Форум » Петербург » Да святится святотатство твоё... » Ответить
Да святится святотатство твоё...
Даниил Анненский: Дата - 15 декабря 1832 года. Место – конспиративная квартира графа Анненского. Действующие лица – Даниил Юрьевич Анненский.
Ответов - 1
Даниил Анненский: Вместо эпиграфа:Это птицы к подоконникам льнут. Это небо наполняет луну. Это хижины под небом луны переполнены ночными людьми. Невозможно различить в темноте одинаковых, как птицы, людей. Ты целуй меня. Я издалека обнимаю! Обвиняю свой страх. Я неверье из вина извлекал, от, любимая, неверья устал. Нет привала. Вся судьба – перевал! Запорожье! Нет реки Иордань! Если хочешь предавать – предавай, поторапливайся! Эра – не та! Нынче тридцать за меня не дадут. Многовато бескорыстных иуд. Поспешай! Петух Голгофы поёт. Да святится святотатство твоё... (с) В. Соснора Оно же, романс. mp3. Может ли офицер и, не приведи Господь, дипломат пребывать в чувствах столь смешанных и растрепанных? Даниил Юрьевич перебирал полученные от своих агентов бумаги. Перебирал, перекладывал, пробегался пальцами по витым буквам и впивался этими, бледными теперь, пальцами в темные свои, жесткие волосы. Чернильная вязь плясала перед глазами, рисуя сначала призрачные, а потом все более и более живые силуэты. Они обретали кровь и плоть, и плотью этой смели – да что там! право имели! – раздевать Светлану, закрывать на нежной ее шее драгоценные побрякушки, целовать бархатные ее запястья, согревать ладони ее теплым дыханием, думать о ней фривольно, смотреть, вожделеть, спать с ней в одной постели, наконец, по праву честного - перед Богом и людьми! - супружества! И это только малая часть. Лгу я кому? Себе лгу! И это только по церковным книгам. Слеп ли я? Глух ли? Безумен ли? Безумен, впрочем, вполне. Все эти документы были им получены за год до того, еще до свадьбы. Сейчас же граф только обновлял в памяти детали и подробности в ожидании финального доказательства своей правоты, на основании которого будет он выстраивать краткий и мучительный эндшпиль. Ранние декабрьские сумерки перетекли незаметно в хрустящую зимнюю ночь. Здесь над Фонтанкой, в доходном доме по Измайловскому проспекту занимала несколько комнат конспиративная квартира графа Анненского, нанятая им по служебным, а вот теперь – довелось! – и личным надобностям. Даниил Юрьевич отодвинул помещавшее его тяжелое кресло от стола, встал, покачнувшись – одно дело знать о том, что за женщина носит имя твоих предков, а другое видеть, вот так ярко и беспомощно всю вереницу ее жертв! - и подошел к висевшему над каминной полкой зеркалу. Впился взглядом в собственное свое отражение и зажмурился. Отчего не могу я ненавидеть тебя? Он чего самому не отравить тебя, Света… Света моя, Светлана, - и с плеч долой? Из перламутрового сумрака смотрели на него угли-глаза, пауки-глаза в сети глубоких морщин. И теперь он казался себе стариком. Древним, дряхлым, беспомощным. Что же делаешь ты со мной?! Что же ты, Светонька, со мной делаешь?! Уронил ладони на холодный мрамор, а на них горячий лоб. И стоял бы так вечность. Пока это мудрость, вокруг глаз залегшая, не подсказала бы ему выхода из лабиринта, по которому он носится второй год яростным минотавром. Скрыто. В душе своей и сердце своем. И точно взвоешь. Полнолуние. Из-за морозного окна сочился холодный лунный свет и в комнате вплетал свои струи в теплое свечное сияние, как и муж, всякий раз возвращаясь, домой попадает в нежный приют семейного гнезда... В дверь постучали. Темный силуэт гостя скользнул из-за шпалеры, скрывавшей потайную дверь, и оставил на столе небольшой сверток - Исполнено, Даниил Юрьевич. Опиум-с подмешали перед сном. - Детали? - Ночью третьего дня подменили украшеньеце. Покараулили. Не обнаружилась подмена. Вот являем вам оригинальчик-с. Извольте-с. - Благодарствую. - Анненский сухо кивнул. – А что графиня? - В добром здравии. Уехали-с на бал к Белозеровым. Граф только мрачно покачал головой. И гость исчез так же незаметно, как и появился. Даниил развернул сукно, хранившее скучный, черной кожи футляр. Помедлил. Тихим щелчком отпахнул крышку. На него с какой-то даже злой ехидцей смотрел знакомый медальон, словно хранивший еще – в отличие от его собственных рук - память о тепле шелковой ее кожи. Граф вынул украшение и погладил блестящую крышечку, словно извиняясь за вторжение, словно обещая не причинять лишней боли… и зажал в кулаке, желая как будто отсрочить неизбежное. Что там? Кто там? Любимый? Мать? Отец? Ребенок? Бредни! Образок? Пусть образок! Впрочем, Светлана не сентиментальна. Код? Шифр? Банковский счет? Или я думаю дурно о ней? Или сентиментальна? О, как бы бесконечно, как до смерти любил бы я тебя, Светонька, окажись у тебя сердце! Чего еще нужно от женщины? Сердца только! Доброго сердца! И теплых рук. Ничего больше. Медальон с первого знакомства не давал графу покоя, Светлана будто не расставалась с ним. А отказывать собственной супруге в сообразительности граф бы не стал. Значит, медальон хранил тайну достаточно значительную, чтобы самое страшное прятать у всех не виду, на собственной шее. Тогда он задумал подменить медальон точной копией, и это потребовало от него усилий неимоверных, несколько копий он отверг, сочтя недостаточно точными. Наконец, подмена совершилась и вполне, кажется, успешно. Граф прищурясь, прижал глазом увеличительную линзу, какую используют ювелиры, и стал осматривать стык крышки медальона с подложкой, поддел ногтем крошечный бриллиант и – до восковой бледности сжал губы. На него смотрел отец. Собственный его отец, Анненский Юрий Алексеевич. Знает! Сердце пропустило удар. Чай не глупая, не слепая! Знает Светонька, как пить дать, в чьем доме живет, с чьим сыном, с братом чьим постель делит. Ох, прости Господи! И меня грешного, и ее, и отца! Спаси и сохрани! Мир Даниила покачнулся. Сложилась старинная мозаика. Да лучше бы не было ее, этой мозаики. Гори все адским пламенем! Лучше не знать! Спать спокойнее! Жить дольше! И ежели до того граф был снедаем мучительными подозрениями, то теперь все становилось на свои места. Уж почто добрый был человек дед его, царствие небесное, Павел Иванович Строганов - простой, но честь знал! - но зятю смерть дочери не простил. И после внуку, студенту уже, сказывал, что матушка скончалась от нервного истощения, когда узнала, что супруг в Англии вроде бы развлекается. Супруг вернулся. Дедовыми стараниями. А только старания были так велики, что дед нанял человека за зятем следить и присматривать, и перехватил письмо, в котором некая Мари Смит говорила графу об их общей дочери. Верно, одно из многих писем. Адрес на конверте. Ждала ответа? Бедная, бедная, наивная Мари, пропащая… Молодой и горячий, Дани еще тогда всеми силами возненавидел разлучницу, послужившую причиной кончины матушки, и желал найти ее, и не смог, конечно. Зато смог теперь. Теперь, будучи при связях и в годах, нашел и ее, и сестру: смертную запись в церковной книге, и больничные списки, и приютские, и дальше, и дальше, и дальше… Тянул за эту нить, не в силах остановиться, все больше и отчаяннее запутываясь в паутине ее судьбы, ее, Светланы, и своей. Как мы связаны с тобой, как скованы, как спаяны! Не уйти от тебя, доля моя, жизнь моя, Светлана Юрьевна! Счастье мое и мое проклятие… Кабы ты стала чем-то одним. Стань мне счастьем, я все забуду, и сожгу документы, и буду тебе мужем преданным, и никому в обиду тебя не дам, графинюшка. Или несчастьем моим стань. Я и судьей, и палачом бывал не по разу, и рука не дрогнет, и душа не пошевелится. Мне бы ясности. Мне бы прозреть, светлая моя. Защелкнул крышку и убрал медальон с портретом отца в сейф за новомодным Айвазовским, туда же убрал и документы. В углу сейфа лежало опечатанное сургучом на гербовой бумаге завещание. Копия его. Оригинал же и прочие две копии остались при поверенных. Из документа следовало, что супруга его, Светлана Анненская, в случае смерти Даниила Юрьевича не является наследницей, однако может распоряжаться частью средств, как опекун их детей, до момента их совершеннолетия, после чего все активы и имущество переходят к детям. Вылил себе на руки из кувшина у двери остывшую воду и обтер лицо, собираясь с силами, с сердцем, с духом для выхода. Промокнул батистовым полотенцем. Притушил свечи, запер двери и вышел вон. Внизу у подъезда ждал его тот же темный незнакомец, который принес сверток. Мужчины склонились друг к дружке, перебросились еще парой неслышных фраз, и, поймав извозчика, Дании Юрьевич направился к дому Белозеровых. Под гулкий перестук копыт Даниил Юрьевич погружался в собственные свои мысли, и виделась ему Светлана маленькой девочкой, больно обиженной всем миром и не умеющей мир этот простить. Желающей мир под себя подогнать, вместо того чтобы в мир этот прорасти душой и к нему применить себя в лучших своих свойствах. Не сумевшей повзрослеть настолько, чтобы понять, что раз за разом выбирая мужчину престарелого и состоятельного и убивая его, вымещает боль свою и зло свое к покинувшему ее отцу. Но мир неумолимо восполняет перед ней ряды богатых стариков, в которых она снова и снова видит отвергшего ее, неповинную ни в чем девочку, только любви желающую, старика Анненского, отвергшего ее... отца. Не мужчину. Отца, причинившего столько боли, что боль эта теперь неизбывно рвет душу чудесной женщины страшным зверем. Она ищет зверя этого снаружи, все хочет его погубить. А зверь внутри. Внутри - и не будет ему покоя, сколько не убий. Мне бы зверя твоего Светонька отогреть, приручить ласкою, душу твою спасти. Ты ведь в ледяном своем замке сама страдаешь, милая. Сама мучаешься… Зима только бросила в окно экипажа пригоршню ледяных искр. Даниил Юрьевич возвращался «из Парижу»… >>> Именины Графини Белозеровой.
полная версия страницы