Форум » Воспоминания » Роман в английском стиле » Ответить
Роман в английском стиле
Владимир Загорский: Место - Лондон, Великобритания. Время - весна 1824 года. Участники - леди Фиона Торн, Владимир Загорский и другие.
Ответов - 43, стр:
1 2 3 All
Фиона Торн: Ну вот и все! Как я ни боялась наступления этого дня, он все же пришел. Неужели я вижу Уолтера в последний раз? Сейчас он скажет мне, что будучи дипломатом, не может позволить себе быть объектом шантажа, встанет и уйдет. И все закончится… Нет! – сказала Фиона сама себе и отвернулась, чтобы Уолтер не видел ее лица и подступающих к глазам слез. – Не плакать! Только не плакать! Не хватало еще, чтобы он меня жалел! И мне придется сказать ему правду. В противном случае, его карьера пострадает. А я слишком сильно люблю его, чтобы допустить такое. Фиона подошла к окну и, глядя в него, заговорила ровным сухим голосом: - Ральф Маквелл – племянник моего отца и, соответственно, мой кузен. Но только ты не думай, что между нами существуют нежные родственные чувства и что его поступки продиктованы заботой обо мне или моей репутации. Поверь, я бы дорого заплатила за то, чтобы он никогда не числился среди близких мне людей, а он, в свою очередь, мечтает увидеть мое имя на могильной плите. Восемнадцать лет назад темной ночью Ральф убил моего отца прямо у меня на глазах, а нас с матерью запер в спальне. Не знаю, что он собирался сделать с нами утром, но ничего хорошего мы не ждали. Я разорвала простыни, связала полосы ткани между собой, и с их помощью мы выбрались из замка через окно, еще и прихватив семейные драгоценности. Ральф и его друзья в это время пировали в Большом зале, отмечая свою победу, и ничего не заметили. Конюх дал нам лучших лошадей, и мы уехали. Добрались до Лондона и поселились здесь. Через четыре года, когда мне уже исполнилось 16 лет, в наш дом проникли два негодяя и попытались выкрасть меня. Эти олухи посчитали, что легко справятся с юной барышней, но они не знали, что отец растил меня как мальчишку. В ту ночь мне не составило труда отбиться от них и вырвать признание, что их нанял лэрд Ральф Маквелл. Уолтер! Не спрашивай, каким образом я добилась этого, иначе светлый образ английской леди померкнет в твоих глазах, - Фиона мстительно улыбнулась, вспомнив стоны, с которыми один из похитетелей катался по полу ее спальни, держась руками за пах. – Только представь мое возмущение, когда я узнала, что кузен Ральф не только не понес наказания за убийство моего отца, но еще и занял его место во главе клана! После этого я ворвалась в комнату матери устроила скандал из-за того, что она не предприняла никаких действий, чтобы покарать убийцу мужа. Но я ошибалась. Мать рассказала мне, что она наказала этого мерзавца, но обошлась при этом без помощи закона: она перевела все деньги моего отца на счета в английских банках и оставила Ральфа без единого пенса. Лэрды состоятельных шотландских кланов отказались выдавать за него своих дочерей, а другого способа достать деньги у него не было. Вот он и решил похитить меня, чтобы жениться и заставить мою мать поделиться деньгами. Чтобы спасти меня от еще одной попытки похищения, мать без промедления выдала меня замуж за Руперта, и я стала леди Монтегю. Но Ральф не успокоился. С помощью угроз он заставил священника нашего шотландского прихода внести запись в церковно-приходскую книгу о том, что мы с ним женаты. И теперь он шантажирует меня этим. Уолтер! Представь весь ужас моего положения! Если эта запись всплывет, то меня обвинят в двоемужии… Конечно через пару месяцев судебных разбирательств мой адвокат сможет доказать мою невиновность, но моя репутация будет безвозвратно потеряна из-за этого скандала. Лондонский свет отвернется от меня навсегда, муж будет вынужден со мной развестись, и мне придется доживать остаток своих дней где-нибудь в глухой провинции. Благо, что это долго не продлится. Как только я останусь без мужа-наследника, Ральф очень быстро найдет способ отправить меня на тот свет, чтобы завладеть моими деньгами. Пока что мне удается откупаться от него, но рано или поздно это закончится, потому что его аппетиты с каждым разом становятся все больше. Уолтер! Ты спрашиваешь, что ему нужно от тебя? Я уверена, что он выследил нас и понял, что у меня есть любовник. Теперь он попытается использовать нашу связь для того, чтобы развести меня с мужем… Уходи! Убегай скорее из этого дома, пока у Ральфа нет никаких доказательств. Я… Я пойму тебя…
Владимир Загорский: Покуда слушал долгий рассказ Фионы, Загорский испытал целую гамму сменяющих друг друга различных чувств. Сперва облегчение - когда понял, что его идиотские подозрения про какую-то замысловатую игру английских спецслужб - всего лишь его идиотские подозрения и есть. Потом - сочувствие к ней, так рано и трагически оставшейся сиротой без отца. А если учитывать, что весь этот ужас случился прямо на глазах у двенадцатилетней девочки и ее матери... Владимир чувствовал, как в нем растет презрение и омерзение к тому негодяю, который, ради власти, пошел на такое гнусное преступление, как убийство родственника. Но, как ни странно, самой сильной эмоцией Загорского оказалось возмущение, буквально переполнившее его душу, когда, поведав о своих злоключениях, Фиона предложила ему... бежать! Он никогда не считал себя рыцарем в блестящих доспехах, ироничное отношение в собственной персоне, воспитанное отцом с детства, не позволяло Владимиру рассуждать о всяких высоких материях, вроде чести и долга слишком всерьез. Во-всяком случае, вслух. Но внутри, и это тоже было у него в крови, Загорский был убежден, что нет большей низости и подлости, чем оставить, бросить в беде доверившегося тебе. А, сама того не подозревая, своей откровенностью, Фиона вверила себя его заботам настолько надежно, как не смогла бы сделать этого самыми изощренными признаниями в любви и восхищением его достоинствами. Она доверилась ему - и это было ее главным признанием в любви. Поэтому, вслед за возмущением - за то, что посмела в нем усомниться, в душе Владимира поднялась горячая волна нежности к этой слабой и страдающей, но из последних сил старающейся не потерять перед ним лица, женщине. Его женщине. Любимой. Ни слова не говоря, Загорский встал со своего кресла, в котором сидел все это время, в несколько шагов пересекая разделявшее их расстояние, оказался рядом с Фионой, и сжал ее в кольце объятий. А она уткнулась к нему в плечо и вдруг разрыдалась - отчаянно и безутешно. - Дурочка! - нежно шептал он, гладя ее по волосам, целуя затылок, мокрые от слез щеки и улыбаясь. - Какая же ты дурочка, Фиа, разве так можно?! Как ты могла подумать, что я брошу тебя в беде? - сокрушенно покачал головой, - Ну, успокойся, хорошая моя, успокойся, тшшш, - вновь усмехнулся он, аккуратно приподнимая ее лицо за подбородок, чтобы видеть глаза. - Запомни, я не оставлю тебя, Фиона! Мы справимся со всеми твоими проблемами, мы все решим, обещаю! Я сам все сделаю, чтобы решить их, ведь я... люблю тебя, - признание вышло внезапным, но таким естественным, что Владимир даже и не заметил, как произнес вслух то, что понял про самого себя уже давно, но почему-то боялся поверить в реальность произошедшего с ним.
Фиона Торн: Закончив свой рассказ, Фиона не стала поворачиваться к Уолтеру, но еще сосредоточеннее уставилась в окно. Ей казалось, что если она не будет наблюдать за его уходом, то он как бы останется с нею, и это позволит ей еще долго тешить себя мыслью, что он просто вышел в другую комнату и скоро вернется. Скрипнуло кресло, с которого он встал… Послышались тихие шаги… Фиона быстро заткнула уши, чтобы не слышать звука закрывшейся за ним двери… Сильные мужские руки вдруг обняли ее, а горячие губы коснулись затылка. Не в силах больше сдерживать предательские слезы, Фиона разрыдалась. Уолтер произнес несколько утешительных слов, и их хватило, чтобы этот поток скорби и горечи за несколько мгновений превратился в водопад счастья и надежды. - … Я сам все сделаю, чтобы решить их, - услышала она и с облегчением поняла, что он никуда не уйдет. Но дальше прозвучало то, чего она никак не ждала: - … ведь я... люблю тебя! Когда до Фионы дошел смысл этих последних слов, ее ноги подкосились, и если бы не руки Уолтера, то она непременно упала бы. Как мало нужно женщине для счастья! Три коротких слова из уст любимого человека да уверенность в его крепком плече, за которым можно спрятаться от бурь и невзгод. И все! Все проблемы сразу же уходят на задний план, оставляя только надежды на дальнейшую безоблачную жизнь, где не будет места злу, ненависти, неприязни и брачных оков с нелюбимым человеком. - Милый мой! Дорогой! Я тоже люблю тебя! – прошептала Фиона. Пока губы Уолтера осушали слезы, льющие из ее глаз, она взмолилась, не замечая, что произносит эти слова вслух: - Господи! Спасибо тебе за него! Пока рядом есть такие люди, как Уолтер, рай небесный будет находиться на земле. Господи! Умоляю, помоги! Неужели ты допустишь, чтобы подаренное нам взаимное чувство сгинуло во мраке людских предрассудков? Не знаю, чем я заслужила такое счастье, но если оно ко мне пришло, то позволь насладиться им. Как же я его люблю!!! И что же нам теперь делать, Господи?
Владимир Загорский: "Что же нам делать?" Этот же самый вопрос сверлил мозг самого Загорского с того самого момента, как он ответил себе на предыдущий - любит ли он Фиону? Лежа рядом с ней, спящей после бурного излияния чувств и последующего утешения в его объятиях, Владимир не мог не думать об этом. Пока оба отрицали, что возникшее между ними есть настоящая любовь, а вовсе не обычная связь, каких в их кругу, на глазах у всех или тайно, каждый сезон зарождаются едва не десятки, все было просто. Но теперь... Что же им делать теперь? Загорский, как уже было сказано, в какой-то момент своих размышлений на этот счет пришел к выводу, что не так уж и важна для него карьера, если отношения с Фионой станут на пути ее дальнейшего развития. Но служба была еще не вся его жизнь. А о том, что, а вернее - кто стоит между ними с Фиа, настойчиво напоминало Загорскому обручальное кольцо, которое он не снимал никогда с тех пор, как надел его в церкви в тот день, когда они обвенчались с Еленой. Грех сравнивать, но оно было для него родом власяницы, которая не давала окончательно уйти от реальности, раздражая не тело, но совесть. Елена все еще была его женой! С тем, что клятвопреступничает каждый раз, когда идет от нее к Фионе, Владимир уже научился внутри себя мириться, однако, ничуть не оправдывал себя. Но сил, чтобы поговорить с женой откровенно, все еще не хватало. В конце-концов, она не виновата. Да, она тоже ошиблась, когда выбрала его в мужья, но виноват все же он. Во всяком случае, Елена ему верна... Впрочем, то объяснение, что произошло сегодня между ним и Фионой с угрожающей очевидностью норовило стать той последней каплей, что переполнила бы чашу его сомнений. И в конечном счете это произошло. Он решился. Решился поговорить с Еленой сегодня же. Пусть обвинения в супружеской неверности лягут именно на него - официально, при рассмотрении дела об их разводе. Это честно и справедливо. И пусть он понесет за это наказание, каким бы оно не было. Заслужил, в конце-концов! При таком раскладе Елена не пострадает в плане репутации, напротив, ореол мученицы очень идет некоторым женщинам. К тому же, она будет свободна в выборе дальнейшей судьбы - сможет, наконец, встретить того, кто сделает ее счастливой. И главное - сможет стать его женой! А сам он... Если от службы уволят, то ничего страшного. Уйдет в отставку, займется делами в имениях, ну, живут же люди и так, правда? Если же Фиона не захочет поехать в Россию, то тоже ничего особенного. Владимир давно понял про себя, что он космополит и жить сможет, в общем-то, где угодно. А Фиа как-то обмолвилась, что хотела бы жить во Флоренции... Однако, что же он все о себе, да о себе? Черт! Как всегда... себялюбец! Загорский осторожно повернул лицо к Фионе и вдруг увидел, что она уже не спит, а тихо лежит и наблюдает за ним. Давно ли? - Привет! - ласково улыбнулся он женщине, поворачиваясь на бок и целуя ее в подбородок. - Я не заметил, что ты проснулась, - помолчал, рассматривая ее лицо, скользя взглядом сверху-вниз и обратно, а потом произнес вслух резюме всех своих недавних размышлений. - Так больше продолжаться не может, Фиона. Мы с тобой должны быть вместе, поэтому я решил просить жену о разводе. Ты готова совершить такой же поступок ради меня?
Фиона Торн: - И ты еще спрашиваешь? Да я за тобой на край света пойду. Пешком. Босиком. В одной рубашке, - отвечая на его поцелуи, сказала Фиона. Прошлой ночью его любовь укрыла ее пологом из тончайшей вуали, сквозь которую весь остальной мир выглядел совершенно иначе. Да Бог с ним, с миром! Гораздо важнее было то, что окружало их обоих по эту сторону невидимого покрывала. А здесь нежность была нежнее, красота - красивее, добро – добрее. Даже одинокая свеча, освещавшая их любовные ласки, казалось, горела ярче, а ночной летний ветерок, проникавший сквозь открытое окно, приятнее охлаждал разгоряченные тела. Фиона не заметила, как уснула, а когда проснулась, осталась лежать, не шевелясь, боясь неосторожным движением разрушить кокон счастья, в котором пребывала. Однако вопрос Уолтера не допускал уклончивого ответа, поэтому женщине пришлось стряхнуть с себя все, что мешало принять решение, и на время стать деловой дамой. - Да, я готова. Мы с Рупертом оба протестанты, а эта ветвь христианства, как тебе известно, вполне терпимо относится к разводам. А если найдутся такие, кто будет возражать, то я пущу в ход деньги. Чтобы кузен ничего не узнал, я по-тихому разведусь где-нибудь в Голландии, а потом отправлюсь в Женеву, где буду ждать твоего приезда. А потом мы уедем туда, где нас никто не знает, и… Ох, боюсь даже думать о том, что тогда будет. Как же Фионе не хотелось отпускать Уолтера домой для разговора с женой, но оставлять его у себя значило отдалить на лишние часы те счастливые деньки, которые ожидали их в будущем. Этот узел должен быть разрублен. И чем скорее, тем лучше. Ею неожиданно овладела какая-то потребность постоянно прикасаться к Уолтеру. Фиона самолично застегнула все пуговицы на его рубашке, завязала галстук и помогла ему надеть сюртук. Смахнула несуществующую пылинку с рукава. - Ну, ступай! – сказала она и поцеловала его на прощание. – Возвращайся со щитом!
Владимир Загорский: Загорский вернулся домой поздно, проходя через гостиную, слышал, как часы пробили четверть десятого вечера. На разговор с женой именно сегодня он не рассчитывал – Елена была ранней птахой, и к этому времени обычно всегда уже в постели. Однако Прохор, как всегда вышедший навстречу своему барину, неожиданно сказал ему, что Елена Игнатьевна «просили передать, что желали бы поговорить с супругом, как только тот вернется домой со службы, поэтому будут его ждать и не лягут». Несколько обескураженный Загорский кивнул ему и сразу же направился в сторону покоев жены, по дороге размышляя, что за неотложная необходимость могла заставить Елену изменить распорядку дня, которому она всегда свято следовала все годы их брака. Перед дверью ее спальни он остановился и прислушался, потом тихо постучал и окликнул жену по имени. Дождавшись разрешения войти, отворил дверь и оказался внутри спальни. Елена лежала на кровати поверх одеяла с книгой в руках, хоть уже была в пеньюаре. Рыжеватые волнистые волосы заплетены в две слабых косы, спускающихся на грудь, отдельные прядки вырвались на волю и обрамляли лицо молодой женщины, придавая ей еще более юный, даже немного инфантильный вид. Впрочем, она и была всегда несколько инфантильной и слабой, из тех, кто в жизни несется по течению. Когда-то, принятые им за мягкость и женственность, эти черты привлекли в ней Загорского, но потом стали несколько утомлять… При появлении супруга, женщина отложила в сторону свой томик и взглянула на него. И тут Загорский обратил внимание, что на лице ее явственно заметны следы недавних слез, собственно, они и теперь стояли в ее темно-синих глазах. Как бы там ни было, и, что бы он к ней не испытывал, Елена все еще была его женой, поэтому, заметив все это, Владимир немедленно ринулся к ней и, присев у изголовья кровати на корточки, встревожено спросил, в чем дело, попутно внимательно изучая выражение лица женщины, пытаясь понять это даже без ее слов. - Тебя кто-то обидел, Лена? Почему ты плакала? – видимо, мягкая и заботливая интонация его голоса окончательно «пробила» броню ее выдержки, потому что после этого простого вопроса, Елена Игнатьевна, вдруг, как-то по-детски всхлипнула, губы ее задрожали, а из глаз полились слезы, которые она поспешно вытерла, точно все еще можно было их скрыть. – Господи, да что такое? – Загорский, подчиняясь естественному порыву, прижал ее к себе, вскользь подумав, что вот уже второй раз за день вынужден выступать в качестве успокоителя женских слез. Впрочем, прошлый раз все было несколько иначе… Жена же, тем временем, хоть немного совладала с эмоциями, но все еще оставалась в его объятиях: - Нет, ничего, Володя, прости, я не должна была, это все нервы, - новый всхлип. – Понимаешь, сегодня у меня был доктор Рейли, тот терапевт, к которому мне все советовала обратиться графиня Белозёрова, помнишь? Разумеется, он не помнил, но кивнул: - Так. Вероятно, вышло не слишком убедительно, потому что Елена взглянула на него с сомнением и рассказала о том, что, оказывается, давно неважно себя чувствует, еще со времени последнего выкидыша. И никак не придет в себя. Поэтому пожаловалась леди Бригитте в разговоре, а та посоветовала обратиться к знаменитому лондонскому доктору, у которого чуть не императорская фамилия лечится. - Я написала ему и попросила осмотреть меня, - продолжила Елена свой рассказ. – Доктор любезно согласился и сегодня был у меня. - И каков же диагноз? Что он сказал? - Чахотка, - упавшим голосом ответила Елена и слезы вновь полились из ее глаз. – Володя, тебе так не повезло со мной, боже! Почему у меня все не так? Я не могу родить тебе ребенка, а теперь еще это… - Что ты говоришь, Лена! Это глупости ты говоришь! – воскликнул Владимир, вновь прижимая к себе жену, и гладя ее по голове, но скорее механистически. Голова занята была совсем другим, а именно лихорадочными размышлениями о том положении, в котором он оказался. Становилось очевидно, что ни о каком разговоре с женой – том, который планировал он сам – теперь и речи быть не может. Во всяком случае – пока. Но он обещал Фионе… - Доктор говорит, что шансы есть, - между тем куда-то в плечо, продолжая всхлипывать, хоть уже и не так часто, проговорила Елена. - Ну, вот, видишь? – Загорский отстранил ее немного от себя, чтобы взглянуть в лицо изобразил улыбку. – Значит, будем их использовать, и все наладится. Главное – это точно следовать советам. Что там посоветовал наш знаменитый Рейли, мм? - невольно, чтобы скрыть истинные эмоции, Владимир перешел с женой на интонации, напоминающие разговор взрослого и ребенка. - Он назначил мне целый арсенал таблеток и порошков, но самое главное назначение… Господи, я не знаю, как тебе об этом сказать! - Да, о чем же?! - Мистер Рейли сказал, что мне нельзя оставаться в Англии. Местный климат вреден для моих легких. Но тут твоя работа, мы не сможем уехать, - отчаянный и просящий взгляд устремился в глаза, а вернее – в самую душу Загорского. – Или ты отправишь меня из Лондона домой одну?
Фиона Торн: Проводив Уолтера, Фиона засобиралась домой у мужу. Теперь, когда она знала, что Ральф бродит где-то поблизости, оставаться одной в доме матери было опасно. Конечно защитник из Руперта был никакой, но при необходимости из него мог бы получиться неплохой свидетель: в присутствии члена Палаты Лордов Ральф не осмелится поднять руку на Фиону. К тому же ей следовало поговорить с Рупертом о разводе. - Ни за что! – воскликнул лорд Монтегю. – Развод – это скандал. Я не могу допустить, что бы мое имя полоскали в суде и на улицах города. Но Фиона отлично знала, что Руперта гораздо больше волнует то, что с ее уходом из его жизни, он лишится надежного финансового тыла. Поэтому она быстро укротила его «праведный» пыл: - Мы разведемся за границей, где твое имя никому неинтересно. При разводе я разрешаю тебе свалить всю вину за несложившийся брак на меня. Все расходы я тоже беру на себя. - Но на что я буду жить, когда вернусь в Лондон? – спросил Руперт. – Ты заплатишь мне отступные? - Я дам тебе больше, - ответила Фиона. – Мне отлично известно, что в твоих руках деньги имеют привычку быстро заканчиваться. Поэтому я оставлю тебе доходы от моих земель в Корнуолле и Девоншире. То есть, у тебя будет постоянный источник финансирования, который каждый месяц будет пополнять твой карман. При разумных расходах этих денег тебе вполне хватит. Руперт при всех его недостатках был неглуп. Он сразу понял, что жена предложила ему хорошую сделку, и согласился. Они распрощались, и Фиона пошла к себе, чтобы дать прислуге необходимые указания для сборов в дальнюю дорогу. У нее были причины, чтобы так торопиться. На следующий день она, как тигр в клетке, металась по дому матери в ожидании Уолтера и уже в сотый раз уверяла саму себя, что все будет хорошо, но какое-то нехорошее предчувствие никак не давало ей поверить в это окончательно.
Владимир Загорский: Загорский оставался с женой до тех пор, пока Елена окончательно не успокоилась и не задремала. Когда это, наконец, произошло, Владимир аккуратно поднялся с постели, где все это время лежал рядом с ней, укрыл Елену одеялом, задул свечи, которые зажгли, когда стемнело и тихо вышел из ее спальни, понимая, что лично ему самому вряд ли представится шанс сегодня заснуть... Короткая июньская ночь, в самом деле, не принесла Загорскому ни минуты покоя, но виной этому была скорее неспокойная совесть и тяжелые мысли, одолевавшие его с того самого момента, как мужчина опустил голову на подушку. Большую часть бессонного лежания, которое следовало считать ночным сном, Владимир провел в бесплодных поисках выхода из создавшегося положения. Он чувствовал себя не просто мерзавцем, а мерзавцем вдвойне. Как бы не поступил, что бы не выбрал - по его вине будет страдать одна из женщин. И никто из них не сделала ему ничего плохого. Оставить Елену теперь, когда врач нашел у нее возможно смертельный недуг, не представлялось возможным по причинам элементарной порядочности. Фионе же он дал слово помочь, да дело и не в этом вовсе, черт! Он любит Фиону и хочет быть с ней! А именно это теперь и становилось главной проблемой, потому что было понятно, что из Англии придется уехать... Еще одна проблема. Владимир полюбил Британию, привязался всем сердцем к обычаям и порядкам, привык к людям. В последнее время все чаще думал, что в старости, подобно графу Воронцову, осядет здесь насовсем. Впрочем, мечталось еще об Италии... Загорский грустно усмехнулся. Всего несколько часов назад он был безмерно счастлив от того, что, как думал, готов разрубить гордиев узел своего брака, вырваться на волю. Но получилось совсем наоборот - узел затянулся еще туже. Причем - на его собственной шее... Рассвет застал его бодрствующим. Когда Прохор, явился к барину, чтобы разбудить его, Владимир уже успел составить план действий. Не бог -весть, какой, но - хотя бы что-то сделать. Собравшись тщательнее обычного, Загорский зашел в кабинет, где быстро набросал короткую записку графу Белозёрову, в которой попросил у дуайена посольства выходной для себя, необходимый с целью разрешения личных проблем. Запечатал в конверт и велел передать на Мэнсфилд-стрит прямо теперь. А сам отправился в адвокатскую контору "Саймон и сын". С Уильямом Саймоном Загорского познакомили на одном из посольских приемов, где отмечали удачно заключенную сделку, оформлением которой с британской стороны занимался именно Уилл. Он был как раз "сыном", конторой руководил его отец, Джеффри. Но, несмотря на молодость, они с Владимиром были ровесники, мистер Саймон-младший являлся уже признанным авторитетом в области юриспруденции, в частности, уголовного права. И одним из самых дорогих лондонских адвокатов. Но для Загорского Уилл был еще и приятелем, ибо мужчины, несмотря на несхожесть происхождения, национальности и прочие разделяющие их факторы, быстро подружились и частенько встречались в свободное от службы время, хоть и было его не так много у каждого. Когда Загорский вошел в кабинет Уилла, тот очень обрадовался встрече и некоторое время разговор между приятелями шел на общие темы. Наконец, Саймон, во внешности и повадках которого было что-то, напоминающее ученого грача, очередной раз пристально и немного иронично посмотрел на Владимира, чуть склонив голову набок и проговорил: - Влад, - так он почему-то сокращал имя Загорского, который, впрочем, привык в Англии откликаться на разные прозвища, поэтому реагировал спокойно. - Но ты ведь пришел ко мне не про погоду и дороги говорить, так? Что у тебя стряслось? На тебе лица нет. - Да нет, - Загорский махнул рукой. - Это не у меня. Вернее, не совсем у меня, а у моей... родственницы. Понимаешь, вышла такая ситуация... - после этого он вкратце изложил обстоятельства Фионы, не называя имен и титулов, а также, разумеется, не указывая, "степень родства". - Я плохо знаю ваши законы, Уилл, но даже для меня, иностранца, очевидно, что здесь что-то не так. Что ты мне скажешь? - Хм,не знал, что у тебя есть родня в Англии, - улыбнулся ему Саймон, на что Загорский пожал плечами, мол, " вот как-то так сложилось". - Но точно уверен, что обратился ты по нужному адресу. Думаю, что этот вопрос решить легче легкого, знаешь ли ты... Спустя еще некоторое время, экипаж уже увозил Загорского в сторону Логан-плейс. Расположение духа его, после разговора с Уиллом, немного улучшилось, однако теперь предстояло самое сложное - рассказать о болезни жены Фионе и попытаться как-то сделать так, чтобы она не возненавидела его прежде, чем удастся объяснить также, что хотя бы одну ее проблему он, кажется, все же, решил. Как и обещал...
Фиона Торн: Тревога не покидала Фиону. Подобно статуе она стояла у окна, из которого был виден купол Собора Святого Павла, и молилась: Господи! Помоги ему! Защити! Сохрани! Только бы с ним ничего не случилось! Господи! Сделай так, чтобы Ральф не выместил на нем свой гнев на меня! Я согласна на все! Я заплачу любые деньги…Я подчинюсь любой твоей воле, только бы Уолтер был жив и здоров! Я…Неужели я могу о таком подумать!!!? Я согласна даже расстаться с Уолтером или уступить его другой женщине, только бы ни один волос не упал с его головы… С мостовой донесся цокот копыт, и Фиона уже в который раз внимательно присмотрелась к проезжавшему мимо экипажу. Он промчался мимо окон и свернул в переулок рядом с ее домом. Это он! Наконец-то! – обрадовалась Фиона и, подобрав юбки, бегом бросилась на другую половину дома, которую «сдавала» Уолтеру. Перед тем, как предстать перед ним, она остановилась, чтобы восстановить дыхание и стереть с лица следы тревоги. – Ты в порядке! – бросилась она к нему. - Я так боялась за тебя! Умоляю, будь осторожен! Если бы ты знал, на что способен мой «драгоценный» братец… Уолтер не дал ей договорить, а просто обнял ее и прижал к себе. Его правая рука нежно гладила Фиону по спине в то время, как левая удерживала ее голову на его плече. Немного успокоив встревоженную женщину, Уолтер заговорил тихим голосом. Он рассказал Фионе о том, что был у адвоката, о том, что нашел оружие против ее кузена, и о том, что она теперь может ничего не бояться. Но слушая его утешающе-успокаивающий голос, Фиона почувствовала, что эти нежные теплые слова - всего лишь прелюдия к серьезному разговору. - Что случилось? – насторожилась она. – Почему ты не позволяешь мне посмотреть тебе в глаза? Плохие новости, да? Жена отказалась дать тебе развод? Теперь Уолтер заговорил по-другому, с трудом подбирая слова. Едва услышав про болезнь Елены Загорской, Фиона высвободилась из его объятий и порывистым движением накрыла своими пальцами его губы: - Не надо продолжать! – предательские слезы не замедлили навернуться ей на глаза. - Я все поняла! Не зря я боялась даже представить себе, как мы могли бы быть счастливы. Всего лишь четверть часа назад я обещала Богу, что смогу расстаться с ним, лишь бы это помогло спасти его жизнь. Но оказывается, что надо спасать еще и его совесть. - Теперь твое место подле жены, - сказала Фиона. – О разводе не может быть и речи! Поверь, я первая перестала бы тебя уважать, если в такое тяжелое для жены время ты нанес бы ей удар в спину. А за меня не волнуйся. У меня все хорошо. Я здорова. У меня есть муж, титул, деньги и положение в обществе. Одна беда – кузен. Но теперь, благодаря твоей помощи, я натравлю на него лучших лондонских адвокатов, и ему станет не до меня.
Владимир Загорский: По долгу службы, Загорскому порой приходилось участвовать в сложных и очень сложных переговорах, приходилось также, ради этого самого долга, переступать через некоторые свои принципы... Но, боже, никогда! Ни разу в жизни ему не было так трудно, как теперь, когда, с трудом подбирая слова и ненавидя себя за них, он рассказывал Фионе про разговор с Еленой, про то, что придется, вероятно, уехать из Англии. Говорил, ходил вокруг да около, не решаясь сказать главного - того, что пообещал жене не оставлять ее. Совершить одновременно благородный поступок и предательство... Оказывается, такое возможно? Умница Фиона, не проронившая ни слова за все время его довольно долгого монолога, должно быть, почувствовала это. Хотя, почему - "должно быть"? Владимир уже успел убедиться в том, что Фиа - единственная женщина на земле, вероятно, которая понимает и принимает его таким, каков он есть, без прикрас. С ней можно было оставаться полностью откровенным, и теперь он пользовался этой возможностью на полную катушку. Мучаясь одновременно тем, что этой проклятой правдой наносит ей рану, от которой бедняжка долго не оправится. И зачем они только встретились?! Нет, правильнее - почему они встретились лишь теперь, Господи?! Как они могли бы быть счастливы вместе! - Как же я смогу прожить без тебя? - прошептал Загорский, нежно взял в ладони ее влажное от слез лицо и, не дожидаясь ответа на свой вопрос, стал, как безумный, целовать ее глаза, лоб, щеки, губы. - Скажи, любимая, как?! Вместо ответа, Фиона прижалась к нему еще сильнее, словно боялась, что он исчезнет прямо сейчас. Но в данный момент это не входило в планы Загорского, уж в этот день - возможно, последний, принадлежащий им двоим безраздельно, он не собирался выпускать ее из своих объятий, чтобы запомнить навсегда, сохранить ощущение ее тела в своих руках, запечатлеть аромат ее волос, которые он теперь освобождал от многочисленных шпилек, отчего прямые, точно лучики солнца, пряди падали не красивое лицо Фиа, на ее плечи... Он хотел запомнить каждый вздох, каждое движение - когда целовал ее шею, грудь, когда на руках нес ее по лестнице вверх из общей гостиной в спальню на "ее половине", когда неистово любил ее там... Спустя некоторое время, когда они уже просто лежали в объятиях друг друга, наслаждаясь близостью не физической, но эмоциональной, которая бывает превыше всего у тех, кто любит по-настоящему, Загорский нежно гладил и разбирал рукой спутавшиеся пряди волос Фионы, распластанной на его груди и прижавшейся к ней щекой, взгляд его неожиданно упал на бутылку шампанского и два хрустальных бокала, стоящие на комоде в углу. Возможно, игристым вином, извечным спутником триумфа, Фиа хотела отметить их общую радость освобождения... - Не хочешь немного шампанского? - Загорский сверху-вниз взглянул на Фиону. - Я понимаю, что повод немного нетривиален, - усмехнулся он кривовато. - Тем не менее, я бы лично не отказался сейчас выпить. Глупо, конечно, надеяться, что сладость вина способна смягчить горечь расставания. Но попытаться-то можно... Фиона не возражала. Поэтому, замотавшись в простыню, подобно римскому патрицию, Загорский встал и подошел к конторке, где взял в руки бутыль, чтобы открыть ее. От этого полезного занятия его отвлек резкий звук с треском распахнутой двери их убежища...
Фиона Торн: Уолтер заметил бутылку шампанского, которую Фиона приготовила в надежде, что им захочется отметить начало новой жизни. Какая ирония! Новая жизнь действительно не за горами, но что это будет за жизнь? Что меня ждет? Как я буду жить дальше без него? Возврата к прежним временам и поступкам не будет, а по-новому жить я еще пока не умею. Почему я отпускаю его? Ведь мне достаточно предстать перед ним такой же слабой, как его жена, и он останется со мной… Но будем ли мы счастливы зная, что Елена умирает где-то далеко-далеко в полном одиночестве? Уолтер тоже знал, что эта ночь для них станет последней. Фиона поняла это по тому, как он прощался с нею. Ей показалось, что что он пытался оставить ей не только часть самого себя, но и частицу своей души. И она раз за разом принимала от него этот дар. Нет, нет и еще раз нет! Как бы ни была соблазнительна мысль не расставаться с ним, я не поддамся ей. Я отпущу его. Отпущу его тело, чтобы остаться в его нежных мыслях и добрых воспоминаниях. Наша физическая связь превратится в связь духовную, которая намного крепче. Благодаря ей Уолтер будет еще долго помнить меня, и я каждый раз буду чувствовать те моменты, когда он думает обо мне. Уолтер встал с постели, подошел к столику, на котором стояло ведерко с бутылкой шампанского и взял ее в руки. И вдруг Фионе показалось, что бытылка сама открылась в его руках. Но нет! Громкий треск донесся со стороны входной двери, которая вдруг резко отворилась, и в темном проеме возникли две мужских фигуры. Ральф и Руперт! Кузен и муж! У последнего был очень жалкий вид. Кузен сначала силой втащил его в спальню за шиворот, а затем одним сильным движением бросил на кровать, где в этот момент лежала Фиона. - Как Вам такое доказательство, лорд Монтегю? – с ехидной иронией спросил Ральф. – Ваша жена в обществе любовника. Разве этого мало для развода? Руперт немного побарахтался на одеяле и с трудом занял сидячее положение. Бросив взгляд на пораженную происходящим Фиону, он ободряюще подмигнул ей и сказал: - Я не вижу ничего криминального. Фиона в постели одна. - Правда? А вон тот полуголый мужик около стола Вам никого не напоминает? - Никого, - похоже, Руперт решил поиздеваться над Ральфом. Он внимательно рассмотрел Уолтера, завернутого в одну простыню, и произнес: - Я с ним не знаком, но с удовольствием бы познакомился. - Чего? – заорал Ральф так, что Фионе захотелось заткнуть уши. – Я тебе сейчас покажу «не знаком». Вы все трое у меня сейчас познакомитесь! По пути на тот свет! В его руке вдруг появился пистолет, который он без промедления направил на супругов Монтегю. Фиона испугалась! Опять! Опять она попала в такую же ситуацию, что и 18 лет назад, когда этот полоумный убил ее отца. И опять она оказалась перед ним беспомощной и безоружной. И опять жизнь дорогих для нее людей находилась в руках Ральфа. Что же делать?
Владимир Загорский: Не составило труда понять, что диковатого вида бородач высокого роста, нарушивший их уединение, и есть пресловутый Ральф Маквелл. На того же, кого он приволок с собой и бесцеремонным образом швырнул на место, рядом с Фионой, Загорский, чье внимание было полностью приковано к Маквеллу, сжимающему в руке пистолет, который он направил в сторону растерянной женщины, даже не посмотрел. Не прислушивался, также, и к разговору, лихорадочно соображая, что предпринять. Ибо, в самом деле, более идиотское положение, чем у него теперь, и представить было затруднительно: полуголый, с бутылкой шампанского в руках, которую так и не успел открыть... Эх, если бы у него было с собой оружие! Впрочем, предаваться рефлексии на этот счет тоже было некогда. Относительно спокойный разговор Маквелла с супругами Монтегю, в который Загорский до поры не вмешивался, неожиданно резко повысил свой градус. - Не советую! - спокойный и даже несколько будничный тон, которым Владимир произнес это, заставил всех троих обернуться в его сторону. - Что?! Что ты сказал? - Маквелл направил дуло своего пистолета на Загорского. - Не советую, - повторил Загорский несколько громче. - Убивать нас для вас, Маквелл, не имеет никакого смысла. Я объясню, - он невозмутимо, сказывалась дипломатическая выучка, переложил бутыль из одной руки в другую. Ральф, словно загипнотизированный таким необъяснимым спокойствием под дулом пистолета, даже слегка его приопустил. - Дело в том, что леди Монтегю рассказала мне о своих семейных проблемах некоторое время назад. Я не слишком сведущ в законах вашей страны, поэтому обратился к юристу-англичанину за помощью. И, представьте, он подтвердил мои смутные догадки на этот счет. Так вот, Маквелл, - Загорский выдержал небольшую паузу и проговорил. - Если вы намерены и далее оставаться на свободе, рекомендую вам уничтожить тот документ, что вы подделали и которым шантажировали свою кузину. Вам грозит виселица, если представители закона узнают про подлог. А они узнают, я об этом позаботился... Да, убивать меня тоже не имеет смысла. В посольстве моей страны в курсе о том, что вы следили за мной, знают ваше имя и где вас найти, - здесь Загорский немного блефовал, однако, удачно. Ральф Маквелл перевел недоуменный взор на Фиону: - О чем он говорит, какая виселица? Твой любовник, что, белены объелся?!
Фиона Торн: Не имея возможности влиять на ситуацию, Фиона могла только беспомощно переводить взгляд с одного мужчины на другого. Уолтер, Руперт, Ральф… Уолтер, Руперт, Ральф… Под направленным на нее дулом пистолета мозг бедной женщины вместо того, чтобы искать пути спасения, вел себя очень странно и заставлял свою хозяйку думать о совершенно неважных в данный момент вещах: Как отвратительно воняет от Ральфа… Сколько лет нужно не мыться, чтобы издавать такой запах? А Уолтеру так идет этот наряд! Настоящий римский патриций! Окажись мы в Италии, я бы наняла скульптора, чтобы слепить с него статую. А куда это смотрит Руперт? Неужели на Уолтера? Нет, дорогуша! Даже не думай об этом! Мой Уолтер – настоящий мужчина. И настоящий мужчина не замедлил доказать свое право на это высокое звание. Ровным, спокойным голосом он заговорил с Ральфом, чем отвлек его внимание на себя. Как только дуло пистолета отвернулось от Фионы, ее мозг встал на место и начал быстро соображать в отличие от той соломы, что заменяла мозги Ральфу. - Твой любовник, что, белены объелся?! – крикнул он, обращаясь к ней. - Нет, мой возлюбленный абсолютно прав, - Фиона поняла идею Уолтера и поспешила поддержать его. - Белены здесь объелся кто-то другой. Хочу напомнить тебе, Ральф, что уже больше 100 лет прошло с того момента, как Шотландия и Англия объединились в одно государство. И теперь шотландские горцы подчиняются английским законам, а согласно им подлог карается смертной казнью. Если ты дашь ход той записи в церковно-приходской книге, то я конечно пострадаю. Лондонский свет быстро забудет женщину, имени которой коснулся скандал даже если она невиновата. Но это все цветочки по сравнению с тем, что ждет тебя. Поверь, мне хватит денег, упрямства и настойчивости, чтобы подкупить твоих адвокатов и послать тебя на эшафот. - Какой эшафот? Какой суд? Дура! Я шотландский лэрд! Чтобы меня осудить, надо получить разрешение Палаты Лордов, - рассмеялся Ральф. - А я оспорю твой титул в суде и докажу, что ты захватил его незаконно, - парировала Фиона. - Неправда! – закричал взбешенный Ральф. – Я наследный лэрд Маквелл. Я сын старшего сына. Это я должен был занять место главы клана после гибели нашего деда. Дуглас Маквелл отнял его у меня и поплатился за это. Но беситься мог не только Ральф. Услышав гадость, которую этот негодяй сказал про ее отца, Фиона мгновенно забыла о том, кто здесь является хозяином положения, и вспылила: - Ах, ты мерзавец! Тебе тогда было 8 лет. Неужели ты думаешь, что ты смог бы управлять кланом диких горцев, которых со всех сторон окружают враги? Ты бы погубил всех наших людей. Отец при желании мог бы избавиться от тебя по-тихому, но он даже мысли такой не допускал. Он вырастил тебя! И чем ты ему отплатил? Дуглас Маквелл был хорошим человеком. Он строил школы для детей в своих деревнях, оплачивал работу учителей и доктора. В неурожайные годы он на свои средства покупал зерно и раздавал его людям. А что сделал ты, заняв его место? Обобрал крестьян до нитки? Пропил и проиграл все? Продал семейные реликвии? Ты даже деньги можешь получать только методом шантажа, а не честным путем, как это делают нормальные люди. Ты относишься к той породе мужчин, для которых достойными противниками являются только женщины! Мужчин ты боишься! Еще бы! Они же могут дать сдачи! В ответ на последнее оскорбление Ральф перевел пистолет с Уолтера на Фиону и выстрелил. Вот она, смерть! Но я рада, что успела высказать правду в глаза этому мерзавцу!
Владимир Загорский: Вероятно, все события, последовавшие за его последней репликой, происходили очень быстро, однако, для самого Загорского, неотрывно наблюдающего да действиями Маквелла, время неожиданно превратилось в подобие некой вязкой субстанции, имеющей свойство растягиваться и сжиматься, как ей заблагорассудится. Так, в тот момент, когда мерзавец вновь навел свое оружие на Фиону, время для него остановилось. Но ровно настолько, чтобы Владимир успел сообразить, что делать. Он все еще сжимал в руке бутыль с шампанским. Поэтому, прежде, чем Ральф успел нажать на курок, раньше на какую-то долю минуты, Загорский метнул в него этой бутылкой, целясь в голову. Он понимал, что, даже без жидкости внутри, тяжелое стекло представляет из себя грозный метательный снаряд, а уж в наполненном виде - и подавно! Бросок достиг цели. И, вместе с выстрелом, который все же прозвучал, но направлен был уже не в Фиону, а куда-то в потолок или в сторону, на пол комнаты, словно подкошенный, рухнул Ралф Маквелл. Не обращая на него ни малейшего внимания, Загорский метнулся к бледной женщине, которая смотрела перед собой широко раскрытыми глазами. Он схватил ее, все еще находящуюся в неком ступоре, за плечи, аккуратно встряхнул, отстранил на мгновение, взглянул в лицо и прошептал, вновь прижимая к своей груди: - Все, все, родная! Все кончилось! Ты не ранена?
Фиона Торн: Почему Ральф упал? А где Уолтер? Он жив? Жив! Жив!! Неужели в момент прихода смерти исполняются все заветные желания? Ах, как жаль, что умереть можно только один раз! Не надо, милый! Не пытайся разбудить меня. Я не жалею, что умерла. Теперь мне не придется терзаться от одиночества после твоего ухода. И не придется учиться жить заново… жить без тебя…Однако, странно! А почему я слышу твой голос и чувствую твои прикосновения? И почему мне совсем не больно? - Уолтер! – Фиона попыталась произнеси вслух первое пришедшее на ум слово, и у нее получилось! – Так я жива? Он не попал в меня? Она высвободилась из сплетенных вокруг нее рук Загорского, чтобы бросить взгляд на Ральфа. Тот валялся на полу в изножии кровати с кровоточащей раной на голове. Рядом с ним лежала та самая бутылка "Вдовы Клико", которую Уолтер так и не успел открыть. Шампанское жалко! Насладившись видом поверженного врага, Фиона уже было собралась вернуться в объятия Уолтера, чтобы поблагодарить своего верного рыцаря за спасение, но в этот момент услышала тихий стон, который донесся до нее с того места, куда несколько минут назад разгневанный Ральф бросил Руперта. Картина заставила ее похолодеть: граф Монтегю лежал на краю постели и пытался зажать рану в своем животе. Его лицо перекосилось от боли, а бледные губы были крепко сжаты. - О, Боже! – закричала Фиона и бросилась к мужу. – Руперт! Как же так? Это невозможно! Как могло так получиться? Почему ты не спрятался? - Неужели … ты могла по… подумать, что я поз…волю ему … убить тебя? – скорее простонал, чем сказал, он в ответ. - Не разговаривай, - коротко приказала ему Фиона и развернула бурную деятельность. Уолтер тоже без промедления оценил ситуацию и, быстро схватив первую попавшуюся чистую тряпку, стал рвать ее на бинты и подавать их Фионе. - В доме никого нет, кроме нас, - сказала она, перевязывая рану мужа. – Уолтер! Сам понимаешь, я не могу оставить Руперта в таком состоянии, а ему срочно нужен врач. В зеленом доме на углу живет доктор Грейснер. Умоляю тебя, оденься и поспеши к нему! И… и не возвращайся! Слышишь? Не смей возвращаться! Я сама объясню доктору и полицейским, что здесь произошло. Не волнуйся за меня! Я справлюсь!
Владимир Загорский: Обнимая и утешая Фиону, Загорский, признаться, совершенно забыл про еще одного участника драматической сцены, который скоро, впрочем, напомнил о своем существовании негромким стоном. Когда они с Фиа обернулись на звук, то увидели, как в углу огромной кровати, над размерами которой Владимир иногда подтрунивал, подозревая предков Фионы, заказавших себе данный предмет мебели таких циклопических размеров, в чрезмерном сластолюбии и гедонизме, неловко скорчившись и прижимая руку к животу, лежит сэр Монтегю. Его супруга немедленно вырвалась из объятий Загорского и с восклицанием ринулась на помощь несчастному, да и сам он тотчас же последовал за Фионой. Одного взгляда на лорда Монтегю было достаточно, чтобы понять, что рана крайне опасна. Но Владимир никак не мог понять, как это вышло, что пуля попала в него? Вероятно, роковой рикошет. Он же видел, что выстрел был направлен в сторону! Или все же опоздал, и мерзавец Маквелл успел выстрелить туда, куда целился? Сбивчивые слова раненного мужа Фиа косвенно подтверждали эту догадку... Однако более предаваться обдумыванию вопросов баллистики времени не было, если он не хотел, чтобы в этой комнате появился еще один труп. "Еще один", потому что в том, что убил Ральфа Маквелла, Загорский нисколько не сомневался. Его полуоткрытые глаза на залитом густеющей кровью лице уже приобрели характерное остекленевшее выражение... Весь этот поток размышлений в его голове происходил, пока он сосредоточенно разрывал на бинты для раненого одну из простыней. "Возможно, в другую эпоху, например, в галантном веке, кто-то бы и оценил цинический комизм ситуации: перевязывать раны мужа бинтами из простыней с ложа, где ему же и изменяли...." Слова Фионы, обращенные к нему, вырвали Загорского из несколько заторможенного состояния, в которое он погрузился последние минуты от монотонности производимых действий. - О чем ты говоришь? - воскликнул он, глядя на нее даже с некоторым возмущением и обидой. - За кого ты меня принимаешь, Фиа?! Разумеется, я сейчас же пойду за доктором, которого ты назвала, но с ним же сюда и вернусь! Я не оставлю тебя здесь, среди этого кошмара, в одиночестве!
Фиона Торн: Фиона ответила не сразу, а только после того, как закончила делать перевязку. Ответила сухим, лишенным эмоций голосом: - Одевайся! Ты теряешь время. - Ухо…дите, - отозвался эхом Руперт. Было видно, что это слово далось ему с огромным трудом. Фиона вытерла выступивший у него на лице пот и нежно прошептала: - Потерпи. Сейчас придет доктор и поможет тебе. - Как … он? – спросил раненый и показал взглядом в ту сторону, где все еще валялся Маквелл. - Ты хочешь, чтобы я посмотрела что там с Ральфом? – спросила Фиона, и Руперт еле заметно кивнул ей в ответ. Она подбежала к туалетному столику, взяла оттуда небольшое зеркальце и, острожно приблизившись к кузену, сунула его ему под нос. Через несколько мгновений стеклянная поверхность запотела. - Дышит! Жив! - воскликнула Фиона и потянулась за оставшимися бинтами. – Уолтер! Помоги мне его связать, пожалуйста. А то, не дай Бог, он придет в себя. Когда уже одетый Загорский приблизился к ней достаточно близко, она прошептала ему на ухо: - Умоляю, не возвращайся! Руперту уже не поможешь, и его скоропосижная смерть будет рассматриваться коронером в суде. Тебе то что? Ты рано или поздно уедешь из этой страны, а мне здесь жить. Твое джентельменство может мне очень дорого обойтись. Если ты останешься, то лично вложишь в руки Ральфа оружие против меня, и очередное убийство опять сойдет ему с рук. Но если ты сейчас уйдешь и не вернешься, то в ответ на его обвинения я смогу просто пожать плечами и сказать, что это ему шампанское в голову ударило, и он несет околесицу. Понимаешь?
Владимир Загорский: Нельзя сказать, что Загорского обрадовала новость о том, что Ральф Маквелл, которого он счел мертвым, все еще пребывает на этом свете. Хотя, с другой стороны, жить с клеймом душегуба, хоть, загубив и такую никчемную душу, как у этого негодяя, не хотелось. Похоже, доктору Грейснеру перепадет двойной объем работы, когда он приведет его сюда. Поспешно одеваясь, Загорский не очень прислушивался к тому, о чем говорят между собой Фиона и ее муж. Однако те слова, что она произнесла, когда они вместе склонились над все еще пребывающим без сознания, но уже начинающим приходить в себя Маквеллом, чтобы связать его, кажется, навсегда готовы были отпечататься в его памяти. Фиона продолжала настаивать на том, чтобы он ушел и более не возвращался сюда. Еще мгновение назад он готов был спорить с ней, доказывая, что поступить так - подлость. Но теперь, когда она все разложила по полочкам, Загорский не смог возразить и слова. Фиона была права! Если он появится здесь вновь, это послужит прямым доказательством наличия отношений между ними. И, если сам он сможет укрыться своим дипломатическим иммунитетом, даже, если безнадежно пострадает репутация, то для нее такой оборот событий и вовсе станет катастрофой. Лондонский свет жесток к тем, кто нарушает правила его игры... - Хорошо, я сделаю так, как ты мне приказываешь, - медленно, точно каждое слово стоило ему физического усилия, проговорил Владимир. Да, впрочем, так оно и было. Тяжело поднявшись, он печально посмотрел ей в глаза. - Фиона, ты абсолютно уверена, что не хочешь,чтобы я вернулся? - она решительно кивнула, но взгляд отвела в сторону. - Ладно, - Загорский вздохнул и пошел к двери. Перед тем, как окончательно оставить ее, он обернулся и проговорил. - Обещай сообщить мне, чем все закончилось. После чего, по-прежнему ощущая себя отчего-то мерзавцем, покинул особняк на Логан-плейс. Через несколько минут он уже общался с доктором Грейснером, который, как и обещала Фиона, не стал задавать лишних вопросов, расспросив лишь о характере ранений своих будущих пациентов, после чего быстро распорядился насчет необходимого набора инструментов и отправился по указанному Загорским адресу. Сам же он пошел следом за ним, но у ближайшего же угла пути их разошлись. Доктор пошел к Фионе, а Владимир - к своему экипажу, который, как всегда, ожидал владельца на некотором удалении от места их встреч. Запрыгнув в экипаж и захлопнув дверцу, Загорский откинулся на бархатную спинку сиденья и устало прикрыл глаза. Все было кончено...
Фиона Торн: Не так представляла Фиона их расставание… Видит Бог, не так! Все получилось в спешке, скомканно. Когда Уолтер уходил, Фиона даже не смогла проводить его взглядом, потому что именно в этот момент Руперт застонал, и ей пришлось броситься к нему. Все правильно, - сказала она себе. – Нам было слишком хорошо вместе. А за счастье надо платить. И все, что произошло, и все, что ждет меня в будущем, - это расплата. - Как жаль! – прошептал вдруг Руперт. Фиона склонилась над ним, чтобы попросить его замолчать и беречь силы, но его ничто не могло остановить. – Закончился славный род… Ты скоро снова выйдешь замуж, и на свете не останется ни одного Монтегю. - Я не выйду замуж, - тихо сказала Фиона. – Уолтер не может развестись, а мне никто другой не нужен. Я останусь Монтегю. - Как жаль… как жаль, что я не сказал тебе этого раньше… Жаль, что нет детей… Если бы ты забеременела, я бы признал ребенка, как своего… - Правда? – удивилась Фиона и с благодарностью сжала руку умирающего. – Тогда я тебя обрадую. Я беременна. Уолтер – отец моего будущего ребенка, но он никогда не узнает об этом. Через пару недель он уедет из Англии навсегда, а мы останемся и будем жить все вместе втроем. Ты, я и наш малыш. - Ты… ты вырастишь его как Монтегю? – слабая улыбка осветила лицо Руперта. – Как ты его назовешь? - Ты сам придумаешь ему имя, - быстро сказала Фиона, вскакивая на ноги и направляясь к двери, в которую постучали. – Это доктор. Сейчас он тебя вылечит. Она бегом бросилась к двери и впустила доктора Грейснера. Она была знакома с ним с 12 лет, когда они с матерью поселились на этой тихой улочке, и знала, что ему можно доверять. Оказавшись в спальне, он увидел лежавшего на полу Ральфа и хотел подойти к нему, но Фиона остановила его и попросила сначала заняться осмотром раны Руперта. Как только доктор отвернулся, она не смогла отказать себе в удовольствии поторжествовать над повергнутым врагом. - Не волнуйся! Я не дам тебе умереть, дорогой родственничек, - шепнула она уже начавшему приходить в себя кузену. – Я сохраню твою жизнь для судьи и палача. Руперт тем временем говорил доктору. - Я знаю, что мне конец… У меня мало времени и много дел. Не нужны мне Ваши рецепты… дайте умереть спокойно. Доктор, я призываю Вас в свидетели. У Вас есть бумага и перо? Пишите: я Руперт Торн, граф Монтегю, обвиняю Ральфа Маквелла в том, что он пытался убить мою беременную жену. Защищая ее и нашего ребенка, я ударил его бутылкой шампанского и получил пулю в живот, от которой умираю. Написали? Дайте мне перо, я подпишу. Дорогая! У тебя все будет хорошо. Но только я прошу тебя об одном… - Все, что угодно, мой хороший, - Фиона со слезами на глазах склонилась над ложем умирающего. - Помоги Саймону. Он такой… он такой слабый. Этот мир уничтожит его. Не дай ему пропасть. - Не волнуйся, - ответила она. – У него будет все, что нужно. Клянусь тебе! На похоронах Руперта Торна, Бригитта Белозерова не отходила от Фионы ни на шаг, всячески поддерживала ее и подобно наседке следила за состоянием вдовы. Когда все закончилось, она велела своему мужу отправляться домой, а сама поехала к Фионе, намереваясь провести с нею еще некоторое время. - Если хочешь, я могу остаться ночевать, - сказала Бригитта. – Бедная моя! Тебе сейчас никак нельзя оставаться одной. Ты прости Александра. Он никак не может составить нам компанию. Послезавтра его помощник… Ты, наверное, не помнишь его? Владимир Загорский. Я еще представила его тебе, как Уолтера… Так вот, он уезжает в Италию, и Александру нужно принять у него дела. Это никак нельзя отложить. - В Италию, - задумчиво протянула Фиона. – Там хорошо, наверное… Завидую. - Ох, нечему завидовать, - вздохнула Бригитта. – В каждом дому по кому. У него жена смертельно больна. Доктора говорят, что только воздух Италии сможет существенно продлить ее дни. Вот они и едут. Так жалко, что Владимир Дмитриевич уезжает… Ты бы видела, как Варю рыдает. Из-за ее истерик мы с Александром решили, что не поедем их провожать. Простимся в посольстве. - Значит, послезавтра тебя дома не будет? – спросила Фиона. - Да. А почему ты спрашиваешь? Ты хочешь приехать к нам? - Да, но только мне бы не хотелось мешать вам прощаться с друзьями. Во сколько они отбывают? - В полдень. Послезавтра вечером их корабль отплывает из Дувра. Но ты все равно приезжай в любое время. Двери нашего дома всегда открыты для тебя. Значит, он отплывает послезавтра вечером!
Владимир Загорский: Новости в Лондоне распространяются быстро. Но еще быстрее распространяются слухи. Уже на следующий день все общество судачило о кошмарном происшествии в доме лорда Монтегю. Подробностей, впрочем, никто не знал, было известно, что дело в каких-то внутриклановых противоречиях в семье леди Монтегю, которая, как известно, была шотландка. Якобы, выискался какой-то родственник, который хотел оспорить главенство леди Фионы в клане Маквеллов... Большего разведать не удалось даже самым искусным из сплетников света. Хотя, кто вообще поймет этих диких горцев с их средневековыми обычаями? Более всего все жалели лорда Монтегю, павшего героической смертью, защищая свою супругу, как водится в таких случаях, мгновенно забыв и простив все его причуды при жизни... Что касается Загорского, то последние полторы недели его жизни, за которые он сдавал дела графу Белозёрову, наносил прощальные визиты своим лондонским друзьям, просто готовился к переезду, прошли на удивление быстро. Загруженный под завязку всем этим, приходя вечерами домой, он почти без памяти падал в постель и засыпал, так же - без сновидений. Последние он запретил своему мозгу. Точно также, как запретил ему мысли о Фионе в те часы, когда пребывал бодрствующим. Оказывается, это возможно. Нужно просто найти себе другие дела, очень много других дел. Он находил их. Разумеется, мир, в котором они вращались, был слишком тесен, чтобы Владимир не знал, что происходит с Фионой. Главным счастьем его последних дней была новость о том, что Ральф Маквелл арестован. Вернее, находится в тюремной лечебнице, пока не оклемается настолько, чтобы предстать перед судом. Это означало, что она теперь в безопасности. А еще, теперь она была вдова, но... об этом - не думать... не думать! Не думать!!! Последними, кого чета Загорских навещала в Лондоне перед отъездом, были, разумеется, Белозёровы. Визит не мог быть слишком длинным по причине неурочного времени - он происходил в девять утра и представлял собой совместный завтрак. Но отношения между семействами уже давно вышли за рамки дружеских, более походя на родственные. К тому же, в полдень Загорские уже намеревались отбыть в Дувр. Разумеется, по русскому обычаю, приготовлены были и подарки на долгую память. Для леди Бригитты Елена купила замечательной красоты колье с топазами, удивительно точно совпадающими оттенком с цветом глаз графини Белозёровой, супругу ее госпожа Загорская отыскала в одном ювелирном магазине булавку для галстука с большой черной жемчужиной. Ну, а вот подарками для детей вызвался заняться её супруг. Для Джуни он купил игрушечную саблю, которая, впрочем, отличалась от настоящей разве что размером, ну, а для Варюши - фарфоровую куклу ростом, чуть не с саму девочку, невероятную раскрасавицу, по мнению всех особ женского пола, причем, разного возраста, кому довелось ее увидеть до момента вручения новой хозяйке. Но даже фарфоровой красотке не удалось развеять печали Варвары Александровны. Она храбро держалась все время, пока продолжался завтрак, в виду исключительности происходящего, детям позволили быть за одним столом со взрослыми. Но, когда пришло время Загорским уходить, все же разревелась. И большого труда стоило успокоить юную приятельницу Владимира Дмитриевича. Удалось этого добиться лишь обещанием совместных каникул в Италии будущим летом. Чтобы вновь не расстроить Варю, церемонию прощания пришлось несколько сократить, поэтому домой супруги Загорские вернулись раньше, чем ожидали. Сидеть на собранных уже чемоданах в опустевшем доме было совсем грустно. Поэтому, решив, что нечего тянуть, хоть дни летом и длинные, но путь до Дувра совсем не близок, Елена Игнатьевна и Владимир Дмитриевич последний раз окинули взглядами свое пристанище в Британии, да и вышли вон, где у порога их уже ожидал готовый экипаж. Спустя приблизительно шесть часов, он доставил их в Дуврский порт. Оттуда Загорские отплывали в Кале, а уж из Франции - в Рим, экипажем. В порту было многолюдно, несмотря на вечерний час, судно, на котором чете русского дипломата предстояло совершить морской вояж, было весьма крупным. поэтому пассажиров, а также их прислуги, прочего люда, вечно отирающегося в таких местах, было - хоть отбавляй. Пока распоряжался о погрузке вещей, Загорский периодически с тревогой поглядывал в сторону полотняного навеса, под которым были установлены кресла для пассажиров первого класса, дабы те могли в тени ожидать посадки. Там он оставил жену. Елена держалась молодцом, но Владимир понимал, что это путешествие дается ей очень дорого. В очередной раз поймав ее взгляд своим, кивком головы он молчаливо спросил, как она? И получил в ответ улыбку и ответный кивок, означавший, что все в порядке. Поэтому, успокоившись на время, Загорский вновь отвернулся от нее и рассеянно посмотрел куда-то в противоположную сторону, припоминая, что же еще хотел сделать. Внезапно ему показалось, что он сходит с ума. В нескольких саженях от него стояла и тоже озиралась по сторонам, Фиона Торн...
полная версия страницы