Форум » Петербург » Ночные приключения русского дворянства в Петербурге » Ответить
Ночные приключения русского дворянства в Петербурге
Дмитрий Арсеньев: Дата: ночь с 5 на 6 октября 1832 года Места проведения: "золотой треугольник Санкт-Петербурга" Дом Бежецкого - Летний сад - Дом баронессы фон Тальберг - Дом Ванды Тимошевской Участники: Андрей Бежецкий Владимир Загорский Дмитрий Арсеньев Идалия фон Тальберг
Ответов - 24, стр:
1 2 All
Дмитрий Арсеньев: Наконец-то, трое уже загадычных друзей вывалились из особняка Бежецкого на прохладу ночных петербургских улиц. Неровно стучали каблуки их сапог по мостовой, да и решиться, по какой именно стороне улицы идти, они никак не могли. Упорно не уступая дорогу редким экипажам, заставляя отходить на почтительное расстояние пугливых прохожих и привлекая внимание криминальных элементов; дипломат, граф-шахтер и "тайный визирь" прокладывали свой путь по карте российской столицы. Отвергнув, "скучный" Невский проспект с громадиной Казанского собора пьяные господа свернули на Фонтанку. Арсеньеву с Загорским еле хватило терпения уговорить Бежецкого не проверять, холодная ли водичка в реке и почти полновесными пинками они вдвоем еле-еле вытолкали его к темнеющему склепу Михайловского замка. Дружно порешив, что там они вроде ничего не забывали, друзья двинулись в Летний сад. Там было многолюдно. Ну им так казалось. Статуи создавали видимость человеческого присутствия, которая была вполне достаточной для разгулявшегося настроения этих троих. Арсеньев выбрал своей наперсницей бюст какой-то то ли нимфы, то ли богини и настойчиво стал расспрашивать ни в чем неповинное каменное изваяние, зачем ей 100 метров кружева. От этого высокоинтеллектуального занятия его отвлек вопль Загоского о помощи в спасении все-таки вознамерившегося искупаться Андрея. Бежецкий в углу сада нашел небольшой зазор между решетками и настойчиво пытался пролезть между ними, чтобы неминуемо свалиться в грязную канаву. Судя по треску сюртука графа Владимир старался помешать товарищу, за чем и был застукан Арсеньевым. - Вовка! Ну ты чего?! А как же свобода воли?! Ты что, Библию не читал?! - но несмотря на протестующую тираду, Митька все же внял духу коллективизма и присоединился к Загорскому. Вдвоем они быстро вытянули уже успевшего устать сопротивляться Бежецкого.
Владимир Загорский: Октябрьские ночи в Петербурге студены, а потому, каким бы пьяным Загорский не покидал дом Андрея, к тому моменту, как вся троица достигла Летнего сада, хмель уже начал потихоньку выветриваться из его головы, так же, как и дурь, его сопровождающая. Чего нельзя было сказать от Андрее, который сейчас был, как говорится, "в самом центре спирали". А потому вел себя весьма неадекватно. Если вообще можно было говорить об адекватности в том состоянии, в котором находились все трое. В частности, едва оказавшись в Летнем, Митька Арсеньев отчего-то бросился беседовать о чем-то наболевшем со статуями, а Андрей... Когда Загорский увидел, что задумал Бежецкий, его прошиб холодный пот. Не хватало еще извлекать его среди ночи из ледяной, воняющей тиной воды! С удивительным для пьяного человека проворством, Владимир метнулся к ограждению набережной, через которое так и норовил просочиться его настойчивый товарищ, и в самый последний момент успел схватить за фалды сюртука разбушевавшегося графа. Однако тот продолжал рваться к водам, и вскоре Загорский понял, что ему не сдюжить, а потому прохрипел, не оборачиваясь, в сторону ценителя прекрасного нечто неподцензурное, призывая его на помощь. А когда тот вдруг заговорил о свободе воли и вовсе пожалел, что не может уподобиться индийскому богу Шиве, дабы дополнительными конечностями с одной стороны помочь себе и Бежецкому, а с другой - придушить Митьку. - Слушай, ты...богослов! Суфий хренов! Быстро иди сюда!! ...Когда сопротивление Бежецкого удалось, наконец сломить и вытащить его вновь на грешную землю, Загорский молча опустился прямо на землю рядом с ограждением, уперся в него спиной, вытер рукавом пот со лба, посмотрел на друзей и, неожиданно для себя, громко расхохотался.
Андрей Бежецкий: Многочисленные ухищрения и попытки друзей, остановить разбушевавшегося беса вселившегося в Бежецкого, увенчались успехом. Малыми потерями, а именно, порванным рукавом и напрочь испачканными брюками, Андрея все же удалось оторвать от столь полюбившейся ему канавы, в которую он за каким то чертом полез. Привиделось ему там что-то или же просто захотелось освежиться, известно было ему. Хмель, царивший во всем его существе, был непредсказуемым ментором всех его действий. -Какого дьявола… ты меня так тянешь…?- недовольно пробурчал Андрей, усаживаясь на землю, уютно при обняв стоящее рядом деревце. Опираясь на свою драгоценную опору Андрей Сергеевич пополз спиной, наверх обхватив несчастное деревце аки дева прикованная к жертвенному столбу, принимая неустойчивое вертикальное положение. Хлопая себя руками по бокам, он тщетно пытался обнаружить в карманах портсигар и спички. Распахнув сюртук он продолжил поиски во внутренних карманах, неудачным резким жестом Андрей, наконец, выудил серебряный портсигар, но, не удержав его в руках, уронил во всю ту же пресловутую канаву. Пошатнувшись, многострадальный граф витиевато выругался и тихонько опустившись на карачки вновь по полз к воде. - Ах ты пропасть то какая- промямлил Андрей- наклонившись совсем низко и просовывая руку в щель, больно ударился лбом о невидимую преграду, корой оказался опорный столб решетчатого забора. На утро однозначно будет огромный фингал на лбу, но кого сейчас это волновало, главное же достать портсигар, в котором очевидно не осталось ни одной целой папироски.
Дмитрий Арсеньев: Арсеньев было подхватил, пойманную Загорским смешинку, но ему пришлось с ней быстро расстаться, так как в темноте блеснуло что-то серебряное и скрылось в полюбившейся Бежецкому канаве. Андрей не мог простить такого этой наглой штуковине. Как она могла исполнить его мечту вперед него самого! И полез догонять. Настала Димкина очередь останавливать деятельного графа, что он и сделал, крепко вцепившись в натерпевшийся уже за этот поздний вечер сюртук. - Бежецкий, окстить! - за окриком последовал резкий рывок, вынудивший Андрея повернуться лицом к Арсеньеву. - Я тебе что, сигарет не одолжу, что ли? - с нотами обиды в голосе задал вопрос Митька и, продолжая крепко держать одной рукой Бежецкого, второй полез во внутренний карман. Но найти свой портсигар он не смог. - Эй, Загорский! Ну у тебя-то есть покурить! Давай, делись.
Владимир Загорский: Предположение о том, что было бы забавно, если бы кто-то сейчас увидел их, не последних людей не то, что в городе, но в государстве, грязных, точно свиньи в огороде, и растрепанных, а именно это так развеселило давеча Загорского, все еще казалось ему смешным, но вот Андрея вновь потянуло на подвиги. А это означало, что надо было его отсюда уводить, пока не случилось какой-то беды. Все-таки, дрянь этот виски! Ей-богу, не видел, чтобы так дурели от водки! - Ох, да я бы с радостью, - проговорил Загорский в ответ на просьбу Арсеньева, впервые в жизни пожалев, что не курит. - Слушай, Митька, чую, добром это не кончится, пойдем-ка отсюда, пока околоточный нас не повязал... С этими словами он поднялся на ноги, кое-как смахнул с себя пыль и грязь, не слишком, впрочем, успешно, а потом принялся помогать Дмитрию поднимать Андрея, который что-то невнятно бормотал про "папенькину память", но особо уже не упирался. Наконец, всем членам группы удалось принять более или менее вертикальное положение и, спустя некоторое время покинув Летний и помахав на прощание статуям, застывшим в безмолвии от увиденного, вновь вывернуть на какую-то улицу...
Андрей Бежецкий: И тут Бежецкого прорвало, как говориться душа запела и граф опираясь на не слишком твердые плечи друзей жутко кашлянув и пробормотав что то типа "Эх.. братцы... а ну этот портсигар к дьяволу, вечер то какой!" запел... Окрасился месяц багрянцем, Где волны шумели у скал. - Поедем, красотка, кататься, Давно я тебя поджидал. Хриплый баритон со всей своей богатырский силой вырвался из горла эхом разносясь по опустевшей ночной улице - Я еду с тобою охотно, Я волны морские люблю. Дай парусу полную волю, Сама же я сяду к рулю. После второго куплета он крепче ухватился за плечо Арсеньева с вопросом "как там дальше?, а потом махнув рукой убраной с плеча Загорского со словами "А! вспомнил!", продолжил концерт. - Ты правишь в открытое море, Где с бурей не справиться нам. В такую шальную погоду Нельзя доверяться волнам. - Нельзя? Почему ж, дорогой мой? А в прошлой, минувшей судьбе, Ты помнишь, изменник коварный, Как я доверяла тебе? Окрасился месяц багрянцем, Где волны шумели у скал. - Поедем, красотка, кататься, Давно я тебя поджидал.
Дмитрий Арсеньев: Арсеньев потихоньку тоже возвращался в себя. И в его голове все-таки поселилась мысль, что они в центре Петербурга, в паре минут хотьбы до Зимнего дворца, и петь стоит все-таки потише, нежели во всю силу легких Бежецкого. Призывы "тссс", "тшшш", "тише", "тихо", "да угомонись ты" - на графа не подействовали, а потому Дмитрию пришлось придумывать (да, своей нетрезвой головой) хитрость. Ему показалось, что, если он запоет какой-нибудь негромкий, минорный романс, то друзья его поддержат, и количество невольных слушателей уменьшится в разы. Но, учитывая общее настроение Арсеньева, на ум ему приходил только один романс, да и то не с начала: Мне не спится, не лежится, И сон меня не берёт. Я сходил бы к милой в гости, Да не знаю, где живёт. Попросил бы я товарища, Мой товарищ доведёт. Мой товарищ меня краше -Боюсь, Машу отобьёт. Но все его попытки потонули в толще Андреевского энтузиазма. Ни в одной из трех робких попыток, Арсеньев не продвинулся дальше третьей строчки. А между тем они уже шли в опасной близости к жилым домам противоположной набережной Фонтанки.
Идалия фон Тальберг: Вернувшись домой почти в полночь, Идалия Николаевна еще долго не ложилась. Пока Дуняша разобрала сложный каскад локонов у нее на голове, да потом еще расчесала многострадальные волосы баронессы, заплетя их на ночь в две косы, которые теперь, будто блестящие змейки, вились по ее плечам, делая обладательницу еще более юной на вид, да пока приняла долгожданную для изможденного тела ванну... А потом еще пришлось выслушивать причитания горничной про напрочь испорченное платье, потому что, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, Ида все же вырвала приличный кусок шелковой ткани в одном месте, когда отрывала кружева, чтобы вручить их тому человеку на балу. - Ну, ладно, Дуняша! - наконец, не без раздражения, воскликнула утомленная ее бурчанием баронесса. - Хватит. Можешь взять платье себе, если хочешь. Я все равно больше не собиралась носить его. И дело было даже не в том, что этикет не дозволял появляться в одном и том же более двух-трех раз, да и то, через длительный промежуток времени. Бедное пурпурное платье впало в немилость, конечно же, по другой причине. Оно стало свидетелем ее неуспеха. А потому Ида была уверена, что никогда больше не наденет этот наряд, как бы он к ней не шел. ...Когда счастливая внезапно свалившейся на нее обновкой Дуняша, наконец, оставила Идалию Николаевну одну, лежащей в постели, и удалилась восвояси, воспоминания о событиях бала немедленно вновь возникли перед ее мысленным взором, лишая надежды на быстрый приход сна. Перед глазами, точно в калейдоскопе, мелькали лица: Варя, княгиня Чердынцева, Бежецкий, их поцелуй с Анной, а потом - сцена на балконе. И, конечно, как кульминация - явление Сергея. Ида тяжело вздохнула и задула свечу. Нет, о нем она думать больше не станет! Но легко сказать - "не думай"! ...Прокрутившись с боку на бок еще около часа, она села в постели и с досадой схватилась за виски, словно пытаясь выдавить из головы мысли о герцоге Лейхтенбергском. Внезапно ее внимание привлек какой-то звук за окном - крик или стон - баронесса не разобрала сразу. Звуки приближались, приобретали характер многоголосья, и постепенно стали напоминать пение. Но лишь отчасти, потому что назвать этим словом адские хрипы и вопли под ее окном не смог бы даже самый невзыскательный слушатель. - Да что же это такое?! - всплеснула она руками с досадой, и быстро, не обуваясь, пробежала к окну, чтобы взглянуть на своих мучителей воочию. - Немедленно замолчите, вы меня слышите?! Нимало не смущаясь, что уподобляется им же, Ида открыла оконную раму и свесилась вниз. - Эй, вы! Прекратите орать! Вы знаете, который теперь час?! Дебоширов внизу было трое, но рассмотреть их лучше не позволяла крона дерева с еще не облетевшими листьями. После ее слов, один из участников вокального трио будто-бы унялся и даже, извиняясь, развел руками, мол, простите барышня. Но остальные стали орать еще громче и отвратительнее. И тогда Идалия Николаевна совершила то, о чем со стыдом вспоминала впоследствии остаток своих дней: схватила с подоконника горшок с фиалками и метнула его в сторону своих зоилов со всей мочи. Он полетел, как снаряд из катапульты, продираясь через ветви дерева и вскоре обо что-то ударился. Песня немедленно стихла, и Ида приготовилась отпразновать победу, но тут до ее слуха донесся еще один звук, заставивший зашевелиться волосы на ее голове: глухой стон. Господибожемой!!! Я кого-то убила!!!
Дмитрий Арсеньев: Разумеется, Арсеньев знал, что их вой рано или поздно привлечет внимание мирных жителей и побудит их к активным действиям. Вот только Димка думал, что это будет какой-нибудь мужчина, а не очаровательная девушка, хрупкий силуэт которой он успел разглядеть среди крон деревьев. Внимая ее предупреждениям, Арсеньев остановился, обогнул друзей, встал перед ними и попытался лицом к лицу уговорить их больше не "радовать" жителей соседних улиц незапланированным оперным концертом. Дима встряхнул Андрея, положил руку на плечо Загорскому, когда с "неба" что-то полетело вниз, и на голову советника цесаревича по восточному вопросу упало что-то тяжелое. И не просто упало, а раскололось. На лице оказалась земля из цветочного горшка, и она постепенно смешивалась с кровью Арсеньева, вытекающей из небольшой раны на лбу (свидетельстве острых граней сего то ли глиняного, то ли фарфорового изделия). Но всего этого Митька уже не чувствовал, он успел лишь издать глухой стон и всем весом осесть на беднягу Загорского.
Идалия фон Тальберг: Некоторое время Идалия Николаевна в панике металась из угла в угол своей спальни, прижимая ладонь к губам. "Что делать? Что делать?!" - два этих слова бесконечно крутились у нее в голове с интонациями, выражавшими нарастающие степени отчаяния и испуга. Несомненно, тот несчастный, который пал жертвой ее несдержанности, серьезно пострадал. А потому, в душе Ида теперь происходила сложная борьба сразу нескольких чувств: стыда, досады на самоё себя, сочувствия к потерпевшему, а также гаденького и довольно низкого желания спрятаться, сделать вид, что она тут не при чем. Но, в конце -концов, верх взяла лучшая часть души баронессы. "Будь, что будет!" - подумала Ида, и решительно позвонила в звонок, каким всегда вызывала к себе горничную. Когда испуганная девушка предстала перед хозяйкой, та, в свою очередь пытаясь сохранить невозмутимый вид и не слишком стучать зубами от нервного напряжения, вздернула подбородок и проговорила: - Д-дуняша, мне кажется, рядом с нашим домом произошло нечто ужасное...Я слышала крики. Немедленно разбуди Порфирия, пусть пойдет посмотрит, что там. Возможно будет нужна помощь...Да, поживей! - прикрикнула она на девушку, которая от этого занервничала еще больше - прежде спокойная и приветливая барыня на нее не кричала. - И пусть...пусть проводит несчастного, ну...не знаю, в гостиную, а я скоро спущусь. Последнее Ида крикнула уже вслед Дуняше, несущейся по коридору прочь от спальни в сторону комнатки, где обитал дворецкий баронессы фон Тальберг. Это именно его она приказала разбудить.
Владимир Загорский: Когда и второй из его друзей вдруг без предупреждения решил использовать его в качестве опоры, Загорский прервал пение, чтобы возмутиться: в конце-концов, не так уж он и силен, как кажется. Хотя, конечно, долг дружбы превыше всего, а потому свое возмущение Владимир при себе же и оставил. Пытаясь одной рукой удержать Бежецкого, он одновременно старался зафиксировать продолжающего оседать на него со стонами Арсеньева второй. В какой-то момент ладонь Загорского скользнула по голове последнего и нащупала что-то теплое и влажное. Присмотревшись, Владимир обмер: все лицо Арсеньева было залито кровью, которая проистекала, и довольно бодро, откуда-то из Митькиной головы. - Э-эй, брат! Ты чего?! - нелепее вопрос трудно было бы и придумать, но Загорский, действительно, был обескуражен. Он слышал какие-то крики сверху, потом еще какой-то звук - Владимир не понял его происхождение, но теперь все было очевидно. Мгновенно ослабив хватку левой руки, из-за чего Андрей сполз на грунт, но это было сейчас не слишком важно, Загорский бережно, словно мать младенца, перехватил Арсеньева и плавно опустился с ним на одно колено. Со стороны эта сцена, вероятно, выглядела очень трогательно. А сам Загорский наверняка напоминал воина, двоих боевых друзей которого только что поразили неприятельские пули... - Митька, ты держись, Митька! Сейчас мы что-то придумаем! - со скупым рыданием в голосе, убеждал он раненого друга, опиравшегося теперь на его колено спиной и странно молчаливого в этот момент, одновременно оглядываясь по сторонам в поисках того, кто мог бы им помочь. Вот только какой помощи можно дождаться среди пустынной петербургской ночи? Но Бог, все-таки есть! Загорский окончательно в этом убедился, когда дверь парадного одного из домов внезапно отворилась и оттуда с лампой в руках высунулся какой-то добрый самаритянин: - Чего случилось там? - сказал "самаритянин", вглядываясь в темноту, причем довольно нелюбезно. Но Загорский был ему безмерно рад, а потому не придал значения некоторым нарушениям этикета. - Прошу, помогите мне. Мой друг пострадал - несчастный случай!
Дмитрий Арсеньев: Каким образом Загорскому удалось перенести в гостинную баронессы полубесчувственного певца Бежецкого и полностью бессознательного Арсеньева, Димка, конечно, не знал. Сумел ли дипломат уговорить Порфирия помочь ему, и кого в таком случае он доверил слуге Идалии Николаевны? Или же Володька все же обернулся Шивой, и дотащил обоих сразу? А может, сначала он перенес одного, и потом вернулся за вторым, которого караулил слуга? Это так и осталось для Арсеньева тайной. Да он и не стремился обрести это знание. Намного больше его интересовал вопрос, почему после той темноты перед глазами, которую он запомнил, так медленно проявляется какой-то тусклый и неверный свет. Говоря по чести, Димка бы не удивился, обнаружив себя в полицейском участке, и уже был готов опуститься в пучины стыда, когда до его разума добралось ощущение чего-то мягкого под спиной. Грязной лавкой это никак оказаться не могло. Преодолевая гудение в голове, и все еще раздающийся на задворках сознания голос Бежецкого "поедем, красотка, кататься", Арсеньев продолжил изучение окружающей его местности, и для этого попробовал открыть глаза. Веки поднимались с огромным трудом, и одно отказалось внимать всем уговорам. Но и один глаз Арсеньева увидел достаточно, чтобы резко закрыться и постараться сморгнуть видение. А привиделось Митьке небывалое. Прекраснейшая дева, совсем юная, облаченная в изумрудные одежды лесной нимфы снисходила к нему с небес. В пользу версии флористического происхождения этой красавицы указывали две ветки, оплетающие ее тонкий стан, на глазах (глазу) Арсеньева, превратившихся в две длинные темные косы. Только выражение ее лица вызывало сомнения у старого холостяка. Ни на одной картине, барельефе, статуи нимфы не хмурились так, то ли недовольно, то ли обеспокоенно. - Чем же я тебя так огорчил, юная прелестница? - все еще находясь в полубреду, тихо спросил Арсеньев, силясь сесть.
Идалия фон Тальберг: Ида поплотнее запахнула свой любимый изумрудный бархатный пеньюар и стала спускаться по лестнице, ведущей на первый этаж ее дома так, точно шла на эшафот. По звукам из гостиной было ясно, что Порфирий исполнил ее приказание, и теперь уже совсем скоро она узнает, каких бед на самом деле натворила. Когда же баронесса открыла дверь и вошла в свою гостиную, где уже суетились слуги, которыми командовал ее дворецкий, и все, кто там был, обернулись в ее сторону, Идалии Николаевне показалось, что она сходит с ума. Среди привычных ее глазу домочадцев находились...граф Андрей Бежецкий, дом которого Ида покинула совсем недавно, Владимир Загорский и еще некто, лица которого она пока не рассмотрела, так как этот высокий мужчина полулежал на козетке в пол-оборота и с закрытыми глазами. Все его лицо было в крови, смешанной с землей... - Господа! Что здесь происходит? Как Вы-то здесь оказались? - внезапно до нее дошло, что и Бежецкий, и Загорский выглядят весьма странно - оба перепечканы грязью, какие-то взъерошенные, а у Андрея Сергеевича, который даже не встал при ее появлении, что было для него, прекрасно воспитанного, дикостью, и вовсе порвана одежда. - На Вас, что, напали? Ну, не могла же она все это сделать с ними одним жалким цветочным горшком, ведь, правда? В этот момент третий из ее ночных визиторов зашевелился, приоткрыл один глаз - второй не смог, видимо, от того, что ресницы слиплись от запекшейся крови, повернул к Ида лицо и с мечтательной улыбкой на устах произнес нечто абсолютно бредовое. Но вовсе не это поразило бедную баронессу, заставив ее пошатнуться и ухватиться за спинку кресла, стоящего рядом с камином. Дело было в том, что тот, кому от нее немало досталось по какому-то дикому стечению обстоятельств оказался Дмитрием Арсеньевым.
Владимир Загорский: "Самаритянин", как его уже мысленно окрестил Загорский, оказался дворецким в доме, куда им позволили в конце-концов войти. Вернее, войти в большую и изящно оформленную гостиную, куда их проводили, в более-менее привычном смысле этого слова, из всех троих удалось только Владимиру. Впрочем, Бежецкий, кажется, наконец, тоже начал немного трезветь, а потому уже не висел мешком у него на плече, в вполне даже шагал. И время от времени сочувственно поглядывал в сторону Арсеньева, которого несли впереди них двое дюжих молодцов, видимо, тоже из прислуги. - Положите его сюда! - указал им дворецкий на гобеленовую козетку в углу комнаты. - Не...погодите! Замажет же нам все тут кровью своей...Глаша! - гаркнул он куда-то в дверь. - Неси-ка покрывало старое из барского кабинета! И, только, когда через пару минут в комнату влетела молоденькая девушка в длинной сорочке, целомудренно замотанная в пуховую серую шаль, проворно расстелившая какую-то линялую попону на указанном предмете мебели, носильщики уложили туда все еще бесчувственного Митьку... Ну, как уложили? Верзила-Арсеньев, естественно, не очень-то поместился на этом диванчике, явно не рассчитанном на то, чтобы на нем лежали во весь рост даже менее крупные люди. Поэтому ноги его приятеля теперь довольно неэстетично торчали с одного из подлокотников на уровне голеней. Однако, как говорится, и на том спасибо. Более всего Загорскому хотелось узнать, к кому в дом их принесла нелегкая этой ночью. И он уже хотел задать этот вопрос дворецкому, когда дверь гостиной отворилась и в нее вошла...Идалия Николаевна фон Тальберг, так сказать, в домашнем уборе. Загорский почувствовал, что краснеет. А такого не случалось с ним уже очень много лет. Хорошего же мнения о нем теперь будет подруга Варюши Белозеровой и, как много интересного сможет рассказать ей о ночных увеселениях друга ее отца! - Сударыня...понимаете... - Загорский лихорадочно думал, что ей ответить, но Ида, кажется, сама невольно подсказала ему выход. - Да, видите-ли, Идалия Николаевна, мы с товарищами прогуливались после бала и...эм...Вы правы, на нас напали какие-то мерзавцы. Их было...человек пять, так что силы оказались неравны. И, если бы не Ваш человек, спугнувший их своим появлением, нам пришлось бы особенно туго, не правда-ли, Андрей Сергеевич? Загорский обернулся в сторону Бежецкого, уже, кажется, начавшего дремать, пригревшись у камина, и попытался незаметно для всех пнуть ногой ножку кресла, в котором тот расположился, чтобы привлечь его внимание.
Андрей Бежецкий: Андрей мало понимал что с ним просиходит, закончив петь "Окрасился месяц багрянцем", он затянул "Степь, да степь кругом", соверешенно не обращая внимания на ту какофонию которую создавало их трех голосие на улицах Петербурга. Улочка сменялась улочкой и вот они наконец остановились напротив какого то дома, Бежецкий хотел было возмутится, мол почему остановка, песян то еще не спета до конца, и тут случилось что то невероятное. Возмущенный возглас какой то дамы прервал завывание очередного куплета. Бежецкий возмущенно пднял глаза наверх пытаясь разглядеть ту особу женского пола, которая посмела критиковать их пение. Раздался грохот и бой разбитой посуды. Проведя взглядом пос торонам он заметил что Митьа Арсеньев стал медленно сползать по руке несчастного Загорског, который являлся опорой теперь уже для двух почти бездыханных тел. -Митька.. ты чего...- пробормотал граф, силясь дотянуться до неизбежно падающего друга. Обнаружив что с Арсеньевым что то не то, он ранен и почемуто весь перепачкан землей. Граф поднял голову на то окнооткуда полетел снаряд и шатаясь пригрозил кулаком незримой обидчице. На мгновение отвлекшийся загорский стал причиной того что и Андрей потихоньку стал валиться на землю. Плюхнувшись на задницу, он усатало вздохнул и повернувшись попытался доползти до Арсеньева, который уже был под полной опекой Володьки. И тут началась суета, какой то мужик выбежал узнавать что тут произошло. Обнаружив потрепаную троицу он поспешил их препроводить в дом, где на весь этот переполох сбежались слуги. ворецкйи водрузил ев в кресло поближе к печи, что было весьма опрометичво. Начиная трезветь Андрей почувстовал такую тяжесть в голове что само собой разумеющееся его потянуло в сон. Подробностей всего происходящего он не знал. Пинок в кресло заставил почти заснувшего Бежецкго встрепенуться. "... не правда ли Андрей?"- единственное что он уловил из гулкого бормотания Загорского. С готовностью он выпрямился и переведя наконец взгляд на женщину, которая как он понял была хозяйкой уверенно кивнул. Осознание того что перед ним была Идалия Николаевна пришло не сразу. -Да именно так и было- проговорил Андрей медленно расятягивая слова, он смотрел на тело Арсеньева, скользкаятреквога постеила почти угасший разум- Что с Арсеньевым?- уже более уверено и твердо, глядя прямо на хозяйку дома. Не дай бог что серьезное, никогда себе этого не прощу!-хмель как уркой сняло.
Идалия фон Тальберг: "Да они же пьяны, как...сапожники!" - мелькнуло в голове баронессы неизвестно откуда всплывшее сравнение. - Мм, да что Вы говорите! Какой кошмар! - воскликнула она, всплеснув руками в притворном ужасе. - Видно, правду говорят, что лихие люди совсем распоясались. После этих ее слов, в которых явственно читалась ирония, Загорский настороженно уставился на Ида, пытаясь понять, к чему она клонит. Сама же баронесса переводила теперь насмешливый взгляд с одного из своих непрошенных гостей на других. В отличие от Бежецкого и Загорского, Идалия Николаевна сразу поняла, что рана Арсеньева не так страшна, как выглядит внешне, а потому позволила себе немного поиздеваться над вдохновенными лгунами. Пять человек, ага... Однако христианское чувство в ней вскоре все же возобладало над сарказмом. А потому, насладившись им сполна, баронесса повернулась в сторону Порфирия и спокойно проговорила: - Так, голубчик, принеси-ка таз с теплой водой и губку. Надо промыть рану господина Арсеньева...Да захвати там на кухне водки, что-ли? - мужчины посмотрели на нее с некоторым изумлением, а потому Ида посчитала нужным объяснить. - Одной воды будет мало. Иначе может возникнуть заражение. Вида крови Идалия Николаевна совершенно не боялась. Это редкое в дамах свойство происходило родом из детства, еще из того времени, когда маленькая Ида жила в доме своей бабушки. Весь последний год своей земной бытности старушку мучили головные боли, от которых доктор пользовал ее пиявками, а, если не помогало, открывал вены, производя кровопускание. Однажды семилетняя девочка проявила неожиданный интерес к медицинским манипуляциям, производимым старой княгине Басмановой. И, что самое интересное, ей позволили присутствовать при них! Ида вообще мало что не дозволялось в бабушкином доме...Но, так или иначе, с тех пор девочка часто наблюдала, как доктор Свинтицкий лечит ее бабушку, а потому нисколько не страшилась того, что видела. С тех пор Ида вполне себе знала, как кровотечение остановить, но применить умение на практике ей шанс представился только теперь... - Сударь, Вам может быть немного больно, так что придется потерпеть, - как заправский доктор, закатав до локтей свободные рукава пеньюара, Ида присела на пуфик рядом с козеткой, где находился уже вполне пришедший в себя Арсеньев, и стала влажной губкой смывать кровь и грязь с его лица. - Барыня, - в отличие от хозяйки, Порфирий был далеко не так хладнокровен. - Барыня, может, того, дохтора позвать? Может, зашить чего надо ему? - он почему-то продолжал говорить об Арсеньеве, словно тот был все еще без чувств. - Зачем доктора? Что, ниток и иголок у нас в доме нет? - Ида обернулась к дворецкому, который был явно шокирован таким ответом. Впрочем, как и остальные, кто его услышал. Загорский и Бежецкий переглянулись молча, а в глазах у Арсеньева мелькнуло нечто, похожее на страх. И тут Ида рассмеялась. - Да пошутила я! - воскликнула она. - Не надо тут никаких швов. Кровь уже остановилась. Теперь только водкой еще чуть-чуть прижгу...Терпите, Арсеньев! - приказала баронесса и прижала губку, смоченную теперь уже указанной жидкостью, к ранке, которая, как она и подозревала, была совсем небольшой. - Молодчина! - вновь улыбнулась побледневшему, но не издавшему ни звука Дмитрию и добавила. - Теперь до свадьбы точно заживет!
Дмитрий Арсеньев: Образ лесной нимфы, возникший перед глазами Арсеньева, тем временем продолжал трансформироваться. Девушка медленно приближалась к разлегшемуся на чем-то удобном, но ужасно коротком, Арсеньеву. Вопрос привлек внимание изумрудной феи, она остановила взгляд на незначительной персоне Митьки и... пошатнулась. Что? Почему? Я ее пугаю? Да что со мной такое?! Дело в том, что, сосредоточившись на разглядывании прекрасного видения, Арсеньев благополучно пропустил мимо ушей все "объясняющие происходящее враки" Загорского. Хотя, если бы он все-таки взял на себя труд различить отдельные слова в том гуле, в которые они сливались у него в голове, то только удивился бы: "Что за чушь он несет? Какие пятеро мерзавцев? На Фонтанке?". Но тут все страхи за свою чрезвычайно отталкивающую прекрасных нимф внешность рассеялись в одночасье. Сказочное создание приблизилось к нему и село рядом. Но Арсеньев все же был довольно зрелым мужчиной, чтобы такое простое действие не заставило его сердце забиться слишком сильно. Зато этого эффекта "выпрыгивающей из плена ребер сердечной мышцы" добилась миниатюрная ручка, которая опустилась на его лоб. И эта ласковая красавица зачем-то просила его потерпеть... Терпеть?! Что? Ее присутствие? Она смеется? Задавшись вопросом истинных намерений загадочной нимфы, Арсеньев все-таки сфокусировал взгляд на ее лице. И вот тогда в его глазах и промелькнул страх, который заприметила Идалия Николаевна. Матерь Божия! Мне теперь нимфы с ее лицом являются в снах! Неужели я настолько...?! Однако здравый смысл все же прорвал крепкую оборону бреда, царившего в голове ударенного цветочным горшком. Арсеньев смог наконец-то допустить, что видит он не нимфу, а женщину из плоти и крови. Такой соблазнительной плоти, к слову сказать... Сумев оторвать от нее взгляд, он краем глаза уловил, что в комнате так же находятся Загорский и Бежецкий. Но что же они все втроем тут делают?! Они же шли в Ванде Тимошевской, а оказались... И тут Арсеньев вспомнил наконец-то. Летний сад. Изнывающего от жары в осенней прохладе Бежецкого. Набережную Фонтанки. Хор пьяных пострадавших от тяжелой лапы медведя. Рассерженную девушку на балконе доме. Удар чего-то упавшего сверху. И землю, каким-то образом попавшую ему за воротник рубашки. Вот тебе на... защитивший друга, принявший на себя полагавшуюся ему пулю, тьфу, метательный снаряд. Прикосновение спирта к открытой ране было зело неприятным, но вполне терпимым. Даже губы сильно сжимать не пришлось. Терпимо, даже для гражданского. Боль даже как-то стимулировала его мыслительную активность: свершилась ли это месть за порванное платье со стороны госпожи фон Тальберг? или же она выступает здесь только в роли сестры-милосердия? но тогда почему она все же пустила их в дом? или это Загорский с Бежецким попросили помощи? но как же в такое время одинокая женщина впустила к себе троих мужчин? в любом случае, что бы ни случилось, гостеприимством Идалии Николаевны они все трое воспользовались с лихвой - пора и честь знать. Как только баронесса подвела итог, упомянув, что пока неспешный Арсеньев раскачается и сделает кому-то предложение руки и сердца, все его болячки давно заживут; Дмитрий тут же откликнулся: - Идалия Николаевна, ваше милосердие не знает границ, - увы, Арсеньеву показалось, что несколько саркастичных ноток все же прорвались наружу. - Я, право, не знаю, как мне отблагодарить вас за доброту. - И простите всех нас за то, что потревожили вас в столь поздний час. Мы не имеем права мешать вам и далее. Господа, нам пора. Еще раз спасибо вам, Идалия Николаевна, - с этими благими намерениями Арсеньев поспешно поднялся... вернее, попытался резко встать с кушетки, что ему, конечно же, не удалось. Лоб прострелила острая боль, вызвавшая темную пелену перед глазами. Удивленный такой реакцией своего организма, Арсеньев покачнулся и упал головой обратно на подлокотник козетки.
Андрей Бежецкий: Арсеньев, думая что оклемался, решил проявиь героическое мужество, стесненный своей природной порядочнойстью, поспешил немедленно уверить хозяйку, в том что он почти совершенно здоров намеревался всех сподвигнуть на уход из этого гостеприимного дама. Андрей мысленно поддержал его в этом порыве, но как только "раненый" попытался встать, стало ясно что пока мест ухд откладывается, покрайне мере для него точно. - Митька, ради бога сиди смирно- пробормотал Андрей поднимаясь из своего насиженного кресла-ну куда ты то намылися.- приблизившись к козетке он покдонился Ида- сударыня, вы ангел милосердия. Умоляю вас убедите этого господина, в благорозумности поведения. Простите нас, пьяных дураков, не расчитали силы, и вот во что это вылилось-вздохнув чуть охрипшим голосом проговорил граф. Бежецкий бросил призывающий взгляд на Загорского, прося его подклчиться к покоянию, Митьку тащить с собой еще куда то в столь поздний час было нельзя, учитывая то что рана, пусть и не большая, на время лишила его сил. Если госпожа боронесса, согласиться присмотреть за ним до утра, то вполне возможно он быстро оправиться, тем более судя по туманному вгляду господина-пострадавшему, ему и самому то не слишком уж и хочется покидать свою обидчицу.
Владимир Загорский: Кажется, Митьке досталось все же больше, чем он желал показать, бравируя своей удалью перед явно симпатичной ему дамой. А о том, что мадам фон Тальберг сумела потрясти воображение друга, Загорский догадался еще на балу. Но теперь его мысли более занимало физическое, чем душевное состояние Арсеньева, а потому нельзя было не признать резонность просьбы Андрея к баронессе. Вот только соласится ли она оставить у себя малознакомого мужчину, да еще попавшего к ней в дом при столь скандальных обстоятельствах? Но попытаться, все же, следовало: - Je vous en prie, madame!* - на французский Загорский перешел, вероятно, от волнения, устремив на Идалию Николаевну свой самый жалобный и покаянный взгляд. ___________________________________ *"Я вас умоляю, мадам!"
Идалия фон Тальберг: - Ах, боже мой, ну зачем же Вы встали?! - Идалия Николаевна склонилась к Арсеньеву, глядя на него на этот раз с неподдельной тревогой. - Скажите, что Вы чувствуете? Вам дурно? Похоже, что без помощи доктора им все же не обойтись. Баронесса перевела взгляд на Порфирия, намереваясь приказать ему послать человека к доктору Штейнмайеру, к помощи которого прибегала в своей жизни не раз. Кроме того, он отличался огромной деликатностью и вряд-ли бы стал задавать слишком много вопросов, но тут Бежецкий, а потом еще и Загорский наперебой стали умолять позволить Арсеньеву остаться в ее доме до утра, и Ида вспыхнула: - Хорошенького же Вы мнения обо мне, господа, если считаете, что я способна выгнать с порога прочь страждущего человека! - она уже как-то и забыла, что сама явилась причиной страданий бедного Арсеньева, и теперь пылала праведным гневом, сверкая изумрудными глазами то на Загорского, то на Андрея. - Естественно, господин Арсеньев останется здесь. Слава богу, в моем доме достаточно комнат!... А вот Вам, действительно, следует лучше расчитывать силы, граф, - теперь она с той же экспрессией обращалась лично к Андрею. - А еще лучше - прежде думать, надо-ли вообще их применять! Она и сама до конца не поняла, что имела в виду, явно озадачился и Бежецкий, но Ида, обиженной сомнением в ее милосердии, было все равно. - А теперь, надеюсь, Вы больше не станете отвлекать меня от забот о Вашем пострадавшем товарище?
полная версия страницы