Форум » Петербург » Траур - прекрасный повод напроситься в гости » Ответить
Траур - прекрасный повод напроситься в гости
Дмитрий Арсеньев: Дата: 19 октября 1832 года Участники: Владимир Загорский Дмитрий Арсеньев
Ответов - 19
Дмитрий Арсеньев: Как только Арсеньев вернулся из Царского села, где навещал сестру, беременную третьим ребенком, в первую же свободную минуту он пошел искать общества друга. И поиски свои начал он банально: с того, что заглянув в дом у Певческого моста, в коем располагалось Министерство иностранных дел, и где, Митя думал, надлежало быть Загорскому. Конечно же, самый простой вариант не оправдал возлагаемых на него ожиданий. Секретарь со всей любезностью, на которую был способен, огорчил господина Арсеньева, сообщив, что товарищ министра в отпуске. Дмитрий грешным делом подумал, что придется ему к другу в саму Италию ехать, ан нет, Удача повернулась к нему все же лицом, а не лучшей своей стороной и голосом молодого человека на секретарской должности добавила: - Он дома, наверное. У него траур же. - Траур? - Именно, сударь. Господин Загорский узнал, что овдовел, и вот третий день уже в отпуске. Больше вопросов Арсеньеву задавать не было смысла. Он поблагодарил словоохотливого молодого человека и мысленно пожелал ему подняться не выше ныне занимаемой должности. Постояв в холле еще чуть-чуть, он увидел выходящим из дверей своего коллегу по Азиатскому департаменту, и остановил его. Перебросившись дежурными фразами, Дмитрий объяснил сослуживцу, что ему необходимо немедленно отыскать Загорского, который должен быть у себя дома. Коллега почесал затылок, подумал и резко ударил ребрами ладоней друг о друга - вспомнил. - А! Так он на Миллионной же, конечно. Дом девятнадцать. А зачем тебе, какие-то проблемы? - Нет, у меня все нормально. Это так, знакомство возобновляю, - Митя улыбнулся нежданному помощнику и вышел вместе с ним на Певческий мост. Перейдя Мойку, он еще немного прошелся по набережной, свернул в переулок, прошел вдоль пары домов и оказался на своей уже ставшей родной улице. Здесь он уже долгое время снимал квартиру, в доме номер двадцать. А девятнадцатый ежедневно видел из окна и до сих пор даже не думал, что в нем живет его друг и товарищ, который сейчас, судя по полученным сведениям, должен сидеть дома в одиночестве и грустить. Какие бы отношения у Вовки с женой не были, но этот глубоко порядочный тип наверняка винит во всем себя. Надеюсь все же, что от компании друга он не откажется. Поднявшись по трем ступенькам крыльца, Арсеньев постучал. Ему открыл дверь слуга, пропустил в холл и поинтересовался, как о госте доложить Загорскому. Дмитрий достал свою карточку и передал ее слуге. Если Владимиру совсем плохо, он не отреагирует и на всякие там надписи на карточках, а если все не так страшно - то имя друга, надеялся Арсеньев, подействует на него правильно.
Владимир Загорский: Слухи в Петербурге распространяются со скоростью лесного пожара. Теперь Загорский был в этом абсолютно убежден. Он никогда не горел желанием делиться ни с кем подробностями своей частной жизни, а потому даже теперь никому в министерстве не рассказал о смерти жены, продолжая появляться в присутствии в обычном режиме. Однако весть о трагедии в семье второго человека в министерстве быстро разнеслась по Певческому дому, как называли МИД петербуржцы, а потому вскоре в приемной товарища министра стало не протолкнуться от желающих выразить соболезнования "любезному Владимиру Дмитриевичу", и Загорский не выдержал. Пошел к Нессельроде и попросил-таки отпуск, который, как он думал, теперь, из-за того, что ехать в Рим не нужно, ему и не понадобится. Карл Васильевич, естественно, не отказал. А потому, вот уже третий день Загорский проводил дома практически не покидая его стен. Нельзя сказать, чтобы его отшельничество было таким уж строгим. Ариадна навещала его в эти дни довольно часто. Загорский вообще сейчас испытывал к ней глубокую признательность. Ибо, появивишись в его доме в тот же день, когда и новости об Елене, Адди проявила необычайный такт и понимание, надо сказать, чем удивила его, уже начавшего привыкать к ее бесконечным истерикам. В последнее время, Загорский хорошо это замечал, княгиня Чердынцева выглядела нездоровой, хоть и упорно отрицала, что это так, когда он спрашивал. Тем не менее, именно Адди вызвалась помочь ему со всеми необходимыми мероприятиями, вроде той же панихиды в церкви по усопшей, о которой сам Владимир Дмитриевич, признаться, от растерянности скоростью и оборотом событий, даже и не подумал... Так или иначе, на третьи сутки уединения, Загорский, не привыкший в столь длительному безделью, заскучал в этом самовольном заточении. И прежде всего - по Варваре. Видеть ее хотелось мучительно! Однако, даже в нынешнем состоянии, он понимал, что сейчас это абсолютно неуместно, а потому и думать себе запрещал о визите к Белозеровым, надеясь, что и до их дома уже дошли слухи о его трауре, а потому Варюша, его умница, все поймет и не обидится. Владимир Дмитриевич как раз переставлял от безделия книги в своей библиотеке, пытаясь отыскать что-то, способное развеять его сплин, когда дворецкий принес ему визитную карточку, надпись на которой сразу же сделала настроение Загорского менее мрачным: "Дмитрий Васильевич Арсеньев..." Далее следовало перечисление всяких должностей, которые он уже и читать не стал. Митька приехал! Вот, здорово! Слуга спросил, следует ли ответить, что барин нынче не принимает, как ему приходилось делать это все последние дни в абсолютном большинстве случаев, но Загорский посмотрел на него удивленно: - Да ты что?! Зови и немедленно!
Дмитрий Арсеньев: Судя по изменившемуся выражению лица дворецкого авторитет Арсеньева в этом доме резко вырос за последние две минуты. Наверное, слуга не слишком одобрял затворничество своего хозяина и тоже был рад вместе с Митькой, что Владимир разрешил его пропустить. - Сказали звать-с и немедленно, - кланяясь сообщил дворецкий и проводил Арсеньева в библиотеку. Митька первым делом огляделся и к своему сожалению не заметил на столах разложенных гор книг, которые могли бы свидетельствовать о долгом научном или служебном изыскании, которым мог заниматься Загорский. Наоборот, в библиотеке царил порядок, и лишь мрачный Володька подавал неохотные признаки жизни. Скучаете, Владимир Дмитриевич? Или все же скорбите? - Володь, - начал Арсеньев, когда за слугой закрылась дверь, - прими мои соболезнования... Я только сегодня узнал, приехал от сестры Натальи и вот... решил заглянуть к тебе.
Владимир Загорский: - Спасибо, брат, - Загорский на всякий случай было придал выражению лица оттенок скорби, но тотчас же передумал разыгрывать драму, устыдившись перед старым другом. Владимир встал из-за стола и направился навстречу Арсеньеву, протягивая ему руку. - Страшно рад тебя видеть, Митька, - смущенно улыбнулся он ему, после того, как мужчины обменялись крепким рукопожатием. - Вот, сижу здесь, словно сыч, один и не знаю, куда себя приложить. Даже водки не хочется, - улыбка приобрела несколько иронический оттенок. - Последнее время такие экзерсисы до добра не доводят, не так ли? Загорский приподнял брови и взглядом показал на уже изрядно побледневший и пожелтевший синяк на лбу Арсеньева, который тот даже и не думал скрывать, точно это был какой-то знак доблести.
Дмитрий Арсеньев: - Экзерсисы? А причем здесь... - Митька и не понял сначала, что имел в виду его друг, пока не поднес руку туда, куда указывал взгляд Загорского и ощутил легкий дискомфорт, который теперь только и мог доставить след от встречи с цветочным горшком. Попричитав в первые полдня, Наталья Васильевна быстро успокоилась и поверила в то, что брат сможет себя защитить на опасных улицах ночного Петербурга. - А! Ты об этом, - Митька улыбнулся, и даже более смущенно, чем Вовка только что. - Это просто такая счастливая случайность, не стоит надеяться на продолжение, - подвел итог он и только потом понял, что же он сказал, от чего практически покраснел и поспешил перевести тему. - А зачем сидишь здесь тогда? Или в деревню уехать служба не отпускает?
Владимир Загорский: - Ну, со службой-то я, как раз, разобрался на все сто процентов, - вздохнул Владимир. - Когда думал, что придется ехать в Рим, к Елене, работал, как оголтелый, чтобы все уладить. А выяснилось, что и не надо никуда, поздно уже. Впрочем, тебе, небось, уже все в министерстве доложили? - тут он замолчал, а потом продолжил неожиданно горячо. - А меня, Мить, они, если честно, до исступления уже довели своим фальшивым сочувствием: говорят что-то заискивающее, а у самих в глазах любопытство: "Что это вы, Владимир Дмитриевич, головой об стенку от скорби-то не стучитесь? Нехорошо, Владимир Дмитриевич, некрасиво!" Но, что же делать, если нет во мне этой скорби, Мить?! Не любил я жену, верно, но каяться не хочу, затем, что никто не сможет упрекнуть меня в том, что я не пытался. Чужие мы всегда были с ней, не надо было вообще жениться, но не перед ними, - он сделал жест в сторону окна. - Не перед ними мне раскаиваться! Мерзко на душе, Мить...
Дмитрий Арсеньев: Больше злишься, чем скучаешь и скорбишь. Понимаю. И твое затворничество понимаю. Ничего, Володь, прорвемся. Надо мне было, конечно, с первого дня здесь рядом быть, да вот не сложилось. Хотя... кажется мне, что одного ты недопонимаешь... Дмитрий положил руку на плечо Загорскому, усадил его, распалившегося, и сам рядом опустился. - Вов, правильно, что каяться не хочешь. И никто тебя обвинять не будет. Да и вообще это редкость: брак по любви. Я уверен, что ты для жены своей сделал все, что мог. А что до толпы... Ну побушуют и успокоются, все эти слухи-сплетни сами утихают, если на них главные фигуранты не реагируют. Ты же вообще вот заперся, как я посмотрю, в четырех стенах. Хоть не пьешь горькую - уже радостно. Митька помолчал еще немного, и решил, что тональность пора круто менять. - Знаешь что, друг мой? А мне вот кажется, что ты немного ошибаешься, трактуя любопытные взгляды. Ты посмотри на себя, они же не о твоей скорби гадают, а о том, как долго ты вдовцом проходишь. И, наверняка, большинство уверены, что такой успешный и молодой как ты долго горевать не будешь. К тебе претендентки еще не заезжали на руку и сердце твое?
Владимир Загорский: Его маневр удался. Загорский дико взглянул на своего друга: - Претендентки?! Да ты что, Мить, белены объелся?! - воскликнул он было возмущенно, но вдруг осекся. Чёрт, а ведь Митька прав! В последние дни его просто одолевали знакомые разной степени близости, премущественно дамы, которые норовили нанести Загорскому визит соболезнования. Чаще всего в таких случаях их сопровождали отчего-то дочери...Не слишком, надо сказать, юные. Но, так и он не мальчик, если рассуждать их мерками. Богатый вдовец, замечательная партия для какой-нибудь перестарки, которую родители уже отчаялись сбыть с рук на "первичном рынке невест". Знали бы они все, кто ему нужен на самом деле! Хотя, в принципе, скоро узнают... Владимир внимательно взглянул в глаза Арсеньеву, словно проверяя, можно ли ему доверить эту тайну - их недавнее объяснение с Варюшей? Но, с другой стороны, кому же, как не ему? - А, знаешь, Мить, - проговорил он, вновь чувствуя прилив смущения. - Опоздали они, претендентки эти, если честно...
Дмитрий Арсеньев: Возмущение друга Арсеньев воспринял совершенно спокойно, его самого такое предположение в первые секунды наверняка бы разозлило. Но Владимир поразмыслил и... согласился с ним. И Митька уже приготовился выслушать долгую тираду о том, "да чтобы он, да еще когда-нибудь... да ни в жизни в одну воду дважды не зайдет и на те же грабли трижды не наступит", но испытующий взгляд стал проверкой перед совсем другим откровением. Арсеньеву осталось только сидеть и не забывать закрывать рот. Его друг детства, Володька, ровесник, влюблен в совсем-совсем юную барышню, и это вовсе не предревматический кобелизм, то есть чертом ни в ребро, ни в какую другую кость тут и не пахнет. Судя по всему: по фактам, по эмоциям, по жестам, да даже по глазам друга, загорающимся при одном упоминании имени Вареньки - все в этом чувстве серьезно и надолго. Зачем-то вспомнилась самая первая Володькина любовь: та девочка была их старше, ей тогда уже исполнилось шестнадцать, но все было так по-детски и несерьезно... Когда же это было? В каком столетии? И теперь, сидя рядом с Вовкой в его библиотеке и слушая, как эта умненькая девочка, как его избранница признавалась Загорскому в ответном чувстве - Арсеньев почувствовал себя ужасно старым. Старым не потому что он был более умудрен опытом, или менее эмоционален... Митька ощутил себя даже древним, уже неспособным на эти чистейшие чувства. Нет, все его восхищение Идалией было любовью - в этом он не сомневался, но... света, которым лучились глаза Загорского, Арсеньев в себе не находил. И пусть Ида будет постарше Варю, но разницу в возрасте Дмитрий чувствовал каждую секунду, а Володька наоборот, об этом забывал, когда поддавался чувствам. А может быть, все дело в ответе? Вовка вот уверен в своей маленькой англичаночке, а Митя? Митя Ида своей даже в мыслях назвать не смел. И дело не в том Машкове, который так спокойно пришел к баронессе на завтрак. А в чем же? Нет, не сейчас надо об этом думать. Вон, у Загорского слова кончаются. Проснись, Митька, от тебя реакции ждут. - Вовка... - протянул Арсеньев, растягивая губы в улыбке, - как же я за тебя рад! Уверен, мисс Белозерова прекрасная девушка, и вы составите самую красивую пару. И не беспокойся насчет возраста. Ты не так уж стар, не обижай меня, - хмыкнул он, пресекая возражения. - Варвара Александровна производит впечатление не по годам мудрой девушки, а ты знаешь, чем качественно отличается женщина умная от мудрой, - наверняка Володька помнил почерпнутое из книг еще лицейское правило: с умной ты рискуешь заскучать, а вот мудрая не наскучит никогда. - Тем более, ее возраст в твоей ситуации не преграда, а удача. Ее отцу совсем некуда спешить с замужеством дочери, а потому, год-то вы точно сумеете подождать. Как бы кощунственно это ни звучало, мой друг. А еще лучше заручись поддержкой ее отца. Как ты думаешь, он будет на твоей стороне?
Владимир Загорский: Слова друга подействовали на Загорского неоднозначно. С одной стороны - успокоили и обрадовали. Он его понимает! Это было несомненно. Владимир не заметил никакой неискренности в спокойном и доброжелательном взгляде своего друга. Лишь поддержку и желание помочь. Да еще, почему-то, отблеск грусти какой-то...он пока не понял ее происхождение, но непременно решил постараться выяснить. А пока торопился выложить другу то, что его волновало, на самом деле, больше, чем хотелось показать. Наблюдательный Арсеньев, он не знал, вольно или нет, легко извлек эти тщательно укрываемые от мира сомнения из-под спуда на свет божий. - Знаешь, - с глубоким вздохом проговорил Загорский после небольшой паузы. - Я ведь уже и сам сто раз про это подумал... Даже не представляю, что скажут мне родители Вари, когда я вот так заявлюсь просить ее руки! А я заявлюсь, Митька, и скоро! - сказал он, упрямо глядя перед собой, словно доказывая правоту невидимому оппоненту. - Понимаешь, Варю выросла у меня на глазах, возможно, им будет трудно принять, что у меня к ней...не отеческая любовь, - усмехнулся он. - Но, я даже не реакции Алекса опасаюсь, а леди Бригитты. Это - женщина-гроза, друг! Истинная глава семьи. Даже подумать страшно, как она разгневается на старого идиота, пришедшего, чтобы забрать ее маленькое сокровище! Загорский теперь, конечно, шутил, но в каждой шутке, как известно, доля шутки вариабельна. Так вот, его, на самом деле, волновала реакция потенциальной тещи, и он был бы рад, если бы премудрый Арсеньев и здесь как-то смог развеять его сомнения...
Дмитрий Арсеньев: Как говорят в народе? Чужую беду руками разведу? Ну вот именно это сейчас и чувствовал Арсеньев. Нет, он понимал волнение своего друга о мнении родителей его возлюбленной, переживания, одобрят его или нет. Но зная Загорского, Митя не сомневался в том благоприятном эффекте, который произведет его друг на любую аудиторию, пусть даже по-английски взыскательную. Арсеньев верил в успех Владимира, и мог себе позволить капельку легкомыслия. - Володь! Ну ты что? Тещи испугался? Неужели ты ей в далеком прошлом неудачный комплимент сделал, и она до сих пор злится? И вообще...Какая отеческая любовь? У вас не настолько большая разница в возрасте. Да и ты на развалину никак не похож. На твоем месте, дружище, я бы уже глубоко задумался над тем, где именно ты хочешь жить с молодой женой. Мне, например, будет обидно, что я не смогу тебя часто видеть, если вы укатите в Лондон. Как же я твоим сыновьям о наших с тобой проделках рассказывать буду? Так что учти это! - угрожающе закончил Митька. - Вобщем так, друг мой. Госпожа Белозерова вообще в курсе, почему ты из дома носа не кажешь? А то, она тебя вполне может искать по балам и приемам, а ты сидишь тут, сомнениями мучишься... - в голосе Арсеньева проскользнуло едва заметное раздражение на друга, который хандрит совершенно не по делу, особенно, когда ясно, что нужно и можно действовать. Но Митя быстро опомнился и улыбнулся, может быть, даже излишне широко...
Владимир Загорский: - Ну, большая, не большая, а внушительная, это точно, - сказал Владимир в ответ на слова Арсеньева об их разнице в возрасте с Варю и улыбнулся мечтательно. - А знаешь, она говорит почти твоими словами... такая серьезная! "Через десять лет эта разница будет незаметна", - вот, как-то так мне заявила, представляешь? - он взглянул на Дмитрия. - Думаешь, правда, ничего страшного? - тот сделал неопределенное движение рукой, поощрительно улыбнулся и дернул бровью, тотчас же поморщившись и вновь невольно прикасаясь к синяку на лбу, который, как заметил Владимир, уже начал "цвести" по краям. - Ну, а ты, "жертва искусства", как поживаешь? Голова, вижу, до сих пор болит? Не хочешь рассказать, как тебя мадам фон Тальберг лечила после того, как мы с Андреем ушли?
Дмитрий Арсеньев: Арсеньев даже вздрогнул при упоминании имени Ида, и затравленно посмотрел в глаза другу. Потом затравленность сменилась немым вопросом "ты уверен, что хочешь это слушать?". Но Володька умел быть непреклонным, да и Митька давно уже мучился тем, что ему не с кем поделиться тем, что у него на душе. Ну как Вовка некоторое время назад хотел выговориться - так и Арсеньев сейчас остро ощутил приступ откровенности. - Вовк, как бы мне хотелось, чтобы я ушел тогда вместе с вами... а еще лучше вообще мы никогда не проходили по набережной Фонтанки. Я такой дурак, Вовка. Такой влюбленный старый дурак... Нет, ты молчи. Ты не старый и не дурак - у тебя чувство ответное, да и вообще ты - не я, - Митя опять замолчал, собираясь с мыслями и со словами. - Вов, ну куда я ввязался? Ну зачем я влюбился в баронессу фон Тальберг? Ну куда, куда мне до нее?! И еще этот Машков... Нет, не спрашивай, причем здесь он. Это слишком неприлично. А хотя? Какая уже разница, если я ночевал в ее доме... Ну вобщем, переночевал я на свою голову. А на завтрак вломился этот герцог Лейхтенбергский. Как ни в чем не бывало, понимаешь. А вечером все было так хорошо... мы сидели, пили чай... я так много о ней узнал... Она чудесная, Володька. Она красивая, ну ты сам знаешь. Но кроме этого она умная, очаровательная... и такая одинокая и печальная... Я не могу ни о чем, кроме нее думать. Но мне совсем ничего не светит, Вовка. Зачем мне это? Куда я полез? - и Митька умолк, сам испугавшись того, что сейчас озвучил.
Владимир Загорский: Теперь наступила очередь Загорского ошеломленно молчать и слушать друга. Вот тебе раз! Нет, ну, он, конечно, заподозрил нечто подобное еще тогда, на балу у Андрэ, но, чтобы вот так - вдрызг и в клочья...И - кто?! Митька? Спокойный, сдержанный до замкнутости его Митька с лихорадочным блеском признается в безнадежной любви к одной из самых известных светских львиц Петербурга! Хотя, стоп. А почему, собственно, безнадежной-то? - Так, погоди, Мить! - Владимир выставил перед собой ладони усмиряющим жестом, словно его друг теперь не сидел,понуро повесив голову, а на этой голове ходил перед ним. - Постой...А, чего ты земле предался, я не понял? Это же здорово, что и ты, наконец, понял, что значит любить, - улыбнулся Загорский по-доброму и положил руку на плечо приятелю. - Или, что? Жаль выходить из роли рыцаря печального образа? Ну, да, с женщинами так, брат, - вещал он, мгновенно забывая о том, что всего несколько минут назад сам растерянно говорил ему о своих сомнениях. - Так в чем же беда? Идалия Николаевна - свободная женщина, во-всяком случае, я не слышал об affair d`amour с ее участием, так что тебе и карты в руки. Он помолчал секунду, а потом вновь взглянул на Арсеньева. - Слушай, ай, да мадам фон Тальберг! Но не может же быть, чтобы ты влюбился прямо с первого взгляда? Не мальчик, чай! Ты где-то раньше ее видел, до бала? - тот покачал головой и напомнил ему историю с пресловутым пурпурным платьем. Загорский прижал к губам кулак, маскируя невольную улыбку. - Так вот чего ты тогда на меня за те кружева в твоем кармане так сорвался! А я-то думаю...Да, дела! Слушай, а Лейхтен...бергский - это кто? И куда он вломился, я что-то не понял? - Владимир с трудом произнес незнакомую фамилию.
Дмитрий Арсеньев: - Это я у тебя хотел спросить, кто такой этот герцог, откуда он взялся и как его закопать обратно?! - создалось впечатление, что за сегодняшний день Арсеньев решил выразить все эмоции, которые скрывал до настоящего времени. - Кхм, то есть... Я не знаю, откуда взялся этот Машков. Вошел в ее столовую как к себе домой... Но что-то я на генеалогическом дереве у него никаких Тальбергов, а тем более Лассовских не нашел, - Митька уже решил погрузиться в мрачную задумчивость, как спохватился, что наговорил лишнего. - Вовка, только я ничего тебе не говорил. В смысле вообще, ни про утро, ни про вечер. Вы ушли, я немножко полежал, пока слуги стряхивали с моего сюртука дорожную пыль, потом, буквально через полчаса поднялся и ушел. И попал я в дом Идалии Николаевны, потому что саданулся лбом об дерево с пьяну. Упал, вы испугались, прибежал ее Порфирий, ну и дальше, ты уже понял. Аресньев встал, подошел к окну, и, помолчав немного, продолжил очень странным глухим голосом. - Володь, мне бы еще год в Петербурге, а потом или цесаревич возьмет меня с собой во время поездки по Европе, либо я обратно в Тегеран рвану. Совсем ни к чему мне было вот так вот неожиданно начинать чувствовать... Я уже даже в Царское к Татке сбежал. Там хорошо, там тихо, спокойно. Но не могу я надолго из столицы отлучаться, все же служба. А бросать все только из-за душевной слабости - это же совсем трусость...
Владимир Загорский: - Да о чем ты говоришь, конечно! Честь дамы превыше всего! - усмехнулся Загорский и хотел было подмигнуть товарищу, но, заметив его выражение лица, а потом еще и дослушав до конца его слова, резко сменил тон, сделавшись серьезным. - Митька, черт, да ты и верно всерьез в нее влюбился! Непонятно почему, но до этой минуты Владимир все равно полагал, что Арсеньев скорее увлечен баронессой фон Тальберг. Да, всерьез, но не настолько, чтобы бежать из Петербурга, спасаясь от ревности. Да, что там, из Петербурга! Вон, обратно в Персию уже рвануть наметил... - Что, совсем тяжко, да? - участливо спросил он друга. - Ну, что я могу для тебя сделать, Мить? - и, чтобы хоть как-то подбодрить приунывшего Арсеньева, добавил. - Слушай, а этот герцог, он не иностранный подданный? Может, мне как-то подсуетиться, шпионаж ему приписать и выслать из России к такой-то матери?
Дмитрий Арсеньев: - А соотечественника можно просто сослать, Третье отделение на что? Но... Загорский, а если она его любит? И мы его вышлем из страны... Нет, я не могу навредить Идалии Николаевне. Если бороться за нее, то только честно. Но я совсем не представляю даже, как можно это делать? Где мне ее видеть? Посещать все балы и искать на них ее? Приглашать танцевать, нести всякую чушь, глупо улыбаться... Вов, ну мне не двадцать лет. И даже не тридцать. Я никакой не друг семьи, и нисколько ей неинтересен. Если бы не тот цветочный горшок, она бы вообще меня сейчас не запомнила. Если уже не забыла, конечно. Арсеньев махнул рукой. И на память госпожи фон Тальберг, и на себя и хотел бы на свое нежданное чувство, да не смог. - Вобщем все это очень и очень глупо. Ты прости, что я тебе это все рассказал. Не бери в голову. Где наша не пропадала, правда же?
Владимир Загорский: - Да, Мить, представь! И посещать, и искать, и танцевать! А уж чушь нести - это вообще всенепременно! А как же ты хотел? Ида фон Тальберг - это не какая-то там "претендентка" из старых дев, которыми ты меня сегодня пугал, - улыбнулся Загорский, довольный тем, что его друг, кажется, немного повеселел. - Такая женщина, как баронесса - это приз, который можно получить только в борьбе. Причем, в борьбе серьезной. Я просто не верю, что ты так легко сдашься на милость какого-то там непонятных кровей герцога, ты, Арсеньев! Не заставляй меня думать, что ты настолько слаб душой...Да, к тому же, Мить, - он приподнял бровь и взглянул на Арсеньева. - Мне представляется, что за годы, проведенные на Востоке, ты изощрился не только в политике, а? Куда там этому Лейхтенбергскому, так? - он хлопнул приятеля по плечу и рассмеялся уже в голос.
Дмитрий Арсеньев: Смеялся Володька хорошо. Легко так, заразительно. Митька не мог не улыбнуться в ответ. Не так-то я ошибся, когда решил рассказать все Загорскому. Все-таки Вовка как был моим персональным вдохновителем, так им и остался. А, почему бы, собственно, и нет? Машков помоложе будет? Ну так и понеопытней тоже. Попробуем... попробуем... А там еще посмотрим, кто кого. Успокоенный и ободренный Арсеньев, хитро улыбнулся, протянул загадочное "нууу" и ответил: - А ты прав, Загорский. Многим есть чему поучиться на востоке... Все же мусульмане знают толк в даровании удовольствии своим женам. Кстати, а ты знал о?.. - дальше беседа приобрела чрезвычайно секретный характер. Мужчины разговаривали между собой приглушенно, изредка негромко посмеиваясь, памятуя о трауре одного из них.
полная версия страницы