Форум » Петербург » Сoup de foudre » Ответить
Сoup de foudre
Артемий Владыкин: Дата: январь 1833 Место: Санкт-Петербург Участники: Алексей Головин, Наталья и Артемий Владыкины, Маргарита Рольберг
Наталья Владыкина: Если бы Наталья умела сопротивляться, то графу Головину бы не поздоровилось. Видит Бог, она бы сделала всё, если бы только умела. В мгновение ока разодрала бы ногтями искажённое от гнева и злобы лицо, и тонкая замша перчаток не стала бы серьёзным препятствием. Вцепилась в рот, уподобившись Самсону, а Алексея превратив в льва, и обратила бы его в Самсона - но лишь с тем, чтобы самой стать Далилой и выдрать все волосы. На худой конец можно было исколоть чужие руки острыми шпильками, надёжно удерживавшими шляпу приколотой к сложной причёске. Она не испугалась бы ударить, причинить боль, заставить страдать, не испугалась бы вида крови и мук, если бы была привычна к ним. Но Наташа ничего не видела, не знала, не умела и даже представить себе не могла, что способна сотворить подобное. Что её тело - такое же, как у тех женщин, которые бесстрашно раздавали пощёчины всякому, кто имел несчастье не угодить им, которые могли себе позволить не только это, но и большее, много большее... Она не могла вообразить, что стояло за этим грозным "большее", как не могла заставить себя глубоко вдохнуть и вернуть себе хвалёное самообладание, которым гордилась едва ли не с детских лет. Она обмякла, почти обеспамятела, хотя голос разума требовал вырываться, сопротивляться, упираться, цепляться, стараясь всеми силами остановить Алексея, не позволить ему ничего с собой сделать. Но он тащил её прочь от входной двери и подслушивающего слуги с мастерством заправского душегуба, стремясь спрятать её крики от случайно оказавшихся на лестнице соседей. На мгновение всё замерло, и тут же её отшвырнули в сторону, как сломанную куклу. Коридор исчез, перед глазами мелькнули книжные полки, и, налетев на стол, Наталья замолчала от испуга. С грохотом артиллерийского орудия захлопнулась дверь, и в наступившей тишине стало особенно отчётливо слышно, как в замке дважды повернулся ключ. Металл тускло блеснул и пропал в кармане, отрезая путь к спасению, и, проводив взглядом последнюю надежду на избавление, женщина вздрогнула, едва Алексей взглянул на неё. Пылающий яростью взгляд брезгливо ощупывал её лицо, холодно касался век, щёк, шеи. Так мог бы смотреть на всё ещё живую лань хищник, с нескрываемым презрением копаясь в разорванном животе несчастной, так мог бы смотреть на смерть преступника палач. Наташе нестерпимо хотелось закричать, зажмуриться, вытереть лицо, вымыться с ног до головы, лишь бы не чувствовать себя такой грязной, опозоренной и опороченной. Это было невыносимо: хуже, чем терпеть внимание мужа, хуже, чем притворяться довольной и весёлой, хуже всего, что ей довелось испытать в жизни. И разве могли чьи-нибудь страдания сравниться с тем, что она сейчас испытывала? - Ненавижу, - одними губами прошептала Наташа. Она попятилась, обходя стол, желая оказаться как можно дальше от этого страшного человека, которому ничего не стоило убить её. Стоит ему только захотеть... И никто не узнает, и ничего ему за это не будет! Он смог бы, он действительно смог бы одним движением руки оборвать её жизнь, и неважно, как он захочет это сделать - ножом, пистолетом или просто сломает шею, ведь ему ни к чему думать об этом. Неважно, ведь ему нет дела, что в её жизни не было стольких радостей, которыми Наташа жаждала обладать пуще любви. Важно только то, что ей не суждено уйти отсюда целой и невредимой. - Ненавижу, ненавижу, ненавижу! - Наташа вновь сорвалась на визг, торопясь выплеснуть правду, словно ушат помоев, в мрачное лицо своего мучителя. - Ты... Тебе вечно было мало моих жертв! Я страдала, а ты хотел большего! Ты хотел уничтожить меня, стереть в пыль, превратить в свою рабу, и ещё спрашиваешь "почему"? О, не пытайтесь казаться невинной овечкой! Вы - подлец! И бросьте притворяться оскорблённым! Хоть раз покажи своё истинное лицо, я с удовольствием в него плюну!.. Вам было мало отобрать у меня всё, вы захотели мою жизнь! А я не дам её, я вообще ничего не позволю у меня забрать! Вы, чем вы отличаетесь от грабителя с большой дороги? Только тем, что грабите и убиваете не в темноте, а в блестящих залах, среди сияния и роскоши! Вы лжец!.. Мер-рзавец! Нет, я не позволю мучить меня, я не позволю! Ищите себе другую дуру, ведь эта уже всё о вас поняла! Будь ты проклят!.. Слёзы лились рекой, и сколько бы Наташа их не вытирала тыльной стороной ладони, она ничего не видела. Истерическое воодушевление вытесняло из разума все здравые мысли, и, продолжая пятиться, она наступила на собственный подол. Женщина кулём рухнула на пол, захлебнувшись криком. Её трясло, и одного взгляда на пугающее до полусмерти лицо графа Головина хватило, чтобы вновь разразиться обвинениями, всхлипываниями и причитаниями.
Алексей Головин: Град обвинений, обрушившийся на Головина вперемешку с потоками горючих слез, постепенно растапливал ледяное бешенство, полностью владевшее им еще совсем недавно. Но взамен, следом приходила не жалость, не понимание, ни даже чувство вины, но всего лишь гранитной плитой придавливающая усталость с примесью раздражения и еще немного любопытства: ну и какие же еще преступления против нее он успел совершить, сам того не подозревая? Спорить – пытаться вставить хотя бы слово, или любой другой аргумент в свою защиту, Алексей даже не пытался. Он не был уверен в том, что Наташа осознает даже то, что произносит сейчас вслух сама, а уж его-то доводы и вовсе не будут услышаны. Впрочем, некоторые обвинения все же были уж слишком несправедливыми даже на всем этом общем чудовищном фоне: - Позволь, но я никогда не скрывал от тебя ни своих чувств, ни намерений! – воскликнул Алексей, не в силах сдержаться, хотя почти и не надеялся достучаться до ее затуманенного истерикой рассудка. – Я не брал силой ни тебя, ни твоей любви, а если и претендовал на твою жизнь, то лишь предлагая в ответ свою собственную, которую хотел прожить с тобой рядом и тебя же ради! Бесполезно. Все это было чертовски бесполезно объяснять. Да и желания такого, признаться, уже не было. Пьедестал, высотой до неба, на который он, идиот, водрузил идеальный образ, наспех созданный из собственных неизжитых до конца глупых юношеских мечтаний, рушился на глазах, угрожая погрести под руинами остатки уважения к поверженному божеству – и к себе самому заодно. Инстинкт самосохранения умолял бежать прочь, спасаться от странного и страшного существа, сотрясающегося в истерических конвульсиях, громко выкрикивающего в его адрес жуткие – окончательные слова. Еще примерно с минуту Головин молча взирал на это беснование, чувствуя, вероятно, то же самое, что средневековый монах-экзорцист, после чего, так же без слов, развернулся и вышел из комнаты, бесшумно притворив за собою дверь. Немного постояв в тишине коридора, которую по-прежнему нарушали лишь судорожные всхлипы, теперь, к счастью, гораздо более приглушенные, он решительно направился в сторону кухни. Там, разом сорвавшись со своих мест, к нему навстречу метнулись было Аграфена и Гаврилыч, по выражению лиц, уверенные, что в барском кабинете свершилось не иначе смертоубийство, а лучшем случае – тяжкое членовредительство. Но Головин остановил их жестом, мрачно взглянув исподлобья, и процедил, обращаясь к своему верному денщику: - Ступай, успокой ее там. А после проследи, чтобы наверняка добралась до дому… Меня же здесь нынче не жди.
Наталья Владыкина: Натали ждала чего угодно - крика, удара, мольбы, - но только не молчания. Тщетно пытаясь спрятаться в наивном детском убеждении, будто достаточно отвести взгляд от страшного - и это страшное перестанет существовать и никогда не сможет причинить вред, женщина уткнулась лицом в свои колени. От испуга и безумной усталости с ней сделалась икота, сотрясавшая всё тело, и глухие рыдания смолкли, прерываемые лишь мучительной дрожью. Графиня не сразу поняла, что осталась в комнате совсем одна - так самозабвенно она отдалась слезам, страхам и обиде. Но Алексей улучил миг, чтобы ускользнуть незамеченным, и ушёл так тихо, что она даже не почувствовала этого. Вскинув голову, Наталья озиралась по сторонам, но вокруг были книжные полки, стол, кресла, какие-то безделушки обыкновенного мужского кабинета - и ни следа человека, который обидел её, измучил её, превратил в ничто. Граф Головин исчез, будто так и должно быть. Бросил её здесь одну, ещё раз подтверждая, что она не ошиблась в нём сегодня, когда бесстрашно бросалась обвинениями. Страшно обидел - и скрылся, бесшумно притворив дверь. Мерзавец! Как он посмел?.. В сущности, так же, как посмел приволочь её сюда, намереваясь... намереваясь... Неважно. Скрипнула половица, и женщина вздрогнула. Едва снизошедшее на неё спокойствие, как маятник, качнулось обратно, грозя вновь обернуться истерикой, но вместо того человека в комнату заглянула знакомая физиономия. Слуга осуждающе уставился на неё, и восседающая на полу Наташа уже готова была закричать, когда он опустил глаза и открыл рот: - Умыться бы вам, барыня. Текущей в словах неприязни было столько, что на щеках графини Владыкиной выступили багровые пятна. Она спешно поднялась на ноги, неловко цепляясь за ближайшее кресло и крышку стола, уговаривая себя сдерживать захлёстывающие с головой эмоции. Запнувшись о порядком помятую шляпную коробку, женщина отшвырнула её подальше и выскочила в коридор. Спешившая к кабинету старуха с большим медным тазом в руках ахнула, отшатнулась, но так и не сумела удержать в руках наполненную до краёв лохань, и холодная вода окатила платье Наташи. Потемневший подол лип к ногам, в ботинках хлюпала вода, но она не хотела оставаться в этом проклятом месте ни одного лишнего мгновения и удостоила прислугу лишь коротким, полным бешенства взглядом. Она спешила скорее оставить этот дом, и ей не было дело до того, что прохожие с удивлением оглядывались на молодую даму в дорогой кружевной мантилье. Натали только сейчас начинала понимать, насколько страшен был тот человек, и бежала прочь ото всего, что связывало её с ним, едва ли замечая, как странно, должно быть, выглядит. У самого Гостиного двора её сбили с ног, и Наташа вновь расплакалась. Поднялся шум, ей помогли подняться, любезно проводили до экипажа, привели в чувство задравшего нос лакея, который даже не заметил появления госпожи, а после грозного окрика офицера в мундире инженера принялся суетливо бегать вокруг кареты. Боль в разбитом колене была мучительна, но пустота в душе и то страшное, ещё не имеющее названия чувство, что зарождалось в груди, заставляли графиню Владыкину страдать куда сильнее. Она только бестолково кивала на многочисленные извинения, пожелания доброго здоровья и обещания непременно справиться о её здоровье, а внутри было пусто и тоскливо, как на кладбище. Даже на кладбище сейчас, верно, было бы веселее, и Наталья едва дождалась, когда дверца экипажа захлопнется, кучер тронет лошадей кнутом и обеспокоенное лицо инженера останется позади. Женщина качнулась, без сил падая на мягкое сиденье, и потянулась вытереть лицо рукавом, но вместо этого расхохоталась в голос, не понимая и не пытаясь понять причину веселья. Первое, что она узнала по возвращении домой, показалось Наталье такой дикостью, что она даже переспросила. Но дворецкий повторно заявил, что Артемий Серафимович и его сестра изволят пить чай в гостиной, и никто с визитом сегодня не приходил. Весомого повода для того, чтобы в обыкновенный день пить чай в гостиной всего лишь в кругу семьи, не было, поэтому ей ничего не оставалось, как пожать плечами и направиться к себе. Но на полпути графиня повернула в гостиную, несмотря на то, что её бросало то в жар, то в холод, и дышать было даже труднее, чем переставлять налитые свинцом ноги. Как же она устала, как же она измучилась!.. При её появлении золовка выпучила глаза и даже отставила чашку, мгновение назад поднесённую к губам: - Дорогая, что случилось? - Шляпка, - Наташа упала в очень кстати оказавшееся рядом кресло и вымученно процедила: - Толкнули... Из рук вырвали... Она развела руками и с жалким, тонким стоном согнулась пополам, сотрясаясь от сухих рыданий.
Артемий Владыкин: Откровенный разговор на эту тему Артемий впервые завел с нею две недели тому назад, но и в письмах, которые присылал прежде, Софи уже не раз встречала осторожные намеки на то, что он всерьез беспокоится за душевное здоровье своей супруги. Не желавшая в это поверить ранее, после своего приезда в Петербург София Серафимовна, однако, и сама вынуждена была признать, что поведение ее невестки все же весьма странное, а страхи брата могут быть вполне обоснованными. Правда, все последние дни Натали вела себя, как и положено почтенной матери семейства, так что и уличить ее в чем-либо было затруднительно. Сегодня же и Артемий был настроен отчего-то мрачнее прежнего. Вернувшись со службы раньше обычного, он сразу же справился о Наташе. Софи ничего не знала – утром рано ушла в церковь, а вернувшись, Натальи Александровны дома уже не застала. Вышла с графиней Е., как сказала горничная. Час назад, когда ждать дальше Наталью стало абсолютно невозможно, София Серафимовна велела подавать чай в гостиную… Появление супруги в запачканном платье, с растрепанными волосами, выбившимися из-под шляпки, с красными пятнами на щеках, будто ее хлестали по ним долго и без устали, должно было вызвать у Артемия Серафимовича справедливый интерес, беспокойство или на крайний случай – хотя бы удивление. Однако граф лишь мельком глянул на нее, при этом губы его дернулись, будто перед взором явилась какая-то несусветная мерзость. Сестра же его встревожилась не на шутку, особенно когда после нелепого объяснения своего состояния, графиня, согнувшись, то ли зарыдала, то ли зашлась истеричным смехом. Вскочив из-за стола, Софья Серафимовна бросилась к невестке и попыталась унять ее истерику, что-то ей говорила… Владыкин же продолжал рассеянно слушать этот женский щебет и, молча, допивал свой чай. Наконец, ему все это надоело. - Довольно, Соня! Пусть ей принесут нюхательных солей и оставь ее! Она заслуживает всего, что с ней случилось и еще может случиться! Шляпку у нее вырвали! Шл…, - внезапно покраснев от гнева, все это время буквально душившего его, не позволяя говорить, граф Владыкин также встал со своего места и возвысился над креслом, где сидела жена, враз прекратившая рыдать, как только над ее головой раздались первые раскаты его громового голоса, - Шляпку?! Вы потеряли гораздо больше! Вы потеряли честь, совесть и уважение, которое еще хоть сколько-то я питал к вам!.. Молчать! Наташа, однако, все еще пыталась что-то говорить, губы ее нервически подрагивали, а глаза наполнялись слезами, и те беззвучно катились по щекам. София пыталась успокоить брата, боясь, как бы с ним не сделался удар, но он лишь отмахивался и продолжал обвинять жену во всех тех грехах, в которых подозревал ее прежде, хотя и не мог доказать своих обвинений. Но знал, знал, черт возьми, что нисколько в них не заблуждается! И потому все эти ее нервные движения, и то как она отрицательно трясла головой в ответ на его слова, как зажмуривалась, не желая смотреть ему в глаза, лишь больше его распаляло, заставляя впервые в жизни утратить сдержанность и хладнокровие на людях. - Артемий, ну пожалуйста! Таких вещей нельзя произносить! – взмолилась Софи, которая теперь металась меж ними, безуспешно пытаясь прекратить ужасную сцену, невольной свидетельницей которой оказалась. - А делать?! Произносить – нельзя, а делать такие вещи, стало быть, можно?!– оборачиваясь к ней, возопил он. Затем замолк, закрыл глаза и медленно глубоко вздохнул. Спустя минуту, граф, наконец, начал понемногу успокаиваться. - Ступайте к себе в комнату и не показывайтесь мне на глаза, - произнес он уже существенно тише, вновь обращаясь к супруге. – Завтра же соберете вещи и отправитесь в деревню, в Могилевку! До тех пор, пока я сам не решу, что вам можно вернуться… И не приближайтесь к сыну – ему не нужна мать, один лишь вид которой отравляет все вокруг! Однако осуществить свой план уже на следующий день Владыкину не удалось. Ночью с Натальей Александровной сделался новый нервный припадок, за которым последовала тяжелая лихорадка. Срочно вызванный на дом доктор, пустил графине кровь, дал опийных капель и велел соблюдать строжайший покой. Неделю она пребывала в состоянии близком к забытью, а когда, наконец, пришла в себя, последовал окончательный приговор от супруга. По совету доктора, за время болезни Натальи Александровны, граф подыскал для нее хороший пансионат в Швейцарии, где лечат как раз такие «нервные» болезни. София Серафимовна, все еще находясь под впечатлением увиденной ею сцены и последовавших за нею событий, вызвалась сопроводить невестку до места лечения. В день отъезда прощаться с женой граф не вышел, а сына он еще до того успел заранее отправить на время из дому к своей дальней родне…
полная версия страницы