Форум » Петербург » Осенние соблазны » Ответить
Осенние соблазны
Аделаида Басманова: Время действия - 21 октября 1833 года и далее. Участники - Аделаида Басманова, Андрей Патрицкий. Место - Петербург.
Ответов - 9
Аделаида Басманова: Порой бывает довольно сложно представить, почему жизнь того или иного человека, до определенной поры движущаяся вперед спокойно и размеренно, словно тихая равнинная река, в один момент будто бы натыкается на некие глубинные «пороги», приобретая бурное и не всегда предсказуемое течение. А уж если подобное происходит не с чьей-то абстрактной, а именно с твоей собственной – единственной и уникальной – жизнью, то тут уж легко и вовсе впасть в состояние растерянности. Сродни тому, которое испытывала нынче утром Аделаида Сергеевна Басманова, когда, сидя посреди собственной еще не прибранной постели, пристально разглядывала только что доставленную в дом и внесенную прислугой в спальню барыни объемную корзину, полную всевозможных турецких сладостей – кусая губы, что было для нее явным признаком крайней задумчивости и покручивая между пальцами только что извлеченную из той корзины визитную карточку графа Андрея Николаевича Патрицкого. Последнюю она, к слову, успела прочитать уже раз пять, но по-прежнему не совсем понимала, что бы могли значить несколько рукописных строк, добавленные ее владельцем чуть ниже и на обороте. То есть, смысл слов как раз был очень даже понятен – граф приглашает ее посетить ярмарку. Но что это означает на самом деле? Наконец-то явное проявление интереса к ее персоне и приглашение – «О, боже мой!» – на свидание? Или простая вежливость, а то и того хуже – намек на легкомыслие? Ведь вчера, прощаясь с ним, она действительно повела себя, как глупая восемнадцатилетняя кокетка – за что уже успела бы изгрызться насмерть укорами совести, если бы и оставшийся отрезок вечера не оказался наполнен приключениями, которые заставили Аду напрочь забыть о самоедстве. А позже, почти ночью, когда она вернулась домой, буквально без сил пасть в кровать и до утра заснуть мертвым сном. Но о том лучше пока не думать вообще, да и мысли об Андрее Николаевиче Патрицком Аде были явно приятнее тех, что навевают воспоминания о графе Бутурлине, хотя вчера вечером тот вел себя с нею чуть лучше, чем при дневной встрече у Громовых. Но в той ситуации иное было бы странно даже для такого невежи, как Григорий Александрович... Ну вот. Не хочет думать о Бутурлине, а все равно это делает – с досадой упрекнула себя Ада и, мысленно приказав последнему убираться прочь из собственной головы, вновь сконцентрировалась на том, как лучше повести себя с графом Патрицким, которому следовало бы уже написать что-нибудь в ответ, ибо слуга, доставивший корзину с угощением, сказал, что барин строго-настрого велел ему дождаться ответа на месте. - Подумайте только, какие мы, оказывается, самоуверенные! - усмехнулась Аделаида Сергеевна уже вслух, обращаясь к визитной карточке Патрицкого, словно та олицетворяла сейчас своего владельца. – И кто бы мог в вас подобное вообразить, Андрей Николаевич! Ну что же, возможно, вы этого и заслужили… за хорошее поведение! Осторожно уложив «карточку-Патрицкого» поверх покрывала, Ада, наконец, встала с кровати и, подойдя к небольшому ореховому секретеру, извлекла оттуда писчие принадлежности, затем быстро набросав ответное послание, где в самых изысканных выражениях поблагодарила адресата за вкусный подарок и скромно согласилась с мнением графа, что труд во благо других, несомненно, приятен. И принесет еще больше удовлетворения, если добавить к нему немного развлечения и для себя. А потому она, конечно, с радостью составит графу Патрицкому компанию, так что тот может смело заезжать за ней в районе полудня. И еще, подумав, дописала, что тоже намеревается купить что-нибудь нужное и полезное для своих подопечных – et cetera, et cetera в подобном же духе: «А пусть не думает, что это только ради него!». После чего, хихикнув, словно институтка, запечатала конверт и, призвав горничную, велела той сначала отдать записку слуге графа Патрицкого, а после немедленно возвращаться назад: - Сегодня я еду на осеннюю ярмарку. И у нас уже почти нет времени на сборы.
Андрей Патрицкий: «Надо же! Всего лишь какая-то женщина - и умудрилась испортить все дело! Откуда она вообще взялась, эта волшебница?» – полным ярости жестом Андрей скомкал только что прочитанную им записку, затем развернул мятый лист, прочел вновь и снова смял, принявшись нервно мерить шагами свой кабинет. Один раз еще можно было рискнуть, но дважды такое не провернешь – неизменно вызовет подозрение. И что же теперь придумать? А главное – кто эта проклятая идиотка? Вот бы устроить и ей в благодарность подобную «приятную» неожиданность! Но ладно, это к черту, не сейчас. Только что вернулся лакей от Аделаиды и принес ее ответное послание. Оно было куда более приятным и радовало Андрея Николаевича даже не столько содержавшимся в нем согласием, сколько общим настроением, которое он явно читал между строк. Вроде бы и ничего конкретного, но что-то за этим явно таится. Обещание, надежда… Впрочем, спешить он не будет. Слишком давно нацелился на это лакомство, чтобы проглотить его, даже толком не распробовав на вкус. В назначенное время экипаж Патрицкого остановился у скромного особнячка вдовы. Его пригласили обождать хозяйку в гостиной, и чтобы занять себя, Андрей принялся изучать обстановку комнаты, в которой никогда прежде не был, пытаясь составить из своих наблюдений мнение о хозяйке. Аделаида Сергеевна явно не чуждалась свойственной всем женщинам привычки наполнять свой дом всевозможными безделушками - «для уюта», так всегда говорит его матушка в ответ на постоянно задаваемый ей вопрос, для чего они нужны. Правда, в отличие от Василисы Павловны, которая заставила все свободные поверхности в их доме зефирными фарфоровыми статуэтками и прочей ерундой в этом духе, в равной мере ненавидимой самим Андреем и горничными, которым приходилось ежедневно смахивать с каждой из них пыль, госпожа Басманова явно предпочитала украшать свое жилище экзотическими диковинками. Именно за разглядыванием одной из них – фигурки некого китайского божка, вырезанной из слоновой кости, его и застала Ада. Шорох ее юбок едва был слышен, и Андрей, изображавший крайнюю заинтересованность предметом басурманского культа, намеренно долго делал вид, что не замечает ее присутствия у себя за спиной. Лишь в последнюю минуту он развернулся, тотчас очутившись лицом к лицу с хозяйкой. - Простите, позволил себе полюбопытствовать без спросу, - как и вчера, склонившись к протянутой руке для поцелуя, он коснулся ее едва ощутимо. - Надеюсь, я не слишком нарушил ваши планы своим приглашением? Было бы крайне неловко заставлять вас делать мне одолжение, соглашаясь на эту прогулку. Далее последовало еще несколько фраз в том же духе, но не заискивающим, а достаточно твердым тоном и с ясным взглядом. Ада благосклонно улыбалась, говорила в ответ что-то не менее любезное, и это явно означало, что «ритуальные танцы» можно было заканчивать. Потому, наградив ее ответной улыбкой, Патрицкий предложил все же покинуть комнаты и отправиться, наконец, на ярмарку, пока там не разобрали все самое интересное и хорошее. Уже в экипаже он вновь мысленно отметил, что выглядит Аделаида Сергеевна восхитительно, хотя времени на сборы у нее было совсем – по дамским, разумеется, меркам – мало. Однако туалет ее был подобран столь искусно, что бы ни заподозрил мадам Басманову в явном или даже скрытом желании понравиться. Тем не менее, Патрицкий, который считал себя человеком в подобных делах достаточно проницательным, чтобы понимать, что к чему на самом деле, был совершенно очарован этой тщательно продуманной простотой. И вспомнил – отчего Ада так понравилась ему ещё при первом их знакомстве.
Аделаида Басманова: Еще по дороге Андрей Николаевич заранее предупредил Аду, что ярмарка, на которую они направляются, дорабатывает в нынешнем году последние дни, потому не стоит ожидать от этой поездки слишком многого. Однако для нее, проведшей последние годы практически в добровольном затворничестве, даже такие, как выразился граф Патрицкий, будто бы слегка оправдываясь, «остатки» праздника в русском духе, выглядели настоящим разудалым весельем. И оно мало напоминало чинное времяпрепровождение в светских салонах и гостиных, где Аделаида Сергеевна вновь начала появляться с тех пор, как перестала носить траур по мужу. Когда-то давно, еще маленькой девочкой, она, конечно, бывала на ярмарках. Но не думала, что ей все еще доступно детское, открытое и радостное восприятие этой пестрой, шумной, а местами и не слишком трезвой толпы, диковатых плясок и непривычно громких песен. Почему-то не верилось, что вновь будет возможно почувствовать себя частью этого мира – но, как вскоре стало понятно, напрасно. Крепко держа под руку Андрея Николаевича – между прочим, по его же собственному распоряжению, ведь в районе Сенной, где была ярмарка, и днем разгуливать беззаботно чревато неприятными – хотя бы даже и для кошелька – последствиями, Ада с любопытством рассматривала прилавки, увешанные яркими платками и шалями, пробовала предлагаемые со всех сторон угощения – мед, сладости, выпечку, периодически поглядывая на Патрицкого сияющим от удовольствия взглядом. Он улыбался в ответ, тоже иногда переговаривался с торговцами, однако был гораздо более сдержан в проявлении чувств, что с одной стороны импонировало Аде, ибо излишние эмоции мужчине не к лицу. Но с другой заставляло испытывать также и подспудное беспокойство – не является ли все это со стороны Андрея Николаевича какой-нибудь скрытой проверкой для нее самой? Нелепое чувство, временами напоминающее паранойю, но когда проживешь на свете уже достаточное количество лет и испытаешь при этом энное число разочарований, довольно трудно поверить в людскую искренность с первого же взгляда и слова. - Скажите, граф, а почему вы решили пригласить меня именно сюда? Признаюсь, довольно необычный выбор: прежде меня все чаще норовили звать в театр, концерт. Или на художественную выставку, – как бы в шутку поинтересовалась Ада, когда они надолго задержались у прилавка с игрушками, коих мадам Басманова решила накупить побольше наряду с обещанными накануне Ванятке и остальным приютским ребятишкам сладостями. При этом она изобразила на лице самую постную мину, желая, чтобы Патрицкий ни в коем случае не подумал, что она и от него ждала чего-то же в этом духе. … - Да, все верно! Дюжину свистулек, кукол – вот эту и ту, что рядом с нею, и всех тех забавных «петрушек» тоже! И отнесите все это во-оон в тот экипаж!.. Простите, я немного отвлеклась, - улыбнулась она, вновь обращая все свое внимание на собеседника. – О чем мы? А, так почему все-таки ярмарка? Может, это оттого, что я кажусь вам не слишком серьезной? - чуть склонив голову набок, Ада взглянула Патрицкому прямо в глаза. Должно быть, немного смутившись, мужчина стал объяснять, что это вовсе не так и Аделаида Сергеевна все неверно поняла. - То есть, я все не так поняла?.. Ужасно! – внезапно всплеснула она руками, и тем окончательно сбила его с толку, заставив растерянно замолчать. – Вы ужасно во мне ошиблись, граф! И прямо сейчас я намерена это доказать! Видите вон ту горку? Так вот, я только что решила, что непременно должна с нее скатиться сегодня. Но так как одна туда пойти, естественно, не могу, вам придется меня сопровождать… Хотя, конечно, вы не обязаны и можете отказаться. Но это меня расстроит и перечеркнет все впечатление от праздника. Так что решайте, Андрей Николаевич, что будет для вас лучше – дальше потакать моим сумасбродствам или испортить мне настроение?
Андрей Патрицкий: Мадам Басманова приковывала к себе взгляды многих. Патрицкий тоже не уставал удивляться, наблюдая за своей спутницей. Вот, значит, какая она настоящая! Сколько скрытого магнетизма! Яркий румянец, пылающий взор… И все это лишь как следствие таких невинных развлечений. А ведь вовсе не красавица, да и возраст уже о себе дает знать. А ведь раньше, когда еще был жив супруг, Андрей Николаевич помнил ее гораздо более сдержанной в проявлении эмоций. Однако такой как сейчас Ада нравилась ему куда больше. И что бы ни было тому причиной на самом деле, помочь ей выпустить на волю все ее тайные желания теперь стало казаться Патрицкому даже более соблазнительной целью, чем просто завоевать внимание этой необычной женщины. - Почему ярмарка? Да я просто почему-то и был уверен, что вам это понравится куда больше, чем театр или выставка. К тому же, если быть до конца откровенным, - Андрей улыбнулся и на секунду отвел глаза, но затем вновь посмотрел на Аду открыто и серьезно, - то мне хотелось бы видеть вас в присутствии как можно меньшего числа тех, кто может помешать наслаждаться вашим обществом. Ведь приди я к вам домой, вы бы сочли меня излишне смелым и навязчивым, пригласи в театр – нас бы тотчас окружили знакомые, с которыми мне пришлось бы поневоле делить ваше внимание, которое в настоящее время полностью принадлежит лишь мне одному… Простите, должно быть, я шокирую вас своим признанием? – поинтересовался он, но тотчас же и сам был немало удивлен тем, что еще пришло ей в голову. Обернувшись в том направлении, куда она указала, Патрицкий увидел деревянное сооружение – не слишком высокую гору, спуск которой был до блеска отполирован деревянными возками и потому, чтобы съехать по нему вниз, даже не требовалось лишних ухищрений. На площадке возле этой странной конструкции толпился народ – в основном ребятня, да молодежь из простых, который вовсю развлекался с ее помощью в предвкушении зимних катаний с настоящих ледяных гор. - Ни за что, Аделаида Сергеевна! Слышите, ни в коем случае! – столь же эмоционально воскликнул в ответ на ее предложение Патрицкий и, заметив разочарование промелькнувшее на ее лице, добавил со смехом, - … не посмею я вас огорчить подобным пустяком. Пойдемте кататься, если желаете. И пусть на нас смотрят, как на полоумных. Что нам за дело до чужих мнений?! Поднимаясь по крутой лестнице впереди Ады, он то и дело останавливался, помогая ей, но вместе с тем постоянно подшучивая по поводу нелепости этой затеи, пока мадам Басманова не шикнула на него, заявив, что если Патрицкий сейчас же не прекратит ее смешить, она просто рухнет отсюда вниз без всякого катания. Развлечение, что они затеяли, и в самом деле, казалось странным, когда вокруг нет снега, а деревья вместо серебряного инея еще вовсю золотятся листвой, но лишь вначале. После азарт захватил и самого Патрицкого, которого, впрочем, катание интересовало гораздо меньше, чем возможность на вполне законных основаниях заполучить Аду в объятия – пусть и кратковременные. Но зато в эти мгновения она, сидевшая впереди, прижималась спиной к его груди, а той рукой, которой не сжимала расписной бортик возка, крепко держала его ладонь. И аромат ее духов кружил Патрицкому голову, вызывая странные чувства, которые до сего момента были ему не слишком хорошо знакомы – ощущение уюта и какого-то особенного веселого настроения. Жаль только, что продлилось всего пару секунд, завершившись самым неожиданным образом, когда откуда-то снизу из-под возка раздался громкий треск и оба его пассажира, так и не успев сообразить, что же случилось на самом деле, оказались лежащими прямо на тщательно утрамбованной десятками ног земляной площадке у основания злосчастной горки.
Аделаида Басманова: Неожиданная прямота, с которой Патрицкий ответил на вопрос, задавая который Ада, в общем-то, более кокетничала, чем действительно желала знать истинные мотивы его поступка, если и смутил ее, то лишь на краткий миг. Во-первых, мадам Басманова уже давно вышла из того возраста, когда всякий чуть более пристальный взгляд мужчины вызывает учащенное сердцебиение, а любой его более-менее откровенно выраженный интерес – глубокий и продолжительный обморок. А во-вторых, Андрей Николаевич все-таки был не слишком сильным актером, потому его попытка изобразить серьезность Аде показалась не слишком убедительной. Хоть и была ею засчитана и даже отыграна в виде старательно изображенного ответного смущения – ей не трудно, а ему приятно. А спустя пару минут граф Патрицкий получил от Ады еще один большой «плюс» в воображаемую коллекцию достоинств, которую она все эти дни старательно сравнивала со списком выявленных у него же недостатков. Последних, к слову, было всего два. То, что граф осторожен в эмоциях больше, чем ей хотелось бы, и прямо вытекающий из него второй – что он так долго скрывал свои чувства именно к ней. Ведь если бы был чуть смелее, то так приятно проводить время вдвоем они начали бы не вчера, а гораздо раньше. Так что достоинств, к которым мадам Басманова только что отнесла способность Патрицкого поддержать ее не только в нужных и общественно полезных делах, вроде благотворительности, но и в сумасбродствах, типа только что выдуманного ею катания с горки – и сделать это не теряя лица присутствия духа, было явно больше. Завсегдатаи аттракциона, кажется, действительно несколько удивились, обнаружив в своих рядах двух новичков, явно «из благородных», но Ада и Патрицкий прошли мимо них к ведущей на горку узкой крутой лесенке с каменными лицами, изо всех сил пытаясь не засмеяться. Однако уже на подъеме, после нескольких кратких реплик-комментариев Андрея Николаевича, Ада поняла, что сдержаться ей более не удастся и открыто прыснула от смеха, в то время как ее спутник владел собой гораздо лучше. Потому даже пришлось просить его прекратить это безобразие. Горка – когда они, наконец, добрались до ее верхней площадки, показалась Аде существенно более высокой, чем выглядела снизу, да и гладкий, отполированный деревянный спуск на поверку смотрелся куда круче, в то время как расписной возок, в котором им с Патрицким предстояло как-то устроиться вдвоем, с близкого расстояния особенного доверия не внушал. Кажется, на это обратил внимание и Андрей Николаевич, который с веселым любопытством наблюдал за ее тщательно скрываемыми колебаниями, не предлагая уйти, но и не спеша уверить, что все в порядке. Словно бы вновь испытывал. Поэтому приказав умолкнуть своему природному инстинкту самосохранения, Ада смело уселась в возок, а Патрицкий тогда тотчас же расположился у нее за спиной и, оттолкнувшись от бортика, привел адскую конструкцию в движение. От скорости, которую она успела развить за столь короткое время, а также от страха, что она развалится на ходу, Ада даже зажмурилась и стиснула зубы, чтобы не завопить и, не глядя, вцепилась в как-то удачно подвернувшуюся ей руку Патрицкого. К счастью, все продолжалось совсем недолго и окончилось благополучно – как показалось мадам Басмановой, но напрасно. Потому что стоило ей, ощутив, что спуск уже почти окончен, а возок замедляет ход, открыть глаза, как он немедленно с треском покосился и перекинулся на одну сторону, заставляя их вдвоем повалиться на землю да еще так, чтобы оказаться друг у друга в непрошеных объятиях! - Господи, боже мой, Андрей Николаевич, вы живы?! – тихонько прошептала Ада, поднимая голову с его плеча и пытаясь поправить самым нелепым образом съехавшую на глаза шляпку. Вместо вполне закономерного в таких случаях страха, ее буквально душил нестерпимый хохот.
Андрей Патрицкий: Приоткрыв один глаз, Патрицкий взглянул на мадам Басманову, которая сейчас совсем не была похожа на степенную матрону, даму из высшего общества. Однако ситуация эта ее, похоже, не то что не беспокоила, но и вовсе даже забавляла. - Аделаида Сергеевна, я пал в ваших глазах! - прошептал он, дополняя трагическую интонацию соответствующей гримасой. - Но все пустое! Если бы я даже умер перед вами, вы бы о том вряд ли бы пожалели! Вон, какое у вас лицо довольное! – добавил он, вновь закрывая глаза. Ответ последовал в виде ее странного фырчания, а затем рядом раздался встревоженный голос, но уже отнюдь не Аделаиды Сергеевны. - Барин, ой, барин! Все ль хорошо? – мужик, что подавал им возок там, наверху, стоял теперь над Патрицким и его дамой и, испуганно моргая, таращился на обоих. Выпустив Аду из затянувшихся сверх всякой меры приличий объятий, Андрей, наконец, полностью открыл глаза, приподнялся и помог сесть мадам Басмановой. - Живой, слава Богу! - Живой! А ты, шельма… - Андрею хотелось бы добавить что-нибудь крепкое, чтобы дошло сразу до этого увальня, но все еще веселящаяся Аделаида и ее несколько смущенный взгляд остановили поток брани, уже было готовый в ту секунду сорваться с губ мужчины, - проверял бы лучше своё строение. Вот отпишу, куда следует, и получишь ты на орехи! Угроза подействовала, и мужик рассыпался в извинениях, заверениях и мольбах о прощении, а также уверениях, что готов чем угодно это прощение заслужить. Впрочем, Патрицкий грозился более на словах, чем действительно собирался устроить что-либо в подобном духе. По-прежнему пребывая в благодушном настроении, он решил не растрачивать его попусту на этого дурака – благо, они с Адой и впрямь не пострадали, и потому попросту отослал мужика прочь. Излишняя суета его, к тому ж, привлекала к ним дополнительное внимание окружающих. Так что громко уверив всех любопытных, которые их тотчас же окружили со всех сторон, что ни он, ни дама не пострадали, Патрицкий предложил мадам Басмановой руку, после чего они вдвоем гордо отошли в сторону – Ада в помятом платье и все еще сбившейся шляпке, он в грязном и не менее измятом сюртуке. Да, сохранять серьезность в таком жалком виде было высшим мастерством. Поэтому, когда они оказались в относительном уединении в тени яркого клена, Патрицкий, наконец, позволил себе рассмеяться. - Нет, вы признайтесь, Аделаида Сергеевна, что специально меня туда заманили! Верно, уморить хотели столь экзотическим способом? – отряхивая свой костюм, Андрей искоса весело поглядывал на даму. Ада сделала вид, что возмущена его предположением, да только выглядело это не слишком убедительно. - Думаю, на сегодня стоит покончить с развлечениями, а то добром это не закончится. Вот, извольте взглянуть на доказательство моей правоты! – воскликнул Патрицкий, демонстрируя спутнице разорванный по шву рукав собственного сюртука. – Готова обновка для моего Дениски!
Аделаида Басманова: Смеялся Патрицкий замечательно, было даже немного удивительно видеть, насколько искреннее и ничем не сдерживаемое веселье преображает его лицо, так часто казавшееся Аде прежде излишне строгим и надменным. Впрочем, после сегодняшних приключений, мадам Басманова была готова совершенно честно признать, что физиономист из нее никудышный, а Андрей Николаевич Патрицкий – прекрасный компаньон, интересный собеседник и… очень-очень привлекательный мужчина. Особенно, когда не старается выглядеть таким суровым, а шутит и улыбается – как сейчас. Вновь коротко взглянув на него, словно желая в очередной раз убедиться в только что сделанном выводе, Аделаида Сергеевна случайно встретилась с Патрицким глазами и вдруг, неожиданно смутившись, поспешно перевела взгляд вверх – на пеструю крону укрывшего их от людского любопытства раскидистого клёна. - Ну, уж нет, Андрей Николаевич, знаете, я давно не проводила время так весело, потому уморить вас прямо сегодня было бы непозволительной расточительностью с моей стороны, - усмехнулась она. А после, помолчав секунду, тихонько и как бы невзначай обронила, по-прежнему не глядя на собеседника: - Пожалуй, как-нибудь можно было бы даже попробовать повторить… Нет-нет, не все это! – спохватившись, добавила она смущенно, указывая на испачканную одежду – свою и собеседника. – Поймите правильно… Я лишь хотела сказать, что мне очень понравилось, как прошел сегодняшний день, ведь моя обыкновенная жизнь последних нескольких лет… Впрочем, пустое! Вы правы, граф, пора домой – сегодня мы с вами исчерпали лимит часов, назначенных народной мудростью для потехи, на целую неделю вперед. Патрицкий молча кивнул и, предложив Аде руку, повел ее, мысленно напропалую ругающую себя за этот внезапный и необъяснимый припадок откровенности, к выходу. Вечно она все портит! И теперь тоже, наверняка, вызвала у Андрея Николаевича лишь недоумение. Вначале сказанным, а после – нелепой попыткой за него оправдаться. Когда дошли до места, обнаружилось, что почти половина внутреннего пространства экипажа графа заполнена сделанными сегодня покупками: кульки со сладостями, игрушки, детские валенки и рукавички были буквально повсюду, так что стало ясно, что разместиться с прежней свободой вряд ли получится. Это лишь добавило неловкости внутреннему ощущению Аделаиды Сергеевны, несмотря на то, что сам Патрицкий ничем не выдал своего неудовольствия по поводу того, что придется тесниться всю дорогу домой. Тем не менее оживленного разговора – такого, как по пути на ярмарку, на этот раз между ними не получилось. Ада по-прежнему злилась на себя, потому на все попытки Патрицкого как-то растормошить ее воспоминаниями об их сегодняшних похождениях, реагировала вяло. Напротив, лишь сильнее досадовала, что теперь он, несомненно, станет думать про нее как про нелепую пустышку – и лишь сама она во всем этом виновата! Уже на подъездах к ее дому, мадам Басманова вновь почему-то обратила внимание на порванный рукав сюртука сидящего напротив мужчины, который тот неосознанно придерживал за разошедшиеся в стороны края, стягивая их вместе. - От меня – сплошной ущерб! – вздохнула она сокрушенно, указывая взглядом на предмет разговора. – Может быть, заглянете ко мне сегодня еще раз перед тем, как ехать домой? Я велю привести ваш сюртук в порядок, а пока слуги будут им заниматься, выпьем чаю? Соглашайтесь же, граф! Право, не заставляйте меня чувствовать себя виноватой!
Андрей Патрицкий: Пять минут назад она была так весела и энергична, а теперь сидит в экипаже и едва ли не делает над собой усилие, чтобы вовремя и впопад отвечать на его вопросы. Это и занимало, и беспокоило Андрея, который совершенно растерялся, не в силах вспомнить, когда успел так огорчить Аделаиду? А главное, чем? Понять ход ее мыслей не представлялось возможным, как, впрочем, и любой другой дочери Евы, настроение которой менялось слишком быстро и непредсказуемо для Патрицкого. Поэтому, чтобы не усугублять ситуацию, он попросту оставил попытки вызвать у нее интерес к беседе, и сам начал задумчиво изучать мелькавшие за окном картинки уличной жизни. Так они и доехали до ее дома. Кучер распахнул дверцу, Андрей вышел из экипажа и подал своей даме руку. И тут она удивила его еще раз, к слову сказать – приятно, хоть виду он старался не подавать. - Виноватой?! Ну что Вы, Аделаида Сергеевна! Это мне стало казаться, что я чем-то провинился перед Вами! Вы были так молчаливы и серьезны всю дорогу, - он снова поправил рукав, на который указала Басманова, и попытался убедить ее, что все это вовсе и не стоит ее забот. Впрочем, отказываться от приглашения все же не стал. Второй раз за этот день оказавшись в ее доме, Патрицкий почувствовал себя уже почти по-свойски. Этому способствовало и поведение самой Аделаиды Сергеевны, которая самолично помогла ему снять сюртук, а после, осмотрев поврежденный рукав, вызвала горничную и дала той четкие указания, как его починить. Самого же Андрея при этом усадили в кресло, а на замечание, что он себя неловко чувствует при ней в таком виде, Ада ответила ласковой улыбкой. Все это весьма ободряло и поощряло как можно скорее развивать достигнутый успех. Но даже теперь он не торопился, а наслаждался каждым мгновением. Можно было бы вообразить сейчас, что он женат на Аде, и как муж, вернувшийся уставшим после долгого трудового дня, наслаждается домашним покоем и заботами преданной женщины. Здесь даже крамольная мысль, что матушка, возможно, права, подыскивая ему супругу, неожиданно не испугала, а заставила задуматься. Возможно – если их отношения с Адой выйдут за те рамки, которые он им в своем первоначальном плане очертил…. - Благодарю, Аделаида Сергеевна, - приняв из ее рук чашку с горячим напитком, Патрицкий прервал свои размышления и даже готов был уже отругать себя за столь несвоевременные порывы сентиментальности. - Вы столь щедро дарите свою доброту нуждающимся в ней, что даже Ваш покорный слуга невольно, а может, и незаслуженно попал в эти ряды! Но я этому рад, ведь Вы только что избавили меня от страданий! Судите сами: если бы Вы не предложили помощь, я был бы вынужден сам ломать голову, изыскивая предлог, чтобы продлить наше общение!
Аделаида Басманова: Согласившись принять приглашение Ады, Патрицкий, сам того не подозревая, удостоился изрядной привилегии. Ведь с тех пор, как… началась ее новая жизнь, ни один мужчина не переступал порога дома госпожи Басмановой по ее собственной инициативе. Конечно, она любезно принимала тех, кто приходил с визитами – деловыми или светскими, но сама никого сюда не звала, предпочитая не задумываться, отчего это происходит, и никому по данному поводу не давая объяснений. Впрочем, вряд ли кто-то решился бы расспрашивать. И уж точно никто не осмелился бы чувствовать себя в ее гостиной так вольно, как Андрей… «Андрей Николаевич!» - мысленно строго поправила себя Ада, хлопоча у чайного столика и исподтишка наблюдая за гостем, который, заметив ее внимание, истолковал его по-своему и вновь принялся извиняться за неподобающий внешний вид. - Да полно, граф! Я ведь сама разрешила Вам! Это мой дом, рядом нет посторонних. Лестно, что Вы так трепетно относитесь к моей скромности, но, поверьте, в любом случае ее сложно оскорбить видом мужчины без сюртука, - заметив во взгляде собеседника некоторое замешательство, она тотчас поспешила пояснить. – Не забывайте: я была замужем за доктором! И даже иногда помогала ему. Да-да! Представьте себе! Ада вновь улыбнулась, аккуратно протянула Патрицкому наполненную ароматным чаем фарфоровую чашку на белом блюдце и придвинула поближе к гостю плетеную корзинку с имбирным печеньем. После чего налила чай себе и устроилась в кресле напротив. На некоторое время оба они замолчали, и тишина в гостиной нарушалась лишь тиканьем часов, да еле слышным звуком, производимым соприкосновением фарфора и серебряных ложечек, которыми Ада и ее гость аккуратно помешивали в чашках горячий напиток, стараясь немного его остудить. Уютные и такие домашние звуки. Ада вновь поймала себя на том, что ей нравится присутствие Андрея… «Николаевича!» - и почему нельзя отказаться от этих нелепых формальностей в общении с приятным тебе человеком без риска тотчас же прослыть невежей?! С другой стороны, она ведь не произнесла этого вслух, а значит, возможно, и ничего, если мысленно продолжать называть его вот так, запросто? Ну, разумеется, что за глупости иногда уводят ее в дебри нелепых размышлений? И потому – да! Ей действительно нравится присутствие в этой гостиной Андрея, а ему, кажется, вполне приятно ее общество. - Не говорите так! Вы заслуживаете моей доброты и уважения гораздо больше, чем многие из тех, кто претендует на них куда более настойчиво! - горячо возразила мадам Басманова в ответ на его реплику, едва не расплескав от избытка эмоций свой чай. – Поверьте, Андрей Николаевич, я никогда не перестану восхищаться скромностью, которую Вы проявляете там, где многие намеренно норовят выпячивать свое участие – и тем надеются завоевать расположение окружающих, не подозревая, как смешны и тщетны их попытки!.. Простите! – усмехнулась она, внезапно осекшись, и виновато на него посмотрела. – Я иногда увлекаюсь и начинаю судить об остальных слишком резко. Покойный муж всегда упрекал меня в чрезмерной категоричности. Не будем больше об этом, давайте лучше налью Вам еще чаю? Не дожидаясь согласия, Ада принялась исполнять свое намерение. И в ходе этого занятия, через небольшую паузу, вновь образовавшуюся… да нет, не в беседе, а скорее, в ее собственном бесконечном монологе, вдруг тихо проговорила, будто бы невзначай: - А вот мне очень помог Ваш... злосчастный сюртук, граф. Если бы не он, мне было бы не менее трудно отыскать причину задержать Вас здесь – и тем еще немного продлить этот чудесный день. Так что, наверное, нам придется оказать ему особые почести за исключительные заслуги?
полная версия страницы