Форум » Петербург » От Вас противоядья я не знаю... » Ответить
От Вас противоядья я не знаю...
Даниил Анненский: Дата - ночь с 15 на 16 декабря 1832 года. Место – подъезд перед особняком Белозёровых на Фонтанке, улицы Петербурга, дом Анненских, больница «Во имя Божией Матери Всех Скорбящих» Участники – Светлана Юрьевна Анненская, Дании Юрьевич Анненский и прочие.
Ответов - 22, стр:
1 2 All
Даниил Анненский: - Да, Света. Ложись, родная. - молвил Даниил Юрьевич, нежно, любовно, словно колыбельную напевал маленькой своей девочке. – Я приду сейчас. Ночник зажгу только и приду. В окно, выходящее на проспект, выставил он горящую свечу. И следил, как колеблется на сквозняке язычок пламени. Так же и в сердце его тлел крошечный уголек, некогда пылающего костра. Тлел, удушаемый стужей лазоревых ее глаз, занесенный сугробами безмерной ее лжи, выстуженный недоверием. Тлел мучительно. Стягивал грудь стальным обручем и пульсировал гулким ядом в висках. Пока не погас. Фальш и фарс. И я среди этого всего. Я - с грудью распахнутой, сердцем настежь. Как горько. Как же горько, Светлана! Ангел мой, душа моя! Птичка моя певчая, иволга. Как мерзок я сам себе сейчас, знала бы ты! Как сам себе безобразен! Как постыл! Но чему быть, того не миновать. Ибо сказано, «любовь и сомнение никогда не уживутся друг с другом". А любовь ушедшая освобождает место долгу. На противоположной стороне проспекта, завидев в окне условленный знак, рванулся в подворотню жандарм в штатском, и через минуту вывернули из-за угла забранная решетками карета жандармерии и такая же черная, решетчатая - дольгауза. Скорбная, с тихим скрипом остановилась она перед домом Анненских. Прошли в дом жандармы, санитары и с ними Федор Иванович Герцог, только вставший во главе «для содержания безумных построенного особого дома «Во имя Божией Матери Всех Скорбящих» на 11-й версте по Петергофскому шоссе, а ранее работавший психиатром в Москве, где часто приходилось бывать у него Даниилу Юрьевичу по делам службы. В такую метель, за полночь, а приехал, друг любезный, как и обещал – лично. Заслышав знакомые шаги, граф направился к двери. Встряхнул рукой, скользнул вдоль батистового рукава его сорочки ключ, отправленный туда у окна, и ловко был извлечен из-под манжета. Старые охотничьи трюки, подумал Анненский с тоскливым отвращением к собственной привычной сноровке. Впустил гостей. Отошел к стене у двери, откинул голову, тяжело потянул носом воздух в сдавленные болью сердечной легкие, словно желал слиться с темными в цветах обоями, с дубовыми шпалерами, с золочеными картинными рамками, из которых взирали на него и сестру их общие предки, суровые и безразличные: изящные дамы, осанистые старики, бравые офицеры; а прелестные кудрявые детишки улыбались миру, точно ангелы на итальянских фресках. И не было им дела до здешней сегодняшней драмы: до любви, до предательства, до лжи и до истины, ни до осквернения души, ни до ее спасения. Свету подняли, сковали наручниками шелковые ее запястья, пока она была еще слаба, и вынесли в скорбный экипаж. Туда же с ней отправились двое санитаров, чтобы «Ее Сиятельство более на себя не покусились». За колонной парадного холла, дрожа, притаилась Хелена, бледная - от той колонны не отличить – силилась она уцепиться за холодный полированный мрамор. В одном из вошедших узнала она того, кто отнял у нее письмо получасом ранее, чем вверг ее в ужас тогда и совсем уж в панику теперь. Он по-прежнему был весь в черном. Штабс-ротмистр Вейнер Валерий Генрихович, успешно исполнивший роль таинственного мстителя, да в том же костюме и явившийся к задержанию. Жандармы подхватили ее под локти с обеих сторон и поднялись с девушкой в комнаты графини для обыска и изъятия документов, затем ее вывели, усадили в карету жандармерии и увезли в управление для дачи показаний. Герцог и Анненский поехали следом за графиней. Унялась метель, и вскоре встали на предутреннем небосводе яркие загородные звезды, милосердные очи небесные, смотрели они на процессию с ласковой своей отрешенностью и всех прощали, потому что есть они не что иное как слезы святых угодников, пролитые за нас грешных. На выезде из города присоединился к ним глава Особенной канцелярии, барон Дмитрий Сергеевич Спасский, начальник и давнишний - еще по польской войне - друг Анненского. - Чего ты, Данила Юрьевич? – Спасский подъехал ближе и недоверчиво вгляделся в лишенное всякого выражения лицо графа. – Ты думаешь, она бы тебя пожалела? Дюжину до тебя не пожалела, а тебя пожалела бы? - Но почему сейчас, Дмитрий Сергеевич? – перевел тему доктор. - К чему такая спешка? - А кто-то Даниле письмо написал, мол, убью Светлану. Ну, мы прикинули, он ее убьет раньше, чем мы доказательства добудем. А эту даму… - Она все еще моя супруга, Дмитрий Сергеевич! Прошу Вас… - Госпожу Анненскую… в розыск объявили еще пять лет назад, нам запросы присылают дипломатические, мол выехала в Россию, помогите уличить. А улики, скажешь легко сыскать, Федор Иванович? Они у себя не нашли, а мы что ли другим пальцем деланы? Мы два года ее тут нянчим, все по крупинкам, да по капелькам. А тут этот сорви голова, откуда ни возьмись! Все дело в раз погубит! Хорошо если убьет, а если нет? Баба переполошится, тогда, глядишь, и Данилы лишимся. Ну, мы так и рассудили, пока она жива - или пусть чистосердечно признается, или… вот. Все одно - в наручники. Только для диагноза доказательств не надо, довольно симптомов. Вот мы и создали. Симптомы. А ей-то было чего бояться. Она и переиграла, родимая. - Дмитрий Сергеевич! - Да-да, знаю, Даня, супруга. Ну, теперь я тебе могу и развод государевой милостью выхлопотать. - Да какой развод, Дмитрий! – голос Анненского сорвался в хрип. - Я любимую женщину предал! - Предать, Даня, можно только того, кто тебе доверился. – Герцог опустил ладонь на плечо спутника и, пришпорив коня, обогнал экипаж у ворот больницы. - Все как вы и велели, Федор Иванович. Все, как велели, так мы и исполнили. Весь спектакль, а пошло все ровно, как вы мне обещали, как по нотам: и истерика, и провокация с угрозой самоубийства. Хорошо, что Вы предупредили меня, а то, когда я махинацию эту с ядом увидел, чуть все дело не сорвал. – Граф стоял у кованной железом двери перед сделанным в ней небольшим зарешеченным окном, через которое только и проникал свет в обитую темным бархатом крошечную комнату, больше напоминавшую изнутри футляр для единственного драгоценного камня. Драгоценным камнем на мягком полу его лежала Светлана Юрьевна, облаченная в домашнее платье и вряд ли способная видеть наблюдавших за ней троих этих мужчин: Спасского, супруга своего и Федора Ивановича, хозяина ее теперешнего приюта, потому что взгляд ее был бессмысленно устремлен в стену напротив. - Травматическое происшествие, очевидно, послужило толчком к развитию истерического бреда преследования, который привел к суицидальной попытке. - Федор Иванович сухо зачитал медицинское заключение и закрыл папку с делом новой пациентки. Таких и куда более разумом ущербных было под его попечением до трех сотен душ. Но не все они были международными преступниками. Только Она одна. - Ну, сами посудите, голубчик мой, Даниил Юрьевич. – начал глава канцелярии. - Перед судом она предстать в таком виде не может ни в одной просвещенной стране. Даже если экстрадиция будет затребована, это не имеет смысла. Кому охота содержать лишний рот за счет государства? Так что от казни вы ее спасли. Граф Анненский в ответ только оперся плечом о косяк двери, не в силах больше смотреть в безжизненное от инъекций морфия лицо Светланы. – Что теперь, Федор Иванович? Что будет с ней теперь? - Светлана опасна. Для других и для себя. Будем колоть морфий от душевных болей, так сказать. Первую инъекцию сделали уже, сами видите. Кровь пускать будем, содержать в смирительной рубашке или вот в этой самой камере. – Герцог покачал головой. – Душу не травите себе. Кончено дело, Данила Юрьевич. Finita la comedia.
Светлана Анненская: Раннее утро. три месяца спустя. Использование других персонажей с разрешения владельца. Внизу, под холмом, догорал особняк Анненских. Подберезовка сбежалась вся, шум и крики доносились даже до вершины, где, под покровом раннего утра, когда тени скрывают лучше плаща, стояли несколько всадников. Трое стояли чуть поодаль, один немного впереди. Вороной конь под ним нетерпеливо копал землю копытом. - Рухнул... - констатировал один из троицы. Голос был приятный, обволакивающий. - Довольна? - Надо подождать старика.... если он жив... - глухо ответил второй из свиты... голос был какой-то ломаный, точно говорившему каждый звук давался с трудом. - Значит, дело не доделано. - Он не может быть жив, - сообщил первый, придерживая нервничающего коня. - Я самолично убедился, чтобы он был мертв к началу пожара. Второй просто пожал плечами, после чего обратился к всаднику, что был впереди: - Едем, баронесса? Всадник кивнул и, развернув лошадь, скрылся в лесу. За ним двинулись остальные. Некоторое время в предрассветных сумерках меж деревьев были видны их силуэты, но потом и они пропали…. Еще два дня спустя. - За победу! – четыре бокала одновременно чокнулись, и люди залпом выпили обжигающую горло водку. - Хорошааа… – протянул один из них, в котором любой завсегдай светских посиделок узнал бы Шуленина. Каштановые волосы взъерошены, как всегда, голубые глаза буквально светятся от удовольствия. – Ну что, баронесса, я выполнил ваше поручение? - Идеально, - коротко отозвалась женщина, сидящая напротив. – Вы как всегда бесподобны, граф. Я в вас не сомневалась. Вы сполна заслужили свои деньги. И получили их. - Как я и говорил, женщина из огня и стали! Но ответьте мне на один вопрос, Светлана или… - Маргарит. - Маргарит. Так вот, я все понимаю, но как вы обошли психушку? Кажется тамошний начальник – давний друг вашего мужа, неподкупная тварь. - Очень просто, - пожала плечами Маргарит – это действительно была она. Только теперь на ней был парик, имитирующий светлые волосы, уложенные в конский хвост. Ненапудренное лицо совершенно не походило на ту маску, что женщина носила в доме Анненских. Но, и это мог подтвердить каждый из присутствующих, теперь она была даже красивее. Элегантная фигура была спрятана в мужской костюм, и теперь Марго походила на симпатичного юношу. Исчезло напряжение, злость во взгляде, она словно преобразилась. Как бриллиант после умелой огранки мастером. Теперь она выполнила главный долг своей жизни, который, сама не ведая почему, так долго отсрочивала. Спасибо мужу, что невольно заставил ее ускорить события. – Конечно, мне жаль Хелену, но выбора не было. Она единственная иностранка, что была под рукой, и была похожа на меня. Далее дело техники - Амелия организовала мне перевод в клинику, что в наших северных краях. С моими деньгами и связями это не проблема. По пути меня подменили Хеленой. Через пару месяцев, когда состояние больной как бы стабилизируется, ее выпишут и отправят в Лингерштрауф. И – вуаля! – легкий взмах кисти, точно она что-то подбросила в воздух. – Однако это еще не конец вашей работе, господа. Барон сопроводит меня до Лингерштрауфа, нужно кое-что сделать… Да и пропасть на время. А вы, господин Шуленин, и вы, господин Шульман, пока будите наблюдать за Анненским. Вы, шуленин, здесь, в России, а вы, Шульман, все его передвижения заграницей. Доступ в немецкую клинику, где будет лечиться Светлана Анненская, ему закроют – распоряжения уже даны – дабы не травмировал психику жены и не мешал ее излечению. Потом он ничего не сможет сделать. Но если вдруг рискнет, то вы… - Я знаю, что делать, - ответил Шуленин. Шульман просто кивнул. - Что ж, вот ваши деньги, господа, - небольшой саквояж перекочевал с пола на стол. – А нас ждут лошади. Скоро увидемся. – Маргарит встала и, накинув плащ и одев шляпу, покинула комнаты. Служанка, убиравшая внизу, лукаво улыбнулась, приняв женщину за того, кем она хотела казаться, - за юношу. Следом спустился тот мрачный господин в маске. Еще двое господ крикнули, веля принести еще вина. Двое, покинув трактир, вскочили на коней, пришпорили их и во весь опор понеслись к границе. Оставшиеся двоя, честно поделив гонорар и попивая вино, судачили... - Что я тебе скажу, Александр Иванович, дурак ее муж. Упустить такую женщину... Эх, как из огня и стали... У меня б рука не поднялась. - У многих не поднималась, господин Шульман. И где они сейчас? - Эх, давайте лучше выпьем... Хозяииин! Вина нам!
полная версия страницы