вчерашнего случая. Еще тогда, в Италии, познакомившись с Маргаритой, она осознала, что нужно что-то менять и не ждать, когда станет еще хуже. Теперь же она это ощущала всем своим существом. - А ей следовало придумать, - женщина улыбнулась Марку, и было в этой улыбке что-то по-настоящему детское и лукавое, - потому что, как пишет моя подруга, нынче в Баде в Русском доме даже есть свободная комната с видом, - добавила она и приняла его руку, которую, однако, отпустила, едва коснулась земли ногой. Странно, раньше, она механически и без единой эмоции принимала от него подобный знак учтивости, даже не задумавшись о чем-либо, но теперь отчего-то чувствовала некую неловкость. - Благодарю, - Вера кивнула, - но право, не стоило беспокоиться. Я вполне справилась бы сама, - она вновь улыбнулась, глядя на то, с какой нежностью Шебалин помогает своей супруге спуститься с крутых ступенек. - Вы, конечно же, правы в этом. Всё хорошо в меру. Однако я считаю, что не столько воды лечат иных людей, сколько смена обстановки, - она поправила на Эжене шляпу и, взяв его за руку, продолжила, - К тому же, всегда интересно изучить новое место. За всеми разговорами сложно было понять, когда именно они вышли за пределы усадьбы. Все это время они говорили о всяких пустяках, и Вера, чье настроение, несмотря на ночные события было просто прекрасно, даже шутила и пару раз сделала Женечке замечание, чтобы тот так не сторонился Леночки и Марка Анатольевича. Крохотную ручку сынишки из своей княгиня выпустила лишь, когда мальчик заметил пеструю бабочку и непременно захотел на нее посмотреть поближе. Разочаровывать ребенка Вера не стала. Отпустив его руку, сравнялась с Леной и, время от времени поглядывая за сыном, от которого всё-таки улизнула коварная бабочка, стала отвечать на вопросы сестры об Италии, уже в который раз описывая, в каком чудесном доме они жили, о том, с какой интересной женщиной, жившей по соседству, познакомилась. Полностью выкинув хотя бы на время этой чудесной прогулки из головы весь негатив, княгиня с восторгом рассказывала, как в былые времена, сестре о красотах Сорренто. Говорила, что в следующий раз обязательно посетит Неаполь, или даже Рим. О сынишке она уже не волновалась, поскольку видела, что с ним о чем-то разговорился Марк… - Боже мой! Что это? – воскликнула Вера и испуганно заозиралась, когда воздух внезапно пронзил громкий свист. Леночка тоже вначале испугалась и, подобно сестре, чуть было не подпрыгнула от неожиданности, но потом заливисто рассмеялась, догадавшись, в чем дело. Однако увидев недовольное лицо княгини, смущенно потупилась, сдерживая хихиканье. - Марк Анатольевич! Как вы… Что всё это значит? – княгиня грозно свела брови и прямо посмотрела на родственника, - Эжен, иди сюда, - тем же строгим голосом, обратилась она к сынишке, по-прежнему глядя на зятя. Всё это было весело, но выходило за рамки приличий. И поэтому совершенно не приветствовалось Верой, хотя в детстве она, бывало, сама с удовольствием свистела на пару с братом Митей под «охи» маменьки и розги папеньки. «Марк Анатольевич, вы же взрослый человек», - подумала она, но сказала совсем иное: - Я хотела бы впредь попросить вас не учить моего, – это последнее слово она намеренно отметила интонацией, - сына дурному. Сам же Эжен, тем временем, хоть и стоял рядом с нею, стыдливо понурив голову, однако Вера видела, как он то и дело бросает украдкой восхищенные взгляды на Марка Анатольевича, который, как поняла княгиня, уже вполне успел сделаться для мальчика «дядей Марком».
Марк Шебалин: - Да я, собственно, еще даже и не начинал… - вновь поднимаясь в полный рост и отпуская от себя Эжена, который тотчас же безропотно поплелся к матери, Марк спокойно выдержал взгляд Веры Алексеевны. А потом, когда княгиня, по-прежнему пылая негодованием – показным, или уж искренним, вдруг потупилась и перевела гневный взгляд на заметно съёжившегося под ним сынишку, едва слышно ухмыльнулся. Родительницей мадам Трубецкая, по всему выходило, была весьма строгой. – Простите меня милосердно, княгиня! И поверьте, я вовсе не претендую на ваши права. И даже обещаю впредь больше не нарушать дисциплины… мы оба обещаем, правда, Эжен? Вновь подняв на Марка полный восхищения взгляд, мальчик принялся истово кивать, чем еще больше рассмешил Шебалина и Леночку, которая все это время молча взирала на происходящее со стороны, но тут, наконец, не сдержалась: - Вера, да полно тебе изображать буку! А то ведь я тоже могу кое-что припомнить из нашего детства! Да вот хоть тот случай, когда вы с Митей, обрядившись цыганами, выскочили из темной комнаты навстречу нашей бедной мисс Киттинг. Марк, я тебе не рассказывала? - Нет, - Шебалин пожал плечами и покосился вначале на Эжена, который слушал тётю, затаив дыхание, а затем – на его маменьку, которую, кажется, не слишком радовали эти воспоминания. - Ну, так вот. Мисс Киттинг – наша гувернантка-англичанка. Я сама была тогда слишком мала и не участвовала, потому мне рассказывал Митя… - Так, а давай-ка лучше обсудим эту интригующую тему как-нибудь позже, а теперь я просто скажу, что не ожидал, что Женя сможет так быстро научиться тому, на что у меня самого, к примеру, ушло несколько дней безуспешных попыток? И за это его, пожалуй, стоит похвалить. Но только за это. Подойдя к мальчишке, Марк потрепал того по щеке, одновременно глядя поверх его головы на княгиню, давая ей понять, что не станет развивать эту тему. Во всяком случае, в присутствии любопытных ушек Эжена. Хотя, было бы, конечно, до чертиков интересно услышать подробности прямо теперь. Ну и вообще – довольно интересно и неожиданно узнать, что строгая и во всем, кажется, правильная Вера Алексеевна, с этой безупречной прямой осанкой, когда-то была, оказывается, настоящим сорванцом… - В остальном, как уже сказано, шалить мы больше не станем… Сегодня, - обращаясь к Эжену, прибавил он одними губами в тот момент, когда княгиня этого не увидеть не могла – и быстро подмигнул. А затем вновь повернулся к супруге. – Я слышал, вы говорили об Италии? Ты, правда, хочешь там побывать? Я как раз думал о том, куда мы поедем будущим летом – так почему бы и не туда? Разумеется, твой супруг всего лишь начинающий доктор и вряд ли сможет обеспечить тебе длительное турне… - начал было он, но все дальнейшие слова быстро потонули в радостных восклицаниях Леночки и объятиях, с которыми она тотчас же бросилась на шею смеющемуся Марку, с удовольствием принимающему эти лобзания и даже немного покружившему ее в воздухе, обхватив по-девичьи тоненькую талию. Вера Алексеевна, тем временем, отвернулась к сыну, что-то поясняя, но Шебалин чувствовал, что это больше от неловкости из-за столь открытого выражения чувств между ним и Еленой. Потому, не желая и дальше смущать княгиню, вернул довольную супругу на землю и вновь сделался серьезен – лицом, хотя в черных глазах его по-прежнему прятался смех. Верно, обо всем догадавшись, посерьезнела и Леночка. И, отодвинувшись на «приличное» расстояние, но, не отпуская мужниной руки, просто пошла рядом с ним. - Все-таки, здесь очень хорошо! – проговорил, Марк, спустя какое-то время, когда, миновав большой, заросший еще нескошенной сочной травой луг, все вместе они расположились передохнуть и перекусить припасенными от завтрака фруктами в кружевной тени маленькой березовой рощи примерно в полутора верстах от барской усадьбы. Леночка и Эжен затеяли игру в серсо и весело перекликались в нескольких шагах от Шебалина и княгини Веры, которая устроилась на пестром пледе, расстеленном дамами несколько минут назад. А сам Шебалин, игнорируя его, растянулся прямо на траве и с интересом прислушивался к птичьему щебету, доносящемуся откуда-то сверху, из причудливо сплетающихся между собой белых веток, и пожевывал сорванную рядом с собой травинку. – А вам, верно, больше по душе заграничные красоты, княгиня? – поинтересовался он, поворачиваясь на бок, подпирая кулаком щеку, и весело взглянул на нее, сидящую рядом, выпрямив спину, словно прилежная гимназистка перед классной дамой. «И почему она всегда так напряжена?..» - вновь мелькнула давно занимавшая Шебалина мысль. – Вера, вы все еще на меня сердитесь из-за Эжена? Или… может, вам еще почему-то неловко рядом со мной? Нет? Ну тогда расскажите мне в доказательство этого историю про гувернантку и «цыган»! Клянусь, я был так заинтригован, что едва сдержался! И теперь хочу знать все из первых уст.
Вера Трубецкая: Ругаться на такую невинную забаву было глупо. Они с Митей с его подачи и не то еще проделывали, Леночка того и гляди припомнит еще какую-нибудь их пакость. Как тогда на ее запреты посмотрит сын? Тем не менее, Вера считала, что всему свой черед, и «время свиста» еще не пришло. - Мне хочется в это верить, - взгляд княгини, обращенный то на сына, то на зятя, немного потеплел, но по-прежнему оставался строгим, а губы плотно поджатыми. Она смотрела на Марка Анатольевича и думала о том, что до вчерашнего вечера он, наверное, ни за что не позволил бы себе вещи, подобные тем, что она наблюдала сегодня. «Жалеет?» - с неприязнью думала княгиня, помня, что раньше муж сестры старался держаться от них на большем расстоянии. И неизвестно, куда бы еще она зашла в этих размышлениях и сколько дырок провертела бы взглядом в Шебалине и Эжене, но это прервала Леночка своими неуместными в данный момент замечаниями. «Вот же по сапогу пара!» - подумала княгиня, переводя тяжелый взгляд на сестру и не произнося ни слова. Стоило ли говорить, что Елена Алексеевна даже и не заметила этого? Зато заметил ее более прозорливый, но не менее бессовестный супруг, которому Вера кивнула в знак благодарности за то, что он почти вовремя прервал ее болтовню. «В таком случае, вы были либо неприлежным учеником, либо вас этому пытались научить в колыбели!» - подумала Вера. Она всё еще злилась на чету Шебалиных, что выдавал строгий взгляд и плотно поджатые губы. Но Эжен, видимо чувствуя нутром, что гроза уже миновала, со всё большим интересом стал поглядывать по сторонам. Вера, не боясь испачкать платье, присела рядом с сыном и, поправляя его легкую курточку, стала вполголоса втолковывать ему, что свистеть вообще неплохо, но нужно знать время и место. Вот, скажем, посреди обеда, или когда их с кузиной Александрин учат ездить на пони, этого делать категорически нельзя. Бабушке и дедушке в ухо этого тоже лучше не делать. Она могла бы поговорить с мальчиком об этом и позже, но смотреть на семейную идиллию сестры было невыносимо, а еще хуже того было признаваться самой себе, что она просто завидует Леночке. Ведь от нее самодовольный Михаил Федорович подобных нежностей терпеть отродясь не желал. Закончив материнское наставление чуть позже, чем сестра и ее супруг двинулись дальше в путь, Вера, взяв за ручку сына, и ведя его по теньку, пошла следом за ними. Спустя время они расположились на полянке в спасительной прохладе деревьев. Со свежескошенного луга ветер доносил приятный запах подсыхающей травы, примешивающийся к сладковатому аромату цветущих лип - их заросли начинались сразу же после березовой рощи и далее уже переходили в густой хвойный лес - от которого некуда было деться. Эжен и Леночка, которые то ли опасались маменькиного да сестриного гнева, то ли просто не могли усидеть на месте, принялись играть, в то время как Вера, поджав к себе колени и обняв их руками, расположилась поодаль на пледе и лишь безразлично повела плечом, когда Марк Анатольевич, проигнорировав молчаливое приглашение устраиваться рядом, растянулся прямо на траве. Под пристальным взглядом зятя она чувствовала себя неуютно, и оттого непроизвольно еще сильнее выпрямляла спину, будто снова была на уроке у мисс Киттинг. Кроме того ее по-прежнему никак не отпускало ощущение, что против нее замышляется еще какая-то гадость. - Я бы так не сказала, - помедлив, проговорила княгиня, отвечая на вопрос Шебалина. Местные красоты ей были по душе больше, но визиты в имение редко протекали мирно, а постоянно держать лицо при несдержанном норове супруга ей было трудно. - Там тоже красиво и многое в новинку, - пожав плечами спокойно и без эмоций добавила она. - Уже нет, - тем же тоном ответила княгиня на следующий, и с укором добавила, - Я не верю, что вы больше не будете учить его всяким пакостям, - «Хотя он и без вас вполне в этом уже преуспевает», - подумала она и продолжила, - Но я прошу вас, чтобы вы были осторожны в своих рвениях. Эжену ведь едва исполнилось три года! Когда у вас с Леночкой появятся свои дети, вы меня возможно поймете. Княгиня Трубецкая перевела взгляд на сестру и сына, играющих в серсо и заливисто смеющихся. Нечасто в их доме ее мальчик мог так бегать и беззаботно лопотать. Во многих семьях воспитанием детей занимались исключительно гувернантки и учителя. На долю родителей оставалось лишь пожелание доброго утра и покойной ночи. Но Вера так не могла. Но в ее собственной жизни Эжен был едва ли не единственным светлым лучиком. И она не хотела его упускать. Ей нравилось читать сыну книжки, гулять с ним. Супруг злился, матушка причитала, в свете Веру из-за этого считали чудачкой. Пожалуй, понимал и потому поддерживал ее в этом только Митя, и сам души не чаявший со своей Александрин. На всех прочих княгиня Оболенская не обращала внимания. - Елена преувеличивает, - она мягко улыбнулась, - Это было под Рождество и мы, наслушавшись сказок Леночкиной нянюшки, решили поколядовать. Мы были слишком юны, чтобы сообразить, что мисс Киттинг не поймет нас и так испугается, - Вера интонацией выделила слово «так», подчеркивая тем самым, что бедная женщина действительно была сильно напугана. После этого Вера вновь замолчала, с улыбкой глядя перед собой. Солнце, тем временем, поднялось уже совсем высоко, скоро нужно будет возвращаться к обеду (а Эжену вообще пора спать!), но княгиня не торопилась напомнить об этом остальным, надеясь, что дети (Леночка, кажется, воспринималась как ребенок и собственным супругом) утомятся и никуда вечером они поэтому не поедут. Настроение у нее, правда, несколько улучшилось, но с таким лицом всё-таки показываться на людях не очень хотелось, в противном случае внимательной тетушке пришлось бы рассказывать про то как она, Вера, поскользнулась на крутых ступеньках террасы. - Я слышала, вы говорили про поездку Италию. Мне кажется, Леночка будет в восторге и от маленького тихого городка. Выберите место поживописнее, поставьте в гостиной хотя бы клавесин, дайте ей холст и краски... И уверяю вас, большего ей будет и не надо.
Марк Шебалин: - Что же, пожалуй, именно так я и поступлю, спасибо за добрый совет! – проговорил Марк, и вновь испытующе посмотрел на обращенный к нему безупречный профиль. В словах княгини о собственной младшей сестре ему на миг послышалась скрытая ирония. Но лицо Веры выглядело абсолютно безмятежным. И, в конце концов, Шебалин решил, что просто ослышался. К тому же, он ведь замечал это и прежде – как все старшие братья или сестры, рассуждая о младших, она порой просто неосознанно, по привычке, сбивается в покровительственный тон. А значит, никакой иронии, а тем более уж небрежения – того, что на миг неприятно кольнуло самолюбие доктора, не склонного терпеть посягательства на достоинство супруги даже из уст ее родственников, в словах княгини, разумеется, не было. Блаженно перевалившись на спину среди остро пахнущей на жаре травы, Марк, прищурившись, взглянул на солнце, по его положению в небе выходило, что теперь уже полдень – или около того. Стрелки на часах, извлеченных через мгновение из кармана светлого шелкового жилета, подтвердили догадку – почти час дня. Пора возвращаться обратно в дом – маленькие ножки племянника вряд ли позволят проделать этот, в общем-то, не длинный путь быстро, так что дойдут они как раз к обеду. А там немного передохнуть, да и собираться к вечерней поездке к соседям. Эта размеренность и предсказуемость событий сельской жизни определенно затягивала. И Марк, который вообще-то считал себя человеком энергичным и склонным более действовать, чем созерцать, постепенно начинал получать от нее удовольствие, хотя вначале, сразу после приезда из Петербурга, немного томился и не знал, куда себя деть. Впрочем, даже в размеренности деревенского бытия порой случались маленькие приятные неожиданности. Сразу после обеда, когда Вера Алексеевна быстро оставила их вдвоем с Леночкой, объяснив это желанием самолично уложить сына спать – на ее стремление проводить с ним как можно больше времени, в общем-то, довольно эксцентричное для дам их круга, Марк тоже с самого первого дня обратил внимание, хотя пока ни с кем и не обсуждал своих наблюдений, юная супруга с видом проказницы буквально за руку утащила его наверх, в собственную спальню, и была там очень мила. Так что совсем уж «тихого часа», во всяком случае, для их части семейства, нынче не вышло. Только вряд ли об этом кто-либо переживал. Позже, когда вновь собрались вместе внизу перед отъездом к Саблиным, стало чувствоваться, что раскаленный двухнедельной беспощадной жарой воздух начал будто бы уплотняться, делаться тяжелее и гуще, хотя на небе, уже постепенно меняющем свою яркую дневную синеву на более мягкие и приглушенные краски вечера, по-прежнему не было видно ни единого облачка. По поводу этого, уже по пути к соседям, Марк заметил, обращаясь сразу ко всем, что ночью, вероятно, будет гроза. Но никто из дам ему, кажется, не поверил. Впрочем, вслух свое недоверие к его мастерству предсказателя погоды выразила, как обычно, лишь Леночка. Вера вновь молчала всю дорогу, общаясь разве что с сынишкой, склоняясь к которому, изредка что-то показывала или просто спрашивала, как он себя чувствует. Наблюдая за ней, Марк не мог понять, в чем дело, возможно, в том, что ехала она к Саблиным, все же, против своей воли и не в лучшем расположении духа. Однако то, что она это без конца демонстрирует, в конечном счете, начинало утомлять и его, потому остаток пути разговаривал доктор лишь с супругой, оставив попытки пробить эту стену. В сущности, может статься, что за ней и нет ничего из того, что он уже успел себе навоображать, думал Шебалин про себя, чувствуя почему-то легкое раздражение и досаду. Хозяева имения, куда они вскоре все-таки приехали, понравились ему буквально с первого взгляда. Не в последнюю очередь из-за того, что узнав о профессии нового знакомого, не стали терзать его почти неизбежными в подобных случаях вопросами относительно собственного здоровья, к чему доктор, конечно, уже почти привык, но не сказать, чтобы сильно радовался. Но дело было, конечно, не только в этом, а в особой, «уютной» манере общения Саблиных с гостями, собравшимися в тот вечер в их небольшом, но ухоженном, и видно, что любимом доме. Не прошло и часа, как Марка со всеми перезнакомили и вовлекли в дружескую беседу, а еще через некоторое время он стал чувствовать себя так, будто бывает здесь чуть ли не ежедневно. От этого, а также от хорошего ужина, доброе расположение духа, его обычное, в общем-то, состояние, немного поколебавшееся по пути, вновь совершенно вернулось. Когда на улице начало темнеть, детей, которые резвились здесь же, на лужайке, неподалеку от собравшихся за большим столом взрослых, увели спать. А те, вдоволь насытившись пищей и размеренными беседами, стали искать себе новых развлечений. Кто-то предложил устроить танцы. Идея нашла бурную поддержку молодежи, играть на пианино, которое тотчас же велели слугам притащить из гостиной и выставить прямо на широком парадном крыльце, отчего последнее стало напоминать импровизированную сцену, сговорились по очереди – те, кто имел к этому таланты и склонности. Полагая, что танцевать не посреди бальной залы, а прямо тут, на траве перед домом, ему уже поздновато, Шебалин намеревался просто наблюдать за происходящим. Но, когда Леночка об этом услышала, то на полудетском ее личике отразилось такое разочарование, что он ощутил себя едва не семейным тираном. И, конечно, согласился, как бы глупо это не смотрелось со стороны. А еще Елена хотела, чтобы он непременно пригласил на танец ее сестру. И Марк, которого ничто не убеждало, что ровно того же хочет сама Вера, исполнив прежде вместе с женой какую-то польку, одну из кадрилей и, конечно, первый вальс этого вечера, когда объявили, что дальше будет еще один, все же подошел вместе с ней к княгине. - Je vous en prie, madam! – прежде учтиво наклонив голову, произнес он с улыбкой, и протянул к ней раскрытую ладонь, приглашая идти за собой. Тем временем за его спиной разыгрывалась целая пантомима. Румяная и разгоряченная предыдущими танцами Леночка корчила гримаски и смешно хмурилась, как бы угрожая старшей сестре «расправой», если та вдруг посмеет отказать ее супругу. Но сам Шебалин этого, конечно, не видел. Он смотрел в глаза Вере Алексеевне и ждал.
Вера Трубецкая: Зависть – это одно из тех плохих чувств, которые с детских лет нас учат в себе подавлять. Не завидовать чужой кукле, не завидовать ласковому слову, обращенному к младшему из детей, не завидовать чужому счастью. «...И не желай дома ближнего твоего, ни поля его, ни раба его, ни рабы его, ни вола его, ни осла его, ни всего, что есть у ближнего твоего», - эти заветы, произносимые старым бородатым батюшкой из сельской церквушки, были своего рода руководством для Веры. Но как же не завидовать, когда в твоей жизни так мало радостей? И Вера, баюкая сына, гладила его по голове и тихо приговаривала: - Ты мое счастье, ты моя единственная радость, ты только мой! Маленький и добрый мальчик, нам ведь никто не нужен? - сын сонно улыбался, крепко пальчиками сжимал ее ладонь и даже не догадывался о той роли, которую он играл в ее жизни. Он, конечно, ее любил и видел в ней защитницу от страшного и непонятного отца, но иногда, как сегодня, ему становилось обидно, что маменька совсем его не понимает. Ему нравится дядя Марк, а она почему-то смотрит на него так сердито и так строго говорит с ним! Да что там дядя! Даже весело играя с маминой младшей сестрой, Эжен иногда видел в ее глазах все тот же непонятный упрек, от которого мальчику становилось вдруг уже не так весело. А Вера просто ревновала сына к любому, кто осмеливался посягнуть на ее место. Ни дюйма она не позволит кому-нибудь занять в его сердечке! Хотя чаще и находит своему поведению иные оправдания, нежели банальные ревность и зависть: чужой человек может причинить ему боль, может научить ребенка дурному и только ей одной на этом свете дозволено его оберегать. И уж если ей не дано испытать настоящего женского счастья, то в материнстве она возьмет его сполна! Сегодняшний день вызвал в душе княгини Трубецкой настоящее смятение чувств. Наблюдая, как счастлива с Марком Анатольевичем Элен, она невольно задумывалась – а возможно было бы подобное для нее? В браке с другим человеком, если бы отец, например, выдал ее не за Михаила? Может быть, дело вовсе даже не в муже, а в ней самой? Особенно частыми гостьями такие мысли были в самом начале семейной жизни, но и теперь порой возникали в ее голове. И верно: она не красавица, да к тому же – слишком умна и этим не раз ставила супруга в дурацкое положение. За пару часов в детской настроение Веры почти не переменилось, и ехать к соседям она по-прежнему не хотела, предчувствуя, что это точно не понравится князю. Впрочем, Леночка, к счастью не слишком хорошо знавшая характер зятя, продолжала упорно твердить, что сейчас Михаила здесь нет, и бог-весть еще, когда он вернется. Так что они вполне могут домой успеть и раньше него. Не слишком в это веря, но не имея никаких иных причин отказываться, Вера все-таки присоединилась к Шебалиным в экипаже вместе с малышом Эженом. У Саблиных она действительно несколько развеялась, правда, общалась там преимущественно с детьми, почти избегая общества их родителей. Но когда начались танцы, как и многие другие, вышла на террасу. Устроившись в уютном кресле, княгиня благодушно размышляла над тем, как бы ни разбудить Эжена, перенося его в экипаж, когда они, наконец, отправятся домой. Но тут вдруг перед ней с приглашением на танец вновь возник Марк Анатольевич. Намереваясь отказать – разумеется, под благовидным предлогом, что в отсутствие мужа танцевать ей будет не слишком-то и прилично, княгиня тотчас увидела позади него сестру, которая всячески пыталась привлечь ее внимание. И всего за пару секунд одной лишь «грозной» мимикой успела очень многое объяснить. При виде этого маленького представления на губах Веры Алексеевны невольно возникла улыбка. И, вновь переведя взгляд на Леночкиного мужа, она пожала плечами: - Если вам этого и вправду хочется.
Марк Шебалин: Пожалуй, пригласить ее на танец стоило уже только ради того, чтобы увидеть, как всего за одну короткую минуту на лице человека могут последовательно отражаться, сменяя друг друга, сразу несколько эмоций подряд – и порой диаметрально противоположного свойства. Вначале, явно обескураженная, Вера взглянула на него с недоумением и даже недовольством – последнее, впрочем, было для Марка уже привычным, потому ничуть его не испугало. Затем, на смену ему, в глубине ее бархатных глаз промелькнуло сомнение, а сам взгляд сделался немного растерянным и смущенным – ненадолго отведя его в сторону от внимательно и заинтересованно наблюдающего собеседника, княгиня задумалась, глядя при этом будто бы куда-то сквозь него, словно принимала некое важное для себя решение. А потом – вдруг улыбнулась и согласилась с ним потанцевать. Сформулировав это, впрочем, таким образом, что Марк на мгновение попросту опешил. Ну, можно ли, в самом деле, постоянно оставаться настолько теплохладной?! Да нет же, черт возьми! Хватит! Ей определенно не помешает еще одна маленькая встряска – конечно, не такая, как тогда, на качелях, но… Шебалин просто не был бы собой, если бы немедленно чего-нибудь не придумал. - Правда в том, что меня заставили это сделать! – тихо ответил он в тот момент, когда помогал свояченице сойти с высоких ступенек террасы, учтиво поддерживая ее под локоток. И печально на нее взглянул. А затем быстро отвернулся, чтобы скрыть улыбку, делая вид, что чрезвычайно смущен этим «признанием», никак не ожидая, однако, что Вера воспримет его всерьез. Напрасно! Замерев на ходу, она посмотрела на него почти испуганно и, в конце концов, не выдержав, Марк расхохотался в открытую. – Да, боже мой, Вера Алексеевна! Это всего лишь шутка! Безусловно, я буду рад и счастлив танцевать с вами хоть весь этот вечер напролет! Отчего же вы постоянно так напряжены?! Выведя после этого княгиню в круг танцующих пар, Шебалин вначале, как и полагается, учтиво ей поклонился. И затем, едва дождавшись ответного реверанса, положив ладонь на ее по-девичьи тонкую талию, не говоря ничего более, сразу повел ее в вальсе. Одном из многих – пренебрегая светскими условностями, обязательными на «настоящих» балах, у Саблиных этому горячо любимому молодежью танцу сегодня явно отдавали предпочтение перед прочими. - А вы чудесно танцуете! – проговорил Марк, увлекая Веру Алексеевну в очередной пируэт, во время которого одна из длинных и туго завитых смоляных прядей у ее висков, отлетев в сторону, слегка коснулась его щеки. – Впрочем, наверняка, я далеко не первый, кто вам об этом говорит? Должно быть, в Петербурге за одну лишь вашу мазурку кавалеры готовы жизнь отдать? Она не ответила, так же, как не отвечала затем и на остальные обращенные к ней вопросы, заданные в подобном же шутливом духе, который Марку всю жизнь казался наиболее подходящим для незатейливой беседы во время танца. Ведь разве что сумасшедшие, вальсируя друг с другом, станут обсуждать основополагающие вопросы устройства мироздания! Однако после нескольких минут молчания в ответ он всерьез начал в этом сомневаться, подозревая, что, верно, действительно, что-то нынче делает не так как надо. И это, в конечном итоге, изрядно подпортило настроение уже ему самому, заставив также закрыть рот. Так что остаток этого вальса они с Верой дотанцевали уже вовсе без слов. Закончив его, кажется, с обоюдным облегчением. Проводив ее обратно на террасу и усадив в облюбованное ранее плетеное кресло, Шебалин пошел к жене, которая все то время, пока он танцевал с ее сестрой, о чем-то оживленно беседовала с госпожой Саблиной. Увидев приближающегося супруга, Леночка широко улыбнулась, но, заметив его мрачноватую гримасу, удивленно приподняла брови. - Что случилось, Марик, дорогой?! Ты выглядишь таким недовольным!.. Вы, что, повздорили с Верой? – с этими словами она обернулась в сторону террасы, ища взглядом сестру. - Нет, все в порядке. Мы ничуть не повздорили, душа моя, - ответил Шебалин деревянным голосом, одновременно извлекая из кармана сюртука серебряный портсигар, доставая оттуда папиросу, и немедленно жадно ее закуривая. Невольно обернувшись затем следом за женой, он посмотрел туда же, куда и она. Вера Алексеевна, как ни в чем не бывало, сидела в своем кресле и выглядела такой же спокойной и невозмутимой, как всегда. В отличие от самого Марка, который отчего-то чувствовал сейчас досаду и раздражение, какие случается испытать после того, как прямо на глазах у всех совершил что-то нелепое или смешное. Например, внезапно поскользнулся и растянулся на паркете прямо посреди бальной залы. Но он-то, вроде, никуда не падал. И ничего особенно странного пока тоже не совершил. А ощущения были ровно те же самые… Черт возьми! И как же ей все-таки это удается – постоянно заставлять его чувствовать себя не в своей тарелке? «Ерунда какая-то… бред!» - подумал он, сердито отбрасывая прочь недокуренную папиросу и тяжело вздохнул.
Вера Трубецкая: «Боже мой, он, пожалуй, считает меня просто ненормальной! Да и не удивительно было бы…» - присев в кресло, Вера спокойно принялась расправлять складки на юбке, сосредоточенно вглядываясь в муаровый рисунок на ткани и упорно избегая смотреть в сторону сестры и ее мужа, хотя ощущала на себе чьи-то любопытствующие взгляды. Ей было неловко и за свое поведение во время танца, и оттого, что если бы ей предложили сейчас признаться в самом сокровенном желании, то это определенно был бы еще один танец. Хотя бы один. Но не абы с кем, а с Марком Анатольевичем. И пусть вела она себя сейчас совершенно противоположно этому желанию, все равно бы не отказалась еще раз закружиться в вальсе! Вера любила танцевать, но делать это последнее время случалось не часто. Откровенно говоря, она не до конца понимала своего зятя с этими его шутками и странными замечаниями, которыми Марк будто нарочно старался выбить из-под ее ног почву. И все-таки, Вера скорее чувствовала, чем понимала, за что Леночка любит этого мужчину и почему ее взор каждый раз загорается, когда он рядом. В Шебалине была особая сила, которую он буквально излучал. В муже она тоже ощущала скрытую силу, только вот, если Михаил Федорович просто сочился угрозой, то рядом с Марком Анатольевичем ощущения были иные – будто рядом вырастала надежная стена, закрывавшая от всех напастей мира. И даже во всех его колких словах совершенно не было желания обидеть. Это просто Вера, так привыкшая к оскорблениям мужа, порой не знала, как правильно на них реагировать. И оттого, долго выдумывая ответ, не успевала высказаться прежде, чем с уст зятя уже слетала следующая фраза, часто нисколько не связанная с предыдущей. Вновь сбивалась с толку и глупо молчала в ответ, сердилась на себя и на него, закрываясь подобно устричной раковине, когда в нее попадает раздражающая песчинка. - Верочка, тебе нехорошо? – раздался ласковый голос сестры, и княгиня подняла на нее удивлённый взгляд, - Ты бледна и мне показалось, что тебе дурно. - Нет, что ты, Элен. Все очень даже хорошо. И вечер чудесен, и танцы оригинальны. Здесь очень весело. - Только не тебе. Ты с самого отъезда из дома как-то напряжена. Может, нам стоит вернуться? - Нет! – чуть громче, чем хотелось, воскликнула Вера Алексеевна, - Какая ерунда тебе пришла в голову, мы останемся еще ненадолго! Тем более, Эжен спит и я бы не хотела пока его будить. Тем не менее, вскоре их импровизированный праздник совершенно внезапно оборвался сам собой. Потому что на горизонте вдруг заблистали серебряные молнии, и медленный, ленивый рокот приближающегося грома, словно шум накатывающегося прибоя, пронесся над окрестностями. Гости тотчас же собрались опять в гостиной, где был подан поздний чай, после которого многие стали разъезжаться. Вскоре подали и их экипаж. - Ты был прав, ты как предсказатель! – смеялась Леночка, усаживаясь в коляску, в которой уже подняли купол и приготовили кожаные накидки на ноги в ожидании грозы, - Интересно, успеем ли мы добраться домой до дождя? Вера пожала плечами, прижимая к себе сонного ребенка. И вскоре и сама задремала под мерное покачивание экипажа, несколько не тревожась от все более громких раскатов грома. Но сон ее был неспокойным, и когда экипаж наконец-то остановился перед их крыльцом, она первой обратила внимание на ярко освещенное окно малой гостиной и на темный силуэт за ним. И сердце сжалось от предчувствия беды. Первой, кто их встретил, была няня Эжена, которая, нарочно спрятавшись в тени, дожидалась их приезда, чтобы сразу же забрать ребенка. И принимая на руки спящего мальчика, она успела лишь шепнуть, что князь сильно прогневался, узнав, что дома нет ни Веры Алексеевны, ни сына. Сердце стучало медленно и сильно, но Вера нарочно решила не встречаться с мужем, хотя это могло привести к еще большей ссоре, а постаралась незаметно проскользнуть наверх. Но едва она стала на первую ступеньку, как дверь из гостиной с грохотом раскрылась и в проеме появился муж, с лицом искаженным яростью. «Вот бы тебя удар хватил!» - подумалось ей. - Куда это ты собралась? - Спать, я устала. Позади Веры уже стояла Леночка с мужем, и княгиня надеялась, что Трубецкому хватит такта и ума не начинать скандал сейчас же. - Устала?! – процедил сквозь зубы муж и шагнул ей навстречу, больно хватая ее запястье, так что Вере пришлось сойти с лестницы, - Если бы ты вела себя достойно и не разъезжала черт знает, где до самой ночи, ты бы так не уставала! Еще и сына нашего посмела уволочь на это сомнительно сборище! - Вы не смеете так…, - начала было Леночка, но Вера обратила на нее жалобный взгляд, умоляя молчать. - Еще как смею! Это моя законная жена и ей положено встречать мужа дома, когда он возвращается с дороги. А она вместо этого где-то шляется…
Марк Шебалин: Вмешиваться в чужие внутрисемейные разбирательства – самое последнее дело на свете. Марк всегда в это свято верил, потому и сегодня, сделавшись свидетелем очередного припадка ярости у князя Трубецкого, сдерживал себя буквально до последнего. В отличие от Михаила Федоровича, который на сей раз даже не потрудился выждать момента, чтобы остаться для этого с глазу на глаз со своей супругой, накинувшись на несчастную женщину в присутствии сестры и свояка, да что там перед ними! Чуть ли не при слугах! Но последней каплей стало для Марка не это. И даже не попытка Трубецкого силой стащить с лестницы тщетно понадеявшуюся укрыться в верхних комнатах от его гнева Веру Алексеевну. Её было бесконечно жаль, но, увы, кое в чем князь был прав. Действительно, в глазах закона замужняя женщина целиком и полностью принадлежит своему мужу. И пока дело не дошло до смертоубийства, никто не отнимет прав на нее даже у самого последнего мерзавца – сколько было и есть на свете подобных историй! Однако, осмелившись накричать на Елену – в ответ на ее робкую попытку вступиться за сестру, этот вонючий ублюдок явно вышел за их рамки и вступил на чужую – его, Марка, территорию. А такого он терпеть точно не чувствовал себя обязанным. Да и в любом случае не собирался. - Не смейте повышать голос на мою жену, - Марк произнес это совсем негромко, но в тишине, наступившей следом за последней оскорбительной репликой Трубецкого, голос его прозвучал весьма отчетливо. А эффект, и вовсе, произвел сродни внезапному раскату грома – одному из тех, что периодически доносились теперь с улицы, становясь раз от разу все ближе и заставляя уже заметно дребезжать стекла в оконных рамах. - Что?! – видно, изрядно удивившись тому, что кто-то осмелился ему перечить, Михаил Федорович резко выпустил руку княгини, которая при этом от неожиданности едва не потеряла равновесие, с трудом удержавшись на ногах, хватаясь за перила лестницы, и, развернувшись, подошел вплотную к Шебалину. – Ты что-то… мне сейчас сказал? - Да, - ответил Марк, спокойно встречая тяжелый взгляд, обращенный на него сверху вниз: ростом князь был под двенадцать вершков* и сложение имел, несмотря на нестарые еще годы, весьма плотное. Поэтому Шебалин, тоже высокий, тем не менее, смотрелся рядом с ним в плане габаритов не так значительно. – Если вы плохо расслышали, я готов повторить. Не смейте. Повышать. Голос. На мою. Жену, – прибавил он все так же негромко. - А ты – не смей меня учить! – заорал Трубецкой пуще прежнего, крепко хватая его за лацканы сюртука и пытаясь встряхнуть. Это не очень-то получилось, но вызвало переполох у женщин, которые при виде такого зрелища испуганно в один голос взвизгнули и еще крепче прижались друг к дружке, но никто из соперников не обратил на это внимания. На миг опуская взгляд на вцепившуюсяся в его одежду лапу, Марк вновь пристально посмотрел князю в глаза и еще тише произнес сквозь зубы: - Руки убери! - А то что?! Вызовешь меня?! – со злобным ехидством ухмыльнулся Трубецкой, прекрасно зная, что в соответствии с общепринятым дуэльным кодексом поединок между родственниками невозможен. И будучи уверенным, что Марк тоже в курсе заведенного для этих случаев порядка. - Нет. Зачем? – Шебалин пожал плечами, и затем вдруг коротко ткнул ему в голень носком сапога. А когда Трубецкой, ошеломленный внезапной болью, на мгновение потерял концентрацию, крепко захватил одной рукой за предплечье, а второй – резко заломил ему большой палец, заставив рухнуть на колени и буквально взвыть, изрыгая проклятия в адрес противника. - Марк, ради бога! Ты ему руку сломаешь! – выпустив из объятий сестру, Леночка не выдержала и подскочила сзади, умоляя его прекратить, но Шебалин был слишком взбешен, чтобы остановиться прямо сейчас же. Такое состояние он испытывал довольно редко, но если уж случалось… - Сам сломаю, сам и починю! – рявкнул он в ответ, не оборачиваясь к жене, и продолжая выкручивать руку поверженного соперника за спину, заставляя его, малодушного, как на самом деле – все домашние тираны, когда им случается встретить достойное сопротивление, с воем умолять о пощаде. Впрочем, слова Леночки все-таки немного отрезвили и поумерили пыл. Еще раз – для пущей уверенности, крепко дернув Трубецкого за руку, Марк выпустил его, тотчас повалившегося на бок, баюкая больной локоть, и с брезгливым презрением отступил на пару шагов, приглаживая взъерошенные в схватке волосы и оглядываясь – туда, где еще пару минут тому назад стояла Вера Алексеевна. Теперь же там, прямо на полу, валялась лишь её небрежно скомканная шаль, видно, забытая в спешке. А самой княгини Трубецкой в комнате больше не было: - Лена, где твоя сестра?! – все еще тяжело дыша и окончательно утрачивая интерес к ее супругу, Шебалин встревоженно посмотрел на жену. - Ничего не понимаю! – испуганно откликнулась та, оглядываясь по сторонам и громко призывая Веру. – Я даже не заметила, как она убежала наверх! Но когда?! Мы ведь с тобой стояли перед лестницей и не могли ее не увидеть… - Она не дома, - перебив супругу, констатировал Шебалин очевидное, глядя на оставленную нараспашку – явно намеренно, чтобы не привлекать лишнего внимания звуком при ее закрытии, входную дверь. - Господи, Марк! Да что же это?! Там ведь жуткий ливень и гроза… куда же она могла пойти?! - Пока понятия не имею!.. Но незамедлительно намерен это выяснить. А ты пока иди, зови на помощь слуг, - ответил он и выскочил из дому на порог, где ненадолго замер, ошеломленный силой извергающихся с небес на землю водяных потоков. Но затем быстро сбежал по ступенькам вниз и тоже исчез в темноте ненастного летнего вечера, то и дело озаряемой беловатыми всполохами молний. ___________________________________________ *поскольку рост взрослого человека редко бывал менее двух аршин (142 см) , в данном случае речь идёт именно о двенадцати вершках сверх двух аршин — то есть примерно 195 см.
полная версия страницы