Форум » Воспоминания » Лето в деревне » Ответить
Лето в деревне
Евгения Нечаева: Время - лето 1832 года. Место действия - имение Нечаево, неподалеку от Павловска. Участники - Лев Нечаев, Евгения Нечаева, Элеонора Нечаева, Максим Мещерский, Семен Васильев и другие.
Элеонора Нечаева: Жизнь Ленор на глазах превращалась в странный калейдоскоп трагедий. Она одновременно ощущала себя Гертрудой и Екатериной Медичи, при этом было в ее нынешней ситуации что-то и от истории про Медею. Да, Лев и Жени не были ее собственными детьми, и она никогда не чувствовала ни к одному из них особенных материнских чувств, но и того, что произошло теперь, вовсе им не желала. Разве могла она предположить, что ее небольшая интрига получит столь трагическое продолжение?! Переживая, она не находила в себе сил показываться на глаза падчерице, впрочем, Жени было вовсе не до нее. Девушка сутками просиживала в своей комнате, отлучаясь лишь в церковь. Ленор же заставить себя выйти из дома не могла. Отчего-то ей казалось, что все уже знают о том, какова ее неприглядная роль в произошедшей трагедии. И это было невыносимо для ее гордости. Единственным желанием было как можно скорее уехать из этого проклятого места, куда угодно – хотя бы в Петербург. Однако подобный шаг означал бы однозначное признание собственной вины. Кроме того, она была, все же, не настолько чудовищем, чтобы оставить Жени вдвоем с умирающим братом. Конечно, все это время с ними оставался полковник Васильев. И Ленор готова была поверить, что этот человек – их общий ангел-хранитель. Особенно после того, как Жени, похитив из ее комнаты опийную настойку, надумала отравиться ею, а Семен Романович, точно почувствовав неладное, фактически спас ее жизнь. О том, что произошло бы, если бы не его интуиция, мадам Нечаева боялась даже думать. Тем более, когда стало ясно, что Лев выживет. Как бы она объяснила ему потом гибель сестры? Какими словами? Она и теперь-то не знала, как будет с ним разговаривать. Он и прежде ее ненавидел, а теперь… О том же, как относится к ней нынче его младшая сестра, Ленор узнала, едва Жени очнулась от тяжелого наркотического сна, ставшего следствием воздействия той части лауданума, которая уже успела попасть в ее кровь. Доктор Бронников велел кому-то из близких быть подле девушки, дожидаясь ее пробуждения. И как только это произойдет, сразу позвать его, по-прежнему уделяющего большую часть внимания раненому Льву. А так как единственным, хотя бы формально близким человеком для Жени оставалась одна мадам Нечаева, то ей и было определено остаться у ее постели. Она не возражала. Но с тревогой ждала момента, когда падчерица откроет глаза, и они встретятся взглядами. Ленор ни с кем этого не обсуждала, но Семен Романович вновь проявил свою недюжинную интуицию. Понятное дело, постоянно оставаться в спальне Жени он не мог – по соображениям деликатности, но довольно часто заходил, вроде бы для того, чтобы поделиться с Ленор последними новостями о состоянии Льва. Но на самом деле, конечно, чтобы поддержать ее. И за эту молчаливую поддержку она была особенно ему благодарна. Даже больше, чем за то, что он, кажется, единственный человек в доме, хотя бы немного теперь сочувствовал и заботился о ней самой. Элеонора Валентиновна понятия не имела, что и о чем знают слуги, а так же то, что именно Лев успел рассказать Жени, но буквально кожей ощущала неприязнь, исходящую от них всех в ее адрес. Но если слуги боялись ее гнева, поэтому держали себя в жестких рамках, то ни Льву, ни Жени ничто не помешает проявлять свою агрессию по-отношению к ней, когда у них появится возможность это сделать. А в том, что не ошиблась в своих подозрениях, Ленор смогла убедиться мгновенно – стоило лишь падчерице, действительно, прийти в себя. Взглянув не нее глазами, полными ненависти, Жени велела ей уходить. В том, что гнала она именно ее, Ленор не сомневалась еще прежде, чем девушка обратилась непосредственно к ней. Полковник, который в этот момент тоже присутствовал в комнате, попытался что-то сказать, сгладить неловкость, но мадам Нечаева качнула отрицательно головой и проговорила: - Нет, ничего страшного… все равно ведь нужно сообщить доктору о том, что Жени проснулась. Он хотел осмотреть ее, поэтому я пойду за ним, а вы побудьте пока с нею, хорошо?
Семен Васильев: Некоторое время Бронников провел с Жени наедине, но скоро разрешил на нее взглянуть и Васильеву. Измученная процедурами доктора девушка крепко спала, а цвет ее лица был такого оттенка, что полковник сразу начал волноваться и расспрашивать о ее самочувствии, хотя и должен был сам догадаться, что в сложившихся обстоятельствах риска для жизни юной Нечаевой уже не было. Все было так легко на словах, но так ужасно на деле, что Васильев ощущал себя, словно после долгого боя. И лишь одно успокаивало его. Ближайшие сутки выдадутся спокойными. Именно столько, по заверениям врача, должна проспать Жени. Запрещенную девушке настойку давали, согласно предписаниям доктора, и Льву. Спокойный сон для него был лучшим лекарством. В результате, бодрствующей, кроме Семена, оказалась только Ленор, а с ней ему всегда было легко найти общий язык. Она приятно поражала полковника своей выдержкой. Переживала сильно, это было заметно, но умела сдерживать свои эмоции, избавив Васильева от необходимости успокаивать еще одну даму. На такой случай он, впрочем, разработал специальный план. Если недуг отчаяния перекинется и на Элеонору, он просто попросит Бронникова налить ей настойки, а когда все Нечаевы погрузятся в глубокий сон, сбежит из этого проклятого имения. Но Элеонора не предоставляла ему такого шанса, а видя, как осунулась и побледнела Жени, Семен начинал ощущать себя бесчувственным мерзавцем и предателем. Покинуть семью друга в такой трагический момент было бы непростительным. Сутки тишины вселили в Васильева ложную надежду на то, что самое плохое осталось позади, но скоро и она развеялась. Конечно, жандармы теперь не представляли для Льва угрозы, сам он уже больше принадлежал жизни, чем смерти, а его сестра очнулась от наркотического сна, но трудности начались вновь. Стоило Жени очнуться, и она снова начала проявлять свой мерзкий характер. А мадам Элеоноре так понравилась выбранная роль грешной мученицы, отвечающей за все прошлые проступки, что когда Жени, стала гнать ее, она смиренно приняла ее волю и покорно удалилась. Казалось бы, плохое позади, следует принять это и перестать отравлять друг другу жизнь, но нет. Женщины из всего способны устроить трагедию. - Жени, - Семен боялся, что в его интонациях будет слышно раздражение, но получилось как-то жалостливо, будто бы он сам был перед нею кругом виноват и теперь вымаливал прощения. Жени этого совершенно не заслуживала, хоть весь ее облик был немым укором им всем. – Жизни вашего брата, – Васильев шумно сглотнул, Жени посмотрела на него так, будто бы это он застрелил Льва, – скорее всего ничего не угрожает. Лев еще спит, покой и сон ему необходимы для скорейшего выздоровления, но он уже не должен умереть, – слова давались с трудом, решительность, которая была ему свойственна в тяжелые минуты, снова куда-то исчезла.
Евгения Нечаева: То, как покорно мачеха исполнила ее требование, несколько удивило Жени. Обычно Элеонора Валентиновна была не склонна так легко подчиняться чужой воле. Впрочем, долго размышлять о причинах такого поведения Элеоноры Валентиновны девушка не могла. Тормозящее действие лауданума все еще сказывалось на ее способности соображать, что к чему, мысли в голове возникали медленно, и словно бы продирались сквозь какую-то вязкую субстанцию. Тем не менее, слова полковника о том, что жизнь брата вне опасности, ее обрадовали – настолько, насколько вообще можно было говорить о том, что Жени сейчас что-либо могла чувствовать и переживать. - Слава богу! – прошептала она все так же тихо, вздохнула и отвернулась от полковника к стене, вновь прикрывая глаза. Жалость, с которой Васильев смотрел на нее сейчас, была девушке неприятна. В комнате вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь размеренным тиканьем часов, что стояли на столе. Жени испытывала двойственные чувства. С одной стороны, не желая смотреть на Васильева, не желая говорить с ним – да и о чем? – она, тем не менее, ждала, что он сам обратится к ней с каким-нибудь вопросом. Но полковник молчал. Наконец, не выдержав, девушка вновь повернулась к нему, все еще стоящему у изножья ее кровати, по-видимому, не зная, что делать дальше, и проговорила: - Ну, что вы над душой стоите? Сядьте куда-нибудь! – Васильев послушно опустился на пуф, на котором незадолго до того сидела мачеха, и вновь принялся изображать каменное изваяние. – Что молчите? Презираете меня, - Жени горько усмехнулась. – Не спорьте, это так. Я и сама себя презираю… Зачем вы спасли меня? – от этого вопроса Васильев, кажется, вздрогнул. – Скажете, это был ваш долг? Что же… свой долг вы исполнили, а мне мой – помешали! Я должна была исправить ошибку, которую совершила, понимаете? Семен Романович, вы ведь офицер, поэтому наверняка знаете, что есть такие битвы, проиграв которые, лучше умереть. Я проиграла как раз такую, хоть вы вряд ли в это поверите. И хотела уйти, но вы не позволили, обрекли меня на позорный пожизненный плен людских предрассудков. Если бы я… умерла, - она на минуту замялась, - так было бы лучше для всей семьи. А теперь я навеки «паршивая овца», домашняя сумасшедшая, склонная к безрассудным авантюрам. Живое напоминание о семейном позоре. Так зачем же вы спасли меня, полковник?!
Семен Васильев: Жени отвернулась и умолкла, Васильев решив, что она снова погрузилась в сон, хотел убедиться, что этот сон будет спокойным и умиротворяющим.Но предположение его оказалось неверным, Жени обернулась к нему и предложила присесть у ее кровати. Форма предложения значения не имела, разве будет кто безукоризненно вежливым после тех волнений, которые ей пришлось пережить. Полковник присел рядом, думая, что раз Жени не прогнала его, значит ей необходимо его присутствие, он не умел успокаивать и говорить красивые слова, но иногда достаточно просто побыть рядом. Возможно, роль молчаливого союзника удавалась ему с товарищами, с Элеонорой, но рядом с Жени он чувствовал себя неловко. Молчание было отнюдь не успокаивающим, но натянутым. Жени, видимо, уловив это его состояние вновь заговорила. Васильев хотел было запретить ей говорить, это отнимает у нее силы, которые так нужны для выздоровления, но поперхнулся, не успев ничего сказать. - Я вовсе не презираю вас, Евгения Владимировна. – Жени снова заставила его замолчать даже не словами, взглядом. И то, что ставила ему в вину, заставляло Семена теряться. Он не ожидал слов благодарности за то, что случайно сумел помешать замыслу Жени. Ему не требовалось признания собственных заслуг, было бы лучшего всего, если бы все забыли о том, что ему довелось сыграть роль спасителя в этой семейной драме, но и укоров он не ждал. Обида захлестнула его и за себя, и за Льва. Он неверно истолковал сначала слова Жени, решив, что та не желает жить после того, как сорвался ее побег с Мещерским, но вовсе не от того она желала распрощаться с жизнью. Она заговорила о тех понятиях, которые были понятны и близки Васильеву. Долг, честь, достоинство… он понимал значения этих слов. И пусть Жени сама не произнесла их вслух, но слова ее были именно об этом. Сама того не подозревая, в этот момент она подала Васильеву мысль о том, как завершить эту историю с наименьшими потерями. - Разговоры прекратятся, как только вы выйдете замуж, или хотя бы появится известие о вашей помолвке. – Жени наградила его таким взглядом, будто бы он вместо предложения разрешения ситуации, оскорбил ее. Чтобы прояснить ситуацию до конца, Семен поторопился продолжить. – Евгения Владимировна, Жени… - он сделала паузу, собираясь с силами. Однажды он уже произносил эти слова, ничем хорошим это не кончилось… - - Я понимаю, что избранником вашим может стать лишь молодой, красивый, умный и благородный, богатый мужчина, достойнейший во всех отношениях. Если бы я…- Черт знает, что дернуло Васильева за язык, и почему вдруг проявилось несвойственное ему многословие, но он и сам понимал, что говорит какие-то глупые слова, неподходящие настоящему моменту, а потому решил перейти к сути вопроса. Он встал с пуфа и опустился на одно колено, если делать девушке предложение, то делать так, как положено. Ни словом, ни жестом, ни интонацией он не должен показать ей, будто бы для него это тяжелая повинность. – Жени, прошу вас, подумайте, прежде чем дать ответ. Будьте моей женой. - Семен накрыл своей ладонью руку Жени и посмтрел ей в глаза. Она была такая бледная, белее снега зимой.
Евгения Нечаева: Замужество… Помолвка… Жени взглянула на Васильева с обидой. Да он, верно, издевается! Никогда не будет теперь этого в ее жизни! Конечно, ей и самой даже думать сейчас дурно о чем-то подобном. Но даже если предположить, что когда-нибудь ее душевная рана затянется настолько, чтобы захотеть замуж, то теперь это совершенно невозможно. Ну, кто захочет жениться на девушке со столь потрепанной репутацией, как у нее отныне и вовеки веков? Задавая себе мысленно этот риторический, в общем, вопрос, Жени никак не ожидала услышать на него ответ, да еще так скоро. И от кого! Когда Семен Романович вдруг неожиданно поднялся с места, а потом – столь же внезапно опустился на одно колено рядом с кроватью и заговорил вновь, девушка невольно подумала, что это опий все еще продолжает играть злые шутки с ее сознанием. Решительно, кто-то из них двоих помутился рассудком. И Жени охотно готова была бы признать собственное безумие и связанные с ним зрительные галлюцинации. Но все было реальностью – полковник, в самом деле, только что сделал ей предложение. И теперь внимательно смотрел в глаза Жени, ожидая, что она ответит, а его ладонь лежала поверх ее руки, словно ожидая, что она – в прямом смысле этого слова – примет ее. На какое-то мгновение Жени вновь почувствовала головокружение и подумала, что сейчас лишится чувств. Но внимательный, сосредоточенный и почти суровый взгляд зеленых глаз мужчины словно бы «держал» ее, не давал провалиться – или же спрятаться? – в спасительное бесчувствие. Недавняя вязкость мыслей отпустила Жени, теперь они, напротив, лихорадочно метались в мозгу. Но главный, по-прежнему главный среди них, был вопрос, зачем он это сделал? Вот только предмет любопытства напрочь сменился: теперь Жени больше всего на свете мечтала понять, зачем Васильеву жениться на ней? Даже, если он и не презирает ее, как говорит, то уж точно не питает никакой душевной привязанности. И вообще – до сегодняшнего дня они сотней слов не перекинулись, если не считать тех словесных пикировок, в которых довелось схлестнуться вольно или невольно за то время, пока полковник в Нечаеве. И эти стычки вовсе не добавили им взаимной симпатии. А теперь он предлагает пойти за него замуж… Жени была обескуражена и сбита с толку. Она не знала, что ответить – действительно, не знала. Следовало, наверное, отказать ему самым решительным образом, объяснить всю абсурдность и нелепость подобного поступка для него же самого, однако было во взгляде полковника что-то такое, что помешало Жени это сделать. Что-то, что заставило ее согласиться – на словах, на секунду раньше, чем она поняла что сделала – умом. И еще что-то, помешавшее ей тотчас же забрать свои слова обратно. Выбор был сделан.
Элеонора Нечаева: Почти неслышно отворив дверь, мадам Нечаева вошла в спальню пасынка. Лев все еще спал, а в кресле, которое стояло рядом с его кроватью, задремал и доктор Бронников. Впрочем, сон его был настолько чуток, что стоило Ленор оказаться в комнате, как Иван Исаевич немедленно открыл глаза и дернулся, чтобы встать, но женщина покачала головой и жестом попросила его этого не делать. - Как он? – кивнула она в сторону больного. - Хорошо, мадам. Настолько хорошо, насколько это вообще возможно в его состоянии. Ночью даже ненадолго пришел в себя, но я дал ему еще опийной настойки, чтобы вновь погрузить в сон. Это сейчас лучшее лекарство для Льва Владимировича… Ну, а что другая наша спящая красавица? Как провела ночь? - Вполне спокойно. И, да! Я же пришла сказать, что Жени проснулась, а вы просили пригласить вас к ней, когда это произойдет. Ступайте, Иван Исаевич, я пока посмотрю за Львом. А как вернетесь, распоряжусь, чтобы вам немедленно накрыли поесть – кажется, вы вчера даже не поужинали за всеми этими треволнениями. - Признаться, не помню, - усмехнулся Бронников. – Вечер вчера, в самом деле, выдался очень богатым на события. Хорошо, Элеонора Валентиновна, оставайтесь за сиделку теперь и при сыне. Я скоро вернусь. Несмотря на усталость и рассеянное из-за бессонной ночи внимание, от Ленор не ускользнуло, как доктор назвал Льва. «Сын»… какой-то абсурд. По возрасту, он скорее мог быть, например, ее младшим братом. Безусловно, всем известно, что дети у нее – приемные, тем не менее, неужели она настолько постарела? Мадам Нечаева взглянула мельком на свое отражение в зеркале над комодом: вид, действительно, не из лучших, но все же… Наверное, оттого, что не имела собственных детей, Ленор никогда не думала о себе, как о матери. Поэтому и было странно слышать про то, что у нее есть «сын»… Она отошла от зеркала и села на место доктора Бронникова. И теперь лицо спящего Льва было прямо у нее перед глазами. От долгой лихорадки и большой потери крови, черты его заострились, на осунувшихся щеках и подбородке заметно проступала темная щетина, придавая облику страдальческое, почти иконописное выражение, впрочем, даже в нынешнем плачевном состоянии его сходство с покойным отцом казалось Ленор поразительным. Та же твердая линия подбородка, решительный рот, линия роста волос… Она никогда не позволяла себе мечтать о муже Лары как о мужчине, пока та была жива, хотя Владимир Николаевич и был тогда очень привлекателен внешне, а также обладал превосходными манерами. Да и потом, когда с подругой случилось несчастье, разве не потому она помогала ему, убитому горем вдовцу, казалось, готовому прыгнуть в могилу следом за своей супругой, хотя бы как-то прожить первые, самые тяжелые месяцы, что просто искренне жалела его? Разве помышляла тогда Ленор о том, чтобы выйти за него замуж, занять место Лары – возможно ли представить такое кощунство? Конечно же, нет! Наверное, она не самый хороший человек, но не настолько цинична. Во всяком случае, была – тогда. И то, что, в конечном счете, позволило ей принять его внимание, и было-то не любовью, а скорее жалостью, хотя, и не без корыстных мотивов. Но Ленор искренне хотела тогда, чтобы Владимир привязался к ней, может, если и не полюбил, как Лару, то хотя бы начал испытывать какую-то благодарность, а уже из этого, кто знает, возможно, со временем выросло бы и новое чувство. Неужели она настолько не заслуживала любви? И его дети… Жени, еще маленькая, но уже тогда – Нечаева. Одна из них, умеющих отделиться прозрачной, но совершенно непреодолимой преградой. Лев, который возненавидел ее в тот самый момент, когда его отец объявил, что намерен жениться вновь, бросающий ему в лицо страшные слова, которые нельзя говорить ни при каких обстоятельствах… - Я любила Лару не меньше вашего и вовсе не хотела занять ее место, пойми же меня, наконец! Меня вполне устраивало собственное. А ты всегда вел себя так, будто я какая-то воровка, а что и у кого я украла? Скорее уж это твой отец украл у меня то, что принято называть «лучшие годы жизни». Только, если это были лучшие, каковы же те, что будут хуже? – горькая усмешка скривила губы Ленор, которая, задумчиво смотрела перед собой и, казалось, не замечала, что вот уже несколько минут рассуждает вслух. – И потом, эта история с Мещерским… Я презирала его точно так же, как и ты! Ты же не ребенок, ты должен знать, что любовь и желания плоти не всегда стоят рядом. Он-то думал, что пользуется мной, а на самом деле, все было наоборот. И когда это жалкое подобие мужчины возомнило, что может мной управлять, я решила его немного проучить… Да, я виновата, что оружием мести избрала твою сестру, но мне и в голову не могла прийти, что она окажется настолько безрассудна… Что ты затем поступишь так, как поступил. Я ошиблась, Лев. Я просто человек и могу ошибаться. И лишь за это я хочу попросить прощение. Во всем остальном – в том, что было раньше, моей вины нет. Даже, если ты в это все равно не веришь… - мадам Нечаева глубоко вздохнула и вновь сфокусировала взгляд на лице пасынка и вдруг заметила, что глаза его открыты…
Лев Нечаев: За несколько секунд до выстрела Мещерского к Нечаеву неожиданно пришло понимание того, что и солнце, и зелень луга, и синеву воды и неба он, возможно, видит в последний раз. Потому что если в бою всегда вероятность случайного фактора, позволяющего пуле пролететь мимо цели, была весьма высока, тот тут этот самый фактор отсутствовал напрочь. Судя по уверенной стойке молодого человека, случайный промах был исключен. В чем Лев и убедился, ощутив мгновенный толчок, больше напоминавший резкий шлепок. Он вздрогнул всем телом, успев удивиться тому, что не ощущает боли, только очень сильное острое жжение, будто от огня. Он даже увидел языки пламени - ослепительные, гораздо более беспощадно-яркие и горячие, чем солнце. Потом появилась и сама боль - пульсирующая, тянущая, словно клещами, безжалостно рвавшая тело, но милосердно отключившая сознание. Сколько продлилось это беспамятство - несколько минут? часов? - Нечаев не знал. Но когда он очнулся солнце, видимо, за это время то ли село, то ли спряталось за тучу, отчего его охватил озноб. Рядом с ним кто-то негромко говорил. Лев прислушался - и узнал голос непонятно как оказавшейся на лугу мачехи. Ее же силуэт, похоже, и закрывал солнце. Произносимые Элеонорой Валентиновной слова были какие-то гладкие и одинаковые, как горошины из одного стручка . Они ускользали, катились мимо сознания, не задерживая внимание мужчины, не вызывая желания вникнуть в их суть. Лев хотел было попросить ее отойти в сторону, не закрывать тепло и свет, но одна горошина все же зацепила его. От нее - от слова «сестра» - протянулась почти осязаемая нить, на которую неожиданно нанизались остальные слова - горошины... нет, теперь уже яркие узорчатые бусины, сразу приобревшие смысл и сложившиеся в законченную фразу. - Верю,- проговорил, вернее, прошептал Нечаев, болезненно-зябко вздрагивая всем телом и снова закрывая глаза, потому что не было сил держать поднятыми такие тяжелые веки.
Элеонора Нечаева: - Лев… господи! – Ленор вскочила с места, зачем-то растерянно оглянулась по сторонам, после чего метнулась к его постели, склонилась и неосознанным жестом притронулась ладонью к его влажному от испарины лбу. Прежде – все годы, что они были знакомы, она не позволяла никаких проявлений, даже издали напоминающих нежность, по-отношению к пасынку. Да Лев бы и не понял, если бы это вдруг произошло. Вот и сейчас, глядя, как вздрогнули от ее прикосновения опущенные веки мужчины, мадам Нечаева поспешно отдернула ладонь, точно обожглась, или, напротив, сама могла причинить ему какую-то боль или неудобство. - Вы дрожите, вам холодно? Одну секунду, я сейчас, - пробормотала она, стараясь не смотреть больше в его сторону, боясь вновь встретиться взглядами, склонилась к изножью его кровати, где находилось отложенное за ненадобностью с того момента, как у Льва прекратился озноб, второе одеяло, разворачивая его и заботливо укрывая раненого. Ему вновь было холодно, но Ленор уже убедилась, что ощущение это было не проявлением нового приступа лихорадки, а скорее, следствием критического снижения температуры тела. – Вот так, теперь будет лучше! Что мне сделать? Что вы хотите? Может, воды? Или позвать кого-то? Доктора, или, может, полковника? - она намеренно не упомянула имени Жени, в надежде, что в нынешнем состоянии Лев про нее не вспомнит. Потому как, ясное дело, девушке теперь тоже было не до посещений. – Только скажите, я схожу! Она говорила почти без умолку, несла какую-то околесицу, лишь бы не дать ему опомниться до конца, вставить хоть слово. Наконец, когда стало понятно, что говорить им пока больше не о чем, вновь посмотрела в лицо и тихо спросила: - Стало быть, вы слышали все, о чем я говорила? И… что же вы думаете обо мне теперь?
Лев Нечаев: Прикосновение одеяла к телу было каким-то особенно умиротворяющим и уютным. - Спасибо, - поблагодарил Лев мачеху, не открывая глаз. - Не беспокойтесь, ничего не надо. Теперь, когда ему стало тепло, он даже ощутил прилив сил. - Слышал. И думаю, что не мне судить вас. Странно, но даже после того, в чем призналась Элеонора Валентиновна, Лев не ощущал ненависти к ней. Было ли этому причиной его физическое состояние, или что-то иное, открывшееся ему накануне дуэли, он и сам, пожалуй, не смог бы внятно объяснить. Тем более, что сейчас, по мере того, как разговор постепенно изматывал его, на это не стоило тратить время. Иначе сил не хватило бы на вопрос, который Нечаев хотел задать - и вместе с тем боялся того, что мог услышать в ответ на него. Мужчина облизнул губы, пересохшие от волнения, и все таки спросил мачеху - будто бросился в омут головой: - Где Жени? Что с ней?
Элеонора Нечаева: Вероятно, последние два дня что-то изменили в ней. Поэтому слова пасынка, даже если они были всего лишь попыткой прекратить неприятный ему разговор, несколько успокоили Ленор. Судить ее, действительно, не ему. Да и никому из присутствующих в этом доме людей. Наконец-то он это понял. Вряд ли даже после этого объяснения отношения их станут образцом родства душ, но, быть может, уйдет хотя бы былая открытая неприязнь. И уже это можно считать победой. Впрочем, радоваться ей Элеоноре Валентиновне случилось совсем недолго. Уже следующим вопросом Лев вернул ее в реальность. И была она такова, что требовала мгновенно найти способ так на него ответить, чтобы, с одной стороны, сказать всю правду, ибо лгать не представлялось возможным, а с другой – этой же самой правдой не убить. Поэтому, как можно более тщательно подбирая слова, Ленор все же рассказала ему о том, что случилось с девушкой, сразу же сообщив, что в данный момент никакая опасность ее жизни более не угрожает, а здоровье непременно поправится. Лев слушал ее молча. - Вы не должны осуждать ее за это, - он окончательно пришел в себя, и Ленор отчего-то вновь не могла заставить себя обратиться к нему на «ты». – Она сильная девушка, но слишком много навалилось. Иногда случается так, что выхода просто не видишь. Наверное, если бы их разговор продолжился, Ленор, возможно, и рассказала бы Льву о тех моментах черного отчаяния, которые накатывали на нее временами. Нет, она никогда не помышляла о самоубийстве, верно, у нее бы и храбрости никогда не достало, чтобы совершить этот шаг. Но это был, пожалуй, первый случай, когда она, действительно, понимала Жени и могла объяснить мотив ее поступка. Тем не менее, их тет-а-тет был вскоре прерван возвращением в комнату доктора Бронникова. И продолжать этот разговор стало неловко. Может, и к лучшему. Оставив Ивана Исаевича, очень довольного, что сразу оба его пациента сегодня пошли на поправку, она, как и обещала, пошла распорядиться насчет… наверное, все же, обеда. Ведь стрелки на часах уже приближались к часу пополудни, а за всеми событиями в доме вновь и думать забыли о завтраке, что было совсем уж неправильно. Впрочем, еще до того момента, как они втроем – доктор, полковник Васильев и, собственно, Элеонора Валентиновна, собрались в столовой, мадам Нечаевой пришлось узнать еще одну важную новость сегодняшнего дня, более всего неожиданную. Весть эта настигла ее прямо в комнате Жени, куда Ленор вошла и обнаружила Семена Романовича и Жени странно смущенными, как если бы явилась не вовремя. Причина столь необычного поведения быстро выяснилась и буквально ошеломила мадам Нечаеву. Ей и в голову бы не могло прийти ничего подобного, если вспомнить, как складывались отношения Васильева и Жени, однако… Не зря, видимо, говорят о малом шаге от любви до ненависти, потому что и обратный путь бывает столь же короток. А в том, что Васильев, кажется, действительно влюблен, Элеонора Валентиновна убедилась, едва лишь заметила, как он смотрит на Жени, совершившую, сама того не ведая, пожалуй, самый мудрый поступок в своей жизни, приняв предложение этого мужчины. Пасьянс, который устраивает судьба, вновь оказался разложен самым непредсказуемым образом. И только лишь ее собственная карта в нем пока не нашла своего места. С этим ей еще предстояло разобраться, однако – чуть позже, не сейчас.
Семен Васильев: Едва стоило Жени ответить согласием, как Васильев сразу ощутил растерянность от собственной решительности. Но еще более - от того, как легко девушка приняла его предложение. Уж слишком скоро дала она ответ. Неужели ей безразлично абсолютно все, кроме чести семьи? Неужели у нее даже мысли не мелькнуло, что не он должен расплачиваться за ее глупость? Да и цена была слишком велика – вся жизнь. Безысходность вдруг волной накрыла Васильева, но замешательство длилось всего несколько мгновений. Жени не виновата, что он поступил так, возможно, решив очистить совесть, надеясь, что она никогда не согласится. И тогда он взглянул на нее по-новому, как раньше никогда не смотрел - как на свою невесту. И был очень удивлен! Она выглядела маленькой взбалмошной девочкой, слишком незрелой для своих лет. Иные барышни и в более юном возрасте бывали благоразумнее и мыслили другими категориями. И все же сравнение было не в пользу большинства девушек, знакомых Семену ранее. Пусть Жени была по-детски наивна, зато она не была подлой. Бывает несдержанна в словах, но и не станет интриговать за спиной. А еще она была очень хороша внешне. И жизненная трагедия лишь добавила ей очарования. Взгляд, прежде светившийся лишь радостью от проживаемой жизни, стал женственнее, в нем появилась глубина. Семен мог бы продолжать и продолжать начатый список достоинств Жени, но тут в комнате появилась Элеонора, обрадовав их новостью, что Лев пришел в себя. И, несмотря на радость, Жени и полковник не могли скрыть смущения, охватившего их двоих одновременно в ее присутствии. А когда они вновь посмотрели друг на друга, Семен вдруг осознал, что оказывается, им с Жени дано понимать друг друга без слов. Она явно была не против, чтобы Васильев объявил об их помолвке теперь же, и Семен не стал медлить. Скоро эта новость стала известна всем в доме, произведя ошеломляющий эффект, и сильно изменив атмосферу вокруг. Ведь с того момента, как Васильев привез сюда раненного Льва, в Нечаево даже дышать было тяжелее обычного, ощущение смерти и напряженности было почти физически осязаемо. И вот - сразу несколько хороших известий: никому из господ не грозит наказание за участие в дуэли, все живы, а теперь еще и свадьба намечается. И пусть помолвка эта была лишь стратегическим ходом, но радовались за жениха и невесту так, будто они действительно любят друг друга и жаждут разделить одну судьбу на двоих. И лишь об одном тревожился Семен: как отнесется Лев к тому, что его сестра выйдет за него замуж. Сможет ли брат стерпеть, что юную сестру его отдают в жены немолодому уже мужчине? Совсем не важно, что сам Семен не чувствовал себя стариком, круговорот событий разбудил в нем желание жить и действовать, наслаждаться каждым мгновением этой очень хрупкой жизни. У него даже вновь появился интерес ко всяким мелочам, которого он давно уже не испытывал. Например, уже на следующий день, когда Жени окончательно очнулась от наркотического воздействия, он, наконец, подарил ей альбом маршей, выбранный еще во время поездки в Павловск…
Евгения Нечаева: С того самого момента, как сделалась невестой полковника Васильева, мужчины, существенно старше ее годами, Жени и сама будто бы повзрослела: стала сдержаннее, спокойнее. Вполне возможно, что подобная перемена произошла с нею сама по себе, как следствие пережитых в последнее время потрясений. Однако все вокруг предпочитали объяснять происходящее именно помолвкой с Семеном Романовичем, который, как считалось, оказывает на девушку благоприятное воздействие. В том, что Жени поступила правильно, приняв предложение полковника, были убеждены все члены ее семьи, впервые в жизни демонстрируя единодушие. Элеонора Валентиновна, без особых сантиментов, которых от нее, впрочем, никто и не ожидал, сказала об этом в тот же день, когда обо всем узнала, а оставшись наедине с девушкой, еще добавила, что Жени несказанно повезло, что Семен Романович берет ее в жены. И что сама она сейчас может с этим не согласиться, но со временем, непременно поймет, если, конечно, не совсем идиотка. Если же нет – то пусть просто поверит ее жизненному опыту. Что касается Лёвушки, то он, разумеется, был более сердечен. Ему сообщили о помолвке чуть позже, спустя несколько дней, потому что слишком сильные – пусть даже и положительные – эмоции все еще были для штабс-капитана изрядным испытанием, забирающим силы, которые требовались на выздоровление от тяжелой раны. Тем не менее, старший брат Жени искренне обрадовался, что друг, фактически, спаситель, отныне станет ему родственником. И тоже сказал Жени, что лучшего выбора для нее и быть не могло. Сама девушка слушала все эти поздравления не сказать, чтобы равнодушно, но вполне спокойно. Нужно было признать честно, горячей любви к жениху своему она не питала. Однако была этому даже рада. Больно обжегшись в своем первом чувстве, так коварно обманутом, отныне Жени решила, что никакой любви ей больше не нужно. Да и вообще – не нужно никаких сильных чувств: ни любви, ни ненависти. Теперь она все чаще думала о том, что мачеха, всю жизнь огораживающая себя от любых слишком сильных эмоций, о чем не раз ей говорила, поступает исключительно правильно и этому у Элеоноры Валентиновны вполне можно поучиться. После всего произошедшего ее отношение к Семену Романовичу изменилось – былой неприязни к нему девушка не питала, иначе она бы ни за что не приняла его предложения. Полковник нынче казался ей человеком добрым, несомненно, благородным, хоть и по-прежнему, довольно странным. Более всего Жени изумляло, что уже после объявления помолвки, Васильев вдруг, ни с того ни с сего, начал проявлять к ней знаки внимания, которые вполне можно было бы расценить, как ухаживания. Были они, надо сказать, так же весьма и весьма своеобразны. Взять, хотя бы подаренный им совсем недавно сборник нот популярных маршей. В первую минуту девушка была настолько озадачена этим сюрпризом, что почти впала в ступор. Потом, придя в себя, естественно, поблагодарила за подарок и даже сыграла несколько пьес из альбома, которые полковник указал, как особенно любимые им. Конечно, не все подношения Васильева были столь экзотичны, приносил он ей и цветы, и конфеты – весь набор, которым у мужчин принято одаривать предмет своих воздыханий. Однако, как известно, у нормальных влюбленных ухаживания обычно предшествуют помолвке, а не следуют за ней. С другой стороны, Жени ни на минуту не могла и представить, что полковник влюблен в нее. Мысль об этом казалась едва не кощунством, как если бы за ней вдруг начал ухаживать собственный отец. И Жени сознательно задвигала ее на задворки мышления, предпочитая не думать, что Семен Романович, в общем-то, не в дочери ее берет, а в супруги. И вскоре будет иметь на нее права, совершенно определенного толка. После истории с Максом, несмотря на то, что отношения с ним не успели перейти необратимую грань, Жени не была столь наивна, как прежде, в том, что касается отношений полов. Но искренне полагала, что полковник находится уже не в том возрасте. Вернее, как раз в том – достаточно пожилом, чтобы утратить всякий телесный интерес к женщинам, а значит, и ей не будет необходимости преодолевать себя. И в этом был еще один положительный аспект брака с Васильевым, хотя Жени, как уже было сказано, старалась избегать подобных мыслей даже наедине с собой. Мотивы, побудившие его предложить ей супружество, по-прежнему оставались девушке непонятны, но раз уж случилось так, что приняла это предложение, то она непременно постарается стать Васильеву самой лучшей женой. Хотя бы и из благодарности, этого прекрасного чувства, вполне способного, как ей казалось, компенсировать отсутствие никому не нужной любви.
Семен Васильев: Васильев и раньше замечал, что к нему в доме Нечаевых все относятся с искренней симпатией, теперь же почувствовал, что и вовсе стал своим среди этих приятных людей. Лев был очень доволен и дал свое братское благословение. Удостоился он и одобрения Ленор, которая теперь относилась к нему со странной нежной снисходительностью, будто бы узнала, что и у него есть слабости. И это почему-то совсем не раздражало, и было даже приятно. Одна Жени оставалась безразличной к происходящему, но Семен не оставлял попыток добиться и ее расположения. Сумели же они преодолеть барьер, существовавший между ними с самого начала их знакомства. Они уже не устраивали перепалок, могли спокойно говорить друг с другом, обсуждая повседневные дела. Жени даже согласилась сыграть ему на фортепьяно. Это был значительный шаг вперед с ее стороны, и Семен решил сделать девушке что-нибудь приятное в ответ. Сначала он собирался ей подарить то самое изумрудное колье, но, подумав, решил, что сейчас это было бы пошло. Тем более, Жени была одной из тех непредсказуемых особ, которые могли заподозрить в его поведении низкий расчет. На это Семен пойти не мог. Если уж завоевывать расположение девушки, то деньги и подарки – не лучший способ. Гораздо важнее добиться взаимного уважения, доверия, и пусть не любви, но нежности друг к другу. Все эти мысли пришли Васильеву ранним утром. Вот уже несколько дней подряд он вставал с рассветом и не знал, куда себя деть. Лев был все еще слаб и много времени проводил во сне, а дамы так рано не вставали. В итоге Семен решил, что лучше проводить эти часы на свежем воздухе. Прогулка перед завтраком – отличный способ времяпрепровождения, к тому же по утрам в полях разливался особенно сладостный аромат цветов, и было так приятно вдыхать его. «Надо же, - думал Васильев. - здесь так красиво, а Жени не видит этой красоты, не ощущает аромата!». И он начал думать, как упросить ее встать пораньше и отправиться на прогулку вместе с ним. И самые красочные картины были уже готовы пронестись в его воображении, когда сам же полковник и оборвал свои фантазии логичным доводом, что Жени никогда в такую рань ради прогулки в поле не поднимется. Да и зачем ей, право, это делать, когда он вот сейчас же и наберет для нее букет этих полевых цветов. Васильев старательно подбирал цветы, срывая лишь самые красивые экземпляры, и все равно букет получился слишком большим. Но как же приятно было нести его домой для своей невесты! Семен поднес букет к лицу и жадно вдохнул пьянящий аромат. Стоит ли говорить, что домой он летел, как на крыльях. Почему-то так всегда случается, что человека застают именно тогда, когда он меньше всего хочет. Вот и теперь Васильев тихонько пробирался к собственной комнате, чтобы привести букет в порядок, но стоило войти в гостиную, через которую лежал путь к его спальне, как полковник заметил Элеонору, сидящую на диванчике около маленького столика. При его появлении, она поднялась с места, и, хитро улыбаясь, подошла к мужчине. Васильев оторопел, судорожно размышляя, что, возможно, стоит отдать этот букет Ленор, а она, вместо того, чтобы помочь ему в разрешении этого сложного вопроса, своим поведением лишь заставила смутиться еще сильней. Достала откуда-то из складок своего платья маленький платочек и начала тереть ему нос. Объяснила же Ленор свои загадочные действия тем, что у него на лице осталась пыльца, после чего, сдержанно хихикнув, вышла из гостиной. А Васильев быстрее пошел к себе, пока его еще кто-нибудь не застал. Впрочем, букет он Жени все-таки подарил, и, кажется, ей было даже немножечко приятно…
Элеонора Нечаева: Наблюдая за тем, как полковник Васильев изо всех сил стремится понравиться Жени, Ленор испытывала странную смесь чувств. Несмотря на внешнюю сдержанность, порой граничащую с нелюдимостью, чувствовалось, что Семен Романович – человек сильных страстей, даже если не привык их демонстрировать. И нужно было оказаться напрочь лишенной женской интуиции, чтобы вовсе этого не видеть. Однако по всему выходило, что Жени – одна из таких женщин. Кощунством было сравнивать, но Ленор все равно невольно сопоставляла отношение Жени к Максиму Мещерскому и полковнику. Мадам Нечаева никогда не было особенно высокого мнения об умственных способностях падчерицы, но теперь, глядя, как безучастна та остается ко всем попыткам Васильева ухаживать за собой, порой, с трудом подавляла желание взять за плечи и как следует встряхнуть эту глупую девчонку, чтобы привести, наконец, в чувство. Ведет себя так, будто это она оказала честь Семену Романовичу своим согласием, а не он удостоил ее предложением – не возмутительно ли?! И даже не пытается этого скрывать! Ленор так искренне возмущалась, что, выскажи она свои мысли вслух, можно было бы решить, что это полковник Васильев – ее родственник, а вовсе не Жени. Но свои мысли мадам Нечаева держала при себе, на сей раз, избрав политику невмешательства основным курсом своего поведения. Лишь однажды, когда только узнала о помолвке, она позволила себе выказать отношение к происходящему – и больше не комментировала, опасаясь, что наговорит Жени резкостей и вновь нарушит негласный пакт о ненападении, который будто бы заключили между собой Нечаевы последнее время. Перемирие, хотя бы относительное, было необходимо Ленор теперь еще и потому, что наступало время, когда нужно было сообщить Льву и Жени об ее решении уехать из России, продав перед тем Нечаево. И если в том, что первая новость не слишком их расстроит, Элеонора Валентиновна была практически уверена, то весть о том, что родовое имение семьи скоро уйдет в чужие руки могла стать серьезным ударом по едва налаживающимся отношениям. Но, вопреки ее ожиданиям, пасынок и падчерица отнеслись к этому достаточно спокойно. Что стало сюрпризом уже для самой Ленор, которая ожидала чего угодно, вплоть до скандала. Но единственное, о чем попросил ее Лев – не выставлять имение на продажу прямо сейчас, дождавшись момента, когда состоится свадьба Жени, что ожидалось в середине сентября. После этого новоиспеченная мадам Васильева переедет в дом мужа, Лев переберется в петербургский дом Нечаевых, который отныне принадлежал ему, а сама Ленор вольна отправиться туда, куда ей заблагорассудится. На том и закончили обсуждать эту непростую тему и будто бы даже забыли о ней, вновь предавшись неспешной сельской жизни и наслаждаясь последними сухими и солнечными днями августа.
Евгения Нечаева: Ко второй половине августа жизнь в Нечаево вновь потекла в привычном неспешном темпе. Пожалуй, даже более чем обычно, словно компенсируя тот минувший уже резкий всплеск. Несомненно, новые события, как хорошие, так и не слишком, продолжали происходить. Но, то ли в сравнении с недавними, то ли по другой причине, они не казались особенно волнующими. Во всяком случае, не слишком трогали Жени. Даже когда в один из дней мачеха призвала их с братом и объявила, что намерена покинуть Россию надолго, возможно и насовсем, а принадлежащее ей по завещанию Владимира Николаевича поместье – продать, девушка почти не расстроилась. Да, Нечаево было родовым имением их семьи, но в былые годы они жили здесь довольно редко, а нынче слишком много неприятных событий в жизни Жени случилось именно в этих местах, чтобы изо всех сил прикипеть душой к ним и жалеть о расставании. Что же касается грядущей разлуки с мачехой, то здесь тоже, по вполне объяснимым причинам, особой тоски девушка не испытала. Тем более что скоро у нее самой начнется совсем другая жизнь – в замужестве. О грядущей свадьбе с полковником, по настоятельной просьбе невесты, в округе решили не сообщать. Венчание должно будет состояться уже по отбытии в столицу, в сентябре. Но шумного свадебного торжества тоже не планировали, намереваясь формально объяснить это все еще длящемся в семье трауром по Нечаеву-старшему. На самом деле, Жени по-прежнему ощущала себя не в своей тарелке. Вернее – будто бы она заняла самовольно чужое место. Чем ближе к свадьбе, тем чаще в ее душе возникали сомнения, правильно ли это было – принять предложение полковника? Безусловно, брак этот выгоден прежде всего ей самой, но как быть с его чувствами? Всякий раз, когда Семен Романович делал для нее что-то приятное, в душе девушки словно бы рождался внутренний протест. Не по-отношению к Васильеву, нет! Она была противна сама себе, несмотря на то, что улыбалась и благодарила полковника, все более запутываясь в своих чувствах к нему. Иногда Жени казалось, что еще чуть-чуть, и она не выдержит, расторгнет эту помолвку, и будь что будет! Но – что будет? На этот вопрос ответа она не находила, ровно как не чувствовала и смелости задуматься, почему продолжает играть в эту игру. Не потому ли, что в глубине души слишком хочет доказать тому, другому, что вполне в состоянии устроить свою жизнь без него? Возможно, отомстить, показать, чего он лишился? Впрочем, в любом случае, Максима здесь больше не было. Почти на следующий же день после дуэли он покинул имение тетки, да не просто так, а после того, как старушка, проведав о его проступке, отказала племяннику от дома. Таким образом, выходило, что демонстрировать свое благополучие Жени было некому. Чувствовал ли полковник ее сомнения, девушка не знала. По-прежнему изображая радость, она надеялась лишь на то, что была в своем актерстве достаточно убедительна.
Семен Васильев: Преподнося букет Жени, Семен старательно сдерживал довольную улыбку. Она тоже улыбалась ему в ответ, ведь каждой девушке приятно получать знаки внимания, пусть даже от тех, кто им совсем не нужен. Это тешит тщеславие, заставляет чувствовать себя красивой. Он внимательно вглядывается в ее глаза, надеясь понять, сумел ли он доставить хоть капельку настоящей радости, но видел там лишь свое отражение. Он погружался в лучистый омут серого цвета и тонул, шел ко дну и ничего не мог поделать. На Кавказе Семен однажды слышал легенду о том, что таким манером ловят мужчин на удочку ведьмы. Они знают, как присуща мужчинам любовь к самим себе и как далеко они позволяют себя завлечь ради удовольствия созерцать собственное отражение. Предание гласило также, что если встретишь такую женщину, надо поворачиваться и сразу бежать прочь, не укоряя потом себя за трусость. Однако у Васильева не было ни малейшего желания так поступить. Он намерен тонуть и дальше, и чем глубже, тем лучше. Стоит ли добавлять, что цветы у Жени в комнате теперь появлялись каждый день? Однажды Васильев случайно подслушал, как горничная Жени (он так и не удосужился запомнить ее имени) рассказывает Дрону о том, какой чудный аромат стоит в спальне ее барышни. И, конечно, они вырастают там не сами, это полковник приносит их туда каждый день, собирая букет на рассвете, когда запахи особенно сильны. После этого, убедившись окончательно, что раскрыт, Васильев перестал скрывать свои утренние прогулки. И никто больше не удивлялся, если заставал его ранним утром с букетом полевых цветов в руках. Но и Жени удивляться тоже перестала, принимая их всего лишь с вежливой улыбкой. А он вдруг понял, что хочет удивлять и радовать ее своими подарками. Когда-то в молодости он писал стихи, плохие, но разве это важно? Всегда приятно быть той, кто вдохновила мужчину на столь романтический шаг. Что ж, вдохновение всегда приходило к нему по ночам, значит, этой ночью свет в его спальне будет гореть чуть дольше, и не один лист бумаги окажется испорчен. Но это были лишь предположения Васильева, потому что стоило лишь представить Жени, к которой он и решил ближайшей ночью обратиться в своих стихах, как строки сами стали ложиться на бумагу, будто кто-то диктовал их ему свыше… Огонь в камине весело горит, На теле твоем бликами играя, А ты стоишь передо мной, нагая, Притягивая взгляд мой, как магнит. Хочу продлить минуты наслажденья, Любуясь обнаженной красотой, Я словно раб покорный пред тобой, Я весь уже горю от вожделенья. Но вот прошел фантазии накал, Расплылось все, растаял сладкий сон, А я надеялся, что был реален он, Опять мечты, опять я просто спал. Я так хочу найти тебя в миру, Усыпать поцелуями все тело, Любовным ласкам предаваться смело, Приди ко мне, я без тебя умру. Очнувшись от приступа вдохновения, иначе это и не назвать, Семен решил перечитать то, что вышло из-под его пера. И к концу только что написанного стихотворения ощутил, как его попеременно бросило сперва в жар, а потом в холод. Что-то сдавило ему горло, стеснило грудь и живот. Вот так, наверное, и начинается сердечный приступ: кровь стучит в висках, в голове туман. Еще немного и, чего доброго, без памяти на пол хлопнется. И все это из-за стихотворения! Как можно было написать такое?! Ему вдруг стало стыдно за свои мысли и чувства, которые при этом испытывает. Решительным жестом Семен сбросил злосчастный лист со стола и принялся за новое стихотворение, теперь уже более тщательно контролируя и мысли, и чувства. Я прошу - приходи в мои сны, Задержись до прихода рассвета… Незаметно кончается лето И полгода ещё до весны… Впереди – листопад золотой, Зимних вьюг ледяная плеяда... Моё сердце от нежного взгляда Навсегда потеряло покой... Безразличье пустынных аллей Заковали цепями ненастья. Оставляет надежду на счастье Многоточие летних дождей...* Вот. Этот вариант подходил для посвящения юной барышне куда лучше предыдущего. *Оба стихотворения найдены в интернете
Лев Нечаев: Известие о грядущей свадьбе Жени и полковника явилось для Льва полной неожиданностью. Новость эту он узнал, наверное, одним из последних в имении. Естественно, сообщил ему об этом Дрон. Тот, презрев все наставления и запреты, повелевавшие не волновать выздоравливающего никоим образом, все же сообщил барину о предстоящем событии. И он же, соблюдая все меры предосторожности и секретности, рассказал Льву о том, что, по мнению тех, кто был посвящен в историю с побегом Жени и его последствиями, послужило причиной такого поступка Васильева. Видимо, предстоящее событие живо обсуждалось дворней, и оставалось надеяться лишь на то, что сор из избы нечаевские крестьяне все же не вынесли. Все это заставило Льва подолгу размышлять над тем, насколько искренним и обоюдным было желание теперь уже жениха и невесты стать супругами. В доме после всех этих страстей воцарилось некое умиротворение. К большому удивлению Льва, его предложение мачехе не спешить с продажей имения, не вызвало у нее протеста. Вспоминая то, что он услышал от нее, придя в себя после длительного беспамятства, штабс- капитан окончательно убедился в том, что совсем не знает эту женщину. Да, похоже, что и собственную сестру, выросшую у него, как говорится, на глазах и на руках, он тоже совсем не знал. Или знал, но совсем не с той стороны. Происшедшее заставило Рыжика стремительно повзрослеть. Так, по крайней мере, казалось Нечаеву, когда во время семейных застолий он украдкой наблюдал за сестрой и за тем, как она вела себя с женихом и мачехой. Словно по какому-то молчаливому уговору, никто из членов семьи не вспоминал о случившемся. И хоть Льву казалось, что в этом есть некая фальшь, он безукоризненно следовал сложившемуся правилу игры, ни словом, ни намеком не поминая прошлого. Шло время, неумолимо приближая день свадьбы. Нечаеву все сильнее хотелось улучить момент и поговорить наедине с полковником, а потом еще и с Рыжиком. Он сам не мог в точности сказать, что именно хотел спросить у них них и что услышать в ответ. Быть может, поинтересоваться подлинностью их чувств, услышать уверения в том, что принятое ими решение - не просто желание раз и навсегда замять скандал, а нечто более глубокое и необходимое им обоим. Убедиться, что ни Васильев, ни Жени не пожалеют о принятом ими решении и не сделают друг друга несчастными. Но друг и сестра большую часть времени проводили вместе, и застать их поодиночке Льву все никак не удавалось.
Евгения Нечаева: Обнаружив однажды утром небольшой конверт, на котором было написано лишь «à mademoiselle Jenny», подсунутый под основание вазы со ставшим уже привычным свежесобранным букетом полевых цветов, распечатав его и ознакомившись с содержанием записки, девушка едва не потеряла сознание от удивления. Это было стихотворение – совершенно очаровательное и посвященное, как следовало из надписи на конверте, не кому-нибудь, а лично ей, Жени Нечаевой. Прежде ей никто еще не посвящал ни стихов, ни прозы. Но дело было даже не в этом. Хотя автор стихотворения и не назвал своего имени, нетрудно было догадаться, чьему перу оно принадлежит. Однако представить себе сурового полковника Васильева, задумчиво покусывающего кончик пера, ожидая, пока ему снизойдет вдохновение подобрать подходящие рифмы, было настолько трудно, что даже… смешно. Поэтому, чуть оправившись от потрясения, Жени тихо расхохоталась, но быстро успокоилась, села за стол и еще раз перечла стихотворение. А затем еще раз – и еще. С каждым разом находя его, а заодно и Семена Романовича все более милыми. Оказывается, это приятно, быть чьей-то музой – очень поднимает настроение. Поэтому весь последующий день Жени провела в отличном расположении духа, держась с Васильевым гораздо более ласково, чем обычно, хоть и не обмолвившись ни словом о том, насколько понравился ей его очередной подарок. Отчего-то смущалась и была уверена, что сам полковник стесняется своего романтического порыва не меньше, а то и больше. А иначе, почему сделал так, чтобы о существовании стихотворения знала лишь одна Жени? Надо сказать, что именно с этого дня в их отношениях с Семеном Романовичем будто бы что-то сдвинулось с мертвой точки. Жени уже более не чувствовала себя рядом с ним так скованно, как раньше, да и сам Васильев, казалось, немного расслабился, стал чаще улыбаться, позволял себе даже иногда некоторые вольности, как то – взять ее за руку, поправить ненароком выбившийся из прически локон… И девушка уже совершенно нормально воспринимала эти его жесты. Они, действительно, теперь стали проводить много времени вместе. Даже наедине, потому что, и раньше пользуясь полным доверием у Нечаевых, после всех произошедших событий полковник сделался нынче совершенно своим человеком в их семье, несмотря на то, что до момента, пока это произойдет официально, оставалось еще около месяца. Нужно сказать, что при этом Семен Романович ни разу не попытался воспользоваться своим особым положением. И в какой-то момент Жени, в которой, верно, было от природы заложено некоторое кокетство, принялась даже немного провоцировать Семена Романовича на хотя бы чуть более решительные шаги, чем простое соприкосновение рук. Однако полковник держался стойко, ничем, кроме того единственного написанного им стихотворения, не обнаруживая страстных устремлений в адрес своей будущей супруги, что вскоре даже начало ее немного задевать…
Семен Васильев: С того самого дня, когда Семен подарил невесте вместе с букетом еще и то памятное стихотворение, их отношения вышли на новый уровень. Им и прежде доводилось много времени проводить вместе, но их общение было разговорами двух людей, относящихся друг другу с вежливым уважением. И вот вдруг Жени сменила свое равнодушие на дружескую расположенность. Признаться, Семен был удивлен, но удивлен приятно. И вскоре даже начал находить затеянную игру интересной. А увлекшись сам, стал замечать, что сумел увлечь и Жени. Флирт ведь мало отличается от стратегии военных действий, но сулит при этом более приятные победы. Едва осознав эту простую истину, Васильев перестал нервничать, пугаться неожиданностей, научился присматриваться к Жени. И стоило ему избавиться от тревоги, как и она стала с большим доверием относиться к нему, держась в его присутствии свободней и естественней. Теперь их часто можно было застать смеющимися шуткам друг друга, во время прогулок по небольшому, но аккуратному саду, где Жени и Семен полюбили наблюдать за повадками птиц. Пребывание в деревне небогато на события, но удовольствие можно получать и здесь, если научиться замечать интересные мелочи. А когда находишь толкового собеседника, то жизнь эта и подавно кажется в высшей степени приятной. Усвоил Семен и еще одно правило ухаживания. Если хочешь добиться в нем успеха, следует быть настойчивым, но не навязчивым. Еще научился первым проявлять симпатию, искренне радуясь ответному ходу со стороны Жени. Иногда казалось, будто девушка и сама с ним кокетничает, но Васильев не показывал виду, что замечает это, просто наслаждался ее кокетством - с осторожностью, боясь спугнуть ее излишней решительностью. Его сдержанность была, кажется, приятной Жени. Она радовалась его комплиментам, тому, что он замечает ее новые платья и прически. Семен даже стал думать, будто и прихорашивается девушка теперь именно для того, чтобы он это заметил. А еще теперь она часто сама звала его на прогулки. И в этот раз тоже, когда предложила пойти вдвоем к старому пруду. Но для начала опоздала к назначенному часу встречи, и Семену пришлось дожидаться в гостиной, пока Жени спустится из своей комнаты. Зато Васильев увидел ее в новой шляпке. Шорох платья, как шум ветра, возвестил о ее приближении. Жени поворачивалась перед ним то одним боком, то другим, давая возможность рассмотреть все детали своего нового аксессуара. И Лев, который только что подошел к Васильеву, наблюдая за ними, стал покашливать, будто у него запершило в горле, но кашель его слишком походил на сдерживаемый смешок. Надо сказать, Семену казалось, что Нечаев вообще как-то очень странно реагирует на их совместное появление с Жени. Но пытаться выяснять причины этого в присутствии Жени было бы невежливым по отношению к девушке, которая явно ожидала от него нового комплимента и вообще уже рвалась выбежать на улицу. Поэтому Семен предложил ей руку, и они отправились к пруду, на берегу которого и обнаружили старую лодку. Жени тут же пришла в голову мысль, что было бы очень мило на ней покататься. Поэтому Семен, правда, с большими опасениями, усадил ее на деревянную скамью внутри суденышка, а потом, толкнув лодку в воду, поспешно запрыгнул туда и сам. Какие же чудные это были минуты! На берегах пруда росли плакучие ивы, спуская свои ветви к самой воде таким образом, что создавалось ощущение, будто лодка скользит под живыми арками из растений. Солнце причудливо отражалось от воды и отбрасывало блики на лицо Жени. А Семен смотрел на нее и не мог наглядеться. Как бы банален не был краешек ее уха или изгиб надутой губки — все это являлось вещественным доказательством безошибочности природы. Завиток непослушных волос выбился из-под шляпки девушки, и Семен наклонился вперед, чтобы поправить его. Жени покорно подставило ему лицо, подвинулась вперед, чтобы ему было удобней, улыбнулась, разморенная летним зноем. И Васильеву вдруг таким естественным показалось желание поцеловать ее, что он ни мгновения ему не противился.
Евгения Нечаева: Новая шляпка из венецианской соломки, полученная как раз нынче утром от модистки из Павловска, была как нельзя кстати. Будучи выкрашена в приглушенный изумрудный цвет – светлые и яркие Жени все еще не надевала из-за траура, - она, тем не менее, дивно подходила к рыжим волосам девушки, к ее белоснежной коже и нежному румянцу щек. Поэтому «премьеру» своей обновки она решила не откладывать в долгий ящик и надела, направляясь на очередную прогулку с полковником, терпеливо дожидавшимся появления своей, как и положено, немного опаздывающей на свидание невесты в большой гостиной. Там же присутствовал и Левушка, который уже начал понемногу подниматься с постели и ходить – пока только в пределах дома. Жени понятия не имела, о чем они там говорили, однако при ее появлении на лестничной площадке, сразу замолчали, и оба обернулись в ее сторону. Легко сбежав вниз, девушка расцеловала брата, поинтересовалась его самочувствием, попробовала губами лоб на предмет лихорадки – и все это, не торопясь и с расстановкой, чтобы дать полковнику, восхищенно следящему за нею взглядом, как следует оценить, как хорошо она нынче выглядит. И все получилось бы так, как хотела Жени, если бы не ощущение того, что Лёвушка прекрасно понял ее маневр и теперь слегка посмеивается над кокеткой-сестрой. Впрочем, брат все еще был болен и обижаться на него было бы некрасиво, хоть порой и очень хотелось. Сегодня Жени предложила полковнику отправиться вместе с нею к старому пруду, чтобы нарезать тростника для плетения корзинок. В своих прогулках Жени и Семен Васильевич давно обошли все окрестности Нечаево. И не раз уже доходили до этого водоема, который находился довольно далеко от основной усадьбы, почти на границе с имением Алексеевых. Полковник не возражал, он вообще редко сопротивлялся ее воле, поэтому, добравшись до места, некоторое время еще покорно следовал за Жени в зарослях сухого камыша, покуда она придирчиво выбирала и срезала стебли, которые считала подходящими, вручая их затем Васильеву. Наконец, набрав достаточно, они вновь выбрались на тропинку. И тут в поле зрения девушки попала брошенная кем-то лодка. И Жени немедленно изъявила новый каприз – покататься в ней по пруду. Доводы полковника о том, что суденышко, должно быть, сто лет никто не использовал и не чинил, поэтому оно может дать течь посреди водоема, были ею отвергнуты, как пустые. И вскоре они вместе с Семеном Романовичем уже медленно скользили по темно-зеленой глади. Сидя на скамейке напротив Васильева, Жени то опускала кончики пальцев за борт, и тогда следом за ними возникали маленькие «фарватеры», в которые увлекались крохотные кружочки ряски, то склонялась совсем низко к воде, наблюдая за водомерками, которые шныряли по воде, «аки посуху», разглядывая их с почти детским любопытством. В какой-то момент полковник вдруг оставил весла, и стал просто с улыбкой любоваться ею, и Жени было приятно, что он вот так восхищенно смотрит на нее, хотя она по-прежнему делала вид, что не замечает этого. Внезапно, чуть подавшись вперед, Васильев протянул ладонь к ее щеке. Жени удивленно обернулась, но тут поняла, что он просто хочет поправить неловко выбившийся из-под шляпки локон, и, улыбаясь, повернулась так, чтобы ему было удобнее это сделать. Но тут, видимо, от их движений, лодку качнуло чуть резче, чем до того. И вот уже лицо полковника оказалось совсем рядом с ее собственным, а через мгновение его губы мягко коснулись ее губ… До этого момента Жени доводилось целоваться только с одним мужчиной. И Максим делал это как-то иначе. Поцелуй Семена Романовича был одновременно робким и смелым, как бы странно это не звучало, но по-другому и не опишешь. И очень чувственным. Жени прежде никогда не думала о полковнике в этом ключе и теперь была весьма смущена происходящим между ними, хоть и польщена… Медленно отстранившись, Васильев попытался поймать ее взгляд, но Жени отчего-то не могла посмотреть на него, опустила глаза и вдруг тихо охнула, заметив, что на днище лодки образовалась уже приличная лужа. Полковник оказался прав, пока они целовались, ничего не замечая вокруг себя, их лодка благополучно успела дать течь. - Мне кажется, что мы сейчас утонем… - испуганно прошептала она.
полная версия страницы