Форум » Воспоминания » Лето в деревне » Ответить
Лето в деревне
Евгения Нечаева: Время - лето 1832 года. Место действия - имение Нечаево, неподалеку от Павловска. Участники - Лев Нечаев, Евгения Нечаева, Элеонора Нечаева, Максим Мещерский, Семен Васильев и другие.
Семен Васильев: Всяким нормальным жениху и невесте, разумеется, положено целоваться до свадьбы, пытаясь улучить всякий момент, чтобы остаться наедине и предаться этому приятному времяпрепровождению. Но в том случае, если помолвка произошла так, как это случилось у Семена и Жени, все вроде бы, должно было происходить иначе. Только и они не стали исключением из правил. Думал ли Васильев, что Жени оттолкнет его? Нет, не думал - ни об этом, ни о чем-либо еще. Он просто наслаждался моментом, до головокружения приятным. Да и Жени вела себя именно так, как, ему казалось, должна вести себя девушка. Отвечала на его поцелуи робко, словно пытаясь распробовать их на вкус, позволяя ему целовать ее так, как ему заблагорассудится. Она следовала его воле, но делала это не с обреченностью, а с каким-то волнующим смущением, будто и сама не ожидала, что будет рада его ласкам. Но во всем, в том числе и в удовольствиях, нужно знать меру. Поэтому Семен немного отстранился, желая все же немного продлить это мгновение, и с шальной улыбкой посмотрел на девушку, на щеках которой от смущения загорелся румянец. Внезапно в голову пришла странная мысль: он видел Жени в объятиях Мещерского, и, вероятно, тот не раз целовал ее, но сейчас она вела себя так, словно с ней это происходило впервые. И вдруг Васильев догадался. Это потому, что Жени, в самом деле, впервые переживает происходящее, «как нужно» - как правильно. И нужно ли считать ее прежнее увлечение серьезным, если теперь она не бросилась от него прочь с воплями ужаса и отвращения? Но стоило лишь ему об этом подумать, как вопль ужаса раздался… Занятый приятными переживаниями, Семен совершенно забыл о том, что лодка, в которой они сейчас находятся, могла оказаться на такой уж прочной, как утверждала Жени. Васильев с самого начала пытался объяснить ей, что вряд ли кто бросил бы хорошую лодку рассыхаться на солнце, но этот аргумент Жени не убедил. Поэтому, в дальнейшем, Семен намеренно старался держаться неподалеку от берега, чтобы при необходимости можно было скоро вернуться туда невредимыми. Но сейчас легкое течение успело отнести их чуть дальше, чем следовало бы заплывать. И было в этом месте, наверняка, глубины никак не меньше двух метров. Конечно, утонуть они не утонут, но вот вымокнут насквозь. - Да тут и воды-то! Ничего, залезай на скамейку! – скомандовал Семен девушке, и та проворно подтянула под себя ноги. А сам попытался хоть немного подгрести к берегу, чтобы затем на руках вынести Жени из пруда сухой и невредимой. Ведь даже представить страшно, сколько может весить намокшее платье, и каково будет бедняжке возвращаться в нем домой. Лодка их, тем временем, уже изрядно наполнилась водой, поэтому, несмотря на все усилия полковника, мало сдвинулась с места. И все же даже этого оказалось достаточно, чтобы оказаться на мелководье. Семен спрыгнул в воду, уровень которой доходил ему в этом месте до пояса, затем подхватил на руки Жени и понес ее к берегу. И вот, возле самого берега, когда операцию по спасению утопающей уже можно было считать завершенной, Семен вдруг понял, что ему никак не удается найти опору, чтобы выйти на сушу, из-за чресчур илистого дна водоема. Он попытался быстрее шагнуть вперед, пока ноги не разъехались окончательно, но встал на еще более скользкий камень. Поняв, что сопротивляться законам природы далее бесполезно, Семен, держа в руках Жени, рухнул навзничь. Вода в этом месте едва доходила до колена, но им хватило, чтобы промокнуть до нитки. Жени, видимо, пытавшаяся в полете приземлиться в воду более удачно, вырвалась у него из рук и теперь сидела рядом. Ее новая шляпка превратилась в нечто, лишь смутно напоминающее женский аксессуар, и представляла жалкое зрелище. А Семен, который еще минуту назад чувствовал себя героем-спасителем юных девиц, тут же убедился, что он редкостный дурак и с отчаянием и сожалением смотрел теперь на Жени, которая первые секунды лишь удивленно моргала. Но вдруг расхохоталась, заявив, что они, действительно, не утонули. А после начала брызгать в него водой, ничем более не выказывая недовольства по поводу непредвиденного купания.
Евгения Нечаева: В мгновение ока очутившись сидящей в мутной от поднявшегося со дна из-за их активных маневров ила, Жени вначале опешила, а потом, чуть придя в себя, от души расхохоталась, искренне не понимая, отчего полковник не разделяет ее веселья. Семен Романович, уже успевший вскочить на ноги, был столь явственно расстроен, что девушке показалось, что он сейчас просто заплачет. Хотя, конечно, вряд ли боевого офицера можно было представить плачущим из-за такой ерунды. И все же Жени испытала явственную потребность успокоить или хотя бы подбодрить Васильева, который, надо сказать, сейчас удивительно напоминал одно из тех чудовищ их преданий, которые ей в детстве рассказывала кормилица. - Семен Романович, а вы на водяного сейчас похожи! – давясь от смеха, констатировала Жени, а потом добавила. – Ну а я, стало быть, кикимора! Вот, и головной убор соответствующий! С трудом развязав под подбородком намокший и поникший бант шляпной ленты, она стянула с головы полураскисший от воды шедевр шляпной моды, демонстрируя его Васильеву. И, взглянув на него, мужчина вдруг резко изменился в лице и тоже захохотал в голос. - Да помогите же мне подняться, наконец, иначе я точно врасту в дно и останусь тут навеки, заманивая в омут зазевавшихся мужчин! – полковник, извиняясь, протянул ей обе руки, и вот уже Жени удалось подняться на ноги. Однако одно дело стоять в мокром тяжелом платье, а другое – куда-то в нем идти. А идти, следует напомнить, было довольно далеко. Поэтому Жени, заявив, что это будет ему наказанием за неуклюжесть, повелела полковнику нести себя на руках. Да он и не сопротивлялся особенно. Впрочем, на подходах к основной усадьбе девушка велела отпустить ее и на открытой веранде, где в этот час, как обычно, было уже все накрыто для чаепития, двое мокрых, грязных, но безмерно довольных путников появились уже каждый своим ходом. Пока еще шли, Жени высказала надежду, что удастся пробраться в дом незамеченными. Но, как всегда бывает в таких случаях, сбыться ей суждено не было. Ровно в ту минуту, когда уже собирались войти в дом, они практически нос к носу столкнулись в дверях с мадам Нечаевой. - А мы кораблекрушение потерпели! – хихикнула Жени и юркнула внутрь, коварно оставляя Семена Романовича объяснять ее мачехе дальнейшие обстоятельства происшествия на пруду.
Элеонора Нечаева: Невольно посторонившись, пропуская падчерицу в дом, Элеонора Валентиновна проводила ее удивленным взглядом и тотчас же перевела его на улыбающегося полковника, чей вид был не менее плачевным, чем у Жени: совершенно мокрая одежда, влажные волосы растрепанными прядями падают на лицо. Мадам Нечаева никогда прежде не видела его в столь неподобающем виде и при этом – столь довольным. Она и сама бы не смогла объяснить точно, что именно в облике Васильева указывало ей на это, возможно выражение, с которым он смотрел вслед удалившейся девушке. А именно то недвусмысленное мужское торжество в глубине хитровато прищуренных глаз, заметив которое, мадам Нечаева внезапно на миг почувствовала себя третьей лишней, несмотря на то, что Жени уже ушла. И даже немного смутилась этому. Но быстро опомнилась, вернувшись так же и к привычной, несколько саркастической манере восприятия происходящих вокруг нее событий, несмотря на то, что было чертовски любопытно узнать, что же между ними произошло. - Сдается мне, полковник, – приподняв брови, усмехнулась она, окидывая Семена Романовича взглядом с головы до ног, – что, вопреки словам моей падчерицы, некоторое время тому назад имело место не кораблекрушение, а скорее, некое… сражение, «Трафальгарская битва», из которой Вы, подобно адмиралу Нельсону, так же вышли победителем? А впрочем, не отвечайте сейчас. Расскажете эту, уверена, крайне увлекательную историю позже, за чаем. А теперь лучше пойдите и переоденьтесь. Не хватало еще заболеть накануне такого ответственного мероприятия, как свадьба. Поверьте, силы еще понадобятся. Вам ли не знать, полковник, что не далеко не всякое с блеском выигранное сражение гарантирует скорую победу в войне?
Семен Васильев: - Иногда случаются сражения поворотные, но подробности я расскажу, действительно, за ужином. – Семен стоял очень сдержанно, боясь сделать лишний взмах рукой, предполагая, что от него в разные стороны разлетятся, если не комья грязи, то их остатки точно. О простуде Васильев думал менее всего. И она была маловероятна, так как последние летние дни выдались на удивление теплыми, и мало что напоминало о скором приходе осени. Правда, отыскивать полевые цветы становилось все труднее. Лишь поднявшись в свою комнату, Семен понял, что в словах Элеоноры, которую он был склонен считать если и не подругой, то особой явно ему симпатизирующей, скрывалась некоторая доза яда. Вероятно, сама она желала его только предупредить от возможных ошибок, но он знал, что прошлое Жени осталось в прошлом. Это еще неочевидно для окружающих, да и он сохранит в секрете свои выводы. Не будучи знатоком женской души, Васильев почему-то полагал, будто Жени способна забыть о своей симпатии к нему так же скоро, как и о прежних любовных терзаниях из-за Мещерского. Стоит лишь упрекнуть ее в недостаточной скорби по несчастливой любви, несмотря на то, что недавно даже пыталась свести счеты с жизнью из-за нее, девушка вновь окунется в свою печаль с головой, испытывая от этого истинное удовольствие, представляя себя жертвой, мученицей и страдалицей. Семен отнюдь не считал Жени глупой, но горячность так свойственна юности! Он сам был таким же, лишь с годами прекратив бояться развеять чьи-то о себе представления. Поэтому теперь своего шанса на счастье постарается не упустить. Наслаждаться им нужно с жадностью, ибо ничто не может быть столь быстро проходящим, как счастье. Так что слова Элеоноры, суть которых была: «рано радоваться», его ничуть не задели. Он не поверил в них, ведь если радость пришла к нему, значит то было ее время. Спустившись к ужину, Семен застал за столом всех, за исключением Жени, что было и не удивительно. Он уже начал рассказывать историю их приключения, как девушка, наконец, явилась в столовую. - А вот и вы! А я как раз дошел до того, как мы обнаружили лодку! – проговорил полковник, помогая Жени сесть. И далее они уже вдвоем поведывали историю их «кораблекрушения», мастерски дополняя слова друг друга так, что уже через десять минут и они сами, и Лев с Элеонорой не могли сдержать слез от хохота. Вероятно, это был самый счастливый вечер, проведенный ими вместе.
Евгения Нечаева: Появиться на людях в более-менее приличном виде Жени удалось успеть лишь ко времени ужина. Весь фокус был в том, чтобы не просто переодеться, а еще и высушить длинные волосы, которые в ходе дневных «водных процедур» совершенно намокли. Ну и еще вытерпеть бесконечные нудные причитания Любаши над безвременно погибшей новой шляпкой. Хотя, надо сказать, что и платье девушки было в столь же плачевном состоянии, и его судьба тоже была предрешена. Поэтому, пока суть, да дело, в столовую Жени явилась позже всех, когда ужин – и разговор за столом – уже были в полном разгаре. Быстро выяснив, что речь как раз зашла об их с полковником дневном приключении, Жени включилась в него на правах полноценного рассказчика. И вскоре, действительно, все они от души хохотали. Даже обычно сдержанная Элеонора Валентиновна. Но на нее Жени обращала внимание все же меньше, чем на брата. Украдкой следя за ним, девушка искренне радовалась тому, что, Лев, кажется, действительно пошел на поправку, если уж у него достает сил так много времени проводить вместе с ними, а не в своей постели, несмотря на то, что доктор все еще рекомендует беречь себя от нагрузок. Поэтому, после того, как ужин завершился, мадам Нечаева и даже полковник стали настоятельно рекомендовать ему все же отправиться отдыхать. А Жени вызвалась проводить брата до его спальни, договорившись с прочими членами семьи встретиться затем на веранде, чтобы еще немного поболтать там перед сном. Однако мадам Элеонора тут же заявила, что хотела бы, пожалуй, тоже пойти спать, потому что среди прочих мер по борьбе с бессонницей доктор рекомендовал ей ложиться не слишком поздно и всегда в одно время. Впрочем, Жени подозревала, что мачеха просто не хочет мешать их общению с полковником, поэтому еле заметно улыбнулась, обменявшись взглядами с Васильевым, который, кажется, тоже был весьма рад именно такому развитию событий, но все равно, ради ритуала, попросил Элеонору Валентиновну побыть с ним хотя бы до возвращения Жени. Сама же девушка, тем временем, уже медленно шла об руку со старшим братом, стараясь поддержать его на лестничных ступенях, но незаметно, прекрасно зная Лёвушкину привычку к «самости». Это свойство характера Нечаева-младшего еще в детстве заметила кормилица Льва, Агафья, она даже говорила, что чуть не первыми словами, произнесенными Лёвушкой, как раз и были «я сам». Он и теперь всем своим поведением старался доказать, что уже достаточно окреп, но Жени видела, что ему все еще трудно подниматься по лестнице и старалась, как могла, помочь. Впрочем, была и еще одна причина, по которой девушка медлила с тем, чтобы оставить брата в его комнате и отправиться снова вниз. Уж как-то так получилось, что это оказался едва ли не первый раз, когда они с Лёвушкой оказались наедине друг с другом с тех пор, как его ранили на дуэли. Не сказать, чтобы Жени избегала этих встреч, просто так уж выходило. Вместе с тем, брат еще никак не высказал на словах своего отношения к ее грядущему замужеству, а Жени очень желала услышать, что он об этом на самом деле думает. Но начать этот разговор первой было слишком боязно. И, тем не менее, она решилась – в самый последний момент, когда уже, было, распрощалась с ним на ночь и открыла дверь, чтобы уйти, вдруг тотчас же закрыла ее обратно, глубоко вздохнула и, резко обернувшись к брату, проговорила: - Ты ведь думаешь, что мне не стоило принимать предложение полковника, потому что я не люблю его, не так ли? – Лев с детства читал ее помыслы, словно открытую книгу, поэтому обманывать его, утверждая, что без ума от Семена Романовича, Жени не стала – это бесполезно.
Лев Нечаев: Сколько Лев не пытался, так и не смог припомнить, когда в последний раз видел сестру такой веселой и сияющей, как в этот день. За ужином они с полковником наперебой рассказывали о своем приключении: как потерпели кораблекрушение, как плюхались в мутной илистой воде, как выбирались на берег, смешно изображали, как Любаша причитала над погибшей шляпкой. Рассказчиками оба были отменными - и Лев, и Элеонора Валентиновна смеялись до слез, живо представляя себе все, о чем говорили неудавшиеся "мореплаватели". Пожалуй, впервые за много времени этот ужин стал по-настоящему семейным, непринужденным. Лев неожиданно подумал, что, возможно, между Рыжиком и Васильевым все-таки образовалась некая "тонкая материя", которая постепенно окрепнет и свяжет их по-настоящему в единое целое. Во всяком случае, у него появилась надежда на то, что женское счастье не обойдет Рыжика стороной. Время пролетело незаметно. Нечаев с удовольствием посидел бы еще в гостиной, но его стали усиленно уговаривать отправляться в постель. Попытка возражения против принуждения следовать детскому распорядку дня была на корню задавлена полковником и мачехой. Ничего не оставалось, как капитулировать и направиться в свою комнату. Жени вызвалась проводить его, и штабс-капитан подумал, что, пожалуй, заводить с сестрой разговор об одолевавших его сомнения относительно ее грядущего брака, сегодня не стоило. Уж слишком веселым и беззаботным был вечер - не хотелось нарушать эту хрупкую атмосферу семейного уюта. Но Рыжик сама начала разговор на опасную тему. Видимо, она тоже колебалась, надо ли говорить об этом именно сегодня. И похоже, что недосказанность, нехарактерная для их обычных взаимоотношений и тоже мучившая ее все это время, достигла предела, за которым заканчивалось терпение. Льва несколько удивило то, как неожиданно жестко сестра задала ему вопрос. Она сформулировала его именно так, как сделал бы это он сам. Кривить душой, уходить от ответа не было смысла. Нечаев взглянул в лицо сестре и ответил, следя за его выражением: - Я понимаю, что руководило тобой, когда ты принимала его предложение. И очень жалею о том, что в тот момент не мог поговорить с тобой об этом. Мужчина опустил голову, словно признавая за собой какую-то несуществующую вину. - Ты отважная девочка, решилась на очень серьезный шаг. И... Его голос дрогнул. - ...мне страшно за тебя. Точнее, за вас обоих. Полковник - мой друг. Он мне тоже дорог, хоть и несколько иначе, чем ты. Мысль о том, что два самых дорогих для меня человека будут мучаться, находясь друг подле друга: один - от неразделенного чувства, другая - из-за чего-то иного ... возможно, ложного ощущения своей вины... не дает мне покоя. Не поднимая головы, Нечаев взял руку сестры и сжал в ладони. - Рыжик, подумай... может, пока еще не поздно, ты изменишь свое решение? Сказать по правде, мне бы очень хотелось видеть вас семейной парой. Но при одном условии: если вам будет хорошо вместе. Сегодня мне вдруг показалось, что эта мечта может стать явью. Я ошибся?. Лев все-таки собрался с духом и поднял голову, пытаясь заглянуть в глаза сестре.
Евгения Нечаева: - Нет... не знаю! – Жени вновь тяжело вздохнула и опустила взгляд. – Лёвушка, милый, в последнее время я умудрилась наляпать столько ошибок, что теперь сомневаюсь во всяком своем решении, даже самом пустячном. А уж в таком-то важном вопросе сам бог велел... – девушка невесело усмехнулась, присаживаясь рядом с братом на край его постели и опуская голову Льву на плечо. Она любила так делать, еще с тех пор, когда была совсем маленькой. Тогда Жени, желая, чтобы Лев поиграл или хотя бы поговорил с нею, вот так же прибегала в его комнату, без всяких церемоний устраивалась рядом с ним, например, читающим книгу, и начинала отвлекать его, всячески демонстрируя свое желание пообщаться до тех пор, пока брат не выдерживал, бросая чтение и уделяя все внимание рыжей хитрюге, которой только того и надо было. Как просто и легко тогда он умел решить все ее проблемы, вот бы и теперь так! - Но, знаешь, именно в этом случае мне кажется, что я наконец-то поступаю правильно. Не в смысле «так, как от меня ожидают», или «так, как я должна», а просто – правильно! Первое время, сразу после того, как приняла предложение полковника, я тоже считала, что руководствовалась в этом решении лишь рациональными мотивами, но сейчас все больше начинаю думать, что... смогу полюбить Семена Романовича так, как он этого заслуживает. Вся эта история с Мещерским словно была послана мне свыше, как жестокий урок. Я ведь думала, что уже взрослая, что во всем могу разобраться сама, что ничьи советы мне не нужны – и что же? Чуть не оказалась в пропасти сама и тебя туда едва не столкнула! До сих пор представить страшно, что случилось бы, если... – Жени нахмурилась. – Я так виновата перед тобой, Лёвушка! Могу лишь надеяться, что ты когда-нибудь сможешь меня простить. А пока понимаю лишь одно. Видимо, не обойтись мне еще в жизни без того, кто будет направлять меня туда, куда нужно. Ты ведь не сможешь вечно следить за своей идиоткой- сестрой, чтобы она вновь не влезла в какую-нибудь ужасную историю?
Лев Нечаев: Рыжие волосы сестры коснулись щеки Льва, защекотали шею - и он словно перенесся на много лет назад. Порядком подзабытое детское ощущение всколыхнуло в мужчине воспоминания о том, как когда-то он порой брал на себя вину малявки за какую-то шалость, выгораживая ее перед отцом. Точно так же она тогда ластилась к брату, только волосы ее пахли иначе: не изысканным парфюмом, а ромашками, клубникой и еще чем-то, едва уловимым, но удивительно приятным - может быть, именно детством? Нечаев никогда не мог всерьез сердиться на Жени. Все его намерения проучить Рыжика, дать понять, что та была неправа и он обижен или зол на нее, улетучивались, стоило лишь этой лисе заглянуть ему в глаза, взъерошить шевелюру, подуть в ухо, взять за руку, пощекотать ладонь, отвлекая от дел и заставляя тут же забыть все обиды и недовольства. - Не надо винить себя. И уж тем более причислять к стаду действительно идиоток,- усмехнулся Лев, обнимая сестру за плечо. - В этой истории тебе досталась в каком-то смысле роль орудия мести. Мещерский... Наверное, это все же надо было сделать раньше. Без утайки выложить Жени все, что было известно Нечаеву. Но... лучше поздно, чем никогда. Он начал свой рассказ с того момента, как на дне рождения Лизы услышал знакомый голос в потаенной беседке. Скрывать что-либо теперь, после того, как весь этот кошмар остался в прошлом, не имело смысла. И лишь об одном умолчал штабс-капитан: о том, что услышал от мачехи, когда впервые пришел в себя после беспамятства. Сделал он это умышленно, всего лишь по одной простой причине. Чтобы не говорила Элеонора Валентиновна о том, что она использовала Жени в качеств орудия собственной мести, это было не так. Не она пыталась проучить Мещерского - он мстил ей. За свой афронт, который он, красавец и умница, почти что полубог, снизошедший к увядающей при муже-алкоголике провинциалке, волею ужасного стечения обстоятельств потерпел от нее. Лев много думал об услышанном тогда от "мадамы". Не считая себя знатоком женской души и специалистом по прихотливым изгибам женской логики, он почему-то чувствовал, будто во время признания ею руководило именно нежелание расписаться в том, что она, как и наивная юная Женька, не смогла раскусить опытного манипулятора. Что и ей он точно также, как и сестренке, без труда вскружил голову, и Элеонора, казалось бы, опытная и рациональная дама, потянулась к нему в надежде хоть ненадолго избавиться от внутренней пустоты и одиночества, в которых жила все эти годы. - Теперь ты знаешь все, -проговорил Лев, заканчивая рассказ. - И вправе осудить и возненавидеть меня за то, что я не рассказал тебе все это раньше. Получается, своим молчанием я сыграл на руку Мещерскому. В какой-то мере стал соучастником его отвратительного плана. Подставил под удар тебя - самого близкого и родного мне человека. Так что, пожалуй, в этой истории на мне лежит гораздо большая вина, чем на ком-либо из нас. И прощения просить надо мне, а не тебе. Что я и делаю. Он поцеловал сестру в щеку и крепче прижал ее к себе. - Поэтому еще раз прошу хорошенько подумать, прежде чем ты пойдешь под венец с полковником. В семейной жизни не всегда срабатывает поговорка "стерпится-слюбится". Мне совсем не хочется, чтобы это произошло с тобой, заставило страдать и тебя, и Васильева.
Евгения Нечаева: Долгий рассказ брата Жени выслушала молча. Однако когда он вдруг стал просить прощения за какую-то, лишь ему ведомую и совершенно надуманную, по мнению самой девушки, вину, не выдержала, высвободилась ненадолго из рук Нечаева и воскликнула почти с прежней своей горячностью: - Это глупости ты говоришь, Лёвушка! Ни в чем ты не виноват. Даже если бы ты и попытался рассказать мне обо всем этом тогда, да разве бы я тебе поверила?! Разве, в своем ослеплении, не сочла бы за очередную нелепую попытку отвратить меня от Мещерского, которого считала чуть не ангелом небесным? Нет, милый братец, видимо, всему свое время. И, лишь на собственном опыте узнав его истинную сущность, я вполне принимаю за правду все, о чем ты рассказал. Ради достижения своих целей этот человек готов был пойти на подлость со мной, отчего бы ему не попытаться добиться подобного и с Элеонорой Валентиновной? А ее я, ты знаешь, никогда не ненавидела. Ничего такого и теперь не испытываю. Бог ей судья. Жени вновь забралась в объятия Льва, прижимаясь к его плечу, с некоторым удивлением размышляя еще о том, что не питает, вопреки всему, острой ненависти и к самому Максиму. В какой момент произошла в ней эта перемена, девушка не успела заметить. Однако теперь этот человек казался ей некой удаленной и далеко не самой существенной частью ее прошлого, забыть которую прямо теперь все еще невозможно. Но со временем – вполне достижимо. Но даже сейчас уже она с легкостью могла переключать мысли на что-то иное. Тем более, если это «иное» относилось к полковнику Васильеву. - Ну что ты! Какое уж там «стерпится-слюбится»! – тихонько рассмеялась она. – Если и есть что-либо подобное, то, пожалуй, только со стороны несчастного Семена Романовича. Вон, сколько ему всего от меня уже претерпеть пришлось, а он, безумец, все еще хочет на мне жениться! – при этих ее словах Лев понимающе ухмыльнулся, и Жени почувствовала, как дрогнуло его плечо. – Но если серьезно, то я вполне понимаю, что ты имеешь в виду. Мачеха и наш отец, не так ли? Но там совсем иное. Не думаю, что, даже женясь на Ленор, он хотя бы на минуту забыл о своей любви к нашей матушке. И уже этим мое положение выгодно отличается от того, в котором была тогда - да и позже, мачеха. Ведь полковник говорит, что любит меня… А еще он говорит, что желает видеть своим шафером на нашей свадьбе только тебя! Уходя от по-прежнему смущающей ее темы собственных отношений с Васильевым, Жени, вдруг, вспомнила действительно важную новость. Совсем недавно, обсуждая с полковником подробности их грядущего венчания, оба, ни секунды не обсуждая, решили, что Лев непременно должен быть первым шафером. Но, так как задача эта – не самая легкая для человека, который совсем недавно был при смерти, и теперь еще слишком слаб, чтобы выстоять долгую церемонию, да еще и держать над головами жениха с невестой тяжелые золотые венцы, они готовы были даже перенести церемонию на более поздний срок, чем планировалось изначально. Лев возразил, что вовсе на так слаб, как им может показаться. И нет нужды менять планы, тем более, и до ранее назначенной даты еще вполне достаточно времени, чтобы ему окончательно поправиться. Но Жени все равно переживала. И вышло так, что вскоре между братом и сестрой пошел уже обычный домашний разговор, быстро и, кажется, насовсем отвлекший молодых Нечаевых от обсуждения анатомических особенностей скелетов в их семейных шкафах. Прошлое, наконец-то, нашло покой там, где и следовало, а именно – в прошлом, потеряв свою силу злого тирана над их душами и помыслами.
полная версия страницы