Форум » Петербург » Как снег на голову... » Ответить
Как снег на голову...
Людмила Каренина: Время: середина мая 1833 года. Место: дом графа Верстова, в котором на время обновления особняка супруга проживает графиня Каренина. Участники: Людмила Николаевна Каренина и Эрхард Хайден.
Ответов - 12
Людмила Каренина: Людмила с наслаждением опустилась в кресло, в котором ранее так любил сиживать ее отец, граф Верстов, ныне находящийся в деревне. Устроившись поудобнее, молодая женщина оперлась локтем о мягкую подушку, а кулачком уткнулась в подбородок. Так графиня любила предаваться мыслям. Сегодняшнее утро принесло ей утреннюю корреспонденцию и массу новостей: дальняя кузина из Москвы была беременна и вскоре должна была родить, подруга писала про успех дочерей в учебе, сын приятеля отца женился …. Всюду кипела жизнь и только в особняке Верстовых время остановилось, словно зависнув пыльной старой паутиной вокруг графини Карениной. Ни мужа, ни детей, ни-че-го… Ради чего Людмила стала супругой богача? Этот брак не принес ей счастья, а только существование в роскоши, но в этом ли суть? Даже находясь в объятиях мужа, она чувствовала только тоску и одиночество. После глотала слезы, слушая врача, все кормившего ее надеждами на рождение ребенка. Впрочем, сейчас она даже была рада тому, что осталась совсем одна. Как никогда Люда ощущала всей душой и телом, что счастлива стать свободной. Это странное чувство только вползало в ее сознание змием, отравляя все ранее поддерживаемые светским этикетом понятия – женщина не может жить без мужчины. Благодаря полутрауру, Каренина, наконец, смогла развлекаться хотя бы краткосрочными визитами близких людей, но не только это скрашивало существование молодой вдовы. Желая не утратить живость ума, Людмила внимательно следила за новинками в мире литературы и выписывала себе самые модные вещи, с упоением глотая книги одну за другой. Некоторые затрагивали ее, а другие наоборот, проходили незамеченными, но все же наполняли ее жизнь хоть каким-то смыслом. Оставались так же прогулки. Людмила раз в неделю позволяла себе эту радость. Она медленно бродила аллеями парков, любуясь на великолепие природы и мастерства человека, воплощенное в архитектуре. Но привычка брала свое – молодая женщина привыкла бывать в свете и теперь отчаянно тосковала по привычной жизни, уже не говоря о том, что ей отчаянно хотелось внимания. Нормального человеческого внимания и общения, а не чопорного отношения к ее положению богатой вдовы. Сочувствующие взгляды, утешающие речи, унизительные похлопывания по руке, выражающие сожаление, которыми ее награждали матроны, раздражали молодую женщину и выводили из себя. Разумеется, она не показывала этого на людях, но по вечерам бывало плакала, уткнувшись в подушку от злости. Бой часов вывел графиню из оцепенения – пять вечера. И хорошо. Скоро можно будет уединиться в гостиной с произведением какого-то автора, но перед тем непременно выпить чаю. Обедать сегодня Людмила отказалась, ее совершенно не тянуло к еде. Хотя в доме родителей молодая женщина чувствовала себя намного уютнее, чем в огромном особняке мужа. Желая отдать распоряжения, вдова потянулась к колокольчику, как тут в комнату вошла горничная Маша и доложила, что к графине пришли. Описание гостя заинтриговало Людмилу, было решившую отказать в приеме, и она кивнула: - Проси. Мария удалилась, а графиня удивленно приподняла брови. По словам горничной, ее дом посетил молодой немец, весьма пригожий собой и уверенный в том, что его примут. Происходи все не в этом, более скромном доме, а в родовом особняке Карениных, Людмила, быть может, и отказала бы в приеме этому иностранцу – что за наглость являться без предупреждения в дом вдовы? Но ей было отчаянно скучно и потом, что-то странное кольнуло в сердце при упоминании имени пришедшего – Эрхард Хайден. Она никогда ранее не слышала этого имени и не знала людей с похожей фамилией, но откуда такое щемящее чувство? Откинув свою неясную тревогу, Людмила мысленно посмеялась над собой и легко восстановила внутреннее равновесие. Вставая с уютного кресла, графиня Каренина поправила рукой прическу, одернула черное платье, украшенное лишь серым бантом, и направилась навстречу гостю, едва убедилась, что выглядит безупречно. Мария должна была проводить его в малую гостиную, предназначенную последнее время для приема гостей.
Эрхард Хайден: Наконец Эрхард добрался до Петербурга… Дорога от места, где юноша вырос, до порога особняка Верстовых заняла много времени, но прошла относительно спокойно. Скрашен путь был лишь парой приключений. Одним из них можно считать удачно проведенную экспроприацию кошелька, одежды и документов, проведенную на одном из постоялых дворов в России. Сбежав оттуда с вещами несчастного подмастерья, путешествующего из Новгорода к родным, в Псковскую губернию, Хайден еще долго веселился, представляя, как тот утром обнаружит, что кроме исподнего у него ничего не осталось. Второй же случай, менее забавный, зато более пользительный, произошел чуть ранее, в городке Балви. Там, в одном из кабаков, юноше удалось облегчить карманы некоего офицера, следующего по делам службы в направлении, противоположенном тому, куда двигался наш герой. Таким образом, в столице России молодой человек оказался с весьма приличной суммой денег, в штанах (следует отметить – едва достигающих щиколотки Хайдену) некоего Тимофея Плетнева и с документами на его же имя. На груди Эрхард все так же хранил, оставленный ему матерью кошель, а к животу было привязано рекомендательное письмо от фрау Анны к своим родственникам. Хоть послание и не было запечатано, а юный путешественник умел сносно читать по-русски, он ни разу не осведомился о его содержимом. Оказавшись в Петербурге, еще две недели кряду бродил по городу, знакомился с такими же бродягами, как он сам, ночевал с ними под мостами и однажды даже сам чуть не был ограблен (благо спал чутко и проснулся вовремя) прежде, чем нашел дом родственников женщины, которая стала ему дороже, чем мать. И еще несколько дней потратил на то, чтобы привести себя в более-менее приличный с его точки зрения вид и собраться с духом для того, чтобы взяться за ручку дверного молотка дома Верстовых. Служанка, что отворила дверь, увидела пред собой вполне благообразного улыбающегося молодого человека, в коротковатых штанах и белой рубахе, тщательно выстиранных в водах Невы и высушенных на майском солнце. Сказать, что Хайден волновался – это ничего не сказать. На его губах застыла улыбка, а за ней зубы мерно отбивали частый такт. - Могу я видеть господ Верстовых? У меня письмо для них, которое требуется передать лично в руки, - с трудом выдавил из себя Эрхард. Акцент в его речи, безусловно, присутствовал, но вследствие длительных репетиций этой фразы наедине с самим собой, получилось ее сказать весьма чисто. Девушка с удивлением и весьма предвзято оглядела гостя с головы до ног, пожала плечами и удалилась в глубину дома, просив обождать некоторое время. Пока ее не было, пришедший осматривал убранство дома, поражаясь его великолепию. Снаружи он уже знал каждую «черточку» особняка и теперь знакомился с его нутром. Из созерцательного процесса его вывела все та же служанка, сделав жест, приглашающий следовать за ней и сопроводив его надлежащими словами. Хоть Хайден и готовился несколько дней к явлению в этот дом, однако встреча с его обитательницей повергла молодого человека в шок. Пред Эрхардом стояла особа в полном расцвете красоты, облаченная во все черное. Сделав немудреный вывод, что женщина в трауре, Хайден «надел» на лицо почтительную улыбку и поклонился, как его учила фрау Анна. Но, даже кланяясь, он не мог отвести взгляда от лица встретившей его дамы. Оно светилось обаянием. Немного придя в себя, воришка совершенно бесцеремонно (за что непременно бы получил нагоняй от своей учительницы) задрал рубаху и вытащил из-под повязки на теле письмо. - Послание для …wirt… хозяин этого дома, господ Верстовых, - на этой фразе молодой человек чуть запнулся, и протянул так бережно хранимую бумагу женщине, не отводя взгляда от бездонных карих глаз.
Людмила Каренина: Войдя в малую гостиную, Людмила тут же пожалела, что решила принять гостя, которым так ее заинтриговал доклад горничной. При первом взгляде становилось ясно, что он принадлежит к простому сословию. У графини даже мелькнула мысль, что это очередной проситель. Чуть нахмурив брови, молодая женщина вышла навстречу парню, кивнув в знак приветствия скорее растерянно, чем радушно. Однако то, как молодой человек поприветствовал хозяйку дома, заставило Людмилу чуть улыбнутся в ответ. Она ценила вежливость и воспитанность в любом человеке. Следующий же жест шокировал светскую вдову. Парень запросто задрал рубашку, вытягивая из под нее конверт. Графиня Каренина в изумлении смотрела на гостя некоторое время, а после неожиданно для себя улыбнулась, немного смеясь внутренне над молодым человеком, чью привлекательность и некоторое обаяние она оценила только сейчас. Несмотря на юный возраст, парень нес какую-то печать хищности в своем облике, но это не отталкивало, а наоборот располагало к нему. Все еще улыбаясь и смотря на гостя, Людмила взяла конверт и вынула письмо. - Присаживайтесь, - радушно предложила она, махнув рукой в сторону мягких кресел, а сама тем временем опустилась на мягкий диванчик напротив парня. Разгладив бумагу, изрядно помятую за время путешествия, о котором графиня, разумеется, и понятия пока не имела, Людмила погрузилась в чтение, по привычке чуть шевеля губами, словно читая вслух. Прочитанное удивило молодую вдову, и она то и дело во время чтения письма поглядывала на юношу, все более удивляясь нежданным вестям. Писала Анна Верстова, дальняя родственница отца. Людмила мало слышала про эту женщину последние годы, хотя отец ранее рассказывал дочери про своего «доброго друга». Он восхищался добротой и умом супруги своего двоюродного кузена, погибшего на войне и весьма жалел, что Анна предпочла жить на чужбине там, где была могила обожаемого мужа. Верстова писала о своей жизни заграницей, извинялась за молчание, рассказывала про тоску по родине, родным, немного описывала то, что смущает ее русскую душу в жизни немцев… Далее упоминала своего воспитанника, подателя письма, хвалила достоинства молодого человека и просила помочь ему освоится в России, в чужом городе. При прочтении этой части, Людмила вновь украдкой кинула взгляд в сторону Эрхарда. Теперь становилось понятно, почему парень имел такой странный вид и немудрено - столь длительное путешествие… Благодаря письму Анны, Людмила тот час прониклась теплом к юноше. Послание заканчивалось горячими приветами семье и .. прощальными словами. Верстова писала о скорой кончине, а раз парень явился сюда, она все же почила с миром. Закончив чтение, Людмила осталась в смешанных чувствах. С одной стороны она была рада помочь близкому другу отца и их родственнице, а с другой – как сообщить отцу печальное известие? Но гость до сих пор был тут и весьма неучтиво погружаться в свои мысли. - Где Вы остановились? – начала было графиня и тут же прервала себя, смешно наморщив лоб в смятении. Они не были представлены друг другу, она толком даже не знала, кем является гость! Но ситуация не требовала официальных церемоний. - Я графиня Каренина, дочь Николая Верстова. Анна Верстова, Ваша покровительница, приходится нам дальней родственницей. Мой отец очень любил Анну и вспоминал о ней довольно таки часто. Сейчас он в деревне, я напишу ему о Вашем приезде и отправлю письмо тетушки… Разрешите ли мне предложить Вам мой дом на время Вашего пребывания в Санкт-Петербурге? Людмила говорила ровным тоном с вежливой улыбкой, сама же лихорадочно пыталась понять, куда ей поселить гостя и как бы устроить его туалет. Так как в том виде, что он сейчас был перед ней, оставлять Хайдена не было никакой возможности.
Эрхард Хайден: Хайдену потребовались определенные усилия, чтобы отвести взгляд от хозяйки дома и перестать на нее так откровенно пялиться. Сделав вид, что изучение рисунка напольного ковра ничуть не менее увлекательное занятие, чем рассматривание дамы, нежданный гость семейства Верстовых отчетливо ощущал на себе взор графини. Проявленное женщиной любопытство было вполне оправдано, и внутренне юноша был готов к подобному приему, однако это не помешало его скулам приобрести нежный розовый оттенок. Дальше пошло все хуже, можно было прировнять к катастрофе вселенского масштаба. Прелестная особа предложила присесть в кресло… Дом фрау Анны, котором мальчик постигал азы этикета в числе иных наук, был обставлен отнюдь не шикарно, и кресел в нем не было. Вернее было одно – кресло-качалка, но оно принадлежало самой хозяйке и стояло у нее в спальне. Пока фрау была в добром здравии, Эрхард не бывал в той комнате, а когда Анне занеможилось и смерть забрала ее в свои края, молодой человек считал неуместным присаживаться в него. Он всегда сидел на обычном деревянном стуле, и Верстова объясняла ему, как правильно сидеть, как держать спину, что локти на стол класть нельзя, как следует обращаться со столовыми приборами, и, что, ни в коем случае, нельзя допивать суп из тарелки (это было ужасно!), и, что, если не знаешь, как правильно есть какое-либо блюдо, то лучше и вовсе его не пробуй – скажись сытым. Если бы не интерес к ковру и не длинные ресницы, то Людмила Николаевна непременно бы заметила промелькнувший в голубых глазах испуг. Легкое же замешательство Хайдена на столь обыденную учтивость не ускользнуло бы даже от самого невнимательного собеседника. Однако делать было нечего, и Эрхард опустился в предложенное кресло. Вернее сел на самый его краешек. Дунул вверх, убирая с глаз светлые пряди челки и, как примерный ученик, сложил руки на коленях. Любезная хозяйка погрузилась в чтение письма, и, казалось, выпала на время из действительности, дав тем самым возможность молодому человеку освоиться. Кресло было удивительно мягким, а обивка его предательски скользкой. То и дело юноша скатывался вглубь этого нехитрого предмета мебели. Возвращаясь на его край, Эрхард украдкой ощупал пальцами то, на что опустил свое седалище. В итоге молодой человек проиграл «войну» с тканью и смирился с этим, оставшись в глубине злополучного кресла. Само собой, что в такой позе и без того короткие штанины задрались еще выше, бессовестно обнажив покрытые золотистой растительностью ноги своего обладателя. На это Хайден уже даже не обратил внимания, ибо теплый взгляд графини вновь вернулся к его скромной персоне, а комнату наполнил звук ее чарующего грудного голоса. «Графиня Каренина» - про себя повторил молодой человек, стараясь правильно понять русскую речь и внимательно слушая слова дамы. Было понятно, что необходимо тоже представиться. - Эрхард Хайден к Вашим услугам, сударыня. Прибыл в Петербург, исполняя последнюю волю фрау Верстовой и по некоторым личным делам, - на сим можно было бы и закончить знакомство и откланяться, но Каренина поинтересовалась, может ли предложить свой дом на время пребывания юноши в столице России. Жить, конечно, было где-то необходимо, раз собрался искать папеньку. Денег, сворованных у офицера в Балви, надолго не хватит здесь, да и слишком велик был соблазн хоть какое-то время пожить в этом великолепии. - Я почел бы за честь подобное внимание с Вашей стороны, мадам, и с удовольствием приму Ваше приглашение на время своего пребывания в этих краях. - Эрхард старательно хмурил брови, стараясь не показаться нелепым, от чего выглядел еще более забавно. – И приложу все усилия, чтобы не стеснить Вас и не доставить неудобств, а так же быть чем-то полезным Вашей милости.
Людмила Каренина: Аккуратно и бережно спрятав письмо в конверт, графиня Каренина так и оставила его в руках. Необходимо было сообщить отцу, хоть это так и тяготило Людмилу. Вдова вновь подняла взгляд на молодого человека, абсолютно не замечая смятения и чувства неловкости, которые обуяли его. Анна Верстова просила помочь юноше освоиться в Петербурге, а слово друга отца было законом для послушной и любящей дочери, коей являлась Людмила. Лучших рекомендательных писем Эрхарду было и не сыскать в дом Верстовых. Искренне улыбнувшись в ответ на представление парня, Каренина вдруг вспомнила своего мужа. Он недолюбливал новых людей и всегда предпочитал находиться только в том кругу, что был знаком ему, а уж такие знакомства, которые он называл «как снег на голову», Андрей и вовсе на дух не переносил. Тем более, как бы он назвал данный случай, сомнительное знакомство. Это было дурно и грешно, но Людмила вновь почувствовала облегчение от того, что осталась одна. Все же подавлять себя и свои желания ради человека, который не люб, очень тяжело. - Я рада знакомству с Вами. Батюшка часто рассказывал мне о Вашей покровительнице. Он очень любил и уважал ее. И будет только рад узнать, что Вы решили остановиться в его доме. Учтивость молодого человека, его серьезность и благородство черт резко контрастировали с тем, какой он имел нелепо смешной вид в своих обносках. Если бы не многолетняя привычка держать эмоции в себе и не боязнь обидеть юношу, Людмила, быть может, даже позволила себе смех. Тихо в комнату проскользнула толстуха Глаша. Во всю таращась на гостя, бесстыдница присела в нелепом реверансе и тоненьким голоском поинтересовалась: - Прикажете подавать чай? В который раз графиня рассердилась на себя, что взяла эту дуреху в Санкт-Петербург из деревни, где ей было самое место подле коров. Впрочем, сейчас Глаша была даже к месту. - Простите, я возьму смелость отдать необходимые распоряжения о Вашей комнате и…, - тут Людмила запнулась в нерешительности, - Вашей одежде. Быть может, в путешествии она и была удобна, но в Санкт-Петербурге несколько другие понятия о моде, и нам стоит Вас приодеть,, - закончила графиня с вежливой улыбкой. Вот только как и где?! Каренина понятия не имела про эти вещи, но, к счастью, у нее был спаситель. Наверняка ее дворецкий, обладающий схожим ростом, сможет что-то отдать из своих вещей, а после в магазине готового платья можно будет составить гардероб гостя. - Глафира, прикажи накрыть обед в столовой комнате, а после приготовь комнату для Эрхарда Хайдена. Этот немецкий господин будет жить тут, - вдова задумалась на мгновение, - Думаю, что комнаты как раз под моими, в самый раз. Сама Каренина занимала покои на третьем этаже. Она любила наблюдать из окон за улицей, а потому всегда стремилась забраться повыше. Отдавая свое щедрое распоряжение, Людмила даже и не подозревала, насколько Эрхарда сбила с толку роскошь ее дома, который после особняка мужа казался ей весьма скромным жилищем. Комнаты, которые должны были приготовить для Хайдена, были обставлены скромно, но со вкусом и включали спальню, мини-кабинет и гардеробную. Вновь вернув свое внимание молодому немцу, Людмила обаятельно улыбнулась и кивнула. - Надеюсь, Вы расскажете мне про свою родную страну. Признаться, я была в Германии и она очень мне понравилась. Я предлагаю продолжить беседу за обедом, что скажете, господин Хайден? С этими словами графиня мягко поднялась с дивана, вновь проведя рукой по черным рюшам на корсаже, имеющим обыкновение топорщиться.
Эрхард Хайден: «Этот немецкий господин будет жить тут», «…продолжить беседу за обедом...», «…нам стоит Вас приодеть», «… рада знакомству с Вами» - это все не могло быть про мальчишку - профессионального вора и беспризорника, которому камни мостовой и брошенная на них охапка соломы, кажутся самым мягким лежбищем. Хайдену чудилось, что он во сне и все происходящее просто сладкое сновидение. Он даже незаметно ущипнул себя, что бы убедиться, это – реальность. При упоминании графиней об обеде, желудок предательски сжался и издал тихое урчание. Есть хотелось безумно. Тот рогалик, который он стащил с лотка булочника и уплел еще утром, давно почил в недрах юного организма. Оставалось лишь встать. Благодаря длинным ногам сделать это оказалось несколько проще, чем ровно усидеть в этом чудовище-кресле. Резко поднявшись, Эрхард оказался совсем близко от госпожи Карениной и уловил нежный аромат, исходящий от хозяйки дома. Ее лицо было совсем близко, и, лаская взглядом черты, достойные кисти художника, молодой человек внимательно изучил его. Ничего красивее в своей жизни не доводилось видеть гостю дома Верстовых. Макушка графини, с затейливо уложенными на ней локонами, едва достигала мужского плеча. Вся женщина была миниатюрна и аккуратна, даже траурное платье не могло скрыть изумительных форм и мягких линий тела, коими природа щедро одарила Людмилу Николаевну. А ее улыбка… От этого чудесного изгиба губ в животе Хайдена начинали порхать сотни бабочек, заставляя забыть о голоде. - Как пожелаете, мадам, - Эрхард улыбнулся в ответ графине, обнажив два ряда белых зубов, которые удалось сберечь от кулаков приятелей. Следуя за Людмилой по дому в столовую комнату, молодой человек быстрым движением подтянул штаны и одернул рубаху, одетую на выпуск специально, чтобы скрыть, что в поясе одежда, экспроприированная у незадачливого подмастерья, слегка великовата. Все больше и больше восхищаясь изысканным убранством дома, Хайден крутил головой так, что можно было подумать, будто она в состоянии обернуться вокруг шеи. Когда вошли в залу, где стоял овальный стол, сервированный к обеду, Эрхард мысленно воздал хвалу Создателю - вокруг него стояли пусть мягкие, с обивкой украшенной причудливым узором, но стулья. Графиня обернулась к своему гостю и пригласила его за стол, жестом предлагая выбрать место. Недолго думая, юноша уже было выдвинул стул, и собрался опуститься на него, как в голове четко прозвучал голос фрау Анны: «сначала следует усадить даму». От того Хайден подождал пока Каренина подойдет к столу, выдвинул стул для нее, и, подождав когда женщина присядет, пододвинул ее к столу. Раньше Эрхард искренне не понимал к чему эти церемонии и даже спросил как-то у своей воспитательницы – «А что ей самой не сесть?». За этот вопрос Верстова наградила его укоризненным взглядом и сокрушенно покачала головой. Но вот сейчас, когда пальцы коснулись ткани юбок Людмилы, когда нос снова уловил нежный запах ее духов, а будь платье декольтировано, то взору открылся бы дивный вид, сейчас молодой человек понял, что не все так уж глупо в обычаях, что общество называет этикетом. Убедившись, что хозяйке удобно, Эрхард наконец, сел за стол сам. И тут в очередной раз он радовался, что когда-то в лесу встретил фрау Анну, ибо сложностей с поведением за столом у сына шлюхи не возникло. Он ел и непринужденно болтал с сотрапезницей, подливал ей вина, смеялся, когда речь заходила о чем-то забавном, и чувствовал себя вполне в «своей тарелке». Понимая, что Людмиле будет интересно знать, как провела последние годы своей жизни ее родственница, Хайден с удовольствием рассказывал о них и о времени, проведенном с Верстовой, сам погружаясь в воспоминания. При том его взгляд теплел, в голосе появлялась нежность, а скованность, которую он ощущал до того, исчезла. Он даже больше не боялся показаться смешным, если благодаря тому звонкий женский смех разольется по комнате. Разумеется, Эрхард был осторожен и мало рассказывал о себе, о роде своих занятий и вовсе не упомянул. Он говорил чистую правду, лишь умалчивая о некоторых деталях своей жизни – о том, кто была его настоящая мать и кто есть он сам. Про то, что родился в простой семье и, что вырос в приюте, скрывать не стал, помня житейскую мудрость – в ворохе правды, иголку лжи найти трудно.
Людмила Каренина: Уже встав с дивана и провожая гостя в столовую, Людмила уловила некоторую неловкость, исходящую от Эрхарда. Графиня понятия не имела, как жила дальняя родственница отца в Германии, в каких условиях, а потому и предположить не могла, что ее воспитанник не знаком с роскошью. В понимании Карениной, если ты имеешь принадлежность к дворянству, значит живешь в достатке. Пусть скромно, но не в лачуге же... А потому, она списала скованность немца на то, что он юн и возможно смущен знакомством с родственницей своей покровительницы. Идя по коридору, Людмила радовалась, что теперь хоть несколько ее вечеров будут заняты. А за обедом не придется скучать, сидя за огромным столом в одиночестве. Тоска по обществу и развлечениям совсем уже заела молодую женщину. Только этим утром графиня читала про последние нововведения в моде, с грустью поглаживая черную юбку. Благо терпеть траур оставалось совсем немного и вскоре она сможет заказать себе что-то более приятных цветов и обязательно с кружевами! Если бы не отец, Людмиле пришлось бы сейчас терпеть присутствие одной из тетушек Андрея, которая по светскому этикету, запрещающему молодой бездетной вдове жить в одиночестве, должна была поселится с графиней. Но все обошлось благодаря хлопотам батюшки. Обед уже был накрыт и Каренина с улыбкой показала гостю на стул, предлагая садится. Эрхард, не смотря на свой странный наряд, показал себя с лучшей стороны, поухаживав за хозяйкой, что было весьма приятно графине. Вот уже как полтора года она не чувствовала себя женщиной, а скорее каким-то забытым на земле имуществом графа Андрея. Все сочувствовали ей, кивали головами, гладили по руке и словно хоронили ее заживо. Европа спасла молодую женщину от этого на некоторое время, но сейчас, в Санкт-Петербурге приходилось терпеть. Жест Эрхарда пробудил старые воспоминания о том, как все было ранее, и она впервые задумалась о том, что впускает в свой дом, в сущности, чужого мужчину. От этой мысли к собственному удивлению Людмила почувствовала, как ее щеки порозовели. В этом было что-то запрещенное и от того преступно приятное и интересное. Это подогрело кровь Карениной, а способность ее собеседника интересно рассказывать окончательно расположили женщину к юноше. Так приятно она давно не проводила время и к концу трапезы глаза вдовы блестели, а на щеках появились ямочки от улыбок. Людмила уже не замечала странного наряда своего гостя, а только с упоением слушала его, наслаждаясь тем, что на нее не смотрят, как на самое несчастное создание в мире и не отягощают жалостью. Когда все было съедено, графиня с искренней улыбкой произнесла: - Я благодарю Вас за беседу. Давно не проводила так приятно время. Но Вы, наверное, устали? Позвольте я покажу Вам комнаты. Пожалуй, это было слишком большой честью, но Людмила не могла удержаться от соблазна поболтать с молодым человеком еще немного. Поднявшись из-за стола, Каренина направилась к гостевым комнатам на втором этаже. Там уже все было готово к приему гостя – спальня была проветрена, свежее постельное белье постелено, уголок одеяла гостеприимно отвернут, на столике стоял кувшин с тазом для умывания, в кабинете на столе появились свежие цветы. Графиня окинула взглядом все приготовления, и осталась довольна сделанным. Все же Глашка на что-то да способна. Желая увидеть одобрение на лице гостя, графиня Каренина развернулась к Эрхарду со словами: - Надеюсь, Вам тут будет хорошо. В случае чего звоните в колокольчик, - в подтверждение своих слов, Людмила коснулась кончиками пальцев нужного предмета, стоявшего на туалетном столике у широкой кровати, - и Глаша придет на Ваш зов. Мои комнаты находятся прямо над Вашими. В случае чего, буду рада выслушать любую Вашу просьбу. Друг Анны Верстовой друг графини Карениной. В подтверждение своих слов Людмила радушно улыбнулась. Глаза молодой женщины все еще сияли и она вся светилась жизнью.
Эрхард Хайден: Хоть стол и изобиловал яствами, многие из которых нашему герою даже не доводилось пробовать ранее, к концу трапезы, юноша чувствовал, что не наелся. Впрочем, это было обычное состояние для воришки. Главное - острый голод был утолен. Однако, Эрхард чувствовал, что изголодался не только по еде. То и дело розовеющие щеки графини, которые кроме румянца украшали еще и очаровательные ямочки, ее сияющие ослепительным блеском глаза, томная грация движений не нелепой молодой девчонки, а сформировавшейся женщины – все это пробудило в Хайдене желания, диктуемые матушкой-природой. Совсем неуместно было их демонстрировать при первом же знакомстве, а пространство комнаты становилось все меньше, и Людмила казалась все ближе. Поэтому молодой человек почел за благо предложение хозяйки сменить обстановку и пройти в его комнаты. На сегодняшний день эмоций было предостаточно, и юноша почувствовал, что действительно устал, но не физически, а от избытка впечатлений. Уже второй раз, следуя за графиней по дому, Эрхард не крутил головой по сторонам, любуясь убранством, его взгляд был прикован к точеной фигурке идущей впереди дамы. К нежной шее, открывающейся из-под ворота платья, когда Каренина смотрела себе под ножки, к покатым плечам, к стану, который можно было обхватить пальцами рук, и они сомкнуться друг с другом, к, словно вылепленной умелым скульптором, белоснежной кисти руки, плывущей по перилам лестницы… Уже на верхней ступеньке Хайдену пришлось тряхнуть головой, чтобы скинуть с себя наваждение. И когда теплый и счастливый, полный жизни и кокетства взгляд Людмилы Николаевны вновь обратился к гостю, молодой человек успел прийти в себя и благодарно кивнул в ответ на слова дамы, хотя почти не слышал их. Комнаты, приготовленные для него расторопной служанкой графини, морально «добили» вора – койка в общей спальне и топчан в доме фрау Верстовой – это все, что было до сего момента в распоряжении Эрхарда. Здесь ему отводились целые покои, и даже кувшин для умывания, и даже колокольчик! От нахлынувших эмоций глаза юноши влажно заблестели, в горле встал непонятный комок, и пришлось закусить нижнюю губу, чтобы она не задрожала. Два шага и он оказался у окна, из которого открывался вид на улицу города. Хайден не видел ее пока, он приходил в себя, до сих пор не в силах поверить, что пусть станется и недолгое время, но у него будет дом, и, быть может женщина, стоящая за его спиной будет хоть иногда ждать его. Несколько мгновений Эрхард молчал, овладевая своими чувствами и мыслями, прежде чем вернулся к Людмиле. Ему удалось справиться на время с собой, но, повинуясь внутреннему порыву, молодой человек бережно взял руку графини в свои, и поднес ее к губам, коснувшись почтительным поцелуем. - Не знаю, сударыня, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить Вас и Вашу семью за все сделанное для меня, но верьте, что преданнее человека Вам не найти. Любое Ваше желание, каприз, я постараюсь исполнить, чего бы мне это не стоило, - пылкость, с которой говорил гость, свойственна молодости и была естественна в своей простоте. Сердце глухими ударами застучало в грудь, едва он ощутил сладкий вкус кожи женщины. – В то же время, приложу все силы к тому, чтобы моя признательность не выглядела навязчиво и не утомила Вас, - Эрхард отпустил руку Людмилы и склонил голову в знак уважения. 18 лет… Для ребенка, выросшего в достатке – это счастливая пора познания мира. Хайден же знал этот мир лучше многих взрослых мужей. Знал его с той стороны, которая многим и не становится доступной до самой смерти. Знал его жестокость и несправедливость. Разве он не был послушным сыном и внуком, разве он не старался понравиться воспитателям в приюте, разве он не делился награбленным со своими друзьями? Мать прятала его от родни, воспитатели нещадно били, а приятели умело и с радостью пользовались его руками. В свои 18 лет Эрхард был уже не волчонком только-только начинающим забывать вкус молока матери, он стал матерым зверем, привыкшим к гону и знающим, как перепрыгнуть через флажки. Но здесь… как и в доме фрау Анны, ему отчаянно захотелось хоть немного походить на этих холеных хлыщей из высшего общества. Только за тем, чтобы женщина, стоящая рядом не прогнала его.
Людмила Каренина: Показывая комнаты гостю, Людмила с удовольствием отметила, что на спинке одного из стульев в спальне висела отцовская пижама и халат. Неужели и это была догадка Глаши? Вот тут молодую женщину обуяли жестокие сомнения. Скорее уж Мария вмешалась в работу младшей неопытной товарки и помогла все обустроить как нельзя лучше. На мгновение утратив бдительность в связи с тем что разговор прервался – Эрхард осматривал комнату, графиня Каренина очнулась ровно в тот момент, когда ее рука оказалась под губами немца. Карие глаза распахнулись, а Людмила едва не утратила обычно присущее ей самообладание. Как давно ее руки не касались губы мужчины в этом светском жесте! Как давно! Это было неожиданно, вопиюще против правил общества и … ограничений, в которые она сама себя заковала. Краска залила мочки ушей дамы, выдавая ее смущение, а темные ресницы спешно прикрыли глаза, наполненные смятением. Благо Эрхард выпустил кисть хозяйки дома, а сам склонился в поклоне. Выглядело это довольно комично – парень в костюме бродяги показывает манеры дворянина, но Людмиле было не до того. С изумлением смотрела она на белокурую голову гостя, вопрошая себя, что с ней такое творится? Совершенно определенно господин Хайден не был виновен в том, что сделал, другая страна – иные обычаи. Да и не мог он знать того, что графиня Каренина не позволяет прикасаться к своей руке людям не проверенным знакомством. К тому времени, что парень выпрямился, Людмила все еще не пришла в себя, но обрела способность говорить спокойно, в то время как предательский румянец перешел с ушей на щеки, окрасив их в нежно розовые тона. Нервно улыбнувшись и тут же став серьезной, Людмила торопливо произнесла: - Вы отблагодарили меня и моего отца, а точнее это мы Ваши должники. Тетушка пишет, Вы весьма ей помогали. Стараясь успокоится, графиня провела рукой по груди, унимая сердце, всколыхнувшееся было из-за волнений, и переключилась на рассказ о том, какой распорядок в доме – когда завтрак, обед, ужин, когда пьют чай. - Надеюсь, Вам понравится у нас, - улыбнулась в заключение Людмила, уже окончательно успокоившаяся и расслабившаяся. Свидетельством тому служила ее мягкая улыбка и полный радушия взгляд. - Мой дом – Ваш дом насколько потребуется, а Санкт-Петербург – город больших возможностей. Анна Алексеевна писала, что у Вас тут дела, но, думаю, мы поговорим о них уже завтра, если Вы не против. На этом Людмила решила оставить гостя. Пора было сообщить отцу печальные вести, а на это требовалось время - найти правильные слова, чтобы подготовить старика как следует. - Я покидаю Вас, желая хорошо отдохнуть. Надеюсь Вы придете в себя после столь длительного путешествия и завтра мы продолжим нашу беседу. Буду рада пожелать Вам доброго утра, - с улыбкой произнесла Каренина и, кивнув, покинула комнату, шурша длинной юбкой из под которой то и дело мелькали носки черных туфелек.
Эрхард Хайден: Едва дверь закрылась за графиней, юноша с облегчением выдохнул и вытер подолом рубахи лицо, на котором уже из-за напряжения выступила испарина. В то же время и весь шик покоев, отведенных ему, померк. Оказывается, Людмила приносила особый шарм своим присутствием даже этой и без того великолепной комнате. Сделав какой-то совершенно бессмысленный круг по помещению, Эрхард сел на пол между окном с тяжелыми занавесями и огромной кроватью. Сел и откинулся на стену, уперев в нее затылок и закрыв глаза. Из-под опущенных век сами собой скатились так долго сдерживаемые две соленые капли, обжигая скулы. Если бы кто спросил его о происходящем с ним, молодой человек затруднился бы ответить. Совершенно невообразимая и неописуемая гамма чувств разрывала его, казалось бы иссушенное сердце. Он плакал дважды в своей жизни – тогда, когда лежал под кроватью, на которой лежала его мертвая мать и, когда тесал надгробие для фрау Анны, вспоминая годы, проведенные в ее обществе. И вот сейчас был третий. Но от чего? Ведь не случилось ничего плохого или непоправимого. Он просто может вылезти в окно (что такое для опытного вора второй этаж? с теми же усилиями можно полузгать семечки на берегу реки), и раз и навсегда сбежать отсюда, выкинуть из головы образ Людмилы и забыться в привычных объятьях уличных девок. Хайден не сомневался что ласки питерских проституток, мало отличаются от затей немок. Но бежать было невозможно –червь нежности закрался змеиной походкой в его душу и неутолимая жажда заботы о том хрупком создании, что только что покинуло эту комнату, сжимали его грудь. А еще злость и обида на человека, которого может и в живых нет уже. «Русский офицер» - говорила его мать. Наверняка этот мужчина жил в похожем особняке и не задумывался о том, что его семя, брошенное в нутро немецкой шлюхи, дало плод. Кто бы он ни был, жив ли, мертв ли – Эрхард хотел взглянуть на его лицо или могилу. Молодой человек еще не решил, что будет делать, когда найдет «папеньку», но страстное желание знать, кто его родня не покидало разум юноши вот уже несколько лет. Сколько времени Хайден просидел так, он не знал. За окном потемнело и день передавал свои права ночи. Успокоив свою пришедшую в смятение душу, Эрхард поднялся и заметил на стуле заботливо приготовленную пижаму. Он никогда не носил ничего подобного и с любопытством примерил одежду для сна, предварительно скинув с себя обноски подмастерья, спрятав в кабинете до сего момента привязанные к ногам документы и деньги, и свершив нехитрый водный туалет. Штаны удержались на бедрах, благодаря выпиравшим сквозь кожу костям внизу живота, однако были коротки, так же как и предыдущие. Кофта же и вовсе оголяла руки почти до локтя. Но в этом мягком и чистом одеянии было находиться куда как приятнее, чем в том, что на нем было надето. Освоившись с пижамой, Хайден попробовал улечься в кровать. Эдакой махины, он не видал на своем веку – тут можно было уложить троих таких же, как он, причем незаметно друг для друга. Мягкость перины тоже не способствовала сну, и юноша извертелся вдоль и поперек лежбища, попробовав даже свисать вниз головой – было не уснуть, хоть тресни. В своих мучениях Эрхард провел еще некоторое время. Он просто извелся – новый дом, новая одежда (кофту он вскоре снял – мешала очень), общество прелестной графини, и эта чертова кровать… Наконец, Хайден принял решение прогуляться по особняку, в надежде, что это поспособствует засыпанию. Накинув на плечи, но не одевая пижамную рубаху, он бесшумной тенью выскользнул за дверь. Тишина, наполнявшая дом радовала слух. Чувствуя себя в привычной стезе, Эрхард двигался по комнатам так, что даже воздух вокруг него не приходил в движение. Побывав почти везде, кроме помещений для слуг и покоев госпожи Карениной, он уже поднялся по лестнице и тронул теплое дерево двери, ведущей обратно в отведенные ему комнаты, но ноги сами понесли его дальше, вверх по лестнице. Хайден стоял пред спальней Людмилы и, для начала осмотрел дверь, ведущую внутрь. Даже в темноте ночи на петлях поблескивало масло, подсказывая, что скрипа при открытии не будет, снизу была ровная тонкая щель – значит, и трения о пол не произойдет. Убедившись, что можно отворить дверь беззвучно, Эрхард уверенно взялся за ее ручку. Все что он хотел – увидеть еще раз перед сном графиню Каренину.
Людмила Каренина: Покинув гостя, Каренина тут же отправилась к себе в кабинет, где писала отцу письмо, рассказывая обо всем, что узнала про далекую и совершенно неизвестную для себя Анну Верстову. То и дело вдова прерывала свое занятие, чтобы подойти к окну и выглянуть на улицу, напоенную ароматом весны. Обхватив себя за плечи, Людмила смотрела на людей, проезжающих и проходящих мимо ее и дома. Впервые за эти полтора года ей было хорошо. Какая-то легкость охватила ее существо, принеся спокойствие и умиротворение. Прислонившись к оконной раме, распахнутой настежь, графиня размышляла об отце, о умершем муже, своем положении… Иногда в ее голове мелькали мысли и о нежданном госте. Она понятия не имела, чем сможет ему помочь, но даже и не думала о том. Хлопоты никогда не вменялись ей в обязанность, а потому молодая женщина полагала, что все устроится легко и быстро. Только стоит выяснить, что же нужно ее новому знакомому. За такими размышлениями и сочинением письма пролетело два часа. Быстро пробежав глазами по строчкам, Каренина оставила письмо на бюваре, решив утром его дополнить и следуя поговорке: Утро вечера мудренее. Время было всего десять часов, но уже тянуло прилечь и Людмила решила не противится своему желанию. Отправившись к себе в спальню, вдова принялась с помощью Марии за свой туалет. За неспешной болтовней, горничная сняла с госпожи платье, освободив и без того тонкий стан Людмилы Николаевны от корсета. Когда на графине оказалась легкая рубашка, она села к туалетному столику напротив зеркала и принялась за волосы. Высокая прическа держалась благодаря неимоверному количеству булавок, которые ловкие пальцы вдовы принялись с наслаждением вынимать из прядей. Одна за другой косы ложились на спину и грудь своей обладательницы. Когда с эти было покончено, Людмила запустила пальцы в локоны и растрепала труд своей горничной. Это было такое наслаждение – просто освободится от тяжести прически. Встряхнув головой так, что пряди взметнулись и образовался пышный ореол над головкой графини, Людмила взглянула в зеркало и улыбнулась себе. На нее смотрела молодая красивая женщина, которой никак не дашь 27 лет, быть может, 24, но не больше, - льстя себе, подумала вдова и тут же сама над собой рассмеялась. Она еще может нравиться и может быть счастлива. Чуть гримасничая, Каренина пококетничала сама с собой, от чего ей стало еще веселее, но это продолжалось недолго. Мария пронесла через спальню платье, которое графиня собиралась одеть на следующий день. Черное. Пусть украшенное скромным белым кружевом. Но черное. Улыбку снесло с губ дамы, которая так грубо была вырвана из объятий легкой эйфории. Какое право имела она смеяться и радоваться, когда она вдова? И никого у нее нет. Что ждет ее? Да ничего. Безбедное существование в полном одиночестве. Что делать дальше и как жить, Людмила не знала. Искать себе еще одного мужа? Но выдержать еще один такой бесцветный брак, в котором ты играешь роль, а не живешь собой, она бы не смогла. Вновь взглянув в зеркало, молодая женщина только грустно вздохнула, и устало убрала руку Марии, собиравшуюся было заплести госпожу перед сном. Никаких церемоний сегодня. Помолившись и забравшись в огромную кровать, Людмила открыла томик со стихами модного поэта и погрузилась в чтение. Тем временем Мария удалилась к себе, в людскую. Часто эта девица могла спать в ногах у вдовы, но такое случалось только в те моменты, когда графиня была больна или же боялась заснуть в одиночестве. А такое бывало после смерти мужа. Страница за страницей глотала Людмила Николаевна чужие переживания, страсть, горе, любовь, боль и все больше задумывалась над тем, что ей толком и не пришлось пережить все эти чувства за всю ее жизнь и, быть может, и не придется. Но как так жить? Ведь это существование, сон, а не жизнь в полной ее мере. Когда умер сын, Людмила горевала, но то было совсем другое. И потом, Андрей так часто повторял, что первые дети не живут долго, что она и сама уверовала в эту чушь и поддалась его уговорам не переживать. Словно кукла какая-то, - подумалось вдруг женщине, с горечью прикусившей губу. Резко сев на постели, Каренина вновь подумала о госте и улыбнулась. Она явно произвела на него впечатление, а это льстило молодой женщине, ставшей затворницей в своем доме. Графиня тут же стала представлять, как вскоре сможет обновить свой гардероб модными красивыми платьями, начать выезды в свет, посещать балы… Она все же красива и нравится, а значит будет веселится, а там, как Бог решит. Резко откинувшись на спину, так что волосы легли волной на подушке, Людмила Николаевна замечталась о том, как она будет жить после снятия траура. Наверняка отец поможет ей первое время, вернется в Петербург, они вместе поживут какое-то время... Да и это избавит от присутствия старой карги, которую так безуспешно навязывали родственники Андрея. При воспоминании об этой тетке Людмилу прямо передергивало. Напыщенная старая дева обожала учить молодых, как им жить, а ее извечное вязание преследовало всю семью Карениных. Стоило тетке поселится в каком-то доме погостить, как всюду начинали находить начатые и незаконченные поделки из ниток. Причем, как правило, после тетушка даже не могла вспомнить, что же она плела. Все это было чуждо Людмиле и вызывало неприязнь. Она теребила край одеяла, пытаясь представить, какова будет реакция отца на письмо и приедет ли он познакомится с воспитанником его «доброго друга»… Незаметно для себя графиня перевернулась на бок и задремала, так и не погасив свечу на столе. . .
Эрхард Хайден: Легкое нажатие и толчок, и дверь в комнату Людмилы Николаевны Карениной приоткрылась. Зрелище, явившееся глазам молодого человека, можно было сравнить со сказочным видением. В тусклом свете вот уже почти догоревшей свечи на белоснежном белье мирно спала женщина. В красках ночи черные волосы хаотично разметались по подушкам, на щеки, которые днем были украшены премилыми ямочками, падали тени сомкнутых длинных ресниц, чуть пухлые губки были слегка разомкнуты, пропуская беззвучное и невесомое дыхание графини. От двери шел еле уловимый поток воздуха, но его хватало, чтобы колебать пламя свечи, и чудилось, будто женщина находится за какой-то невидимой прозрачной стеной. Эрхарду безумно захотелось проникнуть в эту сказку и обнять «принцессу», коснуться поцелуем губ и поймать на себе тот самый первый взгляд проснувшейся девушки. И чтобы этот взгляд был наполнен счастьем. Но в любой сказке должны быть свои герои. И Хайден понимал, что он отнюдь не сказочный принц, чтобы ему выпала такая сладкая доля. Но ведь в том чтобы смотреть на красоту нет ничего дурного – тешил себя мыслями юноша. Он готов был простоять так вечность, любуясь Людмилой, но видение быстро закончилось – погасла свеча. Спальня Карениной погрузилась в темноту. Эрхард неплохо видел во мраке, но не так хорошо, чтобы вновь узреть дивные черты, не сделав пару шагов вглубь комнаты. А это было опасно. Посему молодой человек тихо закрыл дверь, поправил кофту, спустившуюся с одного плеча, и вернулся к себе. Он еще раз попробовал уснуть, расположившись на кровати, и вновь ему это не удалось. Тело, привычное к совсем иным условиям для сна, устроило забастовку – ногам было неудобно, руки мешали, животу было жарко, а голова и вовсе не лежала спокойно. Ерзая по перине, в один прекрасный момент, Эрхард увидел, что за окном начало светать. Ну конечно! Фрау Анна рассказывала о белых ночах в Петербурге! И хоть время для тьмы еще было предостаточно в середине мая, но свет, неукоснительно, сутки за сутками, отнимал у темноты минуты. Это удивительное открытие, к величайшему прискорбию Хайдена, тоже не оказало снотворного действия. Разозлившись не на шутку, на несчастное ложе, Эрхард вскочил с него и с досады пнул ногой, впрочем, тут же осознав опрометчивость своего поступка. Он не знал, каково кровати, но ему точно было больно. Схватив ни в чем не повинное одеяло, юноша швырнул его на пол и уселся сверху. И (о чудо!) глаза тут же начали слипаться, зевота едва не вывернула челюсть, а голову потянуло к полу. Спустя половину мгновения после того, как светлые пряди коснулись ковра, молодой человек спал глубоким сном.
полная версия страницы