Форум » Воспоминания » Яблоко и змея » Ответить
Яблоко и змея
Эвлалия Турчинова: Место - Петербург Время - сентябрь 1832 года Участники - Эвлалия Турчинова, Василий Осоргин
Ответов - 23, стр:
1 2 All
Эвлалия Турчинова: Господи, не охнуть, не вздохнуть, Дни летят в метельной круговерти. Жизнь – тропинка от рожденья к смерти, Смутный, скрытный, одинокий путь… Я вернулась… Я снова здесь. Туманный взгляд Лили робко, неуверенно скользил по очертаниям знакомых улиц, за годы жизни за границей ставших чужими, и новая, еще не очень привычная мысль о возвращении, отзывалась странной болью где-то глубоко внутри. И слава богу… Надоело это все. Надоели европейские столицы, эта показная галантность и куртуазность придворных салонов, эта фальшь, которая на деле не стоит ни гроша. Как часто, устав от бессмысленного существования, она искала забвения в другом мире, адском ночном мире разврата, веселья и иллюзий, и не потому что это ее так уж влекло и манило, но с единственною целью – не просыпаться, не видеть того, что ее окружает. Не так уж давно юная, прекрасная Лили Чернецкая под всеобщие, ничем не сдерживаемые возгласы восхищения вступила в большой свет, и тогда ей казалось, что весь мир будет лежать у ее ног, а счастье ее зависит лишь от ее собственного желания. Но всем ее радужным иллюзиям было суждено рассеяться, растаять, словно мираж в пустыне. Лили была жестоко вырвана из чудесного мира, созданного ее же воображением, и в тот злосчастный день, когда состоялось венчание «рабы божьей Евлалии» с «рабом божьим Сергеем», ее прежняя жизнь кончилась навсегда, а она сама превратилась в лишенную души и воли прекрасную ледяную статую. Эвлалия остановилась возле яркой, бессовестно безвкусной вывески игорного дома, куда в туманную пору ее прежней, беззаботной жизни, частенько уезжал ее старший брат Юрий Михайлович Чернецкий, иногда беря с собой Всеволода. А Боря Маркинов никогда здесь не бывал, он вообще лучше их всех, вместе взятых.Только почему он предал ее? Почему не поверил? Она закрыла глаза. Фантомы прошлого вторглись в ее сознание, снова и снова терзая ее больную душу, затем… угольно-черные ресницы встрепенулись, словно крылья ночного мотылька, летящего на манившую его свечу. Много свечей… Там, в игорном заведении, шла игра, лилось рекой вино, царило всеобщее безумие, и она почувствовала себя частью этого безумия, пожелала снова слиться с ним, а там…будь что будет. Если так угодно свыше, она и после этой ночи выживет, а нет, так не больно и надо… У нее нет никого, ради кого стоит жить. Маркинов? А он вообще ее помнит? Или добился-таки высокого положения своими силами, и теперь, встретив свою прежнюю возлюбленную, даже не кивнет в ее сторону? А если и вспомнит…Впрочем… сегодня гуляю, а завтра – видно будет. Последовав призыву, - откуда он шел, из глубин ее подсознания или из каких-то иных, недоступных человеческому разуму измерений, - Лили вошла в ту дверь, возле которой по воле случая остановилась, и сразу, как только она туда вступила, готовая закружиться в водовороте этой жизни, яркий, почти невыносимый свет многочисленных свечей ослепил ее. Господи, я много всего выносила, дай вынести и это… Гости застыли у столов, с удивлением глядя на эту странную эксцентричную женщину. Княгиня Турчинова. Та самая, черт возьми, с которой столько скандалов связано. Но здесь ее еще никто не знает. В Петербурге она еще не «засветилась». Ее черные, словно агат, глаза, напряженно сузились, когда гул недоумения прошел по зале. Вам странно, смешно, непривычно видеть здесь меня? Вы удивлены, возмущены, шокированы? Ну что же… вы еще узнаете, какова я на самом деле. -- Ваши ставки, господа. Мадам, месье. – Она и неизвестный ей молодой офицер остановились возле стола, обтянутого зеленым сукном. Она не видела его лица, она смотрела ему в спину, и взгляд ее выражал лишь тупую отрешенность. -- Тридцать тысяч ставлю, - небрежно бросила она безразличным тоном человека, кому не привыкать к бездумной трате денег, и она как будто даже и не знала, откуда они берутся. – И шампанского мне. Прямо сейчас. – Вишневые губы искривились в зловещей усмешке, и распорядитель тут же поспешил исполнять пожелания «этой стервы», как он уже успел мысленно окрестить посетительницу. Эвлалия осталась один на один со своим соперником, и наконец-то соизволила взглянуть ему в глаза, словно пытаясь понять, что же побудило этого блестящего молодого человека «со всеми перспективами» вступить на скользкую дорожку.
Василий Осоргин: Василий был заядлым карточным игроком. Создавалась ли партия в модном светском салоне или в респектабельном клубе (обычай туманного Альбиона прижился в Северной Пальмире), в поместье, спасаясь от скуки, семейство садилось за ломберный стол или приятели–офицеры распечатывали новую колоду за пуншем, Осоргин везде был желанным гостем. Благодаря своему добродушному спокойному нраву он не сокрушался о проигрышах и не ставил себе целью выиграть состояние, подобно бедному пушкинскому Германну. Василия завораживала сама игра, будь то азартная баккара или требующий вдумчивого внимания вист. Деньги лишь неотъемлемый атрибут, хотя золотые монеты на зеленом сукне, безусловно, придавали игре остроты. Вот только игорные дома Василию были не по душе, ему претили надрыв, истеричность, царившие в подобных местах, все эта атмосфера нездорового ажиотажа. Тем не менее, августовским ясным вечером Осоргин вошел в дверь игорного дома, пользующегося дурной славой. Отменное вино лилось рекой, дамы были обворожительны и доступны, ну а карты … Карты, разумеется, были краплеными. Василий с чувством досады убедился, что нужного ему человека нет и тут. - Если этот идиот проиграет казенные деньги, разразится скандал, который ляжет позорным пятном на весь полк. Навстречу Василию устремился офицер в форме кавалергарда, на лице его сияла улыбка. - Он был здесь, пьян так, что на ногах не держался. Как только не обчистили этого дурака? Видно Бог миловал. Зорин его увез вместе с тысячами, не успел еще спустить. Я остался сыграть по маленькой. - По маленькой здесь не играют, - возразил Осоргин. И словно в подтверждение его слов раздался женский голос. - Тридцать тысяч! Василий в изумлении оглянулся и встретился глазами с женщиной, необыкновенно красивой женщиной. - Боюсь, сударыня, у меня наберется от силы сотня, но извольте, - пожал плечами молодой человек. Аффектация раздражала его и на сцене, а уж в жизни - тем более.
Эвлалия Турчинова: -- Это не беда… - красивые линии губ искривились в странной усмешке. Лили бросила быстрый, молниеносный взгляд на своего компаньона. – В любом случае… вы или получите все, либо потеряете последнее. Но это жестоко, не правда ли? Главное, Эвлалия Михайловна, зачем это Вам, черт возьми? Тридцатью тысячами больше или меньше, что Вам с того? А бедному юноше-неудачнику… возможно, это необычное стечение обстоятельств разом решит его проблемы. Лили никогда не отдавала себе отчета в том, что делает и почему она делает именно так, а не иначе, но сейчас ей хотелось одного – по мере возможного помочь этому молодому человеку. А уж если что ей влезет в голову, так это надолго и всерьез. И снова острой болью в ее сердце отдалась мысль о том, что и она несчастна только лишь потому, что ее обожаемый Боря Маркинов не имел достаточного состояния, чтобы претендовать на ее руку. Изящная рука, затянутая в кружевную перчатку, плавным движением легла на широкий поднос, беря бокал с шампанским. Напиться бы… как всегда. Чтобы было легче. Состояние опьянения позволяло Турчиновой забыть о своей боли и чувстве вины, но сейчас она не чувствовала себя виноватой, и верила, что пришедшая ей в голову прихоть облегчит ее отравленную совесть. А верить – значит знать. -- Почти уверена, что Вам повезет, сударь, - Потеплевший взгляд ее прекрасных, темных, как жаркие южные ночи, глаз, обратился к молодому офицеру. – Только… если это произойдет, а я почти наверно это знаю… я все же возьму на себя смелость предостеречь Вас впредь от таких необдуманных поступков. – Допив шампанское, Лили аккуратно поставила бокал на край подноса. – Не испытывайте судьбу столь часто… она этого не любит. Везенье обычно дается один раз… И кто поручится, что следующий ваш соперник по карточному столу окажется таким же сумасшедшим, как и я… Маска, которую она примерила на себя в этот раз, была ей непривычна, но почему-то именно в ней Лили чувствовала себя легче и спокойнее, чем всегда. Эвлалия задумчиво крутила тонкими нервными пальцами упругий черный локон, обдумывая, как удачнее осуществить подмену, если вдруг у нее «попрет масть». Она вообще была довольно везучей в этих делах особой, и воспоминания далекой туманной юности вычленили у нее из памяти те эпизоды, когда по вечерам, семейство Чернецких собиралось за столом, чтобы заняться какой-нибудь незамысловатой игрой, и она нередко «поддавалась», чтобы избавить Бореньку от позора быть обставленным женщиной. Уроки из прошлого пригодились ей и сейчас. Лили теперь осознала, что еще не умерла окончательно, какая-то часть ее души не сгнила в житейском болоте, уж коли она способна еще кому-то сочувствовать и делать добрые дела.
Василий Осоргин: Дама, с которой Василий сел играть, явно шельмовала, но если цель любого шулера в том, чтобы к завершению игры обобрать соседа по карточному столу до нитки, то экцентричная красавица делала все, чтобы выиграл Осоргин. Кавалергард был в растерянности, чем бы ни была вызвана эта благотворительность, выраженная столь своеобразно, он предпочел бы ее избежать. Партия проходила в полном молчании, все затаив дыхание следили за игрой, ведь такие деньги поставлены, а Осоргин всматривался в прекрасное лицо женщины, как же притягательны были эти темные глаза, полные какого-то исступления. - Наверное, так выглядела Медея! Неожиданно игра прервалась, люди, обступившие их, разом обернулись, привлеченные куда более драматической сценой. Двое офицеров пытались дать пощечину смерти, затеяв игру в гусарскую рулетку. Один из них вышел победителем, другой проиграл, потрясение завсегдатаев игорного клуба было недолгим, через пару минут все уже принялись бурно обсуждать трагическое проишествие, вынесли тело, для приличия прикрыв его сорванной с окна портьерой. Молодая женщина, недвижно сидела, отсуствующий взгляд был прикован к двери. Василий подошел к незнакомке. - Это оцепенение страшней любой истерики, нужно вывести ее из этого состояния. Однако, прежде чем юноша успел что-то предпринять, в темных глазах появилось осмысленное выражение, а с губ сорвалось пожелание оказаться дома и как можно скорее. - Я провожу вас, сударыня.
Эвлалия Турчинова: Где же мои первые следы?.. Эвлалия никогда не видела страшного, загадочного и манящего именно этой загадочностью лика Смерти, но уже давно ее мучила опасная неизвестность: что думают, что чувствуют умирающие, прощаясь с жизнью. Всего лишь пару мгновений она смотрела в лицо безрассудного самоубийцы, но не увидела ни блаженного умиротворения, ни вселенского ужаса. И даже не успела прочувствовать и ощутить его переход из живого состояния в мертвое. Как странно… Но именно черты умершего врезались ей в сознание, и несколько минут после выноса тела она видела только этот лик Смерти. Как это произошло? И почему? -- Да, конечно… Я не доберусь сама, - к Лили медленно возвращался разум, но призрак Смерти продолжал преследовать ее, и временами она угадывала в лице незнакомого офицера черты своего постылого мужа, Сергея Турчинова. Но почему? И неужели, несмотря на всю ненависть, она решилась бы на убийство? Не жалость, а страх примерить на себя нелегкую миссию вершительницы чужих судеб останавливал Турчинову, когда один из ее любовников несколько двусмысленно предлагал ей избавиться от мужа. Она не жалела его, она просто не представляла, как она это сделает и что будет потом. И даже о правосудии, как ни странно, не думала, а уж что говорить о совести. …Милостью отзывчивой судьбы… Черт, как же курить хочется… Впрочем, мне сейчас никакая отрава не поможет. Разве что какое-нибудь зелье африканское – опиум или как там оно называется. Напиться бы да не помнить ничего… Ночная прохлада отрезвила Эвлалию, свежий поток воздуха, остудивший ее обостренные чувства был для нее настоящим спасением от возможного помешательства, и женщина уже более-менее начала соображать. Однако, и мысли ее крутились вокруг одного предмета. …Заметет остаток понемногу… -- Скажите… Вы убивали когда-нибудь? – Эти слова вырвались у нее против воли. Лили не думала о том, что ее вопрос может шокировать. – Война, дуэль… У Вас случалось такое? – Она и сама не знала, зачем это спрашивает, но отчего-то ей особенно хотелось это знать. Руки ее нервно мяли ярко-зеленый шелк волана верхней юбки, в черных глазах плясали адские черти, а и без того бледное лицо казалось каким-то неживым, застывшим, как маска мертвеца. – Я никогда не видела смерти… Я представляла это себе как угодно, только не так. Один выстрел… один только выстрел… короткий звук, и живой человек превратился в мертвеца. Вам не кажется это странным? Что изменилось в тот миг, когда раздался выстрел? – Лихорадочное видение, больше похожее на иллюзию, на кошмарный сон, на пьяный бред, снова встало у нее перед глазами, не желая отпускать. Оно пугало, и в то же время манило, притягивало, звало заглянуть в потаенные глубины этого явления, куда-то очень далеко, за самую грань. …Замело начальную дорогу… Где эта дорога и куда она ведет? Возможно, это мгновенное потрясение, оно скоро пройдет… Не уйти, не убежать. От себя не уйдешь. Что это значит? Зачем я это видела? А что, собственно, видела? Я видела только итог…внешнюю сторону, а само явление прошло где-то в другом измерении, совсем мимо. Господи, спасибо, что живем…
Василий Осоргин: Она выглядела безумной, слова прерывисто срывались с губ, как в лихорадке, а в неистовых черных глазах отражалась мука. Василий схватил женщину за плечи и встряхнул. - В тот миг все изменилось для него, не для вас, - неожиданно резко сказал Осоргин, - несчастный самоубийца перестал существовать в этом мире, и только воля подтолкнула безумца поднести пистолет к виску. Сударыня, успокойтесь. И не пытайтесь заглянуть в бездну. Пока не настал ВАШ смертный час, это не удастся, а теперь скажите, куда вас отвезти. В экипаже они оба молчали, пережитое потрясение все еще не отпускало незнакомку, молодой человек неожиданно испытал острое чувство жалости. - Еще до трагедии, разыгравшейся у нас на глазах, эта женщина выглядела так, словно у нее душа истекает кровью, но даже в несчастье мы ищем спасительный якорь надежды, а на ее лице обреченность узника, приговоренного к смерти. Карета остановилась у парадного подъезда богатого особняка, августовские сумерки уже скрыли Петербург в сиреневом мареве вечера. Женщина медлила, словно не решаясь сделать шаг к дому, медлил и Осоргин, раздумывая, пришла ли его спутница в себя. - Я беспокоюсь за нее.
Эвлалия Турчинова: Она снова дома. Лили с беспечным равнодушием взглянула на знакомый интерьер турчиновского особняка, в котором, волей судьбы, она обитала вот уже пять лет. Пять долгих лет отчаяния и нескончаемой боли. Казалось, ее душа была выжжена вся, до основания – ледяным ли холодом, палящим ли огнем, но от нее уже ничего не осталось. Темнота и пустота… Я дома. Какая нелепость… Я никогда не считала этот особняк своим домом, и даже более того, я не знаю, где мой дом. Где-то. Но не здесь… Не здесь. Бросив шляпку с темно-серыми перьями на столик в гостиной, Лили устало опустилась на диван. Какое-то время она молча смотрела на своего спутника, словно пожирая его своим безумным тоскующим взглядом. Это не первый и не последний раз, когда княгиня Турчинова возвращалась домой поздно вечером в сопровождении мужчины, однако, внутренний голос шептал Эвлалии, что этот человек чем-то отличался от прежних ее спутников. А вместе с этим внутренним голосом, в душу ее вкралось то, что, казалось, она утратила навсегда. Доверие. -- Господи, как страшно, как одиноко… - прошептала Эвлалия, чуть подавшись вперед. Руки ее непроизвольно опустились на плечи молодого офицера, и отчего-то ей вдруг неумолимо захотелось доверчиво и нежно прильнуть к груди этого человека, остаться с ним наедине, довериться, хотя и знакомы-то они толком не были. Не знаю я, кто ты и имени твоего не спрошу… И ты моего не спрашивай, какое это имеет значение. Отогрей мою душу лаской и теплом, смягчи мою боль, утоли мою печаль. Хотя бы на миг хочу забыть обо всем…
Василий Осоргин: Когда его спутница все же вошла в дом, Осоргин молча последовал за ней и не потому, что рассчитывал на амурное приключение. Василий чувствовал, что усталая безысходность и глубокое страдание, владевшие этой женщиной, вызывают в нем чувство, схожее с тем ощущением, которое испытывает человек, слыша резкий диссонирующий звук, подобный скрежету железа по стеклу. Юноша знал, что если он сейчас уйдет, это состояние никуда не исчезнет, а может даже усугубится. Значит нужно сделать все, чтобы заставить незнакомку забыть о своей боли, отвлечь от тягостных мыслей, успокоить. - Увлечь, - пронеслась шальная мысль, но Осоргин не дал ей оформиться во что-то более определенное. Особняк был обставлен с такой роскошью, что было ясно деньги, с которыми так беспечно стремилась расстаться взбалмошная красавица, значили для нее мало. Да и правду говорят люди не в деньгах счастье, иначе не был бы устремлен на Василия взгляд, проникнутый тоской и страстью, а еле слышный голос не произносил слов, в которых слышались жалоба и желание хоть ненадолго сбросить с себя груз душевной муки. Рука незнакомки легла на его плечо, и Осоргин невольно коснулся поцелуем тонкого изящного запястья.
Эвлалия Турчинова: Я себя сегодня не узнаю - То ли сон дурной, то ли свет не бел. Отдавай мне душу, мой гость, мою, А не хочешь если - бери себе! Кто вы и откуда пришли, странный незнакомец? Что за случай свел нас в этом доме? Ведь это не случайно, как не случайна встреча двух одиночеств? Она не отдернула своей руки, внимательно прислушиваясь к голосу опустевшего, выжженного сердца, которое не говорило уже несколько лет. Шепот… неясный и невнятный. Слов не разобрать. Но какой-то шепот… откуда он? Как будто на другом языке. А если слов не понимаешь, слушай интонацию. Поцелуй, казалось, оживил ее, всколыхнул в ней какие-то потаенные, умолкнувшие до поры до времени чувства. Жива ли я? В ответ ее гибкие, словно лоза, руки обвили его плечи. Шумно выдохнув, Лили вдруг резко подалась вперед, всем телом прижавшись к нему. Безумие. Ночное наваждение. Останься со мной. Прогони мою усталость. Призрачное видение, бесплотная тень той, что когда-то была живой женщиной. Иллюзия или реальность? Но призрак нельзя осязать. Усталость, холод и одиночество. И сейчас они выплеснулись неожиданно, в спонтанном, неконтролируемом порыве страсти. Ей хотелось быть любимой… как никогда. Потому что больше нельзя так жить. Она не выдержит. Сойдет с ума. -- Если бы вы знали… - чуть слышно прошептала Эвлалия, не ослабляя объятий. – Если бы вы знали… кто я, и в какую ловушку сама себя загнала… И ничего уже не исправишь. Прошлое осталось в прошлом. Все связи утрачены, мосты сожжены…
Василий Осоргин: Осоргин сомневался, стоит ли ему знать, какое несчастье приключилось с незнакомкой, но понимал ей нужно отрешиться от того, что терзает ее душу, потом он был человеком из плоти и крови и не мог не откликнуться на приглашающее объятие обольстительной красавицы. И вскоре уже сумрак алькова скрыл любовников. Неистовость менады сменялась нежностью, она была такой разной эта удивительная женщина. Осоргин также отдался во власть чувственного наслаждения и позволил экстазу исподволь нарастать музыкальным крещендо, пока эхо неземной ноты не прокатилось по его телу. В истоме двое лежали на смятых простынях, шелковое покрывало нежило их нагие тела, незнакомка улыбалась таинственно и мягко, в окно лился лунный свет, придавая ее хрупкой красоте еще большую утонченность. Когда пришел черед солнцу, а не луне освещать будуар, они уже спали, обняв друг друга. Как ни странно утром оба не испытывали неловкости, буря раскаленной добела и порочной страсти, что пронеслась над ними, принесла в их души умиротворение и покой. Для Осоргина подобное состояние духа было привычным, но его подруга выглядела, как раненый, почувствовавший спасительное воздействие настойки опия и донельзя удивленный, что боль прекратилась.
Эвлалия Турчинова: Лили разбудил яркий, ослепительно яркий луч утреннего солнца, а не мучительная боль в голове «после вчерашнего», как это было в прежние времена. Это ощущение света, легкости и странной, непривычной нежности вернуло ее в далекие юные годы. Жизнь в поместье… Угольно-черные махровые ресницы дрогнули и взметнулись вверх, словно крылья ночного мотылька. Лили вскочила, стремительно, словно гибкая, дикая кошка, и подбежала к окну, устремив огневой взор на пробуждающийся город. А ты что ожидала здесь увидеть? Липовые аллеи, заросли сирени и жасмина, и беседку, увитую плющом? Как давно не была она в поместье! Целую вечность, кажется… И что с ним сейчас? Отец Эвлалии, Михаил Филиппович Чернецкий, скончался полтора года назад. Она не приехала на его похороны, и не потому, что находилась в Италии. Не хотелось встречаться ни с кем из родных, которые предали ее, втоптали в грязь ее любовь. Кто сейчас заправляет? Матушка? Или старший брат Всеволод? Он уже женился, или по-прежнему ищет свой идеал? А старую потаскуху, мадам Ленуар уже прогнали? Черт возьми, сколько крови попила ей эта сучка! А Наденьке уже самое время быть помолвленной… Эвлалия тяжело вздохнула от мысли, что младшую сестру ожидает то же самое, что случилось с ней. Темные изящные дуги бровей мрачно сошлись на переносице, Лили снова подумала о грустном, но тут же поспешила прогнать от себя эти тяжелые мысли. Нет, этому не бывать. Она сама вмешается в судьбу своей сестры и устроит ее так, как хочет она. Итак, решено. Она едет в деревню, и постарается достойно встретить упреки за «неблагодарность» и «дурную жизнь».
Василий Осоргин: Наутро Василий проснулся, испытывая счастливое чувство беззаботности и радости. В рассветных сумерках лицо недавней возлюбленной было безмятежным, осторожно, чтобы не потревожить спящую, Осоргин надел мундир. Сегодня утром он уже должен отправиться вместе с полком в Царское Село. Предстояли большие маневры в Высочайшем присутствии. Блистательное предместье Санкт-Петербурга часто оглашали бравурные марши воинских труб, и все офицеры были рады предстоящему смотру. Ведь, как знать, может после маневров в списках против некоторых фамилиях появятся новые звания. Выйдя на улицу молодой человек вздохнул полной грудью бодрящий утренний воздух и поспешил к казармам третьего эскадрона Кавалергардского Ее Величества полка, но нет-нет перед ним вставало прекрасное лицо незнакомки.
Эвлалия Турчинова: Турчинов появился дома ближе к полудню, и не без удивления отметил, что сегодня его жена почему-то выглядит не так, как обычно, какой-то на удивление спокойной, и даже доброжелательной что ли. Вдобавок ко всему она была свежа, одета и причесана, тогда как обычно в то время дрыхла как убитая, а даже если уже и встала, то мучилась похмельем. Ни признаков оргии, ни разбитой головы, ни дать ни взять – пастушка из старинного романа. Только лукавый блеск в черных глазах выдавал, что хозяйка и в эту ночь не была одна. Объяснений этому ушлый князь в ближайшие две недели не находил, тем более, что даже после этого ночные вылазки Эвлалии не прекратились, только вот, ей-богу, реже, гораздо реже Лили стала ездить по веселым домам. Да и возвращалась в более вменяемом состоянии, чем обычно. Что бы это значило? Что же касается самой Эвлалии Михайловны, то опасения законного мужа ее ничуть не волновали – ей никогда не было интересно, что думает о ней человек, именующийся Сергеем Турчиновым. А воспоминания о той самой встрече в игорном доме, о безумной, прошедшей словно в бреду ночи, не покидали ее до сих пор. А незнакомец, чье имя так и осталось для нее тайной – впрочем и она не назвала себя! – он был или не был? Может быть, он приснился ей? Или она ему приснилась? Или же они оба приснились друг другу в одно и то же время? Удивительно и невероятно… Эта ночь растаяла в предрассветном тумане, оставив после себе только странные, смутные впечатления… и зыбкую надежду, что когда-нибудь, их пути пересекутся снова.
Эвлалия Турчинова: Как легко мы, несчастные грешники, даем себе слово, что вот еще немного, и станем жить по совести, так, как нужно, и искренне верим в то, что это произойдет завтра же… И завтра не наступает никогда. Эвлалия Михайловна так и не приехала к сестре, не потому что не любила ее или боялась смотреть ей в глаза, - нет! Она просто забыла, вновь закружившись в омуте той порочной жизни. Дни шли за днями, а Турчинова так и не изменила ничего в своем поведении, по-прежнему она, скрепя сердце, отправлялась за супругом по многочисленным богатым домам, и по-прежнему возвращалась с очередного приема с новым поклонником, впрочем, наиболее частым гостем в доме прекрасной княгини был следователь из Жандармского Управления, Анатолий Демьянович Бархатов – менее подходящего поклонника Эвлалии и представить было трудно. Она не любила его, более того, она его ненавидела, презирала, но была с ним. Ей было все равно… Это продолжалось бы и дальше, но вскоре событиям суждено было принять новый, крутой поворот, а случилось это, когда в руках Эвлалии Михайловны и ее супруга оказался список приглашенных на прием к очередной знатной особе. Лили откровенно зевала, когда Сергей Львович вслух зачитывал ей этот список – все знакомые и сплошь малоинтересные. -- Бархатов… Он тебя развлечет, ma cherie. -- Он больше тебя развлекает, - усмехнулась женщина, бросив на мужа испепеляющий взгляд своих огневых темных глаз. Турчинов прекрасно был осведомлен об отношениях жены с этим неприятным человеком, но ничего с этим не делал, находя в их связи особую, дьявольскую прелесть. Заурядная, даже неприятная внешность следователя и яркая, ослепительная красота Лили. Эта связь нравилась Турчинову, тем более что мерзавец, встречаясь с ним, порой открыто его унижал, делая недвусмысленные намеки. -- Осоргин Василий Андреевич… Кто это? Ни разу не слышал это имя… Лили недоуменно покачала головой. Почти всегда в богатых домах наряду с уже знакомыми появлялись и новые лица, и ничего удивительного в этом она не находила.
Василий Осоргин: Будучи человеком легким в общении, Осоргин имел широкий круг знакомств, который, тем не менее, все расширялся. Так, по возвращении в Петербург он сразу получил приглашение в дом к N. Васенька играл с ним как-то в клубе. Несмотря на приторное радушие хозяина, на приеме было скучно, Василий хотел уже откланяться, но не тут-то было. - Ах, Василий Андреевич, я непременно должен вас кое с кем познакомить. Вот так Осоргин и был представлен даме, с которой его свела судьба в игорном доме при драматических обстоятельствах, вскоре превратившихся в романтические. Даму сопровождал муж, нет, не муж, а некий г-н Бархатов, впрочем, муж, как выяснилось, тоже имелся. Сергей Львович Турчинов. «Интересные сданы карты, - подумал Осоргин, - дама, король, валет. Или несколько валетов? Хотелось бы знать, я тоже в раскладе?»
Эвлалия Турчинова: Интересно, что должна чувствовать женщина, которую на глазах у мужа и одного из любовников, представляют другому любовнику? Эвлалия Михайловна оказывалась в такой ситуации не раз, и, признаться, не испытывала при этом ничего, кроме прилива циничной иронии, и нередко ей хотелось какой-нибудь двусмысленной шуткой посеять между присутствующими раздор, просто так, из любви к искусству. Черт возьми, и надо же мне было как назло оказаться рядом с Бархатовым! Больше всего ей сейчас хотелось, чтобы Бархатов сейчас убрался куда-нибудь, а в идеале еще и прихватил с собою Сергея Львовича. Поэтому, поприветствовав своего ночного гостя изящным кивком своей красивой головки, Лили не в состоянии была вымолвить ни слова, как будто язык отнялся. Как они мне надоели! Какая мерзость! О чем могли говорить трое мужчин, столь разных по характеру и мироощущению, чьи жизненные пути, идущие совершенно в разные стороны, по странному стечению обстоятельств пересекла одна и та же женщина? До невозможности красивая и до странности скандальная. Она их и не слушала, но ее воспаленный огневой взор нетерпеливо блуждал, в смятении останавливаясь то на одном, то на другом, то на третьем. Когда она смотрела на Осоргина, в ее взгляде читалось чувство вины, попытка оправдания, что она вовсе не такая, какою кажется, не такая, совсем не такая… Ах, если бы мы остались вдвоем, я бы все объяснила, что это ложь, ложь… Лили ощутила, что острая боль холодной сталью пронзает ее грудь. -- Не ищите меня, Анатолий Демьянович, - шепнула она своему спутнику, - сейчас я больше всего на свете хочу остаться одна, - и стремительно высвободив свою руку, ускользнула, теряясь в толпе. Как я устала, как надоело… Лили не знала, сколько времени прошло, пока ей приходилось избегать разговоров, а на все вопросы отвечать коротко и односложно, но очень скоро она потеряла из виду и Турчинова, и Бархатова, чему была несказанно рада, только бы они сами не начали ее разыскивать… Прием оказался на редкость утомительным, и понемногу все обилие красок и звуков стало сливаться для Лили в одну расплывчатую, невразумительную картину, и женщина подумала, что сходит с ума, машинально протянув руку к подносу с шампанским, хотя и дала себе зарок сегодня обойтись без горячительного. Непроизвольно повернув голову, она увидела неподалеку от себя своего ночного гостя. Тот стоял вполоборота, и мог не видеть ее. -- Василий Андреевич! – позвала она.
Василий Осоргин: Осоргин был зол, оказаться в такой нелепой, дикой ситуации. Гнетуще-тягостный осадок остался после разговора с Турчиновым и Бархатовым, последний постоянно давал понять Сергею Львовичу, что незачем иметь жену, если нет рогов. И как понял молодой человек, сим ветвистым украшением Турчинов был награжден не единожды. Самоуничижение, сквозившее в каждом слове князя, вызывало отвращение. Осоргин был рад, когда его собеседники оставили эту скользкую тему, а еще больше рад, когда сам остался в одиночестве, но, увы, ненадолго, прекрасная Лили окликнула его. Васенька обернулся, и по его обаятельной приветливой улыбке никак нельзя было догадаться о безнадежно испорченном настроении. - Эвлалия Михайловна! Счастлив видеть вас! Не то чтобы Васенька был лицемером, но он придерживался правила сохранять со всеми своими знакомыми дамами ровные доброжелательные отношения.
Эвлалия Турчинова: Лили опустила голову, и тень потаенной скорби легла на ее красивое бледное лицо. -- Мне, право, очень совестно перед Вами, - прошептала она. – Очень неловко. Неловко? Совестно? Что это за новости, мадам? За что неловко, или за кого? За нелюбимого мужа, за столь же нелюбимого любовника? Не слишком ли много внимания им? Или все же за себя… неловко… обидно…больно, быть может? Да, за себя…за саму. Впрочем, «себя самой» уже не существует. Давно… -- Вы вправе меня осуждать, Василий Андреевич… Вы будете правы, я и сама себя осуждаю, - Эвлалия почувствовала, как кровь прихлынула к ее лицу, и не в силах была скрыть своего расстройства – нездоровый румянец и дрожь в руках выдавали ее волнение. – Порой мне кажется, что я живу в мире, который не настоящий, иллюзорный… и я сама не я, а какая-то другая, очень скверная, дурная… Может быть, она мне снится, а может я самой себе снюсь? А может быть, меня уже давно не существует… не знаю. Внезапно она умолкла, пожалев о сказанном. Быстрый, нетерпеливый и в то же время глубоко несчастный взгляд, брошенный на любовника из-под пушистых ресниц, словно просил о снисхождении.
Василий Осоргин: Васенька уже успел убедиться, что в экзальтированности Эвлалии нет ничего нарочитого, она искренна в каждом своем слове, в каждом проявлении чувств. Именно это обстоятельство настораживало его, ведь, ей-Богу, нельзя же, можно сказать, исповедаться перед случайным любовником. Вот уж действительно муж и жена одна сатана. Князь, похоже, упивается тем, что супруга смешивает его с грязью, а княгиня надрывает душу самобичеванием, обвиняя себя в порочности. Васенька испытывал досаду и жалость. Она и вправду живет в каком-то уродливом, гротескном мире. - Не говорите так. Ни скверной, ни дурной я вас не считаю, - сердечно сказал Осоргин, и на этот раз его слова были не притворны, - и тем более не осуждаю вас. А что до снов, я не раз после нашей встречи ловил себя на мысли, что вы мне приснились, - неожиданно вырвалось у молодого человека.
Эвлалия Турчинова: Какая неловкость, какая досада… Она давно уже отвыкла стесняться своего распутства, а в последнее время даже выставляла его напоказ, кичилась своими скандалами, и никогда не испытывала ни боли, ни тоски, ни чувства вины. Лили внутренне сжалась, ища оправдания не перед Осоргиным, а скорее перед собой, ей впервые в жизни было стыдно и больно за то, что такая грязь окружает ее, а она давно уже к ней привыкла и не считает ее чем-то противоестественным. -- Мне так тоскливо… Я так одинока среди них, и, похоже, скоро стану такой как они, - под «ними» Лили подразумевала Бархатова и Турчинова, эти две разновидности уродства духовного, - если уже не стала… Скучно мне, и жить совсем не хочется. И не то что любить, уважать-то некого… И не за что. Нет, есть один человек, который мог бы оживить меня, и веру мне вернуть, но разошлись дороги наши, похоже, навсегда. И не найти его в этом кипящем людском муравейнике, навсегда потеряна его звезда. У него – свой путь. Ах, Боря, кузен мой милый, где ты сейчас, что думаешь? И вспоминаешь ли меня хоть изредка, меня, что дня не проживет, о тебе не помыслив? -- А Вы на них непохожи, я сразу это поняла, - Эвлалия буквально впилась в молодого офицера своим острым молниеносным взглядом, словно обжигая его огнем. Она уже давно смотрела не на тех, кто окружал ее, а сквозь них, и внимание, проявленное ею на этот раз, было ей самой непривычно, даже болезненно и утомительно. Ей казалось, что искренний разговор начистоту отнимает у нее больше сил, чем эта беспорядочная жизнь, со всеми оргиями и кутежами.
Василий Осоргин: Меньше всего Осоргину хотелось, чтобы его сравнивали (пусть даже затем, чтобы не найти сходства) с людьми подобными Бархатову и Турчинову. Не то что бы молодой человек считал себя образцом добродетели, отнюдь, он любил кутнуть, но никогда не опускался до неприкрытого разврата, а на этой парочке клейма негде ставить. Эвлалия Михайловна хоть и была вовлечена в этот порочный круг, тем не менее знала ему истинную цену. От слов княгини веяло такой безнадежной тоской, что Васенька как и ранее почувствовал потребность вмешаться, никто не должен пребывать в таком унынии. - И Вы на них не похожи, - возразил Осоргин, - а раз так, то оставаться среди неприятного нам общества незачем. Поедемте в театр! Дают «Калиостро». Нас ждет мелодрама с пением, хорами, сражением, танцами, машинами и великолепным спектаклем.
Эвлалия Турчинова: Лили улыбнулась, в ее топазово-темных глазах вспыхнули искорки. Когда-то, в той далекой, прошлой жизни, она любила театр, волшебный вымысел всегда находил отклик в ее пылкой, мятежной душе, а чувства и страсти выдуманных героинь она переживала как свои собственные. Став же мадам Турчиновой, она, казалось бы, забыла о своем прежнем увлечении, как забыла о собственной душе. И вот… Искушение было велико. Может быть, судьба дает ей шанс вырваться из этого порочного круга? -- Поедемте, - Эвлалия глубоко вздохнула. – Я очень люблю театр… любила раньше, когда еще совсем другой была, быть может, и сейчас люблю… скорее всего… Я сейчас не знаю себя, совсем не знаю, кто я такая. Я даже в любительских играла, два раза… Ад пуст. Все дьяволы сюда слетелись. Бархатов... Калибан. Мерзкий злой шут. Турчинов. Мефистофель. Как же хочется вырваться из этого ада, убежать, хотя бы один вечер, одну ночь прожить не по их законам.
Василий Осоргин: У Осоргиных хотя и была абонирована ложа, но Василий всегда занимал привычное место в партере, присоединяясь к кружку театралов, где можно было встретить гвардейских офицеров и литераторов, чиновников и студентов, сановников и артистов. Последние объединяли вокруг себя этих разных людей, не все из которых были меценатами, но каждый любил причудливый мир театра, где водевиль соседствовал с трагедией, а драма с фарсом. И каждый рьяно поддерживал «своего» служителя муз, поэтому интриги, скандалы, яростные споры, столкновение различных интересов, страстные романы сотрясали мирок поклонников Александринки. Впервые Васенька поймал себя на мысли, что общество Эвлалии, прелесной и странной, он предпочел бы сегодня любому другому даже своих друзей. Подъезжая к зданию театра недавно стоящему в лесах, а сейчас поражающему величественностью и красотой, Осоргин восхищенно произнес. - Одно из самых гармоничнейших творений Росси! Не правда ли, Эвлалия Михайловна? Спектакль захватил и Осоргина и его спутницу, молодой человек был рад, что красавица хоть на миг отвлеклась от страстей разыгрываемой ею пьесы к действу, представленному г-ми актерами. После представления, когда они с Эвлалией расстались офице гадал последует ли за второй встречей третья. Впоследствии Осоргин спрашивал себя жалеет ли он о том, что третьего свидания не было. Да, подчас он жалел, хотя понимал, что княгиня внесла бы в его жизнь смятение и хаос.
полная версия страницы