Форум » Воспоминания » Роман в английском стиле » Ответить
Роман в английском стиле
Владимир Загорский: Место - Лондон, Великобритания. Время - весна 1824 года. Участники - леди Фиона Торн, Владимир Загорский и другие.
Ответов - 43, стр:
1 2 3 All
Фиона Торн: Муж вошел в будуар Фионы в тот момент, когда она подбирала драгоценности к своему маскарадному платью. На его лице играла улыбка, которую он считал загадочной, но Фиона уже хорошо изучила этот его оскал, поэтому констатировала: - У тебя сегодня радость - ты сегодня сделал гадость! Выкладывай, что на этот раз? - Ах, какое платье! – фальшиво восхитился лорд Монтегю. – Жалко только, что мистер Боринг его не увидит. Я пришел сообщить тебе, что вычеркнул его имя из списка приглашенных. Не хочу, знаешь ли, чтобы твои любовники приходила в мой дом. Фиона замерла, но только на несколько секунд. - Ах, вот как! В твой дом? Хорошо, дорогой! Тогда и я сообщаю тебе, что в конце этой недели перееду в дом, который унаследовала от матери, а в конце этого месяца я не выдам тебе денег на жалование прислуге. Тогда и посмотрим, чей это дом. - Ты не посмеешь! - Поживем - увидим! – Фиона мило улыбнулась и завершила свой туалет бархатной маской. - Пойми, дорогая, я был вынужден это сделать, - похоже, угроза возымела действие, и муж начал оправдываться. - Я пригласил русского посла Белозерова с супругой. Я очень заинтересован в этом человеке, и надеюсь, что ты поможешь мне завоевать его доверие. Говорят, что он верный муж и хороший семьянин. И я хотел бы попросить тебя продемонстрировать ему нашу с тобой любовь, когда он прибудет в наш дом. - А вот на это не рассчитывай! - отрезала Фиона жестко. – Если тебе нужно показать семейное единство, то наряди своего любовника в женское платье и поставь его рядом с собой. Уверяю тебя, это его преданно-собачий взгляд будет намного убедительнее моего и заставит посла поверить в то, какая вы замечательная семья. А теперь пошел вон! У меня еще много дел. Как только за лордом Монтегю закрылась дверь, Фиона села и задумалась. Она ни капли не расстроилась из-за того, что Джона Боринга не будет на маскараде, который устраивал ее муж. Этот щеголь успел ей порядком поднадоесть, и она уже начинала задумываться над тем, чтобы расстаться с ним и найти другого. Мужчин для развлечения леди Монтегю выбирала из тех представителей своего класса, которым положение обязывало держать свои внесемейные связи в тайне. Как известно, британский джентельмен может разбогатеть только двумя способами: унаследовать деньги или жениться на них. Учитывая зависимое положение последних, Фиона предпочитала иметь дело именно с ними. Этим господам скандал не нужен, и в их молчании можно быть уверенной. Пришло время проститься с Джоном и сказать ему … Что же я ему скажу? Всех своих любовников Фиона она делила на жеребцов, козлов и ослов в зависимости от их возможностей и умственных способностей. Я скажу ему: «Чтобы ты всю жизнь ездил на жеребце.» Эту фразу с некоторыми вариациями в конце («на осле» или «на козле») она всегда мысленно произносила, когда расставалась с очередным возлюбленным, как бы развлекая себя. Но сегодня ей от нее вдруг стало как-то скучно и тоскливо: Как же мне надоел этот сельский скотный двор. Не пора бы разнообразить его каким-нибуть экзотическим животным? Русским медведем, например? Этот посол из России, кажется, женат на моей дальней родственнице Бригитте Бересфорд, про которую говорят, что она меняет шубки, как перчатки, по три раза на дню и что даже ее домашняя одежда отделана дорогими русскими мехами. Я тоже хочу иметь в своем гардеробе пару шикарных шубок.
Владимир Загорский: На третьем году службы в Императорском посольстве в Лондоне Владимир Загорский уже вполне освоился в роли дипломата. А сложившиеся как-то сразу, по-настоящему дружеские, полные взаимного уважения, отношения с послом, графом Белозеровым, сделали жизнь и службу в Британии не только интересным, но и любимым делом. Постепенно Загорский стал замечать, что проводит все больше времени в доме Александра Васильевича и во внеслужебное время. У Белозеровых было тепло. И обстановка в их особняке на Мэнсфилд-стрит удивительно напоминает Владимиру отношения в семье его родителей, в то время, когда отец еще был жив, и все они счастливо проводили время вместе. К несчастью, в собственном браке подобных отношений выстроить все не удавалось. Елена, его жена, напоминала порой Полярную звезду. Она всегда сияла где-то далеко и бесконечно холодно, а Загорскому хотелось, чтобы его женщина была рядом... Да к тому же, все никак не выходило с детьми. Совсем недавно у жены вновь случился выкидыш, и доктора недвусмысленно намекнули ей, что четвертая беременность, ежели она вдруг случится, может ее убить. О чем Елена тотчас же доложила мужу, глядя на него выжидательно, мол, "что ты решил, дорогой, убить меня или пощадить?" Собственно, после этого разговора их брак превратился в формальность абсолютно, утратив последнее, что иногда еще объединяло их, хоть и ненадолго. Загорский, получив от жены практически официальный "карт бланш", как мог, восполнял пробелы в этой стороне жизни случайными, ничего не значащими связями, а Елена... Теперь он все чаще думал, что его жене данная сторона супружеских отношений по какой-то причине всегда была глубоко неприятна, хоть она и скрывала это изо всех сил, так что она вовсе и не высказывала претензий. Между ними сложился молчаливый уговор - связи не должны отражаться на внешнем облике их идеального брака, каковым все вокруг и полагали союз посланника Загорского и его супруги. И Владимир неукоснительно исполнял свою часть "контракта". Елена же играла довольную жизнью жену. Однако в последнее время эта "комедия супружества" стала как-то тяготить обоих, появилось напряжение, нередко приводившее к ссорам с последующими трудными и неполными примирениями. Груз обид накапливался и накапливался, постепенно выдавливая последние остатки и без того не бывшего слишком горячим взаимного чувства, превращая их дом в место, где душам было холодно и одиноко. Каждый из супругов спасался, как мог. Елена целые дни проводила в модных лавках и у приятельниц, а сам Загорский большую часть времени проводил в посольстве, ну, или вот у Белозеровых дома, где к нему уже давно относились, как к родственнику. Особенно любила "дядю Владимира Дмитриевича", почему-то так она его называла, Варю, восьмилетняя дочка Александра Васильевича и леди Бригитты. Сегодня она крутилась около кабинета посла, где и проводили время мужчины, выискивая повод проникнуть туда, что официально не разрешалось, когда отец был занят. Но там был обожаемый Загорский, который позволял ей практически все, едва не на шее у него кататься! А значит, Варю было надо там оказаться! И она нашла повод. Подкараулив в галерее Фелпса, дворецкого, который как раз нес на серебряном подносе свежие письма для сэра Алекса, девочка выскочила навстречу и заявила, что сама хотела бы доставить почту для отца. Тот с невозмутимым лицом отдал юной леди поднос и молча удалился. Когда же Варю просунула нос в кабинет, отец взглянул на нее с притворным возмущением. Но, когда следом за носом показалась остальная часть Варю, Загорский с трудом сдержал смех, поражаясь одновременно находчивости девчушки. - Я принесла тебе почту, папа! - вид был самый услужливый, но в карих глазенках светилось торжество. - Отлично, юная леди! Премного благодарен, а теперь - можете идти! - Александр Васильевич, решивший в этот раз изобразить строгого отца, не поддался провокации и торжество сменилось растерянностью. Девочка перевела умоляющий взор на Загорского, "помоги!" - Сэр Алекс, если не возражаете, - проговорил тот, чуть заметно кивнув девочке. - Пока Вы станете читать письма, я хотел бы кое-что обсудить с Варю. Вчера она жаловалась, что ей никак не дается произношение некоторых русских слов...мы могли бы пока прорепетировать их. Посол с удивлением уставился на пару "заговорщиков" поверх письма, но остаться дочке-таки разрешил. И следующие несколько минут, в течение которых посол планомерно разрезал конверты и просматривал содержимое писем, Варя и Владимир Дмитриевич оживленно общались между собой. Точнее, общалась, конечно Варя, мгновенно забравшаяся ему на колени, которая делилась с ним всеми своими детскими новостями, а он слушал и кивал головой. Наконец, Александр Васильевич оторвался от чтения и проговорил: - Владимир Дмитриевич, хотел бы просить Вас об одолжении. - Все, что угодно, граф! - О, - усмехнулся тот. - Не будьте так доверчивы, сударь! Поручение может быть и не слишком приятным... Нет-нет! На самом деле, ничего особенного на этот раз, всего лишь сделать за меня один визит. - Я Вас слушаю. - Понимаете, дело в том, что завтра вечером Бриту и я приглашены в дом лорда Монтегю, там будет маскарад. Но вот только что я получил письмо от графа Воронцова, и он очень просит заехать к нему. И тоже, представьте, завтрашним вечером. Вы знаете, что значит для меня просьба Семена Романовича? - Загорский кивнул. По рассказам Белозёрова он уже знал, что в свое время граф был для сэра Алекса настоящим наставником, чьим мнением и обществом он дорожил до сих пор. - Поэтому мне и не надо объяснять, наверное, что общество Воронцова мне дороже любого приема, тем более у этого господина из "зеленых"*... - А почему этот господин зеленый? Он что-то съел и отравился? - Варя смотрела широко раскрытыми глазами то на Белозерова, то на Загорского. Мужчины переглянулись, Владимир при этом уже на самом деле едва сдерживался, чтобы не захохотать в голос. Александр Васильевич владел собой лучше, а потому строго посмотрел на дочь и сказал: - Так, Варвара, а почему ты еще здесь? Или мне рассказать о твоем поведении матушке? По всей вероятности, это была суровая угроза. Девочка насупилась и нехотя покинула кабинет. Когда дверь за ней закрылась, серьезное выражение, впрочем, тотчас же улетучилось с лица Белозёрова. Мужчины вновь посмотрели друг на друга и рассмеялись теперь уже в открытую. - Я, наверное, слишком многое ей прощаю! - проговорил Белозеров, немного успокоившись. - Но, знаете, я так люблю свою Варю, и так не хочу, чтобы со временем она превратилась в светскую жеманницу... Но вернемся к нашему разговору, Владимир Дмитриевич, - продолжил он, вновь делаясь серьезным. - Вы сможете исполнить мою просьбу? - Думаю, что смогу, Александр Васильевич, - кивнул он, а потом усмехнулся и добавил несколько многозначительно. - Только, умоляю, не заставляйте меня идти туда одного. - Что? Почему? А, нет! - вновь рассмеялся Белозеров. - Леди Бригитта Вас не даст в обиду. Она пойдет, супруга Монтегю - ее дальняя кузина, так что в этом "страшном месте" у Вас будет надежный союзник, Загорский. _________________________________ *В 19 веке гомосексуалистов почему-то называли не "голубыми" а "зелеными" (ист. факт)
Фиона Торн: Итак, задача поставлена, и дело осталось за малым: претворить ее в жизнь. Но как найти совершенно незнакомого человека в толпе гостей, на каждом из которых будет маска? Это было бы легче, будь этот маскарад костюмированным, но главным условием сегодняшнего праздника было только наличие маски на лице. Женщины конечно облачатся в разнообразные вечерние платья, но мужчины… Все они будут приктически в одинаковых костюмах! Попробуй их разбери! В такой толпе собственного мужа не найдешь, даже если очень сильно захочешь... Придется тайком понаблюдать за прибытием гостей. А когда приедет леди Белозерова, надо будет повнимательнее рассмотреть ее мужа. Уж ее то я опознаю, даже если на ней будет восемь масок. Сегодня холодный вечер, и жена русского посла не упустит шанса заявиться ко мне в какой-нибудь сногсшибательной шубке. Последним штрихом к алому вечернему платью Фионы стал перстень с красной яшмой, ограненной в форме кабошона, поверх которого был нанесен узор из золотой проволоки в виде буквы “М”. Только не подумайте, что это первая буква в титуле “Монтегю”. Этот древний перстень главы клана Маквеллов когда-то принадлежал отцу Фионы и ее далеким предкам. Бригитта оправдала ожидания. На ее плечах сегодня оказалась шубка из короткого серебристого меха неизвестного пока Фионе животного, который так сверкал и переливался в свете многочисленных свечей, что леди Монтегю даже забыла о цели своего пребывания в этой крошечной комнатке по соседству с холлом. Голову гостьи украшала шляпка, отделанная тем же мехом, и производила просто таки головокружительный эффект. С трудом оторвав завистливый взгляд от этой красоты, Фиона сфокусировала его на спутнике своей кузины. Оказалось, что он того стоит! Высокий, отличная фигура, длинные ноги, красивая посадка головы, гордая осанка. Хорошая родословная так и бросается в глаза. Ах, какая шельма эта Бригитта! До двадцати пяти лет просидела в девицах, отметая всех женихов, и ждала все какого-то принца. И дождалась таки! Вот только ее муж очень странно себя ведет: постоянно озирается и как будто жмется к жене. Почему? На последний вопрос у Фионы было два ответа: или Белозеров действительно очень хороший семьянин, или ему каким-то образом стало известно о нетрадиционных взглядах лорда Монтегю на вопросы семьи и брака. Понятно, что Фиона и ее муж тщательно скрывали полное отсутствие интимной стороны своих отношений. Об этом было известно только очень ограниченному кругу лиц, за каждого из которых Фиона могла поручиться. Но откуда иностранный дипломат мог… О, Боже! Как я сразу не догадалась? Иностранный дипломат! Они же шпионят тут за вся и всем и берут на заметку каждую мелочь. А Руперт Торн все-таки член Палаты Лордов, и любому шпиону хочется иметь на него компромат. Ох, если русские по какой-то причине придадут огласке привычки моего мужа, то произойдет катастрофа и мне придет конец! Как только мой драгоценный кузен узнает об истинной подоплеке моих отношений с Рупертом, он сразу же подошлет ко мне убийц. Сейчас он меня не трогает только потому, что периодически выжимает из меня деньги и думает, что в случае моей смерти наследником станет Руперт Торн, который потом не даст ему ни пенни. Но как только правда всплывет и Ральф поймет, что мои отношения с мужем далеки от того, чтобы составлять завещание в пользу последнего, он убьет меня при первой же возможности и объявит себя моим наследником. Однако я тороплю события. Может, все не так страшно, и поведение этого дипломата объясняется другими причинами? Во всяком случае, у меня появился еще один повод познакомиться поближе с графом Белозеровым и заиметь компромат на него самого. В разгар праздника леди Монтегю дождалась момента, когда лорд Осборн пригласил Бригитту на танец, а ее муж остался «подпирать стену». Она велела лакею подойти к одиноко стоящему русскому гостю и, воспользовавшись моментом, как бы случайно толкнула его руку, которая держала поднос с напитками. - Ах! – воскликнула она после того, как все жидкости вылились на костюм дипломата. – Какой коктейль! Ах, простите! Я хотела сказать, какой пассаж! Фиона встала так, чтобы закрыть своей пышной юбкой пострадавшие сюртук и брюки графа Белозерова от любопытных глаз, раскрыла свой немаленький веер и шепнула: - Сударь! Немного левее от Вас находится дверь! Начинайте потихонечку двигаться в направлении нее, а я Вас прикрою.
Владимир Загорский: Обстановка маскарада избавляла хозяев дома от необходимости встречать своих гостей у порога. В противном случае сама идея такого праздника теряла свой смысл: о каком инкогнито тогда могла бы идти речь? Это дело было поручено дворецкому, который препровождал посетителей до бального зала, где и происходил прием. А там, переданные в руки распорядителя, гости располагались и развлекались, сообразно своим желаниям. Точно таким же путем попали в гущу разноцветной толпы и леди Бригитта вместе с сопровождающим ее нынче вечером Загорским. Маскарад Монтегю не имел обязательным условием полное перевоплощение в какой-либо образ, в приглашении требовали лишь наличие "домино" - шелковой или же бархатной полумаски на лице у гостя. Именно такие теперь и закрывали лица госпожи Белозеровой и Владимира. В остальном их одежда ничем не отличалась от обычной, предназначенной для подобных светских ситуаций. Точно также, как и у остальных гостей, среди которых они сейчас медленно продвигались к расставленным вдоль стен удобным кушетками и креслам, где можно было бы присесть и осмотреться. Загорский прежде не бывал в доме Монтегю, поэтому оглядывался по сторонам уже сейчас, отчего постороннему наблюдателю могло показаться, что чувствует он себя несколько неловко или же скованно. На самом деле, в большей мере Владимиром владело любопытство. За годы, проведенные в Лондоне, он уже привык к тому, что нравы британского света отличаются от русских. С одной стороны, в Петербурге церемоний, которым англичане придают просто сакральное значение, было меньше. Однако, если присмотреться, то становилось понятно, что на самом деле все эти строгие правила и регламенты существовали, по-большей мере, скорее, для средних слоев общества. Высший свет, естественно, соблюдая внешний политес, жил существенно более свободно. В частности, в России "итальянский порок", которому, по вполне проверенным слухам, был подвержен, например, хозяин дома, где они теперь присутствовали, становился своего рода клеймом, поводом для насмешек и порицания. Британцы же смотрели на это как-то... шире. Об этом свидетельствовало и то, сколько гостей собралось у него сегодня. А Загорский был далек от мысли, что он - единственный здесь, кому известно об эксцентрических амурных пристрастиях лорда Монтегю. Впрочем, самому русскому дипломату было решительно наплевать на то, кого в качестве любовников предпочитает этот господин - леди или джентльменов, ровно до той поры, пока он не начнет домогаться его самого. К счастью, пока ничего подобного не происходило. Собственно, не происходило особо ничего интересного вообще. На вкус Владимира, маскарад был скучноват. На протяжении всего вечера, Загорский держался рядом с леди Бригиттой. Ибо граф Белозёров, когда провожал их на вечер, то ли в шутку, то ли всерьез, заметил, что в его отсутствие за благополучие супруги посла его первый заместитель отвечает головой. Впрочем, на благополучие графини здесь тоже никто пока не покушался. Напротив, вскоре к ним подошел лорд Осборн, хороший знакомый семьи Белозёровых и не меньший завсегдатай их дома на Мэнсфилд-стрит, чем сам Загорский, который пригласил леди Бригитту на танец. Оставшись в одиночестве, Владимир позволил себе немного расслабиться и оперся спиной об колонну, посматривая по сторонам в поисках лакея, разносящего спиртное, коих здесь сновало достаточное количество. Наконец, завидев одного поблизости, сделал знак, чтобы тот подошел к нему и получил бокал шампанского... прямо на свой сюртук и брюки. И даже не один, а несколько! И даже не только шампанское, но и другие напитки! Лакей, совсем молодой парень, видно, не совладав со своим подносом на крутом вираже, уронил его прямо на Загорского. И теперь с непритворным ужасом, белый, как колонна за спиной посланника, замер перед ним, точно кролик перед удавом. Разумеется, все, кто стоял рядом, обернулись на них, что существенно ограничило Владимира в вербальном выражении своих эмоций, которые так и норовили вырваться в эту минуту на волю из его сомкнутых уст. Но, с другой стороны, что этому английскому идиоту русские ругательства? Разве оценит он их, поймет?! А английский матерный всегда казался Загорскому слишком бедным и ущербным языком, чтобы передать всю глубину и силу чувств, рождающихся в душе в ситуациях, похожих, например, на то что с ним приключилось только что. Вот и оставалось единственное спасение - самоирония. Тем более, что в среде англичан сие качество всегда высоко было ценимо, наряду со способностью сохранять хладнокровие. Загорский извлек из кармана платок и попытался промокнуть пролитые на него жидкости. Впрочем, это имело бы смысл, будь платок хотя бы размером со полотенце. Но жалкий кусочек батиста быстро сделался мокрым насквозь, а костюм Загорского, напротив, нисколько не просох. Слава богу, хотя бы люди вокруг быстро потеряли интерес к происходящему и отвернулись. То ли сказалось британское воспитание, то ли просто не увидели ожидаемого скандала. Танец, на который пригласили графиню Белозерову, уже закончился, но она все еще разговаривала с лордом Осборном и еще с какими-то людьми, присоединившимися к их обществу, поэтому Владимир счел неловким отрывать ее прямо теперь, но и оставаться здесь далее в столь нелепом виде не хотелось. Пока раздумывал, как быть, Загорский не успел заметить, как рядом с ним оказалась некая леди в алом платье, которая любезно предложила услуги по спасению его репутации. Конечно, ее предложение выглядело несколько необычно, но Владимиру было не до этикета. Кивнув благодарно, он лишь попросил предупредить как-то графиню Белозёрову о том, что будет отсутствовать в зале некоторое время, добрая самаритянка в красном пообещала уладить и это. После чего оба они вышли из комнаты вон. - Благодарю Вас, мадам, за спасение! Крайне идиотское положение и вид тоже, не правда ли? - усмехнулся Загорский, имея в виду плачевное состояние своего костюма. - Вот, что прикажете теперь делать?
Фиона Торн: - Вот, что прикажете теперь делать? На язычке у Фионы крутился минимум десяток приказов для этого красавца. Несмотря на то, что она до сих пор так и не увидела его лица, скрытого под маской, она не сомневалась, что дело обстоит именно так. Не буду спешить. Всему свое время. Пусть сначала проникнется доверием ко мне. - Ну, если Вы так настаиваете, сэр, то извольте слушаться! Приказ первый: давайте не будем отчаиваться! Приказ второй: следуйте за мной, и обещаю Вам, что через четверть часа все будет в порядке, - сказала Фиона и повела его через анфиладу комнат. - Согласитесь, что не случилось ничего непоправимого! – щебетала она по пути в свою любимую гостиную, чтобы немного улучшить досадливое настроение гостя. – У меня уже давно вошло в привычку искать каплю меда в любой бочке дегтя, которая сваливается на меня. В Вашем случае, ею может стать… Фиона повернулась к гостю и сделала глубокий-глубокий вдох, от которого ее бюст заметно колыхнулся под платьем. - Ах, какой запах! Видимо, на том злосчастном подносе было много шотландского виски. Обожаю запах можжевельника! Для меня он милее любых духов. Так пахнет моя родная Шотландия! Ну, вот мы и пришли. Слушайте мой третий приказ! За этой дверью, сэр, есть все, что Вам сейчас нужно. В камине горит огонь, который быстро высушит Ваш костюм. Проходите и располагайтесь. Можете не волноваться, я распоржусь, чтобы сюда никто не входил.
Владимир Загорский: Загорский не смог сдержать улыбки, когда незнакомка взялась ему приказывать, но послушно исполнял все, что она ему велела: слушался и следовал туда, куда она сказала. В результате оба оказались в небольшой и достаточно удаленной от места проведения маскарада гостиной, где приветливо потрескивали в камине поленья, было полутемно и как-то весьма уютно. Оглядевшись по сторонам, Владимир заметил в углу комнаты шелковую японскую ширму, причин нахождения которой в комнате, где, вроде бы, не спят и не переодеваются, он не понял. Хозяевам, конечно, лучше знать, для чего в гостиной ширма. Но вообще - странно. Как и прочие порядки в этом доме. Кстати, интересно, почему эта дама в красном так хорошо ориентируется здесь? Но спрашивать как-то так сразу было неловко. Точно такая же неловкость повисла теперь и между ними. Загорский не знал, как дать ей понять, что глубоко благодарен за помощь, но теперь, собственно, хотел бы заняться тем, ради чего сюда пришел - приведением внешнего вида в порядок. А при леди этим, понятное дело, заниматься он не мог. Он посмотрел на нее еще раз, немного виновато улыбнулся и пожал плечами - что, мол, еще сказать? Тут и до дамы дошло, наконец. Прощебетав что-то еще, она вышла, оставив Загорского одного. Но, несмотря на это, Владимир-таки зашел за ширму и стал раздеваться там. Почему? Да бог знает! Расстегнул мокрый сюртук, стянул его с себя. Жилет тоже оказался мокрым - облили его на славу, поэтому пришлось снять и жилет. Брюки, однако, Загорский решил оставить. Осталась и шелковая черная маска у него на лице - ее мужчина просто как-то забыл снять. Вот, в таком странном виде он и вышел из-за ширмы, подошел к камину, разложил вещи на просушку, а потом, подумав немного, распахнул на себе рубаху и вытащил ее из-под пояса брюк. Так она тоже должна была, по его мнению, высохнуть быстрее.
Фиона Торн: Ох, уж эти верные мужья! Ах, какие они застенчивые! Смех, да и только! - рассмеялась про себя Фиона, закрывая дверь с другой стороны. В галерее она поманила к себе дежурившего здесь лакея и шепотом потребовала у него ключ от своей гостиной. Хорошо смазанный замок при запирании не издал ни единого звука. Ну, вот! Птенчик в клетке! Подожди немного, дорогой! Кошечка уже идет, чтобы съесть тебя! Отправив лакея куда-нибудь подальше, Фиона прошла по галерее до двери своей спальни и скрылась за нею. Как и в любом английском доме, в лондонской резиденции графа Монтегю каждая комната имела два входа. Гостиная, где сейчас обсыхал русский дипломат, не была исключением, и в нее можно было попасть из гардеробной комнаты Фионы, которая, в свою очередь, была связана со спальней. Фиона тщательно заперла за собой дверь спальни изнутри и проскользнула в гардеробную. Там она рассмотрела себя придирчивым взглядом в большом зеркале и, не обнаружив в своем внешнем виде никаких погрешностей, подошла к стене, за которой был камин гостиной, и открыла заслонку потайного отверстия. Посмотрим, чем там занимается мой пленник? Граф Белозеров как ни в чем ни бывало стоял у камина и смотрел на огонь. Раздеться полностью он не пожелал, маску не снял и сейчас пребывал в брюках и расстегнутой рубашке. От вида его обнаженного торса у Фионы перехватило дыхание. Красота какая! И никакого корсета! Здесь леди Монтегю вспомнила Герберта Палмера - одного из своих недавних любовников, который прельстил ее великолепной фигурой и осанкой. Но когда дело дошло до близости, оказалось, что всеми своими прелестями этот джентельмен обязан корсету. Сняв его, он «порадовал» бедную женщину вывалившимся вперед пивным пузом, от вида которого у Фионы пропало все желание. Однако чего же я жду? Он вот-вот обсохнет и начнет одеваться. Попробуй его потом раздень! Говорят, что снять одежду с верного мужа сложнее, чем взломать замок на поясе верности. Фиона сделала глубокий вдох для храбрости, открыла дверь, соединявшую гардеробную и гостиную, и быстрыми шагами направилась к своему гостю. Он повернул голову в ее сторону и что-то произнес на незнакомом языке. Если судить по интоннации, это было какое-то ругательство. Но Фиона не дала ему договорить и, подойдя совсем близко, скользнула руками по его груди к плечам, крепко обняла и закрыла ему рот горячим поцелуем.
Владимир Загорский: Загорский стоял у камина, разглядывая, как оранжевые язычки пламени исполняют свой смертоносный танец на сложенных в нем искусной горкой березовых поленьях. Ему всегда нравилось наблюдать за огнем, зрелище завораживало и почти гипнотизировало. Вероятно, поэтому Владимир и не расслышал, как почти бесшумно повернулся в замке ключ, как приоткрылась дверь и в комнату проскользнула, словно тень, та самая незнакомка в алом платье. Увидеть этого он бы точно не мог: дверь находилась как раз за той самой японской ширмой. Среагировал на ее появление Загорский довольно поздно. Повернулся на звук шагов, тихо чертыхнулся по-русски, дернулся, было, привести себя хоть немного в порядок перед этой непонятно откуда оказавшейся здесь вновь особой, как вдруг... Она налетела на него, точно ураган. Прильнула к нему, скользнув ладонями по обнаженной коже груди под полами распахнутой сорочки, поцеловала. Сперва Загорский хотел предпринять попытку высвободиться - вероятно, его с кем-то перепутали! Однако настойчивость, с которой леди проявляла к нему интерес быстро возымела свое действие. Последние тихие попискивания голоса совести Владимира, призывавшие его немедленно остановить ее, деликатно намекнуть об ошибке и вообще как-нибудь выкрутиться из этой щекотливой ситуации, были заглушены мощным и гораздо более древним, чем любая совесть, инстинктом. Пикантности добавляла сама обстановка чужого дома - хозяева могли появиться в любую минуту, а так же то, что Загорский так и не видел лица той, с кем страстно целовался и предавался взаимным все более откровенным ласкам вот уже с четверть часа. Дама была в маске, впрочем, как и он сам. Но теперь это казалось ему скорее дополнительным компонентом любовной игры, кажется, возбуждающей обоих. Голоса женщины он не слышал тоже - за все это время та не произнесла ни слова, до слуха Загорского долетали лишь тихие стоны, да дыхание, становившееся все более прерывистым. Аромат ее духов пьянил его... Некоторое время он еще позволял ей верховодить, вести его за собой, но потом внезапно перехватил инициативу, резко дернул ее за руку, увлекая к свободному участку стены, не занятому картинами и шкафами, прижал женщину спиной к ней и остановился, пристально глядя в глаза, поблескивающие в прорезях маски черного шелка. Незнакомка тяжело дышала и тоже смотрела на него. Медленно и нежно - в противовес своей минуту назад почти грубости, Владимир провел кончиками пальцев снизу-вверх, от ложбинки в ее декольте к подбородку, потом поднялся к нижнему краю маски, хотел поддеть и поднять ее, но она ловко увернулась, шепнув тихо, что-то, вроде "еще не наступила полночь, не трогай!", после чего неожиданно поменялась с ним местами - теперь спиной к стене прижат был Владимир, окончательно сорвала с него сорочку и, прижавшись на мгновение губами к ямке между ключицами, заскользила губами по груди и животу. Загорский лишь бессильно наблюдал за тем, что она делает, понимая теперь только одно - такого с ним не делала еще ни одна женщина, считавшаяся приличной... Потом настала его очередь удивлять и, кажется, ему это удалось. Обессилевшие, они еще несколько минут лежали прямо на полу у камина, где была постелена шкура какого-то зверя, вероятно, убитого лордом Монтегю на охоте. Наконец, Загорский слегка передвинул незнакомку, лежащую плашмя у него на груди, себе на руку, а другой - тыльной стороной кисти провел по покрытому испариной лицу. Когда отнял руку, увидел на ней кровь. - Что это? - спросил он по-английски и усмехнулся. - Ты, что, укусила меня, и я этого не почувствовал?
Фиона Торн: - Я кусала… но только … не щеку, - произнесла Фиона, с трудом выдавливая из себя слова, так как еще не успела полностью восстановить дыхание. – Надеюсь, что я … ничего лишнего… ой, ничего нужного… не откусила? – она хотела пошутить, но сама уже поняла, что шутка получилась плоской. – Вот в чем причина! – Фиона подняла руку и показала теперь уже бывшему верному мужу Бригитты свой перстень. – Я поцарапала тебя вот этим украшением. О, Господи! Я не о том говорю… Знаешь, я в восторге! Ты был великолепен! Я и не знала о том, что страсть может быть такой трогательно-нежной. Окажись мы в другом месте и будь у нас больше времени, я бы заставила тебя повторить все это… Его рука потянулась к маске на ее лице, чтобы снять, но Фиона вновь не дала ему это сделать. Она перехватила его кисть и поцеловала внутреннюю сторону запястья, где его кожа оказалась особенно нежной. - Не спеши! Давай считать это происшествие частью игры, которую обычно затевают на балах, чтобы развеять скуку. Пусть наши лица останутся для нас обоих загадкой, решение которой займет у нас несколько дней. Когда мы встретимся снова, ты сможешь узнать меня по этому перстню, а я тебя, - Фиона склонилась над его лицом и слизнула кровь с щеки, - по отметине, которую он оставил. Как тебе такой вариант развития событий?
Владимир Загорский: Загорский тихо ухмыльнулся, когда она ответила на его вопрос, в глубине души, впрочем, такая прямолинейность леди его несколько обескуражила и даже смутила. Как ни странно, оказывается, слова все еще могут смущать его... Все же, чертовски хотелось бы увидеть ее лицо! Но и другой раз она не позволила Владимиру стянуть со своего лица маску. Что же, хочет тайны, пусть будет тайна, хотя, какой это имеет смысл, если они все равно больше не увидятся? Хотя, признаться, он тоже был бы не против повторить. Причем, прямо здесь и невзирая на все перечисленные ею причины, почему это невозможно сделать. Но желание дамы - закон! Согласившись со всем, что она сказала, Загорский аккуратно высвободился из ее объятий, легко поднялся на ноги и принялся одеваться. Она все еще сидела на полу, наблюдая. И в прозрачных голубых, как он уже разглядел, глазах отражалось пламя камина, делая женщину немного похожей на колдунью. Когда Владимир сказал ей об этом, женщина как-то странно усмехнулась, заметив что-то, вроде того, что именно колдунья, точнее, ведьма она и есть. "Не боишься меня?" Он отрицательно покачал головой, подал ей руку, помогая встать, а потом поцеловал в макушку. ...Когда незнакомка уже покидала их убежище, Загорский окликнул ее, женщина обернулась и посмотрела вопросительно. - Так мы встретимся? - вопрос был задан скорее для проформы. Загорский был почти уверен, что безумная страсть, лишившая их разума и осторожности некоторое время тому назад - всего лишь случайность. В противном случае не пеклась бы она так о сохранении инкогнито. А то, что говорилось про перстень и оставленную им отметину... Мало ли в Англии, да что в ней, в Лондоне, дам, украшающих себя колючими драгоценностями? Не проводить же с каждой "следственный эксперимент"? Да и реакция на вопрос лишь подтверждала догадки. Усмешка изогнула ее красивые губы, еще чуть припухшие от недавних поцелуев Загорского, женщина сделала неопределенный жест рукой и - исчезла, оставив его в одиночестве второй раз за сегодняшний вечер. Когда это произошло, Владимир покачал головой, мол, ненормальная, закончил приводить свой внешний вид в порядок и вскоре тоже вернулся в бальную залу. Свою неожиданную любовницу он там увидеть, разумеется, не рассчитывал. Ни одна женщина не показалась бы в обществе в столь неприбранном виде, даже такая, как она, в этом Загорский был уверен. Зато, едва вернувшись, мгновенно наткнулся на внимательный и изучающий взгляд леди Бригитты. Она не стала интересоваться, где он был, да и про происхождение ссадины на щеке не спросила. Владимир очередной раз мысленно возблагодарил английское воспитание и сдержанность. Дело в том, что графиня Белозерова, всегда казалась ему кем-то, вроде строгой старшей сестры, мнением которой он дорожил, но в то же время, если не побаивался, то немного стеснялся ее. Впрочем, как уже было сказано, супруга Александра Васильевича удержалась от комментариев. Во-всяком случае, с самим Загорским, что уж она сказала потом сэру Алексу, он и думать не решался. А маскарад тот они вскоре и покинули. Графиня сказала, что утомлена, и Владимир последовал за ней, как и приказывал своему помощнику дуайен. ... Следующий раз Владимир решил показаться на глаза кому-то из Белозеровых только спустя пару дней. Если леди Бригитта и промолчала, это не значило, что Александр Васильевич в приватной беседе не поинтересуется происхождением "ранения". Дом на Мэнсфилд встретил его непривычно громким детским гомоном, Загорский удивился, одна Варю такого шума создавать бы не могла, да и вряд-ли бы ей это позволили. Однако, когда навстречу мужчине выбежал целый выводок мальчишек и девчонок, все понял: к Белозёровым приехали племянники, дети старшего брата леди Бригитты - двое младших Бересфордов, Леонард и его старшая сестра Димити, ровесница Варю, похожая на фарфоровую куклу блондинка и уменьшенная копия своей матери, а также, собственно, дети Белозеровых, Варя и Джуни, Александр-младший. Завидев Загорского, которого обожали не меньше Вари, юные Бересфорды с радостным кличем повисли на нем со всех сторон, поэтому на некоторое время Владимир оказался захвачен в плен молодым поколением двух благородных семейств. И был избавлен от него только появлением в холле самого графа Белозерова, который увел несчастного посланника, уже начинающего сходить с ума от обилия детских вопросов, в свой кабинет. - Можете не делать вид, что все в порядке, мой друг, - усмехнулся сэр Алекс, закрывая дверь. - Эта орава способна вывести из себя святого, а не то, что простого смертного. И это только четверо, заметьте! Слава богу, пятая пока в колыбели, - посол имел в виду младшую дочь Бересфордов, Элинор, родившуюся относительно недавно. - Иначе бы дом разобрали по кирпичикам. Но это правильно, когда детей много. К сожалению, Бриту вторые роды дались тяжело, доктора более не рекомендовали ей делаться матерью. А здоровье и благополучие супруги для меня - превыше всего на свете. - А кто привез детей? Сэр Хью приехал или они с леди Агнией? - поинтересовался Загорский, когда пришел в себя. - Нет, лорд Бересфорд сейчас в Европе, у нас гостит Агнешка с детьми. Кстати, дамы теперь в малой гостиной, не хотите поздороваться? Не воспринимайте это, как приказ, Владимир Дмитриевич, - добавил Белозеров с легкой иронией, заметив, как его собеседник невольно изменился в лице. - Хотите, останемся в нашем тихом убежище. - Нет, отчего же? - немного смутился тот. - Я охотно бы увидел леди Бригитту и леди Агнию. - А там не только они! Жена сегодня принимает и у нас сейчас с визитом леди Монтегю, Вы были у них в доме на маскараде. Кстати, как Вам там? - Несколько скучновато, - уклончиво ответил Загорский, гадая, что скрывается за этим вопросом, но, кажется, никакого второго смысла не было. Поэтому, немного расслабившись, мужчина улыбнулся и проговорил. - А еще так и не удалось познакомиться с хозяевами. Поэтому, пожалуй, приму Ваше предложение навестить дам в гостиной. Дом графа и графини показался мне любопытно устроен. Хотелось бы, все же, познакомиться с его владельцами.
Фиона Торн: Прежде чем снова появиться перед гостями, Фиона заставила горничную полностью изменить ее внешний вид: новая прическа на скорую руку, зеленое платье и такого же цвета маска. Красную яшму на пальце сменил перстень с изумрудом. Пока Глэдис колдовала над ее волосами, Фиона раз за разом прокручивала в голове последние события. Раньше она считала, что подобные «происшествия» по темным углам придают жизни некоторую остроту, и привыкла, что ее партнеры в таких случаях больше брали, нежели давали, и после них она не забивала себе голову воспоминаниями. Но этот русский удивил ее. После его объятий она почувствовала себя девочкой-шотландкой, которой захотелось послать подальше весь этот маскарад, упасть на кровать и предаться мечтам о красивой и верной любви, о которой грезила до замужества. Но строгое воспитание английской леди очень быстро подавило эти фантазии, напомнило о долге хозяйки и заставило вернуться к гостям. Фиона решила пройти в бальный зал через холл. Спускаясь по ступенькам, она увидела, как внизу лакей подает серебристую шубу изящной даме, в которой с легкостью узнавалась Бригитта. Ее спутник, уже одетый, терпеливо ждал свою даму рядом, стоя спиной к лестнице. Фионе показалось, что до ее сердца вдруг дотронулась мягкая кошачья лапка неведомого чувства. Сначала она только коснулась, но когда за русскими гостями закрылась дверь, выпустила коготки и царапнула. Почему так больно? На следующий день, едва проснувшись, Фиона потребовала, чтобы всю поступающую почту слуги немедленно доставляли в ее кабинет. На самом деле эти письма были ей совершенно до фонаря, потому что в них не было ничего существенного, кроме дежурных слов благодарности за приятно проведенный вечер. Она и сама рассылала такие записки после каждого светского мероприятия. Из этого вороха бумаги Фионе нужно было только одно письмо от Бригитты, которой в силу их родственных отношений этикет предписывал не только поблагодарить хозяйку маскарада, но пригласить ее сделать ответный визит. Вот оно! Так, посмотрим что она здесь пишет… Эти строки можно пропустить… А вот здесь… «буду рада увидеть тебя у себя в один из ближайших дней». Умница Бригитта! Ах, как жаль, что мне приходится тебе платить черной неблагодарностью и соблазнять твоего мужа. Но Господь велел делиться. Фиона тут же написала ответ, известив кузину, что принимает ее приглашение и навестит ее завтра. Визит был дневной, поэтому для него было выбрано платье из красно-синей шотландки. Это были цвета Маквеллов, и во всем Лондоне только у одной Фионы было право носить их. Перстень с красной яшмой она надела на указательный палец правой руки, которую обычно протягивают для поцелуя, чтобы господин Белозеров заметил его сразу после знакомства. Бригитта встретила гостью в довольно элегантном домашнем платье, но без каких-либо признаков меха. Отсюда Фиона сделала вывод: светские разговоры о том, что жена русского посла и по дому ходит в соболях и лисах, не соответствуют истине. Оказалось, что леди Монтегю сегодня не единственная гостья у Белозеровых. В гостиной помимо Бригитты ее встретила также леди Бересфорд – дама с загадочным прошлым, которое, впрочем, Фиону сегодня ничуть не интересовало. Она пришла сюда, чтобы увидеть графа Белозерова и приоткрыть ему свое инкогнито. А если повезет, то и назначить ему новое свидание, от мыслей о котором у нее кружилась голова, а по плечам начинали бегать мурашки. Их легкая светская болтовня была прервана целым выводком детей разных возрастов, которые неожиданно ворвались в гостиную и облепили женщин. - Бригитта! – воскликнула Фиона с ужасом. – Я и не знала, что у тебя столько детей! Неужели ее муж так плодовит? Как бы мне не забеременеть! - Нет конечно! – «успокоила» ее кузина. – Мои здесь только те, что с темными волосами. Все блондины и блондинки – это дети Агнешки и моего брата. У Фионы немного отлегло от сердца после того, как она пересчитала «темненьких» по головам и насчитала всего двоих. - А вот и глава семьи, - сказала Бригитта, когда в комнату вошел высокий мужчина зрелых лет. – Фиона! Позволь представить тебе моего мужа, графа Александра Белозерова. Дорогой! Перед тобой моя дальняя кузина леди Могтегю. Наши матери были двоюродными сестрами. Фиона так удивилась и растерялась, что даже забыла, что ей следует протянуть руку для поцелуя. Перед нею стоял совершенно другой человек, похожий на ее маскарадное приключение только ростом. Тот был тоньше в кости и значительно моложе. На его лице еще не появились столь выраженные носогубные складки, линия подбородка была совсем иной, а в волосах не было ни намека на седину. Через несколько мгновений на смену удивлению пришли гнев на саму себя и панический ужас от мысли, что повторная встреча с тем человеком с маскарада не состоится. Из замешательства ее вывел звук открывшейся двери и дружный топот детей, бросившихся навстречу вошедшему человеку. Фиона заставила себя вспомнить о приличиях и протянула наконец-таки руку графу Белозерову для поцелуя. - Дети! Ведите себя прилично и оставьте его в покое! – голос Бригитты с трудом доходил до сознания, которое затопила волна разочарования от несбывшейся надежды. – Фиона! Позволь представить тебе помощника моего мужа и большого друга нашей семьи господина Владимира Загорского! Владимир Дмитриевич! Познакомьтесь с леди Монтегю! Какое длинное и трудное имя, - прокомментировала про себя Фиона и протянула руку его обладателю. – Бедной кузине, наверное, понадобился не один год, чтобы научиться произносить его. Стоп! А ведь не все потеряно! Бригитта! Она обязательно должна знать имя человека, с которым была на маскараде. Захваченная этой мыслью, Фиона не сразу поняла, что только что представленный ей молодой человек по какой-то причине не отпускает ее руку.
Владимир Загорский: Едва они с Александром Васильевичем вошли в гостиную, где находились дамы, дети, эти маленькие разбойники, вновь метнулись всей толпой к Загорскому, который почему-то представлялся им, видимо, родом собственности, коей можно располагать по своему усмотрению. Владимир любил детей и очень расстраивался от того, что супруга никак не может подарить ему сына или дочь. Однако всякое чадолюбие имеет пределы. К счастью, в этот раз он был спасен усилиями леди Бригитты гораздо быстрее, чем в прошлый раз и эффективнее. Покуда ее супруг разговаривал с той, в ком Загорский предположил леди Монтегю, графиня позвонила в колокольчик, и велела горничной водворить всех детей в детскую, что и было исполнено. Сам же он успел перекинуться парой фраз с леди Бересфорд, заметив, что каждое последующее материнство делает ее лишь прекраснее, на что Агнешка рассмеялась и назвала его дамским угодником. Загорский шутливо поклонился и ответил, что прекрасная пани совершенно права, но из ее уст сей комплимент особенно приятен. Подобная вольность в общении, невозможная, например, со сдержанной на людях Бриту, объяснялась тем, что леди Агния отличалась нравом более мягким и романтическим, чем ее золовка. Кроме того, будучи полькой, а значит прирожденной кокеткой, чего и сама не отрицала, она в шутку называла пана Владимира почти земляком, а значит тут, в Англии, "на чужбине", им следовало держаться вместе. Впрочем, это была всего лишь их маленькая, ко взаимному удовольствию, игра. Всем вокруг было прекрасно известно, какие нежные чувства до сих пор связывают леди Агнию и ее супруга. Чему имелось и живое доказательство числом три, но все указывало на то, что на достигнутом Бересфорды останавливаться не собираются... Тем временем, дошла, наконец, и до него очередь познакомиться с хозяйкой маскарада, воспоминания о котором до сих пор приятно щекотали самолюбие Загорского. Леди Монтегю, которой его представила графиня Белозерова, оказалась моложе, чем предполагал Владимир. При первом мимолетном взгляде, предшествующем глубокому и учтивому поклону с целованием руки, что-то в облике дамы показалось ему смутно знакомым. И, прежде, чем склониться перед ней, Загорский намеревался спросить первым делом, не встречались ли они раньше. Но этот вопрос так и застрял у него в горле в тот момент, когда мужчина получил узкую кисть леди в свое распоряжение. На холеном и тонком указательном пальчике графини Монтегю был тот самый перстень-кабошон с яшмой! Теперь-то он хорошо разглядел, чем именно чертовка нанесла ему на щеку отметину: вот этой самой золотой вязью, вероятно. А еще он вспомнил аромат ее кожи, смешанный с запахом духов, вербена, редкий и тонкий, едва уловимый, но он его не забыл! Да и как такое забудешь? Не отрывая губ от ее запястья, которое задержал в своей руке уже сверх всяких приличий, Загорский осторожно взглянул ей в лицо. Она, доселе равнодушно принимавшая светское лобзание, тоже, наконец, обратила на него внимание... Мгновенное замешательство выдало ее внимательному наблюдателю. Уголок рта, прижатый к коже руки слегка дернулся, в во взгляде каре-зеленых глаз мужчины блеснула искра иронии и торжества. - Невероятно рад познакомиться, леди Монтегю. Наконец-то...
Фиона Торн: Один внимательный взгляд на нового знакомого, и Фиона едва не рухнула в обморок от неожиданности. Ей вдруг показалось, что тысячи искр пробежали по ее телу и мгновенно растопили весь холодный разум английской леди, который в таком состоянии не смог сдержать ее чувства. Освободившись, они вырвались из ее сердца и нашли выход в ее глазах. Фиона подарила этому молодому человеку взгляд, в котором он при желании мог бы увидеть все: ее тоску и облегчение, радость и боль, нежность и ревность, раскаяние и любовь. Чье-то легкое покашливание выдернуло леди Монтегю из мира грез, и она вспомнила, что присутствующие ждут от нее ответных слов на приветствие молодого человека. - Мне тоже очень приятно, господин… эээ… - Загорский! – подсказала Бригитта. Будучи хозяйкой, она поспешила сгладить возникшее замешательство: нашла оправдания для гостьи и завуалировала истинную причину ее поведения. – Да, да, мне легко догадаться, какие слова сейчас вертятся на языке у леди Монтегю. О! Эти сложные русские имена! Не правда ли? Не спорь, дорогая! Я знаю это по собственному опыту. Но наш Владимир Дмитриевич очень добр, и думаю, что он позволит тебе называть его Уолтером. После этих ее слов на Фиона поблагодарила Бога за то, что соблазненный ею на маскараде Уолтер не является мужем ее добрейшей кузины, а следовательно, она может смело смотреть в глаза хозяйке этого дома. В продолжение оставшегося времени визита леди Монтегю почти не участвовала в разговоре, так как была занята подавлением бунта внутри себя, в чем быстро преуспела. Натянув на свое лицо строгую светскую маску, Фиона начала прощаться. На уговоры Бригитты посидеть еще немного она ответила с улыбкой, что дом Белозеровых и без нее полон гостей и что ей предстоят еще несколько ответных визитов. Покидая гостиную, она подарила Уолтеру еще один взгляд, на этот раз указывающий на угол за домом, где она будет его ждать.
Владимир Загорский: Для самого Загорского, которому столь неожиданным образом вдруг открылась истина, дальнейшее пребывание в гостеприимной гостиной на Мэнсфилд-Стрит тоже превратилось вдруг в род испытания для его терпения и выдержки. Не мог же он, право слово, вскочить со своего места и броситься за леди Монтегю следом. Хотя, очень хотелось... Тем не менее, не посрамив чести русской дипломатии, Владимир смог-таки одолевать себя еще примерно в течение четверти часа с тем, чтобы потом, найдя минимально благовидный предлог, удалиться от Белозеровых туда, куда его сейчас так сильно влекло. Едва не бегом покидая дом Александра Васильевича, выхватив у удивленного дворецкого свою накидку, цилиндр и трость, он наскоро оделся, выскочил на улицу и осмотрелся по сторонам. Мэнсфилд-стрит была пустынна, и Загорский грешным делом подумал, что женщина просто сбежала. Ну, мало ли? В конце-концов, делать то, что они делали не зная лиц и имен - это одно, а встретиться вот так, лишившись масок, лицом к лицу, и поговорить... Внезапно до его напряженного слуха донеслось тихое лошадиное ржание. Загорский пошел на звук и вскоре увидел экипаж, тихо и скромно стоящий за ближайшим углом. Кажется, его появления тоже очень ждали. Едва высокая фигура Владимира оказалась а зоне обзора оконцев кареты, одна из дверей ее распахнулась, что явно означало приглашение войти, коим Загорский поспешил воспользоваться.
Фиона Торн: Когда ждешь, каждая минута кажется часом. Придет? Не придет? Останется там? Уйдет оттуда, но направится домой? Придет? Ну где же он? - гадала Фиона на воображаемой ромашке. Мысли в ее голове сменяли друг друга так быстро, что к тому моменту, когда Уолтер наконец-то появился в поле ее зрения, женщина была уже в панике. Увидев его, она едва не закричала и поспешила открыть дверцу экипажа. Заранее обдумывая свой план, Фиона намеревалась сделать это правой рукой, чтобы он увидел ее перстень, но с его появлением все планы вылетели из головы, и она просто таки навалилась на несчастную дверь. Но Уолтер, похоже, все понял и без подсказок. Несколько мгновений, и он уже вскочил в экипаж и оказался рядом с нею. Сначала они просто молча смотрели друг на друга. Фиона жадно вглядывалась в его глаза, надеясь найти в них отражение тех чувств, которые испытывала в этот момент, но света пасмурного мартовского лондонского дня, проникавшего в оконце кареты, для этого было недостаточно. Что со мной происходит? Почему мне вдруг стало интересно то, что думает обо мне мой очередной любовник? Это непорядок! Это слишком эмоционально! Надо немедленно взять себя в руки! Да! Вот сейчас я его обниму, мы поцелуемся, и все! После этого я сразу же сожму в кулачок свое бунтующее сердце. Фиона протянула руку к его лицу, нежно провела по нему пальцами. А он… Он, не отрывая взгляда от нее стал целовать их!!! Словно ловит губами мои прикосновения! – запело сердце Фионы. После этого планы и намерения женщины опять покинули ее несчастную голову.
Владимир Загорский: Загорский с разбегу заскочил в экипаж леди Монтегю и сел напротив нее. Заговорить сразу, как он и ожидал, не удалось. Женщина разглядывала его лицо и Владимир не мог понять, что она сейчас чувствует, какие мысли скрыты за этим невозмутимым внешним спокойствием? Внезапно она коснулась кончиками пальцев его лица - нежно и как-то неожиданно робко, точно сомневаясь, имеет ли на это право? Прикосновения эти произвели на него потрясающий эффект. Загорский взял ее руку в свою и начал покрывать поцелуями каждый ее пальчик, узкую ладонь, поднимаясь губами к запястью, где под кожей виднелись голубые жилки. Потом сполз со своего места, оказавшись перед женщиной на коленях, притянул ее к себе и поцеловал - уже в губы. Поцелуй вышел долгим, но, едва они разомкнули уста, чтобы набрать воздуха, Загорский вновь потянулся, к ее губам. Однако женщина вдруг отстранилась и посмотрела на него с улыбкой, в которой Владимиру привиделась нотка необъяснимой грусти. - Что случилось? Я что-то сделал не так?
Фиона Торн: - Нет конечно, - прошептала Фиона в ответ. – Все именно так, как мне хотелось бы! Но не к месту и не ко времени. Как же она была зла сейчас на саму себя и свое английское воспитание, которое гвоздем сидело в ее голове и требовало остановиться. На миг в мозгу Фионы промелькнула картина, которая продемонстрировала ей, как все происходящее выглядит со стороны: на оживленной в это время Мэнсфильд-стрит стоит карета графа Монтегю и раскачивается из стороны в сторону. А именно это и произошло бы, не будь у нее сил остановить Загорского. - Уолтер! – заговорила она быстро и сухо. - Я хочу, чтобы ты меня правильно понял. Как сложатся наши дальнейшие отношения – большой вопрос, поэтому нам обязательно нужно позаботиться о своих реноме в глазах общества и сохранении тайны с самого начала. Тебе, как дипломату, слухи о связи с женой члена Палаты Лордов могут серьезно подпортить карьеру, да и мне они ни к чему. Я все продумала. На Логан-плейс у меня имеется дом, который я унаследовала от матери. Мы можем встречаться там. Я обычно захожу туда с главного входа, а тебе дам ключ от двери, выходящей на соседнюю улицу. Со стороны это будет выглядеть так, словно ты снимаешь часть дома с отдельным входом. Ну так как? Ты согласен? Если да, то мы может отправиться туда без промедления.
Владимир Загорский: "Какая, однако, практичная особа, все предусмотрела," - с неизъяснимым разочарованием подумал Загорский, выпуская леди Монтегю из объятий и возвращаясь на свое место в экипаже. Магия момента, очарование внезапности всего того, что произошло между ними на маскараде... Неужели, всего лишь очередная пошлая интрига, адюльтер с расписанными днями свиданий, быстро превращающий взаимную страсть в привычку или даже род обязанностей, тягостных для обоих любовников? Тем не менее, на вопрос Фионы, почему-то ответил утвердительно. Что-то в ее взгляде мешало поверить в то, что женщина настолько цинична, как, возможно, хочет выглядеть. Дом на Логан-плейс оказался небольшим и уютным особняком, впрочем, оценить его внутреннее устройство Загорский сразу не сумел - за исключением, пожалуй, одной комнаты, спальни хозяйки. Да и, оказавшись там вместе с ней, как-то быстро забыл свои недавние сомнения... Роман их развивался бурно. Вскоре эти двое уже не могли обходиться друг без друга, хотя, по-прежнему убеждали себя в том, что связь их носит только низменный и плотский характер. Вернее, в этом, казалось, хотела убедить Загорского Фиона. Она и теперь вела себя с ним порой шокирующе откровенно. Однако Владимиру, с каждым днем все более и более влюбляющемуся в эту эксцентричную англичанку, с каждым же днем казалось еще, что леди Торн просто прикрывается этой откровенностью, как ни парадоксально это звучит. И он дал бы много, чтобы узнать, что за ней прячется. Но броня английского воспитания плотно укрывала истинные чувства женщины. Побившись об нее несколько безумных - в полном смысле этого слова - месяцев, в течение которых Загорский хотел бы казаться себе львом, но, как ни обидно, более напоминал себе мартовского кота, он смирился с таким положением вещей и просто пустил все на самотек, наслаждаясь процессом...
Фиона Торн: Незаметно подкралось лето, но леди Монтегю даже не заметила этого, потому что в ее душе продолжала хозяйничать весна, которая ежедневно дарила ей новые впечатления, открывала двери в мир неведомых чувств и заставляла отдавать свое сердце людям. Теперь, когда их с Уолтером связь окрепла, Фионе хотелось обнять весь мир. Все прежние принципы, на которых основывались ее отношения с противоположным полом, были отброшены и забыты за ненадобностью. Теперь для нее существовал только один человек, и ее мир вращался только вокруг него. Уолтер одним своим существованием помог Фионе понять, какое это счастье – любить. Пусть я люблю безответно. Пусть наши отношения временны. Но они у меня есть! И я их ни на что не променяю! Дело дошло даже до того, что Фиона помирилась с мужем. Однажды за обедом Руперт вдруг сказал: - Мне кажется, что ты влюбилась, дорогая! - Ага! – с радостной готовностью кивнула она, и ее лицо расплылось в счастливой улыбке. – Неужели это так заметно? - Очень заметно! Ты просто вся светишься изнутри. Затем он заговорил о любви и перечислил Фионе все признаки любовной лихорадки, от которой она «страдала» уже несколько месяцев. От неожиданности ложка едва не выпала из ее рук. - Руперт! Откуда ты … тебе все это известно? - Я знаю, что тебе трудно в это поверить, - спокойно ответил он, – но мы с Саймоном давно любим друг друга, и в свое время я пережил те же чувства, что и ты сейчас. Да! Надо отдать ему должное! За годы нашего брака я меняла любовников каждые два-три месяца, а Руперт, несмотря на свой порок, все это время оставался верным одному человеку. После этого разговора отношения мужду супругами наладились. Фиона и Руперт договорились, что не будут вмешиваться в личную жизнь друга и станут хорошими друзьями. Все таки друг, на которого можно положиться в трудную минуту, - это немало! Но у счастья Фионы была и обратная сторона. Она унаследовала от матери не только дом на Логан-плейс и все ее капиталы, но и серьезную семейную проблему по имени Ральф Маквелл. Кузен так и не оставил надежд завладеть деньгами Фионы. Не имея возможности отнять их по закону, Ральф решился на подлог и теперь время от времени шантажировал свою двоюродную сестру, выжимая из нее крупные суммы. В прошлом году Фиона поделилась этим секретом со своим очередным любовником в надежде, что он поможет ей разобраться с подлым кузеном. Но тот, едва заслышав про ее проблемы, мгновенно исчез с линии горизонта. После того случая Фиона предпочитала платить, а после встречи с Загорским – еще и помалкивать, потому что панически боялась, что узнав про шантаж и угрозы со стороны кузена, он тоже может бросить ее.
Владимир Загорский: Для Загорского переход весны в лето тоже прошел незаметно. Впервые за долгое время он мог сказать, что действительно счастлив. Нет, он и прежде считал, что жизнь его вполне удалась, ведь никто не может иметь все, не правда ли? Однако в эти несколько месяцев присутствие Фионы в его судьбе стало тем недостающим фрагментом, ярким мазком, которым просто хорошая картина превращается в произведение искусства. Тем неуловимым нечто, придавшим существованию Загорского смысл. Виделись они практически ежедневно - не могли долго находиться в разлуке. Каждый день, по-окончании присутствия, Владимир устремлялся уже не к себе, и даже не в гостеприимный дом Белозёровых на Мэнсфилд-стрит, как это случалось практически постоянно в течение последних лет. Теперь своим истинным домом, местом, где обитало его сердце, Загорский считал маленький особняк на Логан-плейс, где его ждала Фиона, практически, тоже туда переселившаяся. Разумеется, изменение привычек коллеги не укрылось от внимания графа Белозёрова. Да и не надо было обладать какими-то особыми сыскными навыками, чтобы это увидеть. Однако, деликатнейший человек, Александр Васильевич не вмешивался в происходящее. И за это Загорский был особенно благодарен старшему товарищу. Потому что в последнее время все чаще задавал себе один и тот же вопрос: что случилось бы, если граф Белозёров все же поставил его перед выбором - карьера или отношения с Фионой? При всей абсурдности такого вопроса, он однажды все же вполне мог возникнуть перед Загорским: карьерный дипломат на чужбине не может позволить себе той вольности личной жизни, что и простой его соотечественник. Так вот, задавая этот вопрос самому себе, Владимир все чаще склонялся к ответу, который никогда бы прежде не пришел ему в голову. Да, он готов был пожертвовать ради этих отношений своими профессиональными достижениями и, когда думал об этом, с удивлением понимал, что почти не испытывает сомнений на этот счет... Впрочем, любовники были осторожны и пока, во-всяком случае так считал сам Загорский, об их романе могли лишь ходить слухи и домыслы, но никаких подтверждений тому ни у кого не было. Тем не менее, в один из дней, возвращаясь от Фионы домой, Владимир случайно обратил внимание на то, что следом за его собственным экипажем с завидной настойчивостью движется некий другой, неприметный с виду, похожий на десятки других лондонских кэбов. На первый раз он не придал этому особого значения, ибо не считал себя параноиком, которому всюду мерещится слежка. Однако, когда все тот же кэб в третий или четвертый раз попался в поле его зрения в районе Логан-плейс, насторожился и решил-таки выяснить, в чем дело. Для подобных деликатных миссий, как и в любом другом, в русском посольстве существовали специально подготовленные люди. И вскоре на столе посланника уже лежала папка с полными данными на того, кто следил, - а это все же оказалась слежка - за русским дипломатом, изучая, как тот проводит свой досуг. Некий Ральф Маквелл, шотландец...проживает в Лондоне... занятия никакого не имеет... с английской разведкой не связан... Загорский быстро пробежал взглядом по строчкам, выведенным каллиграфическим почерком посольского писаря, ничего не понимая. Зачем он понадобился какому-то горцу? Неожиданно его, словно молнией, пронзило воспоминание о том, как совсем недавно они с Фионой рассказывали друг другу про свое детство, припоминая всякие забавные случаи из него. И тогда она упомянула имя своего отца - лэрд Маквелл! Фиона - урожденная Маквелл! И пресловутый перстень, которым она оцарапала его тогда - это, как выяснилось тогда же, фамильная драгоценность, которую надлежит носить главе клана. Фиона упоминала, что формально именно она состоит ныне в этом звании, а Владимир еще тогда пошутил, что никогда прежде не спал со столь титулованной особой... Но теперь ему было не смешно, Загорский не мог понять, что все это может означать? Он едва выдержал, пока наступит вечер, чтобы вновь встретиться с Фионой и выяснить все у нее лично. Леди Монтегю, как обычно, уже дожидалась его на Логан-плейс. Как обычно в последнее время, Фиона вылетела ему навстречу прямо в холл и, точно девчонка, бросилась с поцелуями на шею. Однако сегодня, против обычного, Владимир не подхватил ее на руки, а деликатно отстранился, ограничившись простым поцелуем в щеку. Игнорируя обиженный и недоуменный вид возлюбленной, под руку с ней он прошел в гостиную и еще несколько минут они говорили о каких-то пустяках, когда, наконец, собравшись, Загорский внимательно посмотрел женщине в лицо и проговорил: - Фиона, я не могу более ходить вокруг да около, - на ее испуганный вопрос, что случилось, мужчина вздохнул и вкратце рассказал ей обо всем. - Я ни в чем тебя не подозреваю,но надеюсь на твою откровенность, милая. Расскажи мне, кто этот человек, и что ему может быть от меня нужно?
Фиона Торн: Ну вот и все! Как я ни боялась наступления этого дня, он все же пришел. Неужели я вижу Уолтера в последний раз? Сейчас он скажет мне, что будучи дипломатом, не может позволить себе быть объектом шантажа, встанет и уйдет. И все закончится… Нет! – сказала Фиона сама себе и отвернулась, чтобы Уолтер не видел ее лица и подступающих к глазам слез. – Не плакать! Только не плакать! Не хватало еще, чтобы он меня жалел! И мне придется сказать ему правду. В противном случае, его карьера пострадает. А я слишком сильно люблю его, чтобы допустить такое. Фиона подошла к окну и, глядя в него, заговорила ровным сухим голосом: - Ральф Маквелл – племянник моего отца и, соответственно, мой кузен. Но только ты не думай, что между нами существуют нежные родственные чувства и что его поступки продиктованы заботой обо мне или моей репутации. Поверь, я бы дорого заплатила за то, чтобы он никогда не числился среди близких мне людей, а он, в свою очередь, мечтает увидеть мое имя на могильной плите. Восемнадцать лет назад темной ночью Ральф убил моего отца прямо у меня на глазах, а нас с матерью запер в спальне. Не знаю, что он собирался сделать с нами утром, но ничего хорошего мы не ждали. Я разорвала простыни, связала полосы ткани между собой, и с их помощью мы выбрались из замка через окно, еще и прихватив семейные драгоценности. Ральф и его друзья в это время пировали в Большом зале, отмечая свою победу, и ничего не заметили. Конюх дал нам лучших лошадей, и мы уехали. Добрались до Лондона и поселились здесь. Через четыре года, когда мне уже исполнилось 16 лет, в наш дом проникли два негодяя и попытались выкрасть меня. Эти олухи посчитали, что легко справятся с юной барышней, но они не знали, что отец растил меня как мальчишку. В ту ночь мне не составило труда отбиться от них и вырвать признание, что их нанял лэрд Ральф Маквелл. Уолтер! Не спрашивай, каким образом я добилась этого, иначе светлый образ английской леди померкнет в твоих глазах, - Фиона мстительно улыбнулась, вспомнив стоны, с которыми один из похитетелей катался по полу ее спальни, держась руками за пах. – Только представь мое возмущение, когда я узнала, что кузен Ральф не только не понес наказания за убийство моего отца, но еще и занял его место во главе клана! После этого я ворвалась в комнату матери устроила скандал из-за того, что она не предприняла никаких действий, чтобы покарать убийцу мужа. Но я ошибалась. Мать рассказала мне, что она наказала этого мерзавца, но обошлась при этом без помощи закона: она перевела все деньги моего отца на счета в английских банках и оставила Ральфа без единого пенса. Лэрды состоятельных шотландских кланов отказались выдавать за него своих дочерей, а другого способа достать деньги у него не было. Вот он и решил похитить меня, чтобы жениться и заставить мою мать поделиться деньгами. Чтобы спасти меня от еще одной попытки похищения, мать без промедления выдала меня замуж за Руперта, и я стала леди Монтегю. Но Ральф не успокоился. С помощью угроз он заставил священника нашего шотландского прихода внести запись в церковно-приходскую книгу о том, что мы с ним женаты. И теперь он шантажирует меня этим. Уолтер! Представь весь ужас моего положения! Если эта запись всплывет, то меня обвинят в двоемужии… Конечно через пару месяцев судебных разбирательств мой адвокат сможет доказать мою невиновность, но моя репутация будет безвозвратно потеряна из-за этого скандала. Лондонский свет отвернется от меня навсегда, муж будет вынужден со мной развестись, и мне придется доживать остаток своих дней где-нибудь в глухой провинции. Благо, что это долго не продлится. Как только я останусь без мужа-наследника, Ральф очень быстро найдет способ отправить меня на тот свет, чтобы завладеть моими деньгами. Пока что мне удается откупаться от него, но рано или поздно это закончится, потому что его аппетиты с каждым разом становятся все больше. Уолтер! Ты спрашиваешь, что ему нужно от тебя? Я уверена, что он выследил нас и понял, что у меня есть любовник. Теперь он попытается использовать нашу связь для того, чтобы развести меня с мужем… Уходи! Убегай скорее из этого дома, пока у Ральфа нет никаких доказательств. Я… Я пойму тебя…
Владимир Загорский: Покуда слушал долгий рассказ Фионы, Загорский испытал целую гамму сменяющих друг друга различных чувств. Сперва облегчение - когда понял, что его идиотские подозрения про какую-то замысловатую игру английских спецслужб - всего лишь его идиотские подозрения и есть. Потом - сочувствие к ней, так рано и трагически оставшейся сиротой без отца. А если учитывать, что весь этот ужас случился прямо на глазах у двенадцатилетней девочки и ее матери... Владимир чувствовал, как в нем растет презрение и омерзение к тому негодяю, который, ради власти, пошел на такое гнусное преступление, как убийство родственника. Но, как ни странно, самой сильной эмоцией Загорского оказалось возмущение, буквально переполнившее его душу, когда, поведав о своих злоключениях, Фиона предложила ему... бежать! Он никогда не считал себя рыцарем в блестящих доспехах, ироничное отношение в собственной персоне, воспитанное отцом с детства, не позволяло Владимиру рассуждать о всяких высоких материях, вроде чести и долга слишком всерьез. Во-всяком случае, вслух. Но внутри, и это тоже было у него в крови, Загорский был убежден, что нет большей низости и подлости, чем оставить, бросить в беде доверившегося тебе. А, сама того не подозревая, своей откровенностью, Фиона вверила себя его заботам настолько надежно, как не смогла бы сделать этого самыми изощренными признаниями в любви и восхищением его достоинствами. Она доверилась ему - и это было ее главным признанием в любви. Поэтому, вслед за возмущением - за то, что посмела в нем усомниться, в душе Владимира поднялась горячая волна нежности к этой слабой и страдающей, но из последних сил старающейся не потерять перед ним лица, женщине. Его женщине. Любимой. Ни слова не говоря, Загорский встал со своего кресла, в котором сидел все это время, в несколько шагов пересекая разделявшее их расстояние, оказался рядом с Фионой, и сжал ее в кольце объятий. А она уткнулась к нему в плечо и вдруг разрыдалась - отчаянно и безутешно. - Дурочка! - нежно шептал он, гладя ее по волосам, целуя затылок, мокрые от слез щеки и улыбаясь. - Какая же ты дурочка, Фиа, разве так можно?! Как ты могла подумать, что я брошу тебя в беде? - сокрушенно покачал головой, - Ну, успокойся, хорошая моя, успокойся, тшшш, - вновь усмехнулся он, аккуратно приподнимая ее лицо за подбородок, чтобы видеть глаза. - Запомни, я не оставлю тебя, Фиона! Мы справимся со всеми твоими проблемами, мы все решим, обещаю! Я сам все сделаю, чтобы решить их, ведь я... люблю тебя, - признание вышло внезапным, но таким естественным, что Владимир даже и не заметил, как произнес вслух то, что понял про самого себя уже давно, но почему-то боялся поверить в реальность произошедшего с ним.
Фиона Торн: Закончив свой рассказ, Фиона не стала поворачиваться к Уолтеру, но еще сосредоточеннее уставилась в окно. Ей казалось, что если она не будет наблюдать за его уходом, то он как бы останется с нею, и это позволит ей еще долго тешить себя мыслью, что он просто вышел в другую комнату и скоро вернется. Скрипнуло кресло, с которого он встал… Послышались тихие шаги… Фиона быстро заткнула уши, чтобы не слышать звука закрывшейся за ним двери… Сильные мужские руки вдруг обняли ее, а горячие губы коснулись затылка. Не в силах больше сдерживать предательские слезы, Фиона разрыдалась. Уолтер произнес несколько утешительных слов, и их хватило, чтобы этот поток скорби и горечи за несколько мгновений превратился в водопад счастья и надежды. - … Я сам все сделаю, чтобы решить их, - услышала она и с облегчением поняла, что он никуда не уйдет. Но дальше прозвучало то, чего она никак не ждала: - … ведь я... люблю тебя! Когда до Фионы дошел смысл этих последних слов, ее ноги подкосились, и если бы не руки Уолтера, то она непременно упала бы. Как мало нужно женщине для счастья! Три коротких слова из уст любимого человека да уверенность в его крепком плече, за которым можно спрятаться от бурь и невзгод. И все! Все проблемы сразу же уходят на задний план, оставляя только надежды на дальнейшую безоблачную жизнь, где не будет места злу, ненависти, неприязни и брачных оков с нелюбимым человеком. - Милый мой! Дорогой! Я тоже люблю тебя! – прошептала Фиона. Пока губы Уолтера осушали слезы, льющие из ее глаз, она взмолилась, не замечая, что произносит эти слова вслух: - Господи! Спасибо тебе за него! Пока рядом есть такие люди, как Уолтер, рай небесный будет находиться на земле. Господи! Умоляю, помоги! Неужели ты допустишь, чтобы подаренное нам взаимное чувство сгинуло во мраке людских предрассудков? Не знаю, чем я заслужила такое счастье, но если оно ко мне пришло, то позволь насладиться им. Как же я его люблю!!! И что же нам теперь делать, Господи?
Владимир Загорский: "Что же нам делать?" Этот же самый вопрос сверлил мозг самого Загорского с того самого момента, как он ответил себе на предыдущий - любит ли он Фиону? Лежа рядом с ней, спящей после бурного излияния чувств и последующего утешения в его объятиях, Владимир не мог не думать об этом. Пока оба отрицали, что возникшее между ними есть настоящая любовь, а вовсе не обычная связь, каких в их кругу, на глазах у всех или тайно, каждый сезон зарождаются едва не десятки, все было просто. Но теперь... Что же им делать теперь? Загорский, как уже было сказано, в какой-то момент своих размышлений на этот счет пришел к выводу, что не так уж и важна для него карьера, если отношения с Фионой станут на пути ее дальнейшего развития. Но служба была еще не вся его жизнь. А о том, что, а вернее - кто стоит между ними с Фиа, настойчиво напоминало Загорскому обручальное кольцо, которое он не снимал никогда с тех пор, как надел его в церкви в тот день, когда они обвенчались с Еленой. Грех сравнивать, но оно было для него родом власяницы, которая не давала окончательно уйти от реальности, раздражая не тело, но совесть. Елена все еще была его женой! С тем, что клятвопреступничает каждый раз, когда идет от нее к Фионе, Владимир уже научился внутри себя мириться, однако, ничуть не оправдывал себя. Но сил, чтобы поговорить с женой откровенно, все еще не хватало. В конце-концов, она не виновата. Да, она тоже ошиблась, когда выбрала его в мужья, но виноват все же он. Во всяком случае, Елена ему верна... Впрочем, то объяснение, что произошло сегодня между ним и Фионой с угрожающей очевидностью норовило стать той последней каплей, что переполнила бы чашу его сомнений. И в конечном счете это произошло. Он решился. Решился поговорить с Еленой сегодня же. Пусть обвинения в супружеской неверности лягут именно на него - официально, при рассмотрении дела об их разводе. Это честно и справедливо. И пусть он понесет за это наказание, каким бы оно не было. Заслужил, в конце-концов! При таком раскладе Елена не пострадает в плане репутации, напротив, ореол мученицы очень идет некоторым женщинам. К тому же, она будет свободна в выборе дальнейшей судьбы - сможет, наконец, встретить того, кто сделает ее счастливой. И главное - сможет стать его женой! А сам он... Если от службы уволят, то ничего страшного. Уйдет в отставку, займется делами в имениях, ну, живут же люди и так, правда? Если же Фиона не захочет поехать в Россию, то тоже ничего особенного. Владимир давно понял про себя, что он космополит и жить сможет, в общем-то, где угодно. А Фиа как-то обмолвилась, что хотела бы жить во Флоренции... Однако, что же он все о себе, да о себе? Черт! Как всегда... себялюбец! Загорский осторожно повернул лицо к Фионе и вдруг увидел, что она уже не спит, а тихо лежит и наблюдает за ним. Давно ли? - Привет! - ласково улыбнулся он женщине, поворачиваясь на бок и целуя ее в подбородок. - Я не заметил, что ты проснулась, - помолчал, рассматривая ее лицо, скользя взглядом сверху-вниз и обратно, а потом произнес вслух резюме всех своих недавних размышлений. - Так больше продолжаться не может, Фиона. Мы с тобой должны быть вместе, поэтому я решил просить жену о разводе. Ты готова совершить такой же поступок ради меня?
Фиона Торн: - И ты еще спрашиваешь? Да я за тобой на край света пойду. Пешком. Босиком. В одной рубашке, - отвечая на его поцелуи, сказала Фиона. Прошлой ночью его любовь укрыла ее пологом из тончайшей вуали, сквозь которую весь остальной мир выглядел совершенно иначе. Да Бог с ним, с миром! Гораздо важнее было то, что окружало их обоих по эту сторону невидимого покрывала. А здесь нежность была нежнее, красота - красивее, добро – добрее. Даже одинокая свеча, освещавшая их любовные ласки, казалось, горела ярче, а ночной летний ветерок, проникавший сквозь открытое окно, приятнее охлаждал разгоряченные тела. Фиона не заметила, как уснула, а когда проснулась, осталась лежать, не шевелясь, боясь неосторожным движением разрушить кокон счастья, в котором пребывала. Однако вопрос Уолтера не допускал уклончивого ответа, поэтому женщине пришлось стряхнуть с себя все, что мешало принять решение, и на время стать деловой дамой. - Да, я готова. Мы с Рупертом оба протестанты, а эта ветвь христианства, как тебе известно, вполне терпимо относится к разводам. А если найдутся такие, кто будет возражать, то я пущу в ход деньги. Чтобы кузен ничего не узнал, я по-тихому разведусь где-нибудь в Голландии, а потом отправлюсь в Женеву, где буду ждать твоего приезда. А потом мы уедем туда, где нас никто не знает, и… Ох, боюсь даже думать о том, что тогда будет. Как же Фионе не хотелось отпускать Уолтера домой для разговора с женой, но оставлять его у себя значило отдалить на лишние часы те счастливые деньки, которые ожидали их в будущем. Этот узел должен быть разрублен. И чем скорее, тем лучше. Ею неожиданно овладела какая-то потребность постоянно прикасаться к Уолтеру. Фиона самолично застегнула все пуговицы на его рубашке, завязала галстук и помогла ему надеть сюртук. Смахнула несуществующую пылинку с рукава. - Ну, ступай! – сказала она и поцеловала его на прощание. – Возвращайся со щитом!
Владимир Загорский: Загорский вернулся домой поздно, проходя через гостиную, слышал, как часы пробили четверть десятого вечера. На разговор с женой именно сегодня он не рассчитывал – Елена была ранней птахой, и к этому времени обычно всегда уже в постели. Однако Прохор, как всегда вышедший навстречу своему барину, неожиданно сказал ему, что Елена Игнатьевна «просили передать, что желали бы поговорить с супругом, как только тот вернется домой со службы, поэтому будут его ждать и не лягут». Несколько обескураженный Загорский кивнул ему и сразу же направился в сторону покоев жены, по дороге размышляя, что за неотложная необходимость могла заставить Елену изменить распорядку дня, которому она всегда свято следовала все годы их брака. Перед дверью ее спальни он остановился и прислушался, потом тихо постучал и окликнул жену по имени. Дождавшись разрешения войти, отворил дверь и оказался внутри спальни. Елена лежала на кровати поверх одеяла с книгой в руках, хоть уже была в пеньюаре. Рыжеватые волнистые волосы заплетены в две слабых косы, спускающихся на грудь, отдельные прядки вырвались на волю и обрамляли лицо молодой женщины, придавая ей еще более юный, даже немного инфантильный вид. Впрочем, она и была всегда несколько инфантильной и слабой, из тех, кто в жизни несется по течению. Когда-то, принятые им за мягкость и женственность, эти черты привлекли в ней Загорского, но потом стали несколько утомлять… При появлении супруга, женщина отложила в сторону свой томик и взглянула на него. И тут Загорский обратил внимание, что на лице ее явственно заметны следы недавних слез, собственно, они и теперь стояли в ее темно-синих глазах. Как бы там ни было, и, что бы он к ней не испытывал, Елена все еще была его женой, поэтому, заметив все это, Владимир немедленно ринулся к ней и, присев у изголовья кровати на корточки, встревожено спросил, в чем дело, попутно внимательно изучая выражение лица женщины, пытаясь понять это даже без ее слов. - Тебя кто-то обидел, Лена? Почему ты плакала? – видимо, мягкая и заботливая интонация его голоса окончательно «пробила» броню ее выдержки, потому что после этого простого вопроса, Елена Игнатьевна, вдруг, как-то по-детски всхлипнула, губы ее задрожали, а из глаз полились слезы, которые она поспешно вытерла, точно все еще можно было их скрыть. – Господи, да что такое? – Загорский, подчиняясь естественному порыву, прижал ее к себе, вскользь подумав, что вот уже второй раз за день вынужден выступать в качестве успокоителя женских слез. Впрочем, прошлый раз все было несколько иначе… Жена же, тем временем, хоть немного совладала с эмоциями, но все еще оставалась в его объятиях: - Нет, ничего, Володя, прости, я не должна была, это все нервы, - новый всхлип. – Понимаешь, сегодня у меня был доктор Рейли, тот терапевт, к которому мне все советовала обратиться графиня Белозёрова, помнишь? Разумеется, он не помнил, но кивнул: - Так. Вероятно, вышло не слишком убедительно, потому что Елена взглянула на него с сомнением и рассказала о том, что, оказывается, давно неважно себя чувствует, еще со времени последнего выкидыша. И никак не придет в себя. Поэтому пожаловалась леди Бригитте в разговоре, а та посоветовала обратиться к знаменитому лондонскому доктору, у которого чуть не императорская фамилия лечится. - Я написала ему и попросила осмотреть меня, - продолжила Елена свой рассказ. – Доктор любезно согласился и сегодня был у меня. - И каков же диагноз? Что он сказал? - Чахотка, - упавшим голосом ответила Елена и слезы вновь полились из ее глаз. – Володя, тебе так не повезло со мной, боже! Почему у меня все не так? Я не могу родить тебе ребенка, а теперь еще это… - Что ты говоришь, Лена! Это глупости ты говоришь! – воскликнул Владимир, вновь прижимая к себе жену, и гладя ее по голове, но скорее механистически. Голова занята была совсем другим, а именно лихорадочными размышлениями о том положении, в котором он оказался. Становилось очевидно, что ни о каком разговоре с женой – том, который планировал он сам – теперь и речи быть не может. Во всяком случае – пока. Но он обещал Фионе… - Доктор говорит, что шансы есть, - между тем куда-то в плечо, продолжая всхлипывать, хоть уже и не так часто, проговорила Елена. - Ну, вот, видишь? – Загорский отстранил ее немного от себя, чтобы взглянуть в лицо изобразил улыбку. – Значит, будем их использовать, и все наладится. Главное – это точно следовать советам. Что там посоветовал наш знаменитый Рейли, мм? - невольно, чтобы скрыть истинные эмоции, Владимир перешел с женой на интонации, напоминающие разговор взрослого и ребенка. - Он назначил мне целый арсенал таблеток и порошков, но самое главное назначение… Господи, я не знаю, как тебе об этом сказать! - Да, о чем же?! - Мистер Рейли сказал, что мне нельзя оставаться в Англии. Местный климат вреден для моих легких. Но тут твоя работа, мы не сможем уехать, - отчаянный и просящий взгляд устремился в глаза, а вернее – в самую душу Загорского. – Или ты отправишь меня из Лондона домой одну?
Фиона Торн: Проводив Уолтера, Фиона засобиралась домой у мужу. Теперь, когда она знала, что Ральф бродит где-то поблизости, оставаться одной в доме матери было опасно. Конечно защитник из Руперта был никакой, но при необходимости из него мог бы получиться неплохой свидетель: в присутствии члена Палаты Лордов Ральф не осмелится поднять руку на Фиону. К тому же ей следовало поговорить с Рупертом о разводе. - Ни за что! – воскликнул лорд Монтегю. – Развод – это скандал. Я не могу допустить, что бы мое имя полоскали в суде и на улицах города. Но Фиона отлично знала, что Руперта гораздо больше волнует то, что с ее уходом из его жизни, он лишится надежного финансового тыла. Поэтому она быстро укротила его «праведный» пыл: - Мы разведемся за границей, где твое имя никому неинтересно. При разводе я разрешаю тебе свалить всю вину за несложившийся брак на меня. Все расходы я тоже беру на себя. - Но на что я буду жить, когда вернусь в Лондон? – спросил Руперт. – Ты заплатишь мне отступные? - Я дам тебе больше, - ответила Фиона. – Мне отлично известно, что в твоих руках деньги имеют привычку быстро заканчиваться. Поэтому я оставлю тебе доходы от моих земель в Корнуолле и Девоншире. То есть, у тебя будет постоянный источник финансирования, который каждый месяц будет пополнять твой карман. При разумных расходах этих денег тебе вполне хватит. Руперт при всех его недостатках был неглуп. Он сразу понял, что жена предложила ему хорошую сделку, и согласился. Они распрощались, и Фиона пошла к себе, чтобы дать прислуге необходимые указания для сборов в дальнюю дорогу. У нее были причины, чтобы так торопиться. На следующий день она, как тигр в клетке, металась по дому матери в ожидании Уолтера и уже в сотый раз уверяла саму себя, что все будет хорошо, но какое-то нехорошее предчувствие никак не давало ей поверить в это окончательно.
Владимир Загорский: Загорский оставался с женой до тех пор, пока Елена окончательно не успокоилась и не задремала. Когда это, наконец, произошло, Владимир аккуратно поднялся с постели, где все это время лежал рядом с ней, укрыл Елену одеялом, задул свечи, которые зажгли, когда стемнело и тихо вышел из ее спальни, понимая, что лично ему самому вряд ли представится шанс сегодня заснуть... Короткая июньская ночь, в самом деле, не принесла Загорскому ни минуты покоя, но виной этому была скорее неспокойная совесть и тяжелые мысли, одолевавшие его с того самого момента, как мужчина опустил голову на подушку. Большую часть бессонного лежания, которое следовало считать ночным сном, Владимир провел в бесплодных поисках выхода из создавшегося положения. Он чувствовал себя не просто мерзавцем, а мерзавцем вдвойне. Как бы не поступил, что бы не выбрал - по его вине будет страдать одна из женщин. И никто из них не сделала ему ничего плохого. Оставить Елену теперь, когда врач нашел у нее возможно смертельный недуг, не представлялось возможным по причинам элементарной порядочности. Фионе же он дал слово помочь, да дело и не в этом вовсе, черт! Он любит Фиону и хочет быть с ней! А именно это теперь и становилось главной проблемой, потому что было понятно, что из Англии придется уехать... Еще одна проблема. Владимир полюбил Британию, привязался всем сердцем к обычаям и порядкам, привык к людям. В последнее время все чаще думал, что в старости, подобно графу Воронцову, осядет здесь насовсем. Впрочем, мечталось еще об Италии... Загорский грустно усмехнулся. Всего несколько часов назад он был безмерно счастлив от того, что, как думал, готов разрубить гордиев узел своего брака, вырваться на волю. Но получилось совсем наоборот - узел затянулся еще туже. Причем - на его собственной шее... Рассвет застал его бодрствующим. Когда Прохор, явился к барину, чтобы разбудить его, Владимир уже успел составить план действий. Не бог -весть, какой, но - хотя бы что-то сделать. Собравшись тщательнее обычного, Загорский зашел в кабинет, где быстро набросал короткую записку графу Белозёрову, в которой попросил у дуайена посольства выходной для себя, необходимый с целью разрешения личных проблем. Запечатал в конверт и велел передать на Мэнсфилд-стрит прямо теперь. А сам отправился в адвокатскую контору "Саймон и сын". С Уильямом Саймоном Загорского познакомили на одном из посольских приемов, где отмечали удачно заключенную сделку, оформлением которой с британской стороны занимался именно Уилл. Он был как раз "сыном", конторой руководил его отец, Джеффри. Но, несмотря на молодость, они с Владимиром были ровесники, мистер Саймон-младший являлся уже признанным авторитетом в области юриспруденции, в частности, уголовного права. И одним из самых дорогих лондонских адвокатов. Но для Загорского Уилл был еще и приятелем, ибо мужчины, несмотря на несхожесть происхождения, национальности и прочие разделяющие их факторы, быстро подружились и частенько встречались в свободное от службы время, хоть и было его не так много у каждого. Когда Загорский вошел в кабинет Уилла, тот очень обрадовался встрече и некоторое время разговор между приятелями шел на общие темы. Наконец, Саймон, во внешности и повадках которого было что-то, напоминающее ученого грача, очередной раз пристально и немного иронично посмотрел на Владимира, чуть склонив голову набок и проговорил: - Влад, - так он почему-то сокращал имя Загорского, который, впрочем, привык в Англии откликаться на разные прозвища, поэтому реагировал спокойно. - Но ты ведь пришел ко мне не про погоду и дороги говорить, так? Что у тебя стряслось? На тебе лица нет. - Да нет, - Загорский махнул рукой. - Это не у меня. Вернее, не совсем у меня, а у моей... родственницы. Понимаешь, вышла такая ситуация... - после этого он вкратце изложил обстоятельства Фионы, не называя имен и титулов, а также, разумеется, не указывая, "степень родства". - Я плохо знаю ваши законы, Уилл, но даже для меня, иностранца, очевидно, что здесь что-то не так. Что ты мне скажешь? - Хм,не знал, что у тебя есть родня в Англии, - улыбнулся ему Саймон, на что Загорский пожал плечами, мол, " вот как-то так сложилось". - Но точно уверен, что обратился ты по нужному адресу. Думаю, что этот вопрос решить легче легкого, знаешь ли ты... Спустя еще некоторое время, экипаж уже увозил Загорского в сторону Логан-плейс. Расположение духа его, после разговора с Уиллом, немного улучшилось, однако теперь предстояло самое сложное - рассказать о болезни жены Фионе и попытаться как-то сделать так, чтобы она не возненавидела его прежде, чем удастся объяснить также, что хотя бы одну ее проблему он, кажется, все же, решил. Как и обещал...
Фиона Торн: Тревога не покидала Фиону. Подобно статуе она стояла у окна, из которого был виден купол Собора Святого Павла, и молилась: Господи! Помоги ему! Защити! Сохрани! Только бы с ним ничего не случилось! Господи! Сделай так, чтобы Ральф не выместил на нем свой гнев на меня! Я согласна на все! Я заплачу любые деньги…Я подчинюсь любой твоей воле, только бы Уолтер был жив и здоров! Я…Неужели я могу о таком подумать!!!? Я согласна даже расстаться с Уолтером или уступить его другой женщине, только бы ни один волос не упал с его головы… С мостовой донесся цокот копыт, и Фиона уже в который раз внимательно присмотрелась к проезжавшему мимо экипажу. Он промчался мимо окон и свернул в переулок рядом с ее домом. Это он! Наконец-то! – обрадовалась Фиона и, подобрав юбки, бегом бросилась на другую половину дома, которую «сдавала» Уолтеру. Перед тем, как предстать перед ним, она остановилась, чтобы восстановить дыхание и стереть с лица следы тревоги. – Ты в порядке! – бросилась она к нему. - Я так боялась за тебя! Умоляю, будь осторожен! Если бы ты знал, на что способен мой «драгоценный» братец… Уолтер не дал ей договорить, а просто обнял ее и прижал к себе. Его правая рука нежно гладила Фиону по спине в то время, как левая удерживала ее голову на его плече. Немного успокоив встревоженную женщину, Уолтер заговорил тихим голосом. Он рассказал Фионе о том, что был у адвоката, о том, что нашел оружие против ее кузена, и о том, что она теперь может ничего не бояться. Но слушая его утешающе-успокаивающий голос, Фиона почувствовала, что эти нежные теплые слова - всего лишь прелюдия к серьезному разговору. - Что случилось? – насторожилась она. – Почему ты не позволяешь мне посмотреть тебе в глаза? Плохие новости, да? Жена отказалась дать тебе развод? Теперь Уолтер заговорил по-другому, с трудом подбирая слова. Едва услышав про болезнь Елены Загорской, Фиона высвободилась из его объятий и порывистым движением накрыла своими пальцами его губы: - Не надо продолжать! – предательские слезы не замедлили навернуться ей на глаза. - Я все поняла! Не зря я боялась даже представить себе, как мы могли бы быть счастливы. Всего лишь четверть часа назад я обещала Богу, что смогу расстаться с ним, лишь бы это помогло спасти его жизнь. Но оказывается, что надо спасать еще и его совесть. - Теперь твое место подле жены, - сказала Фиона. – О разводе не может быть и речи! Поверь, я первая перестала бы тебя уважать, если в такое тяжелое для жены время ты нанес бы ей удар в спину. А за меня не волнуйся. У меня все хорошо. Я здорова. У меня есть муж, титул, деньги и положение в обществе. Одна беда – кузен. Но теперь, благодаря твоей помощи, я натравлю на него лучших лондонских адвокатов, и ему станет не до меня.
Владимир Загорский: По долгу службы, Загорскому порой приходилось участвовать в сложных и очень сложных переговорах, приходилось также, ради этого самого долга, переступать через некоторые свои принципы... Но, боже, никогда! Ни разу в жизни ему не было так трудно, как теперь, когда, с трудом подбирая слова и ненавидя себя за них, он рассказывал Фионе про разговор с Еленой, про то, что придется, вероятно, уехать из Англии. Говорил, ходил вокруг да около, не решаясь сказать главного - того, что пообещал жене не оставлять ее. Совершить одновременно благородный поступок и предательство... Оказывается, такое возможно? Умница Фиона, не проронившая ни слова за все время его довольно долгого монолога, должно быть, почувствовала это. Хотя, почему - "должно быть"? Владимир уже успел убедиться в том, что Фиа - единственная женщина на земле, вероятно, которая понимает и принимает его таким, каков он есть, без прикрас. С ней можно было оставаться полностью откровенным, и теперь он пользовался этой возможностью на полную катушку. Мучаясь одновременно тем, что этой проклятой правдой наносит ей рану, от которой бедняжка долго не оправится. И зачем они только встретились?! Нет, правильнее - почему они встретились лишь теперь, Господи?! Как они могли бы быть счастливы вместе! - Как же я смогу прожить без тебя? - прошептал Загорский, нежно взял в ладони ее влажное от слез лицо и, не дожидаясь ответа на свой вопрос, стал, как безумный, целовать ее глаза, лоб, щеки, губы. - Скажи, любимая, как?! Вместо ответа, Фиона прижалась к нему еще сильнее, словно боялась, что он исчезнет прямо сейчас. Но в данный момент это не входило в планы Загорского, уж в этот день - возможно, последний, принадлежащий им двоим безраздельно, он не собирался выпускать ее из своих объятий, чтобы запомнить навсегда, сохранить ощущение ее тела в своих руках, запечатлеть аромат ее волос, которые он теперь освобождал от многочисленных шпилек, отчего прямые, точно лучики солнца, пряди падали не красивое лицо Фиа, на ее плечи... Он хотел запомнить каждый вздох, каждое движение - когда целовал ее шею, грудь, когда на руках нес ее по лестнице вверх из общей гостиной в спальню на "ее половине", когда неистово любил ее там... Спустя некоторое время, когда они уже просто лежали в объятиях друг друга, наслаждаясь близостью не физической, но эмоциональной, которая бывает превыше всего у тех, кто любит по-настоящему, Загорский нежно гладил и разбирал рукой спутавшиеся пряди волос Фионы, распластанной на его груди и прижавшейся к ней щекой, взгляд его неожиданно упал на бутылку шампанского и два хрустальных бокала, стоящие на комоде в углу. Возможно, игристым вином, извечным спутником триумфа, Фиа хотела отметить их общую радость освобождения... - Не хочешь немного шампанского? - Загорский сверху-вниз взглянул на Фиону. - Я понимаю, что повод немного нетривиален, - усмехнулся он кривовато. - Тем не менее, я бы лично не отказался сейчас выпить. Глупо, конечно, надеяться, что сладость вина способна смягчить горечь расставания. Но попытаться-то можно... Фиона не возражала. Поэтому, замотавшись в простыню, подобно римскому патрицию, Загорский встал и подошел к конторке, где взял в руки бутыль, чтобы открыть ее. От этого полезного занятия его отвлек резкий звук с треском распахнутой двери их убежища...
Фиона Торн: Уолтер заметил бутылку шампанского, которую Фиона приготовила в надежде, что им захочется отметить начало новой жизни. Какая ирония! Новая жизнь действительно не за горами, но что это будет за жизнь? Что меня ждет? Как я буду жить дальше без него? Возврата к прежним временам и поступкам не будет, а по-новому жить я еще пока не умею. Почему я отпускаю его? Ведь мне достаточно предстать перед ним такой же слабой, как его жена, и он останется со мной… Но будем ли мы счастливы зная, что Елена умирает где-то далеко-далеко в полном одиночестве? Уолтер тоже знал, что эта ночь для них станет последней. Фиона поняла это по тому, как он прощался с нею. Ей показалось, что что он пытался оставить ей не только часть самого себя, но и частицу своей души. И она раз за разом принимала от него этот дар. Нет, нет и еще раз нет! Как бы ни была соблазнительна мысль не расставаться с ним, я не поддамся ей. Я отпущу его. Отпущу его тело, чтобы остаться в его нежных мыслях и добрых воспоминаниях. Наша физическая связь превратится в связь духовную, которая намного крепче. Благодаря ей Уолтер будет еще долго помнить меня, и я каждый раз буду чувствовать те моменты, когда он думает обо мне. Уолтер встал с постели, подошел к столику, на котором стояло ведерко с бутылкой шампанского и взял ее в руки. И вдруг Фионе показалось, что бытылка сама открылась в его руках. Но нет! Громкий треск донесся со стороны входной двери, которая вдруг резко отворилась, и в темном проеме возникли две мужских фигуры. Ральф и Руперт! Кузен и муж! У последнего был очень жалкий вид. Кузен сначала силой втащил его в спальню за шиворот, а затем одним сильным движением бросил на кровать, где в этот момент лежала Фиона. - Как Вам такое доказательство, лорд Монтегю? – с ехидной иронией спросил Ральф. – Ваша жена в обществе любовника. Разве этого мало для развода? Руперт немного побарахтался на одеяле и с трудом занял сидячее положение. Бросив взгляд на пораженную происходящим Фиону, он ободряюще подмигнул ей и сказал: - Я не вижу ничего криминального. Фиона в постели одна. - Правда? А вон тот полуголый мужик около стола Вам никого не напоминает? - Никого, - похоже, Руперт решил поиздеваться над Ральфом. Он внимательно рассмотрел Уолтера, завернутого в одну простыню, и произнес: - Я с ним не знаком, но с удовольствием бы познакомился. - Чего? – заорал Ральф так, что Фионе захотелось заткнуть уши. – Я тебе сейчас покажу «не знаком». Вы все трое у меня сейчас познакомитесь! По пути на тот свет! В его руке вдруг появился пистолет, который он без промедления направил на супругов Монтегю. Фиона испугалась! Опять! Опять она попала в такую же ситуацию, что и 18 лет назад, когда этот полоумный убил ее отца. И опять она оказалась перед ним беспомощной и безоружной. И опять жизнь дорогих для нее людей находилась в руках Ральфа. Что же делать?
Владимир Загорский: Не составило труда понять, что диковатого вида бородач высокого роста, нарушивший их уединение, и есть пресловутый Ральф Маквелл. На того же, кого он приволок с собой и бесцеремонным образом швырнул на место, рядом с Фионой, Загорский, чье внимание было полностью приковано к Маквеллу, сжимающему в руке пистолет, который он направил в сторону растерянной женщины, даже не посмотрел. Не прислушивался, также, и к разговору, лихорадочно соображая, что предпринять. Ибо, в самом деле, более идиотское положение, чем у него теперь, и представить было затруднительно: полуголый, с бутылкой шампанского в руках, которую так и не успел открыть... Эх, если бы у него было с собой оружие! Впрочем, предаваться рефлексии на этот счет тоже было некогда. Относительно спокойный разговор Маквелла с супругами Монтегю, в который Загорский до поры не вмешивался, неожиданно резко повысил свой градус. - Не советую! - спокойный и даже несколько будничный тон, которым Владимир произнес это, заставил всех троих обернуться в его сторону. - Что?! Что ты сказал? - Маквелл направил дуло своего пистолета на Загорского. - Не советую, - повторил Загорский несколько громче. - Убивать нас для вас, Маквелл, не имеет никакого смысла. Я объясню, - он невозмутимо, сказывалась дипломатическая выучка, переложил бутыль из одной руки в другую. Ральф, словно загипнотизированный таким необъяснимым спокойствием под дулом пистолета, даже слегка его приопустил. - Дело в том, что леди Монтегю рассказала мне о своих семейных проблемах некоторое время назад. Я не слишком сведущ в законах вашей страны, поэтому обратился к юристу-англичанину за помощью. И, представьте, он подтвердил мои смутные догадки на этот счет. Так вот, Маквелл, - Загорский выдержал небольшую паузу и проговорил. - Если вы намерены и далее оставаться на свободе, рекомендую вам уничтожить тот документ, что вы подделали и которым шантажировали свою кузину. Вам грозит виселица, если представители закона узнают про подлог. А они узнают, я об этом позаботился... Да, убивать меня тоже не имеет смысла. В посольстве моей страны в курсе о том, что вы следили за мной, знают ваше имя и где вас найти, - здесь Загорский немного блефовал, однако, удачно. Ральф Маквелл перевел недоуменный взор на Фиону: - О чем он говорит, какая виселица? Твой любовник, что, белены объелся?!
Фиона Торн: Не имея возможности влиять на ситуацию, Фиона могла только беспомощно переводить взгляд с одного мужчины на другого. Уолтер, Руперт, Ральф… Уолтер, Руперт, Ральф… Под направленным на нее дулом пистолета мозг бедной женщины вместо того, чтобы искать пути спасения, вел себя очень странно и заставлял свою хозяйку думать о совершенно неважных в данный момент вещах: Как отвратительно воняет от Ральфа… Сколько лет нужно не мыться, чтобы издавать такой запах? А Уолтеру так идет этот наряд! Настоящий римский патриций! Окажись мы в Италии, я бы наняла скульптора, чтобы слепить с него статую. А куда это смотрит Руперт? Неужели на Уолтера? Нет, дорогуша! Даже не думай об этом! Мой Уолтер – настоящий мужчина. И настоящий мужчина не замедлил доказать свое право на это высокое звание. Ровным, спокойным голосом он заговорил с Ральфом, чем отвлек его внимание на себя. Как только дуло пистолета отвернулось от Фионы, ее мозг встал на место и начал быстро соображать в отличие от той соломы, что заменяла мозги Ральфу. - Твой любовник, что, белены объелся?! – крикнул он, обращаясь к ней. - Нет, мой возлюбленный абсолютно прав, - Фиона поняла идею Уолтера и поспешила поддержать его. - Белены здесь объелся кто-то другой. Хочу напомнить тебе, Ральф, что уже больше 100 лет прошло с того момента, как Шотландия и Англия объединились в одно государство. И теперь шотландские горцы подчиняются английским законам, а согласно им подлог карается смертной казнью. Если ты дашь ход той записи в церковно-приходской книге, то я конечно пострадаю. Лондонский свет быстро забудет женщину, имени которой коснулся скандал даже если она невиновата. Но это все цветочки по сравнению с тем, что ждет тебя. Поверь, мне хватит денег, упрямства и настойчивости, чтобы подкупить твоих адвокатов и послать тебя на эшафот. - Какой эшафот? Какой суд? Дура! Я шотландский лэрд! Чтобы меня осудить, надо получить разрешение Палаты Лордов, - рассмеялся Ральф. - А я оспорю твой титул в суде и докажу, что ты захватил его незаконно, - парировала Фиона. - Неправда! – закричал взбешенный Ральф. – Я наследный лэрд Маквелл. Я сын старшего сына. Это я должен был занять место главы клана после гибели нашего деда. Дуглас Маквелл отнял его у меня и поплатился за это. Но беситься мог не только Ральф. Услышав гадость, которую этот негодяй сказал про ее отца, Фиона мгновенно забыла о том, кто здесь является хозяином положения, и вспылила: - Ах, ты мерзавец! Тебе тогда было 8 лет. Неужели ты думаешь, что ты смог бы управлять кланом диких горцев, которых со всех сторон окружают враги? Ты бы погубил всех наших людей. Отец при желании мог бы избавиться от тебя по-тихому, но он даже мысли такой не допускал. Он вырастил тебя! И чем ты ему отплатил? Дуглас Маквелл был хорошим человеком. Он строил школы для детей в своих деревнях, оплачивал работу учителей и доктора. В неурожайные годы он на свои средства покупал зерно и раздавал его людям. А что сделал ты, заняв его место? Обобрал крестьян до нитки? Пропил и проиграл все? Продал семейные реликвии? Ты даже деньги можешь получать только методом шантажа, а не честным путем, как это делают нормальные люди. Ты относишься к той породе мужчин, для которых достойными противниками являются только женщины! Мужчин ты боишься! Еще бы! Они же могут дать сдачи! В ответ на последнее оскорбление Ральф перевел пистолет с Уолтера на Фиону и выстрелил. Вот она, смерть! Но я рада, что успела высказать правду в глаза этому мерзавцу!
Владимир Загорский: Вероятно, все события, последовавшие за его последней репликой, происходили очень быстро, однако, для самого Загорского, неотрывно наблюдающего да действиями Маквелла, время неожиданно превратилось в подобие некой вязкой субстанции, имеющей свойство растягиваться и сжиматься, как ей заблагорассудится. Так, в тот момент, когда мерзавец вновь навел свое оружие на Фиону, время для него остановилось. Но ровно настолько, чтобы Владимир успел сообразить, что делать. Он все еще сжимал в руке бутыль с шампанским. Поэтому, прежде, чем Ральф успел нажать на курок, раньше на какую-то долю минуты, Загорский метнул в него этой бутылкой, целясь в голову. Он понимал, что, даже без жидкости внутри, тяжелое стекло представляет из себя грозный метательный снаряд, а уж в наполненном виде - и подавно! Бросок достиг цели. И, вместе с выстрелом, который все же прозвучал, но направлен был уже не в Фиону, а куда-то в потолок или в сторону, на пол комнаты, словно подкошенный, рухнул Ралф Маквелл. Не обращая на него ни малейшего внимания, Загорский метнулся к бледной женщине, которая смотрела перед собой широко раскрытыми глазами. Он схватил ее, все еще находящуюся в неком ступоре, за плечи, аккуратно встряхнул, отстранил на мгновение, взглянул в лицо и прошептал, вновь прижимая к своей груди: - Все, все, родная! Все кончилось! Ты не ранена?
Фиона Торн: Почему Ральф упал? А где Уолтер? Он жив? Жив! Жив!! Неужели в момент прихода смерти исполняются все заветные желания? Ах, как жаль, что умереть можно только один раз! Не надо, милый! Не пытайся разбудить меня. Я не жалею, что умерла. Теперь мне не придется терзаться от одиночества после твоего ухода. И не придется учиться жить заново… жить без тебя…Однако, странно! А почему я слышу твой голос и чувствую твои прикосновения? И почему мне совсем не больно? - Уолтер! – Фиона попыталась произнеси вслух первое пришедшее на ум слово, и у нее получилось! – Так я жива? Он не попал в меня? Она высвободилась из сплетенных вокруг нее рук Загорского, чтобы бросить взгляд на Ральфа. Тот валялся на полу в изножии кровати с кровоточащей раной на голове. Рядом с ним лежала та самая бутылка "Вдовы Клико", которую Уолтер так и не успел открыть. Шампанское жалко! Насладившись видом поверженного врага, Фиона уже было собралась вернуться в объятия Уолтера, чтобы поблагодарить своего верного рыцаря за спасение, но в этот момент услышала тихий стон, который донесся до нее с того места, куда несколько минут назад разгневанный Ральф бросил Руперта. Картина заставила ее похолодеть: граф Монтегю лежал на краю постели и пытался зажать рану в своем животе. Его лицо перекосилось от боли, а бледные губы были крепко сжаты. - О, Боже! – закричала Фиона и бросилась к мужу. – Руперт! Как же так? Это невозможно! Как могло так получиться? Почему ты не спрятался? - Неужели … ты могла по… подумать, что я поз…волю ему … убить тебя? – скорее простонал, чем сказал, он в ответ. - Не разговаривай, - коротко приказала ему Фиона и развернула бурную деятельность. Уолтер тоже без промедления оценил ситуацию и, быстро схватив первую попавшуюся чистую тряпку, стал рвать ее на бинты и подавать их Фионе. - В доме никого нет, кроме нас, - сказала она, перевязывая рану мужа. – Уолтер! Сам понимаешь, я не могу оставить Руперта в таком состоянии, а ему срочно нужен врач. В зеленом доме на углу живет доктор Грейснер. Умоляю тебя, оденься и поспеши к нему! И… и не возвращайся! Слышишь? Не смей возвращаться! Я сама объясню доктору и полицейским, что здесь произошло. Не волнуйся за меня! Я справлюсь!
Владимир Загорский: Обнимая и утешая Фиону, Загорский, признаться, совершенно забыл про еще одного участника драматической сцены, который скоро, впрочем, напомнил о своем существовании негромким стоном. Когда они с Фиа обернулись на звук, то увидели, как в углу огромной кровати, над размерами которой Владимир иногда подтрунивал, подозревая предков Фионы, заказавших себе данный предмет мебели таких циклопических размеров, в чрезмерном сластолюбии и гедонизме, неловко скорчившись и прижимая руку к животу, лежит сэр Монтегю. Его супруга немедленно вырвалась из объятий Загорского и с восклицанием ринулась на помощь несчастному, да и сам он тотчас же последовал за Фионой. Одного взгляда на лорда Монтегю было достаточно, чтобы понять, что рана крайне опасна. Но Владимир никак не мог понять, как это вышло, что пуля попала в него? Вероятно, роковой рикошет. Он же видел, что выстрел был направлен в сторону! Или все же опоздал, и мерзавец Маквелл успел выстрелить туда, куда целился? Сбивчивые слова раненного мужа Фиа косвенно подтверждали эту догадку... Однако более предаваться обдумыванию вопросов баллистики времени не было, если он не хотел, чтобы в этой комнате появился еще один труп. "Еще один", потому что в том, что убил Ральфа Маквелла, Загорский нисколько не сомневался. Его полуоткрытые глаза на залитом густеющей кровью лице уже приобрели характерное остекленевшее выражение... Весь этот поток размышлений в его голове происходил, пока он сосредоточенно разрывал на бинты для раненого одну из простыней. "Возможно, в другую эпоху, например, в галантном веке, кто-то бы и оценил цинический комизм ситуации: перевязывать раны мужа бинтами из простыней с ложа, где ему же и изменяли...." Слова Фионы, обращенные к нему, вырвали Загорского из несколько заторможенного состояния, в которое он погрузился последние минуты от монотонности производимых действий. - О чем ты говоришь? - воскликнул он, глядя на нее даже с некоторым возмущением и обидой. - За кого ты меня принимаешь, Фиа?! Разумеется, я сейчас же пойду за доктором, которого ты назвала, но с ним же сюда и вернусь! Я не оставлю тебя здесь, среди этого кошмара, в одиночестве!
Фиона Торн: Фиона ответила не сразу, а только после того, как закончила делать перевязку. Ответила сухим, лишенным эмоций голосом: - Одевайся! Ты теряешь время. - Ухо…дите, - отозвался эхом Руперт. Было видно, что это слово далось ему с огромным трудом. Фиона вытерла выступивший у него на лице пот и нежно прошептала: - Потерпи. Сейчас придет доктор и поможет тебе. - Как … он? – спросил раненый и показал взглядом в ту сторону, где все еще валялся Маквелл. - Ты хочешь, чтобы я посмотрела что там с Ральфом? – спросила Фиона, и Руперт еле заметно кивнул ей в ответ. Она подбежала к туалетному столику, взяла оттуда небольшое зеркальце и, острожно приблизившись к кузену, сунула его ему под нос. Через несколько мгновений стеклянная поверхность запотела. - Дышит! Жив! - воскликнула Фиона и потянулась за оставшимися бинтами. – Уолтер! Помоги мне его связать, пожалуйста. А то, не дай Бог, он придет в себя. Когда уже одетый Загорский приблизился к ней достаточно близко, она прошептала ему на ухо: - Умоляю, не возвращайся! Руперту уже не поможешь, и его скоропосижная смерть будет рассматриваться коронером в суде. Тебе то что? Ты рано или поздно уедешь из этой страны, а мне здесь жить. Твое джентельменство может мне очень дорого обойтись. Если ты останешься, то лично вложишь в руки Ральфа оружие против меня, и очередное убийство опять сойдет ему с рук. Но если ты сейчас уйдешь и не вернешься, то в ответ на его обвинения я смогу просто пожать плечами и сказать, что это ему шампанское в голову ударило, и он несет околесицу. Понимаешь?
Владимир Загорский: Нельзя сказать, что Загорского обрадовала новость о том, что Ральф Маквелл, которого он счел мертвым, все еще пребывает на этом свете. Хотя, с другой стороны, жить с клеймом душегуба, хоть, загубив и такую никчемную душу, как у этого негодяя, не хотелось. Похоже, доктору Грейснеру перепадет двойной объем работы, когда он приведет его сюда. Поспешно одеваясь, Загорский не очень прислушивался к тому, о чем говорят между собой Фиона и ее муж. Однако те слова, что она произнесла, когда они вместе склонились над все еще пребывающим без сознания, но уже начинающим приходить в себя Маквеллом, чтобы связать его, кажется, навсегда готовы были отпечататься в его памяти. Фиона продолжала настаивать на том, чтобы он ушел и более не возвращался сюда. Еще мгновение назад он готов был спорить с ней, доказывая, что поступить так - подлость. Но теперь, когда она все разложила по полочкам, Загорский не смог возразить и слова. Фиона была права! Если он появится здесь вновь, это послужит прямым доказательством наличия отношений между ними. И, если сам он сможет укрыться своим дипломатическим иммунитетом, даже, если безнадежно пострадает репутация, то для нее такой оборот событий и вовсе станет катастрофой. Лондонский свет жесток к тем, кто нарушает правила его игры... - Хорошо, я сделаю так, как ты мне приказываешь, - медленно, точно каждое слово стоило ему физического усилия, проговорил Владимир. Да, впрочем, так оно и было. Тяжело поднявшись, он печально посмотрел ей в глаза. - Фиона, ты абсолютно уверена, что не хочешь,чтобы я вернулся? - она решительно кивнула, но взгляд отвела в сторону. - Ладно, - Загорский вздохнул и пошел к двери. Перед тем, как окончательно оставить ее, он обернулся и проговорил. - Обещай сообщить мне, чем все закончилось. После чего, по-прежнему ощущая себя отчего-то мерзавцем, покинул особняк на Логан-плейс. Через несколько минут он уже общался с доктором Грейснером, который, как и обещала Фиона, не стал задавать лишних вопросов, расспросив лишь о характере ранений своих будущих пациентов, после чего быстро распорядился насчет необходимого набора инструментов и отправился по указанному Загорским адресу. Сам же он пошел следом за ним, но у ближайшего же угла пути их разошлись. Доктор пошел к Фионе, а Владимир - к своему экипажу, который, как всегда, ожидал владельца на некотором удалении от места их встреч. Запрыгнув в экипаж и захлопнув дверцу, Загорский откинулся на бархатную спинку сиденья и устало прикрыл глаза. Все было кончено...
Фиона Торн: Не так представляла Фиона их расставание… Видит Бог, не так! Все получилось в спешке, скомканно. Когда Уолтер уходил, Фиона даже не смогла проводить его взглядом, потому что именно в этот момент Руперт застонал, и ей пришлось броситься к нему. Все правильно, - сказала она себе. – Нам было слишком хорошо вместе. А за счастье надо платить. И все, что произошло, и все, что ждет меня в будущем, - это расплата. - Как жаль! – прошептал вдруг Руперт. Фиона склонилась над ним, чтобы попросить его замолчать и беречь силы, но его ничто не могло остановить. – Закончился славный род… Ты скоро снова выйдешь замуж, и на свете не останется ни одного Монтегю. - Я не выйду замуж, - тихо сказала Фиона. – Уолтер не может развестись, а мне никто другой не нужен. Я останусь Монтегю. - Как жаль… как жаль, что я не сказал тебе этого раньше… Жаль, что нет детей… Если бы ты забеременела, я бы признал ребенка, как своего… - Правда? – удивилась Фиона и с благодарностью сжала руку умирающего. – Тогда я тебя обрадую. Я беременна. Уолтер – отец моего будущего ребенка, но он никогда не узнает об этом. Через пару недель он уедет из Англии навсегда, а мы останемся и будем жить все вместе втроем. Ты, я и наш малыш. - Ты… ты вырастишь его как Монтегю? – слабая улыбка осветила лицо Руперта. – Как ты его назовешь? - Ты сам придумаешь ему имя, - быстро сказала Фиона, вскакивая на ноги и направляясь к двери, в которую постучали. – Это доктор. Сейчас он тебя вылечит. Она бегом бросилась к двери и впустила доктора Грейснера. Она была знакома с ним с 12 лет, когда они с матерью поселились на этой тихой улочке, и знала, что ему можно доверять. Оказавшись в спальне, он увидел лежавшего на полу Ральфа и хотел подойти к нему, но Фиона остановила его и попросила сначала заняться осмотром раны Руперта. Как только доктор отвернулся, она не смогла отказать себе в удовольствии поторжествовать над повергнутым врагом. - Не волнуйся! Я не дам тебе умереть, дорогой родственничек, - шепнула она уже начавшему приходить в себя кузену. – Я сохраню твою жизнь для судьи и палача. Руперт тем временем говорил доктору. - Я знаю, что мне конец… У меня мало времени и много дел. Не нужны мне Ваши рецепты… дайте умереть спокойно. Доктор, я призываю Вас в свидетели. У Вас есть бумага и перо? Пишите: я Руперт Торн, граф Монтегю, обвиняю Ральфа Маквелла в том, что он пытался убить мою беременную жену. Защищая ее и нашего ребенка, я ударил его бутылкой шампанского и получил пулю в живот, от которой умираю. Написали? Дайте мне перо, я подпишу. Дорогая! У тебя все будет хорошо. Но только я прошу тебя об одном… - Все, что угодно, мой хороший, - Фиона со слезами на глазах склонилась над ложем умирающего. - Помоги Саймону. Он такой… он такой слабый. Этот мир уничтожит его. Не дай ему пропасть. - Не волнуйся, - ответила она. – У него будет все, что нужно. Клянусь тебе! На похоронах Руперта Торна, Бригитта Белозерова не отходила от Фионы ни на шаг, всячески поддерживала ее и подобно наседке следила за состоянием вдовы. Когда все закончилось, она велела своему мужу отправляться домой, а сама поехала к Фионе, намереваясь провести с нею еще некоторое время. - Если хочешь, я могу остаться ночевать, - сказала Бригитта. – Бедная моя! Тебе сейчас никак нельзя оставаться одной. Ты прости Александра. Он никак не может составить нам компанию. Послезавтра его помощник… Ты, наверное, не помнишь его? Владимир Загорский. Я еще представила его тебе, как Уолтера… Так вот, он уезжает в Италию, и Александру нужно принять у него дела. Это никак нельзя отложить. - В Италию, - задумчиво протянула Фиона. – Там хорошо, наверное… Завидую. - Ох, нечему завидовать, - вздохнула Бригитта. – В каждом дому по кому. У него жена смертельно больна. Доктора говорят, что только воздух Италии сможет существенно продлить ее дни. Вот они и едут. Так жалко, что Владимир Дмитриевич уезжает… Ты бы видела, как Варю рыдает. Из-за ее истерик мы с Александром решили, что не поедем их провожать. Простимся в посольстве. - Значит, послезавтра тебя дома не будет? – спросила Фиона. - Да. А почему ты спрашиваешь? Ты хочешь приехать к нам? - Да, но только мне бы не хотелось мешать вам прощаться с друзьями. Во сколько они отбывают? - В полдень. Послезавтра вечером их корабль отплывает из Дувра. Но ты все равно приезжай в любое время. Двери нашего дома всегда открыты для тебя. Значит, он отплывает послезавтра вечером!
Владимир Загорский: Новости в Лондоне распространяются быстро. Но еще быстрее распространяются слухи. Уже на следующий день все общество судачило о кошмарном происшествии в доме лорда Монтегю. Подробностей, впрочем, никто не знал, было известно, что дело в каких-то внутриклановых противоречиях в семье леди Монтегю, которая, как известно, была шотландка. Якобы, выискался какой-то родственник, который хотел оспорить главенство леди Фионы в клане Маквеллов... Большего разведать не удалось даже самым искусным из сплетников света. Хотя, кто вообще поймет этих диких горцев с их средневековыми обычаями? Более всего все жалели лорда Монтегю, павшего героической смертью, защищая свою супругу, как водится в таких случаях, мгновенно забыв и простив все его причуды при жизни... Что касается Загорского, то последние полторы недели его жизни, за которые он сдавал дела графу Белозёрову, наносил прощальные визиты своим лондонским друзьям, просто готовился к переезду, прошли на удивление быстро. Загруженный под завязку всем этим, приходя вечерами домой, он почти без памяти падал в постель и засыпал, так же - без сновидений. Последние он запретил своему мозгу. Точно также, как запретил ему мысли о Фионе в те часы, когда пребывал бодрствующим. Оказывается, это возможно. Нужно просто найти себе другие дела, очень много других дел. Он находил их. Разумеется, мир, в котором они вращались, был слишком тесен, чтобы Владимир не знал, что происходит с Фионой. Главным счастьем его последних дней была новость о том, что Ральф Маквелл арестован. Вернее, находится в тюремной лечебнице, пока не оклемается настолько, чтобы предстать перед судом. Это означало, что она теперь в безопасности. А еще, теперь она была вдова, но... об этом - не думать... не думать! Не думать!!! Последними, кого чета Загорских навещала в Лондоне перед отъездом, были, разумеется, Белозёровы. Визит не мог быть слишком длинным по причине неурочного времени - он происходил в девять утра и представлял собой совместный завтрак. Но отношения между семействами уже давно вышли за рамки дружеских, более походя на родственные. К тому же, в полдень Загорские уже намеревались отбыть в Дувр. Разумеется, по русскому обычаю, приготовлены были и подарки на долгую память. Для леди Бригитты Елена купила замечательной красоты колье с топазами, удивительно точно совпадающими оттенком с цветом глаз графини Белозёровой, супругу ее госпожа Загорская отыскала в одном ювелирном магазине булавку для галстука с большой черной жемчужиной. Ну, а вот подарками для детей вызвался заняться её супруг. Для Джуни он купил игрушечную саблю, которая, впрочем, отличалась от настоящей разве что размером, ну, а для Варюши - фарфоровую куклу ростом, чуть не с саму девочку, невероятную раскрасавицу, по мнению всех особ женского пола, причем, разного возраста, кому довелось ее увидеть до момента вручения новой хозяйке. Но даже фарфоровой красотке не удалось развеять печали Варвары Александровны. Она храбро держалась все время, пока продолжался завтрак, в виду исключительности происходящего, детям позволили быть за одним столом со взрослыми. Но, когда пришло время Загорским уходить, все же разревелась. И большого труда стоило успокоить юную приятельницу Владимира Дмитриевича. Удалось этого добиться лишь обещанием совместных каникул в Италии будущим летом. Чтобы вновь не расстроить Варю, церемонию прощания пришлось несколько сократить, поэтому домой супруги Загорские вернулись раньше, чем ожидали. Сидеть на собранных уже чемоданах в опустевшем доме было совсем грустно. Поэтому, решив, что нечего тянуть, хоть дни летом и длинные, но путь до Дувра совсем не близок, Елена Игнатьевна и Владимир Дмитриевич последний раз окинули взглядами свое пристанище в Британии, да и вышли вон, где у порога их уже ожидал готовый экипаж. Спустя приблизительно шесть часов, он доставил их в Дуврский порт. Оттуда Загорские отплывали в Кале, а уж из Франции - в Рим, экипажем. В порту было многолюдно, несмотря на вечерний час, судно, на котором чете русского дипломата предстояло совершить морской вояж, было весьма крупным. поэтому пассажиров, а также их прислуги, прочего люда, вечно отирающегося в таких местах, было - хоть отбавляй. Пока распоряжался о погрузке вещей, Загорский периодически с тревогой поглядывал в сторону полотняного навеса, под которым были установлены кресла для пассажиров первого класса, дабы те могли в тени ожидать посадки. Там он оставил жену. Елена держалась молодцом, но Владимир понимал, что это путешествие дается ей очень дорого. В очередной раз поймав ее взгляд своим, кивком головы он молчаливо спросил, как она? И получил в ответ улыбку и ответный кивок, означавший, что все в порядке. Поэтому, успокоившись на время, Загорский вновь отвернулся от нее и рассеянно посмотрел куда-то в противоположную сторону, припоминая, что же еще хотел сделать. Внезапно ему показалось, что он сходит с ума. В нескольких саженях от него стояла и тоже озиралась по сторонам, Фиона Торн...
Фиона Торн: Фиона подъехала к дому Уолтера в одиннадцать часов, и в течение часа сидела в карете, ожидая момента, когда супруги Загорские выйдут из дома, но, к своему удивлению, не дождалась. Пришлось ей звонить в дверь и спрашивать у прислуги, где хозяева. - Как уехали? И давно? - Да часа два уже тому. Расстроенная Фиона вернулась в карету и спросила у своего кучера: - Колин! Можно догнать карету, которая два часа назад уехала в Дувр? - Это, мэм, зависит от того, зачем она туда уехала, - ответил тот. - Хватит отвечать загадками! – рявкнула Фиона. – Я требую четкого ответа на вопрос: можно или нельзя? - Если карета поехала в Дувр, то нельзя, а если она поехала в порт Дувра, то можно. - А какая разница? - Ни один корабль не выйдет в море, пока не начнется прилив, а это случится только веч… - Едем! В порт! Быстро! В дороге Фиона начала сомневаться в целесообразности своего решения и даже несколько раз собиралась повернуть обратно, но какая-то сила не давала ей это сделать. Зачем? Что принесет нам эта встреча, кроме дополнительных мучений? Долгие проводы – лишние слезы. И только увидев Уолтера среди тех, кто ожидал отплытия на континент, она поняла, что сделала это ненапрасно. Все можно отдать, только бы лишний раз коснуться его голосом, вдохнуть полной грудью воздух, которым он дышит, чтобы дотронуться до него взглядом или поймать его отражение в слезе, которая катится по щеке. Опять эти слезы! Фиона вытащила платочек, чтобы промокнуть их, но поймав взгляд Уолтера, выронила его.
Владимир Загорский: Нет… Он не сошел с ума и не стал жертвой разыгравшегося воображения. Это действительно была Фиона. В траурном платье и шляпке, немного растрепанная и бледная, но по-прежнему такая … его, что у Загорского на миг перехватило дыхание, она не сходила с места и нервно комкала в руке кружевной платок. Рядом сновали люди, многоголосый и многоязыкий шум сливался в сплошной гвалт. А может, это он вдруг потерял способность слышать и понимать человеческую речь, точно также, как вдруг разучился видеть все, что было вокруг – только ее лицо… и ее прозрачные серо-голубые глаза в половину лица. Взгляд этих глаз… Внезапно Загорский понял, что Фиона тоже видит его. Когда взгляды их встретились, она выронила свой платочек. Белый кружевной лоскуток упал в портовую пыль. И это вдруг почему-то показалось ему невыносимым. Всего несколько шагов, и – он оказался рядом, наклонился, поднял его, и вложил платок в холодные пальцы женщины, на краткий миг позволив себе счастье еще раз сжать их в своей ладони. - Вы обронили, мадам! Неужели, это последнее, что ему довелось сказать ей? Бледными губами, беззвучно, Фиона прошептала «спасибо», еще с минуту они простояли вот так, рука в руке, безмолвно глядя друг на друга, точно запоминая навсегда лица. А потом… потом объявили посадку. Громкие оклики стюардов, призывающих пассажиров следовать к трапу, точно вывели их из оцепенения. Отпустив ладонь Фионы, Загорский отвернулся и побрел прочь туда, где ожидала его Елена. Их роман начался наедине, а вот закончиться ему, отчего-то, было суждено на глазах у всех. И была в том какая-то, то ли насмешка, то ли горькая ирония их судеб… Все время, пока они с женой двигались к трапу, поднимались по нему на палубу, располагались там, в ожидании, пока стюард проводит их в каюту, Владимир ни разу не разрешил себе посмотреть в сторону пристани. Лишь, когда их корабль отчалил от берега, и люди со всех сторон стали махать на прощание тем, кого там оставили, не удержался, взглянул туда, где последний раз видел ее… Фиона все еще стояла на своем месте. Лица ее было уже не разглядеть. Вечерний бриз колыхал подол ее платья. Если бы не это движение ткани то, можно было бы подумать, что это не человек, а статуя, скульптура, памятник… Не в силах смотреть на нее дальше, Загорский прикрыл глаза…
Фиона Торн: Фиона снова подошла к окну в детской, чтобы посмотреть, что там с погодой. Ветер понемногу усиливался, но до того момента, когда он сменится штормом, оставалось еще довольно много времени. Успеем погулять. - Куда ребенка тащить в такую погоду? – проворчала миссис Мак, одевавшая маленького Уолта на прогулку. - Молчи, женщина! – одернул ее старый Томас. – Мальчишку надо закалять с детства, чтобы из него вырос настоящий шотландский горец, а не какая-нибудь английская размазня. - Так он же маленький совсем! Всего два с половиной года. Успеешь еще закалить, - не унималась пожилая матрона. - Хватит! – прервала их спор Фиона. – Мы с Уолтом идем на прогулку. И это не обсуждается. Фиона очень любила гулять по берегу моря. Глядя на накатывающие на берег волны, она всякий раз вспоминала тот день, когда корабль увозил Уолтера из Британии, а она стояла на причале, провожая его взглядом. Это был первый и последний раз, когда она могла не делать тайны из своей любви к нему. В толпе провожающих, оставшихся на берегу, никто не обращал на нее внимания и не мог заметить, с какой жадностью она вглядывается в очертания корабля, чтобы отыскать на нем дорогого ей человека и навсегда запечатлеть его образ в своей памяти. А когда судно превратилось в точку на горизонте, Фиона послала ему воздушный поцелуй, надеясь, что морской бриз доставит его по адресу. С тех пор ветер был единственным почтальоном между ними. Когда он дул с запада, Фиона спешила на берег моря, чтобы рассказать ему о себе и сыне, а когда в окна ее родового замка начинал стучаться ветер с востока, она распахивала их и пыталась разобрать в его завывании голос Уолтера, уверяющий ее, что он получил ее послание. Написать ему она не могла. Да и о чем писать? Все ее мысли и дела с момента их разлуки были заняты только ребенком, его воспитанием, его настоящим и будущим. Фиона боялась, что в письме сможет нечаянно проговориться, и Уолтер поймет, что в далекой Шотландии у него подрастает сын. Как он поступит тогда? Нет, пусть уж лучше ничего не знает. К тому же Фиона обещала умирающему мужу, что вырастит из своего ребенка наследника графов Монтегю. - Руперт Уолтер Дуглас Маквелл! – донесся до нее грозный рык Томаса Маквелла, который едва поспевал за убегающим от него мальчиком. – Немедленно остановись! - Маквелл-Торн! – поправила его Фиона. – Сколько раз тебе повторять? - Молчи, женщина! – отбрехнулся старик, как обычно. - Воспитание будущего главы клана поручено мне! И я костьми лягу, но выращу из него Маквелла. Вскоре после того, как кузена Ральфа приговорили к смертной казни, которую заменили пожизненной каторгой в далекой и неведомой Австралии, Фиона вернулась в Шотландию, где родственники встретили ее с распростертыми объятиями. Управлять кланом ей, правда, не позволили, но она к этому и не стремилась, доверив это трудное дело Совету старейшин. У нее и без этого было полно дел. Став хозяином родового замка, Ральф не счел нужным заботиться о нем, и когда Фиона вернулась в родные стены, ее встретила полная разруха. Поэтому все время, предшествовавшее рождению сына, Фионе пришлось командовать восстановительными и ремонтными работами. Старейшины клана чрезвычайно обрадовались известию, что она ждет ребенка, и после рождения малыша назначили ему в воспитатели старого и мудрого Томаса Маквелла. Фиона уже устала напоминать ему, что ее мальчик еще и граф Монтегю. Каждый раз, когда она это делала, Томас читал ей ворчливую проповедь, в которой давал понять, что внук Дугласа Маквелла должен в будущем стать главой клана, и он не допустит, чтобы всякие там женщины лезли в это дело. Но Фиона была вынуждена признать, что такое воспитание приносило хорошие плоды. За два с половиной года Уолт ни разу не болел, рос крепким, сильным, умным, но немного упрямым. Ничего, - думала Фиона про себя. – Пусть старик потешится. В десять лет я увезу Уолта в Англию и отдам в Итон. Эта школа с ее древними традициями быстро превратит маленького дикаря в джентельмена. - Мама! Смотри, как я прыгаю! – крикнул малыш и спрыгнул с невысокого прибрежного камня. - Убьется! – воскликнула миссис Мак. – Фиона! Как ты можешь на это так равнодушно смотреть? - Ничего ему не будет, - ответил Томас. - Он прыгать научился раньше, чем ходить. - Пусть прыгает, - поддержала его Фиона, раскрыв объятия для подбежавшего к ней малыша. – Он же не комнатное растение, чтобы сидеть на одном месте. На лице сына сияла улыбка, которая делала его точной копией отца. Фиона в тайне радовалась, что никто из членов клана, кроме Ральфа, никогда не видел ее мужа, а то у них могли бы зародиться вполне оправданные сомнения в его отцовстве. Что же до будущего, то Фиона надеялась, что к тому моменту, когда Уолт начнет покорять лондонский свет, о внешности Руперта никто и не вспомнит. Западный ветер тем временем набирал силу, и Томас объявил, что пора возращаться домой. Он подхватил Уолта на руки, перекинул его через плечо и широким шагом направился в сторону замка. - Как с ребенком обращается! – качала головой шедшая вслед за ним миссис Мак. – Изверг! Фиона же решила задержаться. На днях ей пришло письмо от Бригитты, в котором та мимоходом сообщала, что получила весточку от Уолтера. - Значит, ты жив и здоров! - прошептала Фиона, подставив лицо ветру. – Твой день освещает это же солнце, твой сон стерегут те же самые звезды, а твои ноги ступают по одной с нами земле. Спасибо тебе, что ты есть!
полная версия страницы