Форум » Петербург » Большие разочарования » Ответить
Большие разочарования
Варвара Белозерова: Время действия - октябрь 1832 года. Действующие лица - Варвара Белозерова, Ариадна Чердынцева, Владимир Загорский, Идалия Лассовская, а также все, кто захочет выразить соболезнования господину Загорскому
Ответов - 54, стр:
1 2 3 All
Варвара Белозерова: Процесс «разочарования» в Загорском давался Варваре с большим трудом: очень сложно заставить себя относиться с безразличием к тому, кто еще так недавно заставлял девичье сердце трепетать. Но что же остается, если у ее чувства нет никаких надежд на будущее? От досады и обиды на Владимира Дмитриевича Варвара проплакала остаток ночи, уткнувшись лицом в подушку. Под утро ей удалось наконец-то уснуть, но сон не принес желанного облегчения: Загорский стал его главным героем и вел себя там как … хозяин гарема. Ричард Фиц-Уильям заявился на Фонтанку уже через минуту после наступления того часа, когда принято наносить визиты. К счастью, ему хватило ума, чтобы понять, что пожилая хозяйка дома плохо себя чувствует, и такта, чтобы убраться отсюда уже через четверть часа. Проводив его до выхода, Варвара вернулась к Анне Оттовне, которая совсем расклеилась. Девушка заставила старушку принять лекарства и уложила ее спать. Переживания, вызванные вчерашним днем, совершенно вымотали Варвару. Она скользнула небрежным взглядом по учебнику столь любимой ею математики и сразу же забыла о нем. Стопка новых книг, лежащих на закрытой крышке рояля, тоже оставила ее равнодушной, как и сам музыкальный инструмент. Такое состояние было непривычным и раздражающим. Неожиданно ее мрачные мысли осветил солнечный луч, пробившийся сквозь хмурые октябрьские облака. Варвара выглянула в окно и увидела, что небо проясняется, и решила прогуляться по саду в надежде, что свежий воздух прочистит ей мозги.
Владимир Загорский: Разобраться со всеми накопившимися делами, хотя бы с теми, которые нельзя отложить на время, когда вернется из Рима, оказалось для Загорского поступком, подобным шестому подвигу Геракла, который ему, в отличие от античного героя, граф Нессельроде, однако, защитал. Собственно, Карл Васильевич, конечно, отпустил бы своего заместителя к больной супруге без всяких условий, но не таков был Загорский. Несколько дней он провел в своем кабинете, почти не покидая его, но дела сдал. А потому чувствовал себя весьма усталым, когда, наконец, вышел из здания министерства. Внезапный порыв осеннего ветра заставил Владимира Дмитриевича поёжиться, но он же создал и небольшую прореху в свинцовых октябрьских тучах, обещавших чуть ли не первый снег, и сквозь них пробились неожиданно яркие лучи солнца, делавшие знакомый глазу пейзаж Зимнего, находившегося как раз напротив места его службы, особенно прекрасным. Однако любоваться видами Загорскому все еще было некогда. Он вздохнул, и легко вскочил в свой экипаж, размышляя о том, что его родной город особенно хорош, почему-то, когда безлюден. Будто бы населяющие его горожане - это своего рода многочисленные песчинки, припорошившие совершенство этого города-памятника человеческому упрямству... "Черт, опять какая-то философия в голову лезет!" - подумал он с раздражением и попытался сосредоточиться на более насущном. - " Так...теперь собраться, это недолго, много вещей с собой не брать, в их с Еленой римском особняке достаточно его одежды...до Одессы он должен добраться за несколько дней, а оттуда, морем, в Неаполь, в тот же день, если повезет с кораблем и погодой, а там уж - снова верхом. Сколько это займет? Недели полторы - две? Не опоздать бы..." - он выглянул в окошко кареты, чтобы понять, где теперь проезжает. Оказалось, что в районе Фонтанки. Совсем близко от дома Анны Оттовны Белозеровой. Загорский намеренно думал об этом доме так, словно Варвары в нем теперь не было, а старая графиня жила там одна. Все последние дни Владимир Дмитриевич упорно пытался не думать о Варю. Просто гнал мысли о ней из головы, едва они там появлялись. А сделать это было весьма затруднительно. Вот и теперь, стоило только возникнуть в поле его зрения чему-то, напоминающему об этой девушке, как вся его внутренняя концентрация мгновенно куда-то испрялась, сводя все усилия по сохранению делового настроя на нет. Ах, Варюша, что же ты со мной сделала?! Внезапно в его голове появилась идея, которую рациональная часть личности Загорского сразу же назвала идиотской и безумной и повелела забыть. Но еще громче был голос сердца, у которого он в этот раз с легкостью пошел на поводу. Ну, это же, в самом деле, исключительно невежливо - уехать не попрощавшись? Что такого? Просто обычное проявление хороших манер,а ведь на балу он неоднократно заставил Варю сомневаться в том, что ими вполне владеет. Вот и повод зайти, чтобы сгладить возникшую неловкость... Когда его экипаж поравнялся с особняком Белозеровых, Владимир Дмитриевич велел кучеру остановиться, вышел наружу и быстро, словно убегая от своих же мыслей, пошел по дорожке, ведущей к порогу парадного входа графского дома. Важный дворецкий, сразу распознавший в нем доброго знакомого хозяев, а оттого особенно учтивый, проводил Загорского в гостиную, сказав при этом, однако, что старая барыня "больны, и нынче не принимают". А вот барышня Варвара Александровна теперь "в добром здравии, и потому пошли в садок совершить моцион". И, если господин согласен подождать, то он немедленно призовет кого-то из дворовых, а те, в свою очередь, скажут юной хозяйке, что ее ждет гость. И пусть уж решает, принять его или нет. Такая схема показалась ему слишком сложной, поэтому Загорский помотал головой и усмехнулся: - Нет-нет, любезный, оставь-ка ты в покое дворовых. Сам я пойду в сад и найду там Варвару Александровну...Дорогу знаю, не провожай! - на всякий случай предвосхитил он закономерную реакцию дворецкого, после чего все так же быстро и решительно направился по намеченному маршруту. Погода на улице, тем временем, вновь сменилась, солнце спряталось, но ветер продолжал дуть, обрывая с ветвей в саду Белозеровых желтые и красные листья. Загорский успел отметить про себя, что в прошлый приход их было существенно больше. И шумели они, поэтому, гораздо громче. Теперь же их тихий печальный ропот не укрыл от напряженного слуха Владимира Дмитриевича легкое поскрипывание качелей, который он уже однажды видел в глубине сада, означавшее, что та, ради кого он сюда и пришел, наверняка, находится там, предаваясь невинному детскому развлечению...
Ариадна Чердынцева: - Барыня! – донесся до Ариадны голос Натальи. – Барыня! Проснитесь же! Он уезжает! Адди с трудом открыла глаза и с гневом посмотрела на свою горничную. - Совсем распоясалась! – воскликнула она. – Я тоже хороша… Распустила дворню… Как ты посмела меня разбудить? - Простите, барыня! – запричитала Наталья. – Дело срочное. Только что Никита прибегал. Он уезжает. - Какое мне дело до твоего Никиты? Пусть едет, куда ему вздумается. Пошла вон! - Нет, барыня Ариадна Павловна! Никита не уезжает. - Ну ты и дура! Ты только что сказала, что… - Владимир Дмитриевич уезжает! – быстро вставила Наталья. - Куда? – опешила Адди. - В Рым. Люди говорят, письмо ему прислали. Просют, штоб поторопился. Сон как рукой сняло. Как же это? Ужас какой! Если он уедет в Рим, то неизвестно, когда вернется, а у меня каждый день на счету. Все планы летят в тартарары! - Одеваться! Немедленно! – крикнула Ариадна Наталье. – Скажи кучеру, чтобы запрягал. Через полчаса она уже тряслась в экипаже, который направлялся к особняку Загорского. Однако Владимир Дмитриевич дома отсутствовал. - В присутствие поехал, - сказал лакей. – Давно уж. Пришлось ехать на Дворцовую площадь. По дороге кучер вдруг остановился и сказал: - Барыня! Вон карета Загорского едет. - С чего ты взял, что это его карета? – спросила Ариадна, выглянув в окно. - Так кучер его на козлах… Я с им давно знаком. - Тогда поезжай за ним. Карета Загорского свернула на Фонтанку и остановилась около какого-то особнячка. Адди своими глазами увидела, как Владимир вышел и скрылся за дверями парадного входа. - Иди узнай, чей это дом! Только осторожно, - приказала она своему кучеру. - Говорят, что это дом покойного генерала Белозерова, - сказал он, вернувшись. Ах, вот как! Ах, ты…! Мне вообще ничего не сказал об отъезде, а к этой пигалице-вертихвостке лично приехал попрощаться! Ну, держись! Адди велела кучеру поставить карету около чугунной решетки, которая загораживала собой небольшой просвет между домами, и позади которой был чей-то сад. Место для наблюдения за входом было выбрано идеально, мешал только какой-то непонятный скрипучий звук, как будто неподалеку кто-то качался на качелях.
Варвара Белозерова: Кем я могу быть в жизни этого человека? Жена у него есть. Любовницей? Но эта вакансия уже занята, причем неединожды. Остается только быть наложницей в его гареме и ждать, когда до меня дойдет очередь завладеть его вниманием? Это так унизительно. Ненавижу его! - думала Варвара, раскачиваясь на старых качелях в саду. – Нет! Ненависть – это очень сильное чувство! Тогда как мне к нему относиться? Презирать?Не смогу. О! Буду равнодушной! В этот момент ее взгляд упал на то место, куда она упала с лошади. Варвара закрыла глаза, вспомнив те пьянительные ощущения, которые завладели ею в тот момент, когда Владимир Дмитриевич нес ее на руках. Неожиданно тишину осеннего сада нарушили чьи-то быстро приближающиеся шаги. Варвара распахнула глаза и увидела идущего к ней Загорского. Нет! Все, что я вчера наговорила ему в своем признании, было глупостью. Я хочу не только любить… Я хочу быть любимой! Я хочу быть его единственной возлюбленной! Чтобы он смотрел с востором только на меня! Ненависть, презрение и безразличие – это самообман! Все эти темные чувства могут жить с моем сердце только в те моменты, когда его нет рядом! Но стоит ему появиться, и я готова простить ему все. О, мой здравый смысл! Где ты? От радости, вызванной появлением Владимира Дмитриевича, Варваре захотелось раскачать качели посильнее и спрыгнуть с них прямо в его объятия.
Владимир Загорский: Она выглядела какой-то диковинной яркой птицей в этом своем развевающемся платье из красно-серой "шотландки", когда все выше и выше раскачивалась на качелях прямо на глазах у Загорского. Ему хотелось крикнуть, чтобы она прекратила, что это опасно, что она может упасть, но сердце Владимира Дмитриевича, как подпрыгнуло куда-то в область горла, едва он завидел Варю, так там и оставалось, мешая своей пульсацией произнести ему хоть что-нибудь, даже положенные фразы приветствия. Он не мог отвести глаз от этого завораживающего зрелища полета, но и Варвара, кажется, испытывала сходные чувства. Вскоре она ненадолго прекратила раскачиваться, отчего амплитуда качелей постепенно стала уменьшаться. Загорский решил, что Варвара хочет остановиться, подошел к качелям ближе и схватился рукой за одну из цепей, на которых они крепились к перекладине, желая помочь девушке, но вышло это неожиданно резко. Качели дернулись и Варвара вдруг соскользнула с них прямо к нему в объятия. От неожиданности Загорский едва не упал вместе с ней на землю, но как-то устоял. На мгновение они замерли вот так, плотно прижавшись друг к другу. Одна рука Владимира Дмитриевича неловко держала Варвару за плечо, то ли отталкивая, то ли, напротив прижимая, другая же нашла место на узенькой девичьей талии. Она смотрела на него широко распахнутыми глазами, алые нежные губы были слегка приоткрыты, точно девушка хотела ему что-то сказать...Чувствуя, как разум постепенно теряет контроль над его существом, Загорский склонился к Варю и...приник пересохшими в миг губами к ее устам, точно они были для него единственным источником влаги, да нет - жизни - на всей земле. Это длилось недолго, невероятным усилием воли он оттолкнул от себя девушку, на лице которой теперь было выражение, которое Загорский отчего-то расценил, как испуг. Отскочив от нее, приподняв руки, повернутые к ней раскрытыми ладонями, точно сдаваясь, или же защищаясь, он пробормотал охрипшим голосом: - Варвара...Варвара Александровна, умоляю, простите! Я...с ума сошел! Этого больше не повторится...Я сейчас уйду!
Варвара Белозерова: Они как-то очень неожиданно оказались в такой близости друг от друга, что начали действовать подсознательно, повинуясь инстинктам. Мгновение, и его руки взяли девушку в свое кольцо, а его губы нашли ее губы и завладели ими. Этот сладостный плен длился всего лишь несколько секунд, но за это время Варвара успела понять, что такое любовь. Любовь существует только здесь и сейчас! Мне наплевать, что у него семья и целая вереница любовниц. В данный момент он хочет целовать меня, и чтобы быть счастливой, я должна сделать все, чтобы он сохранил этот его интерес ко мне и забыл о других. Но когда губы Загорского вдруг прервали поцелуй, Варвара из только что «помудревшей» женщины в одно мгновенье превратилась в ту самую маленькую неопытную девочку, которой так не хотела быть. Когда Владимир Дмитриевич отстранился от нее, она подумала, что сделала что-то неправильное, и не смогла скрыть своего испуга, который однако не шел ни в какое сравнение с волной ужаса, накатившей на нее после его слов об уходе. - Нет! - воскликнула она. – Я Вас не отпущу! Теперь уже ее руки легли ему на грудь и скользнули к плечам, не давая ему уйти… Теперь уже ее губы нежно коснулись кожи его щеки и начали прокладывать себе дорожку из легких поцелуев к его губам.
Владимир Загорский: Тонкие руки девушки легко легли на плечи Загорского, но простое это движение было исполнено такой неосознанной властности, что он подчинился. Впервые в жизни он подчинялся женщине, и это было самым сладким поражением в жизни Владимира Дмитриевича. Упоительным, восхитительным поражением! ...Когда губы Варюши, наконец, закончили свое маленькое путешествие и достигли уголка его рта, Загорский на мгновение вновь отстранился и посмотрел ей в глаза. Неужели это может быть правдой?! Неужели... И вновь его губы коснулись ее, очень нежно, он все еще боялся испугать ее. Варвара не закрывала глаз, не отрываясь, как завороженная, глядела на него. И в ее темных глазах Загорский вдруг ясно рассмотрел отблески того же пламени, который теперь сжигал его изнутри. Больше сдерживать себя не получилось. Его ладонь взметнулась к затылку Варвары, стремясь утонуть в нежных локонах, свободно ниспадавших на спину девушки, другая рука еще ближе прижимала ее к нему самому. А губы Загорского...нет, они больше не просили, они требовали. Поцелуй вышел долгим и глубоким, а они все никак не хотели отпустить друг-друга. Наконец, он оторвал себя от Варю каким-то невероятным усилием и, качая головой, проговорил: - Варя, нет! Я не могу, - Владимир Дмитриевич на мгновение схватился за голову и резко опустил руки, в отчаянии глядя на растерянную девушку. - Я...люблю Вас, Варя. Люблю так, как думал, что уже и не способен, но это случилось. Но - поздно! До чего же поздно, черт подери! Мне нет прощения, я не должен был себе этого позволить...Господи, девочка моя, я старше Вас на целую жизнь, у меня жена...вся эта суета...Зачем я Вам?
Варвара Белозерова: Варвара едва не расплакалась от счастья, когда услышала слова Владимира Дмитриевича: - … Я...люблю Вас, Варя. Люблю так, как думал, что уже и не способен, но это случилось. Но - поздно! До чего же поздно, черт подери! Мне нет прощения, я не должен был себе этого позволить...Господи, девочка моя, я старше Вас на целую жизнь… - Нет! Нет! Не говорите так! - быстро вставила она и обхватила ладонями его лицо. - Возраст не может быть помехой. Разница в годах, которая видна сейчас, через десяток лет сотрется, как будто и не было ее. Но Загорский еще не закончил: - … у меня жена... вся эта суета... Зачем я Вам? - Зачем Вы мне? – удивленно переспросила она, приблизила свое дицо к его лицу и заговорила, слегка касаясь своими губами его губ, чтобы он не только услышал каждое ее слово, но и почувствовал их. – Чтобы любить Вас! Чтобы жить для Вас! Чтобы радоваться каждому дню, когда Вы ряд… Тут до ее возбужденного сознания дошли его слова, предшествующие последнему вопросу. Жена! Господи, его жена! Как я могла забыть о ней? На глазах Варвары появились непрошенные слезы, она опустила руки и продолжила уже “замороженным” голосом: - Впрочем, вы правы, все это суета. Зачем я Вам со своей любовью, если у Вас уже есть семья? Уйти сейчас придется мне, а не Вам…
Владимир Загорский: - Зачем ты так? - он взял ее за плечи и печально взглянул на девушку. - Варя, ты знаешь, о чем я говорю лучше других и, тем не менее, ведешь себя так жестоко, - она вскинула на него страдающие глаза, полные слез, и сердце Загорского болезненно сжалось. - Прости, прости меня милая! Я несу какой-то бред. Ты не можешь сделать и сказать ничего такого, чего бы я не заслужил... Нет, не перебивай! - он нежно коснулся указательным пальцем ее губ. - Я ведь, когда сюда шел, и мечтать не мог...Варюша, я уезжаю в Рим. Третьего дня пришло письмо, моя жена - ей стало хуже, мне нужно быть там, как можно скорее. Владимир Дмитриевич замолчал, подбирая слова. Это было трудно даже для него, опытного дипломата. Выходило так, будто он радуется болезни Елены. И тонкая, деликатная Варвара не могла не почувствовать эту проклятую двусмысленность. - Родная моя, пойми меня правильно...Черт, все так сложно! - он взъерошил ладонью волосы, это был жест, выражавший растерянность. - Мы с Еленой давно чужие люди, это правда, но это вовсе не означает, что я когда-либо желал ей зла...Я связан по рукам и ногам "священными узами брака", будь они прокляты, - горько усмехнулся Владимир Дмитриевич. - Ну, и некоторыми другими причинами... "Порядочностью"? Ха, Загорский, не смей произносить это слово, к тебе оно не имеет ни малейшего отношения. - Но ты должна знать, что это и только это я имел в виду, когда говорил, что не нужен тебе...Все остальное для меня настолько несущественно, что даже говорить об этом не хочу. Я люблю тебя, люблю! Готов повторять эти слова снова и снова, пока из твоей умной головки не вылетят все те глупости, которые ты там себе навоображала. Единственное, что мучает меня - это то, что я не смогу дать то, чего ты заслуживаешь. Теперь не смогу...и еще бог знает, сколько времени. А потому не имею права требовать от тебя что-то взамен. Ты понимаешь меня, Варю?
Варвара Белозерова: Варвара быстро кивнула. Закончив говорить, Владимир Дмитриевич «забыл» убрать палец с ее губ, и она порывисто схватила его кисть, прижала ее к своим губам и стала целовать, попутно орошая ее своими слезами. Здесь перемешалось все: и слезы счастья, вызванные его признанием, и слезы разочарования от безвыходности ситуации, в которой они оказались, и слезы сожаления и извинения за свой эгоизм. Какая же я глупая и злая! Все это время я думала только о себе и своей горькой участи, но ни разу не подумала о том, каково приходится ему. Его чувства уже много лет заперты в тюрьму его брака. Ему приходится прятать их от своих, чужих и тех, кого он любил все эти годы! Дорогой мой! Любимый! Кто, кроме меня, сможет понять тебя лучше? Как же ты страдал! - Вам не нужно ничего от меня требовать. Я буду ждать столько, сколько нужно. Только… Только Вы не считайте мои слова … детскими. Вы, как никто другой, знаете, что я всегда следую решениям, которые принимаю. Для того, чтобы произнести последующие слова, Варваре пришлось собрать в кулак всю свою смелость: - И не считайте меня жестокой по отношению к Елене Игнатьевне… Но мне … мне … не за что уважать ее.
Владимир Загорский: Он вновь притянул девушку в свои объятия и с улыбкой прижался губами к ее затылку, а она доверчиво прильнула к его груди. - Господи, какое счастье вот так стоять с тобой! Всю жизнь бы не выпускал тебя из своих рук, любимая! - прошептал он куда-то в волосы Варвары. - Как же вышло, что мы разминулись во времени, девочка моя? Есть одна легенда и теперь мне кажется, что она про нас с тобой. В ней говорится о том, что все дети до рождения живут в особом месте, где нет времени. Вернее, оно есть - живое существо, - Время. И оно приходит за каждым из детей, чтобы в свой срок послать его на землю, к тем семьям, где дожидаются появления этого малыша... Загорский пересказывал Варю историю, рассказанную ему бонной-француженкой еще в детстве и потрясшую маленького Володьку до глубины души. В ней говорилось про мальчика и девочку, что любили друг-друга, но родиться на земле девочке было суждено лишь через восемьдесят лет после того, как там появится мальчик...Как же он тогда плакал, жалея несчастных влюбленных, матушка еще сильно бранила мадемуазель Анни за то, что та так растроила его... И вот теперь история странным образом спроецировалась на его собственную судьбу. Разве не странно? - К счастью, Варенька, мы разминулись на гораздо меньший срок, а потому, возможно, еще не все для нас потеряно, - закончил он свое повествование и вдруг заметил, что девушка слегка дрожит. - Бедняжка, да ты замерзла, пока я тут соловьем заливаюсь! Все-все, идем-ка лучше в дом, и...не спорь со мной, хоть ты уже и не дитя, - рассмеялся Владимир Дмитриевич, заметив, как в ее глазах появилось знакомое ему упрямое выражение. - Иначе я силком оттащу тебя, не впервой. А потом еще и бабушке пожалуюсь на то, как ты непослушна, и тогда Анна Оттовна тебе покажет, где раки зимуют. Это ведь только я не умею на тебя сердиться! Итак, мадемуазель, Вы позволите Вашу руку? Загорский шутливо склонился перед Варей в церемонном поклоне, она с улыбкой ответила ему столь же церемонным реверансом и положила свою маленькую ладонь, которая, и верно, уже стала совсем холодной к нему на руку, после чего они, счастливые, пошли обратно в дом. На душе у Владимира Дмитриевича было так светло, как не было, наверное, последние лет десять... Надеюсь, Морис Метерлинк не слишком обижен на меня за некоторое...творческое переосмысление его наследия...
Варвара Белозерова: - Знаете, а я не считаю, что разница в возрасте у нас так уж велика, - сказала Варвара, когда они с Владимиром Дмитриевичем шли к заднему крыльцу дома. Слезы на ее глазах просохли, и она даже начала шутить. – Посмотрим, не скажете ли Вы через пятьдесят лет: «О! Варваре УЖЕ ПОД семьдесят, а мне ЕЩЕ ТОЛЬКО ЕДВА ЗА восемьдесят. Не найти ли мне кого-нибудь помоложе?» Владимир Дмитриевич рассмеялся вместе с ней. - И еще я считаю, что помимо встречи во времени, нам повезло встретиться в пространстве. Сейчас мне подумать страшно, что я могла прожить всю жизнь в Лондоне, а Вы - в Санкт-Петербурге. Но мы встретились. Что это, если не Промысел Божий? Вернувшись в дом, Владимир Дмитриевич сразу же направился к парадному. Варваре очень не хотелось отпускать его, но долг звал его в дорогу. Она сделала знак лакею, дежурившему у входа, чтобы тот убрался и дал им возможность попрощаться: - Владимир Дмитриевич! Когда Вы отбываете?
Ариадна Чердынцева: Как же трудно усидеть на месте в тот момент, когда нужно действовать! Дорога каждая минута, а я тут высиживаю в ожидании неизвестно чего. Чтобы занять себя хоть чем-то, Адди вылезла из кареты и начала прохаживаться вдоль чугунной решетки. Скрип, доносящийся из сада позади нее, неожиданно прекратился. Ариадна, у которой от этого противного звука уже начало «рябить» в ушах, выдохнула с облегчением, но через несколько секунд напряженно замерла, так как до нее донесся хрипловатый голос Загорского: - Варвара... Варвара Александровна, умоляю, простите! Я ... с ума сошел! Этого больше не повторится... Я сейчас уйду! Обратившись в слух, Адди посмотрела в ту сторону, откуда доносились эти извинения, и увидела, как за голыми деревьями отгороженного решеткой сада слились воедино мужская и женская фигуры. В мужчине она без труда опознала Владимира, а «роль» женщины, судя по его обращению к ней, исполняла юная графиня Белозерова, крикнувшая: - Нет! Я вас не отпущу! Вот это да! Как земля носит столь наглых особ? Тебе русским языком сказано, что он хочет уйти! Нельзя так на чужих мужей вешаться, дурочка! - Варя, нет! Я не могу! Не можешь? Это что-то новое! Я люблю Вас, Варя! Люблю так, как ду… Плохо слышно! Господи, девочка моя, я старше Вас на целую жизнь, у меня жена… Зачем я Вам? Умница! Справедливый вопрос! Сопротивляйся, милый! Не дай этой пигалице окрутить тебя! - Нет! Нет! Не говорите так! Возраст не может быть помехой. Разница в годах, которая видна сейчас, через десяток лет сотрется, как будто и не было ее. Десяток лет? Вот это ты размахнулась! Да она вообще стыд потеряла! Зачем Вы мне? Чтобы любить Вас! … правы, все это суета. Зачем я Вам со своей любовью, если у Вас уже есть семья? И не одна! Уйти сейчас придется мне, а не Вам… И поторопись, дорогуша! Зеркалом дорога! В ответ Загорский зашептал что-то умоляюще-успокаивающе-оправдательное. - … Я связан по рукам и ногам "священными узами брака", будь они прокляты. Ну, и некоторыми другими причинами... Но ты должна знать, что это и только это я имел в виду, когда говорил, что не нужен тебе... Все остальное для меня настолько несущественно, что даже говорить об этом не хочу. Это ты обо мне?! Не верю, что ты говоришь это серьезно! Я люблю тебя, люблю! Готов повторять эти слова снова и снова, пока из твоей умной головки не вылетят все те глупости, которые ты там себе навоображала. Единственное, что мучает меня - это то, что я не смогу дать то, чего ты заслуживаешь. Теперь не смогу...и еще бог знает, сколько времени. И даже больше, чем ты думаешь! А потому не имею права требовать от тебя что-то взамен. Ты понимаешь меня, Варю? Ответа Адди не расслышала, но потому, как вновь слились силуэты говоривших, можно было догадаться, что девица была из понятливых. Загорский после ее ответа совсем растекся лужей и, похоже, начал распускать руки, шепча своей обожэ какие-то глупости. - Господи, какое счастье вот так стоять с тобой! Всю жизнь бы не выпускал тебя из своих рук, любимая! … где дожидаются появления этого малыша... Что????? О каком таком малыше идет речь? Неужели ты и здесь уже успел наследить? … Бедняжка, да ты замерзла, пока я тут соловьем заливаюсь! Ты себе льстишь! Скорее, вороной каркаешь! Все-все, идем-ка лучше в дом, и… Влюбленные ушли в глубь сада, и у Ариадны больше не было возможности слышать то, о чем они говорят. Но это было и не нужно! Главное она уже узнала!
Владимир Загорский: - Думаю, что завтра же к вечеру, - Загорский совсем уже собрался уходить, но Варюша вновь окликнула его и он был счастлив уже тем, что появилась еще минутка задержаться рядом с ней. - Я напишу Вам, как только прибуду в Рим, Варюша, будьте в этом уверены! В гостиной дома Владимир Дмитриевич не решался обращаться к ней на "ты", но ничто не могло скрыть счастливый блеск его глаз и те особые нотки в голосе, которыми можно говорить только с тем, кого любишь. Да, он был теперь счастлив, и было плевать, кто и что об этом подумает. Ты сказала, что будешь ждать! Видно, я все же, совершил в жизни что-то хорошее, если Бог послал мне тебя, моя Варя! Ах, как же приятно называть тебя "своей"! ...Когда лакей, подчиняясь знаку юной хозяйки, удалился, Загорский и вовсе повел себя, как мальчишка. Вместо того, чтобы церемонно раскланяться и уйти, он с озорным блеском в глазах вновь бросился к Варваре и, порывисто прижав ее к себе, поцеловал еще раз, словно скрепляя их новый тайный союз...
Варвара Белозерова: Прощальный поцелуй Владимира Дмитриевича ошеломил Варю. Она и подумать раньше не могла, что такое бывает. Когда Загорский в очередной раз с трудом оторвался от нее, Варвара снова чуть не расплакалась. Нет! Нет! Нужно сдержаться! Нельзя допустить, чтобы он запомнил меня в слезах! – подумала она и быстро спрятала свое лицо на его груди. - Неужели счастье никогда не бывает полным? – спросила она после того, как слезы, уже было подступившие к глазам, вернулись обратно. – Только не спрашивайте у меня, что привезти мне из Рима. Мое единственное желание – это Ваше возвращение. И вообще я хочу, чтобы Вы поменьше уезжали и побольше приезжали. Совсем не умею прощаться... Говорю какие-то глупости…
Владимир Загорский: - Я и сам мечтаю об этом, моя девочка, - рассмеялся Загорский. - Клянусь, что стану по пути в Рим думать только о том, как это устроить. А теперь - прогоните меня. Я прошу об этом только потому, что сам уйти не в силах. ...Расставшись с любимой, Владимир Дмитриевич всю дорогу домой пребывал в самом замечательном из своих настроений, перебирая в памяти только что произошедшие события, которые сразу же были отнесены к разряду самых драгоценных воспоминаний. Тех, что остаются с нами на всю жизнь. Прохор, как обычно, встретил его на пороге. Загорский мгновенно отметил про себя его несколько странный, даже растерянный вид. - Что стряслось, Проша? - спросил он слугу, привычным жестом бросая ему на руки плащ, шляпу, перчатки и, проходя через гостиную к кабинету. - Ты, как аршин проглотил. - Барин, - шепотом проговорил тот. - Барин, погодите, не спешите! Гости у Вас! - Гости? Какие гости, где? - Загорский осмотрелся по сторонам, но тут у него мелькнула догадка, слегка подпортившая радостный настрой. - Что...Ариадна Павловна здесь? - Да нет, не княгиня! Этот, ну, как его? Неслеротов, что ль? - Неслеротов? - он мгновение смотрел на Прохора, соображая, а потом нахмурил брови, чтобы не рассмеяться. - Граф Нессельроде, ты хотел сказать? Прохор никак не мог запомнить фамилии министра и коверкал ее всякий раз по-новому, отчего Владимиру Дмитриевичу порой бывало очень смешно, совсем, как теперь. Тем не менее, он быстро овладел собой. Все же, появление у него дома Карла Васильевича было редкостью. Они прекрасно ладили по службе, но дружескими отношения их назвать было нельзя по многим причинам, но прежде всего, - по соображениям субординации, которую русский министр тевтонских кровей свято чтил. Впрочем, Загорский в друзья к Нессельроде вовсе и не набивался... - Скажи, - он тоже перешел невольно на пониженный тон. - А давно ли ждет меня Карл Васильевич? - Дык...часа полтора, не меньше Полтора часа?! Загорский бросил взгляд на циферблат каминных часов. Да это почти столько, сколько он провел в доме Белозеровых! Не иначе, случилось что-то чрезвычайное, если граф, мало того, что пришел к нему домой сам, так еще и ждет так долго... - Он в моем кабинете? - быстро спросил Загорский и, не дожидаясь ответа, устремился туда.
Ариадна Чердынцева: Ариадна не стала дожидаться того момента, когда осчастливленный Загорский покинет белозеровский особняк на Фонтанке. Ей вдруг очень сильно захотелось спрятаться в стенах своего дома, чтобы пережить там столь подлое предательство человека, которого еще несколько часов назад она считала совершенством. Ее сердце выпрыгивало из груди от негодования и обиды. Подлец! Он знаком с этой девчонкой всего лишь несколько дней, а уже распустил хвост, как павлин. Любит он ее, видите ли… И когда только успел? Ничему его жизнь не научила! Неужели не может понять, что эта девчонка станет для него второй Еленой. Это сегодня ты красавец-герой-любовник, а что от тебя останется лет через пятнадцать? Захочет ли твоя возлюбленная иметь с тобой дело через несколько лет? Глупец! Однако, подъехав к своему дому, Ариадна поумерила свой гневный пыл и стала думать рационально. По крайней мере, ей так показалось. Сейчас Владимир витает в облаках от счастья. Высоко витает. А что если в этот момент сообщить ему о ребенке? Представляю, с какой силой он грохнется об землю. Не выходя из кареты, она послала кучера за своей Натальей. Когда девушка устроилась на сидении рядом с нею, Адди сказала: - Сейчас мы поедем к дому господина Загорского. Ты «прошмыгнешь» к своему Никите и попросишь его впустить меня туда незаметно. Наталья все сделала так, как ей приказали. Когда повар открыл для Ариадны едва заметную дверцу, выходящую в тихую боковую улочку, он весь дрожал: - Барин недавно приехали. Оне в кабинете. Гость у их. Прохор говорит, очччень важный человек. - Ничего, я подожду. Проводи меня в гостиную рядом с кабинетом. Только, чтобы тихо!
Владимир Загорский: - Карл Васильевич? Чему обязан удовольствием видеть Вас у себя? – Загорский вошел в кабинет и немного настороженно посмотрел на своего начальника. Граф Нессельроде, который до того сидел за его рабочим столом и листал какую-то книгу, взятую, вероятно, с одной из хозяйских полок, тоже встал и вышел к нему навстречу. - Да, вот, - как-то неопределенно ответил он Владимиру Дмитриевичу. - Случился повод. Граф много лет прожил в России, но заметный немецкий акцент в его речи по-прежнему сохранялся, особенно он становился заметен, если Карл Васильевич бывал взволнован. Но случалось это редко. Ибо, в том числе, и за эту за свою пресловутую невозмутимость и сухость министр иностранных дел давно заслужил злое прозвище «Кисель Вроде»… - Мы что-то не успели с Вами обсудить, граф? – Загорский решил помочь ему, явно желающему что-то сказать и подбирающему русские слова для этого. - Нет, Владимир Дмитриевич. Это не касается Вашей службы. Вы все приготовили безукоризненно, претензий быть не может. Дело в другом… Сразу после Вашего отбытия мне принесли письмо от господина Моргунова. - Михаила Викентьевича? Нашего римского посланника? – удивился Загорский, не совсем понимая, при чем здесь он. Но, вдруг, жуткая догадка пронзила всю его сущность. - Это…касается моей жены? - Крепитесь, Владимир Дмитриевич! – только и сказал в ответ Нессельроде и позволил себе слегка похлопать Загорского по плечу. - Но, когда?! - тихо проговорил тот и присел на краешек стола. – Она же сама писала мне, ее письмо, что я получил на днях… - он поднял взгляд на Карла Васильевича. - Дипломатическая почта, мой друг, она быстрее обычной. Душеприказчик Елены Игнатьевны взял на себя смелость обратиться в посольство, дабы как можно скорее донести до Вас последнюю волю госпожи Загорской…Конверт был вложен в письмо графа Моргунова. Вот, прошу Вас! – Нессельроде извлек из-за пазухи и протянул Владимиру Дмитриевичу предназначенное ему послание. Белый конверт, подписан почерком Елены. «Владимиру Дмитриевичу Загорскому в собственные руки»… Он растерянно крутил его в руках, отчего-то не зная, что теперь делать. Карл Васильевич, который все это время выдерживал деликатную паузу, наконец, тихо кашлянул и проговорил: - Ну, что же, Владимир Дмитриевич, глубоко огорчен, что стал для Вас гонцом, принесшим дурную весть. Примите мои глубочайшие соболезнования. И, наверное, мне следует теперь уйти. Прощайте! Загорский молча кивнул ему, по-прежнему разглядывая запечатанный конверт, словно пытаясь прочесть сквозь белую бумагу то, что было в письме его покойной жены, даже не предприняв попытки проводить гостя, как того требовала вежливость. Но в его нынешнем состоянии это было простительно, а потому Нессельроде тоже покачал головой и вышел прочь из кабинета, оставляя Владимира Дмитриевича наедине с его мыслями.
Ариадна Чердынцева: Эту крохотную гостиную около кабинета Загорского Ариадна заметила еще в свой прошлый визит в этот дом: перед уходом она не смогла отказать себе в удовольствии внимательно разглядеть свое будущее жилище. - Тута обычно курьеры из присутствия дожидаются, когда барин Владимир Дмитриевич изволят работать дома, - шепотом пояснил словоохотливый Никита. - Спасибо, ступай себе, - отмахнулась от него Адди. Как только Никита скрылся, она как можно тише подкралась к двери, за которой Владимир сейчас принимал важного гостя, и прислушалась. Тишина. Ничего не слышно. Не страшно. Знаю один способ. Ариадна беглым взглядом осмотрела комнату и увидела, что на небольшом столике стоят графин с водой и стакан. Какой ты у меня предусмотрительный и добрый! Заботишься о бедных курьерах! Ариадна на цыпочках подошла к столику, взяла стакан и, вернувшись, приставила его к двери, прильнув к нему ухом. Слышимость немного улучшилась: - … можно скорее донести до Вас последнюю волю госпожи Загорской, - «сказал» стакан с немецким акцентом. Последнюю волю?! Неужели?!!! Свободной рукой Адди заткнула себе рот, чтобы не закричать от радос… Нет, нет, от огорчения, разумеется. Бедный Владимир! Потерять жену в таком молодом возрасте. - …гонцом, принесшим дурную весть. Примите мои глубочайшие соболез… - продолжал вещать стакан. Дальше подслушивать уже не было смысла. Все изменилось! Все очень круто изменилось! Мне необходимо срочно обдумать сложившуюся ситуацию в спокойной обстановке, чтобы не наделать ошибок! Она осторожно покинула гостиную и направилась к выходу, около которого ее ждала карета. Ариадна упала на мягкие подушки и полностью ушла в свои мысли и переживания. Ах! Если бы не эта английская пигалица, то я бы сейчас уже утешала Владимира в его горе… Дескать, милый, не все так плохо: у нас будет ребенок… Бог дал тебе намного больше, чем отнял. Если бы… Если бы…Если бы… Как же быть? Попробую поставить себя на его место! Итак, Загорский свободен и влюблен в Варьку Белозерову. Даже ежу понятно, что он теперь захочет жениться вновь и возьмет в жены свою пассию. Могут ли мои новости о ребенке заставить его отказаться от этой девицы, если ему известно, что она отвечает ему взаимностью? Едва ли... Еще маменька-покойница говаривала, что все мужчины делятся на две группы: на тех, кто бросил своих внебрачных детей, и на тех, кто их воспитывает, ошибочно считая своими. Владимир без сомнения предпочтет первую группу. А если сделать так, чтобы … - Барыня! Барыня! – Наталье пришлось трясти княгиню за плечо, чтобы обратить на себя ее внимание. – Кучер спрашивает, куда ехать? Домой? - Что? – очнулась Ариадна. – Куда ехать? Возвращаемся на Фонтанку к дому Белозеровых.
Владимир Загорский: Последняя воля...Красивое выражение. Как будто человек может действительно на что-то повлиять, после того, как уйдет... Владимир Дмитриевич взял со стола рядом с собой нож для бумаг и аккуратно вскрыл конверт. Разорвать его, как обычно Загорский открывал свои письма, что-то не позволило. Последняя воля... Послание его жены оказалось не слишком большим. Пара листков, исписанных ее мелким слабым почерком - тонкая и хрупкая, как фарфоровая статуэтка, Елена Игнатьевна даже писала соответственно - тонко и хрупко, почти не нажимая на перо. "Дорогой Владимир!" - прочитал он обращение. - "Если это письмо ты держишь в руках, значит меня уже нет...Не сочти эту фразу мелодраматическим ходом, ты знаешь, я не склонна к подобным реакциям. Но, видимо, болезнь что-то поменяла во мне, если я вообще решила написать тебе перед тем, как навсегда оставлю. Вернее, освобожу. Да-да, не спорь! Я знаю, что всегда была тебе обузой, даже, когда еще не болела. За это я хочу просить прощения. Наш брак был ошибкой, мы оба это знали, а потому исправляли ее, как могли, в течении многих последующих лет. Как это получалось - разговор другой, но мы пытались. Вернее, пытался большей частью ты один, я же равнодушно взирала на эти попытки. И за это я тоже должна просить прощения. Господь знает, что ты хотел быть для меня хорошим мужем, а потому он не осудит тебя ни за какие дальнейшие грехи, коли они были. Мне же платить за свои уже скоро, поэтому пришло время покаяться хоть в некоторых, что я и делаю. Ты всегда был ко мне добр, поэтому я могу рассчитывать на то, что простишь. А также выполнишь одну мою просьбу. Это не будет сложно, но мне важно, чтобы она была исполнена. Владимир, ты знаешь, что я всей душой привязалась к Италии, которая оказалась истинной ее родиной. Ты уважал мою волю оставаться здесь - при жизни, надеюсь, не откажешь мне в этом и после смерти. Не перевози мой прах в Петербург. Я не люблю этот холодный город и не хочу оставаться в нем даже в виде праха! Кроме того, вероятно, теперь уже можно в этом признаться, здесь, на родине моей души, я нашла и того, кому смогла открыть сердце. Ты ведь не осудишь меня за это? Надеюсь, что тебе доведется испытать то, что стало известно мне в этот последний год моей жизни - настоящую любовь. Это замечательный человек. Он знает, что я угасаю, но он со мной и делает меня счастливой. Более всего он страдает от того, что потом у него не будет возможности прийти ко мне на могилу. Ты великодушен, ты должен понять и не лишать его шанса обладать хотя бы этим правом! Всем же остальным, оставшимся после меня, распорядись по своему усмотрению. Будь счастлив, прости меня еще раз за все и прощай! Е.З." ...Прохор был встревожен долгим молчанием в кабинете барина. Еще при появлении Нессельроде, он каким-то, почти собачьим, чутьем понял, что тот принес какую-то нехорошую весть, но какую? Долгое время Прохор стоял под дверью, пытаясь расслышать хоть что-то, но господа говорили очень тихо. Потом начальник его барина ушел, а Владимир Дмитриевич еще три четверти часа тихо просидели в одиночестве, не проронив ни слова. Прохор знал, что хозяин не любит внезапных вторжений в его кабинет, поэтому терпеливо ждал, пока начнет темнеть - тогда появляется "официальная причина" войти - задернуть гардины и зажечь свечи... Господи, Лена, бедная! Я испортил твою жизнь, а ты еще просишь у меня прощения! Конечно, конечно же я сделаю все, как ты хочешь! Как я могу тебе отказать в такой малости? Как я могу судить тебя? Мне остается утешать себя только тем, что ты хоть немного узнала, что значит любить и быть любимой... Внутренний монолог Загорского, обращенный к покойной жене, был прерван появлением в кабинете долговязого его лакея, который бочком просочился в приоткрытую дверь, бормоча что-то, вроде "негоже в темноте сидеть, глаза портить", принялся зажигать свечи с тревогой поглядывая на барина, которому, кажется, ни до чего не было дела. Когда с делами было покончено, Прохор все равно не торопился покидать кабинет, переминаясь с ноги на ногу и сосредоточенно сопя. - Ну, чего тебе? - не выдержал Загорский. - Дык... это, барин, случилось у нас чего, да? - Случилось, - покачал головой Владимир Дмитриевич, поднимая на него глаза. - Горе у нас, Прохор...супруга моя, Елена Игнатьевна, скончалась.
полная версия страницы