Форум » Петербург » За столиком чайным в гостиной спор о любви зашел... » Ответить
За столиком чайным в гостиной спор о любви зашел...
Родион Громов: Участники: Валентина и Родион Громовы Дата: 20 октября 1833 года Место: дом Бакуниных, позже - дом Громовых на Большой Введенской улице
Ответов - 30, стр:
1 2 All
Родион Громов: - Сашенька, Сашенька, все прекрасно. Впрочем, как и всегда. Другого от такой хозяйки ждать и не приходится. Сашенька, или Александра Гавриловна Бакунина, старшая из сестер Родиона Гавриловича, только вернулась с мужем из заграничного вояжа и теперь же собрала дома самых близких друзей и родных, чтобы поделиться впечатлениями, а главное – удовлетворить тоску по близким людям. - Если бы не знала, что ты к лести неспособный, непременно решила бы, что ты заискиваешь! – положив чуть полноватую ладонь на локоть брата, она предложила ему проследовать в гостиную, где уже собрались почти все гости. Разносили кофе и сладости. И беседы в каждом отдельном маленьком кружке уже кипели вовсю. Единственный, кто пока не принимал участия в беседе, был примостившейся в глубоком вольтеровском кресле, тучный мужчина, лет пятидесяти, который изредка приоткрывал глаза, вырываясь из приятной послеобеденной дремы, оглядывая присутствующих сонным взором. И если, в свою очередь, внимательно приглядеться к нему, то можно было бы найти в расплывшемся и покрасневшем лице, черты схожие с хозяйкой дома и господином Громовым. Впрочем, он ведь тоже был Громов. Самый старший из отпрысков славной фамилии, дипломат и путешественник, вечный холостяк и всеобщий любимец. Недалеко от него, расположившись на кушетке, сидела Валечка и две дамы, которые внимательно прислушивались к ее речам. - В Италии теперь, говорят, неспокойно? – сухощавый молодой человек с круглыми очками на носу обратился к Бакунину, который с чашкой кофе присаживался за стол. - В Италии неспокойно уже несколько сотен лет, - совершенно неожиданно прозвучало из вольтеровского кресла, и вслед за голосом из него восстал Андрей Гаврилович, - Итальянцам вообще свойственно сотрясать воздух, так что с их темпераментом пара восстаний в год – это совершенная норма. - Норма? Вы их одобряете? – едва не поперхнувшись, спросил молодой человек, а глаза его уже блестели. - Я не сказал, что одобряю. Я сказал, что для них это обычное явление, и даже казнь нескольких десятков человек не погасит огня этого безумия. Вольнодумие пока еще не приносило достойных плодов, а здравые рассуждения присущи только спокойным нациям. Как и отсутствие всяческих горячих порывов. - Я бы поспорил!... - Не утруждайтесь, - махнул рукой Андрей Гаврилович и присел рядом с золовкой. Ему тут же подали кофе, а Александра Гавриловна предложила испробовать торт, итальянский. Рецепт пришлось долго выпрашивать у хозяйки их пансиона, но в, конце концов, та сдалась, когда сама синьора Бакунина раскрыла ей тайну своего персикового джема. - Ну не буду вас огорчать, итальянцы умеют рисовать и ваять, - ухмыльнулся дипломат, смакуя фисташково-миндальный шедевр. А Сашенька поспешила прервать молодого человека, который, похоже, не желал оставлять интересный ему предмет спора. Не то, что бы в доме Бакуниных не было принято касаться политических тем, но Александра Гавриловна вдруг заметила чуть приподнятую бровь Родиона, который таким образом словно хотел сказать: «Я вас превнимательнейшим образом слушаю!» И решила, что сегодня эта тема будет крайне нежелательна. А вот рассуждения об искусствах – куда как угодны. - Вы правы, братец. Итальянцы просто рождаются с чувством прекрасного. И ездить ведь далеко не нужно. Чего стоят построенные ими же у нас дворцы. Слышали, княгиня N* пригласила итальянца отделывать павильон для своей невестки... Разговор стал развиваться в положенном ему русле, и, обсудив прелести классической архитектуры, отметив недостатки княгини N*, вдруг свернул на обсуждение замужества ее дочери. Впрочем, и эта ветвь дискуссии быстро была пройдена. Но тут вдруг молодой человек, обойденный вниманием в политических вопросах, задал еще один, весьма каверзный и невпопад. - А ради любви стоит умереть? – возникла неловкая пауза. Кто-то усмехнулся, другие быстро обратили внимание на десерты, и только Андрей Гаврилович вдруг решил отозваться и поддержать разговор. Вскоре уже все гости мадам Бакуниной отчаянно пытались определить, что есть любовь и есть ли она вообще. - Valentine, ce que vous pensez? – поинтересовалась Сашенька у мадам Громовой.
Валентина Громова: Валентина с удовольствием согласилась навестить свою золовку. Александра только что приехала из-за границы, и Валя надеялась, что найдёт время поговорить с ней о последних тенденциях европейской моды. И неужели правда то, о чём ей нашептала недавно на балу молодая княжна М. - что рукава и юбка у платья станут ещё шире? Это ведь будет так неудобно... А ещё Александра никогда не приезжала без горы подарков. Она умела как-то угадать, кому что подарить, и показать при этом, что помнит о вкусах и предпочтениях своих близких. Вниманием не был обделён никто. А Вале досталась очень красивая, лёгкая и воздушная голубая шаль. Жаль только, что она никак не подходила к фиолетовому платью для визитов, которое было на ней сегодня - а то Валентина сразу же надела бы подарок Александры, так он ей понравился. Высказав все слова благодарности, которые Валя только могла придумать, она оставила Родиона и Александру вдвоём: она видела, что сестре и брату не терпится поговорить друг с другом. Ничего, её время ещё придёт... Валечка ещё украдёт Александру у гостей - до отъезда ей просто необходимо выяснить, какие цвета будут в моде в следующем сезоне. Да, и вот ещё не забыть спросить про юбки и рукава. Валя не успела оглянуться, как две приятельницы Александры, чьи имена она никак не могла запомнить, ухватили её под руки и принялись расспрашивать о детях, о причёске, о фасонах Валечкиных нарядов - и при этом не уставали восхищаться тем, как она выглядит. Валя с вежливой улыбкой отвечала им, принимая похвалы в свой адрес как должное. Она привыкла к восхищению со стороны дам (и не только дам). Потом одна и них поинтересовалась, что Валентина думает о её платье, и госпоже Громовой пришлось ненадолго задуматься. Дело в том, что на даме хоть и было платье модного оттенка со смешным названием "влюблённая жаба", к её лицу этот цвет не подходил совершенно. "Разве можно с такой желтоватой кожей надевать зелёный, да ещё настолько насыщенный? Вот уж и впрямь жаба - всё лицо пятнами, даже веснушки отчётливо как выступили... Про пудру даме, видимо, ничего не известно. А серьги... Вот уж где безвкусица. Ах, она ждёт ответа..." - Oh, ma chérie, c'est juste charmant! - воскликнула Валя и даже глаза закатила в подтверждение своих слов. - Vous avez l'air très à la mode!* Какой замечательный язык, как чудесно можно скрыть за ним свои истинные мысли! Пара фраз - и вот уже все довольны, все улыбаются, и беседа продолжается дальше с особой доверительной теплотой... Валентина краем уха слушала новый поток благодарных восторгов от собеседницы, и в то же время старалась уловить, о чём говорит Андрей Гаврилович, один из тех немногих, чьё мнение для неё было всегда очень важно. Потому что этот человек имел обыкновение говорить то, что действительно думает, и никогда - ну или почти никогда - никому не льстил. Но сейчас Андрей Гаврилович затронул какую-то невероятно скучную тему. "Италия... Неужели только политика? Какие восстания, о чём это он? Ну, это так неинтересно... Ах какая Саша молодец, что заговорила о княгине N! А ведь я знала, знала, что не просто так дату свадьбы поспешно перенесли... Такое почтенное семейство, и такой скандал... Впрочем, они виртуозно его замяли... А жаль". Юноша, задавший вопрос о любви, показался Валентине таким трогательным. "Бедняжка, наверное, страдает от неразделённого чувства" - с материнской жалостью подумала она, вглядываясь в выражение его лица. К сожалению, за стёклами очков было непонятно, правда его глаза блестят от непролитых слёз - или это только игра света. Валентина хотела бы всё же думать, что он тайно страдает - это было бы так романтично... - Valentine, ce que vous pensez? - спросила её Александра. - Конечно, стоит, - не задумываясь, ответила Валентина и ласково посмотрела на мужа, уверенная, что он сейчас поддержит её. - Если и есть в мире то, ради чего стоит умереть, так это - любовь.
Родион Громов: - От любви умереть немудрено. И умирают. Это факт. Но уж намеренно этого делать не стоит, - после непродолжительной паузы отозвался Громов, который до того в беседу не вмешивался, а лишь рассеянно прислушивался. А все дело в том, что подобные разговоры вызывали у него ироническое настроение, которое постепенно переходило в скуку. Поэтому, чтобы хоть как-то развлечь себя в этой странной дискуссии, которая поглотила всеобщее внимание настолько, каждый считал своим долгом высказаться, Родион неторопливо разглядывал гостей Сашеньки. И очень его занимали отражавшиеся на их лицах эмоции. Видимо, будучи человеком, не способным к их открытому проявлению, Громов старался хотя бы запомнить, как они могут выглядеть у остальных. Когда же Саша заговорила с Валентиной, Родион Гаврилович отставил в сторону свою чашку и тоже взглянул на жену. Находясь, как показалась Громову, под влиянием общего настроения общества, она только что высказала какое-то весьма смешное суждение. Его ответная реплика, вызвала несколько тихих смешков у мужчин, а дамы вдруг покрылись густым румянцем. Не все, конечно. Мадам Рощина, сидевшая рядом с Валей, в истошно - зеленом платье, вдруг выпучила глаза и тем довершила сходство с лягушкой, которая только что заглотила слишком большую муху. - Je vous présente mes excuses, - тихо произнес он, поймав суровый взгляд сестры, - Но мое мнение безмерно огорчит добрую половину присутствующих. «Любовь» придумали люди практичные, чтобы объяснить и прикрыть далеко не столь возвышенные порывы и мысли. Есть куда более весомые чувства, которые вкупе заменят то, что зовется этим словом. - Что же ты разумеешь под этим, братец? – мадам Бакунина откинулась в кресле и чуть сощурившись, уставилась на Родиона, вызывая его на откровенность. Родион Гаврилович усмехнулся, точнее – немного раздвинул губы, обозначая присутствие улыбки, и немного приподнял бровь. - Не слишком много. Немного понимания, долю участия и внимания, дружеское отношение и терпение. Довольно приблизительный рецепт, но бесспорно – действенный. - Уж, не на личном ли опыте испытанный? – усмехнулся Андрей Гаврилович, искоса поглядывая на золовку. Валентину он, как и все в их семье, знал с детства. Она была хорошей женщиной, образцовой женой, но всегда казалась ему несколько искусственной. «И как это в деревне, на лоне живой природы, только могло вырасти столь неприродное создание?!» - иногда удивлялся он. Однако никогда и никому бы не сказал этого вслух. Да и теперь он лишь слегка подтрунивал над братом, ничуть не стремясь задеть чувств Валентины Сергеевны. - Это есть факт, - спокойно отозвался Громов и замолчал. Разговор продлился еще с четверть часа, но дальнейшего участия он в нем не принимал. Тем не менее, уловил странную перемену настроения жены, которая вдруг сделалась необычно молчаливой. Приписывая это усталости, Родион Гаврилович вскоре предложил ей собираться домой, а спустя еще некоторое время, супруги Громовы уже раскланивались с остальными гостями и хозяевами. В экипаже сидели молча, что также было не свойственно его жене. - Устала? – вежливо поинтересовался он и привычным движением накрыл ладонь супруги, замечая, что она не ответила, как обычно, на это пожатие.
Валентина Громова: Смысл слов, сказанных мужем, не сразу дошёл до Валентины. Какое-то время растерянная улыбка держалась ещё на её лице, но потом, когда он развил свою мысль, исчезла совершенно. Валя сидела, молча глотая обиду и не решаясь больше вступать в общий разговор - чтобы снова не сказать того, что может вызвать такой вот жестокий ответ Родиона. "Люди практичные", "прикрыть", "не столь возвышенные порывы" - эти слова были словно пощёчины, тем более ранящие, что казались ей совершенно незаслуженными. Да ещё при всех! А назавтра эта гадкая Рощина уже растрезвонит по всему Петербургу, что Валечку - ах, только подумайте! - собственный муж не любит... Да мало того, что не любит - прилюдно в этой нелюбви признаётся! Держаться, только держаться сейчас! Поймав цепкий взгляд Андрея Гавриловича, Валя нашла в себе силы улыбнуться ему лёгкой рассеянной улыбкой, словно ей и дела нет до темы их беседы. К счастью, присутствующие проявили тактичность, и больше никто не задавал ей никаких вопросов. "Зачем тогда он живёт со мной столько лет? Понимание, внимание, терпение... Да ведь так и про лошадей можно сказать... или про кошек. Как,мол, Вы добились того, что Ваша лошадь так Вас слушается? А вот так: понимание, участие и дружеское отношение... Ну почему он так сказал? Неужели так и думает? И вот как мне теперь жить с этим бесчувственным человеком?" Валентина с надеждой посмотрела на мужа: может, он уже раскаивается в своих словах и собирается вымолить её прощение как только они останутся наедине? Но нет, Родион совершенно спокойно сидел себе и даже бровью не повёл в её сторону. Валя как будто увидела совершенно нового человека. Он столько лет жил рядом с ней, они вместе ели, спали, воспитывали детей, ездили в гости, танцевали, смеялись, ссорились, и после каждой ссоры так трогательно мирились... А какие письма он ей писал когда-то, когда они даже не были ещё женаты... Какие говорил слова... У Вали сохранились все его письма, она берегла их как самое главное своё сокровище, в особой шкатулке. И после всего этого вдруг услышать, да ещё в гостях, что её муж, оказывается, не верит в любовь! А поплакать хотелось всё сильнее. И когда Валя уже почти собралась выдумать себе головную боль, чтобы уехать пораньше, Родион вдруг сам предложил поехать домой. Кое-как попрощавшись со всеми и чуточку теплее, чем с остальными - с Александрой, Валя поспешила спрятаться в карету, словно улитка в свой панцирь. Всё. Теперь её уже никто не видит, и можно стереть с лица это отстранённое и равнодушное выражение. Валя настороженно взглянула на супруга, когда он попытался пожать её руку. - Это Вы сейчас демонстрируете мне участие, внимание, или дружеское отношение? - холодно спросила она, выдёргивая свою руку из-под его ладони. - А, понимаю, наверное, это - терпение... Голос у Вали был злой и срывающийся. Она скрестила руки на груди и отвернулась к окну, собираясь хранить гордое молчание до самого дома.
Родион Громов: - Что ты? А-а-а, - рассеянно потянул Громов, немало удивленный поведением супруги. Прожив в браке с Валей уже столько лет, зная ее с детства, Родион сейчас как будто бы видел ее впервые. Такой серьезной и злой уж точно прежде ему не случалось видеть собственной супруги. Ссоры, как и в любой другой семье, случались прежде и между ними. Но причины для них всегда были куда более существенными и материальными, что ли. Сейчас же выходило, что Валя сумела обидеться на что-то в его словах, в той пустой болтовне, которая всегда сопровождала вечера, подобные сегодняшнему. - Ты ведь это не серьезно, дорогая? – но четко вырисовывающийся профиль молчащей женщины, похоже, должен был выразительнее любых слов продемонстрировать ее настроение. Подождав пару мгновений, но так и не получив ответа, Громов пожал плечами и последовал примеру жены – скрестил на груди руки и отвернулся к противоположному окну. У дома лакей помог Валентине Сергеевне выйти из экипажа, и оба супруга в молчании проследовали к дому, где в холле, так же без слов, разошлись по комнатам. Родион Гаврилович отправился в свой кабинет, а Валя, наверное, в спальню или детскую. «Какое нелепое поведение!» - возмущенно думал он всю дорогу, и теперь. Никогда прежде ведь не замечал за женой столь сильной склонности к сантиментам. Возможно, она устала или нездорова. И даже вероятней всего, что нездорова. Разве бы могла она в противном случае так превратно истолковать слова, которые к ней совершенно не относились? Наверняка, завтра утром она проснется в добром здравии и забудет эту нелепость, как и подобает здравомыслящей женщине. При этом Громов теперь и сам чувствовал, что настроение его несколько испортилось от сознания того, что Валя может быть на него обижена. Вконец раздосадовавшись от размышлений, он абсолютно расхотел спать и, выйдя из кабинета, поднялся наверх, в детскую. Малютки давно спали, посапывая в своих постельках. Анна Федоровна, няня, встретила барина и провела в комнату, тихо рассказывая, что Валентина Сергеевна тоже была здесь примерно четверть часа назад. Еще говорила, что сын сегодня капризничал, а Верочка выучила новое четверостишие. Громов сказал ей, что желает немного побыть с детьми и присел в кресле возле ночника. Рядом с лампой стоял экран, который ограждал спящих детей от яркого света. На расписном шелке была изображена розовая беседка в березовой роще, что стояла на самом берегу у реки. С детства знакомый им обоим пейзаж его жена когда-то собственноручно перенесла на ткань. Где-то там, на столбе этой беседки, перочинным ножиком были вырезаны две буквы. Сколько ему было лет тогда? Пятнадцать? Странный порыв… Спать Родион Гаврилович отправился на диван в кабинете, а утром встал довольно рано и долго прогуливался в оранжерее, пока слуга не доложил, что Валентина Сергеевна тоже проснулась и скоро спустится к завтраку. На столе уже лежала свежая газета, которую Громов тут же и раскрыл, дожидаясь прихода жены. - Только послушай! Пальмерстон опять старается доказать, что политика Англии на Востоке всецело определяется необходимостью защиты Индии от русского нападения! – будучи настроен к англичанам весьма лояльно, Громов не понимал их нелепых политических заявлений, - Доброе утро, дорогая. Хорошо ли ты спала?
Валентина Громова: Валентина всю дорогу ждала, что муж извинится или хотя бы попытается смягчить её гнев. Но Родион не сделал ни малейшей попытки прервать затянувшееся молчание. Значит, он и в самом деле думал так, как говорил? Значит, все эти годы она верила в иллюзию, которую сама же и выдумала. Валентина почти незаметно бросала на мужа полные немого упрёка взгляды, но он предпочёл не замечать их. Тогда Валя обиделась окончательно. "Ах, стало быть, Вы не чувствуете за собой никакой вины, господин Громов? А что же Вы скажете, когда я устрою Вам бойкот? Вы привыкли ко мне, к нашим разговорам, к домашнему теплу и уюту - так я лишу Вас всего этого. Вот тогда поймёте, как Вы были неправы... Боже, о чём я думаю... Если он молчит, если правда не понимает, что он сказал - значит, действительно, не любит меня?" Похолодев внутренне от этой мысли, Валя вышла из кареты, опираясь на руку лакея и поспешила в дом, радуясь, что теперь можно укрыться где-нибудь подальше от этого, ставшего внезапно таким чужим ей человека. Дом, её замечательный дом, который она с таким увлечением обставляла, продумывая всё до последней мелочи, показался ей тоже чужим и мрачным. Хотелось закрыть лицо руками и убежать прочь и из этого дома, и от этого нового бесчувственного человека, с которым больше не хотелось ни минуты находиться под одной крышей. Но она, конечно, этого не сделала. Она пошла отогреваться душой в единственное тёплое место в этом доме - в детскую. Никита спал, раскрывшись, как всегда. Валя жестом указала няне на этот недосмотр и, опережая её, сама аккуратно накрыла одеялом сына. Тот брыкнул во сне ногой - одеяло снова слетело. Няня тихо и деликатно кашлянула. Как Валентина ни была расстроена, она тоже не смогла подавить лёгкий смешок, снова накрывая Никиту. Верочка всегда спала в одной и той же позе, как на картинке - подсунув руки под щёку - и никогда не раскрывалась. Валя поцеловала её в лоб, Никиту трогать побоялась - чтобы не потревожить - перекрестила детей и ушла в свою спальню. Она всё ещё надеялась, что муж сейчас войдёт, обнимет её и скажет, что был неправ, что любит её, конечно же, а на приёме просто хотел подразнить немножко присутствующих дам... Когда на часах пробило три, Валя поняла, что Родион не придёт. В одном белом пеньюаре, со свечой, похожая на заблудившееся привидение, Валя прошлась по затихшему дому и обнаружила Родиона мирно спящим в кабинете. "Он смог уснуть! Не пожелав мне спокойной ночи, не поцеловав!" Кипя от возмущения, она ушла в спальню, забралась под холодное одеяло, кое-как согрелась и долго ещё не могла уснуть, глубоко переживая равнодушие мужа, о котором прежде и не подозревала. Утром она встала довольно поздно, чувствуя себя почти больной от невесёлых мыслей. Первый раз за много лет ей было всё равно, что надеть к завтраку. Она выбрала какое-то серое домашнее платье, сверху накинула совершенно не идущую к нему шаль - ту самую, что подарила Александра - и вошла в столовую, хмурая, с недовольным выражением на лице и колючими льдинками, застывшими в глазах. Первой фразой Родиона было что-то о политике, которую она не понимала и не старалась понять. Стало быть, он намерен вести себя, словно ничего не произошло? Что же, она больше не будет играть в счастливую семью. Раз он её не любит, а лишь привык, пусть получит в ответ такое же отношение. - А русским лишь бы на кого-нибудь напасть, - небрежно бросила она, усаживаясь за стол и наливая себе кофе. - Доброе утро. Я великолепно выспалась, благодарю за заботу. Она не стала дожидаться, пока он подвинет ей стул. И не стала спрашивать, как обычно, налить ли ему кофе тоже. Взяла ещё тёплую булочку с большого блюда, отломила кусочек и стала рассеянно его жевать, глядя куда угодно, только не в его сторону.
Родион Громов: В жизни Родиона Гавриловича уже давно все шло по строго установленному порядку. Домашняя жизнь, служба ли – всё и вся подчинялось каким-то правилам, не им выдуманным, но весьма органично вписавшимся в его быт. И весьма ощутимы были даже малейшие перемены и колебания в этой выверенной, упорядоченной схеме. Вот, к примеру, утренний ритуал – завтрак. Обычно, он начинался в девять. К этому времени Валечка уже вставала. Как и любой женщине, ей требовалось время, чтобы прихорошиться и предстать перед мужем в наилучшем виде. Родион всегда принимал это как должное и немало бы удивился, если бы это вдруг случилось иным образом. Ведь эта традиция существовала с первых дней их с Валей супружества. Он и сам выходил к завтраку тщательно одетым (ведь после еще ехать на службу или по делам) и садился в столовой с газетой, ожидая, пока придет жена. Когда же она приходила, начинался вежливый обмен приветствиями. Валя неизменно подходила к нему с утренним поцелуем, а он - столь же неизменно, по очереди целовал ей руки. Весьма милая традиция, которая, возможно, и не была жизненно важной, но так же оставалась неизменной годами. Конечно, иногда случались и сбои. Кто-то из них мог себя неважно чувствовать, могли происходить и размолвки. Но в этих случаях обычный ход событий изменялся вполне ожидаемо. Как и сегодня утром, когда, едва жена вошла в столовую, Родион уже почувствовал ту самую, почти не ощутимую с первого взгляда, перемену ее настроения, которую вряд ли бы увидел чужой человек. Ему же, знавшему Валентину с детских пор, всё стало ясно с первых слов, с интонации, которая звучала в голосе, когда она с ним поздоровалась. Всего лишь – поздоровалась, пренебрегая утренним поцелуем. Кофе она ему тоже не налила, а лишь кивком головы указала на кофейник Глаше, которая сразу же и бросилась наполнять чашку Родиону Гавриловичу. Удивленный, а более – встревоженный, Громов отложил газету на край стола, и, едва заметно приподняв бровь, поглядел на жену. Внешне она была спокойна. Внешне! И что за странный туалет?! Вторая бровь последовала примеру первой, и в какую-то минуту Громов стал похож на изумленного кота, а всем известно, что твари эти менее всего способны удивляться. Разглядывая невообразимый наряд жены, Родин Гаврилович пытался решить – нездорова, не выспалась... что еще могло с нею приключиться? О вчерашнем разговоре он и думать забыл. Прошло, как сон. - Душа моя, да когда же это русские нападали на кого-то без повода? – изумился он. Но вовсе ответу жены, а ее поведению. Ее спокойному и безразличному взгляду, едва обратившемуся в его сторону, а после Валя вновь отдала все внимание завтраку. - Все же, ты не выспалась, как я погляжу.
Валентина Громова: Булочки были совершенно безвкусные, кофе - слишком горьким, а со сливками стало только хуже. Валя сделала несколько глотков, поморщилась и так резко отставила чашку на блюдце, что она довольно громко звякнула, чудом не расколовшись надвое. "Жаль, что не разбилась", - хмуро подумала Валя, испытывая желание расколотить всю посуду, какая только есть на этом столе. Родион не притворялся, он действительно так думал, как сказал вчера, и доказательство этому - сегодняшнее его поведение. Смотрит обычным взглядом, по привычке (о Боже, снова это слово!) интересуется, как ей спалось. Валентина почувствовала себя совсем несчастной. Подумать только, если бы кто-то не затронул вчера эту тему ("А кто же, в самом деле, завёл этот разговор? Уж и не вспомнить..."), она бы так и не узнала, что её муж не верит в любовь. И самое ужасное, что она бессильна была что-либо с этим сделать. Валя хорошо знала своего мужа. Родион никогда не поддавался на её уловки, которые она так мастерски отточила на своих родных и знакомых. На него не действовали ни обиженные взгляды, ни грустные вздохи, ни многозначительное молчание. "Вот разве что попробовать слёзы... Хотя, зачем? Он не поймёт, в чём его вина, он ведь не чувствует её. Потому что не любит". Валя почувствовала себя глупой и наивной. "А я-то всегда твердила всем своим знакомым, что мне посчастливилось испытать настоящую любовь. Боже, какая я идиотка..." Раздражение всё росло. К моменту, когда Родион задал свой вопрос, оно превысило уже все допустимые пределы. - Ах, ну конечно, русские никогда не нападают без повода. Они придумают его сперва, этот повод, как-нибудь красиво его раскрасят - и тогда уж нападают с чистой совестью! - Вале было совершенно всё равно, что говорить - только бы возразить ему, разозлить, вызвать на открытый конфликт. Что угодно, только бы стереть это равнодушное выражение с его лица, разбить эту маску, которую он носит годами и рассмотреть, есть ли под ней живой человек. - Глаша, эти сливки никуда не годятся! - она отшвырнула от себя сливочник, он побалансировал немного на краешке стола, словно раздумывал: упасть - не упасть... и всё-таки упал, очевидно, решив лучше вот так закончить свои дни, чем служить такой нервной хозяйке. Белые брызги разлетелись в разные стороны вместе с осколками. На её серой юбке эти белые пятнышки смотрелись ещё более мерзко, чем на тёмно-бордовом ковре. - Всё из-за тебя! - зашипела Валентина на горничную, совершенно несправедливо обвиняя ту в своей же собственной неловкости. Глаша торопливо подобрала осколки и убежала за тряпкой. А он... всё так ничего и не понял. Решил, что она не выспалась. Не выспалась! - Может, мне и в самом деле пойти поспать, чтобы у Вас больше не осталось сомнений в моём прекрасном самочувствии? - она ещё никогда не говорила с супругом таким неуважительным и язвительным тоном. Валентина едва узнавала себя. - Уверяю Вас, я хорошо поспала, кровать была достаточно удобной, перина - мягкой, а одеяло - тёплым. Вы удовлетворены? А вот Вы сами-то выспались? Думаю, что да. Диван в кабинете, конечно, самая удобная в мире вещь! Она заменила близкое "ты" отстранённо-вежливым "вы" намеренно. Чтобы ещё раз подчеркнуть, насколько они теперь чужие друг другу.
Родион Громов: Изумление Родиона усиливалось сообразно мере нарастания ярости, которую супруга демонстрировала в отношении окружающих их одушевленных и неодушевленных предметов. И если до сих пор он не вставил ни слова, чтобы прервать тираду Вали, то это лишь потому, что впервые жизни перед нею растерялся. Что, впрочем, пока еще не мешало старательно пытаться уловить ход ее суждений, выискать логическое объяснение этому внезапному припадку ярости и выявить причину, чтобы немедленно устранить ее во избежание дальнейших жертв. Собственно, первые уже и случились – сливочник раскололся вдребезги, а Глаша получила нагоняй за то, к чему даже косвенно была непричастна. Бедняжка, она едва сдерживала слезы, когда вылетела прочь из столовой. После произошедшего, и сам Громов отодвинул прочь столовые приборы и поднялся на ноги, ибо все равно уже утратил всякий интерес к еде. Интерес к поведению жены, напротив, возрастал пропорционально загадочности ее поведения. Держа в руках салфетку, Громов медленно подошел к женщине, которая продолжала сидеть, упрямо сжав губы, опустив глаза и не шевелясь, подобно мраморному изваянию, демонстрируя тем ему свое дурное расположение. - Должен согласиться с тобой, - серьезный взгляд Родиона был направлен прямо на супругу, но ни злости, ни возмущения не выражал. Был спокоен и тверд тон и когда он обратился к ней вновь. - К тому же, ты только что сама продемонстрировала прекрасный пример именно такого поведения. Измыслив причину, видимо, крайне вескую, ты ринулась атаку. Без объявления войны, надо сказать. Произвела разрушающий маневр, - Громов указал на белую лужу у ножки стола и легонько взмахнул белой салфеткой в направлении двери, - а затем заставила спасаться бегством мирное население. Дорогая, честное слово, я уже готов выбросить белый флаг и обсудить условия капитуляции. Однако был бы признателен, если бы до того Вы смогли объяснить мне, чем же именно я вызвал у Вас такое негодование? Решив последовать примеру Валентины, Громов тоже перешел к обращению на «Вы», которое использовал крайне редко, обращаясь к супруге таким образом лишь тогда, когда они вдвоем бывали в светских приемах. - При этом я отчетливо понимаю, что совсем даже не моя сегодняшняя ночевка на диване стала причиной Вашего гнева, сударыня. Что же тогда?!
Валентина Громова: В глубине души Валя понимала, что супруг прав. Что прежде, чем злиться, нужно было бы хотя бы объяснить ему причину своей злости. Но остановиться уже не могла. Она растравляла себя всю ночь и всё утро, она слишком была обижена, она слишком хотела причинить ему такую же боль, какую испытывала сама. И внешнее спокойствие и невозмутимость мужа лишь больше её распаляли. А к тому же, признавать собственные ошибки никогда не входило в число её достоинств. Особенно, когда на них ей указывали с такой снисходительностью. Родион же вёл себя так, словно она была ученицей, не выучившей хорошенько свой урок. Валя поняла, что эту схватку она бездарно проиграла. Что бы она сейчас ни сказала или ни сделала - голос его останется таким же ровным, взгляд - спокойным, чувства - холодными. - Вы хотите знать причину моего недовольства? А зачем это Вам? Нарушился столь Вами любимый привычный уклад жизни, и Вы хотите, чтобы всё вернулось, как было? Потому что Вы начали испытывать дискомфорт, да? Так привыкайте, сударь! Вчера Вы изволили высказать замечательную мысль, открывшую мне глаза на истинную природу чувств, которые Вы ко мне испытываете. Я тоже научусь относиться к Вам соответственно. Слёзы показались в глазах, но это были злые слёзы, слёзы от беспомощности. Валя чувствовала себя мухой, исступлённо колотящейся в стекло. Она видела, что слова её не достигают цели. Что выразить ими свою мысль у неё не получается, что он считает её переживания очередным малозначащим капризом и ждёт, пока этот каприз сам собой прекратится. Что-то надломилось внутри неё, и всё, что она выстрадала за эти часы, вдруг вырвалось наружу: - Прожить вместе столько лет, родить двоих детей, и услышать от мужа, что он тебя не любит - вот Вам причина моего состояния. Понимаю, Вам она кажется недостаточно веской...- Валя закрылась от него руками и, всхлипывая, добавила. - А я думала, Вы меня любите...
Родион Громов: На службе Родион Гаврилович уже довольно давно получил шутливое прозвище – «прорицатель». Нет, он не был способен предугадывать будущее или разъяснять прошлое. Но, будучи человеком проницательным, мог почти безошибочно отгадать характер и настроение собеседника, чтобы уже по ним предупредить его слова или реакцию. И так уже привык к этому своему умению, что даже не задумывался о том, что иногда можно и ошибиться. Вот как теперь, к примеру, когда не смог даже предположить, что Валя приняла так близко к сердцу тот вчерашний нелепый разговор. Да еще более – не только приняла, но и преобразовала его, переосмыслила и выдумала невесть что! Громов стоял рядом с женою, не двигаясь, молча созерцая, как она, сотрясаемая рыданиями, отчаянно, по-детски, прячет лицо в ладонях. Все происходящее сейчас казалось каким-то нелепым сном, да и сам Родион словно бы прибывал в сомнамбулическом состоянии. Лишь возвращение Глаши вывело его из этого странного оцепенения. Девушка вошла с новым сливочником – теперь уже серебряным – и стопкой полотенец. Но Громов поспешил ей навстречу, молча развернул и едва ли не вытолкал обратно за дверь. При этом, Валя, похоже, и не заметила произошедшего. «К лучшему», - решил про себя Родион. Вернулся к столу и, взяв стул, подвинул его к жене, после чего неспешно опустился рядом и так же неспешно вытащил платок. - Валя, - тихо позвал он, но та не откликнулась, то ли не желая ему отвечать, то ли, впрямь, его не слышала, поглощенная своей трагедией. Отведя руки жены от мокрого от слез лица, он принялся утирать ей щеки - бережно, как ребенку. Она сердито отмахнулась, но платок забрала. И впрямь – как ребенок, как Танюша. Та тоже не может терпеть, чтобы ее утешали, и пусть плакала горько из-за какой-нибудь своей детской неудачи, но обязательно стремилась утешиться сама. И носик у Вали так же подергивается, как у дочери. Родион усмехнулся, а во взгляде на секунду вспыхнула нежность. Некоторое время он просидел, не двигаясь. Ждал, когда Валя успокоится достаточно, чтобы суметь выслушать его. Наконец, она выпрямилась и, исподлобья поглядывая, стала ждать, что может в свое оправдание сказать супруг. Чуть подавшись вперед, он откашлялся: - Да уж… Даже и не знаю, что тут сказать. И впрямь – растерялся! – виноватая улыбка появилась на его губах и тут же пропала, сменяясь серьезным выражением. Он медлил, подбирая слова. Валя сидела перед ним: прямая, строгая, словно судья, который готовится вынести окончательный приговор, но милостиво согласился выслушать последнее слово обвиняемого. Даже ее взгляд был до крайности неуютен. «Никогда прежде не видел ее такой!» Да и не желал бы увидеть никогда. Живая и светлая – вот какой она виделась ему всегда. Такой она вошла в его жизнь и другой он никогда прежде не знал. Сегодняшняя, она казалась Громову почти чужой. Впрочем, именно чужой она себя и чувствовала, по ее же собственным словам. - Валя, - повторил он и потянулся к ее руке, безвольно лежащей на коленях. Повернув ладонь жены к себе, Родион Гаврилович принялся разглядывать ее линии, медленно и ласково поглаживая их пальцами, - Вот уж не думал, что ты так превратно истолкуешь мои вчерашние слова. Во-первых, разве же я сказал, что ты мне безразлична? А если ты так подумала, то мне впору обижаться не меньше твоего. Вот уж ты права – столько лет прожить бок о бок, и не знать, как ты мне дорога! А любовь… Ну что это такое, в самом деле? Склонившись еще ниже и коснувшись губам ее ладони, Родион выпрямился и заглянул в глаза жены, ища в них перемену. - Разве ты была со мной несчастлива все эти годы? Разве я давал тебе поводы думать, что наша семья для меня значит гораздо меньше, чем я показываю? И уж если я испытываю теперь «дискомфорт», как ты выразилась, то вовсе не оттого, что вдруг изменился привычный уклад, но лишь по причине, что ты так можешь думать!
Валентина Громова: Нет, совсем не те слова хотелось ей услышать. Ну неужели так сложно сказать: «Валя, я тебя люблю»? И всё сразу же стало бы прекрасно, они бы быстро помирились и жили бы как раньше. Но вместо единственных слов, которые ей сейчас были нужны больше всего, он сказал не те. А ведь как хорошо начал. Валино сердце трепыхнулось было радостно, как тёплый птенчик под крылом наседки, когда Родион взял её руку в свою и сказал, что Валя ему небезразлична. Как нежно он поглаживал её ладонь… Ещё немного, ей казалось, и она услышит признание в любви… Не услышала. Дальше она его уже почти не слушала. Родион уговаривал её, словно разбившего коленку ребёнка. И с такой усмешкой отмахнулся от слова: «любовь»… Продолжать дальше истерику не было никакого смысла. Он сказал честно то, что думает. И, похоже, очень удивится, если Валя начнёт сейчас говорить о своих чувствах. Поцелуй в ладонь показался ей привычно-ритуальным, без капли нежности. Родион словно отпил глоток чая из любимой чашки, разрисованной синими птицами. «Нет, бессмысленно всё… весь этот разговор… пора его заканчивать. Он не понимает меня. И никогда не поймёт…» Она ответила на взгляд мужа своим спокойным взглядом. Побегала глазами от одного его глаза к другому в последней попытке обнаружить там чувство, которое он прячет от неё – потому что не привык выражать его вслух. Но увидела лишь беспокойство и внимательную заботу. Нет, совсем не так он смотрел на неё, когда впервые поцеловал… когда делал предложение… Наверное, никогда ей уже не увидеть того выражения. Валя почувствовала себя уставшей, словно сейчас было не утро, а поздний вечер. - Нет, все эти годы я была счастлива, как только может быть счастлива женщина, - тихо сказала она, отводя глаза. «Была – вот именно, была. Я думала, что Родион любит меня. И не подозревала, что он не верит в любовь…» - Ты очень заботливый муж и замечательный отец. И ты тоже мне очень дорог. «Но я хочу, чтобы ты любил меня так, как раньше, а не уважал или не ценил за все мои несомненные достоинства…» Слова вертелись на кончике языка, почти уже сказались, но почему-то всё же остались несказанными. Вместо них Валя произнесла другие: - Ты считаешь, что любовь – это просто слово, да? И не чувствуешь ничего ко мне, кроме уважения, привычки, чего-то там ещё? Нет, я не поссориться хочу, а понять, Родион, - поспешила сказать она, увидев, что брови мужа чуть сдвинулись. – Да, мы привыкли друг к другу за все эти годы, но ведь вначале же у нас была любовь. Вспомни, мы не могли расстаться ни на минуту… когда только-только поженились. Куда же она у тебя подевалась? Ты стал таким ровным, таким… предсказуемым. Тебе не хочется, как раньше проводить со мной всё своё свободное время, у тебя всегда есть какое-нибудь дело, в котором мне нет места. И я не обвиняю тебя, это полезно, когда муж и жена ненадолго расстаются, но они же потом встречаются… А ты совсем перестал обращать на меня внимание. Я стала таким же удобным и привычным предметом для тебя, как… как… как вон та чашка. Поэтому ты так сказал вчера, да? Из чашки удобно пить, но её ведь не любишь… И заботишься о ней, чтобы не разбилась – конечно, а из чего тогда потом пить? Валя не думала, что снова начнёт нападать на Родиона, она и хотела бы промолчать, но ей вдруг стало себя так жалко. Почему она должна держать грустные мысли в себе и страдать молча одна? Нет уж, пусть и Родион немножко помучается, выслушивая все эти признания и обвинения.
Родион Громов: «Чашка? Нет, вовсе и не чашка», – хотел было возразить Родион. – «Скорее, ценная реликвия, которую хранишь, оберегаешь и не желаешь с ней расстаться. Потому что…» Потому что, не желаешь, и все тут! Что это? Чувство собственника? Эгоизм? Или еще что-то, чему есть простое объяснение, но признаться в том кажется глупостью. Неужели Валя права? Громов растерялся всерьез. Можно было бы привести множество аргументов, опровергая ими само существование любви. Можно было доказать, что все это фантазии и ненужные эмоции. Да-да, именно «ненужные эмоции»! По роду своих занятий имея склонность все подвергать анализу, Громов издавна делил людей на два типа. Первые существовали и действовали, повинуясь чувственным импульсам. Именно они, по его мнению, чаще всего и совершали глупости, ошибки, а иногда и совершенно необъяснимые поступки. Вторые жили разумом, и с ними все было просто и ясно. Себя Громов относил к данному типу. Но разве от этого его жизнь становилась до зубовного скрежета скучной и чего-то в ней недоставало? А ведь и впрямь – были годы, когда он вел себя совершенно иначе. «Куда же она подевалась?» - спрашивает Валя. А была ли она? Иллюзии и фантазии про любовь свойственны незрелым в силу возраста личностям и женщинам. Скорее всего, именно так, с возрастом и обретением жизненного опыта, все это и проходит. У мужчин – точно. Но, глядя на жену, Родион понимал и чувствовал, что сказать подобное Вале он не посмеет. И без того расстроена, а видеть ее в таком состоянии крайне неприятно. Дискомфорт… да, слово это было подходящим. Но не объясняло сути состояния, в котором теперь пребывал Громов. - Ты не должна так говорить, Валя. Потому что это все не так. Уж и не знаю, как бы тебе объяснить, что сейчас чувствую, но уж никогда я тебя не сравнивал с «удобным предметом»! Мое отрицание любви как таковой нисколько не исключает возможности существования духовной связи между людьми . А уж она куда важнее чего-то неуловимого! К тому же… - внезапно Родион Гаврилович замолчал. Все выходило совсем не так, и сказать он хотел иначе, но для этого нужно было бы время, чтобы как следует подумать. К счастью, Провидение или же просто счастливая случайность ему эту возможность все-таки предоставили. В дверь столовой, осторожно постучав, просунул голову лакей, доложив, что в кабинете Громова дожидается господин Бутурлин. - По срочному делу-с, барин. И видимо, действительно, по срочному, раз вместо того, чтобы по-домашнему заявиться в столовую и поздороваться, Гриша предпочел отправиться в его кабинет и дожидаться встречи там. - Прости меня, родная. Мы с тобой обязательно договорим об этом. Сегодня же. И, поцеловав на прощание ее руки и холодный лоб, на котором все еще виднелась суровая складка, Родион Гаврилович вышел из столовой прочь. «И что это вдруг приключилось сегодня? Никогда бы не подумал, что она склонна к подобным экзальтациям!» Григорий ждал его, оборотившись лицом к окну. Но едва хозяин кабинета закрыл за собой дверь, обернулся, и Родиону Гавриловичу показалось, что на лице приятеля он заметил некое подобие смущенной улыбки.
Григорий Бутурлин: Увидев вошедшего Родиона, Григорий широко улыбнулся. - Услышал голос Валентины, как вошел, а потом звук чего-то разбившегося и решил подождать в кабинете. Я уже наслышан о твоих новых взглядах на любовь от госпожи Ланской, поэтому не удивлен. Зная Валю… Ну, ты и устроил! Вчерашнее сборище у Ланских дружно провозгласило тебя циником и пошляком. Хотя, к слову сказать, я твои взгляды полностью разделяю. Все эти охи и вздохи по поводу «самого прекрасного и возвышенного чувства на Земле» ужасно забавны, но все это не более чем химия и биология. Впрочем, оставим эту тему, она порядком поднадоела тебе за это утро, не правда ли? Тем более, что я хотел поговорить с тобой о другом. Родион сел, а Бутурлин принялся расхаживать по комнате, продолжая говорить: - Сегодня ночью случилось нечто довольно странное. Я весьма обеспокоен. Представь себе, возвращаюсь я от Ланских. Время было довольно позднее, но мне срочно понадобилось зайти в кабинет за какими-то бумагами, уже и не помню какими. Так вот, захожу я в кабинет и вижу его полностью разгромленным. Все бумаги на полу, ящики открыты, содержимое валяется по всей комнате, короче говоря – хаос. Григорий налил себе воды из графина и выпил одним глотком. - Логично предположить, что меня хотели ограбить, но вот в чем штука – ничего не пропало! Ни одной вещи! Деньги и документы целы, картины тоже. Выходит, что-то искали. Но что? Бутурлин вопросительно посмотрел на своего друга. Громов был единственным человеком, которому Гриша мог полностью доверять. Здравый смысл и рассудительность, которыми обладал Родион, делали его незаменимым советчиком в самых разных ситуациях. И решения, подсказанные Родей, всегда оказывались правильными, в этом Григорий успел убедиться за годы их дружбы. Бутурлины жили по соседству с Громовыми и Волковыми, так что и с Родионом, и с его супругой они были знакомы, что называется, с пеленок. Общались они и во время каникул, когда возвращались в родные имения. Потом жизнь бросала их всех из стороны в сторону, но в итоге вновь собрала здесь, в Петербурге. - Ты ведь знаешь, я никогда не был связан ни с какими государственными делами и военными тайнами, не замешан в светских скандалах, а мои недоброжелатели либо слишком мелки для подобных дел, либо наоборот слишком крупны. Кто это мог сделать, а главное зачем?
Аделаида Басманова: - А что Родион Григорьевич, на службе? Ах, с гостем в кабинете беседуют? Прекрасно! – воскликнула Ада, оборачиваясь, наконец, к лакею, на которого до того, кажется, и не смотрела, завозившись с рубиновой застежкой своей теплой темно-вишневой камлотовой накидки, отороченной по воротнику и краям полочек мехом горностая. Сбросив сей изящный предмет дамского туалета на его услужливо – и главное, вовремя подставленную руку, она окинула себя с ног до головы кратким, но от этого не менее внимательным к мелочам взглядом, заправила выбившуюся не там, где следовало, тонкую спиралевидную прядку волос – всякая небрежность в прическе должна быть тщательно продумана, затем улыбнулась, вполне довольная увиденным, и вновь обратила внимание на замершего на месте, точно изваяние, вроде тех, что украшали холл большого особняка Громовых, слугу. - Мне как раз и нужна сама Валентина Сергеевна, ступай, скажи ей, что я приехала и буду ждать… Хотя, не надо, я пойду без доклада, к чему эти церемонии? Церемоний в доме ближайшей подруги Аделаиде Сергеевне, и в самом деле, вовсе не требовалось. Равно как и сопровождения: планировку этого красивого особняка, где бывала за последние годы, должно быть, раз сто, она знала наизусть и могла пройти через нижнюю анфиладу комнат, ведущую к столовой, с закрытыми глазами и ни на что не наткнувшись. Нынче, впрочем, необходимости в таком трюкачестве не имелось, так что шагала мадам Басманова вовсе не вслепую, хотя и весьма стремительно. А все дело в любопытстве, которое буквально тащило ее за собой. Хотелось как можно скорее подтвердить, или опровергнуть услышанное накануне. Когда она вошла в столовую, Валентина, в одиночестве сидевшая за большим столом и выглядевшая до крайности поникшей, будто бы ожила и немедленно поднялась навстречу своей посетительнице. - Tintin, mon cœur! Неужели, он действительно так и сказал?! – сразу после того, как расцеловались, и без предисловий, Ада задала вопрос, интересовавший ее со вчерашнего вечера в салоне мадам Ланской. – Нет, супруг у тебя, конечно, не самый пылкий в мире мужчина, уж прости, - усмехнулась она, после того, как вкратце поведала подруге о вчерашней дискуссии, в которой довелось участвовать, хотя изначально вовсе этого не хотелось. Да только как было смолчать? Молчать, когда есть, что сказать, Ада не привыкла! – Но все равно я сначала не поверила. Потому сразу возразила, месье Колокольцеву – это такой, в маленьких круглых очках ходит, на крота похож, он этот разговор и затеял, что твоего мужа, верно, не так поняли, что не мог Родион Гаврилович говорить такой ереси, да еще и прилюдно. Ведь он такой осмотрительный! Мадам Ланская меня, кстати, в этом поддержала. Но тут в разговор зачем-то вмешался этот ужасный Бутурлин: право, если бы не была достоверно уверена во взаимности нашей с ним неприязни, решила бы, что он меня преследует. Последнее время постоянно с ним везде встречаемся! Так вот. В ответ на мои слова, он эдак мерзко ухмыльнулся и сказал, что готов подписаться под каждым словом Громова. Даже если он их не говорил! Представляешь? Еще один Чайльд Гарольд выискался! Ну да бог с ним. Расскажи же мне лучше скорее, как все это было на самом деле! Вывалив на голову, кажется, несколько опешившей Тинтин весь этот поток информации и вопросов, Ада, наконец, замолчала, выдохнула и вопросительно посмотрела на подругу.
Валентина Громова: Уже с первых слов мужа Валя поняла, что Родион не услышал её. Всё, что он сейчас говорил, имело только один смысл: чтобы она успокоилась и не тревожила больше его покой своими нелепыми фантазиями. Валя почувствовала себя нищенкой, выпрашивающей милостыню у ворот церкви. Сколько раз она проходила мимо таких вот жалких людей, небрежно подавая им какую-то мелочь, торопясь скорее добраться до кареты и уехать подальше от них. А сейчас и сама как будто стояла с протянутой рукой, ожидая милости от собственного мужа. Это унижение она больше ни за что не захочет испытать снова. Валя решительно поджала губы. «Любви не существует, а есть некая духовная связь между людьми… Отлично. Я докажу Вам, сударь, что любовь существует. Я уверена, на свете есть люди, для которых слово «любовь» - не пустой звук». Как она будет это доказывать, Валя не знала. Но она докажет. А потом, потом… Родион поймёт, обязательно поймёт, как он её обидел. И ему придётся очень постараться, чтобы заслужить её прощение. Если вообще это теперь возможно. Появление лакея с докладом оказалось так некстати. Но, с другой стороны, Валю обрадовала возможность остаться наедине с собой и попытаться успокоиться. Успокаивалась она так: деловито стряхнула печенье с большого блюда прямо на скатерть, потом как следует размахнулась и швырнула блюдо в стену. Раздался замечательный звон, и пол усеялся осколками. Стало чуть легче. Сколько же ещё нужно уничтожить посуды, чтобы её перестали, наконец, душить невыплаканные слёзы? Рядом с останками блюда вскоре красовались осколки любимой чашки Родиона. Вот теперь вместо желания поплакать появилось мрачное удовлетворение. Месть была мелкая и даже какая-то детская, но Вале помогла немного прийти в себя. Вбежавшей на шум горничной она приказала всё убрать. Бедная служанка не отважилась спросить, что случилось, торопливо собрала осколки и убежала подальше от разбушевавшейся хозяйки. Валя снова села к столу, на котором оставалось ещё много целой посуды, и принялась зачем-то крошить ножом печенье, валявшееся на скатерти. Когда открылась дверь, Валя подумала, что горничная решилась всё-таки явиться без спроса, чтобы начать убирать со стола, но в комнату вошла вовсе не горничная, а Аделаида Басманова. В столовой словно посветлело с её появлением, даже мрачные мысли ненадолго куда-то исчезли. Аделаида была Валиной подругой, настоящей подругой, рядом с которой можно не притворяться и не играть безликими светскими фразами, а говорить то, что думаешь. И Валя была уверена, что всё, что она доверит подруге, не станет на следующий же день обсуждаться во всех салонах и гостиных Петербурга. Ада сразу же заговорила о том, что так больно ранило вчера (да и сегодня) Валентину, и было видно, что подруга искренне за неё переживает. Валя была тронута. - Как же я рада тебе, Ада! Хочешь кофе? Мы завтракали как раз… Он весь аппетит мне перебил! Ты не представляешь, как всё ужасно! Он не только всё это сказал, но он и в самом деле так считает! Мы поговорили сегодня с Родионом, и он… - Валя запнулась, подбирая слова. – Он меня и правда не любит. Вообще, говорит, нет любви и всё это выдумки. Как я могла выйти замуж за такого чёрствого человека? Попробуешь вот эти булочки? Наша кухарка научилась печь такие вкусные, с орехами.. Усадив подругу за стол, Валентина села рядом и, увидев просунувшееся в дверь испуганное лицо горничной, приказала подать кофе. - Бутурлин? - Так вот, откуда у Родиона эти странные мысли. Надо же, а Григорий казался таким приличным человеком. - Бутурлин сейчас пришёл к нам, они беседуют о чём-то в кабинете. Вот и пусть общается с ним, с кем-то ещё, пусть рассуждает о том, что любви не существует! Для него моей любви с сегодняшнего дня и в самом деле не существует! Пусть живёт теперь так, как сам сказал. Я покажу ему терпение и уважение… Валентина покосилась на опустевшее блюдечко рядом с тарелкой Родиона и злобно усмехнулась.
Родион Громов: Слова, которыми Бутурлин начал свое приветствие, немало позабавили Громова. - Вот как?! Ужели мое замечание, и в самом деле, наделало столько шума в обществе? Что же, следует попросить Сашеньку не водить более знакомства с этой Ланской, коли та тотчас же по всей столице разносит сплетни. Право слово, много дыма поднялось, а огня-то и нет, - Родион пожал плечами и, указав приятелю жестом, чтобы тот садился, расположился в одном из кресел. Гриша, однако, предпочел остаться стоять. «Зная Валю…» Складывалось впечатление, что решительно все вокруг знают его жену гораздо лучше самого Родиона. Похоже, теперь его имя еще долго будут на все лады склонять во всех салонах города. Равно как и их с Валей семейную жизнь. Как же все пошло и скучно… - Думаю, этому еще предстоит мне надоесть. Но я тебя внимательно слушаю. Гриша тут же принялся подробно описывать приключившуюся с ним коллизию, как всегда, немного сбивчиво и пылко. Впрочем, оно и понятно – возмущение от случившегося переполняло его. Но в целом рассказ лишь позабавил Громова. - Не вижу ничего особенного и странного. Кто-то залез в твой кабинет в надежде поживиться, но тут его что-то спугнуло. Может, кто-то из твоих слуг, проходивших в тот момент по коридору. Потому воришка, скорее всего не слишком опытный, просто побоялся быть застигнутым и скрылся, так и не успев прихватить ничего стоящего. К тому же, насколько помню, из ценного в твоем кабинете разве что портрет дядюшки, да и тот представляет весьма сомнительный интерес для жуликов. Кто же догадается с первого взгляда, что он принадлежит кисти Баччарелли? Так что, светские скандалы уж оставь мне, а государственные тайны… Впрочем, и их тоже можешь, пожалуй, оставить. Едва заметная улыбка дрогнула в уголках губ, и серые глаза лукаво блеснули, однако лишь на секунду, спустя которую выражение лица Громова вновь сделалось спокойным и непроницаемым. - И не стоит придавать этому особого значения. Пойдем-ка лучше обратно к Вале. Заодно собственными глазами убедишься, что она, если и сердита на меня, то вовсе не до скандала. О погибших за время его краткого отсутствия чашке и блюде Родион Гаврилович, конечно же, не подозревал. Равно как и о визите дамы, с которой беседовала его жена в момент, пока они с Бутурлиным разговаривали в кабинете. Но уже на подходах к столовой услышал голос, который тотчас же и узнал. Хотя, не понять, кому принадлежит это тягучее контральто, было бы затруднительно. Ада Басманова была близкой подругой Валечки. Прекрасная женщина, она, тем не менее, всегда казалась Громову немножечко сумасшедшей. Впрочем, не настолько, чтобы запретить жене с ней общаться. Поэтому женщины часто виделись, вот и теперь мадам Басманова была у них в гостях и, судя по интонации, чем-то негодовала. Громов страдальчески закатил глаза – неужто, и этот гнев обращен на его голову?! - Милейшая Аделаида Сергеевна, а вы ранняя пташка! Чуть свет и уже на ногах! Не случилось ли наводнение в городе? - приветствуя даму, он склонился к ее руке. Взгляд был красноречив, но Родион бровью не повел и одарил Аду самой теплой улыбкой из своего арсенала, - Валечка, Григорий пришел пожелать тебе доброго утра.
Аделаида Басманова: Кухарка Громовых славилась своей выпечкой на весь Петербург, поэтому отказывать себе в маленьком удовольствии отведать новый шедевр этой мастерицы Ада, разумеется, не стала. Хотя и попеняла, шутя, Тинтин, что та, верно, имеет некий тайный план незаметно раскормить сладким всех своих подруг, чтобы еще более выигрышно смотреться после на их фоне. - А я и без того прибавила в талии почти целый дюйм! Мадам Фланжери, модистка, не далее как на прошлой неделе сказала мне об этом на примерке нового платья. Сказала, и тотчас принялась уверять, что это естественно для «дам нашего возраста», представляешь?! – округляя глаза от возмущения, мадам Басманова взяла из стоящего посреди стола большого фарфорового блюда еще одну булочку, которые, и верно, просто-таки таяли во рту и, отломив кусочек, отправила его в рот. – И это притом, что на вид она старше меня не меньше, чем на десять лет! Возмутительная бестактность. Ни за что больше не стану делать у нее заказов, хотя, конечно, будет жаль тех милых шляпок, которые я покупаю у нее уже целых пять лет. Помнишь, тебе еще нравилась та, из соломки, с цветами и розовой лентой? Валентина сочувственно кивнула и далее разговор их, как это часто случается в женских компаниях, резко ушел в сторону от первоначального своего предмета, более затрагивая теперь обычные житейские вопросы. Что, в их случае, возможно, было только к лучшему. Ибо уже через четверть часа, отвлекшись от вольно или невольно нанесенной мужем обиды на обсуждение новинок моды и прочих, куда более безобидных, нежели та, что стала формальной причиной сегодняшнего визита, новостей, которыми с нею щедро делилась подруга, мадам Громова заметно повеселела. Во всяком случае, Ада более не видела в ее взгляде того выражения мрачной решимости, которое так встревожило ее при встрече с Тинтин. Ведь чета Громовых всегда казалась ей образцом идеального супружества, потому постараться на всякий случай увести этот «корабль» подальше от рифов взаимных обид Ада – в некотором смысле – считала и своей задачей. Тем не менее, уже первые слова его «капитана», с которыми тот, вернувшись вместе со своим приятелем в столовую, обратился к мадам Басмановой, заставили молодую женщину немного насторожиться. Впрочем, в присутствии Родиона Гавриловича ее частенько посещало ощущение некоторой неуверенности в себе – из-за непонимания, шутит он, или напротив, серьезен? Вот и теперь… - Право, сударь, полагаю, что о том, что случается в нашем благословенном городе по роду службы вы узнаете куда раньше нас, его скромных жителей, - с тонкой ответной улыбкой заметила Ада и протянула Громову руку, к которой тот немедленно склонился с учтивым поцелуем. Стоящему неподалеку Бутурлину достался вежливый кивок и чуть искоса хитрый и насмешливый взгляд. - А мне, стало быть, вы, Григорий Александрович, доброго утра желать не хотите?
Григорий Бутурлин: Слова Родиона, словно холодная вода, остудили пыл Григория. И как это ему самому в голову не пришла такая простая мысль? Ведь все удивительно логично и понятно. Видимо, именно из-за таких различий в образе мышления друзья пошли разными путями. Громов служил в юристконсульстском отделе, где требовался именно холодный и трезвый рассудок, а горячий и не отличающийся перфекционизмом Бутурлин избрал в свое время военную службу. - Друг мой, ты жесток! Ты не оставил мне ни одной причины для беспокойства и тем самым поставил в дурацкое положение. Хотя, посмею оправдаться, слуг я допросил. Никто ничего не слышал, рядом с кабинетом тоже никто не ходил. Ну, разумеется, все побоялись наказания и поспешили заверить меня в собственной непричастности. Но ты отобрал у меня и светские скандалы, и государственные тайны. Оставь мне хоть что-нибудь, - шутливо взмолился Григорий. Родион предложил отправиться к Валентине. Бутурлин видел, что Громов уже и сам не рад сказанным накануне словам, но старается, как говорится, «держать марку» и, уверяя Гришу в том, что «Валя сердита, но вовсе не до скандала», заодно пытается успокоить и себя самого. Впрочем, утренние сюрпризы на этом не кончились. Из гостиной раздавался голос, не узнать который Григорий просто не мог. Голос принадлежал Аделаиде Сергеевне Басмановой – близкой подруге Валентины. Гриша часто пересекался с ней в доме Громовых, а также на светских мероприятиях. Удивительное дело, но Бутурлин совершенно не мог объяснить, за что не любит эту женщину. Разносторонне образованная и обаятельная Аделаида неизменно привлекала внимание представителей мужского пола. Кроме того, её внешность полностью соответствовала представлениям Григория о женской красоте. Но почему-то мадам Басманова неизменно вызывала в Грише четкую неприязнь. Его воротило от её манеры держать себя, словно она на голову выше всех окружающих. Впрочем, это, вероятно от того, что Бутурлин сам имел такой грешок, который считал допустимым только лишь для себя. Но нужно отдать должное – неприязнь была полностью взаимна. Судя по всему, Аделаида Сергеевна поставила себе цель портить настроение Григория всякий раз, как видит его в обществе. Виду он, конечно, не подавал, но на её колкости в глубине души реагировал довольно болезненно. Госпожа Басманова обладала потрясающим талантом наступить именно на самую больную мозоль Бутурлина. Впрочем, со стороны их беседа выглядела не более чем безобидным подтруниванием друг над другом. - Доброе утро, Валентина Сергеевна, - Гриша галантно поцеловал маленькую ручку, - Я не мог заехать в гости и не повидаться с вами. Аделаида Сергеевна тотчас же поспешила обратить на себя его внимание очередной ядовитой фразочкой, подправленной не менее ядовитым взглядом. «Не зря в её внешности отмечают что-то змеиное. Я бы не удивился, если бы обнаружил у неё во рту раздвоенный на конце язык или что-то в этом роде», - подумал Григорий, а вслух произнес, лучезарно улыбаясь: - Мадам, я уверен, что ваше утро не станет лучше или хуже от моих пожеланий, ибо я слишком мелок для того, чтобы распоряжаться степенью его «добрости».
Аделаида Басманова: - Да полноте, Григорий Александрович! – глядя на него не менее ласково и улыбаясь столь же лучезарно, возразила Ада. – Разве не знаете, что сказано: уничижение паче гордости! Да и кокетство вам вовсе не пристало, ясно ведь, что на самом деле себя таким уж «мелким» навряд полагаете, как говорите… Впрочем, вы правы, мне это действительно все равно! Нельзя сказать, чтобы этот человек так уж часто занимал мысли Аделаиды Сергеевны, но порой, встречая Бутурлина в очередной гостиной, она все же задумывалась, отчего буквально все в нем бесит ее, затрагивая и заставляя громко звучать во всем своем сатанинском многозвучии самые неприглядные струны ее души. Надеясь отстраниться от собственного восприятия, она пыталась объяснить для себя это хотя бы усилием рассудка, но вновь и вновь наталкивалась, словно на глухую стену, на то, что не может и, главное, не хочет этого понимать. Впрочем, возможно, дело было в том, что Григорий Бутурлин будто нарочно объединял в себе те черты характера, которые Ада, в минуты наиболее активного и глубокого самокопания, признавала и в качестве собственных недостатков. А кому же будет приятно так часто видеть перед своими глазами воплощение своих личных несовершенств? Вот и нынче лицезреть его более, сверх положенных этикетом минут, которые вынуждена была вытерпеть, чтобы поведение ее не выглядело совсем уж вызывающе бестактным, Аделаида Сергеевна, допив свой кофе и элегантно отставив в сторону крошечную чашку, будто бы невзначай взглянула на каминные часы и, растерянно охнув, объявила, что должна, увы-увы, покинуть собравшееся здесь общество по причине наличия неотложного дела. - Видишь ли, дорогая, - сокрушенно вздыхая, проговорила она, обращаясь к мадам Громовой, которая никак не хотела ее отпускать и требовала объяснений, что за срочность уходить так внезапно. – Очень хотелось бы побыть с тобой еще, но я отчего-то совершенно забыла, что сегодня четверг, а по четвергам, ты ведь знаешь, мы всегда навещаем сиротский приют, который опекаем вместе с дамами из нашего комитета. Собственно, я и тебя хотела нынче позвать, но у вас ведь гость! Так что на этот раз пойду одна. Не все из нас верят существование настоящей любви между мужчиной и женщиной, но в то, что есть любовь христианская-то никто не станет отрицать, надеюсь? Произнося свой краткий спич, Аделаида Сергеевна смотрела сразу на обоих стоящих напротив нее мужчин. Но если выражение лица мужа Тинтин было, как обычно, любезно-бесстрастным, то по чуть вздрогнувшим уголкам губ и бровям Бутурлина, Ада догадалась, что скрытый смысл, содержащийся в ее словах, для него уж точно оказался вполне очевиден. И намек этот его хотя бы немного задел. Вот и прекрасно. Именно этого она и добивалась. Торжествуя в душе, она расцеловалась с подругой, сердечно попрощалась с самим Громовым, а напоследок обернулась и к графу Бутурлину: - Прощайте, Григорий Александрович. Необычайно рада была вас вновь увидеть и искренне желаю вам самого доброго дня. Полагаю, что, не в пример вашей, уж моей-то личной магии вполне достанет, чтобы наколдовать его для вас хотя бы на сегодня.
полная версия страницы