Форум » Петербург » Allez! » Ответить
Allez!
Пётр Знаменский: Дата - 15 июня 1833 года Участники – Пётр Знаменский, Алина Бернар, Место – побережье Финского залива
Ответов - 2
Пётр Знаменский: Ясным субботним утром 15 июня 1833 года к дому госпожи Знаменской подкатила щегольская открытая коляска, запряженная сытым и спокойным мерином, которую сопровождал не менее приметный господин, гордо гарцевавший на орловском жеребце-трёхлетке. Самым примечательным во всаднике был его новомодный фрак для верховой езды, отличавшийся особенно широкими фалдами, полностью закрывавшими живот и только слегка скошенными. Этой отличительной деталью покроя он напоминал сюртук с загнутыми внутрь полами. - Жди здесь, - распорядился господин, обращаясь к возничему и соскакивая на твердую землю. Взяв с сиденья коляски загодя приготовленный букет из ландышей, тонкий аромат коих вызывал в воображении поросшие цветами лесные поляны и заливные луга, и обвязанную серебристой ленточкой коробочку трюфелей, он бодрой прытью взбежал на парадное крыльцо и был впущен внутрь особняка расторопным слугой госпожи Знаменской. - Доложи обо мне барыне. У себя ль она? – рассеянно поинтересовался племянник, прекрасно зная, что хозяйка дома точно не у себя, а отправилась на поклон и за благословением к недавно прибывшей в столицу и почитавшейся святой богомолке из отдаленного монастыря: толпы, осаждавшие домик, в котором принимала, исцеляла и благословляла страждущих сестра Евпраксия, не позволяли взять с собой хрупкую и склонную к обморокам мадемуазель Полину. В сущности, обо всем было договорено заранее: тетушка просто измыслила благовидный предлог, чтобы впервые оставить наедине любезную ее сердцу пару, заблаговременно придумав для нее занятие поприличнее, а именно, прогулку верхом по песчаному берегу Финского залива. Выслушав сбивчивые объяснения слуги о том, что, дескать, барыня ушла в монастырь и когда вернется – неизвестно, Знаменский молча стряхнул ему на руки цилиндр и прошествовал к двери комнаты, в которой его ожидала мнимая невеста, как он надеялся – полностью готовая к прогулке верхом. Обе руки у него были заняты букетом и конфетами, потому он не стал стучать, а громко доложил о себе: - Мадемуазель Полина! Это я, Пётр Андреевич…
Алина Бернар: С точки зрения Алины, не было ничего удивительного в том, что за все свои девятнадцать лет она ни разу в жизни еще не пробовала ездить верхом. Мало того – в глубине души еще и побаивалась этих огромных животных, у которых один лишь их лошадиный бог ведает, что на уме. Однако, будучи сделанным как-то за вечерним чаем вслух, это признание несказанно удивило госпожу Знаменскую, которая, в ответ заметила, что не уметь держаться в седле – весьма необычно для девицы, выросшей в сельской местности. А уж бояться лошадей и вовсе странно. Внутренне вспыхнув, Алина тогда едва не сказала, что странно судить о людях по таким глупостям, однако вовремя успела прикусить язычок и лишь молчаливо потупилась, что госпожа Знаменская, к счастью приняла за смущение. После чего, верно, чувствуя себя виноватой перед «бедной Полинькой», которую невольно обидела, принялась извиняться. Заметив при этом, что пробел сей в ее знаниях и умениях все равно следует непременно заполнить, пользуясь случаем пребывания в столице. И она даже уже придумала, как именно. Идея Дарьи Ильиничны была не сказать, чтобы оригинальной – в учителя верховой езды к своей юной гостье она надумала приставить… все того же Петра Андреевича, который в последнюю неделю и без того был практически постоянным посетителем этого дома. И единственным человеком, кроме французского художника месье Вермона, с которым, за исключением все той же госпожи Знаменской, мадемуазель Бернар общалась со дня приезда в Петербург. Платон, как и обещал, немедля убыл из города, чтобы не нарушить ненароком тщательно разработанного плана своего друга, а выводить «юную провинциалку» в свет, как было обещано вначале, пока никто не торопился. Потому и чувствовала себя Алина немного пленницей в этом роскошном доме. Потому и жаждала вырваться из него хотя бы ненадолго, несмотря на все радушие его гостеприимной хозяйки, перед которой девушка все чаще ощущала некое подобие внутренней неловкости за свое перманентное ей вранье. Особенно в такие минуты, как эта, когда Дарья Ильинична искренне норовила сделать для нее еще что-нибудь приятное. Так, как она сама это понимала, разумеется. Поэтому Алина просто не посмела перечить, а лишь изобразила подобие счастливой и благодарной улыбки в ответ на ее предложение. Надеясь, что гримаса сия не показалась проницательной пожилой даме слишком неестественной. Впрочем, были в идее госпожи Знаменской и приятные лично для Алины моменты. Ведь для занятий верховой ездой полагались специальные новые платья – амазонки. А какая же женщина не обрадуется представившейся возможности пополнить свой гардероб? Потому уже в тот же день в дом была срочно призвана личная модистка Дарьи Ильиничны с каталогами тканей и журналами самых последних парижских мод. После того, как был сделан непростой выбор, сняты мерки и обсуждены все детали будущих портновских шедевров, госпожа Знаменская, с искусством изощренного дипломата, сумела убедить мастерицу в необходимости отложить все прочие заказы и заняться только будущими платьями Полины – и желательно лично. Щедрое вознаграждение авансом успокоило все тревоги модистки о возможных конфликтах с прочими заказчицами. Алина же, которая в этот момент молча наблюдала за напряженными переговорами, лишь мысленно присвистнула, услышав, о каких суммах идет речь, одновременно прикидывая, сколько месяцев ей бы пришлось играть у себя в театре, чтобы скопить хотя бы на один из двух заказанных нынче нарядов… Платья были готовы уже через три дня. И каждое из них превосходило все возможные ожидания девушки. Одно – из плотного на ощупь бархата глубокого вишневого цвета, с более узкой и длинной, чем у обычных платьев, юбкой. К нему полагался маленький, нежного кремового цвета цилиндр и такие же перчатки. А другое – предназначенное для верховых прогулок в более теплую погоду, из двух оттенков гладкого и сияющего на солнце шелка: нежнейшего голубого – из него был сшит корсаж, украшенный широким белоснежным кружевным воротником и огромными пышными рукавами, затем резко сужающимися и туго обхватывающими предплечье до самой кисти, и ослепительно-белого, из которого была сшита юбка, поражавшая бесчисленным обилием красиво драпировавшихся ниспадающих складок. На голову к нему предлагалась очаровательная черная бархатная шляпка с длинной газовой вуалью, которая на скаку, верно, будет задорно развеваться по ветру… Воображая себя во всем этом великолепии, Алина едва не хлопала в ладоши от счастливого предвкушения. И едва смогла дождаться дня, когда представится шанс надеть один из новых нарядов, даже как-то уже и не думая о том, что после этого ей все же придется заняться тем, ради чего они, собственно, были и сшиты. А именно – верховой ездой, мысль о которой по-прежнему пугала. В отличие от другой приятной мысли о новой встрече с Петром Андреевичем Знаменским… Алина и сама не заметила, как и когда это случилось. Однако уже не впервые обратила внимание на своеобразное «щекочущее» чувство в груди, возникающее всякий раз, когда он оказывался поблизости. Неизменно любезный, он по-прежнему держался с нею немного отстраненно. Особенно, если поблизости не было тетушки – что, однако, случалось очень редко и ненадолго. Но при этом и в нем мадемуазель Бернар глубинным женским чутьем ощущала некую перемену. В чем это выражалось – она и сама бы не сказала. Быть может, чуть более пристальные, чем прежде взгляды, чуть больше внимания в разговоре… Все это было странно и немного непривычно ей, привыкшей к открытому выражению восторгов в свой адрес со стороны многочисленных поклонников. Как-то «по-другому», но все равно – льстило самолюбию. Хотя, по собственному мнению, и не касалось напрямую сердца – не теряя способности рассуждать здраво, Алина всякий раз говорила себе, что эта жизнь – не ее настоящая жизнь. Что она скоро кончится и надо будет вновь полагаться лишь на себя, но все же, все же… - Входите, Петр Андреевич! – воскликнула она в ответ, откладывая в сторону книгу, которую пыталась читать в ожидании его приезда, в очередной раз расправляя и разглаживая и без того идеально лежащую белоснежную юбку и осторожно поправляя искусно уложенные над ушами каскады кудрей, кокетливо выбивающиеся из-под черного бархата шляпки. – Я давно вас жду! Пожалуй, эта фраза была лишней, свидетельствуя о том, что она придает слишком много значения их нынешней встрече. С другой стороны, «невесте» ведь не возбраняется пребывать в нетерпении перед встречей со своим суженым? - Надеюсь, вы захватили с собой нынче все свое терпение? Боюсь, что более бестолковой ученицы, чем я, еще свет не видывал. И еще. Я ужасно боюсь лошадей!
полная версия страницы