Форум » Воспоминания » Наваждение » Ответить
Наваждение
Наталия Симонова: Время - декабрь 1828 - январь 1829 года. Место - Москва. Участники - Наталия Симонова, Глеб Стрижевский и другие.
Ответов - 42, стр:
1 2 3 All
Глеб Стрижевский: Кондрат плохо знал Москву и мог легко заблудиться в хитросплетении ее улиц и переулков, поэтому Глеб оставил его в гостинице и нанял извозчика, чтобы добраться до неизвестного Троицкого переулка. - Как изволите ехать, барин? – сразу спросил возница. – Мимо Кремля или гульварами? - Что, простите? – не понял его Глеб. – Какими «гульварами»? После долгих и бестолковых объяснений оказалось, что под «гульварами» возница имел в виду булеварды, которые возникли в Москве на месте снесенной стены Белого города. - Булевардами! - приказал Глеб. Наверное, летом здесь очень красиво, - подумал он, любуясь ровно посаженными вдоль дороги липами, кленами и тополями. День выдался довольно морозный, но это не смогло остановить разодетую по последней моде московскую публику в ее желании продефилировать по засыпанным снегом зимним аллеям и похвастаться обновками. – Эх, если женюсь когда-нибудь, то вместо Италии привезу жену в Москву и прокачу ее вдоль всего Бульварного кольца. Интересно будет посмотреть на ее реакцию. Возница вдруг обернулся и снова спросил: - Барин, как поедем до Троицкого? По Пречистенке или по Остоженке? Глеб напрягся. Вроде бы простой вопрос. Но существует ли на него простой ответ? Ему очень захотелось ответить «По Остоженке конечно!», но эти слова застряли у него в горле. Совесть не замедлила вылезти из своего чулана и прошипеть на ухо: Не смей! Но и змей-искуситель внутри Глеба не собирался сдаваться просто так и требовал ехать через Остоженку. Помучившись, он решил положиться на судьбу. - Как хотите! – с трудом выдавил из себя Глеб и уставился на затылок возницы. Его взгляд так и буравил его голову несчастного, пытаясь внушить ей мысль ехать по Остоженке. То ли из-за очень большой шапки, то ли из-за толстого черепа, но тот направил лошадей по неизвестной пока Глебу Пречистенке. Значит, не судьба, - вздохнул он. Владислав Васильевич Аристов оказался милейшим человеком. Собственно, Глеб и не сомневался в том, что дело будет обстоять именно так. Если Сперанский советовал обратиться к нему, то это означало, что князя ждет встреча с очень достойным и интересным человеком. Не прошло и получаса с момента приезда Глеба в особняк Аристовых и знакомства с его хозяевами, как он уже сидел в столовой за большим обеденным столом, который был уставлен всякими московскими вкусностями. - Угощайтесь! – потчевала его Анна Константиновна. – Уверяю, нигде не готовят так вкусно, как в Москве. Что Питер? Французские повара захватили там власть, как когда-то их соотечественники захватили Москву. Но что русскому человеку их стряпня? Поел и остался голодным. Угощайтесь, Глеб Георгиевич, угощайтесь! Домой-то поди нескоро вернетесь. Так слово за слово, и их беседа с гастрономической темы перекинулась на тему о жилье. Владислав Васильевич как только услышал, что Глеб собирается жить в гостинице, так сразу же предложил ему переехать во флигель при его доме. - Вам здесь удобнее будет, - настаивал он. – И я рядом, и до архива отсюда быстрее добираться. На что Вам эта гостиница, пусть даже и самая лучшая в Москве? - Мы Вас не отпустим, - поддержала его Анна Константиновна. – Сейчас же пошлю слугу в «Петровскую» с запиской, чтобы собрали Ваши вещи и доставили к нам. Сил, чтобы сопротивляться такому напору, у Глеба не было. Змей-искуситель каким-то неведомым образом заткнул глотку его совести-ворчунье, не позволив ей говорить. Он же нарисовал в воображении Глеба картину того, как он под покровом вечерней темноты прогуливается под окнами дома Симоновых и видит нежный профиль Наталии Владиславовны в обрамлении освещенного окна. Разве можно устоять против такого искушения? И Глеб переехал во флигель дома Аристовых. Напрасно совесть не давала ему спать и заставляла ворочаться по ночам. Ее голоса было недостаточно для того, чтобы заставить его отказаться от вечерних прогулок по Остоженке. Вот уже несколько дней тому, как он, возвращаясь из архива, доезжал до Пречистенских ворот, вылезал из кареты и отпускал ее домой. Кондрат каждый раз недовольно качал головой, но все же уезжал, оставляя Глеба наедине с его маленьким счастьем. Маленьким оно было из-за того, что силуэт Наталии Владиславовны пока ни разу не нарисовался в окнах ее дома. Но Глеб не терял надежды. Работы в московском архиве было много, и он верил, что рано или поздно наступит тот день, когда его счастье станет большим. И дождался! Однажды утром госпожа Аристова попросила Глеба вернуться со службы пораньше, мотивируя это тем, что хочет познакомить его со своей дочерью, которая должна приехать в гости. Глеб внутренне напрягся, потому что возвращение из присутствия в неурочное время нарушало его вечерние планы. Однако обижать Анну Константиновну отказом он не посмел. Вернувшись домой в полдень, он застал очень милую картину: супруги Аристовы сидели на полу своей гостиной и играли с маленьким мальчиком, который оказался … Славушкой Симоновым! Мурашки размером с большого муравья пробежали по спине князя. Неужели такие совпадения бывают? Если Славушка – внук Аристовых, значит, Наталия Владиславовна – их дочь? Очень скоро она будет здесь! И я увижу ее! Я буду разговаривать с ней! Я услышу ее голос! С этого момента совесть князя Стрижевского могла сколько ей угодно напоминать о себе. Он не слышал ее. Мальчуган тоже узнал Глеба. Он совершенно спокойно подошел к нему и попросился на руки. Разве можно отказать этому чуду природы? Он поднял малыша на руки и подбросил в воздух. Поймал и еще раз подбросил. Все бы отдал за то, чтобы этот мальчик был моим сыном!
Наталия Симонова: - Наталия! - госпожа Аристова поспешно поднялась со своего места, и, в свою очередь, забрала внука из рук дочери, принимаясь укачивать мальчика в своих объятиях, нашептывая что-то успокоительное. Испуганный реакцией своей мамы, Славушка разревелся, да так, что теперь просто заходился в рыданиях, и Таше никак не удавалось его успокоить, отчего и сама она уже готова была расплакаться. А тут еще матушка... То, что она назвала Ташу полным именем означало, что Анна Константиновна чрезвычайно сердита на дочь. Да Таша и сама ненавидела себя за эту нелепую и необъяснимую ничем вспышку гнева. Тем временем, Владислав Васильевич, чтобы разрядить возникшую напряженную паузу, прерываемую только судорожными всхлипами Славушки, ну и, конечно, просто потому, что надо было сделать это уж хоть теперь, принялся представлять Глеба Георгиевича дочери. Разумеется, он и предположить не мог, что те встречались. И тут Наталия Владиславовна вновь оказалась в затруднительном положении: признать, что Стрижевский ей знаком, означало выставить себя перед родителями еще большей истеричкой, чем сейчас, да к тому же - неблагодарной, ибо тогда придется сразу поведать и обстоятельства знакомства. А не признать - неловко уже перед Глебом Георгиевичем, по-причине все той же черной неблагодарности. Не зная, перед кем ей более не хочется предстать в неблаговидном свете - отцом с матерью или, собственно, князем Стрижевским, Наталия Владиславовна как-то замялась, и, похоже, он все понял. Поэтому повел себя с ней так, точно виделись они, действительно, первый раз, чем, себе на горе, лишь усугубил Ташино собой раздражение. Ведь, вопреки логике, мадам Симонова, вместо закономерной благодарности за спасение ее репутации, как адекватного человека, оказалась весьма задета таким поведением князя. Если бы в этот момент Таша была с собой честна, она бы признала, что ее реакция - ничто иное, как... досада! Да, именно досада, что князь... Что князь забыл о том, что произошло между ними? Но, разве не этого бы она хотела - забыть самой, и чтобы он тоже не вспоминал? Стереть, уничтожить в памяти это постыдное воспоминание... Точно на иголках, Наталия Владиславовна высидела в гостиной у родителей ровно четверть часа, слушая, как отец вовсю нахваливает ей Стрижевского, который деликатно пытается прекратить этот поток славословий в свой адрес, дожидаясь, пока нянька соберет Славушку к отъезду. Его, наконец, удалось успокоить и теперь малыш был унесен в детскую переодеваться. Когда кто-то из прислуги доложил, что барчук и няня готовы к отъезду, Таша поднялась и уже хотела попрощаться, когда Владислав Васильевич внезапно попросил ее на минуту зайти вместе с ним в его кабинет. Извинившись перед женой и гостем, он взял дочь под руку и мягко увлек за собой, не давая шанса отказаться. - Душа моя, все ли у тебя ладно? - спросил он, встревоженно глядя в лицо дочери, как только за ними закрылась дверь его кабинета. - О чем Вы, батюшка? У меня все хорошо, - насторожилась она. - А... Павел? - Папа...я не понимаю, к чему этот допрос, что Вы хотите спросить? Спросите откровенно! - немного нервно ответила Таша, отводя в сторону глаза. - Хорошо, - кивнул Владислав Васильевич, присел на козетку и жестом предложил дочери сесть рядом. - Таша, я не понял, отчего ты так предубеждена против князя Стрижевского? Налетела, точно фурия, ребенка, вон, насмерть выпугала... А между тем вы с ним даже незнакомы! Или... - мужчина вновь испытующе посмотрел на дочь. - Или я чего-то не знаю? - Боже, батюшка, ну о чем Вы?! - не выдержала Таша, вскочила со своего места и нервно прошлась по комнате. - Я первый раз вижу этого человека. И... и именно это - причина моего поведения. - Прости? - Да! Я не понимаю, как можно пригласить жить к себе совершенно незнакомого человека, но еще больше я не понимаю, как можно было позволить ему так вольно обращаться с моим ребенком! Господи, да он уронить его мог! - всплеснула она руками. - Что за вздор! - теперь уже и Владислав Васильевич поднялся со своего места, заметно раздражаясь. - Какие-то бабьи причуды, ей-богу! Почему это "совершенно незнакомый"? У князя - рекомендательные письма от самого Михаил Михалыча! - Аристов назидательно поднял палец. - А Сперанскому, знаешь, я как себе доверяю! А ты вот ведешь себя так, что мне и представить неловко, что теперь господин Стрижевский про нас подумает, про гостеприимство наше... Капризы одни! Что же, коли тебе не нравится его здесь видеть, так и не приходи, покуда он здесь! А я князя не выгоню, если уж кров ему предложил! - Вы, что, от дома хотите мне отказать? - из глаз Таши уже готовы были брызнуть слезы обиды. - Из-за какого-то Стрижевского?! Ну, батюшка! - губы ее задрожали и госпожа Симонова прижала к ним пальцы. - Да что ты несешь-то?! Окстись, Таша! - возмутился отец. - Я лишь сказать тебе хотел, что беспокоюсь за тебя, а ты... Ну-ну! - он протянул руки, притягивая плачущую дочь к себе и успокаивая, совсем, как недавно ее сына. - Прости-прости. Не хотел тебя обидеть! - Аристов немного отстранил от себя дочь и внимательно посмотрел на нее. - Ты не больна ли, голубка? - Не знаю, - всхлипывая и шмыгая носом, пробурчала Таша, утирая глаза и нос платком, который он ей протянул. - Прости меня, пожалуйста, пап! Нервы совсем расшатались почему-то... Я пойду. Извинись за меня перед князем. Или лучше я сама извинюсь... только не сегодня ладно? - Конечно, детка! - Владислав Васильевич поцеловал её, перекрестил, на том и расстались. Таша поднялась в свою комнату, привела себя в порядок, и побрела в детскую, за няней и Славушкой, чтобы ехать домой. И к галерее почти столкнулась... все с тем же Стрижевским, бог весть, как там оказавшимся. - Да Вы, верно, преследуете меня?! - воскликнула Таша, сверкнув возмущенным взором.
Глеб Стрижевский: Ее гневная реакция на их неожиданную встречу поначалу обрадовала Глеба, потому что означала, что она к нему все же неравнодушна. Но совесть, которую он уже отказывался слушать, не отступала и призвала на помощь память. Глебу вдруг вспомнилось лицо Тессы во время их последней встречи. Ее глаза смотрели на него с укром, а губы шептали: Ты ни разу не выслушал меня, ты ни разу не посчитался с моим мнением. Идиот! Я не сделал никаких выводов с тех пор. Милая, добрая, дорогая моя Тесса! Ты пожертвовала своей свободой, чтобы заставить меня измениться, а я, мерзавец, бросил в топку твой подарок. Я ничему не научился и обрек на муки совести эту прекрасную женщину. После того, как Владислав Васильевич увел дочь в свой кабинет, а няня унесла Славушку в детскую, в гостиной остались только Глеб и Анна Константиновна. Женщине было явно не по себе, и она взмолилась: - Глеб Георгиевич! Простите Ташу. Она всегда такая спокойная. Не знаю, что на нее нашло. Умоляю, не обижайтесь. - Что Вы? – поспешил заверить ее Глеб. – Я ее вполне понимаю. Я не должен был так высоко подбрасывать малыша. Мне, старому холостяку, даже в голову не пришло, что не каждая мать может равнодушно смотреть на такую картину. Как я могу обижаться на Наталью Владиславовну? Мне в пору бежать самому прощения у нее просить. И, в силу сложившихся обстоятельств, чтобы не смущать ее впредь, позвольте мне… - Ни слова больше! – скомандовала Анна Константиновна голосом полкового командира. – Если Вы хотите, чтобы я поверила в искренность Ваших слов, то даже не заговаривайте о переезде из этого дома. - Хорошо. Молчу. Вы позволите мне удалиться к себе? – спросил Глеб с улыбкой. - Не позволю! Сначала выпейте со мной чаю и пообещайте, что вечером непременно придете ужинать, а то обижусь. - Однако, это шантаж, мадам! – здесь Глебу пришлось рассмеяться, чтобы окончательно развеять сомнения госпожи Аристовой. Попасть во флигель, который занимал Глеб, можно было не только с улицы, но и из дома: длинная галерея, соединяющая все комнаты, заканчивалась полутемным коридором, который прямиком вел к его жилищу. Туда Глеб и направлялся после чаепития с Анной Константиновной, когда неожиданно встретился с Натальей Владиславовной. - Да Вы, верно, преследуете меня?! – возмутилась она. Как же она была красива в этот момент! До сегодняшнего дня Глеб еще ни разу не видел ее сердитой и сейчас был вынужден признать, что гнев ей тоже к лицу. - Наталья Владиславовна! Прошу, не терзайте себя. В том, что случилось сегодня… и тогда в Вашем доме … виноват только я. Если можете, то простите меня, потому что себя я простить не смогу. Я уже осознал свою ошибку и вынес себе жестокий приговор. Он предписывает мне не искать больше встреч с Вами.
Наталия Симонова: Всего, чего угодно ожидала Таша в ответ на свой новый выпад в адрес Стрижевского, но - не извинений! Вот! Вот оно - то, что не давало покоя, чего она никак не могла в нем понять: эта непредсказуемость реакций. Когда отец спросил ее намедни, чем же так провинился Глеб Георгиевич, что впал к ней в немилость, Таша не нашлась, что ответить, но теперь четко поняла. Она действительно не знала, чего ждать от этого мужчины. И это бесило, но одновременно и влекло к нему, как влечет любопытного ребенка то, чего он еще не видел в жизни. А по жизненному опыту госпожа Симонова, хоть уже давно была жена и мать, не так уж и превосходила своего Славушку. Прежде в ее спокойной и размеренной жизни с не менее спокойными и ровными чувствами ко всем вокруг, ничего подобного не случалось. Никто не вызывал столь сильных эмоций, как Глеб Стрижевский. И более всего Наталию Владиславовну пугало, то, что она не понимала, что это за эмоции. А еще то, что она никак не может себя контролировать в его присутствии и ведет себя просто возмутительно. Чем только усугубляет чувство вины. Перед мужем, перед Стрижевским, который так искренне извиняется сейчас перед ней, что хочется провалиться сквозь землю! Ах, зачем только Павлуша их познакомил?! Зачем все так странно и нелепо? - Простите, я должна идти! - только и смогла она проговорить в ответ на его пространную тираду, и, обойдя Глеба Георгиевича, точно струйка воды некое препятствие, сквозь которое она не может просочиться, Таша поспешно и не оглядываясь пошла прочь от него, стараясь сделать вид, что не чувствует, как он взглядом прожигает ей спину. Уже дома, бессонной ночью глядя в потолок, она пыталась таки разобраться в том, что происходит, ибо так мучиться, неведомо отчего, сил больше не было. Вспоминая и безжалостно препарируя собственные чувства в момент последнего разговора со Стрижевским, Таша обнаружила странное: еще днем она мечтала о том, чтобы более никогда с ним не встречаться. Но, когда об этом заговорил он сам - словно болезненная заноза впилась ей в душу. Как же это назвать? И верно - наваждение какое-то! Ворочаясь в душной постели, Наталия Владиславовна даже подумала в какой-то момент пойти исповедаться своему духовнику, может, пройдет этот морок? Но потом отказалась от этой идеи. Ведь, в душе чувствуя, что грешна, Таша никак не могла сформулировать для себя, в чем же именно? И совета спросить было не у кого. ...Тем временем, и Рождество пришло. А вместе с ним - пора рождественско-новогодних балов и приемов, хлопот и прочих радостей жизни, которые полностью отвлекли Наталию Владиславовну от ее душевных терзаний уже хотя бы потому, что на них вовсе не было времени. В этом году Симоновы получили как никогда много приглашений. И Таша, также впервые в жизни, почувствовала к ним вкус и желание бывать в обществе, как можно больше. Павел Андреевич, глядя на то, как его супруга изменила своему привычному стремлению к домашнему уединению, не мог не удивляться. Но и радовался тоже. Ибо давно подозревал, что супруга лишь от огромной любви к нему и такой же деликатности не дает понять, что скучает. Поэтому охотно разделял вместе с ней все выезды в свет, гордо взирая, как Таша делает там успехи, очаровывая всех своим легким нравом и отменной манерой держаться. Вот и сегодняшний Большой Новогодний Бал в Дворянском собрании должен был стать еще одной ступенькой к тому, чтобы госпожа Симонова превратилась из скромной хозяйки сердца своего мужа во владетельницу всеобщего восхищения и настоящую московскую светскую львицу. При всей гордости за жену, Павел Андреевич не мог отделаться от легкого ощущения грусти по этому поводу. Хоть и никоим образом никогда бы не высказал супруге ни одного упрека или даже намека на этот счет, полагая подобные мысли проявлением собственничества. А он всегда был убежден в том, что подобные эмоции - удел мужа слабого и в себе не уверенного. Себя господин Симонов к таковым не относил. Поэтому без сомнений и принес в комнату жены это красиво оформленное приглашение на бал в Дворянское, который Таша, так же без сомнений, согласилась посетить...
Глеб Стрижевский: Она ушла. Почти убежала… Но он и не думал задерживать ее, а только стоял и смотрел ей вслед. Когда она скрылась из виду, он вздохнул и поклялся себе, что больше ни разу не произнесет Ее имени. Вернувшись во флигель, Глеб первым делом растолкал спящего Кондрата. Этот лежебока имел обыкновение отсыпаться днем дома, восстанавливая силы после вчерашних ночных похождений и перед предстоящими. - У тебя есть знакомая среди прислуги Аристовых? – спросил Глеб коротко. - Спрашиваешь, княже! – усмехнулся Кондрат. – Конечно есть! - Попроси ее сообщать тебе всякий раз, когда Владислав Васильевич будет ожидать в гости свою дочь. - Зачем? - Будешь докладывать мне об этом, - ответил Глеб. – И с этого дня при возвращении из присутствия не останавливайся у Пречистенских ворот, а сразу езжай сюда. Ты понял? - Конечно, - кивнул Кондрат немного сочувственно. – Давно пора. А когда мы домой поедем? Скорей бы уж. - Постараюсь закончить с делами до Нового года С этого дня Глеб уезжал из дома Аристовых очень рано, а приезжал ближе к ночи. Отдавая все свободное время службе, он уверял себя, что таким образом приближает срок окончания работы, но на самом деле он старался максимально занять свою голову служебными делами, чтобы не думать о Ней. Вскоре после Рождества Глеб приехал в резиденцию генерал-губернатора, чтобы отправить в столицу очередной ворох найденных документов. Там он разговорился с начальником канцелярии графом Торчиным, и тот пригласил его к себе домой на Рождественский бал. - Что Вы, князь, как бирюк живете? Время то какое праздничное! Приезжайте к нам.Скучать не будете! Почему нет? После Рождества Она обязательно не раз навестит родителей. Я буду там лишним, – подумал Глеб и согласился. Во время бала, когда его представили уже дюжине великосветских дам, Глеб вдруг поймал себя на мысли, что сравнивает каждую из них с … Ней. Это было довольно неожиданно, потому что раньше всех женщин он сравнивал с Тессой. Прости меня! Я изменил тебе, - шептал он, обращая свои мысли к далекой Ирландии. – Потерпи, родная. Скоро я уеду из этого города, забуду о Ней и снова буду принадлежать только тебе. Тринадцатой новой знакомой князя оказалась Полина Павловна Бенигсен – женщина сногсшибательной красоты. Единственная среди присутствующих, сравнение с которой оказалось в ее пользу, - подумал Глеб, склонившись над рукой прелестницы. - Юная вдова старого генерала Бенигсена, - заговорщицки шепнул ему изрядно подвыпивший граф Торчин. – Срок траура закончился совсем недавно, и она сейчас пребывает в поисках нового мужа. Берегитесь, князь! Кажется, она положила на Вас глаз. Напрасно, – подумал Глеб равнодушно. – Только время потеряет. Вскоре выяснилось, что решительности генеральской вдовы могут позавидовать все военачальники мира. Она начала свою атаку на Глеба с того, что бесцеремонно навязала себя ему в партнерши для очередного танца, во время которого спросила его о планах на рождественскую неделю. В ответ он неопределенно пожал плечами. В ответ женщина обольстительно улыбнулась и объявила, что берет его в плен и обязуется представить ему праздничную новогоднюю Москву. Пару танцев спустя они вновь оказались в паре, и на этот раз мадам Бенигсен зашла совсем далеко, назвав ему свой адрес и заявив, что ждет его там «в любое время». Однако, чересчур решительная особа! - Мои друзья Балашовы послезавтра устраивают бал, - сказала она ему перед отъездом. – Вы будете там? - Боюсь, что не смогу, потому что не приглашен, - ответил Глеб, довольный тем, что удалось отказать ей под благовидным предлогом. - Это ничего. Считайте, что приглашение уже у Вас в кармане. До свидания! Глеб ухмыльнулся ей вслед и порадовался тому, что она не знает его адреса. Однако, когда он на следующий день вернулся из присутствия, у него на столе лежало приглашение к неизвестным господам Балашовым с сопроводительной запиской от мадам Бенигсен: Заезжайте за мной в 6 часов. Зачем так рано, если в приглашении написано к 8 часам? – подумал Глеб … и приехал к дому генеральши в половину восьмого. Лакей открыл ему дверь и мгновенно испарился. Войдя в холл, Глеб угодил прямо в объятия вдовы. - Почему ты опоздал? – жарко шепнула она и попыталась поцеловать его в губы. – Мы могли бы неплохо провести время перед балом. - Гхм! – Глеб вытянул шею и посмотрел вверх, чтобы невысокая генеральша не смогла дотянуться до его лица. – Нам пора ехать! Ваша красота кружит голову, но для того, чтобы заставить меня потерять ее, нужно быть Ею. Но как только Глеб вошел в бальный зал дома Балашовых, то сразу увидел Ее! Она стояла спиной к нему в обществе других дам, но он не сомневался, что это именно она. Проклятье! Одна нежданная встреча, и достигнутое им подобие душевного равновесия ушло в небытие. На смену ему пришло нестерпимое желание. Не сводя с Нее глаз, Глеб резко остановился, чем обратил на себя пристально-внимательный взгляд мадам Бенигсен. Она посмотрела туда же, куда смотрел он, и спросила: - Что случилось? - Пойдем отсюда! – скомандовал он. - Ко мне? - К тебе! В эту ночь Глеб не вернулся во флигель дома Аристовых, как, впрочем, и в следующую, потому что назавтра история повторилась по тому же сценарию: встреча с Ней на балу, желание, побег, Полина. Нет, пора с этими балами заканчивать, - решил Глеб, но все же поддался на уговоры генеральши сопровождать ее на бал в Дворянском Собрании, который состоится в Новогоднюю ночь. Прибыв на место и увидев количество приглашенных, Глеб облегченно вздохнул. Даже если предположить, что Симоновы тоже здесь, встретиться с ними в этой толпе было затруднительно. Однако рисковать Глеб не хотел. Он решил, что потолкается здесь часок у стеночки, а потом сбежит. Мадам Бенигсен не отходила от него ни на шаг. При этом она постоянно крутила головой, словно искала кого-то, и завидев знакомых, начинала виснуть на его руке. - Вот они! – неожиданно воскликнула Полина. – Глеб! Давно хочу тебя познакомить со своей подругой юности Наталией Аристовой, в замужестве Симоновой. Глеб похолодел. Вместо того, чтобы смотреть туда, куда показывала Полина, он взглянул на нее и поймал ее хитрый ухмыляющийся взгляд. И вдруг понял ее игру. - Ты … Ты… нарочно это делаешь? – спросил он, кипя от бешенства. – Но откуда ты знаешь? - Нетрудно было догадаться, - усмехнулась мадам Бенигсен. – Твои пылкие чувства к мадам Симоновой я заметила еще у Балашовых. Ты так загорелся, увидев ее, а потом был так страстен, что я решила повторить этот опыт и на следующий день снова привела тебя туда, где будет Таша. Не пропадать же добру. Разве нам было плохо, милый? Больше всего Глебу сейчас хотелось придушить эту маленькую циничную стерву, но на это не было времени. Пока Симоновы не заметили его, надо было уходить отсюда.
Наталия Симонова: Бал в Дворянском был в самом разгаре. Протанцевав с супругом дозволительные этикетом два танца, Таша, но ни на один из последующих без партнера не оставалась. Ее бальная книжка была почти заполнена, едва еще Симоновы вступили в бальную залу. Впрочем, не было ничего удивительного. В великолепном шелковом платье жемчужно-серого, почти серебристого цвета и жемчугах, Наталья Владиславовна выглядела истинной Королевой Зимы, разве что глаза сияли не холодным, а теплым и ласковым светом, и нежный румянец покрывал фарфоровую кожу скул. Павел Андреевич нынче не мог отвести от нее глаз. Сделал это лишь на какой-то краткий миг и тотчас увидел Глеба Стрижевского, с которым не встречался с тех самых пор, как предал ему доставленный на Остоженку конверт. - Таша, смотри, какая удача, это же князь Стрижевский! - Павел Андреевич тронул супругу за плечо. - Глеб Георгиевич! - возвысил он голос и приветственно махнул рукой своему приятелю, когда убедился, что тот его заметил. - Идите к нам! Наталия Владиславовна слегка вздрогнула и медленно обернулась, наблюдая, как он приближается, пробираясь сквозь разряженную веселую толпу, чувствуя, как внутри нее что-то резко оборвалось и падает вниз. Впрочем, явление Стрижевского оказалось не единственным ударом, что нынче заготовила для нее судьба. Рядом с Глебом Георгиевичем, вернее, в полном смысле этого слова, повиснув на его локте из-за большой разницы в росте, шествовала Полин Заборовская, ее соученица по гимназии. И не сказать, чтобы подруга. Вернее, нет, Таша никогда в жизни ни с кем не враждовала. Просто Полин еще в гимназии представляла собой полную противоположность тихой скромнице, коей была мадемуазель Аристова. Она рано расцвела и рано стала обращать на себя внимание молодых людей, быстро прослыв первой красавицей их гимназии. И все мысли Полин с того момента были обращены лишь на то, чтобы иметь у мужчин успех, что самой Таше казалось какой-то дикостью. Именно по этой, а не какой иной причине, она всегда немного сторонилась общества мадемуазель Заборовской. Даже уже во взрослой жизни, когда обе по причине замужества оказались москвичками, Наталия Владиславовна почти не поддерживала отношений с госпожой Бенигсен, так Полин стала именоваться нынче. Знала лишь, что пару лет назад та овдовела, а теперь, вроде, вновь выезжает. "И времени зря не теряет," - с нехарактерной для себя язвительностью подумала мадам Симонова, заметив ее в обществе Стрижевского. - Талия! Какой сюрприз тебя видеть! - воскликнула тем временем Полин очень радостно. И Таше показалось, что радость ее превышает все разумные пределы, такое чувство, что они не встречались ни разу за последние дни. Правда, до этого она ни разу не видела рядом с ней Глеба Георгиевича... - Да, я тоже рада, Полин, - сдержанно кивнула Наталия Владиславовна. - Великолепный бал, - добавила она, чтобы просто что-то сказать, а тем временем князь учтиво склонился к ее руке, затянутой в длинную бальную перчатку, коснулся ее губами, и мимолетное прикосновение это заставило пальцы Таши предательски задрожать... - Дивный! Дивный! - заверещала Полин ажитированно. И мадам Симоновой показалось на мгновение, что она сейчас подпрыгнет на месте от восхищения. - После моего уединения, ну... ты понимаешь, - мадам Бенигсен искусно помрачнела на миг лицом, а потом вернулась к прежнему радостному выражению. - Все эти восхитительные вальсы... Теперь так много стали танцевать вальс, не правда ли, Павел Андреевич? - Да, несомненно, сударыня! - откликнулся Ташин муж, до того стоявший молча, как и князь, не вмешиваясь в разговор двух дам и украдкой ухмыляясь в усы. Уж он-то знал, что его супруга не слишком рада этой встрече, но не смог себе отказать в маленьком удовольствии, понаблюдать Полину Павловну, так сказать, на охоте. А мадам, несомненно, открыла охотничий сезон и, кажется, несчастный старина Глеб уже пал жертвой ее ловких и цепких коготков. Вон, как по-свойски она себя с ним ведет! Впрочем, долго испытывать терпение супруги господин Симонов, любящий муж, не стал, а потому сверкнул учтивой улыбкой и проговорил, склоняясь перед госпожой Бенигсен: - Не осчастливите ли меня следующим же из них? Разумеется, если... Глеб Георгиевич меня не опередил. - Нет, представьте, не опередил! - Полина Павловна искоса взглянула на своего спутника, блеснув черными глазами. - Так что я с радостью приму Ваше приглашение. А Глеб Георгиевич непременно должен пригласить на этот вальс Талию!
Глеб Стрижевский: - Всенепременно, - ответил Глеб, не сводя гневного взгляда с мадам Бенигсен. – Как-нибудь в другой раз обязательно приглашу. Со стороны могло показаться, что он не с состоянии оторвать взгляда от красоты Полины Павловны и ужасно ревнует к тому, что она идет танцевать с Симоновым, но именно этого Глеб и добивался. Сейчас он был готов пойти на любые жертвы и предстать перед глазами присутствующих кем угодно, только бы не позволить Ей смутиться. Господин Симонов конечно не академик головою, но для того, чтобы заметить странное поведение супруги и чтобы связать его с присутствием Глеба, особого ума не нужно. Он еще ни разу не взглянул на Нее, но остро чувствовал, что Она сейчас натянута, как струна. - Помилуйте, Павел Андреевич, - пристальный взгляд в ожидающие его ответа глаза Симонова и смущенная улыбка. - Вам ли не знать, какой из меня сейчас танцор? Потоптаться по паркету я бы еще смог, но вальс… Увольте. - Мне кажется, что Вы чего-то боитесь, Глеб Георгиевич, - не унималась генеральша, которая в этот момент казалась самой невинностью. – Или кого-то? - Вы правы, Полина Павловна. Я действительно боюсь, - Глеб повернулся с почтительным поклоном в Ее сторону так, что в поле его зрения оказался только подол Ее платья. - Боюсь, что не смогу найти в Москве вторую такую сиделку, как мадам Симонова, а злоупотреблять ее добротой снова я не хочу. Симоновы меня поймут, а этой стерве знать о моей ноге необязательно. Сегодня мы видимся в последний раз, и я надеюсь избавиться от нее еще до наступления Нового года. В этот момент музыканты снова начали настраивать свои инструменты, и это означало, что очередной танец начнется с минуты на минуту. К ним тут же подошел какой-то бравый гусар и попросил разрешения пригласить Наталью Владиславовну на танец. - Да-да, конечно - сразу же согласился Павел Андреевич, а потом обратился к Глебу. – Князь, но я все же уведу танцевать Вашу даму. Да пусть хоть совсем забирает, - злорадно подумал Стрижевский, склонив голову в знак согласия. – Ах, как было бы хорошо, чтобы эта красотка смогла увлечь его настолько, чтобы он потерял голову и развелся с Ней. Но разве возможно променять ангела на чудовище? Пока пары кружились на паркете, Глеб переместился поближе к выходу и встал так, чтобы его было видно. Как только музыка смолкла, Павел Андреевич оглядел зал, увидел его и «вернул» ему мадам Бенигсен. Как только Симонов ушел, Глеб приказал ей: - Уходим отсюда! Подгонять Полину Павловну не потребовалось. Когда карета князя подъехала к крыльцу дома Бенигсенов на Рождественке, Глеб помог генеральше спуститься вниз, проводил до двери парадного и быстро простился. - Но… как же так? – донесся до него обиженный голос мадам Бенигсен, когда он возвращался к карете. А вот так, - усмехнулся про себя Глеб. – Встречать Новый год Вам придется в одиночестве. Как, впрочем, и мне. Но Глебу повезло. Как только он подъехал к особняку Аристовых, его встретила Анна Константиновна, которая сразу же увела его в дом, усадила за праздничный стол, за которым уже сидели Владислав Васильевич и маленький Славушка, который с удивлением оглядывался по сторонам и отказывался понимать, почему эти загадочные взрослые не укладывают его спать. - Ничего, - заговорщецки подмигнул господин Аристов. – Надеюсь, Таша не узнает, что мы здесь своевольничаем и не спим по ночам? - От меня точно не узнает, - ответил Глеб с улыбкой. – Пару раз в году можно пропустить ночной сон. Правда, малыш? Славушка, довольный тем, что является центром всеобщего внимания, попросился к нему на руки. Мне опять повезло, - подумал Глеб, усаживая его к себе на колени. – Я встречаю Новый год с Ее семьей. Это ли не счастье?
Наталия Симонова: Они стояли рядом, но, словно бы разделенные какой-то невидимой перегородкой, которую, впрочем, ни Таша, ни Глеб Георгиевич преодолевать не хотели. А может, боялись? Князь Стрижевский напряженно и не отрывая взгляд смотрел в ту часть бальной залы, где происходили танцы. Наталия Владиславовна стояла рядом и тоже старалась смотреть куда угодно, но только не на него. Но несколько осторожных взглядов себе все же позволила и... была неприятно задета выражением лица князя. Он наблюдал за танцем Полин и Ташиного мужа едва не с ненавистью! Ну, так ей показалось. И это было как-то странно. Она и представить не могла, что Стрижевский такой ревнивец! А в том, что мадам Бенигсен и Глеба Георгиевича связывают узы несколько иного рода, чем обычное знакомство, легко было догадаться даже Таше с ее неискушенным - в этом смысле - воображением. Да и Полин приложила, кажется, все усилия, чтобы мадам Симонова поняла - она любовница Глеба Стрижевского. "Точно, мне дело до этого есть!" - неприязненно подумала Таша. И неприятное ощущение от происходящего усиливалось еще тем, что в душе она понимала, что лжет себе. Ей было дело до князя Стрижевского! И ее страшно раздражала Полин, которая как раз сейчас шествовала в сопровождении ее супруга обратно, после окончания танца. Какая она, все же, манерная! Даже этот обычай называть ее "Талией". Полина Павловна прекрасно знала, еще с гимназических пор, что Таша не любит это вычурное сокращение своего имени, тем не менее, обращаясь к ней, упорно выбирала именно его. Уж, не нарочно ли? Наблюдая за приближением Полин, Наталия Владиславовна вовсю мысленно придумывала благовидный повод для них с мужем удалиться этого как-то вмиг опостылевшего ей бала. Понятно, что никто не обязывает ее весь вечер общаться с мадам Бенигсен и ее спутником, но даже еще несколько минут в их обществе почему-то казались Таши мучительны... Ее планы нарушил корнет Савельев. Один из тех, кто успел ангажировать мадам Симонову на мазурку еще в самом начале вечера. Его имя значилось в бальной книжке Таши, поэтому отказывать было неловко. Когда же танец завершился, и корнет проводил ее к супругу, рядом с ним уже никого не было. Павел Андреевич, хоть она и не спрашивала, объяснил, что Стрижевский и Полин покинули бал как раз, когда Таша ушла танцевать. А вскоре и сама она все же сказала ему, что хотела бы уйти, так как чувствует приближение приступа мигрени... А ближе к вечеру следующего дня, первого в новом, 1829 году, Наталия Владиславовна вновь отправилась к родителям, чтобы поздравить их с Новогодьем, и забрать домой сына. Когда подарки были вручены и поздравления сказаны, Таша вновь оказалась в кабинете Владислава Васильевича, сегодня, впрочем, по своему желанию. Она любила с детства покойную обстановку рабочей комнаты отца. Запах книг, кожи их переплетов, обивки дивана, потрескивание поленьев в камине... Было в этом что-то уютное и из детства. Она даже позволила себе невероятное в других обстоятельствах - забраться на диван с ногами, как много лет назад, когда маленькой девочкой пробиралась в кабинет к отцу, и тихонько сидя в уголке, наблюдала за тем, как он работает, а Владислав Васильевич не прогонял ее, вероятно, тоже радуясь присутствию дочки рядом с собой. - Таша, а знаешь, - улыбнулся ей отец, разбирая почту. - Глеб Георгиевич почти убедил меня принять приглашение Сперанского и вновь поработать. Я уж сказал ему, что зря не пошел ты, князь, в адвокаты, прославился бы - при таком-то умении в своем убеждать, а он все отшучивается. Говорит, что с его характером скорее уж в прокуроры. А почему? Очень хороший человек, сдержанный просто очень, но у кого из нас причуд-то нет, ведь так? - он взглянул на дочь поверх стекол очков, Таша неопределенно кивнула, не зная, что ответить. Рассуждать о князе Стрижевском и его странностях ей нынче хотелось меньше всего. И зря батюшка о нем вспомнил! Покой на душе Таши немедленно испарился, точно муть какая-то со дна поднялась. Поэтому, не желая, чтобы отец заметил изменение настроения, она встала, разгладила немного помявшееся платье и сказала, что пойдет теперь домой. Точнее, сперва еще к матушке, а потом - сына собирать, да и домой. - Не буду вам мешать, папа! - Да ты никогда мне не мешала. Ты и не умеешь мешать-то, - усмехнулся господин Аристов, вставая из-за стола, чтобы проводить дочь до двери кабинета. - Вот, захвати, пожалуйста, занеси во флигель, когда уж соберешься. Это письмо Глебу Георгиевичу. - Но почему я?! - вскинулась Таша, и отец вновь внимательно взглянул ей в глаза, отчего она смутилась и принялась оправдываться. - Просто... просто я же еще занята буду, а там, может, срочное? Ну... хорошо, я занесу! Прощай, пап! - с этими словами, Наталия Владиславовна поцеловала его в щеку, взяла конверт и поспешно удалилась, мысленно ругая себя последними словами за эту нелепую вспышку.
Глеб Стрижевский: Первым утром нового года везение Глеба закончилось. Теперь ничто не держало его в Москве: работа в московском архиве уже сделана, почта отправлена, вещи почти собраны. Кондрат еще с Рождества «бил копытом» и смотрел на князя с надеждой и вопросом «Когда поедем?». Даже погода смягчила свой крутой зимний нрав и радовала умеренным морозцем, как бы приглашая будущих путешественников в дорогу. В ответ на князеву попытку задержаться здесь в страхе перед предстоящими крещенскими морозами, Кондрат купил на каком-то базаре овчинный тулуп огромных размеров и обещал завернуть Глеба в этот кошмар. - Ничо, княже, - посмеивался старый плут. – Холод не тетка, а ты не на званом обеде. Никто тебя в карете не увидит. Сиди себе и грейся. Но один лучик надежды на задержку в Москве все же был. В последнем письме маменька жаловалась сыну на деда: …Аким Глебович совсем с ума сошел. Грозился этой зимою приехать в Питер и найти себе невесту, чтобы жениться. Ох, правильно говорят про седину в бороду и беса в ребро… Глеб очень сильно подозревал, что здесь имеет место заговор между его родственниками, и истинной целью деда является не стремление жениться самому, а надежда женить любимого внука. Поэтому он еще в декабре написал в Стрижики и попросил старика четко сказать, приедет ли тот в столицу. И теперь ждал ответа. В самом деле, зачем мне ехать на Могилевщину, если родственники будут ждать его в Питере? - убаюкивал он свою совесть. Кондрат, который провел новогоднюю ночь со своей пассией из аристовской прислуги, заявился с утра во флигель и предупредил, что хозяева ожидают дочку сегодня в гости. - Так мы и сегодня никуда не поедем? – спросил он. - Нет. Дождемся письма из Стрижиков. - Ээээ, Глеб Егорыч! Так я тебе пока не нужен? Может, я пойду пока? Дела у меня. - Иди-иди! – усмехнулся Глеб ему вслед. – Да поосторожнее там, а то в самом деле жениться придется. - Обижаешь, княже. Мы только чаю попьем. Кондрат ушел, и Глеб остался совершенно один. Выходить из флигеля ему было нельзя, потому что вне его стен был риск встретиться с Нею. Несмотря на то, что я поклялся себе не искать встреч с нею, так приятно сознавать, что Она совсем рядом. Я не могу ее видеть, но никто не может мне помешать думать о Ней.
Наталия Симонова: Таша намеренно медлила с исполнением отцовского поручения. Зайдя к матушке, долго болтала с ней о каких-то ничего не значащих пустяках. Так долго, что сама Анна Константиновна спросила, почему дочь не велит собирать Славушку домой, ведь дни в январе коротки, а ребенку скоро и спать надо. Словно опомнившись, Наталия Владиславовна вскочила, и пошла отдавать распоряжения няньке, когда и это было сделано, велела дожидаться ее возвращения, пояснив, что должна еще кое-что сделать и, точно приговоренный на плаху, отправилась через длинную галерею во флигель к Стрижевскому. Письмо, точно раскаленная головешка, жгло ей ладони. Щеки тоже почему-то пылали, а сердце ускоряло свой ритм по мере приближения к дверям пристанища гостя ее родителей. Но Таша не собиралась отступаться. Это было бы слабостью, а она вполне уверила себя, что избавилась от этого странного и болезненного состояния, которое испытывала в присутствии Глеба Георгиевича. Когда избавилась? А вот прямо вчера, когда увидела его вместе с Полин Бенигсен. Если такие женщины ему нравятся, то ей опасаться явно нечего... Вот только проклятое сердце никак не желало успокаиваться... Но, к счастью, снаружи его биение не слишком заметно. - Добрый вечер, князь! - постучавшись, она вошла в комнату, и Стрижевский, как и прошлый раз, порывисто вскочил со своего места, теперь уже, правда, за рабочим столом, но - тотчас и замер на месте, остановленный холодным и прозрачным, точно невский лед в сильный мороз, взглядом Наталии Владиславовны. - Поздравляю Вас с Новым годом! Думаю, что отметили его наступление... достаточно весело? Боже, как ей было стыдно за свое поведение! Но точно злобный демон вселился в это мгновение в мадам Симонову. В словах, что слетали с ее уст, было столько сарказма, сколько Таша и за всю жизнь до того не выказала, а Глеб Георгиевич почему-то лишь покорно слушал, отвернувшись к окну, и молчал... Просто молчал, чем еще сильнее раззадоривал ее. - Прошу, только не думайте, что я сама хотела навестить Вас. Это все батюшка, он попросил передать вот это письмо, не иначе, от одной из Ваших тайных московских обожательниц, - что она несет?!! На конверте четко стоял обратный адрес и имя отправителя - Аким Стрижевский... Да-да, Таша дошла до того, что удостоверилась, что письмо это не от женщины, но тем не менее, не преминула пройтись на этот счет... - У Вас, ведь, теперь, вероятно, целая армия обожательниц среди дам высшего света? Хотя, зачем армия, если в плену оказалась генеральша...
Глеб Стрижевский: Ранние сумерки первого январского дня уже опустились на древний город и вытеснили дневной свет из его домов. Глеб подбросил в камин охапку заготовленных Кондратом березовых дров и поджег бересту. Сначала появился дымок, а вслед за ним желтоватый огонек, который очень быстро поменял цвет на ярко-красный. Огонь вырвался из плена и охватил дрова. В уютно обставленном кабинете аристовского флигеля казалось, что этот свет согревает не только тело, но и душу. Глеб сел за письменный стол и откинулся на спинку старого, но очень удобного кресла и уставился на огонь. В свете подрагивающего пламени какое-то время ему виделись счастливые картины из его прошлого. К сожалению, их было мало, и когда они закончились, ему пришлось подумать о будущем. В жизни все повторяется, и я знаю, что уеду отсюда и буду продолжать жить дальше. Да, какое-то время мне будет очень больно и тоскливо, но я привыкну к этому. И очень скоро одиночество опять станет моим верным другом и постоянным спутником. У меня есть близкие и друзья, но нет той, которую хочется видеть рядом постоянно, которую не хочется отпускать. Пора мне уже смириться с вечным одиночеством. Тишину кабинета вдруг нарушили торопливые шаги, быстро приближавшиеся к двери со стороны галереи. Женские, - определил Глеб и удивился. – Кто же это? Уж не Кондратова ли пассия? Вот шельмец! Сказал, что пошел к ней, а сам… Раздался торопливый стук в дверь и, не дожидаясь разрешения войти, на пороге появилась Она! Глеб вскочил на ноги. Она пришла! Ко мне? Сама? Ее появление на его территории было столь неожиданным, что Глеб решил, что это сон или плод его воображения. Галлюцинация заговорила быстро, резко, едко. Ушам не верю! Да она же…Она же ревнует! Как это возможно? Я и надеяться не смел на такое счастье. Какой дурак сказал, что ревность – это недостойное чувство. Это открытие ударило его словно обухом, а неведомая сила заставила его обойти стол, приблизиться к Ней и заглянуть в ее глаза, чтобы увидеть в них подтверждение своего смелого предположения. Между отражением угасающего дня и пляшущих отсветов огня в камине, Глеб увидел в них скопление темных звезд, имена которым Страх, Боль, Презрение. Ему вдруг захотелось погасить эти нехорошие огоньки своими губами и наполнить эти милые любимые глаза нежностью и чистотой. От них переместиться на ее скулы и погасить неожиданно вспыхнувший на них румянец. А потом губы… Глеб прижал Ее к себе, ощутил губами изгиб ее шеи, плечом - дрожащую от вздохов грудь, одной рукой – ее тонкий стан, а другой – ноги под складками платья. Кровь бешено стучала в висках, и он боялся потерять сознание от свалившегося на него счастья.
Наталия Симонова: ...Думая, что князь намеревается взять у нее из рук принадлежащее ему письмо, Таша сделала шаг ему навстречу и протянула конверт. Однако, вместо того, чтобы забрать его, Стрижевский взял ее за запястье и притянул к себе, подхватывая затем на руки так легко, будто Таша ничего и не весила совсем. Глеб Георгиевич был значительно выше ростом. И в другой ситуации это было бы невозможно, а так - лица их оказались на одном уровне, а взгляды встретились. И то, что она увидела в стального цвета глазах Стрижевского, заставило Ташу затрепетать. А потом вдруг он очень нежно коснулся губами ее век, скул, нашел ее губы и - поцеловал. Безумие всей этой ситуации парадоксальным образом отрезвило ее: едва князь немного отстранился, Таша изо-всех сил уперлась ладонями ему в грудь, пытаясь вырваться из объятий. Ничего не понимая, Глеб опустил ее на землю и - почти отпустил, по-прежнему лишь слегка обнимая за талию. Почувствовав под ногами почву - в прямом и переносном смысле, Таша обрела и некоторую уверенность. - Что Вы... - пролепетала она, глядя на Глеба снизу-вверх, все еще оставаясь в его объятиях, пусть и несколько ослабевших, но не убегая, точно бы под гипнозом. - Мы не должны... Это... плохо, неправильно... Отпустите меня... Видимо, ее последняя мольба возымела действие, он разжал руки, и Таша метнулась к двери, схватилась за ручку, чтобы открыть ее, но в последний миг зачем-то обернулась. И это была ее ошибка. Едва их взоры вновь скрестились, Глеб в два шага преодолел разделяющее их расстояние, и вновь крепко обнял сзади, прижимая к себе, зарываясь лицом в ее волосы, целуя затылок, шею... Потом - одним резким движением развернул к себе, одновременно прижимая спиной к двери, вновь пару мгновений пристально смотрел в глаза обескураженной и смущенной Таше, точно желая увидеть там ответ на свой безмолвный вопрос. И, лишь найдя его там - тот, которого он так ждал - Глеб вновь приник к ее губам. Но теперь уже гораздо более требовательно и жадно...
Глеб Стрижевский: Невозможно быть счастливым одному. Только вдвоем. Она не собиралась становиться счастливой с ним. И Глеб отпустил ее. На пороге Она оглянулась. Короткий мимолетный взгляд. Но он сказал Глебу больше, чем все предыдущие. Он не был прощальным! Глаза этой женщины не умели лгать. Они умоляли: Догони! Не дай мне уйти! Глеб не помнил, как снова оказался рядом с нею. Снова вдохнул запах ее кожи. Зарылся лицом в ее волосы. Развернул к себе. Ее глаза смотрели на него, как бы прося пощады и одновременно отказываясь от нее. Не отрывая губ от ее лица, он поднял ее на руки и опустил на мягкий пушистый ковер. Единственными свидетелями того, что случилось между ними, стали язычки пламени в камине. Они с любопытством следили за Глебом и Ташей. Вспыхивали красным светом, стыдясь за свою нескромность. Пытались остановить этих двоих, выстреливая в ее сторону сотни огненных искр. Пробовали дотронуться до них запахом горящих березовых поленьев. Разгорались ярче, когда страсть этой пары достигла своей высшей точки. И умирали, унося эту тайну в могилу. На смену им приходили другие, и все повторялось заново, пока не настал момент, когда последняя золотая головешка превратилась в уголь и погасла. Холодный зимний вечер заглянул в окно и накрыл любовников своим темным одеялом,
Наталия Симонова: ... Она чувствовала себя преступницей, предательницей, самой распущенной и развращенной на земле женщиной и, в то же самое время - самой счастливой. Действительно ли она так хотела остаться, или Глеб прочитал в ее глазах лишь то, что мечтал увидеть - теперь это было не так уж важно. Все произошло между ними, и теперь уж было поздно думать. Ослепившее их двоих желание, которое возобладало над разумом, сердцем, мыслями оказалось настолько сильным, внезапным и всепоглощающим, что единственным устремлением обеих их сущностей было - утолить его. А дальше - пропади пропадом это "дальше"! ...Медленно приходя в себя, уткнувшись лицом куда-то в шею тяжело дышащего и все еще придавливающего ее к полу всей своей немалой массой Глеба, которую она совсем не чувствовала несколько минут назад, Таша постепенно возвращалась в реальность. И мысли, которые возникали у нее в голове, были как-то уж слишком обыденны. Разум ее точно блокировал до поры до времени совесть, уже готовую вцепиться в душу новоявленной грешницы всеми своими острыми когтями, чтобы порвать на тысячу мелких кусочков. Глеб перевернулся на спину и привлек ее к себе на грудь, нежно перебирая растрепавшиеся волосы, он молчал. Молчала и Таша. Молчала и думала о том, что дверь в комнату не заперта... Нет! Конечно, никто своевольно не войдет, но... И Мария Саввишна уже заждалась в детской вместе со Славушкой... Она медленно, точно в полусне, высвободилась из его объятий, кое-как подобрала уцелевшими в пылу их страсти шпильками волосы, поднялась на ноги и, стараясь не смотреть на Глеба, вышла из комнаты прочь, бесшумно затворив дверь, молясь лишь об одном, чтобы судьба смилостивилась, и получилось незаметно добраться до своей комнаты и привести себя там в порядок. Ей повезло, Таша никому не попалась на глаза. И восстановить внешний вид на достаточном для приличий уровне - тоже получилось. Но, глядя на себя в зеркало, она все равно была уверена, что о ее поступке сможет догадаться любой, кто на нее взглянет. И это было самым ужасным. Пока дожидался маму, Славушка успел заснуть. И теперь Марья Саввишна взяла его осторожно на руки и шла следом за Ташей к экипажу, стараясь не разбудить малыша. Уже в карете, Таша взяла сына к себе на руки. Сжимая в руках его сонное тельце, она смотрела прямо перед собой, прислушиваясь к его мерному сопению и старалась не думать ни о чем, кроме того, как ровно и безмятежно дышит ее сын...
Глеб Стрижевский: Она ушла и, казалось, унесла с собой все хорошее, что было между ними, оставив Глебу лишь одно раскаяние. Он до самого утра просидел один в темной комнате и думал о том, как это могло произойти и как теперь жить дальше. Над последним вопросом он уже задумывался однажды, когда покидал Британские острова, но сегодня это было на порядок сложнее. Впервые в жизни он узнал, что такое близость с любимой женщиной, и впервые смог понять, как много он потерял тогда, не послушав Тессу. Будущее рисовалось серым и безрадостным. Однако, когда наступило утро, и яркое зимнее солнце вернуло окружающему миру его природные краски, Глеб сказал себе: Ничего, справлюсь. Он уже умел загонять свои чувства в каменный мешок и даже научился не слышать того, как они рвутся на свободу и стучат в запертую дверь. Его взгляд упал на письмо, которое Она принесла. Оно было от деда. Старик писал, что годы и состояние здоровья держат его дома, поэтому в Питер он этой зимой не поедет. Если сможешь, приезжай сюда. Поживешь месячишко, отдохнешь. Я посмотрю на тебя, а ты присмотришься с местным барышням. Знаешь, попадаются очень даже хорошенькие. Будь я помоложе, то у нас в семье появилась бы еще одна княгиня Стрижевская. Да, - подумал Глеб. – Надо ехать. Оставаться здесь нельзя ни в коем случае. Я не смогу больше смотреть ей в глаза, не смогу запросто распивать чаи и обедать с ее родителями. Где Кондрат? Пока слуга запрягал лошадей и крепил багаж, Глеб попрощался с Аристовыми. - Как же так? – недоумевала Анна Константиновна. – Отчего так скоро? - Получил письмо, - оправдывался Глеб. – Дед просит поторопиться. Мы с ним давно не виделись. Старик скучает. К тому же все мои московские дела закончены. Меня здесь больше ничто не держит. - Ну, в добрый путь, - сказал Владислав Васильевич. Они стояли на крыльце и махали вслед карете до тех пор, пока она не скрылась из виду. Глеб видел это, потому что тоже до самого конца не сводил с них глаз. Спасибо вам за Нее…
Наталия Симонова: ... Таша аккуратно держала в руке тонкую белую мейсенскую фарфоровую чашку, из которой периодически отпивала маленькими глотками горячий ароматный чай. Она слушала матушку, та пришла к ней сегодня для того, чтобы помочь с устройством завтрашнего приема, который, впрочем, был запланирован еще до Рождества. Анна Константиновна, блестящая петербургская дама, немного скучала в провинциальной Москве по своей прежней светской жизни, которая стала, увы, не столь насыщенной после их переезда из столицы. Поэтому устроить все на высшем уровне хотя бы в доме дочери - было для нее делом принципа. Госпожа Аристова излагала дочери свои идеи, та рассеянно кивала, но мыслями была далеко. Ровно так же, как почти все остальное время в те два дня, что прошли с той минуты, как она тихо закрыла за собой дверь в комнату Стрижевского. Самое шокирующее открытие, которое она сделала в ходе этих размышлений было, что в тот момент, когда Таша стала клятвопреступницей - нарушила обещания данные Господу и супругу при венчании, мир вокруг нее... не рухнул. Не раскололся пополам на "до" и "после", не изменил своих красок, словно и не было тех безумных минут, в которые они с Глебом забыли обо всем на свете, кроме друг друга. Прежде, когда до нее доходили рассказы про чьи-либо амурные истории, какие-то сплетни об адюльтерах, Таша всегда думала, что позволить себе такие страсти могут только очень отчаянные люди. И сильные. Все подобное существовало в неком параллельном ее собственному бытию мире, не касаясь и не затрагивая. Привыкшая жить в мягком и уютном коконе спокойной своей любви к мужу, получая от него взамен тоже вдоволь ласки и нежности, Таша не подозревала, что способна на другую любовь - страстную, безрассудную. Глеб, сам того не ведая, показал ей этот путь к иной, возможно, темной стороне ее существа. И, узнав ее в себе, Таша не могла сказать, что недовольна этим внезапным открытием. Но и что делать с ним - не знала. Будучи по природе своей чистым душой, искренним, но не слишком сложно устроенным человеком, она не могла "примирить" в себе две своих сущности. Принять все, как есть. Не задавать вопроса, что будет дальше, а просто жить сейчас. И именно это, а не абстрактные "муки совести", заставляло Ташу страдать, не давало ей покоя ни днем, ни ночью. Что будет дальше? Они станут постоянными любовниками и будут тайком встречаться, пока страсть не превратится в пошлую и надоевшую обоим связь? Нет, это слишком отвратительно. Они оба не допустят этого. Но, что тогда? Скандал, развод и вечный позор для ее семьи, сына, родителей, которые ни в чем не виноваты... Тогда, значит, следует прекратить все теперь же, объясниться, дать понять, что все произошедшее случайность для них обоих - и забыть. Но это будет ложь! Ложь - во спасение? Кого или... от кого?.. - Мама, послушай... Наверное, будет правильным пригласить на завтрашний прием и Глеба Георгиевича? Я не очень хорошо повела себя с ним тогда, помнишь, со Славушкой. И до сих пор не извинилась. Это неловко. Я напишу приглашение, а ты, пожалуйста, передай его князю Стрижевскому, - вот, как хорошо ты, оказывается, умеешь лгать, Таша! Даже голос не дрогнул! Анна Константиновна ахнула и всплеснула руками: - Как?! А я разве не сказала тебе? Вот это и называется "старческое слабоумие"! - немного кокетничая, проговорила дама, которой до старости, даже на вид, было еще, как говорится, "два суворовских перехода". - Матушка, да о чем речь? - Таша недоуменно смотрела на нее. - Так ведь самую главную новость не рассказала тебе! Уехал князь Стрижевский! Еще второго дня уехал, внезапно собрался с утра - и отбыл восвояси. - Как... отбыл? - тонкая чашка в ее руке дрогнула и недопитый чай выплеснулся наружу. - Почему... почему отбыл? Он же не собирался! - Я и говорю, мы со стариком сами ничего не поняли. Уж даже стали думать, что обидели его чем. Да только Глеб Георгиевич - человек слишком сдержанный и воспитанный, чтобы нам это объяснять. Сказал лишь, что добился в Москве всего, чего хотел и должен теперь ехать. - Ну да... конечно. Всего добился. Мама, прости, мне нужно срочно выйти, - Таша судорожно искала причину. - К Славушке... проведать, с утра показалось, что он лихорадит. Прости, я быстро. Под удивленным материнским взором, Таша встала со своего места, из последних сил спокойно дошла до выхода из гостиной, закрыла дверь и - опрометью бросилась к себе в комнату, захлебываясь от спазмов, внезапно железными кольцами сжавших ее горло, и почти ничего не видя перед собой от застивших глаза слез... "Господи, как все просто! - думала она, прижимаясь лбом к обледеневшему стеклу оконной рамы. - Он "всего добился" - и уехал! Дура... Дура!!! Ну, ничего... так даже лучше. Она справится!"
Глеб Стрижевский: Минуло уже два дня, как князь Стрижевский покинул Москву. Дорога его лежала на запад, в Могилевскую губернию, в родовое поместье Стрижики, где он не бывал уже почти два года. Глеб любил это место. Там он родился и вырос, хорошо знал эту землю, а земля, в свою очередь, знала его. Если бы не московская встреча. то он сейчас торопился бы домой, время от времени меняя Кондрата на козлах, чтобы поскорее увидеть родные места. Но события последних дней очень сильно изменили Глеба. Даже Кондрат, его молочный брат, знавший князя с рождения, всю дорогу поглядывал на него с удивлением и непониманием. Мороз крепчал с каждым часом и без труда проникал в карету, но Глеб не замечал и не ощущал его укусов. Все его чувства, мысли и воспоминания остались в Москве с Наташей. Да, именно с Наташей. Наташенькой. Он больше не мог думать о ней в третьем лице, потому что у него от нее ничего не осталось, кроме Имени. Такое нежное, такое родное, такое теплое, что согревало его в эти холодные январские дни. И еще она приходила к нему во снах. Каждый раз усаживаясь в карету, Глеб старался поскорее заснуть, чтобы увидеть Наташу. Она приходила к нему грустной и и печальной. Каждый раз, когда Глеб пытался поймать ее взгляд, она отводила его, опуская голову. Прости, - пытался он докричаться до нее. – Ты ни в чем не виновата. Я один за все в ответе! - Глеб! – отвечал ему чей-то голос. – Что с тобой? Он открывал глаза и каждый раз встречался со взглядом Кондрата, который частенько заглядывал в карету и, пользуясь тем, что Глеб спит, укрывал его тем самым ужасным тулупом, что купил в Москве. - Ты раньше во сне никогда не разговаривал, - сказал как-то Кондрат, когда они сидели на постоялом дворе под Смоленском. – Уж не заболел ли? - Да, - ответил Глеб. – Я заболел. И вылечить меня может только один доктор. Поворачивай обратно в Москву. На Остоженку.
Наталия Симонова: Несомненно, все произошедшее стало для Таши жестоким ударом и суровым уроком. Однако удар этот показался ей заслуженным возмездием, а урок - его она поклялась себе запомнить навеки. И, конечно, то, что все вышло именно так - было к лучшему. Да, Стрижевский - мерзавец и низкий человек, но, положа руку на сердце, разве... не облегчает этот факт тяжести на душе, разве не приятнее чувствовать себя несправедливо обиженной жертвой, чем виновницей и соучастницей? Да, все вышло, как вышло, и слава Богу, что именно так. Тем более, испытав волну отчаяния, накрывшую её буквально с головой, когда узнала об этом внезапном отъезде Глеба, Таша уже не была так уверена в том, что смогла бы устоять, если бы он повел себя иначе: умолял остаться с ним, признавался в любви... И что тогда? А эта, нынешняя, пока еще больно саднящая при малейшем прикосновении рана в ее сердце, - она непременно затянется. И все будет, как прежде... *** Быть хозяйкой приема, на самом деле, означает забыть о том, что вообще-то балы устраиваются для увеселения. Нужно следить за миллионом мелких мелочей, без которых строгие ценители du comme il faut объявили бы что вечер у Симоновых одним из тех, о которых говорят, что он был весьма мил, но, увы, не блестящ. А Таше сейчас было очень важно, чтобы хотя бы что-то в ее жизни происходило так, как нужно, а не так, как вышло... Она быстро шла через длинную галерею, чтобы узнать, все ли готово к балу, совсем скоро должны начать съезжаться гости. В доме было тихо, он точно затаился перед вечерним приемом, обещавшим стать одним из событий светской жизни Москвы. И Ташины шаги отдавались звонким эхом в высоких сводах потолков. Внезапно до ее слуха донесся некий шум за спиной, Наталья Владиславовна обернулась - и замерла. Глеб стоял перед ней! Совсем не такой безупречный внешне, как обычно, он был бледен, под глазами залегли тени, на щеках и подбородке выступила темная щетина... И еще его взгляд... Таша никогда не видела у него таких глаз. "Наташа, нам надо поговорить!" - произнес он тихо, сделав упор на слове "надо". На мгновение она зажмурилась... Открыла глаза, все еще надеясь, что он - видение, что сейчас он исчезнет, но... И тут Таша не выдержала: - Что же... давайте поговорим, Глеб Георгиевич! Давайте! Расскажите, зачем Вы пришли опять? Чтобы мучить меня?! Вам показалось недостаточным просто внести мое имя в свой донжуанский список после того, как "добились поставленной цели"? О, я понимаю! Не велика заслуга, о которой никто не узнает! Вам нужно унизить меня публично! Уничтожить, только тогда Ваше болезненное самолюбие будет достаточно удовлетворено... Вы - страшный человек, князь Стрижевский, - добавила она тихо, сжимая виски ладонями и вновь закрывая глаза. - Вас Бог накажет...
Глеб Стрижевский: Представляя сцену их встречи, Глеб заранее решил для себя, что ни в коем случае не дотронется до Наташи. Никаких прикосновений! В его распоряжении будут только слова. Негромкие, четкие, бесстрастные, отстраненно - холодные, лишенные всяческих эмоций. Но увидев ее и выслушав гневную отповедь, Глеб понял, что не в состоянии следовать своему первоначальному плану. Мысли перепутались, заранее приготовленные слова вылетели из головы. Он подошел к Наташе совсем близко, взял ее руки, за которыми она прятала свои сухие глаза, отвел их от ее лица и прижал к своему. - Бог уже наказал меня, сделав эгоистом. Но таков уж я есть, и мне поздно меняться. Я стараюсь жить, как могу, поступать согласно правилам, на которых вырос, и законам, которым приняты в нашем обществе. И я обычно равнодушно отношусь к мнению других людей о моей персоне. Пусть думают, что хотят. Но после расставания с Вами я вдруг понял, что не смогу вернуться к своей прежней жизни, если останусь в Вашей памяти мерзавцем и проходимцем. Я люблю Вас! Если бы я мог назвать Вас своей женой… Но это невозможно, потому что сделай я Вам такое предложение, тяжесть решения о разводе ляжет не на мои плечи, а на Ваши. А я не могу допустить, чтобы Вы потом всю жизнь несли эту ношу, и не могу строить наше счастье на развалинах Вашего первого брака. Этого он не смог произнести вслух. Но если Наташе сейчас захотелось бы услышать эти слова, то она могла бы прочесть их в его глазах, которые ярко горели внутренним светом в этой полутемной галерее. - Наташа! Пожалуйста, не держите на меня зла. Скажите, что прощаете меня. И прогоните меня. Если Вы этого не сделаете, то я так и буду постоянно возвращаться к Вам.
Наталия Симонова: Он взял ее ледяные ладони в свои руки, поднес к губам, но не поцеловал, а попытался согреть дыханием, потом прислонил к своим колючим щекам, мягко удерживая и не давая Таше убрать их. Но она и не стремилась больше. Порыв гнева, с которым она накинулась на Стрижевского, миновал столь же внезапно, как и возник. И теперь она чувствовала странное опустошение внутри. Похожее ощущение уже посещало ее однажды, тогда, после их первого поцелуя, но теперь пустота была какой-то звенящей и холодной. Безысходной... - Не говорите так, умоляю! Не корите себя этими ужасными словами! - произнесла она очень тихо и покачала головой. - Вы не мерзавец. Видит Бог, я хотела думать так, но Вы не оставили этой возможности, а потому мне сейчас в десять раз тяжелее, чем могло бы быть... Но я не жалею. Пусть... пусть будет больно! Она вздохнула и подняла на него измученный взгляд. Отчаяние, которое там плескалось, было безмерным, но не находило себе выхода в виде слез. - Вы очень хороший человек, Глеб Георгиевич! Вы заслуживаете большего, заслуживаете счастья - настоящего, а не украденного, как это будет, поступи мы теперь не так, как должно, а так, как мы хотим. Вы не любите меня! Это грех, одержимость, это должно пройти. Должно... надо в это верить, ведь никому не дается больше, чем он сможет вынести, не правда ли? Мне не за что прощать Вас. А Вам не за что прощать меня. Лишь одно мы должны друг другу теперь - дать возможность уйти. Иначе - я не знаю, что будет! Отпустите меня, пожалуйста, сейчас... так нужно!
полная версия страницы