Форум » Воспоминания » Лето в деревне » Ответить
Лето в деревне
Евгения Нечаева: Время - лето 1832 года. Место действия - имение Нечаево, неподалеку от Павловска. Участники - Лев Нечаев, Евгения Нечаева, Элеонора Нечаева, Максим Мещерский, Семен Васильев и другие.
Евгения Нечаева: Сложный пассаж одной из фуг "Хорошо темперированного клавира", над которым Жени билась с самого утра, все никак не удавался. Она уже разбирала его практически по одному такту, очень медленно, но противные пальцы, точно намазанные клеем, цеплялись за клавиатуру, заплетались, и никак не хотели следовать presto, темпу, указанному в самом начале партитуры. Почти отчаявшись добиться желаемого результата сегодня, Жени с сердцем закрыла крышку своего фортепиано, встала с табуретки, потянулась, прошлась по комнате и прислушалась к тишине в доме. Было около полудня. И в это время их дом иногда казался ей, в самом деле, необитаемым. Папенька, как всегда, пропадал в своем кабинете, Элеонора Валентиновна к полудню только просыпалась, а больше в их доме-то никого и не было! Слуги перемещались тихо, словно тени, приученные второй госпожой Нечаевой, мачехой Жени, барыней строгой и гневливой, как они считали, к порядку. А именно - не шуметь, не топать и вообще не делать ничего, что могло бы помешать ее утреннему сну. Элеонора Валентиновна мучилась бессонницей, поэтому Морфей принимал ее в объятия почти с рассветом. Жени тоже ложилась поздно. Но сегодня отчего-то вскочила ни свет, ни заря. Лежать в постели тоже не хотелось - летом, когда светит яркое солнышко и так хорошо за окном, долго оставаться в ней - глупость, если ты, конечно, не болен. Но на здоровье Жени не жаловалась. Поэтому, уже успела погулять в парке, перехватить чего-то из еды и, как уже было сказано, позаниматься музыкой. К счастью, комната, где девушка музицировала, была далеко от мачехиной спальни, а значит, упражнения Жени не могли ей помешать. Ну, а больше-то в их Нечаево заняться было и нечем. С тех пор, как на выезд на все лето во Францию или Швейцарию, как это было издавна заведено, перестало хватать средств, семейство Нечаевых время до начала Сезона стало проводить в родовом имении. Впрочем, домоседку Жени это не сильно расстраивало. Хотя, иногда она и скучала немного. Вот, как сегодня. Скучала даже не по подружкам, а по родному Петербургу, городу, который очень любила. Хотя, по подругам, конечно, тоже. Дело в том, что здесь, в радиусе нескольких верст почему-то почти не было ее ровесниц, девиц, с которыми можно было бы завести знакомство. Все соседи были, как на подбор, люди пожилые, многие даже уже имели внуков, но, вот незадача, те были еще детьми! И тоже не годились в друзья для Жени, считавшей себя уже слишком взрослой, чтобы, например, играть в серсо с четырнадцатилетним Илюшенькой Лапиным, долговязым и худущим, да еще, кажется, влюбленным в нее по уши. И это было совсем уж противно: Илюшенька ходил за ней хвостом, донимал демонстрацией своей коллекции марок, которой невероятно гордился, или вот - игрой в серсо, в которой тоже считал себя большим специалистом. Жени же бегать, точно ненормальная, по газону, отлавливая на палку бросаемые кольца, быстро наскучило. А остальные были еще младше! Некоторое время назад девушка посетовала на это в письме к Лёвушке, брату, который теперь воевал где-то на Кавказе. В своем ответе, как всегда ироничный, Лёвушка заметил, что через несколько лет общество Илюшеньки уже не будет казаться ей таким нудным, он может это ей вполне гарантировать и порекомендовал не расстраиваться. Тогда Жени на него, правда, заочно, но вполне по-настоящему обиделась. Но теперь обида давно улетучилась прочь, а осталось лишь желание поскорее увидеть брата, с которым последний раз довелось встречаться еще на Рождество. Уж очень далеко служил штабс-капитан Нечаев от родного города! И уж слишком редко в него наведывался, чем неизменно вызывал у младшей сестры, для которой от рождения был кумиром, приступы настоящего отчаяния. Вот и теперь. Как было бы здорово, если бы Лёвушка оказался в Нечаево! Да разве это возможно? От размышлений Жени оторвал какой-то шум и возня на первом этаже. "Кто это из слуг осмелился нарушить тишину?" - мелькнула удивленная мысль. Жени приоткрыла дверь, выглянула в коридор, потом просочилась в него, быстро прошла к лестничной площадке, глянула вниз и... с громким визгом ринулась по лестнице вниз, чтобы через минуту повиснуть на шее у брата, который, точно усилием ее мысли, оказался вдруг перенесен сюда, в холл их родового особняка. - Боже мой! Братец! Откуда?! Надолго-ли? - вопросы сыпались на Льва Владимировича, как из рога изобилия, ровно до того момента, как Жени заметила, что правая рука брата зафиксирована на черной шелковой перевязи. А разглядев это, девушка испуганно уставилась на нее, потом в перевела взгляд на лицо Лёвушки и дрожащим голосом спросила. - Что это? Ты ранен?
Лев Нечаев: За долгую дорогу теснота и духота казенных карет опостылели Нечаеву. Чем ближе подъезжал он к конечной точке своего маршрута, тем сильнее хотелось ему выпрячь одну из лошадей и понестись на ней вскачь верхом по лугу. Причем, совсем не обязательно в сторону отчего дома. Но даже окажись сейчас здесь вороной красавец Черкес, это желание все равно бы не осуществилось. Не позволил бы Дрон. Поднял бы крик, что, мол, куда с раненой рукой на лошадь? И не дал бы сесть в седло ни за какие коврижки. Вот он, бич божий, дрыхнет, сидя напротив. Похрапывает, приоткрыв рот. Денщик, коренастый кареглазый малоросс, с мягким южным говором. Нахал, умница, страшный человек - нет, хуже: цербер, свято уверенный в том, что лишившись его заботы, Нечаев пропадет в первые же пятнадцать минут. Так было всегда, сколько Андрон Ткач служил у штабс-капитана. А с момента ранения эта опека вообще приняла гипертрофированную форму. Тяжело вздохнув, Лев снова уставился на ромашковые луга окрестностей Павловска за окном. К родному очагу его не тянуло совершенно. Не ехать в Нечаево была тысяча причин...и только одна - в пользу этой поездки. Но как раз она и перевешивала всю тысячу. Жени...Рыжик. Сестренка, яркий солнечный лучик. Предмет особой гордости и вечного беспокойства Льва Нечаева. Наверное, по отношению к ней он был по сути тем же самым Дроном. Но в отличие от денщика, брат умело скрывал свой извечный страх за сестру. Мысль о скорой встрече с ней вызвала улыбку на губах мужчины. Так, улыбаясь, он и задремал, убаюканный мерным покачиванием кареты. Проснулся Лев от того, что над ухом шмелем гудел Дрон. -Лев Владымировичу, вылазьте, прыихали. Ось, майеток ваш! Нечаев провел левой рукой по глазам и выбрался из кареты. Дрон не соврал: вот он -дом на пригорке. Липовая аллея, заросли сирени. У дома ни души - наверное, все еще спят. -Дрон, бери вещи и шагай за мной. Лев направился к дому, невольно ускоряя шаг. В итоге в холл он влетел, как мальчишка, и замер, оглядывая изменившуюся обстановку и вдыхая запахи, от которых успел давно отвыкнуть. -Куды майно нести? Дрон не умел и не хотел учиться говорить шепотом. -Тихо ты, труба иерихонская! Тут сложи пока. Свое черное дело денщик уже сделал: разбудил кого -то из домашних. Лев поднял голову-и встретился взглядом с сестренкой. -Рыжик... Он поцеловал девушку, коснулся ее золотых волос здоровой рукой. -Пустяки, до твоей свадьбы заживет. Отстранился, любуясь солнечной красотой сестры. -Как ты выросла...какой стала красавицей! За спиной нарочито громко затопал сапогами Дрон. -Вашбродь... Нечаев едва не застонал. -Женя, умоляю, скажи этому тирану, куда отнести вещи - иначе нам с тобой спокойно поговорить не придется!
Евгения Нечаева: - Ой, Лёвушка, ну, что ты говоришь? - смутилась Жени. - Какая там красавица! Да и не выросла я совсем, как была кнопка, так кнопка и осталась! - последнее было сказано уже с долей отчаяния. Жени всегда была маленького роста. И в детстве тоже. Но почему-то долгое время верила, что однажды превратится в высокую и стройную красавицу. И даже украдкой отмечала карандашом на косяке двери в спальне свой рост. Лет до четырнадцати линия еще поднималась выше, но потом - замерла на одном уровне, что очень расстраивало девушку. Теперь же, когда ей исполнилось восемнадцать, стало понятно, что высокой ей уже не стать. Да и красавицей - тоже, в общем. Но слова Лёвушки все равно приятно согрели душу. Наконец, он окончательно вырвался из сестринских объятий и заговорил с Дроном, который, точно тень, везде следовал за своим барином. Вот и теперь, точно из воздуха, материализовался за спинами обнимающихся брата и сестры. - Конечно, братец! - улыбнулась Жени и посмотрела на ординарца Льва Владимировича с нежностью. - Дронушка! Рада тебя видеть. Отнеси, пожалуйста, вещи барина в его комнату, а я пока прикажу принести чего-нибудь поесть. Представляю, какие вы оба голодные с дороги, - Жени пожала плечами. - Понимаешь, мачеха еще спит, а папенька у себя заперся со вчерашнего вечера. Он... нездоров, - на лице Жени появилось чуть виноватое выражение, Лёвушка, конечно, догадался, какой род нездоровья очередной раз поразил их отца. - Но это ничего. Я и сама вполне смогу распорядится. Ты хочешь сразу за стол, или сперва приказать сделать ванну?
Лев Нечаев: При виде того, как изменилось выражение лица Жени, упомянувшей о нездоровье отца, пальцы левой руки Нечаева сжались в кулак. Опять он за свое. Наверняка всю ночь пил, запершись в кабинете. Мачехе нет дела до этого. Одна только сестра страдает, глядя на то, как в общем-то неплохой и неглупый человек превращается в тупое, агрессивное существо. Вот почему Льву так не хотелось ехать в Нечаево. Здесь мужчина особенно остро ощущал свое бессилие перед сложившейся ситуацией. От осознания того, что он, воин, защитник не в состоянии оградить самого родного человека - сестренку - от этого кошмара, ему становилось невыносимо горько. Льву пришлось приложить немалые усилия, чтобы эти мрачные мысли не отразились на его лице. Жени не должна была грустить еще и из-за него, точнее - из -за его реакции на очередной отцовский запой. По крайней мере, в день их встречи. Он улыбнулся сестренке. -Я бы с удовольствием сначала отмылся от пыли. Кажется, за время пути пропитался ею насквозь. А потом можно будет и позавтракать. Ты составишь мне компанию? Мимо них строевым шагом промаршировал Дрон, внесший в дом последний чемодан. Нечаев проводил его страдальческим взглядом и тут же хитро подмигнул сестре. -У меня для тебя есть подарок. Вручить его прямо сейчас или за завтраком?
Евгения Нечаева: - Я перекусила некоторое время назад, поэтому не голодна. Но с тобой посижу за столом с огромным удовольствием, - бросила ему через плечо Жени, устремляясь прочь из гостиной, чтобы распорядиться сразу обо всем. Ей было приятно чувствовать себя взрослой, хозяйкой большого дома, каковой бы она уже и была по праву, если бы батюшка не женился второй раз. Поэтому нынче в доме всем заправляла не она, а Элеонора Валентиновна. И порядки эти заметно отличались от простого сердечного уклада, которым всегда славились среди друзей и знакомых Нечаевы. Но сейчас мачехи, к счастью, поблизости не было, а значит, можно не чувствовать себя скованной рамками правил, которые она тут всем навязала, и просто побыть собой. Уже выбегая из комнаты, девушка вдруг сконцентрировала внимание на последних словах старшего брата. Это заставило ее резко затормозить в дверях и вернуться: - Подарок? Лёвушка, а какой? - она с любопытством уставилась на него, изучая взглядом, точно пытаясь понять, куда это брат спрятал то, что хочет ей подарить. - Ну, не томи! Ты же знаешь, какая я любопытная, покажи прямо теперь!
Лев Нечаев: Очень, очень тяжело было сохранять серьезность, глядя на любопытное личико сестры. Лукавый и нежный взгляд ее лучистых глаз был способен растопить самое ледяное сердце. Тая под ним, как мороженое на блюдечке в жаркий летний полдень, Лев все же попытался проявить непреклонность. -Вот прямо теперь уже не получится. Дрон только что все вещи отнес наверх. А туда мне бы хотелось подняться лишь после того, как приведу себя в порядок. Мужчина виновато развел руками и шагнул к Жени, намереваясь поцеловать ее и тем самым сгладить впечатление от отказа. -Только не дуйся на меня, Рыжик. Ну, не могу я в таком виде вваливаться в комнату. Нечаев картинно окинул взглядом свою запыленную одежду. -Потерпи немного, я быстро справлюсь.
Евгения Нечаева: Жени была страшно довольна собой , ведь ей удалось показать себя настоящей хозяйкой. Спустя четверть часа, Лёвушка уже принимал у себя ванну - воду согрели на удивление быстро. А, спустя еще некоторое время, когда брат вошел в столовую, чисто выбритый, переодетый в партикулярное платье, и от этого выглядящий гораздо моложе, чем Жени показалось при первом на него взгляде сегодня, она сразу смогла пригласить его к столу. "Совсем, как при маме", - с гордостью подумала Жени. Сама она этого почти не помнила, но и отец, в "хорошие дни", что теперь были все более редкими, и старая кормилица Аксинья, рассказывали девушке о том, что непреложным законом в доме Нечаевых при жизни ее матери было то, что всякого гостя с дороги всегда следует прежде всего покормить. Жени не знала для себя лучшего комплимента, чем тот, в котором бы говорилось о том, как похожа она на покойную Ларису Глебовну, вот и старалась, как могла, чтобы заслужить это сравнение. Кажется, получилось. В серых глазах брата мелькнуло одобрение, когда он садился за изящно сервированный стол. Да и меню не должно было разочаровать. Правая рука у Льва по-прежнему была уложена на черную шелковую перевязь. И девушка сперва молча наблюдала за тем, как брат с некоторым затруднением управляется со столовыми приборами одной левой рукой. - Братец, - наконец, прервала она паузу. - А что доктора говорят о твоей ране? Опасна она? И восстановится ли рука? Все же, правая, - вздохнула девушка. - И расскажи, пожалуйста, что же случилось? Это какой-то черкес в бою тебя ранил?
Лев Нечаев: Словно из ниоткуда, Дрон бесшумно возник за спиной Нечаева, в очередной раз поразив того своим умением быть невидным и неслышным, когда ему, Дрону, это было необходимо. Ловким движением налил в бокалы брата и сестры морсу и замер, с поджатыми губами наблюдая, как штабс -капитан ест. Лев страдальчески возвел очи горе и проговорил непререкаемым тоном: -Дрон, сделай милость, принеси из черного чемодана серый кофр. И после этого ты свободен, приведи себя в порядок, поешь и отдыхай. Понадобишься - тебя позовут. Избавившись таким образом от бдительного ока своего тирана, Лев улыбнулся сестренке и принялся вдохновенно заниматься тем, что никоим образом не сошло бы ему с рук в присутствии Дрона. Этот правдолюбец не смолчал бы даже под страхом гауптвахты и не отказал бы себе в удовольствии расписать в красках ужасы кавказской жизни штабс-капитана, подробности ранения и обрушил бы на Жени поток жалоб на несговорчивость "барина"во всем, что касалось лечения. -Ничего серьезного,не волнуйся. Все восстановится - нужны только время и специальная гимнастика. И боя-то никакого не было. Так, шальной снаряд залетел - осколком немного зацепило. Нечаев врал, не собираясь пугать Рыжика ни описанием кавказских военных реалий, ни подробностями не самых радужных перспектив, описываемых докторами. -Лучше расскажи, как ты тут жила без меня. Сколько буйных голов вскружила, сколько сердец разбила? Наверняка у тебя где-то хранится ожерелье из них. С хитрой гримасой Лев сделал вид, будто пристальным взглядом обшаривает залитую солнечным светом комнату, словно пытаясь найти в ней укромный уголок со спрятанным там "сокровищем".
Евгения Нечаева: Умения переводить тему разговора в совершенно иное русло у Лёвушки было не отнять. Жени догадывалась, что брат не расскажет всей правды про себя, но такой общий ответ ее тоже не устраивал. Сдаваться Жени не собиралась. И уже раскрыла рот, чтобы, все же, расспросить его подробнее, но тут он, как всегда, перехитрил наивную сестру, заговорив про каких-то мифических ее женихов, которых в помине не было. И Лев это прекрасно знал! Покраснев от досады, девушка на мгновение наморщила брезгливо нос и сказала: - "Ожерелье из сердец" - какая гадость! Прямо вижу перед глазами нитку, а на ней нанизаны сердца куриные, вареные... ужас! - она дернула плечами. - Да и кому тут головы-то кружить? Не Илюше же Лапину, в самом деле? - при воспоминании о нем, тень слетела с чистого лба девушки, а в глазах мелькнули лукавые искры. - Только представь, братец, он совершенно помешался на своих марках! Давеча, верно, часа два заставлял меня рассматривать свой кляссер! Думала, что с ума сойду от скуки! Вот, скажи, разве и ты, когда был моложе, вел себя с барышнями так же глупо? - и, не дожидаясь ответа, продолжила допрос. - Ну, а сам-то ты? Многим черкешенкам разбил на Кавказе сердечки? Где свое собственное ожерелье прячешь? Не за ним ли послал в свою комнату Дрона?- все же, некоторая язвительность была характерна для всех Нечаевых, и даже юная Жени обладала этим качеством в достаточной мере...
Элеонора Нечаева: Проведя предыдущую ночь, также, как и сонм предыдущих, в тщетной попытке заснуть, Элеонора Валентиновна задремала лишь на рассвете. Дополнительным мучением была проклятая жара, не отпускавшая из своих липких объятий даже далеко за полночь. Только утром в раскрытые настежь окна ее спальни стало долетать легкое дуновение ветерка, принося своим невесомым прикосновением истинное блаженство. Ее бы воля, думала Элеонора, ей-богу, спала бы голой в это пекло! Но нет, разве могла себе позволить такое приличная женщина?! Разве, смела она так оскорбить нравственность? Кого? Чего? Черт его знает! Уже целую вечность происходящее в спальне госпожи Нечаевой не могло оскорбить ничью нравственность ни словом, ни делом. Муж, и прежде не частый тут гость, последние годы прочно обосновался в своем кабинете, где сидел днями и ночами, обнимаясь с единственным дорогим для него предметом - графином со спиртным. А не там - так, пьяный, храпел у себя в спальне. И Элеонору передергивало от омерзения при мысли о том, что никто, в принципе, еще не отнимал у Владимира права однажды войти к ней в комнату. К счастью, подобных поползновений с его стороны, как уже отмечалось, давно не было. И это было единственным приятным обстоятельством их опостылевшего брака. Первые годы, когда поняла, на что себя обрекла, обвенчавшись с овдовевшим супругом своей покойной подруги, Элеонора еще задавала судьбе и богу вопрос, почему так у нее все вышло, и чем же она хуже других? Потом перестала. Смысл обращаться к тем, кому нет до тебя дела? Приняла все, как есть. Совсем все равно стало тогда, когда поняла, что не сможет иметь своих детей. Муж предложил любить приемных... Но, опять-таки, как дарить любовь тому, кто ее отталкивает в одном случае, а в другом - просто не нуждается? Унизительно и оскорбительно для чувства собственного достоинства и репутации. А репутация, ее сохранение - это единственное, что заботило мадам Нечаеву. И единственное, что у нее еще оставалось. Так нет же! Своим беспробудным пьянством, которое становилось все труднее скрывать от окружающих, муж норовил нанести ей удар и здесь. Даже, если сам этого и не хотел. В сущности, Владимир был неплохим человеком. Но - слабым и безвольным. К сожалению, выяснилось, что именно эти качества она и не может выносить в том человеке, что находится рядом с ней. Но, к еще большему сожалению, ничего поправить уже было невозможно: Элеоноре исполнилось тридцать пять и впереди оставались еще примерно столько же скучных и беспросветных лет, если не повезет умереть несколько раньше. Подобные мысли в последнее время преследовали женщину практически постоянно, по-всей видимости, и являясь причиной ее бессонницы, однако в глуши, где проходили большей частью ее дни и ночи, указать на это было некому. Да и не доверилась бы гордая до безумия Элеонора никому: ни врачу, ни священнику. Вот и страдала в одиночестве, с ужасом ожидая наступления каждой следующей мучительной ночи. ...Лучи полуденного солнца пробились, наконец, сквозь заросли кустов сирени перед окнами ее спальни - шторы, по велению хозяйки, в ней не завешивали, чтобы не мешать проникать в комнату прохладе, и осветили бледное лицо женщины, лежащей на кровати. Она открыла глаза, поморщилась, потом резко села и осмотрелась, прислушиваясь одновременно к отдаленному гулу голосов где-то в районе столовой. Явившись по звонку колокольчика, сияющая горничная доложила, что в доме радостное событие: вернулся молодой барин, Лев Владимирович. И теперь они вместе с барышней "изволят кушать". Этого еще не хватало...
Максим Мещерский: МэМэ лениво открыл глаза и снова закрыл их. С тех пор, как он делала это в последний раз, вокруг ничего не изменилось. Разве что какая-то курица пробралась в сад и теперь расшвыривала лапами землю, выискивая корм. Вот ненасытные создания! Сколько их не корми, они все равно есть хотят. Какая скука! Боже! Зачем ты создал деревню? Это не жизнь, это каторга какая-то. Как здесь люди живут? День здесь начинается не в одиннадцать часов, а с восходом солнца и первыми петухами. Обедать садятся не в три часа пополудни, а после того, как тень начнет увеличиваться. Дескать, полдень миновал, пора откушать. А после обеда извольте поспать! А ужин – как стемнеет. Хоть бы часы купили... МэМэ лежал в саду на кровати, которую сюда вытащили по приказу тетушки и поставили в тени раскидистого тополя. Над его душой сейчас стоял крепостной мальчишка, чьей обязанностью было обмахивать молодого барина старым теткиным веером и отгонять мух. Максиму Модестовичу уже хотелось выть от мелькания красно-зеленых перьев перед глазами, но прогонять мальчишку было никак невозможно - мухи заедят, да и жарко очень. Его израненное тело уже почти восстановилось. С лица исчезли ссадины, из под глаза - фонарь, а с груди и спины сошли синяки. Остались только руки, которые ночные недруги поцарапали какой-то железякой от плеч до запястий. Эти мерзавцы знали что делали! Из-за этих порезов, которые заживали с трудом, МэМэ чувствовал себя почти инвалидом, так как с той страшной ночи не мог согнуть руки в локтях. Ни напиться, ни поесть, ни нужду справить без посторонней помощи. Хорошо, что хоть письмо тетушке удалось написать. Где же взять денег? Я не пожалел бы состояния, чтобы отомстить этому купчишке за свои унижения! И доченьке его… Со стороны дома донесся голос тетушки. - Максимушко! Хорошо ли тебе? Не замерз ли? Проснулась, старая мухоморица! Сейчас прибежит и опять начнет укрывать меня пуховой периной в такую жару. Она меня точно уморит своей любовью! Лучше бы те двое меня тогда убили! Не могу больше!
Лев Нечаев: Посочувствовать сестре по поводу здешней скуки и несносного зануды Илюши Лапина Лев не успел. Дрон вернулся быстро. Так же неслышно вошел в комнату, положил на стол перед барином довольно большой плоский прямоугольный кожаный кофр. Прежде, чем Лев успел жестом указать ему на дверь, денщик склонился к его уху и шепнул: -Мадама проснулись. Никакая сила не могла заставить Дрона иначе называть за глаза барыню - Элеонору Валентиновну. "Лев Владымировичу, та хиба ж я таке имъя выговорю с рання та й ще натощак?"- извечная, тысячи раз слышанная отговорка. Впрочем, Лев особо не настаивал на более почтительном "междусобойном" поименовании мачехи. Он больше для виду недовольно качал головой и хмурил брови, пытаясь скрыть улыбку и придать лицу строгое, осуждающее выражение. Спрашивать, откуда Дрон узнал о пробуждении Элеоноры Валентиновны штабс-капитан не стал: он точно знал,что у денщика в доме было немало своих осведомителей из людской. Преимущественно женского полу, на который тот был очень падок. -Спасибо, Дрон, ступай. Не дожидаясь, пока денщик выйдет из комнаты, Нечаев левой рукой неловко открыл замочек кофра и извлек из него футляр, обтянутый светло-серым атласом, причудливо изукрашенным серебряным шитьем. Откинул крышку и подвинул его сестре. Окружающий мир сузился до размеров лица Жени. Брат не отводил от него взгляда, пристально следя за тем, как при виде содержимого футляра начинают ярче светиться глаза девушки. Лежавший там гарнитур - серьги, браслет и колье - Лев заказывал у именитого тифлисского ювелира. Специально ездил к нему, придирчиво выбирал эскиз, по которым мастер изготовил удивительной красоты украшения из черненого серебра с яркой иранской бирюзой, так гармонировавшей с цветом глаз Рыжика. -Можешь считать это ожерелье бывшим моим,-с теплой улыбкой проговорил Нечаев. - Отныне оно переходит в твою полную и безраздельную собственность, со всеми дополнениями к нему. Примерить не хочешь?
Элеонора Нечаева: Вместе с умывальными принадлежностями, Любаша принесла в спальню барыни свежую корреспонденцию на серебряном подносе, пришедшую на ее имя с утра, ну и не менее свежие новости о том, что происходило в доме, покуда Элеонора Валентиновна спала - на хвосте. Все время утренних процедур на ее голову обрушивался поток восторженного щебетания горничной. Другой раз Элеонора непременно велела бы ей замолчать, так как после пробуждения почти всегда пребывала в дурном расположении духа. Но сегодня слушала девушку внимательнее, чем всегда, рассчитывая узнать как можно больше, прежде, чем встретиться с пасынком воочию. Основной причиной, конечно, была с трудом скрываемая взаимная неприязнь пасынка и мачехи, установившаяся между ними сразу, с тех пор, как мадемуазель Прохорова превратилась в мадам Нечаеву почти десять лет тому назад. Лев так и не мог простить отцу этой женитьбы, полагая ее предательством материнской памяти. Надо сказать, что и сама мачеха не слишком-то пыталась наладить отношения. Но такова была Элеонора: биться головой об глухую стену - в том удовольствия она для себя не видела. А Лев часто представлялся ей именно таким препятствием, однажды ставшим на пути к удачной семейной жизни. Владимир слишком любил сына, чтобы упрекать его в чем-либо, даже, когда молодой человек откровенно непочтительно относился к его новой избраннице. Элеонора сетовала на это, обижалась... Но супруг лишь молчал или отговаривался тем, что все пройдет и нужно время. Но время шло, ничего не налаживалось. Семейная жизнь Элеоноры летела в топку юношеских амбиций, при попустительстве того, кто должен был ее от них защитить. Должен! А Владимир предал ее тогда. И это стало первой трещиной в их отношениях. Когда Лев уехал служить на Кавказ, мачеха его вздохнула с облегчением, рассчитывая, что теперь-то, наконец, сможет жить в своем доме по своим же порядкам. И тень первой жены покинет его. Но не тут-то было! Еще большим препятствием к тому, чтобы стать полноправной хозяйкой, чем даже вечно недовольный пасынок, являлись слуги. Большого труда стоило объяснить им, что теперь все будет не так, как "раньше" , а так, как желает она, Элеонора Валентиновна. В доме ее отца обращение с дворней было строгим. Валентин Тихонович Прохоров не церемонился с ними и наказывал за малейшие провинности. Элеонора, разумеется, была гораздо мягче. На крепостных не кричала, чубов не драла, но на любое проявление неуважения реагировала тем, что спокойным и бесстрастным голосом отправляла непокорных на конюшню, сечь. Упаси бог, не на смерть, а лишь для острастки. Со временем, там перебывала половина нечаевской дворни, а вторую удалось подчинить наглядным примером первой. Владимир сперва возмущался ее жесткостью, но, все больше погружаясь в бесконечный алкогольный угар, постепенно выпускал из рук бразды правления не только в своей семье, но и во всем доме. Слуги чувствовали это и потихоньку "сдавали" своего барина, подчиняясь руке более крепкой, подтверждая известное изречение, что иногда бывает так, что чем жестче хозяин, тем сильнее уважает его раб. Но все менялось, когда приезжал Лев. Молодого Нечаева слуги боготворили, видя в нем, в противоположность "злой барыне Элеоноре Валентиновне" барина доброго и справедливого. К тому же, Лев Владимирович был мужчина, с бабой, пусть и барского роду, не сравнить. А еще - красавец: все дворовые девки тайком вздыхали по "Лёвушке Владимировичу". Вот и Любаша, сияя, точно начищенный самовар, описывала, "какой барчук пригожий стал, жаль, что ручка у него теперь раненая" - Что? - Элеонора оторвала взгляд от очередного письма, которые просматривала под рассказ девушки. - Рука ранена? Серьезно ли? - Андрон Тимофеевич говорит, что не очень, что скоро заживет. - Понятно, - женщина открыла очередное письмо, пробегая глазами по первым строчкам. Так... из Ракитного, но не Жорж... это почерк его жены... Ах, приглашение на бал по случаю именин Лизы, дочери... Эти глупые сельские балы - такая скука, но с другой стороны, хоть как-то отвлечься... Хорошо, принимается... - Что-что ты сказала? - Элеонора вновь взглянула на горничную, уже завершающую укладывать волосы барыни в строгую прическу. - Говорю, что детки Ваши еще кушают, наверное, изволите к ним теперь присоединиться? От этих слащавых интонаций Элеонора Валентиновна поморщилась: "детки"! Однако сдержала гнев, уже готовый было прорваться наружу, и ответила спокойно: - Да, пожалуй, присоединюсь. Ступай теперь, распорядись, чтобы приготовили для меня прибор. А я уже иду в столовую.
Евгения Нечаева: Даже футляр, в котором находился подарок, привел Жени в восторг - такая красота! А уж когда Лев открыл его, девушка от восторга на миг лишилась дара речи. Поэтому, вместо всяких слов, она просто вскочила со своего места и порывисто обняла брата за плечи, целуя его, куда ни попадя. А потом кликнула, чтобы немедленно принесли в прямо в столовую зеркало - примерить обновки. - Боже, братец, как же ты всегда умеешь угадать и выбрать именно то, о чем я мечтаю! - воскликнула она, поворачивая головой перед зеркалом то так, то эдак, любуясь, как висячие сережки кокетливо покачиваются в такт ее движениям. - Представь, прошлой весной Зина Васильчикова похвалялась перед всеми браслетами, что ей отец привез в подарок, ты же помнишь, он у нее тоже на Кавказе. Но они ни в какое сравнение не идут с этим гарнитуром! - Жени с удовольствием вытянула ручку с узким запястьем, на котором теперь красовался браслет и тут ей вдруг стало стыдно: Левушка мог подумать, что она рада лишь потому, что заносчивая дочь генерала Васильчикова теперь позеленеет от зависти, глядя на то, как идут ее приятельнице новые украшения, хотя, это было и приятно представлять. - Только я совсем не поэтому радуюсь, что у меня будет лучше, чем у Зины... Мне приятен любой твой подарок, - брат кивнул головой совершенно серьезно, но в глазах плясали черти, заметив это, Жени совсем смутилась и, покраснев, замолчала, подыскивая тему, на которую можно было бы перевести разговор. Внезапно ее мучениям пришел конец. Хоть и не сказать, что счастливый. Дверь в комнату отворилась, и на пороге возникла Элеонора Валентиновна. С ее появлением радостное настроение, царившее в столовой до того, мгновенно как-то пропало, сменившись настороженным молчанием и взаимными не менее настороженными и изучающими взглядами. Жени "очнулась" первой. Зная, как относятся друг к другу Элеонора и Лев, девушка неосознанно встала между ними, точно на пути их скрестившихся, как шпаги дуэлянтов, взоров и проговорила: - Здравствуйте, мадам, хорошо ли почивали сегодня?
Элеонора Нечаева: Оживленные голоса, доносящиеся из столовой, Элеонора услышала еще на дальних подступах к этой комнате. В диалоге, большей частью, солировал звонкий юный голос падчерицы, ее старший брат вставлял лишь отдельные фразы, впрочем, как и всегда. В отсутствие Льва, отношения мачехи и падчерицы бывали вполне ровными. Все же, Жени - девочка добрая, хоть, по-мнению Элеоноры, излишне восторженная и доверчивая, а для госпожи Нечаевой эти качества были сродни глупости. Но с приездом брата, Жени всегда становилась немного другой. Брат и сестра словно бы составляли против Элеоноры коалицию, и она просто физически ощущала, как колеблется ее с таким трудом установленный авторитет в доме, и ее это выводило из себя. Но следовало держаться в руках. Поэтому, перед тем, как открыть дверь в столовую, точно актриса перед выходом на сцену, Элеонора натянула на лицо выражение величавого спокойствия и вежливую улыбку. Как только вошла, разговор, разумеется, резко оборвался. Жени и Лев обернулись и уставились на женщину двумя парами одинакового оттенка серого глаз. Элеонора Валентиновна обратила внимание на лежащий на столе изящный футляр, а также на новые украшения Жени. Подарок брата, конечно. Что же, вкус у Льва, надо признать, отменный. Она и сама не отказалась бы от таких серег, тем более, что падчерицу подобный гарнитур делал несколько старше своих лет, впрочем, когда этих лет всего восемнадцать, пара лишних не так уж заметна... - Добрый... день, наверное? - усмехнулась Элеонора в ответ на приветствие девушки, бросив мимолетный взгляд на большие напольные часы в углу комнаты. Они теперь показывали почти час дня. - Почивала... Благодарю, неплохо, - она не собиралась признаваться в своей слабости перед кем-либо, даже такой, как бессонница, хоть все в доме давно об этом знали - Вижу, здесь открылась ювелирная лавка, cherie? - мачеха указала взглядом на ее серьги и браслет девушки, та ожидаемо ответила, что это Лёвушка подарил. - Очень мило с вашей стороны, Лев, так радовать сестру, смотрите, она вся светится! - женщина присела за стол и перевела взгляд на пасынка. - Вижу, случилось несчастье с вашей рукой? Какой прогноз дают доктора, долго ли продлится восстановление? Это был завуалированный вопрос о том, как долго Лев намерен здесь пробыть. Мачеха понимала, что он догадается и, возможно, обидится. Но ей действительно надо было знать.
Максим Мещерский: Наконец-то настал тот день, когда последние болячки на руках подсохли и отвалились, оставив после себя белые шрамы, постоянно напоминавшие Максиму Модестовичу об его унижении. Какого дьявола отец связался тогда с этим купчиной? Неужели не мог дворяночку подцепить? Когда же закончатся мои мучения? – негодовал он по ночам после того, как просыпался от вновь приснившегося ему кошмара, и сам себе отвечал. – Когда отомщу! Лежа до утра без сна, Максим рисовал себе картины того, как расправится со своим недругом. Иногда он представлял как будет выглядеть его наглая толстая морда сквозь прицел охотничьего ружья, а иногда баловал себя мечтами, как будет слушать стоны купца, умирающего от ножевых ран. Но самые приятными были мысли о поджоге масленниковского дома. В этом случае можно будет расправиться и с папашей, и с его недоделанной доченькой одним махом. Но после этих кровожадных мечт в голове МэМэ всегда возникали вопросы: А что дальше? Как жить потом? Даже если мне удастся вернуть свой дом, то на какие шиши я буду в нем жить? Где взять денег? Пока он видел только один выход – взять, причем не занять, а именно взять, у тетки. Как то утром Максим Модестович изобразил на своем лице особенно грустную мину и спустился к завтраку. Прасковья Павловна уже сидела в столовой в ожидании самовара. - Что, Максимушко, невесел? Что головушку повесил? – спросила она бодрым голосом. - Нету поводов для веселья, тетушка, - ответил МэМэ. – Не знаю, как жить дальше. Ни дома, ни денег, ни видов на наследство. Последние слова были пробным камнем в теткин огород. Максима очень волновал вопрос, кого она считает своим наследником. - Да что ты такое говоришь? – возмутилась Прасковья Павловна. – Нешто я тебя из дому гоню? Живи, сколь душе угодно, и помни, пока я жива, крыша над головой у тебя всегда будет. - Тетушка, только не говорите, что скоро помрете! – воскликнул «любящий» племянник, отлично зная, что пожилая женщина ждет от него именно этих слов. – У меня и так никого не осталось на этом свете. А у Вас? - Тоже никого, Максимушко! Один ты у меня, кровинушка. - Тогда к чему Вы говорите «Пока я жива»? - К тому, милок, что после моей смерти Алдановка перейдет к племяннику моего мужа. Покойник это в завещании так и оговорил. Мол, пока жена жива – она поместью полная хозяйка, а когда последует за мной, то пусть уж тут другие Алдановы командуют. Вот, значит, как! От деревни мне ничего не обломится. Но есть другой вариант: заставить ее продать поместье и унаследовать деньги. - Полная хозяйка, говорите? Получается, что Вы можете продать эту деревню. - Это зачем это? – у старушки отвисла нижняя челюсть. - Как зачем, тетушка? Неужели Вам хочется гнить в этой дыре? Поедемте со мной в Питер. Там я представлю вас высшему обществу. Мы с Вами пробежимся по лучшим столичным магазинам. Нас ждут балы и маскарады, смех и веселье. Вы еще так молоды! Да я Вас там замуж выдам! - Скажешь тоже, «замуж»! – засмеялась раскрасневшаяся Прасковья Павловна, но потом вдруг заговорила серьезно. – Давай, лучше я тебя здесь женю. - На ком? – испугался Максим. - Думаешь, не на ком! – хитро усмехнулась тетка. – У нас тут в округе такие барышни есть! У Алексеевых вон из Ракитного дочка есть, Лизавета! Кровь с молоком, а не девка. И приданное за ней неплохое ожидается. У Прудениных дочь засиделась уже в девках, так мне по секрету сказали, что родитель ее увеличил приданное втрое, лишь бы ее с рук сбыть. - И это все ваши барышни? Богатый выбор, нечего сказать! - И у Нечаевых вон дочка подросла. Правда, говорят, тоща очень и приданное у нее сейчас под вопросом, потому что папаша ее женился недавно вторым браком. Да ты сам можешь на них посмотреть завтра вечером. Из Ракитного письмо пришло. Зовут на бал. Я не хотела ехать, но ради тебя, так и быть, поеду, - сказала Прасковья Павловна и отхлебнула чаю из блюдца. Максим сник. Как ни крути, выходило, что в его положении заработать деньги можно было только одним способом – продать свою свободу и получить жену-обузу. Но продавать себя задешево он не собирался. Итак, мне нужна дворянка, красавица, с хорошим приданым. - В котором часу завтра выезжаем? – обреченно спросил Максим. - Да тут недалеко, - отозвалась тетушка. – Как куры спать лягут, так и поедем.
Лев Нечаев: Любоваться сестрой, улыбаться глупо и счастливо, слушая музыку ее голоса так, как слушают соловьиные трели, не вникая при этом в смысл сказанных ею слов, было удовольствием для Льва. Но оно закончилось слишком быстро. Шаги, на это раз совсем не бесшумные, и звук открывающейся двери отвлекли мужчину. Предупрежден - значит, вооружен. Что же, спасибо Дрону за вовремя предоставленное оружие. Лев встал со стула, спиной чувствуя на себе взгляд мачехи. -Доброе утро, Элеонора Валентиновна. Голос Нечаева звучал гораздо суше, чем при обращении к сестре. -Прошу простить за поднятый шум, который разбудил вас. Право слово, не ожидал такой бурной реакции Жени. Лицо склонившегося в полупоклоне штабс-капитана не выражало никаких эмоций. Характер этой женщины даже сейчас, по прошествии стольких лет со дня скоропалительной женитьбы отца, по прежнему оставался для него тайной за семью печатями. В голове Льва до сих пор не укладывалось, как можно было в здравом уме и твердой памяти ( в их наличии у "мадамы" он не сомневался) связать свою судьбу с беспробудным пьяницей и войти хозяйкой в дом, где все напоминало о другой, любимой и незабвенной женщине, жене и матери. Ничем иным, кроме меркантильных интересов, объяснить этого пасынок не мог. Впрочем, Рыжика мачеха не обижала, поэтому открытая конфронтация с ней не входила в планы Нечаева - уже хотя бы просто потому, что могла худшим образом сказаться на положении Жени в доме в его отсутствие. Именно из этих соображений он, как обычно, на одной кавказских почтовых станций купил для Элеоноры Валентиновны чурчхелы - экзотическое местное лакомство. Что делала "мадама" с точно такими же прошлыми его гостинцами - ела ли сама, отдавала ли в людскую или выбрасывала в отхожее место - Лев не знал, да и знать не желал. Была бы честь предложена, да правила приличия соблюдены. -Рука - пустяк, не стоит вашего беспокойства. Скоро снова встану в строй. Нечаев сдержанно улыбнулся женщине. -Соблаговолите ли принять небольшой гостинец? Кликну Дрона- он принесет, куда прикажете. Брат незаметно ободряюще подмигнул сестре.
Элеонора Нечаева: - Нет, это вовсе не Жени меня разбудила. Я проснулась сама, - Элеонора взглянула на пасынка и улыбнулась не менее сдержанно. - Вы хорошо выглядите, Лев. Это было правдой. Сын ее мужа - красивый мужчина и очень похож на Владимира. Но не нынешнего, обрюзгшего и вечно пьяного, а того, которого она когда-то увидела впервые - много лет тому назад. Ах, если бы он не был так заносчив и самолюбив, если бы не отталкивал все ее попытки показать, что она не враг ему, они могли бы вполне иметь добрые отношения! Впрочем, теперь, после того, что между ними было уже сказано и сделано, думать об этом было поздно. Но открытой вражды Элеонора Валентиновна тоже не хотела. Поэтому была где-то благодарна Льву хотя бы за то, что он не нарушает установившегося между ними в последние пару лет молчаливого взаимного "пакта о ненападении". - Вы привезли мне гостинец? Право, это приятно! Скажите, чтобы непременно принес, я хочу взглянуть. Когда важный Дрон принес в столовую сверток с чурчхелами, Элеонора поблагодарила пасынка за подарок, вышло довольно искренне. Хотя, про себя женщина и отметила разницу: сестре - красивые украшения, а ей - какие-то очередные дежурные сладости. Впрочем, чего она ожидала? Тем не менее, в глубине души женщины шевельнулась какая-то иррациональная обида. Но она быстро ее подавила и вновь натянула на губы улыбку. - Ну, вот, теперь, когда все с подарками, я могу поделиться с вами новостью, которая, может быть, тоже будет приятной. Сегодня утром я получила приглашение от Анны Сергеевны Алексеевой, которое намерена принять. Нас всех зовут в Ракитное, у их старшей дочери Лизы - именины, поэтому устраивают бал. Думаю, будет замечательно, если вы, Лев, станете сопровождать нас с Жени. К тому же, Лиза, наверняка, будет особенно счастлива вашему приезду, - Элеонора слегка выделила голосом это слово, потому что всем было известно, что мадемуазель Алексеева с детства влюблена в старшего брата своей подруги. - Да и тебе, cherie, - обратилась она вновь к падчерице. - Будет, где похвастаться новыми украшениями...
Евгения Нечаева: Новость о бале в Ракитном обрадовала Жени, хоть и не стала неожиданностью. Лиза Алексеева была близкой приятельницей девушки и, если быть совсем откровенной, прожужжала Евгении уши рассказами о том, как родители намерены отпраздновать ее восемнадцатилетие. По словам Лизы, ожидался грандиозный прием, "совсем такой, как у вас в столице". В Петербурге Лиза, впрочем, отродясь не бывала, она вообще не выезжала за всю свою жизнь дальше Павловска, но почему-то полагала, что совершенно точно знает, как выглядят столичные балы. О них она часто расспрашивала подругу, и страшно обижалась, когда Жени не могла поделиться с ней никакими особыми подробностями и светскими скандалами. Начав выезжать в прошлом году, мадемуазель Нечаева посетила уже несколько крупных приемов и гораздо больше маленьких, однако светской львицей себя вовсе не считала. Да и вообще не находила в бальных увеселениях для себя особого удовольствия, относясь к этому скорее, как к тяжкой обязанности. Лиза понять этого совершенно не могла. Надо сказать, что это было их единственным разногласием. В остальном отношения девушек были безоблачны. К тому же, Лиза была влюблена в Лёвушку и не скрывала своих чувств от его младшей сестры. Лев же к обожанию со стороны мадемуазель Алексеевой относился несколько настороженно. И для Жени это частенько становилось поводом подшутить над старшим братом. Поэтому и теперь, едва Элеонора Валентиновна заговорила про Лизу, в серых глазах Жени вновь вспыхнули чертики: - Да, Лёвушка, тебе непременно нужно поехать с нами в Ракитное! - не без язвительности заметила она. - В Ракитном еще не знают о твоем приезде, но думаю, утаить новость о нем вряд ли удастся. Будет неловко, если останешься дома...
Лев Нечаев: Вдох-выдох, вдох-выдох...Дыши глубже, штабс- капитан, не вздумай скривиться от оскомины, от которой сводило скулы при одном лишь упоминании имени Лизоньки Алексеевой. Нет, барышня из Ракитного была мила и хорошо воспитана, но... Возможно, иному мужскому самолюбию льстило бы обожание юной особы, но только не нечаевскому. Флирт не относился к числу любимых забав мужчины, а более серьезные отношения, ставившие под вопрос продолжение военной карьеры, не входили в его ближайшие планы. Да и не годилась м-ль Алексеева на роль героини его романа: блеск девичьих очей на смазливой мордашке, не подкрепленный пусть не блеском, но хотя бы проблеском ума, нисколько не прельщал Льва. А тут еще Рыжик подливала масла в огонь интонацией, из-за которой брату хотелось, как в детстве, дернуть ее за косичку. Он всегда просто диву давался тому, как его умница сестра умудрялась находить общие темы для разговора с этой " прелесть-что- за -дурочкой" Лизой. Кажется, Нечаеву все же удалось избежать кислой мины и тяжелого вздоха. - Да уж,- усмехнулся штабс-капитан, - что называется, попал с корабля на бал. Спасибо за приглашение, Элеонора Валентиновна. Поеду непременно. Лев с трудом удерживался от соблазна по мальчишечьи показать Жени язык. Каким бы сильным не было нежелание ехать в Ракитное, умом мужчина понимал, что его присутствие там необходимо. Особенно, если в гости к соседям поедет и отец. Не было никакой гарантии, что он не наберется там до положения риз и не выкинет какой-нибудь фортель. -С вашего позволения,- Нечаев слега поклонился мачехе,- я немного отдохну с дороги. Жени, - Лев обернулся к сестре,- велишь Дрону разбудить меня, когда сочтешь, что пора будет собираться к выезду.
Максим Мещерский: «Как куры спать лягут»? Это во сколько же? – задумался Максим. – Нет, определенно деревенская жизнь – это не для меня. Итак, решено! Надо срочно найти невесту, жениться и уматывать отсюда быстрее самого резвого скакуна. А пока я свободен, надо успеть насладиться этим состоянием. Вон какие девки ходят по двору. - Что-то жарко очень, - сказал Максим, когда тетушка собралась укладываться спать. – В доме такая духота, что… - Так ты можешь на сеновале лечь, - не дала ему договорить добрая тетушка. – Там и мягко, и свежо, и пахнет хорошо. - Но там так одиноко, - произнес Максим с тонким намеком в надежде, что тетка сообразит, что он имеет в виду, и отрядит к нему на сеновал одну из дворовых девок. - Потерпи, милый, - ответила непонятливая Прасковья Павловна. – Вот женишься, и твое одиночество как рукой снимет. Неужели мне самому девку отлавливать? Вот визгу-то будет… Дорога до Ракитного в самом деле оказалась короткой, но кошмарной. Максим думал, что они поедут в той самой карете, в которой его привезли сюда из Питера, но тетушка приказала заложить открытый экипаж. - Ужас какой-то! – ругался Максим каждый раз, когда их средство передвижения подскакивало на очередном ухабе или буераке деревенской дороги. – Это не экипаж. Это телега какая-то. Тетушка! Почему мы не поехали в карете? Там такие хорошие рессоры. - Максимушко! Потерпи, милый! Потешь меня, старую. Мне страсть, как хочется, чтобы все видели, как я еду через все попутные деревни рядом с молодым человеком. У нас здесь слухи распространяются быстрее ветра. Вот увидишь, приедем в Ракитное, а там уже все будут знать, какого красавца я к ним везу. Барышни выстроятся в очередь, чтобы познакомиться с тобой, а мне не будет отбоя от их мамаш. Вот нравы! – брезгливо подумал Максим. Но старуха оказалась права: в Ракитном их встречала целая толпа. Увидев ее еще издалека, Максим решил разыграть небольшой спектакль перед этой деревенской публикой. Он очень изящно вышел из экипажа и протянул руку тетушке, чтобы помочь ей спуститься. Прасковья Павловна, с радостью включившись в эту игру, сделала вид, что боится ступить на крошечную ступеньку. В ответ на это Максим подхватил женщину на руки и под восхищенный вздох толпы гостей и хозяев опустил ее на землю, после чего облобызал обе ее ручки. Старушка, просияв подобно рождественской елке, раскланялась со всеми присутcвующими и потянула Максима туда, где стояли хозяева. - Приглядись к Лизавете, - шепнула тетушка, когда с представлением было покончено. – Я же тебе говорила. Не девка, а кровь с молоком. Насчет молока ты, старая мухоморица, погорячилась. Эта девица, скорее, предпочитает сметану и сливки. Уж больно толста. Да и поместье у ее батюшки небогатое. Дом деревянный. Лакеи без ливрей. Нет! Эта мадемуазель мне не подходит. Елизавета Георгиевна, в свою очередь, тоже не спешила падать жертвой Максимовой красоты, чем отчасти его задела. Ее внимание было поглощено вновь прибывшей каретой. На округлом личике виновницы торжества отразилось недовольство, когда из кареты вышли две дамы: стройная рыжеволосая девушка и ее мать. Видимо, она ждала, что с ними приедет еще кто-то третий, - подумал Максим и с привычной ленцой присмотрелся к прибывшим женщинам. - Первая так себе, а вторая … Я же ее знаю! Это же… как там ее! Лицо помню, а имя забыл… Проклятье! Нас познакомили в Питере пару лет назад… Сашка Скалон тогда еще сравнил ее с Элинор, герцогиней Аквитанской. О! Вспомнил! Максим подождал, пока вся семейка отдаст должное светскому этикету, и улучив момент, когда женщина осталась одна, приблизился к ней и сказал: - Добрый вечер, прекрасная Элеанора! Разрешите засвидетельствовать Вам мое почтение. Так приятно встретить столичную знакомую в этом медвежьем углу. Я и не знал, что у Вас такая взрослая дочь.
Элеонора Нечаева: В Ракитное мадам и мадемуазель Нечаевы, в самом деле, прибыли вдвоем. Лев обещался быть несколько позже, возможно, вместе с отцом. Наверное, в силу не изжитых на Кавказе остатков максимализма, молодой человек еще думал, что возможно вернуть к нормальной жизни того, кто сам возвращаться к ней совершенно не стремится. Сама Элеонора давно отчаялась достучаться до супруга, поэтому в глубине души даже и не хотела, чтобы Лев, в конце-концов, притащил Владимира сюда. Право, зачем? Даже, если муж окажется относительно трезв, то, как для всякого пьяницы, нужно будет совсем немного, чтобы он вновь потерял человеческий облик и превратился в предмет насмешек для всех гостей, заставляя членов своей семьи испытывать мучительную неловкость. Во хмелю Нечаев-старший становился шумным и дурашливым, постоянно попадал в какие-то идиотские ситуации, вечно что-то случалось... Нет, увольте! Лучше уж без него. Однако, когда Элеонора заявила, что предпочла бы отправиться в Ракитное в сопровождении Льва и Жени, то получила в свой адрес лишь порцию недоуменных взглядов. А не та ли самая Жени рыдала от унижения и стыда у нее на груди совсем недавно, пару месяцев назад, когда ее отец - в прямом смысле этого слова - упал в грязь лицом при гостях, во время приема, который устроили по случаю ее собственного восемнадцатилетия, а теперь делает вид, что удивлена ее поведением! Так или иначе, пока душевному спокойствию мадам Нечаевой ничего не угрожало. И она решила воспользоваться хотя бы тем, что у нее есть сейчас. Ничего необычного от этого вечера Элеонора не ждала: "все тот же толк, и те ж стихи в альбомах", как говорится. Разве что Жорж вновь станет умолять о встрече, дабы выяснить, наконец, отчего она его так внезапно недавно бросила. И что тут сказать? Быть откровенной, поведать, что вступила в эти тягостные и нудные, как ноябрьский дождь, отношения от скуки, означало смертельно обидеть этого неплохого, в общем, человека, для которого связь с женой соседа - первый опыт адюльтера в жизни. Врать, что разлюбила? Но она никогда и не признавалась ему в любви... Оставалось молчать, что Элеонора Валентиновна и делала последние несколько недель, избегая всяческих контактов с теперь уже бывшим любовником. К несчастью, сегодня это будет невозможно. Поздравляя именинницу, встречающую гостей вместе с родителями у входа, мадам Нечаева, не без внутреннего раздражения, вызванного его неосторожностью, уже ловила на себе заискивающий и вопросительный взгляд Жоржа, подтверждающий догадки о том, что и с этой стороны ей сегодня нужно будет опасаться подвоха. Наконец, приветствия и поздравления миновали. Вместе с Жени Элеонора прошла в зал. Падчерицу немедленно увлекли за собой ее приятельницы, а сама мадам Нечаева ненадолго оказалась в одиночестве в тот момент, когда услыхала, как некто за спиной окликнул ее по имени. В бытность в деревне, где нравы были строже, чем в столице, внешне, во-всяком случае, Элеонора Валентиновна уже успела привыкнуть, что без отчества к ней, замужней даме и матери семейства, уже давно не обращаются. А мужчина, который с ней поздоровался, был очень молод, слишком молод, чтобы помнить времена ее девичества. Впрочем, приглядевшись, она узнала его, Максим Мещерский. Их представляли друг другу в салоне княгини Поливановой. Тогда он был совсем еще юноша, а теперь - заметно возмужал, поэтому Элеонора и затруднилась сразу вспомнить, кто перед ней, хоть обладала отменной памятью на лица. - Максим...Модестович? Не так ли? - отчества она запоминала гораздо хуже, чем внешность, но и тут память не подвела, молодой человек улыбнулся и кивнул. - В этом "медвежьем углу" наше родовое имение, - женщина усмехнулась и протянула ему руку, к которой Мещерский смущенно склонился. Чтобы смягчить впечатление от резкости своего ответа, мадам Нечаева и сама не поняла, с чего это ответила ему так, она добавила. - Действительно, неожиданная встреча, но приятная. А что Вы делаете в этих краях и почему столь критично настроены к ним? Наша Жени находит их весьма живописными. Думаю, что Вам следует с ней познакомиться, тогда, возможно, она сможет научить Вас своему оптимистическому взгляду на жизнь, более уместному в Вашем с ней возрасте? - она намеренно взяла в общении с Мещерским немного покровительственный тон, в надежде, что он поймет, что здесь не Петербург, а значит, следует вести себя иначе.
Максим Мещерский: Хммм… «Модестович»? Это намек на то, что я должен обращаться к ней по имени-отчеству? Нет, ну эти бабы обнаглели окончательно! Я имя-то ее едва вспомнил, а отчество… Ха-ха, не знал, не знал, да и забыл. Обойдется она и без отчества. - Я здесь в гостях у тетушки! Люблю это милое созданье с детства и стараюсь не забывать. Эти слова Максим произнес погромче и сопроводил нежным взглядом в сторону Прасковьи Павловны, которая крутилась неподалеку и просто таки расцвела от этих слов. Затем он убавил громкость и заранее изобразил раскаяние на лице за свои последующие слова: - Если бы не эти родственные чувства, то ноги бы моей здесь не было! Хорошо, что она сама заговорила о девушке. Сейчас я прощупаю ее насчет размера приданного. Если его нет, то и напрягаться не буду насчет этой Жени. Зачем мне эта нищая деревенская простушка? - Но Ваше присутствие, мадам, способно украсить самое последнее тридесятое захолустье. Однако, позвольте мне с Вами не согласиться. По моему мнению, оптимистический взгляд на жизнь зависит не от возраста, а от толщины кошелька. Согласитесь, что те люди, у кого есть средства, видят перед собой совершенно другую жизнь, нежели те, у кого их нет. Ваша падчерица, видимо, богатая наследница, если во всем видит только хорошее.
Лев Нечаев: Находясь вдали от дома, Лев не мог в полной мере осознать степень катастрофы, постигшей его отца. Разбуженный Дроном, он быстро собрался и поднялся в кабинет к отцу. Молодому человеку казалось, что появление Нечаевых в Ракитном "неполным составом" сделает их семейство объектом пересудов. Поэтому он решил всеми правдами и неправдами заставить отца посетить соседей. С этой мыслью он перешагнул порог комнаты с наглухо зашторенными окнами - и едва не задохнулся от ударившей в нос характерной смеси запахов перегара и немытого человеческого тела. Отец спал на кожаном диванчике в углу кабинета, укрывшись засаленным халатом. Выругавшись, Лев отдал Дрону несколько коротких распоряжений и спустился вниз. Не объясняя причины, брат велел Жени не ждать их с отцом, а ехать вместе с мачехой к Алексеевым. Убедившись, что карета выехала за ворота имения, он снова поднялся наверх, и застал там отца уже умытым и гладко выбритым. Алкогольные пары еще туманили голову Владимира Николаевича, но штабс-капитан надеялся, что поездка верхом до самого Ракитного поможет тому протрезветь. Брезгливо увернувшись от пьяных отеческих лобзаний, Лев помог ему спуститься вниз и сесть в седло. Под неодобрительным взглядом Дрона, вскочил на нетерпеливо перебиравшего ногами дончака Мартына и послал его вскачь, вслед отцовскому Туману. Рассчет молодого Нечаева, основанный на отцовской любви к лошадям, неизжитой даже несмотря на трагедию, оказался точным и оправдался полностью. Свежий воздух и быстрая езда сделали свое дело - выветрили остатки многодневного хмеля и явили на бледные щеки мужчины слабое подобие здорового румянца. К крыльцу дома Алексеевых отец и сын подъехали со значительным опозданием, но мирно беседующими на нейтральные темы. Спешившись и отдав поводья расторопному ракитненскому конюху, отец и сын неторопливо преступили порог заполненного гостями зала.
Евгения Нечаева: - Жени, взгляни! Приехали твой батюшка и...ой! - глаза Лизы сделались не менее круглыми, чем ее лицо. - Это же Лев Владимирович! Отчего же ты не сказала, что твой брат приехал, все же, ты очень вредная, Жени! А еще подруга, называется! Если бы я знала, что он здесь, я бы и платье надела не это... Лиза схватила ее за локоть и без умолку защебетала что-то о том, что у нее на сегодня было заготовлено два платья, "одно с такими рюшечками по подолу, помнишь, я показывала тебе фасон в журнале мод?", второе - то, в котором Лиза была одета нынче. Светло-зеленое, муслиновое, в крохотный цветочный рисунок. Но самой имениннице-то больше нравилось то, что с рюшами, только мать и нянька утверждают, что оно слишком открытое для такого праздника, как этот. - И, вот, я выгляжу, точно институтка! - с отчаянием в голосе провозгласила Лиза. - А здесь твой брат! Он ни за что не обратит на меня внимания! Признаться, саму Жени сейчас меньше всего интересовало, как выглядит ее приятельница, потому что все ее внимание было приковано к фигуре отца. В каком он сейчас состоянии? Хотя, Лёвушка бы не допустил, чтобы их имя вновь трепали по всем окрестным имениям. Переведя взгляд на брата, она невольно залюбовалась им, все же, вполне понятно, что Лиза от него без ума! - Послушай, милая, - обратилась она к подруге с ласковой улыбкой. - Да я же просто не успела рассказать тебе об этом! Ты вовсе зря мне пеняешь. И, чтобы доказать, что я не имела никаких "темных планов" на твой счет, давай прямо сейчас подойдем к папа и Лёвушке. Ты сможешь с ним поговорить. А я - отвлечь отца, если он все же не до конца пришел в норму... - А вот и мы с милой именинницей! - голос ее был беззаботен, но Жени не спускала настороженного взгляда с лица отца. Нет, он был трезв! Слава богу! Девушка украдкой выдохнула с облегчением и повеселела. - И, что же вы, господа, так и намереваетесь простоять в уголке весь бал? Папа, - обратилась она к Владимиру Николаевичу. - Ты же потанцуешь со мной сегодня? Разумеется, тот ответил положительно, но при таком раскладе ничего не оставалось для брата, как пригласить на танец Лизу. Зная отношение Льва к этой девушке, Жени взглянула на него умоляюще - "ну, пожалуйста, выручи меня!"
Элеонора Нечаева: От искренности, демонстрируемой господином Мещерским, Элеонора была несколько обескуражена. Все же, время, проведенное в провинции, оказывало свое влияние. Она уже стала немного забывать о моде на цинизм, присущей молодым мужчинам в Петербурге. А ведь когда-то она не видела ничего предосудительного в таких разговорах, но теперь почувствовала себя уязвленной, несмотря на витиеватые комплименты, которые щедро жаловал ей Максим Модестович. - Вы в самом деле так считаете, молодой человек? Как вы, однако, практичны! - с некоторым холодком произнесла Элеонора Валентиновна, обмахнувшись веером. - А как же романтические устремления, свойственные юности? Любовь, чувства? - могло показаться, что мадам Нечаева впала в морализаторство, если бы не иронический блеск в ее глазах. - Что же касается моей... дочери Жени, то в положенное время она получит свою долю наследства, также, как и ее старший брат. Также, как и я, впрочем. А почему вас так это интересует? Мне казалось, что батюшка ваш вполне обеспечил вам безбедное и беззаботное будущее?
Лев Нечаев: Отец в молодости был прекрасным танцором. Вот и сейчас под звуки вальса он, подобно старой кавалерийской кляче при сигнале полковой трубы, преобразился: подтянулся расправил плечи и уверенно положил руку на талию Рыжика, увлекая ее в центр зала. Проводив беспокойным взглядом эту пару и убедившись, что поговорка "старый конь борозды не портит" верна и в случае Владимира Николаевича, Лев с самой любезной улыбкой обернулся к Лизе: -Мадмуазель, позволено ли мне будет поздравить вас с именинами и пригласить на вальс? В том, что ответ окажется положительным, можно было не сомневаться. Лев кружил в вальсе свою партнершу, поддерживая светский диалог, и мысленно мрачно сожалея о том, что пострадавшей в свое время оказалась его рука, а не нога или лицо. Тогда м-ль Алексеева наверняка и не взглянула бы в его сторону, а сосредоточила свое внимание на ком-то из других мужчин. Недостатка в них в округе не было. Всякий раз во время отпуска, попадая на балы к соседям, Нечаев обнаруживал множество незнакомых молодых людей, увивавшихся вокруг сестры. Наверняка и у Лизы были свои воздыхатели...вот только она, увы, старалась заполучить в кавалеры именно Льва. -Лиза, в каждый свой приезд я нахожу вас все более похорошевшей. Признайтесь, это какое-то колдовство? В поле зрения штабс-капитана попала мачеха, о чем-то беседовавшая с фатоватым юнцом. -Наверняка собеседник уважаемой Элеоноры Валентиновны тоже попал под ваши чары? Вопрос был задан с дальним прицелом. Лев точно знал, что Лиза была немного близорука, и теперь она некоторое время будет молчать, напряженно пытаясь во время кружения по залу рассмотреть лицо того, о ком спросил ее партнер.
Максим Мещерский: Уже вторая женщина за этот вечер осталась равнодушна к внешности Максима. Не привыкший к такому бессердечию со стороны дам он решил немедленно сменить тактику. Видимо деревенская жизнь делает женские сердца более трепетными и чувствительными к фальши. Мда, с вопросом о наследстве я явно перегнул палку. Надо срочно исправлять положение, не то проведу еще один вечер в обществе одной лишь тетушки. За плечами у Максима имелся богатейший опыт соблазнения разных женщин. Среди них встречались и добродетельные мамаши, путь к сердцу которых он прокладывал через их детей. А вот это была целая наука! Казалось бы, чего проще? Сунул малышу сладкого, сделал ему «козу» двумя пальцами, подбросил его в воздух пару раз и все? Нет! Даже если вы можете с успехом дурачить всю женскую половину Питера, обмануть ребенка вам не удастся. Максим давно уже это понял и разработал целую науку по привлечению детей на свою сторону. Здесь главным было ни в коем случае не лгать, а действовать только от чистого сердца. Если вы заставили малыша полюбить себя, то будьте уверены, что за его мамашей дело не станет. Максим уже пару раз удалось выиграть пари, соблазнив женщин, которые слыли одними из самых добродетельных жен в петербургском высшем свете. Сегодня наука могла пригодиться. По крайней мере, та ее часть, которая требовала чистого сердца. Максим окинул внимательным взглядом мадам Нечаеву и заставил себя подумать о ней хорошо. А эта Элеонора еще ничего. Неплохо сохранилась для своего возраста. Красива. Не глупа. Я бы даже сказал, что умна. Держится уверенно. Сильная женщина. Из когорты тех, кто предпочтет услышать горькую правду, чем сладкую ложь. Перечислив все ее достоинства, он подарил женщине искренний восхищенный взгляд и ответил очень тихо, чтобы никто, кроме нее, не услышал: - Нет, отец оставил меня без гроша! Но это не самое страшное. Больше всего я переживаю из-за того, что у меня теперь почти никого не осталось на этом свете. Ни братьев, ни сестер. Я завидую тому, что у Вас есть семья. Но еще больше я завидую Вашему мужу. Надеюсь, он понимает и ценит счастье иметь такую жену, как Вы, прекрасная Элеонора!
Евгения Нечаева: Вопреки планам Льва, Лиза, тем не менее, быстро вычислила, о ком идет речь. Тем более, что Максим Мещерский вот уже несколько недель был главным героем сплетен, носившихся между окрестными имениями со скоростью перемещения конных повозок, перевозивших девиц и дам, посещающих с визитами своих соседок-приятельниц. Таинственный столичный красавец, неожиданно предпочетший блеску Петербурга уединение сельской глуши - чем не предмет для оживленного обсуждения за чаем? Толком никто ничего не знал, потому что Мещерский, остановившийся у своей престарелой тетки, вел образ жизни затворнический. Так что Алексеевым было даже где-то почетно, что именно их приглашение принял столичный визитер для того, чтобы возобновить светскую жизнь. Тем не менее, некоторые слухи о племяннике Прасковьи Павловны сюда все же дошли. И были они таковы, что вердикт местных кумушек был неутешителен для их было заинтересовавшихся Максимом Модестовичем дочек - "неподходящий жених". Впрочем, для Лизы и без матушкиного запрета ничего интересного в Мещерском не было. Тем более теперь, когда рядом Лев Владимирович, столь изящно ведущий её в танце, несмотря на то, что одна рука его лежала на черной шелковой перевязи. Поэтому, равнодушно взглянув туда, куда указывал брат Жени, мадемуазель Алексеева, только что порозовевшая от удовольствия из-за комплимента Нечаева, лишь состроила пренебрежительную гримаску, и сказала: - Что Вы, Лев Владимирович! И совершенно мне не нужен этот Максим Мещерский! Да и маменька говорят, что с такими, как он, девицам лучше не иметь дело, - и вновь обратила обожающий взор на партнера по танцу, прямо-таки кричащий, "не то, что с Вами!" Танец, между тем, подходил к концу, но в планы Лизы вовсе не входило выпустить несчастного штабс-капитана, ставшего невольным заложником своей галантности и коварства собственной младшей сестренки, что беззаботно смеялась и кружилась в танце с их отцом. Поэтому, когда Лев Владимирович галантно склонился к ее руке и было попытался вернуть "сокровище замка" законной владелице - матушке, умиленно наблюдавшей за их танцем, Лиза вдруг округлила глаза и воскликнула: - Ох, Лев Владимирович! А какой у нас тут розарий - сущий Эдем! Маменька утверждает, что розы нарочно расцвели именно к моим именинам, но я в это не верю, - смущенно потупилась девушка, но было заметно, что смущение это весьма наиграно. - Не хотите ли взглянуть? Это совсем недалеко!
Элеонора Нечаева: Укол, который она нанесла Максиму, кажется, достиг цели. Юноша явно смутился после ее слов и растерял большую долю своего наигранного цинизма. Элеонора поняла это по его глазам, в которых вспыхнула настоящая грусть, когда Мещерский заговорил о том, что страдает от одиночества. И, неожиданно для себя вдруг ощутила сочувствие к нему. В конце-концов, уж ей самой было прекрасно известно это чувство - одиночество. Несмотря на то, что не могла пожаловаться на отсутствие родни, кровной и приемной, мадам Нечаева, как уже говорилось, чувствовала себя среди них всех, точно на необитаемом острове, где не с кем поделиться своими мыслями, некому подарить свои чувства... Поэтому, когда она вновь подняла взор на молодого человека, в нем уже не было ни капли иронии, а лишь интерес, впрочем, тщательно скрываемый, и некоторый вызов: - Я сочувствую вам, Максим Модестович. Однако скажу в утешение, что иногда даже наличие большого количества близких не спасает от одиночества. Поверьте мне на слово... Впрочем, вы ведь не один? У вас есть тетушка, милое создание, которая от вас, кажется, без ума, - усмехнулась Элеонора вновь. - Так же, как, наверняка, и все местные барышни, которым нечасто перепадает счастье видеть здесь столичного кавалера. Боюсь, они не простят мне, если я и далее буду занимать время, которое вы могли бы потратить на танцы с ними?
Максим Мещерский: - А у меня нет никакого желания тратить время на танцы, - сказал Максим, а затем добавил. – С ними. Во время танца следует вести непринужденную беседу, а я не могу даже представить, о чем же я могу разговаривать с незнакомой мне девицей? Максим постарался добавить язвительности своему голосу, когда произносил слово «девицей», давая понять этой даме, что предпочитает иметь дело с женщинами постарше и поопытнее. - Как Вы смотрите на то, чтобы потанцевать со мной? – спросил он шепотом и одарил свою собеседницу довольно жарким, по его мнению, взглядом.
Элеонора Нечаева: - А мне не показалось, что Вам затруднительно изыскивать темы для бесед, сударь, - усмехнулась мадам Нечаева, не желая показать так уж явно, что комплимент Максима Модестовича пришелся ей по вкусу. - И не так уж важно, кто перед Вами, девица или замужняя дама. Нельзя сказать, чтобы последовавшее за этим приглашение на танец от Мещерского уже в ее собственный адрес, смутило ее, но - все же взволновало. И она сама не могла до конца понять, почему это произошло. Впрочем, возможно, это из-за того, что она не танцевала ни с кем уже довольно продолжительное время. Они с мужем вообще довольно редко выезжали, а уж с тех пор, как он стал беспробудно пить - и подавно. В тех же местах, где Элеоноре Валентиновне доводилось бывать без супруга, как-то всякие занудные благотворительные вечера, или еще какие богоугодные мероприятия, к чему ее обязывал статус матери благородного семейства, как правило, не танцевали. Или танцевала молодежь. А дамам ее лет полагалось восседать у стенки и взирать на веселящихся ровесников ее падчерицы с умилением на лице. В то время, как самой Элеоноре порой, как ни странно, очень хотелось танцевать. В юности у нее это очень недурно выходило. Да и Владимир, во времена их сватовства еще не злоупотреблявший спиртным, был отличным партнером. Вон, как он даже теперь еще уверенно кружит в вальсе Жени... - А знаете, я, пожалуй, приму Ваше приглашение, - "смилостивилась" она над молодым человеком, замершим перед ней с выжидательным выражением на лице. - Если не боитесь, что ненароком наступлю Вам на ногу - все же, я сто лет не вальсировала...
Лев Нечаев: -Розарий? Эдем? На каких-то несколько секунд Лев потерял контроль над собой и слегка изогнул страдальчески бровь. Уж слишком неожиданным оказался переход от личности злокозненного мсье Мещерского к райским кущам, где наверняка резвились местные гурии, за которыми,вне всяких сомнений, надзирали фурии. Одна из них - маменька м-ль Алексеевой, с наилюбезнейшей улыбкой на лице - как раз плыла в их с Лизонькой сторону. Пышное платье, обтягивавшее телеса дамы, делало ее похожей на сорокапушечный фрегат времен Петра Великого. Бульдожьей хватке хозяйки Ракитного мог позавидовать любой мужчина. Вариантов выбора из двух зол не было. -Конечно, хочу увидеть! Такое прекрасное совпадение не могло быть случайным. Это лишний раз подтверждает мою догадку о ваших колдовских способностях. Черт, что за чушь я несу? Нацепив на вытянувшуюся физиономию радостную улыбку, Нечаев поклонился хозяйке дома, и устремился вслед за Лизой в сторону выхода из зала. Боковым зрением он успел заметить смену выражения лица мачехи, мимо которой они проходили. Она что-то отвечала господину Мещерскому с благосклонным, как показалось Льву, видом. То же смотрел на нее, по мнению штабс-капитана, как голодный кот на миску сливок. -А Жени уже видела ваши клумбы? Может, ей тоже будет интересно полюбоваться розами? С одной стороны, оставлять папашу одного в зале неразумно...с другой же...Свинья грязь везде найдет, сколько за ней не присматривай. Зато в присутствии Рыжика Лиза хотя бы не станет совсем уж явно вешаться мне на шею.
Евгения Нечаева: Отчаяние брата было тщательно замаскировано выражением светской любезности и глубокой заинтересованности во всем, что говорила Лиза, но Жени была бы плохой сестрой, если бы не сумела рассмотреть его в серых глазах штабс-капитана, когда он, под руку с именинницей, приблизился к ним с батюшкой. Вальс только завершился, и они еще даже не успели отойти далеко от танцевальной площадки. Догадываясь, что Лёвушка на пределе терпения, Жени устремилась к нему на подмогу. Благо, к Владимиру Николаевичу подошел кто-то из соседей-помещиков, и между мужчинами завязался разговор. - И далеко же вы собрались без меня? - весело окликнула она брата и приятельницу, догоняя, и "вклиниваясь" между ними, подхватывая обоих под локти. За этот хитрый маневр ей были наградой два совершенно разных взора. От брата - полный искренней признательности, а от Лизы - с едва прикрытым негодованием, ибо Жени, конечно, нарушила ее планы. Но у мадемуазель Нечаевой, напомним, тоже были планы. И один из них - немного подшутить над братом, а вовсе не отдавать его "на съедение" Лизе, поэтому девушка сделала вид, что ничего не поняла. - Мы идем в розарий, милая, - довольно сухо ответила Лиза на ее вопрос, даже не делая попытки пригласить Жени с ними, что было совсем уж неприлично. Без сомнения, сама Лиза понимала, что ведет себя неподобающим образом, но желание заполучить Льва Нечаева в женихи было слишком сильным, сильнее дружбы с его сестрой. А для того, чтобы искать путь к его сердцу не напролом, а через ту же Жени, которую Лев обожал, мадемуазель Алексеева была слишком глупа. - Это просто чудесно, я пойду с вами. Помнишь, ты обещала мне показать черную розу, которую ваш садовник посадил прошлой осенью? Ты ведь не возражаешь, правда? - как ни в чем не бывало, улыбнулась ей Жени. Розарий Алексеевых, и вправду, славился по всей округе. Каких только сортов и расцветок тут не произрастало. И, кстати, пресловутая черная роза Жени не особенно понравилась. - Какая она... мрачная, точно траурная! - воскликнула девушка, оборачиваясь к спутникам, после того, как рассмотрела цветок, наклонившись к нему поближе. - Мне совсем не хотелось бы получить такой букет! - А какие тебе больше нравятся? - поинтересовалась Лиза, которая, напротив, находила эту расцветку ужасно привлекательной и "инфернальной" - это красивое иностранное слово попалось ей совсем недавно. Не совсем понимая его смысл, Лиза полагала, что это какой-то высший комплимент. - Инфернальной? - Жени удивленно взглянула на приятельницу. - Ну да... я и говорю. А что до моих любимых, то мне нравятся чайные, но больше всего мне хотелось бы однажды получить в подарок голубую! Да-да, и не спорьте со мной, говоря, что их не бывает! - рассмеялась Жени звонко. - Лёвушка, ты столько путешествовал, неужели тебе не попадались такие?
Максим Мещерский: - Мы еще посмотрим, кому из нас следует бояться отдавленных ног, - проговорил Максим немного смущенно и протянул руку Элеаноре Валентиновне. Танцевать Максиму не хотелось. Настоящей целью его приглашения было увести мадам Нечаеву поближе к выходу, а потом, как бы ненароком, выйти вместе с нею из танцевального зала туда, где нет чужих глаз и ушей. Ну а потом, как пойдет. Может, повезет сегодня снять с себя обет целибата или как там это называется. Когда они провальсировали к выходу, оказалось, что с другой стороны двери стоит довольно много народа и пройти мимо такой толпы незамеченными не получится. Пришлось танцевать дальше. Во время второго круга Максим увидел французское окно, выходящее в сад, около которого стояла только одна увлеченная друг другом парочка. Они ничего не заметят. Пора! – подумал он, и когда они с Элеанорой оказались напротив вожделенного окна, с преогромным удовольствием наступил ей на ногу. - Простите, ради всего святого! – заохал Максим и запрыгал вокруг своей дамы. – Ох, какой я увалень! Ах, обопритесь на мою руку! Вам нужно тотчас же присесть. Давайте выйдем в сад. Там наверняка найдется скамейка. И свежий воздух Вам не помешает. Продолжая изображать раскаяние, Максим увлек висящую у него на локте женщину в сад, в котором сразу же разглядел крышу спрятанной в густом кустарнике беседки. - Ну, что я говорил? - крикнул он с победными нотками в голосе. – Вот и скамейка! Присаживайтесь. Позвольте мне взглянуть на Вашу ножку. Доверьтесь мне. Считайте, что я ваш семейный доктор. Когда они вдвоем склонились над совершенно здоровой нижней конечностью мадам Нечаевой, их лица оказались совсем близко друг от друга. Упустить такой момент означало быть круглым идиотом, коим Максим себя никогда не считал. - Простите! – смущенно сказал он после того, как оторвал свои губы от губ Элеаноры Валентиновны. – Я не мог удержаться… Вы так прекрасны…
Элеонора Нечаева: - Ах, ну что Вы! Это, право, пустое, не расстраивайтесь так! Мне совсем не больно! Ну хорошо...хорошо, пойдемте..., - Элеонора Валентиновна с улыбкой на устах, вполне добродушной, позволила Максиму Модестовичу увлечь себя в сад, точнее, в уютную ротонду в его глубине, почти скрытую от посторонних взглядов за пышными кустами сирени. То, как внезапно Мещерский утратил свой образ томного столичного денди, стоило приключиться этой маленькой неприятности и бросился перед ней оправдываться, с одной стороны позабавило Ленор, а с другой... почему-то тронуло ее сердце. Все же, он был еще совсем молод, почти юноша. Но - красивый и уверенный в себе юноша, уже явно познавший вкус амурных побед. Поэтому мадам Нечаевой даже льстило, что все внимание Максима Модестовича теперь принадлежало ей одной, согревая охладевшую ко всему душу приятным теплом. Однако, когда Мещерский предложил осмотреть ее стопу, якобы пострадавшую от его неловкости, смутилась уже и сама Элеонора Валентиновна. Это было уже как-то слишком... двусмысленно? Ах, нет! Что за глупости?! Он - всего лишь хорошо воспитан, просто заботится о ней... Поток смятенных мыслей, пробужденный бережными прикосновениями Максима Модестовича, был прерван самым неожиданным образом. Мещерский поцеловал ее! Совсем коротко, нежно и робко коснувшись губ Элеоноры, он отпрянул, потупился и, кажется, даже покраснел, изливая на нее новую порцию оправданий и комплиментов. Не в силах более слушать эти слова, совсем ненужные, мадам Нечаева приложила указательный палец к его губам, словно бы запирая его уста на замок, а когда Максим замолчал, прошептала: - Не стоит оправдываться, Вы не сделали ничего дурного, мой друг! - после чего, поддавшись внезапному порыву, нежно взяла в ладони лицо молодого человека и сама прижалась губами к его губам.
Лев Нечаев: Розарий действительно был очень хорош. То ли садовник у Алексеевых был отменным знатоком своего дела, то ли вправду кто-то из женщин этой семьи обладал колдовскими способностями...Причина такого цветения и благоухания самых разнообразных и экзотических сортов роз была тайной не только для Льва, но и для всех соседей этого семейства. Цветочный аромат кружил голову, настраивал на благодушный лад, заставляя помимо воли улыбаться, любуясь нежными бутонами и пышными цветками на шипастых стеблях. - Нет, я голубых роз не видел. По губам Нечаева скользнула рассеянная улыбка. -Но это совсем не означает, что они не существуют. Лизонька томно взирала на штабс-капитана, рядом лукаво улыбалась Жени. Троица шла по песчаной дорожке вдоль клумб. Легкий ветерок, шевеливший листья на кустах, донес откуда-то звуки голосов - мужского и женского. Сработала привычка, выработавшаяся за годы, проведенные на войне. Лев невольно прислушался к ним. Последний показался ему удивительно знакомым - даже не сам голос, а интонации, с которыми какая-то женщина уговаривала кого-то не оправдываться. Он замедлил шаг, давая возможность Жени и Лизе, неумолчно трещавшей что-то о способах флирта при помощи цветов, пройти вперед. Голоса доносились откуда-то из-за кустов сирени. Штабс-капитан надеялся, что ему удастся если не разглядеть там кого-то, то хотя бы расслышать что-либо еще, возможно, окончательно утвердящее его в неожиданных догадках.
Максим Мещерский: Кажется, получается! – мысленно возликовал Максим, почувствовав как кровь прилила к голове и не только. – Главное, теперь не спешить и закрепить успех! Рыбка заметила наживку, пусть заглотит. Сейчас несколько теплых и ласковых слов, которые женщины всегда рады слышать… Затем немного нежных, но нескромных прикосновений, и голос плоти сам все сделает… Если постараться, то можно представить дело так, что это она меня соблазнила, а не я ее. Чтобы Элеонора не заметила произошедшей в нем перемены, Максим сделал так, чтобы она больше не видела его глаз. Его губы соскользнули с губ мадам Нечаевой и пробежались по щеке, едва касаясь ее, и остановились над ее маленьким ушком, чтобы выдохнуть в него слова любовного признания вместе в горячим воздухом его дыхания. - Элеонора! Какое имя! Это имя королевы, рожденной повелевать и одаривать вассалов своим вниманием… Я не мог забыть Вас с нашей первой встречи! Пожалуй, пора переходить от поцелуев к распусканию рук. Медленно, нежно, смущенно. Он положил одну руку ей на талию, а другую на плечо, чтобы прижать к себе, но замер, как бы спрашивая у нее разрешения на это.
Евгения Нечаева: Хорошей чертой Лизы, несомненно, было то, что мадемуазель Алексеева была на удивление незлопамятна. Именно поэтому уже спустя несколько минут Жени почувствовала, что досада от того, что она не позволила приятельнице остаться наедине с братом, окончательно испарилась из ее ветреной головки. Мало того, вскоре Лиза, кажется, отвлеклась, наконец, и от мыслей о самом Лёвушке, который к этому времени сделал вид, будто бы случайно приотстал от двух девиц, чтобы разглядеть какую-то особенно понравившуюся ему розу. Прекрасно понимая этот маневр, его сестра улыбнулась уголком рта, мимолетно бросила взгляд через плечо назад, после чего решительно взяла Лизу под локоток и принялась с удвоенным энтузиазмом охать и ахать, выражая свое отношение к тому, что ей рассказывала приятельница. А говорила Лиза о своем новом увлечении, уже вполне вошедшем обиход в столице, но только что добравшемся до провинции, так называемом "языке цветов", где каждому даримому цветку придавался какой-то особый смысл - слово или даже целая фраза. Самой Жени это казалось немного смешным, но Лиза восхищалась, например, тем, как легко теперь стало выражать свои чувства. - Ты только представь, скольких неловкостей можно избежать! Все эти мучительные объяснения... подбирать слова... А так - например, получаешь букет алых камелий, и уже знаешь, что мужчина влюблен, - взгляд Лизы вновь сделался туманным. - Ах, если бы мне однажды получить такой букет! Разумеется, Жени тотчас же стала уверять подругу, что непременно наступит такой день - и прочая и прочая, но про себя подумала с некоторым сарказмом, что от брата - с его нынешним к ней отношением, Лиза может рассчитывать получить пока, увы, лишь цикламены.* ________________________________ *Цикламен - на языке цветов отставка, "До свидания"
Лев Нечаев: Подглядывать да подслушивать - занятия, конечно, недостойные офицера и дворянина. Но и равнодушно пройти мимо, не убедившись в том, что подозрения относительно добропорядочности мачехи не беспочвенны, было невозможно. Стоило убедиться, что женщина в беседке - именно "мадама". Почему на ум пришло словечко из лексикона Дрона, Лев и сам не понял. А заодно хорошо было бы узнать, о ком именно так пеклась дражайшая Элеонора Валентиновна. Кинув беглый взгляд на удалившихся на приличное расстояние девушек, штабс-капитан отступил на несколько шагов назад, оказавшись на том самом месте, где за клумбой, в зарослях сирени, скрывалась беседка. Лев предусмотрительно огляделся по сторонам, и никого не обнаружив вокруг, шагнул с посыпанной битым кирпичом дорожки прямо на клумбу, намереваясь как можно более бесшумно раздвинуть ветки кустов. Донесшиеся из беседки голоса заставили его замереть на месте в нелепой позе: с приподнятой в шаге ногой и протянутыми вперед руками. Если до этого мига у Нечаева еще оставались очень слабые сомнения в том, что он правильно определил ту, кому принадлежал приятный голос с характерными интонациями, то невидимый незнакомый мужчина развеял их без следа. Прозвучало имя - достаточно редкое для этих мест: в округе не было ни одной тезки мачехи. Стараясь не шуметь и ничем не выдать своего присутствия, Лев, по возможности тихо, аккуратно раздвинул заросли - буйное сиреневое переплетение. Невидимый кавалер продолжал ворковать со своей дамой, проговаривая ей стандартный набор фраз, приличествующих тайному свиданию. Двигаться дальше, не поднимая шума, было невозможно. Нечаев застыл, затаил дыхание, всматриваясь в беседку, находившуюся на некотором отдалении и не слишком хорошо просматривавшуюся. Кажется, мелькнула женская рука - Льву показалось, будто он рассмотрел и даже узнал ткань платья...но поручиться в том, что это не игра бликов закатного солнца, он бы не смог. Также бесшумно штабс- капитан отпустил ветки и вернулся на дорожку. Медленно, пытаясь на ходу осмыслить услышанное и, возможно, увиденное, он двинулся в сторону дома .
Элеонора Нечаева: Элеонора слегка откинула голову назад и отклонилась, позволяя и точно бы приглашая губы Максима перейти от нескромных слов, что они горячо и страстно шептали ей в ухо, к не менее нескромным прикосновениям. Мальчик, а она все не могла отделаться от пикантных и будоражащих кровь мыслей о том, что находится в объятиях очень молодого мужчины, в сравнении с ней - сущим мальчишкой, так вот, мальчик оказался на удивление смышленым: объяснять и показывать ничего не приходилось. Теплая ладонь Мещерского легла на талию мадам Нечаевой и плавно заскользила вверх, туда где жесткий корсет заканчивался и переходил в упругую мягкость груди... Закрыв глаза, она наслаждалась его прикосновениями, поцелуями, однако внезапно что-то - какой-то шорох - привлек настороженный слух женщины, заставив мгновенно открыть глаза и посмотреть поверх плеча Максима, стоящего перед ней, сидящей на скамье, на коленях, туда, откуда он донесся. Право, лучше бы она этого не делала! Потому что Элеонора отчетливо и абсолютно точно успела заметить, как среди буйно разросшейся в это теплое и влажное лето листвы сиреневых кустов, мелькнула знакомая фигура в военной форме. Негромко ахнув, она резко оттолкнула Мещерского в сторону, отчего он потерял равновесие и чуть не упал, и тотчас же вскочила на ноги, неловко поправляя приспустившийся на плече усилиями Максима край выреза ее платья. Прекрасно понимая, впрочем, всю бессмысленность и глупость подобного поведения. Ведь Лев, а это, разумеется, был он, уже покинул свою наблюдательную площадку. Об этом свидетельствовал звук удаляющихся шагов и легкий хруст битого кирпича под подошвами его сапог. - Ах, боже мой! - она приложила руки к пылающим, теперь уж не понять отчего - от страсти или смущения, щекам и в ужасе посмотрела на Мещерского, который уже поднялся на ноги и смотрел на нее, недоумевая такой внезапной перемене в поведении. - Боже мой! - повторила Элеонора. - Ну, что вы так смотрите?! Здесь только что был мой пасынок! Я отчетливо видела, как он наблюдал за нами сквозь ветви этого проклятого кустарника! - она кивнула в сторону сирени. - Но как он тут оказался?! Я погибла! Он ненавидит меня и теперь непременно все расскажет мужу!
Максим Мещерский: Проклятье! – выругался Максим про себя. – Принесла ж нелегкая этого офицерика. А все было уже на мази. Еще бы немного и … Чтоб его перевернуло! Из-за него мой пост продлится еще некоторое время. Кроме этих слов Максиму в голову пришли еще некоторые, но руководствуясь ограничениями цензуры, их не стоит здесь приводить. Молодой человек был ужасно зол не только на пасынка Элеоноры, но и на нее саму, правда, хвала Всевышнему, ему хватило ума не демонстрировать ей свое раздражение. Нельзя портить с ней отношения. Она мне еще пригодится. И он сказал вслух: - Прекратите паниковать! У Алексеевых в доме сейчас слишком много ушей, и он не захочет выносить сор из избы! Пока ваша семья находится здесь, Ваш пасынок ничего никому не скажет и, скорее всего, отложит разговор до возвращения домой. Вам следует сейчас вернуться к мужу и напоить его, как следует. Если сделаете так, как я сказал, то господину Нечаеву-старшему пару дней будет не до разговоров. А за это время многое может случиться.
Элеонора Нечаева: Поразмыслив немного, Элеонора Валентиновна пришла к выводу, что слова Максима Мещерского весьма и весьма разумны, а потому - следовало прислушаться к его совету. Напоить мужа как следует? Задача выглядела совсем не сложной. Как известно, истинному пьянице нужно гораздо меньше водки, чем обычному человеку, чтобы прийти в скотское состояние, такова уж особенность этого порока воли, который некоторые теперь стали называть болезнью, но мадам Нечаева была с этим в корне не согласна. Болезнь - это чахотка. А пьянство - всего лишь дурная привычка, мучительная для тех, кто окружает пьяницу. Уж она-то это знала, как никто другой. Однако сегодня, впервые в жизни, Ленор готова была обрадоваться ее наличию у мужа. - Да, именно так я и поступлю, -кивнула она Мещерскому. - Но сперва надо отсюда выйти. Разумеется, по-отдельности. Сначала я, потом Вы, - с этими словами мадам Нечаева и покинула ротонду, ставшую им с Максимом ненадолго убежищем, но, как оказалось, не слишком укромным. Вернувшись к гостям, Элеонора Валентиновна огляделась по сторонам. Владимира она увидила сразу же. Он стоял и беседовал с каким-то своим знакомым. И по его размашистым жестам, по манере держаться, по мимике, она мгновенно поняла, что никаких усилий с ее стороны уже не потребуется. Муж был пьян. С отвращением поморщившись, Элеонора вновь придала своему лицу спокойное выражение и двинулась дальше в зал. Но не к Владимиру Николаевичу, как можно было подумать. Ей был нужен Лев. Не собираясь ждать первого удара от пасынка, она намеревалась нанести его сама. Вернее, перехватить инициативу. Наконец, она выхватила взглядом в толпе и его, после чего решительно подошла к молодому мужчине, как ни в чем не бывало взяла его под локоть, слегка потянула к себе, вынуждая склониться ухом к ее губам и прошептала: - Лев, думаю, нам пора уходить, чтобы избежать очередного скандала. Увы, Ваш отец снова пьян, - Ленор многозначительно дернула головой в сторону, где стоял господин Нечаев-старший. - Умоляю Вас, сделайте так, чтобы мы смогли уйти отсюда мирно хотя бы сегодня! Уведите его, отправляйтесь домой, а я отыщу Жени и поеду вместе с нею следом.
Евгения Нечаева: Едва Жени вместе с Лизой вернулись из розария к гостям, к ней подошла мачеха, которая отозвала девушку в сторонку и прошептала на ухо, что им пора уезжать. Больше Элеонора Валентиновна ничего ей не сказала, но Жени все поняла по ее лицу. "Значит, опять! - с горечью подумала девушка. - И зачем только Лёвушка привез его сюда?" Однако ничего уже не поправить, и мачеха права: оставаться на людях, дожидаясь, пока отец совсем опьянеет, было нельзя. Попросив у нее минутку, чтобы попрощаться с подругой и извиниться за необходимость срочно уехать, Жени возвращалась к Лизе, на ходу придумывая причину, чтобы объяснить той, что, собственно, случилось. И не нашла ничего лучше, как соврать, что у мачехи резко заболела голова. - Ох, вечно твоя Элеонора со своими причудами! - покачала головой Лиза, искренне досадуя за то, что ее подруге опять не дали толком повеселиться, но еще больше обижаясь на мадам Нечаеву за то, что по ее вине теперь придется уехать не только Жени, но и мужской половине семейства, Лёвушке, в частности. - Ну что же, тогда прощай, милая! Пообещай приехать ко мне на днях! - Непременно, но еще лучше, если это ты сама приедешь в Нечаево, - расцеловавшись с нею, ответила Жени, чем несколько улучшила настроение именинницы, окрыленной тем, что уж у себя дома, ежели не хочет прослыть невеждой, Льву Владимировичу придется уделить ей гораздо больше внимания, чем здесь. Спустя несколько времени, они с мачехой уже ехали домой, вдвоем, потому что Элеонора Валентиновна сказала ей, что Лёвушка сам привезет отца. Ехали молча, каждая думала о своем. В голове Жени крутились невеселые мысли о том, что если отец будет продолжать в таком же духе, то хватит его здоровья, когда-то богатырского, увы, ненадолго. И что же тогда? Лёвушка далеко, а ей придется остаться вдвоем с мачехой… Когда их коляска остановилась у порога дома, она первая выпрыгнула из нее и побежала в дом, надеясь укрыться в своей комнате и просидеть там остаток дня, лишь бы не видеть вновь отца пьяным.
Лев Нечаев: Распахнутые настежь окна не спасали от духоты. Нечаев остановился неподалеку от входа в зал, пытаясь взглядом отыскать сестру. Музыка, смех, веселые голоса, мельканье лиц - неповторимая атмосфера бала проходила мимо сознания молодого человека. Его мысли были заняты совсем другим, поэтому прикосновение женской ладони к локтю заставило Льва вздрогнуть от неожиданности. Вкрадчивый голос мачехи всколыхнул в нем волну гнева. Да как она смеет...после того, что я видел... Впрочем, разум быстро взял верх над эмоциями - в конце концов, никаких доказательств или улик против "мадамы" у Нечаева не было. Глядя в указанном женщиной направлении, он лишь молча кивнул в ответ, мысленно давая себе слово любой ценой дома поговорить с ней начистоту. По мнению бургундцев, в процессе опьянения пьющий спускается вниз по четырем ступеням. Первая ступень называлась "обезьяньей", и находившийся на ней становился веселым и дурачливым. Вторая именовалась "львиной" - тут человек бывал склонен к раздражительности и возмущению. Третья, как раз та самая, на которой пребывал сейчас Нечаев-старший, считалась "бараньей", и название ее говорило само за себя. Мачеха была права: не стоило дожидаться шага на крайнюю - "свиную" ступень, нужно было увозить отца домой немедленно, пока тот был еще в состоянии держаться в седле. С трудом удалось штабс капитану оторвать непутевого родителя от компании собутыльников и вывести из зала. Препоручив его заботам ракитненского конюха, Лев опрометью кинулся на поиски хозяйки дома. Мадам Алексеева выслушала его извинения и приглашение в гости с понимающей улыбкой, благосклонно кивнула - и через несколько минут Лев уже выехал за ворота имения. Отцовскую лошадь он держал на поводу, полагая, что родитель вряд сам справится с нею. Всю дорогу в Нечаево штабс-капитан мысленно представлял себе предстоящий разговор с мачехой. Он уже окончательно убедил себя в его необходимости. Правда, сомнения вызывал еще один нюанс: стоило ли посвящать в увиденное Жени? Пожалуй, рассказать сестре правду было бы правильным, но сделать это, наверное, следовало только после беседы с Элеонорой Валентиновной. За всеми этими размышлениями и беспокойством о том, не свалится ли задремавший отец на землю из седла, Лев даже не заметил, как добрался до дому. Прислуга выбежала на стук копыт. Кто-то из дворовых людей, понукаемый Дроном, снял отца с лошади. Лев взбежал по лестнице в свою комнату, намереваясь умыться и отправиться к мачехе. Или все же сначала к сестре? В этом он так и не сумел определиться.
Элеонора Нечаева: Элеонора не стала останавливать Жени, которая, едва только подъехали к дому, стремглав бросилась внутрь. Ей были понятны чувства девочки, которая всю дорогу промолчала, делая вид, что дремлет, укачанная мягким рессорным ходом их открытого ландо. Конечно же, ужасно понимать, что пороком пьянства поражен твой супруг, но еще неприятнее знать, что твой отец испытывает к алкоголю настолько сильную привязанность, что ради него готов забыть о всех приличиях. А ведь все это ложится пятном и на репутацию девушки. Как бы не утверждали матушки местных женихов в приватных беседах, что Жени - ангел, своим сынкам они непременно сперва посоветуют поискать невесту где-нибудь подальше от Нечаева... С этими мыслями Элеонора Валентиновна, наконец, тоже вошла в прохладные комнаты и с видимым облегчением сняла соломенную шляпку, которая не столько защищала от солнца, сколько заставляла вспоминать об угрозе теплового удара от своего наличия на голове в эту духоту. Продолжая размышлять о будущем падчерицы, Ленор даже улыбнулась - надо же, рассуждает, совсем, как пожилая матрона. А ведь молодые люди все еще, оказывается, обращают на нее внимание.... Максим Мещерский... При воспоминании об его поцелуях и смелых прикосновениях, на бледных щеках мадам Нечаевой вспыхнул легкий румянец. Но тотчас же всплыли и другие, уже не столь приятные воспоминания. Под ложечкой неприятно заныло - вот, скоро он вернется - ее "неприятное воспоминание", Лев. И что же? Как они встретятся, как заговорят после того, что произошло? Может быть, ей все же повезло и он ничего не видел? Но как это понять? Все эти вопросы не имели решения, пока ее пасынок не приедет домой. Но от этого не становились менее мучительны. Измучившись ожиданием казни - или помилования? - Элеонора ненадолго задремала в своей комнате. А потому и не услышала, как мужская половина их семьи вернулась домой. Проснулась лишь, когда услышала решительные и быстрые шаги со стороны лестницы. Это не мог быть Владимир - он и трезвый-то так быстро не ходит. А значит - Лев? Она вскочила с постели и подбежала к двери, прижавшись к ней ухом, надеясь понять, куда он направляется. Сердце билось где-то в горле, женщина и не помнила, когда последний раз так нервничала. Но на эту минуту судьба решила смилостивиться над ней, Лев прошел мимо, видимо, направляясь к себе. Однако Ленор чувствовала, что это все - лишь начало...
Лев Нечаев: По здравому размышлению, на которое у Льва было времени ровно столько, чтобы смыть с себя пыль после верховой прогулки, он пришел к выводу, что сначала нужно поговорить с мачехой. И в зависимости от результата разговора сообщать о нем сестре или нет. В конце концов, через месяц он уедет из Нечаева, а Жени здесь жить бок о бок с Элеонорой Валентиновной. Не стоило понапрасну нарушать хрупкое равновесие в их отношениях и подвергать Рыжика мукам сомнения и подозрительности. Вслед за этим принятым решением, Нечаев сразу принял и второе. Он счел правильным ковать железо, пока оно горячо, и не откладывать разговор на более благоприятный для этого момент. То есть, отринуть старое доброе правило, гласившее, что утро вечера мудренее. Одевшись в домашнее, переобувшись в кавказские войлочные чувяки, Лев бесшумно подошел к двери в комнату "мадамы" и осторожно постучал в нее.
Элеонора Нечаева: Секунды напряженного ожидания складывались в минуты, прошло, наверное, чуть больше четверти часа с того момента, как Лев прошел мимо ее комнаты к себе, и Элеонора немного расслабилась. Может быть, в самом деле не придет? Ну, могло же что-то отвлечь его? Или пошел к своей к сестре, он ведь жить без не не может? Это только со стороны кажется, что подобные логические построения лишены смысла и, на самом деле, алогичны, но, когда из спасательных средств в твоем распоряжении лишь соломинка, то ухватишься и за нее. В конце-концов, а что, собственно, он может ей предъявить? Свое слово против ее собственного? Да и сама ситуация, когда боевой офицер подглядывает из кустов за милующейся парочкой выглядит не менее аморальной, чем, собственно, то, что происходило между ней и Максимом Мещерским. Мало того, такая сценка выглядела просто комичной. А выставить себя на смех мужчине - молодому, самолюбивому... Это еще надо отважиться. Убедив себя в мысли, что самому же Льву будет не выгоден этот скандал, мадам Нечаева даже не смогла сдержать ухмылки, когда представила себе Лёвушку, в неловкой позе замершего в кустах сирени. Вот именно в этот момент и раздался тихий стук в дверь ее спальни. - Войдите! - откликнулась она вполне уверенным тоном. И, когда Нечаев-младший оказался перед ней, Ленор насмешливо взглянула на него и проговорила. - А что, Лев Владимирович, это, верно, на Кавказе Вас научили повсюду ходить, крадучись? Это, чтобы враг не услышал Вашего приближения? Что же, разумно. Однако осмелюсь дать совет для мирной жизни: в ней, чтобы избежать лишних проблем, подчас необходимо, напротив, - ходить, громко топая...
Лев Нечаев: Намерение повести разговор деликатно рассеивалось, как дым после орудийного залпа, по мере того, как Лев слушал обращенную к нему гневную тираду мачехи. Он не успел и рта раскрыть, перешагнув порог ее комнаты и оказавшись лицом к лицу с излишне возбужденной женщиной. Нечаев даже растерялся и едва не попятился, но быстро взял себя в руки и в упор взглянул на Элеонору Валентиновну. Выражение ее лица показалось штабс-капитану презрительно- высокомерным, тон - насмешливым, но в нем улавливались некие истеричные нотки. Почему-то именно это успокоило Льва, еще крепче утвердило в его подозрениях и даже слегка развеселило. Ох, как несет "мадаму"! Можно подумать, что не я - она обучалась в военной академии и читала фон Клаузевица. Шпарит в точности по его постулатам: не обороняется, сопротивляясь намерениям врага, а пытается развивать свои собственные. Мужчина слегка склонил голову - в основном из-за того, что нужно было срочно скрыть ироническую усмешку, невольно скользнувшую по губам после эдаких пришедших в голову мыслей. -Благодарю за мудрый совет, Элеонора Валентиновна. В следующий раз, когда возникнет необходимость побеседовать с вами с глазу на глаз, без свидетелей, всенепременно обую сапоги потяжелее да погрязнее. Такие, какими как раз впору в душу влезть будет. Потопаю ими погромче, само собой разумеется - чтобы все знали: к вам иду с разговором. А с первой же оказией постараюсь прислать для вас такие же чувяки,- Нечаев взглядом указал на собственные ноги - и тут же снова взглянул прямо в лицо женщине. -Вам-то они точно пригодятся в мирной жизни. Говорить с мачехой так, как думалось Нечаеву по пути к ней, не было смысла. Поэтому он взялся за дверную ручку, давая понять, что собирается уйти. Коротко поклонился и проговорил, будто внезапно спохватившись: -А знаете, я ведь тоже могу дать вам дельный совет. Поделиться военным опытом, полезным и для особ цивильных. Так сказать, исключительно из благодарности за ваше радение обо мне. Штабс капитан не стал пристально следить за выражением лица "мадамы" - скользнул взглядом по ее фигуре и проговорил, понизив голос до громкого шепота: -Беседуя на пленере в укромном месте тет-а-тет с кем либо, учитывайте направление ветра. Иначе слова, предназначенные лишь для двух пар ушей, могут стать достоянием куда большего их количества. Причем, с самыми непредсказуемыми последствиями. Еще раз поклонился женщине и повернулся к ней спиной, намереваясь покинуть комнату.
Элеонора Нечаева: Все время, пока Лев говорил, Ленор внимательно слушала его, но вовсе не из-за того, что ее так уж интересовало, что он скажет, а потому, что все это время мучительно пыталась сделать из его слов вывод - знает или нет? Пыталась - и все никак не могла. Поэтому вскоре в ней вновь стало нарастать раздражение - обычное чувство при общении с пасынком с самого первого дня их знакомства. Лев, как всегда, говорил что-то язвительное, а мадам Нечаева постепенно закипала изнутри: да кто он такой, в конце-концов, чтобы отчитывать ее, как провинившуюся пансионерку?! Поэтому, даже, когда поняла, что Лев, все-таки, видел их с Мещерским там, в беседке, возмущение в душе уже кипело слишком сильно, чтобы инстинкт самосохранения, подсказывающий, что с таким серьезным соперником, как старший сын мужа, не следует враждовать открыто, был Элеоноре Валентиновне не указ, как говорится. Черт возьми! Да, если бы она в свое время не совершила эту ошибку всей жизни, не вышла замуж за его отца, то, возможно, со временем-таки нашла свое счастье! А вот сам Нечаев-старший, наверняка, давно бы уже спился до смерти, оставив младшую дочь совсем одну, пока наследник рода овевает себя славой на Кавказе. Будучи умным человеком, Лев просто не мог этого не понимать, но продолжал наращивать конфронтацию. Впрочем, после последней, самой язвительной своей реплики он точно бы вознамерился уйти, но Элеонору Валентиновну было уже не остановить. Бросившись за ним следом, она преградила молодому мужчине дорогу, хватаясь за ручку двери, чтобы он не смог опередить ее в этом, и почти прошептала, сужая глаза: - Нет-нет, Лёвушка, постойте! Куда же Вы, не уходите так внезапно! Кажется, мы еще не договорили? Я сегодня непонятлива, мой дорогой сын, - она никогда не называла его прежде так, да и теперь в голосе мадам Нечаевой было столько яда, что хватило бы для отравления целой армии народу. - Говоря о "непредсказуемых последствиях" для меня, Вы что - изволите угрожать? Или это всего лишь аберрации слуха?
Лев Нечаев: Знает кошка, чье мясо съела. Хоть своим шипением и возмущенным видом мачеха больше всего смахивала на помесь гусыни с разъяренной гадюкой, на ум Льву пришла именно эта поговорка. -Помилуйте, маменька,- яду мужчине было не занимать,- как можно? Штабс-капитан попытался напустить на себя растерянно-простодушный вид. Такое выражение лица мастерски умел принимать Дрон, выслушивая от барина справедливый разнос. Оно должно было означать, что тот ни сном, ни духом не понимает, в чем именно его пытаются уличить и обвинить, когда он чист и безгрешен, аки агнец божий. -Угрожать вам? Особе, которая денно и нощно печется о благе и чести семьи? Нечаев скорбно поджал губы с видом оскорбленной невинности. -Я всего лишь по родственному дал вам добрый совет, вовсе не имея в виду, что именно вас ждут непредсказуемые последствия. Все бывает в жизни, а предупрежден - значит, вооружен. Но вы правы - похоже, я действительно неудачно выбрал время для беседы с вами. Бал и избыток свежего воздуха утомили вас. Отдыхайте же, дорогая маменька. Спите спокойно. Лев еще раз поклонился мачехе и потянулся к дверной ручке, недвусмысленно давая понять, что не намерен больше задерживаться в комнате Элеоноры Валентиновны.
Элеонора Нечаева: Больше всего ей теперь хотелось дать ему пощечину. Сильную, со всего размаха влепить, чтобы стереть с лица пасынка вот эту гримасу мнимого простодушия. Как он смеет говорить с ней в таком тоне?! Щенок... Даром, что строит тут из себя героя! В ее доме! Да - в ее доме, он давно здесь просто гость, даже, если сам не хочет этого признать. И она не позволит ему так с собой обращаться! Но следовало помнить, что противник хитер и опасен. А потому прямые методы воздействия успеха не принесут. К тому же - Лев, как удалось выяснить, непредсказуем в своих поступках и реакциях. Поэтому она решила зайти с другой стороны - изобразить раскаяние, которого вовсе не чувствовала Бледные щеки женщины окрасил румянец, это означало крайнюю степень гнева, однако человеку, который ее плохо знал, могло показаться, что это от смущения. И это было ей на руку, пусть думает, что смог уязвить ее, несчастный. С кем вздумал тягаться?! Лев же, тем временем, предпринял очередную попытку уйти, но в планы Ленор не входило отпускать его. Посему, выждав небольшую паузу, ровно за мгновение до того, как он откроет дверь и выйдет, она, словно заправская актриса, вдруг резко сменила интонацию со злобного полушипения на нежную, даже воркующую. А еще - словно бы извиняющуюся. - Еще минутку, Левушка. Я не хочу, чтобы мы расстались сегодня врагами. Вы очень верно заметили, когда сказали, что тот вооружен, кого предупредили. И я... благодарна за такое предостережение. А еще - прошу прощения за все резкие слова, что тут успела Вам наговорить. Это верно, мы оба сегодня устали. Ведь Вам еще пришлось возиться с отцом, - Элеонора Валентиновна вздохнула и закатила на мгновение глаза, как бы выражая сочувствие и продолжила с жалобной ноткой в голосе. - Ужасно, ужасно, когда человек сам себя разрушает. Но еще ужаснее - постоянно быть подле такого человека. Если бы Вы знали, Лев, что мне приходится тут переживать, верно, судили бы меня мягче. Но, понимаю, что, видимо, не заслуживаю подобного к себе отношения. Что же... я не идеальна. Но я стараюсь, как могу. Веду дом, забочусь о Вашей сестре в меру возможностей. Неужели одна слабость... Отбросим маски, Лёвушка, мы оба знаем, о чем речь. Так, неужели из-за одной слабости с моей стороны, невинной в общем, Вы готовы разрушить весь сложившийся уклад нашей жизни? Зачем Вам это? - Элеонора подняла на него взор и пристально посмотрела прямо в глаза мужчине. - Никто, никто не идеален, Лев! И Вы, и даже Ваша младшая сестра. Неужели, ошибись Жени хоть в чем-то, Вы тоже стали бы ее судить так беспощадно?
Лев Нечаев: Похоже, "мадама" была из тех, кто привык, чтобы последнее слово оставалось за ними. Иначе с какой иной целью она стала бы задерживать его? Лев тяжело вздохнул: разыгравшаяся мелодрама затягивалась и начинала надоедать. Он искоса взглянул на женщину и мысленно удивился произошедшей с ней переменой. На ее щеках появился стыдливый девичий румянец, а когда она заговорила, тон был совсем иным. Это было неожиданно - настолько, что Нечаев опешил. Он неловко переступил с ноги на ногу, слушая покаянные речи мачехи. В голосе ее теперь звучали жалобные ноты. Лишь бы не вздумала расплакаться. Этого как раз только и не хватало. Лев относился к числу тех мужчин, которые не кланялись пулям, но пугались женских слез чуть ли не до потери самообладания. Он уже готов был посочувствовать несчастной затворнице, вынужденной проводить свои лучшие годы в обществе пьяницы. Но Элеонора Валентиновна допустила серьезную оплошность, упомянув имя Рыжика. Дрогнувшее было сердце мужчины тут же словно оделось броней. -Да, идеальных людей нет. Но я попросил бы не приплетать Жени в наш с вами диалог. Я ценю ваши старания и заботу о ней,- голос мужчины звучал ровно и бесстрастно, -и именно поэтому не хочу, чтобы ваши...- Лев чуть помедлил, подбирая наиболее правильное слово,- слабости...бросили тень на ее репутацию. Хватит уж и того, что отец своими пьянством пятнает доброе имя семьи. Нечаев снова в упор взглянул на женщину. -Надеюсь, что вы поняли меня правильно, и поводов для подобных разговоров впредь больше давать не будете. В конце концов, вы прекрасно знали, с кем связываете свою судьбу. Поэтому при всем моем понимании того, что вам приходится испытывать, хочу напомнить: это был ваш выбор. А значит, и пенять вам не на кого. Так что будьте любезны думать не только о себе, но и о том, как ваши поступки могут сказаться на участи Жени. Только бы она не вздумала продолжать ломать комедию. -Доброй ночи, Элеонора Валентиновна. Без лишних церемоний Лев вышел из комнаты мачехи, бесшумно прикрыв за собой дверь.
Максим Мещерский: Несколько дней после возвращения из Ракитного Максим ловил себя на мыслях об Элеоноре. Нет, не на романтических! Боже, упаси от этого вздора! Его донимали мысли о ней самой. Что ни говори, а умная, красивая, целеустремленная и знающая себе цену женщина встречается не так часто. Это знакомство следовало записать себе в актив. Пригодится! Прасковья Павловна ежедневно донимала его вопросами о впечатлении от бала и от девушек, на которые Максим старался не отвечать. Тетушка принимала его молчание за смущение и продолжала доставать своим любопытством. Примерно на пятый день после бала ему доставили записку. Почтальоном оказался угрюмый, заросший до самых глаз бородой, мужик. Он молча вручил молодому человеку небольшой конверт и так же молча удалился. - Кто это был? – спросил Максим у тетушки. – И кто его сюда пустил? - Лесник это, - сказала Прасковья Павловна. - Он у нас тут работает уже много лет. Следит за лесными угодьями. За моими, за алексеевскими, за нечаевскими. Он немой. Убогий. Мы ему тут все прощаем. От кого письмо-то, Максимушко? Небось, от девушки? И она с громким швырканьем, от которого Максима коробило с первого дня его пребывания в Алдановке, отпила горячий чай из блюдца. Его и самого разбирало любопытство, кто был автором письма, но если вскрыть его сейчас, то тетка не отстанет, пока не ознакомится с его содержимым. Поэтому Максим сделал равнодушное лицо, скомкал конверт, открыл печное творило и сделал вид, что бросил его в огонь. - Из Питера, - сказал он с ленцой. – Даже читать не буду. Пойду, пожалуй, прогуляюсь, а то засиделся. Скрывшись от любопытных теткиных глаз, Максим открыл мятый конверт. В нем он нашел маленький кусочек плотной бумаги, на котором смелым женским почерком были написаны несколько слов: В полдень. Старый охотничий домик на опушке. Подписи не было. Да и нужна ли она была вообще? Понятно, что письмо было от Элеоноры. Вспомнив их прерванное свидание, Максим обрадовался и поспешил на конюшню. Конюх без лишних слов оседлал ему тихую послушную кобылу и объяснил, как проехать до места. До полудня оставалось совсем мало времени, так что Максиму пришлось торопиться.
Элеонора Нечаева: Первые несколько дней Ленор старалась даже и в мыслях не возвращаться ко всему произошедшему в имении Алексеевых, памятуя о разговоре с пасынком. Нет, Лев ни каким образом не напоминал ей об этом - словами. Однако, каждый раз, встречаясь с ним в гостиной, либо за завтраком, обедом и ужином, она не могла отделаться от ощущения, что он следит за ней. Ну, не следит, конечно, скорее, исподволь наблюдает. Но от этого было не легче. Когда поняла, что рискует таким образом дойти до параноидального состояния, мадам Нечаева, усилием своей непреклонной воли, выдавила из сознания и этот нелепый страх. "В конце-концов, это и не в его интересах тоже - скандал в доме, и если уж он до сих пор его не устроил, стало быть - обошлось?" - решила она однажды и почти успокоилась. "Почти", потому что, ежели наяву ей и удалось, вроде бы, уладить все свои проблемы, то ночами услужливая память упорно преподносила ей в виде сновидений различные вариации на тему произошедшего между ней и Максимом Мещерским, и сны эти, удивительно яркие и реалистичные, тревожили ее покой, лишая душевного равновесия на целый день, после того, как случались. Думая над тем, как бы ей разрешить теперь и эту проблему, Элеонора Валентиновна, с присущим ей рационализмом, решила, что, возможно, будет лучше всего один раз дать этим фантазиям стать реальностью. Лишь для того, чтобы, разочаровавшись - ибо мечты в ее жизни еще никогда не совпадали с явью, - забыть об этом навсегда. Именно затем и написала она Максиму Мещерскому ту самую пресловутую записку, где указала место их встречи - старый охотничий домик. Достаточно удаленный от барского дома, он много лет не использовался по назначению, ибо, если сам хозяин Нечаева на кого теперь и охотился, то преимущественно на чертей, которые изредка являлись к нему на фоне кратких эпизодов абстиненции. Домик же, впрочем, слуги по-прежнему поддерживали в порядке. Поэтому, приехав туда верхом - для всех Элеонора отправилась на конную прогулку - она нашла это помещение вполне сносным. Маленькая столовая,гостиная и спальня. В последних двух комнатах - по камину, возле которых чьими-то заботами оставлены аккуратные вязанки дров. Впрочем, разводить огонь Элеонора не стала, на улице и без того стояла ужасная жара. Поэтому она наоборот, распахнула все окна, желая, чтобы легкий запах затхлости, неизбежный в нежилых помещениях, исчез отсюда как можно скорее. Встречу Максиму Ленор назначила на полдень, часов с собой она не брала, но, взглянув на солнце, определила, что уже скоро. Отчего она была так уверена в том, что Мещерский непременно приедет, мадам Нечаева и сама не знала, однако внутреннее чутье подсказывало, что приедет. Поэтому, когда вскоре послышался приближающийся конский топот, она лишь улыбнулась, довольная собой. Не все еще потеряно ею в этой беспросветной глуши... Единственное, что немного беспокоило Элеонору Валентиновну, так это необходимость о чем-то на первых порах говорить с ним. Ведь, он же обязательно захочет сперва поговорить, да и потом... Но в этом своем предположении Ленор ошиблась самым счастливым для себя образом. Максим оказался умницей. Едва войдя в дом и оглядевшись, обнаружив Ленор, сидящую в кресле в углу затененной шторами комнаты, он, без лишних слов, бросился к ней, опускаясь перед женщиной на колени, целуя и лобызая ее, ошеломленную и... да, восхищенную этим напором... Когда все кончилось, Элеонора, лежа в объятиях своего молодого любовника, думала о том, что впервые за долгое время почувствовала себя живой женщиной, а также о том, что мечты, в самом деле, не совпадают с явью, но не так, как ей казалось прежде. Иногда они ей проигрывают...
Лев Нечаев: Ночь после разговора с "мадамой" Лев провел без сна. Ворочался с боку на бок, обдумывая сложившуюся ситуацию. В итоге он все же принял решение, показавшееся ему на тот момент единственно правильным. Жени не должна знать о мачехином адюльтере. Так будет спокойнее - и ей, постоянно находившейся под одной крышей с Элеонорой, и ему - по возвращении на Кавказ. Сказать, что после принятия этого решения у штабс -капитана гора с плеч свалилась, означало соврать безбожным образом. Но, по крайней мере, смятенные чувства почти улеглись. Это не совсем полное спокойствие заставляло его периодически исподволь наблюдать за Элеонорой Валентиновной. Той же, по мнению Льва, все было, как с гуся вода. Разве что чуть более нервно она теребила салфетку за столом, чуть более рассеяно глядела вдаль из окна, да чаще обычного бросала в сторону пасынка короткие острые взгляды, которые тут же гасила взмахом ресниц. Время в Нечаево всегда тянулось плавно и неспешно, дни были странно длинными - несмотря на то, что Лев, не привыкший к бездеятельности, старался максимально наполнить их делами. И развлечениями, на которых настаивала Рыжик. Всякий раз с приездом брата, она снова превращалась в маленькую озорницу и непоседу, постоянно тормошившую его. Ничего не оставалось, как соглашаться с ее выдумками и затеями, не переставая удивляться тому, сколько всего вмещал в себя один, самый обычный летний день. С приездом Льва отец, казалось бы, несколько пришел в себя. Нет, трезвым, как стеклышко, он не стал, но и до положения риз старался не напиваться. И даже попытался предпринять вместе с сыном несколько прогулок верхом по окрестностям Нечаева. Прекрасно осознавая, что это просветление в уме родителя не продлится долго, штабс-капитан охотно сопровождал его в этих поездках, с удовлетворением отмечая благоденствие имения. То ли нанятый отцом управляющий был умным и рачительным хозяином, то ли отец, несмотря на беспробудное пьянство, каким-то образом все же умудрился не пустить по ветру имеющийся достаток. Хозяйство не только не было запущенным, но даже процветало. В тот день Лев с отцом отправился осматривать дальний луг, раскинувшийся за небольшим леском, на выезде из которого находился принадлежавший Нечаевым охотничий домик. Выстроенный много лет назад по просьбе ныне покойной хозяйки, он со времени ее гибели редко распахивал свои двери для утомленных охотой гостей. Прислуга содержала его в порядке, что Лев мысленно отметил, когда они выехали из лесу и направили лошадей в сторону луга. Он заканчивался небольшим прудом, и штабс-капитан даже удивился, когда отец, пожаловавшись на духоту, изъявил желание искупаться в нем. После купания оба мужчины задремали на берегу, убаюканные стрекотанием кузнечиков и руладами лягушиного хора. Когда же, выспавшись, они направились домой, отец первым заметил привязанных за домиком лошадей. Одну из них он сразу же узнал - это была смирная лошадка, на которой иногда любила прокатиться Элеонора. Вторую Нечаев-старший, по его словам, видел впервые. Он решительно направил своего скакуна к домику, желая поинтересоваться, какого гостя принимает его дражайшая супруга в этом уединенном месте. Сердце Льва сжалось в дурном предчувствии.
Максим Мещерский: В последнее время Максим начал ненавидеть Алдановку и все ее окрестности, за исключением этого забытого людьми охотничьего домика. Только здесь, наедине с Элеонорой, он отдыхал душой и сердцем, потому что это было единственное место, где он мог не притворяться и быть самим собой. Мадам Нечаева знала про него все, и у него не было причин изображать из себя того, кем он не являлся. Другое дело – Прасковья Павловна. Максим уже не раз ловил себя на желании сомкнуть руки вокруг тетушкиного горла и как следует сжать их. Как же она ему надоела своими наставлениями! И самым страшным было то, что он не мог ничего с нею сделать. Пока она жива, у него есть крыша над головой и еда на столе, а покинь старушка этот мир, Максим лишится и этой малости. Его надежды на то, что Прасковья Павловна поддастся на его уговоры и продаст Алдановку, очень быстро разбились о стену старушечьего упрямства, и теперь для молодого человека настал момент, когда пришлось всерьез задуматься о будущем. Выход из положения был только один – выгодная женитьба. Но продавать свою красоту задешево Максим не собирался. Мне нужна богатая девица недурной наружности и голубых кровей. Как то ночью, лежа без сна, Максим составил список потенциальных невест, проживающих в окрестностях, и стал взвешивать достоинства каждой из них едва ли не на аптекарских весах. К утру в его списке осталась только одна достойная кандидатура – Жени Нечаева. Нельзя сказать, что Максим был в восторге от «своего выбора». К тому же активные матримониальные действия в направлении этой девицы могли ухудшить его отношения с Элеонорой. Да и братец там не дремлет и просто так он меня к любимой сестрице не подпустит. Но он человек военный. Рано или поздно, а скорее всего, рано господин Нечаев отбудет к месту службы, оставив сестричку без присмотра и своего покровительства. Следовательно, надо просто выждать. А пока буду тайно развлекаться с Элеjнорой. И все-таки эта женщина зацепила Максима за душу. Он понял это в тот день, когда отправляясь на очередное свидание с госпожой Нечаевой, поймал себя на мысли, что теперь ему придется врать и ей. Не хотелось бы, но другого выхода нет. Прости, дорогая! И чтобы хоть как-то загладить свою вину перед ней, в этот день Максим был с нею особенно нежен. Они так увлеклись, что не услышали, как к их убежищу приблизились два всадника, спешились и вошли внутрь.
Элеонора Нечаева: Было полное ощущение того, что они все участвуют в пошлейшем водевиле, где разыгрывается традиционная сцена "он, она и любовник". Впрочем, отличие все же имелось: кроме вышеперечисленных троих, в мизансцене был и еще один участник: пасынок обманутого мужа. Лев вошел в гостиную следом за отцом, который теперь растерянно то оглядывался на него, то вновь смотрел на жену, рядом с которой, вернее, устроившись головой на ее коленях, на длинном диване неподалеку от камина, возлежал Максим Мещерский, а сама Элеонора Валентиновна нежно перебирала вьющиеся пряди у него на лбу. Разумеется, с появлением неожиданных и нежданных гостей, идиллия мгновенно была разрушена, Мещерский резко вскочил со своего места и теперь настороженно взирал на вошедших мужчин. Его расхристанный вид, да и облик самой Элеоноры не оставляли сомнений в том, что именно тут происходило некоторое время тому назад. Однако Владимир Николаевич все же спросил: - Ленор, что все это означает? - А ты не понимаешь? - отрицать очевидное не имело смысла, да она и не собиралась. Внезапно Элеонора поняла, что так жить больше не хочет. Пусть! Пусть знает, пусть все знают и пусть попробуют ее осудить!!! - Я изменила тебе, Владимир, - проговорила она спокойно, глядя прямо в глаза мужу своим немигающим взором. - Этот человек, - кивнула она в сторону Максима, - я люблю его. Мы любим друг друга и хотим быть вместе. А ты мне больше не нужен. Я терпела слишком долго и теперь мне плевать, что ты скажешь и что сделаешь! Я ненавижу и презираю тебя! - Ленор, окстись, что ты говоришь?! - Нечаев-старший по-прежнему был в некотором оцепенении от увиденного. - Сударь, - он повернулся к Мещерскому. - Надеюсь, вы понимаете, что сейчас последует? - Уж не дуэль ли, милый?! - голосом, полным желчи и яда проговорила Ленор, не давая Мещерскому вставить и словечка, голубые глаза ее теперь сузились в щелочки и сверкали ледяным огнем. - Окстись лучше ты сам, Нечаев! Да ты же пистолет не сможешь удержать ровно из-за дрожи в руках! И потом - где гарантия, что в самый решительный момент перед тобой не явится десяток чертей, чтобы помешать исполнить священный долг?! Хотя, знаешь... а ведь они вполне могут принять тебя за своего, когда увидят рога на твоей голове! - Элеонора расхохоталась жестким, сухим смехом. - Как же я ненавижу тебя! Ненавижу всеми фибрами души, каждой частичкой! Ты - жалкий неудачник, Нечаев, который отравляет своими миазмами жизнь всех вокруг! Ты погубил мою юность, твой сын сбежал от тебя подальше под пули горцев, лишь бы не жить рядом с пьяницей, твоя дочь стесняется тебя... И ты еще смеешь изображать, что у тебя есть честь, которую надо защищать?! Войдя в бешенство обличения, забыв обо всем вокруг, Ленор все не могла остановиться, проклиная мужа последними словами, он слушал ее молча, а потом вдруг резко лицо его сделалось сперва мертвенно бледным, затем синюшным, после чего Владимир вдруг стал оседать на пол, хватаясь рукой за левую половину груди...
Лев Нечаев: Провалиться сквозь землю - вот единственное, чего больше всего хотелось Льву с той самой минуты, как он вслед за отцом перешагнул порог охотничьего домика. Исчезнуть, не видеть наглой и самодовольной рожи мачехиного любовника, брезгливо оттопыренной губки "мадамы", ее холодного и немигающего, как у змеи, взгляда, не слышать голоса, в котором, по мере того, как женщина входила в раж, Нечаеву все сильнее чудились не только злобные, но и истерические нотки. А самым противным в этой ситуации было то, что внезапно мужчина со всей отчетливостью осознал: умом он прекрасно понимает Элеонору. Чего иного следовало ждать от женщины - привлекательной, неглупой и, как сказал бы Дрон, "в самом соку", вынужденной (не беря во внимание побудившие ее к этому причины) проводить годы бок о бок с беспробудным пьяницей? Как ни горько было сознавать, но все упреки, которые разъяренная мечеха бросала в лицо супругу, были справедливыми. Если бы только ее поступок не ставил под удар доброе имя Жени...Сыновний долг требовал встать на сторону отца, но у Льва словно отнялся язык. Сознание будто раздвоилось - ему казалось, что он не просто наблюдает почти водевильную ситуацию со стороны, но при этом видит и нелепый пресловутый "треугольник", и самого себя, с растерянным и глупым видом взирающего на происходящее. Неизвестно, сколько еще времени штабс-капитан простоял бы в прострации, если бы не реакция отца. Нечаев старший схватился за грудь и повалился на пол. С его посиневших губ срывались странные звуки, перемежавшиеся хрипами, глаза закатились. -Воды, скорее!- Лев опустился на колени рядом с отцом, расстегивая на нем одежду.Не глядя на подавшего чашку с водой, поднес ее к губам лежащего, пытаясь влить хоть немного влаги тому в рот, а заодно смочить виски и грудь. -Мадам, поезжайте домой и срочно пришлите карету и лекаря. Я останусь здесь с ним, - холодно и почти спокойно проговорил Лев, поднимаясь на ноги. -А вы, -он едва кивнул в сторону мачехиного любовника,- исчезните с глаз долой. Чем скорее - тем лучше, и желательно - навсегда. Оставшись наедине с отцом, Лев проделал почти невозможное: сумел с огромным трудом переложить того на диван. Осознавая собственное бессилие, он понимал, что отец при смерти. Лев еще раз попробовал напоить отца, одновременно вспоминая приличествующую случаю молитву. Время тянулось, как вязкая патока, хрипам умирающего вторила назойливо жужжащая муха, влетевшая в охотничий домик и теперь пытавшаяся найти выход из него. Она мешала сосредоточиться, и Лев встал, намереваясь выгнать незваную гостью. Несколько взмахов - муха вылетела в окно. В комнате наступила полнейшая тишина. Всего лишь несколько секунд понадобилось штабс -капитану для того, чтобы осознать: отец скончался. Это подтвердил привезенный Дроном врач. Тело Нечаева-старшего перевезли в усадьбу, и начались неизбежные печальные хлопоты.
Евгения Нечаева: По мере взросления, Жени все чаще задумывалась над тем, что заставляет ее отца выбирать способ существования, который он вел все последние годы, все больше уходя от реальности в мир своих алкогольных иллюзий. Ребенком, она обижалась на него. Как же так?! За что он лишает ее, и без того оставшуюся без материнской любви, еще и себя, почти полностью устраняясь от участия в ее жизни? Подростком - сердилась за это, стеснялась беспробудного пьянства и все чаще случающихся постыдных эпизодов, вызванных неадекватным состоянием. Теперь же постепенно стала понимать, что Владимир Николаевич, видимо, так и не оправившись от потери любимой первой жены, и не имея храбрости отправиться за ней следом сразу же, просто выбрал для себя такой медленный способ самоуничтожения, планомерно его применяя, в надежде, что такая жизнь не продлится слишком долго. Но годы шли за годами, а смерть все не забирала его. Вот только и жизнью это назвать было сложно. Впрочем, если бы он был одинок, как перст, то никто не смел судить его за такой выбор. Однако в реальности все было иначе: медленно убивая себя, Нечаев-старший приносил страдания тем, кто жил рядом с ним все это время, не желая замечать, как, разрушая собственную жизнь, калечит заодно жизни сына, дочери, своей новой жены... Да, это удивительно, но Жени все чаще сочувствовала в душе своей мачехе, понимая, что, женившись на ней, отец и Элеонору Валентиновну втянул зачем-то в эту адскую воронку их "семейного несчастия". А потому, в общем-то, заслужил презрение, которое мачеха к нему питает. Жени понимала... И все же, Жени любила отца той пронзающей душу любовью, которую чувствуешь, порой, к слабому, жалкому, недостойному, но - близкому и родному тебе человеку. Поэтому его смерть стала для девушки подлинной драмой. Жени плохо помнила дни в Нечаеве, что предшествовали похоронам. Она плохо помнила и сам день похорон: человеческая память бывает милосердна, "отключая" самые мучительные из воспоминаний. Единственное ощущение, которое не покидало ее теперь практически постоянно - это, словно бы нарушившееся равновесие. Что не говори, с того дня, как не стало матушки, прошло много лет. Она научилась жить с этой потерей. Тем более, что оставались брат и отец, которые как-бы незримо поддерживали ее с двух сторон в этой жизни. И вот - отца больше нет. А вскоре уедет и Лёвушка, отпуск которого не безграничен, а она останется здесь вдвоем с мачехой... Просить брата остаться в Нечаеве насовсем Жени не смела. Да и как это возможно, он офицер! Он обязан уехать, однако мысль о скором расставании с единственным оставшимся близким человеком на свете постоянно преследовала ее, делая и без того грустные дни еще более печальными.
Лев Нечаев: День похорон выдался теплым и солнечным. Во время отпевания и всех прочих сопутствующих событию церемоний, Лев старался держаться как можно ближе к сестре. Жени слишком драматично восприняла случившееся. Конечно, брат ни словом не обмолвился о том, что послужило истинной причиной смерти отца, но всякий раз, когда он ловил на себе взгляд грустных глаз Рыжика, ему казалось, будто девушка сама о чем-то догадывается. К его огромному сожалению, ему не удалось выкроить время и поговорить с сестрой, чтобы обсудить планы на будущее. Причиной было неожиданно выяснившееся обстоятельство, касавшееся отцовского завещания. Оказалось, что два года назад Нечаев -старший аннулировал имевшийся на тот момент документ, и отказался от услуг нотариуса, с которым водил давнее знакомство. В отцовских бумагах, тщательнейшим образом пересмотренных Львом, не было и намека на то, к кому следовало обратиться с вопросами о наследстве. Пришлось ехать в Петербург и там проводить чуть ли не сыскную работу, чтобы получить необходимые сведения. Но если перед сестрой штабс-капитан испытывал чувство вины из-за того, что толком не смог поддержать ее в горе, то возможность из-за хлопот до прощальных церемоний не видеть Элеонору Валентиновну его даже радовала. На следующий день после похорон Владимира Николаевича приехал новый нотариус и состоялось оглашение завещания. Вот тогда-то Лев понял причину странного на первый взгляд поступка отца. Видимо, ранее составленный документ, был совсем иным, но что-то побудило старого пьяницу к тому, чтобы уничтожить его и написать новое завещание. Скорее всего, отец боялся, что "мадама", знакомая с прежним нотариусом, каким-то образом сможет узнать о том, делал ли супруг какие-то изменения в документе, и как-то повлияет на его решение. Согласно воле покойного, петербургский особняк Нечаевых и все деньги оказались завещаны детям - Жени и Льву. Элеоноре Валентиновне же из весьма солидной суммы не доставалось ни полушки. Правда, ей отходило имение Нечаево с правом на доход от него. Зачитанный документ наверняка произвел неприятное впечатление на мачеху. Впрочем, у Льва не было возможности убедиться в этом: надо было уехать из дому, чтобы уладить свои собственные служебные дела. После долгих раздумий штабс-капитан принял непростое для него решение: подать в отставку и вести жизнь штатскую - с тем, чтобы оберегать сестру от возможных житейских проблем и неурядиц. После положенного на девятый день поминовения новопреставленного, Нечаев в сопровождении Дрона выехал в Петербург. Несмотря на то, что впереди маячила обычная чиновная волокита, он рассчитывал покончить с ней как можно быстрее и вернуться в Нечаево "в новом амплуа" еще до отцовских сороковин.
Элеонора Нечаева: Дни, предшествующие похоронам, Ленор почти не покидала свою комнату. Даже для того, чтобы поесть или принять соболезнования она не спускалась вниз, где Лев и Жени с утра до вечера принимали соболезнования соседей, которые, точно стаи стервятников - новоиспеченная вдова отчего-то не могла подобрать лучшего сравнения - толпились в гостиной главного барского дома в Нечаеве. И дело было не в том, что она так уж убивалась по новопреставленному супругу. Совесть ее тоже не мучила - случилось закономерное, какая разница, теперь или годом позже? Гораздо сильнее всех прочих эмоций была смутная тревога от того, что ожидает ее дальше? Ведь даже при всей своей никчемности, Владимир все равно оставался своеобразным буфером между нею и своим старшим сыном, которого Элеонора всегда полагала самым своим сильным неприятелем в семье. Кроме того, теперь, когда он знает ее тайну... Про Максима в эти дни Элеонора Валентиновна старалась не думать вовсе. Но легко сказать - не думать! Но глупое сердце, которому вдруг неожиданно выпала возможность впервые в жизни испытать нежные чувства, сразу же взбунтовалось, едва мадам Нечаева вновь попыталась зажать его в железные тиски своего здравого смысла. А он подсказывал ей, что теперь им с возлюбленным в ближайшие месяцы строгого траура лучше свести отношения к минимуму, а то и вовсе прекратить их, дабы не дать Льву возможности загнать ее в угол. Лев... Как же часто в последнее время Элеоноре приходило на ум сравнение их отношений с ареной цирка, где она, разумеется, дрессировщица, вынуждена каждый день входить в клетку ко льву, коварному и хитрому, и заставлять его делать то, что необходимо именно ей! Впрочем, с другой стороны, теперь-то - чем он может угрожать ей теперь, когда она - вновь свободна?! И пусть до полной свободы - окончания траура - еще было так далеко, тем не менее, в конце этого тоннеля, что казался ей бесконечным все прошедшие годы, теперь забрезжил свет надежды. И осознав это как-то внезапно, ко дню похорон Элеонора Валентиновна пришла в норму настолько, что была даже рада, что лицо ее, стоящей у раскрытой могилы в минуту последнего прощания, скрывает густая и длинная черная вуаль, накинутая на черный же вдовий капор. Рядом с ней стояла безутешно рыдающая Жени, которую мачеха держала под одну руку, а с другой стороны сестру поддерживал бледный, молчаливый и как-то сразу сделавшийся внешне старше Лев. А Ленор неудержимо хотелось улыбаться! Слушая монотонную молитву священника, из-под полупрозрачной ткани она любовалась ясным и теплым летним днем, осторожно рассматривала лица тех, кто пришел проводить в последний путь своего соседа, и изо-всех сил старалась удержать на лице трагически-сосредоточенное выражение, приличествующее ситуации. Наконец, взгляд ее нашел того, кого надеялся сыскать: Максим не мог не прийти на похороны - это было бы слишком демонстративно. Впрочем, он скромно стоял в самом отдаленном месте. Но даже от одного его присутствия Ленор было хорошо. Естественно, он не сможет остаться на поминки, не сможет перекинуться с ней даже парой слов, что обидно. Но мысль о вновь обретенной свободе который раз утешила мадам Нечаеву. Заплатив за нее годами погубленной молодости, она не разменяется на то, чтобы не вытерпеть еще жалких несколько месяцев, и тогда никто не сможет ее ни в чем упрекнуть. Залюбовавшись на одухотворенно-печальное лицо Мещерского, который тоже бережно поддерживал под локоток свою то и дело сморкающуюся и утирающую слезинки тетушку, Элеонора Валентиновна едва не прослушала момент, когда батюшка предложил родственникам последний раз поцеловать усопшего. Приложившись губами ко лбу покойного мужа, Ленор все же шепнула ему свое "прости" - на всякий случай. После чего отошла, давая возможность попрощаться детям. Спустя две четверти часа все было кончено, и от почти десяти лет ее брака остался лишь холмик быстро просыхающей на теплом ветру земли... А на другой день в Нечаево приехал незнакомый Элеоноре мужчина средних лет, назвавшийся нотариусом Владимира Николаевича и его душеприказчиком, явившимся огласить наследникам последнюю волю покойного. Ленор ничего не понимала - она прекрасно знала их семейного нотариуса, господина Синицкого. Однако Лев, в тот момент находившийся рядом, коротко пояснил, что успел выяснить за эти дни, что отец его изменил свое прежнее завещание и сменил юриста. Впрочем, что в новом, он понятия не имеет, ровно так же, как и сама мадам, вероятно. Когда же, наконец, воля Нечаева была оглашена, тут и выяснилось, что проклятый пьяница - интересно, в какой-же момент трезвого ума, вернее, его остатков, - устроил все так, что из всего своего немалого, как неожиданно выяснилось, состояния, вдове завещал всего-то собственно, само имение с доходом от него. Просто смехотворным, в сравнении с теми денежными средствами, которые покойный отец поровну разделил между сыном и дочерью! А в случае разорения имения, ее дражайший супруг, словно в насмешку, приказал детям "позаботиться о той, кто заменила им мать, сообразно велению своих добрых сердец". Не стоило и сомневаться, какую заботу получит она от доброго сердца того же Лёвушки. А Жени - теперь она богатая наследница и скоро ее часть наследства отойдет какому-нибудь счастливчику, ей же, Элеоноре, предстоит до конца дней бояться засухи, воровства управляющих, и прочего, что может лишить ее единственного источника существования! Окончательным ударом стала новость о том, что Лев решился оставить службу и едет в свою часть, сообщить решение командиру, а потом - в Петербург, дабы окончательно покончить с военным прошлым. И в будущем начать жизнь сельского помещика. Будущее же самой Ленор теперь вновь сделалось весьма туманным...
Максим Мещерский: Он нас по запаху нашел, что ли? – именно эта мысль первой посетила голову Максима, когда на пороге охотничьего домика возникли пасынок Элеоноры и ее муж. – До чего же шустые офицерики в нашей армии! Однако из-за последовавших за этим событий Максиму как-то расхотелось шутить. Нет, не потому что дело приобрело печально-похоронный оборот, а потому что смерть Нечаева-старшего означала, что ему опять придется попоститься. Идти на похороны Максиму не хотелось, но тетка попросила его сопровождать ее, и он не смог ей отказать. Попробуй откажи – и вылетишь отсюда, как пробка из бутылки шампанского. Однако своей вины в смерти старика Максим не чувствовал и поэтому без зазрения совести появился на кладбище. Все-таки какое-никакое, а развлечение в этой глуши, которым, кстати, можно воспользоваться, чтобы лишний разок увидеться с Элеонорой и осветить блеском своей красоты это мрачное мероприятие. Конечно пасынок будет сверкать глазами в мою сторону, но и пусть себе сверкает. Не станет же он устраивать скандал перед открытой могилой. Ленор теперь вдова. Очень скоро она получит свою долю наследства, и мне не составит труда уговорить ее стать моей женой. Как удачно все складывается! Вернувшись в Алдановку, Максим решил набраться терпения и дождаться вестей от новоиспеченной вдовы о свалившемся на них богатстве. Но вместо письма до него дошли слухи. Алдановские дворовые девки притащили на хвостах своих сарафанов новость о том, как старик Нечаев поделил все свои деньги между детьми, а вдове оставил всего лишь доходы с поместья, которое она и продать то не сможет! Ужас! Свет едва не померк в глазах Максима. Брак с Элеонорой теперь представлялся ему ловушкой, которая навсегда привяжет его к этим глухим местам. Прощай, Питер! Прощай, веселая разгульная жизнь! Прощай, Мими! Вскоре до Максима дошла еще одна новость: пасынок Элеоноры отбыл к месту службы, но обещал вернуться. Дворовые так громко убивались из-за отъезда Нечаева-младшего, что даже вызывали у Максима некоторую ревность. Впервые на его памяти женщины отдали пальму первенства не его красоте, а внешности какого-то офицерика. Одно слово, дуры! Однако отъезд молодого человека означал, что вход в дом Нечаевых для Максима теперь не просто открыт, а распахнут настежь. К тому же ему вдруг вспомнились его планы насчет Жени. Как удачно все складывается! – подумал он. – Нанесу несколько утешающих соседских визитов. Пара скромных комплиментов девочке, пара – тройка нескромных взглядов вдове… Ленор будет думать, что я езжу к ней, а я тем временем влюблю в себя Жени. В мои объятия и не такие скромницы падали. Держу пари, что ко времени возвращения братца, я буду уже женат на его сестре.
Евгения Нечаева: С отъездом брата в столицу, их и без того притихший дом, казалось, впал в полное оцепенение. К ним и прежде не так уж часто бывали гости – в последнее время главным другом отца стал алкоголь, а Элеонора Валентиновна друзей среди соседей почти не имела. Теперь же, уважая их горе, и вовсе почти никто не приезжал. Оставшись вдвоем с мачехой, Жени и с ней виделась довольно редко: та почти не выходила из комнаты, и даже если в Нечаево случались посетители, то девушке все чаще приходилось исполнять роль хозяйки самой, неловко объясняя отсутствие старшей женщины в доме ее глубоким трауром. Сама же Жени была отнюдь не так уверена в том, что, запершись у себя, мачеха целыми днями тоскует о муже. Тем более что одному гостю она все же всегда была рада – Максиму Мещерскому. Но и сама Жени все чаще ловила себя на том, что ждет визитов Максима Модестовича, удивляясь тому, что раньше не сумела разглядеть в нем такого интересного человека. Да и теперь все вышло случайно, несколько дней назад, во время прогулки, Жени встретила его, тоже гуляющего по окрестностям. Молодой человек учтиво поздоровался, еще раз выразил свои соболезнования, а потом… потом они разговорились на какие-то общие, но весьма увлекательные темы. Максим – он настоял, чтобы Жени сразу же стала называть его без отчества, был так обаятелен, что девушка не успела опомниться, как сама пригласила его в Нечаево на обед. Как ни удивительно, Элеонора Валентиновна, которая никогда не любила внезапных визитов, тоже очень обрадовалась Мещерскому. После этого вечера, Максим стал бывать у них почти каждый день. Приходил неизменно с двумя букетами – для Жени и для Элеоноры, развлекал обеих всякими занятными историями, вроде бы проводя времени поровну с обеими хозяйками. Но Жени не без удовольствия догадывалась, что более желанно для него все же именно ее общество. Догадка эта была насколько приятна, настолько и смущала мадемуазель Нечаеву, которой прежде никто так явственно знаков внимания не оказывал. А Максим был не «кто-то там», а молодой и очень привлекательный мужчина. Посоветоваться, чтобы подтвердить или опровергнуть догадки, Жени было не с кем. Мачеха не была ей настолько близка, но даже если бы тут был Лёвушка… Нет, даже любимому брату Жени бы не смогла рассказать о том, что, кажется, впервые в жизни влюбилась…
Элеонора Нечаева: Впервые в жизни Ленор была близка к отчаянию и не знала, что делать дальше. Будучи убеждена, что новость о том, как обошелся с ней проклятый Нечаев, скоро распространится по всей округе, она чувствовала себя, как в ловушке. Ведь все это означало, что скоро соседи, и прежде недолюбливающие Элеонору Валентиновну, считавшие ее излишне надменной особой, станут потешаться над ней, дай бог, чтобы не в открытую. А стать всеобщим посмешищем - что может быть хуже для человека, в самом деле, болезненно гордого? Проводя целые дни в одиночестве, сидя в своей комнате, она посылала мужу проклятия и искренне желала, чтобы его душа отправилась после Страшного суда непосредственно в ад. Первые дни после оглашения завещания она с опаской наблюдала за падчерицей и пасынком, стремясь разглядеть изменение в их поведении теперь, когда она оказалась фактически в зависимом от них положении. Но надо сказать, что ни Лев, ни тем более Жени никак не дали ей этого почувствовать. А может, просто еще до конца не осознали той власти, которую обрели над ней. К тому же, Лев вскоре уехал, чтобы устроить свои дела, а Жени, и прежде тихая и покладистая, теперь совсем замкнулась. Случались дни, когда они вовсе даже могли не встретиться. Изредка в Нечаево заглядывали соседи. Официально - поддержать осиротевшее семейство. Но Ленор была уверена, что главная цель таких визитов - разведать обстановку. Собственными глазами увидеть, что происходит и как себя чувствует вдова, которую так хитро облапошил, в прямом смысле, в гроб сходя, ее супруг. Не желая делать любопытствующим такого удовольствия, мадам Нечаева не показывалась м на глаза, оставляя заботу принимать гостей Жени. В конечном счете, это даже полезно. Девушка теперь богатая наследница, наверняка, скоро сыщется тот, кто пожелает этим наследством завладеть, а значит, она станет хозяйкой собственного дома. Вот и пусть тренируется уже сейчас. Впрочем, визитам одного гостя Ленор была всегда рада. Глупышка Жени, сама не ведая, сделала ей большой подарок, когда, случайно встретившись как-то в окрестностях Нечаево с Максимом Мещерским, разговорившись с ним, пригласила молодого человека к ним на обед. Это было единственным приятным событием в цепи безрадостных дней Элеоноры. Тем более, что с того чудесного вечера Макс стал приезжать к ним так часто, как позволяли приличия. Может, даже немного чаще. Но деревенская вольность нравов прощала такое отступление от норм этикета. Естественно, они не могли ничего себе позволить, кроме взглядов, улыбок, но даже это поднимало настроение Элеоноре. Она нужна ему! Иначе, с чего бы Максиму постоянно искать поводы для визитов в Нечаево? Не к Жени же он ездит, в самом деле?! При том, что именно такое объяснение было бы особенно рациональным, стало быть, глупышка-падчерица была для них, сама того не ведая, прекрасным прикрытием. Убедив себя в этом, Ленор как-то упустила момент, когда в отношениях Жени и Макса произошла незримая перемена. Заметила она это совершенно неожиданно. Дело было в саду, где на старой яблоне с давних пор висели самодельные качели, в которых сейчас и сидела девушка, а Максим раскачивал их. Молодые люди были в тот момент наедине, и не могли знать, что за ними наблюдают. Да Ленор и сама случайно выглянула в тот момент в окно - и тотчас же спряталась, не желая быть замеченной. Но этого краткого мига ей хватило, чтобы почувствовать, как что-то в груди болезненно сжалось. А вместе с ним сжались и пальцы рук, больно впиваясь кончиками ногтей в ладони. Не нужно было обладать даром прорицательницы, чтобы заметить, что Жени влюблена в Макса! Достаточно было просто открыть глаза чуть ранее, чтобы не быть настолько слепой и понять, что он отвечает ей взаимностью! Проклятие! Ленор безвольно прижалась спиной к стене и сжала виски. Но этого просто не может быть! Макс, ее Макс не может поступить так! Он любит ее... не говорил этого вслух, но что значат слова?! Впрочем, минута слабости миновала довольно быстро, подчиняясь, как всегда, железной самодисциплине. Нечего паниковать зря! Нужно просто найти возможность поговорить с ним, объясниться. Тогда все станет ясно.
Максим Мещерский: Приезжая в Нечаево, Максим чувствовал себя петухом, входящим в курятник, где все куры принадлежали ему. Как забавно однако! Еще совсем недавно, когда он безвылазно жил в Питере, такое сравнение никогда бы не пришло ему в голову. Там он сравнил бы себя с султаном в гареме. Но сейчас он в глухой деревне, а с волками жить – по волчьи выть, то есть, следовало выражаться по-местному. Впрочем, в роли петуха Максиму было очень даже неплохо. Жени, как и предполагалось, влюбилась в него мгновенно. Это не Элеонора с ее нюхом. Это перед той, уже умудренной жизнью женщиной, чутко чувствующей фальшь, Максиму приходилось распинаться. С Жени все было намного проще. Букеты, конфеты, комплименты – золотой набор, и неискушенная деревенская дурочка попала под власть Максимовой красоты. Единственной проблемой на пути к ее приданному для Максима теперь была Элеонора. Сначала она воспринимала его визиты так, словно он был только ее собственностью, но очень быстро заметила, что он уделяет ее падчерице гораздо больше времени и внимания, чем ей самой. Не нужно иметь много ума, чтобы понять, что она взревновала. Это было видно по тому, как рьяно она стала выполнять обязанности дуэньи, ни на минуту не оставляя молодых людей в одиночестве. Но нет худа без добра. Благодаря ее недреманному оку молодые люди еще больше сблизились, так как у них появилось общее занятие – придумывание способов побега из-под надзора злой мачехи. Максим без труда превратил это занятие в веселую игру, чем еще больше влюбил в себя Жени. Еще бы! Ведь с ним так весело! Близкие отношения между Максимом и Элеонорой прекратились. Не стоило рисковать по мелочам, когда на кону стоит огромное приданное. Он понимал, что наступит день, когда Элеонора начнет задавать неприятные вопросы. Что же? Пусть! Получит неприятные ответы.
Элеонора Нечаева: В реальности осуществить свой план и поговорить с Мещерским Элеоноре Валентиновне все никак не удавалось. Несмотря на то, что приезжал в Нечаево практически ежедневно, Максим словно бы избегал ее общества, а если они и оказывались вместе, то рядом в такие моменты непременно была Жени. Дошло до того, что Ленор впервые в жизни жалела об отсутствии дома Льва, при котором визиты Мещерского было бы просто невозможно вообразить. Впрочем, случай все же представился. В тот день, помимо Максима, в Нечаево приехала еще и Лиза Алексеева, которая искренне сопереживала подруге в ее горе и считала своим долгом навещать ее, чтобы отвлечь от тягостных мыслей. Элеонора не без злорадства наблюдала, как молча бесится Мещерский оттого, что не может проводить с Женей столько времени, сколько обычно. А так же оттого, что при посторонней нельзя вести себя столь же вольно, как он уже привык. К тому же, Лиза все время норовила увести подругу, чтобы посекретничать, поэтому волей-неволей Мещерскому приходилось-таки оставаться с Ленор наедине. Вот, как сейчас, например, когда все четверо расположились в саду, где девушки о чем-то тихонько шептались, расположившись в натянутом между двумя деревьям гамаке, сама Элеонора, cидя в кресле-качалке, занималась вышиванием, а Максим маялся оттого, что делать ему было решительно нечего, но и не уходил, в надежде, что Лиза покинет Нечаево раньше, чем он. Вышло так, что Лиза в очередной раз утащила куда-то Жени и, убедившись, что падчерица с подругой отошли достаточно далеко, чтобы не услышать ее слов, окликнула Макса, было увязавшегося за девицами, откладывая в сторону рукоделие. Он вернулся, всем своим видом демонстрируя нежелание разговаривать, но Ленор это не волновало. Ей нужно было знать… - Ну и что все это означает, Максим? – тихо спросила она его, глядя в глаза Мещерского немигающим взором. – Ты словно бы избегаешь меня последнее время? Как мне это понимать?
Максим Мещерский: - Что вы такое говорите, Элеонора эээ… Валентиновна? - Максим сделал круглые глаза. – Я решительно отказываюсь понимать ваши намеки. Разве у вас есть право задавать мне подобные вопросы? Верно, вы что-то не так поняли. Не скрою, я благодарен вам за ваше дружеское участие, которое вы проявили ко мне, когда я задыхался от скуки в этой деревенской глуши, но оно отнюдь не дает вам на меня никаких прав. К тому же я без ума влюблен в вашу дочь, и у меня в отношении нее весьма серьезные намерения. Поэтому очень прошу вас не мешать нашему счастью, не стоять у нас на пути и дать нам свое благословение.
Элеонора Нечаева: Нельзя сказать, что после того, как Мещерский умолк, для Элеоноры Валентиновны небо померкло от горя, но ярость, охватившая ее в эту минуту, была ничуть не слабее. Безусловно, ей было горько осознавать, что очередной раз ошиблась, не распознав в жалком ничтожестве жалкое же ничтожество, было больно сердцу оттого, что его… нет, не разбили, слишком прочным панцирем оно успело обрасти, чтобы быть так легко разбитым, но ранили. Однако ярость оскорбленного самолюбия была сильнее прочих чувств. Выражение лица Ленор почти не изменилось. Наверное, Максим принял это за добрый знак, посему даже осмелился просить у нее руки падчерицы. Мерзавец! Думает, что выиграл в лотерее счастливый билет - юную дурочку с огромным приданным. Но нет, игра только начинается! - Вы правы, подобные вопросы я, действительно, задавать Вам не должна, - откликнулась она, наконец, прерывая затянувшуюся паузу, в течение которой неотрывно смотрела в лицо Мещерскому, отчего он заметно занервничал. – Насильно мил не будешь и стоять на пути у высоких чувств - нет резона, - в голосе ее слышалась чуть заметная ирония, но вряд-ли он ее почувствовал. – Но у меня нет так же и другого права – благословить Жени на брак. Да, я старалась заменить ей мать, однако в подобных вопросах все же лучше обращаться к кровным родственникам, а именно – к главе семьи. К несчастью, мой супруг скончался, так что теперь всем заправляет Лев Владимирович. А я - всего лишь скромная вдова его отца, - Ленор несколько театрально вздохнула. – Поэтому руки Евгении Вы должны просить у него, а не у меня. И еще… Нечаево принадлежит теперь мне. А я Вас в своем доме видеть больше не хочу. Поэтому, до возвращения Льва Владимировича, показываться здесь не рекомендую. Не печальтесь, вспомните слова Рабютена, о том, что разлука для любви - что ветер для огня: слабую она гасит, а большую раздувает. К тому же, Лёвушка вернется совсем скоро, третьего дня мы получили письмо, что дела его в Петербурге почти окончены. Стало быть, Ваша разлука с возлюбленной долго не продлится, - глаза Ленор победно заблестели, когда она увидела, как Максим побледнел после этих ее слов, сполна насладившись триумфом, она великодушно добавила. – Достойную причину своего будущего отсутствия для Жени, так и быть, придумайте сами. А теперь – желаю доброго здравия и не смею Вас больше задерживать, Максим Модестович!
Максим Мещерский: Холодная, расчетливая стерва! Знает, куда наносить удар. Неужели в моей жизни было время, когда я восхищался ее умом? Куда я смотрел? Где были мои глаза? Максим только что нежно простился с Жени, и сейчас направлялся к лошади. Делал он это не торопясь, мучительно выдумывая путь для спасения своих планов. Если он сейчас уедет из Нечаево, то, понятно, что вернуться ему сюда не позволят. В его отсутствие мадам нальет Жени в уши всяких гадостей о нем, а вернувшийся вскорости братец их добавит. Это будет конец! Прощай, приданное! Лошадь, почувствовавшая на себе, что ее всадник чересчур зол, вдруг решила проявить свой норов и чуть не выбросила его из седла. А ведь это идея! – подумал Максим. – Упасть с лошади и прикинуться больным. Это позволит мне остаться здесь. И к тому же эту ситуацию можно использовать в свою пользу… Поскольку других идей не было, Максим решил действовать без промедления. Едва за ним закрылись ворота нечаевской усадьбы, когда он еще чувствовал на своей спине взгляд влюбленных глаз Жени, он поставил своего жеребца на дыбы и выпал из седла. Конечно, ему хотелось бы приземлиться красиво, но он не умел этого делать, потому что в свое время отказался брать уроки. Ага, попробуй-ка поучись. Это женщинам легко учиться грациозно падать в обморок. Бряк, и все. А падать с лошади – это опасно для жизни, для здоровья и, что самое важное, для красоты. К тому же, Максим с детства не любил лошадей – этих противных тварей, из которых одна половина кусается, а вторая лягается. Короче говоря, приземление Максима произошло удачно (он ничего не сломал), но с другой стороны, не совсем эстетично. - Как мешок с навозом с телеги падает, так и барин с лошади, - услышал он слова одного из спешивших к нему нечаевских мужиков. Встать бы и врезать ему в ухо, - подумал Максим , но поостерегся. Он решил, что до прибытия местного лекаря ему лучше прикидываться полумертвым.
Евгения Нечаева: Жени стояла на пороге и с грустью смотрела вслед Максиму, который, оседлав своего коня, медленно удалялся по центральной подъездной аллее в сторону ворот их усадьбы. Только что, прощаясь, он огорошил девушку новостью о том, что оказывается, должен завтра же уехать на некоторое время в Петербург, где у него внезапно обнаружились некие неотложные дела. Впрочем, одна маленькая деталь все же давала повод для того, чтобы предаться радостным ожиданиям. Дело в том, что Мещерский, как этого не добивалась Жени, так и не признался, что именно так внезапно позвало его в столицу. Однако, говоря это, вид молодой человек имел столь томный и загадочный, что Жени с внутренним трепетом предположила, что, возможно, едет он в Петербург… к ювелиру. Нет, разумеется, это была только догадка, ведь Макс еще не открыл ей своего сердца, но все последние дни был особенно внимателен. И неоднократно, когда был уверен, что Женя не видит его лица, она читала на нем столь мечтательное выражение, что сразу становилось понятно, не только ее сердце охватила нежная тоска, заставляющая каждый день ждать новой встречи с ним так, как ничего и никогда в жизни не ждала. Порой, она уже мысленно торопила своего нерешительного ухажера – чего же ждать? Кажется, она тоже недвусмысленно давала понять, как он нравится ей, но Максим был настолько робок, что все никак не решался просить ее руки. Но даже это в нем нравилось девушке! Вот и сегодня, она была уверена, что Максим оставил ее ненадолго лишь для того, чтобы поговорить об их будущем с Элеонорой Валентиновной. Это тоже казалось ей правильным – не собирались же они бежать! Да и зачем? Максим Мещерский – юноша из хорошей семьи, вряд-ли кто-то в семье станет возражать против их помолвки. И, вероятно, итогом разговора и стало некое решение, если потребовалось так срочно ехать… Жени глубоко вздохнула, чувствуя себя на пороге важных перемен в жизни, и улыбнулась. Вот Лёвушка обрадуется, когда приедет и узнает! Тем временем, всадник почти скрылся с ее глаз за вековыми липами, обрамлявшими аллею, и сама она уже развернулась было, чтобы идти в дом, когда вдруг раздалось громкое конское ржание и какой-то шум. Быстро сбежав вниз по ступенькам, стрелой пролетев по аллее, Жени в ужасе замерла, увидев в некотором отдалении от себя жуткую картину – Максима, лежащего прямо на земле, в какой-то неестественной позе. А к воротам ограды барской усадьбы уже бежали несколько мужиков из дворни, чтобы помочь молодому барину, которого, по-всей видимости, выбросил из седла его норовистый жеребец. Шок у девушки, тем не менее, был недолгим, вскоре она и сама бросилась к пострадавшему молодому человеку и, опустившись рядом на колени, увидела, что тот, хоть без сознания и ужасно бледен, но хотя бы дышит. Впрочем, ее несчастная матушка тоже умерла не сразу, когда с ней случилось подобное несчастье. Поэтому так же и то, что внешне, вроде бы, Максим никак не пострадал, еще ничего не означало… Вспомнив об этом, девушка вновь похолодела изнутри, несмотря на то, что подбежавшие слуги, едва взглянув на Мещерского, сказали, что тот, скорее всего, просто в обмороке. Но Жени все равно настояла, чтобы в дом Максима перенесли непременно на широкой доске, потому что читала где-то, что только так и можно транспортировать тех, кто ушиб спину, а ей почему-то казалось, что именно это и произошло с несчастным Максом. Пока искали необходимую доску, она сидела рядом и гладила его по волосам, умоляя очнуться. Возможно, именно это и помогло, потому что, как только его, наконец, со всеми предосторожностями, уложили на импровизированные носилки, молодой человек приоткрыл глаза и слабо улыбнулся ей, прошептав что-то похожее на ее имя, однако самой мадемуазель Нечаевой послышалось, что, находясь в забытьи, Максим назвал ее своей женой…
Максим Мещерский: Жени превзошла все самые оптимистичные ожидания Максима. Милая, нежная, добрая, заботливая… Я сделал прекрасный выбор, - думал он, пока лежал на доске в ожидании приезда доктора. Жени не отходила от него. Ее руки постоянно прикасались к Максиму, словно хотели принять на себя его боль. Это доброе участие нельзя было оставлять без поощрения, поэтому Максим начал «бредить»: - Жени… Жени… Жена… Да-да. Жена-Жени… Именно так я буду называть тебя, когда мы… Жена-Жени… За этими словами последовали другие, и этот бред с редкими перерывами продолжалось до самого приезда доктора, который оказался еще довольно молодым человеком. Приблизившись к ложу больного, он сухо потребовал, чтобы дамы покинули комнату. Как только мужчины остались наедине, Максим открыл глаза и прошептал: - Доктор! Умоляю! Спасите! Помогите! - Конечно помогу! Только позвольте мне сначала осмотреть вас. - Да я цел и здоров, как бык, но мне нужна ваша помощь в другом деле. Видите ли, у меня есть серьезные намерения в отношении мадемуазель Нечаевой. Мы с нею любим друг друга, но ее мачеха задалась целью разлучить нас. Помогите нам. До этого момента Максим говорил чистую правду, и доктор не мог ему не поверить. - Каким образом? – спросил он озадаченно. - Скажите Элеоноре Валентиновне, что я должен лежать без движения как минимум неделю. Доктор пристально посмотрел на своего шустрого пациента, и тот понял, что свои словесные доводы ему придется подкрепить материальными стимулами. - Если вы отсюда отправитесь в дом моей тетушки и сообщите ей новость, что я болен, но скоро поправлюсь, то она на радостях щедро отблагодарит вас. А я со своей стороны обещаю, что как только встану, то удвою или даже утрою ее благодарность. Только помогите! Максим все верно рассчитал. Доктор молод, а в этом возрасте человеку всегда не хватает денег. Даже в этой забытой Богом глуши. Вскоре после его ухода к Нечаевым нагрянула Прасковья Павловна, и Максу пришлось выдать ей «в бреду» пару-тройку фраз типа: Мне надо домой… Не говорите тетушке… Она не переживет… В благодарность за такую «бессознательную» заботу о ней Прасковья Павловна пустила слезу, обслюнявила Максима с ног до головы, напела дифирамбов о нем на ушко Жени и уехала. Элеонора Валентиновна один раз тоже заглянула в комнату, где устроили Максима, тихо фыркнула около его изголовья, но в присутствии Жени промолчала. Теперь все зависело от Макса. В его распоряжении была целая неделя на то, чтобы сделать Жени своей невестой, и чтобы у ее родственничков не было возможности расторгнуть их помолвку.
Элеонора Нечаева: Что касается Элеоноры, то происшествие с Максимом не произвело на нее особого эффекта. В отличие от впечатлительной Жени, которая, к тому же, смотрела на него влюбленными глазами, ей не составило труда понять, что он сам все это подстроил. А иначе, с чего бы это опытному всаднику, на ровном месте, вдруг взять, да и вывалиться из седла? Впрочем, доктор, которого вызвали тотчас же, сказал, что граф Мещерский сильно ушиб спину, а потому придется соблюдать строгий постельный режим в течение недели. И, конечно, ни о каких переездах в течение этого срока, а может, даже дольше, речи быть не должно. "Ну, неделя у него, пожалуй, только и есть", - подумала в этот момент Элеонора Валентиновна, не без злорадства вспоминая о скором теперь уже возвращении домой пасынка. Вряд ли Максим останется здесь при нем - все же, он не настолько глуп, чтобы подвергнуть себя публичному унижению на глазах у Жени. Подумала - и почти забыла о Мещерском вовсе, несмотря на то, что он по-прежнему находился в ее доме, и Жени ежедневно докладывала о его состоянии. Ленор довольно равнодушно выслушивала ее взволнованные монологи, но даже не стремилась навещать Максима, объясняя это падчерице тем, что не хочет смущать его. При этом - ничуть не ограничивала общение между нею и Мещерским. В последние дни в ней проснулся даже род научного интереса. Чувствуя себя ученым, который в микроскоп наблюдает жизнь микробов, Ленор старалась угадать, как далеко Максим способен зайти в своей подлости. Чем это может закончиться для Жени, ее волновало не слишком. Она - взрослая девушка, и ей стоит лучше разбираться в людях, если хочет научиться выживать в этом мире. Точно так же, как когда-то училась этому сама Ленор - и никто ей не помогал! В противном случае, пусть погибнет - не в прямом, конечно, смысле. Зла Жени она вовсе не желала. Но и носиться с ее репутацией, которая могла пострадать, узнай кто-либо, сколько времени она проводит наедине с молодым человеком, про которого говорят... разное, мадам Нечаева не собиралась.
Евгения Нечаева: Жени чувствовала себя жуткой грешницей из-за того, что радуется болезни другого человека. Это звучит ужасно, но с той минуты, как узнала от доктора, что жизнь Макса вне опасности, что это всего лишь ушиб и просто нужно время, чтобы все прошло, девушка была совершенно счастлива. Ведь, ухаживая за Мещерским, она имела полное моральное право проводить с ним дни напролет. И даже мачеха, словно проникнувшись пониманием того, что им не следует мешать, почти не принимала участия в его судьбе, лишь ради приличий изредка интересуясь у Жени состоянием ее пациента. А Максим, тем временем, быстро шел на поправку. Даже - ох, еще одна грешная мысль! - наверное, слишком быстро. Уже через день он вполне мог вставать и ходить по комнате, поддерживаемый под руку своей добровольной сиделкой. Но умолял ее никому не говорить об этом, потому что в противном случае доктор, назначивший строгий постельный режим, станет его ругать. А Жени и не собиралась! Не доносчица же она, в самом деле? Тем более, что легкий флер запретности и какая-никакая тайна, ведомая лишь им двоим, только способствовала тому, чтобы их отношения с каждым днем становились все более близкими, впрочем, продолжая оставаться не до конца выясненными. Ведь они так и не смели открыться друг другу в своих чувствах, словно бы замерев у самой последней перед этим моментом черты. Это удивляло и смущало Жени, однако она была слишком робкой для того, чтобы первой начать такой серьезный разговор. А Максим все медлил. И еще одного девушка все никак не могла понять, отчего это Макс всякий раз делается мрачнее обычного, когда она заговаривает с ним про Лёвушку? Жени очень скучала по нему. И даже счастливое состояние влюбленности, наполнявшее ее сердце почти до краев, не смогло вытеснить обожания, которое девушка испытывала по-отношению к своему старшему брату. Она мечтала, что Максим и Лёвушка станут настоящими друзьями. Поэтому часто рассказывала Мещерскому про Лёвушку, представляя его в самом выгодном свете, в надежде, что тот уже заранее проникнется к нему симпатией. Но что-то этому мешало, но вот - что? Спросить напрямую было неловко, поэтому Жени оставалось рассчитывать лишь на то, что при личном знакомстве обоих дорогих ее сердцу мужчин, это недоразумение само как-нибудь разрешится. Тем не менее, пока никаких предпосылок к этому, к сожалению, не возникало. Стоило Жени рассказать Максиму, что Лев приедет домой в будущий вторник, как тот немедленно заявил, что отбудет домой уже в понедельник, а лучше даже в воскресенье, чего бы это не стоило. И отказался объяснять свое упорство, чем окончательно сбил бедную Жени с толку. Ведь удерживать его насильно она не могла. И вот, когда в последний день этой счастливой недели они вместе с мачехой вернулись от церковной службы, Максим, собственной персоной и на своих ногах, вдруг явился в гостиную и заявил хозяйкам дома, что сердечно благодарен за приют и помощь, однако ныне уже все в порядке, а потому он сегодня же намерен отбыть восвояси. Жени посмотрела на Элеонору Валентиновну, умоляя ту взглядом удержать их гостя от столь безрассудного, с ее точки зрения, поступка, оставить еще ненадолго. Но мачеха, прежде всегда столь расположенная к Мещерскому и охотно привечающая его в Нечаеве, на этот раз ничего не предприняла, довольно равнодушно приняв велеречивые благодарности молодого человека, который к вечеру того же дня и уехал в имение своей тетушки.
Семен Васильев: Вот уже год с лишним Семен был в Петербурге, далекий от войн, сражений, опасности ночных вылазок, но война до сих пор не отпускала. Днем воспоминания меркли, но ночью война возвращалась к нему во снах. Гибнущие дети с темными глазами, полными муки, распоротые солдатскими штыками животы беременных женщин. Когда-то для него было отчаянно важно, кому принадлежат эти штыки. Тогда он еще не понимал, что все зависит только от времени и места, что солдаты всех армий поступают одинаково. В то время он считал, что существует такая вещь, как война за правое дело. Когда-то. Семен открыл глаза, с трудом восстанавливая хриплое дыхание, его стиснутые руки вспотели. В спальне с тяжелыми бархатными шторами непонятно было, который сейчас час, да он и не сразу понял, где находится и почему. Он не собирался спать, ему просто хотелось отдохнуть. Семен медленно зажмурил глаза, затем снова открыл. Но темные, неизбежные и неизгладимые воспоминания никуда не исчезли. Он позвал слугу и попросил раздвинуть шторы, чтобы утренний свет мог рассеять тяжелое ощущение ночи. И действительно, стоило только солнцу залить комнату, как появилось ощущение облегчения, даже дышать, казалось, стало легче. Семен неторопливо позавтракал, с помощью камердинера оделся в положенную для этого времени дня одежду. Спешить было некуда, в Петербурге раньше полудня никто просыпается, а утренние посещения начинаются только после трех. В час дня Семен вышел на прогулку, он уже привык к Петербургу, с радостью замечал новые детали, которых не помнил прежде. Да и вид праздно гуляющей молодежи (той, что осталась в столице на лето), вселял в него ощущения спокойствия и жизни. Когда он смотрел на обновленный город, казалось, что войны более не существует. Но эта прогулка была много интересней предыдущих. Сначала он увидел вдалеке смутно знакомую фигуру, думая, что это один из молодых мужчин, с которыми он свел знакомство в клубе. К сожалению, рассмотреть знакомца издалека было нелегко, прямо в глаза светило солнце, потому Семен решил подождать, когда казавшийся знакомым мужчина подойдет к нему ближе.
Максим Мещерский: Жени оказалась настоящим ангелом. Господи! Что за девушка! – думал Максим. – Кажется, она все от природы взяла, но все же пара недостатков у нее есть. Во-первых, братец, а во-вторых, … не люблю я ее, несмотря на все ее плюсы. Со вторым недостатком смириться было легко, но как быть с первым? Братец! Он был настоящей проблемой для Максима. Не стоило ходить к гадалке, чтобы понимать: застань господин Нечаев графа Мещерского в своем доме, и последнему несдобровать. Пощечина, дуэль – это полбеды (мы еще поглядим, кто лучше стреляет), а вот крушение надежд на брак с приданным Жени – вот где беда то! Поэтому, едва заслышав, что Лев Владимирович со дня на день должен вернуться в свой майорат, Максим засобирался домой, даже не вылежав отведенного доктором срока. Перед отъездом он шепнул Жени, что будет ежедневно приходить в полдень к толстому дубу на границе нечаевских и алдановских владений, и если она захочет его увидеть, то … все в ее руках. Влюбленная девушка не подвела, и их встречи и прогулки стали регулярными. И все шло хорошо, если бы не тень братца.
Лев Нечаев: Тот, кому не приходилось сталкиваться с бюрократией, не в состоянии даже представить себе, насколько это страшная сила. Подавая прошение об отставке, штабс-капитан Нечаев отчетливо понимал, что взваливает на себя груз трудноразрешимых проблем. Но действительность превзошла все его самые отчаянные предположения. Чиновники в первую очередь пеняли ему на то, что прошение подано не ко времени и посему до первого января ему суждено лежать под сукном; что оно не включено в формулярные списки, прилагаемые к рапортам командиром полка, в котором служил Нечаев - поэтому окажется в числе самых последних, подлежащих рассмотрению. Да еще туманно намекали на то, что, возможно, оно и вовсе не будет удовлетворено, поскольку его артиллерийская бригада находилась в зоне военных действий. По всему выходило, что надо возвращаться на Кавказ и там дожидаться того часа, когда прошение будет рассмотрено с неизвестным результатом. При этом Жени должна была оставаться в Нечаево, бок о бок с мачехой, явно недовольной тем, как распорядился своим имуществом недавно усопший супруг. Не прибавляла оптимизма и необходимость нанесения визитов родне по линии матери, проживавшей в столице. Две тетушки - старшие сестры покойной Ларисы Глебовны - не поддерживали отношений с племянниками со дня ее гибели. Причиной были пьянство и повторная женитьба отца. Теперь же, когда Владимира Николаевича не стало (слух об этом распространился на удивление быстро), они всячески жаждали видеть Льва у себя - очевидно, хотели выведать у него какие-то подробности об обстоятельствах смерти Нечаева-старшего. Ох, как же не хотелось Льву встречаться с этими кумушками.... В день предполагаемого визита штабс-капитан проснулся довольно поздно и в прескверном расположении духа. Ни за что ни про что прикрикнул на Дрона, и чтобы не видеть его обиженной физиономии, ушел из дому без завтрака. Выпить кофе и подкрепиться он рассчитывал в уютной кондитерской, находившейся в двух кварталах от особняка. Цель была уже близка, когда перед Нечаевым возникла удивительно знакомая фигура. Лев не поверил своим глазам. Этой фигуры не должно было быть здесь, на солнечной столичной улице. Точнее, тот, кого сейчас видел перед собой штабс-капитан, никак не мог находиться в Санкт-Петербурге. Впрочем, если увиденное не было галлюцинацией и перед ним стоял не призрак, то эту встречу можно было посчитать самым бесценным подарком судьбы за последнее время. -Полковник...Васильев, Семен Романович, вы ли это? Глазам своим не верю! Лев остановился, все еще с некоторым недоверием вглядываясь в изменившееся с момента их последней встречи лицо того, кого искренне считал своим другом, несмотря на разницу в возрасте. ОФФ: прошу прощения за задержку, у меня несколько дней не работал ни один форум борды.
Семен Васильев: Стоило сомнениям закрасться в мысли Семена, как они были развеяны человеком, ставшим их виновником. Нечаев и сам узнал его только теперь, и радость от нежданной встречи охватила обоих мужчин. - Лев Владимирович… здесь, в Петербурге, какими судьбами? Я слышал, ты был на Кавказе? – сдержанность и прежде была присуща их отношениям, но никогда не была помехой дружбе, завязавшейся на фронте. Они редко делились друг с другом переживаниями, да и не свойственно это настоящим мужчинам, нечасто просили друг у друга помощи, но между тем всегда знали, что случись им снова встретиться, они будут рады обществу друг друга. Присущее Льву чувство собственного достоинства, умение выделять стоящих людей из толпы всегда было симпатично Семену. Вероятно, эти черты и позволили двум непохожим мужчинам, с разницей в возрасте, стать настоящими друзьями. И дружба их была особого свойства. Если бы проблемы Семена носили деликатный характер, он бы обратился именно ко Льву, ибо мог быть уверен в нем, как в самом себе. И, он надеялся, что Нечаев поступил бы также. Если бы за их встречей наблюдал человек со стороны, он вряд ли заметил, как потеплели взгляды обоих мужчин. Их радость была спокойной, скрытой. Так же, как и сила их характеров, никогда не выставлялась напоказ, но всегда ощущалась. Встреча эта заронила в душу Семена надежду на перемены в его уже ставшем привычном укладе жизни. Только теперь понял, как устал от монотонной жизни в столице. Светские вечера, суаре, где он старался быть незаметным, наскучили ему. И теперь он рад был встрече с Нечаевым, который сумел бы скрасить его жизнь своим присутствием.
Лев Нечаев: -Был, и вскоре снова должен буду туда уехать. Панибратских похлопываний по плечу Лев никогда бы не позволил себе в отношении старшего товарища. Но совершенно мальчишеская счастливая улыбка - от уха до уха - сияла на его лице, выдавая все те чувства, которые он испытывал от этой неожиданной встречи. -А вы-то какими судьбами здесь? Давно ли в Петербурге? Надолго ли? Всегда сдержанный офицер словно превратился в мальчишку-подростка, простодушно радующегося встрече со старым другом и не скрывающего это. Он махнул рукой, прерывая поток вопросов, обрушенный на голову полковника. -Семен Романович, вы никуда не торопитесь? Здесь в двух шагах отличная кондитерская. Их кофе и булочки выше всяких похвал. А к этому всегда найдется ликер или очень неплохой херес. Лев искренне надеялся на то, что Васильев не откажется немного посидеть в кафе. За чашкой кофе и бокалом хереса можно было поговорить обо всем, что произошло с обоими мужчинами со времени их последней встречи. К тому же, полковник был именно тем, кому Нечаев не задумываясь готов был рассказать в подробностях историю, из-за которой он оказался сейчас в Петербурге. И именно Васильев мог бы дать дельный совет и, возможно, даже еще как-либо помочь в этом деликатном деле. -Соглашайтесь, я ведь просто так вас не отпущу! Что же нам посреди улицы стоять!
Семен Васильев: Мужчины отправились в кафе, которое оба сочли приемлемым для их разговора. Заказали там сносный обед, выпили по чашке чая и, как и договорились, бокалу хереса. Заодно и рассказали друг другу обо всех перипетиях жизни. Вспомнили боевых товарищей, несколько военных баек. Васильев обещал Нечаеву помочь в его деле, ибо у него, действительно, были связи в нужных кругах. Прямо здесь он написал несколько записок с просьбами принять у себя и посодействовать в деле Нечаева. Довольные собой и друг другом, мужчины вышли из кафе с той свободной непринужденностью, которая сохраняется у товарищей по школе и по полку. Они встретились уже на следующее утро, совершили несколько необходимых визитов, и, вуаля, еще через день пришло уведомление, что дело Льва Владимировича Нечаева благополучно разрешилось! - Ну что же, мой друг, вероятно, наша встреча подошла к концу, и вы скоро уедете в Нечаево? – заговорил Васильев нарочито веселым тоном, дабы никто и не мог подумать, сколь нежеланным для него было прощание с другом. Снова он останется в Петербурге один. Разумеется, он все так же будет посещать некоторые вчера, принимать у себя некоторых знакомых, наносить ответные визиты, но это все не то. Замкнутость Васильева была значимой преградой, чтобы наслаждаться радостями столичной жизни. До встречи с Нечаевым ежедневная скука не доставляла ему неудобств, но человек – существо жадное. Всего на несколько дней вырвавшись из привычного круга вещей и событий, Семен не слишком-то стремился войти в него вновь. Но не мог же он, право, удерживать Льва в Петербурге насильно? Потому и следовало сразу узнать, сколь долго ему еще предстоит наслаждаться их дружбой, веселыми разговорами, ощущением того, что ты не одинок, и рядом есть надежный товарищ. В его возрасте женское общество уже не могло быть таким влекущим, да и опыт показывал, что даже рядом с любимой женщиной можно чувствовать себя одиноким. Но дружбу на данном этапе своей жизни Васильев ценил превыше всего. Теперь уж я прошу прощения за промедление!
Лев Нечаев: Встреча с Васильевым явилась каким-то божьим промыслом. С того дня, как Лев встретил на улице старшего друга, и без утайки рассказал ему о своих семейных проблемах, капризная дамочка Фортуна резко повернулась лицом к штабс-капитану. Застопорившееся было колесо бюрократической машины неожиданно стронулось с места, и покатило не прочь от Нечаева, а прямиком в нужном ему направлении. Его прошение об отставке неожиданно получило ход, было рассмотрено вне очереди и удовлетворено. У Льва были серьезные подозрения, что это все произошло не только по воле высших сил, но и не без вмешательства полковника. Правда, сказать ему об этом напрямую Нечаев не решался. Они виделись почти ежедневно, и каждая встреча доставляла им обоим огромное удовольствие. Полковник принадлежал к числу тех редких людей, с которыми интересно и приятно было не только поговорить, но и помолчать. Чем ближе приближался день отъезда штабс -капитана в Нечаево, тем сильнее не хотелось ему лишаться общества друга, оставляя того в столице практически в одиночестве. Несомненно, полковник и посещал офицерское собрание, и наносил визиты знакомым, но Лев прекрасно понимал, что ни в одной компании Семен Романович не чувствовал себя так свободно и спокойно, как во время их дружеских встреч. Да и ему самому становилось тошно при одной только мысли о том, что вместо возможности общаться с другом он будет вынужден ежедневно лицезреть "мадаму". Если бы не Рыжик, может, Лев и не спешил бы домой. Но мысли о сестре, тяжело перенесшей смерть отца, не давали ему покоя. Неожиданно Нечаеву пришла в голову идея, которую он по обдумывании счел гениальной, и решил претворить ее в жизнь за день до отъезда. Они с Васильевым снова встретились в той самой кондитерской, куда зашли в первую встречу, и Лев сразу же взял быка за рога. -Семен Романовияч, как вы знаете, дело мое завершилось наилучшим образом. И я всерьез склонен видеть в этом не столько божью руку, сколько вашу помощь. Неважно какую - пусть хоть метафизическую. Можете мне ничего не говорить на этот счет - у меня сложилось свое мнение, и я склонен ему верить. Но мне невыносимо думать, что уже через день я лишусь, вашего общества. И будучи чистой воды эгоистом, очень прошу бросить все дела, которые держат вас здесь, и уехать со с мной в Нечаево. На любой удобный для вас срок. Выпалив все это единым духом, Лев ощутил себя мальчишкой, сознавшимся в краже пенок с малинового варенья. Он широко улыбнулся другу и закончил свой монолог: -У нас там красота и раздолье, рыбалка, охота. Вам непременно понравится. Хоть немного отдохнете от столичной суеты. Кроме того, у меня есть еще и чисто корыстный мотив. Вы бы посмотрели со стороны на моих сестру и мачеху. Иногда такой свежий взгляд замечает то, что не бросается в глаза постоянно находящимся поблизости. Сестренка вам будет очень рада - я ей о вас много рассказывал. Соглашайтесь же! Не давая полковнику опомниться, Нечаев подозвал официанта и потребовал шампанского, которое тут же предложил выпить за согласие Васильева и их скорый отъезд.
Семен Васильев: Нечаев проявил себя в точности так, как и должен был. Вернее, он никому ничего не был должен, но отреагировал так, как и следовало ожидать. Васильев, за несколько лет разлуки, забыл о многих особенностях своего друга, потому для него явилось совершенной неожиданностью и его горячность в изъявлении благодарности, и поспешное приглашение в Нечаево. И если в первой части заявления Семен чувствовал себя стесненным и неловким, то после второй, он и сам стал очень благодарен другу. Конечно, для порядка сначала он отказывался, но Лев сумел настоять на своем, расписать все прелести пребывания в имении так, что Васильев счел приличным сдержанно согласиться. Но в душе он ликовал! А, может, это шампанское ударило в голову? Чем бы ни была вызвана перемена в настроении Семена, но он вдруг почувствовал себя куда счастливее, чем прежде, и, будто, даже моложе своих лет. Вполне солидных, стоит признать. Большой интерес вызвало и упоминание Львом о своих мачехе и сестре. - Что же такого вы хотите узнать от меня о своих родных, Лев? К тому же о женщинах, друг мой? Если в чем-то я и мог оказать вам помощь, то только не в этом вопросе. Впрочем, не скрою, я очень рад принять ваше приглашение, – Васильев смутно припоминал, что Лев когда-то рассказывал ему о семье. Кажется, сестра его, имени он, к сожалению не помнил, была сильно младше своего брата, но тот и тогда питал к ней нежные чувства, что со стороны выглядело очень трогательно. Они еще немного посидели, наслаждаясь бутылкой шампанского, договорились о всех нюансах путешествия, но скоро разошлись. У обоих оставались еще в Петербурге дела Вернувшись домой, Семен развил настолько бурную деятельность, что скоро боевое ранение дало о себе знать острой болью. Он прижал ладонь левой – здоровой руки к тому месту, где, как ему казалось, концентрировалась боль, словно хотел удержать ее там и не дать распространиться по всей правой стороне тела. Испуганный слуга подбежал к побледневшему Васильеву и принялся усаживать его в стоящее рядом кресло. Боль потихоньку утихала, освобождая из своего плена разум Семена. Он уже мог и успокаивающе улыбнуться, и отшучиваться, дескать, вот она – старость. Раньше он на такие царапины пустяковые и внимания не обращал, и заживало, как на собаке. - Царапина, - недовольно бубнил Степан Афанасьевич.– Ты, Семен Романович, чуть Богу душу не отдал, иной молодой бы при таком ранении и не выжил бы, грех тебе на возраст-то пенять! – Степан Афанасьевич с юных лет был при Семене, а потому разговоры их были проникнуты той небрежной доверительностью, что позволяется только между двумя близкими людьми, чуть не родными. Где еще доведется увидеть слугу, тыкающим своего барину? Но оба знали пределы подобной фамильярности. На людях Степан Афанасьевич себе такого не позволял. Да только Семен-то отлично знал, кому он обязан тем, что выжил после последнего ранения, кто нашел его, едва живого, в куче мертвых тел… Через день на рассвете Семен встретился с Нечаевым, и они вместе отправились в имение. Всю дорогу Семена не покидало некоторое возбуждение. Он предвкушал встречу с новыми местами, новыми людьми. И более всего его почему-то заинтриговало то, как отозвался Лев о своих сестре и мачехе. Было в этом что-то таинственное, как будто какая-то интрига таилась за его словами. Но суть той интриги Лев ему поведать так и не решился, а Семен спрашивать не стал. На то они и друзья, чтобы не задавать лишних вопросов.
Лев Нечаев: Мудрец был прав, сказав, что путь, пройденный вместе с другом, становится короче вдвое. За разговорами штабс-капитан и не заметил, как они доехали до Нечаева. Денек был солнечным, радостным - но на западе, почти над самой линией горизонта, клубились и уплотнялись облака, грозившие собраться в грозовую тучу. Примерно таким было и настроение Льва. Радость от того, что Васильев согласился погостить у них в Нечаево, предвкушение встречи с сестрой - и где-то в глубине души смутная тревога, предчувствие чего-то недоброго. Попытка поразмыслить об этом привела к выводу, что эта неприятная примесь появилась из-за предстоящего лицезрения "мадамы". С этим фактом поделать было нечего - приходилось принимать его, как данность, и не роптать на судьбу. Едва карета подъехала ко двору и Дрон расторопно принялся носить в дом багаж, к нему со всех ног бросилась горничная Жени. Девушка вилась вокруг денщика и что-то шептала ему на ухо. Похоже, она спешила поделиться со своим дружком домашними сплетнями. Можно было не сомневаться, что Дрон постарается сразу же доложить их своему "вашбродию". Еще и отрапортует при этом по всей форме. Лев окликнул горничную: -Любаша, если барышня дома, а не отправилась на прогулку, то скажи ей, что я вернулся, да не один, а с гостем. Обернувшись к Васильеву, штабс-капитан обвел рукой липовые аллеи, оранжерею, клумбы с флоксами, наскоро поясняя, что где находится, и пригласил друга пройти в дом.
Элеонора Нечаева: Время, что осталось до приезда пасынка в Нечаева, Элеонора постаралась провести максимально приятно для себя, как говорят итальянцы, в состоянии dolce far niente, словно бы накапливая душевные силы и подспудно готовя себя, таким образом, к новому, более активному этапу своей жизни. Дело в том, что все последние дни она тщательно составляла некий план действий, идея которого пришла ей в голову совершенно спонтанно очередной бессонной ночью. Да, она по-прежнему мучилась отсутствием сна, но впервые в жизни это принесло ей хоть какую-то пользу. Вышло все, как уже и было сказано, само по себе. Лежа в своей постели, она смотрела в темноту и мысленно перебирала события своей прошлой жизни, обычное занятие человека, которому не спится. И тут ей пришло в голову, что вспомнить-то особенно и нечего – сначала скучная жизнь в девичестве, потом потерянные годы в браке. Между тем, она еще достаточно молода и возможно… Но не о любви она мечтала. После разрыва с Мещерским, Ленор окончательно убедилась в том, что данный род человеческих эмоций для нее недоступен. А иначе, чем объяснить то, как легко она пережила его предательство? Нет, конечно, переживала, однако… все быстро прошло. В очередной раз подчинив чувства своей железной воле, Элеонора вновь чувствовала себя собою обычной. Кроме того, от любви ведь изрядно глупеют, а мадам Нечаева всегда была уверена, что для женщины ум – самое важно качество в жизни. Впрочем, нет, второе по важности – после умения этот ум скрывать. Еще важным одним свойством своего характера она считала умение находить выход, причем, самый удачный и удобный для себя, в любой из затруднительных жизненных ситуаций. Узнав, что Лев намерен окончательно оставить службу, она ненадолго упала духом. Но то рассуждала Ленор глупая, можно сказать – больная. Теперь же, стоило излечиться, решение сразу же нашлось. Самое простое, все это время лежавшее на поверхности! Ее пасынок решил вернуться к семье? Что же, стало быть, уедет она. Да, Ленор решила уехать. И даже не в Петербург, а гораздо дальше – за границу. Надолго, возможно, навсегда. Он же пусть отныне разбирается со всем ворохом проблем, который все последние десять лет на своих плечах приходилось тащить ей одной. Со всем – от ведения хозяйства, до заботы о собственной блаженной сестрице, которая семимильными шагами сейчас идет к тому, чтобы разрушить собственную, если не жизнь, то репутацию, продолжая, как ей кажется, тайно встречаться с Максимом Мещерским. А в том, что Макс не остановится ни перед чем, добиваясь своей цели, Элеонора убедилась на своем опыте. Несчастная дурочка Жени влюблена в него, точно кошка и совсем не осознает, что самого ее «воздыхателя» интересует лишь ее наследство. И дело не в том, что Жени так уж плоха. Просто Макс – он из той же породы людей, что и сама Ленор, он не умеет любить никого, кроме себя. И даже если предположить, что этот брак бы состоялся, то одной глубоко несчастной женщиной на земле в его результате стало бы больше. Но она этого не допустит. Таким образом, вместе с исполнением «материнского долга» в отношении Жени, заставив и Мещерского выплатить его собственный должок по-отношению к ней. О котором она вовсе не забыла. Но детали этого плана она намеревалась продумать чуть позже. Сейчас у нее в предмете пока было устроение собственной жизни. И решением этого вопроса она занималась все последние дни, пока ее пасынок еще не вернулся, так как желала разрешить все до этого момента. Для этого она и ездила пару дней назад в Павловск, сказав Жени, что намерена посетить там доктора. Впрочем, могла и не объяснять, девушка была только рада тому, что мачехи не будет целый день. На самом деле, в городе мадам Нечаева наведалась в контору прежнего нотариуса покойного мужа, господина Синицкого. Обиженный Владимиром Николаевичем, который отказался от его услуг так внезапно и без объяснения причин, он, тем не менее, уже был в курсе деталей оглашенного нового. Откуда, Ленор толком не поняла, но обрадовалась, что ничего объяснять дополнительно не надо. Господин Синицкий встретил «обиженную вдову» буквально с распростертыми объятиями и охотно согласился представлять ее имущественные интересы. Он и рассказал, что дела Ленор не так уж и плохи. Нечаево – имение, приносящее хороший доход, и поэтому ни о какой нужде в будущем речь не идет. Однако Элеонора приехала к Синицкому не для того, чтобы слушать его рассказ о своем светлом будущем. Прервав его пространный монолог, она сказала, что намерена продать имение в ближайшее же время, а вырученные деньги вложить в ценные бумаги, чтобы потом уехать за рубеж и вести там размеренную жизнь рантье. От такого оборота дела стряпчий несколько опешил, но быстро пришел в себя и стал хвалить ее ум и деловую сметку, пообещав заняться этим со всем возможным тщанием. Разумеется, никто не должен был пока узнать о планах мадам Нечаевой. Начиная это дело, она не могла не понимать, что продажа родового имения их семьи станет неприятным сюрпризом, если не потрясением для Льва и Жени. И не хотела раньше времени навлекать на себя новую лавину их негодования. Хотя, с другой стороны, Нечаево принадлежит ей, следовательно, делать с ним она может все, что захочет. И пусть думают, что хотят. Впрочем, пока была ее очередь получать сюрпризы. Она была у себя в будуаре, когда туда постучался дворецкий и доложил барыне, что Лев Владимирович вернулись из Петербурга вместе со своим старинным другом. - С каким еще другом? – Ленор не могла припомнить, чтобы у ее пасынка, уже давным-давно не живущего в столице, остались там хоть какие-нибудь друзья. И почему он в таком случае не предупредил, что приедет не один? – Ну, хорошо, я сейчас спущусь, - с некоторой настороженностью в голосе произнесла мадам Нечаева и, действительно, вскоре пришла в холл, где и увидела гостя. Мужчина был средних лет, обладал изрядным ростом и военной выправкой. Из чего Элеонора Валентиновна сделала вывод, что он, верно, тоже из офицеров. Возможно, сослуживец Льва? Но с чего бы это ему понадобилось приглашать к себе – вернее, к ней – этого мрачноватого господина? Впрочем, Семен Романович Васильев, как представил его ей Лев, лишь на первый взгляд показался мрачным. Вскоре они уже втроем вполне мирно беседовали в гостиной в ожидании обеда. И Ленор с удивлением отметила для себя, что Васильев обладает каким-то удивительным влиянием на Льва, отчего тот ведет себя даже мило – улыбается и оживленно рассказывает о том, как помог ему Семен Романович в решении вопроса о выходе в отставку. Она и припомнить не могла, когда это Лёвушка был с ней так любезен – без язвительных подтекстов. Все это было весьма странно, но приятно.
Евгения Нечаева: С самых юных лет самой большой пыткой для Жени было ждать чего-либо, а самым серьезным наказанием - когда гувернантка заставляла живую и непоседливую девочку оставаться, сидя на одном месте, более, чем на десять минут. Взрослея, она, конечно, перестала быть той отчаянной егозой, что в детстве, но терпение и выдержка и теперь были не самыми развитыми чертами характера мадемуазель Нечаевой. Уж как Жени не ждала возвращения Лёвушки, как не выглядывала беспокойно с утра в окна, пытаясь разглядеть его экипаж, приближающийся к дому, а все равно - проглядела. А все потому, что утомившись бесцельно бродить по дому, решила-таки ненадолго выйти погулять. Нет, не на свидание с Мещерским, а в свою любимую оранжерею. Ведь сегодня она честно отменила их встречу, хотя Максим был явно опечален этим фактом. Да и сама Жени настолько привыкла к их ежедневным встречам у старого дуба, а потом бесконечным прогулкам и беседам, что уже откровенно скучала без Макса, несмотря на то, что видела его последний раз только накануне вечером. Где-то в душе, совсем-совсем глубоко, она чувствовала также, что с возвращением брата домой, такой вольной жизни для нее уже не будет. Но с другой стороны, возможно, это подтолкнет Мещерского к решительному объяснению сначала с ней, а потом уже - с братом. И тогда... при этой мысли, щеки девушки неизменно загорались румянцем, на молочно-белой, как у большинства рыжих, коже особенно ярким. В такие моменты она часто вспоминала, как, пребывая в беспамятстве, Макс называл ее своей женой. Думать о Максиме как о своем муже - было одно из самых заветных занятий девушки, которому она предавалась исключительно наедине с собой, как теперь, когда бродила среди розовых кустов, некоторые из которых были такими крупными, что доходили Жени чуть не до уровня плеч. Надо сказать, что мечтания девушки были, тем не менее, совершенно невинны и не уходили дальше момента, когда они вдвоем с Максом, под руку, выйдут из храма под звон колоколов, после того, как батюшка обвенчает их. Еще она, конечно, мечтала, что со временем у них с Максом родятся дети - мальчик, а потом девочка... или наоборот, а может, их будет даже больше. Впрочем, в этом вопросе ее знаний было уж совсем недостаточно, чтобы всерьез думать, как оно будет. Некоторое время тому назад Лиза Алексеева тайком поведала Жени, что решилась расспросить свою недавно вышедшую замуж московскую кузину Eudoxie о вопросах деторождения, но та, страшно гордая своим новым статусом и оттого важно задирающая нос перед Лизой, которая, к тому же, была младше на целых четыре года, надменно сказала, что с барышнями такое обсуждать не пристало. Однако потом все же сказала, что для рождения детей необходимо "спать с мужем", ничего более не объясняя. Лиза и Жени буквально голову сломали, что же такого произойдет, если рядом с тобой в кровати поспит твой муж, но так и не поняли. Поэтому по-прежнему оставались в полном неведении на этот счет, надеясь лишь на то, что со временем, все прояснится само собой... - Барышня! Евгения Владимировна! Ну где же Вы ходите?! Там братец Ваш изволили вернуться домой, Вас спрашивают! - звонкий голос Любаши, горничной, отвлек мадемуазель Нечаеву от ее раздумий. - А что, уже приехали?! Вот, опять я пропустила все! - с досадой воскликнула девушка и почти бегом бросилась домой, а следом за ней, едва поспевая, колобком катилась горничная. Будучи одного со своей барышней роста, Любаша годами была несколько старше хозяйки. А уж комплекцией - и вовсе, не в пример субтильной своей мамзель Жени, упитанной. Что, надо сказать, лишь добавляло ей очков, как главной красотке из всей нечаевской челяди, на которую засматривались парни и даже мужики постарше. Но Любаша давно отдала свое сердце денщику Льва Владимировича. Потому, не меньше Евгении Владимировны, торопилась теперь в дом, рассчитывая, пока баре ведут свои светские разговоры, самой чуток пообщаться с любезным ее Дронушкой. Так что на пороге дома, девушки расстались. Жени направилась в гостиную, а Любаша - на кухню, где кухарка уже потчевала Андрона свежеприготовленными щами. - Лёвушка, милый! - Жени, как обычно, стремглав, влетела в комнату и было бросилась в объятия вставшему со своего места при ее появлении Льву Владимировичу. - Как же я скучала по тебе, ты даже не представляешь... - но тотчас же резко замолчала и замерла на месте, увидев в гостиной еще одного мужчину, который тоже встал, когда она вошла, и теперь с некоторым удивлением взирал на явление девушки с огненно-рыжими, чуть растрепавшимися от бега волосами, которые особенно ярко пламенели на фоне приглушенных и даже мрачных тонов ее туалета, ибо обе женщины в доме носили траур по усопшему и потому не могли себе позволить ярких нарядов. - Ой, простите, сударь, я Вас почему-то сразу не заметила, - Жени взглянула на мужчину с улыбкой и потупилась.
Семен Васильев: Путешествие подошло к концу, мужчины прибыли в Нечаево. Первой их встретила Элеонора Валентиновна, кхм, мачеха Льва. На роль мачехи она подходила менее всего. Красивая, утонченная женщина, в присутствии которой Семен тут же и растерялся, не сумев сказать нужного комплимента вовремя, одновременно произвела впечатление приятное, но и заронила в его душу тревогу. Все-таки он совершенно не умел общаться с женщинами, быть галантным и любезным. Но она не обратила на его замешательство внимания и была как будто даже довольна его присутствием. Впрочем, причин для переживаний не было. Вскоре у них со Львом завязалась непринужденная беседа, в которую вступил и Семен, быстро освоившись в новой обстановке, и надо признаться, даже получал от этого удовольствие. Как и следовало ожидать, жизнь в деревне текла в более размеренном темпе, нежели в Петербурге, оттого и разговоры здесь были более тягучие, уютные, менее светские и официальные. Такого рода беседы Семен любил более всего. Однако, наслаждаясь настоящим моментом, Васильев никак не забывал и о том, что вскоре ему предстоит знакомство с юной барышней, сестрой Льва. Но столь стихийного появления молодой барышни все же, никто не ждал. Беседа в гостиной резко оборвалась, Семен неуклюже вскочил с кресла, в котором ему было очень удобно, и получил возможность наблюдать одну из тех семейных сцен, что заставляли его смущаться. Причиной тому, вероятно, было то, что в таких случаях он обычно чувствовал себя нелепым дополнением, грубым мазком подмастерья, не вписывающимся в пейзаж, созданный рукой мастера. Впрочем, девушка совершенно не замечала его, повиснув на шее Льва и выражая ему свою сестринскую любовь все так же бурно. Она и сама была похожа на вихрь, ураган, смерч, пролетевший по комнате. При этом, как успел заметить Васильев, ее мачеха взирала на все происходящее с завидным спокойствием, будто сия сцена разыгрывалась чуть не каждый день и порядком уже ей надоела. Стоило ли говорить, что ничего общего не было между Элеонорой и юной девицей, несмотря на почти одинаковый цвет волос. Видимо, характеры их были слишком различны. Но относительно прочего Семен сделать никаких заключений еще не мог. Обе ему были одинаково непонятны. Когда же, после звонких поцелуев и заверений брату в своей любви, девушка все-таки заметила гостя, то обратилась к нему с извинениями в невнимательности в столь непосредственной манере, что Васильев не смог удержаться от улыбки. Лев часто рассказывал Семену о сестре, и по этим рассказам он представлял, что это должна быть еще совсем маленькая девочка, ребенок. Однако перед ним сейчас стояла молодая девушка, да еще и красавица. - Семен Романович Васильев, друг вашего брата, – представился он. Ему показалось, что прозвучало это сухо и как-то недостаточно душевно. И от этого Васильев почувствовал себя еще более растерянным. – А вы, должно быть, Евгения Владимировна? Я много о вас слышал, – и уже обращаясь ко Льву. – Вам повезло, друг мой, в вашей жизни присутствуют две очаровательных женщины!
Максим Мещерский: В этот день Максим вернулся домой в приподнятом настроении. Все пока складывалось неплохо. Жени крепко сидела у него на крючке, и ему осталось только вытащить эту золотую рыбку из нечаевского болота и запустить в свой мещерский пруд. Предстоящие вечер и ночь обещали быть нескучными, так как намедни он застукал на сеновале одну из теткиных дворовых девок в обществе парня из соседней деревни. Максим так шуганул этого «кавалера», что тот убежал к себе в чем был, забыв штаны, а девица… Ну, поскольку терять ей уже было нечего, Максим велел ей ждать его на сеновале ежедневно, как стемнеет. Но перед тем, как вечер станет приятным, ему предстояло пережить ежедневный семейный ужин и чаепитие с тетушкой. Та еще скукотища! Но пропустить эту церемонию было невозможно: Прасковья Павловна страсть как обожала гонять чаи в обществе любимого племянника на летней веранде. Так они проводили каждый вечер: тетка наливала в себя чай из блюдца, ворча на мир и новые порядки, а Максим делал вид, что внимает ее словам, и периодически поддакивал им. Но сегодня эта «идиллия» была прервана топотом лошади и скрипом старого экипажа, который лихо подкатил к дому мадам Алдановой. Прасковья Павловна отставила в сторону свое блюдце и поспешила к воротам. Максим уже знал, что это означает. Именно так здесь распространяются новости. Стоит кому-то из дворян узнать что-то новое, он тут же запрягает лошадь и мчится во весь опор по деревням, чтобы быть первым, кто расскажет соседям о том, что случилось. Максиму было наплевать на то, чем живет местное общество, поэтому он остался сидеть за столом и даже не стал прислушиваться к разговору. - Ну, я поехала дальше, - донессся до него громкий голос нежданной гостьи. – Мне еще надо в Ракитное успеть к Алексеевым. - Ой, что делается! – сказала вернувшаяся за стол Прасковья Павловна. Она была возбуждена и радостно потирала свои сморщенные ручонки. - Как пить дать, скоро будет свадьба! А мне даже надеть нечего. Все мои наряды соседи уже видели. Решено! Надо съездить в город за новыми тканями и к портнихе. Ах, радость то какая! Свадьба! - Свадьба? – рассеянно переспросил Максим. – У кого? - У Нечаевых! Лев Владимирович вернулся домой насовсем! И не один! - Правда? – Максиму вдруг стало интересно. – Он привез себе невесту? - Да нет же! Он привез жениха для Жени! - Чтооооооо?!!!
Элеонора Нечаева: Явление Жени в гостиной, в самом деле, не произвело особого впечатления на ее мачеху. Ленор разве что почувствовала привычное раздражение, какое всегда питала, когда при ней вопиющим образом нарушались правила этикета. В сущности, это было личное дело ее падчерицы – прилюдно выказывать своё невежество или нет. Однако мадам Нечаевой не хотелось, чтобы полковник Васильев думал, что в ее доме подобное является закономерностью. Тем более что, кажется, и Семена Романовича эта сцена порядком шокировала. Элеоноре Валентиновне показалось на миг, что во взгляде его чуть не ужас мелькнул, когда Жени ворвалась в комнату и повисла на шее у своего старшего брата. Что же, в скором времени, возможно, нынешнее поведение мадемуазель всем присутствующим покажется лишь милой детской шалостью. А пока – пока Ленор все равно была совершенно не намерена терпеть это безумие, поэтому, позволив брату и сестре пообниматься еще пару минут, улыбнулась и иронически заметила: - Право, Жени, дорогая! Если станете продолжать в том же духе, то Лев Владимирович окажется задушен в Ваших объятиях еще раньше… чем умрет от голода, - неожиданная концовка фразы подействовала именно так, как и ожидала Ленор. А именно – привлекла к ней всеобщее внимание. И добившись своего, женщина с невозмутимым видом продолжила, обращаясь к пасынку его гостю. – Уверена, что Вы, господа, изрядно проголодались дорогой. Поэтому, раз уж мы, наконец, собрались все вместе, давайте уже перейдем в столовую, там уже сервировали обед. Надеюсь, Семен Романович извинит некоторый аскетизм трапезы, я не ожидала, что у нас будет гость. Лев, как же можно было не написать мне, что Вы намерены приехать вместе с другом? – упрек свой Элеонора Валентиновна высказала, тем не менее, в достаточно мягкой манере, чтобы не разрушить в глазах господина Васильева свой образ почтенной матери семейства. Отчего-то, в присутствии этого человека, ей хотелось выглядеть именно так. Впрочем, в ее словах таилась и доля кокетства, потому что стол, к которому она пригласила присутствующих, даже по столичным меркам был вполне достоин похвалы, а уж по деревенским - подавно. Ленор и прежде старалась, чтобы их жизнь в этой глуши как можно больше была похожа на обычную, петербургскую, за что соседи из окрестных имений считали ее невозможной снобкой. Да и покойный Нечаев вечно нарушал гармонию, внося в идеально налаженный быт хаос своим беспросветным пьянством и связанными с этим постоянными нелепыми историями. Наблюдать это ей было вначале стыдно, а потом просто отвратительно. Теперь же, наконец, Ленор вновь была сама себе хозяйка, поэтому могла вести ту достойную жизнь, о которой мечтала с юности. И это только начало. Когда она уедет за границу, где никто не будет знать ее прошлого… Ах, об этом стоило помечтать. Но не теперь, а позже, наедине с собой. Сейчас же стоило более думать о реальности. И постараться сделать в ней все возможное, чтобы приблизить осуществление мечты. Их застольная беседа явилась достойным продолжением приятного разговора, начатого в гостиной. Семен Романович по-прежнему вел себя несколько скованно. Впрочем, возможно, это была его привычная манера держаться. Да и Жени говорила немного, как обычно в последнее время, пребывая в грезах о Максиме Мещерском – о ком же еще? – всякую минуту, когда думала, что никто за ней не наблюдает. Поэтому Ленор приходилось выступать своеобразным тамадой. Но сегодня она была в добром расположении духа, поэтому не тяготилась своей обязанностью. После обеда мадам Нечаева предложила гостям отдохнуть с дороги, а через пару часов всем вновь встретиться на веранде за чаем. Кажется, никто не возражал, но прежде, чем Лев успел уйти, Ленор отозвала его в сторону и попросила на минуту зайти в кабинет его отца, чтобы поговорить. При господине Васильеве она почла беседовать на эту тему неуместным. - Лев, пока Вы отсутствовали, из Павловска пришло письмо от нотариуса Вашего батюшки. Писал он мне, но это касается всех нас. В ближайшие дни нам предстоит съездить в город встретиться с ним – обычная процедура вступления в наследство. Вернее, поедем мы вдвоем. Жени – несовершеннолетняя, поэтому от ее имени, думаю, уместнее будет выступать Вам. Не возражаете?
Лев Нечаев: Рыжекудрый ураган едва не сбил Льва с ног, стоило ему только встать и шагнуть навстречу Жени. Поцелуи, торопливый щекотный шепот в самое ухо, невозможность отстраниться, чтобы полюбоваться сестрой и тем эффектом, который произвело ее появление на Васильева. Нечаев осознавал, что со стороны наверняка выглядит по меньшей мере забавно, но нисколько не стыдился той глупо-счастливой улыбки, вызванной у него искренней радостью сестренки. Рыжик нарушила плавное течение светской беседы, которую они с полковником вели с "мадамой". Впрочем, Лев с удивлением отметил мысленно, что на этот раз общение с мачехой давалось ему гораздо легче, чем в течение всего времени до отъезда в Петербург. Пожалуй, и за это следовало тоже благодарить друга. Его присутствие помогло штабс-капитану почувствовать себя более раскрепощенно в обществе Элеоноры Валентиновны. Да и та преобразилась при появлении гостя. Даже ее замечание насчет допущенной пасынком оплошности прозвучало вполне по родственному, без какого-либо подспудного сарказма. - Так уж вышло, - с виноватой улыбкой развел руками Лев, освободившийся, наконец-то, из плена Жениных объятий. - До последнего не был уверен, что Семен Романович сможет принять мое приглашение погостить в Нечаево. Они перешли в столовую, где уже был накрыт к обеду стол. Беседа, начатая в гостиной, продолжилась в той же непринужденной манере. Лев изредка поглядывал на сестру, отмечая про себя, что как ни странно, темный цвет траурного платья не портил ее красоты. Скорее, наоборот: на этом фоне ее волосы казались гораздо более яркими, солнечными. А еще у Жени как-то необыкновенно блестели глаза. Нечаев, разбиравшийся в женской психологии намного хуже, чем в артиллерийских калибрах, отнес это на счет радости сестры по случаю его приезда. Впрочем, он не исключал и возможности того, что причина крылась в появление Васильева - как потенциального объекта для испытания девичьих чар и всяческого прочего кокетства. Приглашение Элеоноры Валентиновны пройти в кабинет отца застало расслабившегося штабс-капитана врасплох. Однако он быстро взял себя в руки, препоручил полковника Жене, проследовал за мачехой и внимательно выслушал ее. - Не возражаю. Конечно, съездим, раз это необходимо. Надеюсь, что полковник не успеет заскучать в наше отсутствие. Выйдя из кабинета, Лев наткнулся на Дрона. Похоже, денщик поджидал его, бесшумно переминаясь с ноги на ногу. Он приложил палец к губам, на цыпочках отступил на несколько шагов вглубь коридора, жестом призывая штабс-капитана последовать за ним - подальше от двери, отделявшей их от "мадамы". Тот подчинился со всей осторожностью, и услышал едва различимый шепот: - У нашей барышни кавалер завелся. Она к нему почитай каждый день на свиданки бегает. От неожиданной новости Лев опешил. При этом ему все же хватило выдержки молча кивнуть денщику, указывая взглядом на дверь кабинета, и жестом дать понять, что разговор отложен "на потом". После этого Нечаев, как ни в чем не бывало, обычной походкой прошел мимо кабинета в столовую, к ожидавшим его Жени и Васильеву.
Семен Васильев: Элеонора Валентиновна не всерьез отчитала Жени. Но то, что девушка неугомонна – было видно сразу. Семену вообще показалась, что она выскочила, будто чертик из табакерки. Да и рыжие кудри, которые выбивались из прически, тоже были весьма похожи на некий внешний атрибут нечистой силы. Семен было уже расслабился, радуясь, что Ленор снова взяла бразды правления их маленькой компанией в свои руки, как вдруг эта милая женщина пригласила Льва пройти вместе с нею в кабинет, оставив его наедине с Жени. Непоседливая девушка без всякого стеснения смотрела на гостя, видимо, надеясь, что тот сумеет предложить какую-нибудь тему для разговора. Мучительно подыскивая подходящую, Семен окончательно растерялся, он отвел взгляд в сторону и заметил стоящее в углу фортепиано. Вот и подсказка! - О, да вы увлекаетесь музыкой? – он встал и подошел к инструменту, на нотной подставке лежал альбом с несколькими произведениями. Углубляться в их изучение Семену показалось невежливым по отношению к Жени, которая и без того выглядела немного заскучавшей, что и понятно. Она так обрадовалась приезду брата, а вместо встречи с дорогим человеком, ей приходится коротать время с ним, с Васильевым. Семен обратил внимание на руки Жени, ладони были очень узкими, а пальцы длинными и красивыми. Должно быть, именно такие руки и бывают у пианисток, изящные и легкие. Эта мысль смутила Семена, и он снова замолчал. Но теперь пауза казалась не столь мучительной, ведь Жени должна была что-то сказать в ответ на его реплику, и ему не приходилось что-то придумывать снова. Однако девушка оказалась не столь разговорчивой, как привык Семен. Удостоверившись, что тот все еще смотрит на нее, она лишь кивнула ему в ответ и снова выжидающе посмотрела на Васильева. Ему стало еще более не по себе, если таковое вообще возможно. Обычно ему не приходилось искать темы для разговоров с девушками, чаще он молча слушал, и чем больше слушал, тем меньше понимал эти странных и непредсказуемых созданий. - Может быть, вы бы сыграли для меня? Что-нибудь, что вам самой нравится? Я полностью доверяю вашему вкусу.
Евгения Нечаева: Совершенно неожиданно оказавшись наедине с Семеном Романовичем, Жени поймала себя на том, что просто не знает, о чем с ним разговаривать. Да и вообще – как вести себя с этим господином. Прежде Лёвушка никогда не говорил про него, а значит, даже соврать, стандартной фразой: «Мой брат о Вас столько рассказывал!», она Васильеву не могла. Мало ли, вдруг полковнику заблагорассудится спросить, что же именно поведал сестре о нем его боевой товарищ, да и вообще – с чего бы вдруг ему рассказывать про Семена Романовича? Поэтому Жени в обществе Васильева было, кажется, не меньше неуютно, чем и самому полковнику – в ее компании. С одной стороны это было даже немного забавно, что такой взрослый мужчина чувствует себя так скованно. Но с другой – изрядно раздражало. Ну что он, право, стоит, как бирюк какой-то посреди комнаты и молчит?! Вот совсем другое дело ее Максим! Он всегда знает, что сказать и как сделать так, чтобы всякий нашел его общество приятным. Стоило девушке вспомнить про графа Мещерского, как мысли ее тотчас же вновь потекли в этом приятном для нее русле. И она даже подумала, а не сходить ли ей, пока все будут отдыхать до вечернего чая, к старому дубу. Понятное дело, Макс предупрежден, что сегодня их свидание не состоится, но вдруг… Вдруг он тоже придет туда, подчиняясь зову ее сердца? Ведь, говорят же, что влюбленные сердца умеют слышать на расстоянии. Жени искренне в это верила. И уже всерьез прикидывала для себя возможность потихоньку сбежать из дому в ближайшее время, совершенно отрешившись от того, что происходило вокруг в реальности. Поэтому не сразу поняла, простейший вопрос, который задал ей Семен Романович. - Что, простите? – девушка чуть нахмурилась, сосредоточиваясь, и взглянула на собеседника. – Ах, ну да, - кивнула она, не слишком заботясь о том, что такой краткий ответ может показаться ему невежливым. После этого краткого, даже не диалога, а обмена информацией, в их разговоре вновь образовалась долгая пауза, прерванная опять так же полковником. Теперь тому понадобилось, чтобы Жени сыграла на фортепиано. И это уж ей совсем не понравилось. Во-первых, никак не стыковалось с ее планами. Понятно же, что, стоит ей сесть за инструмент, одной пьесой не отделаться. К тому же, сейчас вернутся Лёвушка и мачеха. И тоже, наверняка, станут просить что-то сыграть. А во-вторых, устраивать музыкальный салон Жени не хотела еще и потому, что всегда считала себя недостаточно искусной пианисткой, чтобы демонстрировать свои умения прилюдно. Во всяком случае, при чужих людях. К счастью, от неловкой ситуации – во всех смыслах – спас ее своим появлением брат. - Левушка, как хорошо, что ты пришел! – воскликнула Жени, вовремя укусив себя за язык, чтобы не добавить «наконец-то». – Элеонора Валентиновна буквально похитила тебя у нас с Семеном Романовичем, мы даже растерялись, - улыбнулась она немного хитро, но вдруг, скорее почувствовав, чем заметив что-то на невозмутимом лице Льва, внимательно взглянула ему в глаза и добавила уже серьезно, вновь забывая о присутствии в комнате еще одного человека. – А зачем она тебя звала? Что-то случилось?
Лев Нечаев: Ох, как не хотелось Нечаеву, чтобы по выражению его лица сестра поняла, насколько он озабочен. Нет, не перспективой предстоящей поездки, а новостью о романе Жени. Он как можно более безмятежно улыбнулся Рыжику, явно обрадовавшейся его появлению в гостиной. - Ну что ты, какое похищение? Оно предполагает требование выкупа, а я вернулся к вам абсолютно бесплатно. Легкомысленная болтовня была призвана скрыть обуревавшие штабс-капитана мысли и чувства. - И не беспокойся, ничего не случилось. Всего лишь нужно съездить в Павловск, к нотариусу. Необходимо уладить и соблюсти некоторые формальности, связанные со вступлением в права наследования. Лев перевел взгляд на Васильева, который, как ему показалось, выглядел растерянным и обескураженным. - Кстати, полковник, а может, вы с Жени составите нам компанию? Пока мы будем дышать пылью нотариальной конторы, вычитывая скучные документы, вы прогуляетесь по парку? Если сейчас она откажется, то, пожалуй, это будет доказательством того, что Дрон узнал все в точности. А может, ему даже известно, кто именно стал "предметом воздыханий" Жени? Но как прекрасно было бы, согласись она на такую поездку... Познакомилась бы поближе с полковником... Похоже, Рыжик произвела впечатление на него.
Семен Васильев: Предложение поехать в Павловск явилось настоящим сюрпризом для Семена, ведь они только что приехали в Нечаево. И, возможно, будь на его месте кто-то другой, то бы предпочел остаться здесь, в имении, но только не Васильев. Он был рад подобному предложению. - Какая неожиданная удача, я и сам хотел предложить вам эту поездку. Недавно я получил письмо от нашего общего знакомого - Левашова, он сейчас как раз в Павловске, – Левашов действительно в это время был в Павловске, правда, Семен не горел желанием его навещать, но то была прекрасная отговорка. И случись ему выбирать между компанией Жени или Левашова, он бы выбрал именно его. Жени, произведшая на него неизгладимое впечатление, вызывала у Васильева отторжение. Ему было стыдно в этом признаться, но он ее даже побаивался. Она казалась одной из тех неугомонных девушек, у которых актерство было в крови. Сейчас она – любящая сестра, через пять минут скучающая дама, а какую роль она выберет для своего следующей сцены, никто не сможет предугадать. И так будет всегда. - Ну, так как, Евгения Владимировна, вы будете не против провести время в обществе моем и моего военного товарища? – не без ехидства поинтересовался Семен у рыжеволосой бестии. Выражение ее лица с трудом можно было принять за восторженное, из чего следовало, что она предпочтет остаться здесь, в Нечаево. Если бы только Семен знал, какие мысли терзают Льва, он бы попробовал уговорить Жени отправиться вместе с ними, но друзья слишком долго не виделись, чтобы Васильев мог с легкостью читать по его лицу. Однако Жени еще не выразила своего согласия или несогласия. Как знать, может быть, время, проведенное с братом, ей куда дороже. Искренность ее чувств к Льву мог поставить под сомнение разве что последний дурак! А Жени все медлила с ответом.
Евгения Нечаева: Большим кошмаром, чем затяжная прогулка по парку в Павловске в обществе полковника для Жени мог бы стать разве что совместный моцион по парку в Павловске в компании этого... ну да, занудного старика и его боевого товарища. И за что же это Лёвушка придумал для нее такую казнь египетскую, хотелось бы спросить его сестре, когда она, чуть приоткрыв от растерянности рот и покосившись в сторону, мучительно подыскивала благовидный предлог отказаться от столь неприятного путешествия. - Лёвушка, я, право, не знаю, что сказать... Это так неожиданно... Видишь ли... Ну, да, я разумеется, поеду, если вам с Элеонорой Валентиновной и, конечно же, Вам, господин Васильев, - тут Жени кивнула полковнику, возвращая толику ехидства, прочитанную в его последней реплике, - этого будет угодно. Но, видишь ли, на днях я обещала... Лизе Алексеевой, что отправлюсь к ней в гости - именно завтра. Она очень обижается, что в последнее время я совсем ее не навещаю. Однако повторяю, если мое присутствие будет настолько желательно Семену Романовичу, я отложу этот визит. Сейчас же напишу письмо в Ракитное и приглашу мадемуазель Алексееву в гости к нам. Уверена, она будет счастлива еще и потому, что ты здесь, милый братец, - закончила она, потупившись, чтобы Лев не смог прочитать в эту минуту в ее глазах торжества и некоторой иронии. Ибо, более похожая сейчас на хитрую рыжую лисицу, чем на благовоспитанную барышню, внутри Жени готова была прыснуть от смеха, представляя, как теперь, должно быть, выглядит ее старший брат. - Наверняка, и Вам, Семен Романович, будет приятно познакомиться с моей ближайшей подругой? Ведь мадемуазель Алексеева - дивная девушка! Это был весьма достойный пример демонстрации приема, из серии "одним махом - семерых побивахом", потому что и для полковника перспектива знакомства с "ближайшей подругой" той, которая ему так явно не по нраву - а в том, что не нравится Васильеву, Жени была уверена - наверняка, представлялся чем-то подобным тому, чего сама она так не хотела испытать в Павловске. Поэтому, постеснявшись смотреть в глаза брату, которого сейчас столь бесстыдно обманывала, ибо ни к какой Лизе завтра не собиралась, естественно, юная интриганка взглянула на Семена Романовича, заметив, как в глубине его глаз мелькнуло подобие страха.
Семен Васильев: В самом начале тирады Семен уже начал волноваться, что его ехидство не достигло цели, и Жени сейчас согласится и ехать с ними в Павловск, и гулять в парке вместе с его другом, и еще Бог знает, на что. Наверняка, в ее маленькой головке уже родился план, как отомстить ему за эту его насмешку. И теперь полковник почти корил себя за то, что не умеет нравиться юным девушкам. Казалось бы, всего-то делов: пару комплиментов, несколько смешных шуток, и вот уже завоеваны симпатии всех окрестных красавиц. Но он не умел шутить по заказу, говорить комплименты по расписанию. Он бы с большим удовольствием сходил на охоту, на худой конец, рыбалку. Что ему эти развлечения с девицами, едва вышедшими из классной комнаты? Разве могла быть хоть одна интересная им обоим тема для разговора? Он спросил ее о музыке, она лишь кивнула; он попросил ее сыграть, она состроила такую мину, будто ей предложили съесть крысу. Чем, скажите на милость, он так не угодил этой рыжеволосой девчонке? И мало того, что она капризна, так еще и обладает некоторым умом. Сочетание, в высшей степени неприятное. Теперь она еще и издевалась над ним, предлагая развлекать свою подружку, которая, наверняка, во всем подражает ей. Очевидно, Жени относилась к тому роду детей, которые крутят всеми вокруг и умудряются вмешивать в свои проказы куда более послушных товарищей. И теперь эта маленькая мерзавка собирается насмехаться над ним заодно со своей подружкой. И если та потом будет мучиться угрызениями совести за свое недостойное поведение, то эта же будет только веселиться. Вряд ли ей ведомы муки совести. Семен едва ли не со страхом посмотрел на свою предполагаемую мучительницу. Она поймала его взгляд, Васильеву показалось, будто он увидал, как в ее взгляде черти пляшут. От такой надобно бежать, сломя голову не то, что в Павловск, на край света! Он даже пожалел, что так неосмотрительно принял приглашение Нечаева. Ну и подложил же тот ему свинью, рассказывая, какая милая у него растет сестренка! Милее некуда! А теперь он даже не посмеет дать Жени достойную отповедь, чтобы не обидеть Льва. Вот они – издержки настоящей дружбы. Эх, рано Лева нарушил их тет-а-тет. Васильев и сам не заметил, как забыл о своей неловкости и перешел в «боевую готовность». Вот только защищаться ему приходилось не от врагов, а от нападок взбалмошной девчонки, что было куда труднее, но и интересней тоже. - Да разве будет вам с подругой вашей приятно в моем обществе? Я ведь интересных вам тем поддержать не смогу: романчиков не читаю, в тканях не разбираюсь… - задумчиво ответил он, и заподозрить в его словах ехидство теперь вряд ли было возможно. Все было сказано таким проникновенным тоном, будто Васильев и впрямь жалел о недостаточных своих знаниях. – У вас, должно быть, свои интересы, мне, представителю старшего поколения, несвойственные, – Семен старательно пытался не смотреть на Льва. То-то он его удивил сейчас, никогда раньше Нечаеву не доводилось видеть таким полковника. Ситуаций подходящих не случалось.
Евгения Нечаева: Даже, если полковник и не имел своей целью уязвить самолюбие Жени, что, кстати, вряд-ли, то его реплика, произнесенная совершенно будничным тоном, вполне достигла этой цели. Мадемуазель Нечаева немного опешила. Никто из прежних знакомых не держался с нею подобным образом. Но Семен Романович вообще производил впечатление человека странного, на других непохожего. И ей, действительно, было вовсе непонятно, как это Лёвушка умудряется дружить с ним. Впрочем, у мужчин свои представления о дружбе. В том числе и о женской. Большинство из них считают ее чем-то, вроде совершеннейшей безделицы. Как он сказал? «Романчики»? Да Жени отродясь не читала этих самых «романчиков»! И модой интересовалась ровно настолько, чтобы совсем уж от нее не отстать и не превратиться в объект насмешек столичного общества. И проблем в общении с людьми различного возраста, в том числе, с мужчинами, у нее до встречи с полковником от этого вовсе не случалось. Может, она, конечно, и не ума палата, но вот так, чуть ли не напрямую, называть ее пустышкой! Крайне неприятный господин! И что это Лев нашел в нем? Для чего вообще сюда привез? Да еще пытается заставить Жени развлекать его. Вот уж – дудки! Пусть, вон, Элеонора Валентиновна занимает его разговорами, тем более что ей он, кажется, понравился. Жени давно не видела ее в таком благодушном настроении, как нынче за обедом. Пожалуй, так она себя вела первое время только в обществе графа Мещерского, правда, потом отчего-то к нему сильно охладела. А за полковника, глядишь, еще и замуж выйдет, они, ведь, примерно одних с ней лет… Жени взглянула на Семена Романовича, ничего не подозревающего о том, что его будущее уже «спланировано», а потом вновь обратилась к старшему брату: - Вот видишь, господина Васильева, кажется, не сильно впечатляет идея о прогулке со мной. Просто он слишком любезен, чтобы сказать об этом напрямую, - и вновь краткий выстрел взглядом на поражение в сторону полковника, не без торжества, что удалось именно его, а не себя выставить невежей. - Лёвушка, послушай, я ведь стану только мешать ему беседовать с боевым товарищем. И мы все это понимаем. Позволь мне все же остаться завтра дома? – проговорила Жени с невиннейшей из своих улыбок и с мольбой во взоре, против которой Лев, обычно, устоять не умел еще со времен ее детства.
Лев Нечаев: Левашова штабс-капитан не помнил, но честно напряг память, пытаясь вызвать из ее глубин хоть какое-то воспоминание о человеке с такой фамилией. То есть, она была явно знакома, но вот никакой из представлявшихся ему внешних обликов с ней не ассоциировался. Полностью поглощенный этим занятием, Лев не сразу сообразил, что Жени, похоже, во время его отсутствия в комнате, оттачивала на полковнике свою строптивость. А сообразив, не успел ничего сказать, потому что юная интриганка с многообещающей улыбочкой обрисовала ему такую перспективу, от которой Нечаев ощутил себя пчелой, сдуру усевшейся в центр блюдца с патокой. - О да, мадемуазель Алексеева действительно дивная девушка. Видеть ее - одно удовольствие. Не слышать - совсем другое. И сложно сказать, какое из двух является бОльшим. Пожалуй, наверное третье: и не видеть, и не слышать. Лев видел лицо полковника, и был почти уверен, что написанное на нем растерянное выражение - зеркальное отражение того же, чтобы красовалось сейчас на его собственной физиономии. Еще бы: прекрасный повод для более близкого знакомства Васильева с Жени отвергнут, да и саму идею сближения рыжая разбойница развеяла с удивительной легкостью. При этом она еще и вовсю шантажировала его, маскируя коварство гримаской скромницы. Вон, как глазки долу опустила, Лиса Патрикеевна. С обреченным видом Нечаев развел руками: - Предлагаю компромисс: поезжай в Ракитное, пока мы с полковником и Элеонорой Валентиновной съездим в Павловск. Полагаю, что едва мы отъедем подальше от дома, Жени помчится на свидание. К кому - Дрон узнает в точности. Таким образом будут и волки сыты, и овцы целы. И общение с Лизой - пир для глаз во время чумы для ушей - благополучно минует меня. А то ведь сталось бы с Рыжика: из сущего озорства могла позвать сюда мадемуазель Алексееву. Так сказать, для наглядной демонстрации огневой мощи. Кажется, пчеле все же удалось оторвать лапки от липкой поверхности. Лев улыбнулся Васильеву и вздохнул почти с облегчением.
Евгения Нечаева: - Лёвушка, ну как тебе не стыдно! – Жени звонко рассмеялась, не в силах удержать себя в рамках приличий после язвительной реплики старшего брата. – Что подумает полковник о твоих манерах! Не слушайте его, Семен Романович! – воскликнула она, глядя на Васильева, вероятно, все еще пребывающего в изумлении нравами и обычаями нечаевского дома. Она была страшно довольна собственной изобретательностью, поэтому успела сменить гнев, испытываемый к Семену Романовичу, на почти милость, чувствуя себя в этой партии победительницей. Поэтому, пока никто не передумал, торопливо поцеловала старшего брата в щеку, сделала книксен Васильеву, да и была такова, убегая к себе, чтобы дождаться момента, пока все в доме окончательно разойдутся по своим комнатам, а она сможет, наконец, осуществить задуманное. Спустя примерно час, Жени украдкой выглянула в коридор. В доме было тихо. Пройдя на цыпочках мимо спальни мачехи, потом миновав благополучно и комнату брата, девушка спустилась по лестнице на первый этаж дома. А потом оттуда – уже чуть не бегом, понеслась к обычному месту их встреч с Максимом Мещерским, где и оказалась уже совсем скоро. Порядком запыхавшись, Жени прижалась спиной к стволу дуба, закрыла глаза и стала пытаться восстановить дыхание, одновременно прислушиваясь к звукам вокруг, страстно желая услышать звук приближающихся шагов, хоть и понимая, что это вряд ли возможно. Но, видимо, если чего-то очень-очень захотеть… Не узнать поступи Максима Жени не могла, однако еще пару секунд простояла вот так, накрепко зажмурившись, со счастливой улыбкой. И, лишь когда он подошел совсем близко, открыла глаза и выглянула из-за толстого ствола, до того полностью скрывавшего хрупкую фигурку девушки от взора стороннего наблюдателя. На лице Мещерского, при виде Жени, отразилось удивление, а она, не дожидаясь, пока он что-нибудь скажет, выскочила из своего убежища и бросилась к нему в объятия. Но вскоре, почувствовав словно бы какой-то холодок, исходящий от молодого человека, отстранилась и взглянула ему в глаза: - Что случилось, ты, разве, не рад мне?
Максим Мещерский: Максим еле-еле смог сдержать гнев и не продемонстрировать его Прасковье Павловне. Вот напасть! – негодовал он чуть позже, уединившись на сеновале за сараем. - Трудишься-трудишься в поте лица, окучиваешь-окучиваешь эту клумбу, а когда уже приходит время, чтобы сорвать с нее цветы, заявляется какой-то фат и делает букет для себя. Понаехали тут городские, понимаешь! Проходу не дают! Ну, нет, господа хорошие! Я вам не позволю так легко увести у меня из-под носа приданое Жени. Я, не побоюсь этого слова, его заработал и не отступлюсь. Перед тем, как отправиться к дубу, Максим довольно много времени провел перед зеркалом, работая над своим лицом. По его мнению, на нем должны были одновременно отражаться удивление, гордость, страдание, решимость и … любовь. Но ни капли жалости! Попробуй-ка, свари такой компот без репетиции. Тьфу! Я начинаю превращаться в деревенщину. Все эти клумбы, компоты, сеновалы… Нет, надо бежать отсюда без промедления. Жени, как обычно, не подвела, и Макс снова поймал себя на мысли: «Ах, что за девушка!» Она уже ждала его под дубом и, увидев «компот» на его лице, отреагировала именно так, как того и требовалось: - Что случилось? Ты разве не рад мне? – спросила она. - Я… Я всегда вам рад, Евгения Владимировна, - произнес Макс, усиленно отворачиваясь в сторону. – Но мне сообщили, что обстоятельства вашей жизни складываются так, что мне недолго осталось радоваться нашим встречам. Ваш брат, говорят, привез вам подходящего жениха, и очень скоро вы станете женой достойного и уважаемого человека. Скажу прямо, - здесь Макс вытянулся в струну, чтобы наглядно продемонстрировать девушке свою прямоту, - что институт брака священен для меня, и поэтому я буду вынужден уехать. О, Боже! – теперь следовало добавить страдания в голос и убавить гордости на лице. – Как? Как я могу уехать? Ведь это означает, что я вас больше никогда не увижу… - здесь можно было бы слезу пустить, но обойдется сухим рыданием. – Ну, и поделом мне! Так всегда бывает с теми, кто хочет получить невозможное. Я ведь вам не пара! Вы богатая наследница, а я нищий граф, у которого нет ничего, кроме этих четырех букв, из которых состоит мой титул, и которого на всем белом свете любит только один человек – тетушка. Я давно дал себе слово никого не любить и ни к кому не привязываться. И мне это удавалось до поры – до времени, - пристальный взгляд в глаза Жени, - пока я не встретил вас. Дорогая моя! Если бы ты знала, с каким трепетом я всегда приходил на это место, чтобы увидеться с тобой. О, сколько раз я прибегал сюда ночами, чтобы еще раз вдохнуть воздух, которым ты дышала, чтобы поцеловать землю, по которой ступали твои ножки! Но… но я знаю свое место, - многозначительная пауза. – Евгения Владимировна! Ваша семья никогда не отдаст вас мне, и поэтому я не могу… считаю себя не в праве становиться препятствием на вашем пути к счастью с тем человеком, которого Лев Владимирович избрал вам в мужья. Это наше последнее свидание… - а вот тут уместна и скупая мужская слеза.
Евгения Нечаева: На лице Жени, ошарашенной столь внезапно обрушившимся на ее голову потоком откровений, так же успела отразиться целая гамма эмоций – от счастливого осознания, что она не ошиблась, относительно чувств, которые Максим к ней испытывает, до недоумения и даже возмущения. Нет, разумеется, вовсе не Мещерский был причиной того, что она рассердилась, а все эти окрестные сплетницы, которые, конечно же, узрели в приезде полковника Васильева вместе с Лёвушкой не что иное, как то, что именно этого человека брат и выбрал ей в мужья, ну, не бред ли?! Даже, если предположить, что у брата и мелькнула подобная идея, то разве похож он на махрового домостроевца, который не станет считаться с чувствами сестры?! - О, да это же всего лишь досужие домыслы! – воскликнула Жени, порывисто хватая руку Максима в свою, и прижимая к себе. – Мой брат никогда бы не выдал меня замуж против воли! Ты совсем его не знаешь, если говоришь так. Боже мой! Семен Романович – мой жених?! – девушка немного нервно рассмеялась. – Да как вообще это могло кому-то прийти в голову?! Он же в отцы мне годится, а не в мужья, да к тому же – терпеть меня не может. Макс, милый, ты не представляешь, что это за странный тип… Тут Жени могла бы многое ему рассказать, но внезапно замолчала, потому что осознала, что вовсе не эта причина – главная, по которой он считает, что им не быть вместе. Так его тревожит, что у нее теперь большое приданое, а он беден? Вот, глупый! Девушка с нежностью поймала печальный взгляд Мещерского, который он упорно пытался отвести, вероятно, чтобы укрыть от нее эту свою тоску. - Милый! Как же ты мог подумать, что деньги для меня что-либо решают? – во взгляде молодого человека мелькнула робкая надежда и тотчас же испарилась. Он сокрушенно покачал головой и вновь заметил, что все дело в мнении ее семьи. – Да нет же! Уверяю тебя, что это не так. Мой брат вовсе не из тех столичных снобов, кичащихся своим богатством настолько, чтобы из-за него ломать судьбы родных. Максим, я же люблю тебя, а ты любишь меня – это самое главное! А деньги, титулы… уверена, что мы были бы с тобой счастливы в нищете и безвестности, лишь потому, что ты – это ты, а я – это я. И нам так хорошо вместе… Она покачала головой, неотрывно глядя ему в глаза. И, не зная, как еще уверить своего робкого возлюбленного в том, что для их чувств не будет никаких препятствий, вдруг пожала плечами и шутливо проговорила: - В конечном счете, если уж нам совсем никак не дадут пожениться, мы ведь всегда можем убежать из дому и обвенчаться тайно, не так ли?
Максим Мещерский: И почему я ее не люблю?! – удивлялся Максим на самого себя, сконцентрировав все свои силы на то, чтобы «удержать» честное выражение в своих глазах, в которые Жени словно вцепилась во время своей ответной речи. – Ведь у нее есть все, что нужно для хорошей жены: происхождение, красота, деньги, доверчивость. Граф не поверил своим ушам, когда девушка сама озвучила то, что он собирался ей предложить, но боялся, что это может отпугнуть ее, причем безвозвратно. Побег действительно был единственным выходом для Макса. Как только братец узнает о том, кого Жени выбрала себе в мужья, он костьми ляжет, но не даст им обвенчаться. Да и Элеонору лучше поставить перед свершившимся фактом. Один Бог знает, не нашепчет ли она в уши Жени гадостей о будущем муже. И надо же как ему повезло! Жени сама предложила идею побега. В случае чего, всегда можно сказать, что я всего лишь выполнял вашу прихоть, мадемуазель. - Вы шутите, так ведь? – сказал Максим, надев на лицо маску удивления, недоверия и гордости. – Вы смеетесь надо мной? Жени, милая! Вы на самом деле любите меня? Поверить не могу! Такое счастье невозможно! А затем, взяв руки девушки в свои, он произнес: - Докажите мне свою любовь… Докажите мне ее не словами, а делом. Давайте в самом деле убежим… Прямо сейчас. Отсюда. Доберемся до ближайшего города и там обвенчаемся.
Евгения Нечаева: Разумеется, она пошутила! Потому что Жени никогда бы не пришла в голову причина, по которой традиционные чинные обряды сватовства, помолвки, а затем – и венчания, необходимо заменять, хоть и имеющим оттенок романтики, но все же, бросающим тень на репутацию, побеге вместе с возлюбленным из дому. Да и нет же в этом необходимости! Сколько раз за сегодня Жени уже сказала Максиму, что никто в ее семье не станет противиться этому браку? Она и сама сбилась со счета. И он даже соглашался, вроде бы, но вид его был притом настолько печален, что бедная девушка всерьез начала колебаться. А вдруг, он знает что-то, чего она сама не ведает? Вдруг, Лёвушка, действительно, успел как-то выразить свою волю на этот счет? Но когда это могло быть? И – почему?! Влюбленное сердце – внушаемо и глупо. Пока Жени пыталась как-то объяснить для себя происходящее, Мещерский, сидя рядом с ней, держа ее за руку, вновь принялся печально вещать о том, что приезд старшего брата Жени вместе с другом – это не случайность. И вот уже самой девушке начинало казаться, что, может, и действительно, Максим, наблюдая ситуацию со стороны, видит ее лучше. Он старше, он умнее самой Жени, он больше видел в жизни. И постепенно, словно медленный яд, подозрения стали закрадываться в прежде безоблачные чувства к Лёвушке. Нет, Жени ни в коем случае не осуждала брата, она и теперь была убеждена, что он хочет счастья для нее. Но счастья такого, как его видит сам, а не того, которое представляется Жени. У нее и у самой точно бы только что открылись глаза на то, что прежде казалось случайным. Вот Лев оставляет ее с полковником в гостиной, хотя кто, как не он, прекрасный знаток правил и обожающий брат, заботящийся о репутации сестры, знает, что это не совсем прилично, чтобы девица была с мужчиной наедине. Вот – предлагает поездку в Павловск, опять-таки, для того, чтобы там она могла провести некоторое время с господином Романовым. И мачеха… Разве не странно, что впервые в жизни, они с Лёвушкой откровенно единодушны в своем расположении к полковнику Васильеву? Все это, действительно, выглядело необычным. И девушка не могла не поделиться своим открытием с возлюбленным. И Максим торжествовал, когда, как он выразился, наконец-то смог «раскрыть ей правду». После чего, вновь предложил сбежать и тайно обвенчаться, правда, уже не настаивая сделать это немедля, что несколько успокаивало саму Жени, которой такой оборот событий все равно казался дикостью, хоть она и боялась высказать это вслух и тем обидеть чувства Мещерского. - Давай сделаем так, - проговорила она, после нескольких минут тягостных раздумий. – Это слишком серьезный шаг, и я хочу еще раз убедиться, что наши догадки – не домыслы. Дай мне еще немного времени, милый, а потом, если я решусь, то приду сюда же – через два дня, ровно в полдень, чтобы вручить свою судьбу в твои руки.
Элеонора Нечаева: Время в деревне течет медленно. И, кажется, впервые в жизни Ленор об этом не жалела. Все дело было в том, что ровно так же, первый раз она проводила время в обществе человека, который был ей абсолютно приятен. Семен Романович Васильев был именно таким человеком, несмотря на то, что никакого подтекста в их отношениях, кроме человеческой симпатии, как смела надеяться сама мадам Нечаева, взаимной, не существовало. Несмотря на то, что проводили много времени во взаимных разговорах, даже наедине, когда Лев был чем-то занят и не мог составить им компанию. Впрочем, Ленор таки выяснила как-то, что полковник давно овдовел и больше никогда о женитьбе не думал, но – и только. Подспудно чувствуя присущим всякой женщине чутьем за этим молчанием некую тайну, Ленор уважала её и не пыталась выяснять подробностей. Он тоже не касался семейных отношений Нечаевых. Но, не сомневаясь в наблюдательности Семена Романовича, наверняка заметившего, насколько они прохладны между мачехой и обоими отпрысками ее покойного мужа, отчего-то непременно хотела ему все объяснить, чтобы Васильев не думал о ней плохо. И однажды, во время совместной прогулки по окрестностям, действительно, как-то ненароком поведала полковнику историю своего не слишком удачного замужества. Он выслушал все, молча, не выразил на словах ни сочувствия, ни осуждения, но Ленор стало легче жить после этого разговора уже лишь потому, что теперь она была уверена, что Васильев знает все так, как оно было на самом деле, ибо не врала ему. Рассказала и о причинах натянутых отношений с пасынком. Впрочем, и с Лёвушкой последнее время у нее стало получаться ладить гораздо лучше. И впору было бы считать, что само Провидение, послало сюда Васильева, чтобы, наконец, всех их между собой примирить – насколько это вообще было возможно, если бы не ситуация с Жени и Мещерским. Как уже было сказано, Ленор знала почти все. Однако рассказать кому-либо об этом скелете в их семейном шкафу – не решалась. Полковнику – было стыдно, Льву – страшно. А Жени, начни мачеха ее отговаривать от отношений с Максимом, наверняка, восприняла это скорее, как руководство к тому, чтобы поступить прямо противоположно тому, что она ей советует. Кроме того, чтобы отговаривать, нужны были аргументы. Они были, но слишком постыдные для самой Ленор, чтобы она, в своей болезненной гордости, использовала их, убеждая Жени. Поэтому она понадеялась, что ситуация эта разрешится как-то без ее участия. Не может быть, чтобы Лев не узнал про эти отношения, а, узнав, непременно прекратит их – и уж точно причин объяснять не станет. И окажется в этом случае тем самым «главным злодеем». Вот и пусть, а ей эта роль в их семье порядком прискучила… Поездка в Павловск, которую они запланировали несколько дней, обещала быть гораздо более приятной, чем показалось на первый взгляд. Выяснилось, что с ними в город собрался Семен Романович. У него были свои дела – на то время, пока Ленор и Лев проведут у нотариуса. А потом можно будет погулять немного в замечательном местном парке, прежде чем отправиться домой. На том и порешили. Да плюс еще на обратном пути заехать в одно из имений дальних соседей, которые давно обещали Ленор щенка от своей борзой, а теперь вот сообщили, что та принесла приплод и можно приезжать и выбирать. Мадам Нечаева вовсе не была охотницей, но отчего-то давно хотела завести собаку. И красивая элегантная борзая казалась ей особенно подходящей для той новой элегантной жизни, которую она вскоре начнет вести. Но в щенках мадам Нечаева ничего не понимала. Зато, как выяснилось случайно, прекрасно понимал ординарец Лёвушки, Дрон. Поэтому его в тот день взяли с собой в Павловск. Жени же осталась дома и, кажется, была этому безмерно рада, хоть и выглядела как-то необычно. Впрочем, в последнее время она постоянно вела себя странно, посему Ленор не придала этому особого значения, и лишь рассеянно помахала девушке рукой на прощание, когда их экипаж с господами внутри и Дроном на козлах рядом с кучером, тронулся с места и направился по центральной аллее в сторону дороги, ведущей в Павловск.
Лев Нечаев: В день приезда в родные пенаты, ближе к вечеру, Жени ненадолго отлучилась из дому. Лев в это время в сопровождении денщика показывал окрестности гостю. Любаша, несмотря на все дроновы наущения, побоялась последовать за барышней. Так что имя предмета обожания Рыжика пока по прежнему оставалось в тайне. Все остальные дни, предшествовавшие поездке в Павловск, Льву пришлось провести в отцовском кабинете, всецело занимаясь разборкой бумаг, оставшихся после родителя. Поскольку Нечаево отходило в собственность мачехи, надо было тщательно выверить все счета и прочие накладные и расходные документы. Не то, чтобы штабс-капитан ждал подвоха от "мадамы"... Но, как известно, хочешь мира - готовься к войне. Вот Лев и пытался быть во всеоружии, чтобы избежать каких-либо возможных имущественных претензий. Хотя, похоже, с исчезновением раздражающего фактора в лице покойного супруга, вдова внезапно успокоилась стала какой-то более человечной. Иного слова Лев не мог подобрать, когда, спустившись к ужину, ощущал что-то вроде умиротворения, исходившего от Элеоноры Валентиновны. Похоже, что пока он был занят, та сумела наладить дружеские отношение с полковником. В общем, воцарившуюся в доме атмосферу можно было считать идиллической, если бы не некоторая перемена в Жени, которая не сразу бросилась брату в глаза. Несколько раз он ловил на себе странные взгляды сестры - будто бы изучающие и оценивающие. При этом она сразу отводила глаза, стоило лишь ему ответно посмотреть на нее. Кроме того, Жени стала как-то менее разговорчива с ним. Дрон ежедневно докладывал обо всех отлучках барышни, но по всему выходило, что уже несколько дней она не встречалась со своим возлюбленным. Может, это и было причиной такого поведения Рыжика? Неизвестность раздражала Льва, и он решил напрямую поговорить об этом с сестрой. Сидя в карете, везшей их с мачехой и Васильевым в Павловск, он пытался обдумать хотя бы начало будущего разговора. Но получалось плохо: спутники то и дело отвлекали его, пытаясь втянуть в беседу о предстоящем на обратном пути обзаведении щенком. Ради этого дела их сопровождал Дрон, который практически вырос при псарне и прекрасно разбирался во всех собачьих статях. Таким образом время в пути пролетело незаметно, и вскоре, расставшись ненадолго с полковником, Нечаевы вошли в нотариальную контору.
Максим Мещерский: Пришлось смириться с желанием девушки, признать ее доводы разумными и полностью положиться на волю Всевышнего, который не оставит двух влюбленных без своей помощи. Все это Максим озвучил Жени, а в душе своей проклял и ее нерешительность, и возможные препоны, что судьба может им уготовить, а более того, господин Мещерский опасался, что этот чистый ангел вдруг решит поговорить с братом напрямую. И все же, он верил, и даже молился, не надеясь, конечно, что его молитвы будут услышаны. Эти два дня, что Женя уготовила ему в качестве китайской пытки, казались вечностью. Чтобы не терять времени даром, Максим Модестович готовился – экипаж, слуга, дорожный сундук и самые необходимые вещи. И все это в доме тетушки, но так, чтобы она ни в коем случае этого не узнала, ни заподозрила неладного. Слуги у нее могли бы служить в Трешке, и если бы что-то заметили, то Прасковья Павловна первой бы узнала о готовящемся побеге. Оттого, Максиму почти все пришлось делать самому, единственное, что экипаж он готовить не мог и пришлось сказать любимой тетушке, что получил на днях письмо, от друга, тот гостит недалеко, в имении у Дубовских и просит навестить его там. Прасковья Павловна милостиво согласилась предоставить экипаж Максиму, а он ей пообещал вернутся уже к полуночи. За эти два дня томительного ожидания Максим пережил и впрямь все муки влюбленного – сомнения, тревоги, неуверенность в своей избраннице. Наконец, когда незадолго до полудня, Мещерский прибыл в назначенное место, его лицо уже не требовало лицедейских упражнений – тревога была самой неподдельной, да еще и тени, залегшие под его глазами. Это должно было произвести эффект на Женю, конечно, если она придет, а если не придет? А если придет не она?! Экипаж ждал неподалеку в роще, ехать предстояло в Рождествено, где в церкви Рождества Пресвятой Богородицы их обвенчают, и станет девица Нечаева графиней Мещерской, а граф Мещерский обеспеченным человеком. И заживут они счастливо. Если всякие родственники не станут им особо докучать. Еще раз кинув взгляд на циферблат своих часов, которые за пятнадцать минут он доставал уже восьмой раз, Максим нервно скривил лицо. Неужели не придет? Вот она, любовь! А если брату удалось ее убедить, отговорить, выставить гостя перед ней в лучшем свете? Нет, не стоит сомневаться в любви Женечки, ведь именно это чувство он видел в ее сияющих глазах. И вот, словно луч в темном царстве, вдалеке мелькнуло ее светлое платьице, а еще пару минут спустя, Максим Модестович держал в своих объятиях ту единственную и желанную. Ну, не все ли равно, желает он девицу или ее наследство?! Да и надо отдать должное, Евгения Владимировна временами была не просто очаровательна, а обворожительна, вот, как теперь, к примеру. - Женя, Женечка, я уж и не смел надеяться, что вы приедете ко мне, такому недостойному вас. Скажите, это наша последняя встреча, да? – он спрашивал, а голос его и впрямь дрожал от волнения, а в глазах был неподдельный страх.
Евгения Нечаева: Ночь накануне решающего дня Жени спала, конечно, плохо. Легла, как обычно, поздно, но сон не шел к ней почти до утра. А, когда удалось забыться – почти на рассвете, все преследовали ее какие-то тревожные, хоть и неясные видения. Уже утром, слушая стрекотание Любаши, явившейся в ее комнату, чтобы разбудить барышню и помочь ей с утренними хлопотами, Жени вдруг как-то очень остро осознала, что, возможно, происходит это все с ней в последний раз. Да и не «возможно» даже, а уж совершенно точно. Примет ли семья то, что Жени намерена нынче сделать, или же вовсе не будет ей прощения за этот поступок – в любом случае уже никогда она не проснется в своей комнате, как сегодня. И никогда уже не будет у нее этой безмятежной жизни, потому как бытие замужней дамы мадемуазель Нечаева представляла иначе, чем у барышни в отчем доме. От этой мысли девушке сделалось как-то неуютно на душе и грустно. И как не пыталась она скрывать эмоции, наблюдательная Любаша, все же, спросила, отчего это мадемуазель нынче невесела. Пришлось отговориться головной болью и впредь следить за своим выражением лица особенно внимательно. Ибо, если увидела горничная, брат заметит и подавно. А этого Жени хотелось меньше всего. К счастью, во время завтрака, и мачеха, и Лёвушка, и даже Семен Романович были, кажется, более поглощены обсуждением деталей предстоящей поездки, нежели наблюдением за ней, поэтому никто ничего не сказал. Потом они быстро собрались, и вот уже Жени стояла на пороге дома и махала рукой вслед отъезжающему в Павловск открытому экипажу, не понимая, отчего это ее вдруг душат слезы. Это же, право, глупо! О чем плакать, если сегодня исполнится самое заветное желание – стать женой человека, который тебе так дорог, что, ради него, ты готова рискнуть своим добрым именем, да и всей своей семьи – тоже! Но именно это и казалось Жени в глубине души неправильным. Ах, и почему же все так сложно в любви?! Сокрушенно вздохнув, девушка дождалась, пока экипаж скроется из виду в облачке дорожной пыли и вернулась в дом. Теперь предстояло дождаться момента, чтобы незаметно улизнуть отсюда вместе с вещами. Было их совсем немного: набор самого необходимого, который накануне вечером Жени сложила в небольшой кофр, что тайком отыскала в чулане, после того, как уговорилась с Максимом о побеге. Но даже с ним в руках – застань Жени кто-нибудь, выходящей из дому, она, наверняка, навлекла бы на себя подозрения. Поэтому пришлось ждать, что, как известно, занятие самое мучительное на свете. А еще одной причиной для терзаний была необходимость решить: писать или не писать записку для брата. Ведь, так или иначе, он все узнает, когда вернется. Но и сбежать, точно преступница, было бы совсем ужасной дикостью. Поэтому Жени все же написала несколько строк, чтобы Лёвушка не волновался, потому что с нею все хорошо. Потом подумала, и приписала, что просит прощения, хоть и не чувствует себя виноватой, потому что всякий имеет право в жизни идти своим путем. И она – тоже. Это было не совсем правдой. Виноватой себя Жени все равно чувствовала, оттого и записку писала. Но об этом было лучше не думать. Стрелки на часах, меж тем, неумолимо подвигались к полудню, а возможности покинуть дом все никак не представлялось. Жени чувствовала себя, словно на иголках, то и дело нетерпеливо выглядывая в окно. Но у парадного подъезда все время крутился кто-то из дворни, занятой обычной своей работой. А у черного хода вероятность столкнуться с кем-то из слуг нос к носу была вовсе угрожающей. Наконец, когда часы уже пробили двенадцать раз, а солнце стало печь неумолимо, разогретый им дом словно бы разомлел и затих. И Жени таки удалось покинуть его, никому не попавшись на глаза. Прижимая к груди кофр с вещами, она насилу заставила себя идти более-менее медленно, пока не скрылась в тени парковых деревьев, а уж оттуда, стремглав, бросилась к месту, где назначила свидание Максиму. Мимолетное сомнение, что он не пришел, либо же не дождался – и уже ушел, было опровергнуто, едва старый дуб показался в поле зрения девушки. Мещерский стоял под ним, словно часовой на посту. И, едва завидев Жени, сам бросился ей навстречу, захватывая запыхавшуюся беглянку в свои объятия. Вид у него был бледный и взволнованный, но как же красив был Макс в минуту их встречи! - Ну, что ты! – воскликнула Жени в ответ не менее горячо, враз забывая все свои сомнения, едва встретилась взглядом с его пылающим страстью и неподдельной мукой взором, пренебрегая его церемонным «вы». – Как могла я не прийти, обмануть?! Ведь я же люблю тебя и хочу быть с тобой до самой смерти!
Максим Мещерский: - Я и не думал, что ты можешь меня обмануть. Только не ты, но боялся, что случилось что-то непоправимое. Если бы ты знала, сколько раз за эти минуты мое сердце готово было остановиться от волнения и тревоги, - и не слова лжи не слетело с губ молодого человека, когда он одной рукой перехватил весь нехитрый скарб своей суженой, а второй рукой сжал ее маленькую ладошку. Рука Жени была ледяной, словно встретились они не летним днем, а посреди студеной зимы. Да еще и дрожала эта рука, впрочем, как и сама девушка. Макс поднес ее ручку к губам и подув на нее, поцеловал. - Ты вся дрожишь, боишься? Боишься? Меня боишься?! Нет? Того, что мы делаем? Женя, Женюшка, я тоже боюсь, но верь мне, теперь все будет хорошо, а нам иначе нельзя, иначе нам не дадут быть вместе! И опять ни разу не солгал Мещерский девушке. Страх в его душе был, и еще какой – не дай Боже все раскроется, беды не миновать. Да и после того, как обвенчаются с Евгенией, еще не известно - что их ждет. Будущие родственники не внушали ложных надежд Максиму Модестовичу. Теща его ненавидит, а Лев Владимирович пока лишь презирает. Но не могут же эти двое бросить Женю на произвол судьбы, когда узнают правду? И о побеге, и о свадьбе. Пока Мещерский помогал Жене устраиваться в коляске, пока привязывал ее кофр, девушка поведала ему, что брат и мачеха, а с ними и полковник, уехали в Павловск на весь день по делам. Это было прекрасной новостью, значит – до вечера, кроме слуг, никто не хватится Жениного отсутствия. До Рождествена, что Мещерский выбрал конечным пунктом их путешествия и местом, где он потеряет свободу и обретет жену в лице Жени, ехать было прилично. Хоть тетушка и дала ему коляску, да лошадь была не самая резвая, а оттого стоило поторопиться. Селиван был послан им вперед уговориться со священником и нанять комнату и уж должен был все устроить, как надо, иначе головы ему не сносить. Пять часов – за это время Максим надеялся успеть добраться до села, раскинувшегося на Оредеже, но, видно, было не угодно судьбе весь день потакать его желанием. Едва они проехали Суйду, как лошадь стала прихрамывать. - Вот черт, подкову сбила! – Мещерский едва сдержался, чтобы не выругаться еще крепче. Пришлось им свернуть к деревеньке, что первой попалась на пути. Кузнец в деревне нашелся, да был пьян. И хоть даже таким подковать блоху мог, да только сон его был очень крепким. Вот и пришлось ждать, пока его добудятся. Вдобавок, Жени, да и Максим, в дороге проголодались и пришлось уступить еще и столь простой потребности. В итоге приехали они в Рождествено лишь к вечеру. Селиван уже поджидал их и едва заметил коляску барина, бросился к ним. - Максим Модестович, что же вы так припоздали-то, барин?! Отец Федор ждал-ждал, да сказал, что уж поздно и закрыл церковь, домой пошел. Сказал, что только завтра повенчает вас, - на лице Мещерского снова мелькнула досада, но делать уже было нечего. - А комнаты? - Так вот, на постоялом дворе снял вам с супругой вашей, дык только раз…, - договорить ему Максим не позволил, оборвал на полуслове и поворотился к девушке. - Ох, Женечка, видишь, как все случилось? Ничего, одна ночь нас отделяет от радости, что нам уготована. Потерпи немного, все будет хорошо. Последнюю фразу он сказал больше для себя, чем для Жени. В голову лезли неприятные мысли, сомнения, тревоги, но незачем было этого знать его спутнице. До постоялого двора, где им уже была уготована комната, ехать было недалеко, как раз мимо деревянной церкви, где завтра, уже навсегда, их свяжут крепкие брачные узы.
Евгения Нечаева: Только, когда Максим, закончив с багажом Жени, устроился рядом с нею на мягком сиденье двуколки, которой сам же намеревался и править, и они тронулись с места, девушка и подумала впервые, что не знает, куда, собственно, они едут. Нет, ей это было не так уж важно, но если вдруг Максим вздумает везти ее в сторону Павловска? Тракт здесь один, и где гарантия, что беглецы не встретятся с потенциальными преследователями, что называется, лицом к лицу? К счастью, местом для их тайного венчания Мещерский выбрал Рождествено, а это совсем в другую сторону от города, хоть по расстоянию – примерно одинаково. Жени прежде никогда там не бывала, но слышала, что это довольно большое село, и там есть храм, который и дал название всей местности. Что же, стало быть, там и предстояло решиться ее судьбе. Дорога к Рождествено оказалась довольно долгой, что, как известно, довольно часто способствует раздумьям. И не всегда веселым. Максим, видно чувствуя это, всячески старался подбодрить свою нареченную, рассказывая о том, как счастливы они будут вместе, как много интересных мест увидят. Рассказывал про Париж, в который намеревался отправиться в свадебное путешествие, как только уладятся все сложности, и семья Жени признает их союз. В этом он, в отличие от самой Жени, казалось, не сомневался. В Париже она прежде никогда не бывала, дальше Бадена, куда несколько раз ездили на воды еще, когда маменька была жива, а сама Жени и Лёвушка – совсем дети, Нечаевы семьей так и не выбрались. А после смерти Ларисы Глебовны и вовсе про заграничные вояжи пришлось забыть, не до того было. Девушка внимательно слушала, еще и потому, что рассказ Максима отвлекал от тягостных сомнений. Так добрались они до Суйды, а там охромела лошадь, поэтому пришлось сделать довольно длительную остановку, дожидаясь, пока лошадь перекуют. И закончились их мытарства с поисками кузнеца лишь к вечеру. Посему, закономерным итогом было, что в Рождествено, где их встретил лакей Мещерского, занимавшийся устройством их дела у местного батюшки, церковь уже закрыли на ночь. - Но как же так, Максим?! Что нам теперь делать, я не могу вернуться в Нечаево, что я скажу домашним? – воскликнула Жени, чуть не плача, потому что теперь все выходило вовсе, не как она представляла. Наверняка, в поместье уже заметили ее длительное отсутствие, возможно, уже и искать отправились. И было страшно даже подумать, что станется, если она вернется туда чуть не к полуночи. А именно столько окажется на часах, даже, если они немедля отправятся в обратный путь. Но самое ужасное, это означало, что и венчание их с Максимом будет невозможно не только сегодня или завтра, но и вообще! Ибо понятно, как отреагирует брат на этот неудачный побег. Даже такой любящий, как Лёвушка: рассердится и запрет ее в Нечаево! Впрочем, быстро выяснилось, что Селиван уже успел подумать над решением этой проблемы. Однако решение это привело Жени в еще большее замешательство: ночевать на незнакомом постоялом дворе… Максим немедленно принялся развеивать ее сомнения, объясняя, вслед за слугой, что все уже доворено, их обвенчают прямо утром, поэтому не будет ничего страшного провести одну ночь вне дома, коли уже все равно возвращение невозможно. И оба это прекрасно понимают. И Жени согласилась, а что ей оставалось теперь? Место, куда их определил на ночлег верный Селиван, оказалось на вид вполне приличным, хотя, в представлении девушки до того рисовалась какая-то мрачная изба, в которой чуть не по-черному топят. Но нет, хозяйка, аккуратная пожилая женщина, отвела их в маленькую, но чистую комнату. Обстановка была скудной: стол, пара стульев, небольшой комод, да кровать, застеленная свежим на вид бельем. И Жени немного успокоилась, комната ей понравилась. И она лишь надеялась на то, что Максиму достанется не менее удобная. Когда же высказала свое пожелание хозяйке, у той едва глаза на лоб не полезли от удивления: - Еще одна комната? Дык, одну просили приготовить, барыня! Да и на что вам с супружником сразу две, али тут вдвоем не поместитесь? Постеля тут большая, удобная, простыни все новые постелила – отдыхай - не хочу! - Но как же, мы ведь еще… - Жени осеклась и перевела взгляд на Мещерского, тот выглядел несколько смущенным и молчал. – Хорошо, оставьте нас, пожалуйста, - женщина с поклоном удалилась, а она вновь обратилась к Максу. – Что это означает, объясни?
Максим Мещерский: Обстановка комнаты, и впрямь, не соответствовала запросам Мещерского. Да, приходилось бывать в таких вот комнатушках, но не ночевать, не жить. А им тут предстояло провести, по крайней мере, два дня, прежде чем вернуться с покаянием в отчий дом. Максим прошелся по комнате, провел пальцем по комоду, словно проверяя, как придирчивый хозяин, нет ли на нем пыли, и сел на один из стульев. - Спасибо, нам здесь с женой будет очень удобно, - слово «жена» выделил мягко, но так, что бы Женя поняла – правду не стоит раскрывать. Хозяйка хитро улыбнулась и тут же вышла из комнаты, оставляя молодых вдвоем. - Что объяснить, Женечка? Усталым жестом, Максим ослабил шейный платок, взъерошил волосы и откинулся на спинку стула, ничуть не стесняясь таких вольностей при девушке. В конце концов, она скоро станет его законной супругой. День был долог, слишком утомителен и не принес ожидаемого, а отсрочка могла быть лишь во вред. Батюшка этот, черт его дери, не мог подождать немного. Уж не так поздно они и прибыли. Но нет ведь, все складывается, как назло, неудачно. И еще этот тон, с которым вдруг Женя потребовала разъяснений. - Видишь ли, Селиван нанимал нам эту комнату, исходя уже из свершившегося бракосочетания, а вышло - вот как. Но даже несмотря на то, что мы с тобой еще не муж и жена официально, я думаю, нам лучше будет провести ночь в этой комнате вдвоем. Представь себе, если я сейчас пойду и скажу этой женщине, что ты мне не жена, что она может сделать? Она непременно доложит о том, что у нее остановилась незамужняя девица в компании с молодым человеком. Нет, Женя, нам этого ведь не надо? Да и не беда это – завтра нас уже ничто не разлучит, так разве это грех, дождаться рассвета вместе? Говорил Мещерский мягко, словно убаюкивал, и все это время не сводил с девушки глаз. Про себя же он думал, что нет большого греха так же в том, чтобы разделить и супружеское ложе этой ночью. Более того, это станет дополнительным залогом их будущего союза. Нет, в себе он не сомневался, в Женечке и подавно, но залог этот мог послужить ему на крайний случай. Ведь нужно и наперед ходы просчитывать. Максим поднялся со своего места и подошел к нареченной, все еще стоявшей посреди комнаты и разглядывающей его. Нежно, словно перед ним стояла не девушка из плоти и крови, а хрустальная статуэтка, Максим взял в ладони овал ее лица. В глазах девушки все еще читалось недоверие и может, даже испуг. Все-таки она еще ребенок, - мелькнуло в голове Макса, но он тут же отогнал это несвойственное ему сожаление. По губам ее он скорее скользнул, оставляя лишь намек на поцелуй, и тут же остановился. - Ты верно устала, моя маленькая? И проголодалась, да? Я пойду, попрошу нам принести сюда ужин, а ты пока устраивайся здесь, - едва слышно произнес Мещерский прямо на ушко Жени, поцеловал нежную мочку и тут же отстранился с невозмутимым видом. Но выходя из комнаты, он бросил на нее такой нежный и тоскливый взгляд, что никто бы не усомнился, как тяжко ему покидать комнату и оставлять там в одиночестве Женю
Евгения Нечаева: Оставшись ненадолго в одиночестве, Жени задумчиво присела на краешек постели. Пока Макс бывал с нею рядом, разговаривал с нею, ей казалось, что все хорошо, но без его присутствия словно бы развеивался туман, застилающий ее разум, и происходящее лишалось радужного цвета надежд, которые вот-вот должны исполниться. Впрочем, он прав, пути назад для нее уже нет, да и то, что все вышло так, как вышло – просто случайность. Недоразумение, которое вскоре разрешится и со временем превратится в их семейную легенду, которую будут с улыбкой рассказывать детям, а потом, может быть, даже внукам. Тем временем, вернулся и Максим. Он сказал, что договорился об ужине для них. И вскоре, действительно, в комнату постучала все та же хозяйка, которая принесла с собой поднос, полный незамысловатой деревенской снеди: - Откушайте, чем бог послал, - с поклоном проговорила она и вновь оставила Жени с Максимом наедине. И ближайшее время их оказалось посвящено ужину, что было даже весело. Ибо Макс нарочно выбирал самые лучшие кусочки и, превращая их трапезу в род забавной игры, кормил свою невесту, что называется, с рук. А она - его. Некоторое напряжение, в котором пребывала Жени, постепенно ушло, и, расслабившись, девушка вновь стала сама собой прежней, беззаботно смеялась и шутила. Когда с ужином было покончено, за окном уже изрядно стемнело, поэтому можно уже было подумать и о ночлеге. И Жени уже мысленно жалела Максима, которому эту ночь придется провести так неудобно – на стульях. Другого варианта развития событий наивная в своем неведении девушка просто и не допускала. Поэтому, когда речь у них зашла о том, что пора ложиться, если завтра хотят поскорее утром завершить свои приключения, Жени честно предложила Мещерскому одно из одеял и подушку, а потом и вовсе попросила ненадолго выйти: - Мне нужно переодеться, Максим, подожди, пожалуйста, пару минут за дверью, хорошо? – проговорил она, взглянув на него со смущенной улыбкой.
Максим Мещерский: Он уже почти поверил, что впереди ждет легкая победа – Жени вела себя именно так, как он желал. Она была весела и беззаботна, быстро включилась в ту милую игру, что Максим затеял за ужином, и продолжение которой его воображение рисовало весьма и весьма приятным. И тут - на тебе, куда делась эта рыжая кокетка?! Перед ним стоит самая скромная и невинная барышня, смущенно краснеет и предлагает подушку и одеяло, чтобы хоть как-то скрасить ночь на стуле. Брови мужчины чуть изогнулись, а во взгляде, в котором угадывалось уже недовольство, мелькнул немой вопрос. - Жени, что ты такое говоришь? Ты хочешь, чтобы я спал на этих стульях, когда я… - Макс усмехнулся и посмотрел на нее уже чуть нежнее, - Женечка, мы ведь уже почти муж и жена, какая глупая условность. Тем более, в подобной нашей ситуации, это даже не должно иметь особого значения, милая моя. Максим вновь подошел к девушке и, не сводя от нее глаз, опустил руки ей на талию. - Женечка, поцелуй меня, ведь ты же хочешь этого? – и чуть склонившись над ней, он не стал ждать, когда девушка осмелится исполнить его просьбу, и сам приник к ее губам. Поцелуй был совсем не такой, которым прежде он награждал свою подругу. Если раньше Максим, целуя девушку, словно пробовал на вкус этот нежный и запретный плод, то теперь же он ощущал себя полноправным хозяином и оттого требовал в своей ласке много большего, нежели раньше. Женя заметно напряглась в его объятиях и даже попыталась вырваться, но Мещерскому не составило труда удержать испуганную девицу. Пришлось, правда, и пыл свой сбавить. Правая рука с талии девушки плавно переместилась вверх по спине и, пальцами зарываясь в рыжую копну волос, Максим чуть отклонил назад голову Жени. - Милая, что же ты делаешь со мной? Я так люблю тебя, ангел мой, так люблю, - на щеках девушки проступил пунцовый румянец, глаза смотрели, словно не видя, и Максим довольно улыбнулся, склоняясь к пульсирующей жилке на тонкой девичьей шее. Губы его оставляли на коже невесты тонкий пылающий след, а руками он все смелее ласкал тело девушки. Ах, это платье, как оно некстати! - Позволь мне побыть твоей горничной, - а ловкие пальцы уже принялись расстегивать крючки.
Семен Васильев: Несколько дней прошли весьма мирно. Пикировка, случившаяся у Васильева с Жени, больше не повторялась, они просто старались встречаться друг с другом как можно реже, в диалоги не вступали, зная, что ничем хорошим это не закончится. То есть ситуация была вполне мирная. Элеонора же, напротив, оказалась совершенной во многих отношениях женщиной, ей удавалось одним своим присутствием разливать в атмосфере уют и умиротворение. К тому же, установились между ними отношения, особенно доверительные. Никогда прежде Семену не было так легко ни с одной женщиной. Ленора, несомненно, умела понравиться, но вела себя безыскусственно и без лишнего жеманства, чем и вызвала у Васильева искреннюю симпатию. Посему поездка в компании Льва и Элеоноры была для него желанна. Он сумеет провести это время с удовольствием. Время, проведенное в дороге, пролетело незаметно. И пусть сначала Лев был задумчив, но скоро возбуждение, охватившее Элеонору с Васильевым, перекинулось и на него. Он отбросил игру в задумчивость и с легкостью влился в общий разговор. А потому, когда карета в последний раз качнулась у конторы нотариуса, Семен лишь удивился тому, с какой стремительностью пролетает время в компании Нечаевых, если среди них нет Жени. Кстати, о Жени. Васильева тяготила та холодная война, что завязалась между ними, и пока Элеонора со Львом будут заняты своим делом, он постарается найти какой-нибудь подарок для рыжей сумасбродки. Возможно, это могло показаться удивительным – дарить подарки тем, кто явно тебе не по душе. Вот только Васильев не мог с точной уверенностью сказать, что Жени ему не нравится. Дело в том, что она ему как раз нравилась. Нравилось, как она ведет себя с братом, с подругами, с Элеонорой. В общем, она была милой девочкой, порывистой, даже авантюрной, это нравилось Семену, но и пугало одновременно. Все эти черты для других оборачивались достоинствами, и лишь ему доставалась «обратная сторона медали». За что? Почему? Эти вопросы были слишком сложными, и Семен выкинул их из своей головы, примирившись с реальностью. Стоит ли морочить себе голову безрезультатными размышлениями, когда для любого изменения нужны поступки. Неожиданно словно бы яркий всполох огня отвлек Васильева от размышлений. Он обернулся вослед прогуливающейся неподалеку от него паре, и увидел, как молодой человек и его спутница вошли в ювелирную лавку. А далее, сквозь прозрачную витрину, Семен стал смотреть, как продавец предлагает им свой товар. Словно завороженный, Семен наблюдал за миловидной девушкой с копной рыжих волос, не таких ярких и не того благородного оттенка, что у Жени или Элеоноры. Молодой человек, может быть, ее жених, с восхищением наблюдающий за кокетством своей подруги, тоже показался Васильеву очень приятным. Еще некоторое время он постоял у витрины, а потом и сам вошел в лавку. В задумчивости взглянул на стол с изумрудными украшениями, вероятно, они бы подошли этой девушке куда больше, чем те, что ей сейчас предлагал ювелир. На Жени они бы выглядели великолепно… Приказчик, отвлекшийся от девушки с молодым человеком, подошел к Васильеву. - Желаете рассмотреть поближе? – обращение к нему рассеяло грезы, захватившие Семена. Однако ожерелье из изумрудов уже было в его руках. Ювелир был очень проворным продавцом, зная, что люди с неохотой расстаются с тем, что попадет им в руки. Семен повернул ожерелье к свету, и камни брызнули во всех стороны зеленоватыми искорками. - Шикарное... Очень подойдет к цвету Ваших волос, – заметил тем времнем ювелир, уже снова оборачиваясь к паре, так же обратившей свое внимание на ожерелье, видимо, решив заинтересовать их более выгодной для себя покупкой. Лицо молодого человека приняло немного смущенный вид, наверное, такое украшение было ему не по карману. И Семену стало его немного жаль. - Примерьте еще раз то, что выбрали? – попросил он у незнакомых ему влюбленных, и молодой человек вновь приложил то, первое, не такое дорогое украшение к платью своей подруги.- Оно очень вам идет. - Правда? – переспросила девушка, разглядывая свое отражение в зеркале. - Правда, – с улыбкой кивнул Васильев, и решение было принято. Ювелир разочарованно вздохнул и принялся упаковывать выбранное ожерелье. Зато, когда молодые покупатели ушли, на него свалилось неожиданное везение. Их непрошенный советчик вдруг сам и купил у него то самое ожерелье, что наделало такой переполох. Что же до самого Семена, то лишь выйдя из лавки, он понял, что совершил поступок необдуманный и ненужный. Он все равно не сможет преподнести такой подарок Жени. Это просто неприлично! Дорога до конторы нотариуса заняла довольно много времени, Нечаевы уже должны были скоро освободиться. Кроме того, по пути Васильев зашел еще в лавку музыкальных товаров, где и приобрел альбом для фортепиано с маршами, которые так любил. Этот подарок был вполне себе приличным, к тому же Жени увлекалась музыкой, ей должен был понравиться этот альбом. Вернувшись к экипажу, Васильев прождал Элеонору со Львом совсем недолго, около десяти минут. И после недолгих устроений, все поехали выбирать щенка для мадам Нечаевой.
Элеонора Нечаева: Как известно, лучший способ повеселить Всевышнего – это поведать Ему о своих планах. В чем очередной раз убедилась Элеонора Валентиновна во время сегодняшнего визита в Павловск. У нотариуса не задалось с самого начала. Несмотря на то, что господин Соломатин ожидал их с утра, именно к тому времени, когда Нечаевы появились у него в конторе, Василию Ивановичу явился посыльный со слезной просьбой от других старинных клиентов, что-де срочно надобно его присутствие у постели умирающего, который не успел в более счастливые времена завершить свои земные дела. А потому решил изъявить последнюю волю хотя бы теперь, разумеется, оформив все подобающим образом. Василий Иванович, как и полагается человеку его профессии, был несуетлив и обстоятелен по характеру. А потому очень не любил, когда что-то происходит внезапно. Однако отказать умирающему, который много лет до того пользовался его услугами, было неловко. Впрочем, с Нечаевыми объясняться было тоже неловко, ведь они проделали долгий путь из своего имения. Поэтому Соломатин долго извинялся и объяснял причины, по которым очень просит любезных господ обождать у себя, обещая приложить все усилия, чтобы вернуться в контору побыстрее. Настолько долго и обстоятельно, что Ленор, к которой он обращался, видимо, полагая главой семьи, почувствовала, что еще несколько минут, и она сойдет с ума. Поэтому, с трудом сдерживаясь, она уверила Василия Ивановича, что ничего страшного, раз уж так случилось. И они непременно подождут – не ехать же теперь назад в Нечаево. И ожидание растянулось почти на час. А потом еще Соломатин долго и въедливо растолковывал им со Львом детали завещания, отвечал на какие-то вопросы пасынка Ленор, которая для себя уже выяснила все, что хотела. И теперь мечтала поскорее вырваться их этой пыльной комнаты – куда угодно. Потому как чувствовала, что от духоты у нее вскоре, верно, мигрень разыграется. Наконец, дела были закончены. И, распрощавшись – тоже весьма несуетливо и обстоятельно, иначе с господином Соломатиным, видно, было никак, - мадам Нечаева и Лев Владимирович, наконец, покинули его контору. И, кажется, оба – с облегчением. В экипаже, который был оставлен тут же, неподалеку, уже давно дожидался их Семен Романович, с которым было условлено, что, едва тот завершит свои дела в городе, придет именно сюда. В руках у него был какой-то прямоугольный сверток, возможно, книга или альбом, но Элеонора Валентиновна не решилась любопытствовать, что именно приобрел полковник. Кратко объяснив Васильеву причины их задержки, Ленор предложила мужчинам ехать уже прямо домой, отменив намеченную прогулку. Во-первых, все они, кажется, изрядно устали из-за длительного ожидания, а во-вторых – неловко являться к Сумбатовым за щенком слишком поздно. Ну и, в-третьих, голова у Ленор, самом деле, грозила разболеться не на шутку. Об этом она, несколько смущаясь, правда, упомянула в первую очередь, и мужчины проявили достаточно великодушия и сочувствия, чтобы не требовать дальнейших объяснений. Поэтому от конторы господина Соломатина вся их компания отправилась на выезд из города. У помещиков Сумбатовых, к которым таки заехали за обещанным щенком, к счастью, удалось уклониться от гостеприимства хозяев, которые все норовили напоить своих посетителей хотя бы чаем. Поэтому, покуда Дрон убежал на псарню выбирать щенка, просто немного потолковали у парадного подъезда со Светланой Георгиевной и Серафимом Захаровичем о местных новостях, да о погоде. А как только ординарец Льва вернулся, бережно прижимая к груди тихонько поскуливающий смешной вислоухий и длинномордый комочек белой шерсти с коричневыми подпалинами по бокам, стали прощаться, ссылаясь на то, что и без того задержали их. И в остаток дороги домой, Ленор не могла отказать себе в удовольствии взять у Дрона из рук щенка, которого тут же и окрестила Трезором, чтобы потискать его, толстенького и неуклюжего, доверчиво тычущегося мокрым носом ей в ладони, чувствуя, как это существо без всяких усилий мгновенно забралось ей в душу, чтобы там поселиться. А она и не думала, что так может быть… Главная усадьба Нечаево открылась их взору, когда солнце заметно стало клониться к горизонту, потому как неуклонно надвигающаяся осень уже успела отнять у этого по-прежнему еще долгого августовского дня приличный кусок светлого времени. Еще издали Ленор заметила фигуру горничной Жени, Любаши, которая словно бы всматривалась вдаль, а потом сорвалась с места и буквально опрометью бросилась навстречу их коляске, едва та свернула на подъездную аллею, ведущую к парадному крыльцу барского особняка. - С ума сошла, дуреха! – кучер Филимон резко натянул поводья, чтобы не сбить ее с ног. От резкого торможения его пассажиры чуть не свалились со своих мест. Но Любаша, кажется, даже внимания не обратила на это внимания. - Ой, барин Лев Владимирович, барыня Элеонора Валентиновна! – запричитала она, хватаясь за голову и качая ею, на манер китайского болванчика. – Ой, что случилось-то, что случилось! - Что?! – Ленор почувствовала, как внутри разливается неприятный холодок, но глупая девка таращилась на нее, разинув рот. – Что стряслось, говори немедленно?! - Барышня… Евгения Владимировна, кажись, из дому сбежали…
Лев Нечаев: Ждать да догонять - хуже некуда. Эту поговорку Нечаев не раз вспомнил, пока они с Элеонорой Валентиновной дожидались возвращения нотариуса. Причина была вполне уважительной, поэтому пришлось запастись терпением и развлекаться перелистыванием газет. Все это время они с мачехой почти не разговаривали. Изредка перебрасывались незначительными фразами, касавшимися либо запыленности помещения, либо уличной духоты. Мысли штабс-капитана блуждали далеко от этой конторы, возвращаясь всякий раз то к Жени, то к полковнику. При этом Лев испытывал неловкость от того, что Васильев, возможно, уже ждал их в коляске все это время. Нотариус Соломатин оказался на редкость въедливым и дотошным. По возрасту он был, пожалуй, постарше ныне покойного родителя Нечаева, но выглядел, не в пример тому, эдаким бодрячком. Он долго и скрупулезно растолковывал клиентам тонкости процесса оформления наследства и вступления во владения им. Напоследок он еще и придержал Льва за локоть и дал ему дельный совет. Тихим шепотом, чтобы не услышала мадам Нечаева, он порекомендовал молодому человеку со смыслом распорядиться завещанными деньгами, вложив часть их в покупку какой-нибудь деревеньки неподалеку от Павловска. И даже пообещал оказать посильную помощь в этом деле.Совет оказался неожиданным, и размышления о нем настолько поглотили Льва, что он даже не поинтересовался у ожидавшего уже их Васильева его покупкой - каким-то продолговатым, элегантно упакованным предметом. Мачеху мучала мигрень, поэтому спутники старались не беспокоить ее дорогой. Правда, от предложения не забирать сегодня щенка у Сумбатовых она все же отказалась, и вскоре в коляске одним пассажиром стало больше. На пол-пути к Нечаеву Льва вдруг беспричинно охватило какое-то смутное беспокойство. Ни с чем конкретным оно не было связано, но на душе внезапно стало муторно. Стараясь ничем не выдать себя перед спутниками, штабс-капитан прикрыл глаза, делая вид, что дремлет. Вскоре он и на самом деле задремал, и очнулся только от резкого толчка, который предшествовал остановке коляски. Дверца распахнулась, и внутрь заглянула Женина горничная Любаша. Ее обычно задорное личико на это раз было заплаканным, глаза и курносый нос покраснели и опухли. Она то и дело всхлипывала, рассказывая, что барышня сбежала из дому. - Куда? Вопрос был риторическим - Лев отдавал себе в этом отчет, но не задать его было невозможно. -Не знаю, барин, вот письмо вам, читайте сами. Холодея внутренне, Нечаев развернул сложенный вдвое лист бумаги. Пробежался взглядом по тексту, из которого не стало понятнее с кем, куда и почему сбежала сестра. Недоумение, растерянность и ярость туманили рассудок мужчины. - Дура, а ты где была, куда смотрела? Любаша зарыдала в голос, и это немного отрезвило Льва. - Не реви, садись сюда. Время дорого. Он помог девушке забраться внутрь, уже жалея, что рявкнул на нее. Филимон без понуканий рванул с места на рысях, и уже вскоре коляска подъехала к дому. Любаша побежала по двору, созывая всю челядь к крыльцу. Вопрос им был задан всего один: не видел ли кто какого-либо незнакомого мужчину неподалеку от дома, и не выбегала ли к нему барышня? Чужих мужчин не видел никто, а вот пастушок Степка, тринадцатилетний сын прачки, сказал, что приметил днем в дальней роще коляску, которая явно кого-то ожидала. Дрон, понимавший штабс-капитана с полувзгляда, метнулся на конюшню, и вывел оттуда двух оседланных лошадей. - Я поеду в рощу, посмотрю следы, - проговорил Лев, садясь в седло. - Семен Романович, вам, наверное, лучше остаться с Элеонорой Валентиновной. Впрочем, если вы решите составить мне компанию в поиске, буду благодарен. Ждать было худо? Вот теперь придется догонять, да сравнивать, какое из двух зол хуже.
Семен Васильев: - Лев Владимирович, - с укоризной в голосе ответил Васильев, - русские своих на войне не бросают! – Конечно, побег девицы – это еще не война, но по накалу страстей эти два события оказались очень схожими. Как и бывало в ситуациях, требующих скорого принятия решений, Семен вдруг преобразился, в глазах засверкал азарт. А вот Лев, который и сам отличался рассудительностью, вдруг как будто растерялся. - В рощице мы с вами потом как-нибудь погуляем, не думаю, что беглянка будет нас там смиренно ждать. Деваться им, собственно, некуда. Дорога тут одна, на каком-нибудь постоялом дворе мы их застанем, – спокойный тон его, кажется, произвел необходимое впечатление на всех окружающих. Горничная, глупая девка, перестала причитать и вопить, будто ее резали, Лев, понимая, что дорога каждая минута, тоже взял себя в руки, а Элеонора… она была растеряна, взволнована, и все же Васильеву показалось, что в этой ситуации она более всех владела собой. Однако трактовку состояний Элеоноры, Семен никогда бы не решился выразить вслух, ибо она была женщиной, а женщины зачастую обладают такими способностями к маскировке, что рассекретить ее не представляется возможным. О Жени же Семен думал, как об отстраненном предмете, который следует вернуть домой во что бы то ни стало. То, что она, наверняка, станет сопротивляться их действиям, было заведомо ясно, но никакого значения не имело. Да только внутренне он все же был несколько озадачен приемом, который им может оказать беглянка. Сломить ее волю будет едва ли не сложнее, чем догнать и припугнуть ее авантюриста. Лев уже оседлал приготовленную для него лошадь, а Васильев вскочил на вторую, которую Дрон, кажется, приготовил для себя. - Поедешь за нами в экипаже! – приказал Васильев, и никто не решился ему противоречить. Льву было откровенно плевать, кто на чем поедет, сам он уже скакал по направлению к дороге, Семен пришпорил свою лошадь и скоро его нагнал. Они останавливались у каждого постоялого двора, пытаясь выяснить хоть что-то. На дороге было много съездов к деревням, поэтому след, по которому они шли, был непростой. Приходилось часто останавливаливаться, чтобы спросить, не видел ли кто карету, в которой бы находились молодая барышня со спутником. Чаще в ответ отрицательно качали головой, но дважды им повезло. В первый раз, когда услышали утвердительный ответ от сторожа одного из трактиров, сказавшего, что видел похожих по описанию людей минут за сорок до того, как господа к нему обратились. Второй раз, когда говорили с одним из деревенских мальчишек. Он очень подробно описал им проехавшую всего за двадцать минут до них карету, и Лев с Семеном поняли, что достаточно быстро сокращают расстояние, и скоро уже должны настигнуть беглецов. Они все яснее понимали, что верно определили цель, иначе бы не нападали на след еще дважды, когда казалось, уже совсем теряли его. А между тем, вечер уже был в самом разгаре, длинные тени деревьев в свете заходящего солнца расчертили дорогу. Но лишь когда темнота сгустилась, мужчины заметили огни еще одного постоялого двора. Рядом с ним же обнаружилась и карета, которую они столько времени преследовали… Хозяйка постоялого двора, яркая здоровенная блондинка, вышла из-за стола и, вопреки первому впечатлению, оказалась смышленой женщиной, оценившей ситуацию с одного взгляда. Поэтому сразу без обиняков указала Семену и Льву комнату, которую заняли недавно прибывший со спутницей господин.
Евгения Нечаева: Перемена, произошедшая вдруг в поведении Максима, смущала Жени, но одновременно – странно волновала девушку. Она чувствовала себя, словно бы на пороге разгадки некой тайны. Либо же – просто на некой черте, за которой возврата к ее прежней жизни не будет. Она понимала это – разумом, еще утром, но теперь осознала всей своей сущностью. Трепеща, Жени глядела в глаза Мещерскому, который, словно бы надумав заворожить, тоже смотрел сейчас на нее неотрывно. И, если бы не была она настолько в него влюблена, то непременно вспомнила бы сравнение про удава и кролика. Но нет, разумеется, Макс представлялся ей вовсе не в виде противного пресмыкающегося, он был для нее тем самым принцем, которого Жени ждала всю жизнь и вот – дождалась. Слова его ласкали слух девушки ничуть не меньше, чем губы и руки – ставшее вдруг отчего-то словно бы не принадлежащим ей тело. Столь пылкие речи о любви и такие откровенные прикосновения – все это было для Жени впервые. И она уже готова была поддаться на уговоры. В самом деле, что изменится через несколько часов, когда они обвенчаются? Разве станут они ближе, чем теперь, лишь оттого, что батюшка вслух назовет их супругами? - Ну, хорошо… - почти беззвучно произнесла Жени, чьи щеки ярко пламенели, а дыхание от волнения сделалось неровным и прерывистым. Впрочем, произнесенное вслух, ее соизволение, возможно, немного запоздало. Потому что, прежде чем оно было получено, Максим с изрядным проворством и ловкостью уже успел расстегнуть длинный ряд крючков-застежек корсажа, спустить его с ее плеч. И теперь хозяйничал над волосами Жени, доставая и отбрасывая в разные стороны одну за другой костяные шпильки, удерживающие рыжие локоны девушки в прическе, которую еще утром заботливо сооружала Любаша. И вскоре они, словно языки пламени, рассыпались по обнаженным плечам. Максим ни на мгновение не выпускал ее из объятий, целовал, шептал какие-то нежности, не давая ни на секунду прийти в себя настолько, чтобы размышлять хотя бы с небольшой долей здравого смысла, он буквально парализовал волю Жени. И вот она уже послушно пошла, увлекаемая им за руку, в сторону постели, но тут под каблуком ее туфельки что-то хрустнуло, вероятно, одна из разбросанных Максом шпилек. И этот заурядный и обыденный звук странным образом переключил внимание Жени, выдернул ее из чар, в которые она была погружена последние минуты. Точно очнувшись, она вдруг остановилась перед Мещерским, уже устроившимся на краю постели, по-прежнему сжимающим ее ладонь в своей руке, и прошептала, потупившись: - Максим, погоди, я… я боюсь. Я ничего об этом не знаю…
Максим Мещерский: Приближая этот миг, Максим отсчитывал каждую секунду, ведь даже эти быстротечные мгновения времени давали ему маленькие победы над все еще сопротивляющейся душою девушки. Именно душой, так как тело уже сдалось. Оно трепетало в его руках, тихая дрожь пробегала по телу девушки от его жарких прикосновений, от его жаждущих губ, беззастенчиво целующих ее губы, щеки, шею. Когда платье оказалось наполовину расстегнуто, он спустил его с плеч девушки и осыпал поцелуями белоснежную кожу. Женя сдавалась и все ближе был миг его торжества. Максим уже чувствовал горячее возбуждение в каждой клеточке своего тела, перед глазами ее образ казался молодому человеку теперь самым заманчивым. Кто говорил, что невинные девы не могут соблазнять? И тут, в одно мгновение – Мещерский даже не успел его уловить, Жени вся напряглась и переменилась. В ее глазах мелькнул страх, и она замерла в нескольких шагах от него. Макс прикрыл глаза, стараясь скрыть внезапное раздражение, которое он тут же испытал, стоило девушке показать свои терзания. Пара глубоких вздохов и Макс снова посмотрел на нее, стараясь как можно мягче при этом и убедительнее произнести заготовленные слова. - Женечка, чем больше ты будешь думать и сомневаться, тем больше тебе будет казаться все странным и неясным. Нужно перестать думать, отдать себя воле чувств, которые в твоем сердце живут, и в моем, - с этими словами он поднес к своей груди ее ладонь, которую все еще удерживал, и вновь прикрыл глаза. - Ты чувствуешь как оно трепещет и замирает? Оно так страстно жаждет твоей любви, милая моя. Не томи, не мучь меня! Иначе сердце мое не выдержит, оно остановится навсегда! Максим потянул все еще упирающуюся Женю к себе и осторожно лег вместе с ней так, чтобы девушка оказалась сверху. Теперь уже она первой поцеловала его, пусть и несмело, но этого хватило Мещерскому, чтобы перехватить инициативу и продолжить прерванное дело. Вот уже платье девушки полностью было сброшено, и Максим начал стягивать с себя сюртук, попутно пытаясь расправиться с рубашкой. И тут… это было что-то немыслимое, внизу начался какой-то кавардак. Максим ясно слышал вопли Селивана, который кому-то что-то запрещал. По деревянной лестнице раздались шаги, торопливые, тяжелые и словно не одного человека, но целой толпы. Ручка на двери повернулась, ее толкнули, она не поддалась. И еще раз слабая деревяшка жалобно скрипнула, или это Женя вскрикнула так сдавленно и испуганно?
Лев Нечаев: Бешеный темп скачки - едва ли не до свиста ветра в ушах - довольно быстро привел Нечаева в чувство. Сразу же вернулась способность мыслить логически, и она заставила штабс-капитана немного придержать лошадь. Иначе можно было загнать животное, не достигнув желаемого результата - обнаружения беглянки. Ситуация была не из тех, когда счет шел буквально на секунды, поэтому излишняя спешка не давала ничего. Тем более, что послушавшись совета полковника и не заехав в рощу, они и так сэкономили довольно много времени. Действительно, дорога была одна, и коль скоро Жени знала, что они поехали в Павловск, то наверняка парочка направилась в противоположную сторону, чтобы не столкнуться с родственниками. О том, что могло произойти с сестрой за то время, пока они занимались своими делами, Лев запретил себе думать. Зато он припомнил бессвязные фразы из оставленной Рыжиком записки. По всему выходило, что Жени решилась на такой шаг, будучи твердо уверенной в том, что иначе ей не доведется соединиться с возлюбленным. Видимо, некто, завладев сердцем девушки, умудрился подчинить себе и ее голову. Теперь-то Нечаеву стали понятны те взгляды, которые в последнее время частенько бросала на него сестра. Видимо, она прикидывала, насколько далеко простирается описанное кем-то самодурство брата, чтобы запретить ей брак с... С человеком иного сословия? Вряд ли Жени пошла бы на такой мезальянс. Значит, был какой-то другой умысел, по которому ее возлюбленный таился, назначая свидания в самых укромных и отдаленных от дома уголках. Может, это удалось бы списать на романтичность натур влюбленных, не окажись итогом побег, а не традиционное знакомство с родственниками избранницы и официальное предложение руки и сердца в их присутствии. Нет, причина инкогнито наверняка крылась в нечистой совести любовника, а все случившееся несло в себе злой умысел. Лев неожиданно со всей отчетливостью осознал, кто именно и почему устроил этот чудовищный фарс. Во время преследования они с полковником несколько раз наводили справки на постоялых дворах, и наконец-то получили известие, подтвердившее, что они на верном пути, и похоже, уже совсем недалеко от цели. До нее они добрались уже в полной темноте, лишь по счастливой случайности не проехав мимо одиноко стоявшего добротного здания с соответствующей вывеской. Хозяйка постоялого двора при виде двух мужчин, настроенных крайне решительно, не стала отпираться, и сразу же указала им комнату, в которой уединились "голубки". Ее добротно сработанная дверь оказалась заперта изнутри. После нескольких безуспешных попыток своротить замок и разбить преграду мощными ударами, каждый из которых сопровождался причитаниями и воплями хозяйки "отеля", Нечаев требовательно крикнул во весь голос: - Открой немедленно, мерзавец! Он уже почти не сомневался в том, чье лицо увидит, когда злополучная дверь наконец-то откроется.
Евгения Нечаева: Мягкие, бархатные интонации в голосе Макса, вкупе с умоляющим о любви взором буквально завораживали. И Жени, наконец, решилась, сдалась на его милость, в то же время, и сама уже пытаясь принимать какое-то участие в происходящем, действуя, скорее, инстинктивно, чем зная, как нужно. И, кажется, все делала правильно, потому что Максим был явно доволен. Когда он, отодвинувшись на минуту, стал стягивать с себя сюртук, то Жени сама потянулась руками к пуговицам его рубашки, и успела уже расстегнуть несколько, когда за дверями их комнаты вдруг послышался какой-то шум и топот, а еще спустя минуту – громоподобный стук в дверь, а еще – приглушенные женские призывы успокоиться. Мгновенно отдернув пальцы от груди Мещерского, Жени прижала их к губам и впилась взором испуганно расширившихся глаз в его лицо. Она поняла, кто это, еще раньше, чем из-за двери раздалось требование немедленно открыть. И ничего ужаснее, казалось бы, представить себе было невозможно. Впрочем, вскоре Жени поняла, что заблуждалась на этот счет. Потому что, не дождавшись, несмотря на уговоры хозяйки, – а это именно она там голосила, пока те, кто находятся в комнате, потрудятся сами открыть дверь, Лев просто-напросто высадил ее пинком и влетел в номер, бледный, словно полотно. И Жени испуганно пискнула, потому что прежде никогда не видела на лице брата такого выражения ярости и брезгливости одновременно. Так вот, едва девушка решила, что самое жуткое уже случилось, в комнату, следом за братом и хозяйкой постоялого двора, чуть пригнувшись, чтобы не задеть головой низковатый для него верхний косяк двери, вошел полковник Васильев. И теперь ее позор был уже окончательным. Зачем Лев привел его сюда?! Разве мало того, что уже случилось?! Как он мог?! Минутный испуг внезапно сменился у Жени, как это иногда бывает, припадком ярости. Схватив с пола свое полурастерзанное платье, прижимая его к груди, она вскочила с постели, отодвигая Мещерского, который поднялся еще раньше, и стоял теперь посреди комнаты, точно пытаясь загородить ее, и закричала, ничуть не стесняясь, что ее могут услышать все обитатели постоялого двора. Какая разница, все и так уже все слышали… - Зачем ты пришел?! Я не поеду с тобой, слышишь?! Я люблю Максима, мы поженимся… завтра. А ты – уезжай обратно один. Я не хочу возвращаться домой, мне не к кому туда возвращаться, после того, как мой брат опозорил меня перед всем светом! И не говори, что заботишься обо мне, было бы так – ты не потащил бы сюда его! – девушка в исступлении ткнула пальцем в опешившего полковника, а потом, уже обращаясь непосредственно к нему, добавила с дьявольски сарказмом. – Ну, а вы - что?! Так понимаю, что поездка в деревню удалась? Будет теперь, что рассказать зимой в петербургских салонах о своих летних приключениях, не так ли?
Семен Васильев: Когда у Васильева еще была супруга, она часто читала ему вслух, и выбором ее неизменно становились любовные романы. В тех самых произведениях, девицы, оказавшиеся в таких же условиях, что и Жени, всегда были смущены, испытывали естественную неловкость, но Жени и не думала раскаиваться. И вообще, реальность имела мало общего с романами, кои оказались совершенно бесполезными. На страницах книг все говорили по очереди, и речи вели в высшей степени благоразумные. Здесь же творился хаос… Но более всех поразила его воображение главная героиня сего фарса. Жени, почти раздетая, прикрывающаяся своим платьем, визжала так, что аж уши закладывало, а стекла дребезжали в оконных рамах. Кроме того, ее ярость почему-то более всех была направлена против него. И что он, спрашивается, такого сделал? От громких женских воплей у Васильева голова шла кругом. - Тихо! – действия вокруг напоминали боевые, и Семен инстинктивно сделался вдруг командиром. Окрик его произвел, кажется, впечатление, в комнате наступила долгожданная тишина. - Оденьтесь, мадмуазель Жени, – отчего-то Васильеву казалось, будто это отсутствие одежды повлияло на умственные способности юной Нечаевой. – Видимо, вас обманули, когда рассказывали о поведении мужчин, для которых слово «честь» - не пустой звук, – при этих словах Жени, с лица которой сошли все краски, так же радикально начала краснеть. Мещерский, дернулся, как от пощечины. И только за Львом Васильев не успел проследить, так как в этот момент за окном послышался шум. Семен отдернул занавеску, довольно-таки миленькую, следует отдать должное заведению, и увидел подъехавшего Дрона. Тут и Жени оделась, насколько это было возможно, учитывая потери, которые понесло ее несчастное платье. Будучи одетой, она сразу стала выглядеть более уверенной и снова приготовилась ринуться в бой. Следовало ее немедленно увести прочь из комнаты, усадить в экипаж и отправить домой, пока она тут не учинила новых бед. - Жени, идемте, вам здесь не место, – Семен подошел к девушке и попытался для начала вежливо проводить ее из комнаты, но она отбросила его руку с явным намерением остаться здесь до победного конца. Поняв, что вежливость в данном случае не принесет плодов, он весьма непочтительно схватил сестру Льва под локоть и поволок к выходу, как непослушную корову. «Хворостину бы, живо побежала бы…» - уж совсем невежливо подумал он.
Максим Мещерский: Такое могло привидеться только в страшном сне. Эти шаги на лестнице, этот громоподобный стук в дверь, этот голос – ну почти, как у Пушкина, в «Каменном госте». Только вот не хотелось Мещерскому ощутить себя в полной мере дон Жуаном. Да какой из него Жуан?! Внутри его сознания возопила совесть, если, конечно, это была она – неудачник! – голосил тоненький фальцет и дрожал, цепляясь за легкие Максима, стискивая их так, что дышать было трудно. - Черт побери! Что это значит, господа, по какому такому праву вы врываетесь к нам в комнату! – голос оказался на удивление твердым, наглость, доведенная до состояния крайнего испуга, бывает на удивление сильной. Максим узнал брата своей избранницы еще тогда, когда он бился в дверь. Можно подумать, у Льва Владимировича просто нюх врываться в самые интимные моменты. Второй раз, это надо же! Дальше все происходило с такой стремительностью, что сам Мещерский не успел бы ничего сделать. Следом за Нечаевым появился тот, кого по праву можно было назвать «каменным гостем». Голос. Лицо, движения были так спокойны и величественны, что у Мещерского в миг пропало желание что-то говорить и возмущаться. Спустя пару минут, Женю выпроводили за дверь. И хоть она проявляла некое подобие сопротивления, оно начинало угасать и кажется, сменялось пониманием того, что могло произойти. Полковник вышел следом за удрученной девушкой. И хоть компания Васильева была ей неприятна, но теперь Жени было все равно. Максим в растрепанном состоянии остался один на один с Львом Владимировичем, с которым они скрестились взглядами и некоторое время стояли в молчании. За это время молодой человек смог вернуть себе толику самообладания. - Что же это вы так поторопились, Лев Владимирович? Я вижу, вы вовсе не удивлены? У вас манера дурная – портить женщинам вашей семьи все удовольствие! Это что, своего рода зависть? Мещерский нарывался, грубо и настойчиво – проиграл, так чего уж там. И впрямь, неудачник. Вечно битый судьбой, так что себя в этот раз беречь?
Лев Нечаев: Открыть дверь, конечно, никто и не подумал. И тогда Нечаев, собравшись с силами и наплевав на раненую руку, ударил в проклятую преграду всем телом - раз, другой, чувствуя, как она подается. Довершающий удар распахнул дверь, и глазам Льва предстала ожидаемая картина. Нет, все же неожиданная... Обнаженная сестра в объятьях этого негодяя... Уж лучше бы на ее месте опять оказалась мачеха. Но у нее в этом спектакле была, похоже, совсем иная роль. Смазливая физиономия соблазнителя Жени была в точности такой, как и тогда, когда они с отцом застали его в охотничьем домике. Он отлично владел собой. Растерянность быстро сменилась нагло-высокомерной гримасой, которую очень хотелось стереть пощечинами. Зато Рыжик была вне себя от ярости. Пожалуй, такой ее Лев никогда и не видел. Ее граничащая с истерикой гневная тирада, обращенная сперва к нему, а потом и к полковнику, на какое-то мгновение лишила его дара речи. За это время Васильев успел вывести ее за дверь. И едва Жени исчезла за ней, как заговорил этот хлыщ. Давя в себе желание отхлестать его по щекам без свидетелей, Нечаев молча открыл теперь уже не полностью закрывавшуюся дверь, и крикнул в коридор полковнику, который наверняка еще не успел спуститься вниз: - Васильев, Женя, вернитесь! Хочу, чтобы вы оба слышали то, что я сейчас скажу. В это момент Льву было абсолютно безразлично, что его слышит слишком много "лишних ушей". Голос звучал властно, отметая неповиновение приказу. -Мне следовало сделать это раньше, но... Я слишком оберегал тебя, Рыжик, от всего, что могло омрачить твою юность. А результатом стало то, что ты попалась в грязные сети, расставленные этим подлецом. Штабс -капитан коротко взглянул на негодяя, и снова повернулся к сестре. - Ты любишь его? Ты станешь его женой? А для чего ему нужно это, тебе известно? Думаешь, он пленен тобой, влюблен без памяти, денно и нощно мечтает прожить с тобой в любви и верности до конца дней своих? А знаешь ли ты, что он - любовник нашей мачехи? И что именно он виновен в смерти нашего отца? Я видел этого подлеца с Элеонорой вдвоем в беседке в Ракитном, и они там совсем не чаек попивали. А потом мы с отцом случайно застали их в охотничьем домике в точно такой же пикантной ситуации, как тебя с ним сейчас. Родителю нашему увиденного хватило, чтобы не оправиться от такого подлого удара. Но у меня нервы покрепче. Нечаев попытался улыбнуться - получился какой-то злобный оскал. Говорил он довольно громко, голос его звучал почти ровно, несмотря на то, что тело периодически словно ознобом охватывала нервная дрожь. - И вот теперь, Жени, подумай сама. Любит ли тебя этот мерзавец или лишь хочет использовать в качестве ключика от спальни благонравной вдовы, чья честь останется незапятнанной, в отличие от твоей? Своим ли скудным умишком он додумался до этой шахматной комбинацию или ему ее подсказал некто, обладающий более изощренным разумом? Может, именно потому этот "некто" сейчас спокоен и доволен жизнью, как домашняя кошка, предвкушающая в ближайшем будущем ежедневную миску сливок? Нечаев замолчал, переводя дыхание, и шагнул к хлыщу. -Я прав? Только не вздумай врать - придушу, как цыпленка.
Максим Мещерский: - Только правду?! – Макс ухмыльнулся и посмотрел на Льва с вызовом. Потом, чуть сокрушенно покачав головой, перевел взгляд на остановившуюся Жени, пораженную откровением брата. - Да, Лев Владимирович сказал правду, но лишь отчасти! О, помолчите, Нечаев, ваши возражения ничего не значат. Вы так стремитесь очернить меня! Элеонора Валентиновна и впрямь была мной увлечена и не по моей вине, скорей даже наоборот. Она долго добивалась моего внимания – и не мне ее винить – при таком-то муже! Но я очень быстро понял, как ужасна наша связь. А случай с вашим батюшкой лежит до сих пор камнем на моей душе. Но когда я увидел тебя, Жени, я забыл напрочь всю свою юношескую увлеченность твоей мачехой. Даже более того, посмел дать ей отпор – с того момента она ополчилась против меня. Ключ от дверей ее спальни! Да как вам могло придти такое в голову! Боже, какой кощунство, я люблю вашу сестру! И я женюсь на ней, как честный человек! Неужели вы думаете, что после того, что сейчас между нами было, я позволю вот так увести ее от себя. Я не могу допустить ее позора. Да я жить без нее не смогу, уж лучше будет умереть! На щеках Мещерского горел румянец, речь была столь пылкой и убедительной, что он даже начинал себе местами верить. Как там говорил Нерон?! «Qualis artifex pereo!» И впрямь, погибает. Нет, он этого не допустит – есть еще справедливость на земле. Женя, кажется, слушала его и верила ему, судя по увлажнившемся ее глазам и попыткам вернутся в комнату, которые так нагло пресекал этот хлыщ. - Ну что же вы стоите, Лев Владимирович? Может, вы хотите придушить меня, так пожалуйста, вот он я весь. Я вам повторяю, без вашей сестры жить мне не зачем!
Евгения Нечаева: Властный окрик полковника произвел на Жени эффект, сходный по действию с ушатом холодной воды. Она резко замолчала, а потом стала быстро собираться, потихоньку всхлипывая от обиды и унижения. Ни на брата, ни на Васильева старалась не смотреть, периодически бросала умоляющие взгляды лишь на Максима. Отчего же он молчит?! Ведь нужно же что-то сказать, сделать, не позволить увести ее вот так, точно сбежавшую от своего хозяина крепостную девку! Но Мещерский, кажется, был настолько растерян сам, что так и не вымолвил ни слова даже тогда, когда несносный Семен Романович чуть не силком потащил Жени прочь из комнаты, очередной раз демонстрируя полное отсутствие хороших манер. А ее старший брат, вот еще один участник немой сцены, тоже, кажется, не собирался препятствовать творимому своим дружком-солдафоном произволу. - Пустите! – сквозь зубы бросила ему девушка, стряхивая тяжелую руку полковника, повелительно опустившуюся ей на локоть. – Я сама пойду! Впрочем, ушли они совсем недалеко. Внезапно, точно, наконец, опомнившись, Лев попросил их вернуться обратно в комнату. Жени со злобным торжеством взглянула на Васильева, у которого на лице в этот момент мелькнуло недоумение. - Что, полковник, не очень-то нравится, когда ваши приказы отменяют?! Едва не оттолкнув Семена Романовича, девушка опрометью бросилась на зов брата, почему-то она была искренне убеждена, что Лёвушка непременно передумал, что разрешит ей выйти за Мещерского. А то, что она ему только что наговорила – это все просто сгоряча, и она, конечно, попросит прощения, потому что совершенно так не думает, ну в самом деле! Все это Жени успела передумать за те краткие мгновения, пока добежала до комнаты. И уже открыла рот, чтобы тут же и высказать свои соображения, но слова буквально застыли у нее на языке, стоило лишь встретиться с ним взглядом. Нет, похоже, не передумал… Ну, а дальше… Дальше мир Жени начал рушиться. Слова брата, словно пушечные ядра, крушили все, во что она до сих пор верила и все, что она знала. У Максима роман с мачехой?! Он виновен в смерти отца?! Судорожно хватая раскрытыми губами воздух, она беспомощно смотрела то на жениха, то на брата, не зная, кому из них ей теперь верить. Обвинения Льва были слишком абсурдны, чтобы им поверить, но с другой стороны – такое просто невозможно придумать, находясь в здравом уме. А в его рассудке ей сомневаться не приходилось ни разу. - Что… что он говорит? Максим, это правда? – проговорила Жени, и Мещерский ответил, но вовсе не ей. Хоть и смотрел в эту секунду на девушку, разговаривал он теперь с ее старшим братом и от его слов ощущение того, что происходящее – какой-то кошмарный сон только усиливалось. - Какая гадость… боже мой! Как можно так говорить про женщину… в любом случае? – теперь она говорила почти шепотом, словно бы и не желая, чтобы он слышал ее слова. Как бы ей сейчас хотелось, чтобы все оказалось сном, но, увы… Макс стоял посреди комнаты, щеки его ярко горели румянцем, точно так же, как и у самой Жени в эту минуту, но причины были совсем разные. Он пылал от возмущения, девушку же снедал стыд. Словно бы пелена вдруг упала с ее глаз. И теперь Жени отчетливо видела театральность, деланность и расчет в каждом слове, жесте и взгляде того, кто совсем недавно казался ей образцом искренности. - Замолчи! – прошептала она, обращаясь к Мещерскому, точно умоляя, но он по-прежнему был «в образе» и явно наслаждался своей игрой. Слушать далее о том, как он влюблен в нее Жени стало невыносимо. И тогда, зажав уши ладонями и зажмурившись, она изо всех сил взвизгнула. – Замолчи!!! Ненавижу! Всех вас ненавижу! – после чего, развернувшись на каблуках, кинулась бегом прочь, сама не зная, куда бежит.
Семен Васильев: Общая картина происходящего была Васильеву ясна, и сопротивление Евгении было им ожидаемо, ее злость, обида, все это было понятно. Некоторая растерянность Льва - тоже, одно дело на войне храбрость свою показывать, другое - сестру полуобнаженной в объятиях негодяя видеть. Растеряешься тут. Но страшного с Жени ничего не произошло, и позволил бы он ему увести ее. Незачем продлевать девочке пытку, лучше дать время пообижаться, перебеситься, потом она непременно придет в себя, и все снова станет хорошо. Он уедет из Нечаево, и все даже думать забудут об этом происшествии. Но Лев зачем-то позвал их внутрь, а Семен не смог удержать бесноватую в руках. Жени рванулась обратно так, будто ее там что-то хорошее ждало. А хорошего ожидать не следовало, судя по голосу Льва. Пришлось возвращаться… А в комнате свистопляска началась с удвоенной силой. Лев бросал какие-то непонятные обвинения. И Васильев уж и задумался бы, не помутился ли его товарищ рассудком, но Элеонора Валентиновна сама признавалась, что брак ее был не самым счастливым из возможных. А несчастье в браке может подтолкнуть женщину к непредсказуемым глупостям. А Лев, молодой он еще, горячий, но лучше бы до дома потерпел со своими секретами, не ему Элеонору Валентиновну судить. Мещерский же и не думал отрицать свою связь, а только пылко оправдывался, продолжая ломать комедию, которая стала противна даже Жени. А сама она снова сумела его удивить. С той же страстностью, с которой только что защищала своего воздыхателя, теперь на него и набросилась, проявив сразу и гордость женскую, и женскую солидарность. И объявив, что ненавидит их всех, затем выбежала из комнаты. И это было хорошо, Семен готов был терпеть ее ненависть, если вместе с ним страдал и Мещерский. Он уже к этой ненависти привыкнуть успел. Вечер вообще выдался богатым на открытия, Васильев уяснил еще один урок в области отношений между мужчиной и женщиной: если и было что, надо все отрицать до победного конца. Васильев вышел вслед за Жени, которая натыкалась на все, что оказывалось на ее пути. Лишь потому Семен и сумел догнать горячую девчонку. - Едемте домой, Жени, не нужно здесь более оставаться, - Васильев не рисковал предложить девушке даже руку, понимая, что каждое прикосновение может спровоцировать новый приступ ярости. Он старался говорить с ней спокойно, убедительно, чтобы уверить в том, что волноваться нет больше причин, что все кончилось. И она, на удивление, послушалась, но и сам Семен больше не сказал ни слова. Молча она сама, без его помощи, залезла в экипаж и, так же молча, они проделали затем обратный путь, довольно-таки долгий. Беглецы успели отъехать на приличное расстояние от дома. По приезду в Нечаево, Жени не стала отвечать ни на чьи вопросы, а просто ушла в свою комнату. Васильеву даже стало ее жалко, такой вид бывают у приговоренных к смерти. В мыслях своих они уже сложили головы, а ходят, смотрят, дышат скорее по инерции, по привычке.
Лев Нечаев: Определенно, избранник Жени относился к "славному" племени тех, у кого не было ни чести, ни совести. Это стало еще более очевидным, когда мерзавец заговорил. Мещерский,- всплыла в памяти фамилия хлыща, названная Лизой Алексеевой в тот самый вечер, когда Нечаев случайно увидел его и Элеонору в беседке. И тут-то Лев со всей отчетливостью понял, что не мачеха была автором плана соблазнения Рыжика. Какой бы ни была "мадама" по отношению к ныне покойному Владимиру Николаевичу, она ни за что не стала бы сама домогаться этого ничтожества. Тоска и одиночество бросили ее в объятья Мещерского, способного вскружить голову не только наивной Жени. Томящейся в вынужденном заточении деревенской глуши женщине наверняка было тяжело осозновать, что перспективы ее самые безрадостные: годы уходят, она не нужна никому - ни пьющему мужу, ни его взрослым и чужим ей детям. Ощутить себя хоть ненадолго молодой и желанной - вот что подтолкнуло ее к интрижке со "сладкоголосым" краснобаем. Да, ее цена оказалась слишком высокой - и это отвратило Элеонору от Мещерского. Все остальное, устроенное им, было местью за постигшее его фиаско. Внезапное понимание этого, словно хмель, ударило Льву в голову настолько сильно, что он шагнул к Мещерскому, не слыша крика сестры. - Подонок. О какой любви ты говоришь? Единственное, на что ты способен - это бесчестьем калечить чужие жизни. А значит, твою собственную лучше прекратить. Нечаев говорил почти ровным голосом, и лишь лихорадочный блеск глаз да дрожавшие пальцы выдавали его душевное состояние, когда он стягивал с раненой руки перчатку, которую швырнул в лицо юнцу. - Завтра я пришлю секунданта. Штабс - капитан развернулся, и не оглядываясь направился вслед за Васильевым Весь обратный путь они проделали молча, и только оказавшись дома и дождавшись, пока Жени скроется в своей комнате, Лев заговорил: попросил полковника быть его секундантом на дуэли с Мещерским.
Максим Мещерский: Дуэль. Все банально и предсказуемо. Ответить Нечаеву на его вызов самому Максиму уже не представилось возможным. Лев Владимирович поспешно удалился вслед за исчезнувшей Женей и полковником. Максим так и простоял пару минут в расстегнутой рубахе, поджав губы и зло уставившись в опустевший дверной проем. Вскоре в нем осмелился показаться Селиван, который с видом побитой собаки просунул голову в дверь и поглядел на графа. Мещерский все еще стоял неподвижно и даже не отреагировал на возникшую рожу. Он думал, что теперь можно и нужно делать. Можно было просто дать деру, наплевав на все и к черту послать эту дуэль. Нужно же было принять вызов, стреляться и либо дать пристрелить себя, что было бы уже прекрасным финалом для подобной драмы, либо пристрелить Нечаева и этим отомстить ему за все свои злоключения. Самое ужасное, что при любом раскладе Прасковья Павловна узнает правду и прощай ее милость к племяннику. Тогда, лучше дать пристрелить себя. Тем более, что Лев - военный, он должен прекрасно владеть огнестрельным оружием. - Черт возьми! – сквозь зубы выругался Максим и наклонился наконец поднять с пола перчатку, - А все из-за чего? Из-за того, что вы, папаша, пообещали жениться на этой купеческой дочери! С зажатой в кулак перчаткой Максим Модестович погрозил потолку, словно там, и в самом деле, был его батюшка. Какая ирония, кончить так же, как и его отец! - Барин, что теперь делать-то? - Селиван посмел подать голос, и Максим, к его радости, посмотрел и ответил ему спокойно. - Поедем в Алдановку. Тетке ни слова! Понял? – тут до Мещерского начали доходить и другие мысли, явно призванные осложнить его возвращение и завтрашний день. Дуэль дуэлью, а где же ему взять этого чертова секунданта? Это был вопрос серьезный. Спустившись вниз, где его ждал Селиван с экипажем и разозленная хозяйка гостиницы, Максим вдруг увидел решение своей проблемы в обнимку с графином сливовой настойки. Наспех сунув женщине в руку деньги и отмахнувшись от ее нравоучений, Мещерский подсел за стол к господину, коротавшему вечер в обществе алкоголя. На вид приличный. - Сударь, позвольте представиться, Мещерский Максим Модестович, - мужчина кивнул и подвинул Мещерскому только что наполненную рюмку. Максим противиться не стал и опрокинул в себя сладкую, но крепкую настойку, от чего сразу и по небу, и по глотке разлился огонь, приятно разгоняя тягость с души. - Алексе-ей Виктор-рович Павлов, – коротко отрапортовал новый знакомец и снова налил рюмашку, теперь уже для себя, - честь име-йю! - Сударь, только вы в силах мне помочь, - начал уговаривать Максим, - мне нужен секундант, срочно! Осоловевший Павлов глянул на Мещерского, и что-то мелькнуло в его взгляде. - Согласен, - а раз согласен, Максим времени даром терять не стал и тут же поволок не сопротивляющегося Алексея Викторовича к своему экипажу. По дороге он ему растолковал, что да как, постаравшись в своем рассказе не выглядеть последней сволочью. Тетке, явившийся к полуночи Максим, объяснил подвыпившего господина, как того самого приятеля, к которому он ездил с утра. - Запил, мерзавец, буду лечить. Наутро ожидали секунданта от Нечаева.
Элеонора Нечаева: Все те несколько часов, в течение которых продолжались поиски сбежавшей Жени, Элеонора Валентиновна не находила себе места и металась по дому, готовая рвать на себе волосы. Нет, вовсе не от тревоги за падчерицу, а от злости и досады на нее. Черт возьми, она всегда считала Жени глуповатой, но предположить, что та окажется настолько дурой, чтобы устроить то, что произошло сегодня, все же не могла бы. Понимает ли она, что теперь погублена не только ее собственная репутация?! Да теперь над ними станет потешаться вся округа! Этим деревенщинам ведь только повод дай поисходить ядом и желчью над теми, кто в чем-либо превосходит их: по положению, по уровню достатка, по уму, в конце концов! Какого труда Ленор все эти годы стоило строить вокруг себя «башню из слоновой кости»! Как трудно было научиться быть той холодной, блестящей и внешне неуязвимой столичной аристократкой, у которой все просто прекрасно и замечательно, а то, что творится на самом деле: пьяница-муж, его сын, который никак не повзрослеет настолько, чтобы простить отцу попытку жить дальше после смерти первой жены, и тоска… тоска… тоска – мучительная, одуряющая тоска и полное отсутствие цели в жизни – так вот, все это лишь пыль на краю подола ее модных платьев, которую она легко может отряхнуть, входя в свою башню, спасаясь там от этого в идеальном мире, выстроенном так, как это должно быть сделано правильно. Теперь же, эта отвратительная гогочущая толпа, от которой как-то удавалось отгородиться все эти годы, непременно ворвется туда, все испачкает и разрушит. И что ей останется? Как пережить позор? Впрочем, злилась Ленор не только на несчастную идиотку-падчерицу. Себя она казнила не меньше, но опять-таки, вовсе не за то, что не досмотрела за Жени, а за то, что не поняла, на какую глубину низости, в конечном счете, окажется способен негодяй Мещерский. Вот уж не ожидала, что он, жалкий трус, вдруг явит ей – и миру – такую решимость, добиваясь приданого Жени, чтобы убедить ее бежать с ним! Думая об этом, Ленор испытывала такую ярость, что, вероятно, придушила бы Макса своими руками, если бы тому теперь не посчастливилось оказаться рядом с нею. Убить его мало! Что такое смерть, в сравнении с пожизненным унизительным бесчестием, в котором теперь придется жить ей? Да, она собирается уехать из России, но вовсе не рассчитывала, что отъезд этот будет для всех выглядеть, как попытка бегства. А теперь все именно так и решат… При этой мысли, Элеонора Валентиновна очередной раз не сдержала стон и, сжимая виски ладонями, покачала головой. Внезапно до ее слуха будто бы донесся шум приближающегося экипажа. Метнувшись к окну, мадам Нечаева увидела, как в порядком уже сгустившихся сумерках на подъездную аллею, действительно, выворачивает экипаж, а следом, верхом, едут два всадника. Понять, вместе с беглянкой ли вернулись Лев и Семен Романович – а это были они – было невозможно, отправляясь на поиск Жени, карету намеренно взяли закрытую. Поэтому Ленор поспешила покинуть свой будуар, где провела безвылазно почти все это время, и вышла из дому, благо и карета уже успела подкатить к крыльцу, а слуги с зажженными факелами бросились навстречу спешившимся мужчинам, чтобы увести их измученных лошадей в стойла. Еще через пару минут кто-то из них, кажется Семен Романович, открыл дверцу экипажа, откуда вышла Жени. Одна. Не говоря ни слова, она пронеслась мимо Ленор, громко хлопнув входной дверью. Лев, бледный, осунувшийся, с плотно сжатыми губами, тоже молча прошел мимо нее. Лишь на лице полковника Васильева Элеоноре удалось разглядеть какие-то человеческие эмоции. Кажется, это было сожаление. Но тут уж сама она не решилась заговорить с ним первой. А потом было еще две четверти часа мучительного ожидания, когда кто-либо из мужчин, уединившихся в кабинете, выйдет оттуда и хоть что-нибудь ей объяснит. И вновь это оказался Васильев, явившийся оттуда первым. - Семен Романович! – она встала с кресла и бросилась к нему навстречу, сжимая руку полковника и заглядывая ему в лицо. – Умоляю! Расскажите… что… что теперь будет?
Семен Васильев: Чего-то в этом роде Васильев и ожидал, хотя вовсе не желал. И теперь во всем винил себя самого, возможно, если бы не заговорил в той комнате о чести, то вызова на дуэль можно было избежать. Он отправлялся вместе со Львом, чтобы помочь, а теперь ему казалось, что Лев и сам разобрался бы во всем много лучше. Какая дуэль с его-то ранением?! Но отказаться быть секундантом он не мог. Отказать другу в таких условиях было бы еще более тяжким оскорблением и предательством. Жизнь оказалась куда сложнее войны. Здесь нужно было уметь где-то схитрить, где-то поддаться, где-то сделать вид, что ничего не заметил. На войне следовало придерживаться простых правил долга, чести, преданности. Здесь же эти простые понятия приобретали иное значение, и у каждой медали находилась обратная сторона. - А что может быть? Скоро эту историю забудут, мало ли, что случается... – он пытался найти слова, способные успокоить, но их не было. И оттого еще сильнее ощущал свою вину перед всем семейством Нечаевых. На следующий день Васильев узнал имя секунданта Мещерского и отправился договариваться с ним обо всех условиях дуэли. Решено было стреляться на рассвете в небольшой дубовой роще, на расстоянии в двадцать шагов. Если Васильев ничего не перепутал, то именно в этой роще и устраивали свои встречи Жени с Мещерским. Где роману случилось начаться, там ему суждено и завершиться. Оба секунданта договорились привезти с собой дуэльные пистолеты, и уже на месте решить, из каких следует стреляться. Секундант Мещерского сначала произвел на Васильева странное впечатление, он казался обескураженным своей ролью, к тому же от него очень явственно ощущался винный запах. Но скоро Семен изменил о нем свое представление, несмотря на обильные вчерашние возлияния, тот оказался очень толковым малым, и скоро все вопросы были решены. Обо всем этом Васильев и рассказал Льву в приватной беседе. Оба мужчины скрывали то, что дуэль состоится, но Элеонора, кажется, начала догадываться. Она сразу это почувствовала, еще когда они вернули Жени домой. Она уже тогда выглядела встревоженной, обратилась к нему за поддержкой, а он и тут не сумел помочь. Что он мог ей рассказать после того, что узнал сам? После его возвращения от Мещерского, в доме повисла напряженная атмосфера, и лишь Жени, не замечая ничего, предавалась своей печали. Но так было даже лучше, можно быть уверенным – она бы устроила устроила феерический переполох, какого Васильев уже снести бы не смог. Было даже удивительно, что до Жени еще не дошли слухи о дуэли, если о ней и не говорили вслух, то шептались почти все. Каким-то неведомым способом весть эта стала известна и среди слуг. Выезжали из поместья еще затемно, но летом светает скоро. Когда Нечаев с Васильевым появились в роще, небо только начало светлеть, но уже спустя несколько минут солнце пролилось на верхушки деревьев. Вскоре подъехал врач, с которым Васильев договорился накануне.
Лев Нечаев: В который уже раз по возвращении домой Лев мысленно благодарил некие высшие силы, ниспославшие ему встречу с Васильевым. Полковник не только согласился с ролью секунданта и выполнил все предписанные дуэльным кодексом формальности, но еще и взял на себя труд переговорить о случившемся с Элеонорой Валентиновной. Это избавило Льва от необходимости лишний раз упоминать в разговоре с мачехой имя злого гения их семьи. Он почему-то не сомневался, что воспоминания, так или иначе связанные с Мещерским, теперь Элеоноре особенно неприятны. Отмеренное до дня дуэли время тянулось невыносимо медленно, будто чья-то незримая рука сдерживала ход часового механизма. В немалой степени этому ощущению способствовала гнетущая атмосфера, воцарившаяся в доме и во дворе усадьбы. Дворня, явно знавшая о грядущей дуэли (наверняка с легкой руки, а точнее - с длинного языка Любаши, которой Дрон несомненно в красках рассказал обо всем) старалась не попадаться Нечаеву на глаза. Жени не выходила из своей комнаты, куда то и дело ненадолго заскакивала ее горничная, постоянно заплаканная и хмурая. Тишина раздражала, и поэтому штабс-капитан был несказанно рад тому, что вечером накануне дуэли полковник заглянул в кабинет, и они проговорили допоздна обо всем, открыто и честно, как и положено старым друзьям. Всю последовавшую за этим ночь Лев был занят написанием писем. Их было всего-то два, и одно, содержавшее распоряжения документально-хозяйственного толка, необходимые в случае определенного исхода поединка, он написал довольно быстро. А со вторым, адресованным непосредственно сестренке, он промучился до самого выезда к месту дуэли. Нужные слова то не находились вообще, то, оказавшись написанными на бумаге, внезапно становились глупыми и бессмысленными. От беспрестанной писанины стало сводить судорогой раненную руку, и Лев, окончательно разозлившись на себя, кое-как нацарапал на листке несколько сумбурных фраз и запечатал его в конверт. Уходя из дому, он подсунул письмо под дверь комнаты Рыжика. К месту дуэли, находившемуся за дальней рощей, на поляне у озера, за которым начинался сосновый бор, Нечаев и Васильев прибыли первыми. Лев отдал полковнику деловое письмо, и растянулся на траве в ожидании приезда противника. Мещерский уложился в допустимое протоколом время опоздания. Секунданты разобрались с пистолетами, жребием и прочими формальностями, сопутствовавшими поединку. Нечаев поднялся с травы, отряхивая прилипший к одежде мелкий сор, и направился к барьеру, ощущая в ноющей нездоровой руке знакомый холодок и тяжесть оружия, направленного, как предписывалось кодексом, дулом вертикально вверх. По команде он прицелился - и едва не выругался вслух, когда в момент выстрела предательская судорога снова мучительно свела пальцы, мешая нажатию на курок. Ему все-таки кое-как удалось выстрелить, осознавая, что ни о каком попадании в цель речи нет и быть не может. Лев перехватил пистолет левой, здоровой рукой, и щурясь от ярких солнечных лучей, стал ждать ответного выстрела Мещерского. Не было ни страха, ни нервозности - непонятно откуда внезапно появилось удивительное чувство удовлетворения, понимание правильности происходящего и какое-то глубокое безмятежное спокойствие.
Максим Мещерский: В доме Прасковьи Павловны никто не нервничал, бессонницей не страдал, и лишь странный гость мучился с похмелья, но стараниями старого теткиного дворецкого, который знал сто рецептов на все случаи жизни, и этой беде помогли. Мещерский же, вернувшись домой, прошел к себе в комнату и заснул сном праведника или младенца, на которых он ни коим местом не походил в действительности. Предстоящая в скором времени дуэль его волновала постольку поскольку: убьют – такая судьба, не убьют – значит… а значит, тоже судьба такая. Рано утром господину Павлову предстояла беседа с полковником, где они и условились обо всех подробностях дела, о времени и месте, а также оружии. Но когда Алексей Викторович сообщал это все Максиму, тот молча кивал и с аппетитом наворачивал уху, предлагая и Павлову последовать его примеру. В конце концов, секундант поневоле сдался на уговоры и день перед дуэлью в доме госпожи Алдановой провели тихо, без лишних волнений. Тетка так и не узнала о проделках своего горячо любимого племянника и продолжала свои навязчивые о нем заботы, а теперь еще и о его госте. Ну, а на следующее утро они поднялись задолго до того, как их могли хватиться в доме. И не записки, ни на словах Максим Модестович своей родственнице ничего передавать не велел. Принесут ей к завтраку хладный его труп, ну, так сказать, – «Bon appetit». Нечаев с полковником уже ждали их. Алексей Викторович последний раз переговорил с Семеном Романовичем и началось. Когда в руке Максима оказался пистолет, его смутила эта непривычная тяжесть. Возможно, впервые этот самоуверенный молодой человек почувствовал что-то сродни страху, но бояться именно теперь времени не было. Дальше пришлось лишь слушать ровный голос полковника, который взял на себя роль руководителя, и по его команде секунданты начали сходиться, затем Мещерский увидел направленное на себя дуло пистолета Льва Владимировича, после чего грянул выстрел, и облачко дыма на минуту скрыло лицо Нечаева. Максиму потребовалось несколько секунд, чтобы осознать произошедшее и то, что так и не случилось. Мещерскому знал о ранении своего противника, когда-то Жени говорила об этом, но держать в памяти такую малозначительную подробность сам молодой мужчина не считал нужным. И потому теперь не мог взять в толк, как вышло, что офицер - и вдруг промахнулся?! Ведь самым страстным желанием этого Нечаева было стереть с лица земли его, Мещерского Максима Модестовича, злого развратителя и совратителя, охотника за чужими деньгами, а вышло что? Все это пронеслось в голове Мещерского за считанные секунды, и вот уже он сам нажимает на спусковой крючок, и раздается ответный выстрел. И вновь за облачком порохового дыма лицо Нечаева становится неразличимым.
Семен Васильев: Пока дуэль не началась, Васильев еще мог сохранять видимое спокойствие, и речь его текла так же плавно, как обычно, но на команде сходиться, голос его дрогнул. Он не хотел этой дуэли, потому вопрос, не желают ли господа завершить историю мирным путем, был далеко не так формален. Разумеется, оба отказались. Когда дуэлянты пошли навстречу друг другу, то полковнику стало казаться, что они движутся как будто замедленно. Он успевал замечать малейшее изменение мимики, каждое движение любого из них, и это было странно. Будто кто-то специально задержал ход времени, чтобы Семен смог осознать всю трагичность момента. Нечаев прицелился, но перед тем, как раздался выстрел, по его лицу вдруг скользнула гримаса боли. Мещерский замер, словно оглушенный резким пороховым хлопком, но скоро понял, что остался невредим. Васильев судорожно следил за ним, гадая, что тот предпримет. Мог бы выстрелить в воздух, тогда дуэль можно будет считать завершенной. Он сумел бы уговорить Льва не продолжить этот поединок, ведь великодушный поступок мог бы в некоторой степени искупить вину Мещерского. Семен надеялся на лучшее, ни война, ни предательства, ни одиночество не смогли сломить его веру в людей. Он продолжал надеяться… Но тут грянул второй выстрел. Секунду Васильев думал, что Мещерский промахнулся, - по собственной ли воле или по счастливой случайности. Но Лев вдруг резко побледнел и начал медленно оседать на землю. Дуэль была завершена. Полковник бросился к Нечаеву, его дыхание было тяжелым, а сам он уже находился в полуобморочном состоянии. Расстегнув сюртук друга, Васильев распахнул его полы и только тогда увидел, что Лев ранен в левое плечо. По ткани рубашки расплывалось алое пятно. Семен поднял на руки раненого, Дрон стал ему помогать, и вдвоем они сумели уложить Льва в экипаже. Сознание к этому моменту уже покинуло его, но иногда Лев приходил в себя, и плечо, потревоженное неловкими движениями Васильева или Дрона, пронзало сильной болью, доставляя мучения. К счастью, Нечаев довольно быстро снова проваливался в милосердное беспамятство. Время столь медленно тянувшееся несколько минут назад, вдруг убыстрило свой ход, Васильеву казалось, что теперь драгоценные мгновения пролетают с безжалостной скоростью. С каждой секундой из тела Льва выходило все больше крови, несмотря на предпринятые попытки полковника остановить ее. По дороге к дому Нечаев еще несколько раз приходил в себя. Несмотря на все старания Дрона, экипаж сильно трясло на ямах и ухабах сельской дороги. Васильев изредка бросал взгляд на часы, надеясь, что домашний врач Нечаевых, которого полковник попросил приехать, не опоздает. И действительно, сразу вслед за ними подъехал врач. Он же и помог полковнику вытащить Льва из экипажа, а также перенести его в комнату, где он намеревался провести первый осмотр и перевязку. А меж тем, за пределами комнаты послышалась какая-то возня. И дом, принявший их спокойной тишиной, вдруг наполнился множеством звуков.
Элеонора Нечаева: Уклончивые слова полковника в ответ на ее вопрос о том, что будет дальше, ничуть не успокоили Элеонору Валентиновну. При этом возможности разузнать какие-либо еще подробности произошедшего у нее просто не было. Сразу после их краткого разговора, Семен Романович, извинившись, оставил ее и ушел в кабинет покойного Нечаева-старшего, где, после возвращения, уединился Лев, чтобы затем провести с ним там весь оставшийся вечер. Было совершенно очевидно, что Ленор там делать нечего. Поэтому следующие несколько часов она бродила по дому, не зная, к чему себя приложить. Несколько раз подходила к дверям комнаты Жени, откуда, словно из могилы, не доносилось ни звука. Возможно, падчерица просто спала? Хотя, самой мадам Нечаевой было бы удивительно, если после такого позорного происшествия, Жени смогла бы вот так просто взять, и заснуть. Впрочем, она всегда была странной девочкой. Все они – Нечаевы, всегда были очень странными, Ленор никогда до конца не понимала никого из них. Живут, словно в каком-то своем мире, в который никого из посторонних не пускают. А она так и осталась для них посторонней, хоть, видит бог, вначале и пыталась что-то изменить, только тщетно! Испытав приступ раздражения по этому поводу, женщина решила, что раз ее так тщательно сторонятся, то нет и причины предлагать свое участие. Кроме того, в душе неприятно шевелилось чувство, похожее на неловкость. Ведь, где-то, в том, что случилось, есть и ее собственная… нет, даже не вина, но ее собственное попустительство, пусть даже и намеренное. Но особенно она себя все же не казнила. Что бы не получил Мещерский в результате – он получил по заслугам. А Лев и Жени… Брату тоже следовало смирить амбиции и принимать хотя бы немного большее участие в жизни и воспитании своей сумасшедшей сестрицы, тогда бы ничего подобного не случилось. Теперь же результат налицо: если эту историю не удастся скрыть, ее испорченность и взбалмошность станут очевидны всем. Да и пусть! Пусть разбираются вдвоем, а она скоро уедет. Рассудив подобным образом, Ленор вернулась в свою комнату. Ее появление там было встречено громким лаем, пополам со скулежом. В суматохе происходящего, мадам Нечаева совсем забыла о щенке, для которого, сразу после приезда, распорядилась найти корзину попросторнее, чтобы прямо в этой новой «квартирке» оставить малыша в ее спальне. И теперь он, напуганный новым местом и намочивший подстилку, жалобно скулил. - Ах ты, бедняжка! – Ленор подошла к корзине, извлекла оттуда зверька и взяла на руки. – Забыли про тебя совсем, да? Ну, прости-прости! Я больше тебя не брошу, обещаю! После чего позвала Любашу и отругала за нерадивость – ведь велено было позаботиться о собаке, а не мучить ее! – а потом приказала надутой, словно мышь на крупу, горничной, поменять подстилку в корзине и принести для Трезора молока. И далее, провела остаток вечера, развлекая себя общением и игрой со щенком, что даже отогнало мрачные мысли и позволило относительно легко заснуть. Разумеется, с питомцем под боком… Пробуждение на утро вышло вовсе не таким мирным, как отход ко сну накануне. Ленор резко села в постели, мучительно пытаясь сообразить, что за шум и возня происходят сначала у парадного подъезда, а потом и внизу, в холле. Вскоре послышались какие-то причитания и всхлипы. Испуганная мадам Нечаева, набросив на себя салоп, как была, неприбранная, поспешно выскочила из комнаты и побежала туда, откуда доносились все эти крики. Спустившись по лестнице, Ленор, похолодев, замерла на одной из нижних ступеней, когда увидела, как Семен Романович и еще один мужчина, в котором она сразу узнала доктора Бронникова, вдвоем заносят в кабинет ее пасынка. Сказать, жив ли он, или нет, на первый взгляд не представлялось возможным. Лев был смертельно бледен, глаза закрыты, но не это испугало Ленор, а то, как безвольно, словно плеть, болтается его рука – правая, левая была туго прибинтована к груди, и на ткани бинта виднелось ужасных размеров кровавое пятно. Следом за Романовым и Бронниковым шел понурый Дрон, прижимающий к себе отчаянно рыдающую Любашу. Это ее причитания до того слышала мадам Нечаева. Спрашивать, что произошло, не имело смысла. Ленор почувствовала приступ дурноты и осела на ступеньку, прижимая дрожащие ладони к губам, чтобы не закричать. Но крик все же раздался – за ее спиной, откуда-то сверху. Обернувшись, Ленор увидела Жени, которая, тоже в одной ночной рубашке, стояла на лестничной площадке, изо всех сил вцепившись в перила. На ее бледном лице был написан неподдельный ужас.
Евгения Нечаева: Ночь, которую случилось пережить Жени нынче, определенно была одной из самых ужасных в ее жизни. А может, и самой. Девушка чувствовала себя не просто униженной и опозоренной, она была раздавлена. То, во что она до сих пор, по чистоте душевной, верила слишком искренне – благородство, любовь, - все оказалось фикцией. Дурной пьесой, в которой ей заранее была отведена роль глупой простушки, которой главный интриган управляет, словно марионеткой, в то время как сама она уверена, что действует исключительно по собственной воле. Многое, что до сих пор с нею происходило, словно бы открылось в новом свете. Необъяснимая взаимная приязнь мачехи и Мещерского, то, как она поощряла его визиты в Нечаево, если и не потворствуя, то и не препятствуя тесному общению между самой Жени и Максимом… А потом – столь же необъяснимое отторжение. Вернее, в тот момент необъяснимое. Теперь Жени понимала, как все было на самом деле. Ею, её чувствами, действительно, играли – одна ли мачеха это придумала, либо же Мещерский тоже был в курсе, что бы он теперь не говорил об этом – все было не важно. Главное, что в результате Ленор-таки удалось наказать его, если уж она к этому стремилась. Вот только платить за грешки неудачливого ловеласа отчего-то придется, в том числе и Жени. «Дура! Какая же дура!» - в отчаянии проклинала сама себя девушка, понимая, что ничего не в силах изменить. Не пройдет и трех дней, как слухи об ее неудавшемся побеге облетят всю округу. Такие, как она, неизменно становятся париями, их не принимают в «приличных гостиных», не берут замуж в «хорошие семьи». Жени никогда особенно не интересовалась слухами и сплетнями, но несколько раз и до нее доходили такие вот истории, рассказываемые ее петербургскими подружками исключительно наедине и шепотом. Обстоятельства были разными, но финал всегда один: «ее репутация погибла безвозвратно». Скоро точно так же начнут шептаться и о ней самой. Девиц, оказавшихся в подобном положении, обычно, родители, если имели такую возможность, старались отослать из Петербурга с глаз своих подальше в какую-нибудь дальнюю провинцию. Но Жени уже сейчас находилась в деревне, к тому же, принадлежащей теперь той, по чьей злой воле, во многом, и произошло ее падение. Так куда же уехать ей? Где спрятаться от своего позора? В тягостных думах девушка провела весь вечер и ночь, отказываясь от еды, которую пыталась упросить ее принять верная Любаша, а также – от общения с кем бы то ни было. Впрочем, никто и так не стремился с нею общаться. Брат, верно, был слишком сердит. Полковник – да ему все равно, наверное, что может пронять это мраморное изваяние? А мачеха… что испытывает сейчас Элеонора Валентиновна, Жени даже думать не хотела. Торжествует, вероятно… Несмотря на уверенность, что заснуть этой ночью не сможет, под утро девушка все же задремала. Сказалось нервное истощение и вторая подряд бессонная ночь. Но сон ее вышел недолгим. Разбуженная шумом на первом этаже дома, в утренней тишине особенно громким и тревожащим, Жени выскочила из своей спальни в общий коридор и прислушалась к звукам, доносящимся снизу, но толком ничего не поняла. Поэтому решила спуститься и уже с лестничной площадки увидела жуткую картину, заставившую ее громко вскрикнуть от нахлынувшего в одно мгновение ужаса. - Лёвушка! Боже, нет! – стремглав, девушка метнулась было вниз по лестнице, но мачеха, которая, видимо, тоже, испытывая схожие чувства, в этот момент сидела на одной из нижних ступеней, прижимая руки к губам, когда Жени к ней приблизилась, вдруг резко вскочила и попыталась ее задержать. Но разве возможно это было? – Пустите, пустите меня, вы не смеете! Обескураженная ее напором, мадам Нечаева разжала руки, выпуская запястья Жени, и та побежала дальше, в кабинет, куда недавно внесли ее брата, чтобы оказаться там как раз в тот момент, когда доктор Бронников разрезал бинты, которыми перевязали Льва полковник и Дрон, чтобы осмотреть его рану. Невольной свидетельницей этого же зрелища стала и Жени. Раздробленное пулей плечо брата представляло собой ужасающее зрелище, она невольно зажмурилась, прижалась к стене, чтобы не упасть в обморок. В суете ее появление в комнате не заметили. Полковник и доктор стояли к ней спиной, склонившись над старым диваном в углу комнаты, на который до того уложили Лёвушку. - Боюсь, положение более серьезное, чем мне показалось на первый взгляд, пуля повредила плечевую кость, - тихо проговорил доктор, обращаясь к Семену Романовичу. – К тому же, судя по всему, Лев Владимирович потерял слишком много крови. Я сделаю все, что смогу, но шансов мало. Если даже не погибнет от кровопотери, то вполне вероятен сепсис, который разовьется, как следствие ранения. Отчего вы не сказали, что будет дуэль и позвали меня сюда, а не на место поединка? Непростительная оплошность! Видит бог, окажись я там, смог бы принести больше пользы, а теперь… - Бронников с досадой махнул рукой и полез, было, в свой саквояж за нужными инструментами. Но именно в эту минуту Жени, которая до того боялась вздохнуть, жадно слушая каждое слово доктора, истерически разрыдалась и бросилась к брату, не в силах более сдерживаться. - Что ты наделал?! Зачем, Лёвушка, как же так?! Пожалуйста, пожалуйста, не умирай, умоляю, я просто не смогу без тебя! Не оставляй меня, хотя бы ты не оставляй! – причитала она, а двое мужчин, казалось, только и увидевших ее в комнате, ошарашено смотрели на это душераздирающее зрелище в течение нескольких секунд. Наконец, опомнившись, Бронников резко окрикнул Семена Романовича: - Ну, что вы смотрите?! Уведите ее немедленно, все равно, куда – просто уведите! – полковник молча кивнул, хватая сопротивляющуюся Жени в охапку и увлек ее за собой прочь из комнаты, не слишком церемонясь и соблюдая манеры. Привел, а вернее, притащил он Жени в расположенную как раз рядом библиотеку, где, наконец, выпустил из объятий, прислонившись спиной к двери, чтобы девушка не смогла покинуть комнату. Так они и стояли какое-то время друг напротив друга, когда Жени, взглянув на Васильева с ненавистью, сквозь всхлипы проговорила: - Как же вы это допустили?! Какой вы после этого друг? Надо было остановить его! А теперь, если Лёвушка… умрет… - она не смогла продолжать говорить и вновь разразилась громкими рыданиями.
Семен Васильев: Присутствие Жени в комнате Семен обнаружил лишь тогда, когда она бросилась Льву на грудь и начала истерично вопить. Вой на некоторое время оглушил Васильева настолько, что вряд ли он бы вышел из состояния ступора самостоятельно. Благо, Бронников оказался много хладнокровнее полковника, и сумел быстро прийти в себя после демонстрации вокальной силы, быстро сориентировался и заговорил с Васильевым в той манере, которая была ему сейчас понятней всего. Гораздо проще выполнять чьи-то приказы, когда сам находишься в растерянности, и Семен с готовностью принялся исполнять возложенное на него поручение. Жени сопротивлялась, но, слава богу, молча. Сопротивление физическое против Васильева было бесполезным, он дал ей это понять еще во время побега. Да разве так сложно пресечь сопротивление хрупкой девочки? Признаться, полковник испытывал даже некоторую неловкость, удерживая Жени силой. А потому с радостью выпустил ее, когда они оказались в библиотеке. Здесь она могла голосить, сколько ей вздумается. Стеллажи, заставленные книгами, приглушат крики, и она никого не потревожит. Конечно, Жени была против такого развития, но Васильев встал у двери, надежно преграждая собственным телом выход из комнаты. Девушка с ненавистью смотрела на него, что было ожидаемо. Вовсе не удивил и сам факт обвинений с ее стороны - в отличие от их содержания. Полковник думал, что она станет пенять ему за скрытность, говорить, что смогла бы повлиять на события этого утра (что сомнительно), но суть вопроса представлялась иной. Оказывается, он был плохим другом, раз не сумел остановить Льва! Обвинения эти были несправедливы, но Семен ощущал не только горечь незаслуженной обиды. Дело в том, что, несмотря на все разумные доводы, он и сам считал себя в этом виновным. Но что ему оставалось делать? Разве можно было сделать что-то еще? - Не ради моей репутации он рисковал своей жизнью! Не я сбежал из дома, наплевав на брата, не задумываясь о том, какой позор навлеку на его голову! О ком ты вообще думаешь, кроме себя самой? Он прошел войну, был ранен, но остался жив, а теперь умирает из-за глупой девчонки, которая не удосужилась задуматься о последствиях своего поступка! Но виноват в этом, конечно, я. Нужно было отпустить тебя с Мещерским. Он, кстати, мог завершить дуэль выстрелом в воздух, Лев уже промахнулся... - последнее известие о подлости избранника произвело на Жени впечатление, она прижала руки к губам и уже не пыталась спорить с Семеном. Он осекся на полуслове и был этому даже рад. Стоило бы еще многое сказать ей, растолковать, насколько обреченной была бы ее жизнь с таким, как Мещерский. Уж он-то слишком хорошо это знал. Но слова его и без того ранили девочку в самое сердце. И Семен совершенно не знал, что нужно делать, чтобы ее успокоить. Поэтому просто оставил Жени в библиотеке одну, а сам вышел в коридор.
Евгения Нечаева: Слова полковника напоминали пушечные снаряды. Они были неимоверно тяжелы и били точно в цель. Когда Васильев открыто обвинил Жени в произошедшей дуэли, она не отпиралась – это была горькая правда, с осознанием этой вины ей придется жить всегда. Однако до этой минуты девушка не думала, как она будет жить с этим, если Лев, действительно, умрет от своей раны. Сможет ли она вынести такой крест? Кроме того, дополнительным потрясением стала новость о том, как повел себя во время поединка Максим. Оставшись одна в кабинете, опустившись в потертое кресло за столом, Жени пыталась – все равно пыталась найти какое-то объяснение, понять причину, почему он поступил именно так. Ведь она рассказывала ему о ранении брата, и не раз. Разумеется, никто не утверждает, что из-за этого Мещерскому нужно было позволить Льву убить себя, но если уж вышло так, что брат промахнулся, отчего же он выстрелил в него, когда, действительно, мог бы в воздух? Да еще и целился не куда-нибудь, а в сердце – ведь Лев ранен в левое плечо. Стало быть, сам хотел его убить? От этой мысли Жени почувствовала, как в висках зашумела кровь, и к горлу подкатил приступ дурноты. Откинувшись на спинку кресла, она закрыла глаза и сжала ладонями виски. Какой кошмар! Какая неимоверная подлость, а главное, неужели он думал, что после этого сможет смотреть ей в глаза? «Да нет же, господи!» - озарение пришло так внезапно и оказалось таким болезненным, что Жени глухо застонала. Да ведь Макс, после того, как понял, что его план рухнул, вовсе и не рассчитывал ни на какое «потом» в отношении нее! А значит, Лёвушка говорил правду – Мещерский никогда ее не любил. Но даже если бы вышло так, как он хотел, и они все же обвенчались – такое замужество стало бы для нее не просто позором, но и пожизненным унижением. Горький урок, за который ее брат заплатил, возможно, своей жизнью… Но самое ужасное, что она даже не может попросить у Лёвушки прощения. Вернее, просить-то может, да только слышит ли он ее теперь? А значит, может выйти так, что та ужасная сцена, которая произошла на постоялом дворе, где она бросала брату в лицо чудовищные и несправедливые упреки, станет последним их общим воспоминанием? Жени вновь захотелось плакать, но она неимоверным усилием воли взяла себя в руки. Глупо сейчас лить слезы, а она и так сделала уже столько глупостей, что вовек не исправить. Вместо этого следует пойти и предложить свою помощь доктору – неважно, какую. Что угодно, лишь бы не сидеть без дела. Иначе она просто с ума сойдет от ощущения собственного бессилия. Бронников все еще занимался раненым, когда Жени вновь вошла в кабинет. Пулю он уже удалил, рану обработал и теперь накладывал новую повязку. Полковник, который тоже вернулся сюда, видимо, сразу после их разговора, встретил ее появление мрачным взглядом, на который девушка постаралась не реагировать. Вместо этого, подошла прямиком к доктору и, замирая сердцем, спросила, что она может сделать для брата и каков прогноз теперь, после всех манипуляций, получив закономерный ответ, что все отныне в руках Божьих, а сделать можно лишь одно – усердно молиться за здравие болящего, в надежде, что молитвы будут услышаны. Кроме этого, по мнению Ивана Исаевича, молиться следовало еще об одной вещи, чтобы слухи о дуэли не дошли до уездных властей. Затем, что дело это подсудное, и даже если выкарабкается, Лев Владимирович может получить огромные неприятности с законом, достаточно вспомнить о том, как рьяно в последнее время стали искоренять старинный дворянский обычай улаживать дела чести. Впрочем, об этом Бронников поведал уже Семену Романовичу, когда они вновь остались наедине. Жени же, последовав совету, вновь уединилась в своей комнате, проведя весь вечер этого дня и почти всю ночь в истовой молитве за здравие брата, ища заступничества не только у Богородицы, но и у собственной покойной матушки, которую тоже умоляла помочь своему первенцу. Ибо, если в отношении того, где теперь пребывает батюшка, еще были какие-то сомнения, то о том, что Лариса Глебовна уж точно в раю, ее дочь была уверена. Помогли ли молитвы, или же искусство доктора, но за ночь состояние Лёвушки не ухудшилось. Только и лучше не стало. Он все еще был без сознания, а Иван Исаевич по-прежнему не давал никаких гарантий. Поэтому, проведя у постели брата некоторое время, девушка отправилась в церковь к заутренней, чтобы продолжить возносить молитвы уже там, надеясь, что так они будут лучше услышаны. И там сразу же поняла, что слухи о происшествии уже распространились по округе. Ведь многие из тех, кто прежде любезно с ней раскланивался, теперь попросту отворачивались, а если не отворачивались, то одаривали такими холодными взглядами, что впору было превратиться в ледяную статую. Чувствуя себя, точно пария, Жени, тем не менее, выдержала службу от начала до конца, чтобы под шушуканье за спиной покинуть храм в таком состоянии, что впору руки на себя наложить. Впрочем, кого винить? Нужно привыкать, теперь, где бы она не появилась, подобный прием будет ожидать ее везде… Дома ждал новый удар – который уже по счету? У Левушки вновь открылось кровотечение из раны, а если учитывать, что уже пришла лихорадка, и больной метался в бреду так, что удержать его было трудно, дела его были совсем плохи. И собрав всех членов семьи и, конечно, Семена Романовича, доктор Бронников сказал, что следует быть готовыми ко всему. И в этот самый момент Жени вдруг с необъяснимым спокойствием подумала, что если Лев умрет, то незачем жить и ей. Это будет справедливой платой за то зло, которое она ему причинила.
Семен Васильев: Васильев и представить себе не мог, что весть о дуэли распространится так скоро, тем более не мог он предполагать, что это событие повлечет за собой последствия такого масштаба. Уже на следующее утро явились из жандармерии. У Льва как раз случился приступ лихорадки, в довершение всего вновь открылось кровотечение. Жени переживала дико, Васильев это видел, и снова винил себя. Чувство вины постоянно было с ним с тех пор, как он приехал в Нечаево. Семье своего лучшего друга он пока принес одни лишь несчастья. На самом деле, чувство вины появилось значительно раньше. Судьба как будто, давала ему еще один шанс, чтобы все исправить. Он выбрал иной путь, нежели в прошлый раз, но и он казался неверным. Разве мог быть еще один вариант, или он проглядел его?.. Доктор не отходил от Нечаева ни на шаг, стараясь делать все, что только было в его силах. Но надежда, кажется, таяла уже и у него. Элеонора тяжело переживала происходящее, но более всех страдала Жени. «Бедная девочка», - так теперь думал о ней, и мысленно называл ее Семен. Злость и обида совсем прошли, оставив место только жалости. И он уже на задавался вопросом, о чем она думала, когда бежала с Мещерским. Разве она могла подумать, что все так страшно случится? Дитя, не верящее в зло, не знающее жестокости мира. Она и сама была по-детски жестока, и все же была ребенком в свои восемнадцать лет. Иным девушкам удается сохранить эту детскость даже и в более зрелом возрасте, но теперь она постепенно уходила из ее черт. Вместо жажды жизни на лице появилось безвольное смирение. И страшна была Васильеву эта перемена, которую он заметил, когда Бронников объявлял о том, что надеяться теперь можно только на Бога. Жандармы явились как раз в этот момент. Они долго присматривались к каждому, вели разговоры о незначительных вещах. Потом решили устроить допрос в библиотеке. Первым вызвали Семена, разумно решив, что он причастен к делу. Версия его была проста. Лев чистил ружье, но оказался недостаточно аккуратен. Васильев сразу же уговорился с Бронниковым придерживаться именно этой версии. Разумеется, ему никто не поверил, допрос длился несколько часов, но результатов не дал. Следствие затягивалось, у Льва случился очередной приступ, и отвлекать от него врача сейчас было преступлением. Жандармы были сильно раздражены задержкой, потому отослали Жени, которая одним своим видом действовала им на нервы. Девушка покорно поднялась к себе в комнату и оставалась в ней весь оставшийся вечер, и к ужину не спустилась. Кровотечение удалось остановить, и ближе к полуночи, Лев перестал метаться в бреду. Хоть жар и не спал, но это было хорошим знаком. Спокойный и глубокий сон мог пойти ему только на пользу. Бронникова вызвали на допрос, но и он подтвердил, что характер ранения таков, что Нечаев, действительно, мог пораниться и сам. Следователь, говоривший с ним, понимал, что это неправда, но сделать ничего не мог. Вызывали на допрос и прислугу, но они не выдали своего барина. Под утро все закончилось, поняв, что следствие зашло в тупик и дальнейшие расспросы ничего не дадут, жандармы уехали. После того, как это произошло, Семен решил подняться в комнату Жени. Он хотел успокоить ее, рассказать, что следствие прекращено, к тому же она не знала и о том, что кровотечение удалось остановить. Возможно, лихорадка могла возобновиться вновь, но с той же вероятностью этого могло и не случиться. Главная опасность миновала. На стук в дверь и просьбу войти, Жени ответила разрешением, но стоило ему войти в комнату, девушка поднялась ему навстречу и вдруг стала оседать на пол. И без того бледный цвет ее лица сделался даже каким-то серым, Семен едва успел подхватить ее. Уложив девушку на кровать, Семен сел рядом и склонился к ее лицу, провел пальцами по ее щеке, кожа была ледяной. Скоро Жени начала приходить в себя, несколько секунд она еще бездумно смотрела на него, будто не осознавая, кто находится рядом с ней, но в какую-то долю мгновения взгляд ее прояснился. Жени села на кровати, и тут с ней случилась настоящая истерика. Сначала она пыталась его ударить, отталкивала от себя, и все же Семен, с непонятной для себя самого настойчивостью, пытался поймать ее в свои объятия. Она рыдала и что-то невнятно бормотала, дыхание ее постоянно перебивалось, будто она забывала дышать. И все же Семену удалось прижать ее к себе, он начал повторять, что все будет хорошо и в какой-то момент поцеловал ее в висок, как маленького ребенка. Жени затихла, и как будто начала вслушиваться в его слова. - Они уехали, Лев поправится, вот увидишь, все будешь хорошо, – он не пояснял, кто такие «они», имя брата действовало на Жени лучшего всего, и тогда Семен совсем перестал говорить о жандармах. Он рассказывал Жени, как будет ей хорошо жить, когда Лев поправится, как все будут счастливы, и она слушала его внимательно и серьезно. А у Семена сердце по-прежнему сжималось от страха, ведь более всего он боялся женских истерик. Ему казалось, что Жени только что была на грани безумия, хоть он и очень плохо разбирался в дамских чувствах. Усталость и горе делали безумными и более сильных, нежели эта маленькая девочка.
Евгения Нечаева: Появление в Нечаево жандармских дознавателей из Павловска означало, что информация о дуэли дошла и туда. Жени не знала, что подобные вещи караются по закону, это ей пояснил доктор Бронников, когда они остались с ним вдвоем у постели Лёвушки, в то время как Васильева пригласили в кабинет, где решено было проводить допрос. И новость эта усилила и без того безмерное ощущение вины и отчаяния, которое девушка испытывала. Разумеется, полковник не выдаст друга, но Мещерский, у которого, наверняка, уже тоже побывали, или поедут после – что расскажет он? А значит, тяжелая рана, осложненная лихорадкой - это еще не единственная беда из тех, которые она навлекла на брата. Разговор Васильева и старшего из жандармов длился довольно долго, все это время Жени не находила себе места. Однако когда он, в сопровождении второго жандарма, вернулся в комнату расспросить, как все прошло, было невозможно. А по выражению его лица – такому суровому, ничего нельзя было понять. Доктора решили пока не привлекать, потому что он был нужен раненому, а с самой Жени у следователя разговор был короткий: не замечала ли чего странного, не видела ли, чтобы брат с кем-либо ссорился… На вопросы она ответила отрицательно, но чувствовала, что этот господин с пронзительным взором ей вовсе не верит. Вообще, казалось, что он и без расспросов все знает, а потому – презирает ее. Да и тон, которым с ней общались, явственно свидетельствовал об этом. После нее в кабинет пригласили Элеонору Валентиновну, Жени же было велено идти к себе. Последние два дня мачеха провела еще большей затворницей, чем она сама, то ли на самом деле переживая, то ли изображая нервное потрясение. Жени, в общем, было все равно. Вот и сейчас, проходя мимо ее спальни, дверь в которую оказалась отчего-то приоткрыта, девушка бросила равнодушный взгляд в ту сторону, и вдруг заметила стоящий на подоконнике за занавеской почти полный пузырек с лауданумом, который мачеха лишь изредка потребляла в качестве снотворного, опасаясь привыкания и передозировки. А она, как строго-настрого предупредил доктор, прописывая его, может стать даже фатальной. Действуя, словно по наитию, Жени заскочила в комнату и, схватив склянку, бегом бросилась к себе, заперла дверь, поставила пузырек на стол, а сама села на стул и долго разглядывала его содержимое сквозь темное коричневое стекло. Мысль о сведении счетов с жизнью, появившись однажды, больше не оставляла ее. Напротив, Жени находила все больше и больше причин к тому, чтобы сделать это. Для чего ей теперь жить? Чтобы быть вечным символом позора своей семьи, обузой, от которой не избавиться? И это даже в том случае, если Лев останется жив. А если нет… то кого так уж сильно расстроит ее собственная смерть, не мачеху же, в самом деле? Нет, по всему выходило, что жить ей теперь решительно незачем. И принять для этого настойку морфия было бы даже в некотором смысле символично – ведь им не только успокаивают, но и снимают боль. Причина «боли» для всех членов семьи сейчас, собственно, сама Жени и есть – и лауданумом легко это устранить. Только бы знать наверняка, что этого хватит… Поток размышлений девушки прервал стук в дверь. Это оказался полковник, и вид его был таков, что Жени, в ее нервном состоянии, показалось, будто он, словно моцартовский «черный человек», принес ей ту самую дурную весть, которой все теперь так боялись. Она поднялась к нему навстречу, а дальше… дальше последовал какой-то провал. Пришла она в себя, лежа на собственной кровати. Васильев был рядом, он молчал. И вновь его молчание было красноречивее всех слов. И от мысли, что она теперь осталась совсем одна, с Жени сделалась истерика. Впрочем, кратковременная, потому что испуганный мужчина, наконец, вспомнил о том, зачем пришел, и поведал, что жандармы уехали. А дальше последовали уже привычные пустые слова о том, что брат поправится, и все будет хорошо, в ответ на которые хотелось схватить его за плечи и трясти, чтобы очнулся и понял, что ничего хорошо с ними уже не будет! Никогда! А если, вдруг, каким-то чудом и наладится, то – без нее, главной виновницы обрушившихся на всех несчастий. Но вместо этого Жени, неимоверным усилием, заставила себя успокоиться, согласно кивнула и послушно повторила вслед за Васильевым, кажется, чувствующим себя вполне убедительно в роли утешителя безутешных дев, что все будет так, как он говорит. Да и почему, собственно, «будет», если уже есть? И спасибо, что утешили, но теперь ей стало бы легче, если бы можно было остаться наедине с собой… Семен Романович не стал перечить, еще раз спросив, не нужно ли ей что-нибудь, он тихо вышел из комнаты. А Жени, выждав, пока он отойдет на несколько шагов, на цыпочках подбежала к двери и попыталась неслышно запереть ее, но ключ в замке предательски загрохотал. Возможно, именно этот звук привлек его внимание, а может, еще что-то, но через минуту, полковник уже вновь стучался в двери ее комнаты и куда решительнее, чем в первый раз. - Да! – девушка резко распахнула перед ним дверь. – Вы что-то забыли здесь, господин Васильев?! Однако он смотрел не на нее, а куда-то поверх головы Жени, обернувшись, она поняла, что взгляд мужчины прикован к пузырьку лауданума. Попытавшись оттеснить ее от входа без лишних церемоний, Семен Романович, было, пошел к столу, на котором стояло лекарство, но Жени была проворнее, оказавшись там прежде него, схватила пузырек и спрятала его за спину. Совершенно детский жест – и бессмысленный. Она была растеряна и подавлена, но решимость, подхлестнутая упрямством, никуда не делась. - Не подходите! – полковник сделал шаг к ней навстречу, протягивая руку, и попытался что-то сказать. – Нет! Вы меня не остановите. Никто меня не остановит! – с этими словами Жени выдернула пробку из пузырька и залпом выпила все его содержимое.
Семен Васильев: Жени не хотела, чтобы он и дальше был с ней, и Васильев решил, что лучше не настаивать. Девочке нужно время, чтобы прийти в себя, и, конечно, ей не хочется, чтобы он был свидетелем ее слабости. Полковник и сам не любил, когда кто-то пытался пролезть к нему в душу, когда этого не требовалось. Он сделал для нее сейчас все, что мог. Черт знает, что заставило Васильева медлить у захлопнувшейся двери, но стоило шагнуть на лестницу, как он услышал щелчок дверного замка. Тихий и аккуратный. Это и насторожило Васильева, и он решил проявить навязчивость. Пусть это будет выглядеть глупо, зато ему не придется себя потом упрекать в бездействии. Взволнованный, он постучал в дверь, и она тут же отворилась. Что-то во взгляде Жени Васильева даже не удивило, не заинтересовало, но испугало. Безумный блеск, который он успел заметить во время ее истерики, никуда не исчез, но еще добавился к нему некий фанатизм. Выдерживать этот взгляд было уж очень тяжело, он посмотрел мимо нее, и вдруг понял, что она задумала. Флакона, который теперь стоял на столе, когда он выходил, там точно не было. Жени проследила за его взглядом, и едва он успел сделать несколько шагов к столу, чтобы забрать пресловутый флакон, выскочила вперед полковника, ловкая и прыткая, схватила склянку в руки и спрятала за спиной. Даже в такой напряженный момент Семен не мог не заметить гибкости ее молодого тела, она вся была жизнь, однако помышляла о смерти. Если бы в ее руках было что-то другое, он бы не сумел удержаться от улыбки. Если бы в ее взгляде была хоть капля озорства, которое прежде прорывалось через все ее маски, Жени была бы неотразима этой заражающей красотой молодости и жажды жизни. Но ничто не могло сильнее испугать Васильева, ибо видел он теперь совсем иное. Фанатизм, происходящий от безысходности, делал лицо Жени пугающе трагичным. Сделав шаг навстречу, Семен медленно протянул девушке руку, надеясь, что она сама положит флакон в его ладонь. Он даже не разобрал слов, которые Жени выкрикнула ему, заметил лишь, как ее опухшие от недавних слез губы прижались к холодному стеклу - он сам почти ощущал этот холод. И, сделав несколько быстрых глотков, девушка выпила содержимое флакона до самого конца. - Господи, глупая! Какая же глупая! – Васильев обхватил Жени, она более не сопротивлялась. Флакон выпал из ее безвольно повисших рук и со звоном вдребезги разбился. Семену казалось, будто он тащит уже безжизненное тело, хоть смертельное снадобье и не могло подействовать так скоро. Жени смирилась со своей участью, но Семен еще не смирился. - Опасность миновала, слышишь, он выживет?! – орал он ей в лицо, пытаясь докричаться до ее разума.- Смерть Льву уже не грозит! – Жени непонимающе уставилась на него, и в этот момент, на шум явился Бронников. Он сразу понял, что произошло, стойкий запах опиумной настойки не мог вызвать сомнений. Подхватив Жени из рук Васильева, он отослал того прочь, заверив, что справится здесь и без посторонней помощи.
Евгения Нечаева: Несмотря на то, что лекарство, в самом деле, не могло начать действовать так скоро, едва выпив его, Жени тотчас же ощутила резкую слабость во всем теле и буквально упала на руки к вовремя подхватившему ее полковнику. Она не потеряла сознание, но находилась в каком-то измененном его состоянии. Вероятно, сначала от страха, а потом уже и потому, что опий, принятый в немалой дозе, все же начал свою игру с ее разумом. Звуки теперь доносились до Жени искаженными, точно из-под воды, предметы выглядели расплывчатыми. Поэтому слова Васильева, который он выкрикивал ей в лицо, были практически лишены для Жени смысла. Она взирала на него, ничего не говоря. Потом в комнате появился еще один человек. Перехватив Жени, точно куклу, из рук полковника, он уложил ее на кровать, а потом тоже принялся отдавать какие-то распоряжения. Затем стал хлестать ее по щекам – боли Жени почти не чувствовала, но была очень удивлена: за что он ее бьет, этот странный человек? Хотелось остановить его, девушка пыталась поднять руку, чтобы хотя бы отмахнуться, но руки ее сделались тяжелыми, точно свинец. По всему телу разливалось приятное тепло, она улыбнулась и попыталась отвернуться к стене, с интересом наблюдая за тем, как удивительно красиво оживает узор на шелковых обоях – распускаются цветы, шевелятся, как от ветра, листья… Жени даже отчетливо слышала их шум, словно в летнем лесу. Да она и была теперь в лесу – на залитой солнцем поляне, а вокруг было полно удивительных цветов, совсем таких, как те, что она когда-то видела на обоях в собственной комнате. Сорвав один из них, Жени обернулась и увидела родителей – мама и отец стояли совсем рядом с ней и выглядели так, как во времена ее детства. И этот странный диссонанс – она взрослая, а родители – молодые, вовсе не удивлял, а казался совершенно естественным. Единственное, что расстраивало – рядом с ними не было Лёвушки. А ей очень хотелось, чтобы и брат увидел эти замечательные красивые цветы, услышал приятный шелест листьев... А потом все вдруг резко закончилось. И Жени погрузилась в какую-то душную тьму, в которой было так мало воздуха, что невозможно даже вздохнуть толком. От этого у нее мгновенно разболелась голова, а вскоре сделалось настолько дурно, что не было сил сдерживать рвотные спазмы. Кто-то все это время находился с нею рядом, давал воду, заставляя пить, хотя каждая новая выпитая ею кружка, казалось, тотчас же исторгалась вновь наружу. Было так плохо, что Жени умоляла о пощаде, просила своего мучителя оставить ее в покое, дать просто полежать спокойно хотя бы пару минут, но он вновь и вновь заставлял ее делать глоток за глотком. Его лица она, по-прежнему, не могла разглядеть – болели глаза, их не хотелось открывать. От постоянной рвоты охрип голос и даже мольбы о пощаде у Жени теперь выходили почти беззвучными. Вскоре ей стало невыносимо холодно, дрожь сотрясала все тело, зуб не попадал на зуб, и сил сопротивляться этой проклятой дрожи не было совершенно. Когда ее, наконец, перестали терзать и оставили лежать в постели, укрыв несколькими одеялами, Жени не знала, на каком свете она теперь находится. Ее единственной мечтой теперь было ничего не чувствовать. И каким способом она могла бы это получить – заснуть или умереть – было совершенно все равно… Когда она вновь открыла глаза, то вновь увидела подле себя двух человек – мужчину и женщину. Но это были уже не родители. Рядом с ее кроватью на табурете устроилась мачеха, а у окна, прислонившись спиной к подоконнику и сложив на груди руки, стоял все тот же полковник Васильев. В момент ее пробуждения они молчали и выглядели, словно некая композиция из двух скульптур, но стоило Жени чуть пошевелиться, тотчас бросились к ней. - Уходите... – хрипло прошептала девушка, – я не хочу вас видеть, - Ленор и Васильев переглянулись. – Вы, мадам! Я к вам обращаюсь!
Элеонора Нечаева: Жизнь Ленор на глазах превращалась в странный калейдоскоп трагедий. Она одновременно ощущала себя Гертрудой и Екатериной Медичи, при этом было в ее нынешней ситуации что-то и от истории про Медею. Да, Лев и Жени не были ее собственными детьми, и она никогда не чувствовала ни к одному из них особенных материнских чувств, но и того, что произошло теперь, вовсе им не желала. Разве могла она предположить, что ее небольшая интрига получит столь трагическое продолжение?! Переживая, она не находила в себе сил показываться на глаза падчерице, впрочем, Жени было вовсе не до нее. Девушка сутками просиживала в своей комнате, отлучаясь лишь в церковь. Ленор же заставить себя выйти из дома не могла. Отчего-то ей казалось, что все уже знают о том, какова ее неприглядная роль в произошедшей трагедии. И это было невыносимо для ее гордости. Единственным желанием было как можно скорее уехать из этого проклятого места, куда угодно – хотя бы в Петербург. Однако подобный шаг означал бы однозначное признание собственной вины. Кроме того, она была, все же, не настолько чудовищем, чтобы оставить Жени вдвоем с умирающим братом. Конечно, все это время с ними оставался полковник Васильев. И Ленор готова была поверить, что этот человек – их общий ангел-хранитель. Особенно после того, как Жени, похитив из ее комнаты опийную настойку, надумала отравиться ею, а Семен Романович, точно почувствовав неладное, фактически спас ее жизнь. О том, что произошло бы, если бы не его интуиция, мадам Нечаева боялась даже думать. Тем более, когда стало ясно, что Лев выживет. Как бы она объяснила ему потом гибель сестры? Какими словами? Она и теперь-то не знала, как будет с ним разговаривать. Он и прежде ее ненавидел, а теперь… О том же, как относится к ней нынче его младшая сестра, Ленор узнала, едва Жени очнулась от тяжелого наркотического сна, ставшего следствием воздействия той части лауданума, которая уже успела попасть в ее кровь. Доктор Бронников велел кому-то из близких быть подле девушки, дожидаясь ее пробуждения. И как только это произойдет, сразу позвать его, по-прежнему уделяющего большую часть внимания раненому Льву. А так как единственным, хотя бы формально близким человеком для Жени оставалась одна мадам Нечаева, то ей и было определено остаться у ее постели. Она не возражала. Но с тревогой ждала момента, когда падчерица откроет глаза, и они встретятся взглядами. Ленор ни с кем этого не обсуждала, но Семен Романович вновь проявил свою недюжинную интуицию. Понятное дело, постоянно оставаться в спальне Жени он не мог – по соображениям деликатности, но довольно часто заходил, вроде бы для того, чтобы поделиться с Ленор последними новостями о состоянии Льва. Но на самом деле, конечно, чтобы поддержать ее. И за эту молчаливую поддержку она была особенно ему благодарна. Даже больше, чем за то, что он, кажется, единственный человек в доме, хотя бы немного теперь сочувствовал и заботился о ней самой. Элеонора Валентиновна понятия не имела, что и о чем знают слуги, а так же то, что именно Лев успел рассказать Жени, но буквально кожей ощущала неприязнь, исходящую от них всех в ее адрес. Но если слуги боялись ее гнева, поэтому держали себя в жестких рамках, то ни Льву, ни Жени ничто не помешает проявлять свою агрессию по-отношению к ней, когда у них появится возможность это сделать. А в том, что не ошиблась в своих подозрениях, Ленор смогла убедиться мгновенно – стоило лишь падчерице, действительно, прийти в себя. Взглянув не нее глазами, полными ненависти, Жени велела ей уходить. В том, что гнала она именно ее, Ленор не сомневалась еще прежде, чем девушка обратилась непосредственно к ней. Полковник, который в этот момент тоже присутствовал в комнате, попытался что-то сказать, сгладить неловкость, но мадам Нечаева качнула отрицательно головой и проговорила: - Нет, ничего страшного… все равно ведь нужно сообщить доктору о том, что Жени проснулась. Он хотел осмотреть ее, поэтому я пойду за ним, а вы побудьте пока с нею, хорошо?
Семен Васильев: Некоторое время Бронников провел с Жени наедине, но скоро разрешил на нее взглянуть и Васильеву. Измученная процедурами доктора девушка крепко спала, а цвет ее лица был такого оттенка, что полковник сразу начал волноваться и расспрашивать о ее самочувствии, хотя и должен был сам догадаться, что в сложившихся обстоятельствах риска для жизни юной Нечаевой уже не было. Все было так легко на словах, но так ужасно на деле, что Васильев ощущал себя, словно после долгого боя. И лишь одно успокаивало его. Ближайшие сутки выдадутся спокойными. Именно столько, по заверениям врача, должна проспать Жени. Запрещенную девушке настойку давали, согласно предписаниям доктора, и Льву. Спокойный сон для него был лучшим лекарством. В результате, бодрствующей, кроме Семена, оказалась только Ленор, а с ней ему всегда было легко найти общий язык. Она приятно поражала полковника своей выдержкой. Переживала сильно, это было заметно, но умела сдерживать свои эмоции, избавив Васильева от необходимости успокаивать еще одну даму. На такой случай он, впрочем, разработал специальный план. Если недуг отчаяния перекинется и на Элеонору, он просто попросит Бронникова налить ей настойки, а когда все Нечаевы погрузятся в глубокий сон, сбежит из этого проклятого имения. Но Элеонора не предоставляла ему такого шанса, а видя, как осунулась и побледнела Жени, Семен начинал ощущать себя бесчувственным мерзавцем и предателем. Покинуть семью друга в такой трагический момент было бы непростительным. Сутки тишины вселили в Васильева ложную надежду на то, что самое плохое осталось позади, но скоро и она развеялась. Конечно, жандармы теперь не представляли для Льва угрозы, сам он уже больше принадлежал жизни, чем смерти, а его сестра очнулась от наркотического сна, но трудности начались вновь. Стоило Жени очнуться, и она снова начала проявлять свой мерзкий характер. А мадам Элеоноре так понравилась выбранная роль грешной мученицы, отвечающей за все прошлые проступки, что когда Жени, стала гнать ее, она смиренно приняла ее волю и покорно удалилась. Казалось бы, плохое позади, следует принять это и перестать отравлять друг другу жизнь, но нет. Женщины из всего способны устроить трагедию. - Жени, - Семен боялся, что в его интонациях будет слышно раздражение, но получилось как-то жалостливо, будто бы он сам был перед нею кругом виноват и теперь вымаливал прощения. Жени этого совершенно не заслуживала, хоть весь ее облик был немым укором им всем. – Жизни вашего брата, – Васильев шумно сглотнул, Жени посмотрела на него так, будто бы это он застрелил Льва, – скорее всего ничего не угрожает. Лев еще спит, покой и сон ему необходимы для скорейшего выздоровления, но он уже не должен умереть, – слова давались с трудом, решительность, которая была ему свойственна в тяжелые минуты, снова куда-то исчезла.
Евгения Нечаева: То, как покорно мачеха исполнила ее требование, несколько удивило Жени. Обычно Элеонора Валентиновна была не склонна так легко подчиняться чужой воле. Впрочем, долго размышлять о причинах такого поведения Элеоноры Валентиновны девушка не могла. Тормозящее действие лауданума все еще сказывалось на ее способности соображать, что к чему, мысли в голове возникали медленно, и словно бы продирались сквозь какую-то вязкую субстанцию. Тем не менее, слова полковника о том, что жизнь брата вне опасности, ее обрадовали – настолько, насколько вообще можно было говорить о том, что Жени сейчас что-либо могла чувствовать и переживать. - Слава богу! – прошептала она все так же тихо, вздохнула и отвернулась от полковника к стене, вновь прикрывая глаза. Жалость, с которой Васильев смотрел на нее сейчас, была девушке неприятна. В комнате вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь размеренным тиканьем часов, что стояли на столе. Жени испытывала двойственные чувства. С одной стороны, не желая смотреть на Васильева, не желая говорить с ним – да и о чем? – она, тем не менее, ждала, что он сам обратится к ней с каким-нибудь вопросом. Но полковник молчал. Наконец, не выдержав, девушка вновь повернулась к нему, все еще стоящему у изножья ее кровати, по-видимому, не зная, что делать дальше, и проговорила: - Ну, что вы над душой стоите? Сядьте куда-нибудь! – Васильев послушно опустился на пуф, на котором незадолго до того сидела мачеха, и вновь принялся изображать каменное изваяние. – Что молчите? Презираете меня, - Жени горько усмехнулась. – Не спорьте, это так. Я и сама себя презираю… Зачем вы спасли меня? – от этого вопроса Васильев, кажется, вздрогнул. – Скажете, это был ваш долг? Что же… свой долг вы исполнили, а мне мой – помешали! Я должна была исправить ошибку, которую совершила, понимаете? Семен Романович, вы ведь офицер, поэтому наверняка знаете, что есть такие битвы, проиграв которые, лучше умереть. Я проиграла как раз такую, хоть вы вряд ли в это поверите. И хотела уйти, но вы не позволили, обрекли меня на позорный пожизненный плен людских предрассудков. Если бы я… умерла, - она на минуту замялась, - так было бы лучше для всей семьи. А теперь я навеки «паршивая овца», домашняя сумасшедшая, склонная к безрассудным авантюрам. Живое напоминание о семейном позоре. Так зачем же вы спасли меня, полковник?!
Семен Васильев: Жени отвернулась и умолкла, Васильев решив, что она снова погрузилась в сон, хотел убедиться, что этот сон будет спокойным и умиротворяющим.Но предположение его оказалось неверным, Жени обернулась к нему и предложила присесть у ее кровати. Форма предложения значения не имела, разве будет кто безукоризненно вежливым после тех волнений, которые ей пришлось пережить. Полковник присел рядом, думая, что раз Жени не прогнала его, значит ей необходимо его присутствие, он не умел успокаивать и говорить красивые слова, но иногда достаточно просто побыть рядом. Возможно, роль молчаливого союзника удавалась ему с товарищами, с Элеонорой, но рядом с Жени он чувствовал себя неловко. Молчание было отнюдь не успокаивающим, но натянутым. Жени, видимо, уловив это его состояние вновь заговорила. Васильев хотел было запретить ей говорить, это отнимает у нее силы, которые так нужны для выздоровления, но поперхнулся, не успев ничего сказать. - Я вовсе не презираю вас, Евгения Владимировна. – Жени снова заставила его замолчать даже не словами, взглядом. И то, что ставила ему в вину, заставляло Семена теряться. Он не ожидал слов благодарности за то, что случайно сумел помешать замыслу Жени. Ему не требовалось признания собственных заслуг, было бы лучшего всего, если бы все забыли о том, что ему довелось сыграть роль спасителя в этой семейной драме, но и укоров он не ждал. Обида захлестнула его и за себя, и за Льва. Он неверно истолковал сначала слова Жени, решив, что та не желает жить после того, как сорвался ее побег с Мещерским, но вовсе не от того она желала распрощаться с жизнью. Она заговорила о тех понятиях, которые были понятны и близки Васильеву. Долг, честь, достоинство… он понимал значения этих слов. И пусть Жени сама не произнесла их вслух, но слова ее были именно об этом. Сама того не подозревая, в этот момент она подала Васильеву мысль о том, как завершить эту историю с наименьшими потерями. - Разговоры прекратятся, как только вы выйдете замуж, или хотя бы появится известие о вашей помолвке. – Жени наградила его таким взглядом, будто бы он вместо предложения разрешения ситуации, оскорбил ее. Чтобы прояснить ситуацию до конца, Семен поторопился продолжить. – Евгения Владимировна, Жени… - он сделала паузу, собираясь с силами. Однажды он уже произносил эти слова, ничем хорошим это не кончилось… - - Я понимаю, что избранником вашим может стать лишь молодой, красивый, умный и благородный, богатый мужчина, достойнейший во всех отношениях. Если бы я…- Черт знает, что дернуло Васильева за язык, и почему вдруг проявилось несвойственное ему многословие, но он и сам понимал, что говорит какие-то глупые слова, неподходящие настоящему моменту, а потому решил перейти к сути вопроса. Он встал с пуфа и опустился на одно колено, если делать девушке предложение, то делать так, как положено. Ни словом, ни жестом, ни интонацией он не должен показать ей, будто бы для него это тяжелая повинность. – Жени, прошу вас, подумайте, прежде чем дать ответ. Будьте моей женой. - Семен накрыл своей ладонью руку Жени и посмтрел ей в глаза. Она была такая бледная, белее снега зимой.
Евгения Нечаева: Замужество… Помолвка… Жени взглянула на Васильева с обидой. Да он, верно, издевается! Никогда не будет теперь этого в ее жизни! Конечно, ей и самой даже думать сейчас дурно о чем-то подобном. Но даже если предположить, что когда-нибудь ее душевная рана затянется настолько, чтобы захотеть замуж, то теперь это совершенно невозможно. Ну, кто захочет жениться на девушке со столь потрепанной репутацией, как у нее отныне и вовеки веков? Задавая себе мысленно этот риторический, в общем, вопрос, Жени никак не ожидала услышать на него ответ, да еще так скоро. И от кого! Когда Семен Романович вдруг неожиданно поднялся с места, а потом – столь же внезапно опустился на одно колено рядом с кроватью и заговорил вновь, девушка невольно подумала, что это опий все еще продолжает играть злые шутки с ее сознанием. Решительно, кто-то из них двоих помутился рассудком. И Жени охотно готова была бы признать собственное безумие и связанные с ним зрительные галлюцинации. Но все было реальностью – полковник, в самом деле, только что сделал ей предложение. И теперь внимательно смотрел в глаза Жени, ожидая, что она ответит, а его ладонь лежала поверх ее руки, словно ожидая, что она – в прямом смысле этого слова – примет ее. На какое-то мгновение Жени вновь почувствовала головокружение и подумала, что сейчас лишится чувств. Но внимательный, сосредоточенный и почти суровый взгляд зеленых глаз мужчины словно бы «держал» ее, не давал провалиться – или же спрятаться? – в спасительное бесчувствие. Недавняя вязкость мыслей отпустила Жени, теперь они, напротив, лихорадочно метались в мозгу. Но главный, по-прежнему главный среди них, был вопрос, зачем он это сделал? Вот только предмет любопытства напрочь сменился: теперь Жени больше всего на свете мечтала понять, зачем Васильеву жениться на ней? Даже, если он и не презирает ее, как говорит, то уж точно не питает никакой душевной привязанности. И вообще – до сегодняшнего дня они сотней слов не перекинулись, если не считать тех словесных пикировок, в которых довелось схлестнуться вольно или невольно за то время, пока полковник в Нечаеве. И эти стычки вовсе не добавили им взаимной симпатии. А теперь он предлагает пойти за него замуж… Жени была обескуражена и сбита с толку. Она не знала, что ответить – действительно, не знала. Следовало, наверное, отказать ему самым решительным образом, объяснить всю абсурдность и нелепость подобного поступка для него же самого, однако было во взгляде полковника что-то такое, что помешало Жени это сделать. Что-то, что заставило ее согласиться – на словах, на секунду раньше, чем она поняла что сделала – умом. И еще что-то, помешавшее ей тотчас же забрать свои слова обратно. Выбор был сделан.
Элеонора Нечаева: Почти неслышно отворив дверь, мадам Нечаева вошла в спальню пасынка. Лев все еще спал, а в кресле, которое стояло рядом с его кроватью, задремал и доктор Бронников. Впрочем, сон его был настолько чуток, что стоило Ленор оказаться в комнате, как Иван Исаевич немедленно открыл глаза и дернулся, чтобы встать, но женщина покачала головой и жестом попросила его этого не делать. - Как он? – кивнула она в сторону больного. - Хорошо, мадам. Настолько хорошо, насколько это вообще возможно в его состоянии. Ночью даже ненадолго пришел в себя, но я дал ему еще опийной настойки, чтобы вновь погрузить в сон. Это сейчас лучшее лекарство для Льва Владимировича… Ну, а что другая наша спящая красавица? Как провела ночь? - Вполне спокойно. И, да! Я же пришла сказать, что Жени проснулась, а вы просили пригласить вас к ней, когда это произойдет. Ступайте, Иван Исаевич, я пока посмотрю за Львом. А как вернетесь, распоряжусь, чтобы вам немедленно накрыли поесть – кажется, вы вчера даже не поужинали за всеми этими треволнениями. - Признаться, не помню, - усмехнулся Бронников. – Вечер вчера, в самом деле, выдался очень богатым на события. Хорошо, Элеонора Валентиновна, оставайтесь за сиделку теперь и при сыне. Я скоро вернусь. Несмотря на усталость и рассеянное из-за бессонной ночи внимание, от Ленор не ускользнуло, как доктор назвал Льва. «Сын»… какой-то абсурд. По возрасту, он скорее мог быть, например, ее младшим братом. Безусловно, всем известно, что дети у нее – приемные, тем не менее, неужели она настолько постарела? Мадам Нечаева взглянула мельком на свое отражение в зеркале над комодом: вид, действительно, не из лучших, но все же… Наверное, оттого, что не имела собственных детей, Ленор никогда не думала о себе, как о матери. Поэтому и было странно слышать про то, что у нее есть «сын»… Она отошла от зеркала и села на место доктора Бронникова. И теперь лицо спящего Льва было прямо у нее перед глазами. От долгой лихорадки и большой потери крови, черты его заострились, на осунувшихся щеках и подбородке заметно проступала темная щетина, придавая облику страдальческое, почти иконописное выражение, впрочем, даже в нынешнем плачевном состоянии его сходство с покойным отцом казалось Ленор поразительным. Та же твердая линия подбородка, решительный рот, линия роста волос… Она никогда не позволяла себе мечтать о муже Лары как о мужчине, пока та была жива, хотя Владимир Николаевич и был тогда очень привлекателен внешне, а также обладал превосходными манерами. Да и потом, когда с подругой случилось несчастье, разве не потому она помогала ему, убитому горем вдовцу, казалось, готовому прыгнуть в могилу следом за своей супругой, хотя бы как-то прожить первые, самые тяжелые месяцы, что просто искренне жалела его? Разве помышляла тогда Ленор о том, чтобы выйти за него замуж, занять место Лары – возможно ли представить такое кощунство? Конечно же, нет! Наверное, она не самый хороший человек, но не настолько цинична. Во всяком случае, была – тогда. И то, что, в конечном счете, позволило ей принять его внимание, и было-то не любовью, а скорее жалостью, хотя, и не без корыстных мотивов. Но Ленор искренне хотела тогда, чтобы Владимир привязался к ней, может, если и не полюбил, как Лару, то хотя бы начал испытывать какую-то благодарность, а уже из этого, кто знает, возможно, со временем выросло бы и новое чувство. Неужели она настолько не заслуживала любви? И его дети… Жени, еще маленькая, но уже тогда – Нечаева. Одна из них, умеющих отделиться прозрачной, но совершенно непреодолимой преградой. Лев, который возненавидел ее в тот самый момент, когда его отец объявил, что намерен жениться вновь, бросающий ему в лицо страшные слова, которые нельзя говорить ни при каких обстоятельствах… - Я любила Лару не меньше вашего и вовсе не хотела занять ее место, пойми же меня, наконец! Меня вполне устраивало собственное. А ты всегда вел себя так, будто я какая-то воровка, а что и у кого я украла? Скорее уж это твой отец украл у меня то, что принято называть «лучшие годы жизни». Только, если это были лучшие, каковы же те, что будут хуже? – горькая усмешка скривила губы Ленор, которая, задумчиво смотрела перед собой и, казалось, не замечала, что вот уже несколько минут рассуждает вслух. – И потом, эта история с Мещерским… Я презирала его точно так же, как и ты! Ты же не ребенок, ты должен знать, что любовь и желания плоти не всегда стоят рядом. Он-то думал, что пользуется мной, а на самом деле, все было наоборот. И когда это жалкое подобие мужчины возомнило, что может мной управлять, я решила его немного проучить… Да, я виновата, что оружием мести избрала твою сестру, но мне и в голову не могла прийти, что она окажется настолько безрассудна… Что ты затем поступишь так, как поступил. Я ошиблась, Лев. Я просто человек и могу ошибаться. И лишь за это я хочу попросить прощение. Во всем остальном – в том, что было раньше, моей вины нет. Даже, если ты в это все равно не веришь… - мадам Нечаева глубоко вздохнула и вновь сфокусировала взгляд на лице пасынка и вдруг заметила, что глаза его открыты…
Лев Нечаев: За несколько секунд до выстрела Мещерского к Нечаеву неожиданно пришло понимание того, что и солнце, и зелень луга, и синеву воды и неба он, возможно, видит в последний раз. Потому что если в бою всегда вероятность случайного фактора, позволяющего пуле пролететь мимо цели, была весьма высока, тот тут этот самый фактор отсутствовал напрочь. Судя по уверенной стойке молодого человека, случайный промах был исключен. В чем Лев и убедился, ощутив мгновенный толчок, больше напоминавший резкий шлепок. Он вздрогнул всем телом, успев удивиться тому, что не ощущает боли, только очень сильное острое жжение, будто от огня. Он даже увидел языки пламени - ослепительные, гораздо более беспощадно-яркие и горячие, чем солнце. Потом появилась и сама боль - пульсирующая, тянущая, словно клещами, безжалостно рвавшая тело, но милосердно отключившая сознание. Сколько продлилось это беспамятство - несколько минут? часов? - Нечаев не знал. Но когда он очнулся солнце, видимо, за это время то ли село, то ли спряталось за тучу, отчего его охватил озноб. Рядом с ним кто-то негромко говорил. Лев прислушался - и узнал голос непонятно как оказавшейся на лугу мачехи. Ее же силуэт, похоже, и закрывал солнце. Произносимые Элеонорой Валентиновной слова были какие-то гладкие и одинаковые, как горошины из одного стручка . Они ускользали, катились мимо сознания, не задерживая внимание мужчины, не вызывая желания вникнуть в их суть. Лев хотел было попросить ее отойти в сторону, не закрывать тепло и свет, но одна горошина все же зацепила его. От нее - от слова «сестра» - протянулась почти осязаемая нить, на которую неожиданно нанизались остальные слова - горошины... нет, теперь уже яркие узорчатые бусины, сразу приобревшие смысл и сложившиеся в законченную фразу. - Верю,- проговорил, вернее, прошептал Нечаев, болезненно-зябко вздрагивая всем телом и снова закрывая глаза, потому что не было сил держать поднятыми такие тяжелые веки.
Элеонора Нечаева: - Лев… господи! – Ленор вскочила с места, зачем-то растерянно оглянулась по сторонам, после чего метнулась к его постели, склонилась и неосознанным жестом притронулась ладонью к его влажному от испарины лбу. Прежде – все годы, что они были знакомы, она не позволяла никаких проявлений, даже издали напоминающих нежность, по-отношению к пасынку. Да Лев бы и не понял, если бы это вдруг произошло. Вот и сейчас, глядя, как вздрогнули от ее прикосновения опущенные веки мужчины, мадам Нечаева поспешно отдернула ладонь, точно обожглась, или, напротив, сама могла причинить ему какую-то боль или неудобство. - Вы дрожите, вам холодно? Одну секунду, я сейчас, - пробормотала она, стараясь не смотреть больше в его сторону, боясь вновь встретиться взглядами, склонилась к изножью его кровати, где находилось отложенное за ненадобностью с того момента, как у Льва прекратился озноб, второе одеяло, разворачивая его и заботливо укрывая раненого. Ему вновь было холодно, но Ленор уже убедилась, что ощущение это было не проявлением нового приступа лихорадки, а скорее, следствием критического снижения температуры тела. – Вот так, теперь будет лучше! Что мне сделать? Что вы хотите? Может, воды? Или позвать кого-то? Доктора, или, может, полковника? - она намеренно не упомянула имени Жени, в надежде, что в нынешнем состоянии Лев про нее не вспомнит. Потому как, ясное дело, девушке теперь тоже было не до посещений. – Только скажите, я схожу! Она говорила почти без умолку, несла какую-то околесицу, лишь бы не дать ему опомниться до конца, вставить хоть слово. Наконец, когда стало понятно, что говорить им пока больше не о чем, вновь посмотрела в лицо и тихо спросила: - Стало быть, вы слышали все, о чем я говорила? И… что же вы думаете обо мне теперь?
Лев Нечаев: Прикосновение одеяла к телу было каким-то особенно умиротворяющим и уютным. - Спасибо, - поблагодарил Лев мачеху, не открывая глаз. - Не беспокойтесь, ничего не надо. Теперь, когда ему стало тепло, он даже ощутил прилив сил. - Слышал. И думаю, что не мне судить вас. Странно, но даже после того, в чем призналась Элеонора Валентиновна, Лев не ощущал ненависти к ней. Было ли этому причиной его физическое состояние, или что-то иное, открывшееся ему накануне дуэли, он и сам, пожалуй, не смог бы внятно объяснить. Тем более, что сейчас, по мере того, как разговор постепенно изматывал его, на это не стоило тратить время. Иначе сил не хватило бы на вопрос, который Нечаев хотел задать - и вместе с тем боялся того, что мог услышать в ответ на него. Мужчина облизнул губы, пересохшие от волнения, и все таки спросил мачеху - будто бросился в омут головой: - Где Жени? Что с ней?
Элеонора Нечаева: Вероятно, последние два дня что-то изменили в ней. Поэтому слова пасынка, даже если они были всего лишь попыткой прекратить неприятный ему разговор, несколько успокоили Ленор. Судить ее, действительно, не ему. Да и никому из присутствующих в этом доме людей. Наконец-то он это понял. Вряд ли даже после этого объяснения отношения их станут образцом родства душ, но, быть может, уйдет хотя бы былая открытая неприязнь. И уже это можно считать победой. Впрочем, радоваться ей Элеоноре Валентиновне случилось совсем недолго. Уже следующим вопросом Лев вернул ее в реальность. И была она такова, что требовала мгновенно найти способ так на него ответить, чтобы, с одной стороны, сказать всю правду, ибо лгать не представлялось возможным, а с другой – этой же самой правдой не убить. Поэтому, как можно более тщательно подбирая слова, Ленор все же рассказала ему о том, что случилось с девушкой, сразу же сообщив, что в данный момент никакая опасность ее жизни более не угрожает, а здоровье непременно поправится. Лев слушал ее молча. - Вы не должны осуждать ее за это, - он окончательно пришел в себя, и Ленор отчего-то вновь не могла заставить себя обратиться к нему на «ты». – Она сильная девушка, но слишком много навалилось. Иногда случается так, что выхода просто не видишь. Наверное, если бы их разговор продолжился, Ленор, возможно, и рассказала бы Льву о тех моментах черного отчаяния, которые накатывали на нее временами. Нет, она никогда не помышляла о самоубийстве, верно, у нее бы и храбрости никогда не достало, чтобы совершить этот шаг. Но это был, пожалуй, первый случай, когда она, действительно, понимала Жени и могла объяснить мотив ее поступка. Тем не менее, их тет-а-тет был вскоре прерван возвращением в комнату доктора Бронникова. И продолжать этот разговор стало неловко. Может, и к лучшему. Оставив Ивана Исаевича, очень довольного, что сразу оба его пациента сегодня пошли на поправку, она, как и обещала, пошла распорядиться насчет… наверное, все же, обеда. Ведь стрелки на часах уже приближались к часу пополудни, а за всеми событиями в доме вновь и думать забыли о завтраке, что было совсем уж неправильно. Впрочем, еще до того момента, как они втроем – доктор, полковник Васильев и, собственно, Элеонора Валентиновна, собрались в столовой, мадам Нечаевой пришлось узнать еще одну важную новость сегодняшнего дня, более всего неожиданную. Весть эта настигла ее прямо в комнате Жени, куда Ленор вошла и обнаружила Семена Романовича и Жени странно смущенными, как если бы явилась не вовремя. Причина столь необычного поведения быстро выяснилась и буквально ошеломила мадам Нечаеву. Ей и в голову бы не могло прийти ничего подобного, если вспомнить, как складывались отношения Васильева и Жени, однако… Не зря, видимо, говорят о малом шаге от любви до ненависти, потому что и обратный путь бывает столь же короток. А в том, что Васильев, кажется, действительно влюблен, Элеонора Валентиновна убедилась, едва лишь заметила, как он смотрит на Жени, совершившую, сама того не ведая, пожалуй, самый мудрый поступок в своей жизни, приняв предложение этого мужчины. Пасьянс, который устраивает судьба, вновь оказался разложен самым непредсказуемым образом. И только лишь ее собственная карта в нем пока не нашла своего места. С этим ей еще предстояло разобраться, однако – чуть позже, не сейчас.
Семен Васильев: Едва стоило Жени ответить согласием, как Васильев сразу ощутил растерянность от собственной решительности. Но еще более - от того, как легко девушка приняла его предложение. Уж слишком скоро дала она ответ. Неужели ей безразлично абсолютно все, кроме чести семьи? Неужели у нее даже мысли не мелькнуло, что не он должен расплачиваться за ее глупость? Да и цена была слишком велика – вся жизнь. Безысходность вдруг волной накрыла Васильева, но замешательство длилось всего несколько мгновений. Жени не виновата, что он поступил так, возможно, решив очистить совесть, надеясь, что она никогда не согласится. И тогда он взглянул на нее по-новому, как раньше никогда не смотрел - как на свою невесту. И был очень удивлен! Она выглядела маленькой взбалмошной девочкой, слишком незрелой для своих лет. Иные барышни и в более юном возрасте бывали благоразумнее и мыслили другими категориями. И все же сравнение было не в пользу большинства девушек, знакомых Семену ранее. Пусть Жени была по-детски наивна, зато она не была подлой. Бывает несдержанна в словах, но и не станет интриговать за спиной. А еще она была очень хороша внешне. И жизненная трагедия лишь добавила ей очарования. Взгляд, прежде светившийся лишь радостью от проживаемой жизни, стал женственнее, в нем появилась глубина. Семен мог бы продолжать и продолжать начатый список достоинств Жени, но тут в комнате появилась Элеонора, обрадовав их новостью, что Лев пришел в себя. И, несмотря на радость, Жени и полковник не могли скрыть смущения, охватившего их двоих одновременно в ее присутствии. А когда они вновь посмотрели друг на друга, Семен вдруг осознал, что оказывается, им с Жени дано понимать друг друга без слов. Она явно была не против, чтобы Васильев объявил об их помолвке теперь же, и Семен не стал медлить. Скоро эта новость стала известна всем в доме, произведя ошеломляющий эффект, и сильно изменив атмосферу вокруг. Ведь с того момента, как Васильев привез сюда раненного Льва, в Нечаево даже дышать было тяжелее обычного, ощущение смерти и напряженности было почти физически осязаемо. И вот - сразу несколько хороших известий: никому из господ не грозит наказание за участие в дуэли, все живы, а теперь еще и свадьба намечается. И пусть помолвка эта была лишь стратегическим ходом, но радовались за жениха и невесту так, будто они действительно любят друг друга и жаждут разделить одну судьбу на двоих. И лишь об одном тревожился Семен: как отнесется Лев к тому, что его сестра выйдет за него замуж. Сможет ли брат стерпеть, что юную сестру его отдают в жены немолодому уже мужчине? Совсем не важно, что сам Семен не чувствовал себя стариком, круговорот событий разбудил в нем желание жить и действовать, наслаждаться каждым мгновением этой очень хрупкой жизни. У него даже вновь появился интерес ко всяким мелочам, которого он давно уже не испытывал. Например, уже на следующий день, когда Жени окончательно очнулась от наркотического воздействия, он, наконец, подарил ей альбом маршей, выбранный еще во время поездки в Павловск…
Евгения Нечаева: С того самого момента, как сделалась невестой полковника Васильева, мужчины, существенно старше ее годами, Жени и сама будто бы повзрослела: стала сдержаннее, спокойнее. Вполне возможно, что подобная перемена произошла с нею сама по себе, как следствие пережитых в последнее время потрясений. Однако все вокруг предпочитали объяснять происходящее именно помолвкой с Семеном Романовичем, который, как считалось, оказывает на девушку благоприятное воздействие. В том, что Жени поступила правильно, приняв предложение полковника, были убеждены все члены ее семьи, впервые в жизни демонстрируя единодушие. Элеонора Валентиновна, без особых сантиментов, которых от нее, впрочем, никто и не ожидал, сказала об этом в тот же день, когда обо всем узнала, а оставшись наедине с девушкой, еще добавила, что Жени несказанно повезло, что Семен Романович берет ее в жены. И что сама она сейчас может с этим не согласиться, но со временем, непременно поймет, если, конечно, не совсем идиотка. Если же нет – то пусть просто поверит ее жизненному опыту. Что касается Лёвушки, то он, разумеется, был более сердечен. Ему сообщили о помолвке чуть позже, спустя несколько дней, потому что слишком сильные – пусть даже и положительные – эмоции все еще были для штабс-капитана изрядным испытанием, забирающим силы, которые требовались на выздоровление от тяжелой раны. Тем не менее, старший брат Жени искренне обрадовался, что друг, фактически, спаситель, отныне станет ему родственником. И тоже сказал Жени, что лучшего выбора для нее и быть не могло. Сама девушка слушала все эти поздравления не сказать, чтобы равнодушно, но вполне спокойно. Нужно было признать честно, горячей любви к жениху своему она не питала. Однако была этому даже рада. Больно обжегшись в своем первом чувстве, так коварно обманутом, отныне Жени решила, что никакой любви ей больше не нужно. Да и вообще – не нужно никаких сильных чувств: ни любви, ни ненависти. Теперь она все чаще думала о том, что мачеха, всю жизнь огораживающая себя от любых слишком сильных эмоций, о чем не раз ей говорила, поступает исключительно правильно и этому у Элеоноры Валентиновны вполне можно поучиться. После всего произошедшего ее отношение к Семену Романовичу изменилось – былой неприязни к нему девушка не питала, иначе она бы ни за что не приняла его предложения. Полковник нынче казался ей человеком добрым, несомненно, благородным, хоть и по-прежнему, довольно странным. Более всего Жени изумляло, что уже после объявления помолвки, Васильев вдруг, ни с того ни с сего, начал проявлять к ней знаки внимания, которые вполне можно было бы расценить, как ухаживания. Были они, надо сказать, так же весьма и весьма своеобразны. Взять, хотя бы подаренный им совсем недавно сборник нот популярных маршей. В первую минуту девушка была настолько озадачена этим сюрпризом, что почти впала в ступор. Потом, придя в себя, естественно, поблагодарила за подарок и даже сыграла несколько пьес из альбома, которые полковник указал, как особенно любимые им. Конечно, не все подношения Васильева были столь экзотичны, приносил он ей и цветы, и конфеты – весь набор, которым у мужчин принято одаривать предмет своих воздыханий. Однако, как известно, у нормальных влюбленных ухаживания обычно предшествуют помолвке, а не следуют за ней. С другой стороны, Жени ни на минуту не могла и представить, что полковник влюблен в нее. Мысль об этом казалась едва не кощунством, как если бы за ней вдруг начал ухаживать собственный отец. И Жени сознательно задвигала ее на задворки мышления, предпочитая не думать, что Семен Романович, в общем-то, не в дочери ее берет, а в супруги. И вскоре будет иметь на нее права, совершенно определенного толка. После истории с Максом, несмотря на то, что отношения с ним не успели перейти необратимую грань, Жени не была столь наивна, как прежде, в том, что касается отношений полов. Но искренне полагала, что полковник находится уже не в том возрасте. Вернее, как раз в том – достаточно пожилом, чтобы утратить всякий телесный интерес к женщинам, а значит, и ей не будет необходимости преодолевать себя. И в этом был еще один положительный аспект брака с Васильевым, хотя Жени, как уже было сказано, старалась избегать подобных мыслей даже наедине с собой. Мотивы, побудившие его предложить ей супружество, по-прежнему оставались девушке непонятны, но раз уж случилось так, что приняла это предложение, то она непременно постарается стать Васильеву самой лучшей женой. Хотя бы и из благодарности, этого прекрасного чувства, вполне способного, как ей казалось, компенсировать отсутствие никому не нужной любви.
Семен Васильев: Васильев и раньше замечал, что к нему в доме Нечаевых все относятся с искренней симпатией, теперь же почувствовал, что и вовсе стал своим среди этих приятных людей. Лев был очень доволен и дал свое братское благословение. Удостоился он и одобрения Ленор, которая теперь относилась к нему со странной нежной снисходительностью, будто бы узнала, что и у него есть слабости. И это почему-то совсем не раздражало, и было даже приятно. Одна Жени оставалась безразличной к происходящему, но Семен не оставлял попыток добиться и ее расположения. Сумели же они преодолеть барьер, существовавший между ними с самого начала их знакомства. Они уже не устраивали перепалок, могли спокойно говорить друг с другом, обсуждая повседневные дела. Жени даже согласилась сыграть ему на фортепьяно. Это был значительный шаг вперед с ее стороны, и Семен решил сделать девушке что-нибудь приятное в ответ. Сначала он собирался ей подарить то самое изумрудное колье, но, подумав, решил, что сейчас это было бы пошло. Тем более, Жени была одной из тех непредсказуемых особ, которые могли заподозрить в его поведении низкий расчет. На это Семен пойти не мог. Если уж завоевывать расположение девушки, то деньги и подарки – не лучший способ. Гораздо важнее добиться взаимного уважения, доверия, и пусть не любви, но нежности друг к другу. Все эти мысли пришли Васильеву ранним утром. Вот уже несколько дней подряд он вставал с рассветом и не знал, куда себя деть. Лев был все еще слаб и много времени проводил во сне, а дамы так рано не вставали. В итоге Семен решил, что лучше проводить эти часы на свежем воздухе. Прогулка перед завтраком – отличный способ времяпрепровождения, к тому же по утрам в полях разливался особенно сладостный аромат цветов, и было так приятно вдыхать его. «Надо же, - думал Васильев. - здесь так красиво, а Жени не видит этой красоты, не ощущает аромата!». И он начал думать, как упросить ее встать пораньше и отправиться на прогулку вместе с ним. И самые красочные картины были уже готовы пронестись в его воображении, когда сам же полковник и оборвал свои фантазии логичным доводом, что Жени никогда в такую рань ради прогулки в поле не поднимется. Да и зачем ей, право, это делать, когда он вот сейчас же и наберет для нее букет этих полевых цветов. Васильев старательно подбирал цветы, срывая лишь самые красивые экземпляры, и все равно букет получился слишком большим. Но как же приятно было нести его домой для своей невесты! Семен поднес букет к лицу и жадно вдохнул пьянящий аромат. Стоит ли говорить, что домой он летел, как на крыльях. Почему-то так всегда случается, что человека застают именно тогда, когда он меньше всего хочет. Вот и теперь Васильев тихонько пробирался к собственной комнате, чтобы привести букет в порядок, но стоило войти в гостиную, через которую лежал путь к его спальне, как полковник заметил Элеонору, сидящую на диванчике около маленького столика. При его появлении, она поднялась с места, и, хитро улыбаясь, подошла к мужчине. Васильев оторопел, судорожно размышляя, что, возможно, стоит отдать этот букет Ленор, а она, вместо того, чтобы помочь ему в разрешении этого сложного вопроса, своим поведением лишь заставила смутиться еще сильней. Достала откуда-то из складок своего платья маленький платочек и начала тереть ему нос. Объяснила же Ленор свои загадочные действия тем, что у него на лице осталась пыльца, после чего, сдержанно хихикнув, вышла из гостиной. А Васильев быстрее пошел к себе, пока его еще кто-нибудь не застал. Впрочем, букет он Жени все-таки подарил, и, кажется, ей было даже немножечко приятно…
Элеонора Нечаева: Наблюдая за тем, как полковник Васильев изо всех сил стремится понравиться Жени, Ленор испытывала странную смесь чувств. Несмотря на внешнюю сдержанность, порой граничащую с нелюдимостью, чувствовалось, что Семен Романович – человек сильных страстей, даже если не привык их демонстрировать. И нужно было оказаться напрочь лишенной женской интуиции, чтобы вовсе этого не видеть. Однако по всему выходило, что Жени – одна из таких женщин. Кощунством было сравнивать, но Ленор все равно невольно сопоставляла отношение Жени к Максиму Мещерскому и полковнику. Мадам Нечаева никогда не было особенно высокого мнения об умственных способностях падчерицы, но теперь, глядя, как безучастна та остается ко всем попыткам Васильева ухаживать за собой, порой, с трудом подавляла желание взять за плечи и как следует встряхнуть эту глупую девчонку, чтобы привести, наконец, в чувство. Ведет себя так, будто это она оказала честь Семену Романовичу своим согласием, а не он удостоил ее предложением – не возмутительно ли?! И даже не пытается этого скрывать! Ленор так искренне возмущалась, что, выскажи она свои мысли вслух, можно было бы решить, что это полковник Васильев – ее родственник, а вовсе не Жени. Но свои мысли мадам Нечаева держала при себе, на сей раз, избрав политику невмешательства основным курсом своего поведения. Лишь однажды, когда только узнала о помолвке, она позволила себе выказать отношение к происходящему – и больше не комментировала, опасаясь, что наговорит Жени резкостей и вновь нарушит негласный пакт о ненападении, который будто бы заключили между собой Нечаевы последнее время. Перемирие, хотя бы относительное, было необходимо Ленор теперь еще и потому, что наступало время, когда нужно было сообщить Льву и Жени об ее решении уехать из России, продав перед тем Нечаево. И если в том, что первая новость не слишком их расстроит, Элеонора Валентиновна была практически уверена, то весть о том, что родовое имение семьи скоро уйдет в чужие руки могла стать серьезным ударом по едва налаживающимся отношениям. Но, вопреки ее ожиданиям, пасынок и падчерица отнеслись к этому достаточно спокойно. Что стало сюрпризом уже для самой Ленор, которая ожидала чего угодно, вплоть до скандала. Но единственное, о чем попросил ее Лев – не выставлять имение на продажу прямо сейчас, дождавшись момента, когда состоится свадьба Жени, что ожидалось в середине сентября. После этого новоиспеченная мадам Васильева переедет в дом мужа, Лев переберется в петербургский дом Нечаевых, который отныне принадлежал ему, а сама Ленор вольна отправиться туда, куда ей заблагорассудится. На том и закончили обсуждать эту непростую тему и будто бы даже забыли о ней, вновь предавшись неспешной сельской жизни и наслаждаясь последними сухими и солнечными днями августа.
Евгения Нечаева: Ко второй половине августа жизнь в Нечаево вновь потекла в привычном неспешном темпе. Пожалуй, даже более чем обычно, словно компенсируя тот минувший уже резкий всплеск. Несомненно, новые события, как хорошие, так и не слишком, продолжали происходить. Но, то ли в сравнении с недавними, то ли по другой причине, они не казались особенно волнующими. Во всяком случае, не слишком трогали Жени. Даже когда в один из дней мачеха призвала их с братом и объявила, что намерена покинуть Россию надолго, возможно и насовсем, а принадлежащее ей по завещанию Владимира Николаевича поместье – продать, девушка почти не расстроилась. Да, Нечаево было родовым имением их семьи, но в былые годы они жили здесь довольно редко, а нынче слишком много неприятных событий в жизни Жени случилось именно в этих местах, чтобы изо всех сил прикипеть душой к ним и жалеть о расставании. Что же касается грядущей разлуки с мачехой, то здесь тоже, по вполне объяснимым причинам, особой тоски девушка не испытала. Тем более что скоро у нее самой начнется совсем другая жизнь – в замужестве. О грядущей свадьбе с полковником, по настоятельной просьбе невесты, в округе решили не сообщать. Венчание должно будет состояться уже по отбытии в столицу, в сентябре. Но шумного свадебного торжества тоже не планировали, намереваясь формально объяснить это все еще длящемся в семье трауром по Нечаеву-старшему. На самом деле, Жени по-прежнему ощущала себя не в своей тарелке. Вернее – будто бы она заняла самовольно чужое место. Чем ближе к свадьбе, тем чаще в ее душе возникали сомнения, правильно ли это было – принять предложение полковника? Безусловно, брак этот выгоден прежде всего ей самой, но как быть с его чувствами? Всякий раз, когда Семен Романович делал для нее что-то приятное, в душе девушки словно бы рождался внутренний протест. Не по-отношению к Васильеву, нет! Она была противна сама себе, несмотря на то, что улыбалась и благодарила полковника, все более запутываясь в своих чувствах к нему. Иногда Жени казалось, что еще чуть-чуть, и она не выдержит, расторгнет эту помолвку, и будь что будет! Но – что будет? На этот вопрос ответа она не находила, ровно как не чувствовала и смелости задуматься, почему продолжает играть в эту игру. Не потому ли, что в глубине души слишком хочет доказать тому, другому, что вполне в состоянии устроить свою жизнь без него? Возможно, отомстить, показать, чего он лишился? Впрочем, в любом случае, Максима здесь больше не было. Почти на следующий же день после дуэли он покинул имение тетки, да не просто так, а после того, как старушка, проведав о его проступке, отказала племяннику от дома. Таким образом, выходило, что демонстрировать свое благополучие Жени было некому. Чувствовал ли полковник ее сомнения, девушка не знала. По-прежнему изображая радость, она надеялась лишь на то, что была в своем актерстве достаточно убедительна.
Семен Васильев: Преподнося букет Жени, Семен старательно сдерживал довольную улыбку. Она тоже улыбалась ему в ответ, ведь каждой девушке приятно получать знаки внимания, пусть даже от тех, кто им совсем не нужен. Это тешит тщеславие, заставляет чувствовать себя красивой. Он внимательно вглядывается в ее глаза, надеясь понять, сумел ли он доставить хоть капельку настоящей радости, но видел там лишь свое отражение. Он погружался в лучистый омут серого цвета и тонул, шел ко дну и ничего не мог поделать. На Кавказе Семен однажды слышал легенду о том, что таким манером ловят мужчин на удочку ведьмы. Они знают, как присуща мужчинам любовь к самим себе и как далеко они позволяют себя завлечь ради удовольствия созерцать собственное отражение. Предание гласило также, что если встретишь такую женщину, надо поворачиваться и сразу бежать прочь, не укоряя потом себя за трусость. Однако у Васильева не было ни малейшего желания так поступить. Он намерен тонуть и дальше, и чем глубже, тем лучше. Стоит ли добавлять, что цветы у Жени в комнате теперь появлялись каждый день? Однажды Васильев случайно подслушал, как горничная Жени (он так и не удосужился запомнить ее имени) рассказывает Дрону о том, какой чудный аромат стоит в спальне ее барышни. И, конечно, они вырастают там не сами, это полковник приносит их туда каждый день, собирая букет на рассвете, когда запахи особенно сильны. После этого, убедившись окончательно, что раскрыт, Васильев перестал скрывать свои утренние прогулки. И никто больше не удивлялся, если заставал его ранним утром с букетом полевых цветов в руках. Но и Жени удивляться тоже перестала, принимая их всего лишь с вежливой улыбкой. А он вдруг понял, что хочет удивлять и радовать ее своими подарками. Когда-то в молодости он писал стихи, плохие, но разве это важно? Всегда приятно быть той, кто вдохновила мужчину на столь романтический шаг. Что ж, вдохновение всегда приходило к нему по ночам, значит, этой ночью свет в его спальне будет гореть чуть дольше, и не один лист бумаги окажется испорчен. Но это были лишь предположения Васильева, потому что стоило лишь представить Жени, к которой он и решил ближайшей ночью обратиться в своих стихах, как строки сами стали ложиться на бумагу, будто кто-то диктовал их ему свыше… Огонь в камине весело горит, На теле твоем бликами играя, А ты стоишь передо мной, нагая, Притягивая взгляд мой, как магнит. Хочу продлить минуты наслажденья, Любуясь обнаженной красотой, Я словно раб покорный пред тобой, Я весь уже горю от вожделенья. Но вот прошел фантазии накал, Расплылось все, растаял сладкий сон, А я надеялся, что был реален он, Опять мечты, опять я просто спал. Я так хочу найти тебя в миру, Усыпать поцелуями все тело, Любовным ласкам предаваться смело, Приди ко мне, я без тебя умру. Очнувшись от приступа вдохновения, иначе это и не назвать, Семен решил перечитать то, что вышло из-под его пера. И к концу только что написанного стихотворения ощутил, как его попеременно бросило сперва в жар, а потом в холод. Что-то сдавило ему горло, стеснило грудь и живот. Вот так, наверное, и начинается сердечный приступ: кровь стучит в висках, в голове туман. Еще немного и, чего доброго, без памяти на пол хлопнется. И все это из-за стихотворения! Как можно было написать такое?! Ему вдруг стало стыдно за свои мысли и чувства, которые при этом испытывает. Решительным жестом Семен сбросил злосчастный лист со стола и принялся за новое стихотворение, теперь уже более тщательно контролируя и мысли, и чувства. Я прошу - приходи в мои сны, Задержись до прихода рассвета… Незаметно кончается лето И полгода ещё до весны… Впереди – листопад золотой, Зимних вьюг ледяная плеяда... Моё сердце от нежного взгляда Навсегда потеряло покой... Безразличье пустынных аллей Заковали цепями ненастья. Оставляет надежду на счастье Многоточие летних дождей...* Вот. Этот вариант подходил для посвящения юной барышне куда лучше предыдущего. *Оба стихотворения найдены в интернете
Лев Нечаев: Известие о грядущей свадьбе Жени и полковника явилось для Льва полной неожиданностью. Новость эту он узнал, наверное, одним из последних в имении. Естественно, сообщил ему об этом Дрон. Тот, презрев все наставления и запреты, повелевавшие не волновать выздоравливающего никоим образом, все же сообщил барину о предстоящем событии. И он же, соблюдая все меры предосторожности и секретности, рассказал Льву о том, что, по мнению тех, кто был посвящен в историю с побегом Жени и его последствиями, послужило причиной такого поступка Васильева. Видимо, предстоящее событие живо обсуждалось дворней, и оставалось надеяться лишь на то, что сор из избы нечаевские крестьяне все же не вынесли. Все это заставило Льва подолгу размышлять над тем, насколько искренним и обоюдным было желание теперь уже жениха и невесты стать супругами. В доме после всех этих страстей воцарилось некое умиротворение. К большому удивлению Льва, его предложение мачехе не спешить с продажей имения, не вызвало у нее протеста. Вспоминая то, что он услышал от нее, придя в себя после длительного беспамятства, штабс- капитан окончательно убедился в том, что совсем не знает эту женщину. Да, похоже, что и собственную сестру, выросшую у него, как говорится, на глазах и на руках, он тоже совсем не знал. Или знал, но совсем не с той стороны. Происшедшее заставило Рыжика стремительно повзрослеть. Так, по крайней мере, казалось Нечаеву, когда во время семейных застолий он украдкой наблюдал за сестрой и за тем, как она вела себя с женихом и мачехой. Словно по какому-то молчаливому уговору, никто из членов семьи не вспоминал о случившемся. И хоть Льву казалось, что в этом есть некая фальшь, он безукоризненно следовал сложившемуся правилу игры, ни словом, ни намеком не поминая прошлого. Шло время, неумолимо приближая день свадьбы. Нечаеву все сильнее хотелось улучить момент и поговорить наедине с полковником, а потом еще и с Рыжиком. Он сам не мог в точности сказать, что именно хотел спросить у них них и что услышать в ответ. Быть может, поинтересоваться подлинностью их чувств, услышать уверения в том, что принятое ими решение - не просто желание раз и навсегда замять скандал, а нечто более глубокое и необходимое им обоим. Убедиться, что ни Васильев, ни Жени не пожалеют о принятом ими решении и не сделают друг друга несчастными. Но друг и сестра большую часть времени проводили вместе, и застать их поодиночке Льву все никак не удавалось.
Евгения Нечаева: Обнаружив однажды утром небольшой конверт, на котором было написано лишь «à mademoiselle Jenny», подсунутый под основание вазы со ставшим уже привычным свежесобранным букетом полевых цветов, распечатав его и ознакомившись с содержанием записки, девушка едва не потеряла сознание от удивления. Это было стихотворение – совершенно очаровательное и посвященное, как следовало из надписи на конверте, не кому-нибудь, а лично ей, Жени Нечаевой. Прежде ей никто еще не посвящал ни стихов, ни прозы. Но дело было даже не в этом. Хотя автор стихотворения и не назвал своего имени, нетрудно было догадаться, чьему перу оно принадлежит. Однако представить себе сурового полковника Васильева, задумчиво покусывающего кончик пера, ожидая, пока ему снизойдет вдохновение подобрать подходящие рифмы, было настолько трудно, что даже… смешно. Поэтому, чуть оправившись от потрясения, Жени тихо расхохоталась, но быстро успокоилась, села за стол и еще раз перечла стихотворение. А затем еще раз – и еще. С каждым разом находя его, а заодно и Семена Романовича все более милыми. Оказывается, это приятно, быть чьей-то музой – очень поднимает настроение. Поэтому весь последующий день Жени провела в отличном расположении духа, держась с Васильевым гораздо более ласково, чем обычно, хоть и не обмолвившись ни словом о том, насколько понравился ей его очередной подарок. Отчего-то смущалась и была уверена, что сам полковник стесняется своего романтического порыва не меньше, а то и больше. А иначе, почему сделал так, чтобы о существовании стихотворения знала лишь одна Жени? Надо сказать, что именно с этого дня в их отношениях с Семеном Романовичем будто бы что-то сдвинулось с мертвой точки. Жени уже более не чувствовала себя рядом с ним так скованно, как раньше, да и сам Васильев, казалось, немного расслабился, стал чаще улыбаться, позволял себе даже иногда некоторые вольности, как то – взять ее за руку, поправить ненароком выбившийся из прически локон… И девушка уже совершенно нормально воспринимала эти его жесты. Они, действительно, теперь стали проводить много времени вместе. Даже наедине, потому что, и раньше пользуясь полным доверием у Нечаевых, после всех произошедших событий полковник сделался нынче совершенно своим человеком в их семье, несмотря на то, что до момента, пока это произойдет официально, оставалось еще около месяца. Нужно сказать, что при этом Семен Романович ни разу не попытался воспользоваться своим особым положением. И в какой-то момент Жени, в которой, верно, было от природы заложено некоторое кокетство, принялась даже немного провоцировать Семена Романовича на хотя бы чуть более решительные шаги, чем простое соприкосновение рук. Однако полковник держался стойко, ничем, кроме того единственного написанного им стихотворения, не обнаруживая страстных устремлений в адрес своей будущей супруги, что вскоре даже начало ее немного задевать…
Семен Васильев: С того самого дня, когда Семен подарил невесте вместе с букетом еще и то памятное стихотворение, их отношения вышли на новый уровень. Им и прежде доводилось много времени проводить вместе, но их общение было разговорами двух людей, относящихся друг другу с вежливым уважением. И вот вдруг Жени сменила свое равнодушие на дружескую расположенность. Признаться, Семен был удивлен, но удивлен приятно. И вскоре даже начал находить затеянную игру интересной. А увлекшись сам, стал замечать, что сумел увлечь и Жени. Флирт ведь мало отличается от стратегии военных действий, но сулит при этом более приятные победы. Едва осознав эту простую истину, Васильев перестал нервничать, пугаться неожиданностей, научился присматриваться к Жени. И стоило ему избавиться от тревоги, как и она стала с большим доверием относиться к нему, держась в его присутствии свободней и естественней. Теперь их часто можно было застать смеющимися шуткам друг друга, во время прогулок по небольшому, но аккуратному саду, где Жени и Семен полюбили наблюдать за повадками птиц. Пребывание в деревне небогато на события, но удовольствие можно получать и здесь, если научиться замечать интересные мелочи. А когда находишь толкового собеседника, то жизнь эта и подавно кажется в высшей степени приятной. Усвоил Семен и еще одно правило ухаживания. Если хочешь добиться в нем успеха, следует быть настойчивым, но не навязчивым. Еще научился первым проявлять симпатию, искренне радуясь ответному ходу со стороны Жени. Иногда казалось, будто девушка и сама с ним кокетничает, но Васильев не показывал виду, что замечает это, просто наслаждался ее кокетством - с осторожностью, боясь спугнуть ее излишней решительностью. Его сдержанность была, кажется, приятной Жени. Она радовалась его комплиментам, тому, что он замечает ее новые платья и прически. Семен даже стал думать, будто и прихорашивается девушка теперь именно для того, чтобы он это заметил. А еще теперь она часто сама звала его на прогулки. И в этот раз тоже, когда предложила пойти вдвоем к старому пруду. Но для начала опоздала к назначенному часу встречи, и Семену пришлось дожидаться в гостиной, пока Жени спустится из своей комнаты. Зато Васильев увидел ее в новой шляпке. Шорох платья, как шум ветра, возвестил о ее приближении. Жени поворачивалась перед ним то одним боком, то другим, давая возможность рассмотреть все детали своего нового аксессуара. И Лев, который только что подошел к Васильеву, наблюдая за ними, стал покашливать, будто у него запершило в горле, но кашель его слишком походил на сдерживаемый смешок. Надо сказать, Семену казалось, что Нечаев вообще как-то очень странно реагирует на их совместное появление с Жени. Но пытаться выяснять причины этого в присутствии Жени было бы невежливым по отношению к девушке, которая явно ожидала от него нового комплимента и вообще уже рвалась выбежать на улицу. Поэтому Семен предложил ей руку, и они отправились к пруду, на берегу которого и обнаружили старую лодку. Жени тут же пришла в голову мысль, что было бы очень мило на ней покататься. Поэтому Семен, правда, с большими опасениями, усадил ее на деревянную скамью внутри суденышка, а потом, толкнув лодку в воду, поспешно запрыгнул туда и сам. Какие же чудные это были минуты! На берегах пруда росли плакучие ивы, спуская свои ветви к самой воде таким образом, что создавалось ощущение, будто лодка скользит под живыми арками из растений. Солнце причудливо отражалось от воды и отбрасывало блики на лицо Жени. А Семен смотрел на нее и не мог наглядеться. Как бы банален не был краешек ее уха или изгиб надутой губки — все это являлось вещественным доказательством безошибочности природы. Завиток непослушных волос выбился из-под шляпки девушки, и Семен наклонился вперед, чтобы поправить его. Жени покорно подставило ему лицо, подвинулась вперед, чтобы ему было удобней, улыбнулась, разморенная летним зноем. И Васильеву вдруг таким естественным показалось желание поцеловать ее, что он ни мгновения ему не противился.
Евгения Нечаева: Новая шляпка из венецианской соломки, полученная как раз нынче утром от модистки из Павловска, была как нельзя кстати. Будучи выкрашена в приглушенный изумрудный цвет – светлые и яркие Жени все еще не надевала из-за траура, - она, тем не менее, дивно подходила к рыжим волосам девушки, к ее белоснежной коже и нежному румянцу щек. Поэтому «премьеру» своей обновки она решила не откладывать в долгий ящик и надела, направляясь на очередную прогулку с полковником, терпеливо дожидавшимся появления своей, как и положено, немного опаздывающей на свидание невесты в большой гостиной. Там же присутствовал и Левушка, который уже начал понемногу подниматься с постели и ходить – пока только в пределах дома. Жени понятия не имела, о чем они там говорили, однако при ее появлении на лестничной площадке, сразу замолчали, и оба обернулись в ее сторону. Легко сбежав вниз, девушка расцеловала брата, поинтересовалась его самочувствием, попробовала губами лоб на предмет лихорадки – и все это, не торопясь и с расстановкой, чтобы дать полковнику, восхищенно следящему за нею взглядом, как следует оценить, как хорошо она нынче выглядит. И все получилось бы так, как хотела Жени, если бы не ощущение того, что Лёвушка прекрасно понял ее маневр и теперь слегка посмеивается над кокеткой-сестрой. Впрочем, брат все еще был болен и обижаться на него было бы некрасиво, хоть порой и очень хотелось. Сегодня Жени предложила полковнику отправиться вместе с нею к старому пруду, чтобы нарезать тростника для плетения корзинок. В своих прогулках Жени и Семен Васильевич давно обошли все окрестности Нечаево. И не раз уже доходили до этого водоема, который находился довольно далеко от основной усадьбы, почти на границе с имением Алексеевых. Полковник не возражал, он вообще редко сопротивлялся ее воле, поэтому, добравшись до места, некоторое время еще покорно следовал за Жени в зарослях сухого камыша, покуда она придирчиво выбирала и срезала стебли, которые считала подходящими, вручая их затем Васильеву. Наконец, набрав достаточно, они вновь выбрались на тропинку. И тут в поле зрения девушки попала брошенная кем-то лодка. И Жени немедленно изъявила новый каприз – покататься в ней по пруду. Доводы полковника о том, что суденышко, должно быть, сто лет никто не использовал и не чинил, поэтому оно может дать течь посреди водоема, были ею отвергнуты, как пустые. И вскоре они вместе с Семеном Романовичем уже медленно скользили по темно-зеленой глади. Сидя на скамейке напротив Васильева, Жени то опускала кончики пальцев за борт, и тогда следом за ними возникали маленькие «фарватеры», в которые увлекались крохотные кружочки ряски, то склонялась совсем низко к воде, наблюдая за водомерками, которые шныряли по воде, «аки посуху», разглядывая их с почти детским любопытством. В какой-то момент полковник вдруг оставил весла, и стал просто с улыбкой любоваться ею, и Жени было приятно, что он вот так восхищенно смотрит на нее, хотя она по-прежнему делала вид, что не замечает этого. Внезапно, чуть подавшись вперед, Васильев протянул ладонь к ее щеке. Жени удивленно обернулась, но тут поняла, что он просто хочет поправить неловко выбившийся из-под шляпки локон, и, улыбаясь, повернулась так, чтобы ему было удобнее это сделать. Но тут, видимо, от их движений, лодку качнуло чуть резче, чем до того. И вот уже лицо полковника оказалось совсем рядом с ее собственным, а через мгновение его губы мягко коснулись ее губ… До этого момента Жени доводилось целоваться только с одним мужчиной. И Максим делал это как-то иначе. Поцелуй Семена Романовича был одновременно робким и смелым, как бы странно это не звучало, но по-другому и не опишешь. И очень чувственным. Жени прежде никогда не думала о полковнике в этом ключе и теперь была весьма смущена происходящим между ними, хоть и польщена… Медленно отстранившись, Васильев попытался поймать ее взгляд, но Жени отчего-то не могла посмотреть на него, опустила глаза и вдруг тихо охнула, заметив, что на днище лодки образовалась уже приличная лужа. Полковник оказался прав, пока они целовались, ничего не замечая вокруг себя, их лодка благополучно успела дать течь. - Мне кажется, что мы сейчас утонем… - испуганно прошептала она.
Семен Васильев: Всяким нормальным жениху и невесте, разумеется, положено целоваться до свадьбы, пытаясь улучить всякий момент, чтобы остаться наедине и предаться этому приятному времяпрепровождению. Но в том случае, если помолвка произошла так, как это случилось у Семена и Жени, все вроде бы, должно было происходить иначе. Только и они не стали исключением из правил. Думал ли Васильев, что Жени оттолкнет его? Нет, не думал - ни об этом, ни о чем-либо еще. Он просто наслаждался моментом, до головокружения приятным. Да и Жени вела себя именно так, как, ему казалось, должна вести себя девушка. Отвечала на его поцелуи робко, словно пытаясь распробовать их на вкус, позволяя ему целовать ее так, как ему заблагорассудится. Она следовала его воле, но делала это не с обреченностью, а с каким-то волнующим смущением, будто и сама не ожидала, что будет рада его ласкам. Но во всем, в том числе и в удовольствиях, нужно знать меру. Поэтому Семен немного отстранился, желая все же немного продлить это мгновение, и с шальной улыбкой посмотрел на девушку, на щеках которой от смущения загорелся румянец. Внезапно в голову пришла странная мысль: он видел Жени в объятиях Мещерского, и, вероятно, тот не раз целовал ее, но сейчас она вела себя так, словно с ней это происходило впервые. И вдруг Васильев догадался. Это потому, что Жени, в самом деле, впервые переживает происходящее, «как нужно» - как правильно. И нужно ли считать ее прежнее увлечение серьезным, если теперь она не бросилась от него прочь с воплями ужаса и отвращения? Но стоило лишь ему об этом подумать, как вопль ужаса раздался… Занятый приятными переживаниями, Семен совершенно забыл о том, что лодка, в которой они сейчас находятся, могла оказаться на такой уж прочной, как утверждала Жени. Васильев с самого начала пытался объяснить ей, что вряд ли кто бросил бы хорошую лодку рассыхаться на солнце, но этот аргумент Жени не убедил. Поэтому, в дальнейшем, Семен намеренно старался держаться неподалеку от берега, чтобы при необходимости можно было скоро вернуться туда невредимыми. Но сейчас легкое течение успело отнести их чуть дальше, чем следовало бы заплывать. И было в этом месте, наверняка, глубины никак не меньше двух метров. Конечно, утонуть они не утонут, но вот вымокнут насквозь. - Да тут и воды-то! Ничего, залезай на скамейку! – скомандовал Семен девушке, и та проворно подтянула под себя ноги. А сам попытался хоть немного подгрести к берегу, чтобы затем на руках вынести Жени из пруда сухой и невредимой. Ведь даже представить страшно, сколько может весить намокшее платье, и каково будет бедняжке возвращаться в нем домой. Лодка их, тем временем, уже изрядно наполнилась водой, поэтому, несмотря на все усилия полковника, мало сдвинулась с места. И все же даже этого оказалось достаточно, чтобы оказаться на мелководье. Семен спрыгнул в воду, уровень которой доходил ему в этом месте до пояса, затем подхватил на руки Жени и понес ее к берегу. И вот, возле самого берега, когда операцию по спасению утопающей уже можно было считать завершенной, Семен вдруг понял, что ему никак не удается найти опору, чтобы выйти на сушу, из-за чресчур илистого дна водоема. Он попытался быстрее шагнуть вперед, пока ноги не разъехались окончательно, но встал на еще более скользкий камень. Поняв, что сопротивляться законам природы далее бесполезно, Семен, держа в руках Жени, рухнул навзничь. Вода в этом месте едва доходила до колена, но им хватило, чтобы промокнуть до нитки. Жени, видимо, пытавшаяся в полете приземлиться в воду более удачно, вырвалась у него из рук и теперь сидела рядом. Ее новая шляпка превратилась в нечто, лишь смутно напоминающее женский аксессуар, и представляла жалкое зрелище. А Семен, который еще минуту назад чувствовал себя героем-спасителем юных девиц, тут же убедился, что он редкостный дурак и с отчаянием и сожалением смотрел теперь на Жени, которая первые секунды лишь удивленно моргала. Но вдруг расхохоталась, заявив, что они, действительно, не утонули. А после начала брызгать в него водой, ничем более не выказывая недовольства по поводу непредвиденного купания.
Евгения Нечаева: В мгновение ока очутившись сидящей в мутной от поднявшегося со дна из-за их активных маневров ила, Жени вначале опешила, а потом, чуть придя в себя, от души расхохоталась, искренне не понимая, отчего полковник не разделяет ее веселья. Семен Романович, уже успевший вскочить на ноги, был столь явственно расстроен, что девушке показалось, что он сейчас просто заплачет. Хотя, конечно, вряд ли боевого офицера можно было представить плачущим из-за такой ерунды. И все же Жени испытала явственную потребность успокоить или хотя бы подбодрить Васильева, который, надо сказать, сейчас удивительно напоминал одно из тех чудовищ их преданий, которые ей в детстве рассказывала кормилица. - Семен Романович, а вы на водяного сейчас похожи! – давясь от смеха, констатировала Жени, а потом добавила. – Ну а я, стало быть, кикимора! Вот, и головной убор соответствующий! С трудом развязав под подбородком намокший и поникший бант шляпной ленты, она стянула с головы полураскисший от воды шедевр шляпной моды, демонстрируя его Васильеву. И, взглянув на него, мужчина вдруг резко изменился в лице и тоже захохотал в голос. - Да помогите же мне подняться, наконец, иначе я точно врасту в дно и останусь тут навеки, заманивая в омут зазевавшихся мужчин! – полковник, извиняясь, протянул ей обе руки, и вот уже Жени удалось подняться на ноги. Однако одно дело стоять в мокром тяжелом платье, а другое – куда-то в нем идти. А идти, следует напомнить, было довольно далеко. Поэтому Жени, заявив, что это будет ему наказанием за неуклюжесть, повелела полковнику нести себя на руках. Да он и не сопротивлялся особенно. Впрочем, на подходах к основной усадьбе девушка велела отпустить ее и на открытой веранде, где в этот час, как обычно, было уже все накрыто для чаепития, двое мокрых, грязных, но безмерно довольных путников появились уже каждый своим ходом. Пока еще шли, Жени высказала надежду, что удастся пробраться в дом незамеченными. Но, как всегда бывает в таких случаях, сбыться ей суждено не было. Ровно в ту минуту, когда уже собирались войти в дом, они практически нос к носу столкнулись в дверях с мадам Нечаевой. - А мы кораблекрушение потерпели! – хихикнула Жени и юркнула внутрь, коварно оставляя Семена Романовича объяснять ее мачехе дальнейшие обстоятельства происшествия на пруду.
Элеонора Нечаева: Невольно посторонившись, пропуская падчерицу в дом, Элеонора Валентиновна проводила ее удивленным взглядом и тотчас же перевела его на улыбающегося полковника, чей вид был не менее плачевным, чем у Жени: совершенно мокрая одежда, влажные волосы растрепанными прядями падают на лицо. Мадам Нечаева никогда прежде не видела его в столь неподобающем виде и при этом – столь довольным. Она и сама бы не смогла объяснить точно, что именно в облике Васильева указывало ей на это, возможно выражение, с которым он смотрел вслед удалившейся девушке. А именно то недвусмысленное мужское торжество в глубине хитровато прищуренных глаз, заметив которое, мадам Нечаева внезапно на миг почувствовала себя третьей лишней, несмотря на то, что Жени уже ушла. И даже немного смутилась этому. Но быстро опомнилась, вернувшись так же и к привычной, несколько саркастической манере восприятия происходящих вокруг нее событий, несмотря на то, что было чертовски любопытно узнать, что же между ними произошло. - Сдается мне, полковник, – приподняв брови, усмехнулась она, окидывая Семена Романовича взглядом с головы до ног, – что, вопреки словам моей падчерицы, некоторое время тому назад имело место не кораблекрушение, а скорее, некое… сражение, «Трафальгарская битва», из которой Вы, подобно адмиралу Нельсону, так же вышли победителем? А впрочем, не отвечайте сейчас. Расскажете эту, уверена, крайне увлекательную историю позже, за чаем. А теперь лучше пойдите и переоденьтесь. Не хватало еще заболеть накануне такого ответственного мероприятия, как свадьба. Поверьте, силы еще понадобятся. Вам ли не знать, полковник, что не далеко не всякое с блеском выигранное сражение гарантирует скорую победу в войне?
Семен Васильев: - Иногда случаются сражения поворотные, но подробности я расскажу, действительно, за ужином. – Семен стоял очень сдержанно, боясь сделать лишний взмах рукой, предполагая, что от него в разные стороны разлетятся, если не комья грязи, то их остатки точно. О простуде Васильев думал менее всего. И она была маловероятна, так как последние летние дни выдались на удивление теплыми, и мало что напоминало о скором приходе осени. Правда, отыскивать полевые цветы становилось все труднее. Лишь поднявшись в свою комнату, Семен понял, что в словах Элеоноры, которую он был склонен считать если и не подругой, то особой явно ему симпатизирующей, скрывалась некоторая доза яда. Вероятно, сама она желала его только предупредить от возможных ошибок, но он знал, что прошлое Жени осталось в прошлом. Это еще неочевидно для окружающих, да и он сохранит в секрете свои выводы. Не будучи знатоком женской души, Васильев почему-то полагал, будто Жени способна забыть о своей симпатии к нему так же скоро, как и о прежних любовных терзаниях из-за Мещерского. Стоит лишь упрекнуть ее в недостаточной скорби по несчастливой любви, несмотря на то, что недавно даже пыталась свести счеты с жизнью из-за нее, девушка вновь окунется в свою печаль с головой, испытывая от этого истинное удовольствие, представляя себя жертвой, мученицей и страдалицей. Семен отнюдь не считал Жени глупой, но горячность так свойственна юности! Он сам был таким же, лишь с годами прекратив бояться развеять чьи-то о себе представления. Поэтому теперь своего шанса на счастье постарается не упустить. Наслаждаться им нужно с жадностью, ибо ничто не может быть столь быстро проходящим, как счастье. Так что слова Элеоноры, суть которых была: «рано радоваться», его ничуть не задели. Он не поверил в них, ведь если радость пришла к нему, значит то было ее время. Спустившись к ужину, Семен застал за столом всех, за исключением Жени, что было и не удивительно. Он уже начал рассказывать историю их приключения, как девушка, наконец, явилась в столовую. - А вот и вы! А я как раз дошел до того, как мы обнаружили лодку! – проговорил полковник, помогая Жени сесть. И далее они уже вдвоем поведывали историю их «кораблекрушения», мастерски дополняя слова друг друга так, что уже через десять минут и они сами, и Лев с Элеонорой не могли сдержать слез от хохота. Вероятно, это был самый счастливый вечер, проведенный ими вместе.
Евгения Нечаева: Появиться на людях в более-менее приличном виде Жени удалось успеть лишь ко времени ужина. Весь фокус был в том, чтобы не просто переодеться, а еще и высушить длинные волосы, которые в ходе дневных «водных процедур» совершенно намокли. Ну и еще вытерпеть бесконечные нудные причитания Любаши над безвременно погибшей новой шляпкой. Хотя, надо сказать, что и платье девушки было в столь же плачевном состоянии, и его судьба тоже была предрешена. Поэтому, пока суть, да дело, в столовую Жени явилась позже всех, когда ужин – и разговор за столом – уже были в полном разгаре. Быстро выяснив, что речь как раз зашла об их с полковником дневном приключении, Жени включилась в него на правах полноценного рассказчика. И вскоре, действительно, все они от души хохотали. Даже обычно сдержанная Элеонора Валентиновна. Но на нее Жени обращала внимание все же меньше, чем на брата. Украдкой следя за ним, девушка искренне радовалась тому, что, Лев, кажется, действительно пошел на поправку, если уж у него достает сил так много времени проводить вместе с ними, а не в своей постели, несмотря на то, что доктор все еще рекомендует беречь себя от нагрузок. Поэтому, после того, как ужин завершился, мадам Нечаева и даже полковник стали настоятельно рекомендовать ему все же отправиться отдыхать. А Жени вызвалась проводить брата до его спальни, договорившись с прочими членами семьи встретиться затем на веранде, чтобы еще немного поболтать там перед сном. Однако мадам Элеонора тут же заявила, что хотела бы, пожалуй, тоже пойти спать, потому что среди прочих мер по борьбе с бессонницей доктор рекомендовал ей ложиться не слишком поздно и всегда в одно время. Впрочем, Жени подозревала, что мачеха просто не хочет мешать их общению с полковником, поэтому еле заметно улыбнулась, обменявшись взглядами с Васильевым, который, кажется, тоже был весьма рад именно такому развитию событий, но все равно, ради ритуала, попросил Элеонору Валентиновну побыть с ним хотя бы до возвращения Жени. Сама же девушка, тем временем, уже медленно шла об руку со старшим братом, стараясь поддержать его на лестничных ступенях, но незаметно, прекрасно зная Лёвушкину привычку к «самости». Это свойство характера Нечаева-младшего еще в детстве заметила кормилица Льва, Агафья, она даже говорила, что чуть не первыми словами, произнесенными Лёвушкой, как раз и были «я сам». Он и теперь всем своим поведением старался доказать, что уже достаточно окреп, но Жени видела, что ему все еще трудно подниматься по лестнице и старалась, как могла, помочь. Впрочем, была и еще одна причина, по которой девушка медлила с тем, чтобы оставить брата в его комнате и отправиться снова вниз. Уж как-то так получилось, что это оказался едва ли не первый раз, когда они с Лёвушкой оказались наедине друг с другом с тех пор, как его ранили на дуэли. Не сказать, чтобы Жени избегала этих встреч, просто так уж выходило. Вместе с тем, брат еще никак не высказал на словах своего отношения к ее грядущему замужеству, а Жени очень желала услышать, что он об этом на самом деле думает. Но начать этот разговор первой было слишком боязно. И, тем не менее, она решилась – в самый последний момент, когда уже, было, распрощалась с ним на ночь и открыла дверь, чтобы уйти, вдруг тотчас же закрыла ее обратно, глубоко вздохнула и, резко обернувшись к брату, проговорила: - Ты ведь думаешь, что мне не стоило принимать предложение полковника, потому что я не люблю его, не так ли? – Лев с детства читал ее помыслы, словно открытую книгу, поэтому обманывать его, утверждая, что без ума от Семена Романовича, Жени не стала – это бесполезно.
Лев Нечаев: Сколько Лев не пытался, так и не смог припомнить, когда в последний раз видел сестру такой веселой и сияющей, как в этот день. За ужином они с полковником наперебой рассказывали о своем приключении: как потерпели кораблекрушение, как плюхались в мутной илистой воде, как выбирались на берег, смешно изображали, как Любаша причитала над погибшей шляпкой. Рассказчиками оба были отменными - и Лев, и Элеонора Валентиновна смеялись до слез, живо представляя себе все, о чем говорили неудавшиеся "мореплаватели". Пожалуй, впервые за много времени этот ужин стал по-настоящему семейным, непринужденным. Лев неожиданно подумал, что, возможно, между Рыжиком и Васильевым все-таки образовалась некая "тонкая материя", которая постепенно окрепнет и свяжет их по-настоящему в единое целое. Во всяком случае, у него появилась надежда на то, что женское счастье не обойдет Рыжика стороной. Время пролетело незаметно. Нечаев с удовольствием посидел бы еще в гостиной, но его стали усиленно уговаривать отправляться в постель. Попытка возражения против принуждения следовать детскому распорядку дня была на корню задавлена полковником и мачехой. Ничего не оставалось, как капитулировать и направиться в свою комнату. Жени вызвалась проводить его, и штабс-капитан подумал, что, пожалуй, заводить с сестрой разговор об одолевавших его сомнения относительно ее грядущего брака, сегодня не стоило. Уж слишком веселым и беззаботным был вечер - не хотелось нарушать эту хрупкую атмосферу семейного уюта. Но Рыжик сама начала разговор на опасную тему. Видимо, она тоже колебалась, надо ли говорить об этом именно сегодня. И похоже, что недосказанность, нехарактерная для их обычных взаимоотношений и тоже мучившая ее все это время, достигла предела, за которым заканчивалось терпение. Льва несколько удивило то, как неожиданно жестко сестра задала ему вопрос. Она сформулировала его именно так, как сделал бы это он сам. Кривить душой, уходить от ответа не было смысла. Нечаев взглянул в лицо сестре и ответил, следя за его выражением: - Я понимаю, что руководило тобой, когда ты принимала его предложение. И очень жалею о том, что в тот момент не мог поговорить с тобой об этом. Мужчина опустил голову, словно признавая за собой какую-то несуществующую вину. - Ты отважная девочка, решилась на очень серьезный шаг. И... Его голос дрогнул. - ...мне страшно за тебя. Точнее, за вас обоих. Полковник - мой друг. Он мне тоже дорог, хоть и несколько иначе, чем ты. Мысль о том, что два самых дорогих для меня человека будут мучаться, находясь друг подле друга: один - от неразделенного чувства, другая - из-за чего-то иного ... возможно, ложного ощущения своей вины... не дает мне покоя. Не поднимая головы, Нечаев взял руку сестры и сжал в ладони. - Рыжик, подумай... может, пока еще не поздно, ты изменишь свое решение? Сказать по правде, мне бы очень хотелось видеть вас семейной парой. Но при одном условии: если вам будет хорошо вместе. Сегодня мне вдруг показалось, что эта мечта может стать явью. Я ошибся?. Лев все-таки собрался с духом и поднял голову, пытаясь заглянуть в глаза сестре.
Евгения Нечаева: - Нет... не знаю! – Жени вновь тяжело вздохнула и опустила взгляд. – Лёвушка, милый, в последнее время я умудрилась наляпать столько ошибок, что теперь сомневаюсь во всяком своем решении, даже самом пустячном. А уж в таком-то важном вопросе сам бог велел... – девушка невесело усмехнулась, присаживаясь рядом с братом на край его постели и опуская голову Льву на плечо. Она любила так делать, еще с тех пор, когда была совсем маленькой. Тогда Жени, желая, чтобы Лев поиграл или хотя бы поговорил с нею, вот так же прибегала в его комнату, без всяких церемоний устраивалась рядом с ним, например, читающим книгу, и начинала отвлекать его, всячески демонстрируя свое желание пообщаться до тех пор, пока брат не выдерживал, бросая чтение и уделяя все внимание рыжей хитрюге, которой только того и надо было. Как просто и легко тогда он умел решить все ее проблемы, вот бы и теперь так! - Но, знаешь, именно в этом случае мне кажется, что я наконец-то поступаю правильно. Не в смысле «так, как от меня ожидают», или «так, как я должна», а просто – правильно! Первое время, сразу после того, как приняла предложение полковника, я тоже считала, что руководствовалась в этом решении лишь рациональными мотивами, но сейчас все больше начинаю думать, что... смогу полюбить Семена Романовича так, как он этого заслуживает. Вся эта история с Мещерским словно была послана мне свыше, как жестокий урок. Я ведь думала, что уже взрослая, что во всем могу разобраться сама, что ничьи советы мне не нужны – и что же? Чуть не оказалась в пропасти сама и тебя туда едва не столкнула! До сих пор представить страшно, что случилось бы, если... – Жени нахмурилась. – Я так виновата перед тобой, Лёвушка! Могу лишь надеяться, что ты когда-нибудь сможешь меня простить. А пока понимаю лишь одно. Видимо, не обойтись мне еще в жизни без того, кто будет направлять меня туда, куда нужно. Ты ведь не сможешь вечно следить за своей идиоткой- сестрой, чтобы она вновь не влезла в какую-нибудь ужасную историю?
Лев Нечаев: Рыжие волосы сестры коснулись щеки Льва, защекотали шею - и он словно перенесся на много лет назад. Порядком подзабытое детское ощущение всколыхнуло в мужчине воспоминания о том, как когда-то он порой брал на себя вину малявки за какую-то шалость, выгораживая ее перед отцом. Точно так же она тогда ластилась к брату, только волосы ее пахли иначе: не изысканным парфюмом, а ромашками, клубникой и еще чем-то, едва уловимым, но удивительно приятным - может быть, именно детством? Нечаев никогда не мог всерьез сердиться на Жени. Все его намерения проучить Рыжика, дать понять, что та была неправа и он обижен или зол на нее, улетучивались, стоило лишь этой лисе заглянуть ему в глаза, взъерошить шевелюру, подуть в ухо, взять за руку, пощекотать ладонь, отвлекая от дел и заставляя тут же забыть все обиды и недовольства. - Не надо винить себя. И уж тем более причислять к стаду действительно идиоток,- усмехнулся Лев, обнимая сестру за плечо. - В этой истории тебе досталась в каком-то смысле роль орудия мести. Мещерский... Наверное, это все же надо было сделать раньше. Без утайки выложить Жени все, что было известно Нечаеву. Но... лучше поздно, чем никогда. Он начал свой рассказ с того момента, как на дне рождения Лизы услышал знакомый голос в потаенной беседке. Скрывать что-либо теперь, после того, как весь этот кошмар остался в прошлом, не имело смысла. И лишь об одном умолчал штабс-капитан: о том, что услышал от мачехи, когда впервые пришел в себя после беспамятства. Сделал он это умышленно, всего лишь по одной простой причине. Чтобы не говорила Элеонора Валентиновна о том, что она использовала Жени в качеств орудия собственной мести, это было не так. Не она пыталась проучить Мещерского - он мстил ей. За свой афронт, который он, красавец и умница, почти что полубог, снизошедший к увядающей при муже-алкоголике провинциалке, волею ужасного стечения обстоятельств потерпел от нее. Лев много думал об услышанном тогда от "мадамы". Не считая себя знатоком женской души и специалистом по прихотливым изгибам женской логики, он почему-то чувствовал, будто во время признания ею руководило именно нежелание расписаться в том, что она, как и наивная юная Женька, не смогла раскусить опытного манипулятора. Что и ей он точно также, как и сестренке, без труда вскружил голову, и Элеонора, казалось бы, опытная и рациональная дама, потянулась к нему в надежде хоть ненадолго избавиться от внутренней пустоты и одиночества, в которых жила все эти годы. - Теперь ты знаешь все, -проговорил Лев, заканчивая рассказ. - И вправе осудить и возненавидеть меня за то, что я не рассказал тебе все это раньше. Получается, своим молчанием я сыграл на руку Мещерскому. В какой-то мере стал соучастником его отвратительного плана. Подставил под удар тебя - самого близкого и родного мне человека. Так что, пожалуй, в этой истории на мне лежит гораздо большая вина, чем на ком-либо из нас. И прощения просить надо мне, а не тебе. Что я и делаю. Он поцеловал сестру в щеку и крепче прижал ее к себе. - Поэтому еще раз прошу хорошенько подумать, прежде чем ты пойдешь под венец с полковником. В семейной жизни не всегда срабатывает поговорка "стерпится-слюбится". Мне совсем не хочется, чтобы это произошло с тобой, заставило страдать и тебя, и Васильева.
Евгения Нечаева: Долгий рассказ брата Жени выслушала молча. Однако когда он вдруг стал просить прощения за какую-то, лишь ему ведомую и совершенно надуманную, по мнению самой девушки, вину, не выдержала, высвободилась ненадолго из рук Нечаева и воскликнула почти с прежней своей горячностью: - Это глупости ты говоришь, Лёвушка! Ни в чем ты не виноват. Даже если бы ты и попытался рассказать мне обо всем этом тогда, да разве бы я тебе поверила?! Разве, в своем ослеплении, не сочла бы за очередную нелепую попытку отвратить меня от Мещерского, которого считала чуть не ангелом небесным? Нет, милый братец, видимо, всему свое время. И, лишь на собственном опыте узнав его истинную сущность, я вполне принимаю за правду все, о чем ты рассказал. Ради достижения своих целей этот человек готов был пойти на подлость со мной, отчего бы ему не попытаться добиться подобного и с Элеонорой Валентиновной? А ее я, ты знаешь, никогда не ненавидела. Ничего такого и теперь не испытываю. Бог ей судья. Жени вновь забралась в объятия Льва, прижимаясь к его плечу, с некоторым удивлением размышляя еще о том, что не питает, вопреки всему, острой ненависти и к самому Максиму. В какой момент произошла в ней эта перемена, девушка не успела заметить. Однако теперь этот человек казался ей некой удаленной и далеко не самой существенной частью ее прошлого, забыть которую прямо теперь все еще невозможно. Но со временем – вполне достижимо. Но даже сейчас уже она с легкостью могла переключать мысли на что-то иное. Тем более, если это «иное» относилось к полковнику Васильеву. - Ну что ты! Какое уж там «стерпится-слюбится»! – тихонько рассмеялась она. – Если и есть что-либо подобное, то, пожалуй, только со стороны несчастного Семена Романовича. Вон, сколько ему всего от меня уже претерпеть пришлось, а он, безумец, все еще хочет на мне жениться! – при этих ее словах Лев понимающе ухмыльнулся, и Жени почувствовала, как дрогнуло его плечо. – Но если серьезно, то я вполне понимаю, что ты имеешь в виду. Мачеха и наш отец, не так ли? Но там совсем иное. Не думаю, что, даже женясь на Ленор, он хотя бы на минуту забыл о своей любви к нашей матушке. И уже этим мое положение выгодно отличается от того, в котором была тогда - да и позже, мачеха. Ведь полковник говорит, что любит меня… А еще он говорит, что желает видеть своим шафером на нашей свадьбе только тебя! Уходя от по-прежнему смущающей ее темы собственных отношений с Васильевым, Жени, вдруг, вспомнила действительно важную новость. Совсем недавно, обсуждая с полковником подробности их грядущего венчания, оба, ни секунды не обсуждая, решили, что Лев непременно должен быть первым шафером. Но, так как задача эта – не самая легкая для человека, который совсем недавно был при смерти, и теперь еще слишком слаб, чтобы выстоять долгую церемонию, да еще и держать над головами жениха с невестой тяжелые золотые венцы, они готовы были даже перенести церемонию на более поздний срок, чем планировалось изначально. Лев возразил, что вовсе на так слаб, как им может показаться. И нет нужды менять планы, тем более, и до ранее назначенной даты еще вполне достаточно времени, чтобы ему окончательно поправиться. Но Жени все равно переживала. И вышло так, что вскоре между братом и сестрой пошел уже обычный домашний разговор, быстро и, кажется, насовсем отвлекший молодых Нечаевых от обсуждения анатомических особенностей скелетов в их семейных шкафах. Прошлое, наконец-то, нашло покой там, где и следовало, а именно – в прошлом, потеряв свою силу злого тирана над их душами и помыслами.
полная версия страницы