Форум » Петербург » Чужая душа - потёмки » Ответить
Чужая душа - потёмки
Эрхард Хайден: Время: конец ноября 1833 года. Место: дом графа Верстова Участники: Людмила Николаевна Каренина и Эрхард Хайден.
Ответов - 24, стр:
1 2 All
Эрхард Хайден: С тех пор как Хайден обосновался в Петербурге, минуло больше чем полгода. Столицу России посетила осень, чья «золотая» пора уже подходила к концу. Деревья садов скинули свои яркие «одежды» и листья веселыми танцами пробежали по дворам, воды Невы выглядели мрачнее, чем обычно, холодный пронизывающий до костей ветер в волю носился по улицам, проникая в самые глухие закоулки города, дождь явился во всем своем разнообразии – от мелкой мороси, когда казалось бы воздух можно пить, как студеную воду, до ливневых затяжных дождей , а на лужах по утрам можно было наблюдать тонкие слои льда – Санкт-Петербург готовился встречать зиму. Жизнь Эрхарда текла в своем обычном русле, не принося никаких сюрпризов. Ему, считающемуся ныне сыном Анны Верстовой, приходилось соблюдать все положенные приличия и носить до января траур по смерти этой чудесной женщины. То было не в тягость, и молодой человек, хоть и сопровождал изредка графиню Каренину на малые приемы, с большим удовольствием сидел дома и книгу за книгой «поглощал» творения мастеров пера и слова. С Людмилой Николаевной он из последних сил старался сохранять положенную дистанцию, и помогал ему в том банальный страх. Страх все потерять и разрушить. Однако тем самым ноябрьским вечером, когда графиня в компании княгини N*** отправилась в театр, Хайден не смог провести вечер в привычной обстановке. Пробежав в двадцатый раз глазами одну и ту же строчку в очередной книге, юноша с досадой захлопнул ее, осознавая, что смысл прочитанного не доходит до его сознания. Вместо сюжета, предлагаемого автором, разум услужливо предлагал картины иного содержания. Вот Людмиле целуют руки разнообразные кавалеры, а вот ее бережно подсаживают в экипаж, она дарит чужим людям взгляды и улыбки, полностью забыв о нем самом. Не в состоянии сидеть в четырех стенах в полном бездействии, Эрхард вышел на улицу со своими тяжкими думами и зашагал по улицам, не выбирая направления. За то время, что молодой человек провел в столице, он успел изучить этот город так, что мог бы идти по нему с закрытыми глазами. От своих мыслей Хайден очнулся лишь у только в этом году объединенных по указу императора Апраксина и Щукина дворов. Николай приказал слиться им в один большой рынок. Несмотря на вторую половину дня здесь все еще бурлила торговля, но многие уже сворачивали свои лавки, предпочитая вернуться сюда с утра пораньше. На Сенной площади, куда юношу понесли ноги дальше (он лишь с любопытством взглянул по пути на недавно возведенное здание Гауптвахты), в этом чреве Петербурга жизнь и вовсе не замирала никогда. Отбросы общества проводили здесь и в округе свои вечера и ночи. Хайден поймал на себе несколько заинтересованных взглядов, но, как ни в чем не бывало, пошел дальше. Он прекрасно знал, чем может закончиться подобный интерес, но еще не стемнело, а местный народец не рисковал чинить разбой средь бела дня, опасаясь быть пойманными и высеченными на этой же самой Сенной площади. Каренина, правда, рассказывала, что не далее, чем два с половиной года назад (чуть меньше) здесь произошел холерный бунт - простые люди с величайшим воодушевлением, продиктованным ужасом пошли громить холерную больницу. Но император лично приехал на место событий и смог усмирить стихийное восстание. Путь Хайдена продолжался и вывел его к Сыренковому переулку, который очень быстро закончился и перешел в Демидов. Миновав Английское собрание и государственный заемный банк, молодой человек вышел к набережной реки Мойки, откуда открывался вид на строящийся Исаакиевский собор. Юноша с неподдельным интересом обошел все строительство, стараясь усмотреть как можно больше. На время он даже забыл о тяготящих его мыслях. Огромные трехпролетные леса закрывали собой многое, но чугунные вороты-кабестаны, что стояли чуть поодаль, можно было разглядеть. При их помощи совсем недавно совершалось совершенно невозможное – огромная колонна, лежащая на земле, за три четверти часа принимала вертикальное положение. Глазея на творение рук человеческих, Эрхард не заметил, как стемнело. Он точно знал, что Каренина не вернется домой рано и сам не торопился в обратный путь. Вместо того он направил свои стопы к Неве. Там он подставлял лицо ледяному ветру и наблюдал, как люди переправляются по плашкоутному мосту на другой берег реки. За его спиной гордо возвышался воздвигнутый Екатериной Второй памятник Петру, а взору открывался стоящий через водное пространство великолепный дворец Александра Меньшикова. Совсем почерневшая к вечеру вода мерно текла в сторону залива, неся в него воды Ладоги. Текла спокойно и мрачно, как и думы немецкого вора. Чуть ускорив темп, Хайден вернулся немного назад, обогнул здание Манежа, построенного для Конного полка лейб-гвардии в начале века, почти бегом промчался по Конногвардейскому бульвару, миновал Крюков канал и через пять минут уже был у Каменного театра. Публика разноцветной толпой покидала здание и, садясь в экипажи, разъезжалась. Наблюдая весь этот процесс, Эрхард старался найти ту, ради которой здесь и очутился. Но в общей суматохе это оказалось невозможным. Понимая, что Каренина может оказаться дома раньше него, молодой человек бросил свое бесполезное занятие и, чертыхаясь про себя, рванул к особняку Верстовых. Благодаря тому, что возницы каждый старались довести своих седоков до крова родного как можно быстрее, на улицах, примыкающих к театру, образовались заторы из экипажей, что позволило Эрхарду попасть домой быстрее Людмилы Николаевны. Поднявшись к себе, он быстро переоделся и спустился в библиотеку. Едва юноша опустился в кресло и раскрыл книгу, как в доме почувствовалось движение – вернулась хозяйка особняка. То, что Хайден провел время вне фамильного гнезда Верстовых, можно было понять лишь по холодным и чуть влажным от уличной сырости волосам, в остальном же он являл из себя фигуру полную умиротворения.
Людмила Каренина: Переживания вечера сказались на состоянии Людмилы Николаевны, а более всего ее вдруг стала пугать встреча с человеком, который вот уже полгода носил фамилию Верстовых, как свою собственную по все документам. Графиня вдруг осознала, что она ничего толком не знает про прошлую жизнь Хайдена. Он всегда так ловко уклонялся от подробных рассказов, что Каренина не смела расспрашивать. Однако, поразмыслив, она пришла к выводу, что стоит доверять тому, кто живет с тобой под одной крышей, и от кого ты не видел ни капли зла. По приезде домой Людмила сразу отправилась к себе, собираясь сменить свой туалет на домашний. В своей гостиной Каренина разрешила себе снять траур раньше и сейчас переодевалась в синее платье, украшенное орнаментом из цветов. Пожалуй, оно было даже слишком шикарным для дома, но после двух лет черного цвета так хотелось праздника. Горничная была рада таким переменам и без умолку трещала. Это подняло настроение Людмиле и она, наконец, осведомилась, где ее гость. - В библиотеке, Людмила Николаевна. Взглянув в зеркало и улыбнувшись своему отражению, графиня рукой провела по челке, укладывая ее равномерно, и поправила сережки, которые она также сменила. Если бы не осознание прожитых лет, Люда даже и не подумала бы, что смотрящая на нее женщина недавно была в трауре. - Накройте в библиотеке все к чаю. Да собери что-то перекусить. Я замерзла в карете княгини и необычайно проголодалась! Какое-то озорство охватило графиню в эти минуты, и вспомнились слова Марьи Ивановны про замужество. Ну да, она хороша собой, молода и способна привлекать взгляды мужчин. Да вот только вопрос, захочет ли она, чтобы кто-то вновь коснулся ее из этого напыщенного общества, живущего по правилам бумаг? Взяв флакон с духами, Людмила провела по груди, приоткрытой новым платьем, кончиком хрустальной крышечки, оставляя душистый след. Все эти мелочи было теперь так приятно делать, совсем не так, как раньше, когда они были обязанностью. Графиня даже не отдавала себе отчета, что ей нравится прихорашиваться для немца, ловить его взгляды на себе… - Все, мадам. Вы готовы, - Маша отложила остатки шпилек на туалетный столик и принялась за кровать, по-хозяйски взбивая подушки. Графиня же последний раз окинула придирчивым взглядом себя в зеркале, накинула на плечи белую шаль и отправилась вниз. Лаская перила лестницы белой рукой, Людмила словно скользила по ступеням, такой легкой была ее походка. Перед дверями библиотеки Каренина замерла на мгновение, на секунду вспомнив лицо Елагина. Но то ли спектакль, толи размышления над сходством Эдуарда Сергеевича и Михаила Викторовича, то ли еще что-то смазали четкость черт в памяти молодой женщины. - Доброго вечера, мой друг! – поприветствовала Хайдена Каренина. Она была искренне рада видеть молодого человека и надеялась, что ему понравится наряд впервые ею надетый. Если бы княгиня N*** знала о его существовании, то непременно похвалила бы свою протеже.
Эрхард Хайден: От первого взгляда на вошедшую графиню у Эрхарда перехватило дыхание на мгновенье, настолько женщина была хороша собой. Синее с цветами платье было необычайно к лицу ей, открывая взору обычно спрятанную под вдовьем платьем линию декольте. Если бы Хайден не пришел только что с улицы, то поверил бы, что в природе наступила весна, украсив Людмилу лучшими из своих цветов. Немного замешкавшись, молодой человек поднялся и усадил Каренину на ее привычное место — напротив своего кресла. - И Вам приятного вечера, сударыня, - он вернулся на прежнее место и, не скрывая восхищенного взора, улыбнулся хозяйке особняка. - Вы изумительно выглядите сегодня и я очень рад если Ваш сегодняшний выход в театр способствовал тому. Ваши глаза искрятся, храня в себе свет того, что Вам довелось увидеть? - ведя светскую беседу, Эрхард чувствовал, как его сжирает внутри червь ревности. Он еще ни разу не видел Каренину такой обворожительной и... и счастливой. И уж тем более не мог ни коим образом приписать все это к своим заслугам. Значит ей было там гораздо лучше, чем с ним. Да и на что он рассчитывал? Взрослая, прекрасно сложенная очаровательная женщина, с изысканными манерами и воспитанная по всем правилам, что диктует нынешнее общество, а кто он? Оборванец с маленького городишка в Германии, без роду и носящий отчество человека, которого он не видел ни разу, вор и, по сути, человек, которого приютили добрые люди. Чего он ждал? Проглотив немую обиду на свою судьбу, на секунду отведя взгляд в сторону, Эрхард весь превратился в слух и внимания, стараясь не пропустить ни одной детали из того, что сейчас наверняка расскажет графиня и не оставить незамеченным ни один ее жест. - Людмила Николаевна, - Хайден откинулся в кресле и положил руки на подлокотники кресла, - Как прошел Ваш вечер? Вы довольны? - засыпая Каренину вопросами, молодой человек старался скрыть то волнение, что его охватило, стоило женщине появиться в комнате. Мария подала чай и сдобу, а так же сыр и фрукты и молча удалилась, оставив Людмилу и Эрхарда наедине.
Людмила Каренина: Присев в кресло и устроившись в нем поудобнее, Людмила с улыбкой взглянула на Хайдена. Как странно, что ей показалось наличие сходства между ним и Елагиным. Конечно, оно было, но черты Эрхарда были значительно мягче и … имели другое выражение. Радость от того, что она вновь дома и сидит с приятным ей человеком затмили все переживания вечера. - Благодарю, - кивнула она с теплой улыбкой, чуть потупив взгляд. Людмила ждала этого комплимента и для него прихорашивалась там наверху, хотя и откидывала все подобные мысли. - Даже не знаю, что можно сказать про театр. Мне странно это осознавать, но он впервые не радовал меня, - искренне ответила молодая женщина, - Я даже не помню толком последнего акта. Меня тянуло домой, а этот круговорот лиц… Словно бы я находилась на карнавале и вокруг меня маски. Признаться, я даже устала от этого вечера. Княгиня твердит, что я должна возвращаться к светской жизни, но это так тяготит меня… За сегодняшний вечер я познакомилась более чем с полусотней людей и получила массу приглашений, но пока и думать не могу о том, чтобы начинать эти визиты. Графиня потянулась к чайнику и разлила душистую заварку по чашкам, на которых рукой мастера тонкой кистью были аккуратно выведены букеты фиалок. - Одно знаю наверняка, - проговорила Людмила, не замечая, что ее глаза буквально сияют, - что я рада быть дома, а не среди всех тех людей. Неужели я стала домоседкой? Молодая женщина рассмеялась над своим предположением, находя его совершенно сумбурным в отношении нее, а потому забавным. - Ну а как Вы провели этот вечер? - Каренина коснулась губами края чашки, аккуратно сделав глоток. Чай был очень горячим, но так приятно было почувствовать его обжигающее тепло сейчас после холодной улицы, а после устроится поуютнее в кресле, закутавшись в шаль и завести беседу с Эрхардом.
Эрхард Хайден: Эрхард слушал графиню и улыбался. Было отрадно видеть эту женщину в таком хорошем настроении. Она будто бы даже помолодела в этот вечер. Хотя, справедливости ради, стоит отметить, что Хайден в очень редкие минуты задумывался о возрасте Карениной и том, что их разделяет 9 лет жизни. Людмила казалась ему совсем юной девушкой, нуждающейся в заботе и опеке, и молодой человек не представлял, как она жила до его появления в этом доме. Отрадно и горестно — она была счастлива, но он к этому счастью отношения не имел. Взглядом он проследил за грациозными движениями графини, когда та разливала чай и, поблагодарив, взял в пальцы свою чашку. - Вы просто отвыкли, мадам, - горячий напиток коснулся губ и прокатился по телу благостным теплом, выгоняя из жил затаившийся холод улицы. - Ваш траур по мужу... - было невыносимо неприятно представлять, что некогда чьи то руки властно и с полным правом касались Людмилы, и Эрхард поморщился, но сам себя одернул, и извиняющимся тоном добавил не к месту: — Простите, чай очень горяч. Так вот, - юноша решил продолжить свою мысль, - Ваш траур по мужу закончен и теперь Вы часто будете выходить в свет, общаться с разными людьми, снова привыкнете к множеству лиц, которые будут сменяться и добавляться, Вас окружат вполне заслуженным вниманием мужчины, - Хайден не осознавал, что его голос становится все резче и жестче, - рано или поздно Вы снова влюбитесь и, я уверен, что это чувство не останется без взаимности, выйдете замуж. Княгиня абсолютно права, - отставив чашку, Хайден вновь откинулся в кресле, - и Вы вернетесь к светской жизни, и снова научитесь находить в ней каждый день все новые и новые прелести, именно потому что Вы не домоседка. И, между прочим, было бы преступлением против общества прятать от него красоту, подобную Вашей. Закинув ногу на ногу, молодой человек сцепил пальцы рук в замок и обхватил себя за колено. Разговаривая с Людмилой Николаевной, он смотрел в ее карие и такие теплые глаза немигающим взглядом, чувствуя, что начинает злиться. И злиться, казалось бы беспричинно. Сердце глухими ударами отбивало неведомый мотив и грозилось застучать в горле, мешая говорить. Стоило взять себя в руки, но как это сделать, если не знаешь причин происходящего? Резко поднявшись Эрхард подошел к столику на котором стояли костяные шахматы, по всей видимости принадлежащие графу Верстову, и взял в руку белую королеву. - Как я провел вечер? - риторически переспросил Каренину молодой человек, прекрасно запомнив ее вопрос. В руке он вертел фигурку, отдавая ей все свое внимание и стараясь сконцентрироваться, а на языке крутилось: «мечтая о Вас и осознавая свою ничтожность». Вслух же было произнесено иное: - Я читал, выходил пройтись ненадолго, - вранье напропалую смысла не несло в себе, но и сказать, что был у театра и старался увидеть ее, было делом невозможным, - вернулся и ждал Вас. Очень хотелось курить. Эту привычку Хайден приобрел уже здесь, в Петербурге. Однажды, гуляя, он набрел на табачную лавку и, проявив любопытство, узнал от тучного хозяина, что царь Петр I весьма жаловал курение табака. После его смерти уже несколько раз сменялись указы о разрешении и запрещении торговли табаком и самого курения, однако курящих людей становилось все больше и больше. На следующий день Эрхард вернулся в лавку с деньгами и приобрел полный комплект, необходимый для курильщика, начиная от табака разного сорта и заканчивая специальным ершиком для чистки трубки. Лавочник помог юноше освоится с новым приобретением, показал методы набивки трубки и искренне смеялся, когда немец сделал первую затяжку на сколько хватило мощи легкий и зашелся кашлем. После того, как один прокашлялся, а другой отсмеялся, толстяк объяснил своему клиенту, как надо курить трубку. По приходу домой Эрхард повторил весь процесс у себя в кабинете и остался очень доволен собой. С тех пор вот уже два месяца каждый вечер перед сном он раскуривал трубку, наполняя комнаты ароматами табака. Но никогда не позволял себе курить в обществе хозяйки особняка, посему оставалось ждать ночи и рассматривать белую королеву...
Людмила Каренина: Людмила поставила чашку с чаем на столик и потянулась за пирожным, недавно испеченным расторопной Степанидой. Все было хорошо в этом лакомстве, кроме сахарной пудры, которая предательски осела на губах и даже подбородке. Смутившись и лелея надежду, что Эрхард не заметил конфуза, Людмила украдкой потянулась за платочком. - Вы считаете, я смогу снова это полюбить? – Спросила молодая женщина, промокнув губы – А мне кажется, что мое замужество было в другой жизни и совсем не со мной. Эрхард упомянул про Андрея, и молодая вдова вдруг поняла, что совершенно не помнит супруга. Будто бы это не она была графиней Карениной, а кто-то другой, а траур… Новая Людмила родилась во время этого траура и эта новая женщина с отвращением вспоминала прежнюю жизнь, желая изменить все в своем будущем. Хайден описывал, что ждет ее, по его разумению, а графиня, словно в тумане слушала его, сплетая его мысли со своими. Мужчины.. Новое замужество.. Вот чего я меньше всего хочу сейчас, так это замуж, - подумала Людмила, устало откидывая платок на столик и вновь беря чашку в руки. Принадлежать мужчине, которому, в сущности, наплевать на желания существа, отданного ему перед Богом и людьми, терпеть постылые прикосновения, когда захочется того мужу, опять подчинятся чужой воле и играть в светскую игру «муж-жена»? Ах, любовь… Быть может, где-то она и существует, да только Людмилу Верстову она обошла, а как сейчас узнать – любят ее или ее состояние и имя? Вздор, никакого замужества. По крайней мере, пока. Грустная улыбка коснулась губ Карениной, но она скрыла ее, отпив из чашки. Не зная почему, но ей было неприятно слышать мнение княгини из уст немца. Чем-то это коробило чувства и даже заставляло злиться. Совсем не то хотелось бы услышать Людмиле из этих губ… Совсем… - Вот Вы и повторили почти в точности слова княгини. Не зря Вы ей пришлись по нраву. Даже мыслите одинаково. Ну что ж… Быть может, все так и будет, как вы говорите, но пока я и думать о том не хочу. Из-за собственных мыслей, Людмила не заметила перемен, которые произошли с Эрхардом и продолжала как ни в чем не бывало, желая отвлечься от накрывших ее мрачных настроений. - Что меня поразило в сегодняшнем вечере, так это одно знакомство. Княгиня представила меня графу Елагину.
Эрхард Хайден: Если бы фигурка белой королевы была сделана из более хрупкого материала, нежели слоновая кость, она, верно бы, сломалась в пальцах Хайдена - до того сильно он ее сжал. И, конечно, он не заметил, как графиня доставала платок и вытирала лицо. Юноша вернул королеву на белую клетку, где она стояла, и оперся ладонями на край шахматого стола. В висках начинали стучать десятки молоточков, причиняя боль, а по скулам пробежала неконтролируемая судорога. Эрхард стоял в пол оборота к Карениной, в не самом освещенном углу комнаты и старался прийти в себя. Удар под ребра самого сильного парня из приюта не выбивал его настолько из реальности, насколько сейчас это произошло от наивного щебета Людмилы Николаевны. - Хвала Создателю, что пришелся княгине по нраву, - сухо выдавил из себя молодой человек, едва обрел способность говорить, - и за то, что наши мысли с ней схожи. Она мудрая женщина и факт, что мы совпали в прогнозах, льстит мне, ибо позволяет думать, что и я не дурак. Вопрос Людмилы он оставил без ответа, полагая, что женщина сама на него ответила. Все равно, рассуждать на эту тему Эрхард был не в состоянии. «Первый выход в театр и ее уже поразило какое то там знакомство! Что же будет дальше?» - саркастично думал Хайден, и горькая усмешка скривила его рот. В бликах свечей, от терзающих ранее неведомых мук, черты мужского лица приобрели грубость. Он уже ненавидел этого Елагина, имя которого даже не слышал ранее, за то, что тот сумел произвести, судя по всему, неизгладимое впечатление на графиню. И молодому человеку были безразлично, чем же именно он ее так поразил. Впервые за шесть месяцев Людмила завела разговор о мужчине, вот только слушать это ее собеседник не собирался. - Сударыня, - в обычно мягком низком голосе явственно зазвучал звон льда и холод иронии. Эрхард повернулся к Карениной, от этого движения белые пряди волос, взметнувшись, легли на плечи, открывая взору женщины в миг постаревшее лицо, - я не смею мешать Вам размышлять о графе, раз знакомство с ним доставило Вам больше удовольствия, чем просмотр спектакля, который Вы помните плохо и, пожалуй, оставлю Вас. Противные мурашки пробежали по коже спины, будто осенний ветер вновь забрался под одежду. Хайдену пришло в голову, что если он, привычный к жизни на улице, ощутил на своей шкуре все «прелести» питерского ноября, то такое хрупкое создание, как Людмила, несмотря на защищающие от ветра стены экипажа, наверно, и вовсе на грани простуды. Уже собравшись покинуть библиотеку, он по пути стащил плед с дивана, сложил его пополам и, склонившись над вдовой Каренина, укрыл ей колени шерстяной тканью, подоткнув ее с боков. - Это для более комфортного проведения времени в воспоминаниях о знакомстве с графом Елагиным. Доброй ночи, мадам, - смерив графиню откровенным взглядом от макушки до краешка торчащего из-под пледа платья, лишь на долю мгновения задержав его на линии декольте, Эрхард вышел из комнаты и направился к себе.
Людмила Каренина: При первых словах немца Людмила с удивлением вскинула на него карие глаза, сейчас кажущиеся черными. Более всего ее удивил тон, который внезапно был взят в разговоре. А после странные слова про Елагина… Неужели их сходство имело все таки какую-то тайну, вспомнив о которой Эрхард так внезапно замкнулся? Ревности молодая женщина ну никак не могла приписать странную перемену, так как была занята домысливанием истории, что возможно связывала графа Елагина и ее «кузена». Однако Людмилу весьма испугала произошедшая с Хайденом перемена, которого ей раньше не доводилось видеть таким отстраненным и холодным. Надежда на теплый вечер была разбита на тысячу кусков чужим человеком и даже не им! А только упоминанием его фамилии. . . Полнейшая нелепица. Каренина поймала себя на мысли, что хочет подойти к немцу, чтобы убрать волосы со лба и спросить, что же произошло. Она часто вспоминала ту ночь, когда увидела мешочек с вензелем у молодого человека на шее и перебирала чувства, охватившие ее при виде спящего Эрхарда. Они приятно щекотали самообладание, и порой заставляли краснеть и злится саму на себя. Вензель. Вот разгадка истории, может тогда все почудилось? И не было вовсе ничего на том мешочке? Было темно, графиня была накручена рассказами княгини и могла просто вообразить. Ну а сходство… Ну что ж, бывает и такое. Мало ли таких случаев описано? - Что с Вами, - тихонько начала было Людмила, когда Эрхард наклонился над ее ногами, заботливо укрывая пледом, но тут же осеклась. Взгляд немца заставил ее замолчать и даже поежится. Если его тон был сух и холоден, слова колючи, то взгляд вмещал в себя такую бурю эмоций, от которой заныло в животе и все застыло в груди. Ошеломленная Каренина замолчала, наблюдая, как Хайден покинул библиотеку. Стараясь придти в себя, женщина взяла чашку с чаем и сделала глоток, но даже не почувствовала вкуса, а только обожглась. Огромная библиотека вдруг стала такой чужой и холодной, что находится в ней не было смысла и Людмила отправилась в свою спальню. Все ее приготовления и прихорашивания казались ей насмешкой над самой собой. От чего Эрхард стал таким чужим в одну минуту? Что на него так повлияло? Когда Мария приготовила графиню ко сну и удалилась к себе, получив приказание не беспокоить госпожу до утра, Людмила зарылась под одеяло, поплотней укутавшись в него и крепко задумалась…
Эрхард Хайден: Звук, словно щелчок кнута в воздухе, разнесся по дому. Эрхард поднялся к себе и не рассчитал силы, когда прикрывал дверь. Проигнорировав это, молодой человек направился сразу в кабинет и зажег лампаду на столе. Взор его бессмысленно метался по предметам с одного на другой, пока не упал на хрустальный графин с вином. Вор не имел пристрастия к дарам Диониса, поскольку справедливо считал, что они дурманят разум, а при его специфическом образе жизни подобное недопустимо. Но сейчас, когда в груди все ныло, голова нещадно болела, а рук коснулась мерзкая дрожь, он схватил сосуд, выдернул из него пробку и жадно припал губами к горлышку. Делая глоток за глотком, Хайден прикрыл глаза, позволяя вину разливаться по телу приятным теплом. Мышечное напряжение спадало в прямой зависимости от уменьшения багряной жидкости в хрустале. Когда вязкий ароматный напиток перестал ласкать небо и язык, мужчина открыл глаза, и с удивлением обнаружил, что графин опустел. Хотелось еще. Но выходить из комнаты не было никакого желания. Звонить же прислуге по такому поводу Эрхард постеснялся. Он даже тихо рассмеялся, представив живописное лицо Марии, потребуй он вина. Но можно было, наконец, покурить. Сев за стол, Хайден выдвинул ящик стола и достал от туда курительные принадлежности. Спустя несколько минут горячий дым уже наполнял его легкие и приятно щекотал ноздри, неся с собой нечто вроде спокойствия, а вишневый запах проникал в спальню, моментально наполнив собой пространство в стенах кабинета. Пока тянулась трубка, Эрхард пытался разобраться в себе. Что двигало им, когда он фактически обидел женщину, сделавшую для него так много, которую он чтил и уважал? Это было необъяснимо. Но он точно понял, ему неприятно сознавать, что графиня может дарить свое внимание другим мужчинам. За полгода, проведенные в ее обществе, молодой человек сам не заметил, как свыкся с мыслью, что вечера Людмила проводит с ним, что ему дарит свои улыбки и взгляды, и именно с ним, как Хайдену казалось, ей интересно. Сын шлюхи и человек, по сути, без образования и манер, он старался, как мог, для того, чтобы ей не требовалась иная компания — читал, совершенствовался в русском языке, старался научиться вести беседы на разнообразные темы, и, когда понимал, что ему не хватает знаний, ночами шел в библиотеку и вновь читал, он подсматривал на улице за манерами и поведением русских господ и старался не уступать им в изяществе поведения... Сам того не подозревая в себе, он делал это все для женщины, отец которой дал ему фамилию своего брата. А тут откуда не возьмись взялся Елагин, и вот уже с первого знакомства поразил воображение Карениной. Как ни горько, но стоило признать, что сколько бы времени не прошло, и что бы он не делал, он навсегда останется в глазах Людмилы Николаевны тем самым оборванцем, каким он пришел в этот дом и каким и являлся на самом деле. Одеждой и духами не скроешь вонь трущоб, в которых родился и вырос. Пора было очнуться и понять, что немецкий вор и бродяга Эрхард Хайден никогда не станет русским дворянином Эдуардом Сергеевичем Верстовым. Ни для себя, ни для той, для кого имело бы смысл им становиться. Придется еще некоторое время побыть в этом статусе — будучи бродягой, отца найти в сотни раз сложнее, чем имея возможность входить в светское общество. Но стоило соблюсти все приличия и, коли уж его признали сыном Анны Верстовой, то досидеть спокойно положенный срок траура, а после начать активную светскую жизнь, со всевозможными знакомствами и постараться узнать, кто из русских офицеров мог оказаться в постели с его матерью весной 1814 года. Юноша понимал, что список может получиться весьма обширным, но терпения ему доставало всегда. И он давно уже подумывал, что следует заняться изучением фамильных гербов русского дворянства, дабы понять чей вензель на кошельке, который стал ему вместо талисмана. Мысль показать мешочек Людмиле он отбросил уже давно — придется отвечать на массу вопросов, на которые ему совсем бы не хотелось отвечать. Трубка уже давно погасла, а Хайден все еще сидел за столом, погруженный в свои размышления. Осталось пара месяцев и у него будут развязаны руки. И можно будет начинать действовать. Вычистив трубку, с присущей ему аккуратностью, Эрхард убрал все со стола и встал. В ногах появилась слабость и молодого человека качнуло. Ударившись плечом об косяк, он все же достиг спальни, разделся, педантично развесил одежду, свершил вечерний моцион, и лег на привычные три четверти часа в постель. Все его здравые рассуждения полетели к чертям в ад, едва Хайден закрыл глаза. А взамен, не иначе, как теми же бесами, был представлен образ Людмилы Николаевны Карениной. Улыбающейся и счастливой, звонко смеющейся очаровательно запрокинув головку, спящей, с рассыпанными по подушке волосами и светящейся кожей, спускающейся по лестнице, чуть придерживая юбку платья, рассуждающей о произведениях Ларошфуко; образ женщины, к которой стремилось все его существо и которую жаждало его молодое тело.
Людмила Каренина: Ворочаясь с боку на бок, Людмила пришла к выводу, что все же причиной смены настроения Эрхарда была фамилия Елагина, а мешочек с вензелем графа – негласным тому подтверждением в глазах Карениной, но действительно ли это был тот самый герб одной из лучших семей Санкт-Петербурга? Откинув одеяло и сев на постели, графиня замотала головой, стараясь прогнать мысли, но перед глазами вновь и вновь возникало лицо молодого немца, который бросил на нее взгляд, подобный молнии. В этот момент черты лица парня почти точь-в-точь повторяли лицо Михаила Викторовича. И это видение стало наваждением ночного часа Людмилы Николаевны. Но более всего её пугало то, что Хайден мог исчезнуть из ее жизни из-за какой-то тайной истории. Что он вообразил себе, услышав имя графа? Что вспомнил?! Он свободный человек, с документами и великолепно развитым не по годам умом, уйдет и она даже не узнает куда… А все из-за какой-то истории, которую она даже не знает. Поразмыслив еще немного, Людмила пришла к выводу, что ей стоит еще раз взглянуть на вензель, чтобы убедится в своих подозрениях насчет связи между Эрхардом и Мишелем Елагиным, а после завести с немцем откровенный разговор, в котором признаться, что она видела герб. Пусть думает, что думает, но Каренина не могла себе позволить потерять дружбу и общество человека, которого ценила и уважала. Решительно свесив босые ноги с постели, собираясь их тут же спрятать в ночные туфли, Люда зябко поежилась. В доме было довольно прохладно, часы только что пробили час ночи, за окном шел ливень, сменяясь время от времени на противную морось. Накинув ночной капот, молодая женщина подошла к столу, на котором стоял стакан с холодным молоком; она ухватилась за мысль взять его с собой. Если вдруг кто из прислуги не спит, то Людмила Николаевна «хочет нагреть молока». Ситуация на самом то деле нелепая, но молодая женщина не была склонна к хитростям и особо не беспокоилась о том, что будет, если ее увидят. Выскользнув за дверь, графиня тихонько направилась к лестнице, стараясь не скрипеть половицами. Длинная кружевная рубашка ужасно мешала идти, и Людмила придерживала свободной рукой длинный край, аккуратно сокращая количество ступеней до второго этажа. В этот раз она была без ночника, прекрасно ориентируясь в родном доме и в полной темноте. Тем более, что в коридоре горело несколько ночных ламп, дававших какой никакой, а свет. Оказавшись перед дверью в комнаты Хайдена, графиня остановилась, закрыв на мгновение глаза. Сердце колотилось в груди неимоверно, страх сковывал все существо, но успех первой вылазки успокаивал, что все будет в порядке и на этот раз. Доверившись внутреннему голосу, Людмила тихонько отворила дверь, прикусив губу, будто это могло смазать петли и не дать им так ужасно скрипнуть. Скользнув внутрь, молодая женщина прислушалась к звукам комнаты и принялась вглядываться в темноту спальни, стараясь рассмотреть в ней немца. В руках у Людмилы была лампа, позаимствованная в коридоре. С ее помощью она надеялась рассмотреть герб на мешочке, так бережно хранимом Эрхардом. При этом Людмила не задумывалась о том, носит ли молодой человек его и сейчас. Приблизившись к кровати, вдова поставила лампу на столик, а рядом с ней стакан с молоком. Совершенно дурацкие чувства обуяли в этот момент графиню. Она в собственном доме прокрадывается к гостю! Да что там к гостю, к мужчине! Чтобы рассмотреть его реликвию! А после спокойно ему о том сообщить утром при беседе за завтраком. Решительно, Людочка Верстова изменилась до неузнаваемости. Отец был бы шокирован ее поведением, но графиня откинула эти мысли. Где сейчас батюшка? В деревне, с мужиками лазит по болотам и раз в месяц пишет дочери письма, не желая помочь ей в трауре. Эрхард же рядом и его поддержка весьма помогла молодой вдове в самый трудный период, а потому терять такого .. друга весьма нежелательно. Утешив себя подобными мыслями, Людмила потянулась к лампе, намереваясь усилить свет, а после рассмотреть спящего.
Эрхард Хайден: Незаметно для себя, молодой человек под действием выпитого вина погрузился в беспокойную дрему. Снилось полная чушь, отрывочная, бессмысленная и ничего незначащая. Если бы Хайдена разбудили и спросили, что он видел во сне, ответить он не смог бы. Из-за этой ахинеи, его голова металась из стороны в сторону по подушке, а сам он был на грани сознания. И, если едва слышный скрип двери не разбудил Эрхарда, то звук поставленной на прикроватный столик лампы и стакана заставили его распахнуть глаза и, повинуясь так хорошо выработанному на улицах инстинкту самосохранения, схватить за запястье руку, занесенную, как ему показалось изначально, над ним. Хотя сложно утверждать, что произошло раньше. Когда способность мыслить и здраво рассуждать окончательно вернулись, в стальных тисках мужских пальцев оказалась хрупкая рука графини Карениной. Она стояла пред его кроватью, ночью, с распущенными волосами, в ночной рубашке, кружево которой почти не скрывало грудь, с огромными от испуга черными глазами и явно не ожидала, что ее гость проснется. «Интересно, как часто она здесь бывает?» - стрелой пронеслась мысль и утонула в потоке недоумения. Свет лампы озарял мягкими бликами кружок пространства, в котором, в полной тишине, друг на друга смотрели пораженный до глубины души мужчина и застигнутая врасплох женщина. Казалось, время остановилось. Хайден понимал, что должен отпустить руку Людмилы Николаевны и, не задавая лишних вопросов, позволить ей уйти. Понимал, но это было так сложно сделать. Так же, как и продолжать думать, о чем-либо еще, кроме того, что графиня очень близко. Подсказки и доводы разума оказались неубедительными, Эрхард откинул одеяло и поднялся с постели, не стесняясь собственной наготы и не отпуская руку Людмилы. Не давая возможности ей опомниться и сказать хоть слово, молодой человек накрыл ее рот властным поцелуем. Второй рукой притягивая к женщину к себе, Хайден с упоением вдыхал ее аромат и увлекал за собой к кровати. Какая разница, что будет завтра! Быть может, придется навсегда покинуть этот кров, но сегодня он получит желанное, любой ценой. Пусть даже Каренина и не хочет того, но, в конце концов, это не он пришел к ней в ночной час. Он слишком жаждал ее ласк и испытал нынче вечером страх утратить ее общество, так и не познав тепла шикарного тела, доселе скованного во вдовьи корсеты. Никогда Эрхард бы в том не признался никому, даже себе, что со страхом и трепетом ждет ответа на свой поцелуй... Он надеялся и не отпускал Людмилу, крепко прижимая ее к груди и торсу, пока нога не коснулась мягкой простыни, а губы не почувствовали робкое ответное движение. Молодой человек отпустил графиню, лишь аккуратно приподнял за подбородок ее лицо, вынуждая взглянуть себе в глаза.
Людмила Каренина: Насколько все было тихо и мирно, пока Людмила Николаевна спускалась по лестнице сюда, в комнаты немца, наивно полагая, что задуманное пройдет без проблем; молодая женщина совершенно не полагала иного развития событий. Едва она протянула руку к Эрхарду, казалось бы, мирно спавшему, как он схватил ее с такой силой за кисть, что графине показалось, будто хрустнули ее кости. Людмила охнула, широко раскрыв от ужаса глаза. На какой-то момент в спальне наступила тишина, в которой двое внимательно смотрели друг на друга. В эти секунды вдова попыталась собраться с мыслями, но из-за бешено колотившегося сердца, которое, казалось бы, билось так громко, что должно было оглушать находящихся в комнате, это не удалось. Халат распахнулся, но Людмила сейчас не обратила на это внимания, пытаясь понять какое же оправдание может найти она для себя, как вдруг Эрхард откинул одеяло, вставая навстречу своей ночной гостье. Графиня не успела смутится, оказавшись в крепких мужских объятиях, рот ее был накрыт губами молодого немца, властно завладевшего ситуацией на правах хозяина положения. В первые же секунды Людмила Николаевна почувствовала, что слабеет и вот-вот упадет, но руки Хайдена, прижавшего ее к своему горячему торсу, не давали упасть. Мягкие, нежные и в то же время требовательные губы терзали рот графини и она, не в силах им сопротивляться, ответила на поцелуй робко и несмело, будто шестнадцатилетняя девочка. Голос разума, такой далекий сейчас шептал, что это абсурд и быть такому не должно, но на том месте, где ум шептал про причины, нить обрывалась под властью накатывавшей неги, доселе неведомой Людмиле. Ее и раньше притягивал к себе Эрхард, и смутно хотелось быть с ним рядом, но о том, что ее обычную рассудительность способно снести одно пылкое объятие, Каренина и не подозревала. Вскинув свободную от тисков руку, она ладонью уперлась в грудь молодому человеку, слабо пытаясь его оттолкнуть, но на самом деле еще больше оказалась во власти его силы, влекущей куда-то в сторону. Как это все было не похоже на то, что бывало раньше… Граф Андрей не вызывал у своей супруги нежных чувств, а тем более страсти. Людмила относилась к супружеским объятиям, как к обязанности, что должна принести ребенка и никогда не задумывалась о том, что бывает по другому, когда тянет почувствовать другого человека. Под властью обуревавших чувств, эмоций, ощущений, от прикосновений молодого человека, от близости его нагого тела, в молодой женщине поднялась горячая волна и, сметая на своем пути все предрассудки и ограничения, окутала все ее существо, заставляя забыться и прикрыть глаза на мгновение. Эрхард оторвался от губ своей пленницы, подавшейся было за ним, пальцем подняв подбородок и заглядывая ей в глаза. Людмила ответила немного дерзким взглядом и тут же поняла смысл тех взглядов молодого человека, что ловила на себе все месяцы его пребывания в ее доме. Это открытие так ошеломило молодую женщину именно тем, что она ничего не замечала, полагая только ее тянет к сближению с парнем. Но что он хотел сказать ей сейчас, когда так внимательно смотрел в глаза? Стараясь побороть вновь охватившее ее смущение, Каренина нашла в себе силы открыть рот и выдавить: - Я.. , - но что «я», она даже и не знала и в беспомощности пару раз часто моргнула.
Эрхард Хайден: Хайдена немного удивил дерзкий взгляд Людмилы Николаевны, а такое совсем противоположенное взору невнятное лепетание и вовсе вызвало усмешку. Но не злую и не саркастическую, а усмешку мужчины, уверенного, что стоящая пред ним женщина будет принадлежать ему, ибо сама хочет этого. Так улыбается сильный отец, когда видит робкие потуги маленького сына сравняться. Разве имело значение, что она старше, образованнее, воспитаннее, и вся такая из себя правильная, когда именно ему она отвечала только что на поцелуй, когда именно перед ним, раздетым во всех смыслах, она стоит в смущении и неуверенности и не убегает? В эту минуту мало что обретало значение, кроме того, что Каренина рядом. - Тсссс, - по-мальчишески Эрхард помотал головой и, улыбаясь, приложил палец к губам Людмилы Николаевны, призывая ее к молчанию. Несмотря на забавное поведение, яркие глаза юноши темнели с каждым мгновением, а лицо становилось все более серьезным. Бережно коснувшись пальцами шеи графини, молодой человек провел ими до ворота ее капота и медленно стал спускать с его с покатых плеч, пока мягкая ткань бесшумно не коснулась пола. После хозяин спальни присел пред своей ночной гостьей и поднял кружево подола ее рубашки. Горячими ладонями, обхватив вожделенные ножки и, теряя голову от ощущения под ними бархатной кожи, он поднимался вверх, снимая с Людмилы единственное одеяние. Когда ворох белого кружева последовал за капотом, взгляду Эрхарда открылась картина, заставившая его затаить дыхание. Восхищение росло с каждым изученным изгибом тела, а самообладание и выдержка покидали. Подхватив графиню на руки, Хайден вскоре оказался с ней на мягкой перине постели. Обжигая женщину пылом молодости, он упоенно целовал нежное тело. Никогда ранее его губы не касались ничего прекраснее. Все, на что хватало времени и желания в прошлой жизни – быстрые и ни к чему не обязывающие связи, когда во главу угла ставилось удовлетворение собственной похоти. Сейчас все было словно впервые и совсем иначе. Он думал не о себе, а о той, что ласкали его руки и губы, о той, которую накрывал собой, и чье дыхание ловил на лице, чья кожа светилась алебастровой белизной в тусклом свете лампы. Эрхард ни на секунду не закрывал глаза, боясь упустить любую мелочь из того, что происходило с Людмилой, и блеск между ресниц то и дело пробивался из-под длинной челки. Он отмечал ранее, что в каждом ее движении глубоко спрятана чувственность, но подсознательно подозревал, что тело ее, находиться в спячке и нужно набраться терпения, чтобы пробудить его. Только где же его было взять?
Людмила Каренина: Смотря на Хайдена с ноткой дерзости, Людмила сама не знала, что с ней происходит. На самом деле она безумно боялась того, что произошло между ней и молодым человеком. Но больше всего того, что он спросит ее, зачем графиня Каренина посетила комнату своего гостя в столь позднее время в таком виде, совершенно не предназначенном для визитов?! Но в эту минуту в голове родилась мысль, что она все же хозяйка в своем доме! – нелепое оправдание… Эрхард отпустил ее и графиня подумала, было, что поцелуй был шуткой над ней, пробравшейся в чужую комнату. Улыбка, украсившая лицо немца, казалось была тому подтверждением, но взгляд говорил об ином и под ним молодая женщина замерла. Разум кричал, что нужно немедленно покинуть эти стены, быть может, даже бегом, что нужно молится всю ночь, а утром уехать к отцу в деревню… Рассудок подсказывал, что она все равно будет поймана, а сердце говорило, что не хочет бежать, но жаждет остаться. . . Словно околдованная Людмила смотрела, как Хайден приложил палец к губам и потянулся к ее плечам, снимая капот. Она не шевелилась, не в силах оторвать взгляд от парня и лишь чувствуя, как начинает пылать от пальцев на ногах до кончиков ушей. Когда Эрхард присел перед ней на колени и принялся подымать рубашку, Каренина нерешительно подняла руки вверх, поначалу не давая оголить ее полностью, но разве были силы и желание противится? Очутившись совершенно нагой перед немцем, Людмила, не в силах терпеть его пристальный взгляд потупилась, потянувшись скрыться волосами, но ей не дали и секунды на это. Юноша подхватил ее на руки и опустил на простыни своей постели, после чего у графини перехватило дыхание. Он был везде – губами, руками, прядями своих волос, касаниями своего тела ласкал ее кожу и это было невыносимо… Невыносимо прекрасно. Но несмотря на это, остатки стыдливости все еще не оставили молодую женщину, попервах она время от времени старалась не пустить Эрхарда в самые сокровенные уголки ее тела, упрямо барахтаясь в его руках, шепча что-то невразумительное и теряя самообладание с каждым прикосновением. Страстно желая ответить на ласку, Людмила несмело и нежно касалась груди, боков и спины молодого человека; запускала пальцы в его волосы, обнимала за шею и отвечала на поцелуи, чувствуя, как она тает, и все больше не принадлежит себе в эти моменты. Уже давно умолк разум, рассудок замолчал, жило только сердце и желание.
Эрхард Хайден: Обладая Людмилой снова и снова, подчиняя ее собственной воле и отклоняя робкие потуги женской скромности, Эрхард отдавался ей без остатка сам. Неуемный от обуревающих его чувств и потребностей молодости, юноша не давал Карениной возможности перевести дух и вернуться в реальность, увлекая ее за собой в омут чувственности и наслаждения. Мир за пределами спальни Хайдена потерял свою значимость, лампа давно погасла, и мрак окутывал своими объятьями двоих людей, призывая их скинуть оковы нравственности и дать волю собственным желаниям. Шелест дождя в тишине ночи казался музыкой, которой подпевали своим тиканьем часы в кабинете. Их тихий бой раздался пять раз, когда молодой человек отпустил свою любовницу и поднялся, с кровати. Одеяло давно покоилось на полу, подушки были разбросаны по всему ложу, а простыня являла собой некую невразумительную конструкцию, на которой, виднелся силуэт графини. Эрхард постарался натянуть мягкую ткань, обойдя постель со всех сторон, положил подушки на положенное им место и, приподняв Людмилу Николаевну на руки, заботливо уложил ее поудобнее. Найдя одеяло, юноша поднял его и встряхнул, после бережно укрыв им изможденную женщину. У него самого пред глазами еще то и дело плыли разноцветные круги, а ноги еле удерживали тело в равновесии, угрожая подкоситься. Жажда терзала горло, а дыхание с легкими хрипами вырывалось из груди. Ноябрьская ночь в Петербурге дарила еще пару часов темноты его обывателям. Чтобы не принес с собой рассвет, это произойдет несколько позже, а сейчас было еще время подержать в своих объятьях Людмилу, и Хайден не собирался его терять. Забравшись к ней под одеяло, он сгреб графиню в охапку вместе с подушкой. - Даже не надейся сбежать, пока сам тебя не отпущу, - сильные жилистые руки крепко сжимали Каренину, обвивая ее стан и плечи. – Отдохни немного, я пока покараулю твой сон, - шепнул молодой человек и коснулся нежным поцелуем женских губ.
Людмила Каренина: Отдаваясь сладкой истоме и все больше теряя силы, чтобы предпринимать слабые попытки к сопротивлению, Людмила Николаевна находилась в странном сне, где не было строгих правил и ограничений. Если несколько минут назад она еще могла размышлять и думать, цепляться за моральные устои, придумывать причины, по которым стоило покинуть эту комнату, то сейчас все пропало и растворилось в ночной тишине, нарушаемой только звуками дождя, отбивающего свою чечетку за окном. Людмила грелась и оттаивала в руках того, кто взял ее тихо и властно, смело и легко, нежно и серьезно. Если бы кто-то сейчас спросил графиню, согласна ли она уничтожить мир за пределами этой спальни, Каренина, быть может, даже согласилась. Просто потому, что ей доселе было неведомо то, что она сейчас получила и осознала. Все еще находясь во власти отмирающих пережитков, Людмила кусала губы, давила крик и, в сладком ужасе от неведомой силы, что вдруг иной раз сдавливала ее существо, заставляя почти терять сознание и самообладание, старалась иной раз подавить стон, закусив собственную ладонь. Куда бы ни подалось ее тело, всюду оно находилось во власти Хайдена, его рук, его бедер, его живота, его губ и молодая женщина перестала вести счет времени, потерявшись в этих объятиях. Когда часы пробили пять, Каренина с удивлением открыла глаза, словно придя в себя после забытья. С одной стороны ей казалось, что прошла целая вечность, а с другой, что ночь промелькнула молниеносно. Из нежного забвения Людмилу выдернул Эрхард, внезапно вставший с постели. Графиню охватило чувство легкой тревоги и тоски, хоть в следующую секунду она и поняла, почему молодой человек покинул кровать. Сил не было совершенно, но Людмила четко осознавала, что если уснет сама, без рук того, кто любил ее всю ночь, а после проснется без него, то встанет с разбитой душой. Молодая женщина никогда доселе не любившая никого по-настоящему, не умевшая принимать и давать, поняла благодаря объятиям своего усыновленного «кузена», что любит. Любит сильно и безнадежно глубоко парня, почти на десять лет ее моложе, из далекой Германии; не имеющем тут никого, кроме нее и ее отца, графа Николая Верстова. Людмилу никогда не интересовало, любит ли ее Андрей, о котором она ни разу не вспомнила в этих сильных руках, что сейчас укрывали ее одеялом. Он был мужем, часто говорил, что любит, уважает, да и положено было любить. Она тоже «любила», светской любовью, которую должно было показывать на людях к своему супругу. Но то ветхое, старое, похожее на жеваную обувь беспризорников разве можно было назвать чувством? Графине подумалось, что именно тогда она обрела сердце, когда увидела спящего Эрхарда. Ее жизнь приобрела смысл и заиграла красками, но только как она тогда не поняла этого? А только сейчас отпустила себя, радуясь тому, что может быть счастливой. Чувство тревоги покинуло молодую женщину, едва парень вновь обнял ее, прижав к себе, но его слова внезапно дали трещину в сказке. «Сбежать», - произнес Эрхард, а ведь и вправду стоит подумать о дальнейшем - вскоре встанет прислуга, а ведь уже пятый час! Обычно Мария входила в комнаты графини в седьмом часу; в последние же дни получила наказ тревожить не ранее девяти, но вдруг горничной понадобится что-то в комнате госпожи?! Что тогда? Как после вернутся к себе незамеченной? Впрочем, можно отправится в библиотеку и сделать вид, что она уснула в кабинете отца. Такое уже было один раз… Правда, тогда Людмила разбирала счета и бумаги сразу после смерти мужа, в которых ничего не поняла, как ни старалась, а от скуки и слез задремала. - Но, как же люди, - робко прошептала графиня, имея в виду слуг, но ее желание поделится беспокойством, было прервано поцелуем, на который Людмила Николаевна была не в силах не ответить.
Эрхард Хайден: Стоило Людмиле доверчиво прижаться к худощавому телу Хайдена, как того неумолимо потянуло в сон. Даже на этой кровати. Полнейшее ощущение умиротворения и гармонии мягким пледом уюта окутывали все его существо. Однако, это не мешало ему не ослаблять объятий и крепко держать графиню за плечи — сказывалась привычка охранять свое, добытое в «честном бою», добро. Когда-то точно так же он засыпал, вцепившись в мешок, в котором были впервые сворованные им вещи. Они принадлежали какому-то незадачливому мужичку, решившему в жаркий день окунуться в речке, что текла неподалеку от городка. Погружаясь в сон на своей койке в общей спальне, мальчик думал, что сможет из этой одежды соорудить для себя более-менее приличную одежду, а, проснувшись, обнаружил в своих руках пустую мешковину, зато вокруг пацаны ходили в подозрительно знакомых вещах. С тех пор Эрхард либо прятал награбленное, либо не позволял себе расслабляться. Вот и сейчас, словно бы то помогло ему оставить подле себя Каренину навсегда, юноша сжимал ее хрупкую фигурку, и не собирался отпускать. Ее голос вывел Хайдена из легкой, едва подступившей дремы, и заставил вновь открыть глаза. - Что значит «как же люди»? - прекрасно понимая о чем речь, молодой человек желал, чтобы женщина сама озвучила причины своих тревог. Хотя Эрхарду, мало знающему о правилах сохранения репутации в этом мире (как это сделать среди людей, в обществе которых прошло детство — он знал очень хорошо, но здесь, в царстве этикета и манер, под репутацией подразумевали нечто иное), и еще меньше, считающемуся с ними в душе, было плевать на то что скажут «люди». Пусть думают и говорят, что хотят, ему - все равно. Только если Людмиле было не безразлично мнение общества, он готов поиграть в приличия и некоторое время скрывать то, что произошло сегодня ночью в этой спальне. И теперь уже произойдет не раз. В этом молодой человек был уверен. Но прежде, чем принять условия «игры», Хайден хотел услышать их от графини. Под каким «соусом» дама преподнесет ему это «блюдо»? - Я не понимаю о чем Вы говорите, Людмила Николаевна. Быть может объясните мне, плохо понимающему по-русски, кого Вы имели ввиду? - лукавство слишком явно притаилось в интонациях, а если было бы чуть светлее, то Каренина могла к нему обнаружить еще и озорные лучики в наметившихся в уголках голубых глаз морщинках. - Но прежде, чем Вы ответите, у меня к Вам очень важное дело, не требующее отлагательств, - с этими словами Эрхард глубоко поцеловал женщину. - Вот теперь можешь ответить, - оторвавшись от губ Людмилы, юноша тихонько коснулся пальцем ее носика.
Людмила Каренина: Едва молодой человек выпустил из своих рук Людмилу Николаевну, как она тот час почувствовала всю уязвимость и ранимость положения, в котором очутилась она и Эрхард. Они совершили грех перед церковью, грех перед людьми и теперь церковно-светское воспитание страхами боролось с чувствами молодой женщины, рисуя невнятные картины того, что их ждет. Но едва юноша заключил ее в свои объятия, Людмила забыла обо всем, чем могла грозить в глазах общества ей подобная связь. Она была счастлива сейчас только тем, что ее обнимали именно эти руки, а все остальное пропало и растворилось в прошлом... Однажды на занятии по рисованию учитель предложил юной четырнадцатилетней Люде нарисовать свою мечту. Будучи послушной и чересчур внимательной дочерью, девочка изобразила на бумаге себя взрослой в роскошном экипаже, дорогом туалете, направляющейся на бал – одним словом, юная художница набросала идеал ее будущего в глазах матери, все уши прожужжавшей дочери, что она обязана выйти выгодно замуж и только этой мыслью и обязанной жить. Молодой учитель же только улыбнулся, взглянув на рисунок, сделанный его ученицей. - Неужели Вы действительно мечтаете об этом, моя милая? – поинтересовался он, кончиком пальца расправляя смятый бант на руке девочки, смущенно ожидавшей оценки. – Как Вы себе видите жизнь той дамы, что изображена на Вашей картинке? Смутившись, что ее не хвалят и не ругают за технику рисунка, а задают такие странные вопросы, Людмила честно ответила, что по ее мнению, дама только и делает, что красиво одевается, танцует и веселится. На что наставник снисходительно улыбнулся и вкратце поведал, сколько ограничений, запретов, нелепых манерных правил таит в себе жизнь высшего света. Юная Верстова слушала, приоткрыв рот, ведь жизнь взрослых была скрыта от нее, так как мать почти не выезжала. Рассказ учителя был остановлен боем часов, возвещающих, что подошло время обеда, и молодому человеку пора удалятся. Уходя, он посоветовал своей ученице хорошенько поразмыслить и нарисовать действительно то, о чем мечтает она, а не то, что навязывает ей виденье взрослых. Следующий урок рисования должен был состояться через три дня, но уже за два до него барышня Верстова выполнила задание своего учителя и радостно преподнесла рисунок, едва парень переступил порог ее классной комнаты в положенное время для занятий. Хитро улыбнувшись, он развернул бумагу и довольно рассмеялся – на рисунке была изображена зеленая поляна в лесу, под одним из деревьев сидела читающая девочка, а подле ее ног лежал сачок для ловли бабочек. Людмила вдруг четко вспомнила тот день, когда она и ее учитель бережно вклеили ее картинку в альбом с лучшими работами. Чего хочется действительно ей, а не кому-то? Завтра будет завтра, но сегодня … молодая женщина крепко прижалась к торсу Хайдена на мгновение, чувствуя, как бьется его сердце, ощущая силу, надежность этого человека и то, что она ужасно боится и не хочет его потерять, но также будет готова отпустить, если вдруг он того захочет сам... Эту ужасную мысль Каренина тут же отогнала, почувствовав, как сжалось у нее все в груди. Эрхард не собирался уходить, и едва Каренина ощутила это каждой клеточкой своего сердца, как счастливо и успокоено вздохнула, ласково потершись щекой о плечо своего любовника. Молодая женщина очистилась и избавилась от своих страхов только благодаря одному объятию и поцелую. Вопрос юноши, ответный ее словам, уже не пугал графиню таящейся в нем сутью для них обоих. Приоткрыв глаза и изучая склоненное над ней лицо, Людмила впитывала каждую черту и каждую интонацию дорогого ей голоса, теперь звучащего совсем по иному для ее ушей. Ласкала взглядом чуть растрепавшиеся белокурые пряди волос, четко очерченные губы, темные линии бровей и ресниц; отвечала тихой улыбкой на смешинку в голубых глазах, которые одинаково приятно для молодой женщины извергали молнии гнева и изливали свет нежности. Глубокий поцелуй положил конец всем сомнениям, еще было тлеющим на дне колодца души графини Карениной, полностью теперь заполненным другим чувством. Странно попервах звучащий переход с «Вы» на «ты» приятно коснулся слуха Людмилы Николаевны, смешно сморщившейся при прикосновении к ее носу пальца Эрхарда. - Забудь, - с удовольствием для себя произнесла она тихонько в непривычной форме обращение к парню, - Ты выпустил меня из объятий, и я вдруг вспомнила про мир, который нас окружает, но его больше нет. Людмила замолчала на мгновение, но тут же улыбнулась, глядя в глаза Хайдену. - Есть мы – ты и я, а остальное просто будет хорошо. Мы справимся со всем, ты только обнимай меня иногда вот так же крепко, как сейчас.
Эрхард Хайден: - Я по-другому не умею, - Эрхард негромко рассмеялся в ночь, подтверждая свои слова еще более крепким объятием. – А мир, что нас окружает…- подавив вздох, юноша провел горячей ладонью по головке Людмилы Николаевны, ласкаясь о шелк ее волос. – Его нет сейчас. – Хайден хотел было привести пример, что одно дело воровать ночью, а другое посреди бела дня, что страхов днем гораздо больше и не без оснований они появляются, но удержался. – Но наступит утро, проснутся слуги и что, ты выйдешь пред их удивленные очи из моей спальни и пройдешь, как ни в чем не бывало к себе? А днем прикажешь нам подготовить одни покои на двоих? – Эрхард старался говорить спокойно, будто рассуждал о том, что Степка приготовит им сегодня к обеду, но это спокойствие давалось нелегко, ибо он начинал сам волноваться из-за того, что принесет новый день. – Я бы этого очень хотел. И оборачиваться на слухи, которые пойдут незамедлительно после подобного поступка с нашей стороны, не стал бы. Волнует мнение только одного человека – как воспримет подобное сближение твой отец? Не хотелось бы разбивать старику сердце. Он был так добр ко мне. Нам придется придумать, как жить дальше. Отпускать тебя от себя дольше, чем на день, я не намерен. - Хайден потянулся к прикроватному столику в поисках подсвечника. Лампа, что горела, когда он открыл глаза, давно потухла. Спать Людмила, видимо, не собиралась, и молодой человек хотел еще раз взглянуть на нее здесь, при огне свечей. Лампу то он заметил, а вот стакан с молоком, который графиня поставила на тот же столик, ускользнул от внимания юноши. Не разжимая объятий одной руки, второй Эрхард подтягивал к себе подсвечник, собираясь переместить его на пол, а чуть позже зажечь в нем свечи. Когда на плечо грохнулось холодное стекло и, не менее холодная жидкость плеснулась в лицо и на грудь, прервав здравые размышления вслух, молодой человек от неожиданности прикрыл собой женщину. Молоко, еще не успокоившись на его теле, моментально перелилось на кожу Людмилы Николаевны, тонкими струйками стекая на ее шею. - Verdammt… - Хайден приподнялся над графиней, проверяя все ли с ней в порядке. – С тобой все хорошо? Что это такое? - лизнув собственное плечо, он тут же получил ответ на свой вопрос.- Молоко. Как оно здесь оказалось? Черт знает, что происходит в этом доме! Его точно не было там, когда я ложился в кровать.
Людмила Каренина: Людмила слушала молодого человека, чуть прикусив край губы, и размышляла над его словами, которые до боли четко обрисовывали ей возможную картину. Как бы ей хотелось не играть в прятки, не вести роль доброй знакомой, «кузины»… Сидеть в библиотеке вместе, иметь возможность без утайки подойти и обнять этого человека, бывать с ним на прогулке, в театре, в гостях, быть его женщиной, чтобы об этом знал весь мир, а не только эти стены, покрытые мраком! Это ли было не счастье? Но правила света диктовали иные распорядки и каноны поведения. Она будет падшей женщиной в глазах света, всех ее старых и новых знакомых. Женщиной, которая прелюбодействовала, поддавшись пагубной страсти и вожделению... На глазах Людмилы выступили слезы, которые по-дружески скрыла темнота спальни, собирающаяся с легкой руки санкт-петербургской осени нескоро уступить свои позиции дневному свету. В современном обществе слишком мало было места правде, откровенности и чистым отношениям. Княгиня и так неодобрительно порой шептала графине Карениной, что молодой человек только и делает, что сидит с ней и не ищет себе никакого занятия приличествующего его положению и возрасту. Будучи женщиной неискушенной, Людмила слушала старушку невнимательно, кивала головой, а сама радовалась, что Эрхарда не посещают мысли, подобные идеям Марьи Ивановны. Молодой женщине и в голову не приходило, что княгиня предвидела то, что произошло между ними этой ночью и ранее бы рассмеялась в ответ, вздумай старая вдова предупредить свою приятельницу. Впрочем, сама Марья Ивановна уже расслабилась и решила, что ничего нет и не будет. Ей казалось, что все должно было случится гораздо раньше, а раз не случилось, значит, опасность сближения этих двоих миновала. Людмила Каренина и не знала о том, что за мысли посещали голову ее светской наставницы. Только свадьба могла дать им возможность жить вместе не таясь. Надеяться на то, что прислуга будет молчать, не было никакой возможности. Закрыть рот трем женщинам, двоим мужчинам и мальчишке – это было нереально. Рано или поздно кто-то из них сболтнет что-то на рынке или приятелю из прислуги в соседнем доме, и графиня Каренина может распрощаться с добрым именем . Конечно, были исключения в высшем свете, вроде Елены Соболевой, но Людмила никогда не стремилась походить на таких женщин. Все эти размышления пронеслись в голове у Карениной сумбурным вихрем, больно отдаваясь в сердце и стремясь найти выход через глаза, но женщина тут же прогнала их прочь, собираясь ответить Эрхарду, что им стоит быть аккуратными, но молодой человек еще не закончил говорить и зачем-то потянулся к столику. Не прошло и секунды, как что-то холодными струйками полилось на грудь и шею, неприятно щекоча кожу и проливаясь на подушку. Людмила вздрогнула и поежилась, проводя рукой по шее, которая была вся мокрая. Характерный запах молочного тут же напомнил о том злополучном стакане, что был прихвачен из собственной спальни, как причина ночных путешествий хозяйки дома. - Это молоко.., - подтвердила графиня чуть виновато, - Я принесла его с собой. Голос молодой женщины был робким, Людмила чувствовала себя сейчас глупо и смешно, когда думала о причинах появления стакана на столике у кровати Эрхарда.
Эрхард Хайден: Дважды непонимающе моргнув, Хайден попытался осмыслить сказанное Людмилой. Она принесла в его комнату стакан молока… После того, как он так бесцеремонно бросил ее в библиотеке.. Зачем? Знать о том, что юноша, придя к себе, напился и сидел курил трубку, женщина знать не могла, так же как и про то, что похмелье посетит по утру голову Эрхарда. Хотела сделать ему приятный сюрприз, зная пристрастие молодого человека к молоку? Но с чего вдруг? Или, совсем бредовая мысль – пришла, чтобы выпить в присутствии его спящего стакан молока сама? От последнего предположения, которое яркой картиной предстало пред глазами, Хайден искренне и громко расхохотался, откинувшись на спину. - Зачем…- сквозь заливистый смех любовник графини Карениной пытался узнать все же причины ее поступка, но вырывающееся наружу веселье мешало говорить. Он уже и думать забыл о том, что буквально минуту назад шел разговор на весьма серьезную и щекотливую тему. Но молодость – пора, когда совсем не хочется думать о проблемах, зато завсегда найдутся причины для шалости и смеха. Едва не оказавшись на полу, Эрхард постарался успокоиться. – Зачем ты его принесла, душа моя? – юноша, наконец, смог контролировать приступы неудержимого хохота и изобразить подобие речи. Его ладонь ласково коснулась щеки женщины, а большой палец нежно прошелся по бархатной коже. - В России принято соблазнять мужчину, используя при том молоко? – упав на плечо Людмиле, Хайден зарылся в роскошь ее волос лицом, еле сдерживая накатившую волну смеха, и беззвучно сотрясаясь. – Поверь, оно было лишним, - глубоко вздохнув и набрав воздуха в грудь, продолжил он. – Хотя…- последнее слово Эрхард сопроводил хитрой гримасой и тут же начал слизывать, как кот сметану с краев опустевшего блюдца, с плеч, шеи, груди графини белые струйки, чувствуя, как желание вновь разливается по жилам.
Людмила Каренина: Громкий смех молодого человека нарушил ночную тишину, заставив сердце Людмилы Николаевны быстро забиться от мимолетного испуга. Легкая досада на Эрхарда за то, что он подметил, сам того не зная, ее дурацкую хитрость и общее смущение за нелепость положения окутали графиню, застигнутую на глупом, словно детском, поступке. Розовая краска, как обычно предательски завладела щеками молодой женщины, мысленно благодарившей темноту за спасение от еще большего конфуза. Графиня насупилась на себя саму на мгновение, осознавая, что попалась как девчонка... И на чём?! Ей казалось, что вся ее жизнь до этого момента была сном, быть может, даже и дурным. Утро, вечер, а уж тем более ее ночные похождения в капоте по собственному дому со стаканом молока были так далеки и нереальны… Реальны были руки Эрхарда, его смех и шутка, которая легонько ущипнула молодую женщину. Досада быстро схлынула, оставив насмешку над собой, - сама же виновата. - Я… Нет… - замялась Каренина, закусив губу и мучительно соображая, как же объяснить логично появление злосчастного стакана молока в спальне - Просто… Но объяснения, к счастью, и не потребовались. Эрхард отвлекся от молока, а точнее занялся им более обстоятельно, заставляя молодую женщину забыть о том, что хозяйка дома графиня Людмила Николаевна Каренина, урожденная Верстова двадцати восьми лет отроду нашла повод ходить по своему дому ночью в рубашке и халате, словно привидение, в стакане простого молока; а уж о том, чтобы найти какие-то объяснения тому, что она с ним же пришла в комнату молодого мужчины, не могло быть и речи. Где-то далеко в сознании, затуманенном от ласк немца, родилась мысль о таинственном мешочке, но, мелькнув, она тут же и пропала, шепнув напоследок, что это не то дело, которое нужно решать сейчас.
Эрхард Хайден: Эрхард ласкал графиню, боясь выпустить ее из своих объятий. Молодого человека все чаще стала посещать мысль, что с наступлением рассвета все исчезнет, как сон. Исчезнет Людмила и все окажется грезой. Оттого, упиваясь каждой минутой близости с этой женщиной, он не прикрывал глаза, стараясь запечатлеть в памяти ее образ. Рассвет пришел неожиданно, тяжелым и холодным утреннем туманом обволакивая стекла чуть прикрытых, но не запертых окон и скрывая изморозь на мостовой от глаз людских. Впрочем, даже дом, стоящий напротив, потерял свои очертания в морозной влаге воздуха. - Тебе надо очутиться у себя. Слуги встанут через четверть часа. Хотя, памятуя о их ленивости можно даже сказать, что через две четверти. Но лучше не рисковать. – В глубине дома раздался грохот. Скорее всего, Степка тащила на кухню воду. «Хорошо, если не навернулась и сверху на себя не опрокинула». Но кухарка никогда не поднималась в верхние покои, зная, где ее место. Гораздо хуже, если встанет Мария. У девки взгляд был зорок, а голова не лишена способности мыслить. И если заботиться о репутации Карениной, то самое время сейчас. Пусть сама решает, как им быть дальше. Эрхард и так слишком многим обязан был этой женщине, чтобы по своей воле лишать ее доброго имени. – Я отнесу тебя, пока не поздно. Закинув капот графини себе на плечо и, прижимая Людмилу к себе, Хайден завернул ее тело в рубашку с кружевным декольте и подолом, и понес даму в ее покои. Своей собственной наготы юноша не стеснялся даже когда шагал по ступеням на третий этаж просыпающегося особняка. Толкнув ногой дверь в комнаты Карениной, Эрхард вскоре уложил ее на хозяйское ложе и, скинув с себя капот на пол, вновь поцеловал графиню. - Тебе нужно отдохнуть. Но если ты не придешь на третью ночь, я приду сам, -едва юноша успел договорить, как послышались за дверью шаги Марии. Требовалось спрятаться или бежать. Впрочем первый вариант моментально был отвергнут. Зато второй был более привычен. Недолго думая, Хайден напялил на себя капот графини, только ради того, чтобы не сверкать голой задницей на улице и спустя мгновенье был у окна. Благо его собственные окна никогда не запирались, юноша распахнул ставни покоев графини, и подмигнув ей, скрылся в туманном воздухе. Спустя еще пару мгновений, Эдуард Сергеевич Верстов лежал в собственной постели, тщательно спрятав капот графини Карениной под одеялом рядом с собой.
Людмила Каренина: Людмила не произнесла ни слова в те моменты, пока Эрхард, словно куклу, нес ее по огромному особняку, рискуя быть застигнутым в любой момент со своей ношей на горячем. Наступало утро, и наступала пора дневных забот и реалий. Петербургская осень понемногу уступала свои права зиме, которая напоминала о себе ледяным дыханием, сквозившем в каждом порыве пока еще осеннего ветра, приносящем с собой мелкую морось дождя. Очутившись в своей постели, Людмила закуталась в одеяло, наблюдая широко раскрытыми глазами, как ее любовник ловко скрылся за окном, накинув женский капот. Откинувшись на подушки, графиня звонко рассмеялась, разметав черные пряди волос по белому шелку. Тут же в спальню вошла Маша, с удивлением и даже некой укоризной взглянувшую на госпожу. Мол, чего смеяться-то, когда такая отвратительная погода и холодрынь несусветная? Но горничная не долго всматривалась в лицо госпожи, всплеснув руками, Машка кинулась к окну. - Батюшки! Сударыня! Еще простудитесь, что делать-то будем?! - Оставь, - попросила Людмила, кутаясь по самое горло в одеяло, - пусть побудет открытым. Сегодня дивно хорошо на улице. И вели никого не принимать. Я спать хочу. Встретив удивленный взгляд горничной. -Ну да, а что? Читала допоздна, - графиня села на постели и кивнула на столик у кровати, где покоился толстый томик стихов французского автора. Людмила не отдавала себе отчета, что выглядит отнюдь не как читавшая до рассвета. Волосы ее были растрепаны, тогда как сама Маша перед сном их аккуратно собирала под чепец в косы, глаза были полны веселого блеска, покрытого томной поволокой, а губы алели на белом лице, складываясь то и дело в мечтательную улыбку. - Завтрак сюда подай и молока…- на этом слове Людмила Николаевна осеклась, порозовев, но тут же озорно улыбнулась и вновь откинулась на подушки. - Как прикажете, - растерянно протянула Маша и медленно вышла из комнаты, решительно отказываясь понимать, что же происходит. Позавтракав, Люда уснула, улыбаясь и перебирая оборки одеяла, предаваясь воспоминаниям о том, что произошло...
полная версия страницы