Форум » Воспоминания » Amo, amatis. Продолжение » Ответить
Amo, amatis. Продолжение
Дмитрий Арсеньев: Весна-осень 1824 года Тейран, Персия ________________________________ (лат) "Я люблю, ты любишь"
Ответов - 11
Мириам: В то время, как доктор бен Ибрагим своим рассказом развеивал туман неизвестности для Арсеньева, который, наконец, дождался его появления во дворике их дома, для самой Мириам все было совсем иначе. Ашраф Ага уклонился от прямого ответа на ее вопрос о возможности деторождения в дальнейшем. И девушка сейчас даже думала, грешным делом, что, возможно, меньше страдала бы, если узнала самую жестокую правду, чем вот так - мучиться сомнениями и ждать. А ждала она, разумеется, Диму. Знала, что тот обязательно придет. Вот, только, с чем он придет? Каков будет приговор для нее, убогой, не сумевшей выполнить единственное предназначение, доверенное Аллахом женщине - стать матерью детей своего мужчины? Пока Джамиля помогала ей привести себя в порядок, а также убирала в комнате, Мириам мучительно прислушивалась к тихому гулу мужских голосов, доносящемуся из раскрытого окна, пытаясь расслышать, о чем говорят господин и доктор бен Ибрагим. Но разговор шел на пониженных тонах, она ничего не поняла, а потому продолжала терзаться ожиданием своей участи. Наконец, послышался скрип открываемой калитки, по которому стало понятно, что Ашраф Ага ушел восвояси. А вскоре девушка услышала мерные приближающиеся шаги Димы. Перед дверью он почему-то задержался. Ровно настолько же задержалось и сердцебиение в груди Мириам. Во-всяком случае, она это отчетливо ощутила. Но внешне - на бледном личике не дрогнул ни один мускул. Когда Арсеньев все же вошел, деликатная Джамиля, понимающая, что ей здесь сейчас не место, бесшумно удалилась. В ответ на молчаливый вопрос, написанный в бездонных в своей черноте глазах Мириам, он не произнес ни слова. А только лег рядом, всего лишь лег рядом и обнял ее. Но это простое, в общем, действие было тем единственным верным поступком, который только и мог быть им совершен. Ответ на него не заставил себя ждать. Благодарная Мириам мгновенно прижалась, - впечаталась, приникла - к нему, обвила его шею руками, уткнулась лицом в шею и так замерла, благоговейно внимая словам своего любимого. Чувствуя при этом, как тепло и нежность его слов, прикосновений, буквально на глазах вытесняют ледяную пустоту, разрывавшую ее изнутри с того самого момента, как она узнала, что потеряла ребенка. Почему-то именно в эту минуту Мириам вдруг отчетливо поняла, что будет любить этого мужчину до своего последнего вздоха...
Дмитрий Арсеньев: Весь оставшийся вечер и всю ночь Митя не отходил больше от Мириам ни на шаг. Он попросил Джамилю как можно скорее приготовить отвары по рецептам доктора бен Ибрагима, что исполнительная женщина тут же и сделала, несмотря даже на то, что за некоторыми ингредиентами пришлось послать в дом к ее брату. Митя же в это время продолжал всеми силами успокаивать Мириам. Дошел до того, что даже рассказал ей о поверье, которое распространено в местах, где он родился. Там в подобных случаях считалось, что не рожденный ребенок отправляется прямиком в рай, чтобы, стоя на коленочках у трона Господня молить Бога о здравии для своих родителей, братьев и сестричек. А заступничество невинных младенцев ценится очень высоко. Так что теперь у Арсеньева и Мириам есть маленький ангел-хранитель. Вот только нельзя долго и горько плакать о нем, иначе его душе плохо будет. Может, с грустью вспоминать, но нельзя пенять Богу за то, что отобрал малютку у его любящих родителей. Еще Митя долго говорил малышке о том, что ее здоровье скоро поправится и все будет так, как прежде. Ей не нужно ничего бояться или страшиться. А сам, между тем, продолжал беспокоиться. И долгие раздумья в бессонную ночь закончились на рассвете вполне оформившемся результатом: нужно спросить еще одного доктора. Вот только для этого доктора нужно сначала позвать. А как позовешь доктора, если малышка прижимается к тебе так крепко, что нет никаких сил отстраниться от нее? И снова на помощь Арсеньеву пришла добрая Джамиля. Служанкой Митя ее в последнее время считать перестал окончательно: помощница по хозяйству, компаньонка Мириам - кто угодно, но не прислуга. Да и сама Джамиля уж слишком по-родственному, что ли, относилась к их молодой семье. И вчера тоже она настойчиво предлагала побыть всю ночь вместе с ними, вдруг что-то понадобится, но Арсеньев отослал ее к семье. Когда же утром она вернулась и тихонько заглянула в их комнату, чтобы поздороваться, у Мити было для нее поручение: - Джамиля, прошу вас, кликните соседского мальчишку и отправьте его в русскую миссию, чтобы от моего имени пригласил сюда посольского врача? Конечно, дайте ему денег, сколько нужно, а я потом возмещу, - проговорил он шепотом, чтобы не разбудить Мириам и, Джамиля, так же бесшумно отправилась исполнять его просьбу. Прошел примерно час, когда до того возившаяся почти неслышно на кухне Джамиля вновь заглянула, сообщить, что пришел врач, который теперь ждет хозяина дома на террасе. Арсеньев осторожно поднялся с их с Мириам ложа, стараясь не потревожить сон малышки, и отправился к ожидающему его доктору Штольцу. Надо сказать, что Иван Францевич Штольц был человеком весьма примечательным. Русский в третьем поколении, великий патриот в душе, сохранивший связь со своей исторической родиной только через отчество и фамилию, а еще, что называется, врач от Бога. В Тейран его занесло тоже не просто так. Кроме верности стране, в которой ему довелось родиться, он обладал редким свойством быть верным и в личных отношениях. Нынешний посол в Тейране издавна являлся не только его пациентом, но и покровителем, за которым Иван Францевич однажды согласился последовать и сюда, на край света, где вполне и прижился, исправно неся свою службу доктором при посольстве. Теперь же он сидел на широкой лавке, устланной подушками и дожидался, пока Арсеньев соизволит поставить его в известность, зачем он ему так рано понадобился. Впрочем, ожидание не было долгим. Появившись на террасе, Арсеньев благодарно приветствовал врача, а затем сел напротив и со вздохом пустился в разъяснения: - Иван Францевич, я осмелился пригласить вас сюда, потому как вчера у моей любимой женщины случился выкидыш. Первым доктором, которого я догадался в тот момент позвать, был Ашраф бен Ибрагим, который живет на этой же улице. Он пришел, помог Мириам, оставил назначения, и она их уже выполняет. Но дело в том, что ответы бен Ибрагима на мои вопросы оказались слишком загадочными для моего понимания. Например, когда я спросил, почему произошел выкидыш, он ответил что ее организм почувствовал некую угрозу в моем ребенке и поэтому избавился от него... Разумеется, я понимаю, что понадобится время, чтобы моя любимая Мириам поправилась, но так и не понял, не будет ли такое повторяться при каждой беременности? И есть ли, действительно, причина, по которой именно моего ребенка Мириам не сможет спокойно выносить и родить? Я очень переживаю за Мириам и единственное, что хочу знать - это, как избежать опасности и сохранить здоровье своей любимой. В этом стремлении я готов на все. Вот, почему я прошу вашего совета. Мириам сейчас в доме, и если не возражаете, я провожу вас к ней. Доктор Штольц прожил уже довольно долгую жизнь и имел обширную практику, но поведение этого молодого человека и его вопросы заставили Ивана Францевича удивиться. Ведь, если он правильно понял, то атташе Арсеньев только что выразил готовность отказаться от интимных отношений с любовницей - не женой! - ради ее же здоровья. Почувствовав легкий укол любопытства, что же эта за женщина такая, Иван Францевич согласился провести осмотр. Арсеньев сердечно поблагодарил доктора и, проводив его в свой кабинет, упросил подождать еще с минуту, скрылся за соседней дверью. В комнате он опустился рядом с Мириам, тронул ее за плечо и попросил: - Малышка, пожалуйста, ничего не бойся. Я позвал еще одного доктора, чтобы он тебя осмотрел. Но ты не волнуйся, все в порядке, просто, честно говоря, я не до конца понял вчерашнего врача и пригласил этого для разъяснений моих вопросов. Ничего не бойся, он очень добрый человек, я давно его знаю. Ты сделаешь это для меня?
Мириам: Немного отогревшись душой в объятиях любимого, поверив, что он ни в чем ее не винит, по прошествии суток, после всего, что с ней случилось, Мириам, наконец, стала потихоньку приходить в себя. Когда Дима привел еще одного врача, она безропотно позволила себя осмотреть еще раз. Признаться честно, Мириам и сама не поняла смысла слов Ашрафа Ага, которые тот произнес в ответ на ее простой вопрос - сможет ли она иметь детей в дальнейшем. Именно поэтому она и доверилась доктору из русского посольства, в надежде, что хотя бы он не будет говорить загадками. Все свои вопросы, адресованные к ней, доктор Штольц, разумеется, произносил на фарси, не подозревая, что Мириам может знать какой-то другой язык, кроме родного. Поэтому он был несказанно удивлен, когда девушка, вдруг, обратилась к нему на русском, да при том - очень чистом русском. Обладая хорошим музыкальным слухом, она довольно легко овладела и произношением, чем тайком гордилась. Особенно, когда Дима хвалил ее за это. Однако, несмотря на то, что теперь Мириам вовсе не имела целью демонстрировать свои познания, ей все же удалось поразить пожилого обрусевшего немца настолько, что он, в это время записывающий на листок бумаги какой-то рецепт для Мириам, оторвался от своего занятия и удивленно уставился на девушку: - Вы говорите по-русски? - Господин учит меня вашему языку, - ответила ему девушка. У Ивана Францевича едва не вырвался вопрос, а для чего, собственно, атташе Арсеньев это делает? Но он вовремя сдержался, покачав головой, мол, "надо же"! А Мириам, тем временем, решилась, наконец спросить то, что ее так интересовало: - Почему это случилось, доктор? Только, умоляю, не говорите мне про волю Всевышнего. Не могу поверить, чтобы ему было нужно убивать малыша в моем чреве по какой-то своей прихоти! - неожиданно горячо воскликнула девушка, упреждая попытку и этого эскулапа скрыть нежелание говорить ей правду, ссылаясь на божий промысел. Однако Иван Францевич и не собирался утаивать ничего от этой своей пациентки, чей облик совсем юной девушки вступал в огромное противоречие с совершенно взрослым, печальным, взором и манерой говорить. Доктор Штольц, хоть и был крещен лютеранином, давным-давно и достаточно далеко ушел от веры своих предков, более веруя в Разум, чем в богов - мусульманских, христианских. - Я и не собирался ссылаться на на него, Мириам, - Иван Францевич снял с переносицы золотое пенсне и устало потер переносицу. - Я прекрасно знаю, насколько сильно теперь поколебалась ваша вера в Аллаха - после случившегося, это вполне объяснимо. Я также не хочу делать вид, что сведущ во всем. Это было бы ложью. Медицина многого не знает, к сожалению... Не смогу и я объяснить вам толком, почему вы потеряли этого ребенка. Могу лишь предположить, что это связано с тем, что вы слишком молоды, чтобы стать матерью. Необходимо подождать несколько лет, Мириам. Иначе, есть высокая вероятность, того, что следующая беременность закончится трагически уже не только для ребенка, но и для вас самой. Я объясню это вашему... - доктор Штольц немного замялся, но потом продолжил ровным голосом. - Вашему мужу, если вам будет это неловко , - он вопросительно посмотрел на девушку. - Нет, прошу, не делайте этого! - Мириам испуганно посмотрела на него. - Умоляю, доктор, позвольте мне самой рассказать ему правду! - Ну-ну, милая барышня! Не нужно так волноваться! Клятва Гиппократа запрещает рассказывать что-либо о пациенте против его воли даже его близким. Так что можете быть совершенно спокойны на этот счет. - Благодарю, о, благодарю вас, почтеннейший! - она схватила руку доктора Штольца и попыталась поцеловать ее. - Да что вы делаете?! Немедленно прекратите! - строго воскликнул он, высвобождая ладонь, но потом добавил уже мягче. - Уверяю вас, даже, если бы и не профессиональная этика, я бы ничего и никогда не рассказал Арсеньеву против вашего желания, - доктор Штольц встал, показывая своим видом, что разговор считает оконченным. - Еще одно... Мириам, вы можете мне не поверить, но, возможно, все произошло с вами именно так оттого, что нынче не время было вам родить ребенка Дмитрию Васильевичу... Впрочем, не обращайте внимания, - усмехнулся он. - Это уже старческие фантазии и домыслы. Всего наилучшего и поправляйтесь скорее, вы очень нужны супругу.
Дмитрий Арсеньев: Арсеньев очень сильно боялся за Мириам и ее пошатнувшееся от всего произошедшего здоровье. Тем более, что чувствовал свою вину за случившееся. Доктор Штольц после осмотра сказал ему немного: Мириам все объяснит ему сама, и вообще, сейчас главное - соблюдать предписания обоих врачей и дать девушке время восстановить силы. Как только за врачом закрылась дверь, Митя немедленно вернулся к малышке. Бледная, ослабленная, она вызывала у Арсеньева жалость, и все же это чувство было где-то на задворках сознания, на переднем плане находилась почти физическая необходимость не оставлять Мириам одну, заботиться о ней. Все эти мелочи, вроде одеяла, которое Арсеньев то и дело поправлял, хождения за водой, помощи в приготовлении и приеме лекарств - они были нужны в этот момент не только, да и не столько девушке, сколько ему самому. Все время их отношений, особенно, когда они перешли в разряд очень близких, Митя не переставал мучить себя мыслью, что эгоистично пользуется любовью Мириам. Принимает ее нежность, греется о ее тепло, отдыхает от всех жизненных неурядиц в ее обществе - и так мало, практически ничего, не дает девушке взамен. Он даже никак не соберется жениться на ней: одновременно боится заговорить с ней об этом и малодушно беспокоится о последствиях, которые вызовет его свадьба с персиянкой. Поэтому, теперь, пока здоровье Мириам расстроено, у Мити есть шанс хотя бы попытаться вернуть ей свои долги, мнимые или реальные. Да и сам он, когда заботится о малышке, успокаивается, на душе его светлеет, а боль за погибшего ребенка сменяется новой надеждой на лучшее. Ведь доктора уверяют, что все будет хорошо, и Арсеньев им верит. Разумеется, его все еще беспокоят странные, так и необъясненные слова бен Ибрагима о том, что его ребенок может принести Мириам вред, но его любовь к ней настолько сильна, чтобы ради ее благополучия пренебречь мелочами, вроде ночных утех. Пусть этого у них даже и не будет. Зато он может усаживать малышку к себе на колени, обнимать ее гладить по волосам, целовать, а она будет к нему прижиматься, так, что Митя при этом чувствует, будто крылья расправляются за его спиной. Он нужен, ему доверяют, на него возлагают надежды - и если все так, то разве он может ее подвести? Нет, он сделает все возможное и невозможное, только бы эти губы улыбались, а глаза счастливо светились. - Малышка, - с улыбкой обратился Митя, снова опускаясь рядом с Мириам на их ложе, - доктор сказал, что ты мне все объяснишь сама. Думаю, раз уж он сказал все тебе, и ничего мне, то новости в целом хорошие. Тем не менее, я очень хочу узнать обо всем и присовокупи, пожалуйста, к распоряжениям врача свои собственные пожелания о том, что я еще могу для тебя сделать, хорошо?
Мириам: Мириам, в самом деле, чувствовала облегчение всем своим болям и горестям, когда рядом оказывался Дима. Когда доктор Штольц заметил, уходя, что она нужна господину, девушка захотела тотчас же сказать ему в ответ, что сам господин нужен ей гораздо больше. И, что для того, чтобы остаться подле него, она готова пойти на все. Лишь бы он приходил к ней, лишь бы смотрел вот так, как теперь... Они лежали рядом, на боку, лицом друг к другу. Выпростав из-под покрывала тонкую руку, Мириам провела по волосам Арсеньева, придавая его пробору обычный безупречный вид, чем сам он, от волнения за ее здоровье, в последнее время пренебрегал, потом провела указательным пальчиком по тревожной складке между его темными бровями, словно разглаживая ее, и улыбнулась в ответ на его улыбку, кажется, впервые за все эти дни. Воодушевленный этим, Дима прижался губами к ее лбу и вздохнул с облегчением. Мириам в ответ поцеловала его чуть-чуть колючий, но такой родной подбородок: - Ёжик мой, - прошептала она, чуть отстранившись и нежно разглядывая его лицо. - Как же я люблю тебя! Не волнуйся, милый. Ты прав, доктор принес мне хорошую весть. Совсем скоро я поправлюсь и смогу нарожать тебе целый дом малышей. Девочек и мальчиков. Они будут бегать кругом, мешать тебе работать и отдыхать, и ты еще пожалеешь, что их так много, - на лице Арсеньева отразилось недоумение, он хотел возразить, но пальчик Мириам немедленно лег поперек его сомкнутых губ. - Тише, любимый! Я всего лишь шучу, мой отец часто в шутку упрекал мать, что она родила ему так много детей, - вновь улыбнулась девушка. Впервые за все время она говорила с кем-то о своей жизни в родительском доме. Нет, она никогда не забывала об этом. И тосковала по семье. Сначала, первое время в школе гарема - отчаянно, плача ночами в подушку, потом - уже молча. Но ни с кем и никогда она не делилась этой своей печалью - ранним расставанием с домом, вслух. Кому нужны были откровения наложницы Хуррем? Даже Надира не стала однажды ее слушать, когда девочка пожаловалась, как ей тоскливо без родных. Потому что была уверена, что участь, выпавшая на их долю, вполне себе счастливая. Не знать лишений, побоев, жить в достатке...Чего еще может желать женщина? Не о родителях должна думать Хуррем, о них будет, кому позаботиться, а о том, как стать идеальной наложницей, полюбить господина настолько, чтобы тот стал ее миром, целью ее существования. Девочка слушала молча. Она не верила, что так может быть. Однако постепенно боль расставания притупилась. Память милосердна. Иногда она стирает то, что нам больно вспоминать, и Мириам даже стала забывать лица братьев, сестер и родителей. Нет, конечно, в общих чертах помнила, но детали... А потом в ее жизни появился господин. Он стал ее миром и только с ним она связывала свое существование. Все вышло, как ей и говорила Надира. Но идеальной наложницей Мириам так и не стала. Она, по-прежнему, иногда вспоминала свой дом, и тоска сдавливала ей сердце железным обручем, несмотря на все то счастье, что девушка узнала в доме Арсениев Ага. Вот и сейчас улыбка ее как-то поблекла, а взор агатовых очей, в котором было вновь стали проглядывать краски жизни, потух. Внимательный господин сразу заметил это и поспешил поинтересоваться, что случилось. - Нет, ничего, любимый! - поспешно ответила Мириам. Но потом замолчала на минуту и впилась испытующим взором в его глаза. А, что, если... - Дима, - проговорила она с бьющимся где-то в районе горла сердцем. - Ты, в самом деле, хочешь исполнить мое желание? Любое? - он с готовностью кивнул. - Тогда, пожалуйста, приведи ко мне мою маму...
Дмитрий Арсеньев: - Маму? - Арсеньев смутился. Ему сложно было объяснить, почему он оказался таким черствым, что не догадался навестить родителей Мириам раньше. Более того, он вообще не думал, что малышка скучает, она всегда казалась такой счастливой, когда Митя был дома, что Арсеньев даже думал о ее родителях, что либо они плохо с ней обращались, либо умерли, а переспросить не решался. И вот теперь очень сильно себя ругал. - Конечно, маленькая моя. Я приведу к тебе маму, и как можно скорее, - Митя покрепче прижал к себе Мириам и уже тише, не глядя в ее глаза добавил. - Прости, что не сделал этого раньше. Я исправлюсь, малышка. Конечно, когда было о девочке подумать? Он ведь своим подвигом смены веры упивался, индюк. В общем, теперь Митя осознал свою ошибку и загорелся желанием как можно скорее ее исправить. Оставшийся день и ночь он, конечно, провел, практически не отходя от Мириам. Виделся лишь с послом, который был настолько заинтригован уклончивыми ответами герра Штольца на вопросы об Арсеньеве, что решил самостоятельно выяснить, что произошло и явился к нему с визитом. Даже не покраснев, Митя рассказал посетителю о том, что его воспитанница заболела и ей необходимо присутствие опекуна, поэтому он нижайше просит господина посла позволить ему еще пару-тройку дней поработать дома. Вспомнив о том, что Арсеньев еще ни разу не заикался даже об отпуске, начальник дал разрешение Мите и на эту прихоть. Когда же, тепло поблагодарив посла, Митя вернулся к малышке, но на его лице уже была написана не признательность, а скорее даже неудовольствие. На вопрос Мириам, что произошло, Арсеньев со вздохом признался, что завтра ему нужно будет на несколько часов покинуть ее. Эта маленькая ложь показалась тогда Мите небольшой платой за радость, которую по его расчетам должен будет доставить Мириам сюрприз, который готовит Арсеньев. Не мог же он откровенно признаться ей, что уже на следующий день намерен пойти к ее родителям и попросить тех нанести им визит? К тому же не знал их адреса, а спрашивать у Мириам не стал, решив все выяснить самостоятельно. Хороший способ заодно проверить знание персидской жизни и годность к выполнению особо деликатных поручений Российской империи. Первым, к кому пришел Арсеньев, был тот самый евнух из гарема принца, который и привел ему на выбор Мириам и еще двоих наложниц. В этот раз Митя держался с ним вежливо, но, как принято на Востоке, давая тому почувствовать свой статус. Ведь понятно, что друг принца Мохаммада находится куда выше даже самого верного из его слуг. Вот с высоты своего положения, Арсеньев и интересовался теперь у евнуха, кто родители Хуррем, и где он их может отыскать. Бэбэк, тем не менее, удивился такому любопытству и поинтересовался его причиной, пытаясь выяснить,что не так в бывшей наложнице принца, если ее нынешний хозяин пожелал видеть ее родителей. Арсеньев тут же успокоил его, объяснив, что у него к родителям Хуррем некоторый деловой интерес. Евнух понял Митю на свой лад и затараторил что-то о том, что сестры у Хуррем есть только старшие, причем самая старшая была просватана еще тогда, когда младшую девочку предлагали принцу, а другая, видимо не так красива, как наложница господина Арсениев Ага. - К тому же, - не удержался от замечания Бэбэк, - вы понимаете, что Мириам получила воспитание в гареме, а ее сестры этого были лишены. - То есть, ты хочешь сказать, что сам я не смогу воспитать наложницу на свой вкус? - нахмурился Арсеньев. И вышло у него это так грозно, что евнух оставил все препирательства с упрямым урусом и рассказал, где можно найти отца Хуррем. Абу Фархата Арсеньев, к своему счастью, застал еще дома. Видимо, он как раз собирался уходить, но он успел остановить его и попросил уделить ему несколько минут. Митя представился, вкратце обрисовал свои отношения с Мохаммадом и закончил тем, что принц несколько месяцев назад сделал ему дорогой подарок: предложил в наложницы Мириам, а Митя не смог, да и не захотел отказаться. Остановив обеспокоенные вопросы купца, Арсеньев тут же пояснил, что бесконечно доволен дочерью уважаемого Абу-л-Аббас Фархата ибн Ибрахима аль-Систани, но будучи воспитан в другой стране, предположил, что дочь, даже оказавшись в гареме принца, остается привязана к родителям и скучает по ним. Поэтому и решил, что визит родителей порадует Мириам и вознаградит ее за то счастье, которое она ежедневно дарит Арсеньеву своим присутствием в его жизни. Абу Фархат, кажется, не совсем понял, зачем он все это затеял, но желание повидать дочь пересилило, и он согласился на предложение странного уруса через три дня вместе с Амат ал-Валиде посетить его дом.
Мириам: Мириам, по-прежнему, чувствовала головокружение и жесточайшую слабость, которая преследовала ее при любой попытке принять вертикальное положение, однако не зря, видимо, женщин всегда сравнивали с кошками, намекая на присущую этим обоим видам живых существ, повышенную живучесть и способность к восстановлению после тяжелой болезни. Спустя два дня, Мириам вставала с постели, спустя три - смогла выйти навстречу Диме, вернувшемуся со службы, так же, как это было заведено у них всегда - на порог их дома, для того, чтобы быть заключенной в его объятия. Впрочем, на этот раз встреча сопровождалась встревоженными репликами Арсеньева, который все еще очень волновался за нее, а потому, не позволил сделать больше и шага, а бережно поднял и отнес в их спальню, где и сообщил загадочным тоном, что сегодня, но чуть позже, ближе к вечеру, Мириам следует ждать приятного сюрприза. На все вопросы девушки Дима лишь улыбался и отмалчивался. И ни лаской, ни хитростью Мириам не удалось узнать, что это за сюрприз. Стоит ли говорить, с каким нетерпением девушка ждала вечера? Поэтому, едва скрипнула калитка во дворике их дома, она, забыв про все, быстро-быстро поднялась со своего дивана, - Димы рядом не оказалось, видимо, он был в тот момент в своем кабинете, - и, подойдя к раскрытому окошку, выглянула в него, чтобы посмотреть, кто же пришел? Выглянула - и мгновенно почувствовала, как из глаз хлынули два потока, сдержать которые не было никакой возможности... Они зашли в ее комнатку втроем: отец, рядом с ним - Дима, который был на две головы выше ростом, чем Абу Фархат, но смотрелся рядом с величавым персидским купцом почти мальчишкой, да таким он, в общем, еще и был - в сравнении с отцом девушки. А немного позади, как и требовал от женщины обычай - ее матушка, завидев которую, Мириам зарыдала в голос, чем, кажется, основательно напугала Арсеньева, не понимающего, что с ней творится, а потому - растерянного. В самом деле, разве не сама она просила привести к ней маму? Впрочем, недоразумение быстро разрешилось, и вот уже Амат ал-Вахид - ханум, оставив все приличия и обычаи при виде своей плачущей девочки, бросилась к ней, и следующие несколько минут мужчины наблюдали трогательную сцену встречи матери и дочери после долгой разлуки. Причем, было заметно, что и сам Абу Фархат был бы не против заключить в объятия своих женщин, но не позволяло воспитание. Ибо негоже мужчине являть миру свои слабости. Наконец, обоим мужчинам стало очевидно, что в данный момент они лишние в этой комнате, поэтому, переглянувшись, они молча вышли вон, оставляя Мириам вместе с ее матерью. Несомненно, им было, о чем поговорить...
Дмитрий Арсеньев: Испуг Арсеньева из-за слез Мириам быстро утих, когда женщины горячо обнялись, наконец встретившись. Он перерос в некое смущение, и Митя уже предпринял попытку скрыться на террасе, когда неожиданно для него за ним последовал Абу Фархат. - Фархат Ага, я просто думал отлучиться, чтобы не мешать воссоединению семьи, - расстерянно и тихо проговорил он уже в коридоре, куда мужчины успели выйти. Купец отрицательно качнул головой и только опустившись в кресла под навесом у крыльца ответил: - Женщинам нужно побыть вдвоем. Тем более, и нам есть, что обсудить. Арсеньев согласно кивнул, но все-таки оставил гостя еще на минуту, чтобы принести из кухни приготовленный Джамилей поднос с угощением. Казалось, подобное уважение польстило Абу Фархату, но Митя, знающий ситуацию более глубоко, еще больше смутился. Сначала он попросил отца своей любимой женщины называть его "Дима", предположив, что раз имя удобно произносить дочери, то и у отца не возникнет проблем, а потом принялся подробнее описывать купцу те материальные блага, которыми успел обеспечить Мириам, при этом заметив, что и сам не удовлетворен ими настолько, чтобы считать достаточными для нее. Рассказал о планах найти новый дом, нанять еще слуг, если его почтенный собеседник считает, что это необходимо. Когда Митин поток речи иссяк, Абу Фархат посмотрел на него и проговорил: - Ты необычный человек, Дима. Я почти не встречал таких, как ты, хоть и живу уже очень долго. Ты не европеец и не знаю, был ли им когда-то. Но ты и так же и не восточный человек. Вернее, ты умеешь казаться любым, но тот, кто ты есть на самом деле не знает никто... И все же, я рад за свою дочь, Дима. А что до того, о чем ты так беспокоишься, то я ведь не ошибусь, если предположу, что лично тебя все устраивает в этом доме? - Не ошибетесь, Фархат Ага, - спокойно подтвердил Арсеньев. - Но я живу здесь больше не один, у меня семья. И кроме служения своей стране, у меня есть другие обязанности. Я задумал купить новый дом с того самого дня, когда привел вашу дочь в этот. После гарема мирзы он должен был показаться ей особенно убогим, но Мириам еще никак не проявляла своего неудовольствия, поэтому я не тороплюсь с этим решением. Кроме того, труда нашей единственной прислуги, которой вполне достаточно здесь, уж точно не будет хватать в большом доме. У меня очень высокие требования к слугам, ведь именно им мне придется доверить вашу дочь, пока я на службе, но у меня пока совершенно нет идей, чей бы труд я мог купить. Взгляд отца Мириам еще немного потеплел, и Абу Фархат заверил Арсеньева, что если тот уж так в этом заинтересован, то он сам поможет ему осуществить его замыслы. После чего заговорили о делах семейных. Митя сказал, что хотел бы, чтобы его девочка отныне могла чаще навещать родителей и возобновила общение с братьями и сестрами. Тем более, если учитывать, что все они живут в одном городе.
Мириам: Она уже и забыла, какое это замечательное чувство - просто уткнуться лицом в матушкину грудь и выплакать все беды. Прошло семь лет, с тех пор, как у Мириам последний раз была такая возможность. Но не прошло и семи секунд, как это ощущение - тепла и умиротворения - вернулось к ней. Сейчас она была не Хуррем - наложницей из гарема принца Мохаммада, даже не Мириам - любимой женщиной русского дипломата Арсеньева, а всего лишь - маленькой Хоршид, которую утешала, как могла только она, и гладила по голове ее мать. Наконец, эмоции несколько схлынули. Все еще прижимаясь к Амат ал-Вахид - ханум, точно боясь, что она вдруг исчезнет, если Мириам отодвинется хоть на миллиметр, девушка слушала рассказ матери о разных событиях жизни их семьи, что происходили, пока все они были в разлуке. Выяснилось, например, что Мириам давно уже стала тетей. Хадижа, которой недавно сравнялось двадцать, вышла замуж вскоре, после того, как ее младшую сестру отдали в гарем. И теперь у нее подрастают уже двое мальчиков Азиз и Луджин, "страшные сорванцы, такие же, как твои братья в детстве, Хадижа с ними с ног сбилась". А сами близнецы теперь уже активно помогают отцу в делах. - Конечно, еще не в полную силу, все же, им едва исполнилось по двенадцать, - с нежностью улыбнулась женщина, вспомнив про сыновей. - Но отец вовсю приучает Асада и Мухаммада к мысли о том, что его дело перейдет когда-нибудь к ним, а значит, уже теперь надо многому учиться. Далее матушка посетовала, что никак не могут найти жениха для Фатимы, а ведь ей почти восемнадцать! Еще год-два, и кому будет нужна? И дело даже не в том, что бедняжка не так красива, как другие девочки в семье, дело в ее скверном характере. Уж, скольких ей сватали, но никто не нравится, а отец не хочет выдавать ее против воли... - Ну, а ты, моя Хоршид, как же вышло, что ты оказалась в доме этого человека? Рассказ Мириам был не менее подробен. Она поведала матери про то, как стала подарком принца его другу, про то, как первое время боялась его, чужеземца, как постепенно полюбила его всем сердцем и, как теперь мечтает прожить с ним всю жизнь. И не важно, в каком качестве, только бы рядом. Амат ал-Вахид - ханум слушала дочь, почти не прерывая, лишь изредка вставляя короткие реплики и восклицания. Очень расстроилась, когда узнала,что Мириам потеряла ребенка, потому что всегда считала выкидыш наказанием, постигающим женщину за какие-то грехи...Когда же Мириам смолкла, окончив свою историю, она внимательно посмотрела на дочь и проговорила: - Но ты ведь понимаешь, малышка, что однажды он уедет к себе домой? Мириам улыбнулась, припомнив, как некоторое время тому назад этот самый вопрос волновал и ее саму. И как уверенно развеял Дима все ее сомнения на этот счет. - Он не оставит меня, мама! Он обещал мне это, и я верю ему больше, чем самой себе... Ты тоже вскоре убедишься, какой Дима замечательный, нужно лишь немного времени, чтобы узнать его получше, а теперь у нас у всех будет ведь много времени, чтобы узнавать друг друга, не так ли? Однако Амат ал-Вахид - ханум лишь головой покачала: - Он - европеец, Хоршид. Ты ведь знаешь, что у них не бывает наложниц, рядом с мужчиной может на законных основаниях быть только одна женщина - его жена. Я не спрашиваю, предлагал ли он тебе стать его женой, я лишь хочу напомнить тебе, что мусульманка не может выйти замуж за неверного. Ты думала об этом? На этих словах матери улыбка Мириам потускнела. Разумеется, она думала. Она многое передумала в те бессонные ночи, когда они с Димой только признались друг другу в любви и упивались этим чувством. Матушка, как всегда, попала в самую точку: уверяя Мириам в искренности, а также в том, что не оставит ее, господин, тем не менее, действительно, никогда не заговаривал об отдаленном будущем конкретно. Девушка, разумеется, и помыслить не могла, что ради нее Дима останется в Персии после того, как кончится срок его службы здесь. Но еще меньше она представляла, как, если возьмет ее с собой, устроит Арсеньев их жизнь в России. Да, Мириам знала, что христианин может быть мужем только одной женщины, знала, что мусульманке нельзя быть женой христианина... Она искренне верила в Аллаха, уповала на него во всем. Но после того, что случилось, вера ее поколебалась. И все те робкие сомнения в том, что так ли уж важны догмы, запрещающие союз любящих людей, если они по-разному молятся Богу, наложившись на сомнения в доброте Всевышнего, без всякой причины лишившего ее счастья быть матерью ребенка своего мужчины, вот уже несколько дней преследующие ее в мыслях, внезапно оформились в четкий ответ. - Да, мама, все это мне известно. И, если случится так, что господин предложит мне стать его женой, я без колебаний приму его веру, чтобы сделать это возможным. И ничто не изменит моего решения, - она упрямо посмотрела на Амат ал-Вахид - ханум. - Даже, если вы с отцом осудите меня за это. - Глупенькая! - воскликнула та. - Я и спросила лишь потому, что хотела понять, как глубоко твое чувство к этому мужчине. Теперь же я вижу, что, верно, он, в самом деле, необыкновенный, если ты готова пойти на ради него на такое... Я не стану осуждать тебя, Мириам. Ты живешь свою собственную жизнь. И я хочу, чтобы ты была в ней счастлива. - Я могу быть счастлива только с ним! - воскликнула девушка и порывисто обняла ее. - Спасибо тебе, мама, мне было важно знать. - Ну-ну, - усмехнулась женщина, целуя ее в затылок. - Вот уж и не думала, что слова старухи-матери так много значат для моей взрослой девочки, - ханум здесь явно кокетничала, до старости ей, холеной и любимой супруге богатого человека, было еще ой, как далеко, но Мириам сделала вид, что не заметила этого и принялась убеждать мать в том, как хорошо она выглядит. И вскоре разговор их ушел в сторону не столь драматических, но не менее важных тем, которые могут обсуждать женщины, как то - наряды, украшения, которыми Арсеньев щедро одаривал свою возлюбленную и которые девушка почти никогда не снимала, как, например, тот самый первый подарок - браслет с изумрудом... Когда же обсудили и это, матушка бросила взгляд в раскрытое окно и сказала: - Ну, что же? Вижу, твой господин неплохо заботится о тебе. Это хорошо. Однако я успокоюсь, только, когда познакомлюсь с этим невероятным урусом поближе и поговорю с ним. Должна же и я, наконец, познакомиться с человеком, похитившим твое сердечко и затуманившего тебе голову настолько, что, ради него, ты готова отречься от веры своих отцов? Пойдем-ка из этой душной комнаты в сад и поищем наших мужчин. Они, наверняка, нас заждались.
Дмитрий Арсеньев: Тем временем, Арсеньев и Фархат Ага договорились, что лучшим способом повести воссоединение Мириам с семьей будет созвать всех детей с семьями в гостеприимный дом их отца и матери. Митя настаивал на том, чтобы взять на себя часть забот, Фархат Ага вежливо отказывался, а сам хитро посматривал на неверного, так ретиво пытающегося убедить доброго мусульманина в том, что может стать подходящим сыном для их семьи. Почтенный глава семейства и не подозревал, что для их дочери может быть что-то лучше гарема сына шаха. С одной стороны, неверный не скрывал тепла, которое испытывал к его девочке. А с другой, разве можно ждать чего-то стабильного от посланника русского императора, со страной которого Персия еще не так давно вела войну? Дом у Арсениев Ага маленький, прислуги нет, на мужскую и женскую половину не разделен. В то же время, на Мириам богатые одежды, и на украшения денег ее новый хозяин не жалеет. В целом Фархат Ага был доволен увиденным, правильно оценил вопросы и вежливое отношение к нему неверного, а потому был готов в разумных пределах ему помочь, а заодно и проследить, как живется его красавице-дочери. Когда женщины вышли на крыльцо, мужчины уже вполне поладили и встретили их синхронным поворотом головы и даже чем-то похожими нежными улыбками. Митя с легкой тревогой во взгляде посмотрел на Мириам, но ее взгляд был спокоен и в нем все еще можно было углядеть искры счастья от встречи с родными. Арсеньев выдохнул. Больше всего на свете он бы не хотел, чтобы Мириам огорчили неприятием или осуждением ее жизни у неверного, условий, в которых она оказалась не по собственному замыслу, и перемен, в которых девушка была не виновата. Еще совсем немного Митя переживал, что Хоршид сама разглядит нерасторопность своего мужчины в вопросах дома или веры, и решит для себя, что он — не тот, на кого стоит полагаться и кому стоит доверять и дальше. К Митиному счастью, судя по лицу девушки, ничего такого страшного не произошло. - Фархат Ага, - обратился Арсеньев к отцу Мириам, - вы позволите выразить свое почтение вашей жене? Ему разрешили. И тогда Митя, приложив руку ко лбу, груди и животу, низко поклонился женщине, произведшей на свет любовь всей его жизни. - Достопочтенная Амат ал-Вахид ханум, благодарение Аллаху за божественный дар жизни той, которая заставила биться мое собственное сердце. Призываю для вас много счастливых лет на этой земле за превосходное воспитание той, чья кротость и забота делают меня счастливым изо дня в день. Пусть ваш опыт, ваши знания будут отданы как можно большему количеству девушек, ведь тогда еще больше мужчин будут возносить хвалу вам за превращение их пребывания в этом мире в прогулки по Джаннату Адн, доступному лишь для самых благочестивых и достойных. Только договорив, Арсеньев выпрямился. Он бы с радостью прикоснулся к полам одежд лучшей из матерей на Востоке, но не рассчитывал, что подобное прикосновение к одеяниям его жены будет правильно воспринято Фархат Ага.
Мириам: Цветистое и велеречивое приветствие, прозвучавшее из уст Арсениев Ага, удивило Амат ал-Вахид ханум своей пышностью. Да и сам этот мужчина, пытавшийся сейчас изъясняться так, словно все они герои какой-то из «Сказок 1000 и одной ночи», выглядел, по мнению почтенной персиянки, несколько по-мальчишески, несмотря на то, что годами был, вероятно, всего лет на десять моложе ее самой. В сущности, все европейцы мужского пола, которых доводилось до того видеть Амат ал-Вахид, казались ей словно бы моложе, в сравнении с местными мужчинами тех же лет. Поэтому ханум теперь взирала на Арсениев Ага сквозь прорезь для глаз в своем никабе из дорогого шелка, почти по-матерински. Надеясь при этом, что это покрывало, скрывающее ее лицо, надежно так же укроет и улыбку, которую все никак не удавалось убрать с губ, даже, если смотреть на него получалось серьезно. Улыбалась мать Мириам, впрочем, не столько из-за того, что Ага казался ей забавным в этом искреннем стремлении понравиться родителям своей наложницы так, словно собирался взять ее в жены. Что бы не говорила ей дочь, Амат ал-Вахид прожила уже достаточно долгую жизнь, чтобы не слишком верить в подобные счастливые исходы. Но Мириам, рассказывала о своем возлюбленном в столь превосходных тонах, что и ее родительница невольно поддавалась его обаянию, несмотря на то, что первоначально этот урус, похитивший сердце Хоршид, казался ей очень странным. Ведь всякому человеку привычнее тот уклад, в котором он воспитан. Арсениев Ага же, напротив, словно бы отрицает обычаи своих предков, но в то же время не хочет до конца принять восточные. Впрочем, зла в нем Амат ал-Вахид, всегда считавшая, что достаточно хорошо умеет разбираться в людях, не чувствовала. Кроме того, как бы он не выглядел, Ага вероятно, достаточно важный человек, если принц Мохаммад поддерживает с ним дружеские отношения. И явно любит Хоршид. Так чего же еще желать ее матери? - Пусть Небеса даруют благоденствие и для вас, достопочтенный господин, - ответила она, наконец, с не менее учтивым поклоном. – Боюсь, что мои заслуги в воспитании Хоршид вы преувеличили, для этого у меня было не так много времени. Но мне приятно, если моя дочь радует ваше сердце. Так же, как то, что и вы сами стремитесь сделать ее жизнь счастливой, - Амат ал-Вахид ханум с нежностью взглянула на Мириам, которая, замерев сердцем, следила за тем, как проходит разговор самых дорогих для нее людей, поэтому была молчалива более обычного. – Я рада что нахожусь сейчас в вашем доме и рада нашему знакомству, Арсениев Ага. Но еще больше меня бы обрадовало, если бы вы согласились принять приглашение и посетить вместе с Мириам дом ее отца, чтобы познакомиться там и с остальными членами нашей семьи. Ведь, это было бы замечательно, не правда ли? – последний вопрос адресовался уже ее мужу, который тут же согласно закивал. Ибо ханум, как и подобает покорной супруге, разумеется, заранее согласовала с ним свое желание – искусно и ненавязчиво внедрив собственную идею о семейном обеде в его голову с таким мастерством, что и сам Фархат Ага бы ни за что не согласился, что она пришла к нему позже, чем об этом подумала жена. – Так доставите ли вы мне такую радость, о, почтеннейший?
полная версия страницы