Форум » Петербург » Хороший диагноз - хорошее лечение » Ответить
Хороший диагноз - хорошее лечение
Илья Кузнецов: Дата - 17 декабря 1832 года. Место - особняк госпожи фон Тальберг на Фонтанке. Участники - Идалия фон Тальберг, Илья Кузнецов, Глеб Стрижевский.
Ответов - 19
Илья Кузнецов: На следующий день Глеб заехал за ним, как и договаривались, к двум часам дня. Как раз к этому времени Кузнецов, как известно, обычно заканчивал прием. Быстро переменив одежду - был снят халат, надета свежая безупречная белая сорочка, шелковый жилет с вышивкой и строгий английский сюртук горчичного цвета - все же, не каждый день знакомишься с невестой близкого друга, а также прихватив с собой чемоданчик с инструментами, Кузнецов в парадной облачился в цилиндр и теплую накидку, вышел из дома и быстро забрался в экипаж Стрижевского, который дожидался его внутри, не заходя в дом. По дороге на Фонтанку мужчины почти не разговаривали, так, перебросились несколькими ничего не значащими фразами по поводу холодов, что установились нынешним декабрем в Петербурге. Глеб сказал, что от этого, верно, у него прибавилось пациентов, на что Кузнецов возразил, что больше всего простуженных бывает как раз не в мороз, а когда слякоть, как ни странно это звучит. Глеб понимающе покачал головой - и замолк. Видя, что друг его будто-бы напряжен, Илья Ильич не стал более донимать того беседой, про себя размышляя о том, с чем связано такое странное поведение Стрижевского. Дело в том, что до вчерашнего дня Глеб казался ему абсолютно невозмутимой личностью. Илью часто удивляло, как они вообще однажды умудрились стать друзьями - настолько противоположны были по характерам. Глеб был сдержан и молчалив, Илья - общителен и открыт, любил пошутить, в то время, как его товарищ, при том, что чувством юмора обладал отменным, уж в этом Кузнецов неоднократно убеждался, пускал свое остроумие в ход довольно редко... А еще, Глеб, кажется, никогда не сомневался в своей правоте, если уж был в чем-то убежден. Так, однажды назвав Илью своим другом, он не отказался считать его таковым, когда старший брат Кузнецова отправился на каторгу за участие в мятеже. Хоть это могло не лучшим образом отразиться на карьере в Третьем отделении. Впрочем, и самому Илье Ильичу доставалось от некоторых из тех, кого он называл товарищами - за дружбу с "голубым мундиром", несмотря на то, что Глеб Георгиевич, строго говоря, к жандармам особого отношения и не имел, возглавляя юридический отдел Третьего отделения. Однако Кузнецов всегда в достаточной мере отдавал себе отчет, что петербургские салонные фрондёры в своем влиянии на его судьбу несомненно отличаются от роли в судьбе Глеба Бенкендорфа и компании... Тем временем подъехали к Фонтанке, и, когда экипаж остановился у одного из красивых особняков, князь Стрижевский вновь немного озадачил Илью Ильича, когда сказал, что в дом Идалии Николаевны не пойдет, а вновь станет дожидаться его возвращения от пациентки здесь, ничем не объяснив Кузнецову такого странного для влюбленного жениха поведения.
Идалия фон Тальберг: Ожидая визита доктора, Идалия Николаевна не планировала на сегодняшний день никаких дел, поэтому, как только ей доложили, что тот прибыл и ожидает пациентку в гостиной, незамедлительно туда отправилась. Когда баронесса вошла в комнату, доктор сидел на диване, на коленях держал свой саквояж, но, завидев даму, естественно, встал. Разглядев его получше, Ида удивилась тому, что господин этот весьма еще молод, в то время, как у нее, когда слышала словосочетание "хороший доктор", почему-то в воображении всегда возникал образ пожилого дородного мужчины, который разговаривает с немецким акцентом. Акцента у Ильи Ильича Кузнецова, как он представился баронессе, не оказалось вовсе, ибо доктор, как было понятно по имени, оказался чистокровным русаком. Хотя, если прислушаться, то он все же был, вернее, не акцент, конечно, а характерное "акание", еще не истребленное слишком недолгим для этого обитанием в столице коренного москвича. Но этому Идалия Николаевна особого внимания не придала. - Рада познакомиться, господин Кузнецов, - кивнула она и протянула Илье Ильичу руку для поцелуя. - Очень признательна также, что нашли время для этого визита. Хоть искренне полагаю, что Глеб Георгиевич изрядно перестраховался, когда настоял на обращении к Вам. Банальная простуда, ничего больше... Но, наверное, нам следует куда-то пойти для того, чтобы Вы могли произвести осмотр? Мой кабинет подойдет для этих целей? - он кивнул, и Ида повела его прочь из гостиной, попутно показывая свой дом, когда пришли, наконец, в кабинет, баронесса вдруг ахнула и смущенно проговорила. - Если я и больна, то верно - на голову, Илья Ильич! Я ведь совершенно забыла представиться! Меня зовут Идалия Николаевна фон Тальберг. Вероятно, князь говорил Вам мое имя, но все же... Кстати, а где сам Глеб Георгиевич? Я почему-то подумала, что он тоже сегодня приедет?
Илья Кузнецов: - Ээммм... вообще-то Глеб Георгиевич... нет, - Кузнецов отрицательно качнул головой. - Князь Стрижевский хотел зайти, но я... я отговорил его. В сущности, зачем он здесь нужен? Осмотреть пациента и поставить диагноз я вполне в состоянии и без его присутствия рядом, - ухмыльнулся Илья Ильич и немедленно пожалел об этом, потому что ответом на эту неуклюжую остроту ему был озадаченный взгляд зеленых, как... изумруды (черт, ну что за банальное сравнение?!) глаз мадам фон Тальберг. - Извините, это неловкая попытка пошутить, - он пожал плечами, чувствуя, что краснеет, словно идиот какой-то. Наверное, действительно, что-то не так с его чувством юмора, если второй раз за последние два дня приходится за него оправдываться. Впрочем, следовало себе признаться откровенно: покраснел Кузнецов не от того, что неудачно сострил в присутствии Идалии Николаевны, а из-за того, что... ну просто так получилось! Уж слишком красива оказалась невеста Глеба Стрижевского. Или не невеста, а кто уж она там ему? Пожалуй, давно Илья Ильич не видел таких совершенных женских существ. Глеб - везунчик, если ему действительно удалось увлечь такую женщину. Впрочем, разве он того не заслужил? Ладно... ерунда! Отогнав от себя несвоевременные мысли, доктор Кузнецов вновь сосредоточился на том, ради чего, собственно, здесь оказался, и уже совсем другим, серьезным тоном проговорил: - Князь Стрижевский действительно привез меня сюда, но в дом зайти отказался, вероятно, не хотел смущать Вас, - Глеб Георгиевич очень деликатен, - нет, врать таким глазам было решительно невозможно... - Поэтому, дабы не заставлять его ждать слишком долго, давайте все же перейдем к нашему делу, - мягко улыбнулся он, на корню пресекая попытки Идалии Николаевны сказать что-то еще. "Экипаж у него, конечно, теплый, но все же... не хватало, чтобы и Глеб еще простудился, пока Вы наговоритесь," - подумал он а вслух сказал иное: - Итак, мадам, что же Вас беспокоит?
Идалия фон Тальберг: - Да, Вы правы, Илья Ильич, простите! - кивнула Ида. - Собственно, лишь кашель. Но он продолжается уже около месяца. И все домашние средства, которые обычно применяем в таких случаях, в этот раз почему-то неэффективны... Рассказывая доктору о своих жалобах, отвечая на его обстоятельные вопросы не менее подробным образом, баронесса никак не могла отделаться от чувства, что ей почему-то обидно, что Глеб Стрижевский не нашел нужным зайти в дом вместе с Ильей Ильичем. Разумеется, объяснения последнего на этот счет были разумны и рациональны, но женская душа - потемки. Не испытывая к Стрижевскому никакого особенного интереса, кроме обычного, человеческого, Идалии Николаевне, как всякой красивой женщине, было бы приятно ощущать, что князь тем не менее попал под ее обаяние. Тем более странным такое поведение было после того, что произошло между ними вчера - его неожиданное предложение, море цветов, что князь подарил: орхидеи, а потом эти восхитительные хризантемы... И записка. Он написал, что не обижен на нее, но сегодня ведет себя именно, как человек, который обижается, но не хочет этого показать... Ида украдкой вздохнула. Ах, если бы Дмитрий Васильевич был рядом! С ним всегда было все так просто - она знала, что любима. И это было также понятно и определенно, как то, что солнце встает на востоке. А Стрижевский - право, ее уже начало утомлять постоянно разгадывать этого человека: что он имел в виду, да что подумал! Господи, как же она устала!
Илья Кузнецов: "А случай-то не так прост, как кажется на первый взгляд! - думал про себя Кузнецов, расспрашивая, а затем осматривая госпожу фон Тальберг. - Похоже, и придумывать-то особо ничего не надо. И очень хорошо, что Глеб убедил ее обратиться ко мне. Вовремя." Это случалось с ним всегда. Даже, если, как сегодня, он на какое-то незначительное время поддался очарованию этой зеленоглазой красавицы, то, стоило им перейти к разговору об ее состоянии, все чары немедленно испарились. Перед ним больше не было очаровательной молодой женщины, а вновь оказался пациент, нуждающийся в помощи. Наверное, это и есть профессионализм... Выстукивая и выслушивая легкие госпожи фон Тальберг, Илья Ильич теперь обращал внимание только на характер звука, возникающего при перкуссии, на тип дыхания. Все это было абсолютно понятным и привычным, не то, что какие-то нелепые материи, вроде очарования. И при взгляде на тонкий стан Идалии Николаевны, Кузнецова теперь занимала только одна мысль, что habitus-то* у нее характерный, чахоточный, что там не говори - высокая, худенькая, наверняка - нервического склада, хоть и привыкла скрывать эмоции. А о том, что мадам чем-то огорчена, но не хочет этого выдать, Илья Ильич догадался по едва уловимо меняющемуся выражению ее глаз, чуть опускающимся уголкам губ в те моменты, когда она думает, что за ней не наблюдают. Но он наблюдал! Опыт давно приучил его наблюдать именно за какими-то мелочами, которые для другого прошли бы незамеченными, а его, как врача, много раз наталкивали именно на правильные мысли, когда он думал над постановкой диагноза. А это - самое главное. Как там говорили древние? Diagnisis bona - curatio bona? Сколько раз он в этом убеждался! Но в случае госпожи фон Тальберг было еще слишком много непонятного, чтобы поставить именно хороший диагноз. Уж в слишком сильное противоречие вступало то, что он знал о ее жизни из рассказа Глеба - любовь, скорое замужество, и то, что видел сам - эту необъяснимую печаль в глазах. - Сударыня, я задам вопрос, который, возможно, покажется странным. - проговорил он, наконец. - Скажите, не случалось ли в Вашей жизни последнее время неприятных событий? _________________________ *Хабитус (Habitus) - это: телосложение человека, особенно когда оно связано с тенденцией к развитию какого-либо заболевания.
Идалия фон Тальберг: Погруженная в свои невеселые мысли, что навалились на нее совершенно не ко времени, Ида не сразу среагировала на вопрос доктора Кузнецова. Вернее, среагировала не так, как была должна. - Неприятных событий? Да... то есть, я хотела сказать - нет! - приходя в себя, она решительно тряхнула локонами. - У меня все хорошо, доктор! Единственное... возможно, я просто немного устала, - повторила она вслух свою недавнюю мысль, однако развитие ее имело уже совсем другой смысл. - Понимаете, я довольно долго прожила за границей. И это была очень спокойная и уединенная жизнь. Но в начале осени я вернулась в Петербург. И вышло так, что пришлось окунуться в бесконечную вереницу балов и приемов. Не сочтите за кокетство, Илья Ильич, но от этого тоже устаешь, - усмехнулась Идалия Николаевна. - Вот и все. Больше в моей жизни неприятностей, к счастью, не случалось. А почему Вы спросили?
Илья Кузнецов: - Ну да, ну да, - кивнул в ответ Кузнецов, выслушивая длинную тираду госпожи фон Тальберг и чувствуя, что в ней не содержится и половины правды. Однако слушать и соглашаться - это все, что ему оставалось. Если не хочет, не расскажет, что уж тут поделать? Удивительно было иное: в упоминании событий своей жизни за последние месяцы, кроме отсутствующих несчастий, Идалия Николаевна также не упомянула и ни одного счастливого события! А что может быть счастливее для дамы, чем грядущее замужество, даже, если еще не сделано официальное предложение? Говорят ведь, они это чувствуют, - когда мужчина уже готов предложить им руку и сердце! А она и близко ничего такого не сказала. Все же странная они пара, ей- богу! - А спрашиваю я, Идалия Николаевна, потому, что есть в медицине новое течение, которое кажется мне весьма прогрессивным и заслуживающим внимания. И изучает оно взаимосвязь телесных болезней с душевными травмами. В частности, такой болезни, как чахотка...
Идалия фон Тальберг: А вот теперь она, в самом деле, испугалась. Чахотка? Перед мысленным взором мгновенно всплыл образ Кити Оболдиной, ее единственной подруги детства, с которой Ида познакомилась в пансионе мадам д`Арси. Кити была чуть старше ее, но из-за слабости здоровья ходила в один класс с ровесницами Ида. И все знали, что у мадемуазель Оболдиной - чахотка, и от этого боялись с ней играть. А Ида почему-то не боялась... Через год Кити умерла. Неужели так будет и с ней? - Илья Ильич, - баронесса посмотрела на него расширившимися глазами. - Вы подозреваете у меня туберкулез?
Илья Кузнецов: - Нет, упаси бог! Конечно же, нет! - поспешил ответить на ее вопрос Кузнецов, заметив, как Идалия Николаевна побледнела. Не хватало еще обморока в ее исполнении! Вот ведь, осёл! Не нашел ничего лучше, как испугать несчастную даму до смерти! Кузнецов вздохнул и проговорил уже более спокойно: - Туберкулеза у Вас пока нет. Однако - пока. И вероятность того, что он может развиться - весьма высокая. Почему это происходит, я не понимаю. В Вашей жизни, как Вы сказали, все прекрасно: не голодаете, не расстраиваетесь... Впрочем, все бывает. И я мало, чему удивляюсь в своей профессии. Поэтому, если хотите услышать мой совет, то вот он: смена климата и обстановки. Вам нужно уехать из России. Желательно в Италию, на Сардинию, Капри... Морской целебный воздух и мягкий климат, не чета нашему, сделают свое дело, и Вы вскоре поправитесь... Разумеется, ехать не завтра и даже не послезавтра. Для начала надо немного подлечиться, однако это нужно, мадам. Действительно нужно!
Идалия фон Тальберг: - Но как же я уеду? - растерянно проговорила Ида, разводя руками. - Я не могу, доктор! У меня... дела в Петербурге. И я не могу их оставить. Она, и в самом деле, не представляла, как же теперь может уехать из России? Теперь, когда здесь началась для нее настоящая жизнь, когда появилась надежда на счастье... Уехать! А как же Варя? Как оставить ее именно теперь? Как... Дмитрий Васильевич? Он вернется, а ее не будет. Это решительно невозможно - уехать! Но с другой стороны, остаться и заболеть чахоткой? Что за ужасный выбор такой? Почему именно с ней все так вечно происходит? И потом, он же сказал, что это не сейчас еще уезжать, что нужно время, чтобы окрепнуть, может, до того периода все в ее жизни прояснится... - А... предположим, что я все же поеду в Италию, - осторожно проговорила Ида. - Через какое время это можно будет сделать?
Илья Кузнецов: - Я не гадалка, мадам, я - доктор, - пожал плечами Илья Ильич. - Поэтому сказать ничего конкретного не могу. Зато могу назначить курс лечения, который Вы, если согласитесь, станете принимать. А я буду наблюдать за тем, как оно помогает, - он намеренно сказал именно так - не "действует", а "помогает". Маленькое суеверие, которое Кузнецов себе позволял. - И через некоторое время смогу сказать более точно, что и когда, - он улыбнулся. - Думаю, что все Ваши дела к тому времени окажутся улажены, если только они не имеют характер наполеоновских планов. Ну вот она и проговорилась!
Идалия фон Тальберг: - Нет, не имеют, уверяю Вас! - также с улыбкой проговорила баронесса, одеваясь за ширмой, которую сегодня с утра специально по ее приказанию принесли в кабинет слуги. Осмотр был окончен, и доктор разрешил Идалии Николаевне одеться. - Самые обычные, житейские. Но от этого не менее важные. Приведя свой туалет в порядок, баронесса показалась из-за ширмы. Кузнецов, тем временем, писал свои рецепты, сидя за массивным дубовым столом. Наконец, прописи были готовы, и Илья Ильич встал со своего места, протягивая ей листки с латинскими словами. - Спасибо, доктор! - проговорила Ида, забирая их из его рук. - Я немедленно распоряжусь, чтобы слуги отправились в аптеку. Вы немного напугали меня, признаюсь, - смущенно проговорила она. - Но так, наверное, даже лучше... И еще вопрос. Что я Вам должна? Однако тут же выяснилось, что за визит Ильи Ильича баронесса не должна ничего, что это по просьбе его близкого друга, князя Стрижевского. И вообще ее не должен волновать этот вопрос. Но Ида он все же волновал. "Не должна доктору, значит, должна князю," - справедливо рассудила она. И такая альтернатива была ничуть не лучше - мадам фон Тальберг страшно не любила одалживаться кому бы то ни было. - Илья Ильич, я хотела бы все же попросить князя Стрижевского зайти. Мне кажется неловко, что он так долго ждал, пока Вы освободитесь. Пожалуй, я пошлю дворецкого, мне кажется, так будет правильно. И, прежде, чем Кузнецов успел что-то возразить, взяла колокольчик и позвонила, призывая Порфирия.
Глеб Стрижевский: В дом Глеб не пошел, но не столько из-за Идалии, сколько из-за Ильи. Пусть он спокойно занимается своим делом. Я там буду лишним. К тому же, в мое отсутствие они не будут обсуждать меня, и все, что я не досказал, не выплывет наружу. Кондрат, которому надоело сидеть на ветру, попросился в карету, а после того, как устроился на противоположном сидении, сказал: - Что-то зачастили мы в этот дом. Ты, княже, часом не жениться собрался? - А что? Это так заметно? – удивился Глеб. - Мне заметно, - пожал плечами Кондрат. – Но ты не боись! Я никому не скажу, Только вот не пойму, зачем тебе это надо? Ты ведь ее не любишь. - Ну и что? – усмехнулся Глеб. – Ты знаешь кого-нибудь, кто женат по любви? В наше время даже крепостные крестьяне женятся по расчету. - Да какой тебе прок с этой дамочки? Деньги? Денег тебе своих хватит. Хорошая родословная? Да таких, как она, в Питере хоть сетью отлавливай, и за каждой будет тянуться хвост знатных родичей. Красота? Да через пять лет она уже старухой будет! К тому же не девица она уже. Стоит эта баронесска того, чтобы терять из-за нее свободу? Глеб задумался. Свобода… К чему она мне? Долгое время я хранил ее и надеялся, что Тесса одумается и покинет стены монастыря. А потом еще эта московская история… Стоп! Он запрещал себе эти вспоминания, потому что боялся... Тесса была далеко и совершенно недоступна, поэтому о ней он позволял себе думать. Но Наташа … Она то рядом! Казалось бы, что проще? Прыгнул в карету, каких-то четыре дня пути, и он Москве, на Остоженке. Но что сказать ей при встрече? Как объяснить цель своего приезда, если она непонятна даже ему самому? Вот поэтому, чтобы не сорваться в эту ненужную никому поездку, Глеб дал себе слово больше не вспоминать Наташу, запрещал себе думать о ней и даже видеть ее во сне. В дверь кареты кто-то постучал. Кондрат открыл ее, и Глеб увидел лакея Идалии Николаевны, который вчера приносил ей лекарство. - Госпожа баронесса просят князя Стрижевского пожаловать к ней, - проговорил слуга с таким апломбом, точно приглашал Глеба на аудиенцию к императору. - Передай, скоро буду, - ответил князь и, когда слуга скрылся, сказал Кондрату. - Когда-нибудь ты все узнаешь, а сейчас не лезь и держи при себе свои догадки. Интересно, для чего я ей понадобился? - думал Глеб, переступая порог дома баронессы. – Надеюсь, она приглашает меня не для того, чтобы устроить нам с Ильей перекрестный допрос.
Идалия фон Тальберг: Глеб Георгиевич появился довольно быстро. Когда он вошел в кабинет, Идалия Николаевна устремилась ему навстречу... нет, не с распростертыми объятиями, конечно, но радостно. - Князь, рада Вас видеть! - воскликнула она. - Илья Ильич сказал, что Вы не хотели тревожить меня своим появлением в моем доме. Право, что за странности! Я всегда Вам рада.Приходите запросто, к чему эти церемонии. Тем более теперь. Ведь я так признательна за то, что Вы убедили меня проконсультироваться у доктора Кузнецова! - Ида оглянулась на Илью Ильича, одаривая и его своей лучезарной улыбкой. - Вы были правы, Глеб Георгиевич, - она вновь уже смотрела на Стрижевского, кажется, немного удивленного столь радушным приемом. - Похоже, я немного недооценивала своего состояния здоровья. Или переоценивала его... Но теперь все будет хорошо. Кажется, я в надежных руках. Признаться честно, Идалия Николаевна до сих пор была взволнована и испугана словами доктора о том, что ей грозит чахотка. Но легче умерла бы, чем призналась в этом своем страхе перед малознакомым человеком: слишком не любила выставлять беды и горести напоказ. Вот и теперь вряд ли кто-то бы догадался о том, что оживленная болтовня баронессы - лишь способ скрыть волнение. Впрочем, именно этого она и добивалась. Тех, перед кем ей хотелось бы открыться, здесь не было, а остальным всегда нужен был лишь "парадный фасад" Идалии фон Тальберг. И баронесса не собиралась никого разочаровывать...
Глеб Стрижевский: От приглашения баронессы Глеб ожидал чего угодно, только не столь радушного приема. Однако Идалия Николаевна обрушилась на него с такой… благодарностью, что ему стало не по себе. - Да что я? Право, это все он, – пробормотал Глеб и перевел взгляд на Илью, ожидая, что тот в ответ подмигнет ему, мол, я все сделал, как ты просил. Но выражение лица доктора Кузнецова поразило его своей озабоченностью и было совершенно не расположено к дружескому перемигиванию. – Что случилось? Так я был прав, что настоял на твоем визите? Значит, все серьезно? Такого поворота событий Глеб не ожидал. Теперь все планы придется отложить до тех пор, пока мадам фон Тальберг не поправится. Если уж я опустился до того, что решил устроить крестовый поход против женщины, так пусть она будет хотя бы здорова. - Идалия Николаевна! Спасибо Вам за приглашение бывать у Вас. Поверьте, я обязательно воспользуюсь им. Я не оставлю Вас одну в таком тяжелом положении. За всем, что Вам понадобится, можете смело обращаться ко мне в любое время дня и ночи. Лицо Глеба в этот момент пылало самым неподдельным беспокойством за здоровье дамы и решительностью творить добрые дела. - Илья! Поехали скорее в аптеку или куда там еще… Я должен немедленно доставить Идалии Николаевне лекарство. А по дороге ты мне расскажешь обо всем, что ты там услышал.
Идалия фон Тальберг: - Ну ничего трагического со мной еще не случилось, нет повода так переживать, дорогой Глеб Георгиевич. Просто нужно правильно выполнять рекомендации замечательного Ильи Ильича, - мягко проговорила Ида. - Что я и намерена делать. Голос ее звучал спокойно, но внутри баронесса была удивлена тем, что Стрижевского настолько взволновало состояние ее здоровья. И как прикажете это понимать, Глеб Георгиевич? А потом он и вовсе едва не сорвался с места, чтобы ехать в аптеку за лекарствами... - Нет-нет, князь! - воскликнула баронесса, пытаясь остановить его жестом. - Никуда не нужно ехать, уверяю Вас! Я распорядилась уже на этот счет и слуга, вероятно, теперь добрался до места и скоро вернется со всем, что прописал мне доктор. Так что давайте-ка лучше выпьем чаю? Но в этот момент в их диалог вступил третий участник мизансцены, доктор Кузнецов...
Илья Кузнецов: С момента появления Глеба в кабинете, Илья, действительно, не проронил ни слова, все это время не без изумления наблюдая, как его друг буквально по кирпичику продолжает разносить привычный образ рационального и спокойного человека, каковым Кузнецов, как уже было сказано, привык считать князя. "Совершенно влюбленный суетливый идиот," - не без досады и жалости думал Илья Ильич об Стрижевском, глядя, как тот бледнеет и краснеет пред прекрасными очами мадам фон Тальберг, и не понимая, что это его так разобрало? Ну да, баронесса - красавица, каких поискать, но сколько прелестных дам готовы были продать душу дьяволу, чтобы Стрижевский обратил на них внимание - все тщетно. А тут... Но главный - и неутешительный для Глеба вывод, который Кузнецов вынес из своих наблюдений, заключался в том, что влюбился-то его приятель, кажется, безответно! Илья считал себя человеком, который неплохо разбирается в других людях, и готов был руку на отсечение сейчас дать, что мадам фон Тальберг вовсе не питает к Глебу тех чувств, на которые он надеется, если намерен сделать ей предложение. Хотя, возможно, понимает это и сам Стрижевский, если не решился сделать его до сих пор... Только, если желает пока скрывать свои чувства, то выбрал для этого самый неудачный способ. Когда Идалия Николаевна предложила им выпить по чашке чая, собственная чаша терпения Кузнецова внезапно переполнилась. Он действительно был больше не в силах смотреть, как Глеб пытается понравиться и одновременно это скрыть, поэтому решил вмешаться. Не хватало еще, чтобы он позволил себя уговорить... - Кхм, - негромко кашлянул Илья, чем привлек к себе внимание баронессы и Стрижевского. - Прошу прощения, Идалия Николаевна, боюсь, что в таком случае я не смогу принять участие в чаепитии. Очень жаль. На ее вопрос, в чем причина, Илья долго и "смущенно" отнекивался, а потом, наконец, "признался": - Видите ли, я рискую показаться Вам невежливым и неловким типом с дурными манерами, но дело в том, что... князь Стрижевский, в экипаже которого я приехал сюда, обещал, после нашей встречи, отвезти меня в университетскую клинику. Там у меня сейчас на курации весьма сложный случай, и я непременно должен взглянуть на этого пациента, дабы подготовиться к консилиуму, что будет завтра утром. Поэтому, чтобы все успеть, мне придется теперь же уйти, взять извозчика и ехать на факультет... После этих слов Идалия Николаевна повела себя ожидаемо, лишний раз приятно потешив самолюбие Кузнецова, как знатока человеческих душ. Разумеется, чаепитие отменилось, все быстро распрощались и, спустя несколько минут, оба мужчины уже сидели в карете князя Стрижевского. - Глеб, ты, может, обижен, что я устроил это небольшое представление. Знаю, что ты не обещал, отвезти меня, но остальное - чистая правда. Я действительно рассчитывал на это. У меня там больной, ну и... материалы к новой статье забрать, - поспешно проговорил Илья, упреждая недовольство со стороны друга, которое, впрочем, было бы вполне заслуженным, учитывая его поведение. - Поэтому прошу у тебя прощения за самоуправство. А повинную голову меч не сечет! - он пожал плечами и улыбнулся.
Глеб Стрижевский: Глебу в самом деле хотелось уйти из дома баронессы, потому что получилось так, что он заявился туда с пустыми руками, что в его положении и при его целях было недопустимо. Поломав голову накануне, он решил, что обратить на себя внимание баронессы можно пока только одним способом – безмерно баловать и скрашивать ее заточение, пока она больна. Какие средства были в его распоряжении? Будь на ее месте дама полусвета, было бы легче, но к баронессе с дорогими подарками и драгоценностями не заявишься, а потому арсенал князя был довольно ограничен: только цветы, вкусности и книжные новинки. Но как долго он сможет полагаться на такие подарки? Ах, как легко было ухаживать за Тессой! Тогда все мои поступки шли от сердца, а здесь надо задумываться над каждым шагом. Вот ввязался! Ах, какая принчипесса! Ее замуж зовут, а она еще и выкаблучивается. На минуту Глеб задумался, а не бросить ли все, послать баронессу подальше и забыть о ней навсегда. Пусть катится в Европу, сидит там и не показывается в Питере. Но следом за этой идеей последовала мысль о том, что гибель Ивана фон Тальберга сойдет этой дамочке с рук. Нет! – поклялся себе Глеб. – Ни за что! То, что она принесла несчастье в его жизнь, я бы еще смог ей простить, но смерть? Никогда! Илья тем временем снова о чем-то заговорил, заставив князя прислушаться к его словам. - Меч? – удивленно переспросил он, а затем едва не рявкнул. – Нет, друг дорогой! Хватит ходить вокруг да около и заговаривать мне зубы! Давай говори, что с нею и как долго это продлится! В противном случае, я не буду ждать, когда доберусь до меча, а просто оторву тебе голову вот этими руками.
Илья Кузнецов: Особенность характера Ильи Ильича заключалась в том, что на него никогда не следовало давить, если желаешь чего-либо добиться. А Глеб, видимо, глубоко погруженный в свои мечты о баронессе фон Тальберг, отчего-то забыл об этом. Но в глазах Кузнецова это его не извиняло. Поэтому, как не любил он Глеба, в душе у доктора мгновенно "взыграло ретивое", едва тот, будто следователь, набросился на него с расспросами, касательно состояния здоровья Идалии Николаевны. Если бы он этого не сделал, то Илья, возможно, сам рассказал бы - ну, настолько, насколько это позволительно для врача - распространяться о здоровье своего пациента посторонним людям, а Стрижевский, что бы он там не чувствовал к баронессе, все же, пока был ей посторонним. А так - извините, увольте! Поэтому, спокойно и даже с некоторым демонстративным равнодушием выслушав пламенную тираду Стрижевского, Илья вновь ласково улыбнулся другу, которому только что про себя решил преподать небольшой урок хороших манер, и проговорил: - Вы, похоже сговорились с мадам фон Тальберг задавать мне вопросы, на которые нет ответа? - во взгляде Глеба отразился вопрос. - Да-да, спрашиваешь про то, сколько продлится ее болезнь. И она спрашивала. А я ответил, что работаю врачом, а не гадалкой. И тебе скажу то же самое. Откуда я знаю? Может, все пройдет быстро, может - не очень. Знаю, ты из этих, афеистов, - усмехнулся он. - Однако, как ни банально, в подобных случаях все действительно в руках Божьих, а мы, докторишки, лишь претворяем Его планы, уж извини, коли разочаровываю. Илья намеренно тянул с ответом, не без саркастического удовольствия наблюдая, как Глеб на глазах сатанеет, но изо-всех сил сдерживает эмоции. - И потом, прости еще раз, но, если бы мадам фон Тальберг хотела поделиться с тобой новостями о своем здоровье, покуда мы у нее находились, согласись, она бы сама это сделала, не так ли? Но она сказала лишь то, что сказала. А рассказывать о пациенте сверх того, что он сам желает поведать миру - суть нарушение врачебной тайны и этики. Amicus... Glebus, sed magis amica veritas... Произнеся модифицированную для собственных нужд эту общеизвестную латинскую максиму, Илья вдруг отчего-то представил Глеба - "Глебуса" - в виде римского центуриона с мечом в руках. А что? Подходящий типаж. А себя, если учитывать, что Глебус сейчас, наверняка, не против его убить, следовало вообразить в таком случае, первохристианским мучеником, которого тот готов, если не отправить на растерзание львам, то уж точно зарубить мечом... Отвернувшись, чтобы нахохлившийся Стрижевский не заметил, как его собеседник, натешившись вдоволь, готов вот-вот расхохотаться, Илья посмотрел в окно, где, как нельзя кстати, показалось здание университета. - О, вот и приехали! - как ни в чем не бывало, радостно воскликнул Кузнецов, и стукнул тростью в крышу экипажа, чтобы извозчик остановил его. - Ну, спасибо, что довез, друг, рад был повидаться, прощай! И, прежде, чем Глеб успел что-то проговорить в ответ, открыл дверь и выпрыгнул на улицу.
полная версия страницы